Грифельные доски, парты в ряд, сидят подростки, сидят — зубрят: „Четырежды восемь — тридцать два“. (Улица — осень, жива едва…) — Дети, молчите. Кирсанов, цыц!.. сыплет учитель в изгородь лиц. Сыплются рокотом дни подряд. Вырасту доктором я (говорят). Будет нарисовано золотом букв: „ДОКТОР КИРСАНОВ, прием до двух“. Плача и ноя, придет больной, держась за больное место: „Ой!“ Пощупаю вену, задам вопрос, скажу: — Несомненно, туберкулез. Но будьте стойки. Вот вам приказ: стакан касторки через каждый час! Ах, вышло иначе, мечты — пустяки. Я вырос и начал писать стихи. Отец голосил: — Судьба сама — единственный сын сошел с ума!.. Что мне семейка — пускай поют. Бульварная скамейка — мой приют. Хожу, мостовым обминая бока, вдыхаю дым табака, Ничего не кушаю и не пью — слушаю стихи и пою. Греми, мандолина, под уличный гам… Не жизнь, а малина — дай бог вам!