«Перестройка» где-то там, а в Перми все «по-брежневу». Люди покорно терпят пытку очередями: пообедать, постричься, зарплату получить — «Кто крайний?» — и стоят, тупо читая наглядную агитацию, и час, и два… Терпят пытку «дефицитом»: то лампочек нет, то тетрадей, то обоев, как обычно. Потолок приходится белить зубным порошком, краску «приносят с работы». Терпят хамство продавцов. Бегают за автобусом с рулонами туалетной бумаги на шее. Стоят за колбасой. Всё как всегда.

Анекдот из тех времен. Ученый залег в анабиоз до 2000 года. Проснулся в назначенный срок, идет по улице, заходит в продуктовый магазин, а там — семь сортов колбасы лежат! И все незнакомые. Он смотрел, смотрел, и к продавцу:

— А ливерная у вас есть?

— Нет, милый человек. У нас этой дрянью бывших бюрократов в лагерях кормят!

Такая была мечта у народа в 1986 году: пересажать к концу века всех начальников и забить им ливерную колбасу в глотку.

Начальники кушали хорошо. У меня приятель работал инструктором райкома партии. Хороший парень, решил меня подкормить и повел в ихнюю столовку на ул. Швецова. Мне так понравилось. Клюква в сахаре, харчо, гуляш с картофельным пюре, какао с плюшкой — и все это копеек на сорок, да так любезно — как родному. Свезло, что называется. Я все боялся, что меня расшифруют и побьют. Приятель предлагал: ты звони, будем вместе ходить сюда обедать. А я молодой был, глупый, — не воспользовался.

А однажды мне перепал праздничный «обкомовский набор» (через газету «Звезду», она тогда органом обкома КПСС была). На всю жизнь запомнил: подвывая от голода, семеню это я по улице основоположника научного коммунизма Карла Маркса, зажав в кулаке особый талончик, подхожу к Центральному гастроному, к хитрой дверке со двора, и там, в заднем проходе, получаю картонную коробку, а в ней… Погоди, дух переведу… Шампанское «Советское», шоколадные конфеты «Ассорти», икра красная, шпроты, кета, вырезка, колбаса копченая, мандарины, яблоки… Половины из этого я не видел никогда в жизни. А «им» — к каждому празднику. Вот в такое мы вляпались «равенство» и «братство» в конце концов.

А в Москве уже новые лозунги готовы: «демократизация» и «гласность». Конечно, народ в ответ даже не почесался: новая лапша на уши. Милиция тоже плевала на новый курс, напротив — перестала прятать дубинки. Раньше прятала, теперь по улицам пошла с дубинками. Народ немедленно прозвал их «демократизаторами».

Однако в толстых журналах появились невозможные прежде публикации Набокова, Булгакова, Ходасевича, Ахматовой. «Котлован» и «Чевенгур» Платонова.

Интересно стало читать газеты. Там Василий Белов рубился с аэробикой и рок-музыкой, как тот рыцарь с ветряками, — чудак, лучше бы прозу писал, проза у него превосходная, а публицистика — дрянь. Там пластались защитники «индивидуальной трудовой деятельности» с одной стороны и противники «нетрудовых доходов» с другой. Драматизм ситуации потрясающий. Я был против «рынка», озабочен его пагубным влиянием на личность (Фромма начитался), но в споре не участвовал (прозу писал).

В «Литературке» появилась статья провокационного содержания «Так ли плохо быть богатым?», творческие интеллигенты один за другим объявляли себя «обывателями» и гордо при этом смотрели по сторонам. Формировался новый стиль журналистики: всех начальников только по именам, как артистов, без отчеств. Горбачев разрешил — его же и развеличили первым. «Михаил Горбачев» поначалу звучало дико по сравнению со слащавым брежневизмом: «Дорогой Леонид Ильич».

По экранам кинотеатров пошли «полочные» фильмы: «Комиссар», «Одинокий голос человека», «Долгие проводы», «Интервенция», «История Аси Клячиной» — честные работы, но лучше сказать — правдивые. В них было очарование искренности и веры в правду — целомудренной веры без истерики и спецэффектов, дававшей силу жить.

Телевизор радовал свежестью встреч в Останкино, запомнился академик Лихачев и еще — молодой Юра Поляков, автор «Апофегея». Массового зрителя радовал итальянский сериал «Спрут» про смертельную схватку с мафией комиссара Катани (Микеле Плачидо) и советский — «Возвращение Будулая» с Михаем Волонтиром в главной роли и Кларой Лучко. Честность и свежесть, ненависть и любовь — восхитительная была атмосфера в эфире, жаль, не в жизни. Но и то вперед.

В жизни — модные штаны-«бананы». Фуксиновые леди — дамочки с голубыми волосами. Пластиковые пакеты «Мальборо», которые для дольшей сохранности усиливались изнутри нашими пляжными сумками.

В Перми в 1986 году ТЮЗ переехал в красивый особняк на ул. Большевистской (где раньше был драмтеатр). В ДК Гагарина заиграла фолк-рок группа «Дом». Гневно обличал империю лжи любительский рок, пермские группы: «Трест», «Парламент», «Акция». В Закамске громыхал «металлом» «Замок».

Первые компьютерные игры: «Реверси», «Ковбой» — и первые городские компьютерные клубы. Вот как выглядел наш город накануне компьютерного бума: в институтах — ИВЦ с электронно-вычислительными шкафами, пачки бумажных перфокарт и магнитные диски размером с тележное колесо. В типографиях — свинцовые литеры и пневмопочта. В бухгалтериях — деревянные счеты и калькуляторы с газоразрядными индикаторами. В магазинах — гремящие кассовые аппараты «Ока» и неоновые вывески: «Гастроном», «Универмаг». В учреждениях — электромеханические пишущие машинки «Ятрань» и бакинские кондиционеры в окнах. Слово «офис» еще не слыхали, как и много других слов.

Копировальная машина «Эра» (трехметровый динозаврище с двумя киловаттными фонарями по бокам, дышащий ацетоном) являлась спецобъектом с ограниченным допуском, защищалась железной дверью с сигнализацией. По-прежнему контрразведка глушила вражеские радиоголоса.

Телевизоры были с барабанным переключателем каналов, когда сосед переключался с 6-го на 12-й, тарахтенье слышал весь дом. Но тогда каналы переключали не часто — рекламы-то не было! Вообще! Заставки были — фото. Дерзостью в духе времени считалось поставить рядом с диктором телевидения штатив с фонарем, показать камеру. Прежде телевизионную «кухню» тщательно прятали.

На послабление режима немедленно отреагировали уголовники. В поездах активизировались шулеры, чемоданники и брачные аферисты, по вагонам пошли «глухонемые» — торговали календариками с портретами Сталина, Гитлера, Мао и Иисуса Христа. На самом деле это были наводчики (или чекисты, черт их разберет).

Поплыла нравственность. Девушка из «Модерн Токинг», оказывается, — юноша, Томас Андерс! А солист «Куин», оказывается, — девушка. «Королева» — это он, Фредди Меркюри. Раньше его хит «My best friend» вопринимался по-советски — «мой лучший друг», а правильно-то — любовник! Но главные наши открытия были впереди.