– Это было в Калифорнии. Мы вылетели в учебный полёт на бомбардировщике. При взлёте в самом конце разбега, уже при отрыве переднего колеса от земли, самолёт чуть заметно, как бы клюнул носом, я прибавил газу, машина выровнялась и штатно взлетела. Идём с набором высоты, убираем шасси. Слышу в наушниках голос бортмеханика, который докладывает о том, что передняя стойка не убирается. Выпускаю и вновь убираю шасси. Делаю вторую попытку, третью, ситуация не меняется.

Командир, а Пётр правильно заметил, что командиром корабля у нас является штурман, даёт команду посмотреть, в чём там дело. Бортмеханик открыл люк пола, и полез вниз, чтобы получше выяснить причину неисправности. Спустя некоторое время он поднялся и сказал: «Командир, мы без передней ноги».

– Что это значит?

– Передняя стойка подломилась при взлёте и не фиксируется. На неё садиться нельзя.

– Пилот, что будем делать? Покидаем самолёт? – спросил меня штурман.

– Подожди, командир, не спеши, – ответил я. – Надо подумать, время у нас есть.

Передали ситуацию на землю. Оттуда поступила команда:

– Выработать топливо, направить машину в безлюдное место, экипажу покинуть самолёт.

Я понимал, что команда разумная и что ситуацию могу спасти только я. В другое время я бы просто выполнил команду и никто бы меня за это не осудил. Но накануне этого полёта я получил звание лётчика-инструктора и в этой обстановке покинуть самолёт мне не позволила честь. Докладываю командиру:

– Командир, я буду сажать самолёт, экипаж может покинуть машину, справлюсь один.

– У тебя есть план? – спросил он меня.

– Да, есть.

– Хорошо, понял тебя, экипаж остаётся, каждый делает свою работу. Всем членам экипажа выполнять команды пилота. Давай Ник, действуй!

– А что же это был за план? – спросил, не сдержавшись, Пётр.

– А вот здесь и начинается самое интересное, – он сделал небольшую паузу, пригубил виски и оглядел зал.

В зале посетителей заметно поприбавилось. Свободных мест уже не было. Те, кто приходил, или присаживались за столиками друзей и знакомых, или задерживались у барной стойки. На танцполе весело отплясывали повеселевшие гости.

Николай, удовлетворённый тем, что его внимательно слушают, затянулся сигаретой и, выпустив тонкую струйку ароматного дыма, продолжал:

– Поскольку командир передал право управлять ситуацией мне, я стал действовать. Связался с руководителем полётов и попросил подготовить и поставить вначале посадочной полосы справа и слева по грузовику, на которых закрепить канаты. При посадке бомбардировщика их, как лассо, нужно забросить на кили самолёта и машинами затормозить его бег по полосе, удерживая при этом носовую часть от удара о землю.

– Ну, ты даёшь! – Гамов будучи опытным лётчиком, как никто другой, понимал сложность такой посадки, – И что же ты, сел?

– Да, сел. Пока вырабатывали топливо, сделали пробный заход на посадку, прикинули совместное движение грузовиков и самолёта, всё сходилось. Я ушёл на новый круг, а на земле всё вернули в исходное положение. Появилось понимание того, что такая посадка возможна. Но никто не знал, как поведёт себя самолёт, выдержит ли нагрузку его хвостовое оперение. Назад пути, однако, не было, надо было садиться, и я пошёл на посадку.

Самолёт хорошо слушался, стойки основного шасси выпустились и стали на замки. Если бы не аварийная лампочка передней ноги, которая не гасла, то посадка проходила бы штатно. При подходе к полосе я дал команду на движение грузовиков и увидел, как они рванули с места и, набирая скорость, понеслись вперёд.

Самолёт коснулся земли. Чувствуя, как колёса побежали по полосе, я изо всех сил старался удержать приподнятым нос самолёта. И вот грузовики рядом. Вижу, как привязанные в кузовах машин механики готовятся бросать верёвки. У меня в голове промелькнула нелепая в этой ситуации мысль, я подумал о том, что вероятно это парни из Техаса.

Я не видел, как они бросали верёвки. В тот момент, когда всё произошло, скорость самолёта не на много превышала скорость машин, которые неслись так быстро, насколько они были способны. Когда натянулись канаты, самолёт дёрнуло, нос приподнялся. Я реально почувствовал, как какие-то силы извне держат самолёт и тормозят его бег. Вот так благополучно закончился этот полёт.

– Фантастика, – проговорил изумлённый Александр, который за всё время рассказа не проронил ни слова, – Никогда такое не пришло бы в голову.

– А где удалось найти тех парней, которые так лихо бросили верёвки? – спросила Лена, которая не до конца разбиралась в особенностях пилотирования самолётов, но то, как удачно заарканили несущийся по полосе бомбардировщик, на неё произвело впечатление.

– Отвечу сразу на оба вопроса, – сказал Николай довольный тем, что своим рассказом очень заинтересовал. – Такая мысль могла прийти в голову только американскому пилоту. Ведь здесь, в Америке, особенно в Техасе, все мальчишки с детства играют в ковбоев, бегают с верёвками и набрасывают лассо на всё, что движется и не движется.

– А ты не уточнял, парни, которые бросали лассо, были действительно из Техаса? – спросил Пётр, переживший эту посадку вместе с рассказчиком.

– Да, это были ребята из Техаса. После удачного приземления я каждому из них подарил часы и поставил по бутылке виски.

– В твоих поступках, Николай, чувствуется русский характер, ты ведёшь себя так, как если бы ты вырос в России, – сказал Гамов, разливая виски.

Рассказ американского пилота поразил его. Такая посадка требовала не только высочайшего мастерства пилота, смелости тех, кто помогал ему, но и большого мужества человека, взявшего на себя ответственность за жизнь членов экипажа, за спасение самолёта.

– Не знаю, если я похож на русского, то мне это очень приятно. Несмотря на то, что всю свою жизнь я прожил в Америке и был воспитан по законам этой страны, мои родители не давали мне забывать о том, что я из России. Такие слова, как долг, совесть, честь, знают и американские офицеры, но эти понятия имеют для них несколько другую окраску, да и относятся к ним они по-другому.