1. О том, сколь велики и многочисленны подвижники добродетели и какими сияющими венцами увенчаны они, ясно говорят повествования, запечатленные нами в письменах. Хотя и не все их подвиги упомянуты, но и немногих из этих подвигов вполне достаточно, чтобы показать всю их жизнь. Ибо камень, используемый для пробы золота, не истачивает всё это золото, но, потерев им немного металл, можно узнать, чистое ли оно или с примесями. Подобным же образом испытывается и лучник: достаточно ему пустить в цель несколько стрел, чтобы всем стало ясно, меткий ли он стрелок или же еще неискусен в своём ремесле. То же можно сказать и о других мастерах своего дела, не перечисляя всех их: атлетах, бегунах, актёрах, кормчих, кораблестроителях, врачах, земледельцах и всех тех, которые занимаются каким‑либо ремеслом. Ибо небольшого опыта достаточно для того, чтобы отличить подлинных знатоков своего дела от тех, которые только называются таковыми, на деле же являя свое невежество. Поэтому нет нужды в пространных повествованиях о свершениях святых мужей, но немногого хватает, чтобы представить весь образ жизни, добровольно избранный ими. Ныне же нам следует исследовать и изведать, дабы точно узнать это, откуда исходило побуждение, заставившее сих святых мужей с любовью принять такой образ жизни и какими рассуждениями руководствовались они в достижении вершины любомудрия. Ибо опыт ясно научает, что не на крепость тела уповали они, возлюбив дело, превышающее человеческое естество, преступая пределы, положенные этому естеству, и выходя за границы, установленные для борцов благочестия284.

2. Ибо никто из тех, которые не причастны этому любомудрию, не могут являть подобного мужественного терпения. Хотя и пастухи бывают застигнуты снегопадом, но не всегда: они и в пещерах укрываются, и домой возвращаются, чтобы там отдохнуть немного, и на ноги надевают подобающую обувь, а остальные части тела окутывают теплыми одеждами; дважды, а то и трижды и четырежды в день вкушают они пищу. А ведь добрый кусок мяса и хорошая чаша вина, как известно, согревают тела лучше всякого очага. Ибо когда эта пища, изменившись и будучи как бы процеженной сквозь сито, достигает печени, то там она превращается в кровь и по кровеносной вене поступает в сердце; оттуда, нагревшись, распространяется кровеносными сосудами, словно некими водопроводными каналами, по всем частям тела, не только питая, но и разгорячая их, подобно огню, а тем самым согревает тело лучше всяких мягкошерстных одежд. Ибо тело согревают не хитоны, верхняя и нижняя одежды, как думают некоторые (иначе бы дерево или камень, облаченные в них, также бы согревались, но никто никогда не видел, чтобы они, покрытые одеждами, делались бы более теплыми), — они только сохраняют теплоту тела, ограждают его от доступа холодного воздуха и принимают в себя исходящие от него испарения, сами нагреваясь ими и, уже нагретые, покрывая тело. Свидетельством этого является опыт: ведь часто, ложась на холодное ложе, мы прикосновением тела делаем тёплой постель, которая незадолго до этого была холодной. Поэтому пища лучше всякой одежды согревает тело: вкушающие её досыта обретают в ней достаточную защиту от натиска стужи, ибо этой пищей они вооружают тело и делают его способным переносить холодное время года. Но те, которые не каждый день вкушают пищу и питие, но обуздывают свои позывы голода и жажды, да и едят не то, что может согревать тело, а питаются либо травой, подобно бессловесным животным, либо бобовыми растениями, смоченными в воде, — разве могут они из такой пищи получить тепло, согревающее тело! Разве может такая пища выработать несколько капель крови или хотя бы даже одну каплю её?

3. Поэтому образ жизни подвижников ничем не напоминает образ жизни других людей. Ибо ни одежда у тех и других не является одинаковой, поскольку подвижники носят одеяние самое грубое и менее всего способное согревать, ни пища у тех и других не является одинаковой, а даже противоположная. Ведь, например, пастухам и им подобным любое время годно для вкушения еды, потому что оно определяется только их желанием: если рано утром на них нападает голод, то они немедленно принимаются за пищу и едят то, что послал им Бог, поскольку для них не установлено, что можно есть, а чего нельзя, и они безбоязненно вкушают пищу, какую пожелают. А здесь всё определено: и дни, и часы, и времена, и вид, и мера пищи, а насыщение ею не положено. Поэтому ни один из тех, кто упрекает нас за похвалы жизни монашеской, выставляя на вид земледельцев, пастухов и моряков, не может умалить борений великих подвижников. Ибо земледелец, утрудившись за день, ночью обретает покой дома, окруженный заботой своей жены; пастух подобным же образом обладает всем тем, о чем мы уже говорили; что же касается моряка, то, хотя его тело и опаляется солнечными лучами, но облегчение он находит в воде, ибо купается сколько захочет, и прохладой воды пользуется как целебным лекарством от солнечного зноя. А подвижники ни от кого не получают облегчения, ибо не живут они вместе с женами, придумывающими всякие утешения мужьям; опаляемые солнечными лучами, не ищут они облегчения в воде; в зимнюю пору не защищают они себя от холода с помощью пищи и не пользуются ночным отдыхом в качестве лекарства от дневной усталости, поскольку ночные труды их тяжелее и продолжительнее дневных. Ведь ночью они вступают в борьбу со сном, не позволяют ему одержать над ними своей сладкой победы, но одолевают его приятнейшую тиранию, совершая всенощные песнопения Владыке. Поэтому никто из тех, кто чужд их любомудрия, не смог привести свидетельства их стойкого терпения.

4. А если никакой другой из людей не может выдержать такие труды, то ясно, что любовь к Богу делает подвижников способными выходить за пределы человеческого естества. Сожигаемые горним огнём, радостно переносят они нападки стужи, а небесной росой смягчают зной солнечных лучей. Любовь питает, поит, одевает и окрыляет их; она научает их летать, подготавливает воспарять превыше неба, являет им, насколько это возможно, Возлюбленного, разжигая их духовное желание созерцанием вида Его, пробуждает привязанность к Нему и воспламеняет в душах их небесный огонь. Как одержимые телесной любовью в зрении любимого находят пищу для своей одержимости и, тем самым, всё сильнее поражаются стрелами её, так и уязвляемые Божественной любовью, представляя себе ту Божию и чистую Красоту, делают стрелы любви всё более острыми, и чем более они жаждут насладиться Ею, тем более далеки бывают от насыщения. Ведь за телесным удовольствием следует пресыщение, а любовь Божественная не подчиняется законам насыщения.

5. Таков был великий законодатель Моисей, который, многажды сподобившись, насколько это доступно человеку, божественного созерцания, неоднократно насладившись Божественным Гласом, сорок дней пробыв в божественном мраке и приняв Божие законоположение, не только не испытал сытости, но обрёл еще более сильное и горячее желание Бога. Ведь словно оцепенев от упоения этой любовью и впав в самозабвение, не ведал он уже собственного естества, желая видеть то, что не дозволено видеть; словно забыв о владычестве Божием и помышляя об одной только любви, изрек он Богу всяческих: «Се Ты мне глаголеши:… благодать имаши у Мене, и вем Тя паче всех. Аще убо обретох благодать пред Тобою, яви ми Тебе Самого, да разумно вижду Тя» (Исх. 33,12–13). В такое упоение приведён он был Божественной любовью, и упоение это не угасило в нём жажды, но сделало её более сильной. Чем больше Моисей пил божественное вино, тем больше алкал его, и вкушение этого напитка лишь увеличивало его желание. Как огонь, чем больше в него подбрасывают горючего вещества, тем сильнее проявляется его действие (ведь с умножением этого вещества он не гаснет, а всё более разгорается), так и любовь к Богу распаляется созерцанием божественных вещей и действие её от этого становится всё более сильным и горячим. И чем более человек посвящает себя Божественному, тем ярче разгорается в нём пламень любви. И не только один Моисей научает нас этому, но и та Святая Невеста, о которой говорит боговдохновенный Павел: «я обручил вас Единому Мужу, чтобы представить Богу чистою девою» (2 Кор.1 1,2). А в"Песни песней"эта невеста взывает к жениху: «Яви ми зрак Твой и услышан сотвори ми глас Твой: яко глас Твой сладок, и образ Твой красен» (Песн.2,14). Преисполнившись любви к жениху только по слухам, она не довольствуется ими, но желает услышать и голос Его. Рассказы о красоте жениха окрылили невесту, и Она стремится лицезреть его, выражая свою любовь приведёнными славословиями: «Яви ми зрак Твой, и услышан сотвори ми глас Твой: яко глас Твой сладок, и образ Твой красен».

6. Возлюбив эту Красоту, посредник, соединяющий брачными узами жениха и невесту, — имею в виду боговдохновенного Павла — изрек такое преисполненное любви слово: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? как написано: за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание» (Пс.43,23) (Рим.8,35–36). Затем Апостол показывает и причину их стойкого терпения: «Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас Бога» (Рим.8,37). Поэтому, рассматривая, кто мы такие и каких вкусили благ, можно сказать, что не мы первые возлюбили, но были прежде возлюблены Богом, а потом уже воздали любовью (1 Ин.4,10 и 19); ненавидящие, мы были возлюблены, и, «будучи врагами, мы примирились» (Рим.5,10). И не мы сами умолили сподобить нас этого примирения, но получили, как Ходатая за нас, Единородного Сына; обидевшие, мы были утешены обиженным. А кроме того, подумаем о Том, Кто был распят за нас, о Его спасительных страданиях, о смерти, ставшей отдохновением, и о дарованной нам надежде Воскресения.

7. Принимая во внимание эти и подобные им благодеяния Божий, мы преодолеваем случающиеся с нами скорби и, сравнивая память о благодеяниях с временным злостраданием тела, радостно переносим удары невзгод. Ибо, соизмеряя все печали житейские с любовью к Владыке, мы находим их весьма легкими. А если соберём все вместе мнимые удовольствия и приятности жизни сей, то, противопоставленные Божественной любви, они покажутся нам слабой тенью и мимолетным цветением весенних цветов. Об этом ясно говорит Апостол и в приведённой выше, и в следующей за ней фразе: «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим.8,38–39). Поскольку выше, представляя только одно печальное, Апостол говорил о скорби, тесноте, гонении, голоде, наготе, опасности и мече, то есть насильственной смерти, то здесь он вполне справедливо к горестному присовокупляет и радостное: к смерти жизнь, к чувственному — умопостигаемое, к видимому — незримые Силы, к настоящему и преходящему — будущее и постоянное, а сверх того — глубину геенны и высоту Царства Небесного. Но противопоставив всё это любви и найдя, что оно — и печальное, и радостное -уступает ей, и что утрата любви мучительнее наказания в геенне, а также показав, что он (если бы только это было возможно), при наличии Божественной любви, предпочел бы грозящее наказание обетованному Царству Небесному без любви, Апостол в упоении любви взыскует даже несуществующего ныне и, сравнивая это с Божественной любовью, настаивает: «ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем».

8. Ведь, как говорит он, не только всему в совокупности, видимому и невидимому, предпочитаю любовь к Спасителю и Творцу, но если бы даже обнаружилась какая‑нибудь иная тварь, более великая и прекрасная, чем эта, то и она не убедила бы меня изменить сей любви. И если мне кто‑нибудь предложит нечто доставляющее радость, но без любви, то я не приму этого; если ради любви постигнут меня невзгоды, они покажутся мне приятными и весьма вожделенными, ибо ради любви голод для меня приятнее роскошных пиров, гонения сладостнее мира, нагота милее пурпурных и златотканых одежд, опасность любезнее безопасности, насильственная смерть желаннее всякой жизни. Потому что сама причина страданий становится для меня отрадой, поскольку шквал невзгод приемлю за Возлюбившего и, одновременно, Возлюбленного. «Ибо не Знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом» (2 Кор.5,21); «Он, будучи богат, обнищал ради нас, дабы мы обогатились Его нищетою» (2 Кор.8,9); Он «искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою» (Гал.3,13); «смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Флп.2,8); «Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» (Рим.5,8). Размышляя над этими и подобными им словами, я подумал, что не смог бы обрести Царства Небесного без горней любви; не стал бы избегать и наказания в геенне, если бы было возможно, обладая этой любовью, терпеть мучение адское. Этому ясно научает Апостол и в другом месте: «Ибо любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так: если один умер за всех, то все умерли. А Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для Умершего за них и Воскресшего» (2 Кор.5,14–15). Поэтому живущие уже не для себя, но для Умершего за них и Воскресшего, радостно приемлют все деяния и страдания ради Него.

9. И сравнивая с этой любовью те страдания, которые велики и тяжки для естества человеческого, Апостол называет их легкими и удобоносимыми: «Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу» (2 Кор.4,17). А потом учит, как следует производить сравнение: «когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно» (2 Кор.4,18). Ибо, говорит, надлежит сравнивать будущее с настоящим, вечное с временным, славу со скорбью, поскольку слава — вечна, а скорбь — мгновенна; поэтому скорбь — легковесна и удобоносима, а слава — дорога и трудноносима. Вследствие этого выражение «в безмерном преизбытке» Апостол относит и к легкости скорби, и к весомой ценности славы: одна — безмерно мала, легка и преходяща, а другая — также безмерно знаменита, дорога, многоценна и вечна. И в другом месте Павел взывает: «Посему я благодушествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа, ибо, когда я немощен, тогда силен» (2 Кор.12,10).

10. Также и великий Петр, уязвлённый этой любовью, зная заранее о своём будущем отречении, не решился скрыться, но признал лучшим отречься от Господа, последовав за Ним, чем бежать, исповедовав Его. И деяния этого Апостола свидетельствуют, что его следование за Господом было плодом любви, а не безрассудной смелости. Ведь и после отречения он не решился покинуть Учителя, но, как научает Евангельское повествование, «плакал горько» (Мф.26,75) и сетовал о своём поражении и гемощи, еще сильнее будучи приверженным Господу и удерживаемый узами любви. Затем, услышав благовестие о Воскресении, Петр первым достиг гроба. Также, ловя потом рыбу в Галилее, он, узнав, что стоящий на берегу и беседующий с ними есть Сам Господь, не стал ждать, когда лодка медленно пересечет разделяющее их пространство моря, но восхотел обрести крылья, чтобы по воздуху скорее достигнуть берега. Однако лишенный по природе крыльев, он вместо них использовал руки и, вместо того чтобы лететь по воздуху, поплыл по воде (Ин.21,1–8). Переплыв же и обретя Возлюбленного, он в награду за иоспешание получает предпочтение пред другими учениками Господа. Ибо когда Господь повелел им сесть и разделил оказавшуюся там снедь (Ин.21,9–14), то именно с Петром Он начал беседу, как бы спрашивая и выведывая относительно силы его любви, но, на самом деле, другим открывая любовь великого Петра: «Симон Ионии!» — сказал, — «любишь ли ты Меня больше, нежели они?» А Петр Его Самого призвал во свидетели своей любви, ответив: «так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя» (Ин.21,15). Он как бы подразумевал:"ведь Ты проникаешь в души людей, ясно знаешь каждое движение мысли их и ничто человеческое не сокрыто от Тебя". «Ты познаша еси вся последняя и древняя» (Пс. 138,4–5). А Владыка присовокупил к сказанному еще слова: «паси овец Моих» (Ин.21,16), имея в виду следующее:"Я ни в чем не имею нужды, но считаю великим благодеянием заботу о Моих овцах, которую признаю попечением обо Мне Самом. Поэтому подобает тебе иметь такое же попечение о сорабах твоих, каким пользуешься сам, питать их так, как Я питаю тебя, пасти их так, как Я пасу тебя, и воздавать через них той же благодатью, какой обязан ты Мне".

11. И Владыка дважды вопрошал об этом великого Петра, а тот дважды ответствовал и дважды принял рукоположение от Пастыря. Но когда тот же самый вопрос был предложен ему в третий раз, то блаженный Петр опечалился, ответствовал не с такой смелостью и не так бесстрашно, но преисполнился он боязни, смятение вошло в душу его, начал он колебаться в решительности ответа своего и страшиться того, не предвидит ли Владыка его второго отречения и не смеётся ли Он над его смелыми высказываниями о своей любви. Умом своим Негр возвратился к прежним временам и вспомнил о том, как раньше он неоднократно настаивал, что даже до смерти не оставит Учителя, а на это услышал от Него: «прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня» (Мф.26,34); он обнаружил, что его обещание не исполнилось, а пророчество Владыки осуществилось. Воспоминание об этом привело Петра в трепет и не позволило ему с прежней смелостью дать подобающий ответ. Острые и тяжкие жала скорби уязвили его, ведение уступил он Владыке и не сопротивлялся он, как прежде, говоря: «хотя бы надлежало мне и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя» (Мф.26,35), но сказал, что свидетелем своей любви имеет Самого Владыку, исповедовал только, что точное ведение обо всём принадлежит Одному Творцу всяческих, и изрёк: «Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя» (Ин.21,17). Подразумевал:"что люблю, Ты знаешь и свидетельствуешь, но пребуду ли в любви, Ты знаешь лучше меня, а я ничего не скажу о будущем и не буду спорить о том, чего не знаю, ибо научен опытом, что не следует противоречить Владыке. Ты — Источник Истины, Ты — Бездна Ведения, и научен я пребывать в пределах, Тобою положенных".

12. Владыка же, видя трепет, объявший Петра, и в совершенстве зная его любовь, предсказанием о мученической кончине расторгает его страх (Ин.21,18), свидетельствует о его любви, подтверждает исповедание Петра и это лекарство исповедания накладывает на рану отречения. Поэтому, как думаю, Господь и требовал троекратного исповедания: чтобы к трём ранам отречения приложить такое же число раз лекарство и чтобы открыть присутствующим там ученикам пламень любви. Своим предсказанием о кончине Петра Он и его самого утешил, и других научил, что отречение его произошло по Божию Домостроительству, а не по воле первоверховного Апостола. И на это указывает Сам Спаситель и Господь наш, говоря: «Симон! Симон! се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих» (Лк.22,31–32). Говорит:"как Я укрепил тебя, поколебавшегося, так и ты будь опорой колеблющимся братиям твоим, оказывай им помощь, какой пользуешься сам, и не отталкивай поскользнувшихся, но поднимай на ноги подвергающихся опасности. Для того и попускаю тебе преткнуться, но не позволяю тебе окончательно пасть, поскольку чрез тебя приготовляю опору колеблющимся".

13. Так сей великий столп укрепил колеблющуюся вселенную, не допустил её полного падения, но поддержал и соделал её непоколебимой; получив повеление пасти овец Божиих, он терпел поношения за них и веселился, когда били его. Выходя вместе с сотоварищем своим из лукавого синедриона, он радовался, «что за имя» Владыки «удостоился принять бесчестие» (Деян.5,41). Брошенный в темницу, он и там радовался и веселился. И когда при Нероне был осуждён принять смерть на кресте за Распятого, то просил палачей пригвоздить его к брусьям не так, как Владыку, но распять наоборот, боясь, как кажется, чтобы его равенство с Господом в страдании не заставило неразумных воздавать ему и одинаковую честь. Поэтому умолял пригвоздить его руками вниз, а ногами вверх. Ведь Петр научился избирать последнее место не только в почести, но и в бесчестии. И если бы возможно было бы десять или пятьдесят раз претерпеть такую смерть, то он, сожигаемый Божественной любовью, принимал бы её каждый раз с великим удовольствием. Об этом же возглашает и божественный Павел: «Я каждый день умираю: свидетельствуюсь в том похвалою вашею, которую я имею во Христе Иисусе» (1 Кор.15,31); «Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал.2,19–20).

14. Поэтому приявший Божественную любовь пренебрегает всеми земными вещами, попирает все телесные удовольствия, презирает богатство, славу и почесть человеческую; в его глазах царская порфира ничем не отличается от паутины, а драгоценные камни подобны обычным камешкам, рассыпанным по берегам реки. Телесное здравие он не считает блаженством, а болезнь не называет несчастьем; бедность не именует бедой, а богатство и роскошь не признаёт счастьем; всё это, как он справедливо думает, подобно речным потокам, которые протекают мимо посаженных по берегам деревьев, но не задерживаются ни у одного из них. Равным образом красота, бедность и богатство, здоровье и болезнь, честь и бесчестие и всё другое, что течет по естеству человеческому подобно речным потокам, не пребывает, как это можно наблюдать, всегда у одних и тех же, но постоянно переходит от одних к другим. Многие живущие в достатке впадают в крайнюю бедность, а многие из нищих вступают в число богачей. А болезнь и здоровье путешествуют, так сказать, по всем телам — томятся ли они голодом или же роскошествуют.

15. Только добродетель, или любомудрие, является постоянным благом. Оно препобеждает и руки грабителя, и язык клеветника, и град неприятельских стрел и дротиков; не бывает добычей горячки, игрушкой волн и не терпит ущерба от кораблекрушения. Время не умаляет силу его, но, наоборот, эта сила со временем возрастает. Веществом же любомудрия является Божественная любовь. Ибо невозможно преуспевать в любомудрии, не став горячим любителем Бога; более того, оно и называется"любомудрием"потому, что Бог есть Премудрость и"Премудростью"именуется. Ибо блаженный Павел говорит о Боге всяческих: «нетленному, невидимому, единому, премудрому Богу» (1 Тим. 1,17); о Единородном изрекает: «Христос, Божия сила и Божия премудрость» (1Кор. 1,24) и «дана нам премудрость от Бога, праведность и освящение и искупление» (1 Кор.1,30). Поэтому подлинный любомудр справедливо может быть назван и"боголюбцем". А боголюбец презирает всё прочее, устремляя взор свой к Одному Возлюбленному, предпочитая служение Ему всему остальному: только то говорит, делает и мыслит, что угодно и благоприятно Возлюбленному, и ненавидит то, что Он запрещает.

16. Пренебрегши этой любовью и оказавшись неблагодарным к Благодетелю, Адам в воздаяние за свою неблагодарность пожал тернии, труды и беды (Быт.3,1 и далее). Авель же, сохранив незыблемой любовь к Подателю благ, презрев наслаждения чрева и предпочтя всему прочему служение Богу, был украшен неувядаемыми венками, пожиная себе хвалу в памяти всех поколений (Быт.4,3 и далее). Также и Енох, стяжавший эту истинную и неподдельную любовь, хорошо посеял и еще лучше пожал, в награду за служение Богу будучи взят на небо, получив бессмертную доныне жизнь и славную и достопочтимую память в сердцах людей всего здешнего века (Быт.5,23–24). И что можно сказать о боголюбии Ноя, которого не одолел никакой напор беззаконных? Когда все уклонились и избрали любовь противную, он один шествовал прямым путём, предпочитая всему Творца; поэтому он один со своими детьми обрёл спасение, оставив семя естеству и сохранив искру жизни для рода человеческого (Быт. 14, 18–21). Также и великий архиерей Мелхиседек, возгнушавшись безумием идолопоклонников, священство своё посвятил Творцу всяческих (Быт. 14,18–21), за что и принял великую награду, став прообразом и сенью Того, Кто поистине есть «без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни» (Евр.7,3).

17. Ход рассуждения приводит нас к тому, кто назван"другом Божиим", кто добросовестно сохранил законы дружбы и научил им других. Ибо кто из тех, которые получили хоть какое‑нибудь воспитание в вещах божественных, не знает, как великий Авраам был послушен Божию призванию, как оставил он отчий дом и отечеству предпочел чужбину? Раз и навсегда возлюбив Призвавшего его, он признал всё другое второстепенным по отношению к дружбе с Ним и, несмотря на многие трудности, не оставлял Возлюбленного под предлогом неисполнения Его обетовании; но и томимый жаждой, — когда ему препятствовали испить воды из колодцев, им же самим вырытых, он не досадовал на Призвавшего и не мстил обидчикам. Он терпел приступы голода, но не погасил в себе пламень любви; он лишился супруги, сияющей красотой, украшенной целомудрием и всегда делающей жизнь его приятной, однако вместе с женой не была отнята у него любовь к Богу — наоборот, с помощью Божией, упражнявшей его в долготерпении и попустившей удары несправедливости, всегда пребывал одинаково любящим. Стал он старцем, но не сделался отцом, — и тогда не изменил своего благорасположения к Тому, Кто обещал его сделать отцом, хотя пока и не выполнил Своего обещания. Когда же позднее обетование исполнилось, естество Сарры было препобеждено, превзойдены пределы старости и он стал отцом Исаака, то недолго Авраам наслаждался этой радостью: едва дитя стало отроком, как повелевается принести его в жертву Давшему, возвратить дар Подателю, быть жрецом плода обетования, принести в жертву великий источник народов и обагрить руки кровью единородного сына. Однако хотя всё это, и даже большее, заключалось в жертве, патриарх не воспротивился, не стал уклоняться под предлогом прав природы, не указал на данные ему обещания, не напомнил о том, что старость его нуждается в попечении и что кто‑то должен позаботиться о его погребении, но, отвергнув всякий помысел человеческий, любви противопоставил любовь, а закону — закон, то есть закону природы — закон Божий, а поэтому поспешил совершить жертвоприношение и нанёс бы, несомненно, удар, если бы Великодаровитый, видя его усердие, не помешал тотчас закланию. Но я не знаю, способно ли какое‑нибудь слово описать эту любовь. Ведь тот, кто не пощадил своего единородного сына, когда Возлюбленный повелел заклать его, разве не пренебрег бы чем‑нибудь другим ради Него?

18. И великий Исаак стяжал такую же любовь к Владыке, а также сын его — патриарх Иаков. Божественные Писания воспевают боголюбие обоих и Сам Бог всяческих не отделяет ветвей от корня, но именует Себя «Богом Авраама, Богом Исаака и Богом Иакова» (Исх.3,15–16). Благочестивым плодом был Иосиф — старец среди юношей, сильный среди старцев, боголюбие которого ни зависть не истребила, ни рабство не угасило, ни лесть госпожи не обокрала, ни угроза и страх не иссушили, ни клевета, темница и долгое время не одолели, ни власть, могущество, роскошь и богатство не исторгли из сердца; но он всегда и одинаково пребывал в этом боголюбии, устремляя очи к Возлюбленному и исполняя Его законы. Стяжав эту любовь, и Моисей пренебрёг пребыванием в царских чертогах, «лучше захотел страдать с народом Божиим, нежели иметь временное греховное наслаждение» (Евр. 11,25). Однако следует ли продолжать и сверх меры распространять рассуждение об этом? Ведь весь сонм пророков, предавшийся этой любви и украшенный ею, преуспел в совершеннейшей добродетели и оставил после себя приснопамятную славу. Также хор Апостолов и лики мучеников, приняв в себя огонь её, пренебрегли всем видимым и предпочли бесчисленные виды смертей всем сладостям жизни. Возлюбив Божественную Красоту, поразмыслив о Любви Божией к нам и подумав о тысячах благодеяний Божиих, они посчитали срамом для себя не желать этой Божественной Красоты, проявив неблагодарность к Благодетелю. Поэтому и сохранили свой завет с Ним вплоть до смерти.

19. И новые подвижники добродетели, жизнь которых мы кратко описали, возлюбив ту же Красоту, вступили в те же великие состязания, препобеждая человеческое естество. Наставниками их в этом были Божественные Писания, ибо вместе с великим Давидом воспевают они: «Господи Боже мой, возвеличился еси зело, во исповедание и в велелепоту облеклея еси. Одеяйся светом яко ризою, простирали небо яко кожу» (Пс. 103,1–2). И другие глаголы Писания наставляют относительно Премудрости и Силы Его: «Господь воцарися, в лепоту облечеся: облечеся Господь в силу и препоясася» (Пс.92,1), ибо «исправи вселенную, яже не подвижится» (Пс.95,10). И здесь возвещается о Его Премудрости, Красоте и Силе. В другом месте говорится: «Красен добротою паче сынов человеческих» (Пс.44,3). Здесь псалмопевец восхвалил человеческую красоту Бога Слова. Воспевает и премудрость Его: «излияся благодать во устнах Твоих» (Пс.44,3). Показывает И силу: «Препояши мечь Твой по бедре Твоей, Сильне. Красотою Твоею и добротою Твоею, и наляцы, и успевай, и царствуй истины ради и кротости, и правды» (Пс.44,4–5). И Исайя взывает: «Кто сей пришедый от Едома, червлены ризы Его от Воссора? Сей красен во утвари Его, зело с крепостию» (Ис.63,1). Ибо человеческие ризы не сокрыли Божественной Красоты Его, но, облаченный в них, Он блистал цветущей юностью-, чтобы побудить взирающих на Него подчиниться Божественной любви. Об этом говорит и святая невеста, беседующая с Ним в"Песни Песней": «Миро излияное имя Твое. Сего ради отроковицы возлюбиша Тя, привлекоша Тя, в след Тебе в воню мира Твоего потекли» (Песн.1,1–2). Ибо юные души, ощущая благоухание Твое, желают и стремятся постигнуть Тебя; удерживаемые этим благоуханием, они не хотят расторгнуть узы — сладостные и добровольно наложенные. Созвучны с этим и слова божественного Павла: «Ибо мы Христово благоухание… в спасаемых и в погибающих: для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь» (2 Кор.2,15–16).

20. Подвижники эти научаются Божественным Писанием, что Господь прекрасен, обладает неизреченным богатством, что Он — Источник премудрости, в силах совершить всё, что пожелает, изливает на людей Своё безмерное Человеколюбие, источает реки кротости и желает только одного — одарять людей Своими благодеяниями. Также научаются они и богоносными мужами относительно бесчисленных видов этих благодеяний и, уязвляемые сладкими стрелами любви и будучи членами невесты, с нею вместе взывают: «уязвлены любовью и мы» (Песн.5,8). Ибо великий Иоанн изрекает: «вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Ин.1,29). А пророк Исайя предвозвещал будущее, как уже совершившееся, говоря: «Той язвен бысть за грехи наша, и мучен бысть за беззакония наша, наказание мира нашего на Нем. Язвою Его мы исцелехом» (Ис.53,5) и всё другое подобное, что сказано пророком о спасительных страданиях Господа. Провозглашает и Павел: «Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас, как с Ним не дарует нам и всего?» (Рим.8,32); и еще: «от имени Христова просим: примиритесь с Богом. Ибо не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом» (2 Кор.5,20–21).

21. Обретая такие и подобные им глаголы у ставших служителями Слова Божия, новые подвижники добродетели со всех сторон побуждаются к Божественной любви и, пренебрегая всем, представляют в уме Возлюбленного и прежде чаемого нетления делают своё тело духовным. И мы также, восприняв эту любовь, очарованные красотой Жениха, побуждаемые обетованными благами, устыженные множеством благодеяний Божиих и убоявшись наказания за свою неблагодарность, становимся любящими хранителями законов Его. Ибо определение дружбы таково: любить и ненавидеть то же, что любит и ненавидит друг. Поэтому Бог сказал Аврааму: «Благословлю благословящия тя, и кленущия тя проклену» (Быт. 12,3). А Давид говорит Богу: «Мне же зело честни быша друзи Твои, Боже» (Пс.138,17); также: «Не ненавидящыя ли Тя, Господи, возненавидя, и о вразех Твоих истаях? Совершенною ненавистию возненавидех я, бо врази быша ми» (Пс.138,21–22); и в другом месте: «Законопреступныя возненавидех, закон же Твой возлюбих» (Пс. 118,113), а также: «Коль возлюбих закон Твой, Господи, весь день поучение мое есть» (Пс.1 18,97). Поэтому очевидное доказательство любви к Богу есть соблюдение законов Божиих: «кто любит Меня, тот соблюдает заповеди Мои» (Ин.14,23), сказал Владыка Христос. С Ним слава, честь и поклонение Отцу со Святым Духом ныне и присно и во веки веков. Аминь.