Наступивший новый день члены экипажа аварийного самолёта, для которых благополучно закончилась приключения с вынужденной посадкой, встречали, как им казалось, в райских условиях. Накануне они впервые за несколько суток сняли с себя меховые комбинезоны и регланы. Помывшись и поужинав бульоном с гренками, они улеглись в чистые постели. Медицинский осмотр показал, что лётчики в целом здоровы. Радист отделался незначительным обморожением большого пальца левой ноги и немного прихватило лицо. У командира экипажа после наложения гипса тоже наступило облегчение. Тяжелее всех было штурману. Но он, получив во время перевязки и последующей операции некоторую дозу наркоза, впервые с момента своих злоключений не впадал в забытье, а спал нормальным сном.

Ему обработали раны, где нужно наложили швы, и он, убаюканный морфином, даже не слышал, как закончилась перевязка, как его перевезли в палату и уложили в кровать. Для него понятие времени перестало существовать.

Проснулся Александр от того, что почувствовал, как кто-то взял его руку и стал считать удары пульса.

– Пульс хороший, – услышал он голос Семёна Яковлевича. – Его надо будить, готовьте к операции и через час в операционную.

– Будить меня не надо, доктор, я проснулся, – с трудом проговорил он и, радуясь возможности разговаривать, открыл глаза.

– Вот и отлично, как чувствуете себя?

– По сравнению с тем, что было, – отлично, – говорить было больно, язык плохо слушался, лицо стягивали бинты, но он говорил, и это было замечательно.

– Что, и боли нет? – заволновался доктор. – Ничего не чувствуете?

– Да нет, боль есть, но это не та боль, что была раньше. Эту боль я почувствовал, когда стал просыпаться, она усиливается, когда говорю, а та боль была постоянно, мне казалось, что она живёт со мной, в каждой клеточке мозга. Сейчас можно терпеть.

– Ну и отлично. Вам надо привыкнуть к тому, что нужно терпеть. Скрывать не буду, если хотите, чтобы нос в будущем не приносил вам проблем и не уродовал лицо, нам придётся сделать ещё не менее трёх операций, а это, как вы понимаете, тоже боль.

– После того, что я пережил, меня ничего не пугает, – успокоил доктора Саша. – Делайте так, как надо, но, конечно, лучше, если это будет красиво.

Все в палате дружно рассмеялись.

– Ну, коли так, значит, будем стараться, – кивнул головой доктор. – А я, между нами говоря, по своей простоте думал, что наши девушки так любят лётчиков, что не обращают внимания на то, какие у них носы.

– Нет уж, Семён Яковлевич, давайте не будем упрощать, – вмешалась в разговор Соня. – Делать будем по полной программе. – Она всегда понимала шутки отца, это была и его манера разговаривать с больными. Но сейчас её как подменили, каждое слово, произнесённое в адрес Саши не в его пользу, она воспринимала серьёзно.

Семён Яковлевич удивлённо посмотрел на дочь и рассмеялся:

– Да, Соня, согласен. Лётчик с прямым, красивым носом это лучше, чем лётчик с носом, который свёрнут набок, – он лукаво посмотрел на дочь. – Ладно, шутки в сторону, готовьте к операции.

На самом деле операций пришлось делать не три, а четыре, и все они прошли успешно. Благодаря мастерству хирурга удалось не только сохранить прежние черты лица, но и избежать страшных шрамов и других изъянов, которые неминуемо должны были стать результатом этого ранения.

Время шло. Кроме штурмана, все, подлечившись, убыли в родной полк, а Саша продолжал залечивать раны. Как это ни странно, он не скучал. И службу, и друзей ему заменила Соня, которая постоянно была рядом. Она всегда ассистировала Семёну Яковлевичу на операциях, лично делала перевязки, старалась держать на контроле лечебные процедуры. Когда Александр окреп, и хирург разрешил ему гулять, Соня так планировала свою работу, чтобы они могли совершать эти прогулки вместе. Реально они расставались только на ночь. Жизнь в таком режиме очень сблизила их, и отношения из дружеских быстро переросли на новый, более высокий уровень. Каждая их встреча, каждый новый день был праздником для обоих. Вспоминали детство, мечтали о том времени, когда закончится война. Испытываемые друг к другу чувства нахлынули на них и накрыли с головой.

И для Саши, и для Сони это была первая любовь, которую они встретили при столь странных и необычных обстоятельствах. У каждого из них жизнь складывалась так, что раньше им было просто не до любви.

У Саши молодые годы были характерными для юношей того времени. Учёба в техникуме, где наряду с усвоением знаний, главной задачей было выжить, не помереть с голоду. Затем военное училище, финская война, которая закончившись, очень скоро сменилась войной с фашистами.

Соня, в отличие от Александра, который был выходцем из бедных слоёв крестьянства, слишком рано поняла, как сложно быть человеком из интеллигентских кругов в государстве диктатуры пролетариата. Вся её взрослая жизнь – это история борьбы с клеветой, борьбы за право жить и быть полезной людям. После ареста отца она на себе ощутила сдержанность, а порой и враждебность в отношениях со стороны сверстников и даже друзей, даже и преподавателей, профессоров. Окончив институт и оказавшись в водовороте взрослой самостоятельной жизни, она испытала всю «прелесть» быть членом семьи врага народа.

В жизни у Сони было так много проблем, что о любви не могло быть и речи, она считала, что любовь не для неё. Девушка не шарахалась от мужчин, она просто под любым предлогом отказывалась принимать любые знаки внимания. Соня знала о том, что как только речь зайдёт о родителях, им придётся расстаться. Клеймо дочери врага народа преследовало и стало пунктиком в её сознании.

Отношения врача с раненым лётчиком для всех в больнице перестали быть секретом и, когда Семён Яковлевич понял, что у его дочери не просто увлечение, он решил поговорить с ней. Будучи человеком, прошедшим школу следственных изоляторов и колымских лагерей, доктор прекрасно понимал, что для этого лётчика, молодого парня, у которого впереди неплохие и жизненные и карьерные перспективы, связь с Соней, дочерью врага народа, ничего хорошего в себе не несла. Да и для их семьи могли быть осложнения. Однажды, когда было уже довольно поздно, Соня, проводив своего возлюбленного до палаты, вернулась домой, он решил поговорить с дочерью.

– Папа, что-то не так? – спросила она, чувствуя в воздухе какую-то напряжённость.

Семён Яковлевич смотрел на дочь и невольно любовался ею. Чёрные, выразительные глаза огромными маслинами смотрели из-под густых, длинных ресниц. Они были наполнены счастьем и светились каким-то глубинным светом. Румянец на щеках подчёркивал белизну кожи, а пухлые алые губы стремились растянуться в улыбке, которую девушка старалась скрыть, напуская на лицо нарочитую серьёзность. Он смотрел на дочь, единственного родного ему человека, чья судьба оказалась такой сложной. Доктор отдавал себе отчёт в том, что сегодня предстоит тяжёлый разговор с ней. Он понимал, что причинит ей новую душевную травму, но поступить иначе не мог.

– Хорошо Соня, что ты пришла, – Семён Яковлевич, отложил в сторону медицинский справочник и поднялся из-за стола. – Чайник только что вскипел, давай попьём чайку.

– Да, папа, ты сиди, я сейчас всё быстренько организую.

Она сбросила шубку и, повесив её на крючок, принялась накрывать на стол. Наблюдая краем глаза за отцом, Соня чувствовала, что он не в себе, за его внешним спокойствием девушка уловила какое-то волнение и нервозность. Когда сели за стол, она спросила:

– Папа, что случилось?

– Да так, ничего особенного не случилось, – начал отец, стараясь подбирать слова, чтобы не обидеть дочь. – Но нам с тобой нужно поговорить.

– Вот это новость, – стараясь говорить как можно веселее, ответила дочь, чувствуя при этом, как тревожно забилось сердце. – Мы же с тобой разговариваем каждый день и по нескольку раз.

– Нет, Сонечка, это всё не те разговоры. Меня волнуют твои отношения с Сорокиным.

– А почему они тебя волнуют, папа? Мы взрослые люди, оба свободны и вправе определять свои отношения. Или я не права?

– Ты, Соня, права. Но, к сожалению, вы находитесь в разных условиях, он боевой лётчик, выполняющий важное государственное задание, требующее полного к нему доверия от властей.

– А я врач, выполняющий свою работу в тяжелейших условиях и, как ты знаешь, неплохо выполняющий.

– Да, Соня, но ты не только врач, ты ещё и моя дочь. А я – зэк, отбывающий наказание за то, что являюсь «финско-немецким шпионом».

– Зачем ты так говоришь? Ведь ты не шпион и всегда был честен и перед народом, и перед собой, – укоряюще, тихо, но высоким голосом ответила ему Соня. У нее заблестели глаза.

– Это говорю не я, моя девочка, – с трудом преодолевая себя, сказал отец. – Это сказала «тройка», и с этим ничего поделать нельзя. Если ты не хочешь проблем ни себе, ни Александру, ты должна эту дружбу прекратить. Ты девушка, ты должна быть мудрее.

– Поздно, папа. Мы любим друг друга, – она смутилась, опустила глаза и тихо добавила, – и вообще…

– Ты, что, ждёшь ребёнка? – испугался Семён Яковлевич.

– Нет, ребёнка я не жду, но мы с некоторых пор близки с Сашей.

В комнате повисла тишина. Лишь маятник ходиков, висевших на стене, мерно отстукивал бег времени.

– Ну, хорошо, – нарушил тишину отец. – Делай, как знаешь, ты взрослая, я приму любое твоё решение.

После бессонной ночи к девушке пришло решение. Отец прав, отношения нужно прекращать. Понимая это умом, сердцем Соня не принимала его. Она мучилась вопросом, как сообщить Саше о своём решении. Но судьба распорядилась иначе, объясняться не пришлось.

В этот день в Марково прилетел Гамов. Поручив дела по передаче самолётов комэску истребителей майору Желвакову, он попросил машину у коменданта и направился в посёлок, в больницу.

Александр сидел у окна. Солнце, едва выглянув из-за горизонта, обласкав своими первыми лучами заснеженные поля тундры, вновь закатилось. Он грустил, и даже появление солнца не вывело из этого состояния. Сегодня с самого утра он не видел Соню, на перевязке была только медсестра. Раньше такого никогда не было и, глядя в окно, он размышлял о причине произошедшего. Вдруг он увидел, как во двор въехал зелёный «Виллис» коменданта, из которого выскочил Гамов и быстрым шагом направился в здание больницы. Приезд командира и друга очень обрадовал его. Поднявшись, Саша подошёл к своей кровати, поправил одеяло и присел на край. Но прошло пять минут, десять, Пётр не появлялся. Это было непонятно.

Сорокин вышел в коридор, подошёл к дежурной сестре и спросил:

– Ко мне приехал командир эскадрильи Гамов, где он?

– Это такой молодой и симпатичный? – кокетливо переспросила сестра, но увидев, что Саша серьёзен и к шуткам не расположен, ответила: – он сразу зашёл к Семёну Яковлевичу.

– Ясно, – задумчиво проговорил Александр. Он был удивлён, такого раньше никогда не было. Гамов прилетал дважды и оба раза по приезду сразу бежал к Саше, а уж потом встречался с доктором.

– Если спросит, я у себя в палате, – закончил он свой разговор с сестрой и медленно побрёл в палату.

А в это время в кабинете главврача происходило следующее. Когда Гамов постучавшись заглянул в кабинет, доктор, увидев Петра, встал и, раскрыв руки, пошёл навстречу.

– Пётр Павлович, как я рад вас видеть, а я ведь думал уже через наших военных просить, чтобы вы навестили нас.

– Что-нибудь случилось?

– Да не то, чтобы случилось, но боюсь, может случиться, поэтому хочу с вами посоветоваться и принять какое-то решение, – проговорил доктор, жестом приглашая Гамова сесть.

– Семён Яковлевич, вы меня заинтриговали, – Петр уселся на предложенный стул, снял шапку и, положив её на колени, приготовился слушать.

– Дело в том, – начал неуверенно доктор, подбирая слова, – что у нашего общего знакомого, вашего друга и моего пациента Александра Сорокина и моей Сонечки – роман.

– Не может быть, – удивился Гамов, он знал штурмана как скромного, равнодушно настроенного к женщинам парня. Но вовремя спохватившись, он продолжал: – А если это случилось, что в этом плохого? Вполне достойная пара, или вы – против Александра?

– Да нет, Петя, не в этом дело.

– А в чём тогда? Не понимаю.

– Ну, как ты не понимаешь? – главврач потёр лысину, подбирая слова, чтобы правильно сформулировать свою мысль, – Кто такая Сонечка? Дочь ссыльного, осуждённого по пятьдесят восьмой статье, а Александр – лётчик, выполняющий задание государственной важности, находится за пределами своей страны. Не мне тебе объяснять, что будет, если этот роман станет достоянием особого отдела.

– Да, тут вы правы, это сразу отправка на фронт…

– Более того, предположим, что он живым и невредимым вернётся с войны, его анкета, в которой будет указано происхождение жены, поставит крест на его карьере. И о дальнейшей службе, и работе в авиации придётся забыть. Сейчас, в порыве страстей, они не думают об этом, но потом будет поздно.

– Что же вы предлагаете?

– Я предлагаю увезти его на Аляску, там он закончит лечение, я думаю, что можно устроить так, что первое время его полётные маршруты не будут проходить через Марково. А там будет видно.

– А что он больше не нуждается в вашей помощи?

– В моей нет. Все операции проведены, результат хороший, сейчас только уход и перевязки, всё это он может получить и в вашем полковом лазарете.

– Вы приводите очень серьёзные доводы, с вами трудно не согласиться. Вот только ребят жалко, они же так классно подходят друг другу, – Гамов на мгновенье задумался. – А вообще, вы правы, Семён Яковлевич, нужно попробовать. Сейчас мы разведём их, а в дальнейшем жизнь рассудит и всё расставит на свои места. Так что же, я забираю Александра?

– Да, я сейчас распоряжусь, чтобы подготовили документы, а вы обрадуйте друга. И передайте ему, пожалуйста, что Соня планово поехала по стойбищам оленеводов и будет только через два дня. Иначе он начнёт искать её, чтобы проститься.

Саша очень удивился, узнав, что его выписывают, и очень сокрушался, что не сможет проститься с любимой девушкой. Но у военных не принято обсуждать приказы. В тот же день он вместе с перегонщиками из своего родного полка улетел в Фербенкс.

Так закончилась одиссея молодого штурмана Александра Сорокина по прозвищу Пушкин. Пережитое им осталось в его памяти на всю жизнь. И это неудивительно. Он впервые попал в аварию, связанную с покиданием самолёта и довольно тяжёлым ранением. Чудесным образом выжив, Саша повстречал свою первую любовь и как это нередко бывает в жизни, потерял её.

Его ждала жизнь, новые полёты и новые перегоны.