Жизнь откомандированных на Аляску советских лётчиков и авиационных специалистов постепенно налаживалась. На них уже смотрели не как на неотёсанных мужиков из сибирской тайги, сбривших свои бороды перед прилётом в Америку (такими их преподносила американская пропаганда), советских людей стали воспринимать как грамотных специалистов, владеющих самой современной техникой. В целом американцы относились к нашим благожелательно. Попадались и негативно настроенные, но даже они старались открыто своей неприязни не показывать. Наше командование имело право информировать американскую сторону о сложностях при работе с таким людьми, и в подобных случаях, как правило, их откомандировывали с Аляски. Большинство же американцев находило общий язык и общая цель борьбы с фашизмом сплачивала.

Старший инженер Кисельников был доволен своими подчинёнными. Работа спорилась. Коллектив специалистов инженерно-технической службы подобрался неплохой и за короткое время успел сплотиться.

В тот декабрьский день после завтрака Борис Васильевич направился к ангару, где проводился осмотр и приёмка самолётов. Затянувшийся циклон с низкой облачностью и снегопадами наконец-то ушёл на юго-восток, и на Аляску пришла долгожданная погода. Небо над головой со вчерашнего вечера расчистилось и стало безоблачным. Это означало, что начальник приёмки сделает всё возможное, чтобы отправить принятые самолёты, подзадержавшиеся здесь из-за непогоды. Беспокоило одно: как поведёт себя техника в пятидесятиградусные морозы, которые пришли вместе с антициклоном.

У входа в ангар Кисельников лицом к лицу встретился с инженером полка по самолётам и двигателям Валентином Приходько.

– Борис Васильевич, а я вас ищу! У нас беда!

– Здравствуй, Валентин. Какая может быть беда, если две недели не летаем? – главный инженер с удивлением разглядывал растерянного Приходько.

– Да и слава богу, что не летаем. Хорошо, что на земле обнаружили. Резина не выдерживает морозов. Шланги стали хрупкими как карандаши. Я дал команду проверить на всех машинах состояние уплотнений, колёс – всего, что сделано из резины, но уверен, что везде одно и то же.

– Пойдём, я должен это увидеть сам, – Кисельников вздохнул и направился к ближайшей стоянке самолётов.

Инженер полка на ходу продолжал что-то объяснять. Но мороз перехватывал дыхание, идти и то было трудно, а говорить на ходу – практически невозможно. Борис Васильевич махнул рукой, чтобы Приходько не мучил себя. Так, молча, гуськом, друг за другом подошли к первому самолёту.

Около машины возился механик. Он стоял у стойки шасси и рассматривал только что снятый с самолёта шланг гидросистемы. Увидев инженеров, он не спеша положил шланг на колесо и подошёл к ним, неуклюже приложив руку к шапке, изображая отдание чести. Это был сержант лет сорока, до войны работавший на одном из аэродромов Заполярья, в полку он был одним из лучших специалистов.

– Ну что, Михалыч, беда? – спросил Красильников, протягивая ему руку, даже не снимая перчаток.

– Беда, Борис Васильевич. Мы же с вами ещё в сентябре говорили, что эта резина не выдержит морозов. Так и вышло.

Михалыч говорил с обидой в голосе и отвечал на рукопожатие двумя руками в меховых крагах.

– Мы-то говорили, да наши американцы убеждали нас, что резина отвечает всем необходимым требованиям, – как бы оправдываясь, заметил главный инженер. – Ну-ка, покажи, как она выглядит.

Они подошли к бомбардировщику, и Михалыч протянул Красильникову шланг. Тот взял резиновую трубку, которая по определению должна быть гибкой и эластичной. Она же скорее походила на изделие из керамики, чем на резиновую. Борис Васильевич повертел её в руках и попробовал выпрямить. Раздался хруст, шланг переломился.

– Понятно, – Кисельников вскинул глаза на Михалыча. – Так ведут себя только шланги?

– Нет, Борис Васильевич, так ведёт себя всё, что сделано из резины, – ответил тот.

– Валентин Николаевич, я прошу Вас лично проверить, как обстоят дела на других типах самолётов.

– Я уже проверил, перед тем, как идти к вам на доклад. Картина та же самая.

– Хорошо, я доложу командиру, а вы подготовьте для меня образцы всех изделий, которые пришли в негодность от мороза, – сказал главный инженер и, прихватив с собой сломанный шланг, пошёл информировать начальника военной приёмки.

– Заходи, заходи, Борис Васильевич! Что так, с утра пораньше?

– Помните, у нас с вами был разговор о ненадежной резине на самолетах? Так вот при нынешнем морозе практически вся резина на бомбардировщиках пришла в негодность, – Кисельников протянул командиру шланг.

– Вот это дела! – произнёс Мачин, разглядывая резину, которая в тепле была уже не такая твёрдая, как на морозе, но вся её поверхность покрылась мелкими трещинками. – Что предлагаешь?

– Это ещё не всё. В гидросистемах при таких морозах густеет жидкость. На аэродромах Чукотки и Якутии, а теперь уже и у нас, скопились десятки машин, которые не могут лететь. А предложение здесь одно – перегон надо останавливать, хотя он и так уже практически остановлен, и принимать меры, чтобы улучшить качество жидкости и резины.

Мачин, еще слушая Кисельникова, нажал кнопку переговорного устройства:

– Дежурный, вызови ко мне начальника штаба.

Пока ожидали начальника штаба, Мачин распорядился:

– Борис Васильевич, я сейчас свяжусь с командиром авиабазы и проинформирую его о возникшей ситуации. Думаю, нам надо собрать совместное совещание советских и американских специалистов. К этому совещанию будут нужны образцы негодной резины, пожалуйста, дай команду.

– Да, товарищ командир, образцы будут, люди уже работают.

Обернувшись на звук открываемой двери и увидев вошедшего начальника штаба, Мачин проговорил, указывая на стул рядом с Кисельниковым:

– Проходи, садись, записывай.

Начальник штаба сел и раскрыл рабочую тетрадь.

– Для того чтобы ты был в курсе, сообщаю, что из-за наступивших морозов резина на самолётах приходит в негодность.

Исходя из этого:

Первое – вас, Борис Васильевич, прошу, к совместному с американцами совещанию, подготовить справку о состоянии самолётов на авиабазе Фербенкс на сегодняшний день.

Начальнику штаба: первое – подготовить приказ о запрещении перегона самолётов до особого распоряжения; второе – проинформировать командование перегоночной дивизии о сложившейся ситуации. Пусть внимательно проверят резинотехнические изделия на самолётах, которые уже находятся на советских аэродромах. Там они тоже летают над полюсом холода, и морозы у них покруче; третье – подготовьте информацию для Наркома Военно-воздушных сил с просьбой принять меры к устранению возникшей ситуации по дипломатическим каналам и, наконец, четвёртое – не забудьте сообщить о возникшей ситуации в особый отдел, а то начнут искать виноватых среди своих. Если вопросов нет – свободны.

Оставшись один, полковник Мачин через дежурного пригласил к себе переводчика. Буквально через три минуты в дверях появилась Лена Макарова, которая всем своим внешним видом показывала образец высокой организованности и дисциплины. Она была одета в тёмно-синий костюм. Сшитый по фигуре пиджак подчёркивал ее стройность, белоснежная блузка оттеняла тонкие черты лица.

– Товарищ полковник, – начала было докладывать Лена, но тот жестом прервал доклад и сказал:

– Проходи, Лена, садись поближе к телефону, будем говорить с американцами.

Лена приняла трубку из рук начальника, подождала пока тот наберёт номер и, услышав хрипловатое «Хелло!» прощебетала на чистейшем английском:

– Господин генерал, не могли бы вы уделить несколько минут для разговора с начальником советской миссии полковником Мачиным по весьма неотложному делу.

– Oh, yes, of course! Hello[2]О да, конечно! Привет! (англ.) .
, Михаил, как дела? – прозвучало в ответ.

Исчерпав весь словарный запас русского языка, генерал продолжал разговор на английском…

Мачин поблагодарил генерала за помощь и ввёл его в курс дела. Понимая всю остроту проблемы, стороны быстро договорились о совместных действиях. После общения с Мачиным генерал Гаффни созвонился с учеными Аляскинского университета. Американские химики буквально за двое суток нашли заменитель одного из компонентов жидкости применяемой в гидросистемах самолётов, что сделало её более морозоустойчивой и пригодной к применению в условиях крайнего севера.

Учитывая то, что американцы в то время не выпускали над морозоустойчивой резиной, способной выдерживать сверхнизкие температуры, советский наркомат внешней торговли направил в Америку своего специалиста с рецептурой такой резины. Вскоре авиационная промышленность союзников начала выпускать самолёты, которые не боялись низких температур и были способны летать в любые морозы.