Спустя некоторое время Змушко доложил, что группы справились с поставленной задачей. Рабцевич вызвал командиров.

Первым явился Игнатов.

— Докладывай, Аркадий! — Сев за стол, Рабцевич приготовился слушать. А слушать он умел, давно взял за правило не перебивать человека, дать ему возможность высказаться.

Скуп на слова был Игнатов, он коротко доложил, где стоят вражеские гарнизоны, их количественный состав, как вооружены. Игнатов установил связь с рабочим ремонтной бригады станции Красный Берег и теперь регулярно получал сведения об охране фашистами участка железной дороги Жлобин — Бобруйск.

Выслушав Игнатова, Рабцевич не без удовольствия сказал:

— Что ж, Аркадий, хорошо. — И улыбнулся.

Бойцы отряда уже привыкли к суровости, угрюмости командира. Казалось, легче отыскать летом снег в Белоруссии, чем увидеть его улыбающимся. И поэтому, когда улыбка вдруг появилась на его полном лице, Игнатов озадачился: «К чему бы это?»

— По докладу вижу, — сказал Рабцевич, — пора переходить к более решительным действиям. Подбери удобное место и организуй диверсию, но действуй с умом.

— Слушаюсь.

Игнатов уже было собрался попросить разрешение выйти, как к нему подошел Линке:

— Ну что, Аркадий, теперь по-настоящему начнем громить фашистов! Только зря не рискуй, поосмотрительней будь.

— Постараюсь, — сказал Игнатов, — а как же иначе.

Нравился Аркадию комиссар. Они сразу, еще при формировании в Москве, нашли общий язык. Часто и подолгу беседовали. Здесь, в тылу врага, вместе ходили в первую разведку под деревней Столпище, потом на диверсию. Игнатов знал о жизни Линке в бедной немецкой семье в небольшом городке Герсдорфе, в бывшей Австро-Венгрии. Карл рано начал трудиться: был на фабрике чернорабочим, потом ткачом. В пятнадцать лет его приняли в австрийский союз социалистической молодежи. Вскоре за участие в стачках Линке уволили с фабрики. Он переехал в Германию. С головой окунулся в революционное движение. Стачки, демонстрации, аресты, тюрьмы — вот его жизнь. В тысяча девятьсот двадцать четвертом году Линке возвращается на родину. Вступает в Коммунистическую партию Чехословакии, становится одним из руководителей стачечной борьбы. Реакция преследует его. В тысяча девятьсот тридцатом Линке по решению ЦК КП Чехословакии с семьей (женой и сыном) переезжает в Советский Союз. В Москве несколько лет трудится на трикотажной фабрике, в тридцать седьмом году его переводят в Исполнительный Комитет Коминтерна, после он работает в Главном управлении текстильной промышленности. Начинается война, и Карл Карлович вместе с девятнадцатилетним сыном комсомольцем Гейнцем обороняет Москву в суровую зиму сорок первого года. В апреле сорок второго года сын в составе чекистской группы «Местные» вылетает в тыл врага, а спустя два месяца вылетает на задание и сам Карл.

Игнатов ценил в комиссаре доброту к людям. Общительностью, сердечностью Линке как бы дополнял сдержанного Рабцевича.

За Игнатовым захлопнулась дверь.

Молча стояли командир и комиссар. Трудно провожать людей на задание, тем более в тылу врага. Кто знает, что может выпасть на долю уходящих…

— Все будет хорошо, — глянув на командира, ободряюще сказал Линке.

— Не сомневаюсь в этом, — ответил Рабцевич. — Я знал, кого беру с собой. — И тут же тише добавил: — Все будет как положено.

Группу Игнатова вел Иван Дашковский, хорошо знавший местность. К железной дороге вышли недалеко от деревни Коврин. К полотну сразу подходить не решились. Дорога на этом участке раньше не охранялась. Однако последний раз бойцы группы были здесь сутки назад, с тех пор многое могло измениться.

Чтобы понаблюдать за обстановкой, прилегли в придорожных кустах.

Стояла темная осенняя ночь, тучи низко повисли над землей, пряча от людских глаз все вокруг. Дождя не было, но воздух казался тяжелым, влажным.

Подрывники тихо лежали на сырой траве. Глаза скоро привыкли, присмотрелись, и мрак отступил. Увидели пустынную насыпь, рельсы… Кругом тихо, холодно, а бойцам жарко от нетерпеливого ожидания.

«Идет!» Игнатов уловил еле заметное подрагивание почвы. А скоро со стороны станции Телуша донесся шум идущего поезда.

«Можно ставить», — решил Игнатов и, рывком вскочив на ноги, вместе с Шагаевым кинулся к насыпи.

Остальные бойцы с трех сторон заняли оборону.

Игнатов и Шагаев финскими ножами, словно саперными лопатами, врезались в гравий и вырыли ямку. Сколько таких ямок они понаделали, занимаясь на курсах в Воронеже! Дело привычное. Сложнее установить мину.

Игнатов ввинтил детонатор, аккуратно присыпал мину гравием, чтобы не заметили ни обходчик, ни патруль. Поднялись и, отбежав к своим, залегли. Пошел дождь — мелкий, противный.

Решили зря не мокнуть, возвращаться на базу. Впереди по-прежнему шагал Дашковский — вел бойцов другой дорогой. С первых дней пребывания в тылу врага Игнатов взял за правило два раза по одной стежке не ходить, чтобы не напороться на карателей.

Поднялись на пригорок, невдалеке в поле увидели огонек костра. Возле него находились люди, кони.

— Да гэта хлопцы в ночном, — догадался Дашковский.

Подошли. У пылающего костра лежали, сидели мальчишки в ватниках. Чуть поодаль, похрупывая сочной травой, паслись три лошаденки.

Увидев бойцов, мальчишки испуганно вытаращили глаза — верно, приняли их за полицаев…

На железной дороге между тем нарастал шум приближающегося поезда. Минута, другая — и взрыв. Вспыхнуло небо, послышались новые взрывы, затрещали автоматные и пулеметные очереди.

— Ура! — вскочив, что есть силы закричал белобрысый парнишка и запустил в темноту шапку-ушанку. — Наши бомбят, на-а… — И осекся, уставившись испуганно-радостно на подрывников.

— Ну что, хлопцы, притихли? — не выдержал Игнатов. — Свои мы… — Он шагнул к костру, и мальчишки увидели звездочку на пилотке.

— Неужели десантники? — словно не верил своим глазам парнишка.

— Они самые.

…Дашковский и Шагаев, посланные утром в разведку на место диверсии, установили, что ночью подорвался состав с живой силой противника…

Гитлеровцы подогнали к месту взрыва санитарный поезд и почти сутки грузили в него убитых и раненых.

Еще раз проверив результаты диверсии, Рабцевич послал в Центр радиограмму:

«8 сентября 1942 года в 23 часа 55 минут на перегоне между станциями Красный Берег — Телуша группой Игнатова пущен под откос эшелон противника, который следовал в сторону Жлобина».

Через неделю на базу пришел посыльный от Пикунова. Он принес донесение о подрыве вражеского состава с продовольствием и техникой.

— Вот это отлично, — прочитав донесение, сказал Рабцевич. — У нас жертв нет. Да и противник почувствовал наше присутствие.

Он стал просматривать номер фашистской бобруйской газеты «Новый путь», которую также передал посыльный. Внимание привлекла небольшая заметка, в которой фашисты сетовали на то, что «бандиты из леса» — так они именовали партизан — ведут борьбу не по правилам. В этой заметке упоминался состав, который подорвала группа Игнатова. Гитлеровцы писали, что это был санитарный поезд.

— Как тебе нравится, Карл, брехня фашистская? — обратился Рабцевич к Линке. — Выходит, они на фронт гнали состав с ранеными…

Линке, прочитав, усмехнулся:

— А чего тут удивляться, фашисты еще ни разу не говорили правду!