— …*»&%$:*@#*#:%!!!!

— Да, — стоически вымолвил Веслав, — это нам вместо приветствия. Что будет дальше?

На сей раз нам пришлось встречать гостей из других миров на берегу Финского залива. И закрывать для посещений Петергоф, к тому же. Не хочется вспоминать, как я сообщала душераздирающую новость о появлении Арки своему шефу Игнатскому — по-моему, он до сих пор не мог разговаривать и только издавал из-за наших спин нечленораздельные звуки. И вовсе осел на землю, держась за шефа Темного Отдела Макаренко, когда из Арки раздалось… вот такое.

Вслед за цветастой тирадой из каменной дуги, дальновидно пригнувшись, шагнул светлый странник Йехар в невменяемом состоянии. Осмотрелся по сторонам, сжал рукоять верного клинка… потом потряс сжатыми кулаками и завернул такое, что даже нас пробило некоторым любопытством. Хотя, казалось бы, после бессонной ночи в дороге в компании с магистром алхимии лично меня уже ничем удивить было нельзя.

— Откуда это он так нахватался? — поинтересовалась я светским тоном. Одним глазом при этом наблюдала за мечущимся по берегу Йехаром — тот больше не находил слов, чтобы выразить обуревавшие его чувства. К счастью, потому что Игнатский и так был уже в предынфарктном состоянии.

— Я б сказал, что от меня, — отозвался Веслав, — да мы с ним не так уж плотно и общались.

Но чувства Йехара разъяснились в ту же минуту.

— Четыре дня! — возопил он, подскакивая к нам. — Как это можно назвать?! Четыре дня, как мы с моим верным клинком вернулись из дебрей предыдущей миссии, четыре дня… и решающий бой с белым оборотнем, истреблявшим стариков и детей, и тут…

Дальше слов у него не нашлось. По крайней мере, цензурных, и уши нашего начальства спасло лишь то, что с русским языком Йехар еще не успел достаточно освоиться. Поэтому проклятия изрыгал на наречиях исключительно миров, в которых успел постранствовать. Насколько я знала, количество таких миров уходило в дурную бесконечность. Приветствие могло затянуться.

— Шуточки с временным континуумом в мирах, — углом рта заметила я.

— Не говори с умным видом, тебе не идет, — отозвался алхимик. — Окуни его, что ли, может, остынет?

Я посмотрела на разъяренного рыцаря в сомнении.

— Лучше подождать остальных и окунать уже скопом.

Тон мне самой очень напомнил пророческий, и конечно, это мне не понравилось.

— Тридцать три бескрылых крякодугла!!!

Пророчество свершилось тут же: явившийся из Арки спирит немногим отличался по состоянию от Йехара.

— Силы гармонии! — орал он, яростно потрясая кулаком в небо и воинственно хлопая крыльями. — Сто тридцать семь болотных слизней вам в печенку… нельзя было призвать кого другого?! Я только… у меня жена! У меня только все наладилось, так нет же — обязательно выкидывать меня в этот проклятый мир, чтобы я… чтобы она меня увидела через пару сотен лет?! Кого надо убить?

— Мне тоже подскажи, — кровожадно подтвердила Виола. На ней вместо обычной черной кожаной одежды был неожиданный купальник, вокруг бедер обмотано пляжное полотенце, на ногах — легкомысленные шлепанцы, а одежду — какую-то цветастую рубашку и такие же брюки — она судорожно сжимала в руках. Комплект дополнял розовый рюкзачок, где скрывался верный арбалет. — Только собралась отдохнуть! Отыскала не с-пляж. Наплевала решительно на все! Отдохнула. Три неделькии два часа…

Какое-то время мы с Веславом терпели. В конце концов, смотреть, как по берегу Финского залива носятся три осатаневших рекрута Серой Дружины и на разных языках выражают свое возмущение, было даже в чем-то забавно. И если бы в нас не летели время от времени обвиняющие взгляды со всех сторон — может, мы терпели бы и дальше.

А так я и алхимик подождали минут пять, после чего переглянулись и повторили в один голос свою давешнюю блестящую тираду — ту самую, которой мы ознаменовали появление Знака над нашими головами.

Общественность примолкла. Общественность заинтересовалась. Игнатский все же сел на какой-то валун, уронив по пути Макаренко.

— И если вы думаете, что я прямо счастлив видеть вас всех…

— …счастлива опять оказаться в одной связке с вот этим…

— …вы не просто ошиблись…

— …не-ет, вы не просто ошиблись!

— …вы ошиблись капитально!

— Капитальнее только марксов «Капитал»!

— Поэтому не портите мне…

— …и мне заодно…

— …мои и без того не железные нервы, тем более, что они мне с вами еще пригодятся!

— Тем более что мои нервы уже изрядно испорчены одной личностью с темной алхимической профессией!

— Да не виноват я, что на него так подействовало подчинение!

— А кто виноват? К твоему сведению, тот водитель мне шесть раз за ночь предложение делал. И в Загс предлагал ехать прямо ночью!

— Так мои эликсиры при чем, не надо было строить глазки!

— Какие глазки?! Те, что слипались на ходу, или другие? И кто виноват, что после смены машины тот маньяк за нами увязался — мои глазки?!

Как видите, тут пошло… скажем так, личное. В действие вступили особенно печальные факты нашего с Веславом срочного путешествия от Смоленска до Питера. Проорав последнюю фразу о своих глазках (да-да, в них влюбляются мужчины, говорят, что они большие, голубые и бездонные, но я же стихийник воды, это понятно, а Веслав не прав, потому что как раз тогда мои глаза напоминали две узкие прорези на лице…), так вот, выпалив эту фразу я вдруг заметила, что возмущение в рядах остальных призывников уже погасло: все трое стояли напротив нас и поглядывали с любопытством и опаской.

— А вы за это время случайно не поженились, а? — наконец с истинно своей прямотой зарядила Виола.

— Кто? — в один голос мрачно поинтересовались мы. Эдмус хихикнул.

— Мне-то можете не врать, в семейных ссорах я знаю толк! Мы с Ифирь, бывало по двадцать раз на день сцепимся, а ее папаша только успевай уворачиваться. Кстати, в последний раз с него венец куда-то укатился. До моего призыва найти не успели. Так…?

Мы с алхимиком презрительно осмотрели друг друга. Последняя ночь свела все наши дружеские отношения практически к нулю. Пока градус отношений не упал еще ниже, приходилось выуживать из памяти иные темы. Или же просто цепляться за те, что подворачивались в речи остальных.

— Так у тебя в мире все в порядке, Эдмус?

Веслав оценил мои попытки тем, что с мрачным видом уселся на камень и распушил хвост, то есть, широко раскинул полы пальто. Эдмус польщено зазеленел.

— Как приятно, когда о тебе волнуются! Но нет, конечно: это же мой мир… хотя моонов-то мы недавно добили окончательно, они уж теперь и не высовываются. За мир-то я спокоен: после того, как нас связали обетами, у Ифирь вдруг открылись способности вроде моих. Можете вообразить себе лицо ее отца. Хотя могло бы быть и хуже.

Куда уж хуже. Как герцог спиритов стерпел, что стихией у его шута оказалась любовь — до сих пор непонятно, но стерпел. А вот теперь его дочь подалась туда же — наперекор всем старым Табу.

— А вы знаете, какие блюда были на нашей свадьбе? — вопреки своей стихии, Эдмус без мелких пакостей долго не мог. С меня было достаточно воспоминаний о том, какие блюда были на пиршестве по поводу нашего прибытия в Город спиритов, но остановить бывшего шута, а ныне полководца, было очень даже непросто.

Поэтому когда Макаренко, которая наконец при помощи магии установила Игнатского в сидячем положении, подошла к нам, вместо конструктивного диалога опытных воинов Гармонии она услышала:

— …если дать личинкам этих гусениц пару дней полежать в сыром и влажном месте, а потом приправить их крылышками саранчи, а сверху полить желчью единственного паука, который в наших краях вообще имеет желчь…

Макаренко была из Темных, которые, как известно, отличаются меньшей брезгливостью, но она побледнела. С нее даже на пару минут сошел ее учрежденческий глянец.

— Вересьева, — она обращалась ко мне так, будто я была единственным человеком, который в этой неоднородной компании могла понять ее слова. — Минуту назад со мной связались нейтралы. Скоро будут здесь. Вас просветят ментально.

На Веслава она не взглянула. Об отношениях алхимика с Темным Отделом и его начальницей у нас ходили легенды. Большинство из них возникло на почве нашего самого первого призыва, уже после нашего возвращения. Тогда Макаренко вздумала потребовать от Веслава подробного отчета о миссии Дружины. Сама глава Отдела не выходила после своего требования на улицу две недели, а мой отчет пришлось дублировать специально для Темного Отдела.

— Какая секция? — спросила я, подпуская в голос обреченности.

Макаренко молча прижала пальцы к виску, поморщилась и кивнула в сторону центрального фонтана. От него, проскочив за смешанное оцепление, к нам неспешной походкой приближались три стихийника, и одинаковая, густо-фиолетовая, характерная для нейтралов-ментальников аура колыхалась над головами всех трех.

Скривился даже Игнатский, которого чудом поддерживали чары Макаренко. Ради такого случая босс пришел в себя.

Отдел Нейтралов — гаже и придумать нельзя. Есть и там нормальные люди, но в силу каких-то особенностей природы там их гораздо меньше, чем даже в Темном Отделе. В силу тех же аномалий в нейтралы чаще всего идут либо полные пофигисты, либо те, кто обожает медленную и нудную работу, а харизмы во всем питерском Сером Отделе меньше, чем в одном Веславе. Как я уже говорила, не все секторы нейтралов так уж отвратительны, но есть один особенный, прозванный Сектором Паранойи. Официально он — Сектор Внутреннего Контроля, но имя закрепилось после того, как кому-то из наших понадобилось уточнить что-то по делу о злоупотреблении стихийными силами, а замученная секретарь нейтралов возьми да и брякни в трубку: «Сектор Паранойи вас слушает». С тех пор прижилось.

Стоит пойти затяжным ливням или случиться пожару, как эти — тут как тут. Телепаты Сектора бродят по коридорам инертными тенями, заглядывают в дверь, просвечивают всем мозги и интересуются: а не ссорились ли наши маги воды? А не возомнил ли себя кто из Темных вторым Нероном?

Нужная работа, спору нет, но нервирует это изрядно. И конечно, именно людей этого самого сектора мы могли видеть перед собою, и даже Эдмус воздержался от вопроса «почему».

Потому что мы — феномены. Потому что мы были феноменами еще в наш второй призыв. А кое-кто так и в первый. Я, например.

Серые поздоровались вполне почтительно и даже соизволили представиться, а вообще-то с ними такое бывает редко. С места в карьер лезут людям в мозги. Нам выпало видеть перед собою команду-мечту: глава нейтралов, глава «Сектора Паранойи» и молодое дарование с напыщенным именем Олеандр.

Главный нейтрал Питера Побабко держался осторожно, а разговаривал извиняющимся тоном. Он всегда выглядел тихим офисным работником и всегда разговаривал так, что не мешало ему при случае мотать нервы своим коллегам из обоих Отделов.

— Понимаю, что задерживаю вас… неприятно, согласен, но это много времени не займет. Сравните это с простым рентгеном…

— Думаете, они Арку сами вызвали, а теперь конец света раньше настанет? — воинственно осведомилась Макаренко.

— Но эту аномалию с тремя призывами никто объяснить как-то не удосужился? — встрял Грушняк. Лет пятьдесят назад он перечитал Шерлока Холмса и вообразил себя великим сыщиком. Теперь вот ходил в сером плаще, пытался выглядеть незаметным и на всех накапывал компромат со скоростью бывалого гэбиста.

Макаренко чуть приподняла брови и королевским жестом пожала плечами.

— Это же Чумной, — бросила она свысока. После чего отплыла в сторонку, оставляя нас на растерзание нейтралам.

— В моем мире сказали бы «Это же Эдмус!» — наметил параллель шут. — Веслав, а кинжалами в тебя не бросаются?

— До сих пор никому в голову не приходило попробовать, — признался алхимик. Он уже имел очень раздраженный вид — в самый раз для человека, мысли которого сейчас подвергнутся сканированию.

— Не нужно злиться, — самым умиротворяющим тоном заговорил Йехар. — Поверьте, мы сами не представляем себе, почему Арка призывает нас так часто и с таким завидным постоянством, и если вам удастся это прояснить — что ж… мы будем вам благодарны.

Его никто не слушал. Побабко кивнул начальнику «параноиков», и тот с гордостью выдвинул вперед Олеандра.

— Молодое дарование! — представил он его заученным тоном.

Я знала, что он это скажет. «Дарование» в семнадцать лет отличалось недюжинными способностями на ментальном уровне. Что и обеспечило парню должность главного «шерстильщика мозгов» в его отделе. Мы с Олеандром встречались раз восемь — меня-то само собой, после второй миссии просветили чуть ли не по нервной клетке — и каждый раз это ничем хорошим для него не заканчивалось. Похоже, у меня при виде его высокомерной физиономии начинал действовать какой-то неизвестный рефлекс.

— А уклоняться от прямых в челюсть дарование умеет? — процедила Виола.

Вид у нее был очень грозный, несмотря на пляжное полотенце. Олеандр на угрозу ответил тем, что сделал рассудительный шаг назад и поймал взгляд Виолы.

Зрительный контакт для телепата был необязательным, все присутствующие это знали, но «молодое дарование» было еще и отчаянным буквоедом. Написано в старинных книжках: смотреть в глаза, как удав на кролика! Значит — ни шагу в сторону.

Впрочем, если смотреть на него и на Виолу — я бы еще поспорила, кто является кроликом, а кто удавом.

Напыщенность на лице парня разбавилась легкой сосредоточенностью человека, который просматривает информацию на ноутбуке. Потом озадаченностью. Потом очень большой озадаченностью. Потом он потряс головой, разорвал контакт и повернулся к своим:

— Мысленный поток не похож абсолютно ни на что. Он троичен!

Виола слегка пожала плечами. Она была бы не против продемонстрировать причины такой троичности, но знала, что такая демонстрация закончится общей паникой, а может быть, даже чьим-нибудь съедением. Это если она не сможет удержать внутри бело-розовую пантеру.

— Позвольте, мы объясним, — вмешался Йехар.

Его, как это часто бывало, поняли немного не так, и теперь Олеандр переключился на нашего рыцаря. Тот выдержал его взгляд спокойно и открыто. С Йехара можно было писать портрет человека, которому абсолютно нечего скрывать. Наверное, было бы лучше, если бы он не был столь абсолютно искренним — эва, как побледнел этот ментальник! Ну да, кому приятно заглянуть в разум странника, который только тем и занимается, что скитается по мирам и сражается со всевозможной нечистью.

— Ясно, — выдавил Олеандр, выныривая из разума рыцаря.

— Триаморф, — бормотал Грушняк, потирая висок. — Ладно, давай дальше.

Из чего можно было заключить, что все три нейтрала держали между собой связь, так что начальники могли видеть результаты трудов своего подопечного. А следующим трудом будет… это почему он начинает смотреть на меня?

Я не до конца, но все же была готова. По опыту знала, что пытаться блокировать Олеандра бесполезно, он просачивается под любые блоки, поэтому осталось применить самое страшное оружие против враждебного проникновения в мысли.

Женский мысленный поток.

То есть, в одно время думать ни о чем и обо всем сразу, но преимущественно — о косметике и женских передачах, а как фон ко всему этому можно пустить хотя бы строчку из «Винни-Пуха»: «В голове моей опилки, да-да-да!»

Игнатский, который после первого призыва и взялся меня обучать этой методике, грустно улыбнулся издали. Увидел, как у меня остекленели глаза. Грушняк тоже это заметил и проницательно нахмурился.

Нет, мне нечего было скрывать. В конце концов, мы действительно не знали, почему нас призывают так часто и всех вместе. Но когда в твоих мыслях роется кто-то посторонний — хочется сделать так, чтобы у него как минимум пропала охота лезть туда вторично.

— Ты, кажется, считаешь себя светлой? — процедил Олеандр, возвращаясь из странствий по моим мыслям. — Я бы на твоем месте перевелся как минимум к нам.

Каждый раз, когда я обеспечивала ему головную боль, он пытался подколоть меня тем, что меня после Дружины заедает гордыня, а значит — свет убывает во мне с каждым днем.

— Меня поддерживает вода, — напомнила я на всякий случай.

— Скорее, воды. Коцита, — тут Олеандр одновременно блеснул эрудицией и напомнил мне самую первую миссию в мифологическую Грецию.

Но неотмщенной я не осталась, поскольку следующей жертвой телепата оказался Веслав. А алхимик просто не умел быть жертвой.

Какое-то время Олеандр просто на него смотрел. Потом закрыл глаза и сжал кулаки. Потом напрягся. Потом тряхнул головой и медленно начал краснеть с натуги. Веслав наблюдал этот процесс со злорадным интересом.

Ментальник открыл глаза, когда цвет его лица достиг уровня «опасный багровый». Он был так растерян, что к своим товарищам начал обращаться вслух:

— Глухо…

Побабко и Грушняк переглянулись и тоже закрыли глаза. Издалека на эту картину — три телепата в мысленной нирване — одинаково злорадно скалились светлый Игнатский и темная Макаренко.

— Ну, вы б еще открывалку принесли, поковыряли бы мне в черепе, — буркнул Веслав, когда ему надоело испытывать степень отсутствия у этих троих мышления как такового. — Авось, оно бы легче пошло.

Попабко открыл глаза. Вид у него был пристыженный.

— Вы — Веслав Чумной? — догадался он. — Алхимик?

— Нет. Торгую семенами и парфюмерией, — Веслав сердито тряхнул своим многокарманным пальто.

— Что ж вы сразу не сказали? — не заметил издевательств Грушняк.

Я могла бы поспорить на ответ, но такое пари никто бы не принял. Все и так знали, что именно скажет Веслав:

— Дурной вопрос. А вы просили нас представиться?

Ментальникам срочно захотелось в родной отдел. Судя по серым и перекошенным лицам, на сегодня с них с лихвой хватило эмоций. Но праздничный обед был не закончен. Оставался десерт.

— Ты умеешь глотать шпаги, дарование? — с надеждой спросил шут, подходя поближе. — А мечи? А то у нас тут есть один на примете… хотя его придется глотать в ножнах, если, конечно, ты не хочешь устроить себе внутреннее прижигание.

Телепат в ответ чуть повернул голову в сторону шута и поймал его взгляд. Эдмус, польщенный таким вниманием, продолжал болтать без перерыва:

— Что это у тебя за странное имя такое? Хотя это не странное, вот мою мамашу звали Пшш, просто потому что моя бабка поссорилась с моим дедом и назвала дочку своим любимым звуком. Говорили, когда мой отец пытался дозваться жены, соседи швыряли в него, чем под руку попадется, даже кинжалами, чтобы только он перестал шипеть во время дневного отдыха. Тогда отец входил в раж и начинал шипеть еще громче, а заканчивалось все это… ну, вы же видите, какая у меня наследственность. Хотя может быть, мою мать звали…

И вот тут-то на лице нашего «дарования» появилось то выражение, которого я не удостоилась наблюдать за все время нашего сотрудничества.

Это была паника в чистом виде.

Всего на секунду — а потом Олеандр, не расставаясь с паникой на лице, аккуратно накренился назад и медленно свалился в заботливо подставленные руки своих начальников.

Бомс!

— Бедняга! — посочувствовал ему Эдмус. — Пытаться разобраться в моих мыслях — да я и сам-то в них путаюсь!

Ребята из Серых дружно пыхтели в усилии удержать «дарование» и в попытках выйти из ситуации достойно. Игнатский созерцал нашу Дружину теперь с некоторой гордостью. Может, он не будет мне теперь день за днем вкручивать, что, кроме невероятного количества призывов, я больше ничем не отличаюсь в магическом смысле?

Ситуацию разрешил Йехар с подходящим к ней выражением лица классического спасителя миров.

— Если никто не будет возражать тому, то мы, как Поводырь, — он мельком взглянул на свою руку, проверяя, там ли знак главы Дружины, — просим вас предоставить нам какое-либо убежище, дабы рекруты Арки смогли бы отдохнуть и собраться с силами для предстоящей миссии…

Приветливое выражение с лица Игнатского будто мокрой тряпкой стерли. Макаренко же и раньше не отличалась приветливостью, а уж после этих слов ощетинился даже ее классический костюм. Нейтралы начали в темпе отступать, бережно утаскивая за собой бесчувственного Олеандра.

Обычная реакция нашего начальства, если дело касается просьбы о материальных благах, так что я даже не удивилась.

Но все-таки… моя квартира! О, моя несчастная квартира!