Бой быков! Бой быков! Бой! Бой! Прошибайте проходы головой! Сквозь плакаты, билеты номера — веера, эполеты, веера!.. Бой быков! Бой быков! Бой! Бой! А в соведстве с оркестровой трубой, поворачивая черный бок, поворачивался черный бык. Он томился, стеная: — Мм-му!.. Я бы шею отдал ярму, у меня перетяжки мышц, что твои рычаги, тверды, — я хочу для твоих домищ рыть поля и таскать пуды-ы… Но в оркестре гудит труба, и заводит печаль скрипач, и не слышит уже толпа придушенный бычачий плач. И толпе нипочем! Голубым плащом сам торреро укрыл плечо. Надо брови ему подчеркнуть еще и взмахнуть голубым плащом. Ведь недаром улыбка на губах той, и награда ему за то, чтобы, ярче розы перевитой, разгорался его задор: — Тор реа дор, веди смелее в бой! Торреадор! Торреадор! Пускай грохочет в груди задор, песок и кровь — твоя дорога, взмахни плащом, торреадор, плащом, распахнутым широко!.. Рокот кастаньетный — цок-там и так-там, донны в ладоши подхлопывают тактам. Встал торреадор, поклонился с тактом, — бык! бык!! бык!!! Свинцовая муть повеяла. — Пунцовое! — Ммм-у! — Охейло! А ну-ка ему, скорей — раз! Бык бросился. — Ммм-у! — Торрейрос. Арена в дыму. Парад — ах! Бросается! — Ммм-у… — Торрада! Беснуется галерея, Тореро на… — Ммм-у!.. — Оррейя! Развеялась, растаяла галерея и вся Севилья, и в самое бычье хайло впивается бандерилья. И — раз, и шпагой в затылок влез. И красного черный ток, — и птичьей стаей с окружных мест за белым платком полетел платок. Это: — Ура! — Браво!! — Герой!!! — Слава ему! — Роза ему! А бык даже крикнуть не может: ой! Он давится хриплым: — Ммм-уу… Я шею хотел отдать ярму, ворочать мышщ шатуны, чтоб жить на прелом его корму… Мммм… нет у меня во рту слюны, чтоб плюнуть в глаза ему!..