— Обер-лейтенанта Крафта попросите ко мне, — говорит генерал. Он сказал это Сибилле Бахнер. Официальное служебное время согласно распорядку закончилось. Здание штаба постепенно пустеет. Сибилла Бахнер звонит в канцелярию 6-го потока и сообщает дежурному писарю: «Господина обер-лейтенанта Крафта просят явиться к господину генералу». Писарь извещает об этом унтер-офицера канцелярии, а тот — дежурного фенриха. Меж тем желание генерала трансформируется в приказ, гласящий: «Обер-лейтенанту Крафту немедленно явиться к генералу».
Дежурный фенрих разыскивает обер-лейтенанта Крафта и объявляет:
— Господин обер-лейтенант! К генералу. Срочно.
Это звучит не особенно приятно. Но приятные звуки вообще не раздаются с генеральской стороны. Крафт согласно кивает, как будто бы для него явиться к генералу во внеслужебное время самое что ни на есть обычное дело на свете.
— Вы сказали — срочно? — переспрашивает Крафт.
— Так точно, — отвечает дежурный фенрих. — Срочно. Спешно и важно — так передал унтер-офицер канцелярии.
— Но штаны-то я, по крайней мере, могу натянуть? Или?.. — Крафт стремится ничему не удивляться и не позволяет никому выводить себя из равновесия. Ему, как он полагает, терять нечего, тем более что в данный момент он не узрел ничего особенного. — Хорошо, — говорит обер-лейтенант, — сейчас прибуду, ну, что-нибудь в течение четверти часа.
Фенрих расценивает это заявление как хвастовство. Он-то знает, что генерала нельзя заставлять ждать даже лишней секунды. А впрочем, какое ему дело — он выполнил, что велели.
Обер-лейтенант Крафт не спеша одевается. Потом звонит Эльфриде Радемахер.
— Я немного задержусь, — сообщает он ей.
— Что-нибудь важное, Карл?
— Да думаю — ничего. Какой-нибудь нагоняй или разнос. Я должен явиться к генералу.
— Может, это интриги капитана Катера?
— Вряд ли, — мягко отвечает Крафт. — Скорее, здесь дело не в закулисной интриге, а что-то из служебных вопросов. Но главное — что ты меня подождешь.
— И с нетерпением, — заверяет Эльфрида.
— Фрейлейн Бахнер, я прибыл по вызову генерала.
Сибилла дружески смотрит на обер-лейтенанта Крафта. Это уже прогресс, хотя до ее доверительной улыбки, очевидно, еще далековато. Сибилла Бахнер испытующе глядит на него, потом говорит:
— Я не думаю, что речь о докладе, господин обер-лейтенант. Господин генерал не приказывал вызывать вас, а, скорее, высказал желание побеседовать с вами. Поэтому портупею, перчатки и фуражку вы можете оставить здесь, у меня в приемной.
— Вы не ошибаетесь, фрейлейн Бахнер? — спрашивает Крафт.
Сибилла, улыбаясь, отрицательно качает головой. Затем смотрит на часы:
— Еще три минуты терпения: генерал как раз заканчивает один документ.
— А откуда вы знаете, когда он с ним закончит?
— Генерал имеет обыкновение заранее устанавливать определенное количество времени на каждый документ и предупреждает об этом или адъютанта, или меня. Разумеется, лишь в том случае, если нам следует об этом знать.
Крафт снимает с себя лишние для этой встречи доспехи. При этом он спрашивает Сибиллу:
— Ваша работа удовлетворяет вас?
Сибилла с удивлением воззрилась на него.
— Удовлетворяет? — отрешенно спрашивает она, растягивая слова. — Что вы хотите этим сказать?
— Ничего особенного, — спешит заверить Крафт. — Это был, собственно, риторический вопрос.
— Мне так не кажется, — говорит Сибилла и с недоверием взглядывает на обер-лейтенанта. А потом спрашивает: — Вы хоть знаете, для чего вас сюда пригласили?
— Не совсем, — отвечает обер-лейтенант. — Но полагаю, за какой-нибудь проступок: грешков у меня немало.
— Ну, у других их тоже хватает, — говорит Сибилла, — просто вам о них неизвестно.
— Это точно, — поддакивает Крафт.
— Сегодня утром, — говорит ему Сибилла Бахнер, — к генералу приходили господа Фрей и Ратсхельм.
— Благодарю, — говорит Крафт. — Чем могу отплатить вам за доброе отношение?
— Просто тем, что сразу же забудете о том, что я только что вам сообщила.
— Уже забыто, фрейлейн Бахнер. А более я ничего не могу сделать для вас?
— Нет.
Ее дни проходили, одинаково запрограммированные. День за днем, как близнецы: 6:30 — подъем, 7:30 — завтрак. Служба с 8:00 до 18:00. Затем в 18:30 — ужин. После — обычная сверхурочная работа или то, что здесь называют досугом: починка нижнего белья, стирка чулок, порой письма к родителям, иногда чтение книги, концерт по радио или выход в кино, туда, вниз, где лежит маленький городок, — обычно в одиночку или же с женой адъютанта.
— Если я вам когда-либо понадоблюсь — я всегда в вашем распоряжении, — сказал ей обер-лейтенант Крафт.
— Спасибо, — ответила Сибилла, — но мне никто не нужен.
— Ну что вы — все же люди, и вы тоже, мало ли что…
— Господин обер-лейтенант, прошу, господин генерал ждет вас.
— Господин обер-лейтенант Крафт, к каким выводам вы пришли после изучения материалов военного трибунала по делу лейтенанта Баркова? — спросил генерал.
Крафт насторожился. К вопросу он не был готов. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы настроиться на неожиданный поворот. Он мгновенно выбросил из головы аргументы к ожидавшемуся им разговору на тему о «приличиях», в частности о случае «монокль и женские груди». При этом Крафт не заметил, что генерал ведет себя не совсем обычно: он не сидел в своей привычной позе, с негнущейся спиной, а чуть развернул свой стул и положил ногу на ногу.
— Подразделение, — начал докладывать Крафт, — в решающий момент было разделено на две группы. Значительно большая, в количестве тридцати двух человек, оказалась уже в укрытии. Остальные восемь помогали лейтенанту Баркову в последних приготовлениях к взрыву. Так обычно и делается, ибо ведь происходит не один взрыв, а несколько. В начальных приготовлениях — как то: связывание пакетов со взрывчаткой, отмеривание запального шнура, вставка запалов — участвовало все подразделение. На заключительном же этапе подготовки — при закладке взрывчатки, соединении контактов запалов и бикфордова шнура, очищении места для закладывания взрывчатки — в этих работах из соображений безопасности принимала участие лишь небольшая группа.
— До этого момента все, как положено.
— Так точно, господин генерал, — до этого момента. Но затем, когда вся подготовка к взрыву была закончена, произошло следующее: в той большой группе, которая находилась в укрытии, один из фенрихов вывихнул ногу. Лейтенант Барков немедленно подошел туда и выяснил, что ничего страшного. Он вернулся к месту взрыва. Как обычно, положил кончик бикфордова шнура на головку спички и чиркнул по коробку. Бывшие с ним восемь человек бросились в укрытие. Лейтенант же Барков, полагаясь на установленное время горения шнура, поднялся медленно. И так же медленно стал удаляться от места, где была заложена взрывчатка. Он не успел отойти, как неожиданно раздался взрыв.
Генерал откинулся на стуле. Казалось, он даже закрыл глаза. И Крафту тоже померещилось в этот момент то, что мысленно видел генерал: восемь бегущих в укрытие фенрихов, на фоне чистого синего неба — их развевающиеся плащи, быстро мелькающие руки и ноги и серые напряженные лица в блеклом свете дня. И — лейтенант, выпрямившийся во весь рост, четкий, узкий его силуэт, намеренно спокойные, размеренные движения, скупая усмешка, посланная вслед бегущим в укрытие. И тут же — грохот взрыва, всплеск яркого, режущего света; все это обрушивается на лейтенанта с уничтожающей силой, рвет на части его тело, и он падает лицом вниз. Потом все заволакивается тучей дыма. И — полная тишина.
— Кто были эти восемь фенрихов? — тихо спрашивает генерал.
— Крамер, Вебер, Андреас, Бемке, Бергер, Хохбауэр, Меслер и Редниц, господин генерал.
— А тот, что вывихнул ногу, — это кто?
— Фенрих Амфортас, господин генерал. Этот вывих оказался, как выяснилось потом, ушибом.
— Имеется ли на этот счет медицинское заключение?
— Нет, господин генерал. Фенрих Амфортас не ходил к врачу. Нога у него болела, но эпизодически, и, по его словам, он не считал, что нужно идти с этой мелочью к врачу. Теперь уж, разумеется, поздно проводить медэкспертизу — но ведь многие его сослуживцы видели синяки у него на ноге.
— Это все, что вам удалось выяснить, господин обер-лейтенант?
— В настоящий момент — все, господин генерал. Во всяком случае все, что удалось извлечь конкретно из сорокастраничного акта.
— Что вы еще предприняли?
— Пока ничего, господин генерал, точнее — ничего существенного.
Глаза генерала приобрели холодное выражение.
— Что вы думаете делать дальше, господин обер-лейтенант Крафт?
— Я думаю прощупать фенрихов моего подразделения. Полагаю, что это явится основой для последующего расследования. На это необходимо, естественно, какое-то время…
— А вот его-то у вас и нет! — бросил генерал.
Обер-лейтенант Крафт промолчал. Генерал принял свою обычную позу: опустил ноги на пол и выпрямился.
— Времени у вас очень мало, господин обер-лейтенант Крафт, или остается слишком мало, если вы будете и дальше действовать так же медленно. Начальник вашего курса и начальник учебного потока отнюдь не в восторге от результатов вашей деятельности.
Обер-лейтенант Крафт предпочел отмолчаться еще раз. Он хотел было ответить, что он тоже не в восторге от позиции своего начальства, но решил, что нет смысла возражать. Генерал сказал:
— В ближайшие дни, возможно завтра, к нам прибудет гость, к которому будете приставлены именно вы, — фрау Барков, мать погибшего лейтенанта. Я даю вам это поручение из двух соображений. Во-первых, вы приняли должность лейтенанта Баркова. Значит, вы лучше, чем кто-либо иной, сможете рассказать этой женщине, как любили здесь ее сына и как он служил. Во-вторых, вы, по-моему, и с точки зрения личных качеств наиболее подходящий человек для этой миссии.
— Что я должен сообщить фрау Барков, господин генерал?
— Официальную версию.
Крафт понял, что аудиенция окончена. Он поднялся, и генерал кивнул. Крафт подошел к дверям, хотел отдать честь, и в тот же миг генерал поднял руку.
— Крафт, — сказал он почти доверительно, и это обращение далось ему, видимо, нелегко, — надеюсь, что я могу положиться на вас. Это отнюдь не означает, что я готов каждый раз прикрывать вас, когда вы совершаете необдуманные выходки. И только в одном определенном моменте — вы знаете, что я имею в виду, — можете рассчитывать на всяческую поддержку с моей стороны. Я хочу, чтобы убийство лейтенанта Баркова не осталось безнаказанным. Для этого вы мне и нужны. Поэтому я ожидаю, что вы не совершите ни одного необдуманного шага. Не разочаруйте меня, Крафт.
Обер-лейтенант молча отдал честь.
— Господин обер-лейтенант Крафт, — закончил аудиенцию генерал, — не забудьте, пожалуйста, следующее: вы получили четкое задание, а времени у вас в обрез. И паллиативного решения у вас нет.
— Есть у вас под рукой коньяк, фрейлейн Бахнер? — обратился обер-лейтенант Крафт к Сибилле. Она внимательно взглянула на него. — Или что угодно другое, что можно выпить, по мне — хоть спирт.
Он ожидал услышать решительное «нет». Но она вдруг сказала:
— Если только это, то я вам помогу. Думаю, что могу в данном случае взять на себя такую ответственность.
Не долго думая, она достала из письменного стола генеральского адъютанта бутылку и стакан.
— Скажите мне, дорогая, — спросил слегка удивленный Крафт, прислонившись спиной к шкафу, — как реагирует генерал на невыполнение его пожеланий или приказов?
— Трудно сказать, господин обер-лейтенант, — ответила Сибилла. — Дело в том, что такого на моей памяти не было.
Она налила стакан до краев, протянула его Крафту и испытующе-дружелюбно взглянула на него.
Обер-лейтенант одним махом опрокинул стакан. Блаженное тепло разлилось по телу. Но ожидаемого облегчения он не ощутил.
— Какую, собственно, роль играю я здесь? — раздраженно спросил Крафт. — Что я — ловец душ с завязанными глазами и автоматом в руках? Или, может, Дед Мороз, развешивающий гранаты на рождественской елке? За кого принимаете меня вы, скажем?
— За мужчину, достаточно умного, который сознает, что генерал никогда не отдаст приказа, за который он не нес бы ответственности.
Губы Сибиллы Бахнер чуть тронула улыбка. Крафт подумал: она так же скупа в выражениях чувств, как и ее генерал, — что ж, такое общение, разумеется, накладывает отпечаток на нее. И тем не менее она улыбнулась. Конечно, в этой комнате она пережила все мыслимые реакции офицеров, выходивших из себя под воздействием слов генерала: гордые, глупые, подхалимы, самоуверенные, балбесы, равнодушные, интриганы — все они могли сказать здесь только одно: «Яволь». И Сибилла улыбалась, глядя на них.
— Мне кажется, вы должны немного более уделять генералу внимания, фрейлейн Бахнер, в чисто человеческом плане, — сказал Крафт без всякой задней мысли. Он был возбужден, ему нужен был кто-то, на кого он мог бы выплеснуть хоть часть бушевавшего в душе раздражения. — Вы бы попробовали немного рассеять его: кажется, сейчас это ему очень нужно.
— Это пошло, — сказала Сибилла Бахнер.
— А, бросьте, — не сдерживаясь, ляпнул Крафт, — я уже однажды говорил вам, стоит ли играть роль синего чулка. Вы же сотворены не из запчастей пишущей машинки. Вы — женщина! Почему же вы не ведете себя соответственно? Это было бы благо для нас, да и для генерала.
— Может быть, вы при случае скажете ему об этом сами? — с удивительным самообладанием парировала Сибилла Бахнер. Она даже как будто побледнела, и ее ладони сжались в маленькие кулачки. И хотя Крафт почувствовал, что он нажил себе очередного врага, ее трезвое замечание вернуло ему равновесие.
— Вы абсолютно правы, фрейлейн Бахнер, — заметил он, — я тоже трусливый пес. Тут я распинаюсь, а так вести себя надо бы там, в его кабинете.
— Это уже более разумные речи.
— От меня слишком многого хотят, — продолжал Крафт. — Но я ведь тоже мелкая сошка. И что хуже всего — я сознаю это. Вы, очевидно, думаете, что я завидую другим, что они, утешенные и со спокойной совестью, могут спать, если благословение божье — или генеральское — нисходит на них. Но в наше время надо быть ребенком, чтобы беззаботно смеяться, заглянув в хлев.
— Я лучше дам вам еще коньяку, — сказала Сибилла Бахнер. Теперь она опять улыбалась, и улыбка ее не была ироничной; эта улыбка обещала в перспективе симпатию.
— А вы совсем не так уж злы, — сказал Крафт, — хотя, наверное, и не знаете об этом.
— Вот теперь знаю, — живо ответила она.
— Ну и прекрасно, и не забывайте об этом впредь.
— Загляните при случае и убедитесь сами…
В нижнем коридоре здания штаба было тихо и пусто, как в заводском цеху ночью. Горела лишь одна синяя лампа. Ее свет с трудом достигал пустых стен и темных дверей. Административно-хозяйственный отдел, располагавшийся здесь, внизу, был безлюден. Лишь через замочную скважину двери библиотеки просачивался луч света. Там Крафта ждала Эльфрида Радемахер.
— Прости, — сказал он ей, — но я раньше не смог.
— Ты пришел, — кивнула она, — и это главное.
Эльфрида никогда не сетовала, ни о чем не спрашивала, не выражала никаких настроений, не впадала в экстравагантность, в истерию, не знала меланхолии. Она была счастливой находкой для него.
— Время довольно позднее, — заметил Крафт.
Он осмотрел помещение библиотеки испытующим взглядом. Проверил светомаскировку, запер двери и прикрыл замочную скважину своей фуражкой. Потом стянул с себя китель и завесил им настольную лампу. Наконец, сдвинул вместе ящики, служившие стульями, бросил на них циновки и подстилки для пишущих машинок, соорудив нечто вроде ложа. Эльфрида протянула ему принесенный ею плед, и он принялся расстилать его.
— Посмотреть на тебя сейчас, так можно подумать, что тебе приходится заниматься такими делами каждый день.
— Не думай так, — сказал он, понизив голос, — помоги лучше растянуть плед.
Она опустилась рядом с ним на колени.
— Разговаривать будем лишь шепотом? — спросила она.
— Можешь, конечно, и кричать, если тебе нужны зрители.
Эльфрида поняла, что в этой ситуации требуется осторожность. Она вздохнула:
— Теперь я, по крайней мере, ощущаю серьезные преимущества супружества.
Это замечание внесло в душу Крафта неприятное ощущение. Когда речь заходила о женитьбе, он чувствовал себя неуютно. Желая переменить пластинку, он сказал:
— Это ты здорово придумала — использовать библиотеку не по ее прямому назначению.
— А, — усмехнулась она, — до меня это придумали уже многие. Ведающий ею унтер-офицер имеет обыкновение сдавать ее за сигареты всем по очереди.
— Тихо, — прервал он ее и схватил за руку. Они прислушались. Но никаких звуков не было слышно — только их дыхание.
— Ты сегодня слишком осторожен, Карл, — заметила Эльфрида.
— Просто мне не хотелось бы потерять тебя.
— Этого не случится, если у тебя не появится такого желания. А потом — библиотека совсем не единственное место, где мы можем встречаться. Одна моя знакомая из швейной мастерской, замужняя, живет там, внизу, в городе, правда в одной маленькой комнате, с мужем, конечно. Но он железнодорожник и часто бывает в отлучке. А моя подруга любит ходить в кино. Если мы будем покупать ей билеты да еще подбросим курева и что-либо выпить, она иногда будет уступать нам свою комнату на пару часов.
— Идея неплохая, — согласился Крафт. — Ведь тут, в казарме, мне не совсем удобно, да и небезопасно. Положение у меня на службе сейчас довольно шаткое. И если, вдобавок ко всему, меня застукают в сей пикантной ситуации, мне несдобровать.
— Иди ко мне, — смеясь, позвала Эльфрида. — Давай найдем друг друга, пока нас не сцапали другие.
Она откинулась на ложе и потянула его к себе. Крафт ощутил аромат ее кожи, и его руки заскользили по ее телу. Несмотря на то, что он знал ее всю, до кончиков ногтей, — каждый раз ему казалось, что он встречается с ней впервые. И в самый страстный миг кто-то постучал в дверь. Любовники испуганно оторвались друг от друга. Им понадобились считанные секунды, чтобы вернуться в суровую действительность. Крафт знаком приказал Эльфриде — замри. Он осторожно встал и крикнул в дверь:
— Кто там? Прошу не мешать — я должен работать!
— Ах вот как! Это вы называете работой? — раздался резкий, грубый голос, показавшийся Крафту знакомым. Он взглянул на Эльфриду. Она кивнула ему и облегченно рассмеялась. Затем поднялась и встала в небрежной позе, почти не набросив ничего на себя. И довольно громко сказала:
— Это капитан Катер — ну кто же еще?
— Ну, Крафт, открывайте, — зашумел Катер почти добродушно. — Я бы хотел с вами кое о чем побеседовать.
— Сожалею, — бросил Крафт в закрытую дверь. — Я хотел бы просить вас учесть, что я не один.
— Ах, мой бедный друг, как будто я этого не знаю. Могу даже назвать имя вашей дамы. Мой нижайший приветик фрейлейн Радемахер, меня-то уж ей нечего стесняться…
— Одну минуту, — попросил обер-лейтенант Крафт. Он помог Эльфриде натянуть платье. Нашел свои сапоги. Эльфрида ничуть не смутилась. Казалось, ситуация доставляет ей удовольствие. И, расправляя плед, она с живостью заметила:
— А чем он может нам повредить?
— Я и в самом деле не хотел вам помешать, — заверил Катер.
Он вошел в помещение, уже приведенное более или менее в порядок, бодрый, снедаемый любопытством, со своей обязательной улыбкой. Левой рукой он прижимал к себе четырехгранную литровую бутылку, очевидно с «Куантро». Он подмигнул присутствующим — Эльфриде отечески-доверительно, Крафту понимающе, как мужчина мужчине.
— Честное слово, очень сожалею, что появился немного преждевременно, — сказал он, щуря глазки, — но я ни в коем случае не хотел и опоздать.
— Откуда вы узнали, что мы здесь?
— Но, мой друг, я же, в конце концов, не из последних идиотов, а потом — есть же свои люди. Но, может, мы присядем?
Хозяйским жестом капитан включил верхний свет, придвинул три стула к письменному столу и поставил на него бутылку с «Куантро». Сделал приглашающий к столу жест. Эльфрида опустилась на стул. Крафт подумал, что почти полная еще бутылка поможет перенести присутствие Катера, и сел тоже.
— В принципе я — ваш друг, — заверил Катер и извлек из карманов брюк три стакана. — От всего сердца желаю вам только хорошего.
— Тогда можно было бы и не мешать нам.
Капитан Катер заблеял — он так смеялся, чтобы показать, что он принимает шутку, и даже с удовольствием. Наполнив стаканы до краев, придвинул их каждому.
— Не подумайте, — успокоил он, — что я хотел бы как-нибудь использовать сложившуюся ситуацию, ну разве только если к этому меня принудят официально. Но в общем-то я галантен целиком и полностью. Я умею молчать. И от всего сердца желаю вам всяческих радостей.
— На каких условиях, господин капитан?
Катер ответил не сразу, ибо его внимание было отвлечено. Он уставился на Эльфриду, которая без стеснения поправляла чулки. Они сползли: она ведь надевала их в спешке. Вытянув ноги, сначала правую, затем левую, она подняла их так, что обнажились ляжки. Ее руки скользили по ним играючи, почти нежно. И в разгар этого занятия она взглянула на Катера, который спешно схватился за стакан.
— Ваше здоровье! — воскликнул он, выпил и при этом причмокнул.
Крафт улыбнулся Эльфриде и тоже осушил стакан. Он моментально понял, чего достигла этой демонстрацией Эльфрида: она по-своему отомстила Катеру за вторжение. Наконец, коротким движением она натянула юбку и тоже взялась за стакан. После того как выпили все, Катер, кашлянув, сказал:
— Неужели я дошел до того, чтобы ставить какие-то условия? Это непохоже на меня. Я застукал вас, так сказать, в интиме. Но почему я должен использовать это вам во вред, если мы на дружеской ноге? Я знаю, что мог бы доставить вам, мой дорогой Крафт, неприятности, ибо есть немало людей, которые к вам не благоволят. Они с удовольствием ухватились бы за удобный случай, свидетелем которого я оказался, и не только я, а, скажем, еще унтер-офицер, ведающий сим помещением, которого вы подкупили сигаретами. Но давайте не будем об этом.
— Ладно, — жестко сказал Крафт, поняв, что он попал в ловушку. — Что вы от меня хотите?
— Ничего, мой дорогой, как есть ничего. Во всяком случае, сейчас. Но я извещу вас, когда и вы сможете быть мне полезным. И вас, конечно, уважаемая фрейлейн Радемахер. Да, что я еще слыхал, мой милый Крафт, вы должны опекать фрау Барков, которая приезжает завтра, не так ли?
— Да, вы верно слыхали, господин капитан.
— Дело это меня интересует, меня и моих близких друзей. Так сказать, из юридических соображений и из государственных. Но вам-то оно наверняка безразлично. Твердо известно пока одно: генерал через свой штаб заказал номер для фрау Барков, причем лучший номер в лучшей гостинице. А что, собственно, нужно этой даме у нас?
— Сходить на могилу сына, посмотреть, как он жил здесь, где он служил, — чего же еще?
— И все-таки многовато внимания родственнице павшего воина. Вы не находите? До чего мы дойдем, если за каждыми похоронами будут следовать посещения военной школы с офицерским сопровождением и ужином за столом начальника? Похоже, что тут замешаны какие-то особые, так сказать, личные связи.
— Почему вы так думаете?
— Вы полагаете, мне не бросилось в глаза, что генерал проявил необычный интерес к случаю с Барковом? С чего бы? Только потому, что он здесь начальник? Или потому, что лейтенант Барков был особо близок ему? Я имею в виду чисто человеческие отношения. Так сказать, интимные. Понимаете?
— Вы считаете генерала способным на такое?
— Я любого считаю способным на все, — ответил Катер и вновь наполнил стаканы. — Видите ли, мой дорогой Крафт, генерал всегда вел монашеский образ жизни. Говорят, что, кроме прелестной Сибиллы Бахнер, он пальцем не пошевелил для кого-либо. Но когда у нас появился лейтенант Барков, он сразу же принял его и потом не раз встречался и беседовал с ним. Больше того, он принимал Баркова в своей личной комнате, куда всем другим вход закрыт. И уж раз мы сегодня здесь только втроем и откровенны друг с другом, я кое-что открою вам: генерал сам затребовал лейтенанта Баркова для службы в нашей школе. Что вы скажете на это?
— Скажу, что мне ровным счетом наплевать. И это все, что я хотел бы сказать по сему поводу, господин капитан.
— По мне, мой дорогой, вы можете думать и говорить, что хотите, да и делать все, что вам заблагорассудится. В одиночку или с совокупности с фрейлейн Радемахер. Но если вы узнаете, как обстоит дело с отношениями между генералом и лейтенантом Барковом, тогда я сегодня вечером ничего не видел и не слышал. Поняли вы меня?
— Вы очень точно выражаетесь, так что вас невозможно не понять.
— Ну, тогда дело в шляпе, и я могу лишь добавить: за тесное сотрудничество! Более я не хотел бы утруждать вас своим присутствием, вы же наверняка желаете малость побыть одни. И на сей раз без всяких помех. Бутылку можете оставить себе. Итак, приятной, спокойной ночи, мои дорогие!