Вот уже сутки меня болтает по бескрайнему простору океана. Спасибо деревянному пустому ящику, за который я ухватился руками и за то, что еще не утонул. Целые сутки среди обломков посреди океана. Кругом одна вода и километры под ногами, до дна. Я совершенно один и никого вокруг. Один посреди Тихого океана.

Я уже не помню, как оказался в воде. Наверное, наглотался дыма и потерял сознание. Когда открыл свои глаза, то кругом была вода. И никого кроме меня.

Всему виной пожар на судне. Это произошло в полночь. Ровно в двенадцать ночи.

Этот чертов хлопок. Он сжег весь грузовик дотла.

Замыкание проводки в аккумуляторном отсеке, рядом с двигательным отсеком. Чертов коротыш и все.

Все, наверное, сгорели. И все произошло ночью, когда, почти все спали. Судно вспыхнуло как коробок спичек, снизу от трюмов до самого верха.

17 июля 2006 года мы шли из Шанхая до Австралии с грузом хлопка, пережили жестокий шторм в районе Каролинских островов и вот так, сгореть ночью от пожара.

Я, глотая едкий отравляющий горящей изоляцией проводки дым, еле успел все вырубить вплоть до двигателей в дизельном двигательном отсеке, где был на своей ночной вахте. Потом выскочить на верхнюю под верхней иллюминаторной главной надстройкой палубу из технического двигательного трюма.

Пламя распространилось быстро и дошло до грузовых отсеков с хлопком. И загорелся сам хлопок и это был конец.

Я еще помню, как выскочил на верхнюю палубу. Как было все в огне и дыму. Помню, как светила ярко над нами звезды и Луна. Помню, крик капитана и матросов, и потом как полез в панике с другими выше от огня по бортовым ограждениям леерам и рабочим многоэтажным иллюминаторным надстройкам и все. Очнулся в океане. Очнулся только на следующее утро.

Мне было дурно и стошнило, прямо в воду. Я надышался дыма и угорел, но, пришел в себя и в норму в ночной холодной воде. Я отплыл от своей блевотины и зацепился рукой за плавающий пустой вот этот деревянный ящик.

На мне не было спасательного жилета, и пришлось держаться, хоть за что-нибудь, чтобы удержаться на воде. Меня качало на больших темных синих волнах как шлюпку. И я смотрел по сторонам, боясь увидеть плавники акул. Сильно болела голова от угарного дыма. Не выносимо просто, и я осмотрелся вокруг.

Вокруг не было никого. Ни живой души. Даже мертвецов. Странно, как-то. Я совершенно был один. Может, других, кто-то подобрал, а меня, может, посчитали мертвым, и не стали брать на борт. Вполне такое, возможно. Кому нужен покойник. Лишний груз. Да еще в тропиках. Разве, что для каннибализма на случай голода.

Я за короткое время передумал массу вариантов, до, самых необычных, и стал думать, о чем-нибудь, чтобы, хоть как-то отвлечься от своей роковой ситуации и не впасть снова в панику.

Главное, сейчас избежать нападения акул. Пока ты в воде эта опасность была постоянной. Особенно нападение голубой или синей акулы. Эти твари плавали под поверхностью океанов и пересекали их вдоль и поперек и встречались, даже очень далеко от берега. Мало того, эти акулы были самыми быстрыми из всех акул и нападали на человека при удобном случае. Я сбросил свои моряка ботинки. И все лишнее, чтобы лучше держаться на воде и не утонуть. Остался в одних штанах моряка торгового флота.

Я знал, надо поменьше шевелить конечностями, особенно ногами. Но они, вися над океанской бездной в толще воды, затекали. Благо, вода была не холодной, и мне не суждено было здесь замерзнуть заживо. Мы были на экваторе, когда все случилось. Как раз после пересечения и праздника Нептуна. Помню, все без исключения надрались, как свиньи, и болтались долго по судну, не слушаясь команд и капитана. Потом, все постепенно разбрелись по своим каютам и уснули. И вот этот пожар и я разминаю свои в воде висящие над бездной океана босые, теперь ноги. Они затекали, и приходилось ими шевелить, хоть понемногу. Чертова голова! Просто болела невыносимо!

Да, я не представился. Я, Владимир. Полностью, Ивашов Владимир Семенович, русский матрос. Моторист корабельного машинного отделения. Работал на торговых судах. И на своих, и на чужих, когда приходилось туго, как моряку. Нанимался в грузовые рейсы на время летнего сезона за хороший денежный гонорар.

Я был одиноким матросом. И меня никто нигде не ждал. Поэтому я буквально, жил на судах, безвылазно или в торговых портах. Я знал, хорошо иностранные языки. И это мне помогало в моей матросской нелегкой работе.

Вот и в этот раз я нанялся на борт иностранца, и попал, в этот чертов пожар. Я был один из числа русских на борту этого утонувшего сухогруза. И я не знал, теперь даже, куда плыть, везде был только океан. Даже, не знал, сколько сейчас времени. Но, было точно утро.

Вокруг было много сгоревших деревянных от обшивки кают обломков. И полно плавающих на воде ящиков и бочек. В стороне от меня было большое масляное пятно. Оно двигалось, не отставая вместе со мной по поверхности волн, и все говорило о гибели нашего судна.

Я понятия не имел, как меня не утащило водоворотом, когда горящий корабль пошел ко дну. А может, и утащило да, потом, выбросило обратным потоком воды без спасательного жилета на поверхность, пока я был без сознания. Так я мог легче перенести декомпрессию. Процесс мог сильно затормозиться в полной отключке и само даже дыхание. Так я не смог наглотаться воды. И произойти разрыв легких и вскипание крови при выходе с приличной глубины, когда водоворот стал, слабее и меня отпустило тяговым силовым течением круговорота океанской воды при затоплении судна. Как я вообще, не утону, понятия не имею?

Мое положение было чудовищно. Жутко болела голова. И иногда казалось, что лучше бы мне надо было просто сгореть при пожаре, или утонуть совсем.

Это был стресс, настоящий стресс. А не тот, про который все говорят и жалуются, мол, я пережил стресс. Вот вам стресс, когда не видишь даже берега. Вода на многие мили вокруг. И ты один посреди Тихого громадного океана. Одна соленая хоть и теплая, океанская вода, и черт его знает, что там внизу под твоими в воде ногами. Может гигантский кальмар тебя уже учуял, и видит твои болтающиеся в воде ноги. Может акула, может касатка, да черт знает еще что. Вот, тебе дорогой друг читатель стресс, так стресс. Я был в диком, постоянном отчаяние. И уже с трудом сам себя успокаивал посреди болтающих меня туда, сюда океанских волн. Я не помню уже как наступил вечер. Да, все же вечер, а не утро. Значит, я очнулся днем и вот уже вечер. Я попытался уснуть, но не мог. Было жутко и панически страшно одному посреди открытого океана, здесь среди волн. Наполовину в воде и, не зная, что там под ногами.

Я потерял все. Свои документы. Вещи. Они либо сгорели в огне, либо утонули в океане вместе с судном. Я был брошен на произвол стихии и судьбы.

Я боялся даже, задремать, но, все, же намучившись, к ночи уснул. Не помню как. Предварительно сходив в туалет перед сном, прямо в свои матросские рабочие штаны. Я уснул и не помню, сколько проспал, но, было уже утро.

Прошла головная боль и светило уже ярко высоко над горизонтом Солнце. И белый парус на горизонте. Он был развернут в мою сторону.

Я думал, схожу уже с ума от всего ужаса и своего кошмарного положения, но нет, это были не галлюцинации. Это был на самом деле белый большой парус. Одиночный, или нет? Нет, были еще два на носу от него раскрытые треугольные кливера по ветру на мачте, какой-то белой большой крейсерской круизной яхты.

Я стал кричать как не нормальный, еле, продрав, свой голос от долгого с самим собой молчания. Я орал и орал пока не охрип, и даже, собрав все свои силы в кулак, поплыл в сторону двигающегося в мою именно сторону большого парусного судна.

Оно на самом деле двигалось в мою сторону. И довольно быстро на всех парусах. Его гнал на меня сильный утренний ветер. Даже волны стали крупнее. И меня стало сильнее бултыхать среди плавающих обломков сгоревшего моего утонувшего судна. Эти обгоревшие от огня останки налетали на меня в воде, и мне надо было уплыть от них подальше. Вот я и поплыл, не дожидаясь, когда приблизится ко мне сама идущая в мою сторону яхта.

Я практически выгребся из кучи тех обломков. И плыл в направлении идущей ко мне яхты, а она шла полным ходом в мою сторону. Удивительно, как-то все было. Именно в мою сторону. Видно, есть на свете Бог, и он решил помочь мне сейчас. Мне не дают вот так, умереть в открытом океане. Дают шанс спастись, и надо его использовать. Вот я и поплыл навстречу своей новой судьбе, о которой даже и не мечтал.

Я русский матрос, Ивашов Владимир Семенович. Из одной своей матросской трудовой жизни попадал в другую жизнь. Кардинально меняющуюся, и прямо на глазах с момента кораблекрушения моего торгового транспортного судна.

* * *

— «Яхта, точно яхта!» — в радостной панике, думал теперь я — «Надо плыть ей на встречу. И обойти по борту, стараясь, ухватится, хоть за что-нибудь! И тогда я спасен!».

Я греб во всю оставшуюся силу навстречу идущей под белыми парусами большой яхте — «Только не промахнутся. И только бы, она не отвернула от меня!» — думал только об этом я. И греб, что есть силы навстречу своей новой судьбе. Я думал теперь, только об одном спасении — «Если, что попробую, закричать и позвать на помощь! Вблизи должны услышать!».

Яхта летела как локомотив мне навстречу. И не думала сворачивать. Это было хорошо и даже страшновато.

Я уже стал бояться о том, чтобы не попасть под ее киль и форштевень. Тогда маму позвать не успеешь, будет каюк. Но, и промахнуться боялся еще больше, тогда тоже, наверняка каюк в этой воде. Очередной ночевки я уже не перенесу. Да, и шанс оказаться в пасти акул был более верным.

— Ну, давай же! Давай! — подгонял вслух себя я — Вот она уже рядом! Давай!

Яхта была уже у меня по самому носу. И стремительно прорезая очередную океанскую волну, неслась прямо на меня. Я чуть отплыл в сторону, и она прошла совсем рядом со мной. Я стал стучать по ее борту кулаком уставшей от гребли правой руки, пока она пролетела мимо меня на всех парах и… она проскочила быстро мимо меня. И показала только свою скошенную до воды корму.

— Ну, давай же! Давай! — подгонял себя я — Вот она уже рядом! Давай! — и яхта была уже у меня по самому носу, и стремительно прорезая очередную океанскую волну, неслась прямо на меня. Я чуть отплыл в сторону, и она прошла совсем рядом со мной. Я стал стучать по ее борту кулаком уставшей от гребли правой руки, пока она пролетела мимо меня на всех парах и… она проскочила быстро мимо меня и показала только свою скошенную до воды корму.

— Черт! — в ужасе и бешеной панике закричал на нее я — Черт! — Даже забыл закричать о помощи, но за яхтой тянулся длинный проводной и веревочный с кормовой лебедки фал. Наверное, какого-то подводного устройства. Эхолот или сонар. Может видеоаппаратура, для подводных съемок. Он далеко тянулся в воде, за ее скошенной к воде кормой. Да, на том веревочном фале, был действительно провод, но думать было некогда, и я уже из последних своих русского моряка сил, схватил его обеими руками. И яхта потащила меня по волнам за собой.

 

И акулы бывают сытыми

Яхта тащила меня как какую-нибудь пластмассовую куклу по набегающим из-за ее низкой скошенной над водой кормы от быстроходного корпуса волнам. Я же подтягивался, постепенно теряя последние силы. На последнем издыхании, по, этому, спущенному за кормой ее тросу. И уже все-таки, добрался до скоса кормы. И подтянулся из последних сил. И ухватился за нижние защитные от падения за борт леера кормовой оснастки.

— Ну, же! — скомандовал себе вслух я — Ну, же! Еще немного! Еще, чуть-чуть, Владимир Семенович Ивашов! Русский моряк, брошенного на произвол русского флота!

И, перевалившись через бортовое ограждение, упал на гладкую деревянную палубу скоростного легкого морского судна. Я был спасен! Я ликовал! И не знал другой радости, как это было здорово, снова жить и очутится спасенным! От всего пережитого и потерянных сил в океане.

И от последнего, крайне волнительного перенапряжения, видимо я отключился на какое-то время.

Когда я открыл глаза и пришел в себя, то лежал на постели. Постели в просторной каюте. Лежал внутри этой большой прогулочной быстроходной крейсерской океанской яхты.

Как я оказался здесь? Я и не помнил. Может в беспамятстве дополз как-то.

— «А, может?» — «Нет, меня подобрали с палубы. И это точно» — вдруг осознал я — «И притащили сюда. И положили в постель»

Я осмотрел себя.

— «Черт, все сняли!» — оно было и понятно. Я был мокрый, и вот, меня раздели, и положили в эту постель. Но, кто подобрал меня?

Я сел в постели и, посмотрел вокруг. Кругом была красивая, толи из красного дерева, толи из пластика мебель. Шкафы, встроенные в стенку

борта яхты и прикроватный столик. Графин с водой. И стакан.

— Культурно, тут у вас — произнес вслух я.

Прикрывшись одеялом, я встал. Я осмотрелся вокруг. И увидел незакрытой дверь из этой спаленной каюты яхты. Там, наверху, должен быть тот, кто его подобрал и уложил здесь в каюте. Мне показалось, что там, кто-то между собой разговаривал, но шум океана заглушал чей-то разговор. Там, наверху, были кто-то, двое. Судя по голосам. То, были мужчина и женщина. И причем, скорее всего молодые.

Яхту неслабо раскачивало на волнах. И, я, глянув в закрытый оконный иллюминатор, развернувшись, пошел к выходу. Потом, вспомнив опять, что совершенно голый, остановился и решил заглянуть в один шкаф. Я сбросил на постель назад одеяло и открыл, сдвинув в сторону одну из тонкой полированной ярко красной фанеры дверцу, посмотрел внутрь.

Там была одежда. Одежда была мужская. Много, и как-то вперемешку.

Я вытащил все, бросив на свою кровать. И стал примерять на себя, а вдруг, подойдет. Надо было, хоть во что-нибудь одеться. Хотя бы временно, пока не отыщется моя одежда русского моряка.

В основном это была летняя одежда. Там легкие летние брюки рубашки, шорты и майки, разного цвета с рисунками на спине и груди. Были еще внизу шкафа два чемодана, тоже, наверное, с одеждой, но, я туда не полез.

Надо было иметь совесть. И так то, что делал, было без спроса, и в наглую.

Я натянул первые попавшиеся брюки белого цвета. Прямо на голую задницу. Как то сразу они мне подошли. И футболку среди лежащих на постели маек, желтого цвета с какой-то дурацкой на груди надписью.

— «Ну, и ладно» — подумал я, глядя на себя в зеркало на двери шкафа — «Думаю, годиться».

Я так увлекся этой одеждой, что не заметил двух человек, стоящих в невысоком проеме каютной открытой двери.

Я отшатнулся от такой неожиданности от платяного из красного пластика или фанеры шкафа к перпендикулярной от него стене к столику у кровати. И чуть было не опрокинул графин с водой и стаканом.

Они стояли напротив меня, спустившись сверху, по почти вертикальной лесенке с палубы яхты ко мне. Прямо в каютный трюм яхты. Пройдя по узкому коридору, мимо других кают, практически под шум океана бесшумно, стояли напротив меня. Наверное, решили посмотреть, как я тут. Вот я был уже в полном здоровом порядке и смотрел несколько растерянно на своих спасителей.

— Я же, говорила — сказала первой негромко молодая смуглая обалденной красоты девица. Загоревшая до угольной черноты с распущенными длинными черными, как смоль и вьющимися, как змеи густыми волосами. По ее выпирающей из-под халатика в мою сторону трепетной девичьей полной груди, плечам и спине. На голове поверх волос были надеты зеркальные солнечные женские очки.

Девица лет, так двадцати. Может, чуть более, сказала, такому же молодому, где-то такого же возраста, и такому же смуглому загоревшему парню, тоже с темными солнечными очками также поднятыми на верх кучерявой с черными коротко стриженными волосами головы — Надо было оставить его там в океане. Вот видишь, он уже добрался до твоего шкафа с одеждой.

Это, наверное, была шутка, потому как парень заулыбался и прошел в каюту первым, и протянул мне руку. Я понимал, о чем они говорили, так как знал хорошо английский язык.

Девица была значительно смуглее парня от плотного ровного, почти, черного загара и, была очень привлекательной. Ее тело было, наверное, такого же цвета, как и это ее миловидное более, даже сказать красивое личико, с широко открытыми убийственной красоты черными как ночь глазами. У меня сразу екнуло в груди русского матроса и застучало сердце.

Она была совсем не высокого, по отношению к парню, роста. Метр, наверное, семьдесят, чего не скажешь о парне. Тот в противоположность молодой девице похожей, толи на цыганку, толи на латиноамериканку, был, наверное, метр девяносто, И из той же похоже породы, что и девица, и как мне показалось, сразу, они были родственниками. Он был выше меня при моем росте метр восемьдесят ровно, на целую голову.

Оба, были, каких-то по всему, видимо южных кровей. Оба, черноглазые, черноволосые и молодые. Девица, буквально, сверлила нагло меня черными как ночь гипнотическими широко открытыми красивыми глазами. На ней был короткий домашний телесного цвета шелковый халатик. Туго подпоясанный шелковым пояском на гибкой тонкой, как у русалки или восточной танцовщицы талии. Из-под полы, которого смотрели на меня своей угольной чернотой плотного ровного загара ее красивые коленями, полные в бедрах, ляжках голенях и икрах девичьи стройные обворожительной красоты голые до самых маленьких аккуратных ступней ножки. Обутые в домашних такого же оттенка и цвета, как и ее девичий халатик, тапочках. Она стояла, чуть впереди перед тем парнем. Гибко выгнувшись в той талии, спиной назад, и вперед ко мне своим девичьим животиком. И словно, защищая его собою.

И мне показалось, она была все же старше его совсем, может на немного. Но, старше, несмотря на прелесть девичьего молодого, почти черненького девичьего личика. Она была старшей на этой яхте. Может, даже хозяйкой.

Парень в противоположность девицы был в летних светлых шортах и футболке, красного цвета. И красиво атлетически сложен, под стать мне. Хоть и не красиво, наверное, хвастаться своими достоинствами, но, скажу сразу. Я был тоже не плох собой, и не плохо скроен физически. Но, не такой, загоревший как они. Так как мне было не до отдыха на постоянных вахтах и дежурствах на торговом иностранном судне. И некогда было принимать солнечные ванны в отличие от этих двух молодых людей.

— Вы, понимаете, по-английски? — он произнес и поздоровался со мной.

— Да — ответил я — тоже, протянул ему руку. И мы по-мужски с ним поздоровались.

— Меня зовут, Дэниел. Добро пожаловать на нашу яхту — снова произнес этот молодой двадцатилетний, как и его подруга, может, жена или сестра человек.

— Владимир — произнес я — Полностью, Владимир Ивашов. И я русский моряк с торгового интернационального затонувшего судна «КАТHARINE DUPONT», которое шло с грузом хлопка из Китая до Аделаиды.

Парень сделал круглые глаза и обернулся к девице — Он русский, Джейн! Русский на иностранном судне!

— Вот даже, как! — как то с интересом произнесла девица. И тут же подошла ко мне, и тоже протянула руку — Джейн — сказала девица — Меня зовут, Джейн Морган. Она полностью назвалась мне.

Ее черные как ночь глаза загадочно сверкнули. Рассматривая мои синие с зеленоватым оттенком глаза. И что-то там тогда уже было. Что-то, что я пока еще не знал, только догадывался.

— Я думаю, вы нам за чашкой горячего шоколада поведаете свою историю, как оказались посреди бушующего открытого океана. И откуда у русского моряка такое идеальное, почти английское произношение.

— Джейн — парень прервал ее — Как бы он работал на иностранном судне, если бы не знал английского. Мы еще успеем с нашим новым другом поближе познакомиться.

Я покачал своей головой и сказал — Спасибо за то, что помогли мне, я признателен более чем. Если бы не вы, плавал бы сейчас еще там, среди обломков своего судна. И уже не пережил бы очередной ночевки в воде. Акулы мною бы, наверняка пообедали бы, если бы не вы.

— Видать, и акулы бывают, иногда сытыми — улыбнувшись, сказал Дэниел. И посмотрел на свою сбоку стоящую передо мной молодую девицу. Он посмотрел на меня открытыми, как и у его напарницы практически черными глазами. И сказал мне — Потом расскажете, как оказались в океане. И каким образом — произнес молодой чернявый парень по имени Дэниел. Он повернулся и пошел к выходу наверх, мимо девицы по имени Джейн.

— Идемте со мной наверх — сказал он мне — Возможно, к ночи будет шторм — произнес уже ей — Судя по приборам.

Он посмотрел, выходя на часы в каюте. Вероятно, в его каюте, где произошла наша первая встреча. На них было двенадцать дня. Дэниел показал мне рукой следовать за ним и быстро вышел в коридор между каютами яхты. Я последовал, молча за новым, теперь моим спасителем, знакомым, мимо молодой, но очень привлекательной девицы.

Мне показалось, она была не очень довольна моим присутствием на их судне. Она смотрела на меня с любопытством и каким-то нежеланием, одновременно или недоверием в отличие от Дэниела. Оно и понятно. У молодых людей, вероятно, были какие-то свои планы на путешествие, а тут я в океане. Нежеланный, наверное, гость, да еще и иностранец. Русский. Что, похоже, произвело недвусмысленное впечатление. И похоже, интерес как на моего спасителя Дэниела, так и на красавицу его подругу или жену смуглянку.

Эта обворожительной красоты американка смотрела на меня, как-то по особенному. Создалось впечатление, что она даже положила на меня глаз, но боялась меня одновременно. И оно понятно, я был чужой, да еще и иностранец.

— Я потерял все, вещи документы. Как вы нашли меня? — спросил я.

— Случайность — ответил мой спаситель по имени Дэниел — Мы увидели вас среди обломков в воде. Вот в этот бинокль.

Дэниел показал на висящий на его груди армейский бинокль и ответил — И решили помочь.

— А как я оказался в этой каюте и голый — спросил я, глядя в первую очередь, мимо проходя на обворожительную загоревшую до угольной черноты американку Джейн по фамилии Морган. Как звали одного из пиратов Карибского моря. Почему-то я вдруг это вспомнил из своих познаний по истории пиратства.

— Вы потеряли сознание на палубе — ответил, снова Дэниел — Когда вылезли сами по нашему кабелю и тросу подводного эхолота и сонара на палубу. И мы перетащили вас с Джейн сюда. Одежда сейчас в стирке, Джейн позаботилась об этом. Простите, обуви на вас не было.

— Я сбросил ее, чтобы не утонуть. Она была тяжелой из толстой кожи. И тянула под воду — ответил им я. И выходя в дверях каюты, обернувшись снова, посмотрел на эту самую Джейн, а она посмотрела не очень приветливо в отличие от Дэниела на меня и ответила — Не волнуйтесь вы за свои матросские штаны и плавки. Получите все в целости и сохранности. Если этим всем дорожите. И в сухом свежем виде. А, как по мне, я бы выбросила все это рыбам в океан.

Мне показалось, они были не чистые американцы. Хотя произношение было у них отличное, если считать мои отличные познания в иностранных языках. Я думаю, было у них что-то в крови, может от мексиканцев. Или испанцев, южане, и я не ошибался. Но, скорее все же, как я сделал первоначальный вывод, латиноамериканцы. Но, не янки, это точно.

— Сейчас уже четыре час вечера — произнес мой спаситель Дэниел уже в узком длинном трюмном освещенном лампами по всей длине коридоре яхты — Мы подобрали вас в одиннадцать утра. Вы были, все это время без сознания. Идемте со мной — сказал Дэниел. И надел на нос свои темные солнечные очки — Вам надо познакомиться с нашей малышкой Арабеллой. Раз уж вы оказались волею судьбы на нашем круизном парусном судне.

Я оторвался от проема дверей жилой каюты и пошел за новым знакомым Дэниелом.

Девица по имени Джейн посмотрела мне прямо без стеснения в глаза своими черными, как и, у ее напарника по путешествиям большими открытыми убийственными по красоте глазами. Я, не отрываясь от этого взгляда, прошел мимо нее. У меня зажгло внутри от этого девичьего взгляда. И понял что влюбился. Да, влюбился в эту молодую чернявую смуглую загоревшую до угольной черноты на тропическом морском солнце американку.

Всю можно сказать из себя. Я сразу оценил девицу. В отличие от

кабацких девиц, где я частенько проводил в портах время за стаканчиком Виски или Грога, куда была красивее и привлекательнее. Я был хорошим бабником и проходимцем по женщинам в свободное от мореплавание время. Увы, ни дать, ни взять, но я был такой. Плохо, или хорошо, это уже вам судить. Но, не переделать меня было уже. Жизнь моряка. И вот такая свободная без особых обязанностей жизнь, вероятно, испортили меня как нормально мужчину, или можно сказать мужа. Одинокий кобель без привязи и ищущий свою единственную и неповторимую сучку. И, похоже, я ее нашел, или она нашла меня.

Так вот, я достойно и сразу оценил, как мужчина эту чернявую черноглазую молодую и мною не очень довольную, по всему видимо, красотку. С гибкой тонкой, как у русалки или восточной танцовщицы талией. Это было видно под ее домашней одеждой. Коротким шелковым халатиком, затянутым туго шелковым пояском. Да, и ножки были у девицы ничего в этих домашних такого цвета, как и халатик тапочках. Только я старался, пока виду особого не подавать, о возможных, вскоре к ней не двусмысленных своих интересах. Но, загорелся, как-то быстро и сразу. Помню, как застучало сердце, когда рядом мимо ее проходил.

Она смотрела с интересом на меня и недоверием.

Я вышел в коридор яхты. Узкий освещенный коридорным светом проход между каютами. И пошел вослед за новым приятелем и моим спасителем Дэниелом к выходу на верхнюю палубу их судна.

* * *

Было 18 июля 2006 года. И часов десять утра. И я был наверху покрытой лаком из красного дерева палубе. Нацепив на свои бронзового загара голые ноги, первые, попавшиеся в этой же каюте резиновые пляжные сланцы, я стоял у правого борта спиной оперевшись на леерное бортовое ограждения левого борта большого скоростного судна под белыми большими на одной длинной мачте треугольными парусами. И держась по обе их стороны руками. Я стоял напротив длинной, почти на всю в длину палубы оконной иллюминаторной надстройки. Ведущей в каютный трюм, из которого я, собственно, и вышел, поднявшись наверх по крутой лестнице из узкого трюмного между каютами коридора. Яхту швыряло по волнам, и она неслась, теперь по ним, сломя голову на большой скорости.

На судне гремела музыка. Магнитофон, который Дэниел поставил на крышу выступающего каютного коридора с вытянутыми овальными иллюминаторами. Играл тяжелый рок вперемешку с рок-н-роллом. По моему «Моtley Crue», если не ошибаюсь.

Я поведал моему спасителю Дэниелу историю пожара на моем судне и как я оказался в океане. Возможно, один из всех после того ночного пожара выживший.

— Значит вы, действительно русский и из России?! — произнес, снова Дэниел, надевая на нос и глаза темные очки. И на минуту возле меня остановившись со связкой веревки.

— Да — ответил, даже, не думая, тоже громко, чтобы было ему слышно я — Из Владивостока!

— Вот, как! — ответил мне в ответ Дэниел — А, мы с Джейн из Калифорнии!

— Мы идем на полной, теперь скорости! Смотрите! Еще раз, не упадите! — улыбаясь, прокричал, перекрикивая шум волн и ветра, мой теперь, новый знакомый спаситель Дэниел.

— Подобрать вас, будет теперь, по новой, делом нелегким! — произнес, громко он.

— Постараюсь! — прокричал ему также в ответ, шутя как бы я.

На борту было название «Аrabellа». Арабелла, по-нашему. Яхта легко неслась по бушующим волнам удаляясь от того места, где меня подобрали. Она шла совершенно в другую сторону от торговых морских путей, куда-то на юг, и куда мне это было пока непонятно.

Я стоял и молчал, глядя на своих молодых спасителей, которые были моложе меня, и смотрел на бушующий океан.

Дэниел, как звали этого с виду добродушного молодого лет двадцати с чем-то парня, бегал от носа до кормы Арабеллы. Он все время посматривал на меня, пробегая мимо и поправляя парусный такелаж яхты. И мне приветливо улыбался. Что нельзя было сказать о его смуглой и загоревшей на тропическом солнце донельзя напарнице по мореплаванию.

Лет, как ранее было отмечено мною, наверное, не более, чем столько же, как и ему.

Джейн, поднявшись следом за мной, стояла недалеко на левом борту, также спиной наклонившись гибкой подпоясанной тугим широким шелковым пояском талией на леерное ограждение с противоположного правого бота яхты. И также, держалась, как и я, своими девичьими, загоревшими до черноты миленькими обеими ручками. Страхуя себя от падения при качке.

Она пристально рассматривала меня. И это было заметно. Она тоже, одела, зеркальные солнечные свои очки себе на миленький девичий носик. И закрыла ими свои обворожительные как у цыганки черные как ночь глаза, но, смотрела в мою сторону и это точно.

Ее дивные полные торчащие из-под короткого халатика стройные девичьи как уголь черные от плотного и ровного загара в домашних тапочках ножки, смотрели, тоже в мою сторону. И она, выгнувшись, чуть назад, выпятила в мою сторону свой под тем халатиком. Наверное, такой же обворожительный черный загоревший животик. И полную топорщащуюся из-под той одежды девичью трепетную грудь.

— «Какая красивая крутозадая сучка» — как то сразу оценил, про себя ее, я — «И этот красивый до черноты загар, на, ее девичьих соблазнительных ножках и ручках. И это личико, наверное, не целованное еще никем.

Смотрит все время на меня. Просто, прожигает взглядом! Бестия!».

Я оценил девицу, сразу. И особенно ее девичьи ножки. И, похоже, мой взгляд прожженного морской солью морского русского волка, потерпевшего неудачу в океане не остался без внимания.

Она смотрела все время и довольно нагло на меня. Не отрываясь, словно, караулила каждое мое движение или взгляд, как стражник. А, я думал — «Кто они эти ребята подобравшие меня в океане? Муж с женой в свадебном странствии. Или, брат с сестрой. Или, просто, знакомые, хотя вряд ли?».

Джейн Морган, так она назвалась.

Халатик приподымало в полах морским ветром. И я видел ее белые купальника тонкие, очень узкие, едва закрывающие девичий волосатый с промежностью лобок плавки, натянутые туго на крутые оголенные шаловливым ветром девичьи, блестящие от черного крепкого плотного загара ляжки и бедра. Тонким пояском, передавившим их глубоко, и поджав низ милого девичьего, такого же черного от загара животика. Выше я не видел, не давал туго затянутый на талии шелковый халатика тоненький пояс. Ее длинные до пояса вьющиеся змеями черные смоляные чернотой волосы развивались по ветру и захлестывались на ее лицо. И она все время поправляла их своими маленькими девичьими красивыми пальчиками. Не снимая свои зеркальные очки, сейчас одной своей рукой и все смотрела, только на меня. На прибившегося волею рока к ним чужестранца.

Что-то было в ее том, взоре черных скрытых, теперь под зеркальными женскими солнечными очками убийственных глаз. Да, и в ней самой было, что-то не так. Помимо подозрений, недоверия. И чисто женской тревоги и, видимо, страха перед чужим человеком. Ей сейчас на их с Дэниелом яхте, было, что-то похожее на заинтересованность и симпатию ко мне. Мне даже показалось, что было даже, что-то большее, чем просто интерес. Еще там в той каюте, где я приоделся в чужом платяном шкафу в одежду Дэниела, все время глядела на меня. Глядела, как-то странно и обворожительно. Это ее любопытство ко мне перемешивалось, наверное, даже с сочувствием и всеми возможными опасениями. Она буквально пожирала меня взглядом. И не упускала не одного, просто так моего жеста и движения. Словно, оценивая меня со всех сторон.

Я понравился ей. И я это сразу понял.

— «Интересно, они были, толи муж с женой, толи брат с сестрой — снова, подумал я. Но, она, явно была его старше, хоть и не намного».

Вот и сейчас, на палубе большой круизной яхты, Джейн пожирала меня, просто взглядом тех своих красивых черных, как у цыганки глаз и молчала, не говоря со мной, пока ни слова. Она, молча, обошла яхту по кругу, оторвавшись от перил ограждения Арабеллы. Немного постояв на носу у косых ее натянутых на нейлоновых тросах и надутых ветром кливеров. Возле, работающего, там Дэниела. Что-то ему сказала негромко.

Из-за шумящего водой океана совершенно не было слышно, что она ему там сказала. И пошла по правому борту в направление к корме и ко мне.

Джейн, видимо, специально подняв высоко на лоб зеркальные свои очки, и глядя, пристально и нагловато, на меня своими вновь черными гипнотическими глазами, шла в мою сторону. Виляя своими безупречно красивыми черными от загара бедрами. Она, молча, проходила мимо меня. И тут яхту сильно качнуло. И она потеряла равновесие и начала падать. И я сумел подхватить девицу за локоток девичьей ее руки, вскинутой в рукаве домашнего халатика от растерянности и испуга, перед вероятным падением. Я поймал ее и притянул к себе за гибкую талию. Джейн, выгнувшись, как кошка назад, вырвалась. И, словно, шокированная негромко произнесла — Спасибо! — но, несколько смущенно в растерянности в своем дрогнувшем девичьем голосе.

Она испуганно вырвала у меня свою руку и упреждающе строго добавила — Но, не более!

Оглядываясь, все время на меня пошла дальше и, спустилась вниз в трюм к каютам яхты.

Именно в этот самый момент в этой кажущейся, на первый взгляд, несколько стервозной молодой крутозадой загоревшей до угольной черноты сучке, что-то щелкнуло внутри. Что-то надломилось в ее неприступном напускном и строгом передо мной нарисованном характере. В облике деловитой, занятой морским круизом американской молодой двадцатилетней девицы. В том растерявшемся ее взгляде я увидел просто, жаждущую уже давно неудержимой и безумной любви самку, молодую, и невероятно красивую, положившую глаз на русского моряка.

Этот ее растерявшийся и напуганный, вероятным падением взгляд. И ее слово — Но, не более! — говорило как — Возьми меня! И именно в этот самый момент все стало меняться в моей одинокой беспутной некому не нужной жизни. Именно сейчас на этой летящей по волнам на всех парусах белоснежной большой круизной крейсерской яхте.

* * *

Яхта неслась на всех парах по бурлящим волнам как раскочегаренный на угле локомотив. Попутный сильный ветер рвал ее всю оснастку. Паруса выгибая полусферой на единственной мачте и на гремящих нейлоновых тросах и стальных креплениях. Брызги от волн залетали на покрытую лаком из красного дерева палубу. И она была всегда мокрая от океанской воды. Все говорило о скорой близящейся ночи и предстоящем надвигающемся шторме.

— Вообще-то, мы кладоискатели! — проговорился вдруг, громко, перекрикивая гром роковой музыки, хлопанье парусов и шум набегающих друг, на друга волн, мой новый знакомый Дэниел. Встав сразу у двух штурвалов яхты, когда Джейн спустилась в трюм в каюты — Мы идем в одно место. Там должен быть затонувший фрегат с золотом.

— Эти сведения верные?! — спросил я Дэниела — И откуда?!

— Я позже покажу тебе свою архивную карту Владимир! Нам надо успеть попасть в одну коралловую банку посреди океана! Там, как я думаю, много золота!

Дэниел посмотрел, оглянувшись назад. И потом произнес — Мы идем на юг! — снова прокричал громко Дэниел. Перебивая гремящую как гром рок-музыку и шум волн — Там и будем искать тот затонувший фрегат! Мы с Джейн решили подраздобыть золотишко!

— Интересное у вас двоих мероприятие! — сказал громко я в ответ.

— Да, ничего! Нормально и тебе, если что достанется! Если будешь, теперь с нами! — прокричал он, мне склонившись на ухо, и засмеялся — Приглашаю на золотые прииски! У меня есть пара тройка новых аквалангов. И еще кое-какое оборудование! Так что, можно искать свободно даже не сходя с яхты!

Он помолчал немного, глядя по курсу летящей по волнам яхты, и произнес снова громко — Ты, Владимир, давно уже в океане?!

— Достаточно долго! — прокричал стоя у ограждения спиной к волнам Дэниелу я — Больше года в плаваниях, то там, то там. До этого крушения был в Индийском!

Дэниел, понимающе, покачал головой — А, мы, где-то с месяц, как отошли от Калифорнии! — сказав это, он снова замолчал на какое-то время.

— Джейн! — вдруг он произнес — Моя родная сестра!

— Так ты тоже, получается, Морган?! — прокричал, убедившись, что именно как я и скорее всего, предполагал Дэниелу.

— Да! Точно, так! — он сказал, смотря на меня.

— Я так и подумал! — крикнул сквозь шум музыки и волн ему.

— Догадался?! — снова мне крикнул, смеясь Дэниел.

— Сделал правильное предположение! — отозвался на вопрос я.

Дэниел сильнее засмеялся, перекладывая рули яхты в направлении желтеющих песком на ярком солнце множества Атоллов.

— Скажи, Владимир! — снова громко произнес Дэниел — А, сколько ты пробыл в воде до того как мы тебя подобрали?!

— Суток двое! — произнес громко я, сам ужасаясь своим воспоминаниям.

Дэниел покачал своей кучерявой черноволосой головой — Кошмар! Я бы не выдержал! Это точно! Ты герой, Владимир!

В этот момент я увидел черную яхту далеко на горизонте. Она еле различимая мелькала над океанскими волнами своими белыми, тоже парусами и двумя мачтами. Та, яхта была вдвое, по-моему, крупнее Арабеллы. И двигалась параллельным курсом нашему.

Я спросил Дэниела о ней, и было видно, как тот нервно отреагировал и покосился на то быстро, тоже идущее параллельным курсом неизвестное мне судно.

Он ничего о ней не сказал, только сказал — Нам надо добраться до атоллов. И укрыться в лагуне одного из них. Скоро будет буря, приборы показывают изменение атмосферного давления. И это чревато большим штормом.

— Там, вон, тоже. Какое-то судно — не вытерпев, сказал Дэниелу я — Оно, наверное, тоже, плывет к золотым приискам!

Дэниелу, видимо, не понравилось то, что я увидел ту двухмачтовую идущую параллельным с нами курсом большую черную яхту. Видно было даже, под его опущенными на черные глаза очками от солнца покоробленное выражение недовольством лица молодого парня.

— Тут могут быть корабли! — произнес, как-то нервно он — Они по всему Тихому океану и что?!

— Да, так, ничего! — произнес я, тоже стараясь переорать рок музыку и волны — оно попадет, наверное, в этот самый жуткий шторм!

 

Отдых в песчаной лагуне

Шторм налетел внезапно, как и сказал новый мой приятель Дэниел. И было на корабельных часах яхты уже одиннадцать сорок вечера.

Как сам я моряк, прекрасно понимал, о чем речь. И сам знал, когда надо ждать шторма и без всяких приборов.

Вообще говоря, отношения с новым знакомым моим спасителем как-то сложились удачно сами собой. Чего не скажешь о новой знакомой моей спасительнице Джейн. Как-то он отнесся ко мне совершенно еще не знакомому человеку. Потерпевшему крушение русскому моряку, вполне доброжелательно и по-приятельски. Возможно, он был вполне доверительным добродушным парнем в отличие от недоверчивой своей сестры. Это он мне сказал, когда мы поднялись с ним на саму верхнюю палубу их яхты.

Он сказал, что Джейн, его сестренка не очень довольна моим здесь присутствием. Что этот круиз за золотом, должен был быть только на двоих. Между ними. И никого из посторонних на этой круизной океанской яхте.

Потом Дэниел, мне вкраце рассказал про управление их круизным их сравнительно большим парусным кораблем. Вот так совершенно, не знакомому им человеку. Странные они эти американцы. Думал я.

Дэниел показал, как управлять штурвалом яхты. Лишь стоя на носу яхты мне указывал руками куда рулить. Вправо или влево, чтобы не сесть на отмель или рифы.

И вот так, я с разрешения как моряк и член новой команды, уже стоял у двух штурвалов Арабеллы. И уже помогал Дэниелу вводить яхту в круглую коралловую бухту большого океанского утыканного по всей полукруглой своей длине большими кокосовыми пальмами атолла.

Нас швыряло бурлящими волнами начинающегося океанского шторма, но, мы успели загнать внутрь лагуны наше теперь суденышко. Оно имело, оказывается, помимо парусной оснастки, управляемой наполовину компьютером. Блок управления, кстати, находился внутри самой яхты в специальной секретной комнате, за металлической дверью в маленьком зале главной каюты за винным шкафом. Здесь же была и рация, которой, как оказалось, эти двое ребят, совершенно не собирались пользоваться. Она им была не особо нужна, и рация стояла без дела рядом с бортовым компьютером. Ее антенна была закреплена на самой мачте яхты. В общем, навигационная система была хорошо замаскирована в этой потайной комнате отсеке. Даже, не зная, сразу и не подумаешь, где. И помимо такого вот управления парусами, был еще у этого судна движок и парочка под водой с кормы небольших пяти лопастных винтов на валах. Уходящих, глубоко в самый технический трюм Арабеллы.

Это все мне рассказал Дэниел. Родной брат этой убийственной красотки Джейн. И так как, я сам был моряк. И, кое-чего, все-таки, понимал в судах. И судах, такого вот типа. Он сказал мне, что им с сестренкой Джейн очень даже, пригодятся навыки русского моряка в их морской прогулке. И я буду здесь не лишним человеком. И то, что Джейн к нему относится с недоверием, то она ко многим так относится, пока ей не знакомым людям.

Но, думает, что я ей тоже понравился. Меня это порадовало. И я крутил штурвал то один, то другой яхты, попеременно, то вправо, то влево по команде Дэниела, вводя, теперь нашу яхту в бурлящую в волнах укромную от шторма бухту песчаного атолла.

Дэниел, вообще был классным парнем. Он поделился своими со мной личными вещами. С более взрослым, чем он мужчиной. Он отдал на время нашего плавания, по крайней мере, часть своего гардероба. И даже, дал запасную в его мужском туалете бритву. Правда, я все же не вылазил из своих в основном матросских брюк, но, в целом ему за все спасибо. Из обуви, так и остались на мне, те летние пляжные сланцы, которые я периодически сбрасывал и ходил вообще босиком, как, впрочем, и Дэниел. И моя соблазнительница его сестренка Джейн.

Дэниел бегал по палубе от носа до кормы. То по правому борту, то по левому, мимо палубной иллюминаторной надстройки, сматывая и скручивая какие-то нейлоновые веревки. И включив лебедку за моей промокшей от дождя в легкой желтой футболке спиной, там на самом краю кормы, откинув кормовую верхнюю крышку, смотал быстро тот кабель шнур, по которому я забрался на яхту, довольно длинный. И с каким-то продолговатым небольшим крылатым металлическим аппаратом на конце.

Как оказалось, это был эхолот и сканер дна, для промеров глубины и поиска. Похоже, мои спасители герои были морскими кладоискателями. Ну, я так от незнания, по началу, предположил, но, особо сейчас не раздумывал, видя это, главное для меня сейчас было, оказаться полезным теперь человеком в глазах моих спасителей и, особенно в глазах моей новой знакомой Джейн.

* * *

Ветер рвал длинные широкие листья с кокосовых пальм и сбивал кокосы, наклоняя, почти к воде сами высокие гибкими стволами пальмы. И там за атоллом творилось черти что. Вода там, просто бурлила от громадных кипящих набегающих на атолл океанических волн.

Не окажись здесь нас бы, наверное, и скорее всего бы разбило о рифы атолла. Но, тут в кольцевой отрезанной от самого океана высокими кораллами бухте. В самой довольно глубокой его лагуне мы были под защитой. Здесь не так штормило, и вода внутри лагуны была, почти спокойной. Лишь слегка раскачивало яхту. И после того, как были убраны все паруса, и брошен носовой якорь прямо в центре лагуны, нас лишь крутило вокруг якорной цепи и сильно качало, но, опасности быть выброшенном на песчаную отмель силой ветра или на кораллы была ничтожной. Это было действительно надежное укрытие на время шторма.

Становилось темно. И Дэниел, включил габаритные огни. И свет на палубе и в трюмном коридоре, и каютах яхты. И оставил меня еще знакомиться с приборами управления судном наверху. А, сам, спустился внутрь яхты. Он сказал, что надо ему обсудить, кое-что со своей сестренкой Джейн. И как только я разберусь со всем, то тоже, можно будет спуститься внутрь яхты как раз к ужину. Подходил вечер, и уже было семь часов нашего скитания по океану.

Он накинул на меня клеенчатый длинный плащ с капюшоном. И исчез в лестничном люке, уходящем внутрь к каютам Арабеллы. Он сам закрыл вход, узкими палубными дверями от ветра и брызг дождя, летящего по косой на ветру через яхту и стучащих по ее лакированной из красного дерева палубе.

Без сомнения эта Арабелла, крейсерская мореходная круизная яхта, предмет дорогой. Довольно большая, с прочными герметичными переборками и красивыми обводами бортов, белого цвета, метров больше двадцати в длину. И в ширину метров пять или шесть. Это для одномачтовой то яхты. С палубной оконной иллюминаторной длинной под ее мачтой надстройкой. С балансирным вытянутым внизу под водой угловым килем. И в самом трюме каютными помещениями. И техническим трюмом с двумя двигателями, винтами и баками по обоим бортам с топливом. Часть кают на яхте, просто пустовала. С кухонным камбузом и главной каютой для гостей с кожаными креслами и диваном. Душевой, там туалетом, и все такое. Имела носовой для водолазного и исследовательского оборудования трюм с аквалангами и резиновой на моторе лодкой. Яхта с треугольными двумя кливерами и двумя большими, тоже треугольной формы до самой кормы парусами. С солнцезащитным навесом над пультом управления и двумя рулями. Яхта, имела, довольно прочную, из металлизированного плетеного нейлона такелажную оснастку, на металлических креплениях. С аккумуляторами внизу самого трюма, на дне ее корпуса в герметичном от воды специальном отсеке над самым килем. Бортовым и палубным освещением. И генератором переменного тока в компьютерном отсеке. И питавшем по проложенной внутри обшивке герметично заизолированной по всей яхте проводке энергией всю Арабеллу. И заряжающийся, время от времени от вхолостую включенных двигателей самой яхты. Да, еще с таким, вот компьютерным управлением. Она могла на автомате вымерять и прокладывать через компьютер курс. И следовать по его команде к любой проложенной точке в океане.

Автоматически на автопилоте. Она вся, если поставить этот режим, переключалась и меняла паруса, подымала, и опускала, перекладывая их по ветру. Даже оба штурвала, сами крутились по заданному курсу. И эти двое молодых ребят, похоже, были не из бедного десятка на планете людей, таких, как я, например. Обычный рядовой русский моряк торгового флота, зарабатывающий себе на жизнь своей нелегкой работой.

Кто они были, я пока не знал, но, был благодарен им за свое спасение и за доверие Дэниела. И его расположенность ко мне, еще совершенно мало знакомому ему совершенно чужому человеку.

* * *

Я, наконец, со всем разобравшись, спустился тоже вниз. Меня достал этот штормовой моросящий дождь. Да, и плащ не особо меня защищал от льющейся с черных покрытых тучами небес воды. Ветер, то и дело, срывал с головы капюшон. И я снова был весь мокрый как тогда в океане.

Я шел по узкому освещенному горящим ярким светом меж каютами коридору до самого небольшого главного на судне зала. Говоря, точнее, той самой главной довольно большой каюты с мягкими креслами и диваном.

Там, были также шкафы с посудой, и даже телевизор. И много еще всего, как и положено на любой прогулочной океанической яхте. Этот зал предназначался для общего отдыха и общения членов экипажа, или команды.

Я немного не дошел до дверей, когда услышал оттуда разговор Дэниела и его сестренки Джейн. Этот разговор был обо мне. И я притаился на время у стены, под нависающим невысоким освещенным лампами дневного света потолком коридора, тихо слушая их.

— Мы не можем высадить его в ближайшем, каком-нибудь порту — сказал Дэниел — Ты сама же знаешь, эта яхта висит у нас на хвосте постоянно. И они тоже ищут. Там патрули полиции и проверки. А, яхта, не регистрированная ни в одном порту. Она в угоне! Ты хочешь в тюрьму!

— Ну, и что будем с ним делать, Дэниел? — спросила Джейн у брата.

— Не знаю, пока — ответил ей Дэниел — Но, он нам может, пригодиться в помощь. Он хорош в управлении корабельными рулями, и кое-чего, знает в мореходке. Он же моряк, да еще русский. А, это, что-то. Значит надежный.

— Много ты знаешь русских — возмутилась Джейн — Он, первый, которого ты Дэниел видишь, как и я. И ты предлагаешь, его взять в наше дело?! — удивленно и возмущенно произнесла Джейн брату — Он ведь третий лишний во всей этой истории. И кто его знает, что произойдет, например, завтра. А, если они нападут на нас?! Ты, хочешь быть виновным в его гибели, Дэниел! Это касается только нас двоих!

— Так, или иначе, как только он оказался здесь, он уже стал частью всей этой истории, наравне с нами — ответил сестре Дэниел. Мы не можем отмалчиваться все время. Он все равно, спросит, что это за судно все время по корме нашей яхты. Я же вижу, как он постоянно на него оглядывался. Там в штормовом океане. Он молчал и не спрашивал, кто это, но, он видел ту гангстерскую черную большую двухмачтовую яхту.

Я действительно видел еще одну яхту. Очень далеко и постоянно идущую за нами. Казалось, они вели нас, висели на хвосте, причем, постоянно до самого начала шторма. Я молчал и не спрашивал Дэниела о том, кто это? А, Джейн была уже давно внизу, и не выходила наверх.

— Надо сказать ему, Джейн. И включить в команду. Хотим мы того или нет.

— Ты, хочешь его во все посвятить? — сказала Джейн.

— Некуда деваться, Джейн — ответил ее брат — К тому же, он прекрасно понимает наш язык. И все слышит, так или иначе. И скоро будут наверняка, у него вопросы, кто мы и зачем здесь. Избавиться от него мы не можем, мы не преступники, а лишний помощник аквалангист не помешает в наших поисках.

— Ладно, Дэниел — ответила, как бы с неохотой, соглашаясь с ним Джейн — Только, ты и бери это все на себя, я пас.

* * *

Шторм надвигался с сокрушительной силой и лил проливной дождь. С меня текла ручьями вода. Прямо на пол в коридоре. И я, сняв быстро плащ, вошел в главную каюту Арабеллы. Мокрый и голодный. Сделав вид, что не слышал их разговора, я сказал Дэниелу и Джейн еще раз привет, как это принято у американцев, приветствоваться при каждом разе. И спросил Дэниела, куда положить мокрый свой этот после дождя плащ. Тот просто взял, молча, улыбаясь их новому гостю, его у меня из рук, и вышел в трюмный коридор яхты. Я остался на некоторое время наедине с Джейн.

Близилась ночь. И я прошел внутрь каюты посмотрев на настенные часы. Там было уже 23:15. И сел спиной к двери в кожаное кресло, напротив маленького банкетного столика. На столике стояли фрукты и бокалы под спиртное, но пустые пока еще.

И Джейн и Дэниел, вероятно, поняли, что я слышал как бы случайно весь их разговор обо мне. Потому как Дэниел быстро вышел, Джейн, как-то замялась, стоя у барного винного шкафа, за которым был в тайном маленьком отсеке пульт компьютерного управления яхтой и рация.

— Владимир — она первой произнесла ломано, по-русски мое имя. Это произвело впечатление на меня. И дальше, уже по-английски — Хотите Виски?

— Я бы сейчас предпочел водки — ответил я ей, не сводя с такой безумно красивой красотки глаз. Чем смущал ее, но, она мужественно переносила мой мужской нагловатый до женского пола русского моряка взгляд.

Она, улыбнувшись мне загадочной многообещающей улыбкой, повернулась к тому винному красному полированному шкафу, показывая мне заядлому бабнику снова со всех сторон свои миленькие и черненькие от плотного сильного загара, почти черненькие девичьи ножки. Фактически целиком из-под короткого, туго подпоясанного на тонкой и гибкой, как у восточной танцовщицы талии шелкового халатика. Она резко повернулась ко мне у того винного полированного из красного дерева или пластика шкафа. И взяв бутыль своим красивыми девичьими пальчиками с водкой. Подошла к стоящему посередине каюты маленькому банкетному столику. Сверкая в свете ламп каюты своими убийственными гипнотически черными глазами.

Ее убийственный этот черный взгляд, буквально, пронизывал меня насквозь и будоражил мою от любовных страстей душу. Он обжог еще тогда, меня когда я первый раз увидел эти безумно красивые девичьи, наполненные скрытой любовной страстью черные как ночь глаза. Я тогда, еще не знал, что и она была готова броситься в мои уже объятья, но что-то еще держало нас обоих поодаль друг от друга. Наверное, то, что мы еще не достаточно сблизились друг с другом. Я как умопомешанный, смотрел в те ее черные глаза. И уже горел дикой любовью к этой южного вида латиноамериканской красотке, равно как и она, хотела меня с того момента как только увидела на своей с братом Дэниелом яхте.

Джейн подала мне стеклянный стакан с водкой и отошла назад к винному шкафу.

Она, повернулась ко мне снова лицом. С забранными на миленькой черненькой от загара головке в пучок длинными и густыми вьющимися, как змеи своими черными, как смоль волосами, заколотыми золоченой булавкой. От этого ее личико с черными глазками было еще милее.

Украшенное, височными волос завитушками и золотом маленьких в ушах колечками сережек. От этого ее личико, становилось еще милее.

Она налила себе в стеклянный бокал красного французского вина.

— «Боже, как она была красива! Эта южного помола американка!» — подумал очарованный ею я.

— Вы мне очень нравитесь, Джейн — вдруг вырвалось само собой из моих тоже молодых любящих девичьи поцелуи уст.

— Вы мне тоже, очень — вдруг услышал я в свою сторону от красавицы американки Джейн.

— «Она призналась мне! Вот так, и сразу! Практически не думая!» — я был удивлен и порадован несказанно.

Это была первая ласточка близкого взаимопонимания и признание в любви между нами. Мы сами, тогда, возможно одурманенные друг другом не поняли этого.

Я, видимо, произвел на Джейн неизгладимое впечатление. Признаюсь без лишнего хвастовства, я был далеко не дурен собой и молод. Хотя и был старше их обоих, и Дэниела и самой Джейн. Был физически более крепок. Даже, чем спортивного склада Дэниел. Ну, там, бицепсы, и все такое.

Может, девица с Запада просто, запала на меня, как на более, старшего. Как это и бывает у девчонок ее возраста, да еще и иностранца. Хотя думаю, она просто, до одури влюбилась. Ей нужен был уже взрослый мужчина. И я прекрасно для этого сейчас подходил.

Но, верить или нет молодой обворожительной красавице, после услышанного. Она более брата Дэниела, хотела списать меня на берег, а тут, как-то переменилась в общении. И эти ее убийственные черные, как у цыганки глаза. Они совсем говорили о другом. В них теперь было слово — Я люблю тебя и слово — Останься.

— Я слышал, подходя сюда ненароком — продолжил я разговор — Что я, не очень здесь желанный гость. Из ваших уст Джейн — как бы специально проверяя ее, произнес я.

— Вот, как? — Джейн, даже, несколько растерянно, смутилась, но, быстро сориентировалась и спросила — И что вы слышали еще из нашего разговора? — она пригубила тот бокал красного французского вина.

Я не стал говорить, что. Просто продолжил — Я все понимаю. Понимаю все прекрасно. И вы, вправе, меня высадить, где-нибудь по пути на какое-нибудь проходящее мимо судно. Я ни буду протестовать. Я вам, наверное, как третий лишний, тут мешаю — я специально так сказал, чтобы задеть Джейн. И я знал уже, что она не отпустит меня, теперь ни за что.

— А, вы хотели бы остаться? — сказала вопросительно мне в ответ Джейн.

— Не знаю. Вам с братом решать — я уже ответил, как бы равнодушно, зная, что решение будет совершенно иным и однозначным.

Она, села, напротив в стоящее перед столиком кожаное глубокое кресло. Забросив ногу на ногу, выставив загорелые коленки и мелькнув белыми тоненькими меж тех красивых девичьих ляжек шелковыми на лобке узкими плавками, натянутыми туго на ее крутые женские бедра. Джейн потягивая алыми сладострастными губками виски, не отрываясь. Смотрела без смущения на меня, более старшего, чем она или даже ее брат Дэниел черными, пожирающими с ног до головы, как ночь глазами.

— Вы не правильно нас поняли — вдруг Джейн произнесла, сверкнув, специально, наверное, влюблено на меня своими черными, как ночь глазами — Мы с Дэниелом, решили оставить вас, Владимир здесь на время всего нашего морского круиза. Мы решили, что ваше знание морского дела как русского моряка нам весьма не помешает.

— «Вот значит, как! Я вдруг стал нужен!» — подумал я — «Какая внезапная перемена!» — и саданул свою в стакане водку.

— Вы я думаю, хороший человек — продолжала свой со мной диалог красавица Джейн. Потягивая миленькими девичьими губками французское вино — Дэниел не ошибается в людях. Я это знаю. Он их видит насквозь. Хоть, и моложе меня. Я его старшая сестра. И присматриваю за ним иногда. Он ныряет и водит яхту. Я готовлю, и помогаю ему, чем могу.

— «И зачем она мне это говорит?» — думал я — «Делая вид заботливой сестры».

И поддержал наш диалог.

— Симпатичный парень твой брат, Дэниел — произнес я Джейн — Отличный, тоже моряк. Он здорово управляется с этой крейсерской круизной яхтой.

— Спасибо — ответила, мне, загадочно улыбаясь Джейн — Я передам ему вашу похвалу, Владимир.

Чем больше я говорил, тем больше меня сейчас наедине тянуло к Джейн. Да, и водка разогрела мою кровь.

— Я, кажется, обещала вам горячий шоколад — произнесла вдруг Джейн. И быстро снова, сверкнув белыми шелковыми плавками между ног, встала с кресла. И подошла к стоящей здесь же в углу каюты плите. Джейн поставила кофейник на горелку и заварила шоколад.

— Я совсем забыла о нем, что обещала вам — сказала она.

Я смотрел на нее, наедине, чем возможно, сильно смущал девицу американку.

— Давно вы в океане? — снова спросил я, гоня развратные все мысли из своей бабника головы.

— Уже месяц — произнесла Джейн. Это произвело впечатление на меня.

— Ого! — громко произнес я. Не замечая как в гостиную большую каюту Арабеллы, вошел за моей спиной ее брат Дэниел.

— О чем разговор? — произнес Дэниел, проходя мимо меня. И садясь рядом, тоже в стоящее напротив меня у столика кожаное кресло.

— Владимир спрашивает. Сколько мы уже в Тихом океане — произнесла Джейн.

— Месяц. Без малого — произнес, подтверждая слова Джейн Дэниел — Где-то, месяц мы в открытом океане — он еще раз повторил. И, поднявшись с кресла, тоже, подошел к винному шкафу яхты. Он тоже, себе там налил Текилы. И снова сел в кресло между нами сбоку у столика.

В это время Джейн мне, подала чашку с горячим шоколадом. И коснулась своей нежной черненькой от загара ручкой, моей как бы невзначай руки. Я дал понять, что заметил это.

— А, ты, Владимир, сколько уже здесь — произнес Дэниел до этого со мной об этом не разговаривая — Думаю, настало время рассказать свою историю моряка попавшего, волею роковой судьбы к нам на борт.

— «Какой умный парень!» — подумал я — «И, довольно смелый! Молодец!».

Я немного помялся сидя в кресле, стараясь при Дэниеле не показывать свою заинтересованность его сестрой. И начал свой рассказ о том, как я и сколько плавал по океанам, и на каких судах. Рассказывал до самого момента катастрофы. И сколько пробыл в воде, пока они меня не подобрали.

— Да, действительно акулы бывают сытыми — произнес, повторяясь, на весь мой рассказ Дэниел — Страшно, наверное, вот так одному среди обломков своего судна над толщей океанской воды.

— Хорошего, мало — добавил я и посмотрел на Джейн. Прямо в ее широко открытые девичьи глаза. Она смотрела на меня. И сейчас, молчала, и что-то думала наверняка.

— Ну, да ладно! — громко сказал Дэниел — Мы, сейчас направляемся в сторону Новой Гвинеи, чтобы сделать на одном острове недолгую остановку и рады, что у нас появился еще один моряк на нашем судне! Нам нужен будет помощник и человек, знающий не понаслышке океан!

И тут, я, несколько и нагловато, осмелев, произнес — Вы тоже, со мной не достаточно откровенны молодые люди. Вам, думаю, есть тоже, со мной, о чем поговорить. Я бы тоже, хотел кое-чего знать о своих спасителях. Если конечно, не особой важности секрет. Если я вам буду здесь нужен. И вы не собираетесь от меня избавиться в каком-нибудь порту. Или не высадить на какое-нибудь мимо проходящее судно. То, вам тоже, надо быть со мной более открытыми и откровенными.

Джейн передернулась и посмотрела не особо довольно на своего брата Дэниела. Он посмотрел на нее. Наверное, они поняли, что я слышал их разговор про черную, идущую следом за нами неизвестную яхту. И про то, что я для них здесь лишний. По крайней мере, так считала в отличие от Дэниела Джейн. Она считала, что достаточно и того, что меня спасли. Ох уж, эти женщины!..А, я так на нее запал. И думаю, это можно было прочесть в моих, заинтересованных по отношению к ней глазах. Я вообще, подумал, что Джейн уже ощутила, как женщина это мое внимание. Причем, сразу и сама думаю, проявила некоторый ко мне интерес, но, все же, наверное, боялась русского моряка. Именно русского, которым, амеры запугали весь мир. Из собственных к нам страхов. Но, это и работало мне на пользу. Джейн было и одновременно интересно быть, вот так близко с русским моряком, как и самому Дэниелу. Может, еще и это заинтересовало Дэниела по отношению ко мне. Он на палубе мне сказал перед началом шторма, что хотел бы съездить в Россию. И научиться разговаривать на нашем языке. И появление русского на их борту моряка, будет как раз очень даже кстати.

— Да — сказал Дэниел — Мы не до конца откровенны с тобой, Владимир.

Дэниел был со мной, как закадычный товарищ, уже, на, ты — Прости. Мы не собирались тебя посвящать в свои проблемы, но, видимо, придется в виду сложившихся таких вот, особых обстоятельств. Ты прав в своих требованиях. И имеешь право, сейчас, знать правду, раз в силу этих обстоятельств оказался на нашей яхте.

— Я весь во внимании, Дэниел — произнес я. И стал слушать, молча, молодого передо мной парня.

— Ну, во-первых — произнес Дэниел — Эта наша, теперь яхта.

Он, немного помялся. Глядя на критически смотрящую и молчащую, на него осуждающе Джейн.

Я тоже, посмотрел на Джейн, астоматом, и снвоа перевел взгляд на Дэниела.

— Наша Арабелла числиться в угоне — Дэниел продолжил — Да, ты не ослышался, Владимир. Именно в угоне.

Он смотрел на меня с каким-то стеснительным и неудобным выражением лица. И произнес — Мы угнали ее. Угнали вдвоем. И не исключено, нас ищут. И ищут эту яхту. Так, что высадить мы тебя в каком-либо подходящем порту не сможем, и это точно. Да, и на судно, какое-нибудь тоже. Те сообщат об этой яхте морской полиции.

— А, этого вам, конечно не нужно, как я понимаю — вставил я в разговор Дэниела.

— Да, не нужно! — уже с недовольным возмущенным, видом, вмешалась в наш разговор Джейн. Поставив недопитый бокал с вином на столик — Это наше только плавание, и только лишь! А, тут вы, в море. И все нам попутали!

— Попутал? — я в ответ спросил — Что попутал?

— Подожди, Джейн — снова произнес, затыкая сестренку Дэниел, тоже, поставив стакан с Текилой на стол — Я все сейчас объясню, и расскажу, что надо и не надо. Только не мешай, Джейн. Я вижу, ты недовольна всем, что теперь происходит, но, он нам нужен и мы должны ему все рассказать.

— Ладно, молчу! — сказала Джейн. И отвернулась, глядя в сторону. И потягивая прелестными девичьими пухлыми, наверное, не целованными еще губками, тоже горячий, как и я шоколад. Она то и дело, рисовано поглядывала на меня искоса сверкать, не переставая заинтересованно во мне глазками.

— «Ох, уж эта, Джейн!» — я подумал, глядя, сейчас на нее — «Боже, прости, меня. Прости, за то, что я такой бабник!».

Я посматривал тоже, вскользь быстро на ее полненькие переброшенные, одна на другую, почти целиком голые, смуглые, загоревшие на океаническом солнце прелестные девичьи ножки. Прелестные ножки, торчащие из-под шелкового телесного цвета халатика. И на ее полную под тем халатиком трепещущую в глубоком дыхании грудь

— «Ох уж эта Джейн! — проносилось диким сексуальным возбуждающим эхом в моей мужской моряка голове.

Дэниел произнес — Эта черная яхта — произнес он и замолчал на некоторое время, посмотрев мне прямо в глаза. Потом продолжил — Это гангстерская яхта. Яхта, преследующая нас по всему океану. Она время от времени показывается нам. Я думаю, там отличный капитан. Он может ее хорошо от нас маскировать среди волн и маневрировать.

— Хорошо день продвигается — сказал я — И чем еще меня удивите?

— Молчи, и слушай! — гневно взглянув на меня, произнесла Джейн — Если хочешь, многое теперь знать.

Этот ее взгляд заставил дергаться неровно снова мое мужское сердце. Она снова отвернулась и замолчала, недовольная всем этим близким доверительным диалогом — Раз захотел, все знать! Так, слушай! — повторила она, перебивая своего брата Дэниела.

— Джейн! — возмутился Дэниел — Да, прекрати ты нервничать! Нам от этого никуда теперь ни деться! Теперь, и он впутан в эту историю! Не мешай!

Тогда Джейн резко встала. И ушла в свою каюту, выскочив быстро в сквозной трюмный меж каютами коридор, и заперлась там, в полной тишине, одна. Сама с собой, не желая теперь никого видеть. Она жутко нервничала. По ней было видно. Джейн, милая моя, Джейн!

* * *

— Эта яхта висит у нас на хвосте с самого побережья Флориды — продолжил уже без присутствия Джейн брат ее Дэниел. Поправив, болтающийся у него на шее военный большой и тяжелый бинокль.

— Кто они? — спросил я у Дэниела.

Тот смутился сначала, потом продолжил — Там те, кто повинен в смерти нашего отца.

Он опустил голову вниз и замолчал.

Потом, продолжил — Вернее, они работают на того, кто повинен в его смерти. Вообще весь это большой рассказ и в подробностях долго рассказывать, и потребуется много времени.

— Я думаю, у меня достаточно теперь времени, чтобы выслушать всю полностью твою с твоей сестрой историю. И о том, где я оказался, и что я смогу здесь сделать. Если придется вас защищать. Раз волею судьбы оказался здесь.

Тогда Дэниел собравшись с силами, выложил мне все о тех от кого они сами скрываются. И что, вообще делают эти двое молодых людей в Тихом океане. Он рассказал мне, что не на шутку боится тех, кто там на той яхте. Что, они ищут, тоже то, что и они. Вот поэтому и висят на их хвосте.

— Все это, до поры, до времени, Владимир — сказал Дэниел — Когда мы найдем то, что ищем, то они, наверняка нападут.

— А, что, они ищут? — спросил я.

— Золото — ответил сразу, Дэниел без какой-либо от меня утайки — Десять тонн золота.

— Ух, ты! Многовато, ты не находишь, Дэниел?! — восхищенно и заинтересованно ответил ему я, крутя пустой свой стакан из-под водки в правой руке — И, что дальше?

— Я думаю, как и моя сестра Джейн, то золото было на борту самолета моего отца. И по каким-то причинам оказалось в океане. По каким, мы и хотим с Джейн выяснить. И понять, почему мой, то есть, наш отец, стал разменной монетой в компании, на которую работал.

— А, чье это золото? — спросил, снова я.

— Их — он ответил — Тех, кто теперь нас преследует.

— Компания «ТRANS AERIAL»? — я снова задал вопрос.

— Нет. Не совсем. Хотя, они тоже, здесь завязаны — пояснил Дэниел — они переправляли в Европу это золото с Колумбийских приисков и в большом количестве. Я думаю, на закупку вооружения. Думаю, что и военные здесь далеко не в стороне. Потом, что-то пошло у них не так, и они решили избавиться от партии золота, похоронив его в океане. По другой нашей версии это золото тяпнули у них, таким образом, и теперь ищет, как и мы.

— Вот эта, я думаю — я снова вклинился в разговор Дэниела — Более верная, скорее всего, история. Кто-то, просто украл его из-под носа у тех, кто поставлял это золото, с целью собственного обогащения.

— Мы думаем с Джейн — снова продолжил Дэниел — Что самолет отца взорвали в воздухе или сделали ему аварию, и он упал в океане. Место гибели мы смогли уточнить. Джейн, спасибо ей, постаралась. Она узнала приблизительные координаты гибели лайнера над Тихим океаном, и мы направляемся туда — продолжил Дэниел — Нам помог брат отца Джонни Дэпвел. Почему, я не знаю, он так нам стал вдруг помогать. И даже хотел с нами плыть на этой яхте. Он ее нам и смог раздобыть у какого-то миллиардера по фамилии Джексон, или еще каких-то темных лошадок в штатах. Я думаю, наш дядя Джонни, имеет недвусмысленное отношение тоже к исчезновению самолета своего родного брата. И эта яхта появилась у него неспроста. Может, Джексон сам ему ее вручил Арабеллу, проследить за нами. Все-таки десять тонн золота.

— Я думаю, также Владимир — произнес Дэниел — Мы отбыли на ней в океан, а Джексон подал сразу же на нее в розыск в морскую полицию. Там у него есть связи, как и во многих других местах. И потом эта черная яхта появилась в районе Гаваев. И с тех пор, не отстает от нас.

— И она все время следует за вами — вставил в разговор я.

— Да, и неотступно — сказал Дэниел — Они идут и наблюдают, пока за нами буквально по пятам, и мы все время пытаемся от них оторваться, но пока безуспешно.

— Может она с маячком? — задал вопрос я.

— Возможно — произнес Дэниел — Так и Джейн считает. Она та гангстерская черная двухмачтовая яхта, все время следует за нами и не теряется на просторах океана. Океан большой, а она все время, сидит у нас на хвосте и даже шторм ей не помеха. Я, на предмет маячка, пытался обыскать всю Арабеллу, но, безрезультатно. Ничего не нашел.

— Маячок, где-то в борту яхты — поддержал я разговор — Встроен внутри корпуса. Может быть даже в киле. Нужен для этого, насколько мне известно, специальный поисковый магнитный электрощуп, а его естественно нет, и не достанешь, здесь в океане.

Я заметил слезы в глазах Дэниела.

— Прости, Владимир — произнес он — Это нахлынули воспоминания о матери и отце. Джейн более устойчивая к слезам, чем я.

Молодой, но уже практически взрослый Дэниел не стеснялся слез, когда ему было горько. И мне было жалко его, как и Джейн, довольно не избалованных комфортной американской жизнью этих американских ребят.

Дэниел протер глаза руками от слез и сказал — Даже сейчас, они там, где-то недалеко от нас. Там в океане. И нам приходиться все время прятаться от них.

— Вот, в общем, и все, Владимир — сказал напоследок Дэниел — Тебе решать теперь. Быть или не быть, как говориться. Быть с нами, или покинуть нас. Неволить мы не можем. Мы можем высадить тебя на каком-нибудь, многолюдном острове в океане, и тебя заберет, какое-нибудь судно, идущее в Россию. Или лучше, сразу на судно и лучше на Русское. Но, мы можем также, и принять тебя на свой борт членом нашего экипажа. Джейн моя упрямая и не очень приветливая для чужестранцев сестренка, даже вроде бы согласилась и не против.

Джейн стояла в дверях каюты и слушала нас. Пока мы разговаривали, она, приняла душ, и не вытерпела одиночества сама с собой, в своей каюте, вернулась под конец нашего с Дэниелом разговора. И, видимо, слышала апофеоз нашей беседы. Джейн вошла на высоких черных шпильками каблуках туфлей. И была одета в вечернее черное, почти, как и сама, короткое до колен платье. Полуоткрытое и, наверное, все это ради меня.

Я так подумал, и вероятно, не ошибся.

Волосы ее были также забраны в тугой пучок и заколоты золоченой заколкой. И ее миленькая девичья головка, была по вискам украшена, как и ранее, вьющимися свисающим черными волос локонами. Почти, до плечей и золотыми в ушах колечками сережек. На руках блестели тонкие золотом браслеты. На каблуках она была повыше ростом. И стояла в проеме каютных открытых из красного дерева или пластика дверей.

Я посмотрел на красотку Джейн. Ее черные, как ночь гипнотические глазки заиграли огоньком в просьбе остаться. И мне ничего не оставалось делать, как согласиться на последнее. Согласиться в первую очередь, ради моей вскоре горячо любимой обворожительной латиноамериканской брюнетки крошки Джейн.

Мне показалось, что его сестренка Джейн, более мужественная, даже, чем он. Это было видно по ее решительности в поведении и упрямому в отличие от Дэниела характеру. Укротить такую латиноамерикаского типа красотку, будет делом, вероятно, не совсем простым. Но, я постараюсь.

Выпитая водка еще играла в моей голове.

Джейн вновь, вошла в главную каюту и села, снова в кресло, напротив меня. Она села, снова забросив одну изящную загорелую до черна ногу на другую. Сверкая голыми загоревшим до черна коленками, и вновь сверкнув белыми плавками своего шелкового купальника меж своих изящных загорелых до черноты ляжек девичьих ног. Платье было надето на голые ее груди без лифчика, черные соски которых выпирали наружу, что не мог я не заметить и это понятно. Это же вечернее платье!

Джейн, взяла налитый с красным вином бокал, и пригубила его, искоса соблазнительно и развращенно смотря на меня. Смотрела, покачивая в мою сторону аккуратной ступней ноги в красивой черной на высоком каблуке туфле.

Джейн! Красавица, Джейн!

Я покачал в знак доверительного согласия Дэниелу и Джейн. И они оба обрадовались моему однозначному решению. Она, довольная, теперь моим положительным решением, зачем-то, снова вышла в коридор между каютами. Возможно, она решила подняться наверх, так как она подошла к Дэниелу и, прижавшись бедром красивой своей полной загоревшей до черноты правой ноги, взяла у него из рук бинокль.

— Буря, там за атоллом бушует, действительно нешуточная — произнесла крошка Джейн — Яхту нашу хорошо качает и надо задраить все люки и иллюминаторы на Арабелле — сказала она — Уже воды порядочно волнами нахлестало по всем каютам. А, что делается там за рифами!

Сказав это, она оторвалась от Дэниела и, виляя демонстративно передо мной своими, теми крутыми девичьими молодыми сучки половозрелой черными от плотного солнечного загара полными красивыми ногами, прошла мимо меня, слегка коснувшись, как бы случайно, ноги правым бедром и пальчиками левой руки. Провела по моему левому к ней развернутому плечу.

— Я это сделаю сама, а вы еще побеседуйте — вдруг она произнесла — Раз Владимир стал нашим третьим членом команды.

Джейн вышла в коридор между каютами. И стуча высокими каблуками шпильками черных туфлей, пошла по каютам, закрывать все окна на нашем судне. И, видимо поднялась наверх, на палубу полюбоваться на бушующий за песчаным атоллом Тихоокеанский шторм.

* * *

Шторм был сильным, но, не очень долгим и быстро как-то даже внезапно стих. Стих также внезапно, как и налетел. Всего день пробушевала буря. А к ночи стало тихо. Сразу в разрыве черных тающих в небе облаков показалась желтая Луна. Волны умерили свой дикий бушующий нрав, и Тихий океан сразу стал послушным и тихим как послушный ребенок.

Наступила, наконец ночь. Часы показывали 00: 24. Яхта вся в огнях бортового и палубного света, стояла в тихой после шторма красивой песчаной мелководной лагуне. И уже был на корабельных часах в главной каюте час ночи.

Я в беседе с Дэниелом, даже не заметил, когда это произошло. Был уже чвторой час ночи, где-то час сорок пять на часах в главной каюте «Аrabelle».

Яхта перестала качаться, и стала на ровный киль в сказочно красивой атолловой лагуне, с белым серебрящемся в лучах желтой Луны песке.

Послышался скрип двери, и на пороге главной центральной каюты,

появилась сама Джейн. Она, открыв все каютные иллюминаторы яхты, побывав на палубе, вернулась в свою каюту. И теперь назад к нам с Дэниелом. Она, снова, стояла на пороге перед нами.

— Кто-нибудь, хочет сегодня окунуться в лагуне?! — она была уже в ином, более чем приподнятом настроении. Ее черные, как ночь за иллюминатором главной каюты Арабеллы девичьи глаза, сверкали лукавством и соблазном.

Мы с Дэниелом, посмотрели на нее. Она была в другом уже более длинном, до самых, почти пяток, и белого цвета домашнем халате, распахнутом, нараспашку. И из-под, которого, выглядывал на тоненьких лямочках и замочках, туго натянутый на ее гибкую в тонкой талии обалденную фигуру купальник. В контраст загорелому ее Джейн девичьему двадцатилетнему телу. Купальник был белого цвета. Джейн показывая свою полунаготу своей безупречно красивой девичьей фигуры, встала в проеме открытой из красного дерева или пластика каютной двери. Выставив напоказ круглым красивым пупком мне свой загоревший до черноты живот. Ее такая же черная, почти от загара девичья молодая грудь, трепыхалась от возбужденного страстного дыхания в тесном стянутом лепестками на торчащих больших черных сосках латиноамериканки лифчике. Застегнутом, где-то сзади. На ее узкой загорелой спине. А, соблазнительный ее с круглым пупком живот, аккуратно нависал изящным овалом над тугим стянутым над ее крутыми полными бедрами ног пояском белых, как и лифчик. Узких, донельзя с косыми широкими вырезами плавок. Подтягивающих девичий, Джейн ее волосатый между ляжками с промежностью лобок. Ее девичьи ноги были изящны и стройны от верха и до самых пяток. От коленей до самых ступней во всей своей нагой красоте красовались передо мной, соблазняя взор русского моряка.

Джейн, отстегнув золоченую булавку, распустила свои смоляные чернотой волосы по плечам и спине, откинув их руками назад. И игриво посмотрела на брата Дэниела, одарив взглядом умышленно чужестранца меня. Она громко и маняще произнесла — Кто-нибудь — намекая на обоих — Купаться пойдет? Вода после шторма теплая!

Мы переглянулись друг на друга.

— Ну, решились! — она еще раз повторила — Поплавать со мной! Ну, как хотите, а я пойду! — громко произнесла, почти радостно Джейн. И бегом смеясь, как совсем молодая девчонка, бросилась наверх по лестнице на освещенную луной, звездами и светом палубных и габаритных огней палубу.

Дэниел, оставив мрачные мысли и воспоминания, соскочил с кресла. И бросился за ней. Я решил следовать следом и поднялся на палубу яхты.

Джейн уже плескалась в теплой гладкой как зеркало воде ночной лагуны.

Дэниел сбросил все с себя и в одних только плавках черного цвета прыгнул в воду с борта, перемахнув бортовые защитные леера Арабеллы.

Джейн радовалась купанию и смеялась, плескаясь в воде со своим братом, а я только стоял, оперевшись руками на леера яхты, и не сводил с них глаз.

— «Ну, как совсем дети» — думал я — особенно Дэниел. Тот кричал от счастья и плескался в Джейн водой. Он подныривал под нее и дергал за ноги, а она визжала на всю ночную лагуну.

Я и сам был еще достаточно молод. Тридцать лет это еще не такой уж для мужчины возраст. Хотя, биография была как у пятидесятилетнего.

Пришлось пожить в разных условиях и местах. Потерпеть немало лишений в жизни. Этот развал страны и флота. Пришлось искать работу, пока не прибился на торговый флот. Потом наемный флот. И вот, я здесь. По сравнению с этими, хоть уже и взрослыми, но, отчасти еще детьми, я у жизни ветеран. Я улыбнулся сам себе.

Я любовался Джейн. Она, громко, заливаясь, хохотала в воде у самого борта Арабеллы, вместе с Дэниелом. Дэниел, тоже хохотал и баловался водой с сестренкой Джейн.

— «Что они еще видели в жизни?» — думал я — «Просто, рано взрослевшие дети и все. Дети, на пути к взрослой жизни, по воле рока оторванные от родного дома. Взявшие на себя тяжкий груз поисков гибели родного отца. Движимые благородными поступками и решившиеся в одиночку, ради поисков на такой отчаянный морской поход».

Я смотрел на Джейн и Дэниела и думал, о их безопасности в этом океане. Особенно о Джейн, практически взрослой и очень красивой. Уже половозрелой девице и способной рожать детей. Она, как более старшая, по возрасту взяла шефство над своим, более младшим братом Дэниелом. Она единственная здесь, среди нас теперь двоих женщина, уже думающая о серьезной семейной жизни. Это видно было в ее убийственно черных как у цыганки глазах. Когда я сказал ей о том, что она нравится мне, она не отреагировала холодно, и непонимающе. Она, все поняла и, похоже, отнеслась к моим взглядам довольно серьезно. Она, хотела уже, кого-нибудь любить, а не только заботится о своем совершенно, рано повзрослевшем брате. Ей давно уже нужен был близкий человек. И вот я появился на их яхте. Случайно или нет, Бог мне судья, но, я влюбился в Джейн с первого взгляда, как только ее увидели мои глаза. И вот я любовался больше ей, чем Дэниелом с борта Арабеллы в темной ночной воде коралловой лагуны. Не примите превратно мои, такие описания крошки моей Джейн, но я с ума сходил по ней, и это выражалось, вот так в моих безумствующих к ней страстных мужских чувствах, почти тридцатилетнего русского моряка. Неприкрыто и ярко на суд читателя в красочных столь описаниях моей любвеобильной пассии.

Вот и сейчас, вдоволь наплескавшись в воде Джейн, поднялась на освещенный огнями палубы борт Арабеллы, по спущенному ею же с левого борта перед купанием яхты трапу. Не торопясь, вихляя, специально передо мной, выразительно загорелыми шикарными бедрами. И держась за поручни лееров голыми, как и сама девичьими изящными в загаре руками, она поднялась, прямо рядом со мной. Джейн встала, возле брошенного ею на поручни своего длинного до самых ступней ее прелестных ножек халата. Она, встала передо мной, своей невысокой девичьей точеной, загорелой, как словно, вырезанной из черного дерева изящной фигуркой. Молча, глядя в мои изумленные, теперь от ее неземной девичьей красоты мужские глаза.

Джейн хотела, чтобы и я подключился к затеянной ею той занятной, соблазнительной для мужского сердца ночной игре. Она хотела, заманить меня тогда собой, но, я умышленно не поддался на женскую, такую провокацию. Хотя, это было трудно сделать, скажу честно. С моими-то, безотказными взглядами на женский пол.

Освещенная, ярким палубным светом, звездами и луной. Облепленная по спине и плечам своими мокрыми длинными черными, как смоль вьющимися волосами, она встала рядом со мной, глядя на меня прямо в глаза своими красивыми гипнотическими черными, как у цыганки глазами.

Взявшись за поручни, как и я бортового ограждения, одной своей загорелой, как уголь рукой, почти вся черная от загара и голая, в купальнике, который трудно назвать купальником, так одно название. Из белых полосок тоненькой шелковой материи. Джейн как некая сказочная нимфа или русалка стояла передо мной в одних узких тоненьких обтягивающих ее туго, те крутые шикарные ляжки и бедра, таких же белых, как и на выпирающих вперед грудях девицы брюнетки лифчик плавках. Мокрых, от морской соленой воды и еле закрывающих молодой двадцатидевятилетней девицы волосатый с влагалищем лобок. По округлому девичьему с обворожительным пупком в тяжелом дыхании загорелому до угольной черноты, дрожащему на ночном воздухе животику, струилась ручейками соленая вода. Она сбегала на тугой поясок, тех узких стянутых туго на ее крутых овалах полных, как и ее девичья попка загорелых, почти черных бедрах ног. И он сейчас, особенно, красиво нависал над тем пояском ее тонких белых из шелка плавок. А, торчащие крупные соски, эротично выпирали сквозь треугольные лепестки стянутого туго на жаром пышущих грудях и узкой девичьей спине тоненькими лямками лифчика. По которым струилась, также соленая морская теплая вода. Она струилась по обворожительно красивым, и круто обрисованным в широких косых вырезах плавок загорелым до черноты крутым бедрам ее ног. И, тоже стекала ручейками вниз от самого девичьего обрисованного шелковой натянутой туго тканью между ляжками влагалища и лобка. Вниз по красивым девичьим голеням, и округлым загорелым полным икрам невысокой латиноамериканки, образовываясь у девичьих ее Джейн маленьких красивых аккуратных, таких же, как и тело загоревших ступней, в водяную лужицу на палубе яхты.

— «Боже, какая ты красивая, Джейн!» — думал я, и сходил с ума — «Черная, почти, как уголь от ровного гладкого загара. Словно, водная некая русалка или змея. Гибкая с этой безумно красивой с торчащими сосками в белом лифчике черной от загара грудью, и полненьким выпяченным в мою сторону нависающим над пояском, таких же белых плавок женственным с круглым соблазнительным пупком животом!». Помню, как снова застучало, сразу мое русского моряка сердце — «Эти ее округлые полные бедра ног, колени. И, те, девичьи ляжки. Красивые, такие же ровные голени и полные икры. И маленькие мокрые в лужице морской воды с красивыми маленькими пальчиками ступни».

Она стояла передо мной в ярком корабельном освещении и желтом свете Луны и, мы, молча, смотрели друг на друга.

— «Что ты, делаешь со мной, Джейн!» — твердил обвороженный ее красотой про себя я, уже ни думая, ни о чем более, как только о ней.

Эта невысокая, точеная смуглая с тонкой гибкой, как у восточной танцовщицы талией, и крутыми бедрами ног ее фигура сводила меня с ума. Я представил, как она будет, выглядеть на горящем дневном горячем полуденном солнце. Этот чернеющий блестящий и переливающийся ее отлив загоревшей девичьей нежной кожи, я аж, замечтался, навалившись на перила защитных лееров Арабеллы. Меня охватил даже любовный, озноб и жар во всем моем теле, и зачесалось, не стану скрывать промеж моих ног в штанах. И член мой детородный тридцатилетнего моряка встал в плавках и в штанах моих.

Даже, название яхты меня, теперь взбудораживало не на шутку и заводило. Оно подходило Джейн и сочеталось с этой красивой загорелой в моих сексуальных мечтаниях полуголой русалкой. Хозяйкой этой яхты, если не считать ее двадцатисемилетнего родного брата Дэниела. Этакая с ног сшибательная капризная пиратка, капитанша нашего теперь с Дэниелом пиратского судна. Я кстати, когда-то, давно читал один рассказ о пиратах. И там как раз, так назывался пиратский корабль. Корабль капитана Блада. Да, точно вспомнил. Рассказ назывался «Одиссея капитана Блада». Автор, по-моему, Рафаель Сабатини. И она действительно командовала парадом на нашем теперь судне. Как старшая, над своим младшим братом. Но, не это главное. Главное, я понял, что Джейн была теперь моей. И брата ее я тоже, полюбил как родного. Как то все произошло быстро. Мы стали за такое вот короткое время как родственники. Думаю, и Дэниел, мгновенно прирос ко мне. Я был единственным мужчиной, да и более взрослого возраста, и нужен был Дэниелу в поддержку в их нелегком морском плавании. И как опытный уже моряк и товарищ на всякий возможный случай.

Дэниел доверился мне. Еще толком и не зная меня. Но, он мне поверил и принял меня как родного. Оставалось только остальное за самой Джейн.

Вот только Джейн, пока не принимала меня. Точнее, принимала тоже, но, побаивалась. Хотя я казалось мне, привлек ее внимание как мужчина. Я чувствовал ее откровенное ко мне расположение и одновременно недоверие. И как к иностранцу, и как к мужчине. Ее уже тянуло ко мне, но, она боялась и за себя, видимо и за своего родного брата. К тому же, она была старше его, года на два, как я узнал ранее со слов Дэниела, еще общаясь с ним во время надвигающегося на эту прекрасную коралловую бухту океанского шторма. Ей было двадцать девять, а Дэниелу двадцать семь. И он иногда подчинялся и слушал Джейн, если она была довольно настойчивой в споре с ним. Тут только, она не спорила с Дэниелом, понимая, что все же помощь моя будет очень, даже если что, кстати. Но, все же, высказывала мне свое недоверие в общении со мной и старалась сильно со мной не общаться. Только, вот теперь, что-то не так. И вскоре случиться то, что заставит ее поменять обо мне мнение и полностью открыть свою мне девичью душу.

— «Ах, Джейн! Моя, Джейн!» — твердил я как безумный про себя, не сводя с нее глаз, любуясь ей в мерцании звезд и желтом свете луны. В ярком габаритном и палубном освещении нашей яхты Арабелле.

Джейн вскинула вверх свои девичьи, такие же загорелые, почти черные руки и пальчиками их забрала в большой комок на своей милой головке, над своим остроносым миловидным чернобровым личиком в смуглом загаре, черные смоляные мокрые длинные вьющиеся как змеи по ее плечам, грудям и спине волосы. Отведя их в сторону отжимая воду, она стояла, выгнувшись в спине, и выпятив свой тот девичий в ручейках воды жаркий круглым пупком животик в мою сторону, словно, давая возможность оценить ее красоту лично мне. Красоту безудержной в любви самки и будущей матери. Она так стояла передо мной в таком потрясающем соблазнительном виде будущей моей любовницы.

На ее миловидной загоревшей смуглой до черноты девичьей головке блестели в ушах маленькие золотые кольцами сережки, ранее незамеченные мною из-за ее шикарных густых и черных как смоль волос.

Она, холодно улыбаясь, смотрела на меня, но, стояла специально, вот так передо мной, зачем, если ей я был бы безразличен?

Нет, моя милая, Джейн, я не был тебе безразличен. Теперь это точно. Я видел это в ее наигранно холодных равнодушных глазах. Девица знала себе цену. Она проверяла меня сама. Сама собой, соблазняя мокрым голым девичьим безупречно красивым телом.

Тут, на борт поднялся и брат Джейн Дэниел. Такой же загорелый красивый телом парень, и посмотрев на нас, он произнес — Не замерзли? Может, пойдем теперь вниз? Становиться к ночи прохладно.

* * *

Действительно становилось прохладно, но я не заметил стремительного ночного похолодания воздуха после шторма распаленным любовью к Джейн сердцем русского тридцатишестилетнего моряка. Было уже три часа ночи, и стоял ночной безветренный после бури штиль. Штиль и затишье в нашей песчаной лагуне этого атолла.

— Я хотел спросить у тебя, Владимир — задал мне вопрос Дэниел, отвлекая мои глаза от своей обворожительной полуголой сестренки — Ты, владеешь аквалангом?

— Да — ответил ему я — Более-менее. Был в армии на флоте в группе ремонтной аварийной группы на подводной лодке. Кое-чего в этом понимаю тоже, как и судах.

— Вот и отлично — ответил Дэниел радостно — Завтра поплаваем в аквалангах по этой лагуне. Надо проверить акваланги. Они новые, как и эта яхта. Я много плавал в разных аквалангах, но эти еще не проверенные в работе на глубинах до ста метров. Тут, думаю, есть такие глубины и даже, глубже.

Дэниел оставив нас с Джейн, словно понимая, что между нами, что-то завязывается, нырнул в дверь трюмного каютного коридора.

Я остался теперь, наедине со стоящей перед собой полуголой его сестренкой Джейн.

Мой половой возбужденный детородный орган давил в плавки. И я думал, не видно ли Джейн. Но, она все поняла без слов, и так было видно. Видно, по мне. Джейн поняла мою дикую сексуальную предрасположенность к ней и именно сейчас.

Было неловко в штанах.

— Ну, что пойдем — я сказал с заметной возбужденной дрожью в своем голосе Джейн, и осторожно, чтобы не коснуться ее голого тела и не сорваться с катушек от любви к ней, мимо нее, пройдя, спустился, тоже следом за Дэниелом к каютам яхты. Она, взяв с поручней ограждения ранее брошенный свой тот длинный домашний халат, молча, проводила меня долгим завораживающим взглядом черных, как сама ночь глаз, словно, насмехаясь над моей нерешительностью, как над мальчишкой. И вправду, что со мной? Мне было, как-то не по себе. Джейн удалось произвести на меня губительное впечатление своей обворожительной загоревшей девичьей фигурой. А, я не решился сейчас. Не решился, как мужчина коснуться ее.

Раньше такого со мной не было. Помню, я смело обжимал любую в портовых барах девку. И даже, такую же порой молодую, как и Джейн проститутку. Но, то были проститутки, а тут совсем другое.

Мое сердце стучало как ненормальное в моей груди, и я дышал тоже, как ненормальный и она видела это. Это было заметно. Это нельзя было скрыть. Скрыть даже то, что выпирало у меня в штанах, так и надетых на голое тело. Думаю, она видела это и все понимала, как это понимала жаждущая любви настоящая самка.

Я спустился вниз и прошел, снова в главную яхты каюту. Там был Дэниел и гремел бутылками и посудой. Он сам накрывал на стол.

— Проходи, Владимир — произнес громко он — Садись, туда — он указал, теперь на кожаный стоящий, чуть поодаль от столика и кресел диван. И я сел, на него глядя, как Дэниел ловко управляется один с посудой и едой. Он глотнул своей недопитой еще в стеклянном стакане Текилы и кромсал ножом тунца, и какую-то приправу к нему. Прямо в большой керамической белой тарелке. Дэниел шустро орудовал ножом и вилкой, разрезая то, что надо было разрезать, и раскладывал по тарелкам. У меня защекотало внутри в животе от изобилия пищи и деликатесов. Такого я не пробовал даже в портовых кабаках. Было много разных фруктов и море продуктов.

Джейн спустилась следом за нами и в ее каюте заиграла музыка. Все, тот же «Мotley Crue» в кассетном магнитофоне. Яхта задрожала от рок-музыки и загудела переборками кают.

Дэниел посмотрел на меня, как я посмотрел в сторону трюмного яхты коридора, туда, где загудела рок-музыка.

— Она постоянно так делает — сказал, глядя на меня он — Дурачится сестренка. Кровь горячая играет в ней, индейская. Хочет привлечь твое внимание. Я вижу, ты приглянулся ей.

— Ну, дак, она совсем уже взрослая — произнес я ему — Пора замуж.

— Да, уж — ответил он подталкивая мне тарелку с резаным тунцом.

— Дэниел — произнес я, пробуя то, что было на тарелке в соусе и приправе — Слушай, очень вкусно!

— Ты, наверное, до того как отправился в океан работал поваром — спросил я, почему-то, почти не думая от голода у Дэниела.

— Угадал, Владимир — ответил, засмеявшись Дэниел — Раньше мне приходилось работать тоже везде и даже поваром. С четырнадцати лет.

— Так значит, у тебя Дэниел жизнь, тоже не совсем была маковой — отпарировал ему я.

— Ну, да — он ответил снова — Я Владимир по профессии археолог, но приходилось в студенческие годы подрабатывать, то там, то там. Ну, там на всякие карманные расходы. Да, и деньги на колледж нужны были мне, как и Джейн. Она тоже работала.

— Работала? — спросил я — Тоже на колледж?

— Нет для себя и для меня — он снова ответил, занимаясь своим поварским у столика делом — Она стюардесса по профессии. Вот уже три года, пока из-за травли связанной с рейсом 556 не потеряла работу.

— Рейс 556? — спросил, пока не понимая про, что Дэниела я.

— Рейс Боинга нашего отца — пояснил Дэниел — Рейс самолета пропавшего в океане, которым командовал мой с Джейн отец. Она помогала мне деньгами во время моей учебы. Одним словом сестренка, любящая своего братишку. Дэниел засмеялся.

— Значит, Джейн работала в компании своего отца? — спросил, снова я у Дэниела.

— Да, работала — ответил он — Джейн работала в той же компании, что и наш отец до поры до времени, пока не случилось это.

— Вообще-то, мы не коренные Американцы мы из Южной Америки — сказал Дэниел — Из Панамы.

— Я это и так, понял — произнес я — По вашему загару и цвету кожи. Южноамериканская горячая кровь — и заулыбался.

— Да. Мы с отцом переехали, пока была жива мама в Штаты в Сан-Франциско. Отец стал работать в этой компании по приглашению, как отличник пилот, сразу после армии. Такое редко бывает, но, у отца были заслуги в ВВС и его перевели. Вот мы и переехали. Мы были, тогда еще малолетками. Джейн было пятнадцать. И мне тринадцать лет. Потом стало сложнее с работой, как у мамы, так и у отца. Мама умерла от рака, и отец нянчил нас обоих. Вот пока, мы не достигли этого возраста. И вот и его не стало — Дэниел замолчал и уставился в тарелку с резаным тунцом. И поставил на банкетный столик, снова фрукты и вино. Тоже, что пила Джейн, разлив его по большим стеклянным бокалам.

— Знаешь — вдруг он поменял тему — Тунец рыба не плохая. Если уметь ее приготовить. К коньяку или вину белому подойдет. Как насчет белого вина Владимир?

Я, молча, смакуя в стеклянном бокале белое вино, глотал слюнки от вида, почти готовой еды, покачал одобрительно Дэниелу головой. Я просто, хотел жутко есть. Да, и вина теперь хотелось тоже. Дэниел открыл один иллюминатор в главной каюте, чтобы был воздух свежее. Сразу запахло ночным бризом со стороны океана.

Теперь была моя очередь о себе, но тут появилась Джейн. Она уже была одета в длинный, шелковый халат, почти до самого пола, и подпоясанный тугим поясом в гибкой ее девичьей талии. Она скрыла под ним всю свою соблазнительную девичью демонстрационную мне наготу, подразнив сексуальные эмоции русского моряка, сверкнув на мгновение голыми в полураспахнутом подоле халата загорелыми почти черными коленками.

Мы с Дэниелом переглянулись друг на друга, молча и, посмотрели в ее сторону.

— Ладно, вы тут гуляйте мальчики — она как-то это произнесла уже более миролюбиво, глядя, как мы собираемся, далее беседовать и сидеть всю ночь. Попивая спиртное с фруктами и прочими деликатесами, какие раскопал на яхте Дэниел — И не вздумайте бузить, а то я вас обоих разгоню по каютам — Джейн зевнула — Ну, пока мальчишки, я хочу спать. И она, снова, сверкну в чернотой своих девичьих глаз, посмотрела на меня иным уже более ласковым взглядом. И тут же повернувшись, выпорхнула в коридор между каютами. Я проводил свою божественную красавицу томным ласковым любовным взглядом, и она не могла заметить этого.

— Я вижу, тут у вас богатый выбор спиртного — поинтересовался так к разговору я, сменив, теперь тему — А, не рано вам еще таким молодым это баловство спиртным?

— Мы здесь одни в океане — ответил на это Дэниел — И делаем, что хотим, Владимир. Пейте и налегайте на еду. Джейн ушла спать и кормить нас сегодня не собирается. Она была не в настроении. И ничего не хотела делать, кроме купания в ночной лагуне. Обычно она меня как кухарка пичкает по три раза в день, но, сегодня ей захотелось спать — он посмотрел на меня таким взглядом, будто понимал, что я запал на его сестренку и произнес — Вообще у нас в Америке со спиртным все обстоит, более демократично, чем, наверное, у вас в России. Я так понимаю?

— Правильно, понимаешь, Дэниел — ответил я, видя его выражение глаз — У нас это вообще, жестоко пресекалось в свое время. Это теперь, каждый делает, как хочет и не смотрит на возраст. Демократия, будь она не ладна.

Мы, похоже, сейчас думали об одном и том же, но, говорили о другом.

Дэниел замолчал, будто, думая о чем-то. Потом произнес — Знаешь, Владимир — он посмотрел мне в глаза — Ты ей точно понравился. Я знаю — он, не отрываясь, смотрел на меня, держа стакан с Джином в руке. И, похоже, от тебя у сестренки срывает крышу. Я хорошо знаю свою сестренку Джейн. Она ни к кому так себя не показывала. Вот так открыто и вызывающе. Он пригласил меня к готовому столу, и я сел, снова с дивана в кожаное кресло напротив Дэниела.

— Джейн заметно переменилась с момента ночного купания — Дэниел продолжил.

— Я это понял, Дэниел — ответил Дэниэлу я — Она мне безумно понравилась, как женщина. Это между нами мужиками.

— Да, я понимаю, Владимир — ответил, улыбнувшись Дэниел — Я не буду протестовать, если у вас, что-то здесь завяжется. Джейн девочка уже взрослая практически, как и я. И уже сама отвечает в личных отношениях за себя. Так, что… если, что, то помогу, скажу, что ты от нее без ума — и тут же снова Дэниел спросил — Ну, так, что завтра поплаваем в аквалангах по лагуне Владимир?

— Да, поплаваем — довольный ответом Дэниела и более радушным взглядом Джейн согласился с охотой я — Обязательно, если надо поплаваем Дэниел.

Музыка в каюте красотки Джейн затихла, как и она сама, пообещав, идти спать, стреляя на меня совратительно черными убийственными девичьими глазками.

Я вкраце под бутылочку белого вина с тунцом на пару с Дэниелом изложил историю своей русского моряка жизни. Тоже своего детства и всей жизни. Начиная, чуть ли не с момента рождения в 1967 по теперешний 2006 год. Чем произвел недвусмысленное впечатление на теперешнего моего молодого морского коллегу. Мы так просидели, чуть не до утра, стараясь не особо громко шуметь. И потом Дэниел, проводил меня в отдельную уже мою каюту. Добротную скажу, как и все на Арабелле, каюту, обставленную необходимой такой же добротной встроенной полированной не дешевой мебелью, сказав, что до этого тут жил некий мистер Смит, который, плавал, когда-то на этой яхте со своими девочками и женой. Вот и кают тут на яхте аж девять, с постелями и всем таким. Есть и камбуз кухонный и туалеты, аж три. И есть две душевые. В целом яхта не такая уж маленькая, как может показаться на первый взгляд с внешности. Мы, шатаясь от выпитого, и уже обнявшись, почти, как братья провели экскурсию по трюму Арабеллы, стараясь тихо, чтобы не разбудить сестренку Дэниела Джейн, осели в моей теперь, выделенной мне на время плавания Дэниелом и Джейн каюте. Разводя пьяный разговор о предстоящем плавании и о сестренке Дэниела Джейн.

Потом Дэниел ушел к себе, а я уснул в наступившей тишине, под шум бьющейся о корпус Арабеллы морской соленой в ночной коралловой песчаной бухте атолла воды. И звон о графин пустого стеклянного стакана на теперь моем в моей, теперь каюте, прикроватном столике. Я был пьян, как и Дэниел. Но, был счастлив своим чудесным спасением. Новым другом и моим спасителем Дэниелом. И особенно его сногсшибательной его сестренкой красавицей Джейн. Приближалось новое Тихоокеанское тропическое теплое утро моего чудесного спасения и знакомства с двумя молодыми, и очень интересными, загорелыми до угольной черноты спасшими меня американцами.

* * *

Джейн в своем, почти обнаженном первозданном виде, снова стояла на верхней палубе Арабеллы. В лучах восходящего солнца, снова, почти голая и черная от загара как некая водная змея или морская русалка, забравшаяся на борт нашей яхты.

Было 19 июля и девять двадцать утра.

Она, снова приняла освежительный утренний душ. Сбросив с себя все до купальника, стояла у правого борта, напротив длинной палубной иллюминаторной надстройки, напротив мачты яхты, выгнувшись в спине и подставляя свой девичий красивый пупком животик восходящему солнцу и прикрыв кистью правой руки свои убийственной красоты черные как у цыганки глаза, смотрела, куда-то вдаль в сторону открытого океана. Она, снова забрала свои длинные вьющиеся змеями густые черные как смоль волосы в тугой пучок на миловидной головке под золоченую большую булавку. И я, поднявшись на палубу вместе с Дэниелом оценил красоту этой прелестной нимфы, видя, снова ее еще и тоненькую девичью шею над крутым скосом ее женственных, загорелых до черноты плечей. Блестящие в ее миленьких девичьих ушах, на восходящем утреннем солнце золотом маленькие круглые колечками сережки. Ее гибкую красивую узкую спину. И, конечно же, опять ее крутобедрые овалами прелестные девичьи, такие же черные от загара, как и все Джейн, тело вплоть до самых голых аккуратных ступней ноги.

Я рассмотрел ее полуобнаженные ягодицы прелестной девичьей упругой попки в тугих стянутых тугим пояском на бедрах ног белых плавках. То, что не увидел тогда ночью, теперь мог увидеть утром.

Джейн держалась левой девичьей рукой, за леера бортового яхты ограждения.

Дэниел, поднявшись на палубу, выключил весь наверху свет и проследовал к ней, и она как старшая сестра, поцеловала младшего своего брат в щеку, и Дэниел ее тоже, поцеловал, как младший брат и как это было вообще повсеместно, принято у них американцев. Он быстро спустился в другой отсек на носу яхты, и исчез на какое-то время там, оставив меня наедине с моей мною возлюбленной Джейн на палубе Арабеллы.

Она стояла, по-прежнему ко мне спиной, словно, ждала моего приближения. И я тихо и быстро подошел к ней, прислонившись мужской своей русского моряка грудью, к ее оголенной загорелой до черноты девичьей спине. Спине молодой двадцатидевятилетней американке. Я почувствовал, как Джейн слегка вздрогнула, но, не пошевелилась. Она ждала этого. Ждала меня, и это точно. Ждала, что я это сделаю. Я положил свои руки на ее выпяченный яркому утреннему набирающему жар тропическому солнцу девичий живот и прижал к себе. Она задышала тяжело, и я это почувствовал, но не пошевелилась.

Я вдохнул ее запах тела. Девичьего молодого безумно красивого тела. Запах сексуальной дикой до любовных страстей сучки.

— Вы мне сказали, тогда в главной каюте, что я вам нравлюсь — произнесла, не поворачиваясь ко мне своим миленьким личиком, красавица Джейн. Она, почему-то обращалась, по-прежнему со мной на вы. В отличие от Дэниела, она, по-прежнему побаивалась меня и была далеко неравнодушной. Это двойственное девичье чувство, было пока, преградой нашего близкого общения и вот… — Да — произнес полушепотом, почти ей в правое ухо с золотой колечком сережкой я.

— Обнимите меня — вдруг, произнесла Джейн, и чуть подалась, выгибаясь спиной назад ко мне.

Я положил свою голову ей на голое нежное черное от загара плечо. Джейн отбросила свою миленькую с забранными в пучок длинными вьющимися змеями волосами назад, прислонившись к моей небритой мужской щеке своей девичьей черненькой щекой.

— Не правда ли, красивый рассвет — снова произнесла моя Джейн.

— О, да! — произнес, помню я, обжимая теперь доступную мне латиноамериканку красавицу.

Она, затерлась, как кошка, тяжело дыша, только не мурлыкая, о мою голову, а я провел своими мужскими жадными, теперь до девичьих прелестей руками по ее гибкому изящному, словно выструганному из черного дерева телу. Вниз по ее узкой спине и гибкой, как у восточной танцовщицы талии, до ее крутых загоревших девичьих бедер. Провел по ее шелковым белым туго натянутым на ляжки и лобок плавкам. Массируя пальцами ее Джейн прелестные девичьи ноги. Я почувствовал, аромат женской нежной загоревшей до угольной черноты кожи. Как задышала жаром любви ее стянутая плотно лямками белого шелкового лифчика полная страстная девичья грудь.

Она опустила свои девичьи прелестные загорелые черные руки вниз и назад и пальцами и кистями, притянув сильнее за брюки меня к себе. Я уже был по нормальному, теперь одет и был в нижнем белье и в своей постиранной свежей высушено родной одежде.

Перед выходом на верхнюю палубу, когда я проснулся, она висела аккуратно на спинке стула в моей выделенной ночью Дэниелом, лично после нашей тихой гулянки каюте. Это теперь была моя личная, как и у всех своя каюта. Дэниел сказал, что ночью заходила Джейн и повесила все белье, вплоть до моих плавок мне на стул. Ее каюта была напротив моей и рядом с каютой Дэниела. Она, очень тихо войдя, повесила это мое нательное русского моряка белье на стул в моей каюте.

— «Моя красавица, Джейн!» — думал я, лаская ее своими дрожащими от прикосновений к ее телу руками — «Какая же ты, наверное, в любви неуправляемая сучка! Интересно долго она стояла у моей постели, пока я, раскинувшись на ней, пьяный спал? Наверное, любовалась русским пьяным в матину моряком?».

— Моя, Джейн! — произнес я, обнимая ее, прижавшись к ней, и целовал в ее загоревшую черную, почти как уголь нежную девичью шею. Она глубоко и тяжко дышала и прижималась спиной ко мне. Я водил руками по ее ляжкам и бедрам ног. И, осмелев, положил одну руку на ее подтянутый шелковыми белыми узкими до некуда, плавками под живот волосатый девичий лобок. Ощутил пальцами своей мужской руки ниже его девичье жаркое до любви влагалище. Пальцами, прижав его окаймленные черной полоской четко ощутимые половые губы. Пальцами я надавил на него, и она простонала.

Помню, как колотилось мое сердце, вновь, как ненормальное. Джейн застонала тихо, закрыв свои очаровательные черные как ночь глаза. Она, тоже коснулась опущенной вниз рукой моего торчащего и возбужденного мужского достоинства. Которое, снова, выпирало из штанов, и готово было, броситься, теперь в бой к постельным подвигам.

— Бог, мой! — простонал ей в ухо я, и она ответила — Любимый! Мой любимый!

Все, что дальше происходило между нами, происходило, молча, как договорившись. Мы стояли, прижимаясь любовно, друг к другу, ощущая любовный жар каждого, и дышали, как ненормальные, но молча, испытывая дикую страсть, друг к другу.

— Джейн! Моя милая, Джейн! — я произносил, и негодовал от счастья сейчас, что смог ее коснуться.

Это была действительно любовь. Любовь с первого взгляда. Я ощутил ее ко мне любовь. Я ощутил, сколько в Джейн сейчас было любви. Она нуждалась просто в любви. И она была не против.

Она схватила своими руками мои руки и держала их раскрытыми ладонями так на своих бедрах и лобке, пальцами. Глубже проталкивая через плавки внутрь влагалища. Потом одну мою руку положила себе на трепещущую в жарком любовном дыхании девичью грудь. И я почувствовал торчащие ее большие груди от дикого возбуждения соски. Под лифчиком они выпирали наружу и ее девичья грудь, словно стала твердой и упругой. Джейн показывала мне, что хочет большего. Показывала своим дыханием и стоном. Она терлась как в неуемной ласке кошка о мою небритую как наждак в щетине щеку своей девичьей щекой. Возможно, все это, пошло бы и дальше, но…

В этот момент Дэниел вылез из носового с водолазным оборудованием отсека яхты с двумя гидрокостюмами масками, ластами и баллонами.

— С трудом запустил один из фильтров — сказал громко, он, глядя на нас обнявшихся. Он не был удивлен, как ни странно. Он, даже вид сделал, как будто, ничего не видел, как будто, так и надо.

— Привет голубки — сказал, улыбаясь, как, между прочим, он — Кто-то вчера обещал поплавать со мной по дну этой красивой лагуны.

Мы оба резко повернулись напуганные Дэниелом в его сторону.

* * *

Дэниел поднес два акваланга и гидрокостюма к нам стоящим и обнявшимся и не скрывающим своих друг к другу взаимных интересов.

— Ну, как готов? — произнес Дэниел мне.

— Да — ответил я — Я же обещал.

Джейн недовольно глянув на брата, быстро отошла, молча, освободившись от моих объятий, чуть в сторону, а я присел, рассматривая восемнадцатилитровые баллоны акваланга.

— Это те самые, новые акваланги? — спросил я у Дэниела.

— Да — произнес он, искоса поглядывая на сестренку Джейн, и улыбаясь ее смущению. Я видел, та даже злобно и осуждающе на него поглядывала, сверкая из-под вздернутых черных своих бровей черными, как ночь глазами, но молчала, отвернувшись на океан.

— Я тоже, делал вид, как ни в чем, ни бывало, только расспрашивал Дэниела о новых аквалангах.

— Есть еще литров на двадцать четыре — произнес Дэниел — Вот надо опробовать их на глубине. Опробовать оба.

— А, для Джейн? — я вдруг сам, как-то спросил — Есть акваланг?

— Она теперь, зыркнула на меня цыганским умопомрачительным взглядом и снова отвернулась в сторону. О чем, она сейчас думала мне неведомо.

— Здесь есть для нас всех — сказал Дэниел — Я предусмотрел все это. Даже есть компрессор для накачки смеси из сжатого воздуха и гелия. Запасные для длительного погружения баллоны. Джейн, тоже будет с нами нырять, если придется.

— Здорово — произнес я, осматривая шланги и ремни акваланга — Нус, приступим! — восторженно радуясь возможности понырять в искрящейся на утреннем солнце лагуне.

Я быстро натянул на себя гидрокостюм из прочной прорезиненной ткани синего, как и вода лагуны цвета. Застегнув его спереди от пояса до самого горла. И застегнул на воротнике замок. Дэниел одел черный с красными вставками на руках и ногах костюм. Застегнув его также, на замок на воротнике, и Джейн вдруг, подошла и помогла ему расправить, кое-где загнувшиеся части.

Она посматривала любовным взором черных своих убийственных глаз на меня через его плечо. Потом, вдруг быстро, подошла ко мне и впилась губами в мои губы, обняв меня прямо на его глазах. Дэниел удивленный, посмотрел то на меня, то на свою свихнувшуюся, теперь от неудержимой любви старшую сестренку. Он смотрел довольный на нас, держа баллоны в руках.

— Ну, хватит, Джейн — произнес, Дэниел, поправляя наручные подводные часы и свинцовый пояс — Помоги лучше с этим.

А Джейн, словно не слышала его, прижавшись полной шикарной возбужденной девичьей полуголой в белом лифчике купальника загорелой до черноты грудью и пупком голого живота к моему в акваланге животу.

Она целовала меня, как ненормальная на виду у своего родного брата.

— Джейн — сказал, снова Дэниел, качая удивленно и довольно черноволосой мальчишеской головой — Ну, хватит сестренка. Помоги мне.

Джейн, наконец-то оторвалась от моих губ и, посмотрев любовно многообещающе в мои очумевшие от ее теперешнего поступка глаза, снова подошла к брату. Словно, расписавшись официально при свидетелях со мной и уже с довольным видом и настроением, она помогла ему надеть баллоны с кислородной смесью и гелием для глубоких погружений.

 

Акулы коралловой бухты

Было десять утра, когда мы уходили вместе с Дэниелом в стремительное погружение. Разгоняя своим неуместным, наверное, здесь присутствием местных коралловых рыб, мы заплыли до середины лагуны, и чуть не касаясь дна, обнаружили ее самое глубокое место. Это было то, что надо.

Джейн осталась на яхте и занялась готовкой нам после всплытия дневного обеда. И вся в этих святых женских обязанностях хозяйки яхты, исчезла внутри Арабеллы, строя мне глазки. И ни сколько не стесняясь родного брата Дэниела, пока мы были на верхней палубе до самого погружения.

Как рассказал мне сам Дэниел с глазу на глаз, Джейн была отменной аквалангисткой, даже лучше его Дэниела. Это сейчас она как женщина приступила к поварским обязанностям, что и делала всегда в заботах о родном своем брате. Иногда Дэниел и сам баловал сестренку, чем-нибудь из своей кулинарии. Он тоже, хорошо умел готовить, что и делал довольно тоже часто. В отличие от меня морского бродяги. Я вообще, не занимался ничем таким, вроде готовки и не учился этому. Жил по ресторанам и барам на пристанях портов и далеко от них, ни куда не уходил до следующего плавания.

Так вот Джейн, очень хорошо плавала, как русалка и по-разному. В разных стилях. Я это заметил в момент того ночного купания. Как она не хуже Дэниела подныривала под него и дергала его также за ноги. И с аквалангом умела отлично обращаться. У нее дома был разряд как раз по спортивному плаванию и нырянию. Кроме того, она легко погружалась на большие глубины. Это была ее тренировка, как аквалангистки в спортивной команде женщин по дайвингу. Она шустро и умело поправила гидрокостюм Дэниелу перед нашим с ним погружением. Мне предстояло в скором будущем увидеть ее те способности умелой дайвингистки на личном примере в паре, когда придет наше с ней время нырять в океанскую бездну. А, пока, она не лезла, и не мешал Дэниелу заниматься своей работой, и, включив кассетный магнитофон, занялась уборкой и кухней на камбузе Арабеллы.

Дэниел хотел проверить мои способности, как русского моряка в условиях моря. Что я не хуже плаваю, и тем более с аквалангом. Я ему был нужен не меньше, чем Джейн. И роль Джейн как дайвингистки со стажем, пока отошла на задний план и Джейн была не против. Она вообще, была теперь, ничего не против, при случайном появлении меня на этой яхте. Моя девочка Джейн. Моя, безумной красоты мулаточка, полукровочка. Я не на минуту, не переставая, думал о ней и сейчас под водой у самого дна лагуны.

Кругом были одни только кораллы и песок, как сахар, серебрящийся от солнца на дне мелководной лагуны. Совсем не так как на глубине.

Дэниел показал мне правой рукой, что он будет первым, кто опуститься на самое дно, проверив на давление и работоспособность акваланг. Я качнул в ответ одобрительно головой и он, оторвавшись от меня, и светя впереди себя фонариком, пошел как подводная лодка на погружение.

Я остался ждать Дэниела на краю обширной чаши уходящей обрывистой стенкой вглубь лагуны. Максимальная глубина здесь должна не превышать ста метров, но, может быть и более.

Я посмотрел на подводные герметичные часы и засек время, рассчитанное на погружение. Если будет, что-то не так и выйдет время, как условленно мы обговорили с Дэниелом еще на яхте. Джейн к нашей работе подключать пока не стали, она ушла на кухню и, включив снова, там внизу на всю катушку в кассетном магнитофоне рок-музыку, принялась варить, что-то там, на обед, но то, что и спасет мне вскоре жизнь.

Дэниел, хотел проверить новый свой акваланг, как и мой на глубине. Мы должны были идти по очереди на погружение и сигналить при всплытии фонариками.

В целом я понимал наша задача не особо сложная, спуститься на дно, самое глубокое дно здешней песчаной лагуны. Моя задача помочь Дэниелу на месте и сопровождать его до глубоководного погружения. Но, на самом деле не так все просто и безопасно. В случае нарушения установленного на погружение времени нужно было действовать немедленно и решительно. Это я знал и сам как в прошлом водолаз аварийной группы военной подводной лодки. Океан опасен, даже здесь в самой, казалось бы безопасной песчаной и коралловой лагуне, отрезанной высоким барьером прочных рифов от самого океана. Любое промедление грозило смертью аквалангисту. Тут и кессонная эмболия. И просто сама даже глубина и давление внутри толщи воды.

Человек мог, даже потеряться на незначительном пятачке территории дна, и порой требовалось много времени, чтобы его найти, а это тоже, равноценно смерти для потерпевшего. Еще случаются приливы и отливы, и особенно опасны подводные течения на разных глубинах, вплоть до километровых.

Человека может, унести заживо сильным течением бог знает куда, и его можно было не найти совсем. Кроме этого полно хищных и ядовитых рыб, и моллюсков, которые стоило нечаянно, случайно задеть. И яд, мог убить за считанные секунды, вызвав паралич сердечной мышцы.

Все это было надо знать, и я проинструктировал в свою очередь Дэниела на внимательность. Он был отличный парень и хороший ученик, и я не волновался особо за него. Все шло по плану, и как надо.

Джейн ждала нас наверху на самой Арабелле за готовкой обеда, на кухонном камбузе, я в это время у обрыва стометровой впадины глубокой лагуны. И смотрел на время, и в толщу синей уходящей в глубину воды. Я глубоко дышал и пускал отработанные пузыри углекислоты в воду и вокруг меня кружились маленькие рыбки, глотая их. Они мелькали перед моей маской черно-синего в воде акваланга. Я крутил осторожно по сторонам головой. И заметил одну акулу.

Это была серая рифовая акула. Она патрулировала в одиночку свой участок рифа. Возможно, она пришлая из океана, но скорее она жительница самой лагуны и окрестностей, внешних рифа.

Я сидел тихо и не шевелился, поглядывая на подводные часы. Сверяя время. И надо было по времени возвращаться уже назад. Мой акваланг был мало заметен в воде и сливался с самой водой и дном лагуны. Эта акула могла быть здесь и не одна. Обычно эти острозубые пташки стараются охотиться на черепах или местную рифовую живность, но, не побрезгуют и чем-нибудь, покрупнее, к примеру, человеком. Сами акулы не большие, но жутко быстрые и шустрые. И довольно часто стайные. Вот это меня и настораживало. Надо было сворачивать деятельность в целях безопасности. И уходить домой из опасной воды. Надо было дождаться Дэниела.

Вдруг снизу мигнул светом фонарик Дэниела. Он, подымался к поверхности осторожно, как я его учил. Да, он и сам это знал, так, как нырял неоднократно с аквалангом. Вскоре он показался среди толщи воды в своем черном акваланге. Он медленно шел вверх и прямо ко мне. Я тоже мигнул ему фонариком, чтобы он точнее знал, где я.

Акул становилось больше. Дэниел уже поднялся с глубины и показал рукой идти наверх. Он тоже понял, что мое погружение откладывается, и я покачал головой в знак понимания, и мы осторожно начали продвигаться в сторону яхты. Над самым дном, медленно и спокойно не нервируя акул, которые стали кружить по всей лагуне и вокруг нас.

Надо было делать ноги из воды.

А мне надо было спасать Дэниела. О себе, я как-то сейчас не думал. Наверно в этот момент проявились гены русского человека. Русского подводника моряка. И я, держа его за свинцовый балластный пояс, гнал впереди себя над дном лагуны.

Акулы кружились вокруг нас, все ближе приближаясь к нам.

Яхта была уже над нами, и надо было подыматься наверх, что мы и начали делать. А стая акул закружила над дном под нами. И это было,

самое, сейчас опасное для аквалангиста. Они могли стремительно атаковать стаей при подъеме.

Я показал Дэниелу жестами рук вверх, и он устремился на подъем. А, я опустился в самую стаю акул, которые кружились уже под нами. Они видимо растерялись такому вторжению сверху и шарахнулись в стороны. Это был шанс и для меня и Дэниела. Я кружился вокруг вертикально, медленно загребая ластами в стае серых хищниц, которые, вскоре снова вернулись на охотничью карусель.

Одна шоркнулась об меня своим рыбьим боком, сильно толкнув к своей мимо проплывающей соседке. И та сделала попытку укусить меня. Но, я ударил хищницу подводным фонариком по голове. И та отскочила в сторону.

Я почувствовал силу той толкнувшей меня хищницы на своем боку. Ее как наждак шкуру на своем теле. Прямо через акваланг меня обожгло трением жесткой чешуи акулы. Другие акулы меня, почему-то, пока не трогали. Но это пока. Пока не распробовали.

Мне надо было выбираться как-то из этой дикой оголтелой стаи морских острозубых хищниц самому. Хотя шанс попасть в акульи зубы более вероятным в отличие от всплывшего к трапу яхты Дэниелу.

Но, я не мог, ни как решиться на подъем, продолжая вертеться в гуще увеличивающегося числа серых рифовых акул.

Вдруг неожиданно и, наверное, на мое счастье они все как одна ломанулись в одну сторону всей толпой, наверное, увидели морскую черепаху, или еще что-то знакомое и съедобное, привлекшее их акулий аппетит. Я, не теряя драгоценного времени начал быстрый подъем к яхте.

Я быстро вынырнул и, не снимая ласты, полез, срываясь с лестницы на Арабеллу. Надо было уносить скорее ноги из воды. Баллоны стягивали меня вниз, а ласты соскальзывали со ступенек лестницы.

Дэниел с испуганными глазами протянул мне руки и выдернул на палубу с опущенной в воду лестницы. Прямо с баллонами я упал на спину под их тяжестью и, выплюнув мундштук дыхательного шланга, я снял маску. И расхохотался громко, как ненормальный, расстегивая на своей груди замок гидрокостюма. Я смотрел в напуганные, и теперь растерянные глаза Дэниела и хохотал, чудом спасшись от смерти.

Тут ко мне подскочила и Джейн вся перепуганная. В своем, том опять коротеньком домашнем халатике, она вылетела из каютного трюма, теряя по дороге свои мягкие домашние тапочки. Она упала на колени прямо ко мне. И легла на грудь, и я обнял ее.

Джейн запричитала — Живой! Живой!

И приподнялась оперевшись по сторонам руками. Над моей грудью, выгнувшись в гибкой спине, как дикая кошка. И посмотрела на меня полными любви в слезах черными красивыми глазами. Кроме любви и слез в глазах Джейн ничего больше не было. Она сделала это совершенно, не смотря на своего брата Дэниела. Хотя того этакое поведение своей сестренки Джейн уже не удивляло.

Но, я был по-настоящему ошарашен.

— Девочка, моя. Да, куда ж я от тебя, теперь денусь — сказал, я ей, немного успокоившись — Разве я тебя, теперь оставлю. Вы мне оба стали как родные.

Она не на шутку напугалась, когда из воды выскочил первым, как ужаленный ее брат Дэниел. Сбросив баллоны и ласты с маской, прямо в гидрокостюме. Он бросился вниз в трюм к каютам.

Он, крикнул — Акулы! Владимир! — и кинулся на кухню, как мне, он потом рассказывал. Там, чуть дальше, за углом главной каюты в конце коридора, где был на круизной яхте душ и технические комнаты. Слева, и, оттолкнув свою сестренку Джейн в сторону, чем не слабо ее перепугал. Схватил первую попавшуюся кастрюлю с варенным мясным консервированным супом, который варила, да не доварила Джейн, и вылил далеко по носу Арабеллы.

— Так вот, куда ломанулись рифовые акулы — проговорил я — Ты накормил их супом Джейн! — я разразился приступом дикого смеха с новой силой — Что было хоть за блюдо Джейн? — я, не унимаясь сквозь смех, спросил ее.

Джейн, встав с лежащего меня на свои колени, с заплаканными черными красивыми, но уже злобными глазами, посмотрела на своего, теперь, тоже смеющегося до коликов в животе брата. И на смеющегося дергающегося от смеха в судорогах меня. Как на сошедших с ума двух идиотов.

Она, смущенная нашим идиотским над ней смехом, вспыхнув бешенством, ударила меня в грудь обеими руками, сжав свои загорелые маленькие прелестные девичьи пальчики в кулачки. С дикой яростью разгоряченной несправедливой обиды латиноамериканки Джейн крикнула — Дурак! Ты, напугал меня, дурак!

Больно потом шлепнула мне по щеке ладонью своей руки и соскочила на ноги. Она, оттолкнув к бортовым леерным перилам ограждения с дороги Дэниела, крикнула ему в лицо — Ты, тоже дурак!

Потом, добежав босиком к палубной иллюминаторной надстройке до спуска в трюм к лестнице, подбирая по пути свои потерянные тапочки. Еще раз, резко повернувшись в слезах, выкрикнула — Какие вы все мужики дураки!

И убежала, рыдая, вниз в свою каюту.

Недоверие, и какие-либо по отношению ко мне с ее стороны сомнения были окончательно сняты. Я все понял, Джейн любила меня до полной одури. И это тому было ярким подтверждением.

— «Бедняжка ты моя Джейн! Ты, переживала за меня, за нас обоих!» — перестав дико смеяться, подумал я, снимая с себя баллоны акваланга. Я стащил с себя гидрокостюм и отдал его Дэниелу.

— Надо ее утихомирить — сказал Дэниел, тоже успокоившись от дикого неконтролируемого смеха — Она, моя сестра, девица с норовом. Надо сделать

так, чтобы суп был вылит не за зря. Долго будет дуться.

— Я, уже знаю — ответил я ему. И пошел, вниз яхты к каюте Джейн.

 

Моя обворожительная Джейн

Я был практически целиком голым, босиком и в одних только плавках спускаясь к каюте Джейн.

Там было тихо. Я постучался в дверь ее каюты. Дверь была не заперта. И открылась. Я вошел осторожно внутрь, переступив через маленький порог ее девичьей каюты. Уставленной встроенной, как и все каюты на яхте шкафами со сдвижными дверками из красного дерева или пластика. У кровати в углу ее каюты у самой стены борта и переборки стоял прикроватный столик. На нем, как и везде стоял ночник светильник, графин с водой, фрукты, бокал с красным вином и ее Джейн кассетный магнитофон.

И я сразу же увидел Джейн.

Она соскочила со своей постели и, повернувшись ко мне спиной, встала к оконному открытому иллюминатору лицом. Сложив свои красивые руки, кулачками сжав, на тяжело дышащей от любовного возбуждения жаром пышущей загорелой до черноты нежной груди, задрожала всем своим девичьим под халатиком телом. Она так долго держала планку неприступности и рокового женского соблазна, проверяя меня как мужчину, что сама, попалась на эту же свою уловку и сорвалась.

Женщины!

Джейн, еще с первого взгляда положила на меня глаз. Это было видно не вооруженным глазом. Еще там, тогда на верхней палубе первый раз, когда при сильной качке, поймал я ее за локоток, было все ясно. Это ее слово — Не более, после слова — Спасибо, лишь намек на дальнейшие в скором будущем близкие отношения.

— «Джейн! Джейн! Ты созрела как женщина — думал самоуверенно уже я — «И тебе уже нужен мужчина. Такой как я. И ты выбрала меня, почти сразу, как только мы познакомились».

Этот испуг и нервный срыв сказал о многом. И это понял и я, и ее братишка Дэниел.

— Я не разрешала входить! — нервно произнесла громко Джейн — Уходи!

Я стоял, заступив за порог каюты, и смотрел на мою любимую Джейн.

— Посмотри на меня, Джейн — тихо произнес я.

— Уходи, прошу тебя, Владимир! — она громко снова повторила, а я знал, что не надо отступать, как тогда на палубе. Сейчас самое время.

— Джейн — повторил я — Я пришел к тебе, моя милая Джейн.

— Не стой, уходи — она уже тише произнесла — Прошу тебя, Владимир.

Уходи. Не мучай меня.

— Прости меня, Джейн — тихо и как можно только ласково произнес я — Я не хотел тебя, хоть как-то обидеть, любовь моя.

— Но, все, же обидел — произнесла с глубоким сексуальным вздохом Джейн.

Я тогда, подошел к ней и обнял ее. Она, было, дернулась в моих объятьях пытаясь вырваться. Но, потом притихла, обмякнув и, прижавшись, снова к моей груди узкой девичьей спиной, запрокинув мне на мою обнаженную мужскую грудь затылком голову. И прильнув, снова своею девичьей щекой к моей небритой щеке, заплакала.

— Зачем, только я согласилась с Дэниелом подобрать тебя. Зачем! — голос Джейн дрожал как натянутая струна — Что ты сделал со мной! Ты! Ты влюбил меня в себя! — произнесла Джейн — Я как дура влюбилась. Как безмозглая девчонка, школьница, влюбилась в тебя! И не вижу другой уже без тебя жизни Владимир! С того момента как увидела тебя!

Я впился губами в ее черную от загара под воротничком халатика девичью молодую шею. Под забранными в пучок чернявыми, как смоль вьющимися волосами. Она громко и надрывно как безумная застонала, и обняла меня за шею руками. Скрестив и сцепив свои девичьи на тех руках пальчики.

— Джейн — произнес, снова тихо и ласково я, и подхватил ее на свои руки — Джейн. Любимая и обворожительная моя Джейн. Вот, мы уже и на, ты.

И положил ее на постель. Спиной и лицом к себе. Я упал, буквально на нее, распахнув ее домашний тот короткий халатик, руками развязав широкий пояс и обнажая шикарную полную девичью, трепыхающуюся в белом шелковом лифчике грудь.

Она не сопротивлялась, а только приподняла очаровательную ягодицами попку и позволила мне снять с себя шелковые узкие ее купальника те из белого шелка плавки, оголяя под вздрагивающим пупком от волнения округлым загоревшим до черноты животиком в черных волосах лобок и очерченное темной линией по контуру жаждущую любви девичью промежность. Согнув в коленях и широко в стороны, расставив свои полные овалами бедер и ляжек красивые по постели загоревшие ноги, Джейн раскрыла ее передо мной, разрешая мне взять себя. Она излучала из себя целый букет и аромат женских любовных запахов.

— Я твоя, любимый! — она громко говорила мне — Я твоя, возьми меня, Владимир! Войди в меня! Ты единственный кому я это разрешаю!

Джейн сама своими смуглыми загоревшими до черноты девичьими руками расстегнула тот свой купальника лифчик, сбросив его с грудей вверх на лямках себе под подбородок. И подставляя мне под поцелуи черные большие торчащие навостренные в мое лицо соски. Ее девичьи трепетные упругие такие же, как и руки, загоревшие до угольной черноты молодые груди, закачались перед моими глазами. И я как чумовой, принялся ласкать свою Джейн, снимая свои единственные на моем мужском нагом мускулистом молодого еще тридцатилетнего русского моряка теле плавки.

* * *

— Что мы, теперь будем делать ночью? — спросила еле слышно, шепча мне на ухо, моя в постели любовница Джейн — Если с утра начали?

— Заниматься снова любовью — сказал ей я.

— Бог мой, уже пять! — она простонала и прижалась ко мне всем снова голым своим черным от загара девичьим молодым и горячим телом двадцатидевятилетней латиноамериканки. Обняв меня. Прижавшись своим овальным голым с круглым красивым пупком животиком и волосатым лобком. Любимая прижалась влажной от моего семени женской промежностью к моему голому животу. Джейн теребила мои русые волосы своими обеими, девичьими, пальчиками обеих, как и ее все нагое красивое тело, загорелых рук, лаская мое лицо.

— Какой ты колючий и не бритый — пролепетала ласково она — Мой любимый. Мой красивый, Володенька — Джейн, произнесла мое имя по-русски, любовно разглядывала меня, глядя в мои синие с зеленью глаза.

Потом тихо со сладостным придыханием уже по-английски, произнесла — Как ты думаешь, милый? — произнесла ласково и тихо шепотом, моя ненаглядная на ухо любовница Джейн — Нас сильно здесь было слышно?

— Ты про твою скрипящую кровать любимая? — спросил я ее — Или про звон стакана и графина на прикроватном столике.

Джейн моргнула черными своими влюбленными в меня ласковыми глазами. Поедая, молча, меня своим хищным любовным взглядом.

— Не думаю — произнес я, чмокнув Джейн в ее полненькие исцелованные мною губки — Переборки в яхте и двери герметичные, думаю, Дэниел ничего не слышал. Если ты о братишке. Даже если слышал, то он мировой парень и все уже давно понимает про нас. Он классный парень, твой братишка Дэниел любимая моя девочка.

Она смотрела, молча на меня любящим и страстным от безумной ко мне любви пьяным взглядом черных, как будущая наша очередная любовная ночь глазами и молчала. Потом спросила — Сколько уже время любимый?

Она прилипла приоткрытым ртом и губами к моему лицу.

— Не знаю, Джейн — ответил, целуя ее я, в ее смуглое до черноты от загара личико — Не знаю. Надо у Дэниела спросить. Чем сейчас он занимается?

— Я не закрыла иллюминатор — произнесла с тяжелым любовным придыханием Джейн — Наверное, он все-таки все слышал любимый.

— Ты сейчас только об этом думаешь? — произнес я ей.

Она смущенно посмотрела мне в мои синие с зеленью глаза.

— Нет — ответила Джейн — Только о нас с тобой и приблизилась личиком к моему лицу, почти касаясь моих губ своими страждущими, теперь постоянной моей любви алыми разгоряченными в поцелуях губками.

— Какая ты горячая, Джейн — произнес, помню я ей — Остыну я еще нескоро.

Я поцеловал ее снова в ее пухленькие девичьи губки.

Джейн, снова впилась в мои губы как пиявка. И застонала надсадно и нежно, поглощая мою к ней любовь через мой страстный ответный поцелуй. Этот сладковатый и терпкий аромат ее латиноамериканки голого красивого девичьего вспотевшего от неистовой любви тела сводил меня с ума! Я захотел ее еще. Эту красивую, теперь и только мою невысокого роста шикарную брюнетку.

Но, в это время послышались быстрые шаги в коридоре между каютами. И Дэниел появился в проеме дверей нашей теперь общей любовной каюты.

— Опять они на горизонте! — сказал с волнением в голосе и глазах Дэниел.

Он уже не обращал на нас как на любовников внимание. Дэниела занимало нечто другое. Он повернулся и кинулся бегом на верхнюю палубу Арабеллы.

— Опять черная яхта! — вскрикнула Джейн, быстро, в испуге, выскочив из-под постельного со мной одеяла, оставив на постели лежать меня.

Она, соскочив с постели, забросила быстро за спину руками длинные распущенные черные свои вьющиеся длинные волосы. Натянула свои купальника белые из шелка узкие плавки. Протащив их через маленькие с пальчиками девичьи ступни. По коленям и округлым голеням на свои красивые загоревшие до черноты ляжки и бедра. Снова подтянув ими свой волосатый лобок и промежность. Тугим пояском, стягивая широкие женские ягодицы и поджимая снизу красивый свой с пупком животик. Набросив на такое же загорелое до черноты смуглое голое девичье тело, свой короткий халатик без лифчика, на голые, загоревшие искусанные моими зубами. И исцелованные моими губами полные с черными торчащими сосками трепыхающиеся на весу девичьи груди. Джейн выскочила в коридор. И побежала наверх следом за Дэниелом. Я тоже, соскочил следом за ней и увидел много крови на шелке смятых простыней, там, где лежала навзничь, подо мной, раскинув ноги Джейн. Следы результата нашей любви и ее кровь.

— «Джейн, ты девственна! Боже!» — вырвалось в моих мыслях с ужасом — «Девочка моя! Ты не сказала мне! Я покалечил тебя! И не заметил, даже!».

Я был сам замаран ее кровью, но надел наскоро свои плавки на голую, еще пока не загоревшую, как и все тело, задницу, и свои моряка светлые штаны. И так как есть, выскочил, тоже в коридор между каютами, совершенно босиком я рванул наверх.

— «Женщины!» — думал, в негодования я, подымаясь по трапу наверх — «Терпеть боль через удовольствие. И не единого слова, что девственница!

Вцепившись в мои волосы руками, и прижав меня лицом к своей пышущей жаром любовной страсти девичьей груди, ты, через стоны радости и удовольствия. Терпела боль, доставляя и мне радость этого удовольствия, и взаимного счастья любви нам обоим!».

Уже вскоре я был на верхней палубе Арабеллы. Выскочив из каютного трюма, я увидел с правого борта Арабеллы ее. Ту, опять на горизонте яхту.

Эта была та самая большая черная яхта на горизонте на самой верхней кромке океанской воды. Далеко в принципе от нас, но была недвижима.

Она не приближалась и не удалялась. Похоже, она следила за нами. Может там, на борту ее даже, да и наверняка, нас разглядывали в бинокли. Может даже рассмотрели, что в команде Арабеллы прибавилось.

— Нельзя нам тут стоять — сказал друг Дэниел — Надо уходить с этого пустынного атолла. Мы тут как на ладони.

— Да. Было хорошо тут — сказал я — глядя с тревогой на Джейн, стоя сзади ее, прижавшись к девичьей спине рядом с ее братом. И обхватив ее своими руками вокруг жарко дышащего под халатиком девичьего животика. Она посмотрела ласково черными своими глазами, полными безумной любви, на меня, снова запрокинув на грудь мне голову

— Даже, не позагорали мы с тобой на песчаной косе любимый — произнесла Джейн, и отвела взгляд, снова вдаль на горизонт.

— Это они? — спросил я Дэниела.

— Они самые — сказал Дэниел — Пора, сниматься с якоря.

Он побежал к носу яхты, где находился сброшенный в воду на цепи якорь.

— Когда-нибудь, они нападут — со страхом сказала Джейн — Я боюсь за Дэниела — произнесла, запрокинув, вновь ко мне черноволосую с распущенными по плечам вьющимися по гибкой спине и плечам волосами голову. И глядя на меня своим убийственным любовным взглядом, моя черноглазая любовница Джейн.

Я посмотрел на Джейн. На ее миленькое черненькое на заходящем вечернем уже солнце личико. Соскользнул вниз по ее домашнему нательному короткому халатику из шелка к обворожительным девичьим красивым ножкам. Меж них текла кровь. Прямо из ее поврежденного девичьего молодого еще не разработанного влагалища. По внутренней стороне ляжек. Я коснулся рукой внизу плавок внутренней части одного Джейн ноги. Да, это была кровь. Она текла ручейками по ее Джейн ногам. Стикая от полненьким девичьим ляжкам вниз к коленкам и ниже по голеням до самих с миленькими красивыми девичьими пальчиками ступням.

И Джейн умело, скрывала, превозмогая внутреннюю боль, своей истерзанной моей любовью промежности. Любовно глядя мне в глаза.

Она, попыталась шагнуть, и упала мне на руки, простонав от боли. Я схватил ее на руки. И быстро понес, вниз с палубы в каюты.

Джейн в шоке испуга, не чувствуя боли. Она выскочила к брату на палубу, а теперь ее нужно было нести. Она даже не заметила кровь, текущую по ее прелестным девичьим черненьким загоревшим ногам.

— Джейн — произнес я, понимая, что перестарался от бешенной неудержимой любви к своей прекрасной пассии. Я порвал ее своим детородным членом, делая, женщиной. Джейн была девственницей! И я, нес ее в душевую в конце коридора, мимо всех трюмных кают, прижимая, любимую к своей мужской груди. А она смотрела, не отрываясь на меня своими черными, как ночь влюбленными глазами уже молодой женщины.

— Миленькая ты моя, Джейн — прошептал на ухо я ей — Прости меня. Прости.

Я, оставив, пока одного Дэниела на палубе, осторожно спустился с Джейн на руках, снова к каютам.

— Здесь должен быть душ. Где он, Джейн? — она указала пальчиком вытянутой руки на конец коридора на одну из дверей.

— Любовь, моя — произнес ласково ей я снова — Нужны лекарства и бинты. Где здесь, аптечка?

Джейн положила мне голову на голое плечо. Тяжело дыша, смотрела на мое небритое лицо.

— Не бритый. И такой, красивый — шептала, она, повторяя, как безумная, в ответ мне. И говорила бес конца одно, и тоже — И только, только мой, и ничей больше.

За спиной появился Дэниел.

— Что с ней? — спросил он у меня, следом, спустившийся за нашими спинами в каюты.

— Заболела Джейн — ответил я ему.

Думаю, он понял, я о чем — Ладно, я жду тебя на палубе. Он сунул быстро мне медицинскую аптечку. И проскочил мимо нас, чуть дальше. И исчез за дверью еще одной крайней перед самым душем каюты. Слышно было, как он там гремел чем-то. А я, пронес Джейн в душ, и поставил под открытую нагретую горячую воду.

— Не надо, Володя — произнесла уже, по-другому Джейн — Иди к Дэниелу. Я, как-нибудь сама, приведу себя в порядок.

— Прости меня, миленькая моя. Я не знал, что ты девственница. Прости — я извинялся, целуя, снова и прямо под водой, свою любимую — Ты не

сказала мне. Я был бы осторожен. Прости.

— Не надо извиняться, милый мой — она ответила — Здесь есть и моя вина. Я отдалась тебе любимый, не думая, ни о чем. И сделала, считаю правильно — она произнесла, превозмогая свою боль — Ты, достоин любви любимый. Ты хороший мужчина, я это, чувствую, вижу и знаю.

Она снова простонала, привалившись спиной к стенке душа под горячей водой.

— Иди я сама — Джейн мне сказала, снимая с себя мокрый в воде короткий домашний тот телесного цвета промокший уже насквозь халатик. И бросая его на пол душевой.

— Помоги братишке Дэниелу. Он один там забегался — с этими словами она выпроводила меня наружу, из-под струй горячей в душе воды.

Боже, что со мной происходило тогда?! Я был на пике любовных страстей и приключений. Я не узнавал, тогда себя. Я был совершено, не такой, по своему складу и характеру. Я никогда не испытывал от женщин еще такого удовольствия. А тут, что-то стало со мной, что-то изменило меня в корне. Джейн своей безумной ко мне жертвенной женской любовью сделала меня другим человеком. Именно, она привязала окончательно этой нитью безудержной безумной любви меня и к себе, и к Дэниелу. Я теперь был другим русским моряком Владимиром Ивашовым, а не тем, что был, тогда. И всю ту безбашенную пустую жизнь. Джейн наполнила мою жизнь своей жизнью. И за это я преданно благодарен ей несмотря на то, что она американка и, не смотря на то, что все закончилось так, как не должно было закончиться.

— «Что ты со мной сделала, моя красавица Джейн! Что ты сотворила со мной своей жертвенной любовью!» — не переставая о ней думать, думал я — «Моя девочка! Моя любовница Джейн!».

— Давай за мной — скомандовал Дэниел — Давай за штурвал. Забудь, пока про любовь.

— «Экий, командир этот Дэниел! Молодец! Для двадцатисемилетнего капитана Арабеллы, очень даже ничего!» — подумал я, не обижаясь, как старший возрастом на его команды. В конце, концов, он хозяин этой яхты. Да и спас меня и я ему был обязан жизнью. Дэниел.

Я последовал за ним, снова наверх.

Дениел тащил охапку стволов. Несколько винтовок М-16, и еще амеровская базука. Тащил на верхнюю палубу яхты.

— Помогай — произнес он мне. И сунул часть оружия, мне в мои мокрые от горячей, от душа воды мужские крепкие русского моряка руки.

— Прости, что я командую Владимир — он вдруг понимающе произнес, не оборачиваясь ко мне лицом, и подымаясь по трюмному коридорному трапу наверх на палубу яхты.

— Да, нет. Ничего — произнес ему я — Ты ведь, командир Арабеллы, а мне матросом быть не привыкать. Командуй, что и куда, раз такое дело.

 

На просторах Тихого океана

Дэниел задраил все открытые оконные иллюминаторы. И запустил бортовой компьютерный навигатор. Тот, что находился за баром, открывающимся в специальный отсек дверью за деревянным винным шкафом из красного дерева в главной каюте Арабеллы. Он запустил программу быстрого хода на время. И задал координаты по компьютерной карте, где были указаны глубины и мели в океане, по которым яхта должна будет, после выхода из лагуны, лечь на указанный маршрут к заданной точке. Включив для подзарядки одновременно здесь же, в специальном герметичном отсеке, рядом с компьютером, генератор переменного тока. Для подзарядки от двигателей. И сами аккумуляторы внизу в самом трюме Арабеллы.

Дэниел сбегал в двигательный трюм, на корме Арабеллы. И осмотрел оба по его бокам в отдельных бортовых отсеках с топливом бака и оба двигателя. Включив их на пульт управления яхтой. На оба вала и пятилопастных пропеллера.

Он встал на носу у бушприта и раскрывшихся кливеров. Меня же, поставил к штурвалу нашего, теперь совместного и быстроходного мореходного судна.

— Это теперь, твое, Володя, место — он произнес, на ломаном русском, сокращая мое имя. И далее по-английски — Будешь рулить, а я указывать, куда! Мы тут как в ловушке в этой лагуне!

Дэниел произнес это по русский. Очень плохо, но, видимо, по случаю случившегося момента. И я первый раз это услышал. Это единственный раз, когда он это произнес.

На поясе его летних светлых шорт висел в кобуре на ремне пистолет. А, рядом со мной у штурвала на ящике лежали винтовка М-16. И тоже, пистолет «Bereta». Тут же стоял еще один ящик с патронами для этой же винтовки и ящик с пехотными осколочными гранатами. Лежала амеровская базука. Я подумал — «Наш РПГ-7 лучше, как ни крути». И шестиствольный многозарядный автомат гранатомет — «Вот это все же вещь, при обороне» — подумал тоже я, насколько разбирался в оружии, будучи в прошлом военным.

Похоже, это было еще не все. У Дэниела, оказывается, был в запасе целый боевой арсенал на борту Арабеллы. Так, что мы могли развязать целое сражение прямо на воде.

— «А, парень, то, не промах! Все предусмотрел в их с сестренкой походе! Молодец парень!» — восхитился я Дэниелом — «По крайней мере, будет, если что, чем защищаться. Если и вправду будет нападение!».

Одновременно с любовной радостью, как то было мне не по себе. Заговорили нервы. Я подумал опять о Джейн. О ее безопасности. И о Дэниеле. Жизнь моя, теперь приобретала смысл, даже, если предстояло погибнуть, защищая этих ребят. Я здесь становился значимой единицей на борту яхты Арабелла, приобретая авторитет и любовь в глазах Джейн и Дэниела. Я получал то, о чем и не мог даже мечтать раньше. Я приобретал новую жизнь, ради которой стоило, даже и умереть.

— «За свою любовь стоило биться!» — подумал, снова я, и схватил руками один правый штурвал Арабеллы — «Биться за тех, кто спас меня. И за ту, безумную и жертвенную любовь, которой одарила меня моя ненаглядная красавица американка Джейн!».

Я, точнее мы, тогда, и не знали, что за сила была, там на той большой черной преследующей нас яхте. И на что способны, там те люди, за большие деньги работающие на своих хозяев, как бешенные собаки за кровавый кусок свежего мяса.

Дэниел и Джейн не напрасно боялись встречи с ними. Они не знали, точно кто они, но знали от кого они. Это я пребывал еще в неведении до последнего момента, пока, лично не столкнулся с ними.

Нам надо было в очередной раз оторваться от преследователей. Дэниел сказал, можно попытаться затеряться среди множества пустынных атоллов. И поменять на время свой курс. Вообще-то, это была хорошая идея. И я поддерживал ее, лишь бы обезопасить Дэниела и мою любимую, и ненаглядную Джейн от того, что могло с ними случиться.

На том, мы с Дэниелом, и порешили, на ходу снявшейся с якоря нашей круизной небольшой, но скоростной вооруженной водолазным и подводным исследовательским оборудованием в глубине носового отсека парусной яхты Арабеллы.

* * *

Мы рвались на свободу. Свободу, бушующих волн и океанской стихии.

В небе над нами стояло яркое горячее июльское солнце, но, день клонился к своему закату, и на часах было уже шесть. Но, до темноты надо было оторваться от той черной гангстерской яхты.

— Рули, Владимир — прокричал Дэниел с носа Арабеллы. Снимая брезент с парусов нашей яхты. И распуская их на остроконечной высокой гнущейся под напором ветра мачте. Надо было, точно уходить с этой атолловой лагуны.

— «Повеселились, и хватит» — думал я, наверное, как и он. Здесь действительно, становилось крайне опасно, если так боялся Дэниел. Я вцепился пальцами рук за правый руль Арабеллы. И занял вахту у пульта управления яхтой.

Я толком еще не знал, с кем мы имели дело, но, глядя на Дэниела, можно было понять, что стоило бояться, тех, кто был там в океане.

Все это вооружение на Арабелле, и состояние постоянного преследования, как только я попал на эту круизную мореходную яхту, будоражило уже и меня русского моряка и не давало покоя.

Надо было уходить. И чем быстрее, тем лучше. Быстрее в открытый океан.

— Эти сволочи, опять у нас на хвосте! — подбежал к штурвалам Дэниел. И пощелкал, какие-то переключатели на приборной панели яхты — они опять нас нашли!

— Кто они, Дэни?! — сокращая, чуть ли уже, не по-родственному имя Дэниела, произнес я.

— Те, самые, гангстеры! Чертовы наемники Смита, преследующие постоянно нас с Джейн! Они опять у нас на хвосте! — он напуганными глазами посматривал через меня, то, на ту яхту далеко от нас, то в сторону узкого выхода, прохода из лагуны — Ничего мы, снова от них оторвемся! — злобно, как-то и даже злорадно, произнес Дэниел — Мы уже не раз так делали! Пусть выкусят гады! Давай рули, Володя! — он, произнес, по-русски, сократив по-дружески мое имя. Это я ему посоветовал так меня называть, раз уж мы стали друзьями еще, когда мы общались при изучении управления Арабеллой. Когда он мне, показывал, как яхтой управлять при плохой погоде во время входа в бухту лагуны. Он, тогда, тоже сказал, чтобы я его звал, просто Дэни, и все, так будет проще.

Дэниел отлично знал мореходное дело, и это факт. Он говорил, что не раз уже плавал на яхтах разного типа, и вот, это умение управлять таким судном было на лицо. Он был, просто отличный моряк и просто, отличный парень, хоть и американец.

Дэни запустил двигатели Арабеллы. И яхта загудела еле слышно и завибрировала всем своим белоснежным корпусом. Даже, палуба из красной древесины задрожала под моими ногами. И слышно как вода закипела от работающих по обе стороны от кормы пятью лопастями винтов.

Одновременно, он запустил и генератор переменного тока для подзарядки батарей для освещения нашей яхты. Арабелла пошла ровным килем, лишь слегка покачиваясь, курсом на проход между двумя коралловыми выступающими из воды банками. Теми же, что были, тогда перед штормом при входе по нашему курсу. Это был единственный выход из этого красивого, и не менее опасного, как оказалось мира. Мира кокосовых пальм и белого песка.

Дэниел показывал руками, куда надо было рулить, стоя на носу яхты. И какую держать скорость при выходе через коралловую банку, чтобы не распороть брюхо судну об острые и твердые, как камень рифы. Он давал отмашку то вправо, то влево. И Арабелла послушно под моим управлением, развернулась по циркуляции по водной блестящей на уже вечернем солнце чаше и маневрировала в этом узком длинном проходе.

Выходя из коралловой кольцевой лагуны песчаного атолла. Она выходила, снова на большие глубины, где не надо было, боятся ни камней, ни рифов, ни отмелей. Где, можно было развить крейсерскую, снова скорость и свободно маневрировать, перекладывая белоснежные из парусины паруса.

Было уже девять часов вечера, но было еще светло. Лишь на горизонте краснел океанический красивый закат. Солнце стремительно садилось за край водной кромки горизонта. И там, на том месте виднелась черная двухмачтовая преследующая нас яхта. Было видно ее раскрытые паруса, и она двигалась в сторону атолла. Она шла, сюда, сокращая расстояние, пока мы выходили из узкой рифовой заросшей опасными кораллами бухты.

* * *

Дэниел поправил кливера на носу Арабеллы. И из трюма, из палубной иллюминаторной надстройки и жилых кают, показалась моя красавица смуглянка Джейн. Она, омывшись в душе и одевшись в длинную белую майку на голую свою шикарную девичью трепетную грудь, без лифчика. Джейн в одних, только узких шелковых от нового полосатого купальника плавках вышла ко мне. С болезненным видом на своем девичьем лице.

Вышла ко мне, и прижалась сзади к моей спине, положив голову с мокрыми от душа черными, на ветру распущенными волосами. Мне на голую без майки спину. Она обняла меня, вокруг моего торса своими черненькими от загара и пахнущими свежестью принятого душа девичьими ручками. Я был до пояса раздет без майки в одних своих штанах на голую ногу. И Джейн, крепко, как пиявка, приклеилась к моему обнаженному мужскому мускулистому телу. Она, перебирала маленькими женскими пальчиками по моей груди, и терлась о мою спину своей мокрой головой. И, вздрагивая, полной прижатой к голой моей мужской, широкой и горячей спине. Стонала от любовного удовольствия.

— «Боже!» — подумал я — «У девчонки, от любви совсем, сорвало крышу!».

— Джейн, зачем, ты вышла сюда?! — я спросил громко ее, перекрикивая шум волн, беспокоясь не на шутку о ней — Ты, же, больна! Зачем, любовь моя?! Иди обратно! Сейчас же! — я уже в приказном порядке сказал Джейн.

Я не на шутку заволновался за Джейн, за ее здоровье. Она произнесла, все еще превозмогая болезненные ощущения в промежности — Знаешь, Володя, мне пришлось выбросить те плавки, и я заменила постель — Кровь не отмывается. Скоро все будет в порядке, миленький мой — она произнесла, шепча, сладостно мне на ухо — И я, смогу тебя, снова любить, Володя. Джейн произнесла мне на ухо — Любимый мой, Володенька — прижимаясь смуглой загоревшей щекой к моей колючей в щетине щеке.

Мне нравилось, как она произносила мое имя, Володя на ломаном русском языке. После имени, Владимир, такого отдаленного на ее английском произношении и отстраненного от близкого общения, Имя, Володя, говорило о многом. Она так заговорила, когда переспала со мной. И уже стала, звать меня, так теперь всегда. Я и сейчас слышу, как она это произносит на английском языке. Стараясь правильнее произнести мое имя. Моя крошка, Джейн! Моя морская нимфа и обворожительная русалка! Мечта моряка!

Джейн быстро освоила русский язык, общаясь со мной, почти с ходу. Чего не скажешь о Дэниеле. Единственное слово, по-русски, он произнес, называя только мое имя. Он разговаривал все время со мной на своем языке, прекрасно зная, что я разговариваю неплохо по-английски. Поэтому, не напрягался в изучении русского языка. А вот, Джейн, наоборот, осваивала слово за словом. И уже по ночам мы с ней общались практически одинаково на обоих языках, чередуя русский с английским.

— Прости меня, любимая — я снова, попросил у нее прощение за причиненную боль — Я бы взял тебя, снова на руки, но мне надо помочь Дэниелу, вывести нашу Арабеллу из атолла. Прости меня, Джейн, красавица моя!

— Ничего, Володя — произнесла Джейн, прильнув сильней девичьей молодой загоревшей щекой к моему плечу — Я, буду помогать тебе, любимый. Я, уже была не раз у рулей нашей яхты.

— Джейн, миленькая иди обратно в каюту — я снова сказал ей.

— Нет, не уйду, родимый. Нам надо быть всем вместе — она ответила мне, тогда — и я не оставлю сейчас ни тебя, ни Дэниела, одних здесь и не проси.

Произошел неожиданный отлив, появились мелководья. И местами рифы вышли из воды. И Дэниел не оглядываясь на нас, менял положение рук, и показывал, куда поворачивать. Отсюда не возможно было увидеть все подводные препятствия. И мы, теперь с Джейн, управляли по его указке, стоя вместе у рулей Арабеллы.

Джейн, отпустив мое голое тело, встала рядом возле меня и, прильнув сбоку ко мне, переключала скорость вручную на двигателях, а я рулил правым штурвалом яхты.

Мы сейчас были втроем единой командой, уходящей от опасности. Единым целым. И я, сейчас, окончательно понял, как было важно мне оказаться здесь. И как моя жизнь целиком, слилась с жизнью этих двоих молодых американцев.

Описывая это сейчас, даже самому по сей день, не вериться в то, что случилось со мной тогда, когда я попал в ту жуткую катастрофу.

Воспоминания эти у меня порой, вызывают дрожь, и одновременно счастье пережитым. И я знаю, такого больше уже не случиться со мной никогда.

Это самые красивые и одновременно жуткие события в моей прожитой молодой жизни. И то, что я остался жив и цел, наверное, спасибо, Господу Богу. Вот только, не забыть мне мою Джейн и Дэниела. Не забыть мне дарованную Богом единственную, такую безумную и безудержную любовь и дружбу между нами. Нас подружил и познакомил Тихий океан.

Мы вырвались из объятий песчаной лагуны, пройдя обратно отмели и узкий коридор из коралловых банок. Мы вырвались на свободу в открытый океан на самом закате, когда солнце окончательно скрылось за горизонтом. На часах было семь, когда Арабелла, расправила полностью все свои белоснежные из парусины паруса, и пошла полным ходом по вечерней бурной океанской волне.

Джейн выключила двигатели и я, взяв ее, снова на руки, понес вниз, а Дэниел встал у штурвала. Через час я должен был его сменить. Затем, надо было включить автопилот по заданному компьютером курсу в той комнате за винным шкафом. Это потом, сделает сам Дэниел. Я еще не умел с этим обращаться, а вот карты он мне обещал показать. В них, я кое-чего понимал и как оказывается лучше Дэниела. Но, сначала надо было донести мою измученную и усталую от моей любви Джейн до постели.

 

Гангстеры в океане

Черная большая гангстерская двухмачтовая яхта, поодаль, неотступно шла следом за нами. И я не сводил с наших преследователей глаз, постоянно оборачиваясь, пока Дэниел поправлял вручную самостоятельно сам, схлестнувшиеся на ветру нейлоновыми тросами надувшиеся полусферой кливера на бушприте Арабеллы. Джейн, оправившись уже от нашей первой болезненной для нее и незабываемой любви, рулила штурвалом. Наконец, она поправилась и пришла в себя.

Я был рядом с ней. И теперь уже сам, переключал рычаги на пульте управления яхтой. Благодаря моим действиям, перекладывались основные большие на нашей яхте из парусины треугольные паруса на мачте, ловя попутный ветер, Джейн уклонялась от мелей и рифов.

Она, своими девичьими загорелыми до черноты ручками, повернула еще на несколько градусов штурвал яхты. И та, повинуясь управлению, обогнула белые пенные буруны, чуть поодаль от парусного судна. Там, точно, были рифы. И видимо, атолловая лагуна. Дальше, приблизительно в метрах ста, или, чуть более, был шикарный белый илистый атолл. Я схватился за поручни бортовых лееров и оперся рукой на крышу палубной надстройки входа. Яхта дала легкий крен и переложила автоматом белые наши треугольные, такие же надутые полусферой паруса, как и кливера на носу по ветру.

Мы в окружении стаи галдящих над нами буревестников, маневрировали между атоллами. Прячась по их укромным углам. И пытаясь оторваться от преследователей.

Те теряли нас. И снова, находили. И неотступно шли далеко сзади, сохраняя одну постоянно дистанцию. Они не собирались, пока нападать, и это было очевидно. Их цель была, пока преследовать беглецов. Ну, а мы, пытались сбросить их с хвоста и скрыться.

Нам вчера удалось от них отвязаться, но, сегодня, они, словно приклеились к нашей Арабелле. И их не было возможности, сбросить с нашего преследования.

— После того, как зашевелилась я — рассказывала мне свою историю Джейн — зашевелились все. Они, словно, следили за моими действиями, и тоже, включились в дело. Она повернула штурвал яхты на пол оборота влево.

— Тут по карте, коралловая банка — она добавила к разговору. И продожила — Это и навело меня на еще больший интерес к делу о гибели самолета моего с Дэниелом отца. Даже дядя Джонни, и тот стал какой-то, слишком, любопытный. И все старался навести меня на разговор с ним об отце.

— Ты и его подозреваешь? — спросил я — Считаешь, и его впутанным в эту историю с самолетом?

— Да — ответила Джейн — Он водился с кем-то из мафии, и это точно. Я помню, как они ругались, однажды с папой, наверное, из-за какого-то товара. Джонни работал в фирме «ТRANS AERIAL». И на самом аэродроме, где летал мой отец. И был знаком с какими-то делягами лично. Он хотел втянуть и отца в свою работу. Но, он наотрез отказался, из-за чего и получилась между ними ссора. Мне рассказывал Дэни про вашего двоюродного дядю Джонни Маквэла — вставил я, в рассказ Джейн — Про некоего мистера Джексона, чья, кстати, и эта круизная яхта.

— Ну, тогда, любимый мой. Ты, уже, кое-что знаешь из всей этой истории — Джейн, произнесла, и посмотрела на меня красивым обворожительным взглядом своих черных под черными бровями, как у цыганки глаз — Осталось довести разговор до конца.

— Ну, может еще не все — я ответил моей любимой Джейн — Может, ты еще, кое-чего к данному рассказу добавишь.

И Джейн, сверкнув красивыми моей любовницы черными глазами, продолжила — Меня уволили из авиакомпании за это любопытство. И я, начала околачивать настырно все пороги «ТRANS AERIAL». Там было нечисто. Все как-то, переплетается. И с дядюшкой Джонни. И тем, мистером Джексоном. И, то, что золото пропало в океане вместе с рейсом 556, не случайно! Это случилось в 2004 году. Не было тут просто, несчастного случая. Что мистер Джексон, и есть тот вор, кто украл золото у тех, с кем вел золотопромышленный бизнес.

Мы с Дэниелом поняли, что смерть нашего отца не случайность, какая-нибудь. Что самолет, на котором он летел и был командиром BOEING-747, пропал где-то в океане, тоже не случайность. Этот рейс между Индокитаем и США с большим количеством пассажиров, было прикрытием очередным от полиции. Они везли золото. И много золота.

Для каких целей не ясно, но много золота. В район Индокитая. Может в Гон-Конг, или Сингапур. Куда я не смогла прояснить. На этом все и оборвалось. Все, что мне удалось обнаружить, это карты полетов пассажирских рейсов компании, где я сама до недавнего времени работала! Именно, по этому маршруту. И нашла тот злополучный рейс отца 556, его полет над тем местом в момент катастрофы. И возможное падение лайнера с пассажирами в районе необитаемых островов недалеко от Индокитая! Там, внутри их мелководная зона. И предположительно могла произойти в той зоне авария Боинга. И его падение в воду! Глубины там не большие. Не превышают ста, ста пятидесяти метров! Вполне для наших аквалангов!

Она прервалась ненадолго и продолжила — Я ныряю глубже Дэниела. Он тебе обо мне, наверное, многое рассказывал?! Так?! — она, сказав громко, посмотрела, снова на меня выразительным гипнотическим взглядом черных своих уже женских глаз.

Она, как-то, довольно быстро поправилась и была уже на ногах, хотя еще видно было, немного недомогала. Она мне сказала, что у нее есть средство от предков из Латинской Америки. Какая-то лечебная мазь и лекарство на цветах и травах. Ее широко применяют в Панаме женщины для восстановления после травм, подобных этой. Она улучшает состояние половой функции и залечивает быстро раны. Джейн ей воспользовалась и снова была в форме.

— Нас с Дэниелом начали преследовать! — Джейн продолжила, сделав оборота, вправо штурвалом, снова серьезно и громко — Были даже, попытки убийства, но не удачно! Возможно, просто пугали, брали на испуг. Были даже телефонные угрозы, чтобы мы отстали от своих претензий к авиакомпании и тех, кто за ними. Даже, предлагали деньги за молчание! Нам пришлось бросить все, дом, машины, Дэниелу даже, свой любимый мотоцикл и бежать в океан.

Джейн с разрешения брата Дэниела вводила меня в курс дела — На той широте и долготе. Этот источник из самой компании «ТRANS AERIAL», от людей, которые погибли из-за нас. Их просто убили, и теперь гоняться за нами!

Она, любовно посмотрела на меня, сверкнув своими черными мулатки латиноамериканки обольстительными глазами. И замолчала.

— А, полиция что?! — спросил я, перекрикивая крик альбатросов, и шум волн мою малышку любовницу Джейн.

Подошел как раз Дэниел — Что полиция! — ответил он тут же громко — Полиция заявила так! Найдете подтверждение гибели вашего самолета! Тогда и будете иметь все козыри в руках! А, пока, он числиться без вести пропавшим!

— Козыри в руках?! — спросил я — Это, что?! Обломки самолета?! Океан большой. Найди, попробуй! Особенно, если, они на большой глубине!

— Они не должны быть на большой глубине! — произнес громко он — Говорят, кое-кто из местных островитян, видел падение загадочного пассажирского большого самолета в этом районе. И видел наш самолет.

Кто-то из ныряльщиков заплывал в тот далекий островной район, и видел лежащим на незначительной глубине, прямо на самом краю четырех километровой пропасти! Некоторые обломки удалось подобрать с берега. И это обломки с Боинга нашего отца! Там были номера самолета, и вещи пассажиров, найденные в океане недалеко от тех островов, по которым некоторые родственники признали своих погибших, прошедшие регистрацию в аэропорту паспорта! Так, что ошибки быть не может! Одним словом, нам нужно искать этот самолет в районе двух тех островов!

Он, отдал мне для наблюдения за горизонтом военный бинокль, пошел к корме яхты, проверить лебедку и трос с проводом, видеокамерой. И эхолот гидрофон. Ему предстояло работать в том месте, после той мореходной проверки, на которой на него и поймался я.

— Да! — громко сказал Дэниел мне, перед тем как снова, нырнуть в технический трюм к двигателям яхты. Контролируя их там, ритмичную работу — Тебе надо, что-то делать со щетиной!

Я потрогал свое лицо и улыбнулся сам себе.

— Надо тебе подарить свой запасной станок! — он продолжил, перекрикивая шум бурлящих волн — И кое-чего, из одежды! Что подойдет!

* * *

Джейн смотрела на меня своими влюбленными девичьими черными, как ночь красивыми глазами. И была в новом, одетом на свежее вымытое в душе тело, купальнике. Тоже из тонкого, почти прозрачного шелка. С разноцветными по вдоль ее шикарной обворожительной женской груди полосками. Как и плавки. На ее милой с длинными вьющимися распущенными черными, как смоль волосами, была надета красная бейсболка. На океаническом закате, она была еще более обворожительно красива. И я просто, сходил с ума, глядя на нее.

Она разговаривала уже со мной как с родным человеком. Наверное, как с будущим мужем. Я понял, девица присвоила меня себе. И влюблена действительно была без памяти. Между нами не было уже той ноты недоверия, притворства и еще черт знает чего. Все поглотила наша, взаимная и безумная любовь. Джейн любила меня и была без ума от той любви, как и я.

Самое потрясающее из моей этой истории то, что мы так, вот быстро сошлись друг с другом. Мы стали, сразу сплоченным невероятно дружным коллективом. Хоть и на короткий срок. Для Дэниела я стал все равно, что родной брат и как, будто мы с ним, уже много лет знакомы.

Я был потрясен этими ребятами. Бросившим в одиночку вызов стихии океана и тем, кто их преследовал.

Они были сильными ребятами. Я даже не ожидал всего услышать того, что сейчас слышал из уст молодой моей любовницы, и ставшего мне лучшим другом, молодого американского парня. И я понимал, что встреча наша в океане была не случайна. Я должен был влиться по любому в их команду, как более, старший, и зрелый человек.

И при случае, защитить и Дэниела, и мою любимую, теперь Джейн от того, что может произойти вскоре с ними среди этих неспокойных океанических волн.

Единственным и непонятным осталась для меня их фамилия Морган.

Это, в сущности, английская фамилия, но Джейн и Дэниел были американцами с латинскими родственными корнями. Может, их фамилия брала корни от пиратов англичан. Когда-то, бороздивших моря близ Северной и Южной Америки. В районе той же, к примеру, Кубы. И грабивших испанских конкистадоров. Везших золото индейцев через океан. Тоже, золото!

Но, Джейн больше была похожа на индейку или латинку. А, еще больше всего на цыганку, как и Дэниел. Родом сама Джейн с братом из Панамы.

Дэниел мне сказал, что в их крови примесь индейцев из Перу, возможно, это было и так.

Одним словом в родовой моей мулатки латиноамериканки Джейн и Дэниела намешано более, чем.

Я смотрел на свою любимую, и сходил по ней с ума. Я даже, раньше представить себе не мог, что вот так влюблюсь, как ненормальный в эту невысокую южного помола, загоревшую до черноты на океанском солнце латиноамериканскую красавицу. Она и без того была весьма смуглой девицей, а теперь была, вообще почти, как негритянка от этого плотного ровного загара по всему Джейн изящному, словно статуэтка, вырезанному из какого-то тропического черного дерева, телу. Словно, тот художник, который ее вырезал, вложил всю свою страсть и любовь в свое произведение искусства. Для меня, она была идеальна. Гораздо лучше других портовых заграничных девиц. А, я повидал их не мало. Да, простит меня читатель, за такое сравнение моей Джейн с ними. Ни в коем случае, я не хочу сравнивать ее с ними.

Джейн была, тогда для меня лучшей из всех женщин. Я не встречал, да и не встречу, ни у себя дома на Родине или за рубежом. Уже, наверно, более похожей, на эту латиноамериканку, по фамилии Морган. Как и не встречу более, такого парня как ее братишка Дэниел. Тихий океан дал мне их и также, отнял и забрал себе. Забрал Дэниела. И мою, ненаглядную и любимую Джейн.

Но, это случилось потом, а, сейчас, наша яхта Арабелла неслась под всеми парусами, минуя коралловые другие атоллы. Отрываясь от преследования по отрытому океану.

Было уже одиннадцать. И поздний прохладный ветреный вечер. И океан охватили целиком сумерки.

Мы летели по открытой, покрытой гладью звездной россыпью зеркальной воде уже третьи сутки, пытаясь сбросить черную гангстерскую большую двухмачтовую яхту со своего хвоста. Она умышленно, держалась, то чуть в стороне нас, то сзади, по корме Арабеллы. Темнота плотным черным покровом накрыла весь океан. Только свет луны отражался от поверхности бурлящих и бьющихся о киль и борта Арабеллы кипящих океанских волн.

Было уже одиннадцать вечера. И Джейн, при Дэниеле поцеловала меня в губы. И спустилась в каюты яхты, готовя, нам двоим постель. Уже было темно, хоть глаз выколи, и нужно было руководствоваться, только одними приборами морского вождения на пульте управления. Рядом с рулями нашей Арабеллы и компасом.

Дэниел, снова включил палубные и бортовые габаритные огни, заступая на ночную вахтенную смену, и подошел ко мне.

— Ваше судно, возможно признано уже погибшим! — произнес Дэниел, сменив, меня у штурвала, и передавая мне в руки принесенную кружку горячего шоколада от Джейн с камбуза.

— Радиосвязь прервана и тебя, вполне, вероятно, записали, как и всю команду, Владимир в покойники! — произнес внезапно громко Дэниел — Я прослушал по рации сообщение. Просьбу в поиске вашего судна в данном пройденном нами районе. Они прервали поиски не найдя ничего!

— Там были спасатели?! — прокричал я Дэниелу в ответ.

— Да — прокричал он мне обратно — Как я понял. Аварийное подошло судно, но ничего не нашли в том районе, где должен был затонуть твой Владимир корабль!

— А, так, ты Дэниел, все же включал рацию! — прокричал я ему — А, говорил. Она тебе без надобности!

— Да, так, просто, проверил эфир! — в ответ прокричал Дэниел — Что твориться на просторах Тихого океана!

— Может, тем, оно и лучше! — ответил ему, буквально, снова крича, через шум волн я, возвращая военный бинокль — Мне уже нет дела до того, а, на Родине я никому не нужен, и уже давно! После развала нашего государства. С 1996 года, мы все в нашей стране остались не удел!

Выживали, кто как может. Ни жилья, ни денег. Ни какой нормальной жизни! Куда ни посмотри. Все поглотила коммерция да коррупция! Даже, на флоте! — я разошелся, даже не давая вставить, слово другу Дэниелу. И он, только, и слушал меня во все уши, пока я говорил.

— Кто не задружил с бутылкой. Тот, как я ушел в интернациональный флот на иностранные торговые суда!

Я казалось орал на весь океан — Лично для меня это был единственный выход из сложившейся пагубной ситуации, после смерти обоих родителей! Братья и сестры, какие были, поразъехались по стране. И живут, где-то, сами по себе. А, я вот теперь, здесь волны днищем яхты протираю!

Я громко кричал, почти на ухо Дэниелу — Может, так вот, и остаться в открытом океане. В числе без вести пропавших! В списках утопленников! Хотя и списков, наверное, не будет. Полное забвение! Сейчас одно, только и хочется. Жить, где-нибудь на обитаемых тропических островах! Вдали от всей такой, вот цивилизации Дэниел! Думаю, ты меня поймешь!

Дэниел покачал сочувственно и понимающе головой.

— У нас в стране не лучше, Владимир! — сказал, перехватив все-таки свое слово, Дэниел — Тоже, назревает, что и у вас! Только еще, наверное, хуже! Черный президент. И прочие передряги в Штатах! Тоже, коррупция и покруче вашей! Обострение между нашими странами отношений! Как бы, опять, где-нибудь воевать ни начали!

— Я в курсе! — произнес в ответ я — Но, это не мешает нам быть сейчас вместе, и заниматься общим делом!

— Да! — произнес громко Дэниел — Мы в стороне теперь от этого всего! И нас это не особо, теперь касается! Посреди Тихого океана!

— Ну, да! — добавил я — У Нептуна на куличках! — и Дэни, засмеялся.

— Я, думаю, и «КATHARINE DUPONT» искать не будут! — продолжил, перекрикивая волны я — Ни свои, ни тебе чужие! Было судно, и не стало!

Пропало на просторах Тихого океана, как пропадают многие! Да, и груз не особо ценный! Хлопок! Чертова коммерция! — я еще к своему слову, грубо по-русски выругался, чем произвел на Дэниела впечатление.

— Нас тоже, искать, никто не станет — произнес, перекрикивая шум чаек и волн громко Дэниел. Если мы исчезнем в океане! Даже, дядя Джонни Маквэлл. Если мы исчезнем, то ему это даже на руку. С него как с гуся вода все сойдет и все концы в воду. Если мы, где-нибудь растворимся в океане. Все будут чистые и гладкие. Все обставят как очередной несчастный случай.

Он передал мне руль управления яхтой. И пошел вниз в трюм на отдых. Я сменил его. И стоял оперевшись о приборную панель, взяв у Дэниела армейский бинокль, смотрел через него по сторонам в океан.

Дэниел унес все оружие, снова в трюм нашего круизного скоростного судна, и Арабелла превратилась, снова в обычную круизную яхту среднего класса, как я, позже определил по классификации судов.

Я как бы возвращаюсь немного назад, описывая нашу Арабеллу. Раньше у меня не было на это время. Вот, теперь, пока я был здесь один, мне стоило осмотреть ее всю, любуясь оснасткой красивой, как и моя любовница Джейн, этой мореходной полуавтоматической яхтой.

Мне ничего не надо было делать. Я, просто стоял и зырил в бинокль по сторонам. Штурвал сам крутился, то вправо, то влево. А, я лишь, иногда посматривал за компасом и приборами на приборной панели Арабеллы.

— Ладно, Дэни! — произнес я напоследок — Пойду спать, потом сменю!

— Я, яхту поставил на автоматику! — сказал мне в ответ громко Дэниел — Нужно только, будет проверять приборы на щитке управления и посматривать за океаном! Скоро будет обитаемый архипелаг из сети больших островов! Мы туда, я прикинул уже, к утру подойдем. Там, поживем, какое-то, время под прикрытием местного населения! Да, и Арабеллу, где-нибудь, там пристроим и спрячем, среди островов! Может, собьем со следа, хотя бы, опять на время своих преследователей!

Конец первой серии

 

Ночь выдалась достаточно ветреная. Как раз после того брошенного нами атолла.

Стоял попутный свежий бриз с резкими порывами ветра. И приходилось автоматике, перекладывать паруса, справа налево, и обратно. Они с громким хлопаньем натянутой полусферой парусины перенаправлялись в нужном направлении на мачте яхты. Кливера были так натянуты на нейлоновых тросах, что казалось, оторвутся в любой момент.

Ветер был сильным, и мы летели как пуля, по ночному океану, задраив все оконные иллюминаторы от брызг.

Теперь, наша яхта, рассекая днищем и угловым острым килем с шумом океанскую волну, проносилась мимо множества малых заросших густой растительностью островов.

Уже встали на крыло чайки и буревестники, с криком провожая нас и пролетая над нами.

20 июля 2006 года. Снова, десять часов утра. Новое утро.

Дэниелом были заряжены глубоко над самим килем в водонепроницаемом отсеке аккумуляторы. И генератор с батареями в компьютерном отсеке, за счет работы двух временно заведенных вхолостую здесь стоящих двигателей.

— Нас, тоже, искать никто не станет — произнес, перекрикивая шум чаек и волн громко Дэниел. Если мы исчезнем в океане! Даже, дядя Джонни Маквэлл. Если мы исчезнем, то ему это, даже на руку. С него как с гуся вода все сойдет. И все концы в воду. Если мы, где-нибудь, растворимся в океане. Все будут чистые и гладкие. Все обставят как очередной несчастный случай.

Он передал мне рули управления яхтой. И пошел вниз в трюм на отдых. Я сменил его и стоял оперевшись о приборную панель, взяв у Дэниела армейский бинокль, смотрел через него по сторонам в океан.

Дэниел унес все оружие, снова в трюм нашего круизного скоростного судна. И Арабелла превратилась, снова в обычную круизную яхту первого класса, как я позже определил по классификации судов.

Я как бы возвращаюсь немного назад описывая нашу Арабеллу, то есть Арабеллу. Раньше у меня не было на это время. Вот, теперь, пока я был здесь один. Мне стоило осмотреть ее всю, любуясь оснасткой красивой, как и моя любовница Джейн, этой мореходной полуавтоматической яхтой.

Мне ничего не надо было делать. Я просто стоял и зырил в бинокль по сторонам. Штурвал сам крутился, то вправо, то влево. А, я, лишь иногда, посматривал за компасом и приборами на приборной панели Арабеллы.

Дэниел научил меня компьютерному управлению яхтой. Это было совсем не сложно. Я врубился махом практически во все. Да, и Дэниел, парень оказался терпеливый как педагог и толковый.

Одним словом, я освоился в управлении нашей Арабеллой. Не хуже Дэни.

И вот, я смотрел во все глаза по кругу в армейский бинокль. В случае появления на горизонте земли или, снова черной яхты, где-нибудь по корме. Я должен был подать сигнал. И тогда, снова придется приложить немало усилий, чтобы потеряться в океане от преследователей.

Это было бы весьма сложно. Необходимо было иметь перевес в скорости перед противником. Но, по всему было видно, что тот самый противник отставал в скорости от нас умышленно. Он, то догонял, то прятался за горизонт среза воды. Даже, исчезал его парус на самой высокой из мачт.

Уходил практически целиком, что говорило об опытности капитана черной яхты и знания расстояния до своей цели. Каковой и являлись мы. Он выдерживал строго и четко расстояние. И ловко маскировался в дальних волнах. И его практически не было возможности рассмотреть на такой дистанции, даже в армейский бинокль.

Мы были, вновь в открытом океане. И шли полным ходом к своей цели.

Арабелла резала крутым и острым своим волнорезом форштевня встречную на ее пути океанскую синюю воду. Она, двигаясь по ровной, как стеклышко серебрящейся на свету яркого солнца воде. На крейсерской своей скорости, рассекая эту гладь. И оставляя после себя большие по сторонам за кормой волны.

Внизу, где-то там, в палубной иллюминаторной надстройке в трюме. В каюте Джейн, снова, грохотала ее рок-музыка. «SKID ROW» сотрясал все каюты, там внизу и переборки до самых бортов. И моя ненаглядная любовница суетилась то, на кухне, то в своей каюте бегая туда и обратно, прибираясь на нашей яхте. Дэни решил заняться, тем армейским своим арсеналом. Его чисткой и переборкой.

Мы были на пути к большим песчаным и безымянным островам в индонезийском архипелаге. Гораздо южнее, чем, кто-либо бывал здесь.

Как сказал Дэниел, мы будем здесь, вообще редкими вкраце, гостями местного населения, которое очень редко видит кого из иной цивилизации.

Но, вроде бы племена местных там живущих в основном ловцов жемчуга и рыбаков по состоянию своего аборигенского характера более, менее дружелюбны к гостям посетителям. Они, по слухам, хорошо встречают гостей. И устраивают целые по такому случаю праздники.

— Случаем не людоеды?! — спросил я, громко стоя вместе с ним у штурвала сейчас Арабеллы — Подозрительна мне такая вот дружба.

Тот рассмеялся и ответил — Нет, не бойся, Володя. Есть нас не будут. И это точно. А, вот накормят деликатесами своих островов и рыбой у костра без сомнения. Мы редкие гости, и они относятся к гостям нормально. Если гости сами нормальные. Они, как и большинство островитян, мирные граждане своей островной республики. У них свои традиции и обязанности. Нам надо перекантоваться здесь не долго.

Он посмотрел в сторону на океан и продолжил — Я раньше бывал тут. Ты не поверишь, но, кое-кого здесь уже знаю, если меня здесь не забыли. Мне знакомы эти районы по дайвингу. Я был здесь чартером с коллегами по работе на отдыхе. И знаю местных, и эти острова. И не только по морским картам. Джейн тут ни разу не была и, как и ты будет первой.

 

Островитяне

Практически прошли еще одни сутки в океане. Наступало новое утро.

Я, одевшись, выглянул в окно, открыв оконный иллюминатор свежему утреннему ветреному океанскому бризу. И посмотрел на еще висящую в зареве светлеющего стремительно неба луну. Заботливо закрыл иллюминатор каютного окна. Оставив свою, в постели ненаглядную слабую еще больную, и крепко спящую Джейн, снова стоял на палубе Арабеллы у штурвала. Сменив Дэниела. И следил по приборам за курсом нашей яхты.

Было часов шесть. И солнце, подымалось вверх, медленно, отрываясь от кромки океана. Заметно набирая жар и нагревая окенический воздух.

20 июля 2006 года.

Дэни подарил мне, как обещал бритву. И некоторую одежду из своего личного гардероба. И я, уже бритый и свежий, после принятого душа, нес очередную вахту за рулями нашей яхты Арабеллы.

Пошумев внизу рок-музыкой, как всегда, тоже после принятого душа. Переодев купальник с цветного полосатого на желтый. Как оказалось, у Джейн были еще пара купальников. В темных очках, осторожно ступая, босыми голыми переливающимися на ярком солнце, почти в черном загаре ножками по ступенькам трюмной лестницы, из кают, поднялась Джейн. На покрытую красным лакированным деревом палубу.

В ее голых, таких же загоревших девичьих руках и маленьких красивых, как и ее моей любвеобильной мулатки латиноамериканки пальчиках, был разнос дымящегося на ветреном, порывистом воздухе Тихого океана. С чашками горячего шоколада. Вручив мне горячий вкусный напиток, поцеловав меня в губы, Джейн прошла, виляя упругой загорелой до черноты своей полненькой задницей. Сверкая загорелыми коленками и крутыми ляжками и бедрами безумно красивой горячей, как и этот горячий шоколад сучки. К носу нашего быстроходного судна. Где угостила и Дэни тем шоколадом.

Моя Джейн Морган из своих длинных локонов черных смоляного цвета вьющихся змеями волос, сделала хвостик, развивающийся на сильном ветру во все стороны. Первый раз, и так ей это шло. Как и этот на смену цветному полосатому, ее желтый купальник. Жаль, белый, тот она выбросила, но, он был испачкан безнадежно ее истерзанной моим возбужденным торчащим как стальной стержень членом промежности кровью.

Она встала рядом с братом. Который был только в одних коротких светлого цвета шортах на утреннем ветру. И на самом ее носу. У волнореза. Под надутыми до предела ветром косыми треугольными кливерами. С распущенными на ветру черными смоляного цвета вьющимися, как змеи волосами. Встала специально и для меня. Перед моими глазами, чтобы быть все время на виду. Она выгнулась в спине под натянутой до отказа на ветру белого цвета парусиной. Выпятив вперед свой загорелый до угольной черноты ее девичьих округлых, как и ее ножек ягодиц и лобка, голый девичий прелестный загорелый, такой же с круглым красивым пупком животик. Подставив яркому утреннему встающему на заре тропическому солнцу свою пышную трепетную в дыхании, почти голую в лифчике купальника женскую мною многократно искусанную и исцелованную прошлой, вновь ночью с торчащими черными сосками пышную, трепещущую в жарком знойном летнем дыхании грудь.

Джейн прошла, вихляя загорелыми крутыми изящными бедрами вдоль качающегося на волнах борта нашей яхты ко мне. И я, обнял ее вокруг девичьей тонкой шеи за женские загорелые плечи, ощущая кончиками своих мужских пальцев жар девичьего загорелого любвеобильного девичьего тела. Показывая появившиеся на горизонте острова.

Дэниел пропал, где-то внизу яхты. Он, сунув в руки мне свой армейский бинокль, быстро глянув на панель управления нашим мореходным и быстроходным судном, на его компас. Нырнул в каютный трюм. И исчез там, не показываясь наружу.

Я подумал, может, тоже, нырнул в утренний, душ или, наверное, проверяет маршрут следования по картам и компьютеру.

Впереди показалась полоска земли.

Там впереди нашей яхты. Это были, вновь острова. Те, самые, острова, о которых говорил Дэни.

— Земля! — крикнула, стоя мне на носу яхты, моя красавица Джейн — Ура! — она была в потрясающем настроении после нашей с ней ночи.

Джейн стояла на носу Арабеллы и размахивала левой рукой, сняв с черноволосой девичьей головки красную свою бейсболку. Держась крепко пальчиками правой за натянутые нейлоновые прочные тросы выгнувшихся

от ветра парусов. А, я любовался своей божественной любовью. И, тоже был счастлив, глядя на нее, на мою американку Джейн.

Острова росли прямо на глазах. Из туманного и мутного голубоватого силуэта на горизонте, они обрисовывались постепенно в более прорисованные волшебной природой океана, постепенно обрастая растительностью.

Через, какое-то время начался штиль. Полный штиль. Ни ветерка. Наши белые из парусины паруса все обвисли. И были, теперь, совершенно бесполезны, свисая и лишь слегка колыхаясь на слабом океаническом ветерке, идущем со стороны Тихого океана.

Мы не успели дойти до островов на парусах. И пришлось включить двигатели. Оба мотора на полный ход. И Арабелла затряслась всем корпусом. И понеслась по волнам в направлении зеленеющих на горизонте островов.

Мы приближались к Гвинейскому обширному архипелагу. К целой серии тихоокеанских разбросанных по нему, вплоть до самого экватора островов.

Дэниел, поднявшись, тоже на горячую от солнца палубу, сзади меня. Задрав на загорелый лоб и кучерявые черные волосы, солнечные очки, копался в моторе, наблюдая за его работой. Так как, что-то застучало внутри его правого двигательного агрегата. И двигатель встал, задымив, и Дэниел его вырубил тут же.

— Заклинило — произнес Дэни — Подшипники рассыпались внутри. И вал с пропеллером заклинило! Будь, оно не ладно! Черт! — руганулся по-своему Дэни.

— Это серьезно Дэниел. Движку, похоже кранты — произнес я как знающий моторист затонувшего своего судна.

— Я знаю — ответил тот — Дальше, пока никуда не поплывем, пока не наладим движок.

Надо было встать на ремонт. И Дэниел просил меня ему помочь. Я без слов согласился, дабы был механиком машинистом в машинном отделении погибшего своего сгоревшего, и затонувшего судна «KATHARINE DUPONT».

— Без вопросов, Дэни! — произнес ему громко я — Надо, значит, надо!

Я залез в технический кормовой трюм нашей яхты. И мы попробовали запустить правый, забарахливший внезапно двигатель. Но, было бесполезно. Там разлетелся подшипник на валу, и погнуло сам вал. И его начало клинить. Пошел нагрев и Дэниел правый двигательный агрегат отключил совсем, как и правый его пятилопастной пропеллер. И мы пошли на одном левом.

— Надо дойти до берега! — он прокричал мне — А, то, нас унесет течением! Без ветра и мотора, точно утащит в сторону!

— А, якорем не зацепиться?! — крикнул ему я — Цепь метров на пятьсот!

— Нет! — он ответил — Дна не достанем! Здесь еще, более чем глубоко! Надо дотянуть до островов! Там и встанем на ремонт!

Он посмотрел назад в сторону открытого океана через корму Арабеллы — Здесь нельзя дрейфовать! А, нам, тем более! Эти гады, где-то сзади. И надо затеряться среди этих островов! Хотя бы на сутки!

* * *

Под неугомонный крик альбатросов и чаек Арабелла легла в полный дрейф. Ветра не было совсем, и на воде был полный штиль. Мы еле доскреблись до крайних двух островов из целого архипелага. И вошли в узкую бухту между островами. Мелкую, из-за обилия кораллов. Заросшую ими, как и атоллы.

Мы встали недалеко от самого берега одного из островов, на котором располагались поселения местных жителей. Состоящие из маленьких домиков на деревянных столбиках, сплетенных из прутьев с соломенной или пальмовой крышей. Точнее, покрытых пальмовыми листьями на самом берегу, и на воде. Наша Арабелла, гремя левым двигателем и рабочим пятилопастным пропеллером, дошла до песчаного покрытого пальмами берега одного из населенных аборигенами островов.

Видно было, как из полу соломенных хижин повыскакивали местные полуголые рыбаки туземцы. И показывали на нас руками, что-то галдели.

Вместе с женами и детьми.

Они побежали по длинному песчаному из белого кораллового песка берегу по направлению к нам.

— Вот любопытные! — удивленно произнесла моя красавица Джейн, поправляя, вновь одетую красную бейсболку — Забегали, как ненормальные!

Дэниел молча, докрутил штурвал, стоя рядом со мной у приборной панели яхты. И выключил один работающий левый двигатель Арабеллы.

Яхта на одном винте и на ровном киле, дошла, почти до самого берега бухты. И я, добежав до носа, где стояла, наблюдая за местными жителями держась за тросы обвисших на безветрии кливеров Джейн, дернув за рычаг стопора якорной лебедки. Выбросил рабочий за борт левый на цепи якорь.

Цепь громко зашумела, разматываясь. И якорь плюхнулся в воду у самого носа Арабеллы. И достал до дна. Цепь ослабла, и яхта зацепилась за дно им, встала на прикол под вновь натянувшейся цепью влекомая легким в бухте течением со стороны океана.

— Интересно, какая здесь глубина? — произнесла негромко Джейн — Я хотела бы, здесь одна поплавать.

Она посмотрела, не отрываясь мне в глаза своими обворожительными любовницы черными глазами.

— Я, думаю, еще поплаваешь — ответил ей, подходя со стороны спины Дэниел — Поправишься и поплаваешь. Нам надо на берег к местным. Я знаю у них можно отыскать кое-какие детали для Арабеллы. Мне надо пообщаться с туземцами. Они рыбаки и знают, что и почем.

— А, они, видимо и не такие уж совсем туземцы — произнесла Джейн.

— Да, и видно, не такие, уж не цивилизованные совсем — добавил я.

— Да, наша техническая цивилизация и сюда добралась. И оставила свой след на местных поселянах! — произнес громко Дэни.

Он, теперь в одиночку подготавливал к спуску резиновый скутер на краю борта Арабеллы. Подвешенный, на малой лебедке, еще нами в океане боком на правой стороне нашей яхты.

Дэни прикрепил сзади его винтовой небольшой, но мощный лодочный мотор и выровнял резиновую лодку днищем к самой воде.

— Интересно, помнят они меня еще или уже нет? — он спрыгнул в подвешенную к борту нашей яхты на лебедке резиновую лодку. И нажал на спуск — Я один сплаваю и поговорю с местными. Они не должны уж совсем меня не помнить. Прошлый раз со своими пацанами, я тут хорошо погулял и поплавал. Помню, еще тут все вокруг. Надо со старшим острова пообщаться и местными лодочными механиками.

Дэниел завел движок скутера и поплыл к берегу. Мы остались на Арабелле вдвоем с моей Джейн. Она подошла ко мне. И обняла меня за голый, как и прежде загоревший, почти, как и она, мужской мускулистый торс. Я обнял ее за загоревшие до черноты девичьи плечи. И прижал к себе. Джейн прислонила сбоку свою ко мне чернявую в длинном хвостике вьющимися, словно змеи волосами девичью головку. Мы смотрел оба на отплывающего от яхты Дэниела.

— Как я хочу, снова купаться, Володя — произнесла моя Джейн — Интересно, он надолго? — она тут же спросила, как бы у самой себя. Глядя на плывущего к берегу на моторной резиновой лодке Дэниела.

Скутер шумно трещал подвешенным сзади маленьким водным мотором. И Дэниел уже вскоре достиг прибрежной кромки берега. И затащил его на самый берег перед стоящими местными поселянами аборигенами острова.

Видно было, он с ними общался, подойдя, видимо к старшему из местных рыбаков. О чем-то их спрашивал, жестикулируя и объясняя на руках показывая на нас и яхту. Те, в ответ ему, что-то, тоже говорили на своем языке. Было слышно громкую их речь, которая была нам совершенно непонятна.

Мы с моей Джейн, переоделись по-быстрому в одежду, чтобы не голышом щеголять по берегу, среди местного населения. Джейн в желтую свою майку с какой-то нелепой картинкой. И джинсовые короткие выше колен шорты и красную бейсболку. Я в свои матросские штаны. И цветную рубашку подаренную мне Дэниелом.

Вскоре он вернулся назад. А местные островитяне разошлись по домам.

Видимо, Дэниел смог договориться о чем-то на своем английском языке и жестах с рыбаками индейцами этого большого заросшего густыми тропическими зелеными, и непроходимыми джунглями песчаного по самому берегу острова.

Дэни подплыл назад на скутере к яхте и прокричал нам — Все в порядке!

Можно, сегодня заняться починкой двигателя яхты. Я нашел то, что искал. Даже, больше!

Он показал на пальмовую деревню на деревянных столбах

— Местные дадут все, что нужно — произнес Дэни — Они еще помнят меня. И механик, тоже будет из местных! Тут есть свои самоучки механики специалисты!

Дэниел поднялся на борт Арабеллы. И поднял бортовой малой лебедкой назад резиновую с мотором лодку. И подняв правый якорь, медленно перегнал Арабеллу на пристань. Бросив левый бортовой якорь на длинной цепи. Привязав Арабеллу к пристани нейлоновыми лебедочными веревками.

Он сам был как туземец, и довольно был похож на местных. В одних светлых коротких до колен шортах. Загорелый, как и моя Джейн. До угольной, почти черноты. И сам черноволосый. С вьющимися, как и его сестренки кучеряшками волос на своей голове. Чем ни местный. Возможно, это и помогало в общении с местными племенами островитян. В какой-то степени, он был похож на своих. Хотя и был иноземец для них, как и мы.

* * *

Мы целый день провели среди островитян. Здесь было много ребятишек.

Очень много голопузой детворы. Они так и крутились вокруг меня и Джейн. Рассматривая мои белые матросские штаны и рубашку Дэниела. И шорты моей Джейн. Ее красную с большим козырьком бейсболку. И ее футболку желтого с нагрудной картинкой цвета. Когда мы, тоже спустились на песчаный берег острова.

— Как здесь здорово, Володя! — произнесла восторженно Джейн, глядя вокруг и на меня.

Она держала за руки некоторых маленьких голопопых, подпрыгивающих рядом с ней ребятишек. Я взял одного из самых маленьких на руки.

Мы шли с Джейн в окружении крикливой на разные голоса детворы. Шли до самой деревни рыбаков и ловцов жемчуга. На нас смотрели женщины и их мужья. Стоя и оглядываясь на нас идущих к ним в береговое селение.

Это одно из многочисленных селений на этих больших заросших островными в глубине джунглями островах.

Нас приютили в одном из жилищ у местной одинокой пожилой женщины. И моя Джейн, как женщина с женщиной, быстро нашла с ней язык. Она подарила ей бусы из своей коллекции сокровищ, и из золота колечко с бриллиантом. Из того богатства женских украшений нашей цивилизации, что было у нее в ее корабельной каюте.

Та, подарила Джейн, тоже украшения на память из местного сокровища их острова. Ожерелье из большого жемчуга и костяные браслеты индейцев из местной фауны.

Мы были приглашены вскоре, как оказывается на местный праздник. Это, что-то, вроде дня рыбака. Что-то, по-нашему, по-русски. И не совсем.

То, есть, свое местное спиртное из кокосовых пальм и еще чего-то. Много всякой местной закуски. Ну, и конечно танцы до-упаду, под местную туземную музыку. Барабаны, и какие-то деревянные из тростника дудки. Но, это будет потом, чуть позже, а пока мы, просто были гостями. И успели перезнакомиться со всеми местными селянами островов. Пока Дэниел чинил с местными механиками двигатель яхты, мы бродили по острову в качестве гостей. И, Джейн, забросив свой на яхте кассетный магнитофон, то, и дело купалась в местной коралловой лагуне вместе с морскими черепахами.

Джейн, здесь быстро поправилась, и действительно была еще та пловчиха, как говорил Дэни. Я и не знал о такой ее способности, пока не увидел своими глазами.

Дэниел не зря мне сказал о ее способностях, более глубокого погружения. Она и без баллонов хорошо и глубоко ныряла, надев только подводные часы, ласты и свинцовый противовес. Я был ошеломлен ее такой способностью подводного ныряния. Одевшись в свой легкий костюм, для ныряния Джейн, надев одну маску, просто ныряла, на глубину местной лагуны. Играя с коралловыми рыбами.

Или, просто в одном своем новом полосатом или желтом купальнике, плавала, мелькая под водой своей загоревшей до черноты полуголой изящной девичьей фигурой вокруг прибрежных рифов. Любуясь подводной природой этих чудесных островов.

Я, лишь с надувной резиновой лодки наблюдал за ней. За ее такими вот, ныряниями. Не переставая любоваться своей красавицей русалкой.

Одевшись в акваланг, помогал ей, наблюдая под водой ее, страхуя в погружениях. Пока Дэниел с островной командой механиков занимался подготовкой яхты, мы старались не вмешиваться в их дела на борту Арабеллы. Мы просто, отдыхали и все, наслаждаясь друг другом. Иногда играя с местными ребятишками в их местные игры.

Джейн как ребенок веселилась, забыв обо всем. Вовлекая и меня в те детские молодые игры юных островитян.

Ей было все здесь интересно. Сама жизнь туземцев рыбаков. И островная природа. Именно островная природа этих лежащих близко друг к другу островов. Было много фауны. Обезьяны там попугаи разных видов. Были красивые цветы, и даже птицы. Разноцветные по окраске, яркие, гомонящие среди тех цветов. И пальм у самой кромки прибрежной воды.

Действительно природа, здесь была красивая. Особенно коралловая лагуна и вся из-под прозрачной воды виднеющаяся прибрежная возвышенность, выступающая с больших глубин океана.

Берег был, почти до самой воды утыкан кокосовыми пальмами и прочей растительностью тропиков.

Помню моя Джейн, обходя под водой коралловую банку барьерного рифа, наткнулась на останки какого-то старинного судна. Я тогда в акваланге подстраховывал ее и следовал за ней на резиновой лодке до самого края бухты. До резкого обрыва на километровые глубины. И моя любимая русалка, выплыла за край этого барьера. Повиснув над океанской бездной.

Она потом, вынырнула и прокричала радостно, что обнаружила, что-то похожее на дерево, заросшее водорослями и кораллами на самом краю обрыва. Там еще была старинная пушка, торчащая из толщи разноцветных полипов.

Джейн радостная поднялась сразу к нашей резиновой лодке, сообщив мне радостную новость, приглашая с собой под воду. Но, я отказался, тогда от этой затеи. И сказал Джейн, что пора уже возвращаться на берег.

Мы были далеко от берега. И я немного нервничал и переживал за нас обоих в прибойной зоне кораллового острова. Уже пора было вернуться назад, и я сказал Джейн об этом.

— Наверное, Дэни уже починил двигатель — сказал я ей — Пора, любимая, уже домой на нашу Арабеллу.

Но, Джейн не слушая меня, надев на свое миленькое девичье личико маску, снова нырнула, куда-то в глубину. Наверное, к той старинной корабельной пушке вросшей в коралловый риф.

— «Вот, чертовка!» — подумал я — «Моя красавица, чертовка!». Вскоре она снова вынырнула, держа в руке в своих маленьких красивых девичьих пальчиках что-то. Джейн протянула мне, что-то, похожее на какой-то или, чей-то медальон. Он был из золота. На длинной золотой цепочке.

— Джейн! — радостно прокричал я своей любовнице пловчихе — Ты нашла клад! Вот, Дэни обрадуется! Ты за ним и ныряла?!

— Вот, возьми — выплюнув мундштук шланга, и задрав на свой загорелый девичий лоб маску, произнесла она, тяжело дыша от нагрузки на легкие под водой. Джейн отдала медальон мне — Я сначала не хотела его брать. Потом, решила все же взять. Это с подводного кладбища — Джейн снимала с себя прямо в воде со смесью кислорода и гелия баллоны, отдавая мне их, и я их, вытащив из воды, положил рядом с собой. И подал руку своей пловчихе любовнице.

— Может, это не хорошо, но, все же — она тихо с трудом в голосе это произнесла, смотря мне в глаза. И подтягиваясь из воды на моей руке.

— Покажем это Дэниелу? — произнес я, восхищенный находкой. Вытаскивая Джейн из воды на лодку. И шлепая ее по круглой полуголой в узких желтых плавках женской загорелой как смоль упругой широкой девичьей — Покажем это Дэниелу? — произнес я, восхищенный находкой. Вытаскивая Джейн из воды на лодку и шлепая ее по круглой полуголой в узких желтых плавках женской загорелой как смоль упругой попке. Она, в ответ, отшлепала меня мокрыми руками по моим проказника мужским рукам. Соскользнув внутрь лодки своим голым мокрым в воде таким же, как и ее руки загоревшим до черноты животом, Джейн согнув в коленях, забросила изящные свои крутобедрые босые с маленькими ступнями и пальчиками в ластах девичьи ноги. От самого выреза желтых плавок в бронзовом черном отливе загара. Поджав их под себя, она отсела к носу скутера.

— Не успеешь, что, ли! — взвизгнув от моей сексуальной шалости и дико смеясь, произнесла моя Джейн — Давай лучше заводи мотор и поехали отсюда! — она снимала часы и ласты — Пора в душ, я вся просолилась в

этой воде. Да и тебе не мешало, бы, окунуться — сказала она мне — Сидишь уже весь мокрый от этого солнечного жарева.

Джейн задышала тяжело уставшей от долгого плавания под водой трепетной полуголой загоревшей до черноты грудью в своем купальном

желтом мокром, как и плавки лифчике. Она вся мокрая сидела на носу нашего резинового моторного скутера снова облепленная, как и тогда ночью после купания длинными черными по голой и гибкой черной от загара узкой девичьей спине вьющимися и черными как смоль змеящимися по ее плечам и спине волосами. Джейн смотрела вперед по курсу летящего по воде скутера в сторону острова. И мы, на полной скорости, разгоняя резиновым днищем своей моторной лодки под собой воду лагуны, устремились обратно к берегу к своей яхте и к хижинам рыбаков островитян.

Дэниел как раз починил правый двигатель нашей яхты, вместе с местными знакомыми ему механиками. Он заменил вповеденных при вращении на разбитом подшипнике вал и переставил назад

пятилопастной пропеллер. Дэни сделал свою работу просто на отлично. И довольный, и радостный встречал нас на борту Арабеллы. Он до заправил в ее бортовых баках горючим топливом и дополнительно в большие еще на Арабелле находящиеся канистры.

Вместе с островитянами, своими помощниками он поднял нас на борт нашей яхты и, оставив меня и Джейн одних на яхте, удалился со своей ремонтной туземной компанией в местную прибрежную деревню.

Он считал, что выполнил свои обязанности и теперь имел право на заслуженный отдых в компании своих туземцев друзей.

— Что ж — сказала Джейн — Его право он заслужил, пока мы прохлаждались без дела по лагуне с тобой любимый. Денни сказал, что тут намечается как раз праздник у местных жителей. Свой особенный праздник, посвященный океану и местной природе. И нас тоже пригласили.

— Дэни говорил мне — сказал я Джейн — Что-то вроде дня рыбака и ловца жемчуга. Можем сходить, если хочешь. Дэни говорил, что местные рады будут гостям. И не стоит их обижать.

— Вот и отлично сходим и попразднуем этот день рыбака и ловца жемчуга вместе с Дэниелом и туземцами — сказала довольная праздными надвигающимися событиями Джейн, бросая свою золотую находку в свою шкатулку драгоценностей — Дни в тропиках длинные и солнце еще долго будет висеть на небосводе и жарить нас. А я уже загорела дальше некуда и пора посидеть, где-нибудь в теньке под вечер у костра и повеселиться.

Действительно хоть уже был вечер, часов где-то, наверное, пять или шесть. Я не смотрел и не сверял в главной каюте нашей яхты, но солнце еще жарило, как надо намереваясь вскоре покинуть небосвод.

Главное Арабелла была теперь в порядке и готова к походу. И мы здесь решили недолго и не особо навязчиво еще погостить, раз нас никто не выпроваживал.

попке. Она, в ответ, отшлепала меня мокрыми руками. По моим проказника мужским рукам.

Соскользнув внутрь лодки своим голым мокрым в воде таким же, как и ее руки загоревшим до черноты животом. Джейн забросила изящные свои ляжками и бедрами босые с маленькими ступнями и пальчиками в ластах девичьи ноги. От самого выреза желтых плавок в бронзовом черном отливе загара. Поджав их под себя, она отсела к носу скутера.

— Не успеешь, что, ли! — взвизгнув от моей сексуальной шалости, и дико смеясь, произнесла моя Джейн — Давай, лучше, заводи мотор и поехали отсюда!

Она, снимала часы и ласты.

— Два часа дня. Пора в душ. Я вся просолилась в этой воде. Да, и тебе не мешало, бы, окунуться — сказала она мне — Сидишь, уже весь мокрый от этого солнечного жарева. И еще ниразу не нырял.

Джейн задышала тяжело уставшей от долгого плавания под водой трепетной полуголой загоревшей до черноты грудью в своем купальном желтом мокром, как и плавки лифчике. Она вся мокрая сидела на носу нашего резинового моторного скутера. Снова облепленная, как и тогда, ночью после купания длинными черными по голой, и гибкой черной от загара узкой девичьей спине, вьющимися и черными, как смоль змеящимися по ее плечам и спине волосами. Джейн смотрела вперед по курсу летящего по воде скутера в сторону острова. И мы, на полной скорости, разгоняя резиновым днищем своей моторной лодки под собой воду лагуны, устремились обратно к берегу. К своей яхте, и к хижинам рыбаков островитян.

Дэниел как раз, починил правый двигатель нашей яхты, вместе с местными знакомыми ему механиками. Он заменил в поведенных при вращении на разбитом подшипнике вал. И переставил назад пятилопастной пропеллер. Дэни сделал свою работу, просто на отлично. И довольный, и радостный, встречал нас на борту Арабеллы. Он до заправил в ее бортовых баках горючим топливом. И дополнительно в большие еще на Арабелле находящиеся канистры. Вместе с островитянами, своими помощниками, он поднял нас на борт нашей яхты и, оставив меня и Джейн одних на яхте, удалился со своей ремонтной туземной компанией в местную прибрежную деревню.

Он считал, что выполнил свои обязанности. И теперь, имел право на заслуженный отдых в компании своих туземцев друзей.

— Что ж — сказала Джейн — Его право, он заслужил. Пока мы прохлаждались без дела по лагуне с тобой любимый. Дэни сказал, что тут намечается, как раз праздник у местных жителей. Свой особенный праздник, посвященный океану и местной природе. И нас, тоже пригласили.

— Дэни говорил мне — сказал я Джейн — Что-то, вроде дня рыбака и ловца жемчуга. Можем, сходить, если хочешь. Дэни говорил, что местные рады будут гостям. И не стоит их обижать.

— Вот и отлично. Сходим и попразднуем этот день рыбака и ловца жемчуга вместе с Дэниелом. И туземцами — сказала довольная праздными надвигающимися событиями Джейн. Бросая свою золотую находку в свою шкатулку драгоценностей.

— Дни в тропиках длинные. И солнце еще долго будет висеть на небосводе. До самой ночи. Особенно в июле. И жарить нас. А, я уже загорела дальше некуда. И пора посидеть, где-нибудь в теньке под вечер у костра, и повеселиться.

Действительно хоть уже был вечер, часов, где-то, наверное, пять или шесть. Я не смотрел и не сверял в главной каюте нашей яхты. Но, солнце еще жарило, как надо намереваясь, вскоре покинуть небосвод.

Главное Арабелла была, теперь в порядке, и готова к походу. И мы здесь решили недолго и не особо навязчиво еще погостить, раз нас никто не выпроваживал.

* * *

— Солнце палит нещадно! — произнесла Джейн — Хоть, бы, чуть умерило свой пыл. Я уже загорела дальше некуда. Итак, смуглая телом еще и пережарилась на этой яхте до черноты!

Она посмотрела на мое голое, поверх закатанных до колен летних моряка брюк тело.

— Тебе бы еще не мешало загореть любовь моя! — она, громко перекрикивая прибой, мне сказала — Сейчас уже часов пять и самый жар. Скоро будешь, таким же, как и я!

Она, взяла из своего гардероба длинную белую рубашку на смену желтой футболке.

Стоял жаркий, тропический вечер. И было жутко жарко, даже у воды. Ни ветерка со стороны океана. Полный штиль. И ни намека на ветер. Было, похоже, что мы зависли здесь до утра. Но, это меня и радовало. Я был счастлив, как никогда рядом с моей красавицей Джейн. Мы с Джейн уже были такими близкими людьми. Как будто знали друг друга, теперь с рождения. Даже, Дэниел был мне уже как родной брат. Я и не замечал, что мы были разных национальностей.

Джейн шла медленно по белому коралловому прибрежному песку в самом прибое. Она, сняв, желтую футболку. И набросив на себя длинную белую рубашку, шла впереди меня. Виляя своим изящным круглым задом и загоревшими на солнце, почти черными ляжками и бедрами девичьих красивых, как и она сама ног.

Я любовался Джейн, шагая по волнам сзади нее.

Джейн быстро поправилась. За время плавания до этих островов от того песчаного с лагуной атолла, она пришла полностью в себя. И была в лучшей сексуальной форме как моя любовница.

Я шел, следом. Тоже, надев рубашку. На голый и уже, хорошо загорелый за день на тропическом солнце мужской мускулистый торс. Из белой материи в клетку, из того, что мне дал Дэниел. Из своего гардероба. И глядя то, на свою Джейн, то, на Тихий океан, глазея, и съедая сам ее любовным взглядом с ног до головы невысокую девичью фигурку в легкой короткой одежде. Над нами кружили альбатросы. И дико кричали над головой, и над волнами в прибое у дальних каменистых скал.

Выступающих в самую воду, впереди нас на островной изогнутой косе за песчаным пляжем.

— Скоро буду как ты — произнес я Джейн — Такой же почти, черный и не отличишь русский я или островитянин.

Джейн засмеялась.

— Ты сейчас еще красивее, чем есть — Произнесла она, мне сверкая, из-под черных вздернутых бровей чернотой своих на ярком солнце девичьих глаз — Не сгорел любимый? А, то целый день на солнце! — Джейн, вдруг забеспокоилась, рассматривая мой на теле уже бронзовый загар.

— Да, нет, нормально — произнес я ей в ответ — Шумно тут от волн и крика островных и прибрежных птиц.

Действительно крик островных птиц, смешиваясь с криком морских альбатросов и чаек, был уже невыносим.

— Как они в этом гуле живут — произнес, помню я ей.

— Это неважно, зато, как красиво тут! — она восхищалась увиденным — Дэниел бывал тут, а, вот я, первый раз! — Смотри следы морской черепахи! — восторженно произнесла она.

Джейн показала мне рукой, на следы, уходящие в воду, и распустила свои длинные смоляные по черноте блестящие красивыми локонами на ярком солнце тропиков вьющиеся змеями волосы. Они метались по ветру паря, то в воздухе, то падая на ее девичьи, молодой красотки латиноамериканки, узкие загорелые до черноты, как и спина плечи. Моей пышногрудой красотки латиноамериканских кровей, идущей не спеша, по белоснежному коралловому песку обитаемого острова. Она как никто другой, органично вписывалась в этот прибрежный морской пейзаж, как островитянка из местного населения. Ее угольной черноты загар, лоснился в солнечных луча. И бликовал как лакированный в этом ярком вечернем красноватом свете. Он переливался на руках и ногах Джейн, из-под короткой футболки желтого цвета. И коротких плотно облегающих выше колен ляжки и бедра моей красавицы Джейн джинсовых шорт.

Она переоделась перед выходом на берег. И была, снова с ног сшибательно красива, как никогда. Похоже, только я один, пока еще органически не очень вписывался в местность и население этого малонаселенного, почти дикого океанского острова. Не то, что я, как чужак на этой земле, резко отличавшийся ото всего здесь, не смотря на свой уже, почти такой же, как и у Джейн загар. А просто, я был здесь чужим, пока и резко выделялся на фоне всего местного.

Мы были южнее Индонезийских островов. За границей экватора.

Эти острова не имели названий. И были сами в океане по себе, как и их местное дружелюбное к пришлым население.

Сюда редко заходили корабли. И тем более, такие как наша, круизные яхты. Северная часть Индонезийского архипелага была более, менее обитаема. И туристов, там хватало со всего света. Но, здесь мы были в редкость. И местные устроили в нашу честь, даже праздник. По приказу местного вождя племени туземцев.

Я первый раз в жизни попробовал какие-то местные вина из разных плодов и растений. Кое-какую деликатесную океаническую рыбу, которую еще не ел в жизни. В целом мне понравилось здесь все. И я бы, наверное, остался здесь, если бы не мои друзья, и яхта Арабелла.

Дэниел подснял местную девочку. И здесь, это было в норме, и не возбранялось. Мне даже, самому предлагали женщину. Но, у меня была моя красавица Джейн. Я помню, как она отреагировала на это предложение вождя. Ее это возмутило про себя. И очень сильно. Но, мое на отказ вежливое предложение ее успокоило. И вернуло к нормальному настроению.

— Только бы, попробовал! — помню, она произнесла — Только бы, попробовал закобелиться с местными сучками!

Джейн была, помню в яростном гневе.

Она тыкала меня, сидя у костра с племенем индейцев в бок рукой. Если я, чуть, чуть, как-то одобрительно реагировал на танцы местных молодых девиц или на их попытки активного со мной общения. Ее черные, как ночь широко открытые глаза блестели гневом и сверкали.

— О! Какая ревность! — я произнес — Да, ты просто, от ревности сумасшедшая!

— Я бы тебе погуляла на сторону! — возмущенно устроила мне проволочку незаслуженно моя любимая Джейн наедине. Она, быстро оставив местную праздничную сходку у костра с племенем. Подняв меня за собой, удалилась с праздника. Джейн меня быстро увела к берегу океана.

Вцепившись в руку. И прижавшись ко мне боком. Она отругала меня за мои взгляды на местных девиц. Это была первая моя, можно сказать уже как семейная выволочка. Женщины!

Я был уже для Джейн как собственность. Это в женском стиле. Все они эгоистки и единоличницы, хоть и безумно красивые.

Я даже не делал ни одной попытки на сторону. А, она была в неописуемой ярости от женского ревнивого гнева. Только потому, что возле нас сидящих крутились молодые, совсем еще соплюхи местные аборигенки девицы.

Джейн это и заводило. Она смотрела на их смущенные смешки и заинтересованные взоры на меня иностранца. И Джейн это невыносимо как мою любовницу бесило.

— «Моя ревнивица Джейн!» — думал, глядя любовно на свою Джейн. И вынося смиренно ее тычки в бок девичьим локотком — «Как ты меня заводишь! Даже, этой дикой своей бешенной женской ревностью!»

Мы оставили веселиться у костра с местным племенем и девочками нашего Дэниела. И вот мы, шли уже по прибою волн у самого берега, разгребая буруны волн босыми и голыми своими ногами.

— «Да, дикие первобытные места» — продолжал думать я — «С не очень большим населением островов, живущих как на самом этом острове. Так и в хижинах на самой воде. Стоящих на высоких деревянных из стволов местных деревьев столбах. И уходящих далеко от берега в бурлящую океанскую воду».

Здесь также, было красиво под водой, как и на том атолле. Также, полно коралловых рыб, и полно акул. А местное население помимо рыбалки, занимается еще и ловлей жемчуга. В самом океане далеко от берега, стояли их хижины. И мы смотрели на них стоящих, прямо в океанских бурных волнах.

— Ведь не боятся штормов! — произнес я, громко перебивая шум прибоя впереди идущей моей Джейн. И показывая ей рукой на стоящие над самой водой, далеко от берега с травяной пальмовой крышей хижины из тростника. И досок местных аборигенов рыбаков.

— Они привыкли! — ответила громко, моя любимая ревнивица Джейн — Они ко всему привыкли! Как бы я хотела, остаться здесь!

— Я тоже! — сказал ей я — Может, останемся после всего здесь?!

— Не против, любимый!

Она вдруг, повернулась, улыбаясь мне в вечернем закате белозубой красивой улыбкой. Как-то, совсем, по-другому, не как раньше — Если перестанешь строить глазки местным девицам!

— Любимая моя Джейн! — произнес я.

И подскочил к ней. И обняв, прижал к себе. Кроме тебя, для меня не существует иных женщин!

Я поцеловал ее в ее прелестные полные женские губы. И она поцеловала меня, и еле оторвалась от поцелуя, закатывая глаза под веки и глубоко дыша придавленной к моей груди своей полной черной от загара твердыми торчащими сосками в белой длинной рубашке грудью.

Я обхватил ее за круглую попку и гибкую, как у кошки тонкую талию. Ощущая ее пупком придавленный к моему животу ее дрожащий в дыхании девичий черный от загара, как и грудь животик.

— Я построю себе лодку. И буду наравне со всеми заниматься рыбалкой, и ловлей жемчуга — сказал я — И забуду, кто я и откуда.

— Я бы тоже, этого хотела — произнесла Джейн.

Джейн была счастлива. Ревность ее ко мне к местным молодым аборигенкам как рукой сняло. Джейн была вспыльчива, как и положено жгучей латиноамериканке, но, быстро отходчивой. Вот она уже была такой, какой была всегда, даже еще красивее. Она просто, расцветала от моей к ней безумной, безудержной любви. Моя Джейн! Ее ревность была вполне уместна. Она безумно любила меня. И была, теперь со мной тесно связана этими узами взаимной любви.

Джейн повернулась снова ко мне.

— Хорошее место, Володя! — сказала громко она.

Джейн научилась говорить по-русски и особенно произносить по-разному, произносить, по-русски мое имя.

— Много горячего песка и чисто. Самое, то! Позагорать на закате. И поплавать, любимый мой! По плескаться в теплой океанской воде под дуновение свежего ветерка. И пение островных птиц.

Джейн отбежала подальше от прибоя, выше на берег. И освободилась от джинсовых шорт и белой своей длинной рубашки. До полосатого нового своего купальника. Такого же, как был тот белый ее на тонких лямочках и замочках, который ей пришлось выбросить как испорченный.

Она была сейчас счастлива и безумно опять в вечернем островном прибрежном этом закате красива. Особенно в лучах заходящего солнца. Почти, совершенно голая как морская нимфа. Ее кожа, просто переливалась черным угольным загаром на ярком заходящем солнце. Этакая русалка этих песчаных островов, Джейн помчалась мимо меня, дернув за руку, в океанскую соленую воду в самый прибой. И нырнула прямо в волны.

Она вынырнула и крикнула, зовя меня к себе в набегающих на песчаный берег волнах.

Я тоже, подбежав к ее лежащей на песке одежде. Сбросил свои единственные закатанные штанинами светлые брюки. И бросился в объятья океана и своей любимой соблазнительницы морской плещущейся, и смеющейся от счастья в бурных прибрежных волнах красавицы нимфы. Я бросился в объятья своей любимой Джейн. И мы, обнявшись вместе, купались, ныряя в прибой песчаного берега. Одни на этом вечернем одиноком под заходящем вечерним быстро садящимся за горизонт ярком солнце. Мы плескались как дети в соленой вечерней и теплой океанской воде. Не далеко от самого берега.

Казалось, мы были одни в этом мире. Валяясь на горячем вечернем белом коралловом песке, мы даже не замечали местных аборигенов рыбаков. Не так далеко от нас в лодках. В стороне, от своих стоящих над водой на деревянных сваях опорах рыбацких хижинах.

Возможно, они видели нас, сидящих на том песке, обнявшись и любующихся вечерним закатом. И не обращая на нас особого внимания, занимались своим рыбацким делом.

Это был настоящий Рай. Морской любовный Рай. И только наедине со своей любимой Джейн.

Солнце садилось. И надо было возвращаться в селение и на свою яхту.

Наступала холодная ночь. Было часов одиннадцать вечера.

Уже виднелись звезды на тропическом без единого облачка океанском небе. Ночь на суше, за долгие месяцы в океане. Я первый раз ступил на сушу, хоть и не свою, но сушу. Мои ноги ощутили этот горячий коралловый безымянного острова. Как было все здорово! Я был тоже не менее счастлив. Песок чужого тропического, и как и моя любимая Джейн!

Мы с Джейн были неразлучны теперь. Мы шли, держась за руки. И взяв с собой в руки нашу одежду, почти голышом назад по воде, прибрежному прибою в сторону селения островитян.

Джейн быстро осваивала русский язык и довольно успешно. Она была просто молодец. Училась прямо на ходу. Она, хоть и жутко ломано, но уже говорила со мной по-русски. Время от времени, мы иногда общались с ней по-нашему. В общем, молодец моя красавица девочка.

Наступала снова ночь. Было уже, наверное, двенадцать, но я не смотрел от своей неудержимой любви к моей Джейн на время. Становилось уже темно, и только взошедшая следом за Солнцем яркие мерцающие в черном небе звезды, и яркая Луна освещала нам дорогу под звездным тропическим небом. Мы далеко ушли от селения островитян сами того не заметив. И вот, надо было идти назад. Было уже часов, наверное, двенадцать. И мы припозднились с приходом.

Дэниел, наверное, заждался нас, а, может, и нет. Он, тоже с кем-то здесь познакомился на острове, и привел на яхту девицу из местных. И мы с Джейн решили не мешать парню, повеселиться ночью на Арабелле.

Мы с моей красавицей Джейн пустились дальше в другую сторону берега острова, любуясь красотами уже ночного мира этих островов.

Джейн не очень, то торопилась расставаться с ночным морским берегом. И мне это, тоже было по душе.

Было темно и тихо. И, лишь на горизонте светилась, пока еще светлая яркая полоска, оставленная зашедшим за его край Солнцем.

Мы шли по берегу в полосе прибоя у самой его кромки. Удаляясь, вновь от нашей яхты. Мы шли в полной темноте под яркой желтой Луной. В ночной темноте и горящими, и мерцающими огоньками звездами. Дневной весь шум стих. И только громко голосили сверчки. Где-то, далеко в прибрежном тропическом лесу.

Джейн прижавшись ко мне, обхватила меня за пояс своей правой девичьей загоревшей до черноты ручкой. Обхватив за мужской торс. И пощипывая меня своими маленькими девичьими за подрумяненный на солнце правый бок пальчиками. А, я обнял ее за плечо. Прижав плотно к себе и, согреваясь, ее женским любящим тепло полуголым загорелым до угольной, почти черноты молодым двадцатидевятилетним телом.

Стояла тишина. И только был слышен шум прибоя волн. Все кругом спало. Даже затихли все островные галдящие целыми днями птицы.

Было двенадцать ночи. И Джейн захватила бутылку мексиканской Текилы и нашей русской водки с яхты для согрева. И немного еды для закуски в виде нарезанного кусками лангуста и местных маленьких красных креветок. Подаренных в качестве награды и угощения нам как гостям местными туземцами островного племени и рыбаками. Взяла стеклянные из толстого стекла маленькие стаканчики. Нож с кухонного кубрика, вилки и все это Джейн упаковала в специальную походную из брезента сумку с борта Арабеллы. И отдала ее мне. И вот мы, снова брели по прибрежной, пока еще горячей не остывшей от палящего, давно уже зашедшего за горизонт Солнца воде.

Я был в одних плавках. А Джейн в своем полосатом цветном на замочках и тоненьких лямочках купальнике. Мы бросили свою одежду на Арабелле, чтобы не таскать лишнее с собой. Наверное, зря. Становилось заметно, прохладно. Ветер, летящий с океана, охлаждал быстро воздух. Он подымал большие буруны прибрежных волн, и шевелил пальмовые листья на прибрежных пальмах. И листву тропических кустарников и деревьев.

— Надо, где-нибудь, милый укрыться — сказала мне, почти на ухо моя ненаглядная Джейн.

— Я думаю, нам лучше вернуться на нашу яхту — ответил ей также на ухо я — А, то намерзнемся за ночь.

Я подзагорел сильнее, как и говорила моя Джейн. И чувствовал пощипывание на кож е от загара. Я уже был близок к ней по цвету кожи. Заметно поджарился на открытом тропическом Солнце.

Я распечатали бутылку нашей русской водки, прямо стоя в прибрежной бурлящей волнами воде, зажав ее коленками, и выковырял ножом пробку.

Моя Джейн достала из сумки кусочками нарезанного лангуста, и мы глотнули, совсем, чуть-чуть, из тех маленьких стеклянных стаканчиков здесь же припасенных моей милой Джейн. Закусив им и маленькими красными креветками. Мы повернули назад, и пошли быстрее.

Нам стало веселее от жгучего и горячительного, и гораздо теплее.

Тут Джейн увидела недалеко от берега среди прибрежных деревьев на прибрежном склоне, какую-то невысокую, по-видимому, брошенную хижину из пальмовых листьев и сплетенную из прутьев. Как она ее рассмотрела в почти, уже полной темноте наступившей ночи?! Мне не понятно. Было темно, хоть глаз выколи.

Она повела меня туда, взяв за руку, почти бегом, радостная от возможности скорого со мной предстоящего страстного секса.

— Там мы и укроемся. В темноте и тишине! — сказала, радостно Джейн мне — Я буду греть тебя своим телом милый, а ты меня!

Джейн вошла первой в хижину и позвала меня за собой.

В этой хижине не было уже давно никого. И она была брошенной, но заваленной пальмовыми листьями.

— Это нас спасет от холодной ночи — произнесла, ласково и нежно, почти шепотом, моя Джейн — Я хочу любви, любимый мой! Хочу эту ночь провести здесь с тобой в этой хижине и в этих листьях!

— Как дикари? — произнес я, не мене довольный выбором своей возлюбленной Джейн.

— Именно, любимый мой! — сказала она, ложась в листья пальм, как на сеновал. Их было здесь много. Возможно, эта рыбацкая хижина аборигенов была здесь построена как некое хранилище этих самых пальмовых листьев. Потому, как их тут было под самый не высокий ее потолок. И можно было буквально, закопаться в эти большие объемистые как опахала листья.

Джейн раскинулась передо мной, упав навзничь. Разбросав руки в стороны. И позвала меня к себе, маня с нетерпением дикой жаждущей любви самки теми руками. Я лег к ней. И она забросала нас обоих теми пальмовыми листьями до самой головы. Джейн впилась губами в мои губы. И расстегнула пальчиками свой полосатый из тонкого, почти прозрачного шелка купальника лифчик. Она, сверкая во мраке своими черными, как эта темная звездная холодная ночь переполненными любовными чувствами глазами. Сняла его, полностью, подползая на голой черной от загара спине под меня. И подставляя моим губам свои, полные, вновь нежные с торчащими в мою сторону крупными черными сосками девичьи, загоревшие как уголь, жаждущие мужских ласк груди.

Этот ее женский запах тела. Смешанный с ароматами пальмовых листьев и свежего океанского в этой избушке воздуха. Этот безумный аромат любовной предстоящей этой ночью между нами неуемной и безудержной сумасшедшей сексуальной страсти.

Меня охватил любовный жар, и не было уже ни какого, ночного холода.

Нам было жарко вдвоем от наших обнаженных соединившихся в полной темноте под пальмовыми листьями горячих молодых жаждущих любовных только утех тел. Мы забыли про все на свете в той хижине. Про все, что нас окружает.

Джейн раскинула в стороны свои загоревшие до черноты, изящные по красоте крутыми овалами бедер голые девичьи ноги, сняв перед этим полосатые узкие купальника шелковые плавки. Стащив их по полным ляжкам вниз. По коленкам и сдернув с полных голеней и ступней с красивыми маленькими пальчиками. И раскрыла передо мной, снова свою под волосатым лобком, уже женскую влажную от половых выделений промежность.

— Любимый мой! — она дышала, тяжко и прерывисто желая меня — Люби меня, и не думай ни о чем, только обо мне, о своей крошке Джейн!

Я, отбросив в сторону походную с едой и спиртным сумку. Снял свои единственные, как и тогда на яхте, с себя плавки и проник своим возбужденным торчащим членом в ту ее промежность. И мы занялись любовью, лаская друг друга. Не скрывая своих стонов и криков от любовной взаимной страсти под большими и широкими пальмовыми листьями.

* * *

Я прижимал ее к себе. И впитывал ее сладостное тепло загорелого нежного женского молодого тела. Тела молодой красивой до дури моей, теперь сексуальной до безумия сучки. Я остервенело, не помня себя, как неистовый кобель, тискал и терзал ее за загорелые груди своими стиснутыми в судороге челюстей зубами. Она стонала как безумная и ласкала меня, выгибаясь подо мной как кошка, в гибкой спине в тонкой изящной талии. Вцепившись в мои русые, выгоревшие на ярком тропическом солнце моряка волосы, своими стиснутыми в жестокой безумной от любовной оргии хватке девичьими маленькими пальчиками. И выпячивая голый пупком черный от загара живот. И упираясь в мой, Джейн сама, скользя из стороны в сторону широким круглым голым задом, насаживалась на мой торчащий, как стальной стержень детородный орган. Закатив черные красивые свои глаза, Джейн жадно и взахлеб, целовала меня. Прижимая к своей трепещущей от любовного пылкого жара любви груди. Одновременно обхватив вокруг шеи голыми загорелыми до черноты девичьими руками.

Теперь она без какой-либо девичьей скромности и опасения, более раскрепощено с жаждой будущего материнства с неистовым остервенением обезумевшей от любви самки изводила в любви себя.

Вцепившись теми пальчиками обеих своих девичьих рук в мои растрепанные русые, порядком, теперь выгоревшие на жарком тропическом Солнце волосы. Она терзала их безжалостно, схватившись в самом темечке. И дергая из стороны в сторону мою всклокоченную, и растрепанную голову своего безумного от любовных страстей любовника. В состоянии безудержных страстей и сексуального безумства в любовной судороге, закусив свои губы Джейн, стонала и извивалась на моем вонзенном в нее члене, как бешеная змея.

Я снова, вошел внутрь ее. Все глубже, и глубже, проникая торчащим своим детородным членом в чрево раскрытого передо мной как цветок женского влагалища своей разгоряченной любвеобильной любовницы. Но, уже осторожнее, стараясь не причинять боли, кроме удовольствия моей любимой. Вцепившись тоже, своей правой рукой, в длинные смоляного цвета Джейн волосы. Раскинутые вширь по сторонам по пальмовым листьям, как и ее ноги. Пригвоздил силой, запрокинув вверх, сжатыми пальцами в мертвой безумной хватке ее девичью любовницы моей черноволосую головку. Придавливая ее как к постельным подушкам. Сделав опору левой рукой, у ее лежащего среди широких пальмовых листьев миловидного перекошенного от любовной оргии черненького в загаре закатившего в экстазе сладостного любовного безумства черные, как ночь глаза девичьего личика. Сжав судорожно пальцы руки в кулак, я всаживал туда и обратно, без остановки, свой до предела возбужденный мужской торчащий как стальной стержень детородный член все глубже в девичью промежность. Целуя свою Джейн в страждущие поцелуев, девичьи, в сладостном сексуальном стоне отрытые в оскале белоснежных зубов губы. Целуя жадно и жарко в ее нежные смуглые щечки и украшенные колечками золотых сережек, аккуратненькие девичьи ушки. И закатив, так же, как и моя Джейн, свои синие с зеленым оттенком глаза. Кусал своими оскаленными в надрыве сдавленного тяжкого, но восторженного со стоном дыхания зубами, за торчащие черные груди, твердые от возбуждения соски. Переходя в жарких и горячих безумных поцелуях на ее тонкую изящную девичью шею.

Как она стонала! И как стонал от любовной нашей взаимной оргии я!

Когда с остервенением Джейн болезненно, тоже кусала моей груди, торчащие от возбуждения, почерневшие от солнечного загара мужские соски!

Мы были, просто обреченные на любовь!

Помню, как я опять обильно многократно кончил, и кончила она. Прямо здесь на этих пальмовых листьях, хрустящих листвой под нашими бьющимися в соитии друг о друга разгоряченными от любви телами.

Так же, как и на яхте, тогда в нашу первую любовную встречу. Тогда под стук о стенку борта деревянного изголовья и скрип ее постели. В ее девичьей каюте, когда я повредил от неосторожности в неуемной сексуальной страсти по-женски ее мою любимую Джейн. Я не описывал, тогда нашу первую оргию страстной любви. Поскромничал.

Теперь было все иначе. Теперь было все по-другому. Я был осторожен и аккуратен, хотя, также не мог сдерживать свои неуправляемые любвеобильные чувства к своей возлюбленной.

Немного прейдя в себя. И, отдохнув, мы вновь, слились в жаркой страсти не жалея в этой дикой безумной любви друг друга. Занимаясь любовью, мы и не заметили, как устав до изнеможения от взаимных любовных ласк, в жарком мокром скользком поту, источая с разгоряченных обнаженных наших тел в холодном воздухе пар, уснули в этих пальмовых листьях, и как незаметно уже настало новое утро. Утро в этой пальмовой рыбацкой хижине. Мы не знали, сколько время, да это было сейчас и неважно.

Выскочив нагишом их пальмовой рыбацкой хижины, мы, хохоча друг вдогонку за другом, бросились в прибрежные снова волны, смывая в соленой морской воде свой жар и пот ночной любви.

* * *

Дэниел, тоже провел ночь с молодой девчонкой. С островитянкой. Он был молод и полон сил. И присмотрел себе, такую, же молодую из местного племени девицу. Он провел с ней всю ночь на нашей яхте. А мы с Джейн только, что вернулись назад довольные проведенной ночью.

Утро было тихое. Даже, прибой, как-то заметно утих. И не было сильно слышно шума волн. Только легкое их шуршание о прибрежный песок.

— Не замерзли? — поинтересовался Дэниел, глядя на нас мокрых все еще от воды у меня и своей сестренки — Ночь была на редкость холодная от ветра с океана.

Он стоял под еще горящими всеми палубными и бортовыми огнями Арабеллы.

— Да нет — произнесла кокетливо ему, играючи, за меня сама Джейн, подымаясь по мостку у деревянной пристани рыбаков на Арабеллу — Но, мы грели друг друга. И нам было даже жарко Дэни.

— Понятно — произнес, улыбаясь, он — Я тоже, не плохо ночь провел.

Он стоял, глядя на нас, взбирающихся на палубу вместе с молодой совсем девчонкой туземкой. Одетой в тряпичное легкое белое платьице. Девчонкой, тоже смуглой и загоревшей, как и моя Джейн.

— Сколько уже время, Дэни? — спросила Джейн.

— Уже все десять утра — ответил Дэниел.

Джейн прошла мимо ее и Дэниела, оценивая искоса своим черным взором полюбившуюся Дэниелу аборигенку.

— Как тебе она, Джейн? — спросил вдруг Дэни у Джейн — А тебе, Володя? — он перевел вопрос и на меня.

Тут Джейн обернулась резко, и сказала — Пойдем милый, не задерживай молодых с расставанием.

Она оценивающе смотрела на молодую такую же, как и сама девицу — Пора принять душ, мы так долго и жарко любили друг друга.

Аборигенка, думаю, ни понимала, ни слова.

— «Ты погляди, какая ты моя, Джейн!» — подумал я, проходя мимо Дэниела и островитянки. И показывая рукой с поднятым пальцем, что все отлично

— «Ты гляди, как себя она уже повела!» — думал я — «Вот, так Джейн! Толи в шутку от отличного взбодренного моим членом настроения, толи еще как?! Наверное, из-за меня. Из-за моих косых взглядов на туземку девочку моих синих с зеленью глаз?!».

— Ну, давай же! — она с нетерпением схватила меня за руку и сдернула буквально, вниз к каютам в коридор по направлению к душу.

— Вздумал пялиться уже на другую! — возмущенно произнесла Джейн.

— Ах, ты, моя ревнивица! — я ей сказал. Хлопнув ладонью руки по Джейн круглой загоревшей до черноты сексуальной попке, спускаясь с палубы вниз к каютам — Ты присвоила уже меня себе! И ревнуешь! — говорил ей идя следом я. Снимая свои на ходу перепачканные песком светлые моряка брюки.

— Ты, теперь мой — сказала она, мне беря их у меня из рук, и бросая в стирку — Пока будут крутиться рядом всякие прочие девки — ответила, игриво со мной от шлепка, но, с намеком Джейн — Я не спущу с тебя глаз.

Джейн, серьезно это произнесла и стянула мои с меня плавки, любуясь, сверкая восторженно своими черными, как ночь глазами, моим мужским детородным достоинством. Она сбросила с себя все, что было на ней, и тоже отправив в стирку, схватила быстро меня, снова за правую руку своей левой рукой за запястье пальчиками. И потащила в душ.

— Но, это не мои девки! Джейн! — умоляюще смотря на свою любовь, произнес, уже в душе Джейн я.

— Вот именно, не твои! Вот и не смотри! — ответила моя ненаглядная Джейн, вполне серьезно, мыля меня, и себя заодно в парящей горячим свежим паром воде.

Я как ребенок сейчас, повиновался своей любимой. А, она заботливо, словно моя родная мать, мыла меня в горячем душе, протирая и мыля каждый клочок моего, почти уже такого же загорелого, как и у моей Джейн тела.

— И, вообще, пора с якоря сниматься — произнесла моя Джейн — Дэниел загостился на этом острове. И, наверное, забыл, зачем мы здесь. Дэни со своими подружками всегда долго расстается.

Джейн вытолкнула нагишом вымытого девичьими любящими руками меня мокрого из душа. И сама выскочила оттуда, закрывая воду.

— Иди, и скажи ему, милый, что нам, пора уже в дорогу — сказала, мне Джейн и, прильнув плотно голым, почти черным загорелым, сладко пахнущим свежее вымытым мокрым девичьим гибким телом ко мне. Обняв руками за шею. Она посмотрела мне пристально и обворожительно любовно в глаза.

Довольная нашей проведенной той дикой и безумной в прибрежном плетеном амбаре, на пальмовых листьях двух любовников ночью. Она, снова, впилась жадно губами в мои губы. И, еле оторвавшись, припеваючи какую-то роковую мелодию. Быстро обтерев меня длинным банным полотенцем, как, словно, малолетнего ребенка. Обернувшись быстро. И голая, обтираясь сама. Проскочила как ретивая быстроногая лань в свою каюту. И уже оттуда крикнула — Буду скоро готовить завтрак! Просьба! Далеко не разбегаться!

И в трюме, сотрясая переборки кают и отсеков внутри, где каюты нашей Арабеллы, заиграла группа «Моtley Crue».

 

Обреченные на любовь

Мы снова были в открытом океане. И был новый день. Было 21 июля на часах час дня.

Дэниел простился со своей ветреной подружкой островитянкой, пообещав к ней вернуться после плавания. Так обычно поступают закоренелые моряки, но, делают все с точностью, до наоборот. Может, Дэни и вправду девчонка понравилась. Но, это только осталось ему известно.

Он, тогда, молча, и не особо разговаривая. И о, чем-то думая сам с собой, вытравил на длинной цепи бортовой правый якорь, и все веревки с пристани. И уже суетился с оснасткой Арабеллы наверху, бегая взад и вперед по палубе яхты.

Мы шли южнее Багамских островов. Туда, куда, вообще, никто не заглядывал. Ни корабли, ни яхты.

Преследователей не было видно. Вот уже больше суток. Был ясный хороший с хорошей погодой день.

Я отдыхал, сменившись от управления яхты, и она опять по приказу компьютера за дверью винного полированного шкафа, шла автоходом, лавируя и гудя, и хлопая на ветру парусами. И треугольными кливерами. То влево, то вправо, меняя каждый раз свой курс. Помню, как гудели и скрежетали в натяжение струной нейлоновые с металлизированной основой тросы. Как раскалилась на горячем солнце красная нашей яхты лаком покрытая палуба. И по ней невозможно было ходить босиком.

Было на часах час дня.

Дэниел научил меня работать с компьютером и автоматическим управлением Арабеллы. Я, вероятно, об этом уже говорил и еще раз повторю. Это было не сложно. А, я его подтянул по морским картам, и уточнил местоположение предполагаемой гибели рейса 556. То, была сеть из небольших совсем необитаемых скалистых населенных одними альбатросами островков. Где и спрятаться, почти нельзя было от бури, как и от вероятных врагов.

Я помню, как нас в этом последнем двух дневном походе сопровождал по борту Арабеллы целый косяк макрели и стайка шустрых, и вертких белобоких дельфинов. Дельфины, подныривая под яхту, и выскакивали из воды у самого ее носа. И обливали в падении нас с Дэниелом океанской водой.

— Вот непоседы! — кричал мокрый от этих брызг, довольный и счастливый такими игривыми попутчиками Дэни — Наверное, до конца будут с нами теперь!

Он показал мне стоящему рядом с ним у самого волнореза с выгнутыми и натянутыми, как парашют косыми кливерами на вожака стаи.

— Это все он баламутит! — произнес крича мне через шум волн Дэниел — Зараза!

Он засмеялся, а с ним и я хохотал на весь океанский простор. Глядя на балующихся перед нами в стае макрели дельфинов.

— Когда шли мимо Гаваев видели касаток и серых китов — произнес, снова очень громко Дэниел, любуясь игрой прыгающих дельфинов перед носом нашей яхты.

В этот самый момент, вероятно напуганный дельфинами, выскочил, также высоко серебрящийся на ярком полуденном Солнце полосатой чешуей с острым, как бритва гребнем плавником на спине остроносый скоростной марлин. Он, в погоне за макрелью, просто вылетел, впереди нас на скорости из воды, проплясав на хвосте перед нами свою красивую сальсу. И, оставляя громадный водяной бурун, ушел как подводная лодка в океанскую глубину.

* * *

Мы были уже третье сутки в открытом океане. И не было вокруг нас никого. Далеко оставив за собой обитаемый рыбацкий островной архипелаг, мы шли в южном направлении к безымянным необитаемым островам.

По морской карте и карте перелетов авиакомпании «ТRANS AERIAL», где-то, именно здесь и должен был упасть борт 556. Я с Дэниелом и Джейн сравнивали обе карты. И делали свои предположения его гибели над этим районом.

Самолет сделал странный большой и непонятный маневр, по своему сообщению, возможно уклоняясь от чего-то, вполне возможно, от непогоды. И связь с ним пропала над теми островами. Это был приличный многокиллометровый крюк. И очень далекий от авиационных маршрутов.

Случилось, что-то, что его сюда могло занести. И мы были все вместе уверены, что мы узнаем его тайну. И тайну гибели более четырехсот человек и экипажа BOEING -747.

Дэниел и Джейн очень хотели узнать, где упокоился их родной отец. И узнать, кто виноват в его смерти, как и смерти всех, кто был на этом погибшем и пропавшем в океане самолете.

Странно, но преследователи, словно пропали. Их и духу казалось, уже не было нигде.

Дэниел готовил свои новые к спуску под воду акваланги. Я помогал ему в его работе. И нес в основном вахту в управлении Арабеллой, и ее оснасткой, уже не хуже Дэни. Моя красавица Джейн, занималась со мной любовью то в своей, то в моей каюте. И готовила нам на камбузе еду. Там, по-прежнему, грохотала рок-музыка моей любимой Джейн.

Иногда ее сменял на кухне сам Дэниел. Я тоже, стал в помощь приобщаться к общей кухне. И стал помогать, хоть иногда, моей Джейн в готовке и другу Дэниелу.

— Смотрите! — прокричала, радостно Джейн, выйдя наверх на палубу, и показывая нам с Дэниелом на воду, чуть поодаль от яхты — Дельфины!

— Правда, красавцы сестренка! — прокричал ей Дэниел.

— Правда, Дэни — ответила, крича, перекрикивая шум волн моя Джейн. Она, пританцовывала, сверкая голыми коленками и виляя красивой своей попкой и крутыми загорелыми ляжками и бедрами, снова была одета в легкие короткие джинсовые летние шорты, плотно обтягивающие ее крутые загоревшие до черноты девичьи, блестящие на солнце ноги.

Джейн была в топике. Майке укороченной до ее изящного, загоревшего с круглым красивым сексуальным пупком. Ее распущенные ранее, после очередной ночной любви со мной, длинные локонами черные, как смоль волосы развивались, снова как змеи на сильном попутном ветру из-под красной с козырьком кепки-бейсболки. И блестели на ее маленьком девичьем личике.

Моя красавица Джейн оперевшись о защитные перила лееров борта, выгнувшись в спине как дикая кошка. Гибкая и безумно, снова красивая смотрела и смеялась, глядя на прыгающих из воды с левого борта Арабеллы стайки белобоких тихоокеанских дельфинов.

— Они, словно ведут нас! — прокричала, громко, снова Джейн нам двоим, копошащимся у водолазного оборудования яхты.

— Они берегут нас от опасности! — прокричал ей Дэниел.

— Дельфины, это дети моря! — добавил я и посмотрел на свою Джейн, многозначительно намекая о детях. Она посмотрела, не снимая очков на меня, и повернулась лицом снова к океану.

Джейн знала, о чем я говорил. Мы завели речь прошлой ночью в момент отдыха между ласками о детях. Джейн сама завела этот разговор, и я его поддержал. Она хотела стать матерью, как и ее с Дэниелом, давно уже покойная мать. Она хотел детей, и хотела от меня. Но, это только все после того как все будет сделано. Она знала, что скоро, возможно забеременеет, и я буду отцом ее детей. Это просто неизбежно, без презервативов и противозачаточных средств, но любовь штука безумная и Джейн не могла с собой ничего поделать. Женщина, есть женщина!

— Любовь и погубит меня — тихо, как-то сказала она мне, океанской на волнах ночью, лежа со мной, и обняв меня в постели в своей каюте — Я хочу уберечь тебя от ее последствий.

Я, тогда не понял свою Джейн. Совершенно не понял в чем и почему?

— Я закружила тебе голову любимый мой — произнесла однажды она мне — Я погублю тебя и себя такой безудержной любовью. Твое сердце не сможет уже полюбить никого кроме меня, и я это знаю любимый.

Джейн действительно понимала о чем говорит, от того, что знала о своей гипнотической безукоризненной женской красоте и боялась окончательно меня свести к полному сексуальному безумию. Она видела, как я превращаюсь в нечто дикое и неуправляемое в момент нашего с ней секса. И хотела меня предупредить этим. Она и сама была уже больна мной. И не могла ничего с этим поделать. Любовь с первого взгляда!

Единственная такая любовь и взаимная неуправляемая между нами страсть несла нас наобум по Тихому океану. И куда все это нас вынесет, мы понятия не имели. Эта обреченная любовь! Наша любовь!

— Но, любовь с тобой это безумное счастье для меня как мужчины! — произнес я, целуя ее в губы — Я души в тебе не чаю. И счастлив, что у меня такая шикарная женщина! Мог ли я, мечтать о чем-то еще?! Я готов стать отцом наших общих детей Джейн. Хоть я русский, а ты латиноамериканка. Я безумно люблю тебя, моя малышка!

Я смотрел на нее сейчас на палубе, стоящей у бортовых перил левого борта Арабеллы. И думал об этом разговоре.

Все чего она теперь хотела, чтобы я стал ее мужем. И я не собирался отступать и разуверить девицу в этом.

Джейн боялась, теперь за себя и за нас обоих теперь. Она рассуждала и как женщина уже и как будущая мать. Она, была, теперь уже не та Джейн, которая была до нашей встречи. Она чувствовала себя уже как женщина, а не как в прошлом девица. И собиралась в будущем стать матерью. Я это уже сам видел. И Джейн серьезно об этом думала. Она присвоила меня себе, как только я появился на их яхте. И сделала все, чтобы я был ее мужчина.

 

Безымянный архипелаг

Мы шли вниз за линию экватора. Прошла еще одна ночь. Часы в главной каюте показывали 09:24.

Яхта шла пятые сутки, сотрясаясь всем корпусом на обоих винтах, днищем и килем бороздя под собой океанские волны. Опустив свои все паруса. Двигатели оба работали как часы в главной каюте Арабеллы. Которые показывали три часа по полудню. Строго по компасу на юг. Ветра так и не было, как не проси. И приходилось использовать оба двигателя Арабеллы. Ее треугольные парусиновые белые паруса, просто болтались на своих креплениях и тросах из металлизированного нейлона, своими белыми полотнищами как обычные тряпки.

Мы с Дэниелом скрутили оба кливера на бушприте нашей яхты. И запаковали их в брезентовые чехлы.

Я помогал Дэниелу на палубе целый день, и не сводил глаз с моей любимой Джейн.

Она, то рулила попеременно двумя штурвалами, то стояла на самом носу яхты, под солнцезащитной откидной крышей Арабеллы. Одев свои от солнца темные очки. И была теперь уже в одном на тоненьких лямочках, теперь полосатом купальнике.

Моя Джейн! Ты присвоила меня себе, как только я появился на этой круизной твоей с Дэниелом яхте. Меня вечно одинокого, никому не нужного мужчину. Мужчину, мечтающему всю жизнь о достатке и тихой мирской жизни. Жизни, где-нибудь на берегу моря. Или в домике на краю таежного леса.

Моя ненаглядная Джейн! Я не сводил с тебя глаз. И ты глядела на меня ласковым нежным взглядом своих обольстительных черных как бездна океана девичьих глаз.

Моя красавица Джейн! Моя морская пиратка! Пиратка Тихого океана! Этакая новая Энн Бони! Моя, Энн Бони!

Она стояла, пританцовывая под гремящую из кассетного магнитофона на весь океан свою рок-музыку на палубе. И смотрела в открытый океан, и на стаю несущихся параллельным с нами курсом тихоокеанских белобоких дельфинов. Те не отставали, ни на шаг от Арабеллы. И давали о себе знать время от времени, появляясь то с левого борта, то с правого борта нашей быстроходной парусно-винтовой белоснежной красивой, как и сама моя Джейн яхты.

С учетом той скорости, с какой шла на юг наша Арабелла, мы должны были быть уже вблизи тех скалистых безымянных островов. Если верить, двум картам, то мы были уже на подходе к ним.

Как назло я простыл и разболелся. У меня проявилась лихорадка. Никогда я еще так ни болел. Наверное, это еще после того купания с Джейн на том тропическом пляже. Возможно, простыл на ночном ветру. И даже водка не помогла.

У меня скакнула высокая температура, и я слег в своей каюте заботливо охаживаемый своей ненаглядной Джейн. Джейн, вообще, боялась, что я подцепил тропическую лихорадку. Возможно, из-за неприспособленности к таким условиям периаклиматизации.

— Надо было сделать прививку — сказала мне моя Джейн — Мы как-то про это забыли с тобой, мой любимый. Но я, ни на шаг не отойду от тебя, пока тебе не станет лучше.

Она ласкала руками меня. И прижимала к своей пышной голой нежной женской груди. Она грела меня собой всего трясущегося в дикой дрожи. И лежала все время со мной в постели.

Я помню, бредил и меня рвало. И я ползком доползал до туалета рядом с душем по коридору между каютами. Словно, получил какое-то отравление. Может я и вправду отравился? Например, морепродуктами.

Может это и не простуда совсем? Хапнул ядку от какой-нибудь рыбешки с нашего рыбного кухонного стола. Запросто. Мне вот и досталось. Я был похож на ватную игрушку на своих подкашивающихся ногах. И, помню, даже, падал, ослабленный на пол своей каюты. В бреду пытаясь в одиночку встать с постели, и дойти до туалета.

Это могла быть и инфекция. Как сказала моя красавица Джейн, делая предположения моей болезни. Мог от кого-нибудь из рыбаков заразиться, тогда еще у того праздничного костра в кругу туземцев. Но, только, что-то долго во мне это пробуждалось. Да, и намеков на заболевание, никаких до сего момента не было.

— Значит, просто отравление — сказал сестренке Дэниел. Глядя на мой с высокой температурой градусник — Просто Володя отравился, чем-то, здесь из нашей еды.

— Да, так все же отравление — произнес, весь дрожа от лихорадки я — Выбыл я, похоже, на время из игры Дэни. Это тот вяленый лангуст с креветками, боком мне вылез — я добавил, корчась на кровати перед Джейн.

— Я его оставила там, на берегу вместе с той сумкой милый — она вдруг вспомнила — Точно, мы там, тогда все оставили, после той нашей в пальмовой плетеной рыбацкой избушке. Все даже бокалы и недопитое вино. И твою водку Володя. Ты ее в сторону отбросил, и мы ее забыли.

— Вернемся когда — произнес я — Надо будет ее отыскать.

— Ее там уже, наверное, местные распили, если нашли в том сарае — произнесла Джейн — Забудь.

— Ничего не переживай — произнес мне, улыбаясь Дэни, рассматривая острова в бинокль — Все будет нормально. Ты сильный и крепкий, ты поправишься. Как раз к прибытию на место поправишься. А вина и водки на нашем борту, как и всего другого, еще хватит туда и обратно.

Ближе к восьми заметно вечерело, и день сменился, как-то, снова красным закатом. Снова был включен бортовой корабельный и палубный свет. Джейн же включила его в трюме в каютном коридоре.

* * *

Меня рвало всю ночь, и я порой не вылазил из туалета. Не мог, даже просто, элементарно, как мужчина побриться и еле, еле таскал свои заплетающиеся слабые ноги. Я был под полным сменным присмотром то Дэниела, то моей Джейн. Я не мог нести, вообще вахты, и эта обязанность полностью легла на них. Они посменно, меняли друг друга, то наверху у руля Арабеллы, то у меня внизу в каюте.

Мне было все это неудобно, причем крайне, но я не мог ничего с собой поделать. Странная, такая, вот болезнь. Причем не объяснимая совсем. Так я провалялся еще суток двое. И даже, не знал, что мы уже прибыли на нужное место. Но, я пришел в себя. Также быстро как заболел. Температура сама, куда-то исчезла. И я к удивлению моих друзей был здоровей здорового. Полон сил и эмоций. И готов был к любой работе. Особенно подводной.

Так я, провалялся еще суток двое. И даже, не знал, что мы уже прибыли на нужное место. Но, я пришел в себя. Также быстро как заболел.

Температура сама, куда-то исчезла. И я к удивлению моих друзей был здоровей здорового. Полон сил и эмоций. И готов был к любой работе.

Особенно подводной.

Я помню, проснувшись в полной тишине своей каюты. И слыша, только шум удара волн о корпус Арабеллы, да крик альбатросов и чаек. Соскочил быстро с постели. Глотнул свежего морского воздуха из открытого оконного иллюминатора в своей каюте. И поднялся тихо босиком в своих матросских брюках и белой майке на палубу Арабеллы. Был уже, снова вечер и небо быстро темнело.

Яхта стояла уже на якоре, среди двух островов, торчащих обрывистыми скалистыми утесами как занозы в океане. Они действительно были необитаемы. И кроме чаек и альбатросов на них никто не селился.

Вокруг них были еще несколько островов, но меньше и поровнее. Но, тоже из камня и кораллов. Окружавших их большим как огромный атолл кольцом. Это место было более глубоким, чем тот атолл. И Дэниел легко без проблем ввел в эту островную, сравнительно большую бухту нашу Арабеллу.

Было, снова восемь часов. И мы стояли, уже внутри этого большого кораллового кольца на глубоководье, защищенные этим всем от возможной непогоды и от штормовых волн. Это было 27 июля 2006 года.

Дэниел вместе с Джейн загнал Арабеллу, сюда и отсюда мы должны были начинать свои поиски.

Где-то здесь должен был лежать борт 556. Или то, что от него осталось.

Здесь где-то в районе этих островов. Даже, возможно, внутри этого странного скалистого кораллового атолла. За его пределами были огромные до двух и более километров глубины, обрывающиеся, сразу практически пропастями от края островов в бездну океана. Там, хоть ищи, хоть не ищи. Не найдешь.

Я, обросший на лице не бритой щетиной, подошел, тихо босиком со спины к Дэниелу и моей красавице и любовнице Джейн. Я осторожно, чтобы не напугать, обнял ее сзади за плечи, обхватив ее пышную женскую грудь, ладонями и пальцами обеих рук, ощущая ее горячий жар.

Дэни повернул голову ко мне, и вновь заулыбался.

— Не напугал? — спросил я тихо их обоих.

Джейн прислонилась своей узкой женской спиной ко мне. И запрокинула мне на грудь свою девичью молодую черненькую с пучком скрученных, вновь, собранных на темечке под золоченую булавку вьющихся длинных волос головку. С висящими красивыми с висков черными длинными до плечей завитушками. И взявшись обеими пальчиками своих девичьих красивых в плотном, почти черном загаре рук за мои запястья. Закрыв свои, она черные красивые девичьи глаза, произнесла мне — С выздоровлением любимый. Мы прибыли.

* * *

Мы были на месте. Это было то самое место на нашей карте. Точнее,

двух карт. Место без названия. За линией экватора к югу. Эти острова не были отмечены на других морских картах. Я проверял потом.

Они были гораздо южнее самого экватора, далеко за пределами Новой Гвинеи и Каролинских островов. Они были только на выкраденной Джейн в компании «TRANC AERIAL» и Дэниела морской карте. Где и как они это нашли, я это до сих пор не знаю. Как узнали про эти места? Наверное, когда выкрали карту авиационных перелетов над Индонезийским архипелагом. А, позже Дэни нанес с нее и на ту морскую карту координаты этих скал. И громадного вокруг них атолла.

Я только, потом понял, почему за нами гнались те, кто был на той черной двухмачтовой большой яхте. Они не ведали маршрута. И следили за нами до самого конца. Им, тоже нужно было золото самолета. Это были люди того самого Джексона и его украденный общак у своих подельников по золотому и оружейному бизнесу.

Мы серьезно вляпались! В этой погоне этот чертов Джексон все время висел у нас на хвосте. И он был уже недалеко.

— Как тебе, милый это место? — спросила меня моя красавица Джейн.

— Если, честно — ответил ей я — Так себе. Одни скалы и рифы — Будем здесь искать?

— Да, Владимир — произнес уже сам Дэниел — Оборудование готово. Завтра начнем с внешнего рифового барьера. У нас на Арабелле есть легкий надувной скутер с мотором. И на длинном веревочном фале проводной глубоководный с камерой эхолот сонар. Тот, что тебя спас.

Дэни кивком головы указал мне на моего спасителя на корме яхты — Вот, завтра поищем по кругу у самой кромки рифов. На предмет обломков самолета и вещей утопленников.

— Только бы, найти его — сказала грустно Джейн, смотря на заходящее за горизонт покрасневшее, опять летнее солнце — Я, тоже, буду работать? — спросила тут же она у Дэниела.

— Будешь — ответил он — Все будут. Нам надо успеть, все сделать. И забрать, что необходимо в качестве свидетельства с места крушения лайнера. Все, что удастся нам найти. Особенно черные ящики. Завтра и начнем.

 

Погибельное место

— Мне страшно, Дэни — произнесла, глядя на родного брата Джейн, словно позабыв обо мне. Она, даже не обернулась, сейчас, пытаясь сорвать мое ей сочувствие. Я ее прекрасно понял, и отошел немного назад, не касаясь своей любовницы Джейн. Сейчас было не время моего к ним понимания и сочувствий. Это была их семейная драма. Драма двух родственников. А, я был сейчас лишний. Случайный подобранный в открытом океане русский матрос со сгоревшего интернационального торгового грузового судна «КATHARINE DUPONT».

Джейн за время моего с ней путешествия и так много мне от себя отдала. И я должен был позволить ей сегодня побыть со своим братом.

Побыть наедине. Так я понял сейчас. И отошел в сторону, и вышел из главной каюты нашей яхты. Я пошел, приводить себя в порядок в туалет и душевую.

Это было место гибели их отца. Там, где-то в глубине под водой должны быть обломки рухнувшего в океан самолета. Место гибели, и место вероятного преступления. И надо было найти подтверждение этого. Ради этого они сюда и приплыли. Это я оказался случайно у них на пути и влюбил в себя красавицу мою Джейн. И все, наверное, было бы прекрасно, если бы не эта трагедия их семьи. И задачи, которые эти молодые двое латиноамериканцев на себя возложили.

Я, приняв быстро душ и сбрив солидную уже щетину. Одевшись в свои матросские штаны и цветную, подаренную Дэниелом мне рубашку, подошел тихо к порогу главной каюты. Посмотрел на стоящих там и обнявшихся в горе родственников. Они все еще были там. И так и стояли, беседуя друг с другом.

— Мне страшно найти его — Джейн плача вымолвила — Я не представляю даже, что увижу.

На ее глазах появились слезы.

Я первый раз увидел слезы моей Джейн.

Она, съежившись от горя, прижалась к своему брату. И он, потупив, тоже горький свой мужской взор в пол, успокаивал ее, гладя по голове и спине.

— Дэни — она обратилась, вновь к своему брату, оторвавшись от его груди — Я боюсь его увидеть.

Джейн подняла на него свои черные как ночь заплаканные глаза.

— Кого? — спросил он ее — Самолет на дне океана?

— То, что от него осталось — произнесла в слезах Джейн. И Дэниел прижал, вновь свою старшую сестренку к себе.

— Мне, тоже жутко. Но, нужно его найти — произнес Дэниел, глядя на меня стоящего уже у порога к выходу, позади моей Джейн.

— Если, там останки отца?! — она расплакалась навзрыд — Если, там мы его найдем Дэниел?!

Джейн не обращала на меня своего внимания.

— Если, мы уже стоим над ними?! — ее голос был полон страдания и отчаяния.

Я бы всеми силами хотел, хоть, как-нибудь помочь моей Джейн и Дэниелу. Хоть, как-нибудь, сгладить их горе, но возможно было ли это?

Я, лишь стоял на пороге. И сочувственно с жалостью в своих синих с зеленой глазах, смотрел на них. Стоявших и обнявшихся, как брат и сестра в своем нахлынувшем, как прилив волн на берег, вдруг на них внезапном горе.

Они действительно не знали, что найдут, там внизу под водой как и я.

Но, я был чужой человек. И там у меня, ни кого не было из числа родственников погибших на том борту 556. Мне все, же было немного легче, чем им. Мне лишь, оставалось посочувствовать им и всего лишь.

Дэниел прижался щекой к своей сестренке Джейн, успокаивая свою расчувствовавшуюся до слез сестру. И я понял, что надо их оставить вдвоем. Оставить мою ненаглядную красавицу Джейн. Оставить их как брата и сестру. Что вот сейчас, я буду здесь не совсем уместен. И как друг ей и любовник.

Я вышел к себе в каюту. И лег на постель с грустными, тоже мыслями о предстоящих вскоре поисках разбившегося самолета.

Порой, казалось, что лучше бы его никогда не найти. Оно было бы действительно лучше, знай, я заранее, что нас всех троих ждет впереди.

Я лежал сейчас у себя в каюте, и думать старался о своем доме. Далеком Владивостоке. Я лежал, потушив полностью свет в своей каюте.

В этот грустный момент, я решил думать сейчас, только о нем. О своей Родине. О Владивостоке. Откуда я был родом. О школе. И бывших знакомых друзьях и подругах. Когда-то, там знакомых, а теперь их уже нет. И я один одинешенек на весь этот свет. И только, вот Джейн скрасила мои переживания о Родине. Я даже, забыл о ней на время, находясь на яхте Арабелла. Яхте моей Джейн. Яхте моего нового лучшего за всю жизнь друга Дэниела. С которым мы были знакомы всего ничего. Но, уже понимали с полуслова друг друга.

Джейн забросила, куда-то свой кассетный магнитофон. И больше его уже не включала. Мне оставалось, только слушать крик альбатросов и чаек на местных островных скалах. Она, как-то здесь, как и мой друг Дэниел, сразу поменялись и были уже какими-то другими. Это место произвело на них давящее своей угрюмостью впечатление.

* * *

Джейн, как и Дэниел, чувствовала приближение, чего-то надвигающегося рокового на нас и страшного. И я, это чувствовал вблизи с ней.

Единственное в чем я не ошибался, это в том, что она боялась за своего родного брата. И теперь за меня. Джейн была более ранима, чем я даже, мог подумать или себе представить.

Моя, девочка Джейн. Моя, любимая Джейн. Ее боль от гибели отца выплеснулась вся наружу в момент нашей ночной очередной оргии. И я, чувствовал это как никто другой в нашей близости.

Она этим безумством пыталась заглушить свою душевную боль. Пыталась забыться и убить страх перед будущим и перед предстоящей, вероятной опасностью. Джейн чувствовала приближение, чего-то надвигающегося рокового на нас и страшного. И я, это чувствовал вблизи с ней.

Мы жили одним днем, здесь в Тихом океане. Мире. Нашем мире, мире на троих. Что будет завтра, мы стали чувствовать, только сейчас. Именно этой ночью. Последней нашей счастливой ночью. Мы не знали тогда, что черная яхта морских гангстеров мистера Смита, уже стояла за одним из скалистых обрывистых мертвых островов этого безымянного забытого Богом островного архипелага. И что, вскоре, все измениться для нас троих.

Что, скоро, я потеряю своего друга Дэни. И мою ненаглядную и любимую Джейн в водах Тихого океана.

Моя красавица Джейн. В твои двадцать девять лет, ты как настоящая взрослая уже женщина, понимала этот страх за всех нас. Тебе было страшно сейчас этой ночью. И ты не могла быть сейчас одна. Здесь в этом жутком для тебя месте, месте, гибели вашего отца. И я грел тебя своим телом в своей постели, на этих вымаранных нами простынях. Прижимая к своей мужской груди русского моряка.

Этот твой страх за всех нас, я начал чувствовать еще с момента нашей встречи на этой яхте. Я чувствовал, скорое расставание и потерю. Потерю вас обоих. Тебя и Дэниела.

Джейн часто в разговоре со мной упоминала свою родную мать. Стефанию Морган. Цыганку по происхождению.

— «Так вот, откуда у моей красавицы Джейн такие красивые убийственной красоты черные, как бездна океана глаза!» — подумал тогда я — «И такие же, глаза, у ее брата Дэниела. И этот, такой, смуглый цвет кожи, дополненный плотным сильным солнечным тропическим загаром».

У Джейн и Дэниела были их матери обворожительной красоты глаза. И я не ошибся, когда сравнивал глаза моей девочки Джейн с глазами цыганки.

Джейн часто и больше говорила мне о своей матери, чем об своем отце.

Оно и понятно, она же женщина. Дэниел тот наоборот, но не суть.

Джейн говорила, что их мать заботилась о них двоих. И все время очень переживала часто как, и теперь сама Джейн переживает за своего родного брата.

И вот, ты, вновь, пришла ко мне, открыв дверь моей каюты в полумраке затихающей ночи. Закрыв оконные иллюминаторы, раздевшись, тихо ты соскользнула нагая в мою постель. И обняла меня, молча, прижавшись к моей голой груди. Моя, красавица Джейн. Мы поцеловали друг друга и уснули. Уснули словно, уставшие, после долгого секса. Эта была тихая самая наша ночь. Мы просто, грели друг друга телами, как два неразлучных любовника, забыв обо всем этой ночью. Даже, про близость.

Мы, просто, спали вдвоем до самого утра. До самого утра под шум и шорох набегающих на борта нашей яхты волн. Под проникающим в нашу каюту светом звезд и луны. Под тишину, охватившую все вокруг. И эти скалистые гиблые острова, населенные только чайками и альбатросами.

 

Начало поисков

Мы проснулись, утром, прижавшись плотно голыми телами, друг к другу.

Было на часах девять часов и было уже светло. В закрытый оконный иллюминатор, сменив на посту звезды и Луну, светило тропическое Солнце. И были уже седьмые сутки нашего пребывания в океане.

Я, обняв свою малышку Джейн, не хотел выпускать из своих рук.

Сцепившись пальцами рук, мы так проснулись утром, мягко качаясь на волнах в новой скалистой неизвестной нам обоим бухте.

— Мне дышать тяжело — я услышал, тихое, из ее уст — Сдавил так, словно, боишься меня потерять, любимый.

Я действительно прижал Джейн к себе очень сильно. И не отпускал, обняв ее руками своими в постели со стороны спины, вокруг ее девичьих рук и груди.

Джейн не спала и, наверное, уже давно.

— Боюсь — также, тихо прошептал ей я в золоченое колечком маленькой сережкой девичье ушко — Я, не знаю, как буду жить без тебя Джейн.

Я уткнулся носом в ее голую гибкую, как у кошки загорелую до черноты узкую женскую укрытую растрепанными длинными черными волосами спину. Я вдыхал запах ее тех смоляных чернотой волос и женского тела, мокрого от пота и жара. Я, до сих пор, чувствую этот жар и запах ее Джейн красивого девичьего тела. Тела жгучей моей и любвеобильной латиноамериканки.

— Пора вставать, Володя — сказала она мне — Дэниел уже встал, и работает наверху. Слышишь, как он шебуршит там, на палубе, чем-то. И бегает по ней, туда и обратно. Скоро сам к нам прибежит. Давай, вставать. Надо делом заниматься теперь, а не любовью.

Я отпустил свою мертвую в замке хватку, вокруг ее голых загорелых рук и голой женской груди. Я поднялся с постели. И оделся как обычно в то, что было на мне всегда. Я, почему-то, предпочитал все же свою одежду моряка, чем то, что мне предложил сам Дэниел из своего мужского гардероба. Надев цветную рубашку, подаренную мне Дэниелом. Порывшись в платенном полированном шкафу.

Джейн соскочила с постели и, одевшись быстро в свой длинный белый махровый халат, сказала она мне — Иди наверх к Дэни. Ты сейчас нужен ему. Он ждет тебя. Я сама все здесь приберу, это моя сейчас забота, милый. Дэниелу не обойтись без твоей помощи сейчас.

Джейн сверкнула любящим меня взглядом черных цыганских глаз, вышла со мной из моей каюты. Она пошла, виляя задом и бедрами по коридору в сторону главной каюты яхты.

— Хорошо, любимая — ответил я ей, ответил вослед. Выскочил, надев пляжные сланцы на палубу Арабеллы.

Джейн ушла на камбуз Арабеллы. И, приняв душ, занялась кухней. Запахло жареной рыбой и вкусными к ней приправами.

Дэниел, как всегда выключил все корабельное освещение и был на палубе, готовя резиновый скутер с мотором к рейду вокруг одного из островов. И самой мелководной лагуны, возле него. По внешнему краю кораллового рифа со стороны океана. Он был одет в болоньевую ветровку синего цвета, что ранее я не видел. И в белые до колен шорты. Дэниел практически уже все, что нужно собрал внутри резиновой моторной лодки.

Он делал компрессорную закачку последних литров на восемнадцать баллонов к аквалангу гелиево-кислородной смесью. Осталось положить еще, кое-какое оборудование. И пару запасных баллонов для акваланга.

Моторный скутер с оборудованием висел подвешенным на борт нашего быстроходного судна уже на ровном днище над самой, почти водой с правого борта яхты.

Он включил двигатели и зарядил, снова и батареи переменного в компьютерном отсеке судового нашего генератора. И вышел из главной каюты Арабеллы.

— Ну, что встали, голубки — сказал он, с резким тоном в голосе мне — Сегодня много работы предстоит, нам двоим, пока Джейн будет на яхте завтрак готовить.

— Согласен, Дэни — произнес я ему в ответ, обращая внимания про себя, на его непонятную сейчас странную в голосе интонацию — И так, с чего начнем?

— С проверки ближайшего острова. Его акватории до больших глубин в районе коралловой банки — ответил Дэниел — Я уже подготовил эхолот сонар. И видео камеры на этом аппарате. Он должен будет, показывать нам все, что видит, и щупать дно следом за продвижением нашей моторной лодки. Я думаю, обломки должны быть, где-то здесь между этими островами.

Дэниел показал вытянутой своей правой рукой на оба стоящие по обе стороны от нас больших острова. И продолжил.

— В крайнем случае — произнес Дэни — Обломки или сам самолет, может оказаться за любым из них. Но, в пределах досягаемости на небольших до ста метров глубинах, по ложу островной лагуны вплоть до обрыва. Если, он при падении промахнулся, то нам ничего уже здесь ни светит, даже, если мы его и найдем.

— Понятное дело, Дэни — сказал я, поддерживая наш деловой, теперь разговор двух поисковиков подводников аквалангистов — Если он даже, плавно скатился по склону, то будет вне любой зоны досягаемости для любого подводника водолаза и аквалангиста. Там глубины до трех, четырех километров и более. Мы по карте с тобой Дэни смотрели.

— Совершенно верно, Владимир — сказал мне тогда Дэниел, с каким-то мрачным настроением в голосе — Но, у меня такое предчувствие, что мы его найдем, где-то здесь недалеко. И я это знаю.

Мы с Дэниелом опустили, малой лебедкой расправленный во всю ширину резиновый моторный с грузом скутер рядом с бортом нашей Арабеллы. И отчалили от нее, заведя мотор.

Арабелла стояла с поднятыми парусами еще со вчерашнего вечера на якоре. И никто не убрал их, кроме опущенных кливеров на носу.

Снова был штиль, и паруса висели на креплениях и тросах из металлизированного нейлона, просто как тряпки на единственной высоченной мачте нашей мореходной быстроходной яхты. Якорная цепь была внатяжку, и яхту медленно поворачивало на ней, вокруг этой цепи, не смотря на полный штиль.

Мы, сопровождаемые чайками и альбатросами, понеслись к фарватеру между островами и выходом в океан. Дэни рулил мотором и направлял наш резиновый скутер к краю рифовой банки одного из островов.

— Мы проделаем, сейчас маршрут от одного острова к другому! — прокричал мне Дэниел с хвоста лодки — По самому краю обрыва рифовой кромки лагуны. Протащим наш поисковый агрегат и посмотрим, что там есть. Потом обследуем внутреннюю часть самой этой лагуны уже в аквалангах. Если найдем, хоть, что-то говорящее о катастрофе, то мы на верном пути!

— А, как же сама, Джейн?! — прокричал я Дэниелу, заботясь о своей любимой.

— А, что, Джейн?! — прокричал, снова Дэни мне с хвоста лодки — Джейн без дела, тоже не останется. Сестренка моя Джейн отличная аквалангистка и ныряльщица, что надо! И ей работа найдется!

Дэниел повернул скутер ближе к берегу скалистого острова. К отвесам падающих обрывами в воду черных как волосы моей Джейн острых и отесанных ветрами и водой скал. Пенные бурлящие буруны бились о них с громким шумом, вообще заглушая шум нашего мотора резиновой лодки.

Местами скалы обрывались вглубь побережья острова отвесными стенами до самой линии прибоя, обнаруживая небольшие пляжи из белого кораллового песка. Но, берег все равно, упирался далее в отвесные стены скал, на которых красовались небольшие одинокие деревья и островные кокосовые пальмы. От скал вверх уходило нагорье из травянистой растительности до самой чаще всего обрывистой, тоже скалистой макушки. И там, тоже были отдельные деревья как сиротки стоящие по отдельности друг от друга.

* * *

Дэниел сбросил с кормы буксировочный с проводным веревочным кабелем на лебедке. На конце его был буксируемый, тот самый, глубоководный поисковый с видеокамерами, эхолотом и сонаром аппарат, что когда-то оказался моим спасителем. И благодаря которому, я оказался на палубе Арабеллы.

Он не опустил его на предельную глубину, а лишь только на несколько метров ввиду мелководья и перепадов глубины за счет наростов все возможных форм и различной высоты рифов внутри и по периферическому краю лагуны. И направил лодку по самому краю рифа, обследуя барьерный риф от острова до острова в поисках обломков самолета.

Снаружи риф обрывался в глубину океана на километры. А, внутри лагуны не превышал и ста метров. Точно как тогда, в том коралловом атолле, где мы были гостями на целые штормовые сутки.

Наш резиновый скутер понесся на полном ходу, гудя мотором над поверхностью барьерного рифа островной лагуны по фарватеру бухты.

Мы прошли его за какие-нибудь, двадцать тридцать минут. И вошли в саму бухту. Делая поиск зигзагами по всей чаше мелководного залива между островами.

Мы делали с Дэниелом так от берега к берегу в надежде наткнуться, хоть на что-нибудь, похожее на самолет. Или то, что от него осталось.

Стояла отличная погода, и приближался уже день. Солнце стояло в зените. И жарило как раскаленная плита. Обжигая наши тела, даже под одеждой. Было достаточно жарко в резиновой лодке. И сама лодка была горячая на ощупь. Мы прошли больше половины бухты, как задымил движок от перегрева. Жара убила его. И Дэниел решил вернуться на яхту.

Он смотал кабель шнур портативного поискового сонара.

— Чертова жара! — возмущался, откровенно психуя, он — И, так все идет, как-то скомкано и на ощупь. Еще движок перегрелся — он выругался вслух, не по-детски. На что я не мог обратить внимание.

— Надо проверить запись видеосъемки. И того, что успели отсканировать на ребре рифового барьера. Запись покажет, и я сам этим займусь.

— Что будем, дальше делать? — спросил я его — Я могу нырнуть с аквалангом.

— Нет, нырнет Джейн — сказал вдруг, как то резко и отрывисто Дэни — Она

давно хотела это сделать, причем в команде. В команде, пока не получается. Но, нырнуть она все же нырнет. Сейчас заменим движок, и вы вдвоем, до конца обследуете бухту уже в подводном режиме. Джейн отличная дайвингистка, и сможет показать себя не с худшей стороны.

— Я знаю, и поддерживаю — сказал я, замечая какие-то странные в настроении перемены в Дэниеле — Я буду контролировать ее погружение с лодки. Она хорошо ныряла у островного того рифа, там на тех островах и не хуже нашего.

— Вот и займетесь этим. А, я починкой этого мотора — сказал, также резко и отрывисто Дэниел.

Мы уже на веслах еле догребли до Арабеллы и были встречены удивленной Джейн на борту яхты.

— Что произошло? — спросила волнительно она, глядя на нас своими черными, как ночь глазами — Что-то случилось? Вы, что-то быстро вернулись. По всему видно, даже ни разу не ныряли.

— Что случилось! Что случилось! — психовал Дэниел — Мотор сдох! Вот, что случилось! Понятно!

Дэниел был на взрыве, и был не похож на обычного себя.

Джейн смотрела на него, недоумевая его поведением.

— Что сегодня с тобой Дэни? — спросила его Джейн, и я смотрел на него, молча, не понимая, что с парнем твориться с утра.

— Ничего — уже спокойнее он произнес — Это все эта чертова жара. Все сорвалось на полпути. И тебе с Владимиром, придется проделать отдельный маршрут от точки нашей остановки до того места.

Он показал рукой вдаль на бухту в сторону скалистого ущелья. Точку близкого их схождения в одном месте. Там где, оба острова, почти соприкасались с внутренней стороны. И были разделены узким ущельем, уходящим в воду. Он показал рукой в глубину самой скалистой бухты.

— Это предстоит сделать тебе, Джейн — сказал резким тоном Дэниел. На что и Джейн обратила внимание.

— Я положу в лодку твой акваланг и костюм. И после обеда вы вдвоем продолжите поиски на новом моторе.

Он поднял голову на палящее дневное Солнце. Смотря на него, через ладонь руки.

— Чертово солнце! — произнес Дэниел.

Дэниел был не в себе.

— А, я буду чинить, этот чертов мотор — снова, произнес Дэниел. Сильно нервничал и был в подавленном настроении. Было видно по нему, как он нервничал. Это было связано с местом поисков. Он боялся ничего вообще ни найти. И боялся, также найти следы катастрофы. И, наверное, это его пугало еще больше, как и саму Джейн.

— Я буду внизу — сказала Джейн.

И повернувшись и сверкнув черными своими очаровательными глазами на меня и Дэни, спустилась в каюты Арабеллы.

Я помог Дэниелу дотащить аварийный мотор лодки до носа яхты. И спустить в отдельный отсек, где находилось все водолазное и прочее оборудование нашей команды. Скутер сам мы повесили боком на борт яхты до момента нового поискового выхода в островную лагуну.

Дэни остался там ремонтировать движок. А мне пришлось, проверить еще раз акваланги. Особенно, мундштуки, воздушные фильтры и клапана шлангов. И сами баллоны. Сделать докачку компрессором кислородно-гелиевой смеси, в некоторые из них. Проверить маски, ласты, часы и свинцовые пояса противовесы.

Дэниел мало чего доверял мне делать на борту их с Джейн яхты. Он, практически не снимая бинокля, все всегда в основном делал сам. Я лишь, помогал по мере возможности ему в морском нашем круизе. Но, вот, сегодня здесь, мне пришлось поработать в поте лица, таская на себе баллоны из угла в угол. И проверяя их, и показывая Дэниелу их работопригодность после моей проверки. Я, также помог Дэни и с лодочным мотором. Мои познания русского моряка судового моториста в технике все же здесь, тоже пригодились.

Вообще, Дэниел привык делать все сам. Без помощи кого-либо. Но, сегодня моя ему помощь очень даже пригодилась. Да, и я был доволен, что не сидел, сложа руки в своей каюте или с Джейн в обнимку без какого-либо дела.

Джейн говорила, что когда Дэни, что-то делает, лучше не лезть в его работу, но, сегодня был особый случай. И требовались не только мои познания в картах и мореходном деле. Но и знания, как водолаза ремонтника. Благо я немало и в этом понимал. Особенно в аквалангах. Вот, Дэни и поручил проверку их мне. И был доволен проделанной работой, когда все было уже готово. Особенно акваланг его сестренки и моей любимой Джейн.

— До обеда — сказал он мне — Пока я буду просматривать свои все записи видео наблюдения барьерного рифа и сканирование дна лагуны. Ты, Владимир вместе с сестренкой Джейн, обследуете дно самой лагуны вживую. Надо успеть сегодня пройти всю бухту вдоль и поперек до самого заката. До темноты, пока стоит тихая без ветра погода.

* * *

Мы выпили по стаканчику вина и, отобедав все вместе в главной каюте жареной макрелью, принялись за свои дела. Дэниел, как и сказал сел за проверку видео и просмотр результатов эхолота сонара. А мы, взяв скутер, двинулись вглубь бухты. К тому месту, где была скальная расщелина между стыками двух островов, уходящая глубоко в воду. Образуя узкое скальное ущелье. И проход в открытый океан.

Было на часах 11:15. И погода действительно нас баловала своей тишиной. Солнечный жар значительно спал, хотя стояла духота в самой бухте между скалистыми и обрывистыми безжизненными островами. Только, кричали чайки и альбатросы, срываясь вниз со своих гнезд. С отвесных в океан черных торчащих в шуме волн прибоя скал.

Мы с Джейн на резиновой надувной лодке достигли той точки, откуда нам предстояло продолжить свои поиски обломков самолета.

— Лучше бы, наверное, было с того края начать — сказал я Джейн. От конца подковообразного побережья, где острова сливались в единое, почти целое и образовывали скалистое обрывистое мрачное над водой ущелье. Там между ними под водой должен был быть узкий подводный проход в открытый океан. Я предложил Дэниелу перегнать Арабеллу глубже в лагуну. Ближе к этому месту. Месту, более глубокому и скалистому от самого дна до поверхности.

Здесь, как и оказалось, даже дно было из голых сплошных скал. И покрыто местами илом. Местами торчали из него острыми углами и шипами вверх скалы. Здесь было не менее ста с лишним метров в самой глубокой части дна. И в самом ущелье, которое Джейн проплыла буквально на одном дыхании и азарте.

Жуткое скажу, сразу место. Но, моя красавица Джейн не испугалась. Как она сказала, там не было, даже рыб и вообще никого. Просто, отвесные до самого дна скалы. Дальше, дно, подымалось, вверх и выполаживалось в отростках кораллов. Образуя подводные островки, заполненные местной фауной. Дно под нами, буквально кишело коралловыми рыбами.

Дэниел прислушался ко мне. И, пока мы стояли в этой точке, перегнал на винтах яхту ближе к нам в середину самой лагуны. Подогнал буквально к нам, почти вплотную, наблюдая с борта за нашей работой. И бросил якорь.

Тот, звонко гремя цепью, опустился на коралловое дно внутренней лагуны межостровной бухты.

В это время моя красавица Джейн проплыла по самому дну островного скалистого ущелья. И была, где-то подо мной. Она была на глубине семидесяти метров, где не было ничего. И никого, кроме нее в легком акваланге.

Вскоре, она вынырнула рядом с лодкой и вцепилась маленькими своими девичьими пальчиками в борт резиновой лодки. Я пододвинулся к ней, собираясь, если, что вытащить мою красавицу на лодку вместе с баллонами и ластами.

— Одни скалы — выплюнув мундштук со шлангом и тяжело дыша, своей пышной девичьей загорелой грудью, сказала мне Джейн — Прошла над самым дном. И ничего кроме ила и камней. Даже, рыб нет. Мертвое место, это точно.

Джейн смотрела на меня своими черными, как ночь цыганскими латиноамериканки любовницы глазами — Мне нужны еще одни баллоны и продолжим.

— Ты не устала любимая? — сказал ей я — Может, я займу твое место? А, ты, отдохнешь в лодке.

— Нет — ответила мне Джейн. С каким-то детским игровым азартом — Еще немного поплаваю милый. Потом отдохну. Она, прямо в воде надела другие заряженные смешанной дыхательной смесью баллоны, которые подал я ей, и, снова нырнула.

В нашей с Джейн лодке лежал и мой акваланг. Я надел гидрокостюм, пока Джейн, снова, закусив мундштук шланга. И нырнув, занялась обследованием дна, уже самой лагуны покинув скалистое островное ущелье.

— «Странное и страшное, какое-то место. Особенно здесь. Даже, нет птиц» — подумал я, глядя на отвесные, свисающие уступами к бурлящей воде черные скалы. Ни травинки на них, ни живинки. Ни наверху, ни под водой. По быстрее бы Джейн обследовала это место у дна. И надо убираться отсюда — «Погибельное место и точка» — был мой, тогда вывод.

* * *

Странно как то, но Джейн была в отличие от Дэниела, сегодня какая-то более живая. Может, мое присутствие ее оживило, после той прошедшей нашей ночи. Джейн чувствовала нашу близость. И некую для себя как женщина защищенность с моей стороны. Она вела себя сейчас куда, более, живее, чем брат ее Дэниел. Словно, что-то от нее отлегло. Чего не скажешь о Дэни.

Он был мрачен, как никогда и не очень теперь разговорчив. Я его таким еще не видел, за время нашего путешествия по океану. В нем поселилось что-то. Что не давало ему покоя. Думаю, ожидание того, что было неизбежно, и Дэниел это чувствовал больше других. Он не сводил периодически глаз с горизонта. И наблюдал за океаном. Где-то там, за островами была черная яхта. Присутствие постоянного преследования не давало ему покоя.

— Чертова крылатка! — вынырнув громко, сказал моя Джейн, сняв с больной руки подводные часы, и бросила в лодку — Уколола меня, зараза! Больно все-таки! Больно ужасно! Ну, давай затаскивай меня в лодку, любимый!

Джейн скинула, прямо в воде восемнадцатилитровые баллоны от акваланга. И пока я их, подхватив за ремни, я подымал из воды. Уцепившись, снова маленькими своими Джейн пальчиками обеих рук, ловко подтянулась на руках, отталкиваясь от воды ластами, пыталась залезть в скутер. Заползая пышно своей грудью в гидрокостюме на борт резиновой лодки. Я помог и ей оказаться в лодке. И поцеловал свою любовницу в губы.

— Надо смазать лекарственной мазью, а то распухнет палец — сказала моя Джейн, показывая свою загорелую руку в месте укола. Поигралась дурочка с рыбкой. Палец припух от укола.

— Надо возвращаться на яхту — сказал я ей.

— Ничего потерплю любимый — произнесла мне Джейн, расстегивая на замке на свой шикарной женской груди гидрокостюм.

Я поцеловал ее в больное место — Так легче, любимая? — спросил я ее, глядя влюбленными глазами на свою морскую нимфу красавицу в расстегнутом на груди акваланге. Из которого, буквально через край вываливались в полосатом узком цветном, практически прозрачном лифчике купальника девичьи полные загорелые как смоль, вспотевшие от прорезиненной ткани костюма груди. Джейн тяжко и сексуально, глядя на мои любовные знаки постоянного внимания и старания, вздохнула. Она не отрывала своих черных как океанская бездна глаз от моего лица.

— Ты, что-то там нового увидел любимый? — произнесла моя Джейн, видя, как я возбужденно, снова, смотрел на эти женские, безумно красивые прелести — Или еще ими, после прошедшей ночи не наигрался?

Джейн, сняв до пояса гидрокостюм. Сняла свой полосатый от купальника лифчик. И бросила в лодку.

— Так-то будет лучше — произнесла она — Надо было раньше его снять. И дышать под водой станет легче — сказала она. Надевая на загорелые как уголь девичьи голые с черными, торчащими в мою сторону сосками груди. И узкие женские голые плечи, снова свой легкий без длинных рукавов гидрокостюм. Застегивая его и встряхивая обеими руками мокрые прилипшие, вновь к плечам черные как смоль свои мокрые вьющиеся змеями распущенные волосы. Сбрасывая их в стороны своими девичьими маленькими пальчиками.

Все это время Дэни, как-то мрачно смотрел на нас с борта Арабеллы. И молчал, глядя за нашими ныряниями на расстоянии. Он, то и дело, отходил на другой борт яхты. И смотрел в свой армейский бинокль в сторону океана. То, исчезал, куда-то вниз с палубы. И его долго не было видно наверху. С ним действительно было, что-то сегодня не так. С самого утра при моем с ним общении, он был не очень многословен. И уходил часто вниз к себе в каюту, где запирался и какое-то время, там сидел молча.

— Там, видела в рифах мурену — сказала Джейн мне — Я ее даже, потрогала. Милая такая рыбка. Дружелюбная. Смотри в оба. Она там, может быть не одна, когда приблизишься ко дну. Зубы у нее как острые рыбацкие крючья. Цапнет, мало не будет.

Джейн помогала мне надевать баллоны.

— Двенадцать пятнадцать — сказала, глядя на наручные часы Джейн — Думаю, еще можно нырнуть. Время еще есть. Минут на пятнадцать — она мне произнесла.

— Там много под нами рыб — Джейн, произнесла тихо, мне и почти, на ухо. Касаясь своими губками моего правого уха — Просто, аквапарк какой-то. Глаза разбегаются, но дно, ровное между коралловыми полипами. Ил один и много звезд и актиний. Так, что будь осторожен, Володя у самого дна.

Она проверила шланги и фильтры на акваланге. И поправив воротник, поцеловала, снова меня в губы.

Я Джейн, тоже поцеловал. И, нацепив на лицо маску, опрокинулся в воду за борт лодки.

* * *

Дно самой островной лагуны действительно было ровным. И покрыто горгонариевыми кораллами, и илом. Очень, просто много ила. В отличие от того атолла в котором мы, тогда в шторм стояли. Здесь ила было больше чем самих кораллов. Они буквально торчали из кучи донного ила вверх большими шляпами и выростами. И было много коралловых рыб. Джейн правду говорила, целый аквапарк.

Я был в этой гуще жизни. Буквально, протискиваясь сквозь эти стаи кишащих живых организмов океана. Они даже, касались меня своими маленькими рыбьими телами. И хвостами шлепали по аквалангу.

Я смотрел во все стороны и на само дно глубокой лагуны в расчете хоть, что-нибудь найти, или хотя бы просто увидеть. Но, эти снующие жители рифов перед моей маской, просто мешали мне смотреть все время, мелькая перед моим лицом.

Они облепляли меня со всех сторон. И ловили пузырьки моего отработанного и выходящего через фильтры из клапанов кислородных баллонов углекислого газа.

Я иногда, даже зависал в воде, как в воздухе работая ластами, чтобы разогнать эту приставучую живность, которая меня облюбовала, и вертелась передо мной, с любопытством рассматривая как невиданного ранее здесь пришельца. Так оно и было. Они вероятно, вообще первый раз видели меня, как и Джейн. Вот и лезли, прямо на глаза, мешая поиску.

Джейн предупредила меня на счет мурен. Но, пока я их не видел. А, только живую мельтешащую перед моей маской массу коралловых рыб, которые следовали буквально за мной по пятам, провожая над дном из морских ежей, звезд и песка.

Я заметил среди стаи снующих вокруг меня коралловых рыб, даже несколько небольших пелагических медуз, которые, возможно были здесь, тоже пришельцами из открытого океана.

Мне еле удалось вырваться из копошащей этой стаи рыб. И я поплыл зигзагами над дном лагуны. Над верхушками зарослей разного сорта и вида кораллов, похожих на те, что были в той коралловой лагуне того атолла. Высоко над самим дном, с незначительными перепадами глубин в углублениях на коралловом белом иле.

Я заметил впереди идущую как торпеда акулу. Она медленно, но верно, рыскала на одном уровне со мной по высоте над дном лагуны.

Серая акула. Нередкий, видимо здесь гость из открытого океана. Она была одиночкой. Хотя, тоже встречается и стаями. Как тогда, в той коралловой лагуне атолла. Где мне еле удалось унести ноги. И где мне первый раз удалось овладеть моей ненаглядной Джейн. Можно сказать, акулы мне в этом и помогли. Я, даже вдруг почувствовал чувство некоей благодарности за их помощь. Хотя, чуть было не стал их дневным тогда обедом. Я вдруг, вспомнил вылитый мясной Джейн ее братом Дэниелом за борт Арабеллы суп. Целую кастрюлю на корм этим океанским зубатым бестиям. Ради моего спасения.

Я догонял эту хищную морскую красавицу, медленно плывущую не оглядываясь назад впереди меня. Работая быстро ластами, я догнал ее и прикоснулся протянутой правой рукой кончиками своих пальцев к ее спинному плавнику. Потом, ухватился левой рукой за острый как лезвие ножа косой акулий плавник, решив немного, за так, прокатится на этой океанской гостье. Внимательно через стекло маски, осматривая впереди и под собой дно лагуны.

Акула так и плыла, словно не чувствовала своей ноши, медленно работая плавником хвоста. Мы вместе доплыли до места, где мы с Дэниелом прервали операцию поиска из-за поломки двигателя скутера.

Надо было возвращаться. Я уже был далеко от нашего резинового с мотором скутера и Дэниела с яхтой. Я отпустил восвояси серую акулу. И она уплыла, как ни в чем, ни бывало дальше. И исчезла в воде, где-то впереди по направлению к выходу из островной бухты. А, я поплыл назад над дном лагуны в обратном направлении вглубь островов.

Я плыл не торопясь, все, снова просматривая вокруг и включив фонарик, осматривал поверхность дна лагуны.

Здесь искать было нечего. И это было видно. Одни кораллы и донный ил с морскими звездами и ежами. И ни намека на обломки самолета или, какие-либо вещи погибших.

Я возвращался назад. Снова, в стае коралловых рыб. Мимо проплыли групперы. Два больших каменных окуня. И я поневоле обратил на них внимание. Довольно большие, с шипастыми плавниками на спине. И огромным ртом. Они жадно заглатывали ртом воду, дыша своими большими алыми от крови жабрами.

Посмотрев на часы, я пошел на подъем. Было ровно 12: 26.

Время было на исходе, и пора было всплывать. Да, и смесь заканчивалась в кислородных баллонах акваланга. Я посмотрел наверх и увидел силуэт нашей лодки над собой на поверхности воды. Пуская большие отработанные пузыри смеси из акваланга фильтров, я шел кверху к висящей надо мной резиновой лодки, где сидела моя любимая красавица Джейн. Она ждала меня. И, видимо, нервничала, переживая за меня.

Я вынырнул на поверхность воды. Вынырнул возле самой лодки. За счет гелия в кислороде в болонах, это можно было безболененно проделать, как и тогда на том штормовом атолле. Когда я пулей вылетел от самого дна на нашу Арабеллу. Там, правда, глубина была небольшая, метров может, двадцать, тридцать до дна от поверхности. Вот и Джейн поднялась, почти с такой же глубины, не тормозя и не тратя время на отдых и декомпрессию. Это все за счет смеси гелия и кислорода.

Я поднял на лоб маску. И выплюнул мундштук дыхательного шланга акваланга. И схватился за борт резиновой лодки.

Джейн уставилась на меня в упор.

— Где ты был?! — она, произнесла и напугано смотрела на меня — Я вся уже извилась от ожидания! Думала, попал в какую-нибудь опять переделку. Что ты так долго, так?

— Поплавал с серой коралловой акулой, дорогая — ответил я, смотря на взволнованную свою красавицу Джейн.

— Поплавал с акулой?! — переспросила громко, моя красавица Джейн — Шутишь опять! И что, там видел?! — спросила громко она, глядя возмущенно на меня.

— Не переживай, миленькая моя — ласково ответил я Джейн — Я все прочесал дно от того места, где мы с Дэни прервали обследования дна лагуны. И до нашей лодки.

— И? — спросила Джейн меня.

— И ничего там больше нет, кроме ила и морских звезд с ежами — ответил Джейн я, взяв ее за руки. Целуя их страстно и любовно. Каждый ее пальчик — Миленькая, ты моя переживальщица. Ты прямо не даешь мне от тебя далеко оторваться. Словно мама, следящая за ребенком. Джейн, любимая моя.

Я сел к мотору и завел его.

— Дурачок — тихо сказала и ласково она, глядя любовно черными своими красивыми обворожительными глазами на меня, сидя на носу лодки. И сказала, успокоившись немного — Ладно, поплыли к яхте. К Дэниелу. Пора обедать. Ничего, значит ничего.

 

Плато смерти

Джейн, надев темные солнечные очки, стояла на краю борта нашей Арабеллы. Она, стояла у бортовых защитных лееров и смотрела, как я с Дэниелом, снова готовили акваланги к погружению. И погрузке в моторный наш резиновый скутер.

Дениел взял, готовые уже закачанные баллоны на восемнадцать литров.

Еще стоял день, часа где-то три, и мы решили, сделать еще одно погружение в районе островной банки с внешней стороны одного из островов. Судя по мореходной карте, там было коралловое целое плато в сторону к океану. И самый скалистый из обоих островов. И самый большой справа от нас и южнее левого. Более меньшего острова. Остров стоял на этой коралловой банке далеко отходящей от него в сам Тихий океан. После непродолжительного в общей компании в главной каюте отдыха и обеда, приготовленного Дэниелом, мы все, снова принялись за работу. Дэни решил обследовать акваторию этой самой большой внешней банки острова с помощью глубоководного сонара и камеры. И если, что понырять в возможном месте падения борта 556. Если сонар обнаружит место обломков BOEING — 747.

По просмотру первоначальных съемок этой лагуны, где мы стояли результаты его, тоже не устроили. Сонар и камера ничего, тоже не показали, ни по внешнему барьерному рифу в месте прибоя волн, ни далее до отметки, где перегрелся и вышел из строя наш лодочный мотор.

Джейн стояла и просто смотрела на нас работающих у резиновой лодки и готовящих ее к новому поисковому маршруту.

Я поглядывал, иногда на нее. И видел, как смотрела она на нас обоих. И особенно на меня.

Как она была, вновь красива в солнечных лучах в своем купальнике.

Джейн, сбросив с себя на палубе яхты гидрокостюм. И надев назад свой, почти прозрачный цветной полосатый лифчик, подтянув свои пышущие жаром женские обворожительные груди, просто стояла как есть полунагая в этих ярких лучах на фоне одного из островов. На фоне обрывистых скал и синевы спокойной в штиле воды. Ее невысокого роста загорелая, почти до угольной черноты девичья фигура, просто переливалась бронзовыми плотными темными красками и оттенками. От красивых в изящной полноте голых полностью ног, до милого в тех солнечных блестящих, на ярком, солнечном свету черными линзами очках девичьего смуглого личика. Ее черные вьющиеся змеями длинные смоляные волосы слегка развивались на легком ветерке скалистой бухты. Этой бухты смерти.

Дэниел толкнул меня, как бы шутя, слегка в плечо — Засмотрелся на мою сестренку любовничек? — колко он произнес — Давай помогай, хватит мечтать. Опускаем разом и вместе. На раз и два! — он громко скомандовал, и мы закрутили рукоятки ручной лебедки, спуская на воду у борта яхты моторный скутер. Потом, добавил — Ты маски положил? Я их, что-то не вижу в лодке.

Было видно, как он заметно нервничал.

Особенно, когда мы ему сказали, что в бухте ловить нечего. И там ничего нет, он просто взбесился — Он должен быть, где-то здесь! Я найду его!

Он вышел, вообще из себя, отскочив от борта Арабеллы. И бегая по палубе. Чуть ли, не бегом кругами от борта к борту.

И вот сейчас, он, тоже был вне себя и дергался. Не зная к чему придраться.

— Точно положил? — он снова меня переспросил.

— Все там, Дэни — произнес спокойно я — Там под гидрокостюмами вместе с ластами.

Я смотрел на него и не узнавал его сейчас.

— А, фонари взял, как я говорил? — снова, спросил он меня.

— Конечно, взял, как без них там под водой — я ему ответил, удивленный его придирчивостью.

— Ветра как не было, так и нет совсем — произнес Дэни и вытер лоб рукой. И поправил на голове светлую бейсболку — Жар так и стоит в этой лагуне, сгорим в лодке от жары — говоря это, он заметно нервничал — Эта жара меня доконает! А, горючее к лодке? — он снова спросил меня.

— Да, взял я все, Дэниел — ответил ему я — Все, как ты говорил. Все в лодке.

Я снова, посмотрел на свою красавицу Джейн, стоящую у борта. У бортового ограждения нашей яхты. Она, выгнувшись в гибкой узкой девичьей спине и вперед своим животиком. И поставив загоревшую до черноты левую ножку изящно, ступней с миленькими маленькими пальчиками. Согнув в колене на бордюр ограждения Арабеллы, смотрела на меня и на своего брата. Не отрываясь ни на минуту, из-под темных зеркальных солнечных очков, черным убийственным взглядом девичьих глаз на миленьком лице.

— А, Джейн, что останется на яхте? — спросил я в ответ его.

— Ага, сейчас! — возмутилась моя красавица Джейн — Я, тоже, хочу туда, куда и вы мальчики! Не останусь на яхте в такую жару! — Джейн громко сказала, чтобы мы это услышали — К тому же, у меня разряд по нырянию с аквалангом. И опыт имеется глубоководного погружения.

— Ну, конечно же! — произнес Дэниел в ответ, ей, тоже громко, язвительно восхваляя свою сестренку — Куда мы без нашей изящной и опытной в глубоких погружениях ныряльщицы русалки. Моя сестренка с нами, тоже поплывет. Вон ее баллоны уже лежат в лодке, видишь?! — он, сказал и рукой мельком показал, махнув на акваланг и гидрокостюм моей красавицы Джейн.

Видя нервное, какое-то возбужденное и необъяснимое поведение своего брата Джейн, отошла быстро от борта с защитными бортовыми леерами яхты к нему. Прижавшись полуголым женским своим телом, обняв брата, чмокнув его в щеку. Что-то сказала ему шепотом на ухо. Потом от него отошла и приблизилась ко мне. Она взяла мои руки в свои. И положила их на свою пышную горячую, зажаренную до черноты на солнце в полосатом лифчике купальника грудь.

— Все будет хорошо, Володя — сказала она, хорошо по-русски мне. Дальше по-своему — Дэни заметно нервничает. Ему страшно, как и мне, но все будет хорошо. Это дурное место. И оно его нервирует, как и меня.

Она смотрела на меня сквозь солнечные свои очки, своими, обворожительными любвеобильными гипнотическими глазами моей любовницы.

— Все будет хорошо, любимый — произнесла снова Джейн — Присматривай за ним там, на глубине. Если что, я буду, тоже рядом, если, что на лодке. Она искоса посматривала на своего нервно копающегося в лодке, почти уже взрослого двадцатисемилетнего братишку.

Джейн натянула на себя, на свою торчащую вперед пышную в глубоком дыхании грудь свою желтую с картинкой футболку. Сверху своего загорелого до черноты женского гибкого, как у русалки или восточной танцовщицы в талии тела. До, самых узких полосатых купальника плавок. Сдавивших узким тонким пояском ее девичьи, почти черные от плотного ровного солнечного загара бедра голых ног. Поджавших кверху ее меж шикарных крутобедрых девичьих полных тех загорелых Джейн бедер волосатый с промежностью лобок.

Дэниел накинув на себя на практически голое тело, опять ветровку и надев белую бейсболку, спустил с борта лестницу. Он в одних, тоже, как и Джейн, только черных плавках, помог мне спуститься в резиновый наш скутер. Подавая мне дополнительно к нему еще, запасные к аквалангам баллоны и весла.

Я, тоже, стараясь защититься от солнечных прямых жгучих лучей, первый раз одевшись в короткорукавую цветную из, отданных мне в использование по-братски Дэниелом, теперь рубашку, и в своих матросских, как всегда светлых брюках. Спустился первым в резиновый моторный скутер. Я принял на борт большую сумку на длинном ремне, которую принесла сама Джейн из своей каюты с вещами. Едой с кухни. И водой дополнительно в довесок к той, что я положил в лодку.

— Кто его знает — сказала она мне, когда я ее принимал на руки. И усаживал в лодку — Вдруг наша экскурсия затянется.

Она, говоря это, и сама, заметно и опять, не слабо нервничала. Но, держалась браво, лучше Дэниела. Похоже, та, прошлая наша ночь была ей на пользу.

Следом спустился и сам Дэниел.

— Поехали! — сказал он громко, садясь на нос лодки впереди своей сестренки Джейн.

— Давай, заводи, и поехали! — он повторил, и я завел лодочный мотор.

* * *

— Чур, я первой ныряю! — вдруг, громко, произнесла моя Джейн, заправляя своими пальчиками обеих рук свои, заколотые золоченой булавкой длинные в пучок смоляные черные волосы.

Джейн посмотрела на меня и на Дэниела и сказала — Посиди-ка, братишка в лодке, пока мы вдвоем сплаваем, хорошо!

Джейн надела часы, пояс и ласты на голову маску. Она взяла другой прорезиненный гидрокостюм, новый, полностью черный и приспособленный для более глубокого погружения.

Тот, посмотрел на нее и на меня, зыркнув недовольным взглядом, но согласился, молча, регулируя фильтры запасных баллонов к аквалангу.

— Если так дальше пойдет — она произнесла ему — То, я не дам тебе, вообще нырять.

— Что случилось, моя крошка? — произнес вопросительно я, уже по-американски, не стесняясь ее так называть при родном брате.

— Я, тоже бываю в дурном состоянии, но все, же, сдерживаю себя в руках — сказала, глядя не очень одобрительно на Дэниела Джейн — Я не хочу, чтобы с тобой, что-нибудь, там внизу произошло. Понимаешь меня, Дэни. Братишка.

Дэни не расставался, теперь с военным биноклем. Он сидел и регулировал клапана и фильтры восемнадцатилитровых баллонов, и молчал. Только недовольно, теперь поглядывая на свою сестренку Джейн.

— А, что, все-таки случилось?! — я, спросил и был в недоумении. И смотрел вопросительно на обоих.

— А, ты, не видишь с утра какой он! — сказала, громко перебивая шум волн Джейн — Не замечаешь, совсем моего брата Дэни! С самого утра, он как ненормальный! Весь, какой-то растерянный! Все других спрашивает, а сам давно, уже все собрал и положил куда надо! Или молчит, и ходит сам по себе. Даже, со мной не разговаривает.

Она, глядя, не отрываясь на своего родного брата, продолжила — Обычно бывает его в разговоре, не заткнешь. А, тут, кроме резких фраз от него не услышишь.

— Ладно, замолчи, Джейн, хватит! — он огрызнулся на старшую сестру — Можно сказать, ты тоже не на нервах сегодня с самого утра! Все это чертово место, не дает покоя тебе тоже! Эти острова, эти черные скалы! Эта карта и конечная эта точка нашего маршрута! Это все сводит меня с ума!

Я надевал в это время, молча, глядя на них прорезиненный костюм акваланга. Аккуратно сложив в резиновой лодке свою одежду, я просто готовился, молча к погружению.

— Пусть будет, так как теперь решит сама Джейн — сказал я, глядя влюбленными, обнадеживающими глазами на свою любовницу подругу. Застегивая на груди замок. И сам, поправляя под шлангами и фильтром воротник — Джейн у тебя сестренка взрослая. Сама все сегодня решит и рассудит.

Я решил заступиться за свою любовницу перед ее же братом.

— Давай сегодня не будем с ней спорить Дэни — сказал я, улыбаясь дружески Дэниелу. И поворачиваясь спиной с баллонами к Джейн

— Джейн — сказал я ей, делая вид, как ничего не произошло — Посмотри сзади все в порядке. Там шланги, и все такое.

— Нормально — Джейн, произнесла, осмотрев сзади все на мне, пока Дэни крутил винтили баллонов. Стравливая по чуть-чуть, гелиевую смесь через мундштуки. Проверяя, снова шланги и фильтры.

— Нормально, а ты посмотри у меня — произнесла Джейн. И аккуратно привстав в лодке с баллонами, повернулась ко мне задом. Глядя взглядом любящей сестры на брата Дэниела.

Я осмотрел ее состояние акваланга.

— Норма, Джейн — сказал я — Ныряем?

Она еще раз посмотрела на Дэниела укорительным, но своим любящим родной сестры взглядом черных цыганских гипнотических глаз. И произнесла ему.

— Не глупи. И возьми себя в руки Дэни. Я люблю тебя.

И, надев ласты и маску на красивое миленькое свое девичье личико, вывалилась за борт лодки.

— Удачи, Володя! — сказал громко, ломано по-русски, Дэниел, когда Джейн скрылась под водой.

— Сам не знаю, что со мной сейчас происходит — произнес уже по-английски он — Это все эти острова, чертовы. Я, даже, не знал, что со мной будет так. Хуже всех. Ну, удачи!

— Ничего. Все нормально Дэни. Просто, пришло время и ей поработать на глубине — сказал я ему — Твоя сестренка, просто прелесть. Слушай ее по чаще. Она дурного, не пожелает.

— Ну, удачи! — произнес еще раз, и громко уже в приподнятом настроении улыбнулся Дэниел.

— Удача нам не помешает Дэни, дружище! — громко, также ответил я ему, смотря в его черные, такие же, как и у моей Джейн, но, какие-то печальные, теперь глаза — Ты отличный парень. Будь таким всегда.

Я посмотрел на темную за бортом синюю, легкими идущую волнами воду.

— Ни пуха — произнес я тихо, уже, наверное, сам себе. И, перекрестившись, уже в ластах, и надев маску, тоже упал за борт резиновой нашей лодки.

* * *

Я не узнавал сейчас Дэниела. Что-то с ним было сейчас, действительно не так. Он был резок, и вид был у него, какой-то сейчас убитый. Видно было, что он был весь на нервах. Он, словно, что-то ожидал сегодня с самого утра или предчувствовал.

Я не очень одобряюще отнесся к нему после той фразы — Любовничек. Крайне осудительно, но понимая, что Дэни был все время с утра на нервах еще со вчерашнего дня. От, навалившихся на него, как и на Джейн семейных горьких переживаний от этого мрачноватого места. Которое и мне не очень, то нравилось. И было совсем не по душе. Места гибели самолета их отца. Я сделал скидку на возраст и обстоятельства, и промолчал.

Если, Джейн была, после нашей очередной близкой ночи, более-менее в порядке сейчас, то с Дэни, что-то было сегодня не так. Он на протяжении всего этого времени был предоставлен сам себе. И ему не с кем было, даже близко пообщаться. Мы практически не разговаривали, даже когда я помогал ему в носовом отсеке с проверкой и заправкой баллонов аквалангов. И ремонтом лодочного двигателя. Он, лишь одобрительно кивал мне головой, показывая, что все верно и правильно. И ничего не говорил.

Даже когда прочесывали вместе на резиновой лодке внешний, в полосе прибоя, барьерный риф, между островами, кроме дежурных командных реплик от Дэни не было, простого свободного слова. Когда сломался двигатель, он вообще, даже психанул. И это было заметно, особенно, когда он пенял на жару в островной бухте. Жара действительно была непереносимая. Но, я не подавал вида. Хотя, это нельзя было не заметить.

Ранее, такого нельзя было увидеть в поведении этого двадцатисемилетнего американского парня. Он всегда был радушным и в приподнятом настроении. Всегда был готов помочь если, что. Он с большой охотой учил меня управлять яхтой и ее автоматикой. А, я подтаскивал его по морским картам.

Я его, вообще не узнавал сейчас. Он был уже не тот добродушный парень как раньше. Он был на взводе. Казалось чуть, что и в драку кинется.

Видимо Дэниелу кое, что, все-таки в наших отношениях с его сестренкой Джейн не нравилось. Только, он этого не говорил. Вернее в последнее время. Уж шибко мы увлеклись друг другом. И Дэни остался практически один. В гордом одиночестве. И видимо, он даже не мог предположить, что Джейн совсем голову потеряет от любви ко мне. Оставив его одного в стороне как брата. Вот двадцатисемилетний парень и нервничал. Особенно здесь в этом жутком месте. Плюс напряженная постоянная обстановка с этой чертовой черной гангстерской яхтой мистера Джексон на хвосте, заставляла его дополнительно психовать.

Он был, конечно, не прав в своих вероятных суждениях о себе и обо мне с Джейн. Я чувствовал к нему уже некую родственную даже связь.

Это все через его сестренку Джейн. Через ее ко мне безумную любовь. Я проникся к нему, чуть ли не отцовским чувствами. И старался быть ему, словно старшим братом. Но, он стал замыкаться в себе постепенно в этом плавании.

Я не рассказывал, наверное, вам, но, мы с Дэни частенько болтали о том, о, сем. Пока шли сюда на Арабелле. Стоя у бортового перил ограждения яхты. И смотря на бушующие за бортом тихоокеанские волны.

Пока яхта шла на автомате, мы по-дружески беседовали о жизни. И о любви к океану. Джейн, даже не знала, о том, что мне Дэни рассказывал из своей личной жизни. И я вот, вам поведал это сейчас, потому как не узнавал сейчас своего лучшего друга спасшего мне жизнь. Пока меня не свалила та непонятная болезнь. И я не очнулся уже здесь.

Я не узнавал, теперь своего друга Дэни.

Особенно по месту окончательного прибытия. Он, мало со мной разговаривал, даже здесь на палубе. Только, исключительно по делу и все.

После того, как я встал на ноги после болезни, я его уже не узнавал. Он, порой, теперь долго не выходил из своей каюты. С ним, что-то происходило. Если Джейн была, почти всегда со мной, то Дэни был один.

Он, опять повытаскивал все необходимое оружие на палубу Арабеллы. И уже не убирал его в оружейную каюту яхты. Оно так и стояло на палубе, мешаясь под нашими ногами. Он все время смотрел вдаль на горизонт. Он боялся. Боялся за себя и за сестренку. Именно, теперь, здесь в этой конечной точке нашего маршрута. Там в океане, пока мы плыли сюда, этот страх был еще отдаленным. Но, теперь он был рядом.

Джейн, тоже боялась и за себя и за своего брата. И, теперь, даже за меня. Но, со мной она была как-то спокойнее, чем с Дэниелом. Она, тоже, нервничала. И это по ней было видно. Особенно в момент нашей с ней очередной постельной ночи. Но, она как-то, все, же взяла себя в руки в отличие от Дэниела. Может, по тому, что была старше Дэни. Может, еще из-за чего. Но, она гасила в себе свои умело страх. И в отличие от Дэниела. Хотя, по ней было видно, как она, тоже дико боялась сейчас всего того, что могло случиться с появлением у берегов этих островов той черной гангстерской яхты.

Я Джейн сказал, чтобы она как старшая его сестренка все же уделяла своему родному брату, тоже больше времени, как уделяет мне. Чтобы он не стал чувствовать себя одиноким рядом с нами.

Джейн сказала мне в постели прошлой ночью, что его теперь, лучше не трогать, и не лезть к нему в душу больше положенного.

Джейн это прекрасно понимала и ласкала как родная мать своего младшего братишку, переняв инициативу у своей покойной матери. Общаясь с глазу, на глаз с ним в стороне от меня в свободное время, когда Дэниел был не занят ни чем. Но, это место видно было давило на него как, ни на кого другого. Вот Дэниел и был постоянно на взводе сейчас. Он был один и не на что было спустить пар. Именно, здесь и сейчас, он стал вот таким, неузнаваемым. В этом жутковатом месте. После нашей с Джейн очередной проведенной вместе ночи. Даже, обед прошел в главной каюте как-то скомкано.

Дэни не было покоя. Стояла вторая предвечерняя половина дня, и он раньше всех выскочил, из-за стола, оттолкнув в сторону нервно тарелку с жареным омаром. Помню, как он, выпив наскоро бокал белого вина, сорвался опять наверх готовить резиновый с водолазным оборудованием скутер.

Мы с Джейн, помню с крайним волнением за столом в главной каюте, переглянулись, наблюдая за его странным, таким вот поведением.

* * *

Джейн, взглянув на свои и мои наручные часы, чтобы я следил за временем, и пошла первой. Проплывая над дном подводного кораллового обширного плата.

Ее новый прорезиненный красивый гидрокостюм сине-черного цвета, красиво планировал в темной синеве второго подводного плато.

Я шел за ней следом. Мы двигались медленно, делая виражи под водой, окруженные местной плавающей фауной и не спеша, рассматривая все вокруг. Благо, видимость была хорошая.

Мы так дошли, почти до края подводного кораллового плата. Это было, как оказалось, верхнее плато. Все заросшее кораллами и прочей растительностью.

Кругом были, лишь заросли водорослей и кораллов горгонарий. Все дно было в морских ежах и звездах. Дно уходило, куда-то вниз, почти как тогда там на том атолле, только в сторону под косогор к океану. Впереди была, словно, большая яма. И все ее дно было, где-то там внизу во мгле глубины. Сколько было там метров, я не знал, но, как оказалось оно уходило к краю океанского обрыва. И Джейн подплыв ко мне, показала руками, что проверит одна. Она сказала, чтобы я ждал ее здесь. Взяв из моих рук фонарик, она пошла в глубину провала. Над самым дном, и скоро исчезла из виду.

Я, тогда подумал, что может зря я ее отпустил туда одну, но, так вышло, что я согласился со своей любимой.

Ее было долго не видно в той глубокой мутной водной мгле. И я начал беспокоится, как и тогда за Дэниела. Я с края провала не спускал взгляда через стекло маски в мутную пелену водной массы, кишащую мелкой рыбешкой, снующей возле моего лица и головы, глотающих углекислоту пузырей выходящих из моих фильтров над баллонами.

Я, тогда же еще подумал, и предложил Дэниелу, что надо было применить с моторной лодки эхолот сонар с камерами. Но, у нас до темноты было в обрез уже времени. И надо было выбирать одно из двух.

Или сканировать дно этого плата подводным аппаратом. И потом, только на следующее утро, делать уже погружение на обследуемое место. Но, подавленный здешней обстановкой Дэниел в убитом настроении долго играл в молчанку, сидя закрывшись у себя в каюте. И, потом сказал, что будем нырять.

И его решение я принял как есть, глядя на него, теперь мало узнаваемого.

— Нырять, так нырять — сказал, помню, тогда я ему — Решено.

Прошло больше, двадцати минут, с момента ее ухода в синюю морскую глубину глубокого кораллового провала. У Джейн были баллоны на 18 литров смеси. Время уже практически все вышло. И я стал волноваться.

Но вскоре она показалась. Она уверено и быстро шла из синей глубины, светя фонариком мне практически в лицо, и распугивая светом кишащих вокруг нее рыб. Ее черно-синий акваланг, пуская большие пузыри отработанной кислородно-гелиевой смеси вырвался из глубины и летел прямо на меня. Я начал махать руками, чтобы она меня увидела. И знала, куда плыть. Разогнав большую стаю над верхним краем обрыва молодой макрели, Джейн приближалась ко мне. И видно, по всему очень спешила. Это было, видно по тому, как она работала своими прелестными в гидрокостюме девичьими ногами и ластами. Оставляя много пузырей отработанного воздуха за собой. Что-то ее либо, встревожило, либо напугало, но, она буквально летела как торпеда в мутноватой океанской воде.

А может…

Некогда было уже думать. И я подхватил, буквально свою любимую на руки.

Я смотрел в ее маску и видел ее в слезах черные девичьи обворожительные как бездна океана глаза.

Джейн показывала, что нашла то, что они все искали. Она жестами показывала туда в глубину мутного провала на всю ширь подводной территории, что там были обломки самолета. И она не могла от волнения успокоиться.

Я ее, взяв за плечи, прижал к себе и старался под водой успокоить, как мог. Я показывал, что надо подыматься. Что, пора и время на исходе. И воздуха хватит, только на подъем. Джейн была на срыве. Хотя, до этого была совершенно спокойна и решительна. Она нервно глубоко и очень тяжело дышала. И ей не хватало в акваланге уже гелиевой смеси. Такое ее состояние было крайне опасно. И надо было срочно всплывать на поверхность с семидесяти метровой глубины. Останавливаясь на некоторое время, выравнивая давление в своем и ее организме, чтобы перенести декомпрессию. Гелиевая смесь позволяла легче перенести это и, почти не останавливаясь, позволяла всплыть к поверхности океана. Она покачала головой в знак согласия. И первой ринулась наверх, а я за ней.

Ей от волнения уже не хватало воздуха. И Джейн устремилась прямо к поверхности воды, задержав дыхание и на выдохе, чтобы избежать возможных последствий перепада давления у поверхности воды. Вынырнув далеко от нашей лодки. Я вынырнул рядом с ней тут же следом. И Дэниел увидев нас, завел мотор лодки, подлетел к нам на скутере буквально в два счета, плавно повернув его к нам боком. И мы одновременно, вцепились руками в резиновую с мотором лодку. Сняв свои маски, и выплюнув мундштуки шлангов. Мы бросили маски через борт внутрь лодки. И по очереди полезли в скутер, сняв в воде баллоны.

Дэниел, заглушив движок, их по очереди подхватил и закинул внутрь скутера, а я помог Джейн. Подталкивая ее за широкую и прелестную, мною всячески уже перетроганную в любовных утехах девичью попку забраться в нашу надувную резиновую лодку с мотором. И сам, потом, подтянувшись на своих руках, оказался, вскоре внутри ее рядом с Дэниелом и Джейн.

— Там все дно в обломках! — пролепетала в слезах Джейн — Там обломки самолета по всему обрыву. Кресла и вещи мертвецов.

Джейн схватила меня за руку.

— Я не видела сам самолет, но это точно от самолета! — она взмолилась — Давайте отложим на сегодня, Володя! Мне не хорошо, после того, что я там увидела! Мне нехорошо!

Она с трудом дышала. И эта была опасная одышка.

Джейн в испуге от того, что там, видимо, увидела перенакачалась гелиевой смесью. И ее грудное дыхание было крайне неровным от переизбытка. И видно, как она, задыхалась, сняв судорожно дрожащими пальчиками своих рук маску акваланга. Там под водой ей пришел бы конец, задержись она еще на какое-то мгновение.

Джейн еле пришла в себя. Она тряслась в испуге и смотрела на Дэниела и меня. Мы с разных концов лодки смотрели на нее. Сидели, молча, и смотрели на нашу заплаканную Джейн.

— Мне не хватило нервов и смеси — она дрожащим голосом выдавила из себя.

Тут Дэниел как ужаленный сорвался с места.

— Я плыву! — Дэниел, выкрикнул, и лихорадочно начал надевать свой акваланг.

— Я должен быть там! Там мой отец! И я должен быть там! Я нашел его! Я должен быть там! — он затвердил как помешанный.

— Не пускай его, Володя! — Джейн напугано закричала, прейдя в себя. Она схватила Дэниела, тоже за руку, но тот вырвался из ее руки. Она подскочила к нему — Не пущу! Я же сказала тебе, что если что, то не пущу в воду!

— Очень я тебя послушал! — возмутился Дэниел продолжая снаряжаться — Вечно ты командуешь мною! Вон им командуй! Он, тебе дороже, теперь меня!

Дэни указал на меня. И я, тоже, не выдержал.

— А, ну, уймись мальчишка! — крикнул я ему. и он вытаращил на меня свои черные от неожиданности такого моего поведения глаза. Он не знал, что я могу быть еще и таким, как не знала и моя любимая Джейн. Не знали до этого момента. Она, тоже вытаращила на меня свои черные в испуге девичьи безумной красоты залитые слезами глазаю.

— Слушай, болван молодой, что сестра говорит! — я выругался, громко взбесившись — Ты, придурок там погибнешь! Ты это и сам должен знать, раз плаваешь с аквалангом! — кричал я на него уже сам, сорвавшись — И не смей на сестру свою кричать! Она зла тебе не пожелает!

Они оба замерли, перепугано глядя на взрослого русского дядю в состоянии гнева. Но, Дэниела это не напугало. И он с новой яростной силой стал назло еще и мне, глядя на меня с остервенением и злобой вырываться из рук своей сестренки Джейн. Мне, уже, видимо делая назло. Накипевшее веутри, видимо, вырвалось из него наружу.

Его глаза стали безумными, и он вырывался из рук сестренки Джейн.

— Дэни, милый братишка, не ходи! Прошу тебя! — Джейн прокричала и вцепилась с новой силой в руку Дэниела. Она закричала как ненормальная, держа его сжатыми своими пальчиками правой девичьей руки за руку, не пуская его в воду.

— Остановись Дэниел! — она кричала как полоумная — Слышишь, я тебе молю, братишка!

Я понял, что одной Джейн его уже не остановить. Он, словно, сошел с ума, и его понесло от горя и переживаний.

Он, никого не слышал, и я, пулей метнулся с кормы лодки к носу и навалился на него, повалив вместе со стоящими в лодке рядом кислородными баллонами на дно резиновой лодки. Они, буквально упали сверху на нас и обоих придавили ко дну скутера. Джейн отпрыгнула назад, отползая на широкой своей женской заднице, к хвосту скутера к его мотору. Я схватил Дэниела своими пальцами обеих рук за его руки и начал их придавливать под себя. Я был все же сильнее его.

— Ты сдурел! — заорал Дэниел на меня — Ты, что совсем охренел! Отпусти меня! Убирайся!

Он вцепился сам в мой гидрокостюм, но вылезти из-под меня было ему делом сложным. Я весил килограммов восемьдесят. Да, плюс баллоны акваланга, упавшие на нас сверху. И лежащие у меня на спине. Я скрутил руки Дэниелу под себя. И смотрел ему в его юношеское молодое озлобленное и перекошенное в гневе лицо с вытаращенными на меня черными глазами.

Джейн отползла совсем к корме лодки и прижалась к заглушенному мотору. Она перепуганная взвизгнула.

— Не делай ему больно! — закричала она, вдруг с хвоста скутера — Отпусти его! Слышишь, немедленно отпусти! Ему больно!

— Заткнись, дура! — вдруг вырвалось в гневе у меня — Заводи мотор! — крикнул я ей — Быстро, заводи! Что ты ждешь!

Дэниел вырывался с яростью и ругательствами из моих мужских сильных русского моряка рук.

— Дэни! — кричала в испуге в слезах напуганная сестренка Джейн — Дэни, миленький успокойся. Не надо делать то, что будет опасно! Давай до завтра подождем!

Она дергала рукоятку пускача мотора, но не могла завести.

— Ну, заводи же! — кричал, помню я на нее — Заводи!

— Не кричи на меня! Не смей кричать на меня! — кричала в ответ Джейн — Сам дурак! Не делай Дэни больно!

Дэниел парень был под стать мне крепким и тренированным. И его удержать было делом сложным. Я скрутил под собой ему руки, держал, как мог. И я орал на свою Джейн, как, тоже полоумный, пытаясь уплыть быстрее отсюда, пока Дэниел, вообще не выпрыгнул за борт, в чем есть.

— Ну, давай же! Заводи, ты этот чертов мотор! — кричал я на Джейн.

Та, тоже как сошедшая с катушек кричала на меня вся перепуганная случившимся, чтобы я не делал парню больно. И умоляла его одновременно не сопротивляться.

— Дэни, миленький! Дэни! — кричала она, крутя судорожно дрожащими от нервной тряски девичьими загорелыми ручками рукоятку пускача мотора.

— Замолчи! — крикнул я уже ей, удерживая под собой ополумевшего от страха и горя двадцатисемилетнего мальчишку — Заводи мотор и отсюда! Быстро!

— Пусти меня! — кричал подо мной придавленный и схваченный моими руками Дэниел — На кой черт, я был такой добрый к тебе и щедрый! — он неиствовал в бешенстве — Надо было тебя не подбирать, тогда в океане. Выбросить за борт, снова как паршивую собаку!

Он зарыдал от беспомощности — Почему, ты не утонул со всеми на том корабле! Черт тебя дери!

Вдруг загудел лодочный мотор. Это Джейн, все-таки его завела. И, мы с места рванули по той дороге, по которой и приплыли сюда в обход острова вдоль нависающих его внешних к океану скал, выскакивая на полном ходу из подводного островного со стороны океана кораллового плата. Скутер как дурной запрыгал на волнах, и понесся, что духу в сторону бухты. Огибая большой черный остров и врываясь в коралловую лагунную бухту между островами. Стремительно летя к нашей стоящей там, на якоре яхте Арабелле.

Дэниел, вдруг замер подо мной. Видимо, поняв свою беспомощность под моим весом и силой взрослого мужчины. Он замер, подо мной глядя в заплаканные глаза своей сестренке Джейн. Замер и затих, понимая и осознавая свою беспомощность в моих взрослого русского моряка руках.

Он заплакал как ребенок навзрыд.

— Успокойся, Дэни — тихо ему сказал я — Успокойся, ни делай глупостей. Я понимаю тебя, мальчик мой, успокойся, прошу тебя.

Я пытался его утихомирить.

— Ты в таком состоянии, просто утонешь, там, на глубине — произносил тихо почти на ухо шепотом я — Обязательно, что-нибудь случиться, и ты погибнешь. И, никто тебе там не поможет. Пойми меня Дэни. Пойми меня как взрослого мужчину. Посмотри на сестренку твою Джейн. Ты хочешь ее осиротить. Она, тоже не хочет, чтобы ты сейчас был там. Ты не в себе и тебе надо успокоиться.

— Пересядь к нему — я, обернувшись, сказал Джейн — Ты ему сейчас нужна как старшая сестренка. Успокой его и приласкай парня.

Я понял, что он уже не пошевелится, даже. Раз мы уже были далеко от места катастрофы. Я встал аккуратно с Дэниела. И отодвинул в сторону с себя и его баллоны акваланга. И, пройдя на коленях к корме летящего по волнам скутера, взял из рук моей заплаканной и смотрящей на меня одновременно виноватыми за своего убитого горем брата, но злобными полными личной обиды, глазами любовницы моей Джейн руль управления резиновой лодкой.

Она, смотря на меня напуганными и одновременно до боли злыми черными полными ненависти глазами, также на коленях перебралась на нос. Где, и лежал без движения ее брат Дэниел.

Она села возле него. Сверкнув в мою сторону остервенелым мстительным взором, как ведьма. С выражением презрения на своем лице, легла ему на грудь и прижалась, съежившись всем телом возле него.

— Дэниел, молю тебя — пролепетала ему она очень тихо — Послушай меня, твою сестренку. Успокойся миленький. Давай, вернемся на яхту и все обсудим вместе. В другой обстановке и по мирному.

Дэниел молчал. Он смотрел, куда-то теперь в сторону в борт лодки. И молчал как немой. Он был в шоке. И ему, наверное, было жутко стыдно от того, что он, пытаясь быть взрослым и сильным, был, теперь слабым и от того, что только что сделал.

 

Ночь последней любви

Дэниелу было жутко стыдно за свой срыв. Он заперся в своей каюте на всю ночь. И я его больше до утра не видел. Только свою милую красавицу Джейн. Я ей сказал быть с Дэниелом, по крайней мере, пока он окончательно не прейдет в себя и не успокоиться.

Я, посидев целый час в главной каюте Арабеллы, потягивая из горла пиво, и поглядывая на висящие на стене главной каюты корабельные часы.

Было уже двенадцать часов ночи, с того момента как мы забрались назад часов в девять на Арабеллу. Когда начало уже темнеть. И до сих пор, никто не выходил из своих кают.

Я, осуждал себя за некоторые действия по отношению с Дэниелом. Может, я был в чем-то, не прав. В своих действиях. И тоже, где-то сейчас была моя вина. Но, я не мог поступить иначе. Если бы я не поступил так, то Дэниел, мог, просто прыгнуть за борт и погибнуть под водой на глубине.

Дэни не отдавал себе отчет в том, что делал. И его надо было остановить и спасти от глупости и отчаяния. Но, надо было все равно, извиниться перед ним за свои действия в лодке.

Джейн не разговаривала со мной. В ее каюте не играла уже давно музыка. Она проходила мимо из своей каюты в каюту Дэниела и смотрела на меня ненавидящим презрительным взглядом. Ясно, она не ожидала, что я поведу себя так по отношению к ее любимому брату. Но, не сделай я, так попутно еще отругав саму Джейн, неизвестно, что могло бы случиться тогда в резиновой лодке.

Я просто взял ситуацию в свои руки в нужный момент.

Джейн это понимала, но обижалась за оскорбления мои в ее сторону.

— Любимая — я произнес, когда она мимо проходила в очередной раз, взяв с винного шкафа бутылку виски в главной каюте Арабеллы.

Она, глянув едко черным гневным взглядом черных своих глаз, прошла снова мимо в каюту к Дэниелу.

— Я не хотел вас обоих обидеть Джейн — крикнул я вдогонку ей — Милая, моя. Я люблю тебя, как и Дэни.

Но, в ответ была, только тишина. И ее шаги в сторону каюты Дэниела.

В это время моя Джейн была у Дэниела. И как его родная сестра успокаивала парня, лаская его и уговаривая успокоиться после всего недавно пережитого.

Я хотел, сегодня напиться, и было, тому, вроде бы причина. И я, чуть не сделал так, посматривая уже в легком опьянении на винный полированный из красного дерева шкаф Арабеллы.

Я хотел, взять водки или вина, но, что-то меня остановило. И я решительно встал с дивана из-за столика стоящего в большой главной каюте, поплелся мимо кают моей Джейн и Дэниела.

Я остановился возле них, прислушиваясь к ним. Слышно было, как Джейн шепотом успокаивала Дэниела. Я даже, хотел постучаться к обоим. Особенно в этот момент к другу Дэни, но, передумал. И поплелся дальше к себе.

Дверь стояла открытая как я ее, и бросил, идя в главную каюту.

Я открыл дверь в каюту Дэниела. И встал на пороге.

— Прости меня, Дэни — тихо произнес с виноватым видом я.

Дэниел дернулся и быстро отвернулся. И смотрел тупо в прикроватный столик.

— Выйди вон! — крикнула Джейн — И дверь за собой закрой!

Я взбесился и захлопнул дверь в каюту Дэниела, крикнув им обоим — Ну, и черт с вами!

Я ввалился под легким градусом в свою каюту. И закрыл за собой, тоже дверь. Нет, я захлопнул с грохотом дверь.

— Глупый мальчишка! Взрослый! Ведь должен понимать! — прокричал уже у себя я.

Потом, послал все и всех — Да, пошли вы все!

Психанул, и ударил кулаком свой каютный из красного дерева шкаф. Да, так, что проломил дверку и ушиб до крови правую руку.

Я выругался и помню, на себя и все, что вокруг было меня. И упал на расстеленную свою постель. Глядя в потолок своей каюты.

— Что мне теперь на коленях ползать, что ли?! Просить прощение?! — я помню, забурчал сам с собой — Я не мог поступить иначе! — сказал громко я, надеясь что меня будет слышно — Джейн, тоже хороша. Нет, чтобы поддержать меня, ты ему потакаешь! Ведь он, твой брат!

И я уснул. И не помню, сколько проспал. Сказывались последствия еще той болезни. Сохранилась болезненная во мне усталость. И я отключился и спал без задних ног. А, когда, проснулся, то увидел свою Джейн. Она была, снова в белом своем теплом махровом халате. И сидела напротив меня в кресле, у моей постели в моей каюте в ночном уже полумраке.

Было наверное часа два ночи. Когда она вошла ко мне.

Она держала в своих миленьких женских загорелых ручках бокал с красным вином и смотрела на меня. Потом, она, привстав, отставила бокал в сторону на прикроватный столик. И, снова уселась в стоящее в моей каюте кресло.

Она навалилась на спинку стула, изящно, выставив свою левую, почти целиком голую загорелую до черноты ногу в мою сторону, из-под своего того махрового теплого белого и длинного халата.

Она смотрела на меня с грустным видом. Как-то не так совсем как раньше. В ней была все та же страсть от любви ко мне, но была и некая грусть с чувством некоего беспокойства и сожаления.

— Джейн! — прошептал я, протирая свои заспанные глаза — Ты пришла любимая!

— Я, еле успокоила брата Дэниела — сказала тихо она мне — Он в шоке и еле отошел. И теперь, спит.

— Милая моя, прости меня за тот с Дэниелом поступок — я, было, произнес, помню своей милой Джейн.

— Не говори больше ни слова — тихо и спокойно произнесла она, не отрываясь, глядя на меня черными своими цыганскими завораживающими в полумраке каюты глазами.

— Любимая! — произнес снова я, приподымаясь с постели — Прости меня!

— Молчи! — произнесла сердито моя Джейн.

Она встала с кресла и подошла быстро ко мне, сбросив свой тот белый махровый халат с обворожительной загоревшей до черноты девичьей полностью нагой фигуры. Без купальника. Сверкнув, в какое-то мгновение, голым овалом крутых, почти черных от загара крутыми бедрами девичьи ног, и голым выпяченным в мою сторону пупком девичьего загорелого до черноты живота. В полумраке в слабом освещении моей каюты, повалила на постель. Сдирая буквально с диким остервенением с меня мои русского моряка летние брюки. А, затем и плавки. Бросая их в сторону на пол каюты.

— Я оскорбил тебя, любовь моя! — я пролепетал нежно и тихо ей — Я, поверь, не хотел. Так вышло. Я… — Молчи! — произнесла моя Джейн — Я простила тебя и молчи. Прошу, молчи!

Я запнулся на новом полуслове, смотря на такую убийственную и только мою ночную красоту.

— Люби меня, любимый — страстно произнесла, тяжело задышав, моя красавица Джейн. Стоя передо мной в наготе морской русалки

— Люби, как не любил еще никогда, Володя — произнесла помню, нежно и ласково она мне.

Я встал и схватил ее за гибкую узкую женскую спину руками. Молча, прилип к ее полным сладким женским страждущим любви губам, своими мужскими губами.

— Я — произнес, снова я, еле оторвавшись от ее взаимного цепкого поцелуя.

Она обхватила меня за мужской торс своими полными красивыми загоревшими до черноты ножками, скрестив их маленькими своими ступнями с миленькими пальчиками на моей мускулистой спине

— Я сказала, молчи! — громко приказала повелительным тоном Джейн мне.

Схватив цепко в мертвой хватке пальчиками обеих рук меня руками за мою голову. И обхватив ее, прижала мое лицо к своей пышной упругой и полной груди. К своим торчащим, вновь от возбуждения черным, как и ее загоревшая грудь соскам. И, снова, уронила на постель. Та, громко ударилась изголовьем об корабельную стенку яхты.

— Ни каких слов, просто люби меня любимый! — произнесла, страстно, задышав моя Джейн.

Она как безумная стала целовать меня, отбросив мне на живот согнутую в колене левую девичью ногу, и прижалась своим волосатым лобком, и влажной в смазке наполненной страстью безумной любви промежностью к моему вверх уже торчащему возбужденному детородному члену.

Джейн сползла на постель с меня своим обнаженным красивым, вновь пышущим любовным жаром телом, и опрокинулась на спину передо мной.

Я набросился на нее и придавил собой. Джейн раскинула вширь согнув коленях свои полные в ляжках и бедрах, почти черные от загара девичьи ноги. И мой торчащий как стальной стержень возбужденный член, вновь проник в нее. Проник в ее женское раскрытое перед ним в течке влагалище, очерченное по контуру темной полоской как тропический раскрывшийся листьями цветок.

Джейн была не такая как раньше, как всегда. Сейчас, была какая-то, совсем другая. Какая-то бешеная и неуправляемая. Даже в сексе. Что-то, случилось сегодня с ними обоими. И с Дэниелом и с Джейн. Что-то, вообще со всеми нами, похожее на обреченность или отчаяние. Отчаяние от того, что скоро нам предстоит увидеть или пережить. Отчаяние от нашей размолвки. После того, как я вышел из главной каюты Арабеллы, кляня себя в той несдержанности и срыву, ругая себя за то, что обругал свою в запале нервов мою ненаглядную и любимую Джейн, мы разминулись с ней и разошлись по своим каютам. Я услышал, как она стала успокаивать Дэниела, пока не уснул и вот…

Джейн дико и надсадно застонала. Застонала, так как безумная. Змеей за извивалась под моим голым мужским лежащим на ней телом, выгибаясь на постели вверх своим голым животиком. Прижимая его круглым пупком к моему голому животу, задрав вверх волосатый свой лобок, и раскрытой промежностью, насаживаясь до предела на мой детородный торчащий член.

Она закатила черные как ночь глаза под веки, жарко дыша в мое над ней повисшее лицо. Так же, как тогда в той рыбацкой в кокосовых листьях хижине. Так же, как и тогда, схватив меня за волосы, вдавила лицом в свою полную трепещущую любовью и трепыхающуюся грудь.

— «Что с ней происходило этой ночью?! Джейн! Что с тобой?! Что, моя любовь?!» — думал я, любя ее, молча и без слов сейчас, как и она меня этой ночью среди нависших скалистых берегов незнакомых и мертвых островов. Здесь в пункте нашего конечного путешествия.

Мои мысли все перепутались. Я думал черти, о чем от дикого тихого сексуального безумия, спутавшего все мое сознание. Наша любовь, это какое-то, тихое безумное помешательство. Мы как чокнутые любили, тогда друг друга. Безотчетно и не думая ни о чем, кроме, как только о любви. Я как в тумане навалившейся очередной любовной оргии с силой всаживал свой торчащий член, в чрево раскрывшейся для меня, снова этой ночью промежности Джейн, закатив свои помутненные в помутненном рассудке глаза.

Иногда у меня были всплески прояснения просветленного сознания. И я думал о Дэниеле — «Что сейчас с Дэниелом?!» — думал я — «Спит или нет? Если нет то, что делает в этом месте нашей конечной стоянки? В месте гибели их отца? В месте гибели борта 556?».

Потом, снова уходил в сексуальное умопомешательство. И стонал на всю каюту как безумный от несравненного удовольствия, которым одаривала меня сейчас в очередной раз Джейн.

На океане стояла темная и тихая ночь. Лишь, было слышно шум волн, в раскрытый оконный иллюминатор верхней палубной надстройки, бьющихся о борт Арабеллы.

— Что с тобой! Ты пугаешь меня, любимая! — произнес сквозь стон я, на какое-то время опять прейдя в себя. И целуя свою безутешную в любви Джейн.

— Я же сказала, молчи, и люби меня! — Джейн, произнесла, стеная громко, и остервенело и жестоко, вцепилась зубами в мою грудь, кусая, как бешеная сучка ее в неистовом наслаждении, как словно в последний раз.

Я схватил ее своими, снова пальцами правой руки за распущенные черные как смоль волосы, сжав в своей ладони. И, оторвал ее голову от своей до крови укушенной груди, придавил к подушкам. И впился губами в ее оскаленный зубами в неистовом экстазе рот.

Я позабыл этой ночью все условности и любую осторожность. Как бешеный, теперь я буквально, терзал своей любовью ее на своей постели, кончая многократно, как и она.

Не было места на теле моей любимой Джейн, которое я бы, не искусал и не исцеловал этой ночью.

Наша общая любовная и брачная в моей каюте постель бешено скрипела и стучала о корабельную стену нашей яхты. И только внутренние герметичные переборки заглушали все наши любовные звуки внутри нашей яхты.

Что творилось с нами сейчас?! Что это было?!

Вскоре мы оба натешившись вдоволь любовью, два неустанных и неистовых любовников, уснули как убитые.

Это была последняя наша ночь, ночь нашей любви.

Конец второй серии

 

25 июля 2006 года

Было десять утра, и Джейн, раскрыв все оконные иллюминаторы в моей каюте, сделав общее проветривание нашей любовной обители, собрала скомканные и измятые простыни с последствиями нашей ночной любви в большой комок и, выйдя в коридор, бросила в стирку. Она голышом, сбегала в душевую и в свою каюту. И вновь, переоделась в домашний свой легкий шелковый, как тогда, когда первый раз я ее увидел тельного цвета короткий до колен халатик. Собрав, снова в пучок на темечке миленькой девичьей головки, длинные вьющиеся свои растрепанные о мою постель черные как смоль волосы. Заколов их золоченой, снова заколкой.

Она, снова рассыпав кассеты по постели. Включила магнитофон. И, припевая под мелодию «Моtley Crue», из магнитофонной записи, Джейн пританцовывала, вихляя, соблазнительно, вновь предо мной своим полуголыми, почти черными от загара бедрами. Сверкала из-под его коротких пол шелкового домашнего халатика, узкими желтыми от купальника плавками. И своими обворожительными и прелестными голыми девичьими ножками. Мною жадно исцелованными, от самой девичьей промежности до пяток. До черных от загара маленьких девичьих ступней в домашних тапочках.

— Любовь моя — сказал, помню я ей из душа — А, как же, то твое черное вечернее платье? — вдруг вспомнил я, глядя на этот ее шелковый прелестный халатик — Ты его после того раза, помнишь на том атолле. Тогда в тот шторм, больше и не надевала. Вместе с теми туфлями на каблуках на своих прелестных ножках. Ты в нем была особенной!

— Неужели — тихо ответила моя Джейн, делая удивленный вид.

Она, смотрела на меня выразительными в том удивлении черными, как ночь глазами.

— Я из всех своих тряпок долго, тогда выбирала, что надеть. И, вообще, тогда подумала, что это было лишним.

На восьмые сутки нашего совместного в океане любовного проживания, мы уже разговаривали как потенциальные муж и жена.

— Нашла, когда носить вечерние платья. И время и место. Дурой была. Ты же меня так назвал.

Она в упор уставилась на меня черными своими обворожительными, полными любви и одновременно укора женскими глазами.

— Дурой, влюбленной до дури в русского потерпевшего крушение моряка. Нацепила его, прекрасно понимая, что оно не идет мне, к моему, почти от загара черному телу. То, что совсем неуместно в морском походе.

— Напротив! — я, громко, шумя водой, восторженно и восхищенно произнес — Ты была в нем умопомрачительна! Я глаза не мог отвести!

— Я знаю — ответила Джейн довольная моими словами — Ты и так от меня глаз не можешь отвести. Только и пялишься на меня. И не особо, тогда слушаешь Дэниела.

— Любимая, ты моя! — произнес я, и выскочив из душа, снова побритый. И как дикарь, в чем мать родила. Мокрый, повернув ее лицом к себе. Схватив ее за гибкую, тонкую девичью талию. Обняв за пояс того шелкового халатика — Прости же ты меня дурака! — виновато произнес я. Смотря синими своими с зеленью влюбленными на нее глазами. Подымая Джейн на руках перед собой, отрывая от пола.

— Вырвалось у меня в гневе! Прости! Прости за Дэни! — я ей, тогда говорил.

И придавил ее с силой к себе. И она, было, попыталась вырваться из моих мокрых скользких мужских рук, только и произнесла — Намочил меня, всю! Безумец влюбленный!

И прижалась ко мне пышной, своею трепыхающейся, вновь возбужденной для очередных ласк девичьей грудью.

— Люблю я тебя — тихо прошептала она мне на ухо. Жарко дыша носом в мою щеку. Опустив миленькую свою черноволосую головку на мое мужское плечо.

— Люблю и ничего не могу с собой поделать.

И обняла меня за шею, повиснув на девичьих черненьких от загара ручках.

Я прижимал ее к себе. К своему мокрому, почти черному от загара русского моряка телу.

Она продолжила — Я не виню тебя ни в чем, милый мой Володя — произнесла тихо и страстно, глядя на меня Джейн — Я все обдумала с того вечера и поняла, что все было правильно. Дэни, тоже признался мне, что больше виноват перед тобой, чем ты перед ним. Ты правильно сделал, что удерживал его. Он бы точно, тогда утонул.

Я держал свою красавицу Джейн в руках как сумасшедший и одержимый любовью.

— Отпусти меня, любимый — произнесла моя Джейн, тяжело и надрывно уже дыша. Освобождаясь от моего крепкого и цепкого за ее гибкую девичью талию захвата. От моих схвативших ее сильных рук пальцев

— На сегодня, хватит, любимый мой — она произнесла тогда — Хватит.

Джейн, освободившись от моих рук, опустилась на пол.

Она, любуясь мною. Своим, и только ее мужчиной. И пожирая меня черным взглядом своих женских, наполненных безумной любовью глаз, взяла в руки сброшенный ночью на пол прежний свой длинный махровый халат. Джейн вышла из моей каюты. И, пройдя по коридору, постучалась в каюту брата Дэниела.

Я, быстренько надел, плавки, прямо на мокрое тело. Свои штаны и майку. Высунулся, прямо из своей каюты, стоя босиком на пороге. И глядел, любовно на свою очень красивую и любвеобильную морскую подругу.

— Любимая, а как же наш новый вечер наедине. И твое вечернее то платье?!

— Будет время, милый мой, будет тебе и вечер и мое, то вечернее платье — произнесла, на меня обернувшись, и сверкнув любовно, вновь глазками, чмокнув в мою сторону зацелованными своими девичьими губками, произнесла ласково моя Джейн. И толкнула дверь в каюту Дэниела. Дверь из кранного дерева открылась, но Дэни там не было.

Она напугалась, как и я. Надев пляжные свои сланцы, вместе с ней выскочили на палубу Арабеллы.

Дэни снова встал рано. Еще часов не было восьми. И, пока мы, умаявшись до беспамятства любовью, крепко как убитые оба спали. Приняв душ, успел уже позавтракать. И ходил быстро уже, туда сюда по палубе яхты.

Он, был на удивление собран и спокоен на вид.

Он перетягивал оснастку Арабеллы. Менял на новые тросы из металлизированного нейлона и крепления, на которых они держались. Работали, снова оба мотора вхолостую в моторном отсеке в трюме. Заряжая в аккумуляторном герметичном над килем внизу рядом с моторным отсеком, отсеке аккумуляторы.

— Надо будет заняться парусами — спокойно как всегда улыбаясь, сказал нам обоим он — Заменить все и подготовить на обратный путь.

Дэниел был в порядке. Даже, более чем. Все прошло в нем. И он занялся делом, так как не мог сидеть без дела.

— Тебе помочь, Дэни? — произнес осторожно вопросительно я. Желая, снова наладить с другом контакт.

— Да, помоги мне смотать вот тот трос — обратился ко мне Дэниел.

И я довольный расположением Дэниела, принялся за работу, помогая своему другу на глазах счастливой Джейн. Которая уже тоже поднялась на палубу. Под громкие крики альбатросов. Мы вдвоем скрутили мачтовые треугольные, основные большие паруса, до этого, просто болтающиеся без ветра как обычные тряпки. И укрыли их брезентовыми чехлами, как и кливера на носу яхты.

Дэни умудрился еще, как-то поймать полутораметровую рифовую акулу на удочку, которая у него была на борту яхты.

— Сегодня будет обед из акулы — сказал он довольно.

Все было в норме, как и раньше. Но, я все равно, чувствовал неудобство за то, что сделал. За ту грубость перед Дэниелом. Но, иначе его и нельзя было остановить. Он это и сам осознал и понял. И, тоже, видимо чувствовал такое же неудобство по отношению ко мне. И своей сестренке Джейн. Особенно ко мне. Видно, было, как он отводил, теперь свои черные, как и у его сестренки и моей любимой Джейн молодого двадцатисемилетнего парня глаза. Но, все было теперь нормально. Он приветливо улыбался, как и раньше поглядывая искоса на меня. И я принимал его улыбки, отвечая тем же. И мы, работая на палубе нашей яхты, старались рабой и взаимной помощью загладить то, что случилось. И не ведали, что за малым островом, недалека от этого архипелага островов стояла, уже давно черная яхта морских гангстеров. Они давно, уже там стояли в полной уверенности не быть обнаруженными нами. Они вели за нами наблюдения с того отдаленного острова. Разделенного в ширину полукилометровым глубоководным. В полтора километра глубиной проливом.

Там были те, кто преследовал нас по океану все время. И держался на расстоянии все время. И всю дорогу. И теперь, готовились к нападению.

Дэниел не зря паниковал. И вытащил все оружие на палубу. Он чувствовал скорую ожидаемую развязку. Это были люди мистера Джексона.

Дэни говорил про них, что это были крайне опасные люди. Но, я хорохорился перед мальчишкой. Мол, ничего, отобьемся. Еще с тем оружием, что на борту Арабеллы. Мы их переколотим всех, если что. Я чисто с русским размахом моряка пытался внести смелость и, уверенность в нашу команду. Особенно в мою любовницу Джейн. Не представляя, с кем мы имели теперь дело. И как все сложиться вскоре.

Мне приходилось видеть Сомалийских пиратов. Однажды, как-то на сухогрузе «DUPFRAINE». Судне на котором я некоторое время плавал, еще до «KATHARINE DUPONT» в Индийском океане у берегов Африки.

Мы столкнулись с теми пиратами. И нам, даже удалось отбиться своими силами до прихода военного пограничного корабля. Практически без жертв.

Но, то, что было сейчас, не лезет, ни в какие рамки моего представления о тех людях, что были на той черной яхте.

Это были, даже, не столько гангстеры, вернее часть из них. А, настоящие спецы. Большая часть из бывших военных. Военные моряки и аквалангисты диверсанты и наемники. А, не какие-нибудь, голозадые, черножепые негры дикари с автоматами. И было ясно, и очевидно, что действовать они будут не так как те Сомалийские пираты. Нанятые Джексоном им настоящие убийцы для поиска нашей яхты. И преследования до конечной точки. Они были в курсе всего, что мы искали. И были в любое время и в любую погоду, готовые напасть на нас, когда прейдет время. Их время.

Вооруженные до зубов, они только ждали, когда обнаружиться самолет и то золото, которое, так нужно было мистеру Джексону. За свою долю этого блестящего металла, они могли убить, даже мать родную. Любой из них.

Спецы, подводники и аквалангисты. С которыми мне придется столкнуться там, среди обломков BOEING 747.

У них было конкретное задание от Джексона, следить до последнего за нами. Так как у них не было точных данных гибели борта 556. И они, шли за нами до этих островов.

Они должны были замести следы катастрофы. И забрать золото, устранив нас по возможности. К чему они сейчас готовились, там за тем отдаленным островом. На той большой черной двухмачтовой своей быстроходной яхте.

Спустив две резиновые моторные лодки, такие, же, как и наш скутер. Только больше и вместительнее. Они, так же как и мы, сейчас с Дэниелом и Джейн грузили водолазное оборудование и свое оружие. И, собирались выдвигаться в нашу сторону, наблюдая за нами с вершины острова в бинокли. Наблюдая за внутренней заросшей кораллами обширной скалистой бухтой, где стояла между островами наша яхта Арабелла.

Я тогда, даже не мог представить, что развернется настоящая бойня среди этих островов и в самом Тихом океане. И мы были одни на один с этими людьми мистера Джексона. И моя судьба уготовала мне весьма интересную жизнь. Хоть и весьма печальную и трагичную.

* * *

Я все же испытывал крайнее неудобство перед Дэниелом за прошедший некрасивый этот между нами тремя случай. В частности за себя. Этот американский молодой добродушный парень, поделился тогда со мной, можно сказать, всем своим, после моего спасения, а я…

В общем, нельзя было, просто отмалчиваться. И, даже, просто не извиниться перед ним. Я, тоже был кое в чем не прав. Да, и надо было отношение выправлять по любому. Жить, вот так, теперь в натянутом состоянии нельзя. Это не жизнь.

Если с Джейн все уже выправилось само собой. Между нами нашей очередной любовной ночью. Она уже простила меня за все мои с дурру в запале оскорбления. Хотя, какие там оскорбления. Я ее не материл, чисто по-русски, но американка восприняла и слово дурра соответственно для себя в оскорбительную сторону. Ситуацию спасла наша межу нами сумасшедшая до остервенения любовь. Она, изрядно покусав меня в момент нашего очередного с ней близкого дикого спаривания. Выпустила свой пар. И уже была в полном порядке. То, с Дэниелм, надо было как-то решать эту между нами проблему.

Я подошел к нему и положил руку на плече.

— Прости, Дэни — сказал я ему — Прости меня. Я виноват в недавней нашей ссоре. Но, я должен был так сделать. Ты, понимаешь меня. Ты, мог, погибнуть. И ты был не в себе.

— Ладно, Владимир, проехали — сказал, Дэниел. И, видно, ему было тоже, неудобно, за свой тот безумный срыв.

— Это место сводит меня с ума — произнес Лэниел — Надо найти этот самолет. И сделать все, что надо и уплыть отсюда. И чем быстрее, тем лучше.

— Я понимаю, Дэни — сказал я ему в ответ — Я сделаю все, что только потребуется Дэни. Все, что, только надо будет сделать. Можешь, снова, рассчитывать на мою помощь. И прости еще раз.

Мы с Дэниелом обнялись как родные уже люди.

— Дэни, потренируешь меня с разделкой большой рыбы — сказал я ему, уже более радостно. Зная, что Дэниел, тоже не хуже Джейн, хоть и редко, но, под настроение готовил.

— Сегодня, возьмешь меня с собой на кухню. Еще один тунец не завалялся где-нибудь на Арабелле?

— А, в самом деле, что все Джейн, да Джейн. А, мы, что не повара, что ли! — произнес, как бы в шутку, довольный нашей восстановившейся, снова дружбой Дэниел — Пусть сестренка сегодня отдохнет от кухни.

 

Возвращение на плато смерти

— Когда спуститесь в пролом между рифами — инструктировала меня с Дэниелом моя Джейн, на верхней палубе Арабеллы. После вкусного завтрака из тунца и плавников, и жабр пойманной Дэниелом акулы, приготовленного нами же на камбузе яхты. И, уплетаемый нами, как надо и с невероятным аппетитом в главной каюте за столиком в нашем общем, теперь тесном, как всегда дружеском кругу.

Сидя на кожаном кресле в главной корабельной каюте, я с Дэни. И уплетая варенную в кастрюле акулу, я вдруг вспомнил, тот еще не до конца приготовленный моей красавицей Джейн суп, который, когда-то спас мне жизнь из мясных консервов.

Джейн не хотела особо вспоминать тот самый жуткий для нее момент.

— Держитесь вместе у самого дна — сказала Джейн — Так будет легче ориентироваться.

Она показывала руками, как и, что делать. Они в длинных рукавах шелкового короткого до колен халатика, красиво мельтешили в воздухе перед нашими лицами.

— «Моя красавица Джейн» — думал я, глядя на нее. И уже, снова, сексуально бесился, любуясь ей, на пару с Дэниелом. Допивая горячий в чашке шоколад.

— «Моя, мулаточка южных кровей. Загоревшая, как уголь на этом тропическом тихоокеанском солнце» — только бы звучало у меня в голове.

Я сейчас не столько слушал ее инструктаж, сколько любовался, опять ею. И думая о ней. Забыв уже распри между нами, я смотрел на нее влюбленными глазами влюбленного безумца.

— «Джейн! Моя красавица Джейн! Теперь, такая вся, раскованная и уверенная в себе» — звучало в голове — «Объясняющая, что да как, мне и Дэниелу. Она смотрит на меня и видит, как я киплю сейчас к ней».

— Ты сейчас, смотришь на мои руки или мои ноги? — произнесла критически и возмущенно моя ненаглядная Джейн — Я для кого провожу инструктаж того места, где я недавно была?

— На то и другое, моя любимая — произнес сам по себе я, даже не думая.

Дэниел посмотрел, тоже на меня, и засмеялся, по-дружески. Без всякой злобы или неудобства. Он уже не питал ничего обидного против меня, за прошлую стычку.

— Уже одиннадцать на часах — произнес Дэниел, глянув на свои подводные часы на левой руке — Время поджимает. Я зарядил баллоны на двадцать четыре литра. Думаю, нам хватит смеси, почти на час, и туда и обратно.

— «Вот он, и вернулся назад» — подумал я, глянув на него с воодушевлением, и рассмеялся. Про себя произнес, и, поперхнулсяя, глядя на возмущенный взгляд черных глаз моей Джейн.

— Послушай меня, Дэни — произнесла Джейн — Еще все успеете. А, инструкцию выслушать придется. И это не шутки. Там сто пятьдесят метров. И ты меня послушай, Володя.

— Прости, любимая — сказал я — Все нормально. Я тебя слушаю.

— Хорошо бы — сказала, тоже соблазнительно улыбаясь, моя Джейн — Угораздило же меня влюбиться в такого несносного до женских прелестей бабника.

— Все, все я весь во внимании, моя любовь — я произнес, не стеснялся в своих выражениях, даже при Дэни. Что таить. И так все происходило на его глазах, почти. И он знал прекрасно, что Джейн, тоже без ума от любви ко мне. Он сейчас я думаю, как и я, просто хотел затереть, быстрей все случившиеся размолвки наши между нами. И восстановить дружбу, и взаимопонимание между друзьями. Ведь у нас все так гладко шло и то, что произошло, было в основном его виной. И виной этого жуткого места.

— Так вот, повторяю отдельно для несносных бабников — сказала Джейн, сверкая в мою сторону обворожительным взглядом черных как ночь влюбленных глаз — Держитесь вместе. Там глубина больше ста метров, может сто пятьдесят. Один белый песок и больше никого. Но, вода там не такая холодная, как в том меж островов ущелье. Я доверяю вам друг друга. Слышишь, Дэни?

Она посмотрела, на меня любящим взглядом. И на родного своего брата.

Он, поправляя с черными стеклами на загорелом лбу солнечные очки, покачал в знак примирения и согласия кучерявой с черными волосами головой, что все в порядке. И все ему ясно.

— Так вот, идите над самым дном — продолжила она — Я так всегда делаю. Так легче маневрировать и ориентироваться. Там дно после пролома выполаживается и ровное как стеклышко. Но, давление воды сильное.

Чувствуется, даже в акваланге. Хорошо, что ты Дэни, братишка мой любимый, гелиевую смесь применил, а не кислород.

Она так ласково говорила в его сторону, чтобы смягчить и свою вину перед ним за вчерашнее.

— Так и дойдете до первых обломков. Я дальше не дошла. Запаниковала от всего увиденного.

— Понятно, Джейн — сказал Дэниел — Мы с Владимиром все поняли.

— Да, там еще течение сильное в районе обломков — сказала Джейн — Смотрите, течение опасное в сторону океана. Держитесь друг за друга мальчики мои. Там, думаю, дальше еще много обломков самолета. Остальное, вероятно, уже упало в пропасть на большую глубину. Или унесло за все это время течением. Не знаю, что там дальше, найдем мы золото или ящики, не знаю. Вам и придется это выяснить.

— Хорошо, сестренка мы поняли — ответил ей Дэниел. И я кивнул головой, глядя влюблено на свою любимую Джейн.

Дэни уже был, теперь в моем подчинении, не как раньше. Так договорилась с ним Джейн. И это увеличивало мою теперь ответственность перед ним и моей Джейн. Так захотела Джейн. Она как старшая над своим братом, взяла шефство над нами обоими на период нашего первого погружения к обломкам самолета. Моя любимая Джейн Морган. Моя морская русалка и пиратка Энн Бони. Я опять с ума сходил от нее. Ее эта гибкая в талии невысокая девичья загорелая до черноты фигура. В этом коротком, теперь шелковом халатике, снова как тогда сводила меня с ума. Она, только покачала, осудительно, но довольно, своей милой девичьей с черными волосами и золотыми маленькими колечками сережками в миленьких ушках за височными вьющимися до плеч ее локонами головкой. И, закатывая черные как у цыганки глаза, от моих влюбленных в нее взглядов, сказала нам напоследок — Я буду вас ждать, мальчики мои.

И она подошла сначала к Дэниелу. И, прижавшись своей к его груди пышной женской сестренки грудью. Встав на носочки, поцеловала его как родного брата в щеку.

— Дэни, Братик, мой родной. Будь осторожен там. Слышишь меня, любимый — произнесла она ему — Я люблю тебя.

— Я тебя тоже, Джейн, сестренка — произнес Дэниел.

После чего, Дэниел пошел продолжать, быстро собирать лодку. Он исчез в носовом отсеке яхты, где лежали свежее заряженные акваланга баллоны и гидрокостюмы. Он загремел там оборудованием, а моя Джейн подошла ко мне. И, прижавшись и обняв крепко любовно цепкими девичьими пальчиками и руками за шею. Поцеловала в губы, глядя в мои глаза, пристально с безумной новой любовью, сказала мне — Береги его, Володя. Береги Дэни. Прошу тебя. Береги ради меня.

Я впился своими губами в ее губы. И прижал крепко к себе.

— Любимая — произнес я ей — Все будет отлично. Я присмотрю за Дэни. Не бойся за нас, любовь моя — произнес я любимой моей Джейн, не ведая, что скоро Дэни не станет. И весь свет перевернется для нас с Джейн вверх тормашками.

Я, в своих, теперь палубных пляжных сланцах, бросился, почти бегом помогать Дэниелу дособирать водолазным оборудованием наш моторный резиновый скутер. Джейн только стояла и смотрела в сторону океана. Она, надев на свои черные, как у цыганки глаза, убийственной красоты солнечные очки. Стояла, прижавшись к оградительным леерным перилам левого борта. Она стояла в своем том, как и раньше шелковом короткоподолом халатике. Выгнувшись в спине над ними. Выставив вперед свой девичий под халатиком черный от загара в нашу сторону пупком животик. Она, разбросав в стороны обе в длинных халатика рукавах девичьи, такие же, почти черные от загара руки. Ухватившись ими за перила, как и тогда в океане, когда я первый раз смотрел на нее там, стояла, сверкая крутыми, голыми, почти целиком загоревшими как уголь красивыми бедрами ног. Полными икрами до самых маленьких девичьих ступней с маленькими пальчиками в домашних мягких тапочках.

— «Прелестница ты моя крутозадая!» — нахваливал про себя я ее, рассматривая любвеобильными глазами из-под опущенных солнечных темных очков в единогласном согласии с шевелящимся в животным детородным возбуждении своим детородным членом. В своих тридцатилетнего русского моряка закатанных до колен штанах.

— «Моя Джейн! Только моя Джейн!» — думал снова я.

Я тогда же вспомнил, как все у нас было в первый раз. Первую нашу любовь. Тот ее первый одурманенный любовью по отношению ко мне взгляд безумных глаз. Ее девичий безумно влюбленный глаз черных как бездна океана глаз. Ее неуверенное поведение в мою сторону. И эти такие же робкие слова — Спасибо — и — Не более. Ее в отличие от Дэниела, недоверие к русскому потерпевшему крушение моряку.

Когда я подхватил ее во время качки на волнах Арабеллы. Я, тогда еще не знал моей Джейн, такой, какая она была сейчас. Тогда, она смотрела на меня. Из-под черных солнечных очков, не отрываясь. Рассматривая меня с ног до головы. Как она рассматривала мои синие с зеленью оттенка глаза.

Ее жадный взгляд черных как у цыганки глаз, на девичьем черненьком от загара миленьком латиноамериканском личике, пожирающих жадно и сексуально мое мужское русского моряка тело.

Я, как сейчас, помню ее тот безумно влюбленный моей будущей любовницы на меня взгляд. Этот жаждущий любви двадцатидевятилетней необузданной в диких сексуальных желания латиноамериканской сучки. Я, тогда, так и думал, очарованный ею, в том черном вечернем платье в полумраке главной каюты Арабеллы.

Этот бокал вина в ее руке. И все движения. И ее девичьи мысли, только нацеленные на любовь. Ее мелькающие под музыку гремящего ее кассетного магнитофона.

В коротком домашнем тельного цвета шелковом халатике черненькие от загара красивые ножки, завлекающие меня к себе, на палубе. Летящей по волнам нашей, тогда яхты.

И то ее в главной каюте вечернее платье, и туфли на шпильке и ее…

Ее говорящий без слов беззвучным голосом взгляд — Не уходи! — Когда мы одни первый раз беседовали с глазу на глаз в главной каюте Арабеллы.

Я была, тогда, первая ее настоящая любовь. Любовь посреди Тихого океана. Первая и единственная так и оставшаяся навечно застывшая в тропических, тихоокеанских волнах любовь.

Я вспомнил ее тогда, когда, она, в этом своем шелковом коротком халатике, мелькая голыми, почти черными от загара бедрами ног, теряя эти свои домашние тапочки с маленьких девичьих ступней, неслась, сломя голову ко мне. Напуганная в панике на нас нападением коралловых акул, И, потом ее обиду и слезы за пролитый еще ею недоваренный мясной суп. И наш дурацкий ржач на всю округу. От того, что остались живы, благодаря тому вылитому за борт Джейн супу.

Ее отчаянный испуг за мою жизнь. Ту, стаю в коралловой лагуне атолла акул. И как я пулей, вместе с тяжелыми баллонами акваланга, вылетел на палубу Арабеллы.

Помню ее, пощечины на своем лице, и то — Дураки! И ее те слезы. И то, как я первый раз прикоснулся в ее каюте к ее телу.

Я вспомнил, как повредил ее, одурманенный любовью. Дикий и не осторожный. И как она заболела. И как я ее нес на руках, тогда с палубы на глазах Дэниела. Больную, слабую и беспомощную. Мою ненаглядную американку Джейн. А, сменившись после вахты с Дэниелом, ласкал ее, прижимая к себе, теми двумя ночами в ее каюте. И не отходил от нее. От моей малышки Джейн.

Помню, как она играла со мной, как совсем, малолетняя девчонка, бегая в своем желтом изящном купальнике по палубе яхты. Убегая от меня. И красиво выгибаясь в спине, как дикая гибкая кошка, свешивалась с леерного носового ограждения. Прямо под волнорез Арабеллы своей головой, сверкая на ярком жарком океанском солнце своими золотыми в ушах маленькими сережками. И длинными и черными как смоль вьющимися, как змеи до самой пенной воды волосами. И я, напуганный каждый раз такими ее дикими любовными забавами, ловил ее, свою Джейн на руки. И носил по всей качающейся на волнах яхте, как дурак одурманенный ее любовью. И бился сам о, все, получая синяки и ссадины, но, только стараясь не зашибить свою безумную любовь. А, она хохотала и целовала меня. Целовала как сумасшедшая. Она действительно была сумасшедшая от любви ко мне. Моя красавица Джейн. Целовала она меня страстно и безудержно безумно.

Тогда же, я вспомнил и Дэниэла. Почему-то в пляжных шортах. Которые он, вообще крайне редко одевал, но, почему-то именно в них, стоящего у мачты Арабеллы. И держащегося за мачты прочный металлизированный из нейлона веревочный натянутый трос.

Я вспомнил, как Дэниел спас меня. И я обязан был ему. Он, можно сказать, спас меня дважды. Дэниел.

Джейн доверила мне своего родного брата жизнь. Она хотела защитить его. После того, что с ним случилось, он еще долго будет приходить в себя. Она, тоже, как и он, чувствовала приближение неизбежного. Он был более беззащитен теперь, чем она. И Джейн беспокоилась о брате. Он уже был другим. Бедный Дэниел. Убитый страхом и горем Дэниел.

Тогда все сложилось само собой. Джейн отправила нас к обломкам самолета, который сама же и нашла. На том подводном плато. Покрытое одним коралловым илом. И устеленное множеством обломков рухнувшего сюда пассажирского самолета. Плато, прозванное мною Платом Смерти. Платом Смерти моего лучшего друга Дэниела.

Помню, как мы проверяли друг у друга акваланги и баллоны с большим объемом кислородно-гелиевой смеси. Перед самым погружением в то стопятьдесятметровое глубиной обширное усеянное обломками у самой трехкилометровой пропасти отвесного заросшего горгонариевыми кораллами обрыва, где лежали останки того пассажирского разбившегося самолета.

Дэниел. Несчастный Дэниэл. Мне будет не хватать его. Так же, как и моей любимой Джейн.

Все эти воспоминания лежат, по сей день тяжелым грузом в моей душе. И не желают покидать меня, не смотря на все, что было после. И после всего того, что случилось со мной. И то, что прошло пережить. И чем все закончилось.

* * *

Мы шли с Дэниелом над самым дном, как нас инструктировала и советовала сделать настойчиво моя красавица Джейн. Мы были в том самом месте, где была и она. Ошибки не было, это точно. Я был с ней в том нырянии как раз над тем местом, откуда ее проводил сюда. С места коралловой кромки обрыва.

Кругом были водоросли и кораллы. Я чуть не поронулся боком о морского ежа, засмотревшись на рыбу зубатку. Чуть не повредил прорезиненный свой синий с черными полосками гидрокостюм. Просто повезло, и осталась только на правом боку царапина от иглы этого большого черного лежащего на кораллах ежа. Их тут было полно, как и звезд. Дно уходило вниз в мутную водную пелену. Это был настоящий косогор, уходящий в сторону к океану, к обрыву. Этакая подводная яма.

Здесь, вот у этого края я, на этом самом месте самом месте, и подхватил ее мою красавицу Джейн, паникующую в слезах, летящую на меня как торпеда. И, где мы начали всплывать к поверхности.

Мы с Дэниелом нырнули с лодки и быстро достигли кораллового дна, насыщенного своей подводной многообразной красивой природой. Не менее насыщенного, как и любой другой подводный коралловый ландшафт океанов. Здесь, также было полно всего и кораллов и коралловых рыб.

Помню, даже несколько местных, видимо барракуд, которые шли смертоносной быстроходной косой. Друг над другом в несколько особей.

Барракуды пронеслись стороной от нас. Всего в нескольких метрах. От нас мерно идущих над коралловым дном в стайках разноцветных ярко раскрашенных рыбешек.

Так мы достигли того самого места, где я проводил свою любимую Джейн в то глубоководное погружение. И сейчас мы стартовали с того самого места. И шли по ее маршруту, вне всяких сомнений.

Мы прошли тот вниз идущий узкий скальный подводный пролом, который и был продолжением этой подводной ямы. Торчащий со дна вверх узким коридором, как раз до края, почти той коралловой кромки и выходящим внизу прямо на это песчаное плато. Его не было видно сверху того края обрыва, где тогда сидел я. Он метров на двадцать или тридцать был ниже меня. И по нему прошла первый раз моя любимая Джейн. Он был для нее ориентиром к возвращению назад. И надо было взять это на учет, как она и говорила.

Чувствовалась глубина, как и говорила моя любимая Джейн. Здесь было не менее ста, а может и все двести метров. Я так, точно и не определил. Мы несколько ошиблись в глубинах по карте. Здесь мне кажется, были достаточные глубины, особенно к краю пропасти.

Видимость здесь была, просто отличная в этом странном месте. Вокруг далеко было видно, хотя солнечные лучи сюда практически уже не проникали. И было мрачновато. Было холодно на этой глубине. И по-настоящему одиноко. Может, потому, что тут не было никого. Ни единой рыбешки. По крайней мере, я не увидел ничего, кроме вокруг нас с Дэни одной мутноватой синей воды. И под нами белого кораллового песка.

Если, поначалу, там над проломом вверху было, просто море кораллов и всякой живности. То, тут не было ничего. Ничего кроме песка. Это было нижнее плато, которое видела, только моя ненаглядная Джейн. И теперь, видели мы с Дэниелом.

Ныряя сюда, мы предусмотрительно свесили кабель провод. Трос и кабель от аппаратуры промера глубины и видеосъемки, от подводного сонара гидрофона эхолота и видеокамеры. Закрепив его у края обрыва за кораллы. На случай спасения, если, что. Чтобы, можно было вручную подняться со дна верхнего плата. Закрепив скутер якорем на дне верхнего кораллового плато, мы были, теперь в самом, можно сказать его низу. На песчаной равнине. В морской яме, которую сверху не видно. Мы с Дэниелом шли над самым песчаным дном.

Это плато было ровное как футбольное поле. И совершенно пустое.

Вдруг неожиданно перед нами в мутной синеве воды появилась плывущая в нашу сторону странная крылатая, и очень большая тень. Она плыла нам навстречу, медленно приближаясь над песчаным дном. Дэниел остановился и показал мне рукой сделать тоже.

Мы замерли, зависнув в воде, лишь слабо работая руками и ногами в ластах. Потом, мы опустились, вообще на само дно. Помню, рыхлость песка. Он, просто, расползался под руками и ногами. И мы замерли.

То, была большая манта. Королевская рогатая манта. Еще именуемая, морским дьяволом. Она шла сюда со стороны обрыва издалека. Ведь, плато уходило к океану. И там, где-то вдалеке, был обрыв в глубокую на целые километры пропасть.

Моя безутешная любовь побывал, где-то там. Там, откуда приплыла эта громадная манта.

Дэниел затушил фонарик, как и я, следом за ним. Только пузыри отработанного гелия вырывались вверх из наших с Дэниелом аквалангов. И мы смотрели, как манта кружила над песчаной равниной нижнего плата, приближаясь кругами к нам. И сбивая своим большим телом наши вверх бурлящие и рвущиеся к поверхности от тяжелого дыхания, при выхлопе фильтров пузыри. Что, она тут делала, где в настоящий момент не было никого, кроме нас. Даже, океанского криля, которым она питается. Я думаю, она просто, сюда приплыла, просто поплавать. Может, она уже здесь была не первый раз.

Манта шла прямо на нас, и, почти, налетев на Дэниела, чем не на шутку видимо, напугала своей полутонной рыбьей массой, резко взмыла вверх и пронеслась над нашими головами. Я помню, ее красивые большие на нижней белой стороне брюха работающие жабры. Я их видел в упор над своей в маске акваланга головой.

Помню, Дэни, даже пригнулся к коралловому песку. Почти, лег весь на него, опасаясь попасть под этот летящий на нас в воде локомотив.

Да, удар был бы не слабый, налети она на кого-нибудь из нас. Обоих бы смела своим тяжеленным планирующим в толще океанской воды телом.

Рогач взмыл вверх, и тут же появилась вторая манта. Их было две. Это были, наверное, самка и самец. Возможно, мы застали их в период брачных игр. В сезон спаривания. Возможно, это место было местом спаривания этих красивых живых чудес моря. Это были, поистине красивые огромные создания Тихого океана.

Манты парили кругами вокруг нас, мелькая то черной, как глаза моей ненаглядной красавицы Джейн, спиной, то, белыми с неровными пятнами животами, словно играя уже и с нами. Их длинные черные как жгуты или нейлоновые корабельные канаты нашей Арабеллы, хвосты, парили вослед своим хозяевам. А, мы, соприкоснувшись с илистым коралловым дном этого песчаного обширного островного плата. Замерев, лишь, наблюдали и любовались, даже забыв обо всем этой красотой. И грациозностью этих чудесных морских созданий.

— «Жаль, моя Джейн не видит этого!» — я тогда подумал — «Не видит этой красоты».

Она когда здесь была, вероятно, не видела их. Она ничего про них не говорила.

Я забылся и замечтался, глядя на красоту этих океанских рыб.

Я смотрел на мант. И видел себя и мою Джейн, парящими в толще этой воды. Нашу игру в глубинах океана. Мы были с ней как эти две красивые манты. Эта чернота их спин как глаза моей ненаглядной американки Джейн. Это их кружение в воде. Этот танец любви двух влюбленных друг в друга любовников отдавшихся на волю дикой водной стихии.

Дэниел толкнул меня кулаком в плечо. И показал, что надо плыть дальше.

Я пришел в себя. И заработал ногами и ластами вослед ведущему.

Вскоре появились первые признаки катастрофы. Первые обломки, похожие на останки разбившегося о воду самолета.

Здесь место было более каменистое и менее заполненное коралловым илом. Дно покрывали заросли кораллов и водорослей, как и на верхнем плато и обломков становилось все больше. Вскоре дно оказалось совершенно завалено обломками, покрытыми водорослями и кораллами.

Я увидел первые два самолетных кресла, оторванные и выпавшие уже, вероятно в самой воде. Несколько чемоданов набитых, по-видимому, до отказа вещами. И как ни странно велосипед. Он лежал вверх резиновыми колесами на ржавых ободах. Весь заросший кораллами горгонариями и в водорослях. Здесь были и куски бортовой обшивки. И, похоже, даже, вещи утопленников. Сумки и чемоданы. Все это превратилось в однородную заросшую кораллами массу на каменистом дне нижнего плато. Мелкое крошево останков самолета, вели нас по следу катастрофы.

На пути попалось еще несколько оторванных кресел с ремнями безопасности в застегнутом виде на замках, выпавших из развалившегося самолета и куски обшивки, и обломки корпуса лайнера.

Становилось все холоднее и глубже. Потянуло сильным течением. И, Дэниел ухватился за мою руку своей рукой. Именно здесь, наверное, и побывала моя любимая Джейн. Это место ее и напугало. И, она под впечатлением всего кругом не решилась дальше плыть. И вернулась назад.

Нас потащило в сторону океана. Мы, слабо работая ногами и ластами, буквально стоймя зависли над каменистым, теперь замусоренным самолетными обломками дном. Мы оба глубоко и тяжело дышали, пуская вверх с фильтров аквалангов обильные крупные в воду углекислые пузыри. Сказывалось сильное уже давление. Надо было проверить еще впереди. Там я увидел силуэт в глубине синеющей воды. Что-то, более крупное. Тенью оно лежало на каменистом, как и обломки, дне плато. И было глубже, чем там, где мы были с Дэниелом, стоя вертикально борясь сильным течением.

Это был располовиненный ударом об воду кусок корпуса самолета. Там, чуть дальше, от него был еще один. И так, видимо до самого низа и края самого океанского обрыва. И все усеяно обломками и вещами смертников. От которых, уже ничего не осталось в океанской соленой воде.

Кусок маячил нам навстречу своими пассажирскими повыбитыми о воду иллюминаторов окошками.

Я показал Дэни на тот ближний большой кусок. Торчащий силуэтом в синей воде. И мы устремились, борясь с течением к останкам искалеченного о воду пассажирского большого самолета.

Глубина здесь была больше ста. Это точно. Давление давило на голову и тело. Становилось еще тяжелее дышать. Глубина росла, но мы плыли упорно и настырно, над дном, чуть не касаясь вещей утопленников и мелких обломков. Дэни неудержимо рвался вперед, а я за ним.

— «Джейн! Любимая моя красавица, Джейн!» — бурлили мысли в моей голове — «Моя Энн Бони! Это твой BOEING 747. Мы нашли его! Мы нашли твой с Дэниелом борт 556! Мы нашли его. Ты, первая его нашла».

Мы заплыли в этот большой оторванный фрагмент пассажирского самолета. В трехцветной облупленной раскраске фюзеляжа. Это была средняя часть BOEING 747. Она была в относительной целости, если не считать ее обломанной по обеим сторонам и недостающие несколько с краю пассажирской палубы тех самых, видимо, выброшенных при аварии за борт кресел. Что нам попались на пути сюда. Виднелись останки внешней и внутренней обшивки и перегородок. Еще уцелевших, при жестком падении о воду. Часть кресел лежала разбросанными на дне под нами, оторвавшимися, здесь же, при ударе о дно.

Эта часть самолета, с бортовой надписью компании «ТRANS AERIAL», была салоном второго класса.

Все кресла со свисающими ремнями безопасности с застегнутыми замками. И в креслах никого. Океанская вода и соответствующие условия сделали свое дело.

Часть самолетного корпуса лежала прямо на острых черных камнях своим, сильно приплюснутым в стороны от удара брюхом.

Я заметил крыльевую одну в стороне большую плоскость Боинга с двигателями на них. Зарывшиеся до середины в ил. И камни. И уже заросшие, тоже, кораллами и водорослями. Второй я не заметил, вероятно, она упала в пропасть, как и ряд деталей самолета. Не было ни одного колесного шасси, возможно, они так и остались внутри днища самолета и не вывалились при ударе лайнера о воду и каменистое в этом месте дно.

Здесь все плато было вокруг в обломках.

Печальная, скажу вам, и удручающая картина. Никого, только кресла со свисающими ремнями на замках безопасности. И оторванные, такие же кресла на дне плато, вокруг центральной части самолета.

Мы с Дэниелом, проплыли вдоль его по внутренней стороне большого фрагмента корпуса. И, повернув, влекомые сильным подводным течением, отправились дальше ко второму куску самолета.

То, был хвост с вертикальным высоким стабилизатором. И надписью еле заметной 747. На вертикальной основной лопасти. Что и подтверждало еще раз идентификацию нашей с Дэниелом находки.

Он лежал горизонтально поверхности самого заросшего кораллами каменистого дна. Его боковые большие лопасти стабилизаторов высоты, почти лежали на самом дне. На внешней обшивке сохранилась местами еще краска.

Мы проплыли мимо. Нам надо было обследовать дно и найти голову рухнувшей с неба сюда машины. Кабину, где размещались пилоты. Это головная часть пассажирского отсека первого класса. И над ним кабина пилотов.

Дэниел уже начал, как и я сам, опасаться, что, не упала ли она в пропасть с обрыва. Тогда, наш успех был бы фатальным. Нам нужны были черные ящики самолета. Это была приоритетная задача.

Боинг сильно переломался при падении о воду. Он разбился на три куска. И его обломки разлетелись по дну на обширное расстояние вокруг места его падения. Без сомнения, что часть, какая-то упала и в многокилометровую пропасть, которая была впереди нас.

Мы хотели пойти дальше. Туда, где дно уходило вниз, и было значительно глубже. Дэниел собирался дойти до края бездонного пропасти.

Я показал руками Дэниелу об вероятной опасности. И, он в этот раз, послушался меня.

Смесь была на исходе. Было 12:30. И мы уже устали и надо было возвращаться. Надо было выбираться отсюда быстрее.

Не найдя нос самолета мы прервали поиски, когда я показал Дэниелу о большом расходе кислородной смеси. Глубоко дыша на такой глубине под высоким для человека давлением расход смеси был большим. И надо было отсюда делать быстрее ноги. Мы, буквально, соприкасаясь друг друга, и взявшись на всякий случай руками, пошли назад. Почти, против течения. Цепляясь за дно ластами. Нам даже, пришлось расцепиться и идти, руками хватаясь за кораллы и обломки, и вещи с разбившегося самолета приросшие ко дну плато.

Течение со стороны большого острова. Откуда, точно не ясно, но было здесь, видимо постоянным и очень сильным. Неудивительно, что часть обломков унесло. И наверняка в открытый океан. И только более тяжелые и прочие детали и вещи с самолета, упав каким-то непонятным образом, зацепились за дно, за кораллы. И вросли, теперь в них, чуть ли не целиком.

Я запомнил, почему-то те первые два пассажирских кресла. И несколько сумок и чемоданов, набитых скорей всего пассажирскими вещами в зарослях красных кораллов горгонарий. И даже, велосипед, вернее то, что он из себя сейчас представлял, торчащий из самого дна вверх ободами с резиновыми колесами.

Вдруг появилась манта. Она появилась над нами и плыла, почти наравне с нами над нашими головами. Мы плыли практически наравне, против течения. Я был удивлен, как моя красавица Джейн вышла отсюда. Хотя она, возможно, не доходила досюда, где побывали мы. И не была в таком течении, но предупредила о нем нас.

Манта плыла вместе с нами. И была одна. Может, это другая манта, а не из тех двоих. Третья и одинокая, заплывшая сюда из океана. Может, в поисках своей любви.

Мы пропустили ее вперед. И, она, также, как и мы шла над самым дном.

Мы повернули в сторону. В направлении пролома и вышли, снова на песчаное дно. Ровное как стеклышко. Дэниел погреб ластами, что силы вырываясь из слабеющего подводного течения, как и я идущий за ним следом.

Надо было возвращаться. И как можно быстрее.

Время было на исходе. Я постоянно, теперь поглядывал на свои подводные часы. Они показывали 12: 35, и становилось слишком тяжело дышать. Уже не хватало смеси в баллонах. И мы прошли быстро пролом, где течение прекращалось. И, вскоре поднявшись с нижнего плато, мы ухватились за висячий над краем кромки обрыва перед ямой кабель трос с эхолота, сонара гидрофона и видеокамеры.

Мы ухватились за него обеими руками. И, почти в раз, и, перемещаясь по нему руками, перехватываясь пальцами за этот длинный кабель-трос, и подгребая ластами, в окружении рыб губанов, пошли на всплытие к нашей, на поверхности воды, резиновой лодке. Очень медленно, стравливая отработанный гелий на выдохе, проходя декомпрессию.

Первым вынырнул Дэниел. И, выплюнув мундштук шланга и сняв маску, забросил ее в наш скутер. Потом это, тоже, самое после всплытия сделал сам. Мы отстегнули пустые уже практически, плавающие на воде баллоны. И вскарабкались на борт лодки. Забросив ноги, я и Дэниел, упали на дно скутера уже без сил. И тяжело дышали в сильной одышке, вдыхая свежий воздух идущий порывами ветра с океана.

— Ветер, снова, ветер! — произнес Дэни, расстегивая на груди гидрокостюма замок — Ну, наконец-то! — он произнес радостно — Я уже, думать начал тут, что его уже не будет, никогда! — он почти, кричал от радости, лежа в лодке на спине рядом со мной. Мы лежали друг к другу головами.

— Сильно и вправду, это там течение! — громко тоже, произнес я. И тоже, расстегивая замок гидрокостюма — Ели вытянули! Нужны запасные с собой баллоны! Смеси не хватит. И конец!

— Верно, Володя — уже успокоившись. И более сдержанно и тихо, все еще тяжело дыша, произнес Дэниел — На всех брать придется на троих.

— В смысле? — переспросил я его.

— Джейн, тоже поплывет — ответил он мне — Снова. Ей хочется там побывать. Дальше от того места, где она была. Она отличная пловчиха. Ты сам видел. И ее помощь, может, тоже пригодиться, если, что, там на глубине.

— Хорошо — произнес, помню я — Втроем, значит втроем.

* * *

Мы вернулись на яхту. Было час дня. Вернулись как раз к очередному обеду. С кают из камбуза внизу вкусно пахло чем-то варенным. Это моя красавица Джейн, что-то нам приготовила с Дэни своими миленькими девичьими черненькими от загара ручками.

Подняли на борт ручной лебедкой с оборудованием надувной резиновый наш скутер. И, не выгружая его, поставили на самый край левого борта яхты.

Палуба из красного дерева, снова была горячая как сковородка. Но, поднявшийся уже достаточно сильный ветер, подавал надежу на хоть какое-то облегчение.

Джейн нас встречала, уже переодевшись в джинсовые, снова свои шорты, плотно облегающие ее кругленькую попку и загорелые до черноты девичьи бедра. Она помылась в душе. И от нее пахло свежестью девичьего тела. Джейн надела красную свою, снова бейсболку и желтую с картинкой футболку. Как всегда, поверх своего узкого плотно прилегающего к ее девичьему, почти как уголь загоревшему женскому телу желтого купальника. Джейн, пока мы ныряли, сделала генеральную уборку на яхте. И сготовила обед. Она обняла нас и сказала, что пора обедать и ждет нас внизу в главной каюте Арабеллы. Она расспросила о нашем нырянии и Дэниел воодушевленный находками, ей все сам без моего вмешательства поведал все в подробностях. Я поцеловал ее в губы. И, проводив до спуска вниз к жилым каютам, принялся менять баллоны. Загружая поднятый на борт лебедками резиновый скутер, новыми баллонами со свежей закачкой гелиевой смеси. Я заменил маски и ласты, и сами гидрокостюмы. Дэниел сказал взять и акваланг самой сестренки Джейн.

Джейн, тоже с нами пойдет в следующее погружение. Она, все-таки, должна там побывать. Он так считает. И я, думаю, он возможно, прав. Это был самолет и ее отца. И она должна быть там. К тому же, она его и нашла.

Мы, тоже, приняли душ, по-быстрому и по очереди с Дэни. И отобедали в главной нашей кают-компании. Обставленной кожаными креслами и диваном в главной каюте Арабеллы. Вместе с нашей красавицей Джейн.

Свежий ветер дул с Востока на Запад. Из-за скалистых хребтов островов. И можно, было при случае ставить паруса.

Я разделся до плавок. И обдуваемый этим ветром в одних опять только плавках и сланцах, наслаждался блаженной прохладой.

Джейн занялась со мной снаряжением аквалангов. И закачкой гелиевой с кислородом смеси в баллоны.

Дэниел, снова занялся мотором. Он, снял его с моей уже помощью. Он зараза, снова барахлил. И ему это не нравилось. Но, Дэниел был спокоен и не нервничал больше. Он не был таким как раньше. Он успокоился и был даже доволен. Он нашел следы катастрофы самолета своего отца. Он спокойно разговаривал с Джейн. И был опять выдержан и оптимистично настроен на работу. Сложилось впечатление, что у Дэниела, даже, прекратились какие-либо страхи за свою жизнь и жизнь сестры. Он был у своей цели. Он стал более решительным, чем был до этого. Дэниел стал каким-то, теперь отрешенным от всего. Он стал, каким-то, теперь отчаянным. И порой безрассудным в своих действиях. И это теперь был его другой краеугольный камень. Этот вот камень и стал, вскоре причиной трагической Дэниела в скором времени гибели.

Джейн, теперь больше волновалась, чем он. То, что он увидел, внесло некоторую надежду в сердце двадцатисемилетнего американского парня, что он выяснит, в конце концов, в чем была причина гибели Боинга-747.

Дэни верил теперь, что найдет подтверждение в данном преступлении определенной роли и его дяди Джонни Маквэла. Это он и проболтался как то по пьянке Дэниелу о темных делах мистера Джексона. О золоте на борту лайнера. И загадочных его причинах гибели. Видимо, совесть его мучила. Или, просто по пьяной дури язык развязался. Дэниел стал угрожать Джексону в расследовании этого дела. И скоро будут все факты против мистера Джексона, с которым, он, теперь, чуть ли ни лично враждовал. Пообещав докопаться до причин убийства его отца.

Дэниел рассказывал как его первый раз, даже избили у дома того Джексона. Когда, он пообещал выяснить причины гибели своего и Джейн отца. Он попал, даже в больницу с травмами. Были свидетели конфликта, правда, теперь все покойные. Инцидент был, даже в местном и государственном СМИ США. Но, нужны были и доказательства вины мистера Джексона в гибели лайнера. Это требовалось и его подельникам в его темном бизнесе. Они хотели, тоже знать, где их золото. Тогда там, в Калифорнии все говорили об этом. Даже, ФБР и в полиции знали, кто такой мистер Джексон. Но, доказать его причастность к исчезновению с золотом и людьми пассажирского гражданского самолета было невозможным. По причине пропажи и того и другого. Нужны были факты и улики. И вот, первый факт, правда, еще непроверенный, тогда появился в руках его сестренки. И моей теперешней любовницы Джейн.

Джексон боялся за это золото. И за свою шкуру. Несмотря на связи, он рисковал сам перед своими подельниками. Хапнув их накопленный на крови и продаже оружия общак. Он стремился скрыть все следы своего преступления под видом неизвестности. Мол, нет самолета и нет золота. И, он тоже, не причем. Просто, несчастный случай и все. Если, кто-либо узнает о его причастности к гибели самолета и пропаже золота. То, ему голову будет не снести. И он это прекрасно знал. И делал все возможное, чтобы хапнуть и золото. И спастись от гнева своих подельников по кровавому бизнесу.

И от Дэниела и Джейн требовалось найти черные аварийные ящики BOEING 747.

Это карта этого островного скалистого и мрачного архипелага с курсом борта 556. И то, что над этими островами прервалась связь Боинга в грозу. И вот, теперь, когда Джейн нашла первые останки лайнера, появилась надежда узнать правду о гибели отца и самолета. И Дэниел был, теперь в особом, трудовом поисковом настрое, пережив свой недавний с ним стресс.

Он взял себя в руки, хотя и было видно, ему было все еще неприятно за свои сцены той истерии, которая не закончилась для него смертью. Но, он знал, что все сгладиться, особенно если ему удастся найти и золото, и черные ящики борта 556. Тогда, он придавит этого убийцу его отца Джексона. Который, долгое время общался с отцом Дэни и Джейн. Он был их другом семьи еще с Южной Америки. С Панамы. Они, тогда, неплохо ладили. И отец работал на мистера Джексона какое-то время. Занимался воздушными перевозками, лично для него. Потом отец перешел в гражданскую авиацию. И отошел от дел Джексона. Но, обстоятельства так сложились, что судьба их, снова свела в авиакомпании «ТRANS AERIAL». Где и работала, какое-то время и сама Джейн.

Этот смертельный перелет был санкционирован компанией и Джексоном. И отец оказался, возможно, не случайно командиром этого рейса до Индокитая. Хотя, мог и не знать предназначение груза в самолете. И самолет мог погибнуть, тоже не совсем случайно. Его гибель, могла быть тоже, организованной. Судя по характеру катастрофы BOEING 747, пытался сесть. Совершить аварийную посадку. И его такой сказочный и загадочный большой полукруг радиусом до этих островов, возможно не результат возникшей на его пути грозы.

Как рассказывал Дэниел, ставка была сделана на его с Джейн отца. На его способность пилота бороться до конца за живучесть самолета и людей. И Джексон должен был знать, где искать самолет. И кое-кто, из авиакомпании «ТRANS AERIAL». И маршрут был, как раз указан на единственной той карте, что выкрала в компании Джейн. И из-за, которой, погибло уже достаточно людей. И вот, теперь, Джексон преследовал их по океану из-за своего золота. Неясно, почему он так решил. Но, он неотступно следовал за ними до места катастрофы.

Без сомнения на яхте был маячок. И шли по следу профи убийцы и подводники, нанятые для этого дела. И ждали нас там у того дальнего острова, что был через глубокий пролив с нашими островами.

Они видели нас. Видели постоянно и следили за нами, за нашей яхтой.

Джейн поддерживала всем сердцем родной сестры родного брата Дэниела. И тоже, хотела того же. Но, она была все же женщиной. И боялась сердцем за родного брата. Она ему и помогала, как могла и оберегала тоже. Ей было вдвойне тяжело, от любви ко мне и к своему брату. И, будучи моей любовницей, тешила надежду собственной защиты в моем лице и защиту своему брату в лице более взрослого подобранного в открытом океане мужчины.

Джейн был женщиной, и ничего другого от нее не стоило ожидать. Это свойственно всем женщинам. Безумно влюбленным и наделенным чувством материнской жертвенности. И этот их морской круиз на яхте по Тихому океану был в основном круизом самого Дэниела. А, Джейн была его лишь, помощницей солидарной в любой поддержки родному брату. Еще она была отличной пловчихой. И умелой и искусной дайвингисткой ныряльщицей. И она, неоднократно, это уже доказала, даже мне не знавшему ее способностей.

Дэниел, после глубокого ныряния и созерцания множества обломков на песчаном донном плато, вернув себе, вновь командование яхтой и всей операцией обследования. Решил предпринять после непродолжительной подготовки вторую попытку обследования места крушения самолета. Я как, всегда был в подчинении молодого этого парня как гость, спасенный им. И уже, как и не гость, раз скурвился с его сестренкой Джейн. И ради нее был готов и в огонь и в воду. Как и сама сестренка Дэниела Джейн, которая была без ума от русского моряка с утонувшего судна «KAТНАRINЕ DUPONТ». Да, я, вообще уже запутался во всей этой истории о себе любимом.

Пусть все дальше идет, так как идет своим морским течением.

Дэниел, посматривал в бинокль за горизонтом и соседним островами, был в полной норме. И решил кроме этого перегнать Арабеллу ближе к месту крушения борта 556. Именно, туда за большой остров. И там бросить якорь.

Яхта была подготовлена и переоснащена вся в новой оснастке. И с новыми из новой парусины белыми парусами. И на полном крейсерском ходу. Заправлена топливом в двигательном отсеке. И постоянно подзаряжалась на аккумуляторах и генератором на батареях. Так, что в любой момент, могла сорваться с места, и на полном ходу уйти из этого скального архипелага в открытый океан.

Дэниел проверил вместе со мной ее все приборы электронику. Ручное управление и автопилот. Джейн, тоже не осталась в стороне. И, тоже нам помогала, как могла. Особенно при перегоне к месту крушения. Она стояла, щелкая переключателями, включала по очереди правый и левый двигатель, запуская пятилопастные винты на длинных валах, по очереди. И маневрируя ими, стоя исключительно у штурвала. И ловко перекладывала руль в ручную из правого положения в левое, маневрируя по команде моей теперь, стоящего на носу, и следящего за фарватером. Пока Дэниел пялился, снова, в свой военный бинокль на соседние с этими островами острова.

Я то и дело, развернув задом наперед, легкую на выгоревшей, под солнечными лучами русыми волосами своей голове бейсболку, оглядывался назад и любовался моей крошкой Джейн. Моей пираткой Энн Бони, стоящей за штурвалом нашего круизного судна любви.

Снова, одетую в джинсовые шорты вместо шелкового своего короткого шелкового телесного цвета халатика и желтую с картинкой ту пляжную футболку. Она не снимала, сейчас своих темных зеркальных очков, на своем миленьком девичьем личике, и маленьком латиноамериканки носике, рулила по моей команде то вправо, то влево, под широким навесом от солнца, пока Дэниел, снова ремонтировал лодочный мотор.

Здесь было кругом глубоко, и дно было метрах в семидесяти под нами. Практически везде. И кораллы были глубоко внизу под яхты днищем, и килем. И вопрос о столкновении с подводным препятствием, даже не стоял. Это не тот мелководный заросший рифами океанский атолл, где мы пережидали шторм. Мы с большим трудом, тогда выбрались при мелководье отлива из его коралловой лагуны, надежно защитившей нас всех от черной яхты. И тихоокеанского шторма.

Дэниел решил, прямо с яхты уходить в погружение, чтобы не мучиться со скутером. Постоянно, следя за его работоспособностью. Хотя, он, таким образом, подставлялся под удар тех, кто преследовал нас. Я его предупредил на счет этого. Я ему сказал, что если на Арабелле есть маячок, то ее можно, запросто, отследить. И ее любое передвижение. И привлечь к своим действиям еще больше не желаемого внимания.

Так оно и вышло, вскоре. И послужило сигналом к нападению.

* * *

Джейн жутко, теперь боялась за Дэниела. Она видела, какой он, теперь. После того, как он пришел в себя, после дикого психического срыва. И перенес нешуточный стресс. Он стал совершенно другим. Дэни перестал совершенно всего бояться. И, наверное, даже смерти.

Джейн за него, теперь боялась еще сильнее, чем раньше. Впрочем, она и так за него боялась, как за своего родного брата. Она, теперь и за меня боялась. Женщина есть женщина. Я как русский моряк, так вот, по-русски и понимал. Она, хоть и была американка, но все, же женщина. И к тому же, она стала обрастать моими русского моряка привычками. За время нашего с ней общения, в основном близкого, еще и русским менталитетом.

Я видел, как у Джейн появлялись мои привычки и замашки, что порой ранее удивляло Дэниела. Потом, Дэни уже к этому привык, как и ко мне самому. Я всего вам не рассказываю из нашего того долгого морского путешествия, как и многое из нашего общения. Думаю, это лишнее. Я, только, пересказываю те события, которые необходимо было пересказать, как и любовь моей ненаглядной Джейн ко мне. И наши близкие во время нашего путешествия отношения. Которых у меня не было ранее. И не будет уже никогда. Потому, что я любил ее. Любил безумной и откровенной любовью как ненормальный и чумовой. Равно, как и она меня. Это была неотъемлемая часть всего моего рассказа, которую нельзя было не рассказать.

Так вот, Джейн боялась за брата Дэниела. И полностью доверяла его жизнь и судьбу мне теперь. Русскому моряку. Она хотела, чтобы я не отходил от Дэни ни на шаг. Особенно под водой.

Но, избежать того, что должно было, вскоре произойти, было не возможно.

И как бы я не хотел оградить Дэниела, моего лучшего друга от надвигающейся на него неминуемой смерти. Я бы ничего не смог сделать.

Равно как и они по отношению ко мне. Это была судьба или ее роковое трагическое проявление. Как угодно, но, я не смог, бы, при всем моем желании, уберечь Дэниела от того, что с ним должно было вскоре случиться.

 

Борт 556

На часах было четырнадцать двадцать в главной каюте Арабеллы. Восьмые сутки в океане. Восьмые сутки за линией экватора. Вторые сутки в районе крушения борта 556. Среди отвесных черных скал двух самых больших в архипелаге скальных островов. На якоре на пятьсотметровой цепи. Практически посреди коралловой огромной лагуны. И достаточно глубокого двух ярусного кораллового плато под нами.

Где-то там, в сторону Тихого океана, лежат обломки пассажирского самолета. Там, на краю океанической многокилометровой бездны под постоянным сильным течением со стороны островов.

Там на глубине превышающей сто метров, лежат останки тех, кто погиб здесь, найдя вечный покой в здешних водах. Покой четырехсот пассажиров

и членов экипажа. Их вещи вперемешку с обломками самолета BOEING 747, рассыпаны по всему нижнему плато до самого края обрыва. И там, где-то среди них должно лежать десять тонн золота. И бортовые черные ящики самолета. Там, где-то в зарослях кораллов горгонарий и водорослей.

Там, где нет ничего практически живого. Лишь, иногда заплывают с океана скаты рогачи-манты и акулы.

Солнце палит, по-прежнему нещадно, но появившийся сильный ветер, все, же помогает легче переносить палящую его жару. Он, помогает Арабелле выйти на заданную точку, намеченную Дэниелом над местом крушения самолета. Дэниел бросил якорь в этом месте. И закрепил на одном месте нашу Арабеллу. Как раз, над самым тем местом, где мы наметили свое к нему второе погружение. Подготовив акваланги. И все дополнительное оборудование. Баллоны с гелиевой смесью для глубокого погружения. Мы, втроем уже спустив лестницу с кормы яхты, и свесив веревочный фал, проводной кабель от подводной исследовательской аппаратуры на лебедке, снова для собственной подстраховки уже до самого дна на все сто пятьдесят метров. Над местом падения самолета. Я с Дэниелом и Джейн, спустили еще тросы. Туда же, с бортовой лебедки. На конце мы закрепили объемистую мелким сечением сеть. Этакий кошель, вытащенный Дэниелом из трюма и прикрепленный грузилами по краям для утяжеления. Убрав резиновый надувной скутер с правого борта. И переместив его вручную без мотора на нос нашего круизного быстроходного судна.

Лодка уже была не нужна. Дэниел решил делать погружения, прямо с яхты, страхуясь по возможности спущенным длинным до самого дна второго плато тонким, но прочным проводным веревочным фалом кабелем, как и раньше от глубоководного эхолота сонара и самой камеры видеонаблюдения.

Расчет был верен и продуман. Учитывая там внизу сильное течение это все было крайне необходимо, как для поиска и подъема черных ящиков, так и личного спасения в случае, какого-либо под водой несчастного случая или происшествия. Надо было найти при случае и золото. Как доказательство преступной контрабанды на борту погибшего самолета.

Дэниел на это, тоже рассчитывал. Ему нужно было найти хотя бы слиток, чтобы явиться в полицейский участок у себя дома, там, в Калифорнии. Или, лучше прямиком в ФБР, вместе с черными ящиками. Вполне возможно, что на борту самолета, могло быть еще и оружие. Что могло, послужить еще одним весомым доказательством против мистера Джексона.

Снова, заряжены баллоны с большим объемом кислородно-гелиевой смеси. Проверены по новой шланги с мундштуками и воздушные фильтры, гидрокостюмы.

Особенно мой, с синими вставками. Я недавно зацепил рукой морского ежа. И надо было проверить герметичность прорезиненной ткани костюма.

Заменили маски и ласты. Сменили свинцовые поясные противовесы.

Дэни собирался надеть свой тот черный акваланг с желтыми вставками на руках и ногах. Хотя, у него было еще два гидрокостюма. Он сказал, что этот лучше переносит глубинное давление. Его прорезинка толще и тверже. Мне посоветовал взять один из своих, что я и сделал. Так на всякий случай, чтобы не заморачиваться с проверкой на герметичность с использованным аквалангом.

Ему надоело смотреть, как я кропотливо искал дырки на боку и рукаве гидрокостюма.

Дэниел сбросил, прямо на палубу с себя всю до черных своих плавок одежду вместе с темными солнечными очками. И взял лежащий приготовленный для себя гидрокостюм.

Я, следом за Дэниелом снял с себя бейсболку и свои брюки. И цветную рубашку из его подаренного мне гардероба. Сверкая в одних плавках тельного цвета своим атлетическим загорелым до черноты телом перед моей красавицей Джейн. Совращая ее в очередной раз русского моряка своим сексуальным мужским мускулистым телом. Я, кинув свою одежду рядом с одеждой Дэни. Взял один из таких же черных прорезиненных гидрокостюмов, какой был у Дэни, обсмотрев его весь. И, прейдя к выводу, что годиться вполне, и решил его взять, заменив свой. По сути, он меня и спас, потом своим темным цветом на глубине плато.

Мы с кормы яхты на веревочном кабеле подводной аппаратуры спустили на глубину ста пятидесяти метров на дно второго плато запасные литров на восемнадцать, закачанные гелиево-кислородной смесью до отказа баллоны акваланга. В следующем погружении мы решили с Джейн и Дэниелом их спустить на дно под грузом у провала. Для подстраховки, учитывая сильный перерасход смеси на глубине, когда опять пойдем с Дэни вдвоем в погружение на поиски черных самописцев ящиков Боинга.

— Поправь, вот здесь — сказал Дэниел Джейн, застегивая на груди замок гидрокостюма. Поворачиваясь к ней спиной — Опять, там, что-то мешает.

И Джейн, чмокнув в щеку брата, загорелыми своими ручками, там поправила завернувшийся воротник. У шеи гидрокостюма под шлангами воздушного фильтра. Опять, как и тогда, на том мелководном атолле. Она, сверкая на меня, снова своими черными, как ночь глазками сделала это.

— А, у тебя все нормально? — спросила она, мягко и нежно с придыханием меня, уже, тоже при нас раздевшись. Закатывая, играючи, мне свои черные от восторга глазки. И, сняв темные зеркальные солнечные очки и мигом, выскочив из джинсовых шорт и желтой той своей футболки.

— Может, тоже, что-нибудь поправить? — она произнесла и хитро улыбнулась.

Бросив аккуратно свою одежду, прямо на палубу яхты, рядом с брошенной нашей одеждой. Она хихикнула, все с намеками на очередные близкие отношения. Красуясь передо мной, мне в ответ, своей, почти полной загорелой до угольной черноты наготой. В своем желтом узком купальнике, обтягивающим, плотно ее узкую спину тонкими лямками. И треугольными лепестками лифчика ее девичью с торчащими в мою сторону черными сосками грудь. И в узкими до нельзя натянутыми на бедра плавками. Подтягивающих меж девичьих полных, почти черных от загара ног промежность и волосатый лобок.

Она повиляла передо мной крутыми красивыми девичьими перетянутыми тугими тесемками плавок загорелыми такими же, как и ее все тело, бедрами ног. Снова, выгнувшись в спине и выставив играючи в мою сторону свой пупком, и чудесным овалом над тугим пояском тех купальника плавок девичий живот.

Я понял ее в самом прямом смысле слова, и посмотрел вновь синими с зеленью своими мужскими влюбленными безумными глазами русского моряка. Очаровывая свою помешанную на любви ко мне молодую мою любовницу.

— Да, но, не сейчас, милая моя — сказал я, ей смотря ей в глаза, застегивая замок на груди акваланга — Попозже, когда сплаваем.

— Ладно, хватит хохмить и раздаривать комплименты — произнес, улыбаясь Дэни — Нам еще нырнуть надо, а там течение и глубина. Все проверили друг у друга?

Джейн, глянув скользящим критическим взглядом своих черных глаз на брата, подошла ко мне.

— Повернись — сказала она, также нежно и мягко — Кругом милый.

Я повернулся сначала спиной к ней. Она все осмотрела и потрогала, все, проверяя на работопригодность. Потом, повернулся передом и наши взгляды встретились.

Джейн смотрела на меня влюбленным взглядом своих черных, как бездна океана глаз, не отводя их. И намекая на очередную любовь этой будущей ночью. Я смотрел, также на нее и сходил с ума от своей красавицы двадцадевятилетней молодой латиноамериканки. От ее тех гипнотических убийственной красоты глаз, и милого смуглого до черноты загорелого личика. И вьющихся на головке кругленькой с заколотыми, вновь под золоченную булавку черных как смоль волос. Смотрел на маленькие аккуратные девичьи ушки. И золотые колечками, такие же, маленькие сережки. Я уже опять хотел ее, но надо было подчиняться общему нашему, теперь делу. И, снова, приказам нашего восстановившего себя в правах капитана Дэниела.

— Ну, ладно, влюбленные мои голубки — произнес Дэниел — Хватит друг другом любоваться. Пора нырять — он был стремительно настроен на погружение. И был как никогда, теперь решителен — Нас ждет океан.

* * *

Дэниел был доволен. Все шло как надо теперь. Мы нашли самолет, и оставалось найти черные с него аварийные ящики.

— Чур, мое золото! — произнесла радостно моя красавица Джейн, осматривая меня всего с ног до головы. И поворачиваясь как модель в своем новом для более глубокого погружения черном полностью гидрокостюме, передо мной.

— Если найдем — произнес Дэниел.

Я осмотрел ее всю, тоже с ног до головы. И кое-где, тоже поправил ее подводное снаряжение акваланга. Особенно, осмотрел фильтры и шланги. И поправил свинцовый противовес пояс на ее тонкой затянутой талии.

— Вот и все, любимая — произнес я — Теперь, хоть на самое дно океана.

— Размечтался. Не глубоковато ли? А, как же давление? — в шутку, произнесла, улыбаясь Джейн.

— Знаешь, любимая — я продолжил, поддерживая форму шутки от Джейн — В наших постельных погружениях я нахожусь под таким глубинным давлением, что кажется, ночи я очередной не перенесу. И умру от декомпрессии. Джейн прыснула и расхохоталась.

— Дурачок, влюбленный! — произнесла, смеясь в шутку и игриво, сверкая черными цыганским гипнотическими глазками, моя красавица Джейн.

— Ну, вот и прекрасно все в настроении — произнес, тоже, смеясь, Дэниел, моей ответной шутке.

— Эта бодрость духа, это то, что нам сейчас нужно. Ну, с Богом! — он произнес, надевая маску. И в рот вставляя мундштук шланга. Спускаясь за борт яхты.

Дэниел, осторожно ступал в надетых ластах, по спущенной с кормы Арабеллы лестницы. По тому месту, где я и попал на эту яхту. В темную синюю воду островного обширного плато. Там, глубина была с добрую сотню метров. И мы стояли у самого края обрыва ко второму ярусу, куда упал ее на длинной цепи якорь. Как раз там, где я провожал Джейн вниз.

И мы с Дэниелом спускались к обломкам самолета и ровному коралловому дну.

— Дэни! — крикнула ему, перед тем как Дэниел спрыгнул в воду — Помни о течении!

И Дэниел упал в воду, подымая большие брызги своими баллонами акваланга.

Потом за ним последовала и моя красавица Джейн. Я поддержал ее на спуске. И она, тоже плюхнулась красиво своим кругленьким и обтянутым новым гидрокостюмом девичьим задом, обрызгав меня забортной водой.

Я был следующим. И мы покинули втроем нашу круизную красивую, как моя Джейн белоснежную бортами и мачтой со спущенными вниз всеми парусиновыми белыми парусами яхту.

Я ушел под воду, быстро пуская пузыри отработанного первого своего вздоха, видя мою красавицу Джейн, идущую следом за Дэни, след в след, чуть не касаясь его работающих в воде ласт. Я пристроился в аккурат за ее красивой женской широкой попкой.

— «Моя русалка Джейн! Моя морская нимфа!» — опять я ушел в сексуальные свои мужские несдержанные в желаниях мечты. Я смотрел на нее идущую впереди. Она, иногда оглядывалась на меня. И, снова, смотрела вперед на своего брата Дэниела. И плыла за ним вниз.

Давление глубины давало о себе знать с каждым метром. И мы достигли дна верхнего яруса как раз на самом краю обрыва, ко второму дну, идущему к раю самого океана. Как раз возле спущенной с яхты цепи брошенного якоря. Цепь которого уходила вниз в глубину второго яруса плато. Здесь же спускалась и нейлоновая с борта яхты на лебедке веревка со спущенной, где-то там, на дне мелкоячеистой крепкой сетью.

Мы спустились туда к каменистому, похожему на узкое неглубокое ущелье пролому под нами. Заросшему, большими кораллами горгонариями, водорослями. И напичканному мелкой океанской рыбешкой.

Рядом с нами вниз спускался сброшенный с нашей яхты вниз до второго плато, возле пролома кабель трос нашего глубоководного эхолота и сонара. Он уходил в глубину. И, где-то был там на дне. Там в мутной внизу синеве впереди лежали обломки Боинга -747.

Мы все втроем, пошли вниз под обрыв верхнего в кораллах яруса. Медленно перенося давление воды. Проходя адаптацию глубины, и достигли того пролома, ведущего вниз до песчаного голого пустынного дна. Мы двигались, также друг за другом. След в след. Медленно работая ластами и пуская из фильтров пузыри отработанной кислородно-гелиевой смеси.

Я раньше, как-то не обращал внимания на стены этого мини ущелья. Не до красоты, как-то было, знаете ли. Но, сейчас, я, почему-то обратил на это внимание. Может, из-за местных коралловых рыб. Оно было сейчас невероятно красиво.

Кораллы переливались своей ветвистой красотой в чистой воде. И сменялись черными заросшими водорослями скалами.

Раньше, как-то тут было пусто. И не особо живописно. Не так как сейчас.

Этот пролом, словно ожил. На протяжении нашего всего его прохождения нас сопровождали коралловые цветные рыбы.

Встречались медузы, как и там, в бухте между островами. Почти, такие же, как там, только значительно крупнее. И ясно, что они были не оседлыми и местными, а пришельцами с открытого океана.

* * *

Мы шли тройкой у самого дна, преодолев спуск по пролому. И осилив давление воды. Гидрокостюмы хорошо защищали от глубины. Но, давление все равно, сказывалось здесь, почти на двухсот метровой глубине.

Акваланги Дэниела были, просто отличными и проверенными. И мы уже сюда все ныряли, и знали, каково тут.

Мы шли над самым белым ровным омытым и обкатанным океанскою водою песком второго яруса дном большого открытого, и пустынного плата. Покинув пролом и оставив висеть рядом с якорной цепью. Спущенную из тонной ячейки нейлоновую сеть до дна, рядом с ним веревочный фал кабель с нашего эхолота и сонара. И видеоаппаратуры, для подстраховки к нашему возвращению.

Дэни как всегда первым. За ним моя Джейн и я. Пристроившись к ней сзади. Чтобы, лучше созерцать красивую в обтягивающем гидрокостюме девичью попку естественно.

— «Джейн, Джейн!» — думал все время я — «Моя Джейн!» — я, опять, совершенно не думал о том, о чем надо было думать. Я окончательно помешался на любви к своей любимой.

Дэниел остановился и показывал нам с Джейн правой рукою и жестами своих пальцев впереди себя. Я сначала не понял его. Но, потом увидел впереди стаю над самым дном, как и мы рифовых серых акул. Они приплыли сюда с открытого океана. И промышляли тут рыбой. Видно было, как они ловили заплывшую сюда, спасаясь от них довольно крупную океанскую макрель. Они загнали целую стаю сюда с открытого океана, чтобы здесь мирно пообедать.

Дэниел показывал рукой, как и куда дальше плыть. И мы оба прекрасно понимали его жесты рук.

Он нам, показывал, что надо обойти этих хищниц. И желательно дальше стороной. Акулы, сейчас были в охотничьем азарте. И не стоило находиться рядом с ними. И мы решили обойти их по правой стороне, тихо и спокойно, и не дергаясь. Так и сделали. Дэниел повел меня и Джейн в обход над самым, также дном плато, по дуге обходя морских пирующих острозубых хищниц. А, те продолжили свое пиршество, не замечая совершенно нас. Это их появление здесь настораживало. Здесь в этом пустынном гибельном месте, месте, где кроме песка. И торчащих черных скал из него не было ничего. Ничего до самых обломков БOEING 747.

Мы обошли острозубую стаю и двинули дальше, также не особо спеша, мерно работая своими ластами. И, вскоре приблизились к первым обломкам самолета. Отсюда начиналось место трагедии и наших поисков. И здесь же, было сильное течение. Оно не прекращалось ни на минуту. И постоянно сносило в открытый океан.

С одной стороны оно было и на руку нам. Нам не пришлось особо напрягаться и работать ногами. Течение нас само несло над россыпью мелких обломков и разбросанных вещей пассажиров Боинга. Но, нас они мало интересовали вросшие в самое дно и в кораллы, которые росли из обнажившегося скалами дна в этом месте.

Вдруг опять появились манты. Целая стая мант. Такого мало кто, вообще видел даже в океане. Джейн остановилась, восхищенная увиденным. И я взял ее нежно своей рукой за ее вскинутую в удивлении ручку. Мы невольно пригнулись под ними проплывающими не спеша над нашими в масках головами. Как раз в том самом месте, где прошлый раз нам с Дэниелом, попались первые два оторванных пассажирских кресла с застегнутыми на замки ремнями безопасности. И набитые под завязку вещами несколько вросших в кораллы чемоданов.

Я видел, какие были удивленные и восторженные черные глаза моей Джейн. Она, замерла на месте. И любовалась увиденным. А, Дэниел имел смелость даже коснуться одной из них, подняв в гидрокостюме руку. И проведя по брюху первого морского рогатого гиганта.

Здесь в месте гибели лайнера. Они прошли стаей, прямо над нашими головами и останками тех, кто здесь погиб, совершай, словно, рейд поминовения усопших. И скрылись из виду в мутной синеве глубоководного островного плато.

 

Десять тонн золота

Я сдуру, налетел на тот торчащий из красных кораллов горгонарий перевернутый вверх резиновыми колесами. Тот самый перевернутый велосипед. Совершенно случайно. Сам виноват, загляделся на задницу, опять своей любимой Джейн. И мечтая, снова о новой с ней ночи.

Я ударился об него боком, прямо о торчащее заднее колесо. Осыпав прилипший к нему белый донный ил.

— «Чертов велик!» — выругался про себя я — «Больно же!».

Я, аж, выпустил облако обильных выдохнувших пузырей отработанной смеси.

Джейн обернулась в мою сторону в очередной раз. И увидела, как я сунулся, боком о торчащее из красных кораллов колесо.

Она покачала сочувственно своей в маске головкой. И показала руками, что все ли в порядке. Я ей отсигнализировал, также руками, что все нормально, что переживу, и поплыли дальше.

Дэниел оторвался уже от нас на целых десять метров. И надо было его срочно догонять. Он плыл, не переставая работать ногами и ластами, и не оборачивался. На моих подводных часах было уже три часа дня.

Мы углублялись, в целую свалку обломков лежащих под нами. Множество вещей и прочего уже хлама оставшегося от самолета. Это все я Дэни видели в прошлом заплыве.

Теперь, Джейн и сам Дэниел это увиденное переносили как-то спокойнее, чем тогда, когда мы все перессорились из-за случившегося. Они, просто, мирно, и не дергаясь, спокойно плыли впереди меня.

Я догнал свою Джейн. И посмотрел на нее, стараясь заглянуть ей в лицо в ее глаза. И она, посмотрев на меня глазами черными, как бездна океана. Наполненными грустью. И протянула мне правую с маленькими пальчиками ручку. Я взял ее за руку и мы, усилив свое движение, и глядя друг на друга, догнали быстро Дэниела.

Джейн ухватилась за мою руку, прямо за мои руки пальцы. Сжав их с силой. И видно было, как моя красотка переживает, видя все это. Но, она смирилась с тем, что предстояло им с Дэниелом увидеть. И хорошо, тогда вместе со мной понервничав, взяла себя, как и Дэни в руки.

Первый раз, доплыв до первых обломков, Джейн перепугалась как женщина. А, теперь она держалась и плыла дальше. Она, теперь была со мной и Дэниелом. И ей было, теперь так страшно среди этого кошмара авиакатастрофы.

Я понял, куда Дэни нацелился. Он спешил к той части лайнера, которую мы, тогда из-за недостатка времени и гелиевой смеси не нашли. Это голова воздушной машины. Передняя часть самолета. Она должна быть, где-то впереди нас в той синеве воды. Где-то там, на краю обрыва.

Течение нас несло само к этому краю обрыва. Нас, постоянно, сносило в сторону. И подымало стоймя вертикально. И приходилось выравнивать свой маршрут, усиленно гребя ластами. Оно было очень сильным и буквально тащило нас в пропасть. Мало того, здесь был перепад высоты. И было еще глубже, чем до этого места. Уже было метров за двести. И давило на все тело. И особенно голову. Я ощущал всем своим телом это давление. И особенно дыханием. Глубина не давала свободно продохнуть. Все тяжелее становилось дышать. И смесь, уходила чаще из баллонов и фильтров в виде отработанного после глубоких вздохов газа.

Гелиевая смесь, хоть и позволяла дышать на такой глубине. Но, она уходила чаще, чем требовалось из-за глубокого и тяжелого прерывистого дыхания. Это все глубина и ее давление.

Я видел, как и Джейн боролась с глубиной. Она, тоже понимала, что здесь было гораздо опаснее, чем там выше на самом плато.

Я показывал Джейн, что долго на такой глубине находиться нельзя из своих познаний и опыта. В прошлом русского военного моряка подводника. Может, так случиться, что мы все втроем не сможем вынырнуть отсюда. Но, Дэниел упорно плыл в направление обрыва.

Мы проплыли хвостовую часть лайнера с хвостовым обросшим кораллами рулевым оперением с цифрами 747. То, что мы с Дэниелом, тогда видели и средний, отсек второго класса, покореженный обломок части корпуса пассажирского рухнувшего с неба в воду лайнера с надписью на борту «ТRANS AERIAL». Проплыли сквозь него. Мимо разбитых оконных иллюминаторов. И сквозь уцелевшие еще при ударе переборки и обшивку. Осматривая опять пассажирские с застегнутыми на замки ремнями безопасности в отсеке, уцелевшие, хоть и не все на своих местах кресла. Часть кресел лежала на дне разбросанной под нами, как мы их тогда и видели.

Мы проплыли насквозь эту часть погибшего лайнера. И устремились дальше, спускаясь все ниже и ближе к обрыву. Туда, куда в прошлый раз мы оба не дошли.

Неожиданно там впереди в мутной синеве выделился силуэт, похожий именно на нос самолета. Он лежал огромной остроносой массой. И, по всему было видно, что это то, что мы как раз и искали. Там, почти на самом краю опасного и отвесного обрыва в океанскую трехкилометровую бездну.

Как он туда не свалился? Не понятно, что его удержало от падения в трех километровую пропасть. И Дэниел спешил туда. Дэни, словно, чувствовал где надо искать. И он ускорил свое движение, и мы последовали за ним.

* * *

Мы были на месте. Мы нашли то, что искали. Это был носовой отсек самолета. Первая его половина, оторванная при ударе о воду. Огромная громоздкая часть БOEING 747. Состоящая из пассажирского отсека первого класса, и надстройки над ним пилотной кабины.

Рубка пилотов. То место, где был погибший отец Джейн и Дэниела, и его товарищи пилоты. Там должен был быть сейф командира самолета, и бортовые черные ящики. Они находились в специальном мини отсеке в кабине пилотов под замком. И если, они не выпали, а они не выпали, так, как кабина наверху над пассажирскими отсеками первого класса лайнера была относительно целой. Зато, низ был в сильно деформированном и развороченном состоянии, И это возможно, и затормозило носовую часть самолета на самом, почти краю пропасти. Этот кусок пробороздил расплющенным о воду брюхом донный ил и кораллы, соскальзывая по черным, торчащим со дна скалам и камням. И, буквально, зарылся этим превращенным в месиво развороченного металла днищем на краю пропасти. Видимо, на него и пришелся основной удар о поверхность воды.

Затем самолет разломился и растерял свои части по краю океанской бездны.

Мы туда, даже, тогда не доплыли и уплыли, так и ничего не предприняв, так как не было времени и надо было уносить ноги. Иначе рисковали умереть под водой от удушья, и просто утонуть.

Джейн толкнула меня в бок своим сжатым маленьким девичьим кулачком правой руки, пока Дэниел смотрел, куда-то вверх. На разгромленные переборки и покореженные оторванные деформацией корпуса отсеки и перегородки. На поваленные одно на другое пассажирские, вперемешку с упавшими чемоданами и сумками, кресла. На свисающие защитные аварийные сцепленные замками ремни.

Джейн указала мне вниз пальчиками правой своей руки на дно, туда, где что-то блестело, но, из-за глубины и воды издали по цвету было, почти неотличимо от самого дна среди искореженного брюха лайнера.

Там, внизу был грузовой отсек Боинга. И там лежала груда слитков. Одно на одном в куче, и по сторонам по отдельности. Прямо россыпью по всей носовой части самолета.

Это было золото. То самое, золото, о котором была речь. И это были не слухи. Те самые, десять тонн чистого золота мистера Джексона. Я видел это золото своими глазами через маску. И не верил своим глазам. Целое многомиллионное состояние лежало под нами на самом дне среди искореженных обломков самолета. Среди расколотых деревянных ящиков, крышки, которых лежали отброшенными в стороне от удара днища самолета о песчаное дно плато.

Я вдруг, вспомнил о той черной яхте, что преследовала нас и тех морских гангстерах. Мне стало, даже не по себе. Я понял всю опасность, связанную с этим пресловутым найденным нами золотом. Я стал оглядываться, дико со страхом по сторонам, опасаясь под водой возможного контакта с преследователями. Потому, что у них, тоже были вполне естественно акваланги. И они, могли быть, где-нибудь поблизости. И даже следить за нами. Могли и напасть в любой момент, когда им будет нужно и выгодно.

Я покрутил головой по сторонам, всматриваясь в синеву воды каменистого в кораллах обширного плато. Тоже, самое, сделала и Джейн.

Она поняла меня с полуслова. Поняла, глядя на мое движение головы и поведение.

Золото обнаружила моя красавица Джейн. Если бы не Джейн, я бы этого не заметил. И тем более, Дэниел. Тот, вообще был занят мыслью о черных ящиках. И, о том, что он увидит в кабине пилотов, где должен был быть его мертвый отец.

Джейн оставив меня первой, опустилась вниз ко дну грузового отсека. Она подняла один из слитков и показала мне. Это действительно было золото. Целый слиток.

Джейн провела рукой, по остальным лежащим большой кучей слиткам, сметая девичьими пальчиками песок с них. И я увидел блеск желтого драгоценного металла.

Я резко помахал ей руками, показывая, чтобы она не делала этого, и им не светила, вдруг за нами наблюдают, где-нибудь среди черных камней в зарослях водорослей и красных горгонаревых кораллов. Она поняла, что я ей хочу сказать, когда показывал руками о возможном присутствии еще кого-то рядом. Она отплыла от золота в сторону. И, снова, поднялась ко мне и Дэниелу.

Я дернул за руку Дэниела, но тот отмахнулся от меня, и поплыл вверх к рубке самолета. Я не знал, что теперь, делать, плыть туда, или сюда. И показал Джейн быть внизу у золота, а сам пошел за Дэни. Вдруг ему сейчас понадобиться моя помощь.

Но, моя красавица Джейн, не захотела спускаться. И оставив груду драгоценного металла, стала подыматься, следом за нами наверх к пилотной кабине.

Дэниел уже был там. Он светил фонариком и плыл по рабочему верхнему отсеку пилотов и стюардов, углубляясь внутрь его, где было довольно темно в направлении самой кабины пилотов. Я последовал за ним.

Мы плыли осторожно, и медленно, мимо самолетных стоящих целыми кресел. В которых сидели пристегнутыми скелеты людей. Это единственное место, где сохранились люди. Или, точнее то, что от них осталось. Просто, голые скелеты стюардесс и стюардов, пристегнутые ремнями безопасности, как и все пассажиры. От которых не осталось, там внизу в останках самолета совершенно ничего. Как будто их и не было совсем. А, может, так оно и было. Может, этот рейс, был спецрейсом. Но, тогда, чьи были те набитые вещами до отказа чемоданы и все вещи, разбросанные среди обломков самолета? А, чей был, тогда тот чертов велосипед? В который я въехал с разгона боком.

Нет, пассажиры все же были, и это была братская их общая с пилотами и стюардами могила. Этакий, теперь общий могильник.

Скелеты сидели в креслах недвижимо, словно, спали вечным, теперь мертвым сном. Запыленные песком, они смотрели, куда-то все вперед своими пустыми глазницами на черепах вместо глаз. Некоторые из них сидели неровно и сползли вниз, но ремни безопасности не дали им у пасть с кресел. И они, склонив головы набок, также смотрели, куда-то вперед, в сторону пилотной кабины. Так вот приняв свою смерть при крушении небесного их пассажирского большого лайнера.

Дэниел доплыл до рубки и взялся рукой за рукоятку двери. Он подергал ее. Она была заперта изнутри, и это стоило ожидать. Летчики всегда закрывались в момент полета изнутри. Но, могло и заклинить при ударе о воду и каменистое дно плато. Ясно было, дверь придется взламывать.

Дэни посмотрел на меня и показал, что так ничего не выйдет, и надо было с собой взять, что-нибудь, чтобы взломать эту дверь.

А, я ему показал, что Джейн нашла золото Джексона. Он, правда, сначала не понял о чем речь. Все было на одних жестах руками. И мы посмотрели на время. Время оставалось на возвращение назад.

Черные, как и у моей Джейн глаза Дэниела вспыхнули. Он понял и, тоже повертел головой по сторонам. Потом соглашаясь со мной, что пора уходить, снова и ни с чем, только прихватить с многомиллионной кучки слиток два золота.

К нам подплыла Джейн. Она взяла меня за руку, и в ее черных глазах был снова ужас. Она видела мертвецов, и ей было страшно. Джейн задергала меня за руку, показывая на то, чтобы мы покинули это место.

— «Моя девочка! Моя Джейн!» — жалел я ее — «Эти покойники, это не для ее женских красивых, как ночной океан глаз!».

Дэни и сам это понял. И показал, что надо уходить. Времени оставалось только на подъем. Только, только, чтобы вернуться. Было уже, почти четыре вечера. И смесь уже, почти вся была израсходована.

* * *

На обратном пути мы подобрали слиток золота. Джейн об этом позаботилась и прикрепила его к своему аквалангу. Наконец мы достигли конечной точки обратного маршрута, с трудом работая ластами сопротивляясь течению. Мы достигли, почти скального узкого пролома и вертикальной вверх стены ведущей к верхнему плато.

В этом месте опять было как то опять одиноко и пусто. Никого вокруг, только, белое песчаное дно и синяя вода, и давящая давлением глубина со своим сильным течением, стремящимся нас троих унести в океан. Мы быстро пошли на подъем, когда достигли точки своего спуска.

Мы, освещая обратный путь фонариками, не стали доходить до скального пролома, а сразу зацепились за спущенный невдалеке от него, на лебедке, прямо с борта нашей яхты, наш веревочный проводной фал эхолота сонара руками и поднялись медленно на поверхность. Правда, веревка с кабелем от глубоководной аппаратуры, как и нейлоновая на веревке сеть, лежали уже в другом месте, ближе к самому пролому. Это говорило о том, что яхту повернуло ветром на одной якорной цепи. И мы сразу не поняли, куда это все делось. И даже, был напуган происшествием. Но, все было нормально, и мы все поочередно, друг за другом. Осторожно задерживая дыхание на выдохе, и меньше вдыхая остатки гелиевой смеси.

Мы пробыли дольше, чем раньше. И надо было быть более осторожным при всплытии. Декомпрессия есть декомпрессия. Баллоны ничего уже не весили и были совершенно пусты. Мы подымались, практически уже не дыша. Лишь стравливая остатки переработанной смеси из легких.

* * *

Мы поднялись на Арабеллу, был уже вечер, начало пятого и Солнце в тропиках, стояло на самом закате. Казалось, касалось самого Тихого океана. Оно заметно, снова покраснело и клонилось к горизонту.

Ветер стоял сильный, и хорошо обдувал все мое голое загорелое, как и у моей Джейн до угольной уже черноты тело, после снятого мною прорезиненного гидрокостюма. Я уже просмолился неплохо за время нашего продолжительного морского путешествия. Под жарким тропическим солнцем. И не уступал в этом своей Джейн или Дэниелу. И был почти неотличим от них обоих. Мы были одним целым. И неотличимы друг от друга.

— «Как было здорово и хорошо на вечернем прохладном ветерке!» — думал я — «Сейчас бы отдохнуть, и желательно с моей Джейн».

Я оттащил все пустые практически баллоны на перезаправку и подключил их к компрессору, спустившись самостоятельно в носовой отсек яхты, где все лежало наше водолазное оборудование. Бросив там и свинцовые пояса противовесы, и ласты с масками, завершая подводные работы.

Я в одних, только плавках тельного цвета, босоногий, выскочил оттуда. И, надев, снова свои пляжные сланцы, подошел к Дэниелу. Над головой и мачтой Арабеллы голосили на всю океанскую округу чайки и альбатросы.

Теперь, только они здесь были нам морскими соседями, весь день галдящими над нашими головами. Именно, здесь их было много. Они кружили возле яхты под шум волн и ветра. Погода, пока стояла хорошая, но в скором времени, вероятно, ожидался новый шторм. И Дэниел, хотел, именно в шторм вырваться отсюда. И он торопился.

— Скоро, снова поплывем — ответил он мне — Надо взломать ту дверь в кабине пилотов. Надо успеть взломать и ящики. И уплывать отсюда быстрее, Володя — сказал он мне тогда. Я сейчас это как, тогда помню, все слово в слово. Дэниел стоял, снова с биноклем и смотрел на горизонт, и соседние отделенные глубоководным проливом небольшие острова.

Джейн не было в это время на раскаленной в течение дня от Солнца лакированной и покрытой красным деревом палубе. Один был, лишь Дэни.

Такой же голый и загорелый, как и я. И тоже, в одних своих черных плавках.

Джейн, сняв свой новый черный гидрокостюм и забрав свою одежду.

Пошла вихляя, передо мной, специально и совратительно опять своей в узких желтых плавках купальника кругленькой и обтянутой девичьей попкой. И загорелыми до черноты бедрами ног.

Она быстро и босиком по горячей палубе проскользнула в трюмный люк, держа в руках свои домашние тапочки, нырнула вниз внутрь нашей яхты в сторону жилых кают. Наверное, принимать быстренько, как всегда освежающий душ и переодеваться.

Мы же, почти голышом, и сверкая на солнце угольным загаром своих мужских тел, босиком и в одних только плавках, стояли рядом у борта Арабеллы.

— Дэни — я обратился к нему — Может, завтра это сделаем? — спросил я его.

— Нет, нельзя — ответил он мне — Нельзя ждать. У них кончится терпение и, тогда они будут здесь, и будет поздно. Я, вообще не понимаю, почему до сих пор они не напали. Надо сделать быстрее и отчаливать на полном ходу отсюда в океан — он продолжил — Они я думаю, знают о том, что мы нашли самолет и узнают о золоте. И тогда, конец! Ты со мной, Владимир?

— Джейн устала, Дэни — продолжил недовольно я.

— А, она и не поплывет — ответил Дэниел — Только ты, и я.

— А, Джейн знает? — спросил я его снова.

— Ей это ни к чему знать, сейчас — ответил он самонадеянно — Сделаем вдвоем эту работу и все. И уматываем отсюда на всех парусах, Владимир. Пусть думает, что мы никуда не поплывем сегодня.

— Но, это не здорово, Дэниел — уже серьезнее я обратился к товарищу — Джейн не будет знать, где мы. А, если придется нам, чем-то помогать. Надо, хотя бы ее поставить в известность. Она набросится на меня из тебя Дэниел. Она рассчитывает на меня.

— Ах, вот как! — Дэниел, произнес мне и сделал удивленный вид — Она приставила тебя постоянно меня контролировать! Сестренка уже не доверяет своему родному братишке!

Дэниел, снова заводился.

— Успокойся, Дэни — ответил я ему, чтобы не шибко шуметь. И привлечь внимание моей Джейн — Хорошо, поплывем одни. И сделаем эту нашу работу. Я с тобой Дэниел.

Тут на палубу вышла сама Джейн. Она, снова из своих вьющихся змеями длинных черных как смоль волос до самой ее девичьей задницы, сделала длинный хвост. Заколов на затылке золоченой заколкой. Ей это, тоже шло. И она была не менее красива с этой великолепной вьющейся красивой гривой этакой, почти черной от плотного загара сексапильной до безумия чертовки. Ее красивые девичьи ушки сверкали колечками золотых маленьких сережек.

— Ну, что мальчики мои, наплавались? — произнесла она — Пора бы, отдохнуть. Уже вечер. Я тоже, порядком устала после этого погружения.

— Мы, тоже, устали Джейн — ответил за меня ей сам Дэниел — Сейчас, немного, поработаем на палубе и пойдем на отдых.

Джейн одетая, снова в короткий домашний тот тельного цвета шелковый халатик. И в домашние тапочки, надетые на аккуратные маленькие ступни. И пальчики своих обворожительных, почти черненьких от загара ножек. Подошла к родному брату и поцеловала его в щеку.

— Мы нашли его Дэни — она произнесла с грустью в голосе. Потеребив, лаская девичьей ручкой, черные вьющиеся коротко стриженные родного братишки волосы — Он там, в кабине. Так, Дэни?

— Да, сестренка — произнес Дэниел — Он, там. Но, мы туда, сама видишь, не попали. Завтра сделаем то, что не сделали сегодня сестренка.

Он обнял мою красавицу Джейн одной голой загоревшей, почти черной рукой. И прислонил к себе.

Я стоял рядом, чуть в стороне. Дэниел надел на глаза темные солнечные очки, и смотрел н а меня, будто ожидая, что я сдам его сестре, как не послушного мальчишку.

Я смотрел на него, тоже, надев темные очки, и накинув цветную из гардероба Дэниела подаренную мне рубашку. Подняв свою одежду с палубы.

Одежда была горячей от солнца, после того как мы раздевшись ее здесь оставили перед погружением. Дэниел и не торопился одеваться. И Джейн прижалась к нему к его голому телу. К его груди как любящая брата сестренка.

Джейн заскучала по брату. По их теплому родному общению. И я это понимал.

Она прислонила голову к его плечу и молчала. Молчал и он, глядя на меня, из-под черных солнечных очков своими, как и у нее, черными глазами.

Я встал рядом с ними у борта. И взялся руками за поручни бортовых лееров ограждения. И уставился на красный солнечный закат. И молчал, отвернувшись. Они, тоже, стояли сейчас молча. О чем каждый из них сейчас думал, я не знаю. Но, я думал о предстоящем с Дэниелом нежелательном сегодня погружении в неведении его сестренки Джейн.

Все же, я не мог с ним с Дэниелом согласиться. Это было неправильно.

То, что он затеял. Но, я пошел у него на поводу. И сделал это зря. Очень скоро я поплачусь за это жизнью моего друга Дэниела.

Дэниел больше других чувствовал опасность. И он торопился. Торопился убраться отсюда.

Но, не мог уйти, ни с чем, осознавая всю опасность больше нашего.

Он считал своим долгом выполнить то, что обещал сам себе. Он грезил местью за своего отца. И он не мог просто так, уйти отсюда, после того, что нашел этот пропавший самолет.

Дэниел был близок к своей, теперь цели. И он не намерен был, что-то менять или от, чего-то отказываться. Даже в виду вероятной опасности.

Он потерял страх и приобрел отчаяние. Которое его и вело к гибели.

 

Смерть Дэниела

Золото положили в трюмный отсек, где лежало наше водолазное оборудование. Я, взяв его у моей Джейн, из рук, повертев небольшой полуторакилограммовый блестящий желтый слиток. Просто, бросил там в какой-то пустой стоящий на полу ящик. Дэниел, даже на него не обратил внимание. Ему важны были бортовые самописцы разбившегося самолета.

— «Чертово золото» — тогда помню, подумал я — «Сколько, из-за тебя несчастий». Целый самолет с людьми погиб, из-за этих десяти тонн золота. И я уже не сомневался сам, как и моя Джейн. И сам Дэниел в том, что катастрофа была спровоцирована. Не было только доказательств. Они были в тех черных ящиках БOEING 747. Там, куда мы снова с Дэниелом отправились, подготовив, снова свое подводное оборудование. Взяв, запасные баллоны. Мы их подвесили на веревочном проводном фале нашей исследовательской глубоководной аппаратуры. И с кормы, снова с грузом опустили прямо на дно. Рядом с опущенной той с борта на малой лебедке Дэниелом нейлоновой мелкоячеистой сетью под черные ящики. Опустили осторожно, вниз нижнего плато. Там же, где до этого по этим очень прочным же веревкам и проводам, страхуя себя от течения, подымались.

Мы их опустили рядом с каменным проломом. И так и оставили лежать на дне, где мы их хотели перенести ближе к самолету. Но, оставили на том месте. И не потащили с собой. И это было правильным решением. Эти баллоны спасут мне жизнь в скором времени.

Было уже часов пять пятнадцать на наших корабельных часах Арабеллы.

Джейн осталась готовить ужин. И не выходила на палубу Арабеллы. Запах доносящийся вкусными ароматами готовящейся на камбузе пищи привлек кричащих над нашей головой морских чаек и альбатросов.

Некоторые из них уже сидели на нейлоновых тросах Арабеллы. И качались, перекрикивая друг друга на легком, но сильном ветерке с океана.

Мы все же подзадержались на Арабелле. Часов до шести. Пока, я, снвоа закачал и проверив всю полную новую закачку кислородно-гелиевой смеси в двадцатичетырехлитровых баллонах. И отключил компрессоры. Потом, закачал еще, и вытащил все необходимые акваланги, и поставил у борта яхты. Двое баллонов, литров на восемнадцать, и они были спущены Дэни вниз под воду, туда, на второе дно обширного подводного плато у стены каменного пролома. Это для подстраховки, на случай нехватки. Если получиться задержатся дольше прежнего и не хватит совсем на подъем к яхте. Не так как до этого, что пришлось практически не дышать, хотя декомпрессия прошла более, чем успешно.

Пока Джейн была там внизу, и суетилась с кухней, мы быстро оделись, поправляя друг другу в гидрокостюмы. Дэниел решил сегодня сбежать от присмотра своей сестренки. Он, даже одел, другой свой гидрокостюм. Не как обычно черный, с желтыми вставками на руках и ногах, а комбинированный двухцветный с синими светлыми полосами по прорезиненной ткани всего акваланга.

Было уже половина седьмого. И начался солнечный тропический закат.

Я сам не знаю, что меня подтолкнуло на этот поступок. Но, я все же, пошел на это. Пошел с ним на незапланированное очередное рискованное вечернее глубоководное погружение. Было уже, почти восемь, когда все было готово. Но, еще было светло и жарило тропическое солнце.

Дэниелу нужен был там помощник. И пока, Джейн, не зная о нашем заговоре, готовила на кухне в камбузе, там, возле главной каюты не подозревая о том, что мы уже сделали ноги. И, проверив все свое оборудование, уже нырнули за борт яхты.

Перед нырянием, Дэниел еще раз проверил опущенную в натяжении цепь и якорь Арабеллы. И сбросил второй, для надежности, потому как Арабеллу крутило, медленно вокруг своей оси на спущенной длинной цепи этом одном якоре. И все-таки, могло сорвать с места. И унести, куда-нибудь, и он решил сбросить еще один, чтобы закрепить на одном месте яхту.

Мы, тогда, все же несколько опрометчиво ныряли, оставив, вот так на одном якоре нашу круизную яхту Арабеллу. Дэниел, тогда сам признался, когда, снова ступили на ее из красного дерева полированную, и горячую от яркого палящего солнца палубу, в том, что не подумал об этом. И, теперь, не допустит этой оплошности. Он сказал, что если надо будет, то и кормовой якорь, сбросит за борт, для полной страховки судна на одном месте.

Но, сейчас Джейн осталась на яхте. И, можно рассчитывать на нее. Она умеет водить наш круизный корабль. И если что, то и поставить его на место, сможет на моторах. Благо они в полной теперь исправности.

— Так, что на мою сестренку Джейн здесь, можно, тоже рассчитывать — сказал на последок Дэниел — Она умеет многое, здесь не хуже моего.

И убедившись в надежности стоянки, мы нырнули назад к обломкам БOEING 747.

Плавно погружаясь, мы вдвоем уходили в глубину второго плато, минуя первое, где-то за своей спиной. Мы держались своими руками за сброшенный Дэниелом бортовую из нейлона веревку от лежащей, теперь на дне под нашей яхтой мелкоячеистой нейлоновой, как и веревка сети.

* * *

Мы очень быстро прошли весь участок, как и раньше над самым дном второго нижнего плато. Вниз от натянутых струной. На опущенных длинных на глубину, почти двухсот метров, якорных цепей нашей Арабеллы. И опущенных до дна мелкоячеистых в виде кошеля сетей. На малой лебедке.

От опущенного нашего проводного эхолота и сонара фала, до первых, разбросанных по песчаному дну обломков борта 556. Прошли, уже не отвлекаясь ни на что, постепенно набирая, снова глубину и под сильным подводным течением, буквально летели над песчаным дном, и мелкими обломками, и вещами пассажиров вросших в горгонариевые кораллы. Снова, мимо перевернутого вверх колесами и вросшего в кораллы, того велосипеда. И сумок и чемоданом набитых до отказа вещами погибших. Как и раньше, слегка работая, лишь ластами акваланга, мы приближались к своей цели. К носовой части корпуса погибшего самолета, на краю самом глубоководного обрыва.

Дэниел держал в руках фонарик. Уже начало темнятся, там над нами наверху зашло солнце. И летний тропический вечер, наступал и здесь глубоко под водой. Надвигалась темнота. И некогда было отвлекаться на все, что было вокруг и под нами. Наша цель голова рухнувшей с неба воздушной большой машины. Командирская рубка. И в ней аварийные ящики самописцы. Нам нужно было успеть до полной наступающей ночной в океанских глубинах темноты, проникнуть, внутрь рубки пилотов Боинга. Нам нужно было, взломать там входную дверь. И, проникнув туда, вытащить самописцы из особых контейнеров электронного оборудования самолета. И успеть их, хотя бы дотащить до хвостовой оторванной части разбившегося лайнера. Мы решили так и сделать.

Наступала ночь, и можно было, вообще заблудиться здесь на глубине. Поэтому пришлось, принять такое Дэниелу решение. Оставить их до утра под одной из хвостовых обросших водорослями и кораллами рулевых плоскостей разбившегося самолета. А, утром на восходе, снова спуститься и забрать, уже дотащив до той нейлоновой опущенной за борт с Арабеллы сети.

Для этого я в руках тащил впереди себя большую монтировку. А, Дэниел нес еще кроме фонарика, большую кувалду. Дэниел взял еще с собой большой подводный широкий и длинный нож. Он его прицепил к правой ноге.

Я, тоже, хотел взять еще один нож, но Дэниел сказал, что и одного хватит, а зря. Да, я и сам жалел уже, что не взял нож, плывя следом за Дэни. Как бы он мне, тогда там впоследствии пригодился.

Мы проплыли мимо хвостовой части самолета с облупленной трехцветной краской на останках фюзеляжа. Здесь мы решили, оставить те найденные и извлеченные из рубки самолета самописцев борта 556.

Нас сносило, как и раньше в сторону сильным течением. И снова, приходилось выравнивать свой, как и раньше маршрут, из-за него потому, что сносило сильно в сторону. И тащило в сторону океана. Приходилось брать все левее и левее, придерживаясь самого дна.

Мы, вновь проплыли сквозь центральный обломок части салона самолета второго класса с надписью «TRANS AЕRIAL», с пустыми застегнутыми на замки ремнями безопасности. И разбросанными вещами по этому салону.

Чуть не налетев на две лимонные акулы, лицом к лицу, пропустив их мимо себя, нырнув за пассажирские кресла. Они с приклеившимися их вечными попутчиками рыбами прилипалами, проплыли спокойно, мимо нас. И исчезли в синеве воды за пределами разрушенного обломка самолета.

Тоже, наверное, редкие гости здесь со стороны океана.

Дэниел устремился вперед к месту, где лежала оставленная нами в прошлый раз часть носового отсека БOEING 747. Туда, к почти, самому краю трехкилометровой отвесной в океан пропасти. Мы должны были успеть сделать, то, что не доделали в прошлый раз. Мы спешили, время было уже в обрез. И не очень обращали внимание по сторонам. Мы не заметили, что за нами уже следили. Что мы были здесь в этот раз не одни.

* * *

Они следили за нами. Следили, как только мы приплыли на место крушения БOEING 747. Они были уже здесь. Здесь и следили за нами. Эти с той черной яхты. Их было восемь человек. Хорошо экипированных и вооруженных подводным оружием аквалангистов. В черных и синих гидрокостюмах. Они приплыли с той черной яхты, после того как мы все втроем вернулись на Арабеллу. Они приплыли за своим золотом, и не ожидали, вновь увидеть здесь нас.

Они, спрятавшись в синеве воды нижнего плато, среди кораллов горгонарий и скал, торчащих из белого кораллового песка, были практически невидимы на удаленном расстоянии. Но, я уже чувствовал опасность. Как? Сам не понимаю, но, чувствовал и крутил головой по сторонам. Я боялся за себя и за Дэни.

Мы могли нарваться на кого угодно еще, кроме этих лимонных акул, в этих сгущающихся подводных сумерках стремительно надвигающегося вечера. Да, запросто. И именно в обломках самолета. К голове, которого мы с Дэниелом уже подплыли. К лежащей на песке, и камнях над самым обрывом бездонной пропасти передней части борта 556.

Я посмотрел на свои подводные, на левой руке часы. Было уже восемь вечера. И краски подводного вечернего мира, быстро сгущались. И мы здесь были не одни.

Дэниел быстро поднялся к той железной двери, которая оказалась первой обычной дверью рухнувшего в океан пассажирского рейсового самолета. За ней как потом, оказалось, была еще одна, в промежутке между кабиной пилотов и выходом в салон стюардов. Та вторая дверь была тяжеленной и весила, наверное, пол тонны. И, кроме, того проржавев с краев на ребре в соприкосновении с косяками самого прохода, по этим самым краям стала острой с зазубринами, похожими на ржавые зубы пилы.

Мы с Дэниелом быстро взломали первую дверь. Просто выворотив ее монтировкой. Она со скрежетом, подымая вверх и в стороны потревоженный белый ил. Рухнула оторванная с петель вниз на пол между креслами. Поднятый ил распространился по всему отсеку. И, какое-то время было ни чего не видно.

Я, то и дело посматривал на свои подводные часы и сверял время.

Я вдруг, вспомнил о золоте, там внизу под нами. В утробе покореженного и изорванного о скользкие покрытые кораллами и водорослями камни грузового отсека. Там, среди искореженного металла и искореженных, и вывернутых переборок под полом двух отсеков. Отсека мертвых скелетов стюардов и салона первого класса, лежала гора слитков из золота. Там внизу, что обнаружила Джейн.

Когда мы увидели еще одну более мощную уже ржавую дверь я вдруг, совершенно машинально подумал — «Это все добром не закончиться» — и, вскоре, оказался прав.

Я, вообще, не знаю, зачем была эта дверь. В этом небольшом промежутке между отсеком стюардов и отсеком самих летчиков. Может для защиты от возможного нападения террористов. Не знаю, но она открылась нам.

Дэни стал колотить кувалдой по ржавым петлям двери, и она вскоре поддалась ему. Дверь открылась, чуть отойдя в сторону, но держалась на мощных петлях на собственном весу. За ней сразу была сама кабина.

Вероятно, эту дверь, вообще в полете летчики не запирали, а только ту внешнюю. Но, в этот раз эта дверь была заперта изнутри пилотами. Это говорило о катастрофе. Они ее заперли, чтобы перекрыть доступ в кабину пилотов забортной воды при посадке, но вышло все совсем по-другому.

Дэниел проник внутрь кабины пилотов. И исчез за перекошенной тяжеленной и опасной своими острыми краями и углами. Изъеденными уже порядком ржавчиной. И из-за этого еще опаснее.

Я, тоже, протиснулся внутрь двери. И, тоже, проник в отсек управления самолетом.

Всюду царила смерть. Здесь тоже. Смерть от удара об воду. Кресла пилотов буквально сорвало с основания опор. И наклонило, почти к полу.

Все говорило о гидравлическом лобовом компрессионном ударе, о воду, ударе, всей массой самолета. Все кто мог здесь находиться, просто был размазан водой по всему этому пилотному отсеку.

Сразу возле правой стены этой кабины, прямо на полу лежали два скелета в практически полностью истлевшей изъеденной морскими животными и микроорганизмами одежде. Прямо у меня под ногами, они лежали, сцепившись друг с другом, намертво, видимо это все, что успели они сделать в последний момент. Возможно, это был стюард и стюардесса.

Вошедшие сюда перед падением Боинга в океан. Вошли и не успели выскочить назад в свои кресла. Или были здесь, просто до самого падения самолета в воду. Далее, на самих креслах были, тоже скелеты, почти в таком же виде, как и эти двое. Штурман и оба пилота в главных креслах этой командной летной рубки. У самой панели управления и разбитых в дребезги проржавевших приборов. В руках первого скелета был оторванный штурвал Боинга. Похоже, он вцепился мертвой в него судорожной хваткой своих пальцев, и так и погиб под ударом воды.

Судя по тому, что я и Дэниел здесь видели, сила удара была чудовищной. И все погибли, почти мгновенно.

Дэниел был рядом с креслом своего отца. Он смотрел на лежащий в поваленном, почти до пола, как и его сосед в кресле. В облезшей одежде скелет. Это он держал оторванный самолетный штурвал в костяшках своих рук. Глаза Дэниела было видно и через его маску. Те были в слезах, и Дэни не шевелился, глядя на своего мертвого отца.

Я подплыл к нему и взял Дэниела за руку, сочувствуя ему. Он нашел своего погибшего отца.

Дэниел опустил руку на голову скелета. И присел возле отца на колени.

Он наклонил свою голову. И так сидел недвижимый, вероятно плача. Было видно, как он, даже дергался и дрожал от своего плача. Из его шлангов и фильтров учащенно вырывались пузыри отработанной кислородно-гелиевой смеси.

Я обнял друга поверх его баллонов. Он повернул ко мне голову. И, я показал, чтобы он успокоился. И не расходовал свой жизненный воздушный запас на такой глубине. Нам надо было заняться еще делом.

Он покачал головой, что все в порядке. И поднялся на ноги. И мы стали искать аварийные самописцы самолета.

Они должны были быть, где-то здесь. Рядом со штурманом, точнее тем, что от человека осталось, вмонтированные в боковой штурманский аварийный специальный блок BOEING 747.

Потребовались, снова кувалда и монтировка. И мы сумели вскрыть довольно быстро этот блок, подняв здесь, тоже густую непроглядную пыль из песчаного белого ила.

Самописцы были здесь, рассованные на некоторое расстояние друг от друга, и отгороженные простенком из металла.

Мы вынули их. И Дэниел отдал один из них мне в руки. И я схватив его своими пальцами обеих рук, потащил этот, довольно крупный круглый красный предмет. И, довольно тяжелый шарик к выходу из кабины пилотов Боинга.

Я вынырнул за большую эту тяжелую ржавую бронированную дверь. И протащил этот красный шар в своих руках, который тянул упорно к низу.

Я пошел с ним, вниз протащив его по разгромленному падением рабочему отсеку со скелетами в креслах стюардов. Опустился сквозь проломы перегородок и полов первого пассажирского отсека первого класса до самого дна. И покореженного при падении на скользких наклонных камнях трюма.

Здесь везде лежало золото. Оно сверкало желтизной под тонким слоем донного напыленного на него белого ила.

Это золото моей красавицы Джейн. Это она прошлый раз нашла его. Это золото, из-за которого и погиб самолет. Кровавое золото. И проклятое золото. Золото мистера Джексона. Сколько его было тут, кто его знает? Может и действительно тонн десять. Часть была рассыпана по днищу трюма. Из разбитых ящиков, слитки рассыпались по всему полу. И были здесь повсюду. Один такой слиток был у моей Джейн в ее теперь каюте.

И вот, теперь надо было доставить туда еще и эти вот самописцы шарики красного цвета. Причем в одиночку.

Я плыл, буквально, надсадив уже живот, гребя своими ластами в темнеющей от наступающего наверху вечера воде. На стометровой с лишним глубине. Под давлением с трудом дыша, и излишне расходуя свою смесь. Я тащил первый это шар, буквально по самому дну, время от времени отдыхая.

Было уже плохо видно. На такой глубине, да еще в наступающей вечерней темноте. Было уже на часах семь. Оставалось времени минут на тридцать, включая возвращение и сам подъем. Оставалось еще уповать на запасные, спущенные под днищем яхты на дне восемнадцатилитровые баллоны.

Я еле-еле, нашел хвост самолета. И положил этот самописец под нависающее хвостовое крыло. Стабилизатор горизонтального управления.

Уже изрядно, покрытый водорослями и кораллами. Я, буквально, затолкал самописец под него в углубление между камнями и кораллами.

Убедившись, что все нормально, я поспешил обратно. Время поджимало, и надо было уже спешить нам обоим. Я, снова, вернулся к рубке самолета.

Меня сильно уставшего, упорно сносило течением, но я смог, снова, проникнуть в верхний отсек стюардом и подплыл к двери пилотной кабины Боинга. Дэниел вручил мне второй самописец через полуоткрытую бронированную ржавую ту дверь пилотной кабины. И я, отдышавшись, потащил и второй, туда же самописец самолета.

Скажу, это была адская на самом деле работа. Хуже не представить. Под водой тащить еще и второй бортовой красный шар, волоком уже по дну, толкая перед собой и против течения. Я уже думал, не вернусь к Дэни. Думал, конец и прощайте все! Прощай моя ненаглядная красавица Джейн!

Это чертово сильное течение уносило меня, стоило только мне остановиться. И я буквально, держался за этот аварийный красный самописец, бороздя им по глубокому песку и камням на дне. Цеплялся руками за кораллы, отдыхая время от времени. И так еле доскребся до оторванного лежащего на дне хвоста самолета.

Уже порядком стемнело. Я не мог разглядеть, теперь время на своих ручных подводных часах. Но, надо было возвращаться к Дэниелу. И бросать все уходить отсюда.

Я понимал, что часть работы сделана, теперь надо, снова уносить отсюда ноги. Запасы смеси уже были невелики, и оставалось наверняка, только вернуться назад. Да, и темнота под водой становилась непроглядной. Я уже шел назад по своему следу, оставленному на дне, я заламывал некоторые кораллы руками, чтобы вернуться в темноте назад, и обрывал водоросли.

Старался ориентироваться по мелким самолета обломкам и пассажирским вещам, разбросанным по камням и песку. Впереди практически мало, что видел. Еще опасался встречи с каким-нибудь морским хищником. Лоб в лоб. Как, чуть не получилось у нас встреча с лимонными акулами в салоне второго класса, среднего обломка корпуса Боинга. Да, и других здесь, тоже хватало. Мы уже видели стаю серых рифовых акул, когда все втроем до этого побывали здесь и встретили их у самого дна на своем подводном маршруте. Мало ли еще на кого можно было напороться на стометровой с лишним глубине. Но, главное надо вернуться назад. Назад к моей Джейн и вместе с Дэниелом.

— «Ох, и влетит же мне!» — подумал я — «От моей красавицы Джейн! И Дэни, тоже за этот сюрприз!». Я представлял, что она там делает, когда нас не оказалось на Арабелле. Что с ней там твориться?!

— «Вот дурак!» — думал я — «Вот мы оба ненормальные! Понесло нас на ночь, глядя, сюда!». Мы не отдавали себе, теперь отчета во всей этой авантюре. И отчета в ожидаемой опасности.

Дэниела гнало время. Он боялся за себя и за Джейн. И торопился с уходом отсюда. Но, уходить пустым Дэниел не собирался. Он не для этого проделал такой длинный маршрут в Тихом океане.

Джейн была, тоже на взводе, хотя и вида не подавала. Я видел, какая она была. Особенно после нашей той кратковременной скандальной размолвки.

Все были, все равно, как теперь не свои, хотя вроде бы и помирились.

Джейн это жуткое место. Сильно, тоже нервировало впрочем, как и меня.

Хоть, она и шутила и отвечала, достойно и кокетливо на мои, своего любовника назойливого шутки.

Мне здесь было, тоже не спокойно. И эта черная яхта была где-то рядом. Надо было быстро уносить отсюда ноги. И чем скорее, тем лучше. Это меня и погнало под воду вместе с Дэниелом. При других обстоятельствах я бы вполне, вероятно не пошел бы на это дело. Но, вот эта поспешная гонка и решила нашу всех троих роковую участь.

* * *

Я вымотался до основания. И еле смог уже подняться к пилотной рубке. И к бронированной приоткрытой тяжелой двери кабины Боинга.

Я был у выхода. И показывал Дэниелу, через широкую щель прохода, что пора назад. Он, тоже это понимал. И готов был идти назад. Нам надо было доставить, те чертовы, тяжелые черные ящики до той сброшенной с веревкой с борта Арабеллы сети. И успеть, еще подняться с глубины, причем не спеша. И постепенно всплывая к поверхности.

Уже было достаточно темно здесь на стопятидесятиметровой глубине. И Дэниел включил фонарик на полную мощность, покрутив регулятор, и усилив его светимость под водой. Видимость уже была практически нулевая. Мы друг друга в метре от каждого себя плохо видели.

Дэниел полез через проход в приоткрытой железной бронированной двери, высунув левую свою руку подавая мне фонарик.

Дверь сорвалась с петель. Эта очень тяжелая, весом в добрую сотню с лишним килограмм дверь, упала под углом. И как раз на руку в районе запястья руки Дэни. Эта вторая на самолете защитная бронированная, и острая уже проржавевшая на краях узкого ребра дверь. Падая и срываясь с петель, словно острым ножом отсекла Дэниелу в районе запястья руку.

Кровь ударила сразу фонтаном из обрезка запястья, и Дэниел отскочил внутрь рубки, налетая на кресла летчиков покойников. От жуткой боли он, чуть не выронил мундштук со шлангами акваланга изо рта. Он схватился за руку. И закрутился на месте, рассеивая по кабине пилотов свою из перерезанных жил брызжущую алую кровь. Часть его руки, растопырив в судороге пальцы, упала вниз через обломки полов верхнего рубочного отсека и искореженных переборок. Упала вниз, мимо пассажирских кресел в самый грузовой отсек останков носовой части самолета.

Я напуганный этим до ужаса налетел на ту дверь. И пытался сорвать ее совсем с места, чтобы ворваться внутрь самолета. И помочь, хоть чем-то Дэниелу. Но, эта чертова металлическая и толстая бронированная дверь, не поддалась ни на дюйм моим физическим усилиям. Она была тяжелой. И ее заклинило. Причем намертво в таком состоянии, наискось застряв в дверном проеме, между, верхом и оставшейся погнутой при ее падении дверной толстой петле.

Я дергал ее взад и вперед, что только было своих сил, но все было бесполезно.

Я схватил кувалду и начал колотить эту чертову покалечившую Дэниела дверь. Грохот от моих ударов кувалдой стоял не слабый. И сотрясал все вокруг. И всю носовую часть самолета. С нее сыпался, вниз рассеваясь, белый песок и ржавчина.

Я не видел, что там творилось, теперь за той дверью. Думаю, Дэни, пережал, чем-то обрезанную истекающую кровью руку. Что-то там смог сделать.

Я бросил кувалду и, подняв фонарик Дэниела, выплыл через разломленную и исковерканную крышу верхней кабины. и проплыл к оконным рубочным разбитым об воду иллюминаторам Боинга. Причем мне пришлось вернуться, прежде чем это сделать. Мне пришлось проплыть назад через весь салон мертвецов стюардов, сидящих в креслах. И вынырнуть над самой крышей головной части носового обломка самолета.

Я вынырнул и перепуганный, позабыв про все на свете, ломанулся на всем ходу работая ластами к кабине пилотов.

Там было полчище медуз. Они привлеченные текущей из руки Дэниела кровью, буквально облепили пилотную кабину своей желеобразной серой массой. И там был мой друг Дэни. Он вылез наполовину из одного из разбитых о воду иллюминаторов самолета. Вылез, высунув в маске голову и целую машущую мне руку. Он был в шоке от боли. И тянул мне руку, раскрытыми пальцами, прося помощи.

Медузы окутали всего Дэниела, торчащего наполовину из кабины пилотов. Они сплошной массой облепили его. И, он махал мне целой правой рукой, прося о помощи. Их привлекла его текущая в воду кровь от отрезанной руки. Он задыхался. У него уже кончилась вся смесь в баллонах. И, они были уже, почти пустые за его плечами. И Дэни ими звонко бился об верх разбитого окошка рубки Боинга.

Я пытался пробиться к нему сквозь эту массу желеобразных жителей моря. И пытался вытащить Дэниела из оконного иллюминатора пилотной кабины, но не мог. Все было бесполезно. Дэниел застрял намертво.

Он бился баллонами о верх иллюминатора, и не мог выйти наружу. Эти литров на двадцать четыре уже пустые его баллоны, не давали возможности пролезть в разбитое водой окно рубки самолета. Оно было, более узким и не рассчитанным на выход человека. Но, Дэниелу, пришлось лезть сквозь него. У него не было выхода. И мы были оба в состоянии паники и ужаса. И на этой кошмарной глубине для аквалангистов не соображали совершенно, уже и толком, что делали.

Дэниел паниковал и делал то, что не должен был делать. Изматывал себя, дергаясь, застряв в том окошке, и истекал кровью. У нас кончалась кислородно-гелиевая смесь в баллонах у нас обоих, и мы были в ужасе и панике. Мало того, Дэниел, потеряв руку в шоке от боли, терял уже сознание. И я, стукая его по голове рукой, приводил в чувство, пытаясь выдернуть из самолета. Отстегнув баллоны и сбросив с плеч Дэниела, я тащил его за акваланг через то разбитое покореженое от удара о воду самолетное окошко.

Он был в отчаяние и слабел. Учащенно дышал через мундштук и шланги акваланга. Расходовал смесь в бешенном количестве.

Это был конец! И я это понимал как никто другой. Я понимал, если его не вытащу из этого чертового искореженного разбитого о воду окна кабины, то он погибнет здесь в таком вот положении.

И я тянул Дэниела, что есть силы через этот разбитый оконный иллюминатор рубки Боинга. Если бы это мне удалось тогда, то Дэниел был бы спасен. Я бы его дотащил бы до нашей яхты. Я так думал тогда, но я не знал, что не смог бы сделать этого, потому как за нами наблюдали со стороны. Здесь же недалеко. Наблюдали те, кто уже был здесь. Они пришли за золотом, и мы их спугнули. И они не напали на нас сразу, а наблюдали за нами со стороны. И ждали нужного момента. Они не дали бы и так нам уйти отсюда живыми.

Вероятно, они приплыли сюда следом за нами, когда мы уплыли отсюда назад на яхту. И они не рассчитывали того, что мы скоро вернемся. Они пришли за своим золотом. Но, мы им теперь мешали. И ждали момента к нападению.

* * *

Чудовищная боль не давала Дэниелу покоя. И усиливала его погибельное состояние. Он уже не слышал меня, и не обращал на мои жесты руками внимания. Он был в состоянии полного шока. Он начал терять опять сознание. Я снова, ударил его по голове, чтобы привести в чувство.

Я показал ему, чтобы он дышал реже, и менее глубоко. Но, было бесполезно. И, он уже меня не слушал. И надо было, что-то делать, но, что?!

Дэни терял много крови и все время отключался. Эта отрубленная падающей тяжелой герметичной дверью его левая рука. Она была, там, где-то в облаке вытекающей крови. И я не видел ее из-за большого количества облепивших нас медуз.

Эта чертова стальная острая и тяжелая дверь. Перекрыла выход. И я не смог ее открыть. Она заклинила обратный выход из рубки самолета. И не было выхода, как только через оконный иллюминатор.

Я показывал ему, что нужно снять баллоны и бросить их там, в пилотной кабине и чем быстрей, тем лучше. Но, Дэниел не мог одной целой рукой. И, тогда, я попытался сам их расстегнуть и сбросить.

Получилось, но Дэниел застрял в окне свинцовым противовесом поясом, зацепившись там за что-то. Я не видел за что. Я давай растягивать этот пояс. И тут случилось самое худшее. Самолет поехал.

Он покатился по склону вниз по камням к самой пропасти. Вниз медленно, но верно сползая в бездну. Эта носовая часть самолета, со всеми скелетами стюардов и скелетами мертвых пилотов, лежала на крутом скальном склоне. И держалась, как оказывается, здесь на честном слове.

Возможно, эта падающая бронированная с острыми зазубренными в ржавчине краями дополнительная дверь, отрубив руку Дэниелу в кабине самолета одним ударом как гильотина, вероятно встряхнула этот самолетный обломок. И он поехал по камням, вниз к трехкилометровой пропасти.

Носовая часть самолета двигалась вниз к обрыву, и ее остановить было бесполезным делом. Она многотонным покореженным огрызком от самолета катилась медленно к пропасти по кораллам, донному илу и камням. Оставляя за собой рассыпавшееся золото, большая часть которого так и осталась внутри исковерканного трюма в разбитых деревянных ящиках.

Мы окутанные сплошной массой океанских медуз, купающихся в облаке крови Дэниела, теперь падали в трехкилометровую океанскую пропасть.

В ярком горящем свете фонарика я видел черные глаза Дэниела. Глаза полные отчаяния и ужаса. Он, видел всю, мою беспомощность, в помощи к нему. Когда носовая часть самолета соскользнула в бездну. И разгоняя облепивших нас медуз начала свое стремительное вместе с нами падение в эту кошмарную головокружительную погибельную пропасть.

Этот взгляд до сих пор стоит в моей памяти. Взгляд обреченного человека, погибающего в обломках самолета и падающего в океанскую бездну. Возможно, он даже хотел, чтобы я его убил в тот момент, чтобы избежать кошмара того падения. И быть раздавленным там, в глубине пропасти. Но я, осознавая сейчас свою беспомощность, не мог этого сделать. Если б я мог это сделать! Если бы было чем, возможно я бы сделал это! Но, я не сделал это и, лишь остался молчаливым наблюдателем кошмарной гибели своего лучшего друга.

Я держал, одной рукой фонарик, другой его за его протянутую мне единственную, теперь уцелевшую руку, до последнего. Сжимая своими руки пальцами его пальцы на его целой протянутой мне руке. Падая вместе с ним, и отпустил его. Отпустил тогда, когда уже не мог удерживать самого себя от нарастающего стремительно давления. Сама вода вырвала меня из рук надвигающейся смерти. Она вырвала меня из глубины. Я даже, плохо помню этот последний момент, когда у меня помутнело в глазах, и поплыли красные круги. И меня выбросило вверх. Это баллоны, сопротивляясь падению, тащили меня наверх. Гелиевая смесь не давала мне уйти на дно вместе с Дэниелом. И этим обломком самолета. Даже, свинцовый пояс, почему-то не смог удержать меня на глубине.

Я помню, как Дэниел разжав свои пальцы, отпустил мою руку. И я полетел медленно вверх из глубины. Баллоны как поплавок вытолкнули меня оттуда из черной бездны океана.

Последнее, что я видел это его ту уцелевшую правую руку, протянутую ко мне, раскрытые пальцы. Руку Дэниела застывшую в толще воды. Это отпечаталось в моей памяти навечно.

Носовая часть самолета падала в пропасть с огромной скоростью, рассыпая в толще воды из развороченного трюма блестящее золото, которое сыпалось сверкая слитками в океанской бездне. И, вскоре, я уже не видел ни Дэниела, ни обломка рубки самолета, ни этого падающего вослед за обломком носа самолета золота. Все поглотила чернота бездонной бездны.

Из глубины раздался оглушительный взрыв. Это взорвались баллоны Дэниела в кабине пилотов. И ко мне из глубины со скоростью пули поднялись большие пузыри сдавленного воздуха и остатков гелия, из тех раздавленных давлением баллонов. Почти полностью пустые уже без кислородно-гелиевой смеси баллоны акваланга взорвались в рубке самолета. Они должны были, как бомба разнести всю кабину Боинга под внешним нарастающим давлением воды.

Я надеюсь до сих пор, что это Дэниела и убило, там, внизу. Пока носовая часть самолета падала в трехкилометровую бездну океана под склоном островного того плато. То, что я тогда видел, до сих пор сотрясает ужасом меня. Дэниел упал вместе с тем обломком самолета на самое дно пропасти. И хорошо, если он погиб от того взрыва.

Я смотрел в черную пустоту подо мной. И я плакал. Слезы лились у меня из глаз. И я не мог их смахнуть ничем. Я был в маске. И, теперь на, почти трехсотметровой глубине под давлением воды. И в состоянии панического шока. Я не помню даже, сколько пробыл вот так, болтаясь над океанской бездной, в очередной раз. Просто вися за счет баллонов гелиевой смеси в толще воды. Лишь, слабо работая ластами и ногами.

Я поднял голову вверх, и увидел их. Они висели надо мной. Эти те, кто охотился на нас.

Они, также висели в толще воды. И смотрели на меня через маски, пуская пузыри из фильтров аквалангов. И освещая меня сильным светом мощных фонариков. Сосредоточив сконцентрированный их общий свет на мне под собой. Они видели меня в почти, полной уже ночной темноте воды. И ждали меня, когда я начну подъем. Они понимали, что у меня нет выбора, как идти только вверх. И чем быстрее, тем лучше. Иначе смерть.

Они висели надо мной над океанской бездной. И тоже, видели падение рубки Боинга в пропасть. Прекрасно экипированные. С подводным оружием. Они видели и падающее туда их все золото.

Они не получили ничего. Мы с Дэниелом все им испортили.

И они бросились на меня, решив, как я понял, меня прикончить. Как очевидца и свидетеля. Даже, может взбешенные потерей многомиллионной золотой добычи.

Их было восемь. Восемь аквалангистов в черных и синих гидрокостюмах. Восемь здоровенных мужиков, вооруженных подводными длинными широкими ножами и подводными гарпунами на акул.

Я, освещая себе дорогу фонариком Дэниела, рванулся вверх. Мне необходимо было выйти с этой глубины. Иначе конец, пока еще была смесь в акваланге. А, они рванули все на меня. Все сколько их было.

Вооруженных до зубов подводным оружием подводных охотников. Охотников за мной. Как единственным свидетелем, оставшимся в живых пока еще здесь на этом глубоком островном плато.

Они, освещая меня сконцентрированным светом своих фонариков, падали сверху на меня. А, я подымался вверх. И они бы нагнали сейчас меня. Но, сверху на них упала большая манта.

Откуда она взялась здесь в этот момент, я не знаю. На мое спасение она вклинилась между мной и ими. Толи это была случайность, толи Божья помощь. Но, манта закрыла меня перед ними, как мой Ангел Хранитель, своим огромным крылатым рогача телом.

Манта появилась, где-то наверху из почти, полной темноты. И решила сделать полукруг через спину в свободном парении над океанской бездной. И она попала как раз между нами. И рассеяла преследователей по сторонам. И пока, они снова, собрались вместе, и продолжили мое преследование. Я уже, порядком на скорости гребя, что есть силы ногами и ластами, оторвался далеко от них. Плывя вдоль обрыва пропасти. И бокового сильного течения. Стараясь скрыться как можно скорее среди веток кораллов и водорослей. Манта была моим случайным спасителем. Этот огромный черный с белым животом рогатый скат. Одинокий и быстрый в этой толще океанской воды. Он, было, чуть не налетел на первых, идущих с гарпуном на меня. Чуть было не долбанул пловцов аквалангистов своим пятьсот килограммовым рыбьим телом.

А я, пытаясь использовать в свою пользу все неровности обрыва. И стараясь сдерживать свое дыхание, которое выдавало меня облаком из пузырей отработанного гелия, торопясь уходил от преследователей.

* * *

Меня постоянно подводным течением отрывало от скальной стены. Кислородная с гелием смесь была уже на исходе. Надо было менять баллоны. Иначе каюк. Было одиннадцать. И я, уже чувствовал ее недостаток. И начал, как можно реже дышать, и задерживать дыхание. Я посмотрел на наручные подводные часы. Время все уже, давно вышло. Но, в баллонах была еще, что-то оставалось, чем я еще мог дышать. Я еще умудрялся как-то, и чем-то дышать. Но, я понимал прекрасно, что это последние мои глотки жизни. И, если я не заменю баллоны акваланга, то мне конец. Конец мне, конец моей Джейн. Моей красавице Джейн. Эти ублюдки Джексона и ее убьют. И я, не смогу ее спасти. Дэниела я уже потерял, но Джейн я им так, просто не отдам.

— «Твари!» — клял себя за потерю Дэниела я — «Джейн, моя девочка! Моя крошка Джейн! Я тебя им не отдам!».

Я твердил, уходя от преследования.

Преследователи были, правда, далековато теперь, но они шли у меня на хвосте уверенно. И преследовали, по-прежнему меня.

Нужно было добраться до оставленных восемнадцатилитровых спасительных баллонов со смесью у веревочных из нейлона проводных кабелей, спущенного эхолота и сонара от видеоаппаратуры с нашей яхты. Но, я был в другой стороне от проложенного нами с Дэниелом уже проторенного маршрута. Я шел по краю пропасти. И обходил наше обширное песчаное поле по полукругу края самого отвесного бездонного обрыва.

Отвесная скальная заросшая кораллами и водорослями стена помогала мне. Я шел практически на ощупь, ничего не видя впереди себя, лишь касаясь ее руками, и цепляясь своими за ее край и кораллы пальцами. Стараясь держать одну глубину по самому ее краю. Край обрыва периодически высвечивался светом фонариков тех кто, светил мне в спину и гнался за мной.

Я вынырнул из обрыва, возле вертикальной стены первого яруса, точнее края ее оканчивающегося в месте второго обрыва в океанскую бездну, заросшую кораллами горгонариями и водорослями. Здесь оказалось много морских ежей, как и на верхнем ярусе и морских звезд, губок и голотурий. Чего не было, там на самом песчаном плато и в его округе.

Я, буквально ползя по ним животом. И прячась в тени черной каменной скальной стены. Пошел вдоль ее к нашим оставленным акваланга со смесью заправленным страховочным баллонам.

Здесь не был никто. Но, дорога была одна вдоль этой стены к пролому. И тому фалу кабелю от нашего поискового глубоководного прибора и видеокамеры. Там, еще лежала, почти незаметной в воде, на длинной нейлоновой веревке бортовой малой лебедки, спущенной с борта яхты Дэниелом мелкоячеистая сеть под черные самолетные ящики. И мне казалось, те преследователи аквалангисты потеряли меня. И мне надо было спешить, пока меня опять не обнаружили.

Я сейчас уже думал о своем чудесном спасении.

— «Если я погибну, то погибнет и моя любимая Джейн!» — лихорадочно стучало с кровью в моем мозгу.

Этот страх за любимую гнал меня, вдоль каменной вертикальной скальной заросшей кораллами горгонариями. И водорослями стены первого яруса в сторону скального узкого пролома.

— «Они и до нее доберутся. Эти ублюдки этого ублюдка Джексона!» — не переставал думать сейчас я.

Я сейчас зациклился только на этом. И уже не думал о погибшем Дэниеле, а только о себе и моей красавице Джейн. И вскоре я, бросив на дно горящий фонарик, сбросил баллоны за своей спиной. По-быстрому, выкачав своим дыханием всю кислородно-гелиевую смесь до нуля. Я, освободившись от пустого груза, продолжил на одном своем дыхание, уже не дыша свой путь до других новых заряженных баллонов. Они были уже недалеко, и это было моим спасением.

Уже было практически темно. Я буквально летел в воде, вдоль этой каменной скальной стены. Глядя только в темноту воды, давящей на меня и слушая свое гнетущее уже сдавленное редкое и тяжелое дыхание. Цепляясь исцарапанными о кораллы пальцами. И руками за камни, почти на ощупь, разгоняя в стороны в испуге мелких каких-то красных рачков, толи, креветок. И достиг, уже пролома, и тех оставленных нами баллонов.

Я доплыл до якорной одной цепи. И вонзенного в белый коралловый песок глубоко якоря нашей яхты. Здесь же лежала, по-прежнему и наша спущенная, почти незаметная воде на длинной прочной веревке с борта Арабеллы Дэниелом сеть.

Я быстро отвязал заполненные до отказа свежей смесью новые баллоны литров на восемнадцать от проводного нашего веревочного фала кабеля, спущенного с кормы нашей яхты. И надев один за спину. Второй прихватив руки с собой. Бросился, дальше удирать и уводить преследователей от черных ящиков, оставленных нами, среди обломков самолета. Мелькая фонариком между скалами и кораллами. Я надеялся, что они их не нашли. И им не до них было дело. Мне надо было еще подальше увести врагов от моей любимой Джейн. Там, на яхте вверху, которая, вероятно, даже не подозревала, что твориться сейчас здесь под водой. Я уводил врагов от Арабеллы.

Теперь у меня были шансы не захлебнуться в воде и не сдохнуть от смертельного удушья. У меня был запас кислородно-гелиевой смеси на тридцать минут. Если дышать реже, то можно было продлить свою жизнь здесь в этой океанской воде и в темноте.

Я не знаю, сколько уже было время. Было темно, но темнота меня и спасала. Я задерживал свое дыхание, вынимая мундштук изо рта и таким образом эекономил смесь, растягивая время своей под водой жизни. Я не знал, сколько будет длиться погоня. Но, надо было выжить самому и спасти теперь мою Джейн.

Я бросился, все так же, вдоль скальной стены, продолжающейся за проломом. Затаскивая за собой еще один закачанный до отказа кислородно-гелиевой смесью восемнадцатилитровый акваланга баллон. И повел тех, кто шел неотрывно за мной дальше.

Они поняли, что я поменял баллоны и ускорили свое преследование.

Их тактика была проста. Загнать меня, где-нибудь в темный угол. И прикончить.

Они буквально прошли возле того места, где лежала та на нейлоновой веревке сеть и спущенный с борта яхты над нами веревочный на лебедке проводной фал гидрофона эхолота и сонара. Прошли, освещая все вокруг фонариками. И бросились дальше за мной, поняв, что я обзавелся запасными со свежей смесью баллонами.

Один из них выстрелил из подводного гарпуна, но промазал. Стремительно нарастающая в воде ночная темнота. И сильно было далеко до меня. И кроме, того ему помешал каменный обросший кораллами столб, торчащий из белого кораллового песка и ила. Длинный, как тонкая игла, тот столб. Встал на пути стреляющего. И острый гарпун воткнулся в кораллы. И застрял там, войдя, почти до половины.

Я, снова был над сплошным белым песком и как на ладони. Над совершенно пустым местом, где только вода да песок и ничего больше.

Я, выключил фонарик. И, почти в полной уже темноте, лихорадочно начал обшаривать саму каменную стену на предмет укрытия. И мне повезло.

Повезло во второй раз. Я увидел узкую пещеру в скале. Место, которое никто и никогда не видел и о нем не знал. Узкий грот неизвестной глубины, но в который можно было бы мне пролезть. И даже с баллонами. Стараясь не пускать отработанных пузырей, пока те враги были еще далеко. И меня не очень хорошо различали на расстоянии в синеющей мутноватой воде, я туда нырнул. Это действительно было местом моего спасения. Глубокий каменный грот внутри скальной стены верхнего яруса плато. На сто метровой, буквально глубине. И в полной темноте. Но, я шмыгнул туда, спасая себя на ощупь. И затаился в его глубине, не очень далеко от самого входа. Буквально, нырнул в тот подводный глубокий, как оказалось грот. На ощупь, животом скользя и свинцовым противовесом поясом по его каменному скользкому от водорослей полу. Совершенно, даже не задумываясь, что там, мог кто-то жить. Мне было не до этого.

Главное спасти сейчас свою жизнь.

Я был уверен, меня было здесь не видно. И что, самое обидное, у меня не было оружия. Вообще никакого. Кроме фонарика. У Дэниела был нож, но он утонул вместе с ним в том обломке носовом самолета. И я, думал сейчас только о спасении самого себя. И о спасении мой красавицы Джейн. Там на яхте. И надо было спасать черные ящики с самолета. Они лежали там у того второго куска самолета. У хвоста, прямо под, почти, на дне лежащими его хвостовыми рулевыми лопастями.

* * *

Я затаился в темноте этого грота. И затаил дыхание, стараясь не пускать отработанную воздушную смесь в воду через фильтры шлангов акваланга.

Я, буквально залег на его каменное дно в полной черной темноте. Я, даже не знал, какая у него глубина. И что там дальше в его глубине. Я соскользнул за какое-то выступающее полу укрытие на самом каменном полу. Наверное, это был какой-то бугор или камень, или, может, что-то похожее на некую каменную ступень. Но, за ней было углубление. И оно меня практически всего скрыло от тех, кто был снаружи. Я опустился быстро за эту преграду в той полной темноте. И прижался, опустив, даже голову на каменное его дно. Боком, и замер на одном месте. И стал смотреть одним глазом через стекло маски в темнеющую все сильней впереди на входе сюда синеву воды. Там, где был вход в эту маленькую океанскую малозаметную пещеру. Туда, откуда я сам, только, что вломился в саму утробу мрачного черного грота.

Они появились, и один из них остановился у входа в этот каменный узкий маленький подводный грот. Он заметил его в черной отвесной скале. В почти уже полной вечерней темноте, засыпающего в предстоящую надвигающуюся ночь океана. Заросшего всего горгонариевыми красными кораллами и водорослями в вертикальной ступени стены.

Тот, который остановился, посветил фонариком в глубину моего, теперь спасительного грота. Луч от подводного фонарика высветил узкие и низкие стены моей спасительной подводной обители. Скользнул на каменный пол. И на мой внешний каменный барьер. За которым, я в странном углублении. И лежал, прижавшись к скользким в водорослях камням. Я затаил дыхание, чтобы не выпустить отработанную смесь через фильтры акваланга. И таким образом не выдать себя. Я понимал как никто другой, что если они меня здесь обнаружат мне конец.

Тот, который светил фонариком в глубину грота, повисев, какое-то время в воде перед входом в грот, подплыл ближе к нему. И решил заглянуть внутрь, но покрутив головой. И ослепляя меня светом фонарика, как, ни странно, ничего здесь, похоже, не увидел. Возможно, уже сама надвигающаяся ночная в океане темнота подгоняла его самого. И он, быстро осмотрев с прохода узкий мой, теперь спасительный пещерный грот, быстро и скоротечно свернул свою деятельность. И не полез внутрь пещеры. Может, даже побоялся лезть в черноту и неизвестно куда. Тем более под водой. Боясь, даже, может, застрять и погибнуть тут. Он видно, было отдавал себе оценку, и оценку своим действиям. И вообще по всему было видно, что эти ребята были действительно профессионалы. И они догнали бы меня, если бы не опустившаяся в глубины океана с поверхности ночь. Это она им помешала доделать задуманное. И спасла меня от смерти. Эта полная уже темнота. Уже ни черта без фонарика не было видно. И я, осторожно на ощупь, полез к выходу из этого жуткого моего заросшего кораллами и водорослями спасительного узкого грота.

Мне еще повезло в том, что вода была здесь внизу на этом втором плато, не такая холодная, как обычно бывает на такой глубине, или как говорила Джейн в том меж островов ущелье. А то, бы я, наверное, околел бы лежа здесь на камнях без движения. Я высунулся из этой маленькой пещеры. И, осторожно, и не торопясь, буквально, чуть ли не ползком, осторожно гребя ластами. И по, чуть, чуть, стравливая, через шланги и фильтры отработанную кислородно-гелиевую смесь из своих баллонов, опустился на самое песчаное дно второго плато у стены. И поплыл обратно к свисающим проводным веревочным фалам от эхолота и сонара. И там, где должна лежать нейлоновая сама сеть. Спущенная на веревке, и лебедке с яхты.

Я подплыл к опущенной якорной цепи, и самому якорю нашей Арабеллы, который врезался глубоко в белый вязкий песок. И удерживал яхту на месте. Где-то, невдалеке должен был быть еще один на такой же длинной цепи. Но, я, теперь плыл в слепую и на ощупь.

Здесь же я нашел в темноте и тот проводной от подводной аппаратуры фал. Да, и сама сеть была на привязи и на месте. Было, честно говоря, ни черта не видно. Но, я на ощупь и по памяти, ориентируясь по той же стене, пришел обратно.

Я уже не видел, сколько на ручных подводных моих часах времени. Я был без фонарика. Да, и включать я его бы не стал, если бы он у меня был. Рискованно. Вдруг меня еще, где-нибудь караулили. Даже, здесь у якорных цепей и веревочных глубоководных проводов от глубоководного гидрофона сонара и эхолота.

Я вцепился руками обеими в этот проводной веревочный фал, рядом с сетью и опущенной вместе с ней с яхты веревкой. И полез вверх, медленно стравливая через фильтры отработанную смесь. Выравнивая давление в своей крови от, более, чем, стометровой глубины.

Да, если бы не эта кислородно-гелиевая смесь, положение мое было бы куда хуже. Если бы был просто кислород. При таком всплытии с трехсотметровой глубины, там над той трехкилометровой пропастью, мне бы пришел каюк. Все-таки, гелий легче функционирует с кровью на глубине, чем сам кислород. Даже, сейчас при всплытии. Я быстрее выхожу с глубины к поверхности, задерживая свое дыхание на выдохе.

В окружении потревоженных моим появлением вокруг меня каких-то мелких рыбешек, я медленно шел вверх, выдыхая отработанную свою кислородно-гелиевую смесь.

И вот, я уже высунул голову из-под воды у самого днища Арабеллы.

Я осторожно, вскарабкался на корму, по этому, веревочному подводному опускаемому кабелю, потом по лестнице, спущенной за борт яхты. И, пригибаясь, сняв тихо ласты, пошел, голыми босыми ногами. Не снимая баллоны в сторону носового с водолазным оборудованием трюма. Обходя тихо трюм с внутренней закрытой задвижными деревянными дверями лестницей в коридор и каютами.

Я боялся за мою Джейн. Я не знал, что сейчас на самой яхте происходит, хотя и было тихо. Только шумели волны, приглушая мое тихое передвижение вдоль бортовых лееров ограждения по краю борта яхты.

Я как тать пробирался на ощупь вдоль левого борта нашей яхты. Мимо темных оконных иллюминаторов верхней длинной с мачтой и парусами надстройки. В полной темноте. На яхте не было света. Джейн не включила ни какого освещения. Я даже, не знал, сколько теперь времени, но чувствовал, что уже наступала ночь. Было темно. И нельзя было, даже посмотреть на подводные часы на руке. И я, в полной темноте, налетев на лежащую, на носу нашу моторную без надобности лодку. Приоткрыл люк водолазного нашего с Дэниелом трюма. И спустился вниз, также медленно и тихо. И осторожно, стал снимать баллоны, и акваланг возле компрессора. В полной также, темноте и на ощупь очень тихо. Я боялся разбудить мою красавицу Джейн.

Я уже снял полупустые акваланга свои баллоны. И расстегнул от воротника до пояса свой на груди синий с черными полосами гидрокостюм, как вспыхнул свет. Я от испуга чуть не упал. И шарахнулся, прямо на стоящие у стены борта под верхней палубой незаряженные другие, в ряд поставленные для акваланга баллоны. Я прижался к корабельной голой гладкой стене с большими вытаращенными своими напуганными глазами на спустившуюся ко мне мою Джейн.

Она стояла, спустившись сюда в водолазный технический трюм яхты. И смотрела на меня своими черными, такими же напуганными в состоянии истерического шока глазами.

Я, аж, присел на баллоны и в груди у меня как будто все оборвалось. У меня застучало от волнения и боли сердце. И я опустил вниз глаза. И сидел, молча, на баллонах, не глядя на мою Джейн. Я не знал, что сейчас будет и я не знал, что сейчас делать.

Джейн была в белой длинной своей той опять рубашке, как тогда, когда вышла ко мне больная в момент нашего скоротечного бегства из того кораллового атолла, и в полосатых узких от купальника плавках. Сверкая голыми, почти черными от загара девичьими прелестными своими босыми ножками. Она спустилась сюда и стояла, смотря на меня не отрывая напуганного взгляда.

Она ждала нас. Нас с Дэниелом до последнего не смыкая глаз. Ждала после того как мы ее бросили, так подло на этой яхте. Бросили по желанию самого, теперь мертвого ее родного брата Дэни.

— Сколько времени, ты знаешь? Час ночи, и где, Дэни? — только тихо и еле слышно, чуть ли не шепотом, спросила моя Джейн.

— Час ночи! — я произнес, сдавленно и испуганно вытаращив свои синие глаза на мою Джейн, и обомлел.

— «Я там пробыл с семи часов до часа ночи!» — я сам с собой не смог это даже согласовать, что и как?

Я не произнося ни слова, потому, что не мог сейчас ничего объяснить и вообще сказать, только, покачал растрепанной от гидрокостюма и маски русой головой. Виновато, как маленький ребенок, прося прощения. Как-то все само так произошло от испуга, наверное, и растерянности. И все же, через силу, поднял на нее свои виноватые и испуганные в шоке глаза. Как виноватый нашкодивший мальчишка. Именно, как глупый напакастивший подло из-под тишка мальчишка, так я ощущал тогда себя.

— Ты убил его — произнесла она, дрожащим от ужаса голосом — Ты убил Дэни! — закричала моя Джейн. И выскочила по лестнице наружу вверх на палубу.

Эти слова ее для меня были как смертельный приговор. Словно, ножом резанули по моему мужскому сердцу.

Я бросился за Джейн. Прямо не снимая гидрокостюм. Я побежал, выскочив из носового с подводным оборудованием трюма за любимой. По остывшей уже от холодной тропической ночи палубе. Она бежала впереди меня и рыдала навзрыд.

— Джейн! — кричал я ей, уже ни боясь ничего и забыв про любую опасность — Джейн, любовь моя!

И мне было уже все равно теперь, после смерти Дэниела. Первый раз все равно. Я бежал, только за моей Джейн. Следом за ней, мелькающей невысоким темным силуэтом в ночи на палубе нашей Арабеллы.

Джейн бежала от меня как от огня. Словно, перепуганная мною. Тем, что только, что от меня узнала. Она, проскочив мимо палубной иллюминаторной длинной надстройки, заскочила в распахнутые узкие деревянные двери трюмного к каютам коридора. Буквально семеня своими маленькими босоногими девичьими моей любовницы ступнями, по почти, вертикальной туда лестнице. И заскочила в свою каюту. Захлопнув из красного дерева дверь.

Она закрылась там. За дверями раздался женский дикий непрекращающийся в неистовом страдальческом отчаяние плач. Скорбный, горький и надсадный плач сестры, только, что потерявшей родного брата.

 

Моя милая Джейн

Я подскочил к двери. И стал стучаться как ненормальный в ее каюту. Я лупил сжатыми своими обеих рук кулаками по двери, готовый ее сломать. Только бы Джейн открыла ее мне.

— Джейн! — кричал, как ненормальный я — Любовь моя! Открой мне дверь, прошу тебя! Открой, миленькая моя! — я дергал за ручку двери. И рвал ее в сторону и на себя.

— Уйди! — кричала она мне из-за той двери — Уйди проклятый! Ты убил моего брата Дэни! Я ненавижу тебя! — она кричала в ответ верезжащим от боли срывающимся до хрипоты голосом.

Я вырвал дверь из замка. И отбросил ее в сторону. И увидел Джейн,

сидящую на своей постели. Джейн сидела, скрестив на свои красивые черненькие от загара в коленях полненькие бедрами и красивые ляжками девичьи ножки. В той длинной белой полураспахнутой широкорукавой рубашке. Из которой виднелись ее выпирающие полненькие трепетные. Дрожащие от рыдания женские груди. Она сидела так, сверкая, из-под той рубашки между скрещенных красивых своих полненьких ножек, узким своими полосатыми плавками, на своем девичьем лобке. И держала в руках подушку. Она плакала в нее. И ей вытирала слезы.

Джейн, вытаращив напуганные и заплаканные глаза, соскочила на ноги, на постели. Забилась в угол каютной переборки и корабельной стены. У которой стояла ее постель. Выхватив, вдруг неожиданно, оказавшийся у нее в руках пистолет. Это оружие было из арсенала Дэниела. Из той крайней у самого туалета и душа каюты. Где было полно оружия.

Джейн его достала видимо, когда потеряла нас. И не дождалась совсем уже нас с Дэниелом к ночи. От собственного страха и переживания. Она должна была защитить себя, если, что. И саму яхту. И вот, в руке ее был пистолет.

Я стоял в дверном проеме у сломанной, напрочь, мною в отчаянии от всего пережитого. И от проклятий моей любимой Джейн каютной двери. Ее девичьей каюты. И любимая девочка моя Джейн, с перепуганными и в горьких слезах черными убийственной красоты глазами. Целилась в меня из Беретты. Пистолета из оружейки нашей яхты Арабеллы.

Я подумал, не знаю, почему сейчас, как-то, произвольно — «Сейчас маленьким своим пальчиком нажмет на курок и все… И нет вас матрос Советско-Российского флота, Владимир Ивашов. Моя красавица Джейн. Моя голубка, любимая» — подумал я с дурру. И, даже, напугался — «Неужели, так все, вот и закончится».

— Любовь моя! — я в отчаянии смотрел на нее. И замолил ее о прощении — Прости меня, Джейн!

Я упал на колени. И пополз на них к ее постели. И к ней стоящей в углу каюты.

Выглядело это, конечно дико и жалко. Но, я любил ее. Любил безумно как дурак. И судите сами, но сделал так вот. И никак иначе. Я готов был умереть от руки любимой. Так же как, и готов был, принять ее прощение.

— Не подходи! — она, кричала мне в отчаянии, тоже вся заплаканная, целилась в меня. И ее руки тряслись. Она могла выстрелить, но, не стреляла.

— «Почему?!» — думал тогда я. Все очень просто, Джейн любила меня как никого другого. И как бы, не винила за гибель брата, даже не зная, что там внизу под водой произошло. Она не могла нажать на курок пистолета.

— Я — произнес тихо, помню я ей, сам обливаясь слезами — Я не смог его уберечь. Милая моя. Не смог. Как бы, не старался, не смог. Прости, любимая. Если, сможешь.

Я встал. И повернулся к двери, ожидая выстрела в спину, потому как Джейн не могла выстрелить, смотря мне в мои в слезах, такие же убитые сожалением и горем синие с зеленью чарующие любовью и преданностью глаза. Глаза своего любимого. Влюбленного в нее до безумия тридцатилетнего русского моряка. Моряка полюбившего молодую лет двадцати девяти безумной красоты американку.

Я пошел медленно до выхода из каюты. И встал в проходе у сломанной двери каюты Джейн. Я ждал выстрела.

Выстрела так и не последовало. И не последовало, вообще ничего. Я просто, вышел в коридор между нашими каютами. И пошел наверх на палубу Арабеллы, проклиная все на свете. И себя, в том числе за все, что случилось. И в первую очередь за то, что тогда не сказал ничего Джейн про наше последнее роковое с Дэниелом погружение.

Стояла темная ветреная ночь. Лишь, Луна смотрела на бурлящую гладь Тихого океана. Там, вдали за этими всеми островами.

Я оперся о поручни лееров ограждения борта Арабеллы. И смотрел вдаль, туда за горизонт, где виднелась полоска еще солнечного света.

Ночная полоска света, на горизонте. И второй час ночи.

Я провел взглядом заплаканных глаз от носа до кормы нашей большой одномачтовой посреди, теперь ночной черной за большим скалистым островом внешней океанской бухты.

Стояла гробовая тишина. И только волны бились о борт Арабеллы. И ветер качал ее из металлизированного нейлона на стальных крепежах канаты и свернутую в упакованный брезент парусную оснастку. И весь такелаж нашего стоящего в этой ночи парусного круизного быстроходного судна.

На носу так и лежала оставленная Дэниелом наша резиновая без мотора лодка. Этот надувной моторный скутер, теперь мешался и мозолил глаза.

— Надо ее убрать» — как-то сработало невзначай у меня в убитой горем растрепанной после гидрокостюма акваланга русой голове — «Убрать назад в трюм. Ни к чему уже она там».

Я посмотрел на спущенные с сетью с лебедки нейлоновые веревки, прямо в воду. Туда на то второе каменистое с песком дно второго плато. И на якорную цепь с этого левого борта. Развернутого теперь борта к самому океану. Цепь была натянута и вторая была по всему, видно, тоже от врезавшихся в песок, там, на дне у самого узкого каменного пролома на втором ярусе под стеной ступенью первого плато якоря.

Я навалился руками на эти бортовые леера. И стал смотреть, теперь в спящую ночную воду. Почти, как тогда, в той песчаной лагуне того атолла. Первой проведенной в одиночестве, вот так, почти ночи. На этой яхте. После своего чудесного спасения.

Я вспомнил мою Джейн, плескающуюся в волнах той лагуны. Прямо, вот так как бы, даже и сейчас возле борта нашей яхты. И Дэниела рядом с ней. Я вспомнил их, чуть ли не детский, радостный крик. И плеск воды, и их друг с другом игру. И как моя Джейн, поднялась специально назад на борт яхты, соблазняя меня своим девичьим безупречным не высоким, но очень красивым как уголь, почти черным в темноте ночи от загара в ручейках текучей по нему воды в лучах желтой Луны, и ярких звезд полуголым телом. Вспомнил лужицу той воды. У ее красивых голых стройных девичьих ножек. Которая сбегала от узких ее шелковых с высокими вырезами на загорелых до черноты ляжек. Подтянувших туго девичий Джейн волосатый с промежностью лобок плавок. И стянувших тугим тонким пояском ее те шикарные девичьи круглые бедра ног. Мокрых от воды. И ее слипшиеся мокрые разбросанные по плечам длинные черные как смоль вьющиеся мокрые как змеи волосы. Прилипшие к девичьей спине. И трепыхающейся в мою сторону, неровно дышащей ее девичьей полной груди. С торчащими сквозь белый мокрый треугольными лепестками белый из шелка лифчик купальника черными сосками. Прямо в мою сторону. И того ее купальника, те тоненькие лямочки перетягивающие ее узкую девичью туго спину. Узкую и гибкую как у восточной танцовщицы спину.

Выгнувшуюся, как у заигрывающей со мной дикой черной кошки. Выставив вперед овалом голый живот с круглым пупком в мою сторону, над тугим пояском тех белых узких донельзя купальника плавок. Она, запрокинув за голову одну черную, как и тело от загара девичью руку, держалась маленькими красивыми пальчиками другой за поручни ограждения борта. И именно, вот здесь, у висячего на нем своего длинного махрового белого халата. Почти, совершенно нагая, как морская русалка, или морская нимфа. Вышедшая ко мне из океанской глубины. И стоящая передо мной. Тогда не знавшем еще, такой вот женской любви и ласки, какой она одарила меня потом. Она любила меня безумно. Вот и потому и не выстрелила мне, даже в спину.

— Моя Джейн! Моя крошка, Джейн! — твердил про себя вслух, стоя сейчас у леерных перил ограждения борта — Как я виноват перед тобой! Как мне теперь перед тобой, оправдаться. За свою вину. Девочка моя! Почему ты не выстрелила?! Почему?! — я шептал, глотая боль и досаду. И видел ее перед собой, как тогда, здесь же рядом.

Как она, тогда смотрела на меня своими черными, как та темная перед штормом ночь глазами. Буквально, съедала меня заживо и безжалостно. Не отводя влюбленных глаз. Не стыдясь своего поднявшегося на борт яхты родного брата. Дэниел видел это все и все понимал. И не препятствовал нашим отношениям Дэни.

— Прости меня, Дэни! Прости! — произносил я тихо, почти шепотом. И про себя. Глядя в ночную темную, бьющуюся о борт Арабеллы воду — Прости меня ради любви к твоей сестре! Дэни, братишка!

Я, снова заплакал, как ребенок навзрыд. И, опустил голову на руки, повиснув на леерных бортовых перилах ограждения нашей яхты.

Я чудом уцелел и спасся в той бездне и от преследования, а Дэниел погиб. Погиб в самолете своего отца. Погиб жуткой смертью. И надо было доделать, то, что мы с ним вместе не доделали.

Эти черные бортовые самолетные самописцы борта 556, остались там внизу у хвоста разбившегося самолета. Мы успели их извлечь до самой трагедии с Дэниелом. И я обязан был их доставить на борт нашей яхты Арабеллы. Это, теперь было моим долгом во имя его памяти. И святой, теперь обязанностью сделать это, не смотря ни на что. И чего бы мне это ни стоило.

Сзади на мои плечи опустились девичьи моей Джейн руки. И обхватили меня за шею. Джейн прислонилась всем телом к моей мужской спине тридцатилетнего мужчины, плачущего как ребенок по своему погибшему под водой лучшему другу. Она положила на мою спину свою растрепанную. И не прибранную ни в пучок, ни в хвостик черноволосую девичью миленькую в горючих слезах голову. Моя ненаглядная любовница Джейн прижалась крепко к моему дрожащему в рыданиях телу. И мы плакали оба, закрыв свои глаза. И не могли успокоиться. Позабыв про все на свете. И, даже про ожидаемую впереди нас двоих опасность.

— Я ждала вас — она сквозь слезы пролепетала еле слышно — Ждала до самой темноты. Что ж вы так долго, Володя?

— Любимая моя девочка — произнес я — Дэниел погиб в самолете. Я не смог ему помочь.

— Я порезала руку ножом на кухне — в ответ произнесла моя Джейн — Очень было больно. Но, ничего, я своей той мазью помазала, и все прошло — Джейн, словно не слышала меня и говорила о своем.

— Ты слышишь меня, моя девочка? — произнес я, понимая ее шоковое состояние. Я делал все, чтобы помочь ему, но не смог спасти твоего брата Джейн.

— Ничего все пройдет. Я помазала мазью. И все пройдет — произнесла как-то, тихо она. Сама про себя — Все заживет, мой Володя, миленький мой — она провела правой рукой по моему лицу, и снова произнесла — Такой же, как и тогда, не бритый, и колючий.

— Джейн! — уже громко произнес и нервно я — Милая моя, да, слышишь ли ты меня!

Уже подозревая ее в том, не сошла ли моя любовь с ума от такого удара.

— Ты должен мне рассказать, как было, Володя — сказала вдруг, прейдя в себя, мне Джейн. Отпустив свои руки с моей шеи. И отойдя от меня в

полной темноте на палубе — Расскажи, что случилось.

Она пошла на ощупь назад в трюм. В каюты и у лестницы вниз, произнесла, остановившись — Я должна все знать.

* * *

Я рассказал Джейн все. Все как было. Весь тот ужас, что я пережил там, под водой. И про гибель Дэниела.

Я не хотел всего рассказывать, но Джейн настояла, не смотря на весь тот ужас, который ей пришлось услышать. Она сказала, что простит меня, только тогда, когда узнает всю из моих уст правду о Дэни. Какой бы она не оказалась ужасной.

Джейн слушала, молча в главной каюте яхты. Она уже не плакала и не рыдала. Совершенно, хладнокровно и без эмоций. Она напилась крепкого дорогого своего французского вина. И пребывала в прострации и шоке, думая, что так ей будет легче. Смотря на меня, рассказывающего ей о том, кошмаре какой мне пришлось пережить до наступления ночи. Там на дне того морского островного плато.

Широко открыв не моргающие, черные свои она цыганские, как сама ночь девичьи в слезах глаза, осуждающе смотрела, не отрываясь на меня. Моя красавица Джейн. Ловя каждое мое слово. Стараясь все уловить в том моем рассказе. Где, правда, а где ложь. Она не доверяла, снова мне. То наше начало построенное на недоверии, вылилось вот сейчас при гибели Дэниела. Ее безумная ко мне любовь нарушила это недоверие. И вот, я получил то, что было тогда, только еще страшнее. Это, снова вспыхнувшее недоверие вернулось назад, разрушая окончательно, нашу безумную двух влюбленных друг в друга любовь. Тот ее страх еще вначале нашего знакомства ко мне, когда я появился на яхте передо мной, вылился в новом виде. В виде презрения в Джейн красивых цыганских черных глазах, моей ненаглядной любовницы.

Джейн не доверяла мне. Считая, теперь меня, наверное, подлецом, трусом, погубившим ее братишку Дэни. В Джейн пьяных глазах была озлобленность и презрение, перемешанные с неудержимой ко мне любовью. Именно, любовь ее ко мне не давала моей любовнице Джейн Морган, сломать окончательно все наши отношения. Именно, любовь.

Я, было, хотел, снова броситься ей в ноги. Целуя каждый пальчик ее тех красивых черненьких ног. Молить мою красавицу о прощении. Но, это не был выход из сложившегося несчастья. Я бы выглядел, тогда действительно настоящим трусом. И полноценным виновником случившейся трагедии. А, не сложившаяся такая вот, нелепая, не в мою пользу, трагическая ситуация.

Выплакавшись на палубе мне в спину, она, тогда я уже панически думал, попрощалась со мной. И со всем нашим недавним любовным прошлым. И слушала меня с презрительным взором в тех ее черных убийственных девичьих и уже изрядно пьяных глазах.

Джейн была сильная женщина, но и слабая, именно как женщина. И нуждающаяся в помощи и защите. И я был для нее, теперь всем. Но, смерть Дэниела пошатнула крепко наши, тогда отношения. И я, не знал, как исправить ситуацию. И хоть, как-то спасти нашу любовь.

Я нес свою повинную, перед ней. Перед, моей судьей, решающую, теперь мою дальнейшую судьбу. И, рассчитывающему, хоть на какую-то, милость от своей любимой.

Я выложил все в мельчайших подробностях о тех кошмарный событиях там, на той глубине и о смерти ее брата, и моего лучшего друга Дэниела. Ожидая ее судебного, словно решения, жить мне теперь или умереть.

Знаете, я был уже готов, теперь на все. Даже, если бы моя Джейн приговорила бы меня на смерть. Я бы пошел на смерть. Я был готов на все ради ее. И нашей теперь любви. Я готов был сделать то, ради чего приплыл сюда мой друг Дэни. Ради его погибшего, теперь отца, которого я, даже не видел на фотографии, а только в рубке борта 556. В истлевшей от морской воды одежде один скелет. Даже, ради него. И в первую очередь ради моей крошки Джейн. Я дал клятву, что доведу, теперь дело это до финального конца. Дело этого проклятого золота. И все получат по заслугам. И дядя Джейн, и погибшего Дэниела Джонни Маквэлл. И этот пресловутый мистер Джексон.

Я дал клятву себе как русский моряк, что доведу дело до конца, и они получат свое, еще и лично от меня.

* * *

Джейн была пьяной. Я никогда ее такой еще не видел. И она, пытаясь встать с кожаного дивана в главной каюте нашей яхты. Чуть, не упала на пол. Я подхватил ее за правую поднятую вверх руку у стоящего, тут же банкетного столика и кожаного кресла. Но, она выдернула ее резко. И посмотрела на меня презрительно, и зло. И промолчала. Ничего мне не ответив. Даже, заплетающимся языком. Она пошла, качаясь из стороны в сторону в свою каюту.

Я пошел за ней следом, чтобы если, что подхватить ее при очередном падении. Но, она дошла до своей постели. И, снова, плача, упала на подушки лицом. И, по-видимому, в хорошем подпитие отключилась.

Мне так показалось, по крайней мере. Но, она не спала, она, просто лежала, убитая горем. И вдрызг пьяная на своей в каюте той постели. Она чувствовала меня, стоящего в дверях за ее спиной и молчала.

Я боялся, что нашей любви пришел конец.

Я стоял и смотрел на ее кругленькую попку в узких с большими вырезами полосатых плавках. Натянутых туго, на Джейн, почти от загара черных ляжках и бедрах ее красивых ног. Стянутых тугим пояском. Лежащую ягодицами вверх. И оголенную, из-под, заброшенной подолом вверх рубашки. При падении на постель длинной белой распахнутой на полненькой искусанной моими зубами девичьей груди.

Я смотрел на ее кругленькие загоревшие женские аккуратненькие до самых маленьких ступней Джейн ножки. Лежащие на той в углу каюты девичьей постели на вытяжку. Постели, первой нашей, тогда любви. Любви в коралловой той лагуне песчаного атолла. Посмотрел со скорбью и жалостью на растрепанные и разбросанные Джейн смоляного цвета вьющиеся змеями волосы. Разбросанные, теперь по подушкам и закрывающим ее миленькое личико с полненькими девичьими губками, миленьким носиком. И ее, теперь презирающие меня красивые наполненные любовью, презрением и ненавистью к любимому ее черные, как сама, теперь моя смерть глаза.

Джейн обняла подушки своими в широких рукавах той белой длинной рубахи загорелыми до черноты девичьими руками. Я думал, она крепко спала и ничего уже не слышала.

Я так хотел прижаться к ней сейчас. Хотя бы к ее тем миленьким полным черненьким от загара девичьим молодым двадцати девятилетней латиноамериканки красотки ножкам. Но, не мог. Не мог, из-за вины, которая была на мне. И я был так, или иначе виноват, виноват, в том, что выжил.

— «Милая моя Джейн!» — думал сейчас я — «Только искупление исправит мою вину перед тобой! Только искупление!».

* * *

— Уходи — еле произнесла она моя красавица Джейн, не подымая с подушек своей растрепанной вьющимися локонами, как змеи черными волосами головы — Уходи и не мучай меня. Ты не нужен мне. Уходи, молю тебя проклятый.

Она повернула в мою сторону голову. И посмотрела на меня глазами, вновь полными слез — Я ненавижу тебя. Уходи. Я не хочу тебя видеть.

— Джейн — произнес тихо ей я — Миленькая моя, прости меня. Прости меня за все любимая — только и смог я еще раз произнести, когда она прервала меня.

— Молчи! — громко и резко, произнесла, еле выговаривая Джейн — Может, все и правда, что ты говоришь! А, может, и нет, но, я не виню тебя за смерть Дэниела! — вдруг, неожиданно моя Джейн произнесла — Но, я никогда тебя не прощу за мою к тебе ненормальную привязанность и безумную любовь, которую ты нарушил вместе с Дэни. Обманув меня. И оставив, здесь в неведении и страхе за вас обоих. Не прощу за этот обман и за то, что случилось! Не прощу! Убирайся!

Я, было, чуть не бросился, снова к ней с желанием любить, и молить о пощаде. Но, она протянула пьяную, качающуюся в мою сторону в широком закатившемся рукаве белой рубахе черную девичью от загара правую руку. Ладонью ко мне.

— Не подходи! — произнесла она зло и резко, заплетающимся от перепоя девичьим языком — Не хочу тебя больше видеть! Убирайся! Убийца моей безумной любви! Не будет тебе больше, ни любви, ни моего вечернего черного платья!

И она уснула. Закрыв плывущие уже и сонные свои девичьи черные, как ночь красивые глаза. И уронила свою пьяную пальчиками вниз правую руку с края своей постели.

Она где-то бросила тот пистолет. Наверное, положила в стол прикроватного столика со стоящим на нем с водой графином.

— «Моя красавица Джейн!» — я смотрел на нее, и душа моя болела. Все горело от боли внутри. Билось в этой страшной боли мое сердце.

— «Я безумно тебя люблю. И не оставлю тебя никогда. Я верну тебя себе!» — твердил себе я.

И, повернувшись, пошел, снова наверх на палубу Арабеллы.

Я знал, что надо делать. Я знал, что только так, можно все исправить.

Я в полной темноте, не включая на палубе света, вслепую буквально, убрал наш резиновый скутер назад в носовой с оборудованием трюм. И начал закачку баллонов для акваланга.

У меня вся еще ночь была впереди. На часах было два часа ночи. И, я должен был дотащить, эти чертовы аварийные бортовые самописцы на нашу яхту.

Я знал, это было сложным делом. Очень сложным. Потому, как дело было ночью. И еще под водой. И на приличной глубине. Но, надо было его сделать. И пока, моя милая красавица Джейн спала. И никто еще не напал на нас. Надо было уносить отсюда ноги. Это то, что хотел как раз Дэниел.

Я сейчас думал о том, чтобы те, люди Джексона не напали на нас.

Надо было быстро все сделать.

Я, вообще не понимаю, почему они с этим тянули. Что-то, там решали или получали от самого Джексона, какие-то инструкции по телефону или рации. Не знаю. Но, они не нападали.

Я закачала, по новой, компрессором несколько баллонов, и спустил их с кормы Арабеллы в черноту ночной воды до дна второго плато. Благо наша яхта, стояла недвижимой на двух якорях, плотно вонзившихся в донный вязкий коралловый белый песок.

Я проверил еще раз ту сеть на нейлоновой веревке с левого борта нашей яхты. И малую лебедку, на предмет работы, погудев ей немного вверх и вниз.

— Работает — произнес я сам себе — Годиться.

И стал надевать гидрокостюм. Новый черный его гидрокостюм акваланга. Костюм Дэниела, который он не одел в свое последнее погружение.

Я, тогда еще подумал — «Пусть умру, но в его костюме. В знак прощения моего друга Дэни. Пусть моя любимая Джейн знает, что потеря Дэниела для меня была не меньшей утратой, чем для нее. Если погибну, и она меня таким найдет. Если, вообще найдет».

Конец третьей серии

 

Глубина

— Нет! Не пущу! — вдруг, по-русски, раздалось за моей спиной — Не пущу, тебя, Володенька! — этот истошный крик напугал меня. Я чуть было не выронил маску из рук и ласты. От этого сумасшедшего громкого истошного крика. Я вдруг, забыл даже, зачем оделся в Дэниела прорезиненный подводный костюм. Я резко с перепугу, повернулся. И в этот момент Джейн налетела на меня в полной ночной темноте. Ее невысокая силуэтом в свете горящей Луны и звездах девичья фигура, ударилась прямо в меня. И обхватила меня, повиснув на мне.

— Не пущу, окаянного! — она, прокричала на ломанном русском. И уже как русская, обхватив меня руками за мой мускулистый в черном гидрокостюме моряка торс. Она хорошо уже говорила по-нашему. Ломано, но хорошо. Нахватавшись от меня всяких слов. Но, применяла их правильно.

— Не пущу! — прокричала, снова она — Никуда, не пущу, тебя!

Джейн была, почти полностью раздетой. Почти, совершенно голой. Она сбросила в каюте свою длинную белую рубашку. В одних, только узких сдавивших тугим пояском ее девичьи молодые крутые черные от загара бедра и ляжки полосатых шелковых плавках. Своим овалом девичьего голого с красивым пупком живота. Голой полненькой объемной женской грудью, прижалась ей к моему гидрокостюму. Прямо, торчащими своими черными груди соскам. И, перехватив голыми девичьими руками за мою шею, потянула от бортового ограждения перил. И от скоса обрывающейся в воду кормы Арабеллы.

— Не пущу, Володенька — уже тише, глубоко и часто страстно дыша, прерывисто. Словно, задыхаясь, повторила она опять по-русски — Любимый мой — проговорила она, страстно целуя меня в диком неистовстве любви, дальше уже, по-своему на английском — Ты один остался у меня. Один. И я не отпущу тебя туда. Я знаю, ты решил искупить свою вину передо мной. И решил поплыть за этими чертовыми ящиками. Но, я не пущу тебя из-за моей обреченной и неразделенной к тебе любви. Я люблю тебя, Володя.

Люблю, и не пущу одного туда. Не пущу на еще одну смерть. Хватит мне и одной смерти Дэни.

Она повисла, подгибая свои красивые крутыми бедрами и полными икрами девичьи загорелые до черноты ноги. Выгибаясь в гибкой узкой девичьей спине на моей шее. Как дикая черная кошка. И тянула на палубу — Любимый мой, Володенька — Джейн дышала как ненормальная, и произносила по-русски.

Я не знаю, что с ней происходило. Она, то, по-русски, то, по-своему, лихорадочно, говорила. Балаболя, любовные слова и желания быть всегда любимой. Эта красивая до безумия молодая двадцатидевятилетняя латиноамериканка, почти как русская уже безумно влюбленная женщина полушепотом слова о любви, уговаривая меня остаться с ней.

— Не пущу, тебя, ради нашего будущего ребенка — произнесла внезапно мне она, страстно целуя мое, снова лицо, заросшее, снова, свежей мужской щетиной. И эти слова прожгли меня насквозь.

— Ребенок?! — переспросил ошарашенный этой новостью я — У тебя будет, мой ребенок?!

— Любимый — она повторила снова, по-русски. И, она повалила меня на палубу. Меня на свое женское распростертое, теперь подо мной ее молодого нагого, почти тело произнесла, снова по-английски — Я беременна, беременна, твоим ребенком.

— Любимая моя! — я восторженный ею и потрясенный произнес — Ты беременна! Джейн, моя крошка! Моя девочка!

Я целовал ее в ответ в губы и прижимал к себе.

— Уплывем отсюда быстрее, милый мой! — Джейн возбужденно стала уговаривать меня — Уплывем отсюда! Это страшное место! Оно погубило брата Дэни. Мы сможем, Володенька! Вдвоем! Ты и я, и наш ребенок!

— Но, как, же Дэниел? — я вдруг вспомнил, зачем отправился за борт нашей яхты Арабеллы.

— Как, же его смерть, миленькая моя, Джейн — я опомнился и произнес ей — Как же смерть твоего родного братишки? Как же смерть вашего неотомщенного отца? Джейн, любимая?

Я смотрел в ее в слезах, снова глаза. Глаза безумной и безудержной в любви молодой американки, смотрящей в глаза русского моряка.

— Ты позволишь, спокойно, дальше жить этому гаду Джексону. И твоему дяде Джонни Маквэллу — я возмутился, не желая, просто так, вот уплывать отсюда. Хотя не горел и долго оставаться здесь.

— Джейн, прости меня, но я должен — я произнес, глядя в эти наполненные снова слезами черные гипнотические ее девичьи глаза — Я обещал ему. И обещал себе, Джейн. Это, тоже ради нашей любви. Я должен сделать это. Иначе, мне всю жизнь не будет покоя.

Она смотрела на меня, не отрываясь глазами полными преданности и любви. И я видел эту безудержную, ту сумасшедшую нашу в ее женских глазах любовь. В полной темноте ночи, но я видел те ее красивые влюбленные в меня в русского моряка глаза. Этот взгляд, так и остался в моей памяти навсегда.

— Прости, любовь моя — произнес я ей. Но, я должен сделать, то, что должен сделать. Прости.

И встал с нее лежащей на палубе, подымая, ее на своих руках. И унося, вниз как тогда, только в ее девичью каюту.

Джейн сейчас молчала. Она все поняла. Поняла, что я не отступлюсь от намеченного. Она, только смотрела на меня, по-прежнему, не отрывая влюбленных заплаканных своих девичьих американки черных как у цыганки глаз.

— Ничего, миленькая, со мной не случиться — я успокаивал ее — Ничего, только не переживай за меня. Я вернусь. Обязательно вернусь, любимая. Только сделаю это дело. И вернусь. И тогда мы сразу же уплывем отсюда.

Джейн отпустила меня. Спокойно уже и не бежала за мной. Она, просто, молча, проводил меня своими черными, как эта звездная под Луной ночь глазами. Лишь, сказала, когда я перешагнул обратно порог ее с выломанными из красного дерева дверями девичьей каюты — Возвращайся скорей, любимый.

* * *

Когда я нырнул, было уже три часа ночи. И я не смотрел больше на подводные часы на своей левой руке. Да, и их было совсем, плохо видно, даже с фонариком в полнейшей темноте на дне этого погибельного обширного плато.

Я считал так, погибну, значит, так тому и быть. А, если суждено выжить, выживу. Главное сделать свое дело. То, что обещал моей Джейн.

Я плыл над песчаным дном второго нижнего плато. Оставив мою ненаглядную. И, теперь уже беременную любовницу Джейн на яхте. В полной ночной темноте, освещая свой маршрут впереди себя подводным фонариком. Видимость была, вообще никакая. Но, я на удивление шел верным путем и над самым дном. Как не могу и сейчас объяснить, но был уверен тогда, что маршрут был правильным.

Ночью заметно упала температура воды в океане, и стало прохладно. Это чувствовалось, даже через плотно прилегающий к голому телу гидрокостюм акваланга.

Я, попав в сильное от острова подводное, снова течение, плыл лишь, слегка работая ластами в направление к хвосту разбившегося самолета.

Сразу скажу, было жутко. Один и в той полной подводной темноте. Я смотрел во все глаза по сторонам через маску акваланга. И слегка, хоть иногда касался дна руками.

Давление опять росло, из-за повышения медленного глубины. И впереди видимость была в свете фонарика не более трех метров.

Одним словом, я мало чего вокруг видел и плыл машинально по пройденному неоднократно еще с Дэниелом маршруту. И по памяти.

Неожиданно я увидел тот велосипед вверх колесами, торчащий из горгонариевых кораллов и сумки с чемоданами. Набитыми до отказа шмутками погибших облепленными и обросшими водорослями, прямо торчащими из белого песка.

Вскоре показались камни и торчащие над дном заросшие кораллами и водорослями скалы. Дно постепенно становилось скалистым.

Вокруг не было ни души. Ни одной рыбешки, вообще никого. И это усиливало страх. Я здесь был один на один с ночным океаном на глубине в стопятьдесят метров.

Заметно упала температура воды. Возможно, из-за подводного течения здесь на этой глубине. Становилось в гидрокостюме холодновато, хотя прорезиненный костюм покойного Дэниела был из довольно толстой ткани, толще, чем тот мой в котором я сюда плавал. Но, все, же температура. И ее падение чувствовалось. И надо было как можно быстрее все сделать.

Я привязал себе длинную разматывающуюся из крепкого и прочного нейлона плетеную тонкую веревку. На большой крутящейся бабине, которую, нашел в нашем носовом техническом водолазном трюме Арабеллы. Я привязал ее к якорной цепи левого якоря яхты. Я точно не знал, какой она вообще длины, но надеялся, что ее все, же мне хватит, по крайней мере, до хвоста погибшего Боинга.

Бабина крутилась на поясе и мешала передвижению. Но, была необходима.

Я боялся, что в полной такой вот ночной подводной темноте, вообще не найду дорогу к дому. Я рассчитывал, вообще, если веревки этой хватит, то привяжу ее к самому самолету. К обломкам. И таким образом, мне не понадобиться даже фонарик. Я буду, просто плыть назад, против течения, с каждым черным ящиком держась за этот шнур.

Течение имеет свойство, сносить в какую-нибудь сторону. И ночью это было чревато трагическими последствиями, под водой. И на такой глубине.

Жаль не нашлось в трюме карабина. А то, можно было бы вообще, пристегнуться. И тогда, руками держаться не пришлось за эту прочную из нейлона плетеную веревку. Просто, смело грести ластами по ее направлению в темноте до самой нашей яхты. До якоря в песке и якорной цепи. А там, и плетенный мелкоячеистой сетью кошель. Жаль, что не было ни одного карабина.

* * *

Я все же добрался до этого лежащего на дне подводного плато самолетного хвоста. Помню, как высветил фонариком вертикальную хвостовую лопасть с цифрами 747. Я был на месте. И надо было проверить положение черных ящиков оставленных мною лично здесь под одной из лежащих рулевых лопастей среди ветвей горгонариевых кораллов.

Место было то, что надо и в аккурат, куда их можно было пристроить на время.

Здесь они так и лежали, как я их до трагедии с Дэниелом положил.

Никто их не нашел. Вероятно, те, кто гнался за мной, их даже не искали. Они подумали, что они ушли на дно пропасти вместе с кабиной пилотов, вместе с их золотом. Если они не видели, как я их сюда таскал, конечно.

Ящики были на месте. Я посветил фонариком и осмотрел их. Все было в том же состоянии, как и тогда как их сюда пристроил.

Я взял оба. Было неловко их тащить. Они были большими. И весили. И я привязал их к свинцовому поясному противовесу от акваланга, взятому в нашем техническом трюме. Связав сначала веревкой отрезанной от бабины, подводным ножом.

В этот раз я взял с собой нож. Большой длинный подводный нож. Именно сейчас. И в этот раз я взял его, и он мне пригодился.

Я обмотал ящики той веревкой и поясом, чтобы волочить по песку. Но, перед этим привязал нейлоновую длинную с раскручивающейся бабины веревку. И, сняв с себя саму бабину, привязал то, что оставалось к хвосту самолета. Прямо к рулевой лопасти, лежащей на камнях под которыми были аварийные эти черные ящики.

Веревки хватило. И, даже с лихвой. Было, наверное, на этой бабине более километра метров. Веревка была тонкая, но очень прочная. И могла быть разрезана, только ножом или еще, чем-нибудь острым. Но, порвать ее было делом нелегким. Это был у Дэниела целый запас, видимо на черный день или для ремонта оснастки яхты. Такая же была веревка и на той малой лебедке, с той сетью лежащей на дне второго плато под Арабеллой.

Интересно, какой она могла выдержать вес при натяжении? Но, так или иначе, эта веревка была моим единственным спасением в этой полной

ночной темноте, даже с фонариком.

Время оставалось только на возвращение. И я отправился в обратное ночное подводное плавание. Борясь с течением и таща эти чертовы ящики волоком за собой.

Я тащил аварийные самописцы борта 556, буквально по песку волоком на том свинцовом поясе. Течение постоянно тащило меня в сторону. И этот обратный мой путь был просто кошмаром. Если бы не эта веревка мне бы ни за что бы, не добраться было бы до нашей с Джейн яхты. Я усиленно работал ластами и дышал тяжело. И устало останавливаясь на время, стравливая отработанную смесь с фильтров акваланга.

Я посветил на подводные на моей левой руке часы. По времени моей живительной смеси, почти уже не оставалось. И это подгоняло меня. На часах было почти четыре часа ночи.

Я уже прошел половину маршрута, это было понятно по белому чистому песку подо мной. Одному голому песку и ничего более. И вдруг, акула!

Нянька лежала, прямо на моей дороге. И прямо, на веревке, прижимая ее ко дну своим тяжелым серым рыбьим телом. Эта акула, просто спала. Это было видно по ее манере поведения. Она лежала на одном месте. И только слегка работала своей лопастью хвостового плавника. Поддерживая себя в течении на плаву и дыша жабрами. Она действительно, спала. И не реагировала на меня никак. Даже на яркий свет фонарика. Но, я и не настаивал. Мне просто, пришлось аккуратно обходить ее, лавируя в течении с этими чертовыми тяжелыми ящиками. Благо, они не сдвигались сами с места, и течение их не могло утащить. И я их, протащив полукругом вокруг спящей акулы, осторожно снова вцепился в веревку руками. Сжав с силой какая, только есть свои мужские пальцы. И продолжил свой тяжелый маршрут.

Я освещал дорогу своим подводным фонариком и плыл, медленно работая ластами. И тяжело дыша и пуская через фильтры отработанную свою кислородно-гелиевую смесь. Мне пришлось постоянно оглядываться, так на случай всякий. Мало ли чего. Вдруг я разбудил мою спящую акулу. И она захочет устроить ночной обед мною. Но, все было по-прежнему, спокойно. И так я все, же доплыл до воткнувшегося глубоко в белый коралловый ил якоря. И левой якорной цепи Арабеллы.

 

Подводная схватка

Это случилось неожиданно. Спереди, возле якорной левой цепи нашей Арабеллы. Я не нашел своих баллонов и на меня напали. Двое. Все произошло, буквально молниеносно.

Это был удар подводным ножом, сверху наотмашь, в свете моего горящего подводного фонарика, который я тут же выронил. И он, упал на дно, освещая нашу в полумраке ночной воды подводную схватку.

Я ударил быстро в ответ, тоже ножом того кто напал.

Он совершил ошибку, поймав меня за руку. И подтягивая к себе, чтобы нанести еще один удар подводным ножом. Первый, который он нанес, попал в шланги моего акваланга и перерезал их. Вероятно, он хотел ударить в район моей шеи в сонную артерию, но получилось мимо. Его удар ножом был профессиональный. Но, он в темноте попал по баллонам, обрезая фильтры и шланги. А я попал. Попал в него, прямо перед собой в темноте. Успев, даже сам не понимаю, как быстро вытащить с ноги с ножен свой длинный тот подводный нож. Просто совершенно, машинально, защищаясь. Я пырнул врага тем ножом. И почувствовал, как он вошел во что-то мягкое и плотное. И понял это потому, как он отскочил, отталкиваясь от меня ногами. И за ним полился шлейф крови.

Тут по мне был нанесен еще один удар ножом. Но, уже сзади. И, тоже, неудачно другим уже аквалангистом. Я сам, отплывая от нападающего и порезанного мною аквалангиста, налетел спиной на другого. Который, подкрадывался ко мне со спины. Я буквально, ударил его собой, своими баллонами. И его нож, скользнул мне по моей ноге, разрезая прорезиненную ткань черного акваланга.

Я развернулся и начал махать в темноте воды рукой со своим ножом, но больше нападения не последовало. Вокруг была, просто вода и темнота. И вылетающая кислородно-гелиевая смесь из обрезанных моих шлангов акваланга во все стороны большими пузырями.

Я крутился вокруг своей оси над самым песчаным дном у якорной цепи нашей яхты. Дышать я не мог. И пришлось по-быстрому сбросить поврежденные, с напрочь испорченными шлангами баллоны.

Я, опасаясь, снова нападения и вращаясь по кругу с ножом в правой руке, сбрасывал все, что было на мне. Баллоны вместе с порезанными ножом фильтрами и шлангами. Свинцовый пояс противовес. Надо было быстро всплывать. Причем, на одном дыхании со стометровой глубины. Бросив все здесь под водой. И быстро наверх, не забывая о декомпрессии.

Я ухватился за якорную цепь. И, оставив возле нее лежать самописцы BOEING 747, пошел на экстренное всплытие. Нельзя было медлить, и надо было спасаться.

Медленно выдыхая то, что во мне осталось от последнего вдоха из поврежденных баллонов, я всплывал в полной темноте. И, даже не мог определить, где же поверхность воды. Но, при самом всплытии, торопиться было нельзя. Иначе мог прийти каюк. Могли лопнуть легкие и все сосуды в теле. Нужна была постепенная адаптация при всплытии. Но, у меня не было воздуха в легких больше моего вдоха. И само глубинное давление выдавливало этот глоток воздуха из моих легких. В одной маске и ластах налегке я шел на всплытие со стопятидесятиметровой глубины, которое превращалось постепенно в собственное самоубийство.

* * *

Я стравливал понемногу изо рта воздух. В полной темноте, практически вслепую, лишь подсвечивая все вокруг, и вверх фонариком, шел крайне медленно на подъем. Где-то, вверху уже должна была показаться поверхность. Давление воды снижалось. Но, она все равно давила на меня. И выдавливала последний глоток кислородно-гелиевой смеси из моего рта.

Я выплюнул это последнее, чтобы не лопнули сосуды в моих глазах, и рванул вперед к поверхности. Она должна была быть уже рядом.

Вдруг, где-то, чуть ниже меня блеснул еще один подводный фонарик. Где-то, совсем уже рядом под моими ногами. Это была моя малышка Джейн.

Она в своем легком гидрокостюме со своими акваланга баллонами, плыла ко мне из глубины и была уже рядом. Она была моим спасением. Джейн, летела ко мне, невзирая на глубину. И встретила меня недалеко от поверхности. Она бросила фонарик и заработала лихорадочно ногами в ластах. И обхватила меня руками. Мы вместе пошли на подъем.

Но, Джейн вцепилась в меня. И, воткнув мундштук своего акваланга мне в рот, начала меня выталкивать к поверхности.

В полной темноте воды я не видел ее лица, и ее красивых и любимых мною черных как бездна океана глаз. Но, я видел ее руки. И они, вцепились в меня и потащили наверх, помогая мне выйти на поверхность.

— «Девочка моя!» — ударило в голову — «Ты моя спасительница!».

У меня сдавило водой голову, прямо под маской, и казалось конец. Сейчас я открою рот и все…

В темноте воды через маску, я увидел днище нашей яхты Арабеллы.

— «Вот оно, мое спасение!» — мелькнула мысль в затуманенной от нагрузки и слабеющей от потери крови голове. Джейн то вставляла мундштук мне в рот, то вынимала. И делала сама глоток. И так мы шли вдвоем к поверхности. И я начал отключаться. Я плохо помню, что было дальше.

Все закружилось в голове — «Джейн, акула, убийцы и моя рана, глубокая рана на ноге от ножа».

Я пришел в себя уже на поверхности. У самого борта нашей яхты. Джейн поддерживала меня, чтобы я не накурался океанской воды. И задирала мою голову вверх к ночному воздуху.

Я посмотрел искоса на мою крошку Джейн. И произнес еле слышно — Любимая моя. Ты.

— Молчи любимый — пролепетала, тяжело всей своей полной женской грудью, дыша полушепотом она — Нельзя говорить нам обоим. Нам нужно отдохнуть и прийти в себя. Дыши глубже. Дыши, любимый — произнесла, моя красавица Джейн. И я дышал, глубоко вдыхая свежий океанский воздух, парящий над самыми волнами. Проникающий в мои легкие с брызгами соленой воды.

— Ты ранен, любимый мой? — произнесла, приходя в себя от тяжелого дыхания, моя любимая девочка Джейн — Ты истекаешь кровью, Володенька, мальчик мой. Держись, я буду тебя держать над водой. Дыши глубже. Дыши. И громко не говори, они рядом.

— Кто рядом? — прохрипел я сдавленным от тяжелого дыхания голосом.

— Черная яхта — произнесла мне, прямо прижавшись губами к моему уху моя Джейн — Они стоят в нашей бухте.

Она развернулась в воде, разворачивая меня. И я увидел ее, ту самую яхту, стоящую на том приблизительно месте, где была трехкилометровая бездна. И где, упала носовая часть самолета в пропасть вместе с Дэниелом.

Она стояла над местом падения борта 556. Над обломками несчастных погибших. Эта большая черная двухмачтовая гангстерская яхта. Где-то, метрах в пятистах от нас. Да, именно в полукилометре, на таком расстоянии от нас простиралось это второе засеянное обломками пассажирского самолета островное песчаное плато. Длину его до самой пропасти мы промерили под водой, но про расстояние я упомянул только сейчас, к нужному в моем повествовании месту.

— Они, почти рядом с нами Джейн! — я произнес громко и напугано ей — Давно они здесь?!

— Тише, любимый — она снова произнесла — Нет недавно, милый мой — прошептала она, подгребая ластами и работая подо мной своими миленькими полненькими девичьими в обтягивающем легком гидрокостюме крутобедрыми ножками — Они только, что подошли. И на скутере двоих высадили в воду аквалангистов, недалеко от нас. И по-тихому.

— Эти суки и караулили там внизу меня — не стыдясь, я уже крепких слов, в состоянии злобы и полубеспамятства еле слышно проговорил я.

Сопротивляясь боли, глубоко дыша негромко, я снова произнес — Они были там на втором плато у якорной цепи. Они напали на меня, как только я подтащил черные ящики. И я порезал одного своим подводным ножом.

— Что ж, ты так неосторожно, миленький мой — прошептала она, поддерживая меня на плаву.

— Я спешил, любимая — я ответил Джейн — Спешил. Надо было завершить дело. И уйти отсюда, любимая. А, зачем, ты поплыла за мной? — спросил, не слушая, снова свою малышку Джейн.

— Я увидела их. И бросилась тебя искать — она, тихо так же шепотом не ответила.

— Глупышка — прошептал я ей ответ, чувствуя, как меня стало морозить — Зачем. Ты же могла потеряться и погибнуть. Ночью в темноте.

— Я не успела потеряться, Володенька — произнесла сама, дрожа от собственного уставшего дыхания и напряжения, моя малышка Джейн — Я увидела тебя. И спасла тебя, любимый мой, ненаглядный мой.

— Джейн — произнес снова я, сам не зная уже, что и спросить. Наверно, просто назвал ее по имени, чувствуя все сильней, как меня сильно морозит, и как слабею от потери крови — Я серьезно ранен.

— Вот поэтому и молчи. Тише, Володя — произнесла шепотом моя Джейн, по-русски, дрожа и тяжело дыша — Нам надо быстрее на борт, и уходить отсюда. Пока они еще там.

— Джейн, милая моя — произнес я, не отрывая взгляда от черной двухмачтовой в бортовых огнях огромной яхты. Она действительно была большая. Большая мореходная яхта. И должен быть и соответствующий на ней экипаж.

— «BLAK STORK» — произнесла Джейн, тяжело дыша всей своей трепетной полной черненькой от загара в застегнутом на замок гидрокостюме грудью. Она произнесла шепотом мне неожиданно и прямо в левое ухо. Моя Джейн, прижавшись алыми своими страстными девичьими любовницы

губками. И прижавшись щекой к моей щеке, произнесла по-русски — Черный аист.

— Черный аист? — спросил я, не понимая о чем это она, моя Джейн, слабеющим вялым языком ее.

— Название у нее — ответила она — Черный аист.

На яхте горели огни по ее бортам. И на палубе. Там было активное движение. Казалось там наблюдали за нами. За нашей Арабеллой.

Действительно наблюдали. И там, были слышны команды и крики. Похоже, спускали резиновые лодки на моторах. Они готовились напасть на нас.

— Джейн! — проговорил возбужденно я — Джейн!

— Тише, любимый мой Володенька — пролепетала снова Джейн, прижимаясь своей девичьей миленькой загорелой щечкой к моей щеке — Тише. Я все вижу и слышу. Сейчас подплывем к лестнице. Потерпи и молчи, молю тебя. Только молчи, ради Бога, молчи, любимый.

Джейн потащила меня, работая ластами к корме, вдоль левого борта Арабеллы. Плывя задом, почти на спине. И барахтая там подо мной ластами. И своими полненькими девичьими красивыми ногами. Она, держа меня и мою мокрую от воды выгоревшую на ярком солнце русыми волосами голову на своей нежной полной груди. Такой, безумно красивой с торчащими черными сосками под прорезиненной тканью легкого гидрокостюма. Женской трепетной пышущей жаром любви груди. Любящей меня груди. И я чувствовал ее тяжелое напряженное девичье дыхание.

Такое же, когда мы занимались с моей малышкой Джейн страстной любовью. Это теперь, такое же, тяжелое усталое, словно, любовное ее снова, дыхание. Дыхание исцелованной и искусанной груди моей латиноамериканки, мною обласканной, моими губами русского моряка.

Я сейчас, почему-то, вдруг вспомнил, как мы с Джейн купались вдвоем там на тех островах с белым коралловым песком. И как занимались любовью в том пальмовом рыбацком домике. Вспомнил ее стоящую в том белом еще, тогда купальнике на нашей яхте, когда я еще не был так близок с ней со своей красавицей Джейн. Вдруг вспомнил нашу беседу в главной каюте Арабеллы наедине и вместе с Дэниелом. Вспомнил бокалы горячительного французского дорого вина в руке моей Джейн. И того тунца под ножом Дэниела. И нашу с ним, тоже беседу. И первую пьянку на яхте. И опять вспомнил мою Джейн, стоящую там перед нами. И предлагающую искупаться в песчаной ночной лагуне. И я очнулся. Джейн трясла лихорадочно меня.

— Уже светает, Володенька, уже утро и надо уходить отсюда — произнесла тяжело дыша Джейн.

— Сколько уже время? — я помню, произнес, чувствуя, как слабею все сильней и сильней.

— Шесть часов, миленький мой — Джейн произнесла мне прямо в правое ухо. А я отключался и терял сознание.

— Володенька, Володя. Слышишь, меня — она шептала мне прямо в ухо — Не смей.

Она трясла меня.

— Не смей засыпать, слышишь, негодник такой — она, ругалась на меня — Ты бросил меня здесь. А я, прощаю тебе все, и спасаю тебя. Тебя, отца моего ребенка.

— Джейн. Девочка моя! — произнес я, улыбаясь ей и целуя ее любимую мою в загоревшую до черноты щечку, повернувшись лицом к ее миленькому с поднятой на девичий лобик маской личику. Стараясь, тоже грести ластами, помогая Джейн меня тащить на себе к корме нашей яхты.

— Любимая ты моя. Я люблю тебя. Ты, даже не представляешь, как люблю — похоже, у меня стал, подыматься жар. И меня уже во всю, морозило и колотило. Появились первые судороги.

— Потерпи, миленький, потерпи — она все время говорила, чтобы я не отключался в этой ночной океанской воде.

— Тебя надо перевязать. Ты много крови потерял. Потерпи.

— Они плывут сюда Джейн, милая моя плывут? — я спрашивал, помню ее — Надо уходить отсюда. Уходить в океан Джейн. Слышишь, Джейн, уходить.

Я уже бредил. Меня трясло не по-детски и лихорадило как ненормального. Челюсти сковал холод от воды. Я еле произносил, съедая в мышечных уже судорогах слова.

— Не волнуйся, любовь моя — произнесла моя крошка Джейн — Они нас не догонят. Не догонят, Володенька — Джейн чередовала русские слова с английскими. И у нее это как-то, здорово и уже давно так получалось.

Я положил слабеющую голову к ней на левое плечо. И смотрел на скутеры с вооруженными людьми, несущиеся на моторах к нам. Под включенными с большой черной яхты прожекторами.

— Я все сделала, уже и мы уплывем отсюда. Уплывем, вот только, надо тебя перевязать, миленький мой. Вот и лестница.

Джейн, ухватилась правой рукой за один поручень и подтолкнула меня к спущенной в воду лестнице, висящей на корме. И начала подсаживать, поддерживать меня. А я, хватаясь полу онемевшими пальцами. И уже слабеющими руками, как мог через силу, подтягивался по лестницы обоим поручням. Цепляясь этими чертовыми своими ластами за ступеньки, поднимал еле, еле свои плохо слушающиеся ослабевшие ноги.

Джейн перебралась через меня, сбросив с себя, прямо на край кормы свои баллоны. И схватила меня под руки за гидрокостюм. Она меня потащила волоком по палубе до трюмной лестницы, ведущей в жилые каюты нашей яхты. Все это теперь, происходило, молча под свет горящего дальнего прожектора яхты «BLAK STORK». И я только слышал ее тяжелое по-прежнему, учащенное возбужденное донельзя женское дыхание. Она открыла из красного дерева входные узкие двери вниз к каютам. И буквально, сбросила меня вниз на пол трюмного коридора между каютами.

Она закрыла дверь, и я услышал, как она бегом зашлепала босыми своими красивыми голенькими черненькими от загара ступнями с маленькими пальчиками девичьими ножками по палубе. Сбросив свои ласты.

Я услышал, как поднялись оба якоря. И как сматывались их цепи. Как загудела на борту малая лебедка. И на корме сматывая трос фал от подводной нашей аппаратуры, подымая его на борт в авральном бешенном скоростном режиме.

Джейн переключила на ускоренный смотки режим. Дэниел так никогда, еще не делал.

Загудели моторы Арабеллы. Оба, и почти, в раз. И яхта вся затряслась своим в красивых обводах белым корпусом. И я, приподнявшись, прислонился спиной к перегородке стены.

Я сделал попытку подняться, вообще на ноги, но безуспешно. Я не чувствовал уже свою раненую ногу. Она как деревянная лежала и сочилась кровью. Попытка подняться была безуспешной. И я, потерял уже практически все силы еще там, в воде. И на той спущенной с кормы лестнице, забираясь на палубу Арабеллы.

Это все, что я смог сделать. Больше у меня не было уже сил. В голове стоял туман. Меня до жути колотило и морозило, и изводили мучительные мышечные судороги. И я боялся, снова потерять сознание. Я посмотрел на свою раненую ногу. С нее все еще текла кровь. И я, попытался зажать порез руками. Но, руки еле гнулись и теряли чувствительность. Я лишь, прислонил обе ладони рук к глубокому ножом порезу.

Это все потеря крови. Я просто истекал кровью. И не мог уже ничем себе сам помочь.

Я так и лежал на полу в темном коридоре с выключенным светом. И слушал, как кричали альбатросы, низко падая к воде. И предвещая скорую бурю. Как работали в бешеном темпе Арабеллы оба двигателя. И как заработали винты яхты.

Я почувствовал как наша красавица яхта, как и моя Джейн, сорвавшись как ужаленная, пошла полным ходом практически с места. Я слышал шум обоих двигателей заглушаемых шумом воды за бортом. И плеск волн рассекаемых килем Арабеллы.

Я вдруг, услышал быстрые шаги моей красавицы Джейн по палубе. Ее красивые полненькие девичьи ножки прошлепали до дверей. И двери раскрылись нараспашку. Джейн семеня по ступенькам, сбежала вниз ко мне, включив попутно свет в каютном коридоре. Она сбросила ласты и маску, где-то на палубе. Ее мокрые от океанской воды черные как смоль длинные вьющиеся локонами, как змеи девичьи волосы были растрепаны. И прилипли к плечам и спине ее гидрокостюма. А гидрокостюм сам был, на груди распахнут, настежь. Расстегнут замок и, почти до пояса. И была на виду вся ее девичья, загоревшая до черноты мокрая от тех волос в полосатом тоненьком цветном, почти прозрачном купальнике грудь.

— Как ты, любимый мой?! — она, произнесла, и смотрела на меня черными своим напуганными, но безумно влюбленными глазами — Нужно кровь остановить! Держи место это руками.

Джейн приложила мои, почти не двигающиеся сейчас онемевшие руки к моей ране на правом бедре кровоточащей ноги.

— Вот так. Молодец — она быстро произнесла — Держи. Я сейчас.

Она побежала в главную каюту яхты. И я услышал, как отворилась дверь винного шкафа. Это Джейн проникла в компьютерный секретный отсек брата Дэниела. И запустила компьютер Арабеллы. Она выскочила ко мне бегом, так и не сбросив еще своего легкого гидрокостюма.

— К черту все! — произнесла она возбужденным и напуганным своим голосом — Всему конец! Хватит смертей! Я спасу тебя, миленький мой Володенька. И мы уйдем отсюда! — она лихорадочно тараторила мне в диком напуганном возбуждении — Уйдем отсюда. К черту все! К черту все!

Джейн глянула, снова на мою раненую кровоточащую ногу.

— Нужно остановить кровь! — произнесла она.

Она подхватила меня, под плечо, пытаясь поднять с пола, и упала рядом.

Ее голые черненькие от загара ступни миленьких девичьих ног поскользнулись по моей крови, текущей по полу коридора. И она, соскочив, снова убежала в главную каюту. Там, что-то загремело. И она оттуда выскочила с бинтами и лекарствами. И прямо здесь начала мне делать перевязку, пока яхта куда-то полетела на автопилоте по Джейн заданному маршруту, сломя голову.

— Рана глубокая! — она тараторила как ненормальная, боясь за меня, и видя, как я пытаюсь подыматься, держась руками за стену — Крови много!

Она перевязала, прямо поверх распоротого ножом моего на правом бедре гидрокостюма мне мою раненную ногу. И снова, подлезла под плечо вся перепачканная моей кровью, потащила меня в каюту напротив. В каюту Дэниела. В которой я и очнулся тогда, когда очутился на палубе Арабеллы. С того момента я в ней не был ни разу. Но сейчас, мы просто, оказались напротив ее. И она как раз напротив нас обоих. Я, оттолкнувшись из последних сил, от стены спиной. На одной ноге вместе с моей Джейн прыжками, вломились оба туда. И я упал на постель покойного моего утонувшего здесь среди этих погибельных скалистых черных островов друга Дэни. Я завалился на постель своего погибшего в океане друга. И отполз к деревянной спинке постели. Прижался, полусидя головой к стене борта яхты. Джейн упала передо мной на колени у постели, осматривая ногу всю целиком.

Она щупала ее руками и нежно пальчиками.

— Сильно больно, любовь моя? — произнесла, все еще возбужденно, но уже тише, она дрожащим перепуганным от волнения голосом.

— Я ее практически не чувствую — еле произнес я стянутыми судорогой губами. Потом произнес — Ничего переживу. Что там твориться наверху, любимая моя?

Джейн, словно не слыша меня, упав на согнутые колени, осматривая ногу, произнесла — Нужно снять этот порванный прорезиненный гидрокостюм. Надо перевязать по нормальному. Перевязать и обработать рану, Володенька, милый мой.

Она поднялась быстро с пола, и прижалась ко мне, целуя в губы страстно, с жадностью меня.

— Мы скоро уйдем отсюда. Мы спасемся, любимый мой.

Она целовала меня в посиневшие бесчувственные стянутые судорогой мужские любовника губы.

— Нужно все снять, Володенька. И сделать, по нормальному, перевязкую

Джейн уже неплохо говорила по-русски. Правда, с чудовищным акцентом, но все же.

Она обняла меня. И прижала лицом к полуоткрытой жаром пышущей и любовью трепетной женской загоревшей до черноты груди. Стеная, словно, от охватившей ее боли. Она вцепилась в мои русые волосы обеими руками, сжав нещадно, свои девичьи маленькие пальчики у меня на темени и шептала мне о любви и о ребенке. Она вся тряслась от страха. И ее глаза были сейчас какими-то не только напуганными, но уже и обезумевшими. Словно, моя красавица Джейн только, что сошла с ума от внезапно охватившего ее страха.

Джейн ждала развязки. Кровавой развязки.

* * *

За бортом, где-то там, в океане совсем недалеко раздались выстрелы. И я услышал шум моторов резиновых лодок. Там, где-то за нами, и где-то сбоку, слышались какие-то громкие, чьи-то в нашу сторону крики. Эти звуки я слышал сейчас как-то отдаленно. Они доносились до моих ушей как в некую отдаленную трубу. Я был в почти, полной бесчувственной отключке. Хотя, еще что-то видел своими малоподвижными глазами. Как уже в каком-то синем тумане, почти без звука.

Я видел как моя любимая Джейн, что-то крича, испуганно крутя по сторонам черноволосой растрепанной мокрой головой, соскочила на ноги. И выскочила, молча в коридор между каютами, чуть не упав, поскользнувшись голыми своим миленькими маленькими черненькими от загара девичьими ступнями на моей разлитой там крови. И, понеслась в сторону оружейки Дэниела.

Она выскочила оттуда с винтовкой М-16. И заскочила, снова ко мне, прыгнув на постель Дэниела. Прямо на лежащего там меня. И прижавшись к моей груди спиной, закрывая меня собой. И, трясясь вся в испуге, нацелила винтовку в открытые двери каюты.

Я, что-то, вроде бы произносил стянутым от судороги сохнущим уже от жара ртом, по-моему, просил у Дэниела прощения за все, находясь теперь снова, в его каюте. И глядя по сторонам из-за спины моей красавицы Джейн. Но Джейн, словно не слышала меня, а только тряслась, направив винтовку в сторону дверей каюты.

Она, сильнее наползала на меня и закрывала меня собой от тех, кто только, что должен был сюда ворваться.

Мне показалось, что там наверху Арабеллы, что-то происходило, и тряслась палуба под чьими-то обутыми в ботинки ногами. Даже, кажется, были слышны голоса. Там были те, кто нас преследовал. Они взяли на абордаж нашу белоснежную красавицу Арабеллу. Прямо на полном ходу. И бегали по ее из красного дерева палубе.

Это случилось в семь часов двадцать восемь минут. Они взяли на абордаж нас, взяли на самом рассвете, прямо на резиновых лодках. И забрались на ходу на борт Арабеллы.

— Джейн — вдруг услышал собственные слова я, еле шевеля полу онемевшим вялым языком — Они, что уже здесь?

— Тиши, миленький мой! — она дрожащим перепуганным девичьим голосом произнесла — Тише, прошу тебя!

Джейн, соскочила быстро на пол каюты. И сунула мне в рот из какого-то флакончика, какую-то вязкую и пахнущую какими-то травами или цветами жидкость. Прямо в онемевший рот.

— Пей, миленький! — пролепетала напуганным и в диком уже ужасе оглядываясь, она — Пей, родненький мой, быстрее!

Я еле смог это проглотить уже не чувствуя самого себя.

— Она поможет! — Джейн говорила быстро, что я еле смог разобрать, вообще что — Это моя трава. Мое лекарство из Панамы. Лекарство моей мамы — пролепетала Джейн быстро — Глотай! Вот так, хорошо!

Она по моемому, вылила весь флакончик мне в рот. И бросила его через меня за постель Дэниела.

Джейн сняла повязку с ноги. Торопясь мазала своими миленькими девичьими черненькими от загара ручками и пальчиками мою рану на ноге. Из какой-то маленькой металлической плоской банки, какой-то мазью.

Скажу сразу, я ничего уже не чувствовал, потому как уже ноги своей не ощущал совершенно.

— Мне бы сейчас вина или водки, любимая моя — я что-то такое, по-моемому, произнес еще ей. Пока она мазала мою рану какой-то, видимо мазью. Это, наверное, та самая ее волшебная мазь, которая ее быстро тот раз на ноги поставила.

Джейн распорола кухонным острым столовским ножом с камбуза нашей яхты на моей ноге на бедре мой черный новый Дэниела гидрокостюм, чтобы открыть место ранения шире. И втирала в порезанную глубокую рану эту странную мазь. Она постоянно оглядывалась и смотрела мне в мои вялые еле ее уже видящие глаза.

— Смотри на меня! — она говорила, опять мне ломано по-русски — Смотри на меня, Володенька! Милый мой!

И бес конца озиралась и оглядывалась, уже быстро бинтуя, трясущимися в ужасе девичьими ручками свежими бинтами мне мою раненую отказавшую слушаться бесчувственную правую ногу.

— Это остановит кровь. И заживит все, любимый мой. Вот увидишь. Только молчи, Володенька. Ни говори, ни слова. Слышишь меня, любимый?

Джейн перевязала, снова мою рану на ноге. И затем, схватив винтовку М-16 в свои девичьи, дрожащие от ужаса руки, Джейн, запрыгнув быстро на постель Дэниела. И на меня. Привалилась женской узкой своей спиной ко мне, закрыв меня собой на Дэниела постели.

Там на верху раздавались громкие быстрые от обутых в тяжелую обувь чьи-то шаги. Прямо по нашей из красного дерева лакированной палубе Арабеллы.

— Они уже тут, милая моя? — произнес, еле открывая рот, я моей Джейн, прямо слева в ее левое ухо.

— Тише, Володенька, тише! — она по-русски, сейчас, почти все говорила.

Джейн со страха произносила одни только русские слова. Она в отличие от покойного, теперь своего родного младшего брата Дэниела умела, теперь говорить по-русски, плохо, но умела. Дэниел так и не заговорил по-нашему, за все время нашего пребывания в Тихом океане. А вот, моя ненаглядная крошка Джейн уже неплохо произносила многие слова, пообщавшись близко со мной с русским моряком. И сейчас, она от дикого ужаса и страха, вся тряслась и говорила практически все по-русски.

— «Миленькая, ты моя девочка!» — думал я, снова отключаясь и скрючиваемый судорогами и дрожью — «Ты, даже готова умереть за любимого!».

Я смотрел на нее тоскливым как собака измученным и ослабленным от потери крови взглядом. Взглядом преданным и влюбленным.

Она защищала себя и меня, выставив ствол М-16 в направление двери каюты. Она старалась, полностью меня закрыть собой.

Какой ужас сейчас был внутри ее! Девичий ужас и страх! Она вся тряслась, лихорадочно закрывая меня собой. И прижималась, снова узкой в своем женском легком гидрокостюме ко мне спиной, и затылком чернявой своей влажной от воды вьющимися змеями волосами головы. Прижимая мою голову к стене каюты и борта яхты. Над подушками подо мной постели. Она буквально, лежала на мне, уперев приклад винтовки в правое свое девичье слабое плечо, знающее, только мои ласкающие его мужски руки и губы. Закрывая целиком собой. И целилась из винтовки в двери, в тот коридор, слушая, как и я наверху, чьи-то громкие и гулкие шаркающие по палубе из красного дерева шаги и разговоры.

Джейн девичьем черноволосым затылком головы, уткнулась мне в лицо. Своими черными как смоль мокрыми длинными и слипшимися от воды вьющимися, как змеи локонами волосами. А я не мог путем, даже пошевелиться. Я так ослаб, что с трудом шевелился вообще. В моей голове стоял гул, и гудело в ушах. Голова кружилась, и все кругом плыло. И качалось.

Я уронил голову на ее женское плечо, плечо моей спасительницы и защитницы Джейн. Уткнувшись в ее оголенное черненькое девичье левой руки плечико. Уткнулся, помню, своими немеющими губами. И, помню, поцеловал его. Уже думая, что целую любимую в последний раз.

И в этот момент наша яхта внезапно остановилась. Послышался бортовой сильный удар о другой борт, по-видимому, пристыковавшегося к Арабелле судна.

Под непрекращающийся громкий топот множества человеческих ног, обутых в тяжелую кованную обувь, заглохли ее моторы. И захлопали опускаемые с мачты паруса. И на палубе начали, раздаваться какие-то четкие команды. Мужскими грубыми, подкрепленными нецензурной речью и ругательствами голосами. И послышался стук открываемой входной в трюм с палубы к каютам двери.

В этот самый момент моя любимая Джейн, спрыгивает мгновенно с меня и стаскивает меня с постели Дэниела. Я безвольно уже и покорно, не сопротивляясь совершенно, обессиленный потерей крови в полубессознательном состоянии, падаю ей, прямо под ее красивые моей любимой полненькие девичьи ноги. Она падает на колени передо мной, и что есть мочи, заталкивает мое, почти уже безжизненное тело под постель, своим миленькими девичьими ножками, почти лежа на полу. Опрокинувшись на широкую свою женскую красавицы любовницы моей попку. Глубоко, как только можно, заталкивает меня под Дэниела постель.

И, мгновенно соскочив на ноги, и открыв рядом с постелью платенный шкаф Дэниела, закладывает меня там под постелью чемоданами и его вещами и одеждой. Это то, что я еще помню. Дальше были слышны выстрелы и крики, и ее крик моей Джейн. Истошный крик. Как в кошмарном тумане, он зазвенел в моих ушах. Где-то отдаленно, и какой-то грохот, в Дэниела каюте, похожий на выстрелы. И как кого-то били и этот, только истошный девичий перепуганный крик моей крошки и любовницы Джейн. Ее истошный девичий безумный, жуткий на всю Дэниела каюту крик.

 

Яхта «Черный аист»

Я потерял сознание.

Я не помню, сколько я пролежал так вот, под той Дэниела кроватью. Но, меня не нашли, почему не знаю, но, не нашли.

Они, возможно, меня искали, но, я лежал все еще здесь и не шевелился.

Почти, ни живой и не мертвый. Только, что открывший свои глаза в темноте под кроватью. Слышен был только шум волн рассекаемых корпусом яхты. И только тишина.

Вообще, сколько было время, я не знаю. Не знаю еще с того момента, когда Джейн вытащила меня из воды на палубу Арабеллы. Но, была ночь, это точно. А сейчас, сколько времени? Я был без понятия.

Я пошевелил руками и потрогал все вокруг и себя. Я вспомнил все, что только что здесь произошло, и где я был.

Я, по-прежнему лежал под постелью Дэниела. Заваленный его вещами, почти с головой. Вещами, которые он здесь, даже толком и не носил.

Лежал в черном Дэниела акваланга гидрокостюме. С перевязанной порезанной ногой в бинтах и крови.

— «Джейн!» — ударило в мою пришедшую в себя голову — «Моя девочка, Джейн!».

Я повернул голову направо и посмотрел из-под постели Дэниела. И увидел переборку каюты и лежащий из-под лекарства моей Джейн пустой флакончик. Флакончик, из которого я пил. Это принадлежало моей крошке Джейн.

— «Джейн!» — снова ударило мне в мою пришедшую в сознание голову.

Мне было как-то уже лучше. Я ощутил свою отключившуюся больную порезанную ножом ногу. Я, было, хотел, вылезти ползком на спине из-под постели, но услышал тяжелые в обуви шаги по коридору нашей яхты.

Я вспомнил, что тут только что творилось.

— «Джейн!» — снова ударило мне в голову — «Моя любимая, Джейн!».

В это время шаги остановились у входа в каюту Дэни.

— Рой! — прозвучал громко мужской, грубый и резкий голос в конце из коридора в сторону камбуза и главной каюты нашей яхты — Здесь уже ни хрена нет. До нас тут уже были!

— Я знаю, Берк! — ответил совсем рядом тот, кто стоял в проходе между коридором и каютой Дэниела — Пора на яхту. Бросаем ее здесь?!

— Нет наш кэп сказал, взять эту посудину на буксир — ответил тот, что был где-то там, скорее, в главной каюте. И слышно было шарился там, что-то толи искал, толи просто грабил нашу яхту. Все падало и слышны были его там шаги.

— Он сказал эта яхта дорогая и ее можно перепродать за дорого! Кэп говорил, она может стоить несколько миллионов! — снова произнес тот, что рылся в главной каюте, роняя там все на пол.

— Ну, да! — громко произнес тот, что, стоял в коридоре у каюты Дэниела. И звался Рой — Оснастка довольно дорогая и крепкая. Добротная посудина!

Он постучал кулаком по коридорной стене.

— И дверочки из красного дерева. Загляденье! Такие, же, как и у нас на нашей посудине! Мне бы такую!

— Ты выпивку всю прибрал к рукам, Рой? — произнес тот из главной каюты.

— Да, тут еще до нас почистили эти Джонни и Колин. Алкаши чертовы! — громко произнес тот, что звался Рой — Тем выпить, как два пальца обоссать! И хоть бы в одном глазу. Пойло не в глотку!

Он засмеялся — Только выпивку портят!

— Вот уроды! — раздался там, в главной каюте, снова голос того, кто там все бомбил.

— Да, яхта пустая! — произнес, снова тот самый, кто назывался Рой — Нехер тут больше ловить. Пошли отсюда. Долго мы гонялись за этой посудиной, чертовой. По мне бы ее пустить на дно, но кэп, есть кэп! — он громко это произнес — Интересно, что сейчас он делает с девчонкой?!

Он заржал как больной.

— Что с ней будет, если он отдаст ее нашим пацанам! — подхватил смехом тот по имени Берк — Но, девочка ничего, правда, Рой?!

— Да, милашка, та еще, куколка! — он произнес так с игривым придыханием — Вот бы такую, мне трахнуть!

— Может, еще и трахнешь, Берк! — он произнес в ответ — Пошли, давай отсюда. Надо еще на буксир эту яхту привязать, раз говоришь, кэп приказал!

— Хорошая сучка! — все нахваливал один из них, по имени Берк — Двоих наших со страха уделала, пока ее скрутили! Бойкая шлюха! Откуда тут столько оружия, Рой?! Целый склад! Почти, как и у нас на нашей посудине!

— К войне с нами ребята готовились — уже спокойней произнес тот, по имени Рой — Ничего кэп из нее, скоро ласковую кошку сделает. Гребанный Джексон. Просрали все золото! — выругался тот, что был Рой.

— Эти твари все испортили — произнес тот, что Берк — Все говорили напасть раньше, но кэп говорил, все не время. Смит, мол, сказал следить до самого конца. Доследились! Подними золото, теперь с трех километров! Ублюдки! Четверых потеряли и что?!

— Не нервничай ты так, Рой, дружище! — прогремел голос из главной каюты того, что по имени Берк — Один из этих троих уже там, на дне рыб глубоководных кормит! Эту кошку латинку кэп нам скоро подарит. Не переживай! Все наладится! Вот заебем ее до смерти и все наладится! — Берк заржал, снова на всю яхту — Это за наше золото! Пусть отработает наши миллионы шлюха американская!

— А третий, где?! — произнес Рой Берку — Третьего нет, вообще. Был ли он на яхте?! Так и скажем кэпу, не нашли и все!

— А кто Дэриела, ножом поронул? — ответил Берк уже Рою — Бедняга издох, где-то там же на глубине, ты же сам видел.

— Видел, видел — Рой замолчал, будто думая о чем-то. Потом, произнес — Ну, я этого козла сам, тоже поронул ножом. Вот, только как-то неудачно. Но, может он до своих, не доплыл. Глубина то там была для выныривания приличная, а шланги ему Дэриел ножом перерезал. Так, что у парня не было шансов. Так, что там, где-то и плавают оба. Тоже, на пару рыб кормят.

Он, снова заржал как ненормальный.

— Заткнись, Берк! — громко произнес Рой — Хвати ржать! Пошли яхту швартовать к нашей. Бросай там копаться. Там ловить после наших нечего. Сам видишь, все пойло вымели уроды!

Раздались еще одни шаги в коридоре, и они подошли к тому, который стоял в проходе между каютой Дэниела и коридором.

Эти двое пошли по коридору, уже молча, и поднялись на палубу нашей пленной на абордаж яхты. Я слышал как застучали их кованные ботинки по ступенькам трюмной лестницы. И прошлись по палубе, мимо иллюминаторной надстройки, там наверху к носу Арабеллы.

— «Эти двое говорили о моей крошке Джейн! Миленькая моя и любимая спасительница Джейн!» — ударило мне в голову — «Значит, жива!».

* * *

Яхту сильно раскачивало на волнах. Хлопали на некоторых окнах палубной надстройки открытые иллюминаторы. Все говорило о скором предстоящем шторме. На ровном киле ее сильно довольно бултыхало по продольно оси, но по сторонам Арабелла держалась устойчиво, значит, воды внутри не было. Это уже, тоже хороший плюс. И по всему было видно, мы были, далеко уже не в бухте. И не на том островном прибрежном глубоководном плато.

Ощущалось сильно боковое раскачивание сейчас нашей Арабеллы. Скорее всего, ее вели уже на буксире, когда я вылез полностью из-под постели Дэниела. И, осторожно еще сильно хромая и ощущая боль в бедре правой ноги, высунулся из каюты. Выглядывая в коридор замусоренный тряпками и прочими выброшенными вещами. Прямо в этот довольно узкий трюмный между нашими каютами проход.

В каюте Дэни все было разгромлено и открыты все шкафы. И были в стене, выходящей в коридор. И в самом коридоре пулевые отверстия в стене напротив его каюты. Мало того, здесь было много крови. Еще чья-то кровь, помимо моей, прямо на стенах, чуть не до потолка и на полу.

Я, осторожно перешагивая всю эту свежую кровь, поплелся в сторону главной каюты, постоянно оглядываясь по сторонам и назад. Кругом были по полу следы из крови. Все в протекторах армейских ботинок.

— Эти гады! — сам я себе сказал вслух — Даже не перешагивали, а ходили прямо по пролитой крови. Свиньи! Все полы в коридоре и каютах затоптали!

Все каюты были нараспашку. Все двери из красного дерева были настежь открыты. И, видно было, там везде побывали, те, кто напал на нас.

Я прошел, мимо своей каюты и каюты моей любимой Джейн. Там был настоящий погром, как впрочем, и везде. В каюте Джейн, вообще все было вверх дном. Они поняли, что это женская каюта. И рылись в ней с большей охотой. Даже, перевернул и набок постель. Там были разбросаны Джейн все вещи и чемоданы. На полу лежали те Джейн на тонкой шпильке черные туфли. И ее, то самое, там же брошенное черное вечернее платье и Джейн халаты. Оба. Был открыт прикроватный столик. И все платенные встроенные шкафы. Там же лежал и разбитый кассетный магнитофон. И разбросанные с ее Джейн роком музыкальные кассеты.

Искали, видимо женские любые драгоценности. Похоже на то, что и тот золотой, подобранный с самолета слиток эти выродки нашли как и тот золотой с кораллового островного рифа старинный медальон. Кто-то, наверное, нацепил его на себя даже.

— Выродки поганые! — я выругался и взбесился — Я поубиваю вас! Всех поубиваю!

Я осторожно, и аккуратно сильно превозмогая боль в ноге, хромая пошел, опираясь о стену коридора. Заглядывая в каждые каюты, вплоть до нашей главной большой каюты. Я зашел туда. Там был, тоже полный разгром. Даже кожаный диван был перевернут вверх ножками. Винный шкаф был разбит. Но, дверь с компьютерным отсеком не обнаружена за ним. Значит, туда никто, не попал. И это уже радовало. Значит все в порядке здесь. И кроме вина и прочего спиртного из разгромленного шкафа, ничего здесь не забрали. Даже часы на стене. Они показывали, двенадцать дня. Но, за окном назревал дикий шторм. И на океан ложилась новая штормовая темень.

— Значит уже день. Двенадцать часов, после семи утра. Пять часов без сознания. Одиннадцатые сутки в океане — сам, себе сказал я.

— Крепко меня приложили эти твари. Много крови потерял. До сих пор еще есть слабость, что ноги подкашиваются — произнес я сам себе.

И вышел из главной каюты.

Я вынырнул раненным из воды уже утром. И Джейн меня спрятала под этой кроватью Дэниела, и меня не нашли эти ублюдки.

Мы пытались вырваться из рук этих бандитов еще по темноте, но не вышло. Нас поймали. И Джейн у них в плену. А я сейчас на нашей полуразгромленной Арабелле.

— Ублюдки! — сказал я снова, сам, себе — Все здесь разгромили. Твари! Что вы тут искали? Те ящики? Их нет, уроды! Видно увлеклись погоней, что не было времени осмотреть дно плато вблизи яхты. Да и нужны им были эти ящики? Может, они не за ними шли за нами. Может, за тем чертовым гибельным золотом, что Дэни унес собой в трехкилометровую могилу.

Я поплелся осторожно по коридору до лестницы вверх на палубу.

— Я их бросил, там внизу на плато! — говорил себе я вслух — Я их так и не поднял. Ублюдки!

Я стал снимать свой испорченный и перемазанный кровью Дэниела черный с желтыми вставками гидрокостюм. Еле смог в одиночку с еще больной ногой освободиться от него. Я его снял, и бросил тут же в коридоре себе под ноги, сняв бинты с ноги. И созерцая чудовищную на бедре глубокую раскрывшуюся рану. До кости. Ее было видно через раскрытую располосованную подводным острым ножом плоть.

Крови не было. Рана не кровоточила. И была на пути полного заживления. Это радовало. Я боялся худшего. Но, теперь, я им тварям покажу, что значит русский моряк. Нужно было найти, только свежие бинты и сделать перевязку. И я в одних своих, снова плавках, почти нагишом, снова пошел в каюту Дэни. Я там все обшарил. Может Джейн, перевязывая меня, обронила другие бинты на пол, но там ничего не было.

Только банка с ее мазью лежала отпнутая, видимо, чьей-то ногой в углу каюты. Я ее поднял и попробовал помазать еще раз свою рану. Защипало, но не сильно. Когда нога была в отключке, я вообще ничего не чувствовал.

— «А, сейчас щиплется. Да, больно, так!» — простонал я, терпя жжение в глубокой резаной ране — «Это нормально. Значит, жить буду» — подумал вдруг я — «Этой мазью моя любимая мазала себе там, ну там между ног, когда я по неосторожности, любя порвал ее промежность. Она применяла это свое лекарственное чудодейственное средство, чтобы вылечиться тогда. Она говорила, что это на каких-то цветах и растениях из самой Панамы. С родины моей любимой Джейн и моего друга Дэниела».

— Ну, да, ладно — произнес я сам себе — Хватит думать о таком всяком. Надо бинты, хотя бы найти. Я, даже до сих пор не знал, где на нашей яхте была, хотя бы маломальская аптечка. Я зашел в каюту моей красавицы Джейн. И стал осматривать ее всю с потолка до пола. Я нашел бинты. Они лежали, прямо на ее кровати. Тут же и была этакая медицинская сумочка. Я правильно искал. Кто как ни моя любимая будет заведовать всеми мед средствами на Арабелле.

Я схватил быстро бинты и перевязал, прямо сидя на ее постели себе бедро. Туго накрутив и плотно чистый бинт поверх той мази на моей глубокой ране. Главное кровь не шла. И, наверное, это заслуга того Джейн бутылька с чем-то, тоже лекарственным. И этой, конечно же чудодейственной, почти волшебной мази из Панамы.

Я вспомнил про оружейку. Но, там, как и предполагалось мной, было пусто. Все выгребли эти напавшие на нас ублюдки. Все, что было в арсенале Дэниела. И я вернулся в главную, снова каюту. Обойдя все там перевернутое. Мебель, битые бокалы и посуду, я открыл дверь за разгромленным нашим и уже пустым винным шкафом.

Шкаф из красного дерева отодвинулся в сторону, и я пошел внутрь компьютерного отсека.

Все было цело. Все работало. Я все проверил. Проверил, включив рацию. Поставил на сигнал о помощи SOS! Возможно, нашу беду услышат в океане и помогут. Потом, просмотрел карты и положение нас в Тихом океане. Мы были не так еще далеко от того места, откуда уплыли удирая от преследователей. Острова смерти были в паре тройке миль от нас. И, можно было бы вернуться, если, что и все же забрать потерянные там черные ящики BOEING 747. Но, мы были в плену. И В плену моя красавица Джейн. Ее надо было выручать из плена. Что с ней там на той черной яхте? Я не знал, что там твориться сейчас. Но, надо было быстро и что-то оперативно делать, невзирая на рану на ноге и мою хромоту.

Я потерял друга Дэниела. И я не хотел терять мою крошку Джейн. И я бы убил бы себя, если бы эти твари убили ее, там на том Черном Аисте, мистера Джексона.

Та яхта, тащила нас теперь на длинном буксире. Тащила за собой по океану все дальше от тех гибельных островов, где упокоился в глубокой трехкилометровой могиле мой лучший друг Дэниел.

Жуткая и чудовищная смерть была у двадцатисемилетнего американского парня. И врагу не пожелаешь. Я был в бешенстве. Я был в таком сейчас состоянии, что сам себя не узнавал. Плюс еще болела нога. Хотя, я уже на ней ходил, слегка прихрамывая. Спасибо чудодейственной волшебной мази моей крошки Джейн.

Моя крошка Джейн была в плену этих головорезов мистера Джексона.

Она была жива и это точно. Возможно по причине того, что ее просто хотели выторговать за потерянное золото, как и саму нашу яхту Арабеллу.

Эти морские гангстеры знали свою работу. Они не хотели остаться в дураках. И хоть, чего-то поиметь с этого их плавания и потраченного впустую в погоне за золотом времени. И это мне было понятно. Меня больше сейчас беспокоило как она там в их плену. Что с ней там делают. Бьют или еще хуже?!

Надо было незамедлительно действовать.

Эта гангстерская большая черная яхта «BLAK SHTORK» — Черный аист, шла полным ходом. И тащила нашу Арабеллу волоком как какую-нибудь плавающую по волнам океана игрушку. Черный аист шел под всеми парусами. Он сделал полуразворот. И, судя по нашей судовой карте и приборам, шел в открытый океан. Яхта шла обратно в Америку. И, старалась держать курс, подальше от хоженых морских путей. Соблюдая секретность. Она была полна народа. Как самого экипажа, так и самих спецов подводников и матерых профессиональных наемных убийц.

Из беглого разговора этих двоих ублюдков из ее экипажа Роя и Берка, их капитан. И, вообще, видимо бугор на этом морском быстроходном корыте, хотел поиметь мистера Джексона. Золото обломилось им, и они хотели наверстать свое. И поэтому моя девочка Джейн была жива! Жива ни смотря, ни на что!

Надо было вылезть аккуратно на палубу через эту нашу закрытую палубную в трюм к каютам дверь.

Я еще раз перепроверил все маршруты и карты, намечая свой маршрут после нового от этих тварей побега. И увидел под столом, на котором стоял в этом секретном отсеке бортовой компьютер, и рация взрывчатку.

— Вот это сюрприз! — сам себе сказал, помню восторженно я — Просто, неожиданный сюрприз как подарок от покойного самого моего друга Дэниела! Ты ее для меня специально ее здесь оставил дружище! Поверь, она мне сейчас будет очень, даже нужна!

Дэниел здесь хранил взрывчатку. Вне своей оружейки.

Может специально. Именно здесь. Ее здесь хватало под столом, где стоял компьютер. И которую я раньше не замечал. Потому, что ее здесь раньше не было. Вероятно, Дэни перетащил ее позже и оставил вне оружейки. Она ему просто там мешалась, но была нужна. СI-4, пластиковая, очень сильная взрывчатка. И мало того, в магнитной упаковке. Для подвешивания под водой к чему-либо для произведения подрыва.

— «Где только Дэниел все это достал?» — думал я — «Да, Америка! Страна безграничных возможностей. Даже такую взрывчатку раздобыть можно! Это не бывший наш СССР, где хер, что просто так вот достанешь! Скорей загремишь в тюрягу!» — думал я и радовался, что у меня есть, теперь то, что поможет мне в предстоящей битве с этими морскими гангстерами. Я уже знал теперь, что мне делать. Нужно было найти мою девочку Джейн, до того как я отправлю на дно эту черную яхту. И превращу всех там на ее борту в рыбную похлебку.

У меня было отличное преимущество. Враги не знали обо мне. О том, что я живой и здесь. Гангстеры считали, что кроме плененной ими яхты и моей красавицы Джейн у них никого больше нет.

— А нет, ошиблись вы ребята. Я все же живой! — сказал я сам себе снова — Я русский моряк. Да, и с опытом подводника. Русские, просто так не сдаются! Надо еще заглянуть в носовой технический отсек, где лежать должно водолазное наше оборудование. Вернее, то, от него осталось. Если его тоже не вынесли с нашей яхты. Но не сейчас, не сейчас.

* * *

Я взял подводный нож. И взял эту пластиковую в магнитной обертке взрывчатку. Ее много не потребуется, решил я. Эта очень опасная взрывчатка. И с чудовищной взрывной силой.

— «Вполне хватит двух упаковок. Двух упаковок и часовой детонатор» — про себя решил я — «Хватит, что бы вдребезги разнести это гангстерское черное корыто. Нужно только, прикрепить к днищу Черного аиста ее, и время на таймере детонатора нужное, для детонации поставить и все. Полный аминь!».

И, именно это я, теперь должен был первым делом сделать.

Нужно было пробраться, теперь в носовой технический трюмный отсек нашей Арабеллы. Мне нужен был акваланг. Или на худой конец, ласты и маска. Там у Дэниела еще в запасе лежали несколько баллонов со сжатой кислородно-гелиевой смесью. Которую мы закачали про запас еще перед последним погружением. И лежали не используемые гидрокостюмы. Нужно было только туда незамеченным по палубе Арабеллы пробраться. И тогда часть уже дела будет сделана. Но, было уже светло. И, возможно мне не удастся днем до самой темноты все это сделать. Причем не заметно для тех, кто был на той гангстерской яхте. Нельзя было выдать себя ничем. Иначе конец и мне и моей красавице любимой Джейн.

— «Где же ты моя красавица Джейн?» — думал постоянно я о любимой. И эта мысль не выходила у меня из головы. Мысль о ее беременности и ребенке — «Милая моя, потерпи немного. Я приду за тобой. Только потерпи! — Я переживал за нее. За мою крошку Джейн.

Надо было спешить, пока не случилось, чего-либо непоправимого. Но, наверху был уже день. Было часов двенадцать на уцелевших часах нашей главной каюты. Надо было ждать темноты и темного вечера. Когда часть тех там на той, черной парусной быстроходной посудине расслабиться. И возможно, уснет у себя внутри в каютах той гангстерской яхты. Останется вахта на ночь. И вот, тогда, можно будет незамеченным пробраться на нее. И спасти свою Джейн попутно заминировать вражескую яхту. И подорвать ее при побеге. На все нужно будет достаточно времени. И при темноте нужно будет до взрыва, как можно дальше оторваться от противника уходя в океан.

В принципе я все продумал и подготовил. Нужно было дождаться только первой темноты. И я все думал о моей Джейн. Я сидел в ее каюте на ее в углу стоящей постели, где мы первый раз занимались любовью. И потом, еще много раз. И смотрел на разбитый о пол ее кассетный магнитофон. Я держал в руках разбитый Джейн магнитофон, и ее черное брошенное на постель грабителями то вечернее платье. Под моими ногами валялись потоптанные кованными подошвами армейских ботинок ее роковые кассеты и побитая со столика возле кровати посуда. Тоже, самое, было и в каюте Дэниела и в моей каюте, равно как и тех, которые были, просто пустыми. Даже, там все перевернули эти гады, выломав дверки из красного дерева встроенных шкафов и перевернув даже постели. Только вот в каюте Дэни, где я лежал без сознания под его постелью, меня уберег видно сам Господь Бог. Или моя Джейн. В ее каюте постель стояла на своем месте. И, вот это платье лежало на ней, как и моей Джейн, черные на высоком каблуке шпильке на полу красивые туфли.

Я прижал платье к голой своей груди. И прислонил к лицу, вдыхая, казалось ее Джейн моей запах. Запах женского ее моей любовницы красивого девичьего загорелого до черноты гибкого тела.

— «Ты так его и не одела для меня в очередной раз» — думал, сидя и глядя на него я — «Так и не одела».

И она его так и не оденет больше уже никогда.

* * *

За бортом нашей пленной яхты бурлил и бился о борта волнами океан.

Похоже, назревал шторм. Как и шторм внутри меня.

Погода медленно, но верно, портилась, и мне это было, теперь на руку.

Я с трудом дождался этого вечера, изнывая от волнения и боли. Боли в моем сердце. И ожидания, снова увидеть мою красавицу Джейн. Увидеть ее в руках тех палачей. Ублюдков с той черной яхты.

Я не мог сейчас ей ничем помочь. Но, она была жива. И я в это верил и знал. Она была жива. И это главное.

Я с нетерпением ждал этого вечера. Вечера в тоскливом и убитом состоянии. Весь на нервах и в бешенном диком возбуждении. Злоба к этим подонкам бушевала внутри меня и рвалась на волю.

Я помню, бил кулаком об стену борта в каюте Джейн. И ругал себя. И все вокруг. За то, что не смог защитить ее. За то, ранение на ноге, которое уже почти зажило. За то, что был без сознания тогда, когда я ей был нужен.

Я ей был нужен тогда, когда она хотела бросить все и уплыть с тех проклятых островов. Даже ругал покойного Дэниела, за то, его упорство и упрямство, приведшее его же к гибели. И ругал, не переставая себя, за то, что поплыл за этими чертовыми красными ящиками, не послушав в очередной раз мою любимую Джейн. Мы потеряли теперь все. И красные бортовые Боинга ящики. И Дэниела. И, теперь моя Джейн в плену у этих морских гангстеров. И это была, тоже моя вина. Именно моя вина. За то, что не слушал мою красавицу Джейн. За то, что потакал Дэниелу. И отчасти, виновен был, теперь в его смерти. И вот, теперь этот плен Арабеллы и Джейн.

Я разбил в кровь кулак, ударив о переборку борта Арабеллы. Но, исправить, теперь все было не возможно. Только спасти мою Джейн. И уничтожить тех, кто на нас напал. Это все, что теперь я смог бы сделать в теперь наступившей беспросветной океанской темноте ветреного вечера. Вечера заглушаемого шумом волн и дикими порывами попутного предштормового ветра.

Погода портилась быстро и быстро стемнело. И уже практически ничего не было видно в самом океане через открытый бортовой иллюминатор каюты моей красавицы Джейн, снова зайдя в нее. И, посмотрев через него наружу. Мне обрызгало лицо брызгами соленой забортной в ощутимой уже бортовой качке водой. Мне пришлось, вот так до самой темноты просидеть в горьком одиночестве и нервах, ожидая этой навалившейся на самые бушующие океанские волны черной беспросветной пеленой темноты. Даже, черные облака затянули луну и сами яркие звезды на небе. Ветер бил о мачту Арабеллы. И болтал ее спущенные до самой палубы паруса. Которые дергали бес конца по сторонам нейлоновые металлизированные на стальных креплениях канаты. И те слышно было, как натягивались и ослаблялись под порывами болтающихся новеньких парусиновых намокших под моросящим дождем парусов нашей плененной захваченной круизной яхты.

Черный аист тащил нашу яхту в полосу надвигающегося шторма. И Арабелла болталась на буксировочном длинном тросу и волнах как скорлупка, рыская, произвольно без управления рулями, из стороны в сторону. И, по-видимому, влияла на сам ход по волнам черной большой впереди ее идущей яхты. Та, постоянно маневрировала и выравнивала свои рули, стараясь удерживать ровный по уже бушующим предштормовым волнам ход.

Надо было действовать.

Надо было успеть до начала самого шторма. Успеть, все сделать. И найти мою Джейн. Это надо было сделать, именно до начала шторма. Потом, ничего не выйдет. Ни с взрывчаткой, ни с ее освобождением.

И я соскочил с ее постели. И выскочил в узкий коридор между каютами. И уже бегом подлетел к лестнице, ведущей из трюма на палубу Арабеллы.

Шторм как по волшебному мановению затягивался. Было 23:00 на корабельных часах Арабеллы. И было достаточно темно. Это было видно в закрытый оконный иллюминатор каюты моей Джейн. И выходящей на палубу верхней надстройки. Все было готово. И надо было действовать. Надо было все сделать до наступающего шторма.

И я, поднявшись вверх по трюмной лестнице, открыл палубные из трюмного коридора и кают двери. Осторожно и тихо, я высунулся из них и, пригибаясь осторожно, прошел, почти на корточках к правому борту прикрываемый белым упавшим практически на палубу яхты с мачты главным ее, болтающимся на ветру спущенным треугольным парусом.

Я осторожно, чуть ли не ползком, раздетый. В одних своих плавках. И на ощупь, голый и прикрытый темнотой и чернотой своей загоревшей на тропическом солнце кожей, беспрепятственно проскочил под упавшим парусом. И, пролез незаметно, мимо малых скрученных наскоро Джейн лебедок. И держась за леера бортового ограждения до носа Арабеллы.

Меня никто не заметил. И ни странно нисколько. Я был в таком виде в полной темноте наступающей ночи полностью незаметен.

Я посмотрел на нос нашей яхты. И увидел свисающие до самой воды под волнорез яхты кливера. До самой воды уже достаточно мокрые и тяжелые. Они тянули нос Арабеллы вниз. И она клевала сильно носом в набегающую волну, так, что вода перекатывалась через нос. И растекалась по красному лакированному дереву ее палубы. До самой середины.

— Уроды! Не удосужились раньше их подтянуть, хотя бы к носу Арабеллы! — выругался я.

Яхту, просто захлестывает всю волнами.

— «И, теперь канатам будет нелегко их поднять с воды»- мимолетно помню, подумал я. Уже стоя у люка трюмного технического с водолазным и исследовательским оборудованием отсека — «Эти ублюдки не удосужились даже их выше приподнять.

— Арабелла из-за этого, сильно клюет носом в волну — я помню, по-нашему, выругался и сказал вслух — Разве не видно. Уроды!

И откинул люк трюмного технического отсека.

Все получалось именно так, как я и рассчитывал. На Черном аисте не видно было ни души. Только я заметил рулевого и еще одного стоящего рядом с ним. Это была вечерняя вахта. Остальные, похоже, находились внутри в трюме. И каютах большой черной яхты.

Начало, даже моросить. Предвестие скорой уже приближающейся бури.

И практически черное небо было затянуто грозовыми ночными облаками. Поэтому все и скрылись там внутри большой черной гангстерской яхты.

Надо было спешить, и я осмотрелся еще раз вокруг.

На нашей Арабелле не было никого. Все свалили как я, и думал и рассчитывал.

Ограбив наше мореходное судно, они посчитали, что тут делать нечего. И освободили Арабеллу от своего присутствия.

Этот Рой и его друг Берк были, тоже там на той черной быстро идущей по океанским бушующим волнам яхте.

Надо было быстро делать, что задумал. И я спрыгнул буквально в трюмный технический носовой отсек нашей яхты. Прямо в темноту. И зажег найденный здесь же на ощупь подводный фонарик.

Я осветил все вокруг. И увидел наши стоящие акваланги и гидрокостюмы, лежащие в глубине трюма. Все вместе, там, где мы их и оставили с Дэниелом, после заправки. Там лежали и ласты и маски. Все, как и должно было быть. Здесь ничего не тронули. Просто, видимо, заглянули и захлопнули трюм. Даже, насос для закачки смеси стоял на своем месте.

Качало сильно. И было одеваться с этим фонариком нелегко, отлетая от стены до стены отсека, снова в свой синий с черными полосами гидрокостюм. Свет включать было нельзя. Могли заметить. Вот, я и одевался, практически в полной темноте. И на ощупь, как мог. И довольно долго.

Это меня нервировало еще сильнее, но иначе не получалось. Время шло, и время не ждало.

— Моя девочка — произносил я про себя — Я иду к тебе моя милая. Я иду — говорил я, негромким волнующимся и злым голосом. Подбадривал себя, застегивая на голой, зажаренной на тропическом горячем и ярком солнце мужской груди русского моряка, гидрокостюм акваланга.

Я оделся в один свой синий гидрокостюм. Без свинцового противовеса пояса. Эта сейчас для утяжеления при погружении с баллонами тяжесть была ни к чему. Нацепив на левую руку подводные акваланга часы. На правую ногу прикрепил подводный спасший в подводной короткой схватке мне жизнь нож.

Я прицепил к себе взрывчатку. Обмотав вокруг торса и гидрокостюма обрезанной, запасной еще оставшейся здесь в смотке нейлоновой от бортовой малой лебедки веревкой. Я застегнул воротник своего прорезиненного акваланга. Его на самом горле замок.

* * *

Прикрепить взрывчатку к корпусу вражеского судна не удастся, как ни старайся. Качка была сильной и «Черный аист», как и наша Арабелла нырял в бушующую крайне неспокойную океанскую волну. И меня бы, просто сшибло потоком воды. Даже, сейчас меня уже порядком швыряло от стены к стене трюмного технического с нашим водолазным оборудованием отсека. Попадали стоящие у стены отсека от переборки с грохотом баллоны от аквалангов. Так, что затея отпадала по любому. Надо было забраться на палубу этой черной яхты. И желательно, совершенно незаметно. И, включив таймер детонатора на СI-4, сбросить ее куда-нибудь вниз. В трюм этой гангстерской яхты. Не важно, куда. И, можно всю сразу в одно место. Лишь бы сработала она в нужное время и все.

На подводных моих на руке часах было уже 23:25. Было достаточно темно и ветер трепал безжалостно оснастку Арабеллы. Я посветил подводным фонариком на левую с часами в синем с черной полосой гидрокостюма рукаве руку. И сверившись по времени, вылез из трюмного каютного отсека нашей яхты. Пройдя, мимо мачты и палубной иллюминаторной надстройки по левому борту. И подобрался, осторожно к носу нашей, ныряющей в волну с мокрыми свисающими кливерами на нейлоновых тросах Арабеллы. Я повис на постоянно натянутом, буксировочном протянутом от носа Арабеллы до кормы Черного аиста тросу. Прямо над бурлящей черной в пенных бурунах водой. В полной темноте. И уже мокрый поверх гидрокостюма океанской летящей через трос водой. Я полез тихо под шум волн и ветра по нему в сторону вражеской гангстерской яхты.

Это было крайне рискованное предприятие. Но, не мене рискованное, чем все, что я пережил до этого. Я, стиснув зубы, просто висел на том натянутом буксировочном тросе. И, просто лез упорно вперед.

Я прекрасно понимал, что потеряю много времени, болтаясь на том длинном буксировочном тросу. Над самыми набирающими силу надвигающегося сильного шторма волнами. Глотая соленую воду, но по-другому было нельзя.

Не знаю, сколько прошло времени на том тросу, мне было там не до часов. Но, я дополз все, же до кормы Черного аиста. И ухватился правой рукой, сжав сильно пальцы за леера ограждения и кормовой ее бортик. Я вцепился за те леера левой рукой. И повис, под резиновой кормовой небольшой надувной лодкой, висящей на веревках и лебедке, скрывшись внизу за ним на некоторое время. Опускаясь вместе с кормой черной большой яхты в океанскую воду. И, чуть ли не ныряя с головой в нее.

Я помню, хотел свериться еще раз по времени, но не было в темноте наступившей ночи, на качающейся на волнах корме этой черной яхты видно, ни чего. Да, и был риск сорваться. И я бросил эту, пока глупую и опасную затею. Я, лишь, цеплялся руками и ногами, за то бортовое леерное ограждение, буквально свисая с кормы, за спиной двоих вахтенных у штурвалов и приборов гангстерской черной яхты.

На мне висела с боков под руками опасная взрывчатка. И на ноге был подводный нож. Тот самый нож, которым я поронул под водой противника в той подводной схватке. Того некоего Дэрела из их гангстерской команды. Так, что одного уже не было среди них. И моя Джейн, как я слышал из разговора двух гангстеров на Арабелле, подстрелила в перестрелке. Возможно на смерть. Так, что еще двое. И того, трое выбыли из этой гангстерской спецкоманды.

— «А, сколько же вас всего?» — вдруг подумал я — «Но, по всему видно, не мало».

Я подумал — «Надо этих двоих обойти. И пройти по палубе не наскочив ни на кого. Это важно. Нельзя поднять шум. Иначе, здесь соберется вся команда. И тогда, мне и Джейн конец. Тогда, они выловят меня. Там потом, хоть за борт прыгай. Не раздумывая. А, этого нельзя сделать. Сделать посреди океана, так и не выручив из беды мою ненаглядную Джейн» — думал я — «Нельзя этого допустить, равно, как и снять тех двоих нельзя. Тогда, яхту начнет мотать без ровного управления по бушующим волнам. И там внизу все, тоже поймут, что, что-то твориться наверху. И тоже, выбегут наверх посмотреть, что произошло. И случиться, именно то, что я до этого подумал».

Я оценивал ситуацию и быстро обмозговывал, болтаясь, под нависающей надо мной кормовой резиновой на лебедке и веревках лодкой, вцепившись руками. И ногами, теперь в леера ограждения и бортик кормы черной огромной больше ста метров в длину яхты. Эта яхта и в ширину была метров, наверное, шесть или даже девять. В полной темноте на глаз, тем более не определишь.

Я пошел вдоль борта, за самим бортом, снаружи над бурлящим океаном. Прямо болтаясь в воздухе и держась за края лееров. Цепляясь руками и ногами. И стараясь, чтобы меня не заметили.

Это было не менее опасно, чем натянутый буксировочный канат. Пару раз у меня срывались ноги, и я висел на одних руках за бортом Черного аиста. Но все, же добрался так до середины этого гангстерского большого скоростного двухмачтового судна.

Я посмотрел все же на часы. Был уже час ночи. Время было, теперь хорошо видно в палубном ярком освещении.

— «Это я провисел над океанской бурлящей бездной целых полчаса!» — подумал, помню я — «И за это время никто меня не обнаружил. Не увидел там на том буксировочном тросу между двумя бороздящими океанские просторы яхтами. Это было, просто отлично! Никого на борту!».

Это гангстерское круизное быстроходное парусное судно действительно было пустое. И его пустая от экипажа палуба была вся залита водой, летящей от волн, когда яхта ныряла в волну.

Я выглянул из-за борта и лееров ограждения. И в темноте перелез на палубу, наклоняясь к ней. И касаясь, даже руками практически на четвереньках, пошел тихо, стараясь держать равновесие при качке. Плохо это удавалось, и я несколько раз даже падал то на задницу, то вперед, но был все равно не замечен ни рулевым, ни стоящим с ним вахтенным.

Здесь была длинная в районе второй мачты, иллюминаторная над палубой надстройка. Похожая на надстройку нашей Арабеллы, только гораздо длиннее. С большой второй мачтой посередине. И основными парусами треугольной формы. В нейлоновых канатах со стальными крепежами, как и на первой. Связанной этими тросами друг с другом. И идущими на носовой волнорез парусного этого судна. Где были такие же, как и у Арабеллы треугольные, только большего размера кливера. Вся в длинных вытянутых иллюминаторах палубная надстройка, указывала на расположение внутренних кают в трюме яхты. И я увидел вход во внутренний трюм этой яхты. Похожие, как у нас на Арабелле, тоже из дерева или пластика, входные в трюм двери. Они, тоже отодвигались в сторону. И я приблизился к ним. И, прислонившись ухом, и боком прислушался.

Ничего нельзя было понять из-за шума воды за бортом и хлопанья громкого больших треугольных парусов на двух мачтах Черного аиста. Особенно гремели натянутые его троса, тоже из металлизированного нейлона, более, даже толстого, чем на нашей Арабелле. Гремели все крепления. И вся прочая оснастка этого ныряющего в волны и тянущего на буксире нашу яхту мореходного и быстроходного парусно-винтового судна.

Яхта шла на парусах и машины молчали. Но, это временно. Пока не начнется сам шторм. Там вход пойдут машины этой черной яхты. И команда уберет паруса.

Надо было успеть до начала шторма. Пока не высыпала команда на палубу.

Послышались шаги там видимо, внизу в трюме за дверью. Там были каюты, как и на Арабелле. И послышался мужской громкий разговор, и отворилась дверь. И я, еле успел шмыгнуть за угол и спрятаться среди каких-то стоящих на палубе больших из металла или может пластика с каким-то оборудованием ящиков. Видимо, тяжелых, и закрепленных веревками за борт. И все, что можно для удержания в одном положении.

Меня это не шибко интересовало. И не интересовало то, что могло в них быть. Может, какая-нибудь водолазная техника, похожая на нашу, что на Арабелле. Может взрывчатка. Может, еще черт, знает что. Я даже не подумал туда заглядывать.

Качка становилась сильнее. И снизу из каютного трюма вышли двое. Наверное, покурить на палубу, а может сменить вахту у рулей Черного аиста. Они пошли так и, разговаривая громко, стараясь, расслышать друг друга в шуме ветра и волн.

— Берк! — прокричал один другому — Как там, те олухи у штурвала?! — один захохотал и подхватил другой.

— Они, Рой, новички в морском деле! — смеялся второй, затянувшись сигаретой.

— И не говори, Берк! Вот им сейчас достается! Мокрые как лягушки! — проревел Рой громко, и захохотал как ненормальный, держась за ограждение борта яхты вместе со своим другом.

Они пошли туда, к тем двоим. Возможно, поиздеваться морально над новичками. И, по-моему, они были пьяными. Это были те самые Берк и Рой. Те, что шарились на нашей яхте последними, и крепили буксировочные тросы. Возможно, они были очередной сменой. Новая рулевая вахта.

— «Сколько же вас здесь?» — думал я — «И там внизу?».

Джейн должна быть там же, откуда эти двое вышли. И я, посмотрев на левой руке на подводные наручные часы, аккуратно подкравшись, снова к этой трюмной двери, отворил ее, стараясь как можно тише и медленно.

Была уже ночь. На подводных часах было двенадцать ночи.

Черный аист, освещенный бортовыми габаритными и сигнальными огнями на своем огромном черном корпусе и палубным освещением, качало из стороны в сторону. И он, как и наша Арабелла, клевал носом в сильную океанскую бурную на ветру волну. Гремела вся оснастка. И, все качалось. И каталось по ее лакированной, тоже из красного, как и у Арабеллы дерева палубе. По бортам яхты качались прикрепленные к лебедочным кранам большие надувные катера. Гораздо, большие, чем тот наш надувной Арабеллы скутер. На них эти гады, и догнали меня и мою Джейн. И нашу Арабеллу.

Палуба уходила далеко вперед от ее кормы, туда, где нос заканчивался, тоже бушпритом и косыми треугольными кливерами. Две мачты качались под сильной ветреной нагрузкой то влево, то вправо. И огромные, куда более большие, чем у нашей яхты паруса Черного аиста как огромные шары, надутые на предштормовом ветру, с лихвой тащили эту огромную яхту по назначенному ей ее командой курсу, в открытый океан. И тащила нас за собой, на длинном буксировочном тросу.

* * *

Там внизу была моя Джейн.

— «Где-то там, внизу в этом чертовом трюме» — сказал сам себе и про себя я. И осторожно, отворив створку трюмной входной вниз двери, заглянул внутрь в освещенное внизу ярким светом множества ламп коридорное, как и у, нашей Арабеллы помещение. Куда более длинное, и более широкое, чем на нашей яхте.

Я спустился быстро по крутой металлической вниз трюмной лестнице босыми своими ступнями. Тихо шлепая ими по полу, того длинного идущего, видимо до самого носа этой гангстерской яхты трюмного коридора. Коридора со множеством дверей, видимо ведущих в другие помещения и каюты. И возможно, еще и вниз в сам технический яхты этой трюм. И туда, где были двигатели Черного аиста.

Устройство внутреннее в целом отчасти было, похоже на Арабеллу, но и резко кое-чем отличалось внутри этой гангстерской посудины.

Я пошел, тихо по коридору, где пока ни было, ни кого. Я, наверное, угадал по времени. Большая часть команды Черного аиста, просто отдыхала. И, наверное, нажравшись вина и русской нашей водки, просто как убитая спала.

Но, не стоило рассчитывать на такую удачу. Можно было напороться на кого угодно, случайно вышедшего из любой каюты. И тогда, пришлось бы просто драться насмерть. И скорее всего, проиграть.

Поднялась бы целая свалка, здесь в этом коридоре, и вылетели бы все, кто тут был. И вооруженные до зубов и прикончили бы меня. Даже, хоть у меня и силенок было достаточно. И мышцы, хоть куда. От которых балдела моя красавица Джейн, занимаясь со мной любовью. Все это бы не особо здесь имело значение.

— «Главное, не поднять шум и не налететь на кого-нибудь» — думал сейчас я — «Главное, не налететь».

Я крался аккуратно и тихо как ночная кошка в своем синем комбинированном черными полосами гидрокостюме по освещенному ярким ламповым светом коридору. Вынув с правой ноги свой подводный нож. Я крался, осторожно. И прислушивался к тишине коридора. И всей вокруг обстановке.

Где-то здесь, должна быть моя любимая красавица Джейн. Именно тут, в этих каютах этой гангстерской большой скоростной океанской яхты.

Я услышал разговор за дверью одной из них. Громкий разговор. Разговор, построенный на ругательствах и вопросах.

Кто-то, кого-то допрашивал.

Этот голос был мужской, и только его было слышно.

— Я еще раз повторяю! — буквально на взводе и бешенстве голос говорил — Кто был еще на яхте?!

В ответ была тишина. И я услышал, как тот, видимо, кто спрашивал, ударил кого-то, там за дверью. И я услышал еще женский вскрик.

— «Джейн!» — прозвучало в моей голове — «Моя кошечка Джейн!».

Это была она и только она.

Вдруг раздался женский голос. Жесткий и рубленный. И этот женский голос громко произнес — Может, хватит, Рик ее гнобить?! Пустим эту шлюху в расход на корм акулам?!

— Заткнись, Рэйчел! — прогремел дикий злобный голос — Босс сказал бить ее, значит бить!

— Рик! — произнес, снова громко женский голос — Может, эта латиноамериканская черная сучка и впрямь ничего не знает! Может, отдадим ее, как обещал кэп нашим ребятам! Пусть развлекаются!

— Я знаю, что знает! — прогремел снова мужской голос — И никто ее не получит после меня вообще! Поняла, Рэйчел! Эта черномазая панамская тварь, сдохнет здесь, но все мне расскажет! Лично мне, а не этому нашему кэпу! Я выбью из нее кулаками всю правду! Мы не нашли того третьего! Она его куда-то спрятала и молчит как рыба, сучка черномазая! Надо будет еще притащить этих двух Берка и Роя, после ночной вахты! Они шарились по той яхте. И ни нашли никого, потому что о выпивке, только думали! Алкаши гребаные! Я с ними еще пообщаюсь уроды, чертовы! — голос, просто ревел по-звериному на всю каюту за той дверью.

Там точно была она, моя Джейн! Точно моя девочка! И эти двое пытали ее! Твари поганые! Моя девочка не выдала меня. Как я понял, ни произнесла, ни слова обо мне. И то, что я живой. И на нашей яхте.

— «Моя красавица, что там с тобой делают! — думал взбешенный я — «Я пришел за тобой, и я выручу тебя моя кошечка, моя малышка, моя милая девочка!».

Снова прогремел женский такой же дикий и, даже более еще бешеный голос — Толку с нее, Рик! Скажем шефу сдохла и все! Давай, выпустим ей дух! Придушим, по-тихому! Я уже спать хочу, Рик!

Я прижался ухом к двери каюты и вслушивался в звуки там за дверью.

— Говори, сука черная! — прокричал тот мужской голос, которого звали Рик — Говори! Кто еще был на яхте! Ты же не одна была! Правда?! Тот, кто тебя ебал, живой или нет?!

— Один я знаю, точно рыб глубоководных кормит! — прозвучал громко голос с издевкой Рика — Сам видел! Где второй?!

И прозвучал опять удар и вскрик со стоном моей девочки Джейн.

— У парня были самые дорогие в мире похороны. Все наше золото с собой утащил, сосунок паршивый! — проревел, дополняя его мужской голос — Говори, падла!

И, снова послышался глухой удар и вскрик моей девочки. Тихий уже такой со стоном — Где второй, шлюха черномазая! — прорычал громко некто Рик.

— Наверное, она точно не знает! — прогремел женский голос некой Рэйчел — Бросил он ее! Все мужики так делают! Я женщина, я знаю, Рик!

— Заткнись! — Рик прорычал на некую рядом с собой в той пыточной каюте Рэйчел — Ты не женщина, ты убийца, как и я! И мы оба об этом знаем! Так, что заткнись, я сказал!

— Это мой брат — еле слышно произнесла Джейн. Это ее был голос. Сдавленный и забитый. Я еле разобрал даже ее слова. Но, это точно была она. За той каютной из красного дерева дверью. В той пыточной каюте.

— Что ты сказала?! — пропела громко некая Рэйчел.

— Это был мой брат — прозвучал голос еле слышно моей Джейн.

Это точно была она. И она еле выговаривала слова. Ее уже всю донельзя там избили. И, надо было, что-то срочно делать.

— Сучка заговорила! — проревел, снова громко голос ее мучителя — А, я думал, как же ей развязать язык!

В стену между каютами затарабанили кулаками.

— Мать твою, Рик! — раздалось из-за переборки другой каюты и отсека — Грохни ты эту тварь! — заорали оттуда — Она двоих наших порешила! Грохни ее и все!

— А перед этим выеби до смерти! — прокричал еще, кто-то оттуда же, и захохотал.

Раздался стук и крик уже из-за другой переборки другой каюты.

— Уроды! Сейчас всех перестреляю! Заткнулись все! Спать хочу! У меня через час вахта! Уроды, спать всем! — донеслось гулко по-мужски оттуда.

— «Похоже, скоро вся яхта будет на ногах!» — напугался, подумав я. И понял сразу по вскрику и стонам, что моя девочка Джейн была за этой дверью.

— Заткнись сам! — прокричал тот, кто был Рик из-за двери — Мне босс приказал всю ночь бить эту шлюху. И я буду бить эту шлюху! Понял, Торан! Если кто хочет объяснить мне мои правила, прошу на верхнюю палубу нашей посудины! Посмотрим кто больше мужик, чем баба!

Там за переборками с двух сторон, кто-то громко выругался, и наступила короткая тишина, между отсеками кают. И голос из-за двери добавил — Вот так, то, лучше! Рэйчел вмажь ей еще за твоего Митчела!

— Да, ну ее! — проговорила та, что называлась Рэйчел. И была единственной, видимо, женщиной на этой гангстерской яхте — Я и так поиздевалась всласть над этой молчаливой стервой! Пойду, отдохну, Рик! Теперь ты моя любовь, Рик! Бедненький Митчел и Дафни! Мне их будет не хватать.

И та, что звалась Рэйчел, захохотала, как конченная дура. На всю каюту.

— Это же надо, эта шлюха уделала их! — произнесла громко Рэйчел — Придурки! Надо было тебе, Рик первому туда заскочить! Ты, вообще зверюга, без капли совести и любви! Не то, что был мой Митчел!

— Заткнись, Рэйчел! С огнем играешь! — прокричал ей Рик — Ты меня знаешь! Грохну и глазом не поведу! Хоть ты и баба! Вали отсюда! Я сам доведу дело до конца, без твоей помощи! Пошла вон!

— Смотри! — произнес громко, снова женский голос некой Рэйчел — Сучка скоро сдохнет. И нечего будет кэпу сказать. Ты с ней по аккуратней! Видишь, она уже не так кричит! Скоро кончиться!

— А, может ей это уже, даже нравится! — прорычал Рик — Правда, сучка?!

И, снова раздался удар и тихий уже стон. И вскрик моей малышки Джейн.

— Не смей подыхать шлюха латинская! — Рик прорычал — Я тебе не разрешал!

— Сейчас кончиться! — раздался голос Рэйчел.

— Кончиться, когда я в нее кончу! Пошла вон! — рявкнул, некто Рик на свою видимо, подругу по пыткам и оружию.

— Пока, Рик! — сказала та, что звалась Рэйчел и говорила женским голосом — Если понадоблюсь, я у себя!

Раздались шоркающие о пол за дверью медленные шаги. Словно, нехотя они приблизились к двери каюты. И я поспешил быстро по длинному коридору и свернул за угол и притаился.

Дверь открылась. И та, что звалась Рэйчел вышла в коридор. И направилась в мою сторону. Это была с выбеленными прядями длинных распущенных во все стороны волос. Невысокого, тоже, как и моя Джейн роста, синеглазая брюнетка. В черной короткой распахнутой на узкой талии блестящей в свете коридорного между каютами яркого лампового освещения кожанке. В черном на полной размера четвертого груди туго натянутом на плечах узкими лямочками, спине и ее груди лифчике. Который, было характерно видно из-под той куртки, под которой больше видимо ничего не было. В узких синих джинсах и армейских кованых ботинках. С яркой алой помадой на губах. И накрашенными черной тушью бровями и ресницами. Этакая демоница, безжалостная и жестокая. С холодным ничего не выражающим выражением своего женского лица. Хоть и не дурного на вид, но скрывающего умело дурной характер этой опасной особы. И особенно опасной, видимо для самих же мужчин.

И она направлялась, именно в мою сторону.

Рэйчел, будто чуя меня или мой мужской запах, как хищная кошка, даже через прорезиненный акваланга гидрокостюм, направилась в мою сторону. Может, она уловила мой неосторожный шорох из-за качки большой яхты, когда ее швырнуло, будто в сторону с волны на волну. И я, голыми ногами шерконул, пытаясь удержаться на месте у стены за углом по полу коридора.

Если так, то у этой гангстерши был феноменальный слух и нюх. Ничуть не хуже.

Охотница на мужчин. Женщина и убийца в одном лице. Жуткий сплав.

А, может я, просто ошибался, и она, просто сюда направилась по своим каким-то причинам. Но, она шла, именно ко мне, довольно быстро, стуча кованными солдатскими ботинками по полу коридора. И надо было, что-

То делать.

Надо было, куда-нибудь нырять. И чем быстрей, тем лучше.

— «Джейн! Джейн! Любимая Джейн!» — в памяти лихорадочно прозвучало.

— «Вот черт!» — в панике подумал я, но собрался и притаился за углом коридора. И какой-то еще двери. Возможно, ведущей в трюм судна.

Я открыл дверь. Она была не заперта. И я проскочил в полумрак на еще одну лестницу, ведущую вниз. Где хорошо был слышен шум бьющихся о борта Черного аиста бурлящих в ожидание шторма волн.

Я оказался в самом трюме этой гангстерской яхты. В ее самом черном чреве, чреве Черного аиста. Здесь было полно оборудования и водолазного оснащения. А, за переборкой был двигательный, как и у нашей Арабеллы отсек. Отсек с более мощными, чем у Арабеллы двигателями, валами и пропеллерами. Он не работал. И эта черная большая яхта шла, пока только под парусами.

— «Наверное, должен быть и генераторный отсек» — подумал я — «Может, там же, как и у нашей яхты, или где-нибудь, даже здесь в техническом, или двигательном за герметичной переборкой отсеке. Света на яхте много и генератор должен быть побольше и помощнее, чем на Арабелле».

Я затаился в полной темноте. Свет здесь был выключен, и никого не было. Этот отсек было довольно просторный. Это было видно по стенам самого отсека и на ощупь. И здесь можно было, видимо перемещаться практически в полный рост, не боясь удариться, даже головой о, что-нибудь.

Я ощупал себя и потрогал на своем теле поверх синего своего гидрокостюма взрывчатку СI-4. И отвязал ее от себя, бросив в темноту трюма кусок длинной лебедочной нейлоновой веревки.

Я включил таймер детонатора на одной из увесистых упаковок и прикрепил на стену взрывчатку, бросать не стал. Прикрепил, прямо здесь же, на переборке у самого входа на какой-то в темноте полке. С одной стороны и с другой положив, прямо аккуратно на сам пол под, почти вертикальную ведущую вниз в темноту лестницу. Получалось это, где-то посередине этой большой вражеской яхты. Если сработает, хотя бы одна, то взорвется другая. И разнесет эту чертову посудину пополам и в щепки. От самого трюма до верха.

Я сверил, снова подводные часы, посмотрев на левую руку в приоткрытую узкую щель трюмной двери, откуда падал яркий коридорный свет. Там было уже двенадцать двадцать ночи.

— «Черт, как время быстро сейчас летит!» — подумал я. И поставил на час тридцать минут таймер детонатора взрывчатки. Тот замигал огоньками и цифрами на маленьком боковом одной СI-4 табло. Время пошло. У меня был в расчете теперь, был час пятнадцать минут. И надо было действовать. Успеть спасти мою Джейн и покинуть до взрыва Черный аист.

Спешить, пока враги не расчухали меня. Пока есть возможность спасти мою девочку Джейн. И я поднялся аккуратно и тихо назад по трюмной лестнице. В темноте я приоткрыл, снова дверь и вышел наружу в трюмный между каютами коридор. Освещенный ярким ламповым светом.

Здесь, по-прежнему была тишина и никого.

Я пошел к повороту и тут на меня напали. Точнее, напала та самая, что была в той каюте, где была моя Джейн. Та самая, которая била ее вместе с неким Риком.

Это был удар ногой из-за угла и в полной тишине. Удар кованным армейским ботинком. Удар прямо в живот. Но, скользящий и не очень удачный. Я успел отскочить немного в сторону. И, поэтому удар был не совсем точный. И эта тварь по имени Рейчел, бросилась на меня с кулаками, пытаясь врезать мне, и стараясь оглушить и сбить с ног.

Я кинулся на нее, не раздумывая даже, кто она такая.

Эта тварь в облике достаточно красивой женщины, лет, наверное, тридцати или чуть старше, вцепилась в меня своими женскими цепкими пальцами как кошка. Она не могла уже просто ударить меня, так как я прижал ее к себе и придавил всем телом к стене коридора. И протащил за угол к двери ведущей вниз, глубже в водолазный технический трюм Черного аиста.

Эта наша на убой драка была довольно недолгой, и молчаливой.

Странно, но эта самая Рэйчел. Этакая бой баба, в кожаной короткой, куртке и синих джинсах, в армейских подкованных ботинках, невысокая, но довольно сильная. Подготовленная к драке, как настоящий солдат или наемный убийца, ни произнесла, ни звука. Она не подняла тревогу и крик.

Она просто дралась со мной, как на боксерском ринге без всяких правил, только с одним правилом, правом на убийство. Равно как и я. Стремясь наносить удары сильными натренированными женскими ногами. Особенно коленом, то в живот, то ниже по моим в синем гидрокостюме акваланга босоногим мужским ногам.

Эта самая Рэйчел, наверное, единственная женщина на этой гангстерской яхте, яростно билась со мной в этом коротком, поворотном закутке у самой трюмной двери. Пытаясь схватить меня руками за синий мой обтягивающий все мое тело гидрокостюм. И ей это плохо удавалось.

Я постоянно вырывался из ее цепких молодых еще молодой, но уже опытной как видно, убийцы рук. Но, в свою очередь сам схватил эту Рэйчел за ее одежду, придавив под собой к полу коридора. И схватив за ее тонкую, но жилистую женскую шею руками. Я сдавил ее шею, как только смог пальцами обеих своих рук. И начал душить. Нельзя было допустить, чтобы она закричала. Помню, я разорвал, даже воротник ее кожаной куртки. И увидел тот самый из золота старинный найденный моей девочкой Джейн там, на барьерном коралловом рифе тех рыбацких тропических островов медальон. Большой и красивый, как моя Джейн. И я совершенно тогда, помню, остервенел и озверел в той драке. Эта тварь в женском обличие, ограбила Джейн каюту. Это она вышарила там все. И забрала золото и драгоценности моей любимой Джейн.

Я из-за этого просто сам озверел.

— Тварь поганая! — прошипел я тихо. Еще сильнее сдавил этой Рейчел ее шею — Ты, тварь посмела забрать то, что не твое, мразь! Не тебе принадлежит!

Помню, эта Рэйчел услышала мой сдавленный приглушенный тихий яростный голос и разжала свои на моем гидрокостюме пальцы.

Она вытаращилась на меня. Наверное, поняла, что я русский. Поняла по произношению. И по моему злобному озверевшему лицу. И, поняв, что дело худо, теперь била меня, стараясь попасть чаще всего по голове. А, я душил ее, перенося ее оглушительные кулаками удары по лицу и голове с обеих сторон ее женских сильных тренированных, как и удары ногами рук.

Она подкараулила меня. Видимо, чутье. Ее чутье, выследило меня. Или я как-то выдал себя. Вот только не ясно, как и почему, она не подняла тревогу по всей яхте.

Вероятно, эта длинноволосая обесцвеченная, морская бандитка и профи, захотела собственноручно уделать русского моряка. Но, поняла, что просчиталась, когда я сам, бросился, остервенело на нее.

Она не растерялась. И тем более не испытала, даже малейшего страха или какой-либо неуверенности, а только дралась со мной по-зверски, как сумасшедшая. Причем молча, не издавая ни звука. Ни стона или рычания от ярости. С хладнокровным видом, лишенным какой-либо жалости к своему противнику.

От ее ударов у меня гудело в голове. Но, я ее просто душил, не ослабляя своей пальцами цепкой убийственной хватки.

На мое счастье я не был длинноволосый. Но, эта убийца в женском облике с озверелым видом вырвала все, же левой рукой клок волос, вцепившись мне в голову обеими своими сильными пальцами. И не сдающимися руками. Поняв, вероятно и наконец, что ей самой уже, ни за что, не вырваться из моих мужских сильных мускулистых русского моряка рук.

Мы катались от стены к стене под качку на волнах гангстерской яхты. И

бились с силой о те переборки. Но, нас не было слышно в шуме бурлящих волн, где-то там с наружи несущегося по тем волнам корпуса большого черного двухмачтового судна. Эта тварь по имени Рэйчел, пыталась освободиться от моих рук. Понимая, что проигрывает схватку.

Уже ухватившись пальцами своих рук за них, за сами запястья. И хватаясь, снова за мои короткие выгоревшие на тропическом солнце русые русского моряка волосы. Нанося удары сбоку по очереди женскими руками, брыкаясь ногами под придавившим ее моим мужским в синем комбинированном черными полосами, обтягивающем акваланга гидрокостюме телом. Она пыталась выцарапать мне глаза, и пиналась кованными армейскими ботинками. Задней частью их, каблуками, по моим задницы ягодицам и ногам. Но, уже она не смогла ничего сделать. Я, лишь держал ее мертвой сильной хваткой обеих рук за ее женскую сдавленную с силой шею. Передавливая ее женскую тонкую, но жилистую с золоченой цепью ворованного ею старинного у моей Джейн медальона горло с венами и артериями.

Я, даже не знаю, с какой силой я держал ее. С какой силой своих рук душил. Я, просто давил пальцами, что мочи за ту шею в желании задушить эту мерзкую тварь, пытавшую мою любимую красавицу Джейн.

Я смотрел в ее широко открытые синие и красивые в черных длинных ресницах, такие же, как и у меня глаза. Глаза зверя. Глаза сумасшедшей убийцы, на синеющем от удушья и оттока крови девичьем лице. Теперь уже не наполненные яростью схватки, а скорее испугом и пониманием приближающейся скорой и тихой смерти. Смерти на миленьком, и даже не менее красивом, как и у моей Джейн загорелом до черноты личике. Из-под вздернутых черных, как и у моей красавицы Джейн бровей. Глаза врага, выкатившиеся, теперь из орбит и глазниц наружу. От нехватки воздуха.

Эта самая Рэйчел захрипела, задыхаясь широко открыв свой женский рот и вывалив наружу язык от моей смертельной судорожной хватки. Хватки обеих сильных мускулистых рук. Она смотрела в мои, тоже полоумные озверевшие дикие от ненависти и злобы глаза. И уже прекрасно понимала, что ей конец. И что никто уже ей не поможет. Что просчиталась. Просчиталась, понадеявшись на свою боевую подготовку и силу. Просчиталась в своей излишней самоуверенности и попытке доказать, что-то мужчине, путем грубой и жестокой звериной силы.

А, я был в таком напуганном и остервенелом состоянии одновременно, что не помню, как я ее придушил. Она пыталась крикнуть напоследок и позвать своих, на помощь, но уже не смогла. Было поздно метаться. Она просчиталась с жертвой. Это ей не мою любимую Джейн бить. Да, еще вероятно связанную. Там в той каюте, вместе с тем уродом Риком, которого я еще не видел, но он должен, теперь быть следующим.

Я буквально раздавил ей ее сорокалетней наемнице убийце шею. Раздавил обеими своими в мертвой хватке руками женскую ту загорелую, тоже, почти черную из-под раскрытого настежь воротника кожаной черной короткой куртки шею. Как так смог, не знаю, но смог. Помню, как там, даже, что-то сильно хрустнуло. И эта тварь в женском миловидном облике Рэйчел захрипела и задергалась конвульсивно в моих руках и подо мной.

Помню, я сорвал с нее тот медальон, порвав золотую цепь.

— Это не твое! — прошипел я, снова ей — Не твое, тварь паршивая! Это моей девочки! Сука!

Она, не произнесла ни слова, но еще попыталась брыкаться ногами, вцепившись снова мне в волосы, но это был уже ее конец.

Вскоре она затихла, слабо еще дергаясь от посмертной конвульсии. Хрипя, тихо со свистом через открытый настежь женский рот, мне в лицо, вытаращив уже остекленелые глаза, смотрящие мертвым взором на своего, теперь ночного одолевшего ее убийцу.

Руки в рукавах черной разорванной мною, на воротнике распахнутой настежь кожаной куртки морской гангстерши упали по сторонам. По сторонам от меня. Совершенно недвижимые. И ее с черными волосами местами выбеленными волосами голова, короткостриженная под каре, съехала набок по трюмной двери и по полу. Словно, сломанная в той передавленной моими руками шее. Съехала, ложась правой загорелой щекой на воротник кожаной расстегнутой настежь на шее и разорванном воротнике и груди куртки. На ее женское плечо. Оперевшись при корабельной качке затылком в порог самой трюмной закрытой двери.

Я быстро соскочил со свежего женского трупа, и немного и быстро оттащив, теперь мертвое женское тело в сторону, открыл в корабельный технический трюм ту закрытую совсем недавно мною дверь. Открыл настежь и тихо, взяв за ноги женский труп за армейские кованые ботинки и облегающие красиво женские длинные стройные ноги синие джинсы. Сбросил его вниз с той крутой лестницы в темноту трюма, где шумели за бортом бушующие от сильного ветра и бьющиеся о корпус черной гангстерской яхты океанские волны. Помню как, мелькнув на последок, запрокинутыми вверх по полу обмякшими недвижимыми руками и рукавами кожаной распахнутой настежь порванной в воротнике короткой блестящей куртке труп этой гангстерши Рэйчел улетел, куда-то в темноту вниз. И сгрохотал на пол водолазного технического трюма.

* * *

Я поднялся во весь рост на ноги еле-еле. Все болело. Руки и особенно мои в синем акваланга гидрокостюме босые ноги. По ним пришлось неслабо коваными ботинками. И, они, теперь болели от верха до самого низа. Даже болела задница. Эта сволочь отбила мне мою задницу.

— Вот, сука! — тихо прошептал я, наматывая цепочку с медальоном из золота на левую руку и опираясь обеими руками о стену переборки. И, снова закрытую, теперь, снова дверь — Вот, тварь поганая! Это тебе за мою Джейн! Сволочь!

Надо было спешить. Я посмотрел на подводные на левом рукаве гидрокостюма часы. Время было 00: 57. Еще не было часа. Но, надо было все равно спешить, пока тут все не стало измельченным кормом для океанских рыб.

Я по приседал возле, стены в боковом коридоре у трюмной двери технического водолазного трюма яхты. Разминая и растирая себя от тех тяжелых ударов ногами в кованных армейских ботинках. Заболела, снова правая нога. И я захромал.

— Вот, гнида поганая! — ругался тихо, почти шепотом, я — Как она меня выследила тварь! Или это такое охотничье чутье?! Самонадеянная дура! Я уделал тебя сучка. Уделал! Жаль ты это поздно поняла! — я плюнул на трюмную закрытую дверь со злом. И выглянул, снова в коридор между каютами из-за угла поворота.

Я взял в правую руку свой подводный нож. На этот раз все должно быть по-другому. И я сам буду диктовать условия боя.

Я пошел, слегка пригибаясь все еще прихрамывая на больную правую ногу.

— «Опять правая!» — думал я — «Снова, теперь болит как после ранения! Еще эта чудовищная качка! Вот, сука!».

Яхту качало уже сильнее на волнах, чем раньше. Она входила в полосу шторма, которого нельзя было избежать.

— «Как там, сейчас на тросу Арабелла?» — думал я — «Только бы не отвязалась. Думаю, эти козлы ее ловить в шторм не станут. И просто, бросят на произвол судьбы».

Я думал сейчас об этом, и шел осторожно, и тихо босыми переступая ногами по холодному освещенному полу трюмного между спящими каютами коридору. Мимо дверей из красного дерева. Закрытых дверей. Откуда не доносилось больше звуков. Иногда слышался храп.

— «Значит, практически все спят» — думал, прислушиваясь ко всему я — «Значит, все идет как надо».

Нашей драки и возни никто таки не слышал здесь. И это очень было хорошо. И тикали часы на моей левой руке, и на таймере взрывчатки. В том водолазном трюме на стене отсека и переборках. Куда я сбросил мертвое тело этой гангстерской сучки.

Эта смертельная схватка напрочь во мне убила страх перед опасностью. И, лишь добавила уверенности в том, что я сейчас делаю. Уверенности в своих силах и себе.

Я продвигался тихо, как только мог по просторному освещенному ярким светом длинному коридору. Кругом был слышен только шум волн. И их удары о прочный корпус черной гангстерской яхты, ныряющей в бушующую волну.

Я осторожно подошел к той двери, где до этого был допрос, и слышны были голоса этой убитой мною сучки Рэйчел и некоего Рика, которого я еще не видел своими глазами. Но, вероятно он мог быть тут.

Я осторожно взялся за дверь каюты и тихо приоткрыл ее. Тихо и осторожно, прислушиваясь о том, что могло быть внутри каюты. Там была тишина, но горел свет. Но никого не было. Видимо, этот самый друг этой укокошенной только, что мною Рэйчел, вышел куда-то, пока мы бились с ней за дальним углом от этой каюты коридора. Вышел, может в туалет, может, просто решил отдохнуть на время. Может, еще куда. Но, каюта была пустая.

В узкую щель это было видно. И я, приоткрыл дверь сильнее, и увидел мою Джейн! Мою девочку Джейн! Мою ненаглядную Джейн! Привязанную к стулу и избитую. Но в сознании. Она увидела меня, подняв свои наполненные страданием и слезами девичьи черные как ночь глаза.

Джейн заморгала ими. И по избитым ее руками врагов щекам полились горькие обильные слезы. Губки ее были опухшими от побоев, и в крови. И слева лицо опухло от ударов, и затек уже левый ее глаз.

Она была в том своем легком гидрокостюме, распахнутом, почти целиком до ее овального черненького от плотного загара с кругленьким красивым пупком животика.

Замок на костюме был сорван. И была видна в полосатом цветном узком лифчике купальника ее Джейн мокрая от пота и в ручейках крови девичья трепетная, полная с торчащими сосками грудь.

Гидрокостюм акваланга был сильно порван, и приспущен на ее загорелых до черноты плечах. И по узкой девичьей спине лежали растрепанные черные вьющиеся змеями прилипшие от пота длинные волосы. Свисающие, мокрыми слипшимися локонами от мучений спутанными и извивающимися, по ее спине и девичьим полуоголенным плечам. Прикрывая мокрыми вьющимися сосульками ее избитое в крови миленькое девичье личико. На миленькой избитой кулаками головке моей ненаглядной красавицы Джейн.

Руки Джейн были завернуты назад через спинку этого деревянного крепкого пыточного стула. И привязаны сзади крепкой обычной тонкой веревкой поверх голых запястьев черных от плотного загара рук безрукавого порванного легкого ее гидрокостюма. И были в синяках, как и все ее, по-видимому, девичье нежное тело. Маленькие девичьи пальчики на руках Джейн посинели от надава той веревки.

Ее загорелые в облегающем гидрокостюме, практически целиком стройные полные ляжками и крутые в бедрах девичьи ножки, тоже, обрызганные ее с девичьего лица кровью были вместе сжаты. Одна к одной. И туго связаны веревкой. И прикручены к ножкам этого деревянного пыточного стула, чуть касались носочками пальчиков голых черненьких маленьких женских ступней пола. Ее все женское тело, любимой, было избито и истерзано этими ублюдками. Особенно досталось ее лицу. Оно было все в крови. В прилипших к нему длинных сосульками мокрых волосах. И половина его отекла и опухла от побоев.

Я потрясенный увиденным с ужасом на глазах и безумной любовью распахнул дверь и увидел, что никого не было в каюте. Она моя Джейн была сейчас здесь одна. Ее бросили, видимо, пока я боролся с той убитой мною сучкой Рэйчел. И на некоторое, видимо, короткое время. Возможно, решая уже ее дальнейшую судьбу.

— Володенька! — произнесла еле слышно она — Миленький мой! Живой! Миленький, Володенька! Любимый!

Она, пытаясь улыбнуться разбитыми в кровь губами, простонала от боли. И отключилась и ее черноволосая избитая в кровь девичья головка, упала на ее девичью обрызганную кровью тяжело дышащую голую черненькую загоревшую до черноты, мною не раз исцелованную трепетную грудь.

Я кинулся к ней. И начал ее быстро отвязывать, обрезая своим подводным острым ножом на руках и ногах веревки. И освобождая от этого проклятого пыточного стула.

— Володенька мой, любимый! — она прошептала прейдя, снова в себя. И целовала меня, как сумасшедшая, по-русски и английски одновременно, перемешивая оба языка — Володенька, мой ненаглядный! Я знала, что ты живой! Знала, что не найдут тебя эти выродки!

Я быстро глянул на подводные часы на моей левой руке. Было десять минут первого ночи. Минут через пятнадцать должна рвануть CI-4. И разнести здесь все в щепки. Всех этих морских ублюдков. Из-за, которых страдает моя Джейн. И погиб Дэниел.

— Давай, бежим отсюда, Джейн, любимая моя — шептал я, ей тихо, целуя ее в полненькие избитые руками этих палачей девичьи губки.

Личико Джейн было в ссадинах и синяках. Она стонала от боли и мучений, приходя в себя от долгой сидячки на этой пыточной привязи.

— Руки совсем затекли — простонала моя любимая.

Я их, тоже исцеловал своими губами. А, она, приложила их к моему лицу. И смотрела в мои синие страдальческие и жалостливые как у преданной собаки глаза. Смотрела с безумной преданной любовью.

Жертвенной любовью несчастной измученной ради этой любви женщины.

— Сволочи! — прошипел я взбешенный, глядя на истерзанную всю мою Джейн — Что они с тобой сделали!

— Миленький мой — она шептала мне радостно по-русски — Хороший мой — радовалась Джейн моему появлению.

— Любимая моя! — шептал я ласково, сдерживая дрожащий от гнева и сострадания голосом — Любимая, девочка моя! Моя ты куколка!

Я, буквально, выдернул ее из того пыточного деревянного стула. Который был, наверное, специально здесь для этого и сделан — Я забрал твой золотой медальон. Помнишь его? — я произнес Джейн. И показал намотанную золотую цепочку на левую руку. И красивый старинный найденный ею на рифе медальон.

— Ты отобрал его у этой Рэйчел — произнесла еле слышно моя измученная побоями Джейн.

— Да — прошептал я ей, почти на ухо — Я убил эту тварь, девочка моя. Убил. И убью здесь скоро всех, кто тебе делал больно. Я пришел за тобой. Любимая моя!

Я поднял свою Джейн на руках, подхватив под узкую женскую в изорванном заляпанной кровью гидрокостюме спину. И под красивые в ее изорванном легком гидрокостюме полненькие икрами ляжками и крутыми бедрами стройные мною не раз исцелованные согнутые в коленях ножки.

— Я пришел за тобой! — повторил я ей, и она, снова посмотрела на меня, приподняв свою миленькую избитую в кровь, опухшую от звериных ударов этого ублюдка Рика и той убитой мною сучки наемницы Рэйчел, черноволосую со слипшимися перепутанными, и растрепанными длинными вьющимися локонами мокрыми волосами от пота девичью головку. Она положила мне ее на левое плечо. И прижалась, почти окровавленным личиком к моему подбородку.

— Колючий — прошептала она. Сквозь стон, прямо в мое ухо. Так, тихо, ели слышно Джейн — Не бритый, как всегда. И такой мною любимый.

Я действительно был не бритый. И уже с колючей бородой. Даже, сам не заметил, как зарос длинной колючей рыжеватой щетиной, из-за всего этого кошмара.

— Любимый мой, Володенька — прошептала Джейн, глядя на меня жалобным ласковым взглядом черных глаз, и замолчала, прижавшись ко мне. Потом произнесла — Я знала, что ты живой. Я знала, что они не найдут тебя. И ты придешь за мной, любимый.

* * *

— Тише, любимая моя — шептал я, вынося аккуратно и тихо ее, выглядывая в коридор между каютами — Твари, что они с тобой сделали! Сволочи! Такую красоту так бить! Твари!

Яхту швырнуло на бушующей волне, и я отлетел вместе с Джейн к противоположной стене от каюты коридора, ударившись и развернувшись по инерции спиной. И в это время открылась дверь, буквально передо мной каюты. И я увидел того, кто пытал мою любимую Джейн. А он, увидел меня. И был, словно парализован такой вот неожиданной встречей.

Это был тот самый, как я понял Рик. Здоровенный детина, и достаточно мощный тип. С бинтом на голове. Возможно, получил недавно в драке со своими собратьями по оружию здесь же на яхте. Заросший жиденькой черной бороденкой и усами. Но с мускулистыми загорелыми, руками и голым жилистым торсом. Загоревший, тоже до черноты. Раздетый до пояса в одних армейских зеленого цвета штанах на широком ремне, на котором была кобура с пистолетом. И в таких же армейских кованых ботинках, какие были на той убитой мною сучке Рэйчел.

Он курил сигарету и из открытой каюты повалил густой дым.

Рик, буквально, так и замер в дверях с той сигаретой, глядя на нас.

Он действительно был ошарашен от того, что только, что увидел. И, видимо, туго соображал, как это все вышло. Но, я быстро сообразил, что делать дальше. Я держал как раз подводный нож. Тот свой в своей правой руке. Крепко сжимая своими пальцами под ножками моей любимой Джейн. И я, кинулся, прямо с Джейн на руках и выставленным вперед, тем ножом на этого морского гангстера ублюдка. Он, даже не отскочил в сторону от такой неожиданной «радостной» встречи. И я помню, как мой тот подводный острый нож, воткнулся ему, прямо в мускулистое брюхо. И мы влетели все трое в ту каюту, запнувшись о порог, и падая друг на друга. Нож вошел по самую рукоятку тому Рику в его живот, распарывая его снизу доверху. И выворачивая гангстера вонючие кишки. Он, было, закричал, но я ударил в довесок его по голове левой рукой лежа на Джейн, и на нем. Облитый брызжущей из разрезанного его живота артериальной кровью.

Я бил его левой рукой в золотой цепочке и болтающимся медальоном по голове и бородатому лицу до последнего, пока его лицо не превратилось в кровавое, тоже месиво. Я с лютой ненавистью бил его, не жалея, вспомнив все. И гибель моего друга Дэниела. И ту за мной подводную погоню. И за то, что он сделал с моей крошкой Джейн.

Он замолчал и затих в луже собственной крови. А я, выхватил из кобуры его пистолет и поднял мою, облитую уже с ног до головы кровью нашего общего врага Джейн. Напуганную, и, почти без чувств, облитую горячей ее мучителя кровью. Скользящую голыми черненькими ступнями с маленькими пальчиками своих женских ножек. По разлившейся по полу каюты крови. Я поднял ее, прижав к себе. И, снова подхватив на руки, шлепая босыми ногами по разлившейся горячей крови врага, выскочил в коридор. Я тоже, был весь в крови. И, подняв Джейн, снова на руки, отшатнулся при качке к стене каюты, осматриваясь по сторонам. Это была видать его каюта. И все здесь было забрызгано, теперь кровью этого ублюдка. И его постель. И платенные встроенные шкафы. И столик с бутылками водки и вина. И какой-то рыбой жаренной и недоеденной на столе. И он, лежал перед нами на спине, на полу этой своей ублюдской каюты. С распоротым от самого низа широкого военного ремня залитых кровью зеленых армейских штанов до самой практически груди. И еще хрипел и дышал, пуская кровавые пузыри разбитыми вдрызг губами. Из распоротого моим подводным ножом его брюха торчали его кишки. И он тянул ко мне слабеющие, теперь руки. Толи, прося его добить, толи хотел мне вцепиться в мое горло.

Этот самый Рик, посмотрел на старинный в золотой цепочке на моей левой руке медальон. И, видимо, напоследок перед смертью понял, что уже и его Рэйчел, тоже нет. Он, что-то прошептал захлебываясь своей кровью и слюнями, но что, я так и не разобрал. Он, что-то произносил, глядя на меня одуревшими в предсмертной агонии глазами. А я, направив в него пистолет, ждал, что возможно, этот зверь еще подымется. Но, он уже был готов и вскоре замер, испустив окончательно дух, как и его подружка по пыткам Рэйчел, лежа на полу в своей луже крови недвижимым.

Он видимо, хотел продолжить пытки моей красавицы Джейн, но получилось вот так, как он совсем не ожидал. И мы вместе с моей Джейн смотрели на его, уж предсмертную на полу его залитой кровью каюты агонию.

Я, снова, вспомнил о времени и о взрывчатке. И, прижав на руках свою измученную пытками, ослабевшую любимую, посмотрел на левую руку, и подводные часы. Время было уже двадцать минут. И оставалось совсем ничего до взрыва СI-4.

— Черт! — пролепетал в панике я — Черт! Времени, совсем уже практически в обрез!

И я, выскочил в коридор, неся на руках свою любимую Джейн. Отлетая при сильной качке от стены к стене, буквально побежал прихрамывая, превозмогая боль в отбитой армейскими кованными ботинками, правой недавно совсем зажившей от ножевой раны ноге к лестнице в конце этого каютного трюмного коридора, чтобы выскочить наверх.

Не знаю, слышали меня или нет, когда я, шлепая голыми скользким от крови ступнями, оставляя по полу коридора кровавые следы, летел бегом до самой лестницы.

— Вот, черт! — снова выругался я, подлетая к почти вертикальным ступенькам той лестницы. Когда открылась верхняя с палубы дверь. И я уже не думая, выдернув правую руку из-под полненьких ножек моей любимой, выстрелил, почти не глядя, в того, кто открыл на верху иллюминаторной палубной надстройки, ту ведущую на эту трюмную лестницу дверь.

Я выстрелил и в другого, который был за ним, пропуская падающее вниз с лестницы потерявшее равновесие мужское подстреленное тело. Отскочив с моей Джейн в стене переборки коридора.

Там наверху тот в кого я попал, отлетел назад. И упал, видимо на залитую штормовой водой палубу. Но, я уже, ни на что не смотрел. Я, просто, быстро соображал сейчас, что да как. И понял, что надо было бежать к корме, к той резиновой висячей на веревках кормовой лебедки маленькой лодке. И подняв любимую на своих руках впереди себя, вытолкал ее, буквально силой под ее полненькие красивые любовницы обтянутые гидрокостюмом ноги. И широкую женскую попку на качающуюся на волнах палубу. И выскочил из каютного трюма сам. С пистолетом на вытянутой правой руке, нажимая на курок и стреляя в бегущих ко мне, и тоже, стреляющих из пистолетов противников.

Как получилось так, что я попал в них. Вероятно, это оставшийся мой еще с Советской армии военного в прошлом моряка подводника опыт и навыки. Все это сработало в нужный момент. И, похоже, я попал в стрелявших. А они, при качке своего мореходного на бушующих штормовых уже волнах судна не попали в меня. Они попадали на палубу. И не знаю, убил я их или только ранил. Но, я, снова схватил на руки пытающуюся, теперь встать на ноги мою любимую Джейн.

Я подхватил ее под гибкую девичью тонкую талию вокруг уже мокрого от летящей воды легкого порванного гидрокостюма. И, вместе с ней, таща ее сбоку себя, практически волоком, понесся к корме Черного аиста.

Цепляясь за натянутые скрипящие на стальных креплениях на ветру нейлоновые парусные черной яхты канаты. Я несся, хватаясь за леерное ограждение левого борта Черного аиста, пригибаясь вместе с Джейн под опущенными вниз с мачт большими треугольными парусами к рулям большой гангстерской яхты. Несся туда, где была резиновая небольшая лодка на кормовой лебедке. Это был единственный шанс, теперь спастись.

Наверняка мои выстрелы из пистолета подняли шум в каютном трюме гангстерской большой яхты. Они разбудили всех там внизу. И надо было быстро уносить свои ноги с ее палубы и перебираться на Арабеллу. И чем быстрее, тем лучше.

Джейн, поддерживаемая мной, бежала, тоже на своих истерзанных побоями полненьких черненьких от солнечного загара в синяках под облегающим гидрокостюмом девичьих голых ступнями ножках. Мелькая овалами красивых крутых женских бедер в распахнутом до самого пояса Разорванном с сорванным замком и окровавленном легком гидрокостюме.

Она бежала со мной, прижавшись от боли в своем измученном теле ко мне сбоку, к моему синему с черными полосами, тоже обрызганному мокрому от воды и крови акваланга гидрокостюму. И я, то и дело, подхватывал ее при качке черной яхты из стороны в сторону, поддерживая любимую на ногах. Она плохо, видела из-за разбитого и опухшего от побоев своего девичьего миленького лица. Я держал ее за гибкую тонкую как у восточной танцовщицы талию. Она стонала от боли, но упорно держалась на ногах, бежала со мной, подныривая под канаты и нейлоновые троса черной гангстерской яхты. Мы были мокрые уже по уши в океанской бурлящей и летящей через палубу яхты воде. И наши гидрокостюмы отмылись от крови, как и наши лица.

Так мы добежали беспрепятственно до самой кормы Черного аиста.

Там не было ни кого. Никого у рулей этой гангстерской черной яхты. И она была, теперь неуправляема на бушующих океанских штормовых волнах. Те, кто бросился ко мне и Джейн были теми двумя, Берком и Роем. Те самые, что шарились на нашей Арабелле. Теперь, лежали в воде на мокрой из красного дерева палубе своей гангстерской неуправляемой, теперь никем яхты. Это как раз те, что забуксировали нашу Арабеллу по приказу своего кэпа, которого я и в глаза не видел. Но, который был, тоже здесь на этой гангстерской черной яхте. Это, точно были они тогда, когда я собирался нырнуть в каютный трюмный отсек их черной гангстерской яхты. Они сменили недавно тех двоих, которых я пристрелил из пистолета на входе у спуска в каютный трюм черной яхты. И услышав выстрелы, поспешили на помощь своим, но промахнулись. И получили от меня по пуле.

— Твари поганые! — я выругался, снова вслух включая лебедку, забросив в лодку свою спасенную любимую. Подталкивая ее под широкую в красиво облегающем женскую крутобедрую задницу изорванном легком гидрокостюме. Мою истерзанную пытками, совсем ослабевшую любимую Джейн. И прыгнул сам туда же. Уже в спускающуюся с кормы в бушующую штормовыми волнами воду лодку. Прямо на пути идущей, следом за Черным аистом на буксировочном тросу нашей Арабеллы.

Сильно, ныряющей носом в океанскую штормовую бушующую воду из-за мокрых свисающих с ее носа треугольных под самый киль кливеров.

На верху, где-то там, на палубе Черного аиста, сквозь нарастающий дикий шум шторма раздались крики и выстрелы. Там, сквозь шум свирепого штормового сокрушительного ветра все, сколько есть выскочили на верхнюю палубу черной гангстерской яхты. Я слышал крики команд и слышен был стук кованных армейских ботинок. И этот стук приближался к корме яхты. Выскочили, видно все. И все нас искали по всей той яхте.

Я обрезал подводным своим ножом нейлоновые веревки лебедки. И резиновая надувная лодка полетела на волнах, прямо к носу нашей яхты Арабеллы. Было некогда даже думать. И мы, прижавшись телами, друг к другу, даже не договариваясь, просто сами по себе на автомате, выпрыгнули из той резиновой лодки. И она, ударившись о нос Арабеллы, просто лопнула. И с шипение воздуха и пузырями, ушла под днище нашей яхты.

Я схватился за болтающиеся на волнах мокрые кливера. И подхватил свою Джейн, выскакивая из резиновой той надувной лопнувшей от удара о нос Арабеллы лодки, бросая ее попавшую под днище нашей буксируемой яхты.

В это время Джейн сильно вскрикнула, и выгнулась назад в гибкой своей талии. Запрокинувшись назад в моей подхватившей ее правой с пистолетом руке. И выпятив вперед свой голый черненький из раскрытого от верха до пояса порванного гидрокостюма пупком девичий овальный животик. Она, чуть не вырвалась из моих рук, взбрыкнув своими голыми загоревшими до черноты девичьими стройными ножками, вытянув их во всю длину в воде черненькими маленькими ступнями. Раскинув в стороны, свои она оголенные, почти черные от плотного загара мокрые от воды тоже в синяках и ссадинах девичьи руки, ахнув, громко простонала. И вцепилась ими в мокрые паруса, прижавшись ко мне от пронзившей ее тело острой боли. Она прижалась ко мне мокрой в слипшихся черными вьющимися локонами сосульками волосах миленькой девичьей отекшей от побоев головкой. И затихла, закатив под веки свои черненькие цыганские латиноамериканки глаза.

Я даже, не сразу все понял, что произошло. Я лишь, слышал, тогда выстрелы с кормы Черного аиста. Когда держал любимую за выгнувшуюся гибкую, талию, прижав к себе по пояс уже в воде. У носа самой Арабеллы.

Я мертвой хваткой вцепился левой рукой в мокрые, болтающиеся с

бушприта нашей яхты паруса. И знал, что если отпущусь, то конец нам обоим. Мы попадем, как и эта резиновая лодка под киль своей же яхты. И нас размажет по ее корпусу штормовыми волнами.

Я понял, в любимую попали. Кто-то попал из стрелявших. Оттуда с кормы той черной яхты.

Джейн, вдруг пришла в себя, громко простонав, и вцепилась сильнее еще в мокрые в воде, свисающие кливера своими девичьими маленькими сжатыми мертвой хваткой пальчиками обеих черненьких от загара голых рук. Сжав свои пальчики на девичьих руках в парусиновой мокрой свисающей в бушующую штормовую волну такелажной Арабеллы оснастке. Она, дернувшись, полезла наверх по болтающейся над самой водой треугольной спущенной парусине к палубе. Превозмогая боль. И я, толкал ее снизу под ее широкую, снова женскую попку из самой бурлящей и кипящей у самого носа нашей яхты черной, теперь штормовой океанской воды.

Я, был уже порядком измотан и чувствовал что слабею. Я слышал с кормы крики и ругательства, вперемешку с проклятиями, тех, кто упустил нас. Но, мне было не до этого. Выбросив трофейный пистолет, я лишь вцепился в мокрые свисающие в штормовую воду треугольные нашей яхты носовые с паруса своими обеими руками. И карабкался наверх под пистолетные и автоматные выстрелы, выталкивая на руках свою любимую, теперь раненую Джейн, прижавшуюся ко мне. И цепляющуюся, судорожно сжимая свои девичьи маленькие пальчики из последних сил руками. И, тоже за свисающие кливера и пытающуюся подняться наверх.

Пули свистели среди грохота воды и шума ветра. И вонзались в обшивку корпуса нашей Арабеллы. Одна из них вонзилась мне в левую ногу. И я только успел произнести, падая на мою лежащую, на палубе и на носу нашей яхты в брызгах соленой океанской воды Джейн — Ну вот, теперь еще и левая!

Я через боль простреленной пулей ноги, только подумал о времени и взрывчатке. Что должно уже быть тридцать минут, как в это время прогремел взрыв. Где-то там, впереди в глубине той черной гангстерской яхты. Там внутри ее того технического водолазного трюма. Куда я заложил СI-4.

Столб огня и дыма вырвался сквозь развороченную ее палубу, где-то посередине судна, вынеся, всю длинную иллюминаторную надстройку. И все каюты наверх в само черное грозовое и штормовое океанское небо.

Полетели вверх разбитые вдребезки оконные иллюминаторы и куски палубы. Те самые из пластика большие с чем-то, толи с водолазным оборудованием, толи со взрывчаткой ящики. Прямо вверх. В черное, затянутое густыми грозовыми облаками, и моросящее мелким, но частым дождем ветреное небо.

За ним раздался второй, такой же мощный взрыв. Который разорвал впереди идущую перед нашей Арабеллой большую черную яхту пополам. Выворачивая ударной взрывной волной ее в стороны черные обтекаемые борта. Выбросив вверх ее среднюю вторую мачту. С клочками разорванных и горящих парусиновых белых ее уже сложенных, и упакованных в брезент вахтенной командой парусов в воздух. И встречный ураганный нарастающий ветер их сбросил сверху прямо на нас. Накрыв Арабеллу горящими лохмотьями жженого брезента, парусины и обломками уже тонущей впереди гангстерской яхты. Арабелла, чуть не вспыхнула от падения горящих парусов и обломков с Черного аиста. Благо, моросящий сильный океанской водой ветер быстро потушил лохмотья падающих на нас сверху больших сорванных взрывом с мачт парусов черной гангстерской яхты.

Это с детонировали, видимо, боеприпасы на гангстерской яхте мистера Джексона. И горючее в двигательном отсеке в ее баках.

Наша Арабелла, летя на буксире, залетела в кучу обломков, чуть не врезавшись в тонущую практически мгновенно в штормовых волнах большую корму Черного аиста. Она летела, уткнувшись в нее своим килем и носом, оборвав об обломки и теряя свои намокшие в воде кливера, которые последовали вслед под днище нашей яхты. Скользнув бортом по тонущей горящей корме Черного аиста.

Те оборванные Арабеллы носовые большие треугольные кливера, мокрые от океанской воды и моросящей с грозовых небес воды, с грохотом ударяясь под днищем Арабеллы, вылетели где-то сзади ее, мелькая в штормовых бушующих волнах. Проскочив под косым внизу длинным килем Арабеллы. И я и Джейн в гуще плавающих и горящих обломков, чуть не оказались раздавленными между двумя кораблями. Если бы я не успел во время взрыва вытолкнуть Джейн наверх на нос нашей яхты. И если бы не успел сам убраться из воды, как кошка, мгновенно от страха карабкаясь по болтающимся под самым носом Арабеллы свисающим в воде кливерам наверх, то мы бы оба были, просто раздавлены ударом двух столкнувшихся в океанской штормовой воде корабельных корпусов.

Превозмогая острую от ранения боль, я соскочил на ноги. И освободил вовремя Арабеллу от того буксировочного троса. Когда корма Черного аиста ушла совсем под воду, в водовороте закручивая нашу яхту по кругу в штормовой волне, под крики тонущих еще тех, кого не убил взрыв СI-4.

И Арабелла, буквально пролетела сквозь горящий хаос воды и огня. По головам тонущих морских гангстеров и мертвых плавающих убитых. И оглоушенных взрывом тел. И понеслась дальше по океанским штормовым волнам, потеряв все свои кливера. Где-то уже за кормой, они вынырнул. И развернул Арабеллу бортом в штормовую волну недалеко от ушедшей под воду черной гангстерской яхты мистера Джексона.

Вскоре кроме обломков мачт с обрывками парусов и обломков обшивки и каких-то ящиков, и прочего барахла на поверхности штормовых грохочущих волн, ничего уже не было. Как не было и тех, кто был на той большой черной гангстерской яхте.

Час тридцать минут. Это было точное время. По установленному мною взрывателю СI-4.

Я, помню, отлетел из-за резкого поворота к бортовым леерам ограждения Арабеллы. И упал, снова на палубу. И на коленях, хватаясь за все на палубе яхты руками. И цепляясь за все судорожно мокрыми от холодной штормовой воды пальцами, разбрызгивая текущую с простреленного бедра ноги кровь, быстро подлетел к моей красавице Джейн. Я схватил, снова мою любимую Джейн правой рукой за ее гибкую как у русалки талию. И прижал к себе ее спиной. Отползая на заднице от ныряющего в волну носа нашей яхты. Я прижал Джейн спиной к своей груди. И, буквально лежа, отползал от носа, таща Джейн волоком за собой. Она практически не двигалась, лежа на палубе. Лишь, иногда отталкивалась, тоже ногами, босыми черненькими загоревшими с маленьким красивыми пальчиками ступнями и молчала. Она не произнесла, тогда ни звука. Безвольно свесив свою растрепанную черными, как смоль длинными мокрыми перепутанными волосами головку. Мне на плечо. И смотря на меня черными печальными, и какими-то холодными глазами.

Дело было плохо. Джейн была ранена. Ранена, как и теперь я. За нами по мокрой от воды из красного дерева палубе растекалась наша слившаяся, словно в жарком поцелуе кровь. Кровь двух любящих сердец. Кровь текла, прямо из-под нас, отползающих от носа ныряющей в волну Арабеллы.

Джейн вцепилась в бортовые леера ограждения правого борта нашей яхты обеими руками. Она, сжимая яростно и сильно от боли в спине на голых загоревших, почти черных мокрых и холодных от океанской штормовой воды руках свои пальчики. И, приподнявшись, смотрела, молча на меня, стараясь удержаться на мокрой, теперь и скользкой от штормовой соленой воды палубе. Я обхватил ее, снова за гибкую девичью узкую как у русалки или восточной танцовщицы талию своей левой мужской рукой. И прижимал запястьем и ладонью к себе, не отпуская от себя ни на минуту. Другой, тоже ухватился за бортовые ограждения леера, сжав пальцы в мертвой хватке. Отталкиваясь ногами, от теперь скользкой нашей текущей по палубе в воде крови. Полз задом от носа к середине, вдоль правого борта нашей заливаемой волнами покалеченной взрывом Черного аиста яхты.

 

Сквозь тихоокеанский шторм

Было уже три часа ночи, и темень стояла непроглядная. И только брызги волн. И штормовой дождь.

Я полз вместе с любимой вдоль правого борта. Полз в направлении палубной иллюминаторной надстройки. Качающейся по сторонам под свисающим большими основными, мокрыми от воды спущенными до самого низа, большими Арабеллы белыми парусиновыми парусами. И нейлоновыми металлизированными тросами корабельной высокой мачты.

Гремящей, теми тросами и металлическими креплениями под грохот волн и шум свирепого разбушевавшегося океанского ветра. Не хватало свинцовых поясов противовесов.

— «Вот бы сейчас они бы пригодились» — подумал я — «Можно было ими привязаться к леерам ограждения. Но, они остались там, в трюмах Арабеллы».

Надо было подыматься на ноги, но сейчас это было не возможно. Яхту крутило в океанском водовороте. А я был ранен и ранена моя ненаглядная, Джейн. И ранена была серьезно, и я видел это. Она быстро слабела и выбивалась из своих сил, теряя кровь. Надо было, что-то делать.

Этот чертовы кливера были, теперь смертельным балластом и нашим смертным приговором, как и ранение моей любимой Джейн. Но Арабелла, как и моя Джейн, упорно сражались со смертью за свою жизнь.

— Любимая — я прошептал ей в ее миленькое ушко под спутанными мокрыми черными, как смоль вьющимися змеями по ее оголенным плечам и узкой в легком изорванном акваланге девичьей спине локонами. Падающими на ее изувеченное побоями девичье миленькое моей девочки личико волосами. И полную мокрую от ледяной штормовой воды трепещущей любимой грудь — Нам надо переждать этот чертов шторм. Я не брошу тебя ни за что. Ни за что, слышишь моя девочка.

Джейн молчала. Повернув ко мне свое то искалеченное ударами мужских и женских кулаков своих мучителей палачей, отекшее в синяках личико. Она просто, прижалась ко мне всем телом. И только, смотрела на меня, смотрела в мои синие глаза своими черными как ночь печальными, теперь измученными девичьими глазами, видимо предчувствуя скорый тоже конец.

Она смотрела на меня, и просто, молчала.

Джейн была ранена, ранена, куда-то в спину. И насколько серьезно, я не знал. Я лишь, видел текущую из-под нее ручьем кровь. У меня отказала, тоже левая простреленная навылет автоматной пулей нога. И я, тоже обильно терял кровь, и нечем было перевязать сейчас даже рану. И я не мог уже ничего поделать.

Все произошло совсем не так, как я планировал. Совсем не так. И все, теперь летело кувырком. Джейн была ранена, и ранен я.

Я полз практически на спине, таща за собой на своем теле раненую любимую. Полз, обдирая о палубу из красного дерева свой синий с черными вставками комбинированный простреленный автоматной пулей в левой ноге акваланга прорезиненый гидрокостюм.

Арабеллу закрутило на волнах, из-за оторванных тросов с кливерами в штормовой бурлящей воде. И подставило нарастающим штормовым бушующим волнам боком. Она стала неуправляема. И надо было к ее рулям. И двигательной винтовой с пятилопасными на валах установке.

Надо было запустить двигателя Арабеллы и обрезать мокрые в воде кливера. Но, я был ранен и ранена моя красавица Джейн. И мы не могли встать на ноги, а только ползти спиной к корме нашей круизной поврежденной яхты. Ползти, вот так на спине, теряя силы и свою кровь, текущую по сырой в брызгах волн палубе.

Моя любимая, смотрела на меня в упор. Прижавшись своим облепленным черными мокрыми вьющимися змеями по плечам и спине длинными волосами девичьим черненьким от загара лобиком к моей голове, и смотрела в мои синие смотрящие на нее любящие и сочувствующие любовника глаза. Смотрела угасающим взором смертельно раненой и любящей меня безумно преданной в любви женщины. Тяжело и прерывисто дыша, своим девичьим голым черненьким животиком. И всей трепетной своей она загоревшей до черноты девичьей практически выпавшей из распахнутого своего от верха до пояса, изорванного с оборванным замком легкого прорезиненного гидрокостюма полной. В почти прозрачном тонком и мокром от воды полосатом лифчике от купальника грудью. Джейн прижималась ко мне. Словно в последний уже раз, предчувствуя свою смерть. И желая умереть в моих ее любовника объятиях.

— Мы все исправим Джейн — я помню, сказал ей — Все исправим. И, переживем этот чертов шторм. Нам надо только добраться до рулей любимая моя. Только до рулей — говорил, помню я ей, прекрасно понимая, что это, теперь невозможно.

Я не мог оставить Джейн лежать, вот так на палубе истекающую собственной кровью. Я видел, что не мог помочь, теперь своей любимой. Не мог совершенно ничем. Так как сам не в силах был подняться уже на ноги. Я был, тоже ранен, и терял кровь. Тоже, слабея.

Опять все повторялось как совсем недавно с тем ножевым под водой порезом. И опять с ногой. А нашу яхту так швыряло, что невозможно было это сделать, а только ползти по палубе до самой ее кормы.

У меня заболела, снова раненая и отбитая армейским кованным ботинком этой твари Рэйчел правая нога в довесок еще к раненой пулей левой. И я остановился, совершенно обессиленный, лишь прижимая к себе у края правого борта Джейн. И держась из последних сил руками за бортовое ограждение, я молился не потерять опять сознание. Уже не было никаких сил. И я только и мог держать свою любимую, прижав к себе на штормовой заливаемой водой палубе.

Джейн отключилась и закрыла свои черные как ночь измученные страданиями и любовью глаза. Она теряла кровь и слабела, медленно умирая у меня на руках.

Пуля, толи из пистолета, толи из автомата попала ей в спину. И смертельно ранила мою любимую.

Дело было плохо. Было видно, она умирала. Умирала медленно и мучительно, теряя кровь. И рана была, видимо, смертельной. И нас уже больше часа швыряло по волнам и уносило далеко в открытый океан.

Все получилось не так, как я рассчитывал. Совершенно все совсем не так.

Я спас Джейн из плена. Но, Джейн была смертельно ранена. И я был, тоже ранен, ранен в левую ногу. Навылет с порванными связками и текущей кровью по моему синему гидрокостюму.

Я не мог, даже, теперь встать, при всем желании на нее. Да, еще при таком, теперь шторме. Нас буквально накрывало ревущими на океанском ветру волнами. Сверху, откуда-то с черных небес, летела вода проливного дождя.

Мы были полностью в воде. И захлебывались ей. Мало того, теперь обе ноги меня не слушались. И я уже, просто лежал на палубе ослабленный потерей крови, со своей любимой, схватившись немеющими и замерзающими от холодной штормовой воды пальцами за леерое ограждение левого борта левой рукой. И удерживая Джейн правой лежащую прямо спиной на мне. На моей мужской груди.

Обе ноги меня не слушались и безвольно лежали, как и ноги Джейн на палубе нашей яхты. Мы, лишь прижавшись, плотно друг к другу, держались друг за друга. И пытались выжить в этой кошмарной бушующей стихии. В своих только потрепанных о деревянную выщербленную бушующими волнами и разбитую силой воды из красного дерева палубу Арабеллы прорезиненных гидрокостюмах. Ударяясь постоянно обо всю болтающуюся, и оторванную вместе с нами оснастку нашей погибающей в штормовых волнах яхты.

Где-то на линии горизонта пробились первые лучики солнца. В прорыве над самым горизонтом. Несмотря на непрекращающийся дождь, стало быстро светать. Очень медленно, разгоняя страшную штормовую затянувшуюся ночь. Сколько было времени, я не знаю.

Я не мог теперь посмотреть на часы. Моя уже порядком застывшая от холодной воды рука, сжатая пальцами в кулак, казалось, срослась с бортовым ограждением Арабеллы. И не отпускала то леерное бортовое ограждение нашей тонущей Арабеллы. И я боялся уплыть с палубы в океан вместе с любимой.

Я, вцепившись как утопающий в единственное свое, теперь спасение, за леерное левого борта нашей Арабеллы бортовое ограждение. Держал нас обоих на качающейся из стороны в сторону бушующих штормовых волнах палубе. На скользкой от текущей ручьями нашей крови. Теперь, между леерным ограждения бортом. И каютной иллюминаторной верхней на палубе надстройкой. Прямо, посередине этого борта. Так и не доползших до раскрытого ударами волн дверного из красного дерева дверей трюмного коридора и входа. Вовнутрь, каютного с узким длинным коридором трюма. Лежащих, практически друг на друге на палубе погибающего своего заливаемого волнами круизного поврежденного судна.

Оторванные кливера, словно, водили за нос, и упорно разворачивал бортом яхту против волны. И Арабелла, просто медленно, но верно, тонула в океане. И мы были обречены. И я, и моя красавица любовница Джейн. Мы, просто тонули вместе с нашей Арабеллой. И уже смирились со своей участью.

Не знаю, сколько было времени, но было точно утро. И я уже не думал ни о шторме, ни о времени. Я, вообще, тогда, только думал — «Умереть так вместе. Вместе со своей любимой» — думал я и целовал ее. И не мог насладиться ее холодеющими от потери крови и океанской в брызгах воды полненьким губками. Губками, так целовавшими меня, тогда ночами напролет. Губками, горячими от моих поцелуев.

Джейн, тоже целовала меня, но уже не так, как могла бы целовать раньше. Как-то слабо и уже не по живому. Она умирала. То, приходя в себя, то теряя сознание. И ее лихорадило от холода и конвульсий. Она постоянно теряла сознание, и я делал все, чтобы привести ее в чувство.

Правой рукой я держал ее за гибкую тонкую талию. В распахнутом настежь изорванном на ее черненьком от загара молодом истерзанном девичьем теле гидрокостюме. Прижимал, как только мог раскрытой ладонью руки. И запястьем свою любимую женщину к своему лежащему в синем изорванном, теперь, тоже акваланга гидрокостюме с простреленной насквозь пулей левой ногой. К своему мужскому ослабевшему, тоже от потери крови телу.

Было дико холодно в бушующей океанской воде. Под несмолкающим разрывающим все диким штормовым ветром и проливным дождем, я увидел одинокого парящего над самой кромкой волн альбатроса. И не спускал с него глаз. Альбатрос громко кричал, будто провожая нас.

— «Неужели конец?» думал я — «Вот так, и именно здесь? Вот здесь, Владимир Ивашов, матрос русского торгового флота. Здесь посреди океана. И этот одинокий, как и я, залетевший так далеко в штормовой океан альбатрос, последнее в жизни, что я увижу. Увижу рядом со своей любимой, погибающей в океане, как и я Джейн».

Мы истекали своей собственной кровью. И ничего не могли сделать.

Джейн была ранена в спину. Куда, я так точно и не знал. Но, видимо, очень серьезно. И ее красная, теплая моей ненаглядной любовницы кровь, текла по палубе из-под любимой. Прямо, из-под ее прислоненной гибкой ко мне узкой спины, и широкой женской попки. Текла между ее раскинутых в стороны, крутых в плотно облегающем ее ляжки бедра полненьких красивых девичьих ножек. Текла между раскинутых в стороны полненьких голеней и икр. Оголенных, почти черных от плотного ровного загара маленьких с дивными красивыми пальчиками любимой женских ступней, из изодранного рваного ее легкого гидрокостюма.

Распахнутого до самого ее пояса со стороны обрызганной ее с разбитого и отекшего о т побоев миленького девичьего личика каплями крови. С порванным замком. Обнажая ее почти целиком в полосатом узком купальном лифчике женскую тяжело дышащую прерывисто мокрую от соленой воды грудь. Грудь с выделяющимися торчащими через намокшую ткань лифчика сосочками. Она прерывисто содрогалась и конвульчсивно дергалась.

А Джейн смотрела на меня пристально. Смотрела своими черными как у цыганки бездонными любовницы глазами. На отекшем избитом в синяках девичьем лице. Глазами обреченными и наполненными преданной любви и печали. Она смотрела в мои синие глаза, так ею любимые русского моряка глаза. И я понимал, что теряю самое ценное в своей беспутной жизни. Теряю то, что уже не будет никогда. И я считал, что лучше смерть с любимой. Пусть, даже посреди Тихого океана. Чем дальнейшая вот такая моя никому не нужная, никчемная бесполезная и забытая всеми вокруг жизнь.

Уткнувшись мне личиком в шею, Джейн смотрела на меня. Джейн смотрела на меня и вдруг закрыла глаза.

— Джейн! Джейн! — помню, прокричал я сквозь ураган и шум бушующих штормовых волн — Миленькая моя! Держись за меня! Не отпускай рук, любимая! Открой свои глазки, миленькая моя девочка! Смотри на меня! Держись за меня!

Я чувствовал, как сам отключался, глотая соленую воду. Я из последних своих мужских сил, прижимал раскрытой пальцами и немеющей от потери крови ладонью, и запястьем руки гибкую девичью, как у русалки или восточной танцовщицы талию моей ненаглядной Джейн. Прижимал мою раненую и уже, практически бесчувственную Джейн к себе. Я держал ее, как только мог, и думал, если тонуть, то только с ней.

Я целовал ее в губы. И избитые в синяках черненькие от загара девичьи щечки. И умолял, смотреть на меня и держаться. Помню, я перехватил правой рукой с талии Джейн за ее правую ногу, подтягивая, выше и ближе к себе. Помню, как ощутил там под ее легким изодранным ее палачами гидрокостюмом меж бедер и ляжек женских ног полосатого купальника. Узких стянутых туго лямочками на бедрах плавках, подтянутый девичий волосатый лобок. Меж ее обессиленных холодеющих тех ног ее черненькие половые губки. Очерченные черненькой линией по краю девичьего влагалища. Влагалища всегда жаждущего моей любви и близости. Меж, теперь обессиленных загоревших до черноты на тропическом солнце красивых молодых двадцатидевятилетней моей красавицы латиноамериканки девичьих раскинутых в стороны ног. Неоднократно исцелованных, и искусанных в сексуальном запале моими зубами. Как и ее Джейн трепетная молодая полная. Теперь судорожно и прерывисто конвульсивно дышащая в цветном полосатом лифчике купальника грудь. Грудь молодой только моей единственной и любимой женщины, женщины беременной моим ребенком.

— Девочка, моя любимая — шептал, помню я, тогда ей, держа правой рукой под самым ее лобком. Пропустив правую руку промеж девичьих полненьких раскинутых в стороны бедер и ляжек — Не уходи от меня. Не умирай.

Я своими пальцами правой руки массажировал ее меж ног промежность. И внутреннюю сторону ее Джейн девичьих бедер ног, стараясь разогреть любимую. И привести старался ее в чувство.

Это самое жаркое место у человека. И тем более у женщины. И я стремился привести ее снова в чувства. Я хотел целовать ее грудь. Но, это было невозможно. Я не в силах был ее, теперь повернуть к себе. Лежащую и придавившую меня своей женской узкой девичьей спиной. Лежащей на мне. И, теперь кажущейся такой, невероятно тяжелой. Из-за потерянной мною большого количества собственной крови с простреленной насквозь автоматной пулей левой ноги.

Я так хотел, сейчас целовать ее торчащие на груди соски, кусая их зубами. Зубами в этом бушующем ураганном океане. Торчащие, сквозь мокрый, прилипший лямочками и треугольными лепестками к ее той мокрой и холодеющей груди полосатый любимой купальник. Но, я лишь, мог дотянуться своими ледяными от холода воды губами до любимой отекшего от побоев лица. И сладостных окровавленных миленьких губ моей девочки Джейн. И, лишь, целовал черненькую загорелую под перепутанными мокрыми волосами девичью тонкую шейку и оголенные в раскрытом настежь ее изодранном легком гидрокостюме акваланга черненькие загоревшие в синяках от побоев плечи любимой. Вдыхая ее с наслаждением женский запах мокрого истерзанного мучителями и палачами тела. Запах такой приятный для меня. И по-прежнему сексуальный. Приводя меня, не смотря ни на что в любовный восторг.

— «Моя, девочка! Моя, Джейн!» — думал я, глотая соленую летящую через нас и нашу яхту штормовую воду — «Я ни за, что не брошу тебя! Я умру вместе с тобой! Но, не брошу!».

Я уже не обращал ни на что внимание. И уже не ощущал, даже океанской штормовой качки. И дикого сокрушительного ветра в брызгах летящих через нас и тонущую Арабеллу волн. Я упивался, снова неистовой любовью. Любовью, последней к моей любимой и прижавшейся в смертной уже агонии моей любимой. Не смотря ни на какую свою, тоже слабость и потерю крови. Я целовал ее и вдыхал все ароматы ее мокрого и соленого от океанской бушующей воды женского тела. Тела моей любимой красавицы Джейн.

— Ты, даже, сейчас остаешься таким, какой ты есть любимый — простонала еле слышно она с закрытыми глазами. Прейдя в себя и чувствуя мои проникающие замерзшие от холодной воды мужские пальцы, шевелящиеся под ее лобком в ее промежности чрез плавки и низ гидрокостюма, промеж своих неподвижных полненьких раскинутых в стороны ног, ощущая мужскую массажирующую ее жаркое страждущее, всегда любви влагалище мою правую руку.

— Наконец, ты пришла в себя, любимая — прошептал я ей, прижавшись небритой щекой к ее миленькой облепленной прилипшими черными локонами волос щечке.

— Я не чувствую своих ног — помню, произнесла, мне еле слышно она — Что это, любимый? Я, ничего, там уже не чувствую. Я умираю? Я была без сознания? Да? — я еле разобрал те ее, сквозь шум ветра и волн в предсмертном шепоте вопросы. И слабые слова.

— Не говори, так, любимая — произнес я ей, прижавшись колючей небритой щекой к ее девичьей щеке — Не говори так, слышишь меня. Не говори. Я буду до конца с тобой. Я умру сам ради тебя, любимая моя.

Я прижимал любимую, захватив правую под лобком и влагалищем в гидрокостюме ее неподвижную правую ногу своей правой рукой, и прижимая к себе в бешенной штормовой качке.

А, она уже практически не держалась. И, почти не шевелилась, лежа на моей груди спиной. Бессознательно, запрокинув мне на левое плечо свою черноволосую, слипшуюся сосульками длинных вьющихся змеящихся мокрыми локонами волос девичью головку.

Она помню, повернув свою ту чернявую девичью головку, застонала еле слышно. Прижалась разбитыми в кровь губками к моим. Посмотрела на меня черными, как ночь печалью наполненными неразделенной любовью на искалеченном девичьем отекшем от побоев лице красивыми под черными бровями в черных ресницах глазами.

Измученными и еле живыми.

Она пришла в себя, и тяжело и прерывисто, задышала всей распахнутой настежь в изодранном ее мучителями легком гидрокостюме акваланга загорелой, почти черной девичьей мокрой в брызгах волн полной грудью.

— Джейн, любимая — прошептал я ей. Прямо в ее маленькое любимой ушко. Под прилипшим вьющимся чернявым мокрым от воды по ее щечке и шейке височным длинным до самой ее нежной и трепетной девичьей груди локоном. Своими холодеющими от воды и потери крови мужскими любовника губами. Прикасаясь к золотой колечком сережке.

— Джейн, миленькая моя, очнись. Не уходи от меня любимая — я шептал ей — Мы спасемся. Вот увидишь, спасемся. Скоро кончиться этот чертов шторм, и мы спасемся, миленькая моя.

Она вдруг, словно услышав меня, громко и тяжко с надрывом застонала. И еле приподнявшись, вцепилась, судорожно своими маленькими девичьими пальчиками в бортовое леерное защитное ограждение левой загоревшей до черноты обнаженной до плеча рукой. Смогла в последнем своем рывке, оттолкнуться от него, переворачивая свое уже, почти совершенно бесчувственное обескровленное девичье тело. Громко и надрывно простонав, она сумела все же, повернуться ко мне. Перевернуться и прижаться своей, практически голой полной женской истерзанной побоями, как и ее милое личико в раскрытом настежь от самого верха до пояса гидрокостюме грудью. Переворачивая недвижимые свои отключившиеся уже совсем бесчувственные полненькие и черненькие от плотного загара в плотно облегающем гидрокостюме изумительной красоты женские босые с маленькими хорошенькими онемевшими пальчиками ножки.

Это был единственный такой ее рывок. Сумевшей, каким-то образом еще сохранить свои последние уходящие безвозвратно жизненные силы и сделать это. Возможно, это я, разогревая ее таким вот образом, сам слабея и чуть не теряя сознание, смог сделать это.

Джейн перевернулась в последнем своем рывке, и на ощупь смогла перехватиться за леерное ограждение правой в ссадинах и синяках загоревшей до черноты, как и все ее тело, голой рукой. Положив на меня свое девичье молодое раненое тело. Уткнувшись, торчащими сквозь мокрый тонкий цветной полосатый лифчик купальника груди сосками в мою мужскую грудь.

Она, подняла с трудом надо мной свою чернявую с растрепанными мокрыми, перепутанными сосульками волосами миленькую девичью головку. Накрыв свисающими длинными своими мокрыми и слипшимися, вьющимися, словно черные морские змеи в морской холодной штормовой воде волосами мне все мое лицо.

Опустила свою искалеченную и отекшую в синяках девичью головку к моему мокрому в воде лицу. Уткнувшись миленьким маленьким своим Джейн носиком мне в правую щеку.

И, снова впилась как пиявка своими обескровленными немеющими уже бесцветными, как и у меня, губами в мои мокрые от соленой штормовой воды губы. Обняв из последних сил, левой, мокрой голой рукой меня за мою шею. Обвив бесчувственной уже рукой вокруг воротника моего гидрокостюма. И прижав мою голову к ее запястью. Холодному как лед голой малоподвижной и слабой девичьей руки.

Вцепившись, словно в порыве последней страстной любви. В мои на голове сжатыми в мертвой хватке любовницы ее пальчиками мокрые русые выгоревшие на солнце волосы. И прижимая мою голову к своему девичьему лицу. Не отпуская уже меня. Прижавшись всем своим истерзанным, в истерзанном гидрокостюме девичьим телом к телу своего тоже умирающего в Тихом океане любовника. Словно, снова защищая меня. Защищая от безумной неуправляемой и все пожирающей штормовой стихии. Закрыв свои черные, как беззвездная темная ночь красивые, полные преданной неразделенной любви и печали глаза. Она, только шептала, мне тогда, оторвавшись от поцелуя — Любимый, любимый.

Джейн, уронила свою мокрую от воды в слипшихся и перепутанных длинных черных как смоль вьющихся змеями волосах головку мне на плечо и уже не в силах больше подняться.

Джейн умирала. И я ничем ей не мог помочь.

Она, прижалась ко мне своими избитыми в кровь молодыми моей любовницы, леденеющими губками. Накрыв волосами меня словно черным зонтиком. Прижавшись своей щекой к моей небритой мужской щеке девичьим лицом. Ее мокрые черные волосы укрыли просто наши лица, и они словно срослись воедино в тесном любовном объятии друг к другу.

Я до сих пор помню, как они прилипли мокрые в ручьях текущей холодной как лед воды, к моему мужскому лицу. Накрыв всю голову. И я, видел, теперь только Джейн ее черные как бушующая эта кошмарная океанская ночь глаза. Снова открытые, и смотрящие на меня. Прямо в упор. Смотрящие в мои синие, такие же полные страданий и тоски глаза.

Я и сейчас, помню эти ее черные цыганские гипнотические двадцатидевятилетней американки глаза, смотрящие в мои глаза русского тридцатилетнего моряка, неотрывно и, почти не моргая. Ловящие, моих глаз малейшее движение. Эти ее черные как бездна океана глаза. Еще живые и измученные, и смотрящие в мои такие же глаза.

Она смотрела в то, что безумно сейчас любила. И, прощалась со мной, истекая кровью. И, не говоря практически ни слова.

Помню ее губы, слившиеся последний раз с моими, в том последнем поцелуе.

Наши мокрые лица и головы соединились в тесном объятии, прижавшись щеками, друг к другу. И, казалось, мир замкнулся и соединился в этом посмертном последнем соприкосновение двоих гибнущих в неистовой стихии влюбленных.

Я действительно уже не ощущал удара волн и бушующей океанской стихии, словно отгороженный от всего этого какой-то защитной стеной. Стеной, которую создала моя умирающая на моей груди моя красавица любовница Джейн. Возможно, от обилия потерянной крови, я и сам уже уходил вместе с ней в мир иной. Или тонул вместе с нашей Арабеллой, погружаясь в бездонный глубины Тихого океана.

Так или иначе, но я не ощущал ничего больше. И, только чувствовал прижавшуюся ко мне под черными, прилипшими к моей голове Джейн мокрыми в ручейках воды, извивающимися локонами как змеи волосами девичьей головы ее миленькую холодную щечку. И не чувствовал уже больше ничего, кроме этого.

Я потерялся во времени и в пространстве. Я не видел ничего, кроме ее черных латинки красавицы глаз. Ничего. Даже над нами наступившего нового утра. Утра нового наступающего дня. Двенадцатого дня нашей преданной и безграничной любви и гибели в Тихом безбрежном океане.

Только ее моей красавицы и любовницы Джейн ее черные, но еще живые подвижные, полные печали и тоски, любящие меня глаза.

* * *

Арабеллу накрывало волнами.

Одна, за одной. Они перекатывались через нас и из красного дерева ее палубу. Заливая яхту через открытые оконные иллюминаторы верхней палубной надстройки. Бушующая океанская штормовая холодная вода заливала каюты и коридор. Заливала все помещения внутри Арабеллы. Камбуз и душевую с туалетом и все жилые и нежилые каюты. Заливала трюмы нашей яхты. И Арабелла тонула, захлебываясь, как и мы беспомощно в волнах. Вода заливалась через люки технического с водолазным оборудованием трюма и двигательной установки. Незакрытые все двери и переборки в корпусе нашей гибнущей яхты, топили ее практически на ровном киле. Оторванные мокрые кливера упорно тащили Арабеллу к неминуемой гибели. И нас вместе с ней. Волнами нас уносило все дальше от затонувших останков черной гангстерской яхты мистера Джексона. И мы не могли ничего поделать, только ждать окончания своей скорбной участи.

Это был наш конец. Конец двоих влюбленных в открытом океане.

Наша яхта Арабелла, потеряла носовые паруса. И, теперь ее накрывало штормовыми волнами. Все рушилось на глазах.

Мы оба раненые, были ослаблены большой потерей крови и тяжестью своего пулевого ранения. И не в силах уже были подняться на ноги. И хоть, чего-нибудь сделать для спасения случившейся ситуации, и спасения нашей яхты Арабеллы.

Мы, вцепившись в бортовые леера ограждения левого борта, и друг в друга, просто лежали, теперь на самой из красного дерева скользкой от нашей текущей из-под нас крови и воды палубе. И Арабелла, просто тонула. Тонула в Тихом океане за тысячи верст и миль от любой суши, и за сотню верст от тех гибельных каменистых островов.

Все нейлоновые с металлической сердцевиной троса, натянутые под весом мокрых кливеров и плавающих далеко за бортом, теперь по носу нашей яхты, разворачивали постоянно нашу Арабеллу бортом против волны, и яхту заливало целиком. И, Арабелла была обречена, подымаясь и падая на огромных океанских волнах.

Она тонула, заливаемая штормовой водой.

Яхту швыряло как скорлупку по бурлящим и бушующим штормовым волнам, и она была неуправляема.

Нужно было к штурвалам. Нужно было запустить двигатели Арабеллы. Но, я выбился уже из своих сил. И обессилел от потери крови. И только и мог, что держать еще свою любимую. Обхватив за тонкую, снова талию, прижавшись плотно к боровым леерам ограждения.

Нужно было срезать оборванные из металлизированного нейлона троса плавающих в воде носовых больших треугольных парусов. Но, это было невозможно сделать обычным подводным ножом. И в таких условиях, в каких мы оказались.

Единственное, что можно было сделать, это встать у рулей и пытаться держать яхту по направлению к волне. Держать весь шторм, стараясь удерживать ее на этом курсе.

Нужно было теперь, все делать вручную. Включив оба двигателя на полную мощность. И рулить на волну, иначе конец. И этот конец уже был близок.

Но, мы не могли сделать ничего. Мы только лежали в брызгах дикого летящего с черных небес проливного ливня, и грохочущих штормовых семибальных волн. Падая и взлетая на волну. Казалось под самое штормовое утреннее небо, и быстро падая, как в водную черную бездонную пропасть. Прижавшись, друг к другу у бортового защитного ограждения нашей тонущей в штормовых волнах яхты. Держась из последних сил за леера руками. Истекая собственной теплой по мокрой из красного дерева палубе кровью, раненые и даже, наверное, радовались смерти. Такой вот смерти. Смерти вдвоем. Прижавшись плотно, друг к другу. Не разделенные, даже морской стихией. Под пролетающими над нами брызгами бушующих океанских соленых волн. И качающейся высокой единственной мачтой нашей Арабеллы. Под приспущенными и обвисшими, почти до ее из красного дерева палубы, изорванными неуправляемой морской стихией парусами. На нейлоновых металлизированных крепких канатах, гремящих стальными на ветру и волнах креплениями. Разбитые об волны рули яхты были заклинены. И, разбито все управление двигательной установкой. А, на высокой качающейся над тонущим корпусом круизной мореходной яхты мачты, торчала ее антенна и выдавала сигнал SOS! в автоматическом режиме с рации в компьютерном отсеке за винным разбитым в дребезги шкафом. В перевернутом, вверх дном и залитом до потолка уже, как и длинный трюмный коридор, и все отсеки и трюмы, океанской соленой холодной штормовой водою главной каюты Арабеллы. Сигнал бедствия запущенный мною перед спасением моей любимой Джейн.

Он сработал. Сработал наконец-то. И я, словно проснувшись, услышал этот звук, словно через саму залитую океанской водой палубу. Отчетливое SOS! Которое пробудило меня. Возможно, я уже умирал, но услышал его и пришел в себя. Я, услышал его со всех сторон, громко и четко, сквозь грохот неуправляемой бушующей стихии. Стихии желающей проглотить нас. Проглотить вместе с нашей яхтой Арабеллой. Но, Арабелла не сдавалась. Ее с топливом для двигателей запасные баки по бортам не давали яхте быстро тонуть, сохраняя ее плавучесть.

Двигатели нашей яхты молчали, и стояли на месте пятилопастные пропеллеры. И, хотя, корпус Арабеллы уже был скрыт полностью водой. И над длинной, палубной иллюминаторной залитой до открытых и разбитых волнами окон. Над переливающейся уже через нас океанской штормовой водой, торчала вверх со свисающими уже в саму воду мокрыми изорванными ветром большими треугольными парусами ее, так и не сломленная чудовищной тихоокеанской стихией единственная мачта.

Тихий океан, словно измывался над нами. Казалось, этому шторму не будет конца и начала. Казалось, океан играл нами как кошка с мышкой, проверяя нас на выносливость. Этот дикий шторм не был таким коротким, как тот на том песчаном мелководном коралловом покрытом пальмами атолле. Где было мое с Дэниелом и моей красавицей Джейн пристанище.

Где моя крошка Джейн влюбила меня в себя. И где, первый раз мы сошлись в единении нашей близкой самой, наверное, страстной безумной любви.

Я, почему-то увидел тот ночной атолл. Увидел купающегося у борта Арабеллы, и смеющегося Дэниела. И ее, вышедшею ко мне из воды. Почти нагую. В том белом, снова купальнике. Узком донельзя купальнике. И обворожительно красивую мою морскую нимфу или русалку. Тонкую в гибкой как у восточной танцовщицы узкой талии. Загорелую до черноты и жаждущую меня и моей любви. В стекающей морской соленой воде.

— Джейн! Моя Джейн! Единственная и любимая — Я произносил ее имя в бреду и вслух, не слыша сам себя.

— Ты позвал меня, любимый — я услышал вдруг ее голос и, снова пришел в сознание.

Она так и смотрела на меня практически, не моргая и прижавшись лицом к моему лицу.

— Уже утро, любимая — произнес, помню, я ей.

— Я знаю, любимый — произнесла Джейн.

— Помощь должна прийти, любимая — проговорил я, еле произнося ее имя, и тоже еле слышно лежащей на мне и обнявшей меня моей красавице Джейн, сам не понимая, что сейчас говорил ей. Не ведая, что мы были невероятно далеки от торговых транспортных путей. И помощи просто не будет. И наши сигналы бедствия нас не спасут. Оставались уже считанные минуты до окончательной гибели яхты Арабеллы. И все, конец…

— Она скоро прейдет к нам милая. Нужно только подождать. Нужно, только подождать — повторял я, прекрасно понимая, что нам не вырваться из смертельных, теперь лап этого водяного кошмара.

Я, еще сумев собрать последние силы, снова, перехватил рукой мою любовницу Джейн поверх ее широких полненьких ягодиц. Обхватив ее широкие женские бедра. Запустив руку промеж ляжек ее ног. Ощутив, из-под ее подтянутого там под гидрокостюмом и узкими полосатыми цветными купальника плавками любимой очертания промежности и лобка. И прижал, снова ее к себе правой своей рукой. Чувствуя, как она выскальзывает из моих онемевших и одервеневших замерзших пальцев.

Я снова прижал, любимую, массажируя ее промежность своими ничего не чувствующими задервеневшими пальцами правой руки. Стараясь разогреть ее. Обострить жизненные любовные ощущения.

Я, подтянулся еще раз, еле-еле на левой руке к леерам ограждения левого борта, прижавшись к ним мокрой в воде растрепанной выгоревшими русыми волосами головой. Чувствуя и ощущая холод перильного бортового железа. Лежа в воде и держа на своей груди прижавшейся грудью, спиной вверх, теперь тело моей любимой Джейн.

Мои практически ничего не чувствующие мужские пальцы соскользнули. И ее девичья Джейн попка, вдруг, выскользнула из правой моей ослабленной руки. И я лихорадочно и спешно, перехватил ее, снова за узкую девичью спину. И провел рукой по ее узкой женской недвижимой обливаемой волнами мокрой в изодранном гидрокостюме спине и пальцами попал в пулевое отверстие от пистолета или автомата. Она еле слышно и совершенно бессильно вскрикнула. И простонала, дернувшись лежа на мне. А я, прося у нее прощение, как мог только, снова, прижал ее к себе.

— Прости! Прости, любимая! — помню, произносил еле слышно я.

Вся спина была ее в крови, и ранение было смертельным. Пуля попала моей Джейн со стороны спины, где-то рядом с сердцем. И она, истекая кровью просто умирала. Но, умирала, почему-то долго. Что это было такое, я не мог тогда знать и понять. И со мной происходило, тоже, самое. Наша кровь, сливаясь в длинные ручьи без конца, текла из нас по лакированной из красного дерева палубе Арабеллы, впитываясь в нее и только частично смываясь в сам океан.

Что это было, я не знаю. С кровью уходила и жизнь. Но уходила очень медленно и крайне долго как в замедленном до предела кино.

Что-то происходило необычное и не совсем вероятное. И со мной и с моей Джейн. И даже самой яхтой Арабеллой.

Мы должны были уже погибнуть, но что-то тогда нас еще держало. Держало на этом свете. Что-то. Что-то необъяснимое и подводило к решающему финальному концу.

— Ничего, любимый — вдруг произнесла еле слышно она мне.

Джейн была все еще в сознании. Хоть и отключалась время от времени, как и я. И казалось, это будет длиться вечно и не закончится никогда.

Было, как сейчас помню, такое ощущение, хоть это все можно смело назвать бредовым ощущением будущего покойника утопленника, что за нами кто-то наблюдал со стороны и держал на этом свете.

Мы должны были давно уже быть мертвыми, но мы не умирали.

Я сейчас даже не могу, вспомнить сколько раз я приходил в себя и уходил из себя. И снова приходил. И так всю ночь до самого рассвета. В состоянии бесконечного повторения. Как на заевшей пластинке. И сигнал SOS! Приводил меня в сознание, и я видел ее смотрящие пристально и не моргающие, словно рассматривающие любимой глаза. Глаза какие-то уже не совсем, такие как раньше. Хоть и измученные пытками палачей, но уже какие-то другие. Не совсем, похожие на глаза моей Джейн. Словно на меня смотрела другая уже Джейн или другая женщина. Которой я не знаю. Такая же измученная и израненная, но совершенно иная. Из иного мира.

И снова, поцеловала меня, тогда в мокрые холодные, почти мертвые губы. Жадно и страстно. Я помню это до сих пор. Как и все, что было тогда со мной. И в этом поцелуе было столько любви!

И такое было уже ощущение, что это все уже не реальное и не настоящее. Какое то, придуманное, кем-то или чьим-то бредовым сознанием. Словно в каком-то очень реалистичном практически живом сне.

И я, чтобы эта возникшая иллюзия была правдоподобной, снова поцеловал свою умирающую Джейн. И, снова, уговаривал потерпеть немного, прекрасно понимая, что нам обоим конец. Но делал снова и снова это. А она смотрела на меня, своими черными измученными тоскливыми и печальными, но влюбленными глазами, опустив на мое плечо голову и прижавшись мокрой от воды холодной девичьей щекой.

— Сколько сейчас времени? — я, вдруг и снова, услышал из ее еле шевелящихся губ.

— Не знаю, любимая — прошептал я Джейн на ухо — Не знаю. Я не могу оторвать левую руку от лееров ограждения. Нас смоет в океан.

— Любимый — прошептала моя умирающая Джейн.

— Джейн, миленькая моя — произнес я, стараясь поддержать ее и отвлекая на себя — Я нашел твое вечернее платье.

Джейн улыбнулась и прижалась губами к моим губам.

— Они нашли его — я говорил моей умирающей смертельно раненой Джейн — Они бросили на нашу нашей любви твою в каюте постель. Я там видел и твои черные красивые туфли на полу. Там в твоей каюте. И магнитофон с кассетами. Эти гады, рассыпали их по всей там каюте.

Джейн смотрела на меня, не моргая, ледяным холодным уже мертвым взглядом любимой. Я не в силах был, теперь ни о чем думать. Я умирал тоже. И как ни странно, но не о смерти думал. А, думал, только о своей смотрящей на меня моей Джейн.

— Джейн — произнес ей я — Ты так и не одела для меня, то свое вечернее платье. И те туфли, миленькая моя Джейн.

Я все говорил и говорил. Еле произнося и выговаривая, все хуже свои слова немеющим малоподвижным языком. Прикусывая его и отключаясь от штормового холода — Не уходи от меня любимая. Не уходи.

 

Последняя агония

Любимая умирала, а я не переставал целовать ее избитое миленькое в синяках опухшее, черненькое от загара личико. Жалея и прижимая к себе правой слабеющей от потери крови рукой. Я сам умирал и не мог ей ничем уже помочь. Все, что мог, только успокаивать и целовать любимую.

Я ощущал, как текущая по палубе холодная штормовая вода стремилась, теперь утащить нас обоих в сам открытый океан. И держался левой рукой, как мог, не желая все еще сдаваться. Пока еще был в сознании, я сжимал на леерах бортового ограждения свои, пока еще живые, хоть и бесчувственные от потери крови пальцы. И прижимал мою умирающую лежащую на мне любимую мою женщину правой рукой. И не отпускал ее ни на минуту. Она тоже, держалась за ограждение левого борта, правой ослабевшей совсем и обессиленной своей рукой, обхватив мою шею левой рукой. Вцепившись женскими пальчиками и мертвой хваткой в мои мокрые волосы. И, прижималась ко мне из последних своих сил черненькой от загара смуглой щечкой к моей небритой колючей щеке.

Я не видел ничего вокруг, из-под ее моей любимой Джейн раскинутых поверх наших обоих лежащих в воде голов чернявых как смоль мокрых и прилипших к нашим лицам длинных волос. Я видел только ее красивое изувеченное и измученное пытками девичье любовницы лицо, перед собой. И ее красивые, смотрящие на меня пристально из-под черненьких девичьих бровей, черные как ночь глаза. Остекленевшие ее любимой глаза, смотрящие практически в упор в мои синие ее любовника глаза. Своим мертвым, не моргающим гипнотическим взором. Печальным и холодным как сам бушующий океан.

Я последний раз поцеловал любимую, когда нас накрыло огромной последней волной. И, Арабелла стала уходить под воду.

* * *

Сколько было уже время, я так не узнал. Левая моя рука, порядком одервенела, держа, внатяжку, нас обоих на скользкой, теперь от воды из красного полированного дерева палубе тонущей яхты. Я не чувствовал левой руки, а она не отпускала свои пальцы от бортового ограждения Арабеллы.

Я не видел часов, но с первыми лучами восходящего солнца. На рассвете. В наступившем неожиданном затишье. Шторм вдруг стих, как-то внезапно и быстро.

Рассвет разорвал черные ночные штормовые грозовые с ветром и ливнем облака. И Арабелла стала тонуть. И в тот же момент лицо моей Джейн стало растворяться перед моими глазами.

Все вокруг меня заменил какой-то лилового оттенка яркий теплый свет. Свет, заменивший лицо моей красавицы Джейн. Ее избитых в синяках опухшие, черненькое от загара смугленькое личико. Ее черные бездонные как сама штормовая ночь красивые в черных ресницах моей любимой глаза. Они, просто исчезли и все…

Все заполонил этот странный лилового оттенка свет. Такой приятный, и умиротворенный. Спокойный, наполнивший меня самого целиком. И окутав меня целиком своим тем ярким свечением.

Я почувствовал, что Джейн уже рядом нет, а только какие-то голоса. И, что я завис в какой-то пустоте, теплой и приятной. И внизу подо мной глухой взрыв. Там, где-то в глубине океана. И сильный из бездны толчок, прямо в мою спину. Толчок самой океанской воды. Это топливные баки Арабеллы. Там в ее бортах в заполненном водою по все отсекам и каютам белом корпусе. Идущей на океанское дно нашей круизной яхты.

Баки по бокам двигательного отсека. Их раздавило глубинным давлением и выдавило содержимое, и оно должно было всплыть на поверхность океана. Это горючее более легкое, чем сама вода. Оно вырвалось из разорванных давлением баков Арабеллы, идущей на самое дно, под весом в техническом отсеке кислородных баллонов, и прочего оборудовании. Весом своих двух двигателей и собственным корпуса весом. Стремительно рассеивая свои обломки. В виде останков вырванных силой воды, и давлением трюмных дверей. Оконных иллюминаторов, обломков солнцезащитной крыши и своей палубы. Теряя из открытого двигательного отсека всплывающими на поверхность океана с горючим заполненные до отказа канистры, и размотанные на длинных цепях носовые якоря.

Арабелла из-под меня уходила стремительно в бездну Тихого океана. С залитыми под самый потолок штормовыми волнами по всем затопленным жилыми отсекам с перевернутой и переломанной встроенными в каютах шкафами из красного дерева, кроватями, столиками, диванами и креслами. И где-то там подо мной глубоко на глубине в несколько километров она, раздавленная в бортах глубоководным давлением, должна была упасть в свою вечную безымянную могилу. С работающим еще на батареях генератором переменного тока. В незатопленном, пока еще специальном компьютерном герметичном отсеке за плотно закрытой дверью винного шкафа. Благодаря хорошо заизолированной под обшивкой отсеков и переборок проводке. От самого дна до верха яхты. В ее в самом низу корпуса. В ее закрытыми в днище судна, в специальных в полу трюма. В непроницаемых для воды донных отсеках аккумуляторами. Под которыми снаружи, находился узкий угловой балансирный длинный киль Арабеллы.

И, лишь, только этот, сигнал SOS! Идущий ко мне с океанской бездны. Доносился до моих ушей. С ее торчащей вверх над палубной оконной иллюминаторной надстройкой, качающейся под многотонным напором, и давлением воды. Белой длинной мачты. С ее на самой макушке антенны. Над большими отяжелевшими парусиновой тканью парусами. Белыми, развивающимися уже в черной бездне на ослабевших и болтающихся металлизированных нейлоновых канатах своего мореходного такелажа.

Я слышал как, гремя стальными креплениями, уносятся в бездонную океанскую глубину, развиваясь как белые флаги треугольные носовые кливера на нейлоновых тросах. Оторванные от самой яхты и уходящие стремительно в океанскую бездну последними вслед гибнущему судну.

Арабелла прощалась со мной, уходя на дно океана.

Я слышал голос подо мной нашего с Джейн погибающего в неистовом диком шторме судна.

И эти, какие-то отдаленные неразборчивые чьи-то голоса. Откуда-то сверху. И этот свет, этот яркий лилового оттенка свет. Такой теплый, и яркий, согревающий меня в каком-то невесомом состоянии. Словно, не в самой штормовой воде, а в зависшем неподвижно воздухе без какой-либо, качки и тряски. Свет обволакивающий мое тело. Тело утопленника.

Бесчувственное и холодное. В изорванном синем акваланга гидрокостюме. Этот лилового оттенка яркий теплый спасительный свет…

— Они пришли за мной — я услышал, вдруг перед собой голос моей Джейн. Этот ее голос, исключительно по-русски. И уже, без какого-либо акцента, и еле слышно.

— Кто пришел, любимая — произнес тихо и напугано я Джейн.

Откуда-то, из пустоты и темноты передо мной прозвучал ее голос — Мои сестры. Сестры океана. Прощай, любимый. Ты подарил мне столько любви, что мне не забыть никогда тебя. Не забыть дочери Посейдона. Прощай.

— Джейн, любимая — прошептал тихо ей я, словно, боясь чего-то — Где ты? Я не вижу тебя.

Я не видел и уже не чувствовал любимую.

— Где ты, Джейн? — я уже громче, произнес. И голос мой странно прозвучал. Как-то необычно. Как в каком-то пространстве. Уносясь далеко эхом в глубину чего-то черного и бесконечного. Такого же глубокого как сам Тихий океан.

Я протягивал вперед ослабевшие, почти бесчувственные свои с растопыренными пальцами руки, надеясь нащупать ее нежное красивое, хоть и умирающее женское тело любимой. Тело женщины беременной моим ребенком.

— Володенька, мой любимый — целуя жарким последним поцелуем своих невидимых губ меня, жадно как сумасшедшая, перед вечным расставанием, произнесла откуда-то из пустоты моя Джейн — Володенька, мой ненаглядный! Я знаю, ты выживешь! Ты должен жить! Прощай! — раздалось, уже где-то надо мной. Громко и отдаленно.

— Джейн! Любимая моя! — помню, я закричал, захлебываясь солеными штормовыми бушующими волнами в панике я, до того как начал уходить из своего призрачного сознания, так и не понимая что происходит.

— Не покидай, девочка моя меня! Любимая моя! — кричал я в океанскую бездну — Прошу тебя не покидай меня! Не покидай! Не покидай!

— Прощай, любимый! — раздалось перекатывающимся женским мелодичным эхом уже, где-то совсем далеко — Забудь обо мне. И начни все заново! Прощай! — прозвучал голос русалки. И, махнув плавником рыбьего хвост, она исчезла в глубине Тихого океана.

И все стало, вдруг растворяться передо мной. Даже, на моем теле мой прорезиненный акваланга порванный и протертый синий с черными полосами гидрокостюм. Он стал превращаться в соленую океана воду. И в обычную мокрую от воды моряка одежду. И кругом, только ящики и бочки от затонувшего моего грузового сгоревшего торгового судна. И я увидел чьи-то руки.

Руки, тянущиеся ко мне лежащему в воде. Под ударами бушующих волн, возле какой-то шлюпки. И человеческие на иностранном языке голоса.

Много голосов. И руки, руки, берущие и тянущие мое, почти безжизненное, бесчувственное, холодное и мокрое тело из воды. И растворяющаяся перед моими еле открытыми синими на лице глазами лилового цвета пелена. Пелена, удаляющаяся куда-то далеко, далеко в открытый океан. Пелена, похожая на некий призрачный и очень теплый туман. Через который был слышен шум отдаляющихся штормовых волн. И не откуда взявшийся крик дельфинов.

Чьи-то руки, вцепившись в меня со всех сторон своими цепкими сильными пальцами. Выхватили меня из этой пелены лилового цвета тумана. И понесли вверх, словно к небу или облакам.

 

Один среди волн

— Мои ноги! — я простонал не чувствуя их совершенно — Я не чувствую их! Черт дери, что со мной и с моими ногами?! — я кричал на весь медицинский кубрик как ненормальный по-русски, ругаясь матом на всю эту каюту, всполошив здесь всех.

Выйдя из бессознательного состояния, я сев на своей теперь медицинской постели, пытался растереть свои ноги. Но, все безрезультатно. Они были совершенно нечувствительны к растиранию.

— Черт подери! — я выл от немощности — Что со мной?!

— Потерпите немного — произнес, по-английски, через рядом стоящего моряка переводчика, судовой иностранец доктор — Они через некоторое время отойдут. Это все вода и время вашего долгого пребывания в ней. В состоянии полного бессознательного состояния и недвижимости. Нужно только подождать. Я вам сделал инъекцию. Все должно прийти в норму.

— Черт подери! — произнес громко я — Где я?! — я смотрел на окруживших мою больничную в медицинском кубрике постель пришедших сюда людей.

Здесь был капитан какого-то корабля, на котором, теперь находился я, и судовой врач с медсестрами. И часть команды, похоже, пассажирского круизного лайнера. Мне показалось, что это были англичане.

— Я, что на корабле?! — спросил громко я, пытаясь выговаривать слова по-английски — На пассажирском судне?!

Но слова еле вязались на моем иссохшем от морской соли языке. И меня лихорадило. Возможно от той самой инъекции. Внутри был жар, и болела голова. Она у меня так болела по молодости. Но, потом, все прошло, и болела она редко. Но, сейчас она, просто раскалывалась, и боль была несносной. И меня это нервировало еще дополнительно к моим бесчувственным ногам. Я, просто, не находил себе места.

— Черт вас всех дери! — кричал я как сумасшедший — Где я нахожусь?! И что со мной?! Почему так чертовски болит голова. И в ушах какой-то шум?!

— Вы находитесь на круизном пассажирском лайнере «FANTASIA» круизной кампании «Сruises» под флагом USA, идущий рейсом из Италии назад в США — произнес стоящий перед моей больничной постелью высокий полноватый в форме капитана молодой, лет тридцати или сорока мужчина. По обе стороны от него стояла некоторая часть его команды, включая остальных офицеров круизного судна и судовых врачей.

— Мы нашли вас в открытом океане по сигналу SOS! Вами посланному или вашим затонувшим судном. Мы смогли вас подобрать с воды. И только одного плавающего среди судовых обгоревших обломков.

— Одного?! — я продолжал, громко говорить на той же интонации, и на английском — Почему одного?! А, где все?!

— Мы не знаем — произнес капитан — Возможно, погибли или, уплыли, бросив вас одного. Возможно, посчитали мертвым.

— Вот как! — произнес громко я. Голова гудела как паровоз, и звенело в ушах. И я, плохо, даже слышал — А, мои ноги! Что с ними?!

Казалось, я схожу уже с ума от всего, что со мной сейчас происходило.

— Сейчас 30 июля и восемь тридцать утра, как мы вас нашли, и вы пришли в себя. Скоро все восстановиться — произнес, видимо старший на этом корабле судовой врач. Тоже высокого, под стать капитану роста и в белом, как и все врачи, халате.

— Это все из-за чрезвычайно долгого пребывания в воде при резком перепаде дневной и ночной температуры в подвешенном практически горизонтальном состоянии, близкой к невесомости. Почти, как у космонавтов. Только, чуть хуже. У вас отошла вверх к голове кровь. И отключились полностью ноги. Поэтому болит голова и со слухом некоторые проблемы. Но, все приходит в норму и сейчас не смертельно. Сейчас поднялась, по всей видимости, еще и температура. И организм стал восстанавливаться и приходить в норму. Скоро будет вниз приток крови. И отойдут и заболят ваши ноги. И придется делать обезболивающее. Вы не представляете, сколько пришлось приложить усилий, чтобы отмыть вас от какой-то зеленой морской слизи, пока вы были без сознания. Возможно, она согревала вас в воде, как в этакой целлофановой пленке или упаковке. Состав ее странный. И пока, непонятен. Но, явно от какого-то морского органического и живого существа.

Я смотрел на доктора пристальным непонимающим, вообще всего происходящего глазами — Черт, вас дери! — выругался снова я, не веря всему, что слышал. Казалось это какой-то сон, дурной кошмарный сон, а не

реальность.

— Вы скажете, наконец, где я нахожусь?! — прокричал я — И что со мной?!

— Вы русский? — спросил неожиданно капитан, слыша русскую ругань. И речь, поняв, что я все-таки, понимаю еще и по-английски, раз начал говорить на этом языке, перехватив инициативу у доктора.

— Ну, русский! — я прокричал, выходя из себя. И перевел ошарашенный и взбешенный уже взгляд на капитана корабля — И что с того!

— Понимаете — произнес, снова громко, но выдержанно, судовой врач — Вы очень долго были в глубокой отключке. Это когда организм попадает в критическую ситуацию, между жизнью и смертью. Он, просто отключает сознание. И борется автоматически за собственную живучесть. Как в данном случае с вами. Судя по вашему состоянию вы действительно были невероятно долго в открытом океане и в воде.

Он поинтересовался тут же — Как, кстати, ваше имя? А то, при вас не найдено ни каких документов, кроме формы моряка.

— Владимир! — произнес я доктору и всем присутствующим здесь.

Я немного успокоился, и пытался быть теперь, более уравновешенным, понизив интонацию своего голоса.

— Ивашов Владимир, Семенович, если угодно! — добавил я, обращаясь непосредственно к доктору. Доктор, вообще оказался более лояльным и разговорчивым в отличие от других.

Со мной в основном разговаривал он. И сам капитан спасшего меня корабля. Остальные, делая круглые и удивленные глаза, лишь переговаривались полушепотом между собой вокруг моей больничной постели.

— Вы пробыли в океане, не менее двенадцати суток. Двенадцать суток в океанской воде — произнес, вместо капитана сам доктор — Пока мы не подобрали вас.

— Не подобрали меня?! — я удивленно и громко спросил, как бы всех разом. По новой, постепенно доходя до сказанного выше. До меня, вообще сейчас все трудно доходило. И я, снова спросил — Двенадцать суток в океане?!

Я покрутил своей взъерошенной растрепанной русой русского моряка с не бритым лицом головой по сторонам. И осматривая себя. Я был полностью, теперь в больничной пижаме.

— А, где моя одежда?! — спросил, удивляясь в нешуточной панике, осматривая всего себя.

— Не волнуйтесь — произнес уже капитан лайнера — Как только выздоровеете, сразу мы вам ее вернем. Можем, выдать более новую, хоть и нашу корабельную форму.

— Нет спасибо, не надо! — произнес я, так и не понимая, до сих пор, как тут очутился — Лучше верните мне мою!

Я еле слышал от этого гула, что произносил доктор и капитан пассажирского лайнера.

— Хорошо — произнес капитан — Вернем, как только встанете на ноги. А, пока, будете находиться здесь в корабельном лазарете до полного выздоровления.

Я покрутил головой, оглядывая все вокруг. И всех присутствующих, возле меня, и моей больничной судовой постели.

— Сколько, говорите время? — спросил я.

— Восемь тридцать утра на судовых часах — ответил капитан пассажирского лайнера.

— А, где Джейн?! — спросил я, вдруг вспомнив о своей любимой — Где, моя девочка Джейн?! Она была со мной в океане! Где она?!

Я занервничал. И закрутил сильнее по сторонам головой

— Где, моя Джейн?! Капитан! — снова, панически напугано, прокричал я.

— Какая, Джейн? — спросил капитан океанского круизного лайнера, смотря сначала на меня, а потом на остальных, кто был в больничном лазарете океанского корабля. Словно, обращаясь еще и к ним.

— Моя Джейн?! — я произнес дрожащим голосом. И затрясся. И в панике посмотрел на капитана, одуревшим перепуганным и ошеломленным взглядом.

— Она была со мной там! Моя красавица Джейн! Куда вы ее дели?! — совершено не понимая уже ничего, закричал в ужасе я — Где она?! Она

была со мной в океане! Куда вы ее дели?!

— Успокойтесь, пожалуйста — произнес доктор, но я не хотел его слушать. Я хотел соскочить и выскочить из судового лазарета, но мне не дали, отключившиеся напрочь, до самой задницы мои ноги.

— Черт бы их побрал! Как и вас всех! — прокричал в отчаянии я — Верните мне ее! Хоть мертвую, но верните! Слышите меня! Капитан!

— Успокойтесь, Владимир — повторил доктор — Вам нельзя сейчас нервничать.

— Хрен, вам, успокойтесь! — я кричал как полоумный — Где, моя девочка Джейн! Где, моя любимая! Я хочу ее видеть!

Все замолчали, будто, тоже не понимают ничего из ого, что спросил у них я. И не понимают, вообще, теперь меня. Они все уставились на меня вопросительно с удивленными глазами. Все от капитана, матросов и судового с медсестрами врача.

— Слышите меня?! — продолжал я кричать на всех — Верните мне мою Джейн!

— Вы матрос с потерпевшего крушение грузового судна «KAТНАRINЕ DUPONТ»? — спросил, перебивая мой крик сдержанным капитанским громким голосом, снова капитан.

— Да! — крикнул я ему, чувствуя, как схожу с ума от горя и безвозвратной утраты.

— А что?! — я смотрел, теперь, снова на него уже с опаской, услышать что-либо страшное.

— Да — произнес, выдавливая из себя через силу я — Я с «KAТНАRINЕ DUPONТ»! Черт вас подери и что?!

— А катастрофа случилась по-вашему 17 июля, так? — спросил снова капитан.

— Так! — ответил ему я, стукая по бесчувственным своим ногам.

— Все совпадет с моим запросом в международное судоходство — ответил капитан — Дата гибели сухогруза совпадает с вашими показаниями.

— Я что на допросе? — прокричал нервно я — И что с моими ногами?

Капитан корабля покачал удовлетворенно моим ответом.

— Значит вы пробыли в открытом океане двенадцать суток — ответил он мне.

И тут же представился — Я капитан Эдвард Смит. А, это судовой наш доктор Томас Эндрюс. Вы теперь в его подчинении до момента пока он вас на ноги не поставит.

— Ну, прям очередной Титаник! — прокричал, перебивая капитана в бешенстве ехидно я — Вы издеваетесь?!

Но, он продолжил, также четко и выдержанно, сохраняя сдержанность и здравый рассудок, в отличие от меня.

— В четыре часа утра мы получили сигнал SOS! С вашего терпящего бедствие сухогруза — ответил мне капитан лайнера Эдвард Смит.

— Сигнал SOS! — переспросил я, вспоминая идущий из глубины океана подо мной тот сигнал о помощи с Арабеллы.

— Буквально сутки назад, с момента первого поступившего на наш борт сигнала с вашего затонувшего грузового судна. И шли все это время сюда. И нашли, только вас в воде. Вы были без сознания среди груды обгоревших судовых обломков. И кроме вас, там не было никого. Никого в двухстах милях от Каролинских островов. В направлении открытого Тихого океана. И это тоже, является загадкой для всех нас. Сигнал не состыкуется с временем вашего, чрезвычайно длительного пребывания в воде. Словно, был отправлен всего лишь сутки назад. И совершенно не вами.

— Он был отправлен мной с яхты Арабелла! — прокричал я — Я отправил сигнал бедствия! И где, моя Джейн?! — уже не находя себе места, взбешенно произнес я

Я был в бешенстве. Все эти дурацкие расспросы и вопросы этих американцев. Я даже не вникал в то, что они говорили мне.

— Где, моя девочка Джейн?! — Я не унимался и кричал, выходя из себя на весь медотсек корабля.

— Она любила безумно меня и ждала от меня ребенка — я, снова кричал как полоумный — Где она?!

Они все отвернулись от моей постели, и шептались. Я расслышал некоторые их слова.

— Он это о ком? — спросил капитан у доктора.

— Не знаю — произнес ему в ответ. И всем остальным присутствующим возле моей постели доктор.

— Какого черта, вы там все шепчетесь! — прокричал взбешенный уже не находя себе места я — Что с ней?! И куда вы ее дели?!

Капитан Эдвард Смит повернулся ко мне и продолжил — Вы были найдены на месте затонувшего судна «KAТНАRINЕ DUPONТ». Это все что мы, можем вам сказать. И совершенно один. Без вещей, документов. И кого-либо еще. И это могут все здесь присутствующие подтвердить, как и все пассажиры нашего лайнера, видевшие ваше чудесное спасение.

Доктор Томас Эндрюс продолжил — Вы были совершенно одни. И никого, кроме вас не был найден на месте крушения того сгоревшего в Тихом океане судна. Среди ящиков бочек. И прочего обгоревшего мусора затонувшего вашего грузового судна. Вы крепко держались левой рукой за один плавающий ящик. И были без сознания. Вокруг вас крутились дельфины. Наверное, отпугивая молотоголовых акул. И было какое-то странное лилового света свечение. Свечение охватывало все вокруг на большое расстояние. Оно, словно, шло от самой воды, и помогло вас быстро найти. Один, даже дельфин приблизился к нашему лайнеру, выпрыгивая высоко из воды перед бортом и носом нашего судна. И проводил нас до места вашего крушения. Словно, его кто-то заставил это сделать. Но, откуда это взялось само свечение? Что это было за свечение, мы и сами не понимаем? И там, где мы вас подобрали, больше никого не нашли.

— Вот, черт! — я схватился за больную свою со щетиной на лице и растрепанными выгоревшими на солнце волосами голову — Черт! Черт! Но, как, же так! — в диком неистовом отчаянии и в слезах, произнес дрожащим голосом уже я — Как, же так! Моя, девочка Джейн! Моя, любимая! Как же вы ее не могли видеть там! Она была рядом со мной!

— Ничего не понимаю — произнес капитан Смит, смотря на всех, пожимающих на его вопрос плечами, присутствующих, словно ожидая от них иного ответа.

— Мы прибыли сюда с момента поступления сигнала SOS! с вашего сгоревшего и затонувшего сухогруза — продолжил он, уже повернувшись ко мне — И кроме вас в воде не было уже никого. Только одни вы. И все.

— Может с ним была еще женщина — кто-то из толпы произнес — Может, она утонула. Он ведь пробыл в океане двенадцать суток. А за такое время вряд ли кто-то кроме него смог бы выжить. Он это аномалия какая-то. Чудесное природное явление. Или спасение.

— Заткнитесь, вы все, черт вас дери! — прокричал я — Заткнитесь со своими дурацкими доводами о моем чудесном спасении. Она не могла, вот так, просто, взять и утонуть! — прокричал я всем, потупив, скрывая свои текущие по лицу слезы свой безутешный от горя взор в постель — Она не могла, просто взять и утонуть! Она отлично плавала. И была в гидрокостюме акваланга. Как и я. И я ее держал, крепко, прижав к себе. И мы были все время вместе! Она не могла, просто утонуть! Не могла! Моя Джейн! Любимая, моя Джейн! — повторил я, плача себе на грудь. И глотая с трудом слюну иссохшим от морской соли горлом.

— Может, кто-нибудь видел ее?! Женщина. Брюнетка. Латиноамериканка! Загоревшая до черноты, почти как я, Латинка! — я, произносил плача, как ребенок. Я смотрел на присутствующих при моем чудесном спасении иностранных коллег моряков. И на свои руки и на тело под пижамой, видя совсем его не таким, каким оно недавно у меня было. Почти, как уголь от плотного, как и у моей Джейн тропического загара. Оно было обычным без малейшего на то признака. И я, просто уже не понимал, что вообще происходит дальше. Я, похоже, действительно, сходил от головной боли. И всего непонятно и происходящего с ума.

Я уже растерянно, и запинаясь на каждом слове, произносил свои слова, то по-русски, то по-английски, совершенно теряясь в пространстве и во времени.

— Она из Сан-Франциско из Калифорнии! — произносил в диком отчаянии я, от собственного непонимания вообще, что со мной такое происходит. И от своего теперешнего отчаянного бессилия. И непонимания, куда я, вообще угодил.

— Был еще Дэниел! — продолжал я плача, как ребенок — Брат моей любимой Джейн. И яхта была Арабелла! Яхта затонула. И мы с Джейн оказались в воде. Джейн была ранена. И я, держал ее своими руками в бурю в океане! Куда она пропала?!

— Arabelle? — переспросил на английском капитан Эдвард Джей Смит.

— Arabelle! Arabelle! — передразнил я его на английском. И внезапно, снова, сорвался на крик — Да, черт, подери, что такое со мной происходит?! Кто-нибудь объяснит мне наконец-то?! Я схожу с ума!

— Мы никого там не нашли, кроме вас — произнес, снова доктор Томас Эндрюс — Кроме вас — он повторил — И кучи обгоревших до основания обломков — произнес снова, подменив доктора капитан Эдвард Смит — Вы были всего один в океане. И ни какого на вас не было гидрокостюма от акваланга. Вы были, только в своей русского моряка рабочей одежде.

И кроме, всего прочего, вы странным образом вполне здоровы, даже без солнечного обширного ожога на открытых местах на открытых участках вашего тела. И ни какого ранения, о котором вы говорите, на вашей, левой ноге не было, и нет. Можете убедиться сами. Видите?

Доктор отбросил одеяло с моих ног. И я увидел, пока еще ничего не чувствующие свои в постельной больничной пижаме ноги. Я быстро задрал штанины пижамы на обеих ногах. И они были целыми без ран, и бинтов, только, внешне не чувствующими ничего. Даже, моих к себе прикосновений. Я просто, сидел как парализованный на виду у всех присутствующих. Но в целом, совершенно одновременно здоровый. Без загара. И даже, ожогов на своем мускулистом русского моряка теле. И это было, тоже странно. Я должен был, просто напросто сгореть до костей на тропическом ярком солнце. Все, что было у меня открыто. И это, тоже сводило меня с ума. И приводило в непонимание судового доктора. И капитана и всех присутствующих на лайнере, и в моей больничной, теперь каюте. Они не могли это объяснить. Семеро суток в океане и ни единого вообще ожога. Ни слабого, даже покраснения на теле. Я и сам не понимал как это и, вообще, что твориться.

— Вам, лучше сейчас, расслабиться. И попытаться вспомнить все — произнес доктор Томас Эндрюс — Вам сделают специальную инъекцию для быстрого восстановления и дополнительный медицинский осмотр.

— К черту все! — возмутился в диком отчаянии я, не понимая, что вообще твориться — Что это?! — проговорил я — Что это, черт возьми?! Что со мной все-таки, произошло?!

— Мы все и сами объяснить до конца не в состоянии — сказал судовой доктор за капитана — Но, то, что вы там видели или то, что переживали. Могло породить ваше бессознательное болезненное состояние.

— Какое еще болезненное бессознательное состояние?! — прокричал в полнейшем отчаянии и недоумении — Что твориться, вообще здесь. И со мной?!

— Так я как врач, вам могу объяснить — продолжил судовой доктор — Всему виной бессознательное состояние вашего организма. Организма попавшего в крайне экстремальные условия. Между жизнью и смертью. Так как я судовой доктор, мы проходили это еще когда я учился. Состояние организма в пределах самой критической ситуации. Состояние на пределе самой грани. Способность к самовыживанию на границы между жизнью и смертью. Этот процесс до конца не изучен. Но, вы сейчас яркий пример, кажется, именно этого.

— Чего этого?! — я был вне себя. Просто, уже в бешенстве — Кончайте гнать пургу! — я возмущался как сумасшедший. И готов был броситься на кого угодно, стоящего передо мной. Я орал в состоянии психического шока. И, казалось, я нахожусь в какой-то психушке. Просто дурдоме.

— Я говорил — произнес доктор своей подручной санитарке на своем языке. Который я прекрасно понимал — Надо было ему сделать больше дозу успокоительного.

— Хватит с меня ваших уколов, доктор! — прокричал я доктору, и уже в бешенстве, забыв его имя и фамилию — Объясняйте то, что собирались объяснить!

Понимая, что меня все равно толком не успокоить, именно сейчас, судовой врач Томас Эндрюс переключился, снова на меня.

— Я объясню все, что с вами произошло, если вы перестанете беситься. И сходить здесь с ума — произнес при всех он мне — Ваше положение, вполне объяснимо, хотя и трудно понимаемо. Особенно людьми прагматами. Если вы более мене спокойно выслушаете меня. Я постараюсь объяснить, что на самом деле с вами случилось, именно с точки медицины. Хотя, я как врач многое, все равно, не смогу толком объяснить. И, даже с этой точки.

Он смотрел на меня пристально, будто изучая мое последующее поведение.

— Ну, что, успокоились? — он, пристально глядя мне в бешенные, полоумные возбужденные глаза, произнес при всех стоящих, рядом с моей больничной постелью в медицинском кубрике. И смотрящих на одуревшего русского, спасенного из воды ими моряка.

Я передернулся и уставился, пристально, молча на врача.

— Ну, успокоились? — повторил судовой доктор.

— Успокоился — произнес я уже гораздо тише, еле сдерживая свой охвативший мое теперешнее состояние гнев. И схватившись обеими руками и сжимая своими пальцами за растрепанную русыми волосами голову, встряхнул ей. И, снова посмотрел на корабельного доктора, и стоящую рядом с ним медсестру — Успокоился я. Я в полной норме.

Я стал растирать, начинающие ныть свои ноги.

— Я готов выслушать вас, доктор. Или как вас там по имени, Томас… — я тщетно пытался сейчас вспомнить его фамилию.

— Эндрюс — произнес, повторяя свою фамилию мне судовой доктор — Зовут меня Томас Эндрюс.

— Без разницы — грубо ответил я ему — Рассказывайте и объясняйте все. Может, я все пойму. А, может, и нет.

Я посмотрел не дружелюбно на всех присутствующих вокруг.

— Я подробнее хочу знать, что твориться со мной? — я нервно произнес, растирал свои ноги, они начинали оживать.

— Для начала медсестра вам сделать все-таки укол — произнес доктор Томас Эндрюс. И рядом стоящая его подручная подошла, осторожно не спеша ко мне. И произнесла — Закатайте рукав, пожалуйста.

Я посмотрел, молча на доктора, и он ответил на мой взгляд.

— Это необходимо — произнес Томас Эндрюс — Это обезболит ваши ноги, и вы сможете нормально выслушать меня.

Я, молча, закатал свой рукав на больничной пижаме. И корабельная медсестра по имени Мэри, сделала прививку какого-то препарата. Но, после укола боль быстро отхлынула от моих оживающих ног.

Голова, тоже немного успокоилась. Но, все равно все ходило в ней ходуном от моего одуревшего состояния.

— Все хорошо? — спросил доктор Томас Эндрюс.

— Хорошо — произнес я уже совершенно спокойно и без нервов — Я хочу все знать. Даже, если это будет выглядеть сплошной нелепицей. Рассказывайте, почему я оказался здесь. И, что произошло со мной. Почему я в этой дурацкой больничной пижаме. И, почему у меня, нет ран на обеих ногах. И только они сейчас начинают приходить в себя. И, вообще, встану я или нет на эти свои ноги.

— Я уже говорил вам — произнес судовой доктор Томас Эндрюс — Все прейдет скоро в норму. Это все от долгого пребывания в воде. Все из-за оттока вашей крови из ног к голове в состоянии полного бессознательного состояния. И долгого пребывания в состоянии полной недвижимости в практически подвешенном состоянии. В течение двенадцати суток в воде. При резких перепадах температуры самой воды.

Он помолчал, немного глядя пристально на меня, и продолжил.

— Вообще выжить так долго находясь в отключке и при полной недвижимости в океанской воде практически невозможно — стал рассказывать доктор Томас Эндрюс — Вы подверглись сильной

температурной детермии. И как вы выжили, вообще, как я уже сказал сам как доктор объяснить не в состоянии. Но, могу, лишь предположить на основании медицинских фактов, что-то, что вы все-таки выжили в этих условиях. Это заслуга в первую очередь вашего организма и его чудесных свойств. О которых вы и сами, вероятно не знали. Когда вы потеряли сознание, вероятно, включилась некая скрытая в вашем организме, защитная система, которая и породила в вашем сознании все возможные картины иной жизни. Как некий, невероятно реалистичный сон. Говоря проще. Все что с вами там происходило это все порождение вашего уснувшего на двенадцати суток в океане под воздействием чудовищного переживаемого вами стресса мозга. Создавшего некий иллюзорный. Но, для вас предельно реалистичный мир. В котором, вы и пребывали в течение этих двенадцати суток. Пока мы не подобрали вас. Вы были в крайне критическом состоянии. И ваш мозг, чтобы спасти вас. Создал эту трех мерную иллюзию иной вашей жизни.

— Какую еще к черту иллюзию? — перебил я его, глядя на всех окружающих меня — Я не понимаю?

— Иллюзию иной реальности или, можно так сказать иллюзию иного мира. Мира, который вас держал все эти семь суток в открытом океане. В состоянии полной, почти бессознательной каталепсии. Это состояние ваших скрытых внутренних резервов вашего организма. И еще, чего-то, пока необъяснимого помогло вам выжить в таких практически смертельных условиях. Скажу прямо, я могу объяснить, только медицинский фактор вашего выживания, но не тот который другой, как, то лилового света на несколько километров свечение. По-которому, мы вас и нашли. И еще пеленг сигнала SOS! Идущий из глубины самого океана. Сигнала с глубины в пять километров. Сигнала идущего, оттуда, откуда уже ничего бы не смогло подняться наверх. Дабы раздавлено глубинным давлением — он сказал это, показывая на капитана судна Смита — Капитан не даст соврать — Прямо из-под вас. Мы, ориентируясь по нему, и нашли вас в воде держащимся левой рукой за плавающий ящик — он, помолчав немного, продолжил — И, вы не утонули. Без спасательного, вообще жилета. И эта большая стая дельфинов, которые защищали вас от молотоголовых акул.

Все это было, просто невероятно и вызывает много вопросов и у нас самих, которые мы не можем объяснить. Но, одно ясно, что вы были там не одни. Кто-то, все-таки был с вами там, и помогал вам все это время жить.

— Джейн — вырвалось у меня само изо рта и навернулись слезы — Моя, девочка Джейн — произнес я, заплакал как ребенок и уткнулся головой в раскрытые ладони своих обеих рук — Вы считаете, что Джейн, тоже иллюзия?

— Вероятно так — произнес судовой доктор Томас Эндрюс. Он пытался мне разъяснить причину болезни травмирующей мою теперь душу — Это следствие или скорее, даже последствие глубокого вашего обморока. Почти, посмертного. И в тоже время, ваше одновременно счастье, что вы потеряли в результате этого стресса сознание. Это помогло вам выжить. Судите, сами. Но, ваше чудесное, такое вот спасение не только заслуга вашего организма. Было еще что-то, что спасло вам жизнь в океане. Иначе вы бы умерли, не дождавшись нашей помощи.

— Значит все это, просто иллюзия — произнес захлебывась слезами я — Значит, вы хотите сказать, Что моя девочка Джейн, как и ее брат Дэниел. И та наша затонувшая в океане, теперь яхта, это все иллюзия моего уснувшего на время ради моего спасения мозга?

— Можно и так сказать — произнес судовой доктор — Все, что вы видели от начала вашей катастрофы и до конца этой же катастрофы, все это сплошная реалистичная вполне иллюзия. Настолько реальная, что вы в нее поверили. Феномен крайне интересный, но бездоказательный. Так как в это мало кто верит, если нельзя потрогать.

— Не может этого быть — произнес уже тихо я и замолчал, глядя на свои еще бесчувственные лежащие передо мной на постели в штанинах светлой больничной пижамы ноги.

— Вам придется рано или поздно в это поверить — произнес доктор — Так или иначе. И чем быстрее вы прейдете в себя, тем оно будет лучше для вас же.

Я замолчал. Замолчал и заплакал. И не мог остановиться, потупив взор в постель. И, даже не заметил, как почти все ушли из медицинского отсека, идущего через Тихий океан в сторону Северной Америки лайнера.

Остался со мной только сам доктор Томас Эндрюс и капитан пассажирского круизного судна Эдвард Смит.

— «Надо же все иллюзия такая же, как этот пресловутый мистер Джексон» — подумал вскользь я. И, закрывшись ладонями рук, просто плакал, не стыдясь своих мужских слез. Плакал как потерявшийся в жизни ребенок. Беззащитный, и всеми покинутый.

— Похоже, я схожу с ума. Может вы, тоже иллюзия. И все что сейчас происходит здесь продолжение моих видений — произнес с горечью внутри я — И я все еще в отключке.

— То, что вы сейчас перед собой видите реальность. И, мы самые настоящие — произнес доктор Томас Эндрюс. И дал мне таблетки со снотворным — Вот выпейте — и протянул стакан с водой — Вам крайне, сейчас тяжело, после того, что с вами случилось. Но, все прейдет в норму через несколько дней, и вы главное выздоровеете. И встанете на ноги. Вас нужно отправить домой — произнес капитан Эдвард Смит — Пока мы в океане мы вас пересадим на какое-нибудь русское судно, идущее в Россию — произнес капитан — Так будет лучше, чем обращаться в Российские посольства, делая запрос, и переправлять вас через границу и все эти инстанции. И будет лучше, если вас заберут ваши, же, как потерпевшего кораблекрушение русского моряка. Чем вы попадете к нам, без каких-либо соответствующих документов, удостоверяющих вашу личность.

* * *

У меня вдруг сильно заныла правая нога, и я начал ее ощущать. Как то неожиданно. Видимо, прошло сильное обезболивающее. Боль усиливалась вместе с осязанием. И я, затер как ненормальный свою правую ногу, закатав штанину до самой задницы. Я как сумасшедший затер ее обеими руками.

Доктор это увидел и понял, что мне становиться не по себе от нарастающей в ноге боли по моему виду.

Я не мог уняться от внутренней душевной боли. и она, просто разрывала меня. А тут еще нога стала оживать. И изводить меня ноющей жуткой мышечной болью. Появились, даже судороги, и ногу потянуло. И в голени, и в бедре. Я принялся лихорадочно растирать ее ладонями и пальцами обеих рук.

— Надо сделать еще раз обезболивающее — произнес теперешний мой корабельный лечащий личный врач — А, то боль, может оказаться непереносимой, пока ноги будут приходить в норму. И принять снотворное, то так и не уснете. Пейте и берите таблетку.

Он, снова, быстро повторил, протягивая таблетки и в стакане воду.

Я смотрел на свою, почти целиком голую мужскую оживающую правую ногу. Нога была совершенно белой, без какого-нибудь следа загара.

— Что за чертовщина, то такая — произнес я снова, глядя на свою правую начавшую приходить в себя с голой ступней мужскую ногу. Так до конца и, не понимая, и не веря в то, что со мной было.

— Джейн — произнес я тихо, глядя, куда-то перед собой в пустоту, сам себе и не видя перед собой ни кого. И видя ее перед своими в слезах глазами. Ее Джейн красивое загоревшее миленькое девичье лицо. Я видел ее те черные под изогнутыми дугой черными бровями девичьи гипнотической красоты черные как ночь или бездна океана глаза. Как сама тропическая на Тихом океане ночь с искорками отражающихся в них звезд. Глаза, смотрящие влюбленным взором на меня, своего единственного и преданного ночного любовника.

— Где же ты мой ангел хранитель? — произнес я самому себе, не обращая внимания на доктора и его медсестру по имени Мэри.

Мне сейчас казалось, что скорее это мир сплошная иллюзия, созданная моим воспаленным воображением мозга, и выдернувшим меня из настоящей реальности. Мне показалось, что я, просто потерялся в пространстве и во времени.

— Вернись ко мне, моя любовь — прошептал про себя я убитый горем и одиночеством. И принял от доктора Томаса Эндрюса протянутое мне снотворное и выпил его. И после нового укола отключился.

Когда я очнулся передо мной стоял доктор Томас Эндрюс и его корабельная медсестра по имени Мэри.

— Уже девять вечер — сказал судовой мой теперешний лечащий врач Томас Эндрюс — Вы крепко спали. И все скоро вернется на свои места и это то, что вы пережили, останется, лишь одним, возможно только горьким или счастливым воспоминанием — он продолжил — Вам, просто нужен отдых. Сейчас еще один укол обезболивающего, и снотворного все — он это вообще так произнес, как будто, между прочим. И подошедшая, тут же, его подручная медсестра Мэри, сделала мне инъекцию в плечо какого-то препарата, и стало, снова, более комфортнее.

— Утром вы будете уже на ногах — произнес доктор — И сможете прогуляться по нашему лайнеру — он, снова, протянул таблетки снотворного и стакан с водой.

— Не надо, доктор — произнес, успокоившись немного уже я — Я так, теперь постараюсь заснуть.

— Вот и отлично — сказал доктор Томас Эндрюс, убирая таблетки и воду — Вот и отлично.

И все ушли из этого кубрика. И я остался один, лежать, на своей больничной постели, крутя головой по сторонам. И рассматривая все вокруг. Все углы белого просторного помещения, где я был сейчас совершенно один. Несколько таких же больничного типа коек, как и моя. Тумбочки и светильники на каждой из них.

Доктор, выходя с медсестрами, выключил свет, и стало темно, лишь за закрытой дверью в коридоре между каютами горело дежурное освещение пассажирского этого спасшего меня судна. Там перестали быть слышны чьи-либо шаги. И наступила ночная тишина, как и сказал судовой врач.

Сколько времени было, я по-прежнему толком не знал. Но, со слов корабельного врача Томаса Эндрюса, было, после нашего длинного задушевного между им, капитаном Смитом диалога. И больного на ноги, и на всю голову русского моряка. Был вечер, и уже, вскоре пришла ночь. И судно погрузилось в сон. Лишь, слышно было, где-то там за стенами и переборками лайнера плеск ночных волн океана.

Запомнились глаза этой медсестры Эдрюса Мэри. Она, почему-то так опасливо на меня озиралась, уходя последней, словно боясь русских. Может, так и было. Не все, но некоторые из них, нас всегда, почему-то боялись. Наверное, у них с запада это уже, просто в крови. Это же читалось и в глазах доктора Томаса Эндрюса и капитана Смита. Да, и всех, кто был в медотсеке, и видел спасенного из океана русского моряка.

Даже, поначалу и моя любимая Джейн меня боялась и опасалась за Дэниела. Один только он, наверное, не боялся меня. Удивительное исключение из всяких правил. Единственный, кто не боялся. И сразу стал мне другом. Дэни. А, я его обидел, тогда. И не уберег.

— Прости меня, Дэни — прошептал я тихо в темноте каюты — За все прости — и закрыл глаза. И мне показалось, что я отключился.

А, когда очнулся, то не знал, сколько время. Но, судя по темноте, уже вероятно стояла ночь. Или уже было, даже раннее утро. Я потерялся, снова в пространстве и во времени.

Я долго еще не мог уснуть. Я не мог поверить в то, что произошло со мной.

Просто, не мог во все это поверить.

— Не может быть, такого — произнес, снова сам себе вслух я, уставившись в потолок медицинской каюты — Не может, такого быть. Вранье, это все.

Я лежал и думал, только о своей любимой малышке Джейн. Джейн должна спастись. И должна быть на этом корабле. Она хоть и была

ранена, но должна спастись. Я не верил в ее смерть, как и не верил в то, что ее вообще нет. Как и всего того, что я пережил недавно. Я был там, в океане не один. Там была моя Джейн. И был Дэниел. И наша яхта Арабелла. И эта яхта Черный аист. И эти морские бандиты. И этот кошмарный шторм. И, вот я здесь. И они хотят меня убедить, что это все мой бессознательный бред. Бред не до утонувшего утопленника.

— Не может этого быть — снова, произнес я сам себе вслух и…

Я услышал какие-то шаги за дверью этой корабельной медицинской палаты. И отворилась в каюту ко мне дверь. Тихо так и практически беззвучно. Там за дверью был включен дежурный в коридоре между каютами корабля свет, и я увидел стоящий передо мной на некотором расстоянии женский силуэт. Силуэт женской невысокого роста фигуры.

Силуэт стоял на пороге, отворив ко мне в медицинский кубрик дверь. Он был в комнатных домашних тапочках с голыми стройными девичьими ногами из-под короткого телесного цвета шелкового халатика. С распущенными длинными и черными как смоль, вьющимися по его спине и груди локонами змейками волосами на девичьей миленькой головке.

— Джейн! — произнес я, ошарашенный ее появлением — Джейн, любимая моя!

Я произнес, не понимая уже совсем ничего — Ты откуда, здесь?! Они скрывали тебя от меня?! Они прятали тебя от меня! Вот гады, такие! Джейн, любовь моя!

Силуэт оторвался от порога распахнутой настежь в мою больничную каюту двери и пошел ко мне. Не спеша и плавно, виляя округлыми крутыми красивыми бедрами полненьких икрами ног. Это точно была моя ненаглядная красавица Джейн.

Она вышла как из ночной тени из тех дверей и направилась, медленно ко мне. Ступая своими домашними тапочками на миленьких загоревших до смоляной черноты девичьих ножках бесшумно по полу медицинской корабельной каюты.

Свет луны из иллюминатора падал на нее. И это была она, выхваченная из этого лунного света. И я ее видел всю с головы до ее, почти полностью оголенных тех красивых девичьих полненьких в икрах, и бедрах ног. Вся словно вылепленная этим желтым лунным ночным светом. Ярким и пронзительно прозрачным.

Джейн пошла в мою сторону. К моей больничной постели.

Она подошла к постели. И встала рядом, прижавшись бедрами голых безумно красивых загоревших до черноты ног к краю ее, и смотрела, молча, на меня, не отрываясь черными своими цыганскими гипнотическими глазами. Она стояла, так как и любила всегда стоять, выгнувшись в гибкой молодой девичьей узкой спине. И выпятив мне свой округлый пупком вперед загорелый до черноты животик.

Я протянул свои руки к ней и почувствовал прикосновение в ее рукам протянутым, тоже мне. Она улыбалась мне широкой доброй и нежной любовницы моей улыбкой. Смотря на меня, также как и, тогда в ночь нашей последней любви. Смотрела страстно и с желанием сексуального безумства. Тогда она, сбросив свой длинный махровый белый халат, была совершенно нагой. И жаждала безумного и последнего, как оказалось нашего с ней секса. Вот и сейчас, она сбросила его. Прямо на пол перед моей больничной постелью. Прямо себе под свои красивые девичьи черненькие в плотном загаре латиноамериканки ноги. Она сбросила с маленьких девичьих с маленькими пальчиками, таких же черненьких от загара стоп домашние тапочки. И наклонилась ко мне. Стоя в одном своем, теперь передо мной желтом купальнике.

— «Моя, красавица Джейн!» — загудело в моей голове — «Девочка моя!».

— Джейн! — радостно выдавил я из себя — Это ты! Ты пришла ко мне! Ты живая! Где ты была, любимая моя?! Я здесь с ума сходил от нашей разлуки!

— Тише, милый — услышал я тихо ее нежный ласковый женский любимой голос — Тише — она повторила — Мальчик мой, любимый мой. Я пришла успокоить тебя. Успокоить тебя.

И она легла рядом со мной, почти чуть ли не на меня, прижавшись ко мне и, положив на мою грудь свою девичью черную в распущенных длинных волосах голову. Она прижалась ко мне, забросив голой ляжкой, согнутую в коленке на мои все еще бесчувственные ноги свою левую голую черную от загара. Полную в бедре, голени и икре девичью ножку. Проведя той ноги коленом по моему в пижаме животу. Она положила мне на грудь обе свои в широких рукавах халатика девичьи руки. И, гладя нежно по моей груди маленькими пальчиками, посмотрев, снова мне, молча в глаза, сказала — Я спасла тебя любимый. И это главное.

Я почувствовал ее. Ее тело. Почти, нагое гибкое как у русалки женское в аромате запахов тело. Ее пышной трепетной в дыхании груди соски, сквозь тот ее лифчик купальника. Торчащие, снова и упирающиеся мне в мою под пижамой грудь. Ее девочки моей Джейн страстное тяжелое дыхание. И ее это лицо в полумраке моей каюты. В желтом свете Луны и звезд. Это моей Джейн жаркое, как и ее разгоряченное тропическим солнцем и моей любовью гибкое как у восточной танцовщицы в узкой талии тело. Джейн уперлась своим в узких желтых плавках купальника волосатым с промежностью лобком и животом в мой живот. Своим тем кругленьким красивым живота пупком. Выгибаясь как кошка, лежа на мне.

Приподнялась надо мной и смотря своими черными убийственной красоты глазами. Глазами печальными и тоскливыми. Какими-то отрешенными и не живыми уже. Мертвыми глазами. Глазами покойницы.

Она провела правой рукой и пальчиками по моему лицу, по губам и щекам, и произнесла — Колючий — произнесла моя Джейн — Небритый и колючий и такой любимый.

Джейн подняла свою с моей груди голову. И поцеловала меня в губы. Но уже не так как раньше, а по-другому. Словно, уже прощалась со мной. Прощалась навсегда.

Джейн произнесла на уже четком русском с грустью — Я так и не надела то черное для тебя любимый вечернее черное платье. Прости меня, Володенька.

В ее черных как бездна самого океана неподвижных глазах стояли слезы.

И она, молча, встала и пошла, мелькая голыми своими овалами красивых черненьких от загара переливающихся в свете луны и звезд через иллюминатор окна моей медицинской каюты девичьими бедрами. Пошла к выходу из моей каюты. Дверь так и была не заперта. И, она встала на пороге ко мне, обернувшись и глядя на меня, лежащего на больничной постели. Почти, нагая. И босая. В одном своем, теперь желтом купальнике.

Джейн переступила через порог двери. И пошла, не оглядываясь по длинному корабельному коридору круизного судна.

— Джейн! — вырвалось у меня из груди — Джейн! Куда ты?! Джейн! — я вдруг соскочил на свои ноги, даже не заметив этого, и подлетел к выходу и двери. И выглянул в коридор. Выглянул в коридор, которого не видел до этого. Первый раз из больничной каюты, где лежал совершенно один.

Джейн обернулась. Она посмотрела на меня, теперь как-то тоскливо и вышла в коридор между каютами. Я как ненормальный соскочил с постели и не заметил, что мои ноги зашевелились. И я, бросился за любимой вдогонку.

— Джейн! — кричал я — Подожди не уходи, любимая! Но, она уже была в конце коридора пассажирского судна, и силуэтом. И, не оборачиваясь, растворилась за углом поворота.

Я летел как ошалелый за ней до того поворота. Шлепая босыми ногами, я пролетел повороты и лестницы, ведущие наверх к выходу на нижнюю палубу пассажирского, идущего по океану английского круизного лайнера.

Ни кого не было на моем пути. Весь корабль спал. И только я как безумный летел босиком по деревянной, теперь палубе к перилам ограждения корабельного борта.

Я вылетел на выходящий к озаренному светом раннего утра, выступающему наружу, как и другие на этой палубе смотровым пассажирским балконам.

Там стояла у поручней ограждения моя красавица Джейн.

Она стояла в желтом своем купальнике. И была озарена уходящим в рассвет светом звезд и луной. Все ее тело блестело черным загаром в свете исчезающей в рассвете луны. От округлых бедер голых до самых ступней ног от тех узких плавок и широких женских ягодиц. До верха девичьих черных от загара как все ее тело плечей. Она вся переливалась своим смуглым, почти черным загаром в утреннем ярком солнечном свете восходящего солнца.

Джейн стояла спиной ко мне, облокотившись о те бортовые поручни ночного идущего по ночному Тихому океану лайнера.

Джейн стояла, повернув свою женскую черноволосую головку ко мне.

Она смотрела на бегущего к ней меня по длинному поперечному узкому коридору, ведущему к бортовому выступающему в океан из бортовой оконной палубной надстройки балкону.

Ее длинные вьющиеся на ночном океанском сильном ветру черными, как смоль змеями локоны волос. Переплетались и путались на ее плечах, и спине. Они, развиваясь, оплетали девичье Джейн, в золотых колечками в ее миленьких ушках сережками, такое же миленькое, повернутое ко мне личико. Личико с черным, как сама ночь, прощальным и смотрящим на меня из-под черных в косом изгибе бровей взором печальных и страдающих обреченной горечью неразделенной любви глаз.

Посмотрев на меня, она повернула взор своих глаз в сторону океана. И, отвернулась от меня, глядя в синие бушующие и не спокойные за бортом пассажирского круизного лайнера волны.

Джейн отвернулась в сторону океана, не глядя уже на меня.

Она стояла и смотрела, куда-то в океан. И ничего не говорила. Она глядела просто, куда-то не отрываясь, взявшись своими черненькими от загара голенькими руками о поручни борта балкона. Выгнувшись, как делала всегда, назад узкой девичьей голой загоревшей спиной в гибкой как у русалки талии. Выставив вперед жгучему утреннему восходящему на заре солнцу, свой голый овальный черненький круглым красивым пупком девичий животик.

Джейн стояла в каком-то, еле заметном бликующем на утреннем ярком солнце лиловом свечении. В его ореоле, идущим от ее самой. От ее черненьких босых девичьих маленьких ступней. По ее вверх голеням полненьким икрам, коленям и овальным бедрам и широким ягодицам Джейн кругленькой женской попки в узких купальника желтых плавках. Подтянувший промеж женских ляжек ее волосатый с промежностью лобок. И стянутых тугими тонкими пояском и лямочками под выпяченным вперед в сторону океана, и балкона. Тем голеньким сексуальным животиком. До самой ее подтянутой туго желтым лифчиком полной трепещущей в тяжелом страстном дыхании сверкающей загаром девичьей груди. Стянутой туго треугольными лепестками как парусами нашей затонувшей мореходной яхты Арабеллы лифчика. Застегнутого туго, на ее женской узкой загоревшей спине.

Свет перемещался ярким, но колеблющимся свечением по ней. И расходился лучами в стороны. На тоненькой под развевающимися черными, как смоль волосами ее шейке. И расходился ярким свечением от ее боком повернутой ко мне в профиль ее миленькой красивой чернявой головки. Он тонкими острыми мерцающими лучами расходился в стороны.

От ее Джейн лежащих на поручнях ограждения выступающего в океан балкона черненьких от плотного ровного загара рук. Этот лиловый призрачный и не объяснимый свет. Тот свет, о котором говорил судовой корабельный доктор Томас Эндрюс. И сам капитан судна Эдвард Смит. Будто бы я был весь, тоже покрыт этим светом плавая на волнах в окружении дельфинов. Свет, моего спасения. Свет, спасший мне жизнь. Свет, хорошо различимый на ярком утреннем свете. Свет, моей Джейн.

* * *

Джейн смотрела, куда-то вдаль в океан. Куда-то туда на восход за кромкой горизонта яркого горячего утреннего солнца.

— Прости меня, любимая! — я прокричал ей, любуясь ее полунаготой. Знакомой так моим мужским рукам. Замедляя бег по корабельному спящему каютами коридору. Я сбавил темп передвижения. И осторожно, приближался к своей призрачной, теперь любимой. Медленно приближаясь, боясь спугнуть это ночное еще, красивое и радостное моему влюбленному сердцу видение, произнес еще раз — Прости!

Я осторожно шел на яркий тот лиловый свет, касаясь пальцами рук, и ладонями стен длинного коридора.

— Я не смог спасти нас обоих! Я не смог сделать, то, что обещал! Прости любимая моя! Прости меня! — я умолял свою потерянную любовь со слезами на глазах и приближался к лиловому мерцающему передо мной яркому свечению, из которого казалось, и состояла вся моя Джейн — Прости меня Джейн! — снова произнес громко в отчаянии я — Я не смог спасти тебя, и спасти нашего будущего ребенка!

Джейн, снова повернула в мою сторону, слегка откинув полуоборотом назад свою девичью головку. И посмотрела на меня влюбленными черными своими цыганскими гипнотическими, как бездна океана и снисходительными в прощении глазами. Глазами, наполненными тоской и одиночеством. И услышал я в ответ ее, летящий откуда-то со стороны океана любимой громкий и ласковый голос — Не вини себя, любимый. Твоей нет, вообще здесь какой-либо вины! Забудь все и начни все заново! — услышал я — Ты жив и это для меня главное! Дэниел ждет меня. И, тоже, прощается с тобой. И желает тебе счастья! Прощай! — сказала моя Джейн. И исчезла.

Исчезла, прямо на моих глазах. Исчезла, как ее словно и не было.

— Джейн! — прокричал как полоумный на весь океанский простор я — Джейн! Любимая! — я, рванув, что силы как сумасшедший подлетел к перилам балкона — Не уходи, любимая моя! Джейн! Джейн!

Казалось, я поднял весь на уши спящий в ночи круизный корабль, идущий в темноте ночи по Тихому океану, и переполошил всех.

Но, никто меня не слышал. Все заглушал шум бурлящей вырывающейся из-под его киля. И по бортам лайнера рассекаемой его гигантским стальным корпусом океанской воды.

Я подлетел к перилам и посмотрел вниз в бурлящий, там далеко внизу подо мной океан. Я смотрел вдоль борта до самой отлетающей большими волнами в сторону от огромного многотонного корабельного обтекаемого металлического корпуса океанской воды. Через стоящие в глубоких специальных нишах спасательные закрепленные тросами на лебедках, и кранах шлюпки до самого уходящего далеко белого борта в сторону кормы.

Никого.

— Джейн! — прокричал я вдаль, вцепившись судорожно пальцами в поручни балкона в ревущую вдоль борта лайнера воду — Джейн! Любимая! Не бросай меня! Джейн!

Но, кроме шума океана и шума самого корабля, я не услышал в ответ ничего.

Я вспомнил, что прибежал сюда уже на нормальных, вполне здоровых ногах. И, прислонившись к перилам спиной. Я съехал по ним. И сел на пол этого открытого в океан корабельного балкона. Я так и просидел до самого полного восхода солнца на этом балконе. В этой дурацкой больничной пижаме. И когда окончательно рассвело, я пришел в себя.

Я понял, что это был просто сон. Просто сон и ничего более. Сон, выстраданный любовью к своей любимой. И она пришла, просто проститься навсегда со мной.

— Любимая — уже тихо и горько роняя, вновь накатившие слезы, произнес я — Вернись ко мне — я это произнес, уже зная, что это конец всему. И конец моей безумной неразделенной любви.

Я встал на ноги. И поплелся, снова вниз в корабельную больничную палату, минуя повороты, лестницы. И войдя назад к себе.

Корабль еще весь спал.

Я странным для себя образом впопыхах на бегу запомнил обратную дорогу. И, просто упал на постель ничком. Помню, как весь вздрогнул. И открыл глаза.

Было утро. Я, просто лежал в своей больничной постели. И это был, просто очередной пригрезившийся мне невероятно реалистичный сон.

 

Возвращение в себя

31 июля 2006 года 13:15 дня.

Я стал ходить. Судовой врач Томас Эндрюс не обманул. Мои больные ноги отошли от странного паралича. И пришли в полную норму. Приобрели чувствительность и подвижность. Я их чувствовал до самых ступней и кончиков пальцев. Я даже не хромал. Все восстановилось. И я уже мог, свободно перемещаться по круизному кораблю среди всех его многочисленных пассажиров.

Я ходил по движущемуся стремительным скоростным ходом по океану красивому круизному туристическому лайнеру под флагом США.

Кругом были, только отдыхающие иностранцы разных мастей, рожи и цвета кожи. Все трещали на своих языках, от которых могла заболеть без привычки любая голова. Но, я был привычен к такому. И вот, тоже гулял среди отдыхающих по парадной палубе несущегося по океанским волнам красивого круизного пассажирского лайнера.

Прошли уже третьи сутки с того момента, когда меня сняли с воды. Время на корабельных часах главной шикарной залы лайнера было пятнадцать семнадцать дня. И шло время, снова к закату как и сам день. На горизонте появилась красная полоска над самой гладью океана. Это так парил от жары океан.

Действительно, опять было жарко и парево было нехилое на всем судне. Многие из отдыхающих не вылезали из бассейнов. Даже, часть сменной команды, отдыхая от вахты, купалась в своем бассейне.

Доктор Томас Эндрюс, как звали, судового доктора пассажирского лайнера «FANTASIA», дал каких-то таблеток. И сделал уколы от неприятных весьма еще внутри организма возникших колющих ощущений. Хотя бы, чтобы спать было мне спокойней. Больше ничего не предпринималось. Капитан лайнера и доктор, да и все спешили меня спихнуть куда-нибудь. Попросись я сойти где-нибудь, на каком-нибудь острове, они бы наверняка так бы и сделали. Высадили бы и все. Зачем только меня сняли с воды, ни понимаю? Зачем не дали умереть? Умереть с моей ненаглядной красавицей латиноамериканкой, моей черноглазой любовницей Джейн! Иностранцы!

Все же я был здесь лишний. Хоть, капитан и доктор общались со мной более мене радушно.

Я бесцельно бродил сам не свой по этому, круизному океанскому лайнеру, идущему мимо Маршалловых островов в сторону Гаваев. Я бродил от самого его носа до самой кормы. Поднявшись на ноги, после этой ночи на следующее утро.

Я бродил по кораблю, практически без присмотра со стороны. Как и обещал доктор омас Эндрюс. Никто не был свидетелем моей прошлой буйной ночи. Возможно, я кричал лежа в постели во сне на всю каюту. Но, никто меня действительно не слышал, как понял я. Не слышал моего ночного во сне помешательства. Никто не видел и не слышал, как я несся хромая и припадая то на одну больную ногу, то на другую по корабельным коридорам, за призрачным видением моих любовных страданий. За моей ушедшей в неизвестность крошкой Джейн. Потому, что это было просто во сне. Это очередная выстроенная моим, видимо еще воспаленным больным мозгом выстраданная прощальная вполне реалистичная иллюзия. И я уже, начал приходить в себя. Все приходило постепенно в надлежащую физическую форму. Я, просто приходил в себя.

Я поднялся уже на ноги. И, доктор обследовав меня, разрешил мне прогулки по их круизному туристическому пассажирскому лайнеру, идущему в сторону Гаваев. Мимо Каролинских островов.

Я был вполне здоров. И только и знал, что бродил по кораблю, обойдя его весь по всем его многоэтажным жилым надстройкам и палубам.

Единственное место, где я, теперь не хотел быть, это были выходящие в океан открытые боковые лайнера смотровые балконы. После случая прошлой ночи, я туда теперь ни ногой.

Я все думал о своей любимой Джейн. И о том, что это было, просто бессознательным наваждением. И Арабелла и Дэниел, и Джейн. Что то, что говорил судовой доктор Томас Эндрюс, все было правдой. Я пришел в себя, попав, снова в реальный мир из мира бессознательного мира. Страдая, теперь, только от кожных ожогов от палящего океанического солнца, которое неслабо обожгло меня за время непродолжительного плавания на круизном лайнере. Сильно обветрило и обгорело лицо, и я его прятал под темными очками и под своей заросшей рыжеватой щетиной. Я отворачивался от прохожих, стараясь не привлекать внимание. И бродил в своей одежде русского моряка по прогулочным палубам «FANTASIA».

Я тяжело приходил в себя и все думал о Дэниеле и своей Джейн.

Однажды, даже как мне показалось, я увидел Дэниела, а то был, просто судовой рабочий матрос в спасательном красном жилете. Работающий на носу, идущего по Тихому океану лайнера. Я было даже, дернулся в его сторону, открыв свой от удивления рот. Но, тот матрос был, просто сильно похож на двадцатисемилетнего моего погибшего в океане друга. Да, и по возрасту был таких же, как мне кажется лет.

Мне было тяжело, даже поверить в свое чудесное спасение. Один в открытом океане. И целых семь суток в волнах и под палящим солнцем. Среди обломков погибшего своего грузового судна «KAТНАRINЕ DUPONТ». Единственный выживший или, просто брошенный спасшейся командой русский наемный матрос.

Я сам до сих пор, не верил в свое чудесное спасение. Все эти разговоры про стаю дельфинов отгоняющих от меня молотоголовых акул. И это странное лилового цвета призрачное вокруг меня свечение.

Мне нужно было домой. Скорей домой. На Родину в далекий Владивосток.

— «Хватит» — теперь уже думал я — «Наплавался».

 

Призраки Тихого океана

Прошли еще одни сутки в Тихом океане. И корабельные часы главной залы лайнера показывали 1 августа 2006 года и десять вечера. Лайнер задержался и простоял в каком-то не очень большом островном населенном островитянами архипелаге целых девять часов. С самого утра, как только сюда прибыли. В архипелаге очень похожем, на тот, который я видел в своих тех странных обморочных спасительных видениях. Вместе с моей красавицей Джейн и ее братишкой Дэниелом. Все было до жути очень похоже, на те, тропические рыбацкие острова. Где мы все вместе отдыхали. Где Дэниел ремонтировал двигатель нашей яхты Арабеллы. А, моя ненаглядная красавица Джейн, купалась вдоль барьерного островного мелководного рифа с красивыми коралловыми рыбами и черепахами.

Я, стоял у борта, у самого ограждения верхней смотровой палубы, и смотрел на похожее, как в моей памяти поселение рыбаков и ловцов жемчуга. На их такие же из пальмовых листьев стоящие, прямо на воде на столбах домики. Словно, все как будто было только вчера. Словно, все начинает воскресать, снова из моей бессознательной памяти и утерянных в океане красивых воспоминаний.

Как все было, похоже. Один в один. Даже этот крик альбатросов и чаек над головой, как на нашей яхте в бурлящем океане. И я видел там себя гуляющим вместе со своей любовницей и красавицей Джейн по песчаному из белого кораллового песка пляжу. Прямо по берегу. И по самой воде.

Я вспомнил тот брошенный пальмовый домик. Домик, наполненный до самого верха и крыши пальмовыми листьями. И, где и как я с Джейн занимался любовью. Где-то там мы оставили, тогда нашу из брезента сумку с бокалами и закуску к спиртному. Пообещав друг другу вернуться туда и забрать ее вместе, когда все закончиться.

Я вспомнил тот разговор между нами о том, что я хотел бы остаться здесь на этих островах. И рыбачить. И, тоже собирать жемчуг. И Джейн была не против. Ей, тоже эти нравились места. Рай среди океана.

Было прохладно. Особенно под наступающий вечер. Я вдохнул свежего порывистого воздуха с океана и повернулся на парадной верхней палубе у борта лайнера. И увидел Джейн. Увидел ее спину и гибкую как у русалки или восточной танцовщицы узкую талию.

Она шла сама по себе, прогуливаясь, как и я по палубе, среди отдыхающих и любующихся с корабля местными красотами океана.

Джейн шла от меня по палубе спиной в том черном своем вечернем платье. Но, это была точно Джейн! Она встала у бортового ограждения прогулочной палубы лайнера. И, смотрела, куда-то вдаль океана. С распущенными по плечам длинными черными, как смоль вьющимися змеями длинными волосами. И это была, точно она!

— «Джейн!» — меня ошарашило, прямо в голову — «Не может этого быть!».

Это было очередное видение. Видение среди бела дня.

Она, снова пошла по палубе, стуча высокими на шпильке каблуками. И мелькая икрами загорелых до черноты красивых ножек.

Ошеломленный увиденным. Я поспешил за ней, вослед. Торопясь догнать любимую. Не знаю, что это было. Призрак или наваждение какое-то. Я, просто сошел в этот момент с ума. Забыв про все на свете. Я устремился за любимой, любуясь ее милыми загорелыми, почти черными от загара того ножками в черных туфлях на высокой шпильке.

Джейн шла не особо торопясь. Шла, виляя своим крутым женским широким задом и крутыми бедрами. Полными изумительными в тех туфлях икрами своих умопомрачительных ножек. Она шла, завлекая, словно, специально меня. И я шел за ней.

Точно, как тогда, там в моем бессознательном призрачном покинувшем навсегда меня красивом мираже. Словно, напоминая о себе, снова. И дразня меня. Сводя с ума. Как на той нашей призрачной яхте Арабелле. В первую наступившую ночь. В той песчаной мелководной лагуне незнакомого островного атолла. В тот бушующий за пределами атолла шторм. Когда сильный стихии ветер, срывал с пальм песчаного острова листья. И швырял их в океан. Я вспомнил странное спокойствие в том атолле. И тихую саму лагуну. В которой, практически не было волн. И, потом тишину. Луну и звезды. Звезды на ночном небе, после резко оборвавшегося шторма. И мою красавицу Джейн в главной каюте Арабеллы с бокалом французского вина. И первые признаки проявления нашей короткой, но страстной уже любви. В наших словах и глазах. И, именно это черное, такое же точно, черное до колен вечернее ее платье. И эти туфли на Джейн, идущей впереди меня красивых до безумия ногах.

Я даже вспомнил, как Джейн коснулась меня своим левым бедром ноги, как бы невзначай, соблазняя меня.

— «Моя красавица Джейн!» — ударила кровь в мою голову — «Ты ли это? Или, просто призрак, пришедший из моего сознания, чтобы свести меня окончательно с ума!» — думал я, и слышал, как дико и страстно по новой, забилось, в моей мужской груди. Мое страдающее по любимой сердце.

— «Откуда ты явилась!» — стучало в моей голове — «И зачем, любовь моя?!»

Я спешил догнать ее. И схватить за руку, пока мое видение не исчезнет.

И я схватил ее за руку. Голую до самого плеча. Руку, такую же красивую, покрытую ровным, почти черным загаром. Я схватил свою красавицу Джейн за руку. И, она обернулась, напугано уставившись на меня.

— Кто вы! — произнесла напугано красивая незнакомка. Незнакомка так похожая на мою ненаглядную любовниц Джейн. С такими же черными, как смоль длинными вьющимися локонами как змеи до самой задницы волосами. И маленькими золотыми сережками на хорошеньких и миленьких ушках. И эта такая же, как у Джейн моей тонкая исцелованная шея, как и ее трепыхающаяся в моих руках молодая полная с точащими сквозь платье сосками девичья грудь.

— Что вам нужно?! Кто вы?! — прокричала практически мне в лицо напуганная та незнакомая мне девица — Отпустите руку! Наглец!

И девушка выдернула свою загоревшую до черноты из моей правой руки свою, тоже правую руку.

Я стоял и молчал, ошарашенный таким потрясающим идеальным сходством. Стоял, и молчал, не зная, что и ответить.

Она, резко обернувшись, ушла с верхней парадной палубы лайнера, куда-то вниз, затерявшись среди толпы туристов и отдыхающих иностранцев. А, я так и стоял опешивший и приходящий, постепенно в себя от своей ошибки. Стараясь успокоить себя. И проглатывая свои набежавшие, вновь на глаза горькие слезы.

— Джейн! — пролепетал, почти про себя я — Что ты сделала со мной Джейн?! Моя любовь! Моя спасительница!

я стоял и плакал на глазах у всех. И все смотрели на меня и не понимали, что со мной происходит. Я был разбит. Разбита была вдребезги моя душа. И мне все это было уже не вернуть.

Не вернуть Джейн. И не вернуть Дэниела. Не вернуть то, что я потерял навечно. Потерял свою единственную в беспутной русского моряка жизни любовь. Любовь, в своих тех бессознательных призрачных, почти при смерти в океане видениях. Любовь, которой ни стоил, даже на одно мгновение, этот гребанный продажный с потрохами мир. Который мне, теперь казался, куда более иллюзорным, чем тот, который у меня отняли.

Мир, канувший в бездну океана. Канувший безвозвратно. И оставивший во мне неизгладимый отпечаток. Потусторонний мир, который мог, только родиться в самом океане. Призрачное наваждение бессознательного моего состояния, вызванное внезапной роковой трагедией унесшей многие жизни в том пожаре и катастрофой моего грузового судна. Все что я мог видеть, все было, просто наваждением. Наваждением иной реальности. Реальности наложенной на эту настоящую реальную реальность. Наваждением, среди бушующих океанских волн, дельфинов и молотоголовых акул. Когда меня нашли в океане, доктор Томас Эндрюс с пассажирского круизного лайнера «FANTASIA» говорил о каком-то странном лиловом свечении вокруг места катастрофы и об акулах и дельфинах.

Что это было на самом деле, никто не знает. Я и сам не знаю.

Кто-то берег меня и охранял тогда семеро суток. Может, моя любимая Джейн. Может, Дэниел. Может, сам Посейдон. Кто?

Может, это было соприкосновение двух миров, рожденных моим бессознательным состоянием души. Души впавшей в предсмертную каталепсию на двенадцать суток.

Я ни как не мог себя убедить в том, что то, что я пережил, было порождением психической травмы. Что я лицезрел в бессознательном состоянии, просто долгую семисуточную иллюзию, находясь в состоянии предсмертной каталепсии по шею в океанской воде, под палящим тропическим солнцем. И луной и звездами каждой холодной ночью. Среди обломков «KAТНАRINЕ DUPONТ». Без спасательного жилета среди ящиков и бочек. И прочего мусора с затонувшего при пожаре судна. Над пятикилометровой океанской бездной. Окруженный дельфинами и акулами. Я лицезрел свою бессознательную и одновременно в полном сознании иллюзию. Настолько для меня реальную. Что она была целым отрезком живой и осязаемой моей жизни. Жизни в каком-то отдельном параллельном мире. Мире, соприкасающемся с нашим миром. И из которого, я выпал, оказавшись в итоге вот здесь. Точнее там, где и был раньше, вернувшись назад во времени и пространстве. И безвозвратно, потеряв тот иллюзорный мой красивый, хоть и опасный, но дорогой и ставший родным мне мир. Мир моей красавицы Джейн. Мир моего друга Дэниела. Мир дружбы, любви, приключений и счастья.

 

«Новозубковск»

Вскоре меня, как и обещал капитан Эдвард Смит, подобравшего меня в океане лайнера «FANTASIA», пересадили на наш торговый грузовик. И я прямым ходом плыл на Родину. На Родину забывшую меня, своего блудного, шляющегося по океанам и заграничным портовым кабакам сына.

Это случилось 3 августа, и прямо, посреди Тихого океана и посередине палящего солнцем дня. Борт к борту. Часа в три дня, оба судна сошлись друг с другом. И, меня на спущенной с лайнера «FANTASIA» шлюпке, доставили на наш грузовик.

Мы шли, теперь во Владивосток. И меня включили на время в команду Российского судна. Без документов, так на основании как потерпевшего катастрофу русского моряка.

Наше встретившееся в Тихом океане судно их круизному лайнеру «FANTASIA» называлось «НОВОЗУБКОВСК».

Капитан «FANTASIA» объяснил ситуацию со мной капитану нашего торгового судна при передаче меня, прямо в океане, как жертву кораблекрушения. Он рад был, что наконец-то отделался от меня, как и сам судовой врач, Томас Эндрюс.

И вот я, освободившись от очередной вахты в дизельном машинном отсеке, стоял и любовался Тихим океаном. Я смотрел вдаль, куда-то туда за линию горизонта. Туда, куда каждый вечер садилось горячее тропическое солнце. Я плыл домой. И старался не думать уже ни о чем, кроме Родины. О моем Владивостоке. В котором, я уже давно не был. Еще со времен развала нашего Союза.

Я старался забыть свою случившуюся историю, но она была слишком яркой, чтобы ее можно было, вот так, просто забыть, как советовал доктор с иностранного пассажирского судна «FANTASIA» Томас Эндрюс. Слишком в ней было всего, такого, что можно было вот так просто забыть. Забыть то, что врезалось в память в мельчайших подробностях. И с такой силой, что я не находил себе теперь места.

Я так и не мог поверить в нелепость этой моей случившейся со мной истории. Слишком она полна трагизма и одновременно радости и счастья. Счастья такого какого я не испытывал в жизни никогда.

Этот корабельный доктор был прав, когда сказал, про то, что со мной произошло, что-то уникальное. Что-то из разряда вон, возможно, даже аномального. Но, что это было, я и сам не знаю.

Это странное лиловое свечение там, где нашли меня. И, дельфины, охранявшие меня, когда я был в этой странной отключке семеро суток от акул. И, вообще стоит ли верить в то, что сказал этот иностранец доктор.

Может то, что было со мной, было правдой. И все произошло за короткий срок. И разом закончилось, как и началось. Но, сама история казалась уже вымыслом. Слишком все в ней было необычно и скоротечно. Как то, словно все и для одного только меня. Даже такая безумная страстная любовь. Любовь посреди Тихого океана. Любовь к моей возможно пригрезившейся мне в том долгом беспамятстве красавице латиноамериканке Джейн. Любовь к ее родному брату Дэниелу, как и их такая вот в океане страшная и дикая смерть. Смерть, которую удалось избежать, только одному мне. Единственному выжившему на сгоревшем, почти посреди Тихого океана иностранном торговом судне «KAТНАRINЕ DUPONТ» русскому моряку, пережившему массу смертельных опасностей.

Меня осмотрел наш уже судовой доктор. И отметил то, что я вполне нормален и физически и умственно. Только кожные ожоги от чрезмерного пребывания на пассажирском иностранном лайнере на верхних палубах.

* * *

Я стоял, снова у бортового ограждения верхней иллюминаторной надстройки палубы судна. Рядом со спасательными на кранах и тросах шлюпками. Уже нашего торгового грузового судна. У самых ограждения ботовых перил. И смотрел на горизонт. Туда вдаль океана. В синеву раскаленного тропическим солнцем неба.

Первой же ночью, после того, как меня приняли на борт. И я оказался на «НОВОЗУБКОВСКЕ», еще до вахты, мне приснилась Джейн. Уже здесь на русском судне. Она шла по воде, прямо ко мне по самой глади Тихого океана. Шла ко мне во сне. Я не видел ее лица, а только видел, снова силуэт. Ночной на фоне огромной луны ее силуэт в лиловом свечении. И истошный прощальный крик дельфинов. Я помню, проснулся. И уже не мог заснуть, как не пытался. Это была настоящая изнурительная пытка. Я не как не мог отойти от моей любви и тоски по моей Джейн. Никак не мог, как ни пытался все забыть как бредовое наваждение.

И вот уже под вечер, после первой трудовой вахты, часов в пять, я вышел на палубу нашего грузовика. И смотрел вдаль в горизонт океана. Там была яхта. Яхта шла параллельным курсом с нашим судном. На фоне яркого раскаленного летнего солнца. Она светилась белыми из парусины парусами на одной единственной мачте.

Парусное, кажущееся маленьким. И видать не такое уж маленькое издалека суденышко. Шло параллельным с нашим «НОВОЗУБКОВСКОМ» морским курсом. Не сворачивая. И довольно далеко. Почти у самой линии морского горизонта. Где-то там, где, снова заходило яркое тропическое солнце. Очередным наступившим вечером.

Я старался его лучше рассмотреть и жалел, что не было в этот раз у меня армейского бинокля.

Это случилось 5 августа 2006 года. На девятнадцатые сутки моей морской мистической и любовной эпопеи. То была одномачтовая белая яхта. Так, по крайней мере, мне казалось. На самом закате летнего солнца.

Мне казалось, я видел мою яхту Арабеллу. Идущую бок, обок, с нашим Российским грузовым судном. Яхта возвращалась назад. И казалось, шла курсом в мой родной Владивосток.

— Невероятно! — произнес я, громко, перекрикивая шум воды за бортом. И шум самого нашего идущего на полном ходу судна, не отрывая взгляда от идущего параллельным с нашим судном курсом еще одного. Похожего на Арабеллу парусного скоростного суденышка.

— Что?! — прозвучал девичий молодой голос на русском — Что-то вы там, увидели?! — произнесла, перебивая шум волн, молодая официантка из корабельной столовой нашего торгового судна из состава команды «НОВОЗУБКОВСКА». Она работала в составе поварской бригады. И обслуживала весь рабочий состав в корабельной столовой нашего океанского груженого заграничными станками грузовика.

Еще в корабельной столовой я заметил ее заинтересованный ко мне женский взгляд. И перешептывания с поварихами. И ухмылки тех в мою сторону. К чудному русскому, свалившемуся неожиданно всем им на голову моряку утопленнику, найденному иностранцами в океане.

Скажу сразу, не все на нашем корабле отнеслись ко мне, более-менее, лояльно. Даже, сам Васильев Николай Демидович, капитан «НОВОЗУБКОВСКА», включив меня в свою команду судна. Это все моя работа на иностранных кораблях. Некоторые смотрел подозрительно и практически не общались со мной. Некоторые были более, менее радушными. И, даже сочувствовали мне, тридцатилетнему найденышу, чудом выжившему в кошмарной катастрофе.

Помню, как они все таращились на меня на верхней палубе нашего судна. Как на диковинное существо из океана. Они уже знали все про меня. Про то, как я проплавал без сознания семеро суток. И выжил в открытом океане, а не пошел на корм акулам. Как меня нашли иностранцы и отдали, теперь им. И что я из Владивостока, как и они.

Я молчал. И никому не рассказывал свою подробно историю. Так только пожар. И я в отрытом океане и все. Про Арабеллу, Дэниела и мою любовь Джейн я умолчал. Ни к чему выворачивать свою всем душу. Еще засмеют как ненормального.

И вот я увидел, казалось, свою яхту Арабеллу. И вздрогнул от испуга и повернул голову в сторону молодой, довольно миленькой на личико светловолосой лет, наверное, двадцатидевяти, тоже как моя призрачная Джейн, или может тридцати девицы.

— Простите! — произнесла она — Я напугала вас! Простите меня!

Она подошла ко мне совсем близко, и смело прислонилась молодым девичьим плечом правой руки к моему левому мужскому плечу. Я был в легкой измазанной мазутом в машинном отделении белой майке. И утреннее горячее, встающее над горизонтом солнце, крепко уже прижигало мои открытые, почти полностью плечи и мускулистые моряка руки.

Я промолчал. Только, снова уставился в ту сторону океана, где видел свою, вероятно преследующую меня по бурлящим волнам парусную белую одномачтовую яхту.

Ее там уже не было. Это было снова видение. И я, потупив взор, теперь смотрел с горечью только в бушующую за высоким, теперь железным бортом синюю рассекаемую нашим кораблем воду.

— Простите меня! — еще раз повторила, громко перекрикивая шум волн, на верхней рабочей палубе незнакомая, пока еще мне судовая официантка.

— Ничего! — произнес я, тоже громко, чтобы она услышала — Все нормально!

— Я слышала, вас подобрали в океане! — прокричала она мне, через шум океанских волн.

— Да, это так! — прокричал я ей в ответ, глянув искоса на ее миловидное молодое женское личико.

— Меня зовут Татьяна! — она произнесла и назвала первая сама свое имя.

Она захотела познакомиться со мной поближе. Еще в столовой она проявила ко мне интерес, не отрываясь нагловато разглядывая меня. Мое лицо живого утопленника. Ее недвусмысленный интерес ко мне был виден по ее поведению.

— Звягинцева Татьяна! — она добавила — Вы видели меня в столовой нашего судна! Я здесь работаю официанткой!

— Я помню! — произнес я — Я видел вас!

И присмотрелся еще раз к молодой девице.

С виду обычная русская девица. Тоже, довольно и даже очень привлекательная и подзагоревшая на тропическом солнце, как здесь многие русские моряки этого русского грузового судна. Она стояла, приблизившись максимально ко мне. И касалась локтем своей оголенной загоревшей до бронзового загара девичьей руки к моей руке. Тоже, голой. Освещенной утренним ярким солнцем, ниже плеча, как и все, что было не закрыто от его лучей. Тоже, успевшее подзажариться на круизном подобравшем меня в океане пассажирском американском лайнере.

Я дернулся от прикосновения девичьей руки. Скорее не от самого прикосновения, сколько от неожиданности.

— Вам больно?! — спросила она, громко, жалея меня.

— Что?! — переспросил я ее.

— Больно?! — повторила девица — От моего прикосновения?! Рука болит?!

— Да, нет! — ответил громко я — С чего, вы взяли! Просто, я немного испугался!

— Вы, не очень-то похожи на пугливого человека! — произнесла сильно смуглая от плотного и ровного солнечного загара русоволосая синеглазая как гладь океана девица по имени Татьяна. В белоснежном кружевном фартуке поверх коротенького светлого тельного оттенка до колен платьица.

Она развернулась, узкой такой же точь-в-точь, как у моей исчезнувшей навсегда любовницы Джейн. Спиной к Тихому океану. И, прислонилась к поручням бортового ограждения верхней иллюминаторной корабельной надстройки. Раскинув по сторонам полуоголенные из-под короткорукавого короткого до колен своего платьица бронзового плотного ровного оттенка девичьи руки. Положив, левую, миленькими девичьими пальчиками мне, на мою, правую схватившуюся крепко. И нервно от присутствия рядом, так близко молодой женщины за поручни руку.

— Вам, пока здесь не очень уютно — произнесла, приблизившись, к моему правому уху, уже не так громко Татьяна — Это вы еще не привыкли. И, мало с кем, здесь знакомы. Надо вас отвести к медику! — произнесла хоть и громко, но заботливо и ласковым голоском она, склоняясь, почти впритык к моему левому уху. И, почти касаясь его своими полненькими женскими губками, чтобы было слышно сквозь шум океанских волн.

— Это еще зачем? — ответил, вопросительно ей я.

— Вы, просто до ненормального возбуждены. Я позабочусь о вас — произнесла она, уже чуть ли не шепотом. И, дыша жарко с придыханием мне в само ухо. Касаясь его своими жаркими губами.

— Пойдемте, провожу. Иностранцы не очень об этом позаботились — Татьяна произнесла — Как только, вы терпите эту боль. Пойдемте. Я вижу по вашему виду и глазам, что у вас что-то болит.

— Откуда вы знаете, что у меня болит? — снова спросил удивленный таким неожиданным разговором я.

— Поверьте, женщина знает — ответила Татьяна — Это видно по вашим красивым, но тоскливым мужским глазам. Я буду вашей заступницей, здесь и защитницей на этом корабле.

Она, улыбнулась мне. И, взяв меня за правую руку, оторвав ее от поручня бортового ограждения судна.

— Пойдемте! — произнесла громко, перекрикивая шум волн она. И, повела меня с собой вниз в нижние помещения нашего грузового русского судна.

— Они так, и не поняли ничего — произнесла, снова тише Татьяна — А, я все вижу. Я женщина. И все понимаю и вижу.

Она повернула свою с аккуратно стриженой челкой на девичьем лбу и забранными в длинный хвост, темно-русыми волосами, молодую женскую головку. И, снова повторила — Пойдемте. Пойдемте. Я провожу вас.

И пошла дальше. А я пошел, сам не понимая, почему за ней. Понимая, что речи не идет ни о каком докторе.

Татьяна влюбилась в меня. И это было по ней видно. Еще в корабельной той столовой, когда меня кормила и не сводила глаз с меня.

И вот, теперь, я шел за ней. И смотрел на девичью узкую гибкую ее спину. И туго подпоясанную пояском белого кружевного фартука, как у моей Джейн талию. Точно такую, же тонкую как у русалки или восточной танцовщицы. И мне казалось, что все, словно повторялось как в моем том бессознательном долгом бредовом спасительном сновидении.

Я смотрел на загорелые такие же, как и все ее тело, крутыми овалами красивые. Не менее, чем у моей в ушедших бредовых бессознательных грезах любовницы Джейн ноги. Ноги с красивыми полненькими икрами на высоких каблуках светлых туфлей.

Я шел и сравнивал мою ушедшую в неизвестность любимую Джейн с этой молодой, лет двадцати девяти или тридцати, красивой, тоже русской девицей.

— Меня зовут, Владимир! — крикнул сзади ей я.

— Что?! — она, переспросила, громко перекрикивая шум волн. И обернулась. И сверкнула своими синими как Тихий океан глазами.

— Владимир, меня зовут! Ивашов Владимир! — снова я громко произнес, догоняя эту официантку из корабельной столовой Татьяну. Сказал это как-то сам. Сам не понимая, как это получилось.

Она посмотрела на меня. И, взяв меня за правую руку своей девичьей молодой подзагоревшей до черноты на ярком тропическом солнце полуголой рукой. Подскочив ко мне. И сжав девичьими маленькими пальчиками мои мужские пальцы.

— Очень приятно — она произнесла тихо, почти касаясь моего лица своим загоревшим, почти черненьким личиком.

И прижалась ко мне своей красивой полной с торчащими возбужденными сосками из-под ее легкой официантки одежды женской грудью. Татьяна, осторожно поцеловала меня в губы.

Я схватил девицу за гибкую как у моей призрачной Джейн талию. И прижал к себе овальным животиком к своему животу. И впился в ее девичьи красивые полненькие губки. Прислонившись плотно своим лицом к ее смуглому загоревшему сильно девичьему личику.

Татьяна обняла меня обеими теми своими в бронзовом, почти черном солнечном загаре девичьими руками за шею. Не взирая, на мазут и грязь на моей белой майке машинного отделения.

Я помню, как обнял ее. Прижав к себе полной женской с торчащими как у моей Джейн сквозь лифчик купальника сосками. И, ниже за ее широкую женскую ягодицами попку и крутые девичьи под коротким светлым платьицем девичьи ляжки и бедра. Прижимая ее девичий овальный к себе с круглым под одеждой пупком животик. И волосатый с промежностью лобок. К своему возбужденному детородному сдавленному в моих плавках члену. Задирая подол до самых ее узких на бедрах тельного цвета плавок.

Я ощутил теплоту ее безукоризненно красивых ног. Чувствуя запах всего ее женского молодого красивого тела.

Я захотел ее. И это факт. А, она, вонзила своими острыми ноготками цепкие пальчики в мою плоть, целуя меня с тяжелым сексуальным дыханием.

Оторвавшись от моих губ, она произнесла — Я знаю, куда мы сейчас пойдем, Володя.

Уже глядя возбужденно и сексуально и дико в мои синие с прозеленью мужские глаза своими, тоже синими, как океан глазами.

— Куда? — спросил, как бы, не понимая, ее я.

— Пойдемте, скоро начнет темняться — произнесла Татьяна.

И, снова, схватив меня за правую руку своей рукой, сказала дрожащим возбужденным голосом. И горя необузданным страстным желанием

— Я знала, где тебя найти. И знала, что найду, все-таки тебя, любимый Татьяна радостно и со счастливым взором в глазах произнесла — Правильно все было мне предсказано, что любовь найду в океане.

— Идем — уже сказала, словно мы с ней давно знакомы, Татьяна и потащила меня, почти бегом за собой с верхней палубы вниз, вовнутрь, иллюминаторной надстройки русского торгового грузового судна. Она, потащила меня по длинному узкому коридору между отсеками и каютами, куда-то еще ниже спускаясь по лестницам в жилые отсеки всей судовой команды.

Я, почти бежал за ней следом за этой молодой судовой официанткой. Глядя на ее тонкую красивую девичью молодую шею. И над миленькими ушками девицы, пряди ровных русых вверх забранных в длинный хвост волос. И, такие же, точно золотыми колечками сережки. Я смотрел на волосы не черные как смоль, а русые, почти как у меня. Слегка выгоревшие до белизны местами, видимо, тоже на тропическом солнце. Волосы, такой же молодой и красивой, как и моя навсегда исчезнувшая Джейн шатенки.

Я смотрел на впереди, почти бегом идущую красивую молодую официантку Татьяну. Но, так и не мог высвободить свое больное и страдающее сознание от воспаленной и мистической любви. Любви к призрачной своей женщине. Женщине любящей безраздельно своего единственного мужчину. Женщину, которую мне, теперь придется забыть.

Если, только это я смогу, когда-нибудь сделать. Женщину в смерть, которой мне придется поверить, как и в ее не существование. Я смотрел на девичью гибкую узкую спину. И перетянутую туго фартуком официантки Татьяны талию. На красивую загорелую до черноты шею. И забранные на самом темечке волосы, синеглазой шатенки. Я смотрел на ее красивые, загорелые до такого же, почти черного оттенка. Вихляющие из стороны в сторону широкими женской задницы ягодицами крутобедрые с красивыми коленками, мелькающие ляжками и тащащие меня за собой на скоростном буксире полненькие икрами ноги. Девичьи ноги, мелькающие передо мной из-под короткого светлого, почти телесного оттенка платья. И белого столовского затянутого туго на ее гибкой девичьей талии кружевного как у школьницы старшеклассницы фартука. Эти женские красивые на каблуках, таких же светлых туфлей полные в икрах мелькающие передо мной ноги. Ноги, так похожие на ноги моей ненаглядной красавицы Джейн.

— Моя малышка Джейн! Джейн! Где же ты Джейн? — вырвалось само собой у меня вслух. Как-то произвольно, глядя на официантку из корабельной столовой Татьяну.

— Что? — спросила, повернувшись и остановившись, глядя на меня красивым обворожительным и одновременно вопросительным и несколько удивленным, не понимающим о ком я, синим взором девичьих глаз Татьяна.

— Да, так — произнес, смутившись и немного растерявшись, я. И повторил — Так ничего. Ничего.

Конец фильма

Киселев А. А.

30.01.2015 — 02.10.2015 г.