Сад, где б я жил, — я б расцветил тобой, дом, где б я спал, — тобою бы обставил, созвездия б сиять тобой заставил и листьям дал бы дальний голос твой. Твою походку вделал бы в прибой и в крылья птиц твои б ладони вправил, и в небо я б лицо твое оправил, когда бы правил звездною судьбой. И жил бы тут, где всюду ты и ты: ты — дом, ты — сад, ты — море, ты — кусты, прибой и с неба машущая птица, где слова нет, чтоб молвить: „Тебя нет“,— сомненья нет, что это может сбыться, и все-таки — моей мечты сонет

не сбудется. Осенний, голый сад с ней очень мало общего имеет, и воздух голосом ее не веет, и звезды неба ею не блестят, и листья ее слов не шелестят, и море шагу сделать не посмеет, крыло воронье у трубы чернеет, и с неба клочья тусклые висят. Тут осень мне пустынная дана, где дом, и куст, и море — не она, где сделалось утратой расставанье, где даже нет следа от слова „ты“, царапинки ее существованья, и все-таки — сонет моей мечты

опять звенит. Возможно, что не тут, а где-нибудь — она в спокойной дреме, ее слова, ее дыханье в доме, и к ней руками — фикусы растут, Она живет. Ее с обедом ждут. Приходит в дом. И нет лица знакомей. Рука лежит на лермонтовском томе, глаза, как прежде карие, живут. Тут знает тишь о голосе твоем, и всякий день тебя встречает дом, не дом — так лес, не лес — так вроде луга. С тобою часто ходит вдоль полей — не я — так он, не он — твоя подруга, и все-таки — сонет мечты моей

лишь вымысел. Найди я правду в нем, я б кинул все — и жизнь и славу эту, и странником я б зашагал по свету, обшарить каждый луг, и лес, и дом. Прошел бы я по снегу босиком, без шапки по тропическому лету, у окон ждать от сумерек к рассвету, под солнцем, градом, снегом и дождем. И если есть похожий дом такой, я к старости б достал его рукой: „Узнай меня, любимая, по стуку!..“ Пусть мне ответят: „В доме ее нет!“ К дверям прижму иссеченную руку и допишу моей мечты сонет.