За давно не мытыми окнами гостиницы в Гюндокду проплыли размазанные ночью силуэты полицейских машин. Юля Круглова смотрела на них широко открытыми глазами, будто сперва не ожидала появления правоохранителей, а теперь не могла поверить, что они оставили ее в покое. Оля сопела носом, она всегда так делает, когда злится. Из-за стойки любопытными глазками зыркал портье. Наверняка он привык фильтровать все разговоры, происходящие в давно не ремонтировавшемся холле, чтобы потом кое-какую информацию при случае продать за пару хрустящих зеленых купюр. Никто из нас не решался первым произнести слово.

И, как всегда, самой решительной оказалась Оля. Она с явным раздражением глянула на Круглову и процедила сквозь зубы:

— Нам всем надо поговорить. Без этого никуда!

— Только не в номере, — тут же предупредил я, — и тем более не в холле, — у меня есть к тебе масса вопросов, и ты об этом догадываешься, — я тронул Юлю за руку.

— Я вообще не понимаю, что происходит. Идем в номер, я устала. А тут еще эти полицейские. Что они вообще себе позволяют? Московская милиция, и та действует менее топорно. — Круглова обозначила движение к лестнице, ведущей на второй этаж.

— Она или полная дура, или притворяется такой, — моя сестра уже выходила из себя, а потому стала говорить о присутствующей Юле в третьем лице.

— А что? Почему? — Круглова невинно хлопала ресницами, держась за перила.

— Мог бы и сам ей объяснить. А может, и ты не понимаешь? — Оля уничтожила меня взглядом, после чего взяла тон учительницы, обращающейся к ученикам самого отстающего класса. — В вашем и моем номерах полиция могла поставить «жучки», чтобы прослушать наши разговоры. Я знаю. Детективы и газеты, слава богу, читаю. Зря они там, что ли, копались? Немедленно идем на улицу.

Круглова пожала плечами и взглянула на меня. Взгляд был красноречив: а не сошла ли твоя сестричка с ума?

— Идем, идем… — подтвердил я, — это для твоей же пользы.

И тут ожил молчавший до этого портье:

— Мадам, — обратился он к Оле, — с вас, за то, что я не сказал полиции, как вы интересовались этой молодой особой, — он, не стесняясь, указал пальцем на Юлю Круглову, — да еще показывали мне ее фото — пятьдесят долларов. И с вас, мадам Круглова, тоже пятьдесят. Ведь я не сказал, как вы приходили ко мне позавчера, чтобы забронировать номер.

Юля округлила глаза:

— Я? Приходила? Что вы несете? Да я вас впервые вижу! Что вы себе позволяете?

Портье выглядел вполне адекватно, на сумасшедшего вымогателя не походил. Но и Юля возмущалась абсолютно искренне, так убедительно не могла бы сыграть ни одна актриса.

— Я никогда не вру, — напомнил портье. — Если вы не хотите отблагодарить меня за эту маленькую услугу, ко мне вполне может вернуться память, — его рука легла на телефонный аппарат, — полиция с радостью выслушает мои воспоминания.

Оля всегда с трудом расстается с деньгами, но на этот раз задумалась.

— Не спорьте и заплатите обе, а поговорить и в самом деле лучше на улице.

Портье уже терял терпение, трубка приподнялась над рычагами аппарата, послышалось противное гудение. Я не стал искушать судьбу, положил перед мелким шантажистом пятьдесят долларов, прижал уголок пальцем, демонстрируя готовность забрать их назад, и дружелюбно улыбнулся.

— Это за них двоих. Больше не дам.

Размышление было недолгим. Хрустящая купюра, ловко подхваченная двумя пальцами, перекочевала в карман портье.

— Я все прочно забыл, — пообещал вымогатель, — кстати, у нас чудесный дворик с фонтаном. Выход в него во-он там. Вам никто не помешает беседовать.

— Благодарю, мне у вас начинает нравиться, — холодно проговорил я.

Оля смерила Юлю долгим презрительным взглядом, словно прибивала гвоздями к стене.

Звякнул колокольчик на двери, ведущей во двор, я придержал ее открытой.

— Девочки, только не ссорьтесь.

— Вечно ты вляпаешься во всякое дерьмо, — не удержалась сестра от комментария.

Оля вышла первой, гордо вскинув голову. Юля глядела на меня, требуя хотя бы минимальных объяснений. Я приложил палец к губам, мол, сейчас поговорим и обозначим взаимные претензии.