А на следующий день выяснилось — у папы с мамой совпал отпуск. Срочно был созван семейный совет, на который пригласили и нас с Петькой. Слово взял папа.

— Совпадение отпуска в июне бывает раз в сто лет. Это событие просто необходимо отметить чем-нибудь запоминающимся. Я предлагаю совершить совместную поездку на море, — папа вопросительно посмотрел на маму.

Они всегда так поступают. Я-то знаю, они обо всем договариваются заранее. Но на семейном совете последнее слово должно принадлежать маме. Мама подняла за поездку обе руки.

— Решено и подписано, едем на море! — ликующим тоном закончил свое выступление папа.

— На море! Ура! — это закричали мы с Петькой. Но я рано обрадовался.

— Серёжа, — мама вздохнула и виновато посмотрела на меня, — к сожалению, в совместную поездку можем отправиться только мы с папой и Петькой. Тебе придется поехать в пионерский лагерь. Я понимаю, как неприятно все это сейчас слушать, но ничего не поделаешь. Так сложились обстоятельства.

— Вы меня наказываете за то, что я без спроса ходил в «Ударник»? — голос мой задрожал от неожиданности.

— Ну что ты, — мягко сказал папа. — Мама сказала правду, так сложились обстоятельства. Но если тебе наша поездка будет не по душе, ты сможешь наложить на нее вето, и мы никуда не поедем.

— Николай… — мама покачала головой.

— Он парень грамотный, — возразил ей папа, — а если про вето еще не проходил, попробую объяснить: накладывать вето — означает иметь право запрещать другим людям совершать те или иные поступки, если тебе эти поступки не по нраву…

Я сразу загордился. Произнесу сейчас это слово, и они никуда не поедут. Только мама почему-то истолковала мою гордость совсем по-другому.

— Чего набычился? — она легонько взъерошила мне волосы на затылке. — У папы в этом году практически не было выходных дней. А сколько лет он по-человечески не отдыхал, даже представить себе трудно.

— А Петька? — буркнул я. — Он тоже много лет по-человечески не отдыхал? — А я без тебя не поеду, — заявил мой младший брат.

— Этого еще не хватало! — всплеснула мама руками. — Не поедет он! Как миленький поедешь. Что это за круговая порука такая? Тебе в этом году идти в школу в первый класс.

Южное солнце и морской воздух твоему организму просто необходимы.

— Серёжкиному тоже, — упорствовал Петька.

Он оказался более верным другом, чем я.

— Кто же с этим спорит? — с досадой сказала мама. — Но мы не можем тебя отправить в пионерский лагерь вместе с Серёжей. Ты еще мал. А взять вас двоих у нас просто нет никакой возможности. Ты и так будешь проживать там с нами почти на нелегальном положении. Спроси об этом Серёжу, ведь он уже был с нами на море.

— Когда? — изумился я.

— Мы брали тебя с собой, когда ты был в Петькином возрасте. Вспомни, пожалуйста, сколько ты вместе с нами натерпелся мучений?

Я честно пытался припомнить подробности той давней поездки, но сколько ни старался, не смог.

— Не мучайся, — сказал мне папа и укоризненно посмотрел на маму. — В то время он был младше теперешнего Петьки на целых четыре года.

— Возможно, так оно и было, — нервно сказала мама. — Но сейчас разговор идет совсем о другом. Решай, Серёжа, — обратилась она ко мне, — либо ты соглашаешься, и мы едем, либо папа сегодня же отказывается от путевок, которые ему предлагают в завкоме.

Я опустил голову. Легко сказать: «Решай». Если бы я предложил маме такое… Впрочем, мама бы нас, конечно, отпустила… Мне только обидно, что по воскресеньям в лагерь ко всем будут приезжать родные, а ко мне нет…

И тут слово взял папа:

— Принять такое решение самостоятельно ребенку не по силам. Ему между чувством и долгом не разорваться. У меня есть иное предложение.

— Какое? — загорелся я, и южное солнце засияло над моей головой.

— Не торопись, — папа почесал подбородок, — на первый взгляд оно мало чем отличается от предыдущего, но на второй… — и он достал из кармана конверт. — Вот письмо от твоей бабушки. Она приглашает нас провести отпуск у нее в Светлогорске….

— Она ж на гастроли уехала, — не очень вежливо перебил я папу.

— Гастроли отменили, — с радостью воскликнул папа и сам устыдился своей радости. — Они весь июнь будут работать дома. Я ведь хотел свой отпуск провести у нее. Но теперь к бабушке предлагаю ехать тебе одному.

— Одному?! — тревожно воскликнула мама, как будто папа посылает меня на Северный полюс.

— Одному, — подтвердил папа, — вдвоем с Петькой они просто уморят старушку. Ей все-таки шестьдесят. А тут Серёжа побывает в Светлогорске, заведет себе новых друзей, посмотрит спектакли бабушкиного театра. Человек он взрослый, самостоятельный. Думаю, краснеть за него не придется. Тем более бабушка по нему очень соскучилась. Что ты скажешь на это, Серёжа?

Про мою взрослость и самостоятельность от папы мне еще слышать не приходилось. Но я его понял. Ему очень хотелось поехать с мамой к морю… И тут я согласился. Да, да, взял и согласился:

— Решено и подписано, еду к бабушке в Светлогорск заводить новых друзей. — Мама растерялась от моего неожиданного согласия, даже заплакала. А потом сказала, что такой жертвы с моей стороны не забудет никогда. Папа крепко пожал мне руку. Петька с этой минуты и до самого моего отъезда в Светлогорск не отходил от меня ни на шаг.

У меня началась райская жизнь. Папа с мамой кидались исполнять любые мои желания. Но, если честно, я даже начал дни считать до моего отъезда. Почему? На это у меня были причины: во-первых, мне очень хотелось увидеть бабушку, а во-вторых, у нас в классе учился сын заслуженного артиста республики Бурова. Вы спросите, при чем здесь Буров-старший? Да ни при чем. Он-то был гордостью нашего города, его в Москву приглашали работать, но он отказался. Не верите, что так бывает, спросите кого хотите, весь город это подтвердит. А вот Шурка… То есть Буров-младший, как он себя называет, ничьей гордостью не был, но очень хотел стать такой гордостью. И тут ему повезло. Дали ему нищего мальчишку в одном спектакле сыграть. Всех дел там у него было — со своим слепым дедом по сцене ходить и тянуть противным голосом: «Подайте на пропитание», — как раз по его способностям. Но воображать он после этого стал… Придет в класс, сядет за парту, ткнется лбом в кулак и сидит весь урок не шелохнувшись. Как на это у него здоровья хватало? Я бы умер, вот так истуканом сорок пять минут высидеть. Ни одно поручение не заставишь выполнить. У него всегда на все один ответ был: «Некогда мне. Сегодня опять весь вечер за кулисами провести придется». Девочки, конечно, млели от восторга, поддакивали, а по мне, он просто от поручений отлынивал. Я ему сказал, чтоб он про кулисы сказки не рассказывал, а жизнью класса занимался. А он пальцем согнутым постучал мне по лбу и сказал: «Зелен еще арбуз». Я его, конечно, стукнул. Пусть не выпендривается. Так со мной девчонки потом больше месяца не разговаривали. А Галина Андреевна вызывала маму в школу и сказала, что я варвар, не понимаю, на кого руку поднимаю. Мне, конечно, влетело. Но какой я варвар, если у Крылова зелен виноград, а не арбуз? А кулисы, это мне папа объяснил, — такие куски материи, которые висят вдоль сцены с двух сторон снизу доверху и закрывают от зрителя то, что ему, зрителю, не положено видеть. Мама на такой папин рассказ улыбнулась, а девчонки только зафыркали, когда я им про кулисы объяснить попытался. И я подумал, может, папа просто не захотел мне объяснить по правде, что это такое. Вот я и решил, раз на море не берут, повидаю бабушку, она мне толком расскажет, что это такое. Кто знает, может, я зря тогда Шурку стукнул? Может, я после того, как побываю за кулисами, тоже по сорок пять минут истуканом сидеть буду.

Поэтому, когда после аэропорта мы с бабушкой уселись за вишневый пирог, испеченный в честь прибытия высокого гостя, то есть меня, я сразу спросил:

— Бабушка, что такое кулисы?

Бабушка внимательно посмотрела на меня, потом не спеша разрезала пирог, положила на мою тарелку самый большой кусок и сказала:

— Кулисы, Серёжа, — это место, где актер проводит большую и лучшую часть своей жизни. Я, например, провела за кулисами всю свою жизнь и ничуть об этом не жалею.

— Ну и что? — спросил я.

— Что «ну и что»? — не поняла бабушка.

— При чем здесь кулисы? Чего он весь урок истуканом сидит? У него же лучшая часть жизни в школе на уроках проходит.

— Ты о ком говоришь, Серёжа? — ответила бабушка. — Кто и где у тебя сидит?

— Почему Шурка на уроках вот так сидит? — я ткнулся лбом в кулак, но не попал и с размаху стукнулся о тарелку с пирогом.

Вишневый взрыв потряс бабушкину комнату…

— Ты жив, Серёжа? — донесся до меня сдавленный бабушкин голос.

Я поднял голову, продирая залепленные глаза. Бабушка сидела напротив меня и тряслась от смеха, размазывая вишневую мякоть по лицу. Виновато помаргивающий ресницами, перепачканный алым соком, я сидел напротив, готовый заплакать от обиды в любую секунду.

Бабушка извинительно замахала руками.

— Прости мой дурацкий смех, Серёженька. Не смогла удержаться. Уж больно смешно у тебя получилось. Для этого надо иметь прирожденный комический дар.

— Она еще раз хихикнула и тут же сочувственно сказала: — Ступай-ка, дружок, в ванную.

— Так про какого истукана ты мне собирался рассказать? — спросила меня бабушка, когда мы снова уселись за стол, а растерзанный кусок на моей тарелке был заменен другим.

— Про Шурку Бурова, про кого же еще?

— Погоди-ка, — остановила меня бабушка, — это не сынок ли Александра Христофоровича?

— Да, — удивился я, — а ты его откуда знаешь?

— Давай рассказывай про Шурку, мне теперь понятнее будет.

Я рассказал.

— Знаешь, — внимательно выслушав меня, вздохнула бабушка, — Александр Христофорович в нашем театре начинал смолоду. Это потом его в ваши края пригласили, когда он тут прославился. Душевный он человек. А тут супруга его… — Бабушка молча пожевала губами и неопределенно пошевелила пальцами. — С характером дамочка. Все приставала к Александру Христофоровичу, будто ведет он себя несоответственно таланту своему, дескать, к хорошему не приведет, что все с ним запанибрата. Ее, по правде говоря, у нас в театре не любили. А с год назад слух до нас дошел — разошлись они. Она от Александра Христофоровича ушла, а сынок с ним остался.

— Шурка без мамы живет? — вытаращился я на бабушку.

— Выходит так, — сказала бабушка, — а ты не знал?

Я только покачал головой. Кто бы мог подумать? Шурка в классе никому ничего не рассказывал… Брюки у него всегда наглажены, пуговицы на месте, воротнички чистые… Кто же ему все это делал, неужели сам? Не Буров же старший…

— Я и говорю, — бабушка словно подслушала мои мысли, — еще до нас слух дошел, что в рюмку стал заглядывать Александр Христофорович после этого случая. Вот твой Шурик, поди, пропадает в театре за кулисами, чтобы за отцом присмотреть. При мальце-то стыдно ему будет с друзьями угощаться. Шурка твой, может, потом просто спит на уроках… А насчет «кусков материи», — передразнила она папу, — отец-то мог тебе объяснить, что куски эти необыкновенные, сила заключена в них волшебная.

— Я тебя про это и спрашиваю, — сразу забыл я про Шурку, — что в них необыкновенного, расскажи?

— Сейчас ничего говорить не буду. Придешь в театр, если у тебя кроме глаз душа имеется, во всем самостоятельно разберешься.

Мы с бабушкой принялись за пирог, и пошли расспросы про папу, про маму, про Петьку…

В конце ужина мне удалось встрять с заранее вызубренным вопросом:

— Бабушка, с реквизитом в твоем возрасте возиться уже тяжело. Почему бы тебе к нам не переехать жить?

— Это тебя папа научил? — ледяным тоном сказала бабушка.

Я отрицательно покачал головой, но она мне не поверила.

— Ты ему передай, Серёженька, пожалуйста, — напоминать женщине о ее возрасте, даже если она мать и бабушка, невежливо. Что касается моего переезда, то я просто не смогу жить без театра. Я всю жизнь дышала театральным воздухом, без него я задохнусь.

— Бабушка, а что если я потом не смогу дышать другим воздухом? — с опаской спросил я.

— Я была бы только рада этому, — оживилась бабушка. — Только твой отец надышался в свое время этим воздухом предостаточно, однако из него получился прекрасный инженер по технике безопасности. А сейчас, Серёжа, — предупредила она мой новый вопрос, — давай-ка примемся за посуду и на боковую. Завтра утром у нас детский спектакль про пиратов. Реквизита там воз и маленькая тележка.

— Бабушка, — взмолился я, — честное слово, последний вопрос! Что такое реквизит?

— А это ты узнаешь завтра, — заговорщицки подмигнула она.