Этот летний день 1943 года навсегда остался в памяти тех, кто тогда находился на авиабазе «Ладд-Филд». На этом заполярном аэродроме произошло событие, которое по праву можно назвать уникальным. А произошло вот что.

Рано утром командир эскадрильи перегоночного авиаполка Пётр Гамов на бомбардировщике Б-25 «Митчел» повёл десятку американских истребителей «Аэрокобра», управляемых советскими пилотами, на аэродром Ном для их последующего перегона на Камчатку. Взлёт прошёл штатно. Поднявшись в воздух, истребители выстроились клином и летели за ведущим, строго выдерживая высоту и дистанцию.

– Командир, у нас проблемы, – услышал Гамов сквозь эфирный шум в наушниках голос штурмана своего самолёта.

– Что случилось?

– Переднее колесо шасси не убралось, похоже, что отсоединилась стойка.

– Как это могло произойти?

– Известно как, плохо болт затянули или лопнул подкос, словом, передней ноги у нас нет, – доложил штурман.

Пётр был уверен в каждом человеке своего экипажа и, если неисправность проявила себя в воздухе, значит, на земле её обнаружить было невозможно. Он осмотрелся, повернул голову налево, затем направо. Летевшие рядом с ним истребители пожуравлиному чётко выдерживали строй. Справа от него на своём обычном месте шёл командир эскадрильи истребителей майор Жевлаков.

– Федя, у меня проблемы, передняя нога не становится в замок.

– Да, я вижу, она у тебя болтается. Каким будет твоё решение?

– Я вас доведу до Галены, ты знаешь, это запасной аэродром на полпути к Ному, там вас оставлю, а сам вернусь на базу.

– Окей, а как будешь садиться?

– Пока не знаю, но что-нибудь придумаю.

Он ещё не знал, как будет выходить из создавшегося положения, но был уверен, что решение придёт. Часа через полтора внизу среди каменистых сопок появилась извилистая лента главной реки Аляски – Юкон, вспарывающей своим руслом девственную зелень живописной долины. На её обрывистом берегу заканчивалась отливающая серебром бетонная взлетно-посадочная полоса, расположенная под прямым углом к реке. Полоса была не очень длинной, но её вполне хватало для посадки истребителей. По команде ведущего сопровождаемые самолёты благополучно приземлились. Жевлаков включил рацию:

– Спасибо, Петя, за сопровождение, мы на земле, всё в порядке. А вам ни пуха, ни пера, благополучной посадки, – он сделал паузу и добавил. – Зря не рискуй, за покидание самолёта вас никто не осудит, ведь «косяк» не наш, союзнический.

– К чёрту, Федя. За пожелания спасибо. А что касается посадки, будет видно, прорвёмся.

Жевлаков вздохнул, глядя вслед тяжёлой двухмоторной машине, которая всего десять минут назад вела его с товарищами к этому аэродрому. А бомбардировщик сделал круг над лётным полем, традиционно помахал крыльями и взял курс обратно на Фербенкс. Лётчики-истребители окружили своего командира, один из них, не выдержав, спросил:

– Как вы думаете, товарищ командир, будут сажать или будут прыгать?

– Гамов будет сажать. Но вам, молодым, нужно выполнять команды, а не думать прыгать – не прыгать, – проговорил он несколько раздражённо. – Чтобы принимать такие решения надо летать научиться, – он оглядел молодых пилотов, окруживших его, и чтобы как-то разрядить обстановку, созданную им самим, попросил. – Дайте закурить, что ли?

Несколько человек протянули ему открытые пачки, майор взял сигарету, нервно размял её и прикурил:

– Всем находиться в курилке или у своих самолётов, будем ждать.

А в это время американский бомбардировщик, управляемый советским экипажем, летел на аэродром, который покинул всего полтора часа назад. Убедившись, что сопровождаемые им самолёты благополучно приземлились в Галене, и став на обратный курс, Гамов связался с КП Фербенкса.

– Внимание, база! Я – лидер, проводил истребители до Галены, обеспечил благополучную посадку, сам возвращаюсь.

– Лидер, я база, слышу вас хорошо. Почему Галены, что случилось, почему возвращаетесь?

– У меня неисправность, сломана передняя стойка шасси, прошу пригласить на КП начальника советской миссии полковника Мачина.

Минут через пятнадцать он услышал:

– Лидер, я база, здесь полковник Мачин.

– Товарищ командир, вы слышите меня? – спросил Гамов.

– Да, Пётр Павлович, слышу. Что у тебя стряслось?

– Я без передней ноги, точно причину не знаю, но она болтается, опереться на неё при посадке нереально.

Мачин знал и характер Гамова, и уровень его подготовки, он был уверен, что пилот не оставит машину и будет её сажать, поэтому решение принял без промедления.

– Сажай «на живот», хрен с ней, с машиной, хоть людей сохранишь.

Пётр молчал. Но он вспомнил рассказ американского пилота-инструктора Николая де Толли, который в аналогичной ситуации посадил самолёт. «Но, если смог он, значит, смогу и я, – размышлял Гамов. – Как бы это помягче доложить начальнику?» Из размышлений его вывел голос полковника:

– Пётр, ты меня слышишь, почему молчишь?

– Слышу вас хорошо, сажать буду на бетонку и на основное шасси, – и для авторитетности добавил, – де Толли садился так в Калифорнии.

– Но здесь нет де Толли, он сейчас в командировке и тебе ничем не поможет.

– Я знаю, это, конечно, усложняет ситуацию, придётся инструктировать всех участников посадки самим, – он перевёл дух и продолжал. – Вызовите, пожалуйста, Леночку Макарову, чтобы она перевела американцам то, что от них потребуется.

Тем временем аварийный бомбардировщик подлетел к аэродрому, и чтобы выработать топливо, стал ходить над ним кругами.

– Не надо искать приключений на одно место, – раздражённо произнёс Мачин. – Садись на живот, это приказ.

– Товарищ командир, вы же лётчик, вы же знаете, что в воздухе, решение как садиться принимаю я. И я его принял. Давайте сделаем так, чтобы посадка была удачной.

– Как же тяжело работать с этими… асами, – буркнул полковник, отходя от микрофона. – Вызовите сюда Макарову, будем сажать на шасси.

Получив приказ прибыть на КП, Лена вышла из штаба и направилась в сторону вышки. Её поразила толпа людей у полосы. «Странно, почему они не работают, встречают, что ли кого?» – подумала она и по их примеру посмотрела вверх. Над аэродромом кружил самолёт. Не понимая, что происходит, она подошла ближе и услышала оживлённые голоса. Американцы – пилоты, техники, военные и служащие заключали пари, в воздухе висела повторяемая многими из них фраза «Разобьётся или не разобьётся русский лётчик?»

Лена знала любовь американцев к спорам, они спорили по любому, самому незначительному, а порой и неожиданному поводу. Если, например, в разговоре о погоде у двух человек было разное мнение о том, какая сегодня температура, они тут же заключали пари, доходили до первого градусника, вывешенного на улице, проигравший на месте рассчитывался с победителем.

Но здесь речь шла о жизнях людей, и сознание девушки не воспринимало такой, чисто американский, азартно-комерческий подход. Поведение союзников возмутило её, Лена ускорила шаг, чтобы быстрее проследовать раздражавшую её толпу.

– Кто же это может быть? Чей экипаж? – терзаясь в догадках, размышляла она. – Неужели Петр? Это возможно, ведь он стоял в плановой таблице на сегодня.

Раскрасневшаяся не столько от быстрой ходьбы, сколько от волнения, Лена взбежала по лестнице на диспетчерскую вышку и, открыв дверь, услышала голос Петра, раздающийся из динамика:

– Такая посадка уже была, и я смогу её повторить. Нужно два грузовых «доджа» поставить вначале полосы с обеих её сторон и канатами, заброшенными на кили самолёта при посадке затормозить, а затем и остановить его.

Мачин кивнул Лене, и она перевела слова Гамова американским дежурным офицерам. Поняв замысел пилота, они переглянулись с определённой долей удивления, но отдали необходимые распоряжения.

Вскоре на взлётно-посадочную полосу прибыли два грузовика и, расположившись справа и слева от неё, стали ждать указаний от руководителя полётов, на волну которого были настроены их радиостанции. В свою очередь руководитель полётов распорядился не занимать полосу, над которой барражировал бомбардировщик с поврежденной стойкой. Спасательные службы были приведены в готовность.

Гамов пошел на снижение, продолжая кружить над аэродромом. При каждом заходе на полосу, он убирал двигатели и планировал над ней, стараясь рассчитать снижение так, чтобы приземлиться в самом начале бетонки. На борту самолёта кроме членов экипажа находился американский полковник, который попросился, чтобы его подбросили до Нома. Поскольку в экипаже никто не говорил по-английски, Гамов жестами разъяснил ему причину возвращения в «Ладд-Филд», полковник кивнул головой в знак того, что понял ситуацию.

– Всем членам экипажа переместиться в хвост самолёта к стабилизатору, – дал команду пилот и добавил, обращаясь к бортрадисту. – А ты, Лёша, покрепче привяжи американца к своему сидению, чтобы не покалечился, да и на полосу ему смотреть ни к чему, а сам – к ребятам, в хвост, нужно менять центровку.

– Есть, командир, понял, – ответил механик и с помощью «международного языка жестов» усадил полковника на штатное место бортрадиста, крепко привязав его к креслу, сам по проходному люку полез к стабилизатору.

«Митчел» пошёл на последний разворот.

– Захожу на посадку, – сквозь треск эфира пробился голос Гамова.

«Господи! – Лена мысленно перекрестилась. – Спаси его!» И продолжала, как бы для себя: «Если останется жив, больше не буду его мучить, соглашусь выйти за него замуж».

Бомбардировщик выровнял курс и вышел на полосу напрямую. Пилот отключил оба мотора, поставил винты во флюгер и, планируя, пошёл на снижение. Расчёт оказался верным, колёса основного шасси коснулись полосы в самом её начале.

Самолёт, не опускаясь на переднюю ногу шасси, мчался со скоростью гоночного автомобиля, замедляя свой бег только сопротивлением набегающего потока. Тормозить было нельзя, при торможении он сразу клюнул бы носом и перевернулся.

Гамов как мог удерживал машину стабилизаторами, приподнимая вверх её носовую часть. Скорость уменьшалась, и нос стал проседать.

Оба «доджа» рванули с места и синхронно, выжимая из моторов всю мощь, понеслись вдоль полосы. Механики, привязанные в кузове, чтобы не упасть, держали в руках наготове толстые верёвки, которые нужно было успеть забросить на кили в тот момент, когда самолёт будет обгонять машины.

Пётр настолько увлёкся управлением самолёта, удержанием его на двух колёсах, что не видел ни этих машин, ни действий тех, кто сидел в них. Он только надеялся, что янки свою задачу выполнят. Вдруг он почувствовал сильный удар и удивился тому, что пропал горизонт.

С радостью для себя Гамов отметил, что самолёт продолжал катиться, только с задранным носом, да и скорость его заметно упала и продолжала снижаться. Это американские солдаты накинули верёвки на кили самолёта и притормозили его бег. Манёвр удался, он сделал это!

«Митчел» заметно замедлял скорость, но продолжал двигаться вперёд, таща за собой военные грузовики, которые не только стали тормозами самолёта, но и не дали опуститься на бетонку его носу. Полоса заканчивалась обрывистым берегом реки Тананы. Вот до этого самого берега и докатилась несуразная тройка.

Бомбардировщик с задранным носом, словно коренной вздыбленный конь, занесший передние копыта над пропастью, замер на краю обрыва, а два грузовика, неразрывно связанные с его хвостом туго натянутыми канатами, как бы выполняли роль пристяжных. Но при этом бежали не вперёд, а наоборот, сдерживали его, не давая упасть на бетонку.

Из грузовиков выскочили американские техники, они установили упоры под переднюю стойку самолёта и дали возможность ослабить верёвки. Пока экипаж выбирался из хвостового отсека, Пётр открыл люк, закрепил стремянку и первым спустился на землю. Следом за ним в проёме люка появилась тучная фигура пассажира – американского полковника ВВС. По его сияющему крупному лицу, шее, груди и спине струился пот. Рубашка промокла. Спустившись на землю, американец в порыве благодарности хотел было обнять советского капитана, но не решился. Он подошёл к пилоту и проговорил:

– Окей! – затем поднял большой палец и широко заулыбался, сверкая белоснежными крупными зубами, крепко сжал Петру руку.

Гамов тоже выглядел живописно. На мокрой всклокоченной голове ярким пятном выделялось красное от возбуждения лицо, на котором фонарями сверкали от счастья большие голубые глаза. В потемневшей от пота рубашке, он был похож скорее на сорванца-мальчишку, гонявшему мяч в каком-нибудь дворе, но никак не на героя-лётчика, своей смелостью и мастерством спасшего и самолёт, и людей, находившихся в нём.

Члены экипажа, оказавшись на земле, ринулись к своему командиру и стали обниматься с ним.

– И всё-таки я это сделал, – прошептал Пётр на ухо штурману, обнимая его. – Пусть «америкосы» знают, мы летаем не хуже их.

Даже в этой, аварийной ситуации Гамов продолжал соревноваться с американцами, доказывая им, что советские лётчики летают не хуже. В это время подъехал зелёный джип, из которого вылез начальник миссии Мачин в сопровождении переводчицы Лены Макаровой.

Пётр подошёл к начальнику и начал было докладывать, но тот остановил его и, пожимая руку, проговорил:

– Я всё видел, но у меня вопрос, когда ты, наконец, уймёшься? Когда начнёшь летать как все нормальные люди?

– Буду жить как нормальные люди тогда, когда перестану летать, товарищ командир.

– В другой обстановке я бы тебя наказал, но сейчас… – Мачин на мгновение задумался. – А, правда, что де Толли так сажал бомбардировщик?

– Да, он рассказывал. Сам я не догадался бы, ведь это ковбойский вариант.

– Ну, тогда тебе двойное спасибо и за самолёт, и за честь русского пилота, – он снял фуражку и обнял сияющего Гамова.

– Извините, Михаил Григорьевич, – впервые допуская такое обращение к начальнику, проговорил лётчик и обернулся к девушке.

Лена стояла рядом. Она смотрела на всё происходящее как бы со стороны. Всё, что её окружало – движение людей, всеобщая радость и веселье – было похоже на кадры кинематографа и то, что она сама является участником происходящего, никак не вязалось с теми чувствами, которые бушевали в ней. Лена только сейчас поняла, что этому человеку совсем недавно грозила смертельная опасность, а он, её Петя, благодаря своей смелости и умению летать, посадил аварийную машину и вышел победителем. Он смог сделать это! Он – лучший!

– Леночка, я вернулся, – Гамов, опасаясь очередной шутливой отговорки, протянул ей обе руки: – Выходи за меня замуж!

Он стоял перед ней сильный, красивый, решительный. И только сейчас, глядя на него, девушка впервые со времени их знакомства поняла, что любит этого человека, что готова идти за ним хоть на край света. Только с ним она будет счастлива и другого ей не надо. Кинувшись к нему на шею, она дала волю своим чувствам. Обливаясь слезами, она гладила его всклокоченные мокрые волосы и шептала:

– Я согласна!.. Я люблю тебя… Я хочу быть твоей женой… Только ты больше не летай так, я не перенесу.

До КДП доехали на командирском джипе. Когда вылезали из машины, Гамов обратил внимание на большое количество людей, которые радостно улыбались, внимательно рассматривая героя.

– А что они все здесь делают? – спросил Гамов, наклонившись к Лене.

– Как что? Тебя встречают, – смеясь, ответила девушка, держась за руку Петра. – Смотри, радуются даже те, кто проиграл пари, – её уже совсем не раздражала причина, по которой они заключались.

– Даже пари были? – удивился Пётр.

– Не удивляйся, Пётр Павлович, они без этого не могут, – заметил Мачин. – Иди, подойди к ним, они будут рады.

Пётр с Леночкой направились к толпе, их тут же окружили. Петра хлопали по спине, пожимали ему руки, фотографировали. А вскоре он взлетел в воздух, но уже без самолёта. Множество рук подхватили пилота и несколько раз подбросили вверх.

– Осторожно, вы меня без жениха оставите! – крикнула по-английски девушка.

Её реплика неожиданно возымела действие, героя бережно опустили на землю и дружно захлопали. Лена схватила Петра за руку и повела прочь от толпы.

– Что ты им сказала? – полюбопытствовал Гамов.

– Сказала, что тебя ожидает командир, – рассмеялась девушка.

– Сейчас я впервые пожалел, что не знаю языка.

– А зачем тебе знать, ведь у тебя есть я, – сообщила она и, подпрыгнув, поцеловала Петра в щёку.

Через неделю командир первого перегоночного авиаполка подполковник Васин перед строем личного состава сделал объявление:

– Именем Советского Союза, полномочиями, предоставленными мне на территории союзного государства, объявляю о том, что командир эскадрильи первого перегоночного авиаполка капитан Пётр Павлович Гамов и переводчица советской военной миссии на Аляске Елена Александровна Макарова отныне – муж и жена! – выждав паузу, вызванную дружными аплодисментами, командир продолжал: – Начальник штаба подготовил необходимый документ, который на материке обменяется на свидетельство установленного образца.