Зевс, он же младший сын Крона, он же Громовержец, он же Эгидодержец, он же еще до кучи пафосных эпитетов… Поскольку Зевс – не абы-кто, а, в некотором роде, самый чисто конкретный бог в Элладе – то и сидит он выше всех и лучше всех. Скромный, на пару сотен залов дворец притулился прямиком на макушке горы Олимп, откуда Громовержец бдит за всем, что происходит на земле грешной. Если не бдит – то пирует: конечно, весело, благопристойно, с нектаром, амброзией и возвышенными песнопениями и танцами (все поверили?). Благо, климат и компания позволяют: ни дождей, ни тебе града, а вокруг все больше послушные детки…

Когда бдеть уже нет сил, а нектар не лезет в глотку – Громовержец спускается на землю и начинает шататься среди смертных, кушать баранину, пить вино и творить под хорошее настроение чудеса. Зная об этом пакостном обычае верховного бога, древние греки старались почитать путников: ты ему – «Пшел вон, бомжара!» и в глаз, а он тебе – «Сюрпрайз!» – и молнию… Так, нежданно-негаданно Зевс сделался покровителем гостеприимства.

Верховный Кронид, как утверждают все без исключения, полон достоинств: красив как фотомодель, могуч как молодой Шварценеггер, а по справедливости вообще кого хочешь уделает. Еще Зевс мудр – а кто скажет, что не мудр… молния в верном колчане, старший брат рулит подземным царством, хотите экскурсию? Нет? Кто мудр и скромен, и вообще самый-самый? Правильно, Зевс.

Бдение Громовержца на Олимпе – зрелище очень даже примечательное. Опускаем красоты тронного зала и самого трона, опускаем восхищение белизной хитона и искусной ковкой жезла… безжалостно минуем рассказы о том, как устроены врата Олимпа и как красиво танцуют музы и хариты… сосредоточимся на основных деталях интерьера. У трона Зевса, например, стоят Сила и Зависть – сыночки титаниды Стикс и ценные, но малофункциональные предметы мебели. Неподалеку от них разместились блюстители законности – богини Фемида (да-да, та самая вторая жена, которая оказалась необидчивой) и дочка Зевса Дикэ. Ника-победа тоже обретается неподалеку, потому как кто ж ее далеко отпустит, а? Ну, явно не Зевс…

Еще у трона (там, как вы уже поняли, просто не протолкнешься!) стоят два внушительных сосуда – с добром и злом, откуда Зевс широкими жестами черпает для каждого человека, соответственно, хорошее и плохое. И выливает на землю, и куда льет – конечно же, не смотрит, потому вот время от времени кто-нибудь ходит… как с неба чем-то облитый.

Хотя с Олимпа не только льется – еще и сыплется! Еще одна дочка Зевса – богиня благоденствия Тюхе, тоже сидит у трона папы (а где ж еще, если все там!) и из рога той самой козы Амолфеи, обеспечившей Зевсу грудное вскармливание и приятную наследственность, сыплет людям дары на голову и вообще, на что попадется. Отчего в принципе понятно, почему многие люди, оделенные всякими благами, такие коз… э, пардон, все ведь помнят, что мы сейчас о временах глубокой античности?

За судьбу несчастных смертных отвечают не только Зевс и все вышеперечисленные личности, но еще тетки-Мойры, дочки самой Судьбы-Ананке. Эти три сестрицы, прямо как у Пушкина, только и делают, что прядут, только не вечерком и под окном, а на Олимпе и всегда. Из-под прялки у Клото вылезают нити судьбы, Лахезис развлекает себя тем, что вынимает жребии, а Атропос, как самая грамотная, ведет протокол – что напряли и навынимали сестрички. Судя по тому произволу, который часто творился средь древних греков, мойры особо не усердствовали со своей пряжей, а дергали за ниточки вовсю. Зевс, правда, им не мешал, потому как «А вы хоть знаете, кто у этих стерв мама?!» и «Да ну этих смертных, еще нарожают…».

Царь богов вообще не любит заморачиваться тем, что там по воле богов творится (а если начинает вникать, то ой, что начинается…), а потому вместе со своей вездесущностью предпочитает пировать в окружении детей, харит, граций и милого виночерпия Ганимеда, которого Громовержец упер у отца, чтобы… хм, ну, в общем, не чтобы сделать его виночерпием.

Время от времени на Олимп окольными путями просачиваются печали и даже маленькие кризисы. Тогда Зевс ненадолго говорит себе «сдвинь брови!» – все быстро преисполняются почтения по самую маковку, кризисы разруливаются – и можно опять себе пировать.

Радость Зевсу доставляет однозначно любовь. Большая и чистая. А еще лучше – много раз и каждый раз с разными.