Из Журнала боевых действий

5 августа 2000 года

Полк продолжал выполнять поставленную боевую задачу. Обстановка в базовом районе полка не изменилась. Дежурные силы и средства вели наблюдение на огневых позициях. В подразделениях полка проводились работы по обслуживанию техники. В 7.00 поставлена боевая задача по восстановлению под видом подвижных КПП засады. Засады выставляются на двое суток. В 9.00 группы подразделений начали выдвижение на засады. В 10.30 группы заняли указанные позиции. Засады вели наблюдение.

12 августа

ВМГ продолжала блокировать н. п. Алхан-Юрт.

15 августа

В 22.39 при попадании осветительной ракеты загорелось место отдыха личного состава, в котором находилось имущество роты. Было уничтожено огнем: прибор для бесшумной стрельбы – 1 ед., бинокль – 1 ед.

17 августа

Для обеспечения проведения безопасности на избирательных участках Урус-Мартановского района были проведены боевые стрельбы 2-й минометной батареи. Израсходовано 80 мин.

19 августа

Для обеспечения безопасности во время проведения выборов в ночное время было израсходовано патронов 5.45 – 1600, 7.62 мм – 210, 13.7 мм – 25 и т. д.

«Будут мины – будут меры…»

Дмитрий Элизбарашвили, начальник штаба полка, майор:

– «Сдавай роту, езжай в отпуск, а там посмотрим…» – сказал мне в середине июля полковник Юдин. Вернулся из отпуска в середине августа, был там около месяца, еще не знал, на какую должность пойду, но знал, что на повышение. Полковник Юдин меня вызвал: «Ты начальник штаба полка», и отдал полковую печать. Оказалось, что как раз в этот день заболел начштаба полка Масленников.

До 1997 года я успел покомандовать ротами, потом стал ЗНШ полка, поэтому для меня войти в курс дел на новой должности было не очень сложно. Штабное дело знал, опыт был. Люди в аппарате штаба полка были разные. Зам. по тылу и зампотех – отличные специалисты, начальник инженерной службы капитан Бай, всего два года, как из военного училища, до этого был командиром инженерно-саперной роты – тоже специалист хороший, матерый сапер. В полку о нем только хорошие отзывы.

Началась рутина: засады, колонны, кормежка местного населения. Тогда полковник Юдин придумал полевые кухни для местного населения, ездили с ними в Танги. Местные жители с удовольствием выстраивались к ним с котелками. Но замполит полка очень жестко предупреждал местных жителей: «Будут мины – будут меры». Поэтому мин на дорогах было очень мало. Но саперам работы хватало: инженерная разведка на дороге Урус-Мартан – Алхан-Юрт у нас была ежедневно.

В этот период ВМГ полка в составе усиленного мотострелкового батальона два раза выезжала на несколько дней по недалеким окрестностям. Один раз на две недели ходил с ВМГ на Сунженский хребет вместе с зам. командира полка Рыжковым и комбатом Илюхиным. Потом ходили на юг Чечни, в горы, больше чем на неделю. Я вернулся в середине октября, а Олег Шатохин, штатный начштаба полка, уже в моем кунге сидит…

«Пропадает чувство опасности…»

Александр Московой, зам. командира батареи ГСАД, гвардии старший лейтенант:

– В дивизионе я исполнял обязанности артиллерийского корректировщика и полгода ходил с ВМГ в рейды. Выезды были несколько раз в неделю. Я и в батарее бывал редко, обычно на выездах.

Выезды проходили так: разведка идет в предгорье, с ней я, артиллерийский разведчик и мой радист. Брали с собой лазерный дальномер, буссоль – готовили данные для открытия огня. Свистят над головой снаряды – значит, летят дальше. В дивизионе всегда была дежурная батарея, от получения заявки до открытия огня было меньше пяти минут. По необходимости открывала огонь и вторая батарея, и весь дивизион.

Случалось видеть и результаты огня… Вижу, как взлетают двое бородатых… Бывали и курьезные моменты. У нас было два дальномера, лазерный и квантовый – его нельзя направлять на людей: от облучения может выгореть сетчатка глаз. Идет бой, вижу, как впереди, на расстоянии меньше километра бегают бандиты и нас обстреливают. «Ставь дальномер, – даю команду солдату, – снимай дальность!» Солдат был молодой, смотрит в дальномер и говорит мне: «Товарищ гвардии старший лейтенант, там люди бегают, а на людей же направлять такой дальномер нельзя!» – «Какие люди? Это звери бегают!»

Считать нашего противника профессионалами не могу. Чеченцы хорошо знали местность, как партизаны они были сильные, но их тактически грамотных решений не помню. Сила духа у них была действительно большая. Однажды едем через село на БМП, на обочине стоит пацан лет четырех-пяти и пальцем показывает мне по шее. Я на него автомат навожу, он прячется. Ему каких-нибудь четыре года, но он знает, что мы русские, что нас надо убивать, и если навели автомат, то надо прятаться. Их с детства учили, что русские – это не люди, иноверцы, их надо убивать.

К войне привыкаешь… Первые три месяца страшно. Потом война становится бытом, как будто так и надо. Постепенно притупляется и пропадает чувство опасности, исчезает страх. Это плохо, к этому нельзя привыкать. Бывало, что бой идет, и так все надоело – иду и начинаю блины печь… Предчувствия, что ранят или убьют, у меня не было. А вот сны снились постоянно. Про войну, что меня убивают, пуля в спину. Много раз…

Однажды я нашел щенка-кавказца, он всегда был со мной. Стреляю в бою, он рядом ползает, в тридцати сантиметрах от меня, и его убило. Так было жалко этого щенка, и не подумал тогда, что ведь в меня целились, а не в собаку.

«Что самое страшное…»

Алексей Аминов, заместитель командира взвода материально-технического обеспечения 1-го мотострелкового батальона, сержант контрактной службы:

– В полк, а это был мой второй контракт, я прибыл 10 сентября 2000 года. Прилетели на вертолете на ту же площадку, с которой улетал из 752-го полка, это между Урус-Мартаном и Танги-Чу. Сразу же встретил Колю Козлова – мы с ним вместе были в одном взводе 752‑го полка. Обнялись, поздоровались. Пошли на построение. Коля мне посоветовал пока не становиться в общий строй. Приходит взводный, прапорщик Валера Рогов, он и забрал меня к себе. Во взвод пришли поздно ночью, толком ни с кем не познакомился, сразу лег спать. Утром Коля сказал взводному, что я готовый замкомвзвода, его зам. Морозов как раз уходил на дембель. Так я и стал замкомвзвода.

Узнал, что наш полк называют 245-й «пьяный безбашенный»…

Командиром нашего батальона в этот период был подполковник Илюхин. Он очень умело командовал, грамотно, хотя ему было всего 30 лет. Минометчики в честь его дня рождения вешали в небо знак полка… Он потом ушел от нас на повышение, и вместо него комбатом стал майор Тыкин, а НШ был капитан Грошев.

Где-то в эти же первые дни от полка уходила на задачу ВМГ. Почему-то не рано утром, как обычно, а ближе к вечеру, с обычным разгильдяйством, чуть ли не затемно. Я на этой ВМГ не был, так как еще не освоился.

В этот же день должен был выводиться «Заем» – штаб группировки, и духи, бородатые, видимо, готовили ему засаду. Но вместо колонны штаба духи начали пальбу по броне ВМГ. Наши в ответ расчесали их конкретно, даже «артуха» работала, и, как ребята рассказывали, так точно вела огонь, от кустов до посадок было метров сто с небольшим, и нас не накрывало. Молодцы, удивительно, обычно бывало наоборот. Были тогда у нас раненые. Помню, как фельдшер Ленка, наш Айболит батальонный, рассказывала удивленно: «Идет бой, я перевязываю парнишечку, подбегает боец, держится за руку. «Отстань, я занята, потом…» – «Подожду…» Я закончила перевязку, смотрю – он стоит и за локоть держится – с дыркой в руке был».

В эти же дни довелось наблюдать, как работает Ленка. Стояла жара, и у одного пацана случился тепловой удар. Ему стало очень плохо. Ленка кричит: «Давайте скорей мокрую простынь! Мы его теряем!» Принесли, накрыли. Она ему капельницу прямо на земле делала. Мимо как раз пролетал вертолет, авианаводчик сумел его остановить, и этого пацана туда посадили. Потом он еще нам писал, что жив-здоров…

Как-то я спросил своего земляка, Олега Бахарева: «Что для тебя самое страшное на войне?» И он ответил: «Быт!» Надо было постоянно думать, где найти воды, как постираться, что пожрать – если сам не подсуетишься, то останешься голодным. Да и техника – она вся была убитая, то и дело ее надо было ремонтировать.

«Никто не стреляет, радуются жизни…»

Сергей Гирин, заместитель командира 2-й мотострелковой роты по воспитательной работе, лейтенант:

– Летом полк в основном окапывался, совершая периодические выезды в составе ВМГ.

В августе подошел срок окончания моей службы. День боевых шел за два дня службы, причем я не был в отпуске. Восьмого августа я вылетел из Урус-Мартана и десятого прибыл на место дислокации части в поселок Мулино. На этом моя военная эпопея закончилась, а еще через месяц я уже демобилизовался.

Для меня этот прошедший год многое изменил, заставил по-другому смотреть на некоторые вещи. Наряду с героическими поступками видел и откровенную трусость со стороны различных людей. Все это оставило неизгладимый отпечаток в душе… Никогда не забуду чувство, когда из полка в августе 2000 года ехал домой в родной Брянск… Едешь через города и поселки – никто не стреляет, люди занимаются своими делами, радуются жизни… Первые месяцы просто привыкал к гражданской жизни…

«Лучше будет уволить нас сразу…»

Дмитрий Иванов, помощник гранатометчика 2-го мотострелкового батальона, гвардии рядовой:

– После медбата служба у меня протекала более-менее спокойно: назначили истопником в офицерскую палатку. Так что перешел на ночной образ жизни. Летом на торжественном построении участников штурма Грозного я был награжден медалью «За отвагу». К тому моменту нас, срочников, во всем батальоне осталось человек двадцать или около того, остальные контрактники.

Из Чечни нас отправили 28 августа, попал в первую группу на дембель. Когда добрались до Мулино, то оказалось, что нам еще служить месяц, но потом в штабе, наверное, подумали и решили, что лучше будет уволить нас сразу. Может быть, побоялись оставлять нас служить после Чечни. Так мой срок службы составил один год, два месяца и семнадцать дней вместо двух лет.

Александр Агапов, наводчик-оператор БМП, контрактник:

– Ушел из полка в июле. Втроем на вертушке до «Северного», оттуда бортом на Моздок. Там стоит «Ил-76», не наш, а «вэвэшный». У нас был вещмешок с тушенкой и 300 рублей на троих. Предложили командиру «Ил-76» эту тушенку, и он согласился подкинуть нас до Балабаново Калужской области.

Так привык к своей «бэхе», что дома долго не мог на кровати спать, спал на полу…

«Рота была – как Запорожская сечь…»

Глеб Н., заместитель командира взвода разведроты полка, старший сержант:

– У «замка» нашего второго взвода Кости Шамонина контракт закончился, он уехал домой, на его место пришел Гена, но ему тоже через неделю домой, и я стал «замком» второго взвода. Официально командиром взвода был прапорщик Иванов, но у нас в разведроте в основном рулили «замки». Тогда я переехал в офицерскую палатку и стал старшим сержантом. Командира роты у нас не было месяца полтора-два. Кого-то поставили ротным, потом быстро сняли. Задачи мы получали непосредственно от начальника разведки полка.

Как-то пошли с Бизоном в разведку на Алхазурово. Он молодец мужик, все детали операции обсуждали с ним вместе. Но по карте он плохо ориентировался. Как-то заплутали с ним, когда ходили, и начался обстрел. Я сижу, не успел пригнуться, а парни уже изготовились к бою. Без потерь обошлось…

В этот период рота была – Запорожская сечь… Я не помню, чтобы кто-то из нас ходил, одетый по форме. Собираемся на ВМГ – кто во что одет, словно какая-то банда… Кто какой трофей достал, тот это и носил. Был у нас контрактник по прозвищу Кабан – во время одного боя он под огнем сбегал в овраг, где лежали убитые духи, и притащил рюкзак, разжился тогда натовской курткой и спальником.

Однажды нас построил командир полка гвардии полковник Юдин, представил нового ротного, лейтенанта Виталия Дребезова, и сказал: «Это банда распи… но успешно выполняющая боевые задачи».

Лейтенант Дребезов только что окончил военное училище. Он начал было закручивать гайки, но быстро понял, что в разведке это нельзя. «Парни, научите меня, что делать…» Стал ходить с каждым взводом, все его обучали. Настоящую практику прошел. Молодец, не зазнался.

После каждого выхода на разведку лейтенант Дребезов писал на отличившихся наградные листы. Потом как-то сказал нам, что ими в штабе печки топят…

В этот период мы подолгу не виделись друг с другом. Первый взвод на дневных задачах, второй работал только ночью, третий взвод – дежурный, но постоянно – то разминирование, сопровождение… Мы с ночи приходили и валились спать, но людей в роте не хватало, и через час нас поднимали то на сопровождение колонны, то придавали саперам на разминирование.

Задачи ставились и на глубину до 20–25 километров. Выезжали ночами, без включенных фар проезжали все поселки и потом еще пешком шли. Ночные задачи – это в основном засады. На сутки, а то и на трое. Быстро поняли, что всегда надо иметь с собой запас еды, даже если уезжаешь, как говорили, всего на пять минут. Так один раз поехали на сопровождение полковника Юдина. С собой – один боекомплект и никакой еды, одежды. Прыгнули на БТР и поехали. Но оперативная обстановка изменилась, командир полка приказал организовать засады, двойками, метров за сто друг от друга. Так и остались на пару дней. Тогда духи вышли, но не на нас, а на пехоту. А нас послали потом на их преследование. После этого куда бы ни ехали – с собой всегда запас еды и боеприпасов. «Бэху» я свою укомплектовал «от» и «до».

Однажды получили ориентировку на машину, «шестерку», берем ее, а там раненый боевик. «В больницу срочно везем!» Вытащили его, а у него осколочное ранение.

Много было засад, и когда засекали движение, то наводили артиллерию. Однажды выставили нас треугольником, мой взвод слева, ждали душье, Вовка Якуба заметил их, дал координаты, а я слышу, как он матом артиллеристам: «Карту переверни!» Стреляли наши, полковые, чуть не по своим… Нас отправили на помощь. Моя «бэха» первая с Малым унеслась на помощь Вовке. Вытащили. Потом Малой за это получил «За отвагу».

Текучка в роте была большая. У меня во взводе ни «трехсотых» ни «двухсотых» не было, и я этим горжусь. Хотя моментов опасных хватало. Постоянно менялись радисты. У опытного радиста Саши Воробьева кончился контракт, и пошли неудачи с «пейджерами», как я называл радистов. Прислали одного – ни рыба, ни мясо, пока Саша Чекушкин не пришел. Он нижегородец, в одном из боев под Алхан-Юртом остался один из роты 752-го полка. Окончательно взвод у меня сформировался в конце августа. Как было нас восемь, так и оставалось. А в роте – старые уехали, пришло много новых. Ромка-«Доминас» и Якуба их натаскивали.

Разбор своих действий после операции никогда не делали. Для нас война была: вот мои люди, я их должен сохранить. В редкие минуты отдыха о политике можно было потрындеть, но мы на ней не заморачивались.

Тридцатого августа в Грозном, в Черноречье, ранило старшину роты Лазуткина… Задача была: блокировать окрестности Грозного, а «вованы» должны были их зачищать от боевиков. Только въехали, недалеко русское кладбище, Лазуткин с брони спрыгивает, чтобы посмотреть, можно ли здесь встать, и срывает растяжку – она была верхняя. Взрыв, и сразу стрельба со стороны кладбища. Лазуткин упал, я спрыгиваю с брони, хочу выстрелить, но винтовка не работает: осколок попал в магазин, подача патронов не идет, и приклад посечен осколками. Я к старшине – у него кровища из глаз. Вижу, что за глаз держится. «Это снайпер! Это снайпер!» – орет. Хотя это был осколок, а не пуля. Промедол ему вкалываю, тащу за «бэху», а он тяжелый, килограммов сто.

Отбились. Огонь прекратился. Лазуткина отвезли к медикам.

«Последний патрон был в пряжке автомата…»

Александр Грачев, командир отделения разведывательной роты, старший сержант:

– Бывали моменты, когда жизнь висит на волоске… В одном бою у меня кончились патроны. Мы должны были ждать, когда пройдет колонна. Просидели ночь. А потом пришлось пострелять. Не рассчитал. Последний патрон был в пряжке автомата… Я знал, что контрактников в плен брать не будут, а если и возьмут, то чтобы издеваться. Не прельщала перспектива сидеть с отрезанной башкой, поэтому тоже положил последний патрон в пряжку автомата. Был такой момент, ночью… Уже начали петь прощальную песню… «Темная ночь… Только пули свистят…» Тут наша колонна подоспела. Тяжело вспоминать… Вот тогда я действительно испугался. Жена была беременная. Как представил, что она ребенка без отца будет воспитывать… Настрелялся я за эту командировку столько, что с 2000 года ни разу не брал в руки автомата. Не могу больше, так надоело…

Однажды полезли в горы, недалеко от расположения полка в Урус-Мартане. Работали со спецназом ГРУ, где-то в конце августа. Половина роты сопровождала колонну, а половина – с ГРУ. Снайпера поймали, помню его имя – Рамзан, я вез его в расположение. Тогда мне дали медаль «За воинскую доблесть» 1-й степени, за то, что снайпера поймал. Случайно. Сидели в засаде. Кто-то сказал, что там снайпер иногда постреливает. Решили сходить посмотреть. Пошли. Нашли место, где он лежал. Поковырялись в земле – гильзы. Решили устроить здесь засаду. Он пришел, как стемнело. Сделал выстрел, тут мы его и взяли. Просто подошли: «Ну что, братан, пострелял?» – «Да…» – «Ну, пошли…» Пока шли, немножко отработали с ним рукопашный бой, чтобы ему трудней было идти и не убежал. В машине ехали – я ему двухсотлитровой бочкой ноги прижал, чтобы не сбежал от меня. Их, пленных, в машине тогда трое было, а я один… Второй был – сопровождающий этого снайпера, а третьего нам пехотинцы на блокпосту закинули в «ЗИЛ-131». Пленный этот был выше меня на голову, отъевшийся такой.

Когда в разведроте брали пленных, мы с ними устраивали спарринги. Оттачивали свое мастерство рукопашного боя. Они были всякие – и быки, и доходяги. И у нас были разные весовые категории. Смотришь, кто поздоровей – берешь его, прикидываешь, стоит ли с ним биться. Разведчик должен был биться всегда в боксерских перчатках, а пленный – без них, чтобы ты получал удары сильнее. Это Якуба такое новшество ввел, он и перчатки с собой взял в Чечню. Привезешь пленного ночью – куда его? В яму запихнешь. Утром придут из роты: «Пленные есть?» – «Да, вон двое…» – «Доставай. Вроде ничего». Такие бои не поощрялись, если бы в штабе полка узнали, по башке бы надавали за такой ринг с пленными.

«Плакал, скулил…»

Глеб Н., командир взвода разведроты полка, старший сержант:

– Помню, что в саперной роте была дедовщина. Даже среди контрактников.

Ямы для провинившихся были, но меньше, чем в первую кампанию, по разговорам бывалых. Кого-то за бухло туда сажали… Случались и ЧП. Одна БМП поехала за водкой и провалилась на блиндаж. Кто-то погиб. Один парень из батальонной разведки перед самым дембелем стал показывать молодому, как ногами перезаряжать автомат. Показал – пуля себе в лоб…

Танкисты на танке за водкой поехали. Рубля не хватило, водки им не дали поэтому, и они прямой наводкой – в ларек…

Был случай, что майор из строевой части продал боевикам адреса сорока разведчиков за пять ящиков водки. Брали его мы, мы его и пытали. И допрашивали мы, «фэбос» (сотрудник ФСБ. – Авт.) полковой присутствовал. Майор – помню его в лицо прекрасно. Видно, что выпить не дурак. Плакал, скулил… С ним конкретно разбирался полковник Юдин. Мы ездили на этот адрес, куда он слил информацию, взяли там «чехов». Информации от них было очень много, этот майор им сливал ее постоянно. А когда взяли «чехов» с адресом, мы только начали их допрашивать, приехали «фэбосы» и их увезли на вертолете.

«Фэбосы» у нас менялись то и дело. Помню – идем, стоит их «шестерка» без номеров, рядом четверо наших «фэбосов» полковых, в затылках – дырки. Их отстреливали, как-то вычисляли: нередко у них были дешевые понты. Наши ездили на белой «шестерке» без номеров, двое, и два солдата охраны. Все чеченцы эту «шестерку» знали. Судя по тому, что убиты в затылок – взяли их по-глупому, без сопротивления. Возможно, ехали на какие-нибудь переговоры.

«Родные пять месяцев не в курсе, где я…»

Александр «Оккупант», сапер инженерно-саперной роты полка, сержант контрактной службы:

– Летом поехали на полковое ВМГ, в какой-то поселок, где была рыбная ферма или совхоз. Пока разбивали КНП, разведка глушила гранатами мелкую рыбешку. Наконец-то, все подготовив, пошли и мы посмотреть, что за рыба и пруды. Там еще вагончик стоял, где сторожа живут. Посмотрели, прикольно. Взяли от «саушки» снарядик (в «Урале» одно время возили на всякий случай). Снарядили его 75-граммовой шашкой вместо взрывателя и поставили замедлитель на 50 секунд. Разделись с Эмилем из Орла, отплыли немного и на дно установили этот снаряд вертикально. Дернули замедлитель и погребли на берег. Секунд 20–25 еще ждали за бугром с ребятами, потом как рванет – фонтан метров на тридцать вверх. Рыбу собрали в два мешка из-под сахара и в ящик от гранат.

А помните, как САУ в артухе рванула? Забыли? А как поехали со вторым батальоном, и между Танги и Ярусами в нашей колонне БМП подорвалась, 15-я или 16-я по счету. Тогда Булавинцев, Бай и я с ребятами на первой ехали, с флагом. Там еще ребята погибли, а мы Танги обстреляли и в Урус ворвались со стороны гор и покатались тогда, в темноте чуть воина не потеряли. Тогда еще чеченцев без документов набрали, уж не помню сколько.

А у кого на зенитке было написано: «Разгоню любой сходняк!»… Да, всякое бывало…

Как-то орловские ребята собирались на дембель, и за день-три посылают на проверку дороги, как обычно, до Алхан-Юрта. Эмиля тогда чуть не взорвали на мосту, а эту школу, что слева была, когда колонну обстреляли, вообще снести надо было: оттуда иногда постреливали. Я потом у Розы спросил, чтобы она у местных послушала разговоры. Она сказала, что тогда тренировались щенки лет по 16–18. А тебя, Эмиль, чуть не прибили перед домом твои же единоверцы…

Помню, как один раз летом с колонной в Ханкалу ездили. Там еще говорили, что если трофей телевизионщикам дать, то они разрешат домой по спутнику позвонить. У меня с весны ножик был трофейный. Думаю, дай схожу, а то мои родные пять месяцев не в курсе, где я. Ребятам говорю: «Пойдем домой звонить». Моя сестра на телевидении работает. Приходим к телевизионщикам, говорю: «Здорово, славяне! Дайте домой звякнуть, а я вам за это ножичек красивый». Они не разрешили. Думаю: «Ну и хрен с ним». Поворачиваюсь к ним и спрашиваю: «Кто из вас в ближайшее время в Москву поедет, в студию?» Один откликнулся. «Передай привет моей сестре, она там работает». И пошел к «бэхам». Меня старший окликнул: «Как сестру зовут?» Я сказал. Он мне: «Иди, звони». Тогда все, кто с нами был, все позвонили. А ножик все-таки он забрал. Я ему еще осенью, когда на базе встретил, четки подарил черные, крупные, на 99 шаров.

Один раз за Рошни-Чу залегли в засаду с разведкой на ночь. Ночь прошла, стали собираться. У меня всегда с собой все принадлежности в квадратном рюкзаке были, и на этот раз я тоже МОНку поставил с фланга на провода с тычком. Сидим с Романом, собираемся, один парень из нового пополнения отлить пошел, и аккурат в то место, где МОНка стояла. Я ее снял, и потому в кустах провода лежали с электрическим детонатором. А у меня бухта и тычек. Льет паренек себе спокойно, я Роме говорю: «Смотри на своего», и по тычку хлоп рукой. Там в кустах взрыватель от МОНки и сработал. Пацан к нам бежит, кричит: «Там в меня стреляли!» – «Ну да, там всегда чеченцы в зассанцев стреляют». Похохотали все вдоволь.

На хребты гоняли нефтяников ловить. Ребята поймали двоих-троих чеченцев даже на трактор. Командир полка подполковник Рыжков тогда многих отблагодарил. О командирах могу только хорошее сказать. И Юдин, и Рыжков – отличные офицеры. Да и вообще все молодцы, кто не забздел на деле.

Я же сам два раза в яме посидел. Плохо себя вел, наверное.

«Свои! Не стреляйте!»

– Как я попал в яму… Нас, троих «кротов» – меня, Старого и Эмиля, – придали двум взводам пехоты и на ночь отправили в засаду между Урусом и Алхан-Юртом. Там летом Тверской, а потом Ярославский ОМОН на блоке стоял. Менты – все такие боевые, у них комендантский час с двадцати двух до пяти утра. Мы втроем заняли левый фланг у дороги в арыке (он там мелкий и широкий) ближе к Алхан-Юрту. Один взвод прикрывал тыл, второй на правом фланге к Урусу, страхуем, если прорыв. До блокпоста метров 200–150. Если что, то отойдем туда.

Смотрим, со стороны Уруса фары летят. У нас был целый ящик МОНок, специально со склада взял. Одну поставили от себя к блоку на дорогу наискосок. Фары пролетают пехоту у дороги на Урус и летят к нам. Мы на расслабоне, ну кто же знал, что такое случится… Обменялись они с пехотой очередями и – мимо нас. Я просто обалдел. Первым пролетел БТР и два-три автобуса, тупомордые, без знаков, по всему предгорью такие ездят. В мозгу промелькнуло: «Откуда у боевиков БТР?» Хватаю свой «карамультук» (7,62 и БЗэшки, всегда у разведки брал) и по второму, третьему автобусам, как на срочке учили, три короткие по два патрона. И залегли. Автобусы все на блоке тормознули, там паника началась. Они как врубили все прожектора – подсветка, как карнавал. А БТР вернулся, стал прямо перед нами ездить и из пулемета поливать поле сзади нас, деревца и кусты, где мы втроем валялись. Такой бой начался… Мало того, те, кто на БТР сидел, залегли напротив, в арыке. Если бы эти мудаки в атаку на нас пошли, я бы МОНку взорвал без зазрения совести. Стал орать во всю глотку: «Свои! Не стреляйте!» Сам себя не слышал, глотку сорвал. Земля трясется, гильзы по асфальту бряцают, «ВОГи» от этих «супербойцов» с той стороны дороги у нас над головами вверху хлопают, а осколки вниз падают. Никогда не забуду эти минуты… Только Старый перескочил метра на два-три к нам с Эмилем, как рядом с ним что-то хлопнуло красным. Как его не прибили – не знаю… БТР пострелял, и наконец уехал. Я на спину переворачиваюсь. Автомат между ног, думаю: «Если какой умник вылезет – полбашки снесу, я жить хочу». БТР уехал к блокпосту, оттуда развернули цепь, БТР по центру, на нем тоже фару-искалку врубили и поперли между дорогой и рекой. Из кустов треск, «калымет» перекидываю, думаю: «Что за герой?» А нам оттуда кричат: «“Кроты! Кроты!”, Сахара-десять, не стреляйте!» Я расслабился.

К нам капитан пехоты через кусты продрался по арыку и говорит: «Отходить надо, видишь – менты развоевались!»

Отползли с ним к БМП с пехотой. Все ребята лежат, смеются над ментами, а уже пульки по броне забрякали. Я говорю: «Стрельните разок в небо или перед ними из «тридцатки», пусть остынут!» Пехотинец мне говорит: «Пушка не работает, в ремроту не успели».

А когда с кэпом отползали, забрали только стволы свои и разгрузки, спальники и всю матбазу оставили, думали, что вернемся и заберем.

Кое-как разобрались, что свои по своим стреляли. Построили на дороге тех, кто из наших стрелял. Человек восемь набралось, Старый рядом и Эмиль. Приехал комендант Уруса, полковник, здоровый, крепкий дагестанец. Спокойно так слушал, и капитан наш, и майор, он со второй БМП был, и трое-четверо начальников ментов. Водила БТР плачет в истерике, а от самого перегаром прет, как от сорокалетней шалавы с трех вокзалов. Говорит, начали стрелять, когда провода на дороге увидел. Да какие провода! Провод вдоль дороги был, да и то припорошен как следует. Пока нас расспрашивали, другие менты в наших брошенных шмотках ковырялись, они все спальники наши утащили, МОНки в ящике. Я им еще орал, чтобы на тычек не наступили, а то МОНка сработает, так они и ее унесли.

Спрашивает нас комендант, как да чего. «Этот водила сочиняет», – говорю. И водиле: «А Микки Мауса ты там не видел? Вы первые стреляли и неслись после начала комендантского часа». Подошел наш кэп и сказал: «Всем на базу, никому никого не отдавать». Менты хотели нас, стрелявших, к себе на разбор забрать. Ага, сейчас… Барс мужик, Барс не предаст.

Итог этого дружественного огня: у нас все живы, у них – умер майор, истек кровью. Не довезли, а «МИшка» (вертолет. – Авт.) сесть не смог: уже ночь была, а поле перед блоком эти мудаки «эфками» засеяли, бздуны.

А меня после этого – в яму на семь суток за растрату и утерю боеприпасов. Ну а про яму рассказывать особо нечего. Дырка в земле, выкопанная экскаватором, метра четыре глубиной, прямоугольная. Я в закрытой сидел, зад от БМП отрезали и сверху положили. Темно, сыро, все прокурено. Жить можно, но не нужно. В роте вкуснее. Старый тогда насмешил… Я его до этого спрашивал, на кой хрен он в Чечню приперся. Он отшучивался, не пил, не курил. А когда после всего этого в столовой ротной сидели, стволы чистили, я его тоже спросил: «Ну что? Как Чечня?» В ответ был такой отборный мат, что мы с Эмилем ржали долго – нервяк проходил.

За что второй раз сидел в яме – рассказывать не буду. Это было по осени, и сидел я уже в офицерской яме, а ночевал в палатке военной полиции – ребятам спасибо за понимание. И в том и в другом случае меня этим спасли от худших последствий мои командиры Юдин и Рыжков. Еще спасибо начальнику разведки Бешеному Бизону.

А в яме всегда кто-то сидел. Немного, правда, но были. Кто за что. Хорошего в яме было мало. Меня, когда второй раз выпустили, то дня через два-три из нее улетели несколько ребят, все с болезнями, кто с чем. Как я вирусную заразу не подцепил, не знаю, бог миловал.

Кроме «двухсотых» и «трехсотых», еще по каким-то справкам людишки сматывались. Я там месяца два пробыл – подходит ко мне земляк, приехали вместе, говорит: «Домой надо срочно, улетаю. Займи деньжат, если есть». Дал ему взаймы, а он не вернулся. Потом, в Москве он еще раз меня нашел, опять хотел занять. Я его на… послал. До сих пор не видел. Мудаков хватало всяких и отовсюду.

«Туман, сырость, холод, все скользкое…»

– Как-то ночью подняли нас, направили к месту расположения ДОН-100. Там в «КамАЗы» посадили вместе со спецназовцами, и поехали, кажется, куда-то в сторону Ингушетии. «КамАЗы» закрыты брезентом, высовываться, курить и разговаривать запретили. Сидим с Колямбой среди спецов, рожи кислые.

Ехали часа полтора, высадились где то между поселками на дороге. Оказалось, что какой-то полевой командир спустился в поселок, вот его ФСБ и ловила. Через поле по пашне шли в три погибели, на полусогнутых, все борозды пересчитали. Командовал нами майор из армейской разведки, позывной у него был Гюрза.

Входили в поселок как тени, ни у кого ничего не гремит, только шепот, шорох одежды и глухие шаги. Как я понял, в колечко взяли весь аул, мы в него пришли со стороны гор. Сидим прямо на улице, за бревнами, ждем. Боевиков должны шурануть, а мы на подхвате. Начало рассветать, холодно стало. Никто не курит, не пукает. Кого поймали или нет – не знаю, вот только в дом, у которого мы засели, чуть позже мордовороты в масках вломились, человек десять. Быстро они там разобрались, вытащили старика, тот все орал, что он здесь только сторож. А во дворе джипок черненький стоял, документов у старика не было, чей – не говорит, заладил одно: «За домом смотрю!»

Дедка и еще пару чеченцев «маски-шоу» с собой забрали, а джипок зацепили и на базу приперли, он у штаба стоял некоторое время.

Потом на хребты гоняли на ВМГ, нефтяников ловили и «самовары» взрывали. Неделю так ездили – туман, сырость, холод, все скользкое – надоело.

Погнали с разведкой в один из аулов, с аксакалами поговорить и вообще ситуацию уяснить. Приперлись, они и говорят: «Здесь вам делать нечего, мы ни в первую, ни во вторую войну сюда никого не пускали, ни боевиков, ни федералов, у нас свой отряд самообороны».

Кто с нами старшим был – не помню, только он сказал, что нам самим похрен все отряды самообороны, и если хоть один пук будет в нашу сторону со стороны аула, мы тогда за ушами приедем, а то уже достали эти глупые «носороги».

Поговорили, кто с кем хотел, и мы двинули на точку, где ВМГ стояло. А по пути мы орла большого оглушили. Он на дереве сидел, мы начали стрелять, он свалился под дерево. Тогда еще фотографировались с ним. Крылья его расправили – реально немаленький был.

Иногда сведения о боестолкновениях подразделений полка с бандитами проникали в СМИ…

Из прессы

РБК, 14.09.2000, Москва, 19:20:35

Вчера вечером в Чечне несколько автомашин 245-го мотострелкового полка российских войск попали в засаду, устроенную боевиками в окрестностях Урус-Мартана. В результате перестрелки четверо военнослужащих погибли, еще семь человек ранены.

Впрочем, эту информацию пока никак не прокомментировали в группировке российских войск в Чечне. Там говорят, что сейчас предприняты усиленные меры по охране армейских колонн. Вокруг чеченской столицы проводятся специальные мероприятия, цель которых – обезопасить войсковые колонны, продвигающиеся в сторону Грозного.

По мнению российских военных, чеченские полевые командиры отказались от мысли переломить военную ситуацию в свою пользу в этом году. Они готовятся к зиме, оборудуют новые базы в горах, свозят туда оружие и продовольствие. На юге республики в Шатойском районе уже замечены небольшие пришлые группы по 3–5 человек. На востоке относительно спокойно, хотя там находятся большие отряды Басаева и Хаттаба. Отдельные их группы ведут разведку новых мест пересечения границ России с Грузией в Чечне и Дагестане. На западе республики ближе к Ингушетии полевые командиры ведут призыв новобранцев из числа местного населения для войны с федеральными силами.

«Тяжелые «трехсотые»! Двое!»

Николай, позывной Сахара 01:

– Я принимал непосредственное участие в этом бою, он был двойной.

Первый бой – ближе к вечеру. Не доходя пары километров до Алхан-Юрта, духи ударили по нашим из самодельного гранатомета. Прямое попадание в ребят, сидящих на броне. Сразу двое погибших и куча раненых.

Успели уйти в овраг, идущий параллельно вдоль всей дороги.

После этого боя начали наконец-то высылать разведку вдоль оврага, перед проходом колонн. Вывезли раненых и убитых, пошли дальше.

Как стало темнеть, втянулись в село, там «Т»-образный перекресток, повернули направо в сторону Грозного.

Я к этому времени уже морально был готов к бою, идеальная ситуация для атаки. На «СВД» поставил прицел ночного видения, экипаж тоже предупредил.

Бесил идиотизм командования. Слева овраг, заросший «зеленкой» вдоль всей дороги и выходящий на край села, за пять минут можно выйти незаметно на ударные позиции, далее село с развалинами и идущая колонна. Зачем идти по дороге? Справа чистое поле, сверни в него, отойди на 200 метров, все, хрен засаду устроишь! Нет! Поперлись по асфальту!

Повернули на Грозный, мои все шли справа от машины, прикрывались бортом.

Механику было видно плохо, темень, и он ехал рывками. Очередной рывок, мы с пареньком остаемся метрах в десяти от брони, и тут наша минометка накрывает село и колонну осветительными минами!

Хватаю парня за шиворот, только влетели за борт, залп по колонне, ору своим: «Лежать!» Стоим-то на голом асфальте, куда там! Кидаются вперед, под нос «бэхи», смотрю – все повалились, все готовы! Залегли мы с пареньком, огляделся – в полусотне метров здание. Отработал из винтовки по окнам, вроде никого. Пробираюсь к ребятам. Один сам отполз, его в живот ранило, второго оттащил за борт, его в голову, третьему повезло: споткнулся, и пули верхом прошли, живой.

Перевязать нечем. Ни жгута, ни ИПП (индивидуальный перевязочный пакет. – Авт.) – вообще ничего не выдавали!

Смотрю – со стороны расположения внутренних войск и поста ГАИ в нашу сторону пулемет трассерами бить начал. Потом выяснилось, что в передней машине парня зацепило этой очередью. Со второго взвода пулеметчик, видя это, дал по ним очередь, и они перестали стрелять.

Я – к раненым, и тут над головой взрыв! Сразу мысль: «Из гранатомета в борт! Все, конец!» Хотя вроде и неоткуда: дом и развалины рынка под прицелом паренька.

И тут же взрывы. Оказалось, что это наводчик развернул башню и бил из пушки по окнам дома!

Ощущения, когда у тебя в полутора метрах над головой, ночью, очередями бьет пушка, сыпятся 30-мм раскаленные гильзы, а в 50 метрах рвутся снаряды – просто непередаваемые.

Отстрелявшись, наводчик начал бить дальше по селу. Заскакиваю на броню, хорошо, люк приоткрыт, луплю рукой его по голове, ору: «Передавай – тяжелые «трехсотые»! Двое!»

Обратно на асфальт, заворачиваюсь в сторону села, в «ночник» хорошо видно, как наши лежат. Начинаю отрабатывать места укрытия духов, стрелял бронебойно-зажигательными, они при попадании дают вспышку, видно место и по вспышкам остальные ориентируются, добавляют.

Минут десять, и все затихло. Пришла машина с комбатом и врачами, ребят погрузили.

Колонна свернула в поле. Мы, наверное, единственные, кто окопы выкопал. Ребят раненых – на «вертушку». Не довезли…

Этот же бой – глазами другого его участника…

«Парни! Делайте что-нибудь!..»

Глеб Н., командир взвода разведроты полка, старший сержант:

– Тринадцатого сентября мы проводили колонну полка связи до Ханкалы.

Я был с первой машиной. Впереди – саперы. Сашка Амбросьев был грамотный сапер, остальные трое, со щупами – незнакомые. Спрашиваю одного из них: «Вы где раньше служили?» – «В стройбате». – «Понятно… Давайте аккуратней». Иду за ними, меня прикрывают мои ребята с двух сторон. На броне Пейджер и Бандит. Сапер меня зовет, подхожу: лежит конец фугаса и провода торчат. Я его за шкибон и в канаву столкнул. Только успели прыгнуть – фугас сработал. Духи, выходит, на нас смотрели… Никто из наших от взрыва не пострадал, только у меня в рации осколки. Бандит падает с брони «бэхи», начинается беспорядочная стрельба. Понял, что духи выцеливали нас по дуге очень грамотно. Сначала взрыв рванул справа, все наши из колонны сначала стрелять вправо, а духи стали стрелять слева и били по центральной БМП в колонне. Моя рация от попавших в нее осколков фугаса вышла из строя, и я побежал по колонне, надо было найти связь, чтобы брать засаду духов клещами. По звукам выстрелов понял, что работали их снайпер и автоматчики, всего три человека. Бегу вдоль колонны, а старший лейтенант, командир взвода какой-то роты – в перчатках и очках, до этого чморивший пехоту, залез под «бэху» и кричит: «Парни! Делайте что-нибудь!» Я успел ему врезать, чтобы привести в чувство, он испугался. Нахожу радиостанцию, а эти связисты, которых мы вели в колонне, никогда, наверное, не стреляли – колбасят куда попало. Хорошо, что у них патроны быстро кончились, а то бы и моим ребятам досталось. Я по рации связался со своими в хвосте колонны, и двумя группами – восемь и двенадцать человек – зашли на русло реки. На берегу были нарыты лежаночки, и хотя там нас ждали, всех троих, эту засаду прикончили сразу. Все трое на вид были лет тридцати, подготовлены, чувствовалось, хорошо.

Телевидению захотелось сделать репортаж, как шло нападение на эту колонну. Но где взять пленного боевика? Сидим, думаем… Идет мимо палатки солдат-аварец, такой черный – мабута мабутой, весь в машинном масле. Начальник разведки Бизон говорит нам: «Тащите его сюда!» Полковник Юдин солдата спрашивает: «В отпуск хочешь?» – «Да». Дали ему прочитать текст, что он заложил фугас на дорогу и бандиты ему заплатили за это тысячу долларов. Тогда были не только наши телеканалы, но и Би-би-си. Мы с «вертушки» вдвоем с Вовой Якубой тащим к телевизионщикам этого поваренка, я ему еще свою духовскую куртку отдал. Начал он говорить в микрофоны, слова забыл, я его прикладом в бок. «Тыщу долларов, да…» А телевизионщики все снимают, микрофонов торчало минимум с десяток. Журналисты думали, что это реальный дух. Мы потом между собой говорили: как же он поедет в свое родное село после того, как его таким показали?

Одно время к нам часто приезжало телевидение. К 5 ноября Первый канал снимал выход разведчиков на задание, как мы растяжки снимали. Приезжали и из НТВ, много нас снимали. А вот ролик тогда на ТВ вышел кошмарный… Как наша разведрота якобы ставит запрещенные Женевской конвенцией мины. Едет свадьба чеченцев и – взрыв. После выхода в эфир этого репортажа мы были в охранении полковника Юдина, и я слышал, как ему кто-то из командования по рации говорит: «Что у вас творится в полку? Начальника разведки – в яму…» – «Так точно… Сам сяду…» Этот «репортаж» НТВ был подстава, чтобы с помощью телевидения убрать неугодного боевикам нашего командира… Полковник Юдин был настоящий командир и никого никуда не посадил.

Из Журнала боевых действий

24 сентября

При проведении операции ВВ МВД было обнаружено и изъято: патронов – 420, бронежилетов – 3, охотничьих ружей – 7, охотничьих патронов – 16, «АК-74» – 1, порох – 800 граммов, выстрелов к «РПГ» – 22. Уничтожено в результате специальных действий в военной комендатуре Урус-Мартана. В 3.30 задержан бывший полевой командир, бывший полковник Советской Армии, бригадный генерал Саидаев Мумази. В настоящее время дает показания.

25 сентября

В зоне ответственности батальонной тактической группы полка действуют бандформирования Р. Ахмадова, более 200 человек, урус-мартановских ваххабитов более 200 человек, в горной части Чечни действуют в основном наемники из числа арабов. Боевики расположены в населенных пунктах и частично легализовались. Зоны деятельности бандформирований: Урус-Мартановский, Ачхой-Мартановский районы, Шалинский, Курчалоевский районы, г. Грозный. Противник ведет постоянное наблюдение за перемещением федеральных сил, организует диверсии против частей МО, органов МВД, представителей местных властей. Анализ действий противника позволяет сделать вывод, что диверсии в зоне ответственности батальонной тактической группы полка будут продолжаться, по обстрелу, минированию дорог, есть угроза нападения.

«Ни дня, ни ночи покоя…»

Олег Шатохин, начальник штаба полка, гвардии подполковник:

– Я приехал в полк осенью, в конце сентября 2000-го, штатным начальником штаба полка, только что окончив академию. Начштаба полка – это не означает, что одни бумаги. Командир принимает решения, махнул шашкой и уехал, а выполнять их должен НШ, организовывать все, отправку людей, проверку связи, отрабатывать решения. Командир полка указал направление работы и срок выполнения, и пошел получать задачи от вышестоящих органов и нагоняи, если что-то не выполнено. В академии Фрунзе система подготовки офицерских кадров десятилетиями отработана так, что даже если ни хрена не делать, то все равно ты выходишь из академии нормальным начальником штаба или командиром полка. Знаний дают – море. Ты за каждую службу проходишь в его роли, на всех должностях, и замполитом тоже, и начальником артиллерии, тыла, ты все должен знать. Когда приходишь в полк после академии, то служить гораздо легче, потому что знаний получил много.

Сначала приехал в полк на место постоянной дислокации, в Мулино. Был готов ко всему. С движением личного состава в это время был жуткий бардак. Огромное количество контрактников уезжают каждый день, им нужно отдавать документы, рассчитывать, они получают большие деньги, «боевые». Вся мафия, которая тогда была в области, вся крутилась вокруг полка. Первое, что я сделал, разведротой перекрыл доступ в штаб, ввел специальные пропуска, причем только для военнослужащих, чтобы больше никто не ходил. Только контрактники выходят за КПП – их обманывают и спаивают. Очень многие оказывались в ситуации, что даже не на что уехать домой, все забирали. Начал с этим делом бороться.

Потом приказ от полковника Юдина из Чечни: «Штатный начальник штаба мне нужен здесь!» Приехал. Один батальон полка был под Харсеноем, второй охранял базовый центр под Урус-Мартаном. Артиллерия стояла на месте, выполняла свои задачи. Боевая работа с утра до вечера, ни дня, ни ночи покоя. В месяц реально воюем дней 20–22. Когда на боевые уходит ВМГ, мне шагу из палатки ступить невозможно, еду приносили сюда, хотя идти до столовой было всего десять метров.

Обстановка в Чечне продолжала оставаться сложной. Из Грозного банды выбили, но они спокойно легализовались, каждый день обстреливали наши подразделения. В горах они серьезно встали. Не было, как в Грозном, чтобы шли стенка на стенку, когда приходилось квартал за кварталом брать. Партизанская война изматывает. Наш полк занимался поимкой Бараева, это была одна из самых одиозных фигур, нелюдь абсолютная. Постоянно проводили операции по блокированию, прочесыванию. Мы блокируем, внутренние войска начинают зачищать. Зона ответственности – круг диаметром километров сорок. До Старых промыслов и до Харсеноя, куда артиллерия доставала, вся равнинная Чечня южней Грозного: Урус-Мартан, Гойты, Алханкала, Валерик, Гехи-Чу, Танги контролировались, и духи там, как у себя дома не ходили. Но нападения на наших были постоянно. Например, в Гойтах два офицера пришли в какую-то забегаловку посидеть. Посидели 10 минут, кто-то зашел и из пистолета их застрелил.

Каждое утро мы ставили подвижные посты, по 5–6 боевых машин высылали. Сопровождения колонн два раза в неделю, в Ханкалу надо везти топливо, продовольствие, дрова, а это боевая операция. Утром посылаю инженерную разведку – она до Алханюртовского поворота идет 18 километров пешком, с собакой, проверяет дорогу, к 10 часам докладывает, что участок дороги готов, можно ехать.

Каждый день такая рутинная работа, как заготовка дров. Лес рядом, но пилить хреново, да сначала от мин надо было этот лес очистить. То и дело сообщения: где-то кто-то куда-то пошел… Кто-то пописать пошел, и ему ноги оторвало, кто-то в кого-то выстрелил. «Вертушку» – туда пошли, авиацию – сюда наводи, артиллерию вызываешь то и дело. К вечеру высылаю засады на опасные участки. Наконец забиваю боевое донесение, отправляю его часов в 12 в штаб группировки. Все устаканилось, все проверил, все мне доложили…

Много было загораний палаток – от лени, от глупости. Сделал график проверки. Каждый час каждая палатка проверялась. Истопник должен быть обязательно в исподнем и сидеть возле печки, тогда он будет хорошо топить. Если он только накроется – заснет. Бывали артисты – кладут фонарик в печку, просыпаются – холодно, а в печке что-то вроде горит. А другой сидит, репу свою наклонил и спит себе спокойно. Чтобы такого не было, и проверяли каждый час. Дежурный капельницу берет, наливает туда солярку, и она потихоньку капает в печь, чтобы огонь поддерживать. Солярочка тянется, а по ней огонек, загорается капельница, от нее палатка, и все это накрывает личный состав, который спит. Жесточайшим образом с этим боролся. Понимаю, что нелестно меня за это называли в полку.

Текучка людей в полку в этот период была очень большая. У многих заканчивался контракт, уезжали. В те времена брали всех подряд, не проверяя, весь бомжатник, все пьяницы ехали сюда. Приезжает иной раз такое мурло, когда-то в армии служил, но давно. Особенно с артиллеристами я боролся, потому что пехота воюет каждый день, она не сидит на месте и от них меньше ЧП. Подразделение, которое сидит на месте, разлагается очень быстро, только и думают, что бы продать, чтобы на водку хватило. Одного мои разведчики поймали со снарядом, нес его в Танги менять на водку. Идет через минное поле менять его на бутылку водки, снаряд, который завтра же может быть использован против нас. Командир полка зачитал приказ: «Расстрелять!» – он весь описался. Но просто так попугали.

Командир полка Юдин пятый год командовал полком, до этого год служил начальником штаба мотострелковой бригады. Опыта у него было очень много. И здесь год полком командовал на войне. Полк был по сравнению с первой кампанией настолько управляемый – как игрушка, это просто не передать. Полк взял половину Грозного. Мужики были взрослые, приехали воевать! За Родину его агитировать? Ему не надо было сопли вытирать и объяснять ничего не надо, не 17 лет. В основном в полку были контрактники, очень хороший подбор был в разведроте, комендантском взводе, роте связи. В батальонах – похуже. Механики-водители были настолько черные, что просто не отмывались. Очень много было всяких пьяниц, но ничего, справлялись с дисциплиной. Таких быстренько отправляли домой, разрывали контракт. Военкоматы работали хорошо, быстро присылали замену. Штаты были заполнены почти всегда.

«В голову лезут мысли о фугасе…»

Сергей Штыхин, командир отделения 3-го автомобильного взвода РМО, младший сержант:

– В полк в Чечне я прибыл десятого сентября двухтысячного года. Перед командировкой в Чечню служил в армии, потом водителем по контракту в войсках МЧС – доставляли гуманитарную помощь в Махачкалу, Буйнакск, Кизляр, Моздок. Так что я немного уже был подготовлен к той обстановке, в которую попал позже.

В роту материального обеспечения водителем попал по распределению. Если честно, тогда мне очень не хотелось там служить. Считал, что они там ничего не делают и «боевых» не получают. Ведь большинство контрактников ехали туда, рискуя своей жизнью, за деньгами, чего греха таить. Только потом мы поняли, что служба в РМО ничем не отличается от других подразделений, а иной раз чаще рисковали своими жизнями, чем пехота, и физически, и психологически. Трудно быть за рулем, когда тебе в голову лезут мысли о фугасе. Где он, интересно, рванет, или пронесет…

Наша рота так же выходила на ВМГ, доставляла в полк боеприпасы, медикаменты, продукты.

На второй день моей службы нас послали на охрану дороги Урус-Мартан – Алхан-Юрт. Шла наша колонна на Ханкалу. В тот теплый день и был мой первый бой. Из «зеленки» по колонне открыли огонь, наш командир взвода, прапорщик Степаненко, не растерялся и отдавал четкие и правильные команды. Благодаря ему у нас в тот день не было потерь. Но сам он месяцем позже погиб…

Наша рота была очень дружная, друг другу всегда старались помочь в ремонте техники, подменить в наряде, если кто-то заболел. Мы за время службы на Кавказе сдружились с ребятами так, что при увольнении в запас плакали, расставаясь. До сих пор не могу найти своих друзей Парфенова Сашку и Масколенко Серегу. Интересно, как сложилась их судьба?..

«Пришлось наводить порядок…»

Валерий Кузнецов, начальник медицинской службы полка, майор медслужбы:

– В начале кампании я в аварию попал, разбился на машине. На Сунженском хребте машина наша, «ГАЗ-66», заглохла, меня взяли на буксир. Водитель был молодой, мы и начали кувыркаться. Спустилась за нами с горы БМП, растянули кабину, нас вытащили. У меня была закрытая ЧМТ, сознание потерял, а водиле только нерв защемило. Пролежал в госпитале 21 день.

В начале ноября 2000 года приехал в Урус-Мартан. Боевые действия фактически не велись, но действовали ВМГ – осматривали дороги каждый день, не стоят ли фугасы.

Стал вникать в дела. Командиром медроты в этот период был капитан Мамедов. Был врач Хижняк, плюс медсестры и фельдшеры в батальонах и артдивизионе и санинструкторы в ротах. Территорию медроты огородили колючей проволокой, чтобы к нам лишние никто не ходил. Сменщик мой практически не занимался профилактикой заболеваний. Известно, что чем больше люди стоят, тем больше расслабляются. Дошло до того, что из полка в день по 2–3 человека в Моздок отправляли с желтухой. Пришлось наводить порядок. Заставили колотить ящики под хлеб – в полку свой хлеб всегда был горячий, свежий. Ездили по подразделениям, следили, чтоб солдаты питались из чистой посуды, чтобы была вода, а это все проблемы. С гепатитом начали бороться. Из Ханкалы привез прививку от гепатита, всех привили. Сделали распределитель, вновь прибывающий личный состав из вертолета загоняем в помещение типа отстойника и там, на взлетном поле, колем прививку, и гепатит у нас стал на нуле. Следили за банно-прачечным хозяйством, чтоб вшей не было, чтоб все помылись. Контрактника можно только принудительно заставить помыться, не захотел – не помылся. Старались всех охватить помывкой и сменой белья. Банно-прачечный комбинат постоянно работал. Личный состав менялся часто, и всех медикам надо было осматривать.

Вправляли вывихи, сложных больных рейсами в Ханкалу отправляли. Простудных заболеваний тяжелых не было. Ранений практически не было, только по глупости. Или подерутся. Один контрактник подрался с друзьями, они ему ребро сломали. Пришлось ночью ехать с ним через весь Урус-Мартан в больницу, врачи там были чеченцы. Утром отвез его в Ханкалу.

«Боец, когда ты последний раз мылся?»

Анатолий Макаров, старший помощник начальника службы РАВ дивизии, майор:

– Доставка боеприпасов, оружия – все это было на мне. Когда полк стоял в районе Борзоя, я приехал в полк с проверкой, к начальнику штаба: «Хочу проехать заставы, проверить обеспечение боеприпасами и оружием. Дайте мне три-четыре человека прикрытия из разведки». Знаю, что это люди нормальные, с ними все вопросы можно решать. Начштаба: «Машина будет».

Выхожу утром из палатки – подошла «мотолыга». Вылез механик-водитель, я думал – это негр: белки глаз, зубы белые, все остальное – черное. «Боец, – спрашиваю, – когда ты последний раз мылся?» – «Товарищ майор, да вроде некогда!» Заглядываю в «мотолыгу», там на полу – слоем в пять-семь сантиметров плещется вода, солярка, масло. «И ты в этом так ездишь?» Проехали с ним по заставам, механик оказался – от бога. Когда ехали в сторону Ламаниисти, правая гусеница висела над пропастью, левая – чиркала по скале. Он летел на четвертой передаче.

После поездки я пришел к начштаба полка: «У тебя бойцы когда последний раз мылись? Ну, командиру полка не до этого, но где же зам. по тылу?» Через два дня этот же механик приехал ко мне – белый! «Как?» – спрашиваю. «В бане помылся!» Радость в его глазах была неимоверная…

«А если кто чухан по жизни…»

Александр «Оккупант», сапер инженерно-саперной роты полка, сержант контрактной службы:

– Блаженство, когда с ВМГ приезжаешь и в баню идешь мыться… Баню зимние «кроты» из Грозного приперли. Если не шутили, то из тюрьмы стащили. Очень хорошая, изнутри была вагонкой обита, бочка на двести литров горячей воды и камней немного. Очень хорошая была баня, спасибо за заботу, пацаны.

То, что не подшивались – это ерунда. Мылись и стирались регулярно. С водой проблем особо не было. Летом экономили, но недолго. Рядом стоял БПК (банно-прачечный комплекс. – Авт.), к нашему полку прикомандированный, я туда летом ходил под душем мыться. Кто хотел, тот мылся и стирался. А если кто чухан по жизни, то война здесь ни при чем.

Столовые были у каждого подразделения свои. Кто какую сумел сварганить для себя. Мы с кухни редко брали поесть, брали только питье, да и то не всегда. А так готовили сами, с мира по нитке – и саперы сыты. Постоянно давали печенку в коробках, компоты в банках, зимой – сало в мешках.

Спали нормально. Две печки в палатке – топи, дневальный. Только то чечен-дерево – ну никак гореть не хочет, такая плотная древесина. Горит маленьким пламенем сине-желтого цвета и ни черта не греет.

Когда сидишь на базе, то расслабляешься морально, и в голову все что угодно лезет, как дома.

Кто и как бы ни заводил тему про то, что сделать с Чечней, все через какое-то время приходили к выводу: построить КСП (контрольно-следовая полоса. – Авт.) шириной пять километров. С нашей стороны – вышки и всевозможные стволы, а КСП засеять минами.

Иногда думали: «Зачем мы здесь, в Чечне?» Мне лично отомстить хотелось, а вышло, что еще и ребят потеряли, да сколько и покалечило. Чечня – она же маленькая, так какого рожна там так долго войска возятся? Видимо, кому-то и это надо. Политика…

Иногда нас упрекают, что мы с мирными жителями воевали… Какие они на хрен мирные? А кто раненых прятал? А кто в горы еду носил? А кто боеприпасы прятал? А чьи дети фугасы ставят?

Чего нам точно не хотелось, так это чтобы в городах по всей стране действительно мирных людей убивали. Как в Москве на улице Гурьянова, 19. Люди спали, когда их взорвали…

Из Журнала боевых действий

13 октября

В ходе ведения боевых действий пришло в негодность следующее имущество: майка – 4 шт., трусы – 4 шт., наволочки – 10 шт., простыни – 6 шт., спальный мешок – 2 шт. Вкладыши к спальным мешкам – 2 шт. Плащ – 4 шт., чулки – 22 пары.

26 октября

В ходе выполнения боевой задачи пришло в негодность следующее имущество: простыни – 5, наволочки – 7, одеяла – 3, спальники – 5, плащ-палатка солдатская – 3, костюм х/б утепленный – 2. Перчатки…

Разведрота совместно с органами ФСБ освободили из рабства в н. п. Рошни-Чу Абрамова Семена Семеновича, 1934 года рождения, уроженца Орловской области Новосильского район, село Хворостьянка, находившегося на территории Чечни в рабстве с 1991 года.

«В рабство по комсомольской путевке…»

Александр Грачев, командир отделения разведывательной роты, старший сержант:

– Нашли мы его в подвале. Седой, худой… Сначала подумали, что он боевик – обросший такой, и не поймешь – русский или чеченец. Потом, когда стали допрашивать, выяснили. «А куда я поеду, – говорит, – семьи нет».

Он приехал в Чечню строить дома еще при Советском Союзе, по какой-то комсомольской путевке… Чеченцы перепродавали его из села в село. Этот человек у нас в роте жил до Нового года, как завхоз, печку топил. Курил только что-нибудь покрепче – махорку… Он рассказывал, сколько наших пленных солдат прошло через ямы, где он сидел. Страшно было слушать. Потом он уехал на родину.

«Ребят не вернуть…»

Александр «Оккупант», сапер инженерно-саперной роты полка, сержант контрактной службы:

– А первого ноября 2000 года Олег подорвался, москвич, и из Брянска еще парнишка, оба «двухсотые». «Веселая» была история, как их прикомандированный капитан-замполит хоронить возил, мудак конченый… Жалко, что он больше на ВМГ не ездил. Дураков хватало всяких и отовсюду. Все бы ничего, только ребят не вернуть…

Тогда под вечер поступил вызов во второй батальон: проверить УМП-3. Не помню, где тогда был капитан Бай, а за старшего оставался замполит, капитан, прикомандированный. Он назначил троих «кротов» и водителя с «Уралом» на выезд. Сам не поехал и старшего не дал. А через некоторое время прибегает к нам в саперку Андрюха со связи и говорит, что у нас подрыв. Два «двухсотых» и один «трехсотый». Привезли их в медроту, нас не пускают. «Ждите!» Водилу и «трехсотого» – на допрос-опрос.

Пришла Светка-медичка и сказала, что можно сходить попрощаться с земляками. Что видел в палатке, описывать не буду. Короче: не стало двух ребят… И этот же замполит поехал их хоронить. Поехал с ними еще один паренек. Первым, через десять дней вернулся капитан, а еще через часик меня Бай позвал в офицерскую палатку и грустно так сказал: «Расскажи ему, замполит, как контрактники своих боевых товарищей провожают…» И очкарик-капитан мне поведал, как прилетели они все в Ханкалу, только выгрузились – все контрактники побежали водку искать, а его с гробами бросили. Я тогда просто обалдел, поверить не мог, что ребята так могли поступить. Даже если помянуть хотели, одного-двух послали, да и все.

Прошло еще несколько дней. В палатку входит парнишка, тот самый, который тоже улетал с очкариком. Я к нему: «Рассказывай, как дело было». Он рассказал, что пили не они всю дорогу, а очкарик, что не они, а он в Ханкале свои очки пропил летунам. Беру парнишку и идем к замполиту: «Где, сука, твои очки со стеклами-хамелеонами?» Он парнишку увидел и побелел. Замполит думал, что он не приедет обратно. Плохой он был человек. Даже не помню, как он уехал.

А мы недалеко от того места, где ребята погибли, крест поставили. Земля им пухом…

«Зацепился в лесу за растяжку…»

Алексей Носов, вычислитель взвода управления ГСАД, старший сержант:

– Сначала я служил в роте почетного караула в Москве. Плац успел потоптать… Два раза стрельнул из автомата – вот и все обучение военному делу. Год отслужил – надоело. В Чечню пошел добровольно-принудительно, как-то так. Из роты нас было несколько человек. Сначала в Наро-Фоминск, в Таманскую дивизию. Около месяца там болтались, что хотели, то и делали, никто нас не трогал, никто не контролировал. Наконец нас собрали и повезли, поездом до Прохладного. Потом Моздок – там опять месяц мариновали. Дрова пилили. Надоело. Я сам обратился к представителю МВО, чтобы отправили куда-нибудь. «В двести сорок пьяный поедете?» Именно так и сказал… Что за полк – я не знал. На вертолете, с группой офицеров ГРУ, шестого октября 2000-го – в Урус-Мартан. Кого куда распределили, я в компьютерах шарил – меня вычислителем и назначили. Учил меня парень, который уезжал на дембель, две недели.

Я был на хорошем счету. Звание прибавили – сначала младшего, потом сержанта, потом и старшего. Затем начштаба дивизиона назначил меня корректировщиком. Учили меня этому делу товарищи. Не очень сложно было. Ходили в предгорье километров десять, туда и обратно. Шли мы с разведкой, немного пехоты, всего человек тридцать. Со мной – обязательно радист. Задача была – дойти до определенной точки и оттуда корректировать огонь дивизиона. Под разрывы своих снарядов я не попадал.

После каждого выезда и стрельб начштаба дивизиона перед строем объявлял мне, что я представлен к наградам – ордену «За заслуги перед Отечеством» второй степени, медали Суворова, медали Кутузова… Ни одной награды не получил. Есть только именная Благодарность Верховного главнокомандующего, датированная 11 февраля 2000 года, когда в Чечне меня еще не было.

На одном из таких выездов в предгорье, перед Новым годом, зацепился в лесу за растяжку. Но успел упасть за дерево. Взрыв. Очнулся в вертолете… Моздок, госпиталь. Легко отделался – только контузия и маленький осколочек в задницу. В полк вернулся после Нового года. После госпиталя чувствовал себя нормально, голова не болела…

Служил до середины марта 2001 года.

Контузия начала сказываться через несколько лет… Началась тяжелая болезнь… Документов, что был контужен, в госпитале не дали, и отметки об этом в военном билете нет.

И еще одна трагедия…

«Расстрелял в упор четверых…»

Олег Шатохин, начальник штаба полка, подполковник:

– Двадцать пятого ноября двухтысячного батальон нашего полка блокировал Краснопартизанское. Опять искали Бараева. Какая-то бандгруппа стала прорываться, подъехали к расположению нашего гранатометного взвода. По глупости нарушили меры безопасности. Надо было остановить машину из засады, один должен подойти, остальные всех в машине держат на мушке. А тут все вышли к машине. Выскочил из машины один бандит и расстрелял в упор четверых. Двое насмерть сразу, двое – по 5–6 дырок каждому. Бандиты – в машину, пытались уехать. По ним открыли огонь, они машину бросили и бежать.

Старший лейтенант Сопин, командир этого гранатометного взвода, увидел, что люди его погибли, один садится в БМП и – догонять духов. Да еще по-походному поехал… Подъезжает, они ему из автомата в лоб, вытаскивают и пытаются уехать на этом БМП. Он вообще один кинулся, по-мальчишески. За ними другая БМП, погналась, духи встали, ее из гранатомета подбили, она заглохла. Их начали догонять наши, человек 15, за этим БМП. Мне пришла информация, что у нас четверо убитых, духи угнали БМП. Ни хрена себе… Мне тут же опускают вертолет, лечу туда, на место. Комбата спрашиваю: «Доложи мне, где духи, что произошло, только без истерики». Произошло так произошло, надо же в обстановке разобраться. А я пока сюда летел, вызвал звено «Ми-24». Артиллеристы вокруг меня бегают. Комбат докладывает непонятно. «Сколько их?» – «Отряд…» Сколько – непонятно. Ничего толком доложить не может. Я через КШМ (командно-штабную машину. – Авт.) выхожу на полк, говорю, что здесь никто ничего доложить не может, еду на место боя и пока буду без связи.

Сажусь на танк, едем с комбатом на место боя. Полуразрушенная стенка, сидят бойцы, стреляют в сторону БМП, до нее метров двести. Из-под нее тоже стреляют. «Что хоть происходит – может кто-нибудь доложить?» Мне все со слезами: «Они нашего командира замочили!» – «Духов там сколько?»

Два «крокодила» летают, летчики спрашивают: «Кого и где мочить?» – «Горку сделай над БМП, посмотри, сколько там людей». Они полетали, насчитали 3–5, ноги торчат из-под БМП. Четверых солдат оставил на месте, остальных – за танк, и вперед. Выезжаем, духи бегут, мы начинаем стрелять. Через пять минут все нормально. Подхожу – смотрю: Сопин лежит, весь изрешеченный. Один дух лежит мертвый, второй – башка отстреляна по самые брови, мозги на гусеницах. Присмотрелся, а волосы у него – длинные, кучерявые. Где такого духа-то нашли? Не бывает таких среди простых чеченцев! Я помню по ориентировке, что был такой Дадаханов по прозвищу Спартак. Он был правая рука Бараева. Не Бараев, но тоже неплохо. Чувствую, что должен быть еще кто-то. Спускаюсь в арык – следы. Подъезжает наш начальник разведки, я ему: «Володя, прокатись по арыку, кто-то точно уполз отсюда. Только пленного мне не надо, сразу положим его и отвезем». Он съездил, слышу выстрелы, через пять минут везут кого-то. Положили всех троих на броню, повезли в полк. А туда уже прилетел генерал Ларченко, зам. командующего группировкой по западному направлению. Эти двое наших раненых выжили, увезли их на вертушке, но пулями их нашпиговали хорошо.

Ларченко мне: «Ты почему со связи ушел? Ты должен сидеть тут и командовать!» – «А задачу кто выполнять будет? Если бы у меня был сотовый телефон… Чего панику-то нагнетать?»

«Эти ребята не заплакали…»

Дмитрий Черярин, контрактник, позывной Полынь, друг Дениса Сопина:

– Про тот бой кто во что горазд рассказывает… Правду никто не может сказать, словно они там всего вшестером и были. Версия боя, которую мне Али Мехтиев, механик-водитель, рассказывал, звучит по-другому. Лешка Лукичев вышел к машине первым, на досмотр, его прикрывали с обочины двое, их имен я не знаю. Эти ребята были подсажены к нашим уже на выходе колонны в полку. Лешка Лукичев был переведен из третьей роты, он был радистом у Володьки Гая, того только что назначили на должность зам. комбата. Вот их и расстреляли у дороги те бандиты, что были в машине. Остальные, Игорь и Руслан, открыли ответный огонь. Эти ребята не заплакали – не первый раз были в бою. У Игоря это была третья война, и все в «Пламени», плюс Таджикистан и служба в ОМОНе, кажется, в Белгородском. Руслан в первую кампанию срочную «тянул» в Чечне.

Денис Сопин – он вечно горячился и поэтому один рванул за «чехами» на моей 215-й. Машину мы с Али перед выходом вылизали, но они пять суток на ней болтались. Али думает, что, наверное, что-то случилось с движком БМП, пока они мотались, так как механа у Дениса не было. Я перед выходом ходил к комбату и просил, чтобы он оставил Али Мехтиева, механика и Сашку Таранина, снайпера, на базе. У первого что-то было с головой, он двое суток пластом лежал, а у второго ноги распухли от переохлаждения, он их еще в Афгане отморозил. Комбат дал добро, поэтому с Денисом тогда пошли трое и двоих подсадили в колонне. Как ни крути, получается, что я Дениса подставил. Кроме этого, мы понять не можем, почему они 24-го дозаправлялись. Я сам гонял машину на заправку и вместо 200 литров, как все, заправил ее до пробки, плюс 70 литров в канистры. И почему машину на базу притащили с расстрелянным десантом, даже улитки от «АГСа» были прострелены… Почему Денис не выставил «АГС» на позиции? Почему соляры мало? Да потому, что продали ее, тот блокпост был пьяный в хлам. Когда прилетел генерал из Ханкалы, то взводный, а я его лично знал, на ногах стоять не мог. Его генерал лично по морде бил.

Денису было двадцать два или двадцать три года, в 1999 году он окончил Московское общевойсковое училище. Он рассказывал мне, что несколько раз был участником парада на Красной площади. Отец у него – военный. После выпуска из училища Денис попал служить в Нижний Новгород. Это была его вторая командировка в Чечню. Родители его живут то ли в Тамбовской, то ли в Тверской области. У нас как-то не принято было лезть с такими вопросами, а в командирских блокнотах писали, кто что хотел. Например, национальность – индус, родился в Дели, место жительства – Северный полюс. Это не смеха ради, а для безопасности.

Алексей Аминов:

– Про гибель Дениса Сопина… Остановили они бородатых на машине, по-моему, на «шестерке», и неаккуратно все четверо к ней подошли. Бородатый выхватил ствол – пистолет Стечкина, кинул гранату, наших зацепило осколками, и «чех» кинулся убегать. Денис Сопин сел в БМП и за ними. Дениса я знал, он раньше был командиром ГРВ первого батальона, молодой, но его уважали. «Бэха» с Денисом заглохла, и «чехи» его в упор расстреляли. «Бэху» эти «чехи», их двое было, хотели захватить, но не смогли завести – была там одна хитрость. Они схватили «Муху» и по пацанам, которые были на второй БМП, механом там был Али Мехтиев, попали в башню, но заряд ушел рикошетом, и они целые оказались. Тогда «чехи» побежали по посадкам, а недалеко танк стоял и из пулемета сначала одного, а потом и второго завалил.

Эту «бэху», в которой погиб Денис, решили проверить, не знали, может, там еще кто-то есть. Рыжий туда решил шмальнуть на всякий случай.

Там же был Али Мехтиев, механ 215-й «бэхи», он на ней погнался за «чехами». В нашем взводе был парень, взводный «ласково» звал его «Рыжая падла». Подбежал к этой «бэхе». «Открывай десантный люк!» – кричит пацану, чтобы туда очередь на всякий случай шмальнуть. Пацан дверь открыл, а у того оказался пустой магазин. Дверь закрыл, перезарядил автомат и очередь туда все же засадил, на всякий случай.

Мы с Али ходили опознавать Дениса Сопина. На нем было восемнадцать дырок… Пацаны переодевали его, мертвого. Потом в полку было общее построение, на большом плацу, провожали его… Почетный караул сделал по три выстрела, а начальник штаба полка Шатохин целый магазин выпустил в небо, с душой. Отнесли Дениса в машину и повезли к вертолету… С Денисом мы раньше служили в 752-м полку, он мне говорил, когда однажды ездили снимать с трофейного трактора движок, что его мать не знает, что он в Чечне. Хороший был парень…

А мир никак не наступает…

«Пули над головой затренькали…»

Николай, позывной Сахара 01, командир отделения управления 1-й мотострелковой роты:

– Стояли на пригорочке, рядом с расположением подразделения внутренних войск. Через овраг, метров 500, штаб полка устроился, на окраине деревни. Стоим, рыбку жареную кушаем, вдруг пули над головой затренькали, ладно бы одна, а то много. Народ сразу за броню, механик и наводчик по местам, завелись, остальные тоже за разгрузками. «Вэвэшники» тоже все залегли. Один взвод ломанулся через овраг на окраину и залег.

В селе уже шла интенсивная стрельба, слышались разрывы гранатометов. Сразу врубили рацию: там крики. Та броня, что была подбита, и радист этой группы были из моего отделения приданы группе ГНР (группе немедленного реагирования. – Авт.). По рации слышу: броня горит, механика и наводчика достать не могут, убит радист, офицер…

Ротному сразу докладываю: «Половину отделения потеряли!», а он только первые дни в роте, старый был в госпитале после нашего подрыва в горах.

По рации командир полка вызывает нас к себе. Едем к штабу. Смотрю – две изрешеченные «шестерки» стоят около блокпоста. Дают мне танк, еще одну броню, к нам садятся медики и стартуем в сторону боя. Чеченцы из домов повыскакивали, стоят с белыми флагами. Подъезжаем, стоит моя броня, не горевшая, пушкой почему-то назад, на башне – след попадания «Мухи». Ребят нет.

В сотне метров бетонная стенка здания, около нее куча наших, все куда-то лупят. Осматриваюсь, не могу понять: какого черта все стреляют в чистое поле? Спрашиваю: «Где духи?» – «Там, за броней!» Выглядываю, еще в сотне метров от нас стоит машина ГНР, рядом с ней кто-то валяется. Думаю: «Если дух в броне и умеет управлять пушкой, мало нам не покажется…»

Тут комбат меня увидел, орет: «Снайпер! Ко мне!» Подхожу. «Глянь, кто там под броней».

Пытаюсь выяснить, где противник. Впереди – чистое поле да арык, вроде никого нет. Комбат объясняет: дух под передком брони лежит, а рядом наш офицер. Присматриваюсь в прицел, точно – под передком шевелится.

В этот момент танк с группой начал обходить БМП справа. Ребята лупили по «бэхе», не жалея патронов, и он перекатился на правый борт, как раз под выстрел.

Отрабатываю по корпусу – дух готов!

Над головой звено «вертушек», авианаводчик орет: «Давай «вертушка» бахнет!» Идиот, нас бы тоже положило.

Смотрим, по полю цепь бежит – духи? Разворачиваемся! Смотрю в прицел – наша разведрота. А могли бы и положить ребят… У них броня сломалась, вот они пешком и пошли.

Снайпер разведки Олег-москвич, добавляет духу пулю в голову.

Подходим к броне, осматриваем, отделение разведки вдогонку идет. В арыке находят без сознания второго раненого в шею духа, добивают.

Десантное отделение БМП было в решето по простой причине. Когда танк подошел к броне, мой приданный этой группе радист пробрался по арыку в спину духу под броней (не знал, что он уже готов) и дал по нему контрольную очередь. Потом началась зачистка, открывая двери, автоматом давалась внутрь БМП очередь.

Духов было трое, из оружия у них пистолет Стечкина, у второго, убитого в арыке, и все. Расстреляв блок около дороги, захватив автомат одного из солдат, его так и не нашли, потом захватили БМП, еще один автомат (остался у убитого под «бэхой»), гранатомет «Муха» – подбили из него БМП.

Третий дух ушел через поле в сторону дороги, где его подобрала машина.

«Того и гляди с брони за ноги стащат…»

Алексей Аминов:

– Полк пошел на ВМГ в Новые или Старые промыслы, и ребята притащили «чеха» бородатого. Лейтенант по прозвищу Мультяшка, взводный второй роты – у него был нюх на эти дела, остановил повозку с сеном, а под ним ствол, наш старый «АК», с зарубками на прикладе, но в хорошем состоянии. Притащили этого «чеха» с повозки в полк… А нам как раз поручили съездить за водой на Сунжу, прикрепили бочку к «мотолыге» и поехали. Воды набрали, едем через село, а там толпа, народ собрался, бунтуют. Оказалось, что этот «чех» с автоматом был сыном старейшины, и чеченцы требуют его вернуть. А мы, как нарочно, остались без связи: от рации, когда связист спрыгнул с БМП, аккумуляторы отвалились. Толпа такая, что пришлось сбавить скорость, того и гляди за ноги с брони стащат, но ничего, проехали, а стрелять было нельзя – мирные жители…

На одной из ВМГ парень лазил где-то и сорвал растяжку, «лягушку». Осколки в живот, но жив. На взрыв начали стрелять стоявшие недалеко бойцы нашей доблестной милиции. Пацану еще досталось – пуля в живот. Наконец его вытащили, укололи промедолом, наш авианаводчик посадил на сопку вертолет. Пацана раненого повезли туда на «бэхе», она доехала до середины этого бугра, заглохла и покатилась вниз… Все, кто был на броне, попрыгали в ужасе, а раненый так там и лежит… «Бэха» разгоняется задом, а внизу палатка командира полка… Чудом эта дура 14-тонная прокатилась мимо, повезло – никого не зацепило. Люди из палаток высовываются, мат-перемат стоит… Опять эта БМП на бугор с раненым на броне едет. Доехала, сняли раненого, отнесли в вертолет, тот улетел, а «бэха» опять так же скатывается с бугра задом, и все от нее убегают….

После другой ВМГ в ущелье был тяжело ранен москвич Сахаров, погоняло Аладдин. Когда группа поднималась в горы, он сорвал растяжку, «эфка» рванула от него в двух-трех метрах. Его буквально начинило осколками – шея, грудь… Все повязки в крови… Я как увидел – в ужасе отошел. Ленка, фельдшер, говорит: «Он не жилец…» Вертушка садится, начали его грузить на носилках. «Все, умер…» – сказала Ленка…

Лирическое отступление

Александр «Оккупант», сапер инженерно-саперной роты полка, сержант контрактной службы:

«Была у нас собачка…»

– Кто-то из ребят нашей роты, Колямба, кажется, у ментов в ДОН-100 выменял на фотик собаку. Захожу в палатку к Баю, нашему ротному, а там овчар сидит привязанный, грязный как черт, здоровый, на вид лет 6–8. Начал его отвязывать, так он меня тяпнул слегка, обозначил. Бить не стал, забрал к себе в палатку. Вечером помыл его как следует, так он вообще расслабился, ребята с ним в палатке играли, чесали. Я его зову – он ноль внимания. Подошел, хотел взять за ошейник и на место, а он меня во второй раз за бушлат – цап, снова укусил. Я осерчал, начал с ним отношения выяснять. Заломал его, как рогалик. Он на спине, я на нем, одной рукой за глотку держу другой раз пять по морде дал в пол силы и наорал, как мог, чтоб пострашнее выглядеть.

Назвал его Рексом. На ВМГ его не брали: на взрывчатку не был натаскан. Просто бродил на базе, а когда я приезжал, то ходил с ним гулять, палочку покидать. С очередного ВМГ вернулся, а пса нет. Ребята сказали, что его эфэсбэшники застрелили из чего-то с глушаком. Обидно было: домой хотел его увезти. Так что была у нас собачка, была…

«Скажите, что я буду жить…»

Александр Московой, зам. командира батареи ГСАД, гвардии старший лейтенант:

– Ноябрь 2000-го… Лежу в палатке, и так мне все надоело, хочу домой… Сколько раз просил: «Дайте мне замену!» – «Скоро дадим!» Лежу и думаю, что не встану, пока не придет замена.

В палатку зашел кто-то из офицеров: «Тебя комбат вызывает!» – «Не пойду. Передай ему, что пускай приходит сам». Вбегает начштаба: «Вставай! К комбату!» Я ему грубо ответил: «Давайте замену!» – «У нас некому, Сань. Молодежь одна, грамотных офицеров нет, а выход серьезный, целую группировку в горах засекли. Клянусь: последний раз сходишь, замену дам». – «Слово офицера?» – «Слово офицера!».

Пошли с этой ВМГ нас человек пятьдесят. На технике до гор, в гору – пешком… Километров пять-шесть прошли, с горки на горку. Идем, впереди командир ВМГ, я, бойцы, всего человек десять. И вдруг сзади нас взрыв. На растяжке подорвались те, кто шел за нами. Как мы, десять человек, не зацепились за эту растяжку – не понимаю… Вернулись, лежат двое, оба еще живые, осколками порванные, кишки наружу. Один из них, молодой солдат-срочник, меня спрашивает: «Товарищ старший лейтенант, я буду жить? Я правда буду жить? Скажите, что я буду жить…» Второй тоже кровью истекает… Что делать… «Вертушки» вызвали, к подножию, километров пять по горам несли их на носилках, час спускали. По дороге умерли оба. Жалко было ребят…

Потом был еще бой, постреляли нормально, потерь больше не было. Пришли на место, куда нам было приказано. Рация оттуда не брала, связи со штабом полка не было. Заняли позиции и стояли там две недели. Вода закончилась, брать ее приходилось из луж. Обеззараживающие таблетки у нас были, но с ними пить воду было невозможно – пили, какая есть, из луж. И ничего, живые. Продукты пришлось очень сильно экономить. Ночлег у костра, в спальных мешках, на снегу.

Я командиру ВМГ говорю: «Давай возвращаться! Постояли, можно идти». Не хотелось думать, что нас потеряли, забыли.

Пришли в расположение полка, и через два дня мне пришла замена, уехал.

«Приходилось учиться по ходу действий…»

Сергей Бочаров, командир орудия САУ-2С3М, младший сержант:

– В армию меня призвали в мае 2000 года, попал в 245-й полк. Полтора месяца КМБ (курс молодого бойца. – Авт.), вскоре попал во второй артдивизион. Правда, побыл там всего недели две, нужны были командиры орудий, и из нашего состава выбрали по личным делам десять человек и направили в учебку. Находилась она в поселке Мулино на одной территории с 99-м артполком и 303-м ПСАБР (пушечно-самоходная артиллерийская бригада. – Авт.). Правда, в учебке мест не было, и нас направили в 303-ю ПСАБР. Проучились там на САУ-2С3М где-то месяцев пять, сдали экзамены, получили звания младших сержантов и – обратно в полк.

В ноябре 2000 года начали набор добровольцев из числа срочников для отправки в Чечню. Я, конечно, написал рапорт, что хочу в Чечню. Я как раз полгода отслужил. Правда, не знал, какая там обстановка. Вроде идут боевые действия, да из нашего полка постоянно контрактников туда посылают.

А в конце ноября нас ночью построили около сорока человек перед штабом полка, сказали напутствующие слова и на машинах вместе с группой контрактников отвезли на вокзал.

В 245-й полк мы прибыли в декабре 2000 года. В это время полк находился под Урус-Мартаном. Ехали через Моздок. Там побыли трое суток: стояла плохая погода и вертолеты не летали. Нам выдали личные жетоны с номерами и составили список, кто летит на борту. Только к вечеру на третьи сутки вылетели на «корове» до Ханкалы, а оттуда до Урус-Мартана.

Прилетели к вечеру, нас тогда было около сорока срочников, остальные контрактники. Попал я в первый дивизион, вторая батарея, старшим наводчиком на 284‑е орудие. В нашей батарее было пять САУ. Одна из них не ездила, еще одна не стреляла. В первый раз на орудии растерялся: все не так, как в учебке. Приходилось учиться по ходу действий: и получить команду от СОБа (старший офицер батареи. – Авт.) в шлемофоне с координатами, потом навести орудие, дать команду заряжающему в башне, какой снаряд зарядить (он весил около 49 килограммов), и какой заряд, потом доложить СОБу, что орудие готово к стрельбе. Он только после этого дает команду открыть огонь. Со временем доходило до автоматизма.

Был случай, что у нас пропала связь на каждую САУ, а надо было прикрыть пехоту огнем, так прибежал СОБ на огневую и стал кричать во всю глотку всем командирам орудий данные и координаты. Ну, вроде отстрелялись нормально.

Несколько раз ездили в горы на корректировку огня артиллерии, а так обычно координаты давал СОБ, а комбат у нас был бывший вертолетчик и еще не разбирался в некоторых нюансах.

Из прессы

В новогодней Чечне стреляют, взрывают, пляшут и поют

Звезду прапорщику Бобкову!

Лес радиоантенн над потемневшими от дождей и утопающими в липкой грязи армейскими палатками – так выглядит штаб Объединенной группировки российских войск в Чечне. Этот окруженный рвами и траншеями палаточный городок неподалеку от Ханкалы должен был взлететь на воздух в новогоднюю ночь вместе с брызгами шампанского. И взлетел бы. Если бы не прапорщик Бобков. Именно он обнаружил 120-метровый подземный ход, отрытый бандитами к лагерю от окраины Грозного. Подкоп был взорван нашими саперами.

Прапорщика Сергея Бобкова по кличке Старый знает вся Чечня. Семечек столько не нащелкать, сколько он за две чеченских кампании обезвредил мин и взрывоопасных предметов: 40 тысяч. Пять раз подрывался. Показал иссеченный осколками контейнер, рядом с которым обезвреживал мину. В Старом тоже сидят несколько мелких осколков. Разобраться с ними обещал после войны.

Бобков награжден тремя орденами Мужества и множеством медалей. Несколько раз его представляли к званию Героя России, но из опасения, что и пред очи президента страны во время награждения предстанет, благоухая «ароматом», бумаги отзывали. Прапорщик, ничуть не обижаясь, приняв с утра 100–150 граммов «для анестезии», как он говорит, продолжает снимать на дорогах мину за миной, и не дать ему Героя стало просто нельзя. На 300-летие инженерных войск, 21 января, Старый приглашен в Кремль, чтобы получить из рук президента Владимира Путина Звезду Героя России.

– Солнышко, заводи, – приказал прапорщик Бобков своему водителю-срочнику, и заляпанный грязью БТР помчался по разбитой колее.

Взорванный бетонный виадук на окраине Грозного – особая гордость Бобкова. По этой дороге во время штурма города драпали на джипах отступающие бандиты. Его группа не дала им дорогой уйти в горы, заставила бежать по минным полям.

– Килограммов двадцать пластида потребовалось, – рассказал Старый, кивнув на развалины виадука. – А на этом поле перед Грозным седьмого августа девяносто шестого я насчитал шестьдесят наших сгоревших БМП…

Подполковник Александр Ткачук, начальник инженерной службы 42-й гвардейской дивизии, рассказал, что каждый день на дорогах в ее зоне ответственности саперы обезвреживают 2–3 мины.

Когда все это кончится… Диверсионная война кажется бесконечной.

– Для нормализации обстановки в Чечне нужно наше присутствие и время, – сказал командующий Объединенной группировкой войск на Северном Кавказе генерал-лейтенант Валерий Баранов.

Вновь сформированная 42-я дивизия с каждым днем набирает сил, ее солдаты и офицеры постепенно обживаются на чеченской земле.

Гирлянды на погонах

У станции Ханкала нам навстречу попалось несколько солдат, увешанных яркими елочными гирляндами, как пулеметными лентами. Рынок – единственное место в Ханкале, где теплится жизнь. Пожилая чеченка пытается продать солдатам-контрактникам золотые цепочки и серьги, которые не блестят даже на солнце. Ювелирные украшения лежат на столике, а рядом груды ржавого металлолома…

Молодая чеченка с французским именем Луиза торгует в развалинах собственного дома, стоявшего у станции.

– Товар я беру в Аргуне, – рассказала она о специфике торговли в Чечне. – Туда его привозят другие люди из Хасавюрта. На каждом блокпосту за провоз приходится платить. Одна поездка обходится в шестьсот рублей. Бывает, что товар лежит, а денег нет, и есть нечего.

У Луизы шестеро детей, до войны она работала на хлебокомбинате, который давно в развалинах. Муж – водитель, тоже без работы: гараж разбит снарядом, а машина неисправна.

Сопровождавшие нас офицеры-саперы купили на рынке чахлую елочку за 250 рублей и гирлянды. До Нового года оставалось двое суток…

Дед Мороз приехал к сыну

В Ханкале на взлетной полосе среди прилетевших на замену солдат в камуфляжных куртках выделялся один человек: в зимнем пальто и с бородой.

– Еду из Новосибирска к сыну на Новый год, он служит в Урус-Мартане, – рассказал 65-летний Николай Иванович Стадниченко. – Вот и бороду специально отрастил: я массовик-затейник по профессии.

Потом мы узнали, что этот Дед Мороз благополучно добрался до сына и тот долго не мог прийти в себя от неожиданной встречи.

А вот Снегурочки мы в Чечне не встретили. Да и трудно представить здесь девушку в голубой шубке, по колено стоящую в грязи.

Солдат и конфетке рад

Три тонны подарков от нижегородцев привезли в гвардейские 245-й мотострелковый и 99-й самоходно-артиллерийский полки директор департамента по делам военнослужащих городской администрации генерал-лейтенант Лев Павлов и член военного совета 22-й армии полковник Анатолий Киреев. Конфеты, пряники, «мыльно-рыльные» принадлежности. Особо ценный груз – медицинское оборудование, на 10 тысяч долларов. Его предоставил Василий Новиков, председатель Нижегородского отделения общероссийского фонда социальной поддержки военнослужащих.

За колоннами с гуманитарным грузом для солдат бандиты на дорогах Чечни охотятся специально. Если бы не бдительность саперов и охраны колонны, подарки от нижегородцев взлететь на воздух могли бы два раза. Фугасы обнаружили вовремя.

Был и еще один неприятный случай. В Моздоке коробки с подарками, пока не пришли машины из полка, на ночь перегрузили в склад мотострелкового полка имени Кубанского казачества. Полковник поблагодарил взвод молодых солдат за быструю выгрузку и вдруг сказал: «А теперь покажите, что вы украли». Солдаты по команде расстегнули ремни, и на землю посыпались пачки сигарет, конфеты, пряники, зубные щетки. Несколько человек ухитрились украсть из коробок фотоаппараты и радиоприемники. Рекорд поставил солдат, стоявший в строю, как баба на последнем месяце беременности: 24 банки тушенки. На вопрос, откуда он родом, парень ответил: «Земляк Ельцина».

Как это ни горько признать, но часть гуманитарной помощи при перегрузке разворовывается солдатами тыловых частей. Дети криминальной России…

Подарки солдатам нижегородских полков были вручены перед строем на поле неподалеку от Урус-Мартана. Лучшие подразделения получили и по ящику шампанского.

Залпы в третье тысячелетие

Разведчики украсили елочку противогазами и солдатскими фляжками, и внешне в 245-м полку больше ничего не напоминало о приближении Нового года. Такие же туманные горы вдали, буксующие в непролазной грязи грузовики, в сгущающейся мгле – силуэты часовых у палаток.

Руководитель группы моральной поддержки член Военного совета 22-й армии полковник Анатолий Киреев и исполняющий обязанности командира 245-го полка подполковник Сергей Рыжков в палатке с по-фронтовому накрытым столом поздравили своих боевых товарищей, а когда за одну-две минуты до Нового 2001 года началась беспорядочная стрельба, все вышли на улицу. Черное небо было расцвечено осветительными ракетами и трассами пулеметных очередей. А ровно в полночь над горами пятью зелеными точками из осветительных мин завис знак полка, буква «W».

В нижегородских полках встреча Нового года обошлась без ЧП. Но в целом по Объединенной группировке войск в Чечне от неосторожного обращения с оружием в новогоднюю ночь погибли семь военнослужащих. Еще пятеро – в столкновениях с боевиками. Сообщений по Центральному телевидению об этом не было. Наверное, важнее была информация, что в Москве в Новый год от петард получили травмы 23 человека.

А первого января в 12.30 первые залпы третьего тысячелетия выпустил 99-й гвардейский самоходно-артиллерийский полк. Стрельба велась «Градами» и САУ по заранее разведанным целям в горах, на расстояние около 15 километров. День выдался по-весеннему теплый, неподалеку играла музыка готовящихся к концерту артистов, приехавших к артиллеристам, а в небо с тяжелым гулом летели снаряды.

– Опять покойников с гор повезут, – сказали солдаты с наблюдательного пункта. – Они их в Урус-Мартане хоронят.

В стереотрубу хорошо было видно кладбище. Не меньше сотни шестов с зелеными повязками. Это означает, что здесь похоронены боевики, за которых предстоит отомстить.

– Стреляем сейчас редко, – рассказали солдаты. – В июне за один день, был случай, выпустили восемьсот снарядов.

Пехота ругалась, что по местности, обстрелянной «Градами», потом невозможно проехать даже на БМП.

Разведчики 245-го полка показали, как они определяют цели. С помощью передвижной станции наземной разведки (ПНСР) можно засечь любой движущийся объект на расстоянии до 15 километров. И цель появилась: автомашина на дороге между селами Танги и Рошни-Чу. Приборы мгновенно определили до нее расстояние: 4988 метров. Через наушники разведчик определил, что двигалась легковая автомашина. И такая электроника может на многие километры постоянно прощупывать всю местность в зоне ответственности полка.

– Под Комсомольским я так определил прорвавшуюся оттуда группу бандитов, – рассказал разведчик. – Артиллеристы дали залп. Нашли фрагменты двадцати трех трупов.

С такой техникой, умелыми и храбрыми солдатами, и говорить, что «нет военного решения проблемы Чечни…». Как будто нынешняя Чечня, где бегают бандиты, вооруженные лишь легким стрелковым оружием, больше и сильнее гитлеровской Германии. Германию победили, наконец извели бандеровцев, «лесных братьев», а с Чечней справиться не можем. Стыдно…

«Контрабасы»

В 245-м гвардейском мотострелковом полку солдат срочной службы всего 40 человек. Остальные – контрактники, или «контрабасы». Мужики – со всей России.

Мужчинам, привыкшим к утреннему кофе и ежедневной ванне, в Чечне делать нечего. Здесь выдерживают только неприхотливые в быту и непривычные к разносолам. «Мы их руки мыть научили!» – рассказал о своих подопечных санинструктор батальона. Вода – проблема. За ней надо далеко ездить, а потом экономить. Ежедневная поездка в горы за дровами превращается в боевую операцию. Надо готовить бронегруппу, занимать близлежащие высоты. Обязательна инженерная разведка маршрута движения. Деревья пилят обыкновенными двуручными пилами под охраной БМП и солдат с автоматами. Случается, что вместе с дровами привозят и раненых.

– Дома я фермер, – рассказал снайпер Александр из Ярославской области. – Землицы государство мне выделило, а на трактор и коров банк дает ссуду под такой процент, что легче застрелиться, чем ее выплатить.

Вот и поехал мужик на войну, винтовкой зарабатывать деньги на покупку коровы. За первые полгода заработал орден Мужества, медали «За отвагу» и «За воинскую доблесть».

– А мне надо двадцать тысяч на новый тракторный двигатель, – рассказал другой ярославец.

– У меня своя автомастерская, – рассказал контрактник из Липецка. – Арендную плату власти подняли втрое, а прибыли нет. И дело бросать жалко. Вот и поехал сюда. Ну, не воровать же идти, стыдно!

Немало таких, для кого война стала профессией. Многие прошли Афганистан, Приднестровье, первую чеченскую кампанию. Деньги для них – дело второстепенное. Спустить за отпуск в кабаках 50–60 тысяч. «Ну и хрен с ними!» Кончились заработанные потом и кровью «боевые» – новый контракт на полгода.

– Домой приедешь – сюда тянет, – с недоумением сказал разведчик Виталий из Брянска.

И снова поднимающая адреналин в крови атмосфера войны, риск, настоящее мужское братство.

Стреляет… песня

Для начальников Нижегородского и Новосмолинского гарнизонных домов офицеров подполковников Анатолия Лашманова и Сергея Ткаленко эта поездка в Чечню с концертами была не первая. Вместе с ними побывали там раньше лауреат международного конкурса артистов эстрады Сергей Шевченко и певец майор Александр Поляшов, победители всероссийского конкурса солдатской песни «Виктория» Ирина Литвинская и Татьяна Щелкова.

– Здесь я по-настоящему почувствовал значение слов Суворова: «Музыка удваивает, утраивает армию», – сказал Анатолий Лашманов.

Сначала, пока артисты устанавливали аппаратуру на импровизированной сцене – грузовик с откинутым бортом, – солдаты стояли уставшие, равнодушные, почерневшие от дыма солярки и холода. Но с каждым аккордом светлели лица и теплели глаза. У тех, кто видел смерть боевых друзей, песни «Комбат» и «Офицеры» вызывают особые чувства. Надо было видеть лица солдат, когда им со сцены пел под гитару свои песни о чеченской войне начальник штаба 245-го полка подполковник Олег Шатохин… А когда в сторону Урус-Мартана понеслись первые аккорды армейского хита «Крошка моя», ноги зрителей сами шли в пляс. Автомат – другу, бушлат – в сторону и – ну месить грязь сапогами! Пляшущий от восторга батальон – это незабываемая картина. Здоровые мужики, причем абсолютно трезвые, радовались и веселились, как дети. Их жены глазам бы своим не поверили… Когда юная Светлана Шевченко танцевала «Цыганочку» и «Казачок», стоял такой восторженный свист, что, наверное, звенели уцелевшие стекла в Урус-Мартане.

– Полгода не слышал музыки и песен, одни выстрелы, команды и мат, а тут – такая женщина! – сказал один из солдат.

Концерт кончался, и зрители расходились по своим сырым окопам, в ночь и туман. Может быть, под пули. Но после концертов это были уже другие солдаты: песня придала им сил.

Шесть концертов дала фронтовая бригада артистов в нижегородских полках. Они пели, подчас с температурой, простуженные, но силы им придавали благодарные глаза солдат.

«Неправда, друг не умирает…»

После первой поездки в 245-й полк в середине ноября 1999-го, когда он стоял на Сунженском хребте, здесь появилось много знакомых. Прошло больше года, полк за это время штурмовал Грозный, где были большие потери, немало поколесил по чеченским дорогам. Доведется ли встретить знакомые лица…

О встрече с Юрием из Иванова, сменившим перо журналиста на автомат, даже не мечтал: дома не знали, где он сейчас, остался ли в живых… Помню, как тогда, в ноябре 1999-го, на Сунженском хребте, Юра, закинув автомат за спину, уходил в свой взвод. И вот – новая встреча. Сколько же довелось ему испытать за эти четырнадцать месяцев после первой нашей встречи…

– Сначала стояли перед Долинским, это километров двенадцать от Грозного, – начал Юрий свой рассказ, – потом по хребту пошли до его пригородов, в Старопромысловский район. Жили в разбитых домах, потерь пока не было. Затем стояли в поле, мороз был жуткий. Новый год встретили недалеко от поселка нефтяников. Обошли Грозный с севера, наступали вдоль железной дороги. Пригороды полностью разрушены. Там стоял Волгоградский полк, у него были большие потери. Солдаты говорят нам: «Ребята, куда вы пошли…»

А 245-й полк шел на площадь Минутку. Всем было ясно, что предстояли самые тяжелые бои и кто-то должен погибнуть.

– Накануне Татьянина дня, 24 января, ночью, мы вышли к кинотеатру. Шли штурмовыми группами, – продолжал Юрий, – минометчики на руках несли свои трубы, падали, потому что везде развалины, арматура торчит. Мы нагрузились огнеметами, шли, как аквалангисты. Нам надо было взять школу и девятиэтажку. Я был командиром группы из девяти человек, самые слабенькие из роты, одни срочники. Зашли в дом в виде скобы и в этот момент началась стрельба. Кинжальный пулеметный огонь. Командир первой штурмовой группы куда-то спрятался, вместо нее пошли вторая и моя. Ночь сидели в доме, как мышки. Оказались в одном доме с боевиками, здесь же был их главный опорный пункт. А у меня не было связи: сели аккумуляторы рации. Целые сутки меня обстреливали свои, но никого не убили. Днем заняли весь дом, а потом по нам свои стали стрелять, из танков. Вечером послал двоих бойцов в батальон, сказать, чтобы перестали нас долбить. Ночь была «веселая», чуть до рукопашной не дошло с чеченцами. Сколько их было – не знаю, стрельба стояла плотная. Страшно, но нельзя было показывать это перед пацанами. А мальчишки просто лежали, ни рукой, ни ногой не могли пошевелить от страха. Они даже стрелять не могли. Неразбериха была полная. Вернулись в кинотеатр. Потом оттуда методически разрушали все дома поблизости. Много было интересного, но всего не расскажешь.

Из группы Юры погибли трое солдат, трое были ранены…

И после этой встречи под Урус-Мартаном он снова ушел в свой взвод.

«Живые мы, живые!» – кричали в видеокамеру на Сунженском хребте Алексей Аминов и Ашот Агинян. И снова встреча, но только с Алексеем.

– Погиб мой друг, – рассказал он сейчас. – Числа двадцать пятого февраля, под Харсеноем. Зажали нас тогда, одиннадцать человек. Шестерых наградили посмертно…

Услышав музыку, улыбнулся:

– Мы живучие, мы пехота! – и побежал плясать под мелодию «Крошки».

Мать Алексея даже не знает, что ее сын воюет.

Начальник штаба полка

Подполковник Олег Шатохин воевать начал старшим лейтенантом в спецназе в 1988 году в Нагорном Карабахе. Там был ранен первый раз. Потом были события в Тбилиси, Баку, война в Абхазии, Южной Осетии. Первую чеченскую кампанию начинал заместителем командира батальона в 245-м полку. Командовал батальоном. В феврале 1995-го под Грозным был тяжело ранен из пулемета. Между войнами окончил академию имени Фрунзе. Сейчас ему 34 года. Начальник штаба 245-го полка. Награжден орденом Мужества, медалями. О наградах ни думать, ни говорить не любит.

Подполковник Шатохин в редкие минуты отдыха пишет песни. Перед второй чеченской кампанией стал лауреатом Конкурса песен ветеранов военных конфликтов. Последнюю посвятил своему первому комбату и другу, погибшему Герою России подполковнику Владимиру Васильеву.

Рабочий день начальника штаба полка начинается в 5.30 утра, заканчивается далеко за полночь. Пока шел этот разговор, подполковник Шатохин то и дело давал различные распоряжения. Надо было блокировать школу в Урус-Мартане.

– Возможно, сегодня будет нападение на нашу колонну. Там постоянно стреляет снайпер, – сказал он. – А пока блокируем село – духи уходят. Стоящее там подразделение МВД охраняет только себя.

Несколько дней назад женщина из части внутренних войск в сопровождении троих солдат пришла в Урус-Мартан к стоматологу. Бандит расстрелял ее прямо в зубоврачебном кресле. Поэтому, когда вскоре солдаты 245-го задержали чеченца с автоматом, на прикладе которого было двадцать зарубок, они решили его судьбу без лишних формальностей.

Зона ответственности полка раз в пять больше, чем положено по уставу. Несколько месяцев 245-й ведет антипартизанскую войну. Каждый день на контролируемых дорогах полковые саперы находят по одному-два фугаса.

– Основная часть боевиков сейчас живет в населенных пунктах, – рассказал Шатохин. – У всех – легитимные документы. Целые отделы внутренних дел работают по выдаче паспортов бандитам. Платят сто долларов и через неделю забирают российский паспорт нового образца. Задерживаем бандита, и чем он круче, тем круче у него удостоверение: «Специальный сотрудник ФСБ. Всем властям оказывать содействие». Бандиты сейчас с нормальными документами и пьют чай в теплых домах. Нужны адресные зачистки по оперативной информации, но МВД этим и не может, и не собирается заниматься. На блокпостах все продается и покупается. А по горам бегают только отморозки. На серьезный штурм какого-нибудь крупного населенного пункта у бандитов сил нет. Они понимают, что будут тут же уничтожены.

Возвращайтесь живыми!

Из справки о боевых действиях 245-го гвардейского мотострелкового полка во второй чеченской кампании: с конца сентября 1999 года полк освободил населенные пункты Кречетово, Рубежное, высоты Терского хребта, Побединское, Радужное, Артемово, городок Маяковского, городок Иваново, Грозный, Танги, Комсомольское, Урус-Мартан. Провели успешные бои по уничтожению бандформирований на юге Чеченской Республики. Подтвержденные потери противника составили 182 человека убитыми и 29 ранеными. Взято в плен 14 бандитов, задержано лиц, по которым ведется следствие – 569. Захвачено более сотни единиц различного стрелкового оружия, тысячи единиц боеприпасов. За месяц саперы полка снимают на дорогах Чечни 18–20 фугасов.

– А самые тяжелые бои, которые полк вел в Чечне, за Грозный. Если бы не 245-й, площадь Минутку тогда брали бы еще месяц, – уверен подполковник Шатохин.

Мы уезжали в мирный Нижний Новгород, а офицеры и солдаты 245-го и 99-го полков оставались в Чечне, чтобы завтра снова идти на засады, разминирование, в разведку, вести огонь из орудий. И так хотелось, чтобы все они вернулись домой живыми…

Валерий Киселев

(газета «Нижегородский рабочий»)

Вместе с Юрием Чердаковым и Александром Шмелевым спустя 10 лет смотрим видеокадры концерта перед Новым, 2001 годом… В кадре – десятки солдатских лиц.

– Кого помнишь, Юра? – спрашиваю Чердакова.

– Я на этом концерте вообще случайно оказался. Мы только с брони спрыгнули, в Урус-Мартан ездили, на ВМГ… А это наш взводный, Воеводин. Взводный, а ходил грязный, как механ. Его кто-то из чеченцев в Урус-Мартане спросил, подошел к нам: «Ты что – поваром служишь? Я сам поваром был». Воеводин был засаленный, грязный. Меня такой смех разобрал… Надо же – все трезвые, а так пляшут весело, – сказал Юрий, глядя на экран.

«На небе высветилась буква «W»…»

Сергей Бочаров, командир орудия САУ-2С3М, младший сержант:

– Новый, 2001 год справляли весело. Приезжали артисты, пели песни в 99-м полку. Я туда ходил к друзьям. Ближе к вечеру стреляли из всех видов оружия в воздух, хотя и усилили посты на Новый год в случае чего, но мне кажется, «чехи» и так перепугались от такой стрельбы.

Наша батарея стреляла салют осветительными снарядами из пяти САУ. Загрузили по осветительному снаряду, выставили на нем трубку, так как на таких снарядах сверху накручен по резьбе колпак, а под ним планка с цифрами, вот ее и выставляли. А в самом снаряде находится парашют. Когда выстреливаешь, он медленно спускается и освещает этот район. СОБ дал координаты прицелов, а потом сделали одновременный залп из орудий, и на небе высветилась буква «W».

«Стреляли мы часто…»

– В январе 2001 года меня назначили командиром на 282-е орудие. А на 284-м командиром был Саня Пташкин из Москвы.

Как-то в январе, ночью, нас подняли по тревоге. Мы, как полагается, отстрелялись по данным координатам. Сделали пару залпов из трех орудий. А на следующий день нашу батарею построил комбат, старший лейтенант Кропотов, и сообщил, что наша разведка обнаружила фрагменты более двадцати боевиков. Вроде бы одни арабы были.

Была большая нехватка людей в батареях. У меня в экипаже было всего трое, хотя положено пять. Я был и за командира орудия, и за наводчика. Механик-водитель – Серега Бузовкин из Москвы, он в марте перевелся в 99-й артполк, и заряжающий Макс Евменов из Воскресенска Московской области – он заряжал снаряды в башне и еще бегал за ними к окопу и загружал в САУ.

Где-то в феврале ко мне подошел СОБ, сказал, что надо будет загружать нам полный БК в САУ, потому что завтра запланирован артналет по целям. Я всю ночь со своим экипажем грузил снаряды в САУ, а потом еще весь день просидели, ждали команды открыть огонь по целям. Промерзли там втроем в броне, как пингвины. Правда, у нас не хватило снарядов и пришлось всему экипажу бегать за ними в окоп, потом обратно, и так каждый раз после нескольких выстрелов.

Стреляли мы часто, почти каждый день, а то и по несколько раз в день. Ночью постоянно. Где-то в апреле стали пореже стрелять.

Зимой ездили в горы через Рошни-Чу. Один раз там машина заглохла, опомнились, лишь когда из села выехали. Смотрим – машины нет и БМП. Сразу обратно вернулись, машину на буксир взяли. Едем через село, и местные жители взгляды на нас бросают – недобрые…

«Не волнует! Огонь!»

Дмитрий Романов, командир орудия самоходно-артиллерийского дивизиона полка, рядовой:

– В Чечню я приехал в марте 2001 года по контракту. Сначала попал в 99-й артполк. Там нас подготовили, но начался вывод полка, и наш второй дивизион по «желанию» перевели в легендарный 245-й полк. Все пацаны, в том числе и я, этим гордились.

Был я командиром орудия, но в звании рядового. Два раза давали звание ефрейтора, но я отказывался. В мои обязанности входил правильный математический расчет координат.

Всех своих парней из расчета по именам помню. Ромка, механ, Серенька, наводчик, Колян, заряжающий, а Леха Симедоцкий был заряжающий с грунта. Дружнее нас не было из всего дивизиона.

Офицеры были – «пиджаки». За офицеров их не считали, так, малолетки. За неподчинение меня потом сняли с должности командира орудия, но по штатке я так им и остался. А сняли за то, что во время боя у меня заклинил снаряд в стволе. Я об этом доложил командиру батареи по рации, на что мне ответили: «Не волнует! Огонь!» Я прямым текстом на… послал. У меня пять человек было в расчете, и я за них отвечал. Когда мы все сделали, меня вызвали в штаб дивизиона и сказали, что за невыполнение приказа я снимаюсь с должности. За что и были посланы наши шакалы еще раз на… Мне потом характеристику написали такую, что, наверное, даже на зону не возьмут.

Однажды со стороны Грузии прошли «чехи». Сначала, как нам сказали, был бой с погранцами, но «чехи» прошли в нашу сторону. Естественно, нас подняли по тревоге, и в предгорье мы их остановили, там в свое время был пионерский лагерь. Мы этих «чехов» разгромили, потом еще авиацию поднимали, добивали их. Нам пообещали медали за это, но никто их не получил.

Летом 2001 года недалеко от Старых Атагов, они же Волчьи ворота, стояли мы в поле, когда были прикомандированы, по-моему, к 201-му полку. Пошел я, когда уже стемнело, на кухню за хлебом, сахаром и другим взгревом. Ребята с орудия остались на «фишке» ждать меня. Когда возвращался, встретился мне офицер срочников, знаю, что он был командиром батареи «Градов» – они стояли рядом с нами. Слово за слово, он принял меня чуть ли не за «чеха», повел в свою яму и посадил туда. Недолго музыка у него играла… Ребята мои бунт подняли, нашли меня, а шакалу этому сказали, что если сейчас не выпустит, то они заведут «саушку» и карачун ему придет. Через пару часов меня выпустили.

Был еще случай, когда там же ребята намутили травы, дички хорошей такой. Мы ее пожарили, я съел порядка пятнадцати ложек и на трое суток «улетел». Вообще ничего не помню. А еще был случай, когда землякам-срочникам понес сигареты и попал к ним на банкет. Они в своей бане гуляли. Зашел и я к ним на огонек. Так как воды не было, то на печку мы лили брагу. Вот это был пар! Мы через час перестали понимать, где мы и кто мы! Землячок мой Леха захотел по-большому и пошел на минное поле. Наступил случайно на мину, думал, что все, конец пришел – мина-«лягушка»! Рассказывал потом, что пока делал три шага и считал до трех – вся жизнь перед глазами пролетела, всех святых вспомнил, всю родню по именам. А когда засвистело все вокруг, понял, что наступил на световую мину. Но после этой попойки он вообще перестал ходить по полям. А я пришел к орудию только на следующий день.

«Поздравляю с прибытием на курорт…»

Андрей Козин, командир отделения 1-й мотострелковой роты, гвардии старшина:

– В начале марта 2001 года нас, подписавших контракт на службу в полку, привезли в Мулино. Из Ярославской области нас было 17 человек – до сих пор дружим, постоянно на связи. Всю дорогу – беспробудное пьянство, драки. Мы, ярославские, друг друга контролировали, все доехали, а рязанские, владимирские, нижегородские, ивановские по дороге подрастеряли земляков.

Офицеры нас сопровождали. Один – хороший, Володя-капитан, он у нас был авианаводчиком, а второй – такой душный старлей. Решили мы старлея проучить. На украинской таможне (ехали через «Хохляндию») входят таможенники: «О, солдаты, вещи к досмотру». А я им: «Да мы все пропили, у нас ничего нет. Там старлей в конце вагона едет, у него «Муха» и килограмм героина…»

Что тут началось… Во всем вагоне вскрыли потолки, привели собак, нашего старшего лейтенанта до трусов раздели, а он орет: «Требую консула! Это международный скандал! Я российский офицер!»

Поезд задержали на час. Ничего не нашли. Стали искать лысого, который все замутил, то есть меня, а нас полвагона лысых – мы в Мулино под мойку многие побрились. Так и поехали дальше, всю дорогу было весело.

Прибыли в Урус-Мартан, построили нас на взлетке, «корова» улетела. Вышел гвардии подполковник Полушенко, заместитель командира полка, и говорит: «Поздравляю с прибытием на курорт «Северный Кавказ»! Ну, не совсем курорт: вчера при сопровождении колонны был убит снайпер первой роты сержант Гусев, а сегодня, три часа назад, подорвался на мине наводчик-оператор БМП, тоже первой роты». Тут все и приуныли…

Стали нас распределять, кого куда. Ярославские в основном попали в первую и третью роты. Я в Чечне таких друзей нашел, самых лучших, про каждого книгу можно написать – типажи мощнейшие…

«Даже не поняли, откуда стреляют…»

Николай Илюшечкин, пулеметчик 3-й мотострелковой роты, рядовой:

– Призывался я Починковским военкоматом в 2000 году. Поезд из Нижнего Новгорода до города Прохладного, оттуда мы, новобранцы из многих регионов России, до Моздока шли пешком. Проезжающие мимо таксисты предлагали свои услуги – довезти до Моздока, но мы на это не покупались. Шли организованно, как настоящие солдаты армии России.

Вот и Моздок… Сидим с сумками, ждем на взлетке «вертушку». Проходит несколько часов, приземляется «Ми-24» («корова»), берут всех нас на борт, поднимаемся. За время полета очень сильное давление на уши, непонятно почему. Сорок минут лету, и мы на позициях 245-го полка. Приземлились, нас встречают БМП и их экипажи. Все солдаты были в грязной и изношенной форме. Шла война, а государство про них забыло… Я из семьи военнослужащих, мой отец – командир полка, и я не привык скрывать правду.

По распределению я попал во второй батальон вместе с Шерстневым Александром, а друг Юрий попал в 99-й артполк. Александр Шерстнев служил водителем на «ГАЗ-66», развозил снаряды для минометов.

Второго марта мы сопровождали колонну 99-го артполка из Урус-Мартана на Ханкалу, и в районе Гикаловское на нас с правой стороны от дороги хлынул шквал огня. Старшим колонны тогда был зам. комбата майор Солодовченко. Первая БМП-2 быстро загорелась. Прозвучала команда «К бою!». Старший колонны сам не сориентировался вовремя, пока развернули две «тридцатки» в сторону противника, три машины у нас уже горели.

Я спрыгнул с брони, залег с автоматом, открыл огонь – по вспышкам выстрелов. Пули над головой свистели, грохот стоял. Израсходовал тогда четыре магазина патронов из шести. О результатах нашей стрельбы говорить было бесполезно. Из наших в колонне тогда один солдат был убит, еще один ранен.

Наконец все затихло, и поехали дальше, в Ханкалу. Разгрузились, колонной постояли. Когда поехали назад, слышим хлопок выстрела. Радист сидел на броне и упал. Мы даже не поняли, откуда стреляют. Спрыгнули с БМП, залегли. Больше не стреляли. Резко развернули колонну и повезли раненого в Ханкалу. Но парень умер от потери крови. На броне надо сидеть в бронежилете, а он был в одной разгрузке. Выгрузили его, развернулись и в полк поехали.

А солдаты, отслужившие свое, помаленьку привыкали к мирной жизни…

«Сам над собой смеялся…»

Александр «Оккупант», сапер инженерно-саперной роты полка, сержант контрактной службы:

– В конце концов зимой приехал я домой… Все, я дома! Месяца два-три боялся, когда ездил на такси по городу: в Чечне скорости другие, да и броня потолще. Вспоминал, как там легковушки переезжали поперек. А дома было ощущение, что еду в тонюсенькой коробчонке из бумаги, поэтому вцеплялся в ручку двери.

Как-то в маршрутке ехал с товарищем, срочку вместе служили, с похмелья. Сидим себе, едем, напротив полковник, а в конце автобуса – пара ребят, наши ровесники, пьяненькие. Выходим все на конечной, станция метро «Текстильщики». И тут пареньки начинают на полковника зубоскалить: «Мы в Приднестровье таких стреляли…» Иду за ними, слушаю, противно так что-то стало, да еще похмелье одолело. Беру одного, разворачиваю к себе и говорю: «Иди ты на… со своим Приднестровьем, а хлебало не закроешь – больше свое Приднестровье не увидишь и о Москве не расскажешь».

После контракта впервые испугался, когда детвора во дворе начала на какой-то праздник петарды взрывать. Я дома на корточки присел: думал – стреляют. Потом сам над собой смеялся: «Все, дослужился…»

За время службы в Чечне на меня было отправлено четыре наградных в Ханкалу. Получил только медаль Суворова. Служил в гвардейском полку, но даже знак «Гвардия» не дали. На одну ступень в звании повысили, да пара благодарностей от командования. А в Ханкале – не знаю, правда или нет, наш парнишка из связи Андрюха из Тверской области зашел в наградной отдел, узнать, кому из нас чего дали. Так один офицер ему сразу сказал: «Говори, какую хочешь, и плати…»

После контракта мы с некоторыми ребятами встречались в Москве у меня, развлекал, как мог. И Эмиль звонил разок. Слышал, что на ВДНХ у ракеты собирались. Хотел съездить разок, да все было некогда. Да и не думаю, что там будут те, с кем я был в Чечне, а сидеть сопли размазывать – не мое. Про ребят писать надо, а не о себе. В нашей роте Радик служил, сам таджик, а по-русски как мы с вами разговаривал, чисто. Но и на фарси общался спокойно, без проблем. Хороший мужик. Ребята были веселые с Нижнего, Гошаня (Игорь) и Жека (Евгений). Как они прикалывались: после каждого ВМГ звания друг другу вручали, немецкие, времен Второй мировой. Я их застал, они начинали унтерами. Жека еще в броник наряжался иногда, а Гошаня после Радика механом на БТРе стал гонять, вот он-то под фугас и попал. Да много ребят хороших было… Ваня из 752-го полка, Олеги, Лехи с Подмосковья, костромские, орловские, брянские, тверские, да отовсюду. Кстати, Олегу одному на 809-й высоте ногу оторвало по колено. Ребята рассказывали, видели его в ППД, он в полк за деньгами приезжал, так его жена не бросила, молодец и умница. И протез он себе купил хороший, немецкий. Говорили, чуть-чуть видно, что хромает. И Малой с простреленной ногой – тоже с женой приезжал за «бабками». У него пуля об колено ударилась и по кости вверх ушла, застряла в паху, вытаскивать не стали. Врачи сказали, что можно случайно навредить. А если он куда-нибудь полетит, то в аэропорту зазвенит, когда рамку проходить будет.

Много хороших парней там было, всех сразу не упомнишь. Однажды разговор ребят слушаю, говорят про Саров, где я срочку служил. Прикинулся идиотом, спрашиваю: «А где это?» Парнишка мне рассказал, что он там же, где и я, служил – в ГСН «Тайфун», только позже. «А сержантик там служил…» – и называю свою фамилию, а сам про себя уже хихикаю. «Да, был такой легендарный страшный сержант из Москвы…» – «Этот сержантик перед тобой стоит…»

С Колей (Колямба) из Владимира мы вообще кореша тогда были. Он на второй контракт приехал, когда я в яме сидел. Потом его в разведку переманили, а я так в саперке и остался.

Серега Бакс был из Коврова или из области. Рост – полтора метра с кепкой, глаза светлые, волос светло-русый. Он тоже, кстати, второй раз приезжал, месяца через 2–3. Пошел к Светке в медроту, а тогда начмед был майор прикомандированый. Он издал указ его светлости, чтобы контрактники по медроте не бродили, а кто сего ослушается, того под землю и в кандалы. А у Бакса любовь на фронте, и с ней не поспоришь. Бакса выгнали из медроты, он сходил в свою роту, взял свой «калымет» и занял круговую оборону в окопе в медроте. Его только командир разоружил, а потом, как психа, на борт и домой, успокаиваться.

Бакс, а помнишь Светку из медроты? Один раз, уже после контракта, она приезжала ко мне в Печатники, с мужем. Говорили, что снова туда собрались. Посидели несколько часиков, повспоминали. Она все про тебя спрашивала, куда ты делся, когда она оттуда уезжала…

Смотрю видеокадры, снятые в полку в новогодние дни… А те, кто подшитые, это из каких рот? Чапая, Буденного узнал, летеху, маленького, рыжего – из разведки, узнал. Один из офицеров стоит – майор, прикомандированный на должность начальника инженерной службы полка. Тихий был мужик, не доставал всякой ерундой. Но вот после Нового года в роте ЧП было… Понагнали народу, а что с ним делать – никто не знает. Я на Новый год в отпуске был, а когда вернулся – больше половины рож в роте незнакомых. Когда ЧП произошло, майор испугался чего-то и пытался без талона на посадку в «Мишку» забраться. Говорил, что очень-очень домой надо…

Я одного бойца видел, так он говорил, что Грозный один брал и полковников строил. Только он к кровати был привязан, в медроте…

«Было какое-то безразличие…»

Сергей Бочаров, командир орудия САУ-2С3М, младший сержант:

– В марте почти весь наш полк и 99-й артполк вывели на постоянное место дислокации. В Чечне осталась лишь батальонная тактическая группа 245-го полка. С нами рядом находились еще дивизия внутренних войск и спецназ ГРУ.

Почти каждый день стреляли по запланированным целям, ездили на ВМГ. Письма домой отправляли с дембелями на «вертушке». С водой было плохо: «чехи» ее травили. У нас вода постоянно была с хлоркой, а потом еще и машину-водовозку вместе с водителем «чехи» расстреляли. С едой проблем особо не было, кормили на убой. На выезд давали ИРП (индивидуальный рацион питания. – Авт.), или, проще говоря, сухпай. Были, конечно, случаи, когда в каше находили червей или продукты привозили просроченные, что по внешнему виду видно. Если не было стрельб, то кто-то отдыхал после наряда или выезда, кто-то спортом занимался. Если зимой, то заготавливали дрова, печь топить, или музыку слушали в палатке. У нас там автомагнитола была и аккумулятор от САУ. С друзьями общался, у меня один земляк был из моего города. Конечно, хотелось, чтобы поскорей все это закончилось, и домой, но как-то привык к этой обстановке и было какое-то безразличие.

Случалось, что саперы снимали фугасы «чехов», а снаряды, из которых они делали эти фугасы, были из нашего полка. С этим делом эфэсбэшники разбирались, у нас проверки по батареям были. Снаряды подсчитывали, записывали, сколько выстрелов сделал, сверяли у СОБа, считали пустые гильзы, которые мы потом отвозили на склад РАВ (ракетно-артиллерийское вооружение. – Авт.). Шерстили нас по полной программе, но я не знаю, чем это закончилось.

Был у нас один контрактник откуда-то из Украины, говорил, что при удобном случае смотается на сторону «чехов». Конечно, над ним посмеялись, а он и вправду убежал. А один спьяну пошел через минное поле и подорвался. Написали его семье, что погиб, как герой.

В марте уничтожали снаряды и боеприпасы, которые сдали «чехи» или добровольно выдали мирные жители. У нас тогда майору-коменданту от этого взрыва глаз повредило и в руку ранило. Не знаю, зачем он так близко стоял.

«Режет мне задачу, как на роту…»

Глеб Н., командир взвода разведроты полка, старший сержант:

– Очередной выезд на ВМГ, на этот раз полковник Юдин был в отпуске, вместо него подполковник Рыжков… Мой взвод стоял на окраине села, на высотке у домика, контролировали поле. Подойти к нам было трудно. Позиция была отличная.

Приехал на своей «бэхе» подполковник Рыжков, веселый, спрашивает: «Кто такие?» – «Второй взвод разведроты!» – «Кто старший?» – «Я!» – отвечаю. Он ставит мне задачу: «Через тебя идет прорыв. Здесь поставишь пару пулеметов, здесь – пару снайперов, здесь ставишь БМП». Режет мне задачу, как на роту. Я его прервал: «Товарищ подполковник, вместе со мной здесь всего восемь человек…» – «Что? Ну, я поехал». Мне это так понравилось…

Хотел Рыжков уехать, но у него глохнет «бэха». Мы должны ее завести с помощью своей. Я что-то решил проскочить между «бэхами», влез между его и моей. Механ у нас был нормальный, старый, Козырев, он возьми и заведи ее, когда я между «бэхами» пошел. Меня бросило на броню, и я едва успел вниз упасть. Я сам сглупил: рванул между машинами. Могло бы меня раздавить. Рыжков выпрыгнул на броню и как начал его бить прикладом: «Ты мне командира взвода чуть не убил!» – подумал, наверное, что я офицер. Но я сам был виноват…

Командир полка уехал, задачу надо выполнять, разбредаться нельзя. Заходим в домик, там семья – мужик, женщина и трое ребятишек. Чеченец мне: «Они здесь не пойдут, но я тебе этого не говорил». Он имел в виду весь участок, где мы стояли. Парни мне: «Давай в разведку сходим». Я решил, что не надо рисковать: не пойдут на нас, и ладно. Потом нас сняли с этого участка…

«Не бегай от федералов!»

– На одну ВМГ мой взвод поехал заранее, за двое суток до прибытия основных сил. Встал я взводом в засаду. В четыре часа утра вижу: мчит по полю белая «Волга» «ГАЗ-24». Мы ее, естественно, берем, но засаду тем самым обозначили. В багажнике – оружие, даже гранатомет. Прав у водителя нет, документов на машину нет. У обоих задержанных – документы каких-то депутатов или помощников, сейчас уже не помню. И большая сумма денег. У меня полное основание их задержать. Берем их, вяжем и в «трюм». Прицепили «Волгу» на крючок к нашей БМП и поехали на базу. Чуть успели попытать, они начали давать инфу. Как вдруг из штаба прибегает посыльный. «Чехов» в штаб и отпустить, меня тоже в штаб. Привожу их. Там куча старейшин. Говорят, мол, они вообще классные парни! Меня в ментовской «уазик». И предъяву кидают, что незаконно задержал мирных граждан. Поехали в Урус-Мартан разбираться. Я думаю: «Пипец, приехали… Но хрен я вам дамся».

Полковник Юдин сам за меня заступился: «Никуда он не поедет, основания для задержания чеченцев были». В итоге они согласились, что документов на машину не было, поэтому их правомерно задержали. Я был в шоке: реальные духи с огнестрелом, а мы их отпускаем. «В следующий раз я их хрен на базу привезу, на месте разберусь…»

Как-то шли колонной в сторону Грозного, я – в боковом охранении. Вижу – стоит «Нива» на русле реки у моста метрах в трехстах. На мосту при подходе колонны сработал фугас, взрыв – и «Нива» начинает движение. Я хватаю «СВД», два выстрела, и «Нива» встает. До цели было метров пятьсот, она была в движении, но попал. Удачно. Стрелял без оптики, навскидку. Один в машине был еще живой, его сразу «фэбосы» (сотрудники ФСБ. – Авт.) забрали.

Когда стрелял, рядом с коровами стоял чеченский мальчик лет семи-девяти. Стоит – рот открыл. «Не бегай от федералов!» – говорю. Он и заплакал…

Наша колонна на дороге встала, пехота пошла мост ремонтировать, и вдруг приходит информация, что по колонне шастают двое русских в гражданской одежде, спрашивают у солдат патроны и гранаты. Мы их берем. Начинаем допрашивать. Они очень долго держались. «Ничего не скажу, ничего не знаю…» Ни один «чех» так не держался, обычно нам пяти минут хватало, чтобы расколоть. И по-хорошему просили, что надо все рассказать, все-таки вы русские. Полчаса их кололи… Потом все же раскололись. Оказалось, что они из одной бандитской группировки, привезли в Чечню рабов и деньги. Они рассказали, что наркоман свою бабку продал в рабство в Чечню за штуку баксов. За ними «вертушка» пришла, и «фэбосы» их уволокли….

Один пленный на допросе начал было говорить, что он правоверный мусульманин. Я тогда Коран изучал и на память несколько фраз из него сказал, это был такой психологический прием. Он уставился на меня с удивлением. Осадил, доказал ему, что никакой он не мусульманин, а обыкновенный бандит. Но случалось допрашивать и по-другому. Я был не любитель, но надо же информацию добывать…

Документы

Из Журнала боевых действий 3-й мотострелковой дивизии.

В марте на базе 245-го гв. мсп была сформирована батальонная тактическая группа.

Остальные подразделения 245-го гв. мсп и 99-го гв. сап в течение марта 2001 г. были выведены в ППД п. Мулино Нижегородской области.

С марта по ноябрь 2001 г. батальонная тактическая группа 245-го гв. мсп выполняла задачи по поддержанию конституционного порядка в Урус-Мартановском районе Чеченской Республики.

В ноябре 2001 г. БТГр 245 гв. мсп выведена в ППД п. Мулино Нижегородской области.

30 марта 2001 года в поселке Мулино Нижегородской области торжественно встречали 245-й мотострелковый и 99-й самоходно-артиллерийский полки Московского военного округа, возвратившиеся из Чечни.

Итак, с марта 2001 года в Чечне оставалась лишь батальонная тактическая группа 245-го полка… Работы солдатам хватало…

«Относительно спокойный период…»

Виктор Полушенко, командир батальонной тактической группы полка, гвардии подполковник:

– В марте 2001-го я получил приказ заменить командира полка подполковника Рыжкова с назначением меня после его убытия на должность командира батальонной тактической группы полка (БТГр. – Авт.). До этого с осени 1999-го исполнял обязанности командира полка в ППД.

Приехал в полк, заменил Рыжкова. Он забрал с собой один батальон – около четырехсот человек, и у меня осталось около 1070 человек, из них всего пять срочников, остальные контрактники. Помог в выводе 99-го гвардейского артиллерийского полка полковника Королькова, он по приказу оставил мне одну батарею БМ-21 «Град». Из артиллерии, кроме этого, у меня был штатный дивизион САУ во главе с подполковником Дымчаком. Правда, одну батарею дивизиона я по приказу командования группировки передал на усиление Северо-Кавказского военного округа. Оставались у меня, конечно, и подразделения обеспечения.

Когда я прибыл в БТГр, то положение с боевой подготовкой было такое: неуч учил неуча. Когда я сам начал проводить занятия по боевой подготовке, то выяснилось, что офицеры, которые были в БТГр на тот момент, если не полные нули, то близко к ним. Многие не могли уложиться в нормативы по разборке автомата, пулемета, обслуживанию БМП. Даже ротные были двухгодичники! Доходило до того, что солдаты выгоняли своего командира взвода из палатки. Отправлял его из БТГр, вместо него назначил сержанта зам. комвзвода. И такое бывало. Постепенно офицеров, кто не смог управлять своими подразделениями, заменили, им на смену пришли более-менее.

Месяц вели занятия по боевой подготовке, и все встало на свои места. И машины все стали двигаться, хотя изношены были сильно.

Моральное состояние личного состава было нормальным. Да, жизнь без нарушений дисциплины не бывает. Сначала некоторые бойцы пытались употреблять спиртные напитки, тогда пришлось создать гауптвахту. Представитель Прокуратуры Северо-Кавказского округа написал на меня жалобу, что я нарушаю права военнослужащих – провинившихся закрываю в металлический контейнер. Когда я привел к нему пятерых солдат во всей амуниции, употребивших спиртные напитки, он написал опровержение на свою жалобу. Гауптвахта была обнесена двумя рядами колючей проволоки, охранялась часовым. Единственное неудобство для провинившихся, что контейнер металлический, летом там душно. Люди быстро все это усвоили, и случаев сильных выпивок не было. Случалось, что попадались в нетрезвом виде товарищи прапорщики, но я их к солдатам в контейнер не сажал.

В марте 2001-го отменили «боевые», ввели «президентские», которые составляли не более 20 дней в месяц, в зависимости от задач. Люди с этим смирились быстро.

Зона ответственности нашей БТГр доходила по фронту до 40 километров, от Гойского до Бамута. Основная ее часть – Урус-Мартановский район в направлении селений Танги-Чу и Рошни-Чу. Соседом справа стояла БТГр 506-го полка СКВО. Полное взаимодействие у нас было и с другим соседом – 100-й ДОН и военной комендатурой Урус-Мартана, которой командовал генерал-майор Гейдар Гаджиев, дагестанец.

Ежемесячно командование группировки утверждало нам план проведения оперативной работы, задачи по зачистке местности, выявлению схронов, профилактические и разведывательные мероприятия. Кроме того, получали от командующего и неплановые задачи, по блокированию и зачистке населенных пунктов. При этом мы в основном блокировали селения, а их зачистку проводили подразделения внутренних войск.

Наша БТГр стояла в базовом лагере. Сначала на блокпостах стояли две роты, затем по согласованию с командующим генерал-майором Вербицким на блокпостах осталась одна рота. Каждая рота на блокпостах стояла по месяцу, остальные две в это время ходили на обеспечение колонн, занимались боевой подготовкой. Артиллерия нашей БТГр работала только по согласованию с командующим группировки. Обычно в неделю раз-два, но иногда и каждую ночь, по обстановке. Если выявляли в горах группы боевиков – наносили туда удар артиллерией. А так имел право открыть огонь только в случае внезапного нападения на нас или если была такая опасность.

Попытки бандгрупп просочиться через нашу зону ответственности были редко. При выполнении боевых задач Чучковским спецназом я их обеспечивал арткорректировщиком – поддержать огнем или осветить местность. Это уже было без согласования с группировкой.

Сопровождали колонны Центроподвоза – постоянно шла доставка продуктов, топлива, боеприпасов. Каждое утро – инженерная разведка маршрута, случалось снимать и мины на дорогах.

Оставалась и задача контроля за соблюдением комендантского часа, с 22 часов и до утра. Все передвижение по дорогам в это время было запрещено.

В целом в Чечне это был относительно спокойный период. В начале весны противник еще вел стрельбу из зарослей на полях – они не обрабатывались. По моему предложению командующий группировкой разрешил вспахивать поля и засеивать их, чтобы люди возвращались к мирной жизни. По согласованию с главой администрации Урус-Мартановского района разминировали поля, эту работу выполнил штатный инженерно-саперный взвод. Жители вспахали поля, засеяли их пшеницей, после этого снайпера перестали работать.

Взаимоотношения со всеми главами селений у меня были хорошие. Чеченцы любят силу и справедливость, поэтому у меня с ними конфликтов не возникало. Сначала главы селений мне говорили: «Мы с вами где-то встречались…» Я это отрицал, хотя в первую кампанию эти населенные пункты проходил раза два или три, командуя отдельным мотострелковым батальоном. Оказывали друг другу поддержку во всем. Местные жители брали воду из скважины перед Танги-Чу, БТГр обеспечивало ее электричеством от электрогенератора.

«Четыре тела лежат, простынями накрыты…»

Андрей Козин:

– Август-сентябрь 2001 года… В селение Гехи вошла банда, убили председателя сельсовета и человек десять сотрудников милиции.

Полк подняли по тревоге и отправили на блокировку селения, а подразделения ДОН-100 – на его зачистку. Операция благополучно завершилась. Наше отделение отличилось: поймали «чеха», он пытался из селения свалить. Потом к нам пришел замполит и похвалил: этот «чех» оказался боевиком из банды.

Как шла инженерная разведка дорог… 5.00 утра – инструктаж. Пошли. Впереди саперная машина с установкой радиопомех, за ней саперы, за саперами – взвод пехоты на трех «бэхах». Маршрут: от позиций ДОН-100 на окраине Урус-Мартана, через весь городок до противоположной окраины («пятая точка»), дорога на Алхан-Юрт. Идем… Прошли в Урус-Мартане «третью точку» – рынок. Команда: «Стоп, колонна!» Какой-то кипиш впереди. Рассредоточились, заняли позиции. Вся улица забита народом, чеченцы мирные, человек двести.

Я пошел узнать, в чем дело. Смотрю – четыре тела лежат, простынями накрыты. Люди вокруг плачут. Как потом выяснилось, жила мать с четырьмя сыновьями, пришли боевики, потребовали, чтобы кто-нибудь из братьев в горы шел. Дали неделю сроку. Никто не пошел. Бандиты пришли ночью и всех четверых братьев убили.

Не очень-то там простые люди войны хотели…

Наша батальонная тактическая группа со временем становилась все меньше: дембеля улетают домой, а пополнения нет. На момент моего убытия от пехоты осталось две неполных роты – первая и третья.

Как раз в конце августа обстановка резко изменилась в худшую сторону. Боевики стали чаще минировать дороги. Один раз при разминировании подорвались саперы – двое тяжелых «трехсотых», один легкий. Потом в один день сбили «Ми-8», он улетел из 245-го на Грозный. В вертолете была комиссия по тылу Генерального штаба. И в Аргунском ущелье сбили «Ми-26» «корову» с дембелями внутренних войск.

Полеты вертолетов запретили примерно на месяц, только «крокодилы» «Ми-24» летали на поддержку с воздуха.

Весна-лето 2001 г. в Чечне было относительно спокойным. Но все равно случались трагедии. Рядом с нами стояли подразделения ДОН-100. Там солдаты были в основном срочники, ну, естественно, как результат – дедовщина. Один боец свалил – деды достали, наверное. У них на позициях суета, все его ищут. Прибегали и к нам на позиции. А боец тот тем временем увел у чеченцев в Урус-Мартане коня и ускакал на нем. Так его и нашли через два дня на коне, только уже без головы… Снимал его тело с коня Женя-«вэвэвшник»…

Лирическое отступление

– В третьей роте был боец по прозвищу Старый, откуда-то из Нижегородской области. Он на озерах в районе села поймал черепаху. Старый привез ее в расположение роты и везде с собой таскал: «Домой увезу – дочке подарок».

Но случилась неприятность: ребята раздобыли водки, качественно набухались и подрались. Приехали начальник штаба полка с комендантом и с бойцами, забрали самых буйных и – в яму. И Старого в том числе. Пришел я как-то в третью роту земляков проведать, сидит Старый – плачет и панцирь черепаховый полирует. Померла черепаха… Она в ящике у него сидела и, пока он в яме сидел, видимо, задохнулась. Повез Старый домой пепельницу из черепахового панциря… Не знаю – довез или нет…

«Кошка уронила кирпич…»

Виктор Полушенко, командир батальонной тактической группы полка, гвардии подполковник:

– Не обошлось у нас и без ЧП. В сентябре подорвался на мине зампотех БТГр подполковник Гостев. Поехал вне колонны и подорвался. Получил ранение ноги. Другой случай был в чем-то и курьезный… Проводил строевой смотр, это была суббота, меня вызвал командующий на связь, веду с ним переговоры и вдруг слышу взрыв в районе расположения инженерно-саперного взвода. Прибежал туда и вижу: капитан Второв стоит, и все лицо в крови. Ничего объяснить не может. Как выяснилось, саперы взяли схрон, одну противопехотную мину поставили на боевой взвод. Кошка шла по крыше сарайчика, уронила кирпич, он по закону подлости упал на мину. Взрыв. Вот Второва и ранило. Собрались мы – я, особисты, прокурор, сидим и думаем, как написать, что шла кошка и уронила кирпич. Не докладывать же такое командующему! Написали, что от солнца мина нагрелась и произошел ее подрыв.

«Семь панфиловцев…»

Николай Илюшечкин, пулеметчик 3-й мотострелковой роты, рядовой:

– После вывода из Чечни второго батальона я решил остаться служить.

Командир батальона ко мне подошел: «Посмотрим, насколько ты здоровый… Упор лежа принять!» Я отжался, сколько было надо, и он меня оставил. В нашей роте было всего два срочника, остальные – контрактники. Во взводах человек по двадцать. Стояли взводными опорными пунктами. Наш блокпост, называли его «семь панфиловцев», был у Танги-Чу, на въезде в село. До ближайшего блокпоста наших – восемьсот метров. Связь – по рации. Жили в блиндаже. Офицера с нами не было, командовал старшина роты, а одно время младший сержант Денис Беседин. Была у нас система окопов, огневые точки, склад боеприпасов, даже небольшая столовая. У каждого своя позиция на случай тревоги. Был и крупнокалиберный пулемет – в роте взяли, отмыли его.

Свою политическую задачу мы понимали: охранять местное население от бандитов, контролировать движение автотранспорта, проводить его досмотр.

Стояли в смене по три человека, по два-три часа. Один у шлагбаума, второй с ПК, держит все под контролем. Подходит колонна, тормозишь – спрашиваешь у старшего в головной машине документы: «Куда поехали?» Обычно колонны были небольшие. На нас же была возложена и охрана селения, чтобы не допустить туда боевиков. Ночью – тоже по трое дежурим. Напряжение было постоянно, да и жара стояла. Спали с автоматом под подушкой.

Настроение в те дни – тоска зеленая. Время тянулось медленно, событий мало. Домой хотелось… Иногда подходил пастух, пас отару недалеко, приносил нам молока. Приходили потрепаться и местные жители. Рассказывали, что когда здесь стояли другие части, то загоняли их в ров с водой и там держали. Периодически к нам заезжал Тагир, глава администрации этого села, и шутил: «Давайте сменяем мою «Ниву» на вашу БМП». Отношения с ним были нормальные.

Однажды ночью два чеченских подростка лет 13–14 пытались снять от блокпоста мины, у нас их было четыре противопехотных по периметру, с устройством управления. Мальчишек задержали и передали в ФСБ.

Готовили сами, питались в основном всухомятку. Иногда ездили на БМП на полевую кухню в полк. В ротах кухонь не было. Воду брали в горной речке. Была своя баня, построили из ящиков. Печку взяли в Комсомольском, там все было разрушено. Топили тем, что находили деревянного в развалинах домов. Иногда ездили в лес – деревья валили «бэхой».

Периодически, обычно трое из семи, ездили в полк на общее построение. В полк приехать – событие, хоть с людьми поговорить.

Рядом с полевой кухней в полку была яма, закрытая люком. Если кто-то нажрется – туда. Я посмотрел – пацаны на бушлатах лежат. Был случай, один пошел в Урус-Мартан за водкой и на мине подорвался. Командир полка, полковник Полушенко, нас построил: «Как же я его матери скажу, что он пошел за водкой и погиб?»

Иногда гоняли на БМП в Урус-Мартан за водкой ночью. Конечно, надо было знать куда, не наугад же ехать. Двое на воротах стоят, двое во двор заходят. Отравы мы не боялись. Если бы ее подсунули, мы бы этот дом снесли. Однажды пьяный механ на БМП заехал внутрь дома, в пролом было видно, какая мебель стоит в комнате. Майор Солодовченко ругался крепко, а потом этого механа в яму скинули.

Из семерых на нашем блокпосту нас, нижегородцев, было четверо. Между собой мы жили дружно, но были конфликты с пацанами из других областей. Попадались там понторезы, крутыми себя хотели показать. Из первой роты, там нижегородцев всего трое было, пришли: «Наших унижают!» Пошли им ночью на помощь из всех рот. Часовой на вышке увидел толпу и давай в воздух стрелять. Тогда одному солдату челюсть сломали прикладом…

Уехал 26 июля, по окончании контракта. Какое-то время снились выстрелы, рев БМП…

Уехал без наград. Очень было досадно, что денщик у ротного уехал с орденом Мужества. Хотя никогда никуда не ездил, как домработница жил.

Потом, когда в других частях служил по контракту, я награды получал.

«Домой!»

Сергей Бочаров, командир орудия САУ-2С3М, младший сержант:

– Ближе к ноябрю стали поговаривать, что нас выведут, а на смену нам придет 752-й полк, и кто хочет остаться, нужно написать рапорт о переводе в этот полк. Я с друзьями написал такой рапорт, но этот полк на смену нам не пришел. В октябре нам прислали пополнение из срочников, чтобы помочь с выводом.

Выводил колонну подполковник Полушенко. Выходили со всей техникой двумя колоннами в сопровождении двух вертолетов. Первую остановку сделали недалеко от Гикаловское: в колонне заглохла САУ, с ней осталась БМП с пехотой. А мы двинулись дальше. Уже ночью подъехали к Грозному, там нас тормознули. Пробыли там ночь, а утром выдвинулись к Ханкале. Там сдали все боеприпасы, на железнодорожном вокзале загрузили технику на платформы. На вокзале нашу БТГр (батальонная тактическая группа. – Авт.) построили, командующий Объединенной группировкой генерал Молтенской поблагодарил всех нас за службу, и 25 ноября мы со вторым эшелоном выехали в поселок Мулино Нижегородской области.

«Вдоль дороги стоял живой коридор…»

Виктор Полушенко, командир батальонной тактической группы полка, гвардии подполковник:

– Сборы на вывод нашей БТГр начались за месяц, дату вывода я знал. Лишние боеприпасы и имущество заранее стал отправлять в Ханкалу. Сделал прогон всей техники, чтобы выявить возможные ее неисправности. Все, что необходимо было забрать с собой, грузили на автомашины и в БМП. Барахла много было… Сами сборы для меня прошли нетрудно, так как в 1996 году выводил в Тверь батальон 166-й бригады.

Военный комендант Урус-Мартановского района генерал Гаджиев пригласил всех глав населенных пунктов, через которые мы должны были идти. Я перед ними выступил, не скрывая дату и время вывода. Единственное попросил: «Сделайте так, чтобы нас по дороге никто не тронул». На случай нападения на нашу колонну артиллерия в Ханкале была в готовности нам помочь огнем, маршрут и время движения согласовали и с вертолетчиками.

Еще раз проинструктировал своих людей, отдал боевой приказ, и начали движение. В Урус-Мартане вдоль дороги стоял живой коридор местных жителей.

В 10 часов утра началось движение колонны, а в 23 часа последняя машина зашла в Ханкалу. Я ехал на последней машине. Оглянулся в последний раз на Урус-Мартан… Колонна до станции погрузки прошла без потерь. Два эшелона техники – БМП и САУ – я отправил на капитальный ремонт, и два эшелона с личным составом – в пункт постоянной дислокации полка.

Старшие начальники из Ханкалы тоже оказали помощь в подготовке нашей группы к движению. Проводить нас приезжал зам. командующего СКВО генерал-полковник Молтенской. Мы с ним через несколько лет встретились, обнялись… Все же восемь месяцев вместе работали.

В эшелоне меня догнала весть о гибели военного коменданта Урус-Мартана генерал-майора Гейдара Гаджиева. Перед нашим выводом он меня пригласил к себе: «Виктор, не уходи, оставайся». Умолял меня остаться. «Не могу: приказ есть приказ…» Тогда мне показалось, он чувствовал, что погибнет… Он вышел на площадь в Урус-Мартане, подошла шахидка с поясом смертника, и – взрыв. Вместе с ним тогда погибли трое его охранников. Генерал Гаджиев скончался после тяжелых ранений. Посмертно получил звание Героя России. Очень его жаль…

Встречали БТГр в Мулино в торжественной обстановке. Так была поставлена точка в боевых действиях нижегородских полков в Чечне.

А потом в жизни гвардии подполковника Виктора Полушенко были академия, три года службы в Анголе военным советником, работа военным комиссаром в Навашинском районе Нижегородской области.

Вторая кампания в Чечне 245-го гвардейского мотострелкового полка закончилась…

265 военнослужащих полка награждены орденами Мужества, 14 – орденами «За военные заслуги», 400 – медалями «За отвагу», 421 – медалями Суворова, 58 – медалями Жукова. За мужество и героизм в боях с незаконными вооруженными формированиями звание Героя России присвоено капитану Виталию Заврайскому. Посмертно звания Героя России удостоены подполковник Владимир Васильев и старший лейтенант Александр Соломатин.

За два года боев и службы в Чечне 78 военнослужащих полка погибли. Получили ранения 321 человек.