Это мухомор. Только он похваляется своим ярким нарядом. Остальные грибы обычно прячутся от людей. Забираются под листья. Скрываются в глубине леса.

Правда, и среди них попадаются хвастунишки, которым обязательно хочется выбраться из леса на опушку, к самой дороге, чтобы на мир посмотреть и себя показать. Такого только слепой не заметит.

Хоть есть люди, от которых и они скрываются. Увидят учителя химии Николая Николаевича — и сразу же в кусты. Только что стояли у дороги и вдруг пропали. А Николай Николаевич присядет на корточки, поглядит по сторонам, найдет сбежавший молоденький грибок с приставшей к шляпке сосновой иголкой, залюбуется и решит: «Эх, жалко, фотоаппарата не взял!» И пойдет дальше. И домой вернется без грибов.

Но бывают прирожденные грибники. К ним грибы словно сами сбегаются со всех сторон. Таким прирожденным грибником был в селе Бульбы Эдик.

В селе Бульбы, а может быть, и не только здесь, издавна считалось, что красивой должна быть девочка, девушка, женщина. А красив ли мальчик или мужчина — не имеет никакого значения. Но Эдик, полное его имя было Эдуард, был необыкновенно хорош собой, и это невольно привлекало внимание. Высокий лоб, спокойный, доброжелательный взгляд широко расставленных серых глаз, ровный, правильный овал лица, ямочка на правой щеке, едва заметная, чуть грустная улыбка. К тому же он был необыкновенно чистым и аккуратным мальчиком. Пожалуй, единственным мальчиком в селе Бульбы, у которого складка на брюках была одинаково ровной и четкой и в праздники и в будни.

Тот, кто впервые встретился с Эдиком, мог бы и не догадаться о его несчастье. Так, небольшие странности. Но у кого их нет? Эдик умел читать, но только вслух и едва ли понимал прочитанное. Немного картавил и, рассказывая о чем-нибудь, часто повторял одно и то же слово или целую фразу.

В селе Бульбы Эдика любили и взрослые и дети. Но особенно хорошо относились к нему животные. Гуси за ним бегали, как собаки. Огромный вздорный и злой бык Ганнибал позволял подходить и почесывать себя под ноздрями, сквозь которые было продето тяжелое медное кольцо, только зоотехнику и Эдику.

И еще говорили, что Эдика любят грибы. Уж какие грибники были в себе Бульбы, а никто не собирал такого количества таких отборных грибов, как Эдик.

Идет он рядом с тобой, нагибается, кажется, не чаще, чем ты, но у тебя четверть лукошка, а у него уже половина. У тебя половина, а у него уже лукошко. И ни одного червивого. Если Эдик срежет старый червивый гриб, то не бросит его, а, как большинство школьников села Бульбы, наколет грибную шляпку на сучок, на дерево повыше. Там гриб подсохнет, а ветер потом разнесет споры, и родятся новые грибы. Этому научила школьников Клавдия Захаровна, учительница биологии. И в этом Эдик не отличался от любого школьника.

Никогда Эдик не положит в лукошко чертова гриба вместо белого. А ведь боровик почти совсем не отличается от чертова гриба. Научно его сатанинским называют. Он ядовитый. Правда, шляпка у него, в отличие от боровика, слизистая, и нижняя сторона шляпки с красным оттенком. И срез на мякоти сначала краснеет, а потом синеет.

Никогда Эдик не собьется с дороги. Сережа догадывался, почему это так. Для Эдика ни одно дерево не было похоже на другое. Он словно различал их «в лицо».

В связи с грибами в селе Бульбы как раз и начали замечать то, что потом оказалось наибольшей странностью Эдика. Бывало, скажут ему ребята: «Пойдем послезавтра по грибы?» И взрослые и дети любили ходить по грибы с Эдиком. «Послезавтра? — переспросит Эдик. — В пятницу?» Он всегда сразу определял, какой будет день недели. Позовет Эдика соседка: «Приходи восьмого к нам на день рождения Валерика», Эдик тут же уточнит: «Восьмого? В среду?»

И это мгновенно. А женщине, которая Эдика приглашала, нужно некоторое время, чтоб сообразить и подсчитать, какой же день будет восьмого.

Затем странности начались в школе. Учительница истории Римма Филипповна поглядывала на учеников удивленно и подозрительно. Она обратила внимание на то, что, о каком бы историческом событии ни шла речь, некоторые из ее учеников, хитро улыбаясь, непременно называют день недели. Они знали, в какой день недели началась Отечественная война 1812 года и в какой закончилась. В какой день родился Ленин и в какой умер Наполеон.

Оказалось, что достаточно Эдику назвать год, месяц и число, хоть на много лет назад или на много лет вперед, и он сразу, мгновенно назовет, какой это день недели. При этом с учетом старого и нового стиля. И совершенно безошибочно.

Директор школы и преподаватель математики Анна Васильевна показала школьникам формулы, с помощью которых можно по заданной дате определить день недели. Но Эдик не знал никаких формул. Каким-то странным не известным никому способом, он без всяких формул делал необходимые расчеты.

В результате в школе возник необыкновенный интерес к быстрому устному счету. Однако ни у кого дальше умножения двузначного числа на двузначное число дело не двинулось. Эдик оставался в селе Бульбы непонятным таинственным исключением.

Все знали, что Эдик никогда не лжет. Никогда и ничего не выдумывает Порой его трудно было понять, приходилось переспрашивать. Но если его старательно расспросить, то всегда можно было разобраться в том, чего он хочет. И все, что он рассказывал, было правдой. Во всяком случае, до недавнего времени.

Но вот недавно Эдик рассказал, что он за селом, за лесом, недалеко от Черного озера видел космонавта. Живого. В скафандре. Через скафандр он посмотрел на Эдика и спрятался в нору. Скафандр на нем был прозрачный, блестящий. Такой, как показывали по телевизору. В те дни показывали многосерийный научно-фантастический фильм. И такой же, как вкинофильме, меховой комбинезон.

Но, по словам Эдика, выходило, что у этого космонавта почему-то было много ног. То ли пять, то ли шесть. Эдик не успел рассмотреть. А когда у Эдика спросили, какого размера космонавт, то он молча наклонился, показал ладонью над землей. И получилось, что космонавт был совсем невелик. От силы с полметра.

«Это не космонавт, — решил Сережа.— Это инопланетянин». Впрочем, так же об этом подумали и многие другие ребята.

«Но если Эдик видел инопланетянина,— думал Сережа,— то почему этот инопланетянин спрятался в какую-то нору? Может быть, он боится людей? Не доверяет им?»

Сережа сразу же представил себе, как он найдет этого замеченного Эдиком инопланетянина. Если инопланетянин сумел добраться до Земли, значит, несмотря на небольшой рост и многоногость, он принадлежит к высокоцивилизованному обществу. Следовательно, с ним можно будет объясниться. И показать ему нашу Землю и нашу жизнь. И главное, узнать от него много интересного и полезного. Незачем ему в норе прятаться. Никто ему тут ничего плохого не сделает.

Сережа решил, что пригласит инопланетянина в колхоз. В колхозе, по мнению Сережи, ему должно все понравиться.

«Хотя, с другой стороны,— думал Сережа,— если у них там, на далекой планете, цивилизация уже опередила нашу, то, может быть, ему у нас не все будет понятно. Увидит он, что мы торф свозим на ферму, готовим из него компост, и расстроится. Может быть, у них там уже давно из торфа путем химической переработки научились делать легкие и прочные строительные материалы, красивые ткани, искусственный мех. И, по его мнению, так, как у нас, расходовать торф просто жалко.

Или увидит он, как мы выращиваем картошку, а у них там на Альфе Центавра или на каком-нибудь Альдебаране картошку выращивают только в вазонах. Ради цветов, на которые мы здесь, на Земле, не обращаем никакого внимания. Ведь если подумать, на картошке очень красивые цветы. Они там ими любуются, а питательные вещества получают, полностью освоив искусственный фотосинтез...

Или как ему объяснить, что вот он сейчас находится в селе Бульбы, вЧерниговской области, на Украине и что все здесь — и село, и область, и весь Советский Союз,— все это наше. А дальше — граница. И за границей уже чужие и села, и города, и страны. Может, у них там на планете люди, ну, не люди, а просто разумные существа с самого начала миновали рабовладельческий, феодальный и капиталистический уклад? Может, у них всегда был коммунизм?

Или что такое семья? Почему человек тех, кто входит в его семью, ну, братьев, сестер, родителей, считает близкими, а других далекими? Может, у них на этой Альфе Центавра, или Альдебаране, или еще на какой-нибудь звезде все разумные существа считаются одинаково близкими друг другу?

А если он спросит, почему про автомашину, про какие-нибудь «Жигули», говорят «моя», а про трактор «Беларусь» с мотором в столько же лошадиных сил говорят «наш»? Почему дом «наш», но только моей семьи, Дворец культуры «наш», но только нашего колхоза, Красноярская ГЭС «наша», но только нашей страны, а Тихий океан «наш», но всей нашей планеты?»

Сережа вдруг понял, что объяснить инопланетянину, как и что у нас устроено, а главное, п о ч е-м у так устроено, будет совсем не просто.

«Все это кажется очень просто,— думал Сережа,— когда смотришь на это отсюда, с Земли. А если посмотреть из космоса...»