Мейн-стрит, главная улица деревушки Краден Бэй, полого спускалась под гору и поворачивала сначала направо, а потом налево, скрывая из вида гавань. Эту узкую улицу образовывали ряд коттеджей и магазинов с одной стороны и стремительный ручей, бойко несущий свои воды вдоль скованных морозом берегов, мимо единственного торгующего газетами и журналами магазина в деревне, в сторону широкого пустынного берега, песчаной полосой уходящего за покрытые снегом дюны.

Почтовое отделение, к которому мы направлялись, было обозначено красной вывеской на серой каменной стене, многочисленными объявлениями в окнах о купле-продаже вещей и о предстоящих общественных мероприятиях; среди них мое внимание привлекло соблазнительное «Масляное утро», которое должно было пройти в здании местного муниципалитета. Зайдя внутрь, мы увидели открытки, книги, кое-какие сувениры для туристов и очень приятную женщину. Да, она знала в деревне одно помещение, которое меня устроило бы. Небольшой коттедж, без претензий, внутри ничего лишнего. «В нем жила старая мисс Кит, пока не умерла, — поведала она. — Теперь коттедж перешел ее брату, но у него есть собственный дом, ниже по берегу, потому он им не пользуется. Летом он сдает его туристам, а зимой там обычно пусто. Разве что его сыновья могут наведаться, но они тут редкие гости. Его младший любит путешествовать и почти не бывает дома, а старший работает в университете в Абердине, так что Джимми Кит будет только рад, если вы займете дом на несколько месяцев. Если хотите, могу дать телефон».

И через пару минут я с пачками только что купленных открыток, рассованных по карманам куртки, уже шла с Джейн по тротуару вдоль журчащего ручья до поворота, за которым Мейн-стрит превращалась в Харбор-стрит. Дома здесь были такие же, как на Мейн-стрит, невысокие и примыкающие друг к другу, только напротив них был не ручей. Несколько небольших садов, некоторые из них с сараями, отделяли нас от широкой розовой песчаной отмели. Отсюда мне было видно, что отмель была огромной — серп длиной самое меньшее две мили, с дюнами, которые подобно горам высились за ним, отбрасывая на берег тени. Дюны начинались сразу за узким мостом из выбеленных деревянных брусьев, перекинутым через неглубокое русло ручья, но, как только я остановилась рядом с ним и подумала, будет ли у меня время сходить на другую сторону, раздался удовлетворенный голос Джейн: «Вот и дорога». И она двинулась мимо моста к слякотной дороге, которая вела в сторону от улицы на внушительных размеров холм. Женщина из почтового отделения назвала его Уорд-хиллом.

Поднявшись на вершину этого нависающего над морем отрога, высокого и округлого, я обернулась и увидела, что оказалась выше уровня дюн. Отсюда было видно не только песчаную отмель, но и дома в отдалении и холмы за ними. Повернувшись на север, я увидела кроваво-красные руины замка Слэйнс на скалах соседнего мыса.

От этого зрелища у меня захватило дух.

— Изумительно!

— Ну, не знаю, — с сомнением в голосе медленно проговорила Джейн. — Как-то тут жутковато.

Она смотрела на небольшой дом, одиноко стоящий здесь, на холме. Его выбеленные каменные стены были накрыты старой серой шиферной крышей, мокрой от тающего снега. В маленьких окнах с облупившейся краской виднелись старые потертые жалюзи, похожие на смеженные веки, как будто этот небольшой коттедж устал от созерцания бесконечного наступления и отступления моря.

Я подошла к двери, чтобы постучать.

— Просто так кажется. Это потому что он здесь один.

— И ты будешь одна, если решишь тут жить. Наверное, это была не самая удачная мысль.

— Ты сама это предложила.

— Да, но я представляла себе маленький уютный домик в деревне, рядом с магазинами…

— Мне здесь нравится. — Я снова постучала. — Наверное, его еще нет дома.

— Попробуй позвонить.

Я не заметила звонка, скрытого в переплетении виноградных лоз с маленькими листьями, трепетавшими каждый раз, когда с моря дул ветер. Я уже протянула руку, чтобы нажать на кнопку, как вдруг с тропинки у меня за спиной раздался мужской голос:

— Бесполезно. Он не работает. Морская соль разъедает провода быстрее, чем я успеваю их менять. К тому же, — добавил мужчина, подойдя к нам, — меня-то все равно дома нет, раз я здесь, с вами, верно?

Из-за улыбки его грубое, даже некрасивое лицо сразу сделалось приятным. Это был мужчина далеко за шестьдесят, с седеющими волосами, крепким телом и обветренной кожей человека, который всю жизнь тяжело трудился под открытым небом. Женщина на почте была уверена, что он мне понравится, хотя предупреждала, что его будет трудно понимать, потому что он всю жизнь разговаривал на местном дорическом диалекте.

Но мне так не показалось. Речь его была громкой и быстрой. Если бы я слышала каждое произнесенное слово по отдельности, у меня могли бы возникнуть сложности, но в общем потоке речи понимать смысл сказанного им было совсем не трудно.

Я протянула руку.

— Мистер Кит? Спасибо, что пришли. Я Кэрри Макклелланд.

— Очень приятно. — Его рукопожатие оказалось твердым и уверенным. — Но я не мистер Кит. Мой папаша был мистером Китом, но он уж двадцать лет как в земле лежит. Зовите меня Джимми.

— Джимми.

Джейн тоже представилась. Долго оставаться в стороне она все равно не умела. Нет, нельзя сказать, что она оттеснила меня в сторону, но Джейн, в конце концов, была агентом и, хотя она сама того не замечала, когда кто-то о чем-то торговался, всегда непроизвольно стремилась взять ситуацию в свои руки. Бесцеремонной я бы ее не назвала, но она перехватила нить разговора. Я же, улыбаясь, позволила ей делать свое дело и последовала за ними в дом, когда Джимми Кит вставил ключ в замок хлипкой двери коттеджа, а потом громыхнул щеколдой и открыл дверь вовнутрь, проскрежетав ею по плиткам пола.

Сначала я не увидела ничего, кроме густого мрака, но когда с грохотом поднялись жалюзи, когда были отдернуты выцветшие занавески, стало видно хоть и не большую, но уютную гостиную с потертыми персидскими коврами на полу, двумя мягкими креслами и диваном. У стены напротив входной двери стоял длинный выскобленный деревянный кухонный стол в окружении деревянных стульев. Кухня же, своей аккуратностью напоминающая корабельный камбуз, была устроена в дальнем углу. Не слишком много тумбочек, не слишком много шкафчиков, и тем не менее все было на своем месте, под рукой, от небольшой мойки с маленькой сушилкой из нержавеющей стали до малогабаритной электроплиты, которая, догадалась я, заменяла старую массивную угольную печь, стоявшую в своей нише с дымоходом в дальней стене.

Джимми заверил меня, что эта печь конструкции «Ага» до сих пор в рабочем состоянии: «Она норовистая маленько, но комнату греет, как положено, так что можно на электричестве экономить».

Джейн, которая стояла у двери и смотрела куда-то вверх, заметила, что это очень удобно.

— Знаете, — сказала она, — я таких штук не видела с тех пор, как сняла свою первую квартиру.

Я тоже задрала голову и увидела маленькую черную металлическую коробочку, прикрепленную к вершине дверного косяка, со счетчиком за стеклышком и какими-то измерительными приборами сверху. Я слышала о таких хитроумных приспособлениях, но никогда не видела их своими глазами и не пользовалась.

Джимми Кит тоже посмотрел наверх.

— Да, знатная штука, — согласился он. — Таких уже не сыщешь.

Он пояснил, что этот автомат принимает пятидесятипенсовые монеты, наподобие счетчика на парковке, — если монетки не бросать, машинка работать не будет.

— Да вы только не волнуйтесь, — успокоил он меня и пообещал продать мне запас монет. Когда я использую их все, он откроет счетчик, заберет их и продаст мне снова.

Джейн бросила последний подозрительный взгляд на коробочку и продолжила осмотр помещения. Впрочем, осмотреть осталось не так уж много: только небольшую спальню в глубине дома и на удивление просторную ванную напротив нее, с тем, что британцы называют «сушильный шкаф» и несколькими открытыми полками для полотенец и одежды вокруг желтой колонки.

Джейн подошла ко мне.

— Что скажешь?

— Мне нравится.

— Тесновато тут.

— А мне и не нужен дворец, когда я работаю.

Поразмыслив, она повернулась к Джимми Киту и произнесла:

— Что вы за это просите?

Это, очевидно, было сигналом мне оставить их наедине. Джейн не раз указывала мне на то, в какую тютю я превращаюсь, когда доходит до сделок. И она была права. Деньги меня никогда особенно не интересовали. Мне называли цену, и, если мне это было по карману, я платила и не думала потом, можно ли было сэкономить. Мои мысли занимало другое.

Я снова вышла в гостиную и на миг остановилась, глядя в окно на тянущиеся к морю скалы и темное пятно руин замка Слэйнс на них.

И я опять почувствовала, как ожили персонажи, услышала их тихие, но различимые голоса, ощутила их движения и постороннее присутствие в полумраке комнаты. Мне даже не пришлось закрывать глаза. Я смотрела на оконное стекло, но перестала что-либо видеть, что случалось со мной всегда, когда на меня находил странный писательский транс и я изо всех пыталась разобрать, что говорят мои персонажи.

Я-то думала, что самым бойким окажется Натаниэль Хук, что его голос будет самым громким и что его я услышу первым. Но первые слова были произнесены не им, а женщиной, и слова эти были неожиданными.

«Ты же видишь, что мое сердце отдано этому месту навсегда, — произнесла она. — Я не могу уехать».

Я не могу уехать.

Это все, что она сказала. Голос смолк, но фраза осталась и продолжала звучать, как литания, так настойчиво, что, после того как цена аренды была установлена, Джейн с Кит все обсудили и мне был задан вопрос, когда я хочу въехать, я, не задумываясь, ответила:

— Можно сейчас? Сегодня?

Они оба посмотрели на меня как на сумасшедшую.

— Сегодня? — повторила Джейн. — Но ведь твои вещи у нас дома. Ты не забыла, что тебе завтра лететь во Францию?

— Да и не убрано тут пока, — прибавил Джимми Кит.

Они были правы, я знала это. Один-два дня все равно ничего не решали. Поэтому вселение назначили на среду, то есть на послезавтра. И все же, когда мы заперли за собой дверь коттеджа, я чувствовала себя предательницей.

Это чувство не покидало меня всю дорогу до Питерхеда и потом весь последний вечер, который я провела в гостях у Джейн, малыша Джека и Алана. На следующее утро, возвращаясь в Абердин, я намеренно поехала вдоль берега, через Краден Бэй, чтобы показать руинам замка, что не бросаю их.

Во Франции на то, чтобы уладить дела, много времени не ушло. Дом я снимала на сезон и заплатила вперед, но деньги для меня значения не имели, а вещей у меня было немного — и двух чемоданов не набралось.

Моя хозяйка ничего не теряла и все же немного заволновалась и успокоилась только после того, как я сказала ей, что вернусь до окончания зимы, чтобы продолжить работу в chateau. Но, говоря это, я точно знала, что уже не вернусь. В этом не было необходимости.

Мои персонажи решили не оживать в Сен-Жермен-ан-Ле, потому что их история не была связана с этим местом. Они рвались в Слэйнс. И меня тянуло за ними.

Никогда еще я не была в чем-то уверена так, как в этом.

Во вторник ночью — это была моя последняя ночь во Франции — мне приснился сон о Слэйнсе. Проснувшись, я все еще слышала рокот волн под окнами и свист ветра, обрушивавшегося на стены так неистово, что у меня от проникшего в комнату холода мурашки шли по коже. В камине догорал огонь, ленивые язычки умирающего пламени отбрасывали несмелые тени на половицы и почти не давали света.

— Пусть, — негромко пробормотал мужской голос у моей шеи. — Мы не замерзнем.

А потом руки, крепкие, надежные руки обвили меня и прижали к груди. Мне стало очень спокойно, я зарылась лицом в подушку и заснула…

Ощущение было таким живым, что, проснувшись в среду утром, я даже немного удивилась тому, что в постели я одна. Я немного полежала, щурясь от серого света, а потом, даже не включив лампу, потянулась за бумагой и ручкой, которые держала у кровати для таких случаев, и стала записывать то, что мне пришло на ум. Писала я быстро, неаккуратно, чтобы успеть изложить диалог, пока услышанные во сне голоса не начали рассеиваться. По своему горькому опыту я знала, что кусочки сюжета, которые приходят ко мне таким путем из подсознания, часто исчезают до того, как их успевает зафиксировать мой просыпающийся разум. Памяти своей я не доверяла.

Отложив ручку, я минуту сидела неподвижно, перечитывая написанное. Я увидела женщину, так же явственно, как до этого, стоя у окна в коттедже, услышала женский голос. До сих пор главными героями у меня были мужчины, но эта женщина настойчиво рвалась вперед. Персонажи иногда попадали в мои книги таким образом, стихийно и без предупреждения, а часто и против моей воли. «Может быть, — подумала я, — стоит позволить ей остаться? А вдруг Джейн была права и моя история только выиграет, если будет рассказана не Натаниэлем Хуком, а кем-то, созданным моим собственным воображением, кто смог бы своим присутствием соединить разрозненные эпизоды в сюжет? К тому же писать о женщине мне будет проще. Я знаю, как ведут себя женщины, оставаясь наедине, как они думают. Быть может, вчерашним сном мое подсознание говорило мне, что моему роману нужно именно это — женский взгляд».

Характер персонажа, решила я, вырисуется сам. Мне нужно только придумать ей имя.

Как обычно, проще было сказать, чем сделать.

Имя определяет персонаж и, как одежда, может либо подходить ему, либо не подходить. По дороге в парижский аэропорт я придумала и сразу отбросила несколько имен.

В самолете до Абердина я попыталась взяться за дело более методично: достала блокнот, вырвала из него страничку, разделила ее на две узкие колонки, затем записала в столбик все известные мне шотландские имена (а я решила, что ей нужно быть шотландкой) и стала перебирать комбинации имен и фамилий, пытаясь найти такую, которая бы меня зацепила.

Добравшись почти до конца списка, я заметила, что эти изыскания заинтересовали моего соседа. Когда я занимала свое место, он спал, ну или по крайней мере сидел с закрытыми глазами, положив голову на спинку, и, поскольку у меня все равно не было намерения заводить разговор в самолете, я с радостью оставила его в покое. Но сейчас он сидел ровно, немного склонив черноволосую голову набок, чтобы видеть, что я пишу. Делал он это очень осторожно, но, когда я посмотрела на него, он встретил мой взгляд с улыбкой и совершенно не смутился. Кивнув на блокнот, он сказал:

— Псевдоним подбираете?

Что решило вопрос с его национальностью. Сначала я приняла его за француза (почти черные волосы, привлекательное лицо), но немного напоминающий картавость выговор ни с чем нельзя было перепутать. По виду он был примерно моего возраста, улыбка его показалась мне приветливой, поэтому я улыбнулась в ответ.

— Нет, все не так интересно. Я всего лишь подбираю имя для персонажа.

— Вот как! Выходит, вы писатель. Я мог что-нибудь из вашего читать?

— Вы исторические романы читаете?

— Последний раз исторический роман я прочитал, когда учился в школе.

— Значит, вряд ли вы меня знаете. — Я протянула руку. — Каролин Макклелланд.

— Славная шотландская фамилия — Маклеллан.

— Да, только мы пишем ее по-другому. Мои родители из ольстерских шотландцев, — сказала я. — Из Северной Ирландии. Но предки действительно когда-то приехали из Шотландии. Из Керкубри.

Я произнесла это слово «Кер-КУУ-бри», как меня в свое время учили. Отец мой был страстным генеалогом и все свободное время посвящал изучению истории нашей семьи. Я с младых ногтей в подробностях знала свою родословную, как первый Макклелланд, прародитель нашей линии, перебрался из Шотландии в Ольстер. Случилось это примерно в то же время, когда происходила история, которую я сочиняла, то есть в первых годах восемнадцатого века. В Ирландию приехал Дэвид Джон Макклелланд и… Как там звали его жену? София как-то там.

Я по инерции записала это имя внизу страницы под остальными.

Сосед мой, заглянув в блокнот, сказал:

— Мне нравится имя София. Мою двоюродную бабушку звали София. Удивительная была женщина.

Мне имя тоже неожиданно понравилось. Понравилось его звонкое звучание. Если бы только вспомнить фамилию… Не важно, можно будет у отца спросить, он знает. К тому же он будет рад и счастлив, если я использую имя нашего предка для романа. Ну и что с того, что она жила не с той стороны Шотландии и, скорее всего, никогда не видела Эдинбурга, как, впрочем, и Слэйнса? Она жила в нужное время, имя ее подходит для этого периода, и мне предстоит придумывать историю ее жизни, а не писать биографию, так что я смогу поселить ее, куда захочу.

— София, — протянула я задумчиво. — Да, думаю, это оно.

Удовлетворенно сложив листок, я откинулась на спинку сиденья, чтобы смотреть в окно, где как раз показалась береговая линия.

Сосед мой тоже устроился поудобнее и спросил:

— Вы пишете что-то о Шотландии, верно? Где именно происходит действие?

— На побережье, недалеко от Абердина. Это место называется Краден Бэй.

— Да? А почему именно там?

Обычно я не обсуждаю свою работу с совершенно незнакомыми людьми и не знаю, что меня подтолкнуло к этому теперь, кроме, наверное, того, что я не выспалась, а его глаза, когда он улыбался, излучали тепло.

То ли ему действительно показалось интересным то, что я рассказывала о Слэйнсе, о неудачной попытке якобитского вторжения и о Натаниэле Хуке, то ли он просто умел слушать — не могу сказать. Как бы то ни было, я продолжала говорить, пока мы не сели, и даже потом болтала без умолку, после того как он вышел со мной из самолета, подождал, пока я забрала вещи, и помог с самыми тяжелыми.

— Краден Бэй — хорошее место для зимовки, — сказал он. — Вы знаете, что Брэм Стокер написал большую часть «Дракулы» именно там?

— Нет, не знала этого.

— Да, это был именно ваш замок, Слэйнс, а не тот, что в Уайтби. Я уверен, местные жители расскажут вам всю эту историю в подробностях. Вы, кажется, сказали, что планируете там надолго задержаться?

— Да, я сняла коттедж.

— Зимой? Довольно смело с вашей стороны. — Мы дошли до пункта проката машин, он поставил мой чемодан, давая руке отдохнуть, и немного нахмурился, глядя на очередь. — Может, все же позволите мне подбросить вас?

Искушение было большим, но мои родители давным-давно научили меня тому, что не стоит садиться в машины к незнакомым мужчинам, даже дружелюбным, поэтому я ответила:

— Нет, спасибо. Я справлюсь.

Он не стал настаивать. Вместо этого достал бумажник, порылся в его содержимом, извлек из него листок бумаги и щелкнул шариковой ручкой.

— Вот. Напишите свое имя. В следующий раз, когда окажусь в книжном магазине, буду знать, что искать. — И, пока я писала, с улыбкой добавил: — Если напишете еще и свой телефон, я как-нибудь заеду к вам и мы сходим вместе поужинаем.

Что тоже показалось мне весьма заманчивым, но и тут мне пришлось отказаться:

— Я не знаю, какой там номер, извините. Я даже не знаю, есть ли там телефон. — А потом, только из-за того, что попутчик мой был таким симпатичным, прибавила: — Но хозяина дома зовут Джимми Кит. Если что, он поможет меня найти.

— Джимми Кит?

— Да.

Он улыбнулся так широко, что даже не смог засмеяться. А потом наклонился и поднял мои чемоданы.

— Все же вам лучше позволить мне подвезти вас. Я не настолько взрослый, чтобы отец не стал меня пороть, узнав, что я бросил вас здесь, когда сам ехал на север.

— Ваш отец?

— Да. Я разве не представился? Стюарт Кит. — Он снова улыбнулся. — И поскольку вы, похоже, собираетесь занять дом, где намеревался жить я, мне придется спать на свободной кровати у отца (а кровать эта крайне неудобная), так что меньшее, что вы можете для меня сделать, — это составить мне компанию по дороге домой, — заключил он. — Идемте.

На это ответить мне было нечего, и потому у меня не осталось иного выбора, кроме как последовать за ним.