Предисловие

Две войны пережила Россия и её армия в Чечне с 1994 года… Тысячи погибших солдат и офицеров, десятки тысяч — мирных жителей. Сотни тысяч беженцев. И всё это на территории — каких-то 170 километров с севера на юг и 100 — с запада на восток. По географическим понятиям — действительно локальный военный конфликт. Но сколько в нём было пролито крови, и каких усилий стоило разгромить, наконец, противника…

Никто не может дать гарантии, что это был последний локальный военный конфликт на территории России. Нет гарантии, что нашей армии не придётся когда-нибудь воевать и с более серьёзным противником, чем «незаконные бандформирования» в Чечне.

Древние римляне говорили: «Хочешь мира — готовься к войне».

О чём эта книга? О войне, второй чеченской кампании. Несколько десятков солдат и офицеров рассказали, как они воевали в небольшой армейской части — 84-м отдельном разведывательном батальоне 3-й мотострелковой дивизии. Рассказали честно и по-солдатски просто и искренне. Рассказали не для самих себя и своих родных и близких, а для всех нас. Чтобы мы не только знали правду об армии в той войне, но и извлекли из неё уроки на будущее. Чтобы государство и народ готовили свою армию к войне, а не к отбыванию срока службы.

Эта книга для будущих солдат, нынешних кадетов, курсантов военных училищ. Вы сейчас должны знать, что вас ждёт на настоящей войне. Увы, но Россия, её генералы плохо учатся на опыте прошлых войн — Великой Отечественной, Афганской, да и обеих чеченских кампаний.

Парень, который уходит служить в армию или мечтает стать офицером, должен знать, что у него будут гораздо худшие бытовые условия службы, чем у его ровесников из армии потенциального противника. Он должен быть готов к тому, что его могут отправить воевать и при этом не объяснить — куда и, главное, против кого и за что. Он должен знать, что оружие и снаряжение, которые даст ему Родина, почти наверняка окажутся устаревшими, а то и неисправными. Он должен знать, что командовать им будут не только храбрые и умелые офицеры и генералы, но и такие, от которых вреда и горя может оказаться больше, чем от противника.

Может быть, прочитав эту книгу, кадет или курсант, мечтающие стать офицером, передумают связывать свою жизнь с армией. Но, наверное, лучше это сделать до того, как ты наденешь погоны. Гораздо хуже, да и дороже — для государства, для народа — если парень, не подготовленный морально и психологически к службе и войне, уйдёт из армии, прослужив офицером год-два, столкнувшись с тем, с чем в мирной жизни и не предполагал столкнуться. Армии не нужны солдаты и офицеры, воспитанные в духе «ура-патриотизма», на пафосе и патетике, романтике военной службы, но не готовые к неимоверным физическим и психологическим нагрузкам, к армейским реалиям.

Лучше десяток парней, заранее знающих, что на самом деле их ждёт в армии, чем сотня курсантов-романтиков, мечтающих о золотых офицерских погонах и парадах, но увольняющихся, столкнувшись с тяготами военной службы и риском погибнуть.

 

1. Страна жила своей жизнью, армия — своей

Как и у большинства частей и соединений Советской Армии, история 84-й отдельного разведывательного батальона началась в годы Великой Отечественной. В ходе войны части пришлось менять не только номер, но и специализацию…

Историческая справка:

Во исполнение директивы заместителя Народного Комиссара обороны СССР от 30.04.43 г. в Москве командующий Костеревским танковым военным лагерем начал формирование 98-го отдельного мотоциклетного батальона. В течение мая-августа 1943 г. батальон укомплектовался личным составом и материальной частью.

13 сентября в торжественной обстановке представитель отдела формирования Костеревского танкового военного лагеря полковник Иванов вручил батальону Красное Знамя с наименованием «98-й отдельный мотоциклетный батальон».

20 сентября был подписан акт о сдаче и приёме полностью сформированного 98-го отдельного мотоциклетного батальона в составе 2-х мотоциклетных и 1-й бронетанковой роты, взвода обеспечения и взвода управления. Командиром батальона был назначен капитан Зиборов.

21 сентября был получен приказ командующего бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии: начать погрузку на ст. Бойня г. Москва и отправиться железнодорожным транспортом к новому месту дислокации и поступить в распоряжение командира 31-го танкового корпуса генерал-майора Григорьева.

5 ноября в состав батальона полностью влился 31-й отдельный разведывательный батальон. В результате слияния батальон имел численный состав 451 человек.

Боевые действия батальон начал вести 19 января 1944 г. на Западной Украине. В течение 1944–1945 гг. батальон принимал участие во Львовской операции, освобождении Польши, Германии, Чехословакии. Государственную границу СССР батальон перешёл 25 июля 1944 г. в районе Подгорицы.

19 февраля 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение задания командования в боях при прорыве обороны противника западнее Сандомира и проявленной при этом доблести и мужества 98-й отдельный мотоциклетный батальон награждён орденом Красной Звезды.

За образцовое выполнение заданий командования в боях с немецкими захватчиками при овладении городами Ченстохов, Плельбуж, Радум и проявленные при этом доблесть и мужество 98-й отдельный мотоциклетный батальон награждается орденом Александра Невского.

Батальон закончил Великую Отечественную войну 9 мая 1945 года в районе Диршёль (Чехословакия). 4 июля батальон совершил марш более 1000 км и сосредоточился в новом районе постоянной дислокации — г. Простиев.

31.10.1956 г. 98-й отдельный разведывательный батальон был поднят по тревоге для выполнения правительственного задания по подавлению мятежа в Венгрии.

С 20 августа по 20 сентября 1968 г. батальон выполнял боевую задачу разведки в интересах дивизии и армии в Чехословакии.

1.06.53 г. — согласно директивы Министерства Обороны СССР батальон перешёл на штат отдельного разведывательного батальона.

25.03.61 г. — 98-й орб был переформирован в 38-ю отдельную разведывательную роту.

10.04.62 г. на базе роты был сформирован 84-й отдельный разведывательный батальон.

1 мая — годовщина формирования части (приказ Министра Обороны СССР № 0020 от 26.03.50 г.)

В 1990 году 84-й отдельный разведывательный батальон был выведен из Чехии в Россию и вошёл в состав 3-й Висленской мотострелковой дивизии 22-й гвардейской Кенигсбергской Краснознаменной общевойсковой армии. Батальон дислоцировался в городе Дзержинске Нижегородской области.

Слово — одному из ветеранов части…

«Он спешил жить…»

Юрий Трубин, полковник в отставке, кавалер ордена Мужества:

— В 84-м отдельном разведывательном батальоне я начал служить в 1988 году, за 11 лет прошёл путь от командира разведвзвода до заместителя командира батальона. С 2005 по ноябрь 2006-го — служил начальником разведки 22-й армии.

В декабре 1994-го, когда начались бои в Чечне, в батальоне была введена повышенная боевая готовность, подразделения находились на усилении охраны военных объектов (складов оружия, баз хранения) и в это же время пришла первая разнарядка на личный состав разведбата для отправки в Чечню.

Первыми откомандированными среди офицеров были майор Иван Бобров, зам. комбата по тылу, старший лейтенант Владимир Жигаленков, зам. командира роты радиоэлектронной разведки по воспитательной работе, лейтенант Андрей Дианов, командир взвода разведывательной десантной роты. Они участвовали в новогоднем штурме Грозного и вернулись в батальон весной 1995-го года. Ездили в командировки в Чечню и солдаты. Они честно выполнили свой долг, многие были награждены боевыми медалями. В январе 95-го в составе 245-го мотострелкового полка старшиной разведроты уехал в Чечню прапорщик Андрей Белоногов, он прошёл с полком до Шатоя, награждён медалями «За отвагу» и Суворова.

Каждый месяц в Чечню из батальона убывали офицеры и прапорщики. Одним из них был зам. командира батальона по воспитательной работе майор Валерий Юрьевич Косарев. В батальон он прибыл из Закавказья в 1993 году, вместе с ним прибыли старший лейтенант Сергей Антонов, Александр Шленсков, Володя Жигаленков — он воевал в разведроте 245-го мотострелкового полка, после ранения вернулся в батальон летом 95-го года. Имеет награды.

Майор Валерий Юрьевич Косарев мало походил на замполита. Это был совершенно не кабинетный замполит. По своему духу и характеру он был больше командиром. С первых дней службы он стремился на полевые занятия, стрельбы, вождение. Именно эти его качества вызывали огромное уважение к новому офицеру.

Он был назначен куратором разведывательной десантной роты (я был её командиром) и наше взаимное общение стало еще более тесным. Любой командир скажет, что нет ничего хуже, когда на стрельбах, вождении «висит» у тебя на шее какой-нибудь контролёр или проверяющий. С Косаревым было по-другому: он никогда не вмешивался в ход занятий. Мы могли поспорить и наорать друг на друга, но на занятиях — никогда. Он был в роли обучаемого, а иногда становился руководителем учебной точки и проверял занятие под моим руководством, и ничего зазорного в этом не видел, и объяснял бойцам, что хочет сам разобраться и понять сущность процесса подготовки разведчика-десантника. У него был не просто опыт службы, а боевой опыт службы в Закавказье. Валерий Юрьевич выезжал с ротой на прыжки в Чучково и учился, как боец, и прыгал с парашютом. Мне казалось, что он спешил жить, спешил всё успеть.

«Надо мне туда, очень надо!»

— В январе 95-го он практически каждую неделю писал рапорта откомандировать его в Чечню, а в общении со мной говорил: «Юра, понимаешь, не могу отправлять вас туда, рассказывать сказки про всё хорошее, когда сам там не был. Совесть мучает, когда людей отправляю. Надо мне туда, очень надо!» И, наверное, с десятой попытки он добился командировки в состав 166-й отдельной мотострелковой бригады, пропагандистом бригады. Но это был не тот человек, чтобы на войне быть в тылу, и я не удивился, что он был назначен начальником разведки бригады. Вместе с ним уехал в Чечню из батальона и старший лейтенант Андрей Бирюков. А через неделю прибыл в бригаду и я, был назначен старшим помощником начальника разведки бригады, естественно, по решению Косарева.

Разведка бригады была поделена на два разведотряда, одним командовал майор Косарев, вторым — я. Мы выполняли специально-боевые задачи в районах Белготоя, Мескерт-Юрта, Автуры, Сержень-Юрта, Шали, Старые и Новые Атаги, Чечен-аул, в Шатойском и Веденском ущельях.

«Масхадова — отпустить!»

— 4 ноября 1995-го года отряд возвращался после выполнения задач в районе Мескерт-Юрта и при выходе на трассу Грозный — Шали головной дозор доложил, что наблюдает четыре автомашины — «Нива», «Волга» и две «Жигули». Эти машины находились в разработке, т. к. неоднократно были замечены в местах подрывов наших колонн.

Мы блокировали колонну в районе цементного завода, из машин вылезли боевики в готовности открыть огонь, но мы их упредили и без выстрелов заставили сдать оружие. Из «Волги» вышел седой мужчина в камуфляже. Это был Масхадов. Он предъявил мандат уполномоченного для ведения переговоров. Но у нас не было никакой информации о том, что будут переговоры. Мы чётко знали, что Масхадов — начальник главного штаба Вооруженных Сил Ичкерии, а значит — враг.

Я доложил по рации в бригаду, что задержал Масхадова. Решения ждал долго. Стоим друг против друга — тишина была гробовая, слышно комара за десять метров…

Далее стоит процитировать документ:

Из выступления начальника разведки Сухопутных войск генерал-лейтенанта Скрябина на научной конференции в общевойсковой академии ВС РФ:

«В этот период вновь отличились разведчики 166-й отдельной мотострелковой бригады. Осуществляя досмотровые действия на блокпосту в районе цементного завода, разведывательный дозор остановил четыре автомашины. Действуя четко и стремительно, разведчики разоружили и захватили дудаевцев. Среди пленных оказался и начальник главного штаба ВС Чеченской республики Ичкерии Аслан Масхадов. Однако после доклада в штаб ОГВ на Ханкалу был получен категорический приказ командования вернуть задержанным документы, оружие, автомобили и отпустить. Подобные случаи не могли расцениваться разведчиками иначе, как предательство».

Юрий Трубин:

— Я, как, наверное, и все в отряде, получив такой приказ, злой был на весь белый свет. А в бригаду вернулся с чувством, что мне в душу очень сильно нагадили.

«Бежали на встречу со смертью…»

— 13 декабря 95-го, в пятницу, я готовился к выходу на задание, но вдруг получил приказ не выходить. Комбриг полковник Цыганков решил дать мне передохнуть. Но немного позже меня всё же вызвали на ЦБУ (центр боевого управления — авт.) бригады и я получил приказ сопровождать в Шатой колонну 245-го полка с хлебом, т. к. пришла информация, что с гор пришла банда в район Старые Атаги, а у колонны своего боевого охранения не было.

Я решил весь отряд не выводить, а взять три боевых машины, и вышел на сопровождение колонны. Уже трогаясь из расположения бригады, увидел двоих человек, бегущих ко мне. Это были майор Косарев и его радист Алик Хакимов. Это сейчас я понимаю: они же бежали на встречу со смертью… Валерий Юрьевич решил пойти со мной: «Давно в горах не был».

Колонну сопроводили без проблем и на обратном пути, на 30-м блокпосту, нам передали информацию, что в район Новые Атаги вышла банда численностью 15–20 человек и организует свой блокпост на окраине этого села. Решение было принято: пока они не закрепились — атаковать и уничтожить. Прикрывшись ГАЗ-53, шедшей в село, мы ворвались на блокпост. Практически одновременно открыли огонь мы и боевики. Уже много позже нашел доказательства: это была засада, нас подставили.

В ходе боя мы оказались рядом с Валерием Юрьевичем, и я узнал, что он ранен в ногу и в грудь. Его радист Алик Хакимов погиб раньше — пуля попала прямо в сердце, и нас осталось пятеро на дороге под хорошим прицельным огнём бандитов.

Я могу восстановить этот бой до мелочей, от начала до конца, хотя практически в конце его был ранен, но не вижу смысла, да и горько вспоминать…

«Духов» разгромили, позже, в госпитале, я узнал, что мы в этом бою уничтожили 14 бандитов, но потеряли и настоящего офицера, человека с большой буквы майора Валерия Юрьевича Косарева. Все бойцы, что были с нами в этом бою, получили ранения.

Когда нас с ним, раненых, грузили в БМП, мы ещё некоторое время разговаривали, потом я потерял сознание. Валерий Юрьевич скончался на операционном столе медроты бригады. Пуля дошла до сердца. Майора Косарева, посмертно, и меня наградили орденами Мужества. Так волею судьбы мы стали первыми кавалерами этого ордена в батальоне.

Весной 96-го в командировку в Чечню уехал командир 1-й разведроты капитан Сергей Антонов. Он тоже был награждён орденом Мужества за многие операции, принимал участие в августовских боях в Грозном.

«Увидели, что такое война — грязь, кровь, смерть…»

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— В 1991 году я окончил Дальневосточное общевойсковое командное училище. До этого отслужил срочную там же, на Дальнем Востоке. Нам в училище говорили: тактику на «пять» знает Суворов, преподаватель — на «четыре», а вам больше «тройки» не положено.

Четырнадцатого августа 91-го я прибыл в часть, в Туркмению, в развёрнутый мотострелковый полк в Кушку. Служил командиром взвода, командиром взвода учебных машин, всё время в поле. Скоро начался развал Союза. Уезжали украинцы, белорусы, а нас, русских офицеров, не отпускали. Постепенно уехали почти все офицеры. Нагрузка была такая, что я в караулы ходил через день. Когда нашу 5-я гвардейскую мотострелковую дивизию переименовали в дивизию имени туркменбаши Ниязова, стал предпринимать попытки перевестись в Россию. Уезжал из батальона последним взводным, в феврале 93-го. Надо было уезжать…

Поскольку я родом из Дзержинска, в штабе округа меня направили в 84-й орб. Попал во вторую роту командиром взвода. В роте было всего восемь солдат, в отдельных взводах — ремонтном, например, побольше. Время было такое, что матери не пускали сыновей в армию. Начали набирать в армию женщин, по контракту, у нас в роте их было четверо. О боевой подготовке речи почти не было. Более-менее она началась в 1997 году.

Когда началась первая кампания в Чечне, туда направили группу офицеров батальона. Первые офицеры и прапорщики у нас уехали в декабре 94-го, мы были очередные. Поехали я и зам. комбата по воспитательной работе майор Косарев, следом за нами — майор Трубин, командир РДР. Попали мы в 166-ю отдельную мотострелковую бригаду. Начальником разведки был майор Косарев, а мы у него помощниками. Бригада в это время стояла под Шали. Находился в Чечне с 23 октября 95-го по 13 февраля 96-го. Увидели, что такое война — грязь, кровь, смерть… Разведдозоры сопровождали колонны, через день ездили в Грозный. Вели разведку местности. В Чечне в это время я получил больше жизненного опыта.

Когда вернулись домой, батальоном в это время командовали сначала капитан Федорченко, потом майор Миронов. В 97-м году меня с должности командира роты назначили старшим помощником начальника штаба. Начштаба был майор Трубин, потом он стал зам. комбата, а начштаба — майор Дорогин.

Владимир Самокруткин, командир 84-го орб, подполковник, кавалер ордена Мужества:

— Командиром батальона я был назначен в июле 96-го. Часть была кадрированная, личного состава насчитывалось всего 36 человек. Армия в это время своими наиболее боеспособными силами находилась в Чечне. И после первой чеченской кампании армия в целом ещё весьма долго была в тяжёлом положении.

Из личного дела. Прохождение военной службы:

Самокруткин Владимир Васильевич… в 1983 году окончил Ташкентское высшее общевойсковое командное училище.

С июля 1983 года — командир мотострелкового взвода 112-го гв. мотострелкового полка.

С июля 1987 года — командир роты обслуживания и обеспечения 13-го гв. корпуса.

С декабря 1989 года — начальник штаба мотострелкового батальона 236-го мотострелкового полка 2-й гв. мотострелковой дивизии.

С августа 1992 года — старший помощник начальника штаба по мобилизационной работе 84-го орб.

С июля 1994 года — начальник штаба 84-го орб.

Анатолий Маняк, командир роты радиоэлектронной разведки, капитан:

— В батальоне я с 1992 года. Окончил Череповецкое высшее военное инженерное училище радиоэлектроники. Начинал лейтенантом. Четыре года служил командиром взвода, потом пять лет командиром роты. Сначала батальон был развёрнутый, потом в 95-м его сократили. Второй раз сократили в 96-м. В 97-м году батальон опять развернули…

«Рота была только на бумаге…»

Алексей Трофимов, старшина разведывательной десантной роты, старший прапорщик, кавалер ордена Мужества:

— Срочную служил в погранвойсках, в Забайкалье, после дембеля год поработал на стройке, а потом решил вернуться в армию. Сначала служил в разведроте 237-го танкового полка. В батальоне я с 1993 года, сначала старшим водителем БРДМ, потом командиром отделения, зам. командира взвода.

Я числился в 4-й роте, радиоэлектронной разведки, а отвечал за разведдесантную, одно время исполнял обязанности командира роты, поддерживал её состояние, которая была тогда только на бумаге. Пережил в батальоне два сокращения. Бывало, что проверяющих приезжало больше, чем нас было в батальоне.

Каким конкретно было это положение — страны и армии — глазами одного из молодых офицеров батальона…

«Куда я попал…»

Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант, кавалер трёх орденов Мужества:

— Ещё в школе я серьёзно увлекался рукопашным боем, борьбой, восточными единоборствами, скалолазанием, экстремальными видами спорта. В 16 лет бегал по 15 километров по пересечённой местности. Имел все спортивные разряды, был капитаном команды по спортивному ориентированию и туризму. Очень любил движение. Я был своенравный смальства, всегда выходил на конфликтные ситуации, для меня страшней всего было подчиняться, выполнять чью-то волю. И, тем не менее, пошёл в военное училище, выбрал факультет войсковой разведки. Вступительные экзамены сдал легко, да и конкурс был небольшой — армии тогда все боялись. Акцент в училище был на физподготовку, а у меня — куча спортивных разрядов. Готовили нас хорошо. После училища хотел служить в 201-й мотострелковой дивизии, в Таджикистане, написал рапорт, что хочу туда добровольцем. Генерал, начальник училища, на выпуске сказал: «Спасибо за любовь к Родине», и вручил конверт с назначением в Московский военный округ.

Приехал в штаб МВО, мне предложили служить в Кантемировской дивизии. Когда понял, что это под Москвой, отказался: «Чем ближе к начальству, тем больше бардака». — «А что подальше есть?». — «Есть, в Дзержинске, разведбат». — «Туда!» — «Ты что, это же химический центр страны!». В часть приехал пораньше, отпуск ещё не закончился. Пришёл представляться командиру батальона. Меня определили в общежитие, в модуль, я тогда не знал, что это такое. Жильё для офицеров — как мусорная свалка, гадюшник полный. Через бумажные стены четырёх комнат слышал, что там делает супружеская пара. Утром мне на лицо прыгнула крыса, когда открыл сумку, чтобы достать продукты — оттуда серая масса тараканов. Ого, думаю, сколько живности! Чайника нет, ставлю в стакан кипятильник. Пошёл умываться, прихожу — вода вскипела, засыпал чай, хлебнул и выплюнул на пол — одеколон! Оказалось, что просто вода здесь отдаёт запахом одеколона. Тогда я понял, что такое химический город и куда я попал.

Принял свой первый взвод. Скоро начали разворачивать батальон, практически с нуля. Но где взять столько солдат, тем более разведчиков? Простого танкиста, пехотинца не возьмёшь в разведроту. Командир дивизии приказал укомплектовывать батальон самыми лучшими. Прислали первую партию «самых лучших». Какой командир отдаст из своей части в другую самого лучшего бойца? Когда я увидел эту первую партию, у меня слёзы на глазах выступили: проще было бы набрать в ближайшем дисбате. Были такие, что даже на офицеров кидались с кулаками.

Скоро начали расформировывать какие-то подразделения ГРУ. Естественно, хороших солдат отобрала себе Чучковская бригада спецназа, а всех оставшихся — с патологиями, больной психикой, с криминальными наклонностями, недовесков — к нам в батальон. Были во взводе, такие «бойцы», что тельняшки на себе рвали, показывали мне пулевые, ножевые ранения. Раза три обещали меня зарезать, на КПП их «братва» меня вызывала. Случалось вытаскивать солдат из КПЗ за драки с милицией. Это был кошмар! Совещания по дисциплине у командира батальона подполковника Самокруткина начинались в 19 часов и заканчивались в 23:00. Так полгода и собирали народ в батальон. Потом расформировали взвод Президентского полка. Это были уже совсем другие солдаты: идеальная строевая подготовка, отличное знание оружия, в глазах — блеск и интеллект. Практически все они через неделю получили сержантские должности. Какая могла быть дедовщина, если сержант — из Президентского полка. Зарывавшихся «дедов» они сразу под ноготь брали. Разбирались с такими «дедами» в своём коллективе, и жёстко.

«Парни были — оторви и брось»

Алексей Трофимов:

— Личный состав в 1997 году — да, это был ужас. Присылали к нам из всех частей таких, кто был там не нужен. Были и пьянки среди личного состава. Попадались такие отморозки… Парни были — оторви и брось, но с ними было легче, чем с маменькиными сынками, которые не хотели служить. Эти хоть здоровые были.

«Думал, что всё увидел…»

Александр Куклев, начальник разведки 3-й мотострелковой дивизии, подполковник:

— Я пришёл в дивизию в феврале 1998 года. До этого 20 лет прослужил на флоте в морской пехоте, на кораблях. Думал, что всё увидел. Однако обстановка в батальоне меня шокировала. Помню, с Самокруткиным договорились не скрывать от командования факты грубых нарушений воинской дисциплины, происшествий. В результате посадили за решётку около 10–12 человек. Только это помогло стабилизировать в батальоне ситуацию с дисциплиной.

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— Да, бардака хватало. Помню суды, сажали солдат за грабежи, за дедовщину. Когда из Президентского полка в батальон пришли несколько десятков человек, обстановка изменилась к лучшему.

Из армейских перлов:

Дисциплина в роте лучше, чем я ожидал, но хуже, чем я думал.

Ваш выход из казармы похож на убытие беременных в роддом!

Все как один — на кросс! Не можешь бежать — ползи, но все равно иди.

Ваш мозг — целина, и моя задача вспахать её на глубину извилины от фуражки!

Ваши обязанности на оперативном дежурстве заключаются в чётком и быстром маневрировании между ведром с водой, электрическим чайником и офицером.

«Ну, как мой сын служит?»

Александр Соловьёв:

— Я жил в казарме, у меня была своя коечка у входа. Зарплату нам тогда не платили вообще по полгода. Приехали нас в батальон семь лейтенантов, через год осталось четверо, а к началу чеченской кампании — двое. Остальные лейтенанты — кто куда на «гражданку». Без денег было так туго, что вынужден был отправлять солдат, у кого родители живут в деревне, за мясом. Спрашиваю у солдат: «Кому куда ехать? Кто хочет домой?». Лес рук: «Я, я, я!». «Рюкзак мяса привезёшь? Неделю я тебя не вижу, но если через неделю не приедешь — ты попал». Приезжает — мясо есть, мы живём. Конечно, всё это было в тайне от командиров роты и батальона. Солдаты в окрестностях части всех собак перерезали, на мясо. Бывало — шкуру с собаки снимаешь и ешь, надо было только умело приготовить. А так — мясо и мясо… Вина в такой нашей жизни — на государстве в целом, а не на командовании.

Бывали времена, когда мой рацион питания составлял два пакетика китайской лапши в день. Доходило до того, что в солдатскую столовую ставили кордон из прапорщиков, они цеплялись локтями и отсеивали офицеров. Пускали только солдат, а офицеры — как хочешь. Бывало, что офицеры переодевались в солдатскую форму, чтобы хоть кашки хапнуть. Потом бойцы стали воровать мне кашу из столовой, через форточку передавали. И в таких-то условиях службы была и боевая подготовка! Мы по-своему жили, страна — по-своему. Мы не спрашивали, что нам государство должно, законов не знали, знали, что нельзя бастовать, ходить демонстрациями, ничего нельзя. Боевая подготовка и больше ничего. А платят, не платят зарплату — как-то выкручивались.

И солдаты, не все, но были и очень хорошие. Помню своего сержанта Петра Линника — потомственный казак. Приехал в часть его отец с делегацией, поставил мне трёхлитровую бутыль самогона, рядом положил нагайку и спрашивает строго: «Ну, как мой сын служит?». А парень был — из Президентского полка, рослый, красивый, старший сержант. Отвечаю: «Он у вас молодец!» — «Ты правду говори! Если хороший — пей, если плохой — секи его!» Смотрю — а в кончике нагайки — свинец. Неделю нас этот казак поил-кормил. А погиб его сын на учениях, ещё до войны. Тогда на огромной скорости иномарка какого-то крутого чиновника въехала в колонну роты, когда шли по дороге. Троих солдат искалечил, а этого сержанта — насмерть. Водитель вылез из машины, видит, что к нему бегут солдаты, испугался и уехал.

Александр Куклев:

— Из-за отсутствия топлива личный состав перемещался на ДУЦ (дивизионный учебный центр — авт.) пешком. С одной стороны дело хорошее — дополнительная попутная тренировка. А с другой — безопасность перемещения личного состава была нарушена. Дорога заметена снегом, сугробы большие, вот и шла рота по проезжей части. Даже штатные меры предосторожности — фонарики, флажки в голове и хвосте колонны не помогли.

Виноватым сделали командира роты. Уволили.

«На дембель вынесли на руках…»

Александр Соловьёв:

— Опять приехали казаки, разбираться. У них было своё расследование, но пришли к выводу, что вины командования нет. А через полгода началась война.

Или Паша-цыган, был у меня такой солдат… У него где-то табор был недалеко. Сам пришёл: «Хочу служить в ВДВ!». — «Пойдёшь в разведбат?» — «Нет, не пойду, хочу в десант!». — «Там есть десантная рота…». А маленький такой… И через полгода службы он уже неформально ротой управлял! Были у него свои замполитские секреты… Не пил, не курил, в самоволки не бегал. Очень дисциплинированный, всё что даёшь — моментально впитывал. Был он не по годам взрослый — суровое детство в таборе, законы цыганские, общак, понятия. Человек из табора или из глухой деревни — это разные люди. Паша был — как угорь. Сразу наладил контакты с дембелями, с разными подразделениями полка, всё и всех знал, у всех завоевал авторитет. Вышел на дагестанскую диаспору, стал пограничным звеном между ней и нашими солдатами. Пришёл приказ: набрать в батальон побольше ростом, а он был — 155 см, чуть не на колени упал, чтобы оставили, слёзы текут. — «Я уйду, если не оставите! Я буду служить в этой роте! Я — цыган, я сказал, я — сделаю!». Спросишь его: «Паша, что — дедовщина в роте есть?» — «Сам увижу — голову отрежу!». И к его мнению все прислушивались. Чем брал? Он беседовал, логически доказывал и убеждал. Стал ефрейтором и с гордостью носил эту лычку. Все стеснялись, а он носил с гордостью. Ефрейтор — это старший солдат, это мудрый солдат. Он таких «мастодонтов» учил! Паша-цыган в роте был как серый кардинал. И все знали, что его ударить нельзя, за ним авторитет. Конфликтов с ним никто не хотел. На дембель его бойцы — в берете и тельняшке — вынесли на руках, торжественно, с почётом передали в табор, который ждал его у КПП. И табор ушёл с ним с песнями! Достойнейший был солдат.

У каждого из солдат, сержантов и офицеров батальона остались свои воспоминания о том времени…

Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор:

— В батальоне я начал служить с марта 99-го. Как раз батальон был переведён на новое место дислокации. Занимались благоустройством военного городка, я сразу же начал изучение личного состава. Основной костяк в части был, но в мае началось увольнение в запас личного состава, отслужившего свой срок службы.

Ездил в учебку в Ковров за специалистами. Брал с собой, для рекламы, здоровых, симпатичных сержантов, поэтому, наверное, глядя на них, в учебке много было желающих служить в разведбате. Тогда же привёз из учебки механика-водителя Курбаналиева, он был дагестанец. Помню, что тогда комбат Самокруткин мне сказал: «В батальоне должны быть преимущественно славяне, но если ты выбрал, то так тому и быть». В Эльдаре Курбаналиеве я не ошибся. Когда в августе начались события в Дагестане, он подошёл ко мне, попросил отправить его туда. Тогда я ему отказал: надо служить в батальоне. Волею судеб он скоро поехал на Кавказ, но уже с батальоном. В бою под Дуба-Юртом Эльдар совершил подвиг, погиб, как герой.

С получением пополнения началась планомерная боевая подготовка, слаживание рот, боевые стрельбы.

«Тянуло на настоящую службу…»

Яков Чеботарёв, командир разведывательного взвода наблюдения, старшина:

— Перед тем, как прийти в батальон, я двенадцать лет отслужил в милиции, в спецотделе по сопровождению грузов, был старшим лейтенантом. В конце 80-х годов в МВД началось сокращение. Пришлось уйти из милиции, какое-то время занимался коммерцией. Тянуло на настоящую службу. Потом, по рекомендации одной знакомой пришёл в разведбат. Ничего не видел зазорного в том, что из старшего лейтенанта милиции превратился в старшего сержанта. Начал зам. командира ремонтного взвода, потом командовал взводом материального обеспечения и, наконец, разведывательным взводом наблюдения, на этой должности и уехал в Чечню…

Андрей Середин, заместитель командира разведывательной десантной роты по воспитательной работе, капитан:

— Я пришёл в батальон летом 1999 года вместе с майором Паковым, когда расформировали нашу роту спецназа ГРУ. С 1 июля 99-го года меня назначили на должность командира взвода разведдесантной роты. Хотел служить именно в разведке. Ротой командовал старший лейтенант Гагарин, он тоже пришёл из спецназа. А службу в армии начал в 92-м, после окончания Ташкентского танкового училища получил назначение в десантную бригаду в Туркмении. Два раза был в командировке в Чечне во время первой кампании. Затем до 98-го года служил в ВДВ, а в феврале 98-го получил назначение в роту спецназа ГРУ.

«Получил хорошую практическую школу…»

Александр Хамитов, командир 2-й разведывательной роты, старший лейтенант, Герой России:

— В батальон я перевелся в 1997 году. На тот момент часть была сокращённого состава. Скоро пришли бойцы, и закипела служба. Моим ротным был капитан Антонов Сергей Иванович — офицер с боевым опытом, настоящий профессионал.

Начал службу командиром взвода, получил хорошую практическую школу. В 1999 году стал командиром 2-й роты. Рота оказалась сложной, но общий язык с коллективом нашёл. Особая благодарность старшине Валерию Олиенко — командиру отделения управления. На момент, когда я стал ротным, командиров взводов не было — он оказал мне неоценимую помощь.

«Дневал и ночевал в части…»

Валерий Олиенко, командир отделения управления 2-й разведывательной роты, старшина:

— Круг моих обязанностей был простой: обувать, одевать личный состав, спать укладывать, поднимать, водить в столовую и в баню. Дневал и ночевал в части.

Александр Хамитов:

— В мае пришли командиры взводов, выпускники Новосибирского училища — «Ковыль», «Акула», «Шумахер». Выпуск 1999-го был досрочным. Предполагаю, что уже тогда руководство страны начало подготовку к новой кампании в Чечне, поэтому, возможно, летом не было проблем с горючим, боеприпасами во время полевых занятий. Я очень благодарен моим офицерам — несмотря на молодость, они знали своё дело, а я помогал им всем, чем мог.

Вообще выпуск 1999-го в Новосибирском военном училище был лучшим.

Летом 1999 года было проведено много полевых занятий, бойцы получили достаточную подготовку для того, чтобы не погибнуть в первом бою. Война это подтвердила.

Валерий Олиенко:

— У нас в роте все пацаны подготовлены были нормально. Не скажу, что все солдаты были образцовые. Были, конечно, слабачки, два-три раза подтягивались, но они туда не подтягиваться ехали. Стрелять умели. Физическая подготовка была более-менее нормальная.

Владимир Паков, зам. командира батальона, майор, кавалер трёх орденов Мужества:

— Уровень боевой подготовки в роте спецназа, которой я командовал, и в батальоне, куда меня перевели — это небо и земля. Я отвечал в батальоне за боевую подготовку. И сам в Чечне ходил с группами. Для меня это было необязательно, но как тогда научишь командиров групп? Шёл и подсказывал, подталкивал к принятию какого-то решения. Война — такая школа, что научит быстро. Пока шли по равнине, успели ребят подготовить.

«Мечтал служить именно в разведке…»

Егор Кляндин, командир взвода РДР, лейтенант:

— Ещё в школе я мечтал служить именно в разведке, поэтому в 1994 году поступил в Новосибирское высшее общевойсковое командование училище на разведывательный факультет. По окончании учёбы попал в разведроту 245-го мотострелкового полка. На выходные приехал в Нижний Новгород, встретил своих однокашников лейтенантов Миронова, Захарова, Кузнецова, Дашкина, которые служили в разведбате, и, не задумываясь, пришёл к их командиру, подполковнику Самокруткину, на собеседование. В августе меня перевели в батальон на должность командира взвода специальной разведки РДР. А вот моё знакомство с личным составом взвода произошло уже в Моздоке на аэродроме, поскольку я был в отпуске и догонял батальон с подразделениями 752-го полка.

Конечно, подготовка личного состава была не на высоте, солдаты были разного призывного возраста. Но адаптация солдат к нашей предстоящей работе шла уверенно.

Мне повезло, что вскоре в группе стал очень сильный личный состав, знающий свои обязанности и работу. Это контрактники Алексей Куценко, Пётр Ерохин, Олег Кучинский, Сергей Вихрев, Дмитрий Сергеев. С первого дня службы мы понимали друг друга. Такие контрактники помогали офицерам роты во всём. Да и ребята-срочники смотрели на них и старались подражать.

«В бою бы не растерялся…»

Андрей Мещеряков, разведчик-пулемётчик:

— Я был призван из Рязанской области в 1998 году, сначала попал в Нижний Новгород, в роту спецназа. Прослужил четыре месяца, старшим радистом, ещё с полгода находились при расформированной части, а потом нас, группу срочников, перевели в разведывательный батальон на должности пулемётчиков-разведчиков на БТР. Сразу началась боевая учеба, Занимались каждый на своей должности, я — наводчиком на БТР. Были полевые выходы на ДУЦ. В службе чувствовал себя вполне уверенно. Практика стрельб была, такая, что, по крайней мере, в бою бы не растерялся.

«Очень скучаю, но я должен отслужить»

Из письма рядового Александра Коробки:

Здравствуйте, мама, папа, Лёха и Сережка! С огромным приветом пишет вам письмо солдат из разведдесантной роты Саня. Мама, у меня всё нормально, всё по-старому, уже отслужил 3 месяца, а домой охота, как будто дома не был 10 лет.

Ваш сын Санёк.

Мама и папа, большое спасибо за посылку, всё дошло. Спасибо, папка, что подсказываешь, что надо в армии. Мама, сколько раз я тебе пишу, что пока ничего не посылай — ни посылок, ни бандеролей, ни денег. А ты в каждом письме об этом пишешь — что я к тебе приеду. Мама, не надо, ты подумай, сколько денег надо, нервов. Лучше себе что-нибудь купите, да и сама болеешь, и папка мешки потягает, а потом лежать будет, да и в школу Лёху провожать и Сережке надо. А ты, мам, в каждом письме про деньги и посылки. Мне ничего не надо, всего хватает, да не позорь, пожалуйста, разведывательно-десантную роту. Пацаны скажут: «Прослужил 3 месяца, а уже пишет: «Мама, вышли сала». Мама, ты не обижайся, что я так пишу, я любя, просто я знаю, как вам трудно самим. Болеете, да ещё на меня тратиться.

Мама, я очень скучаю, но я должен отслужить. Я очень горжусь, что попал в разведывательно-десантную роту. Это рота быстрого реагирования, если какая беда, мы — первые туда. Уже прыгали с парашютом. Первый раз было страшно.

Мама, Лёха пусть учится, и Сергей тоже, и вам помогают. Мам, я очень скучаю без вас. Хотя бы быстрей отслужить и сильно обнять тебя. Я очень люблю тебя. Пусть пишет Сергей.

Эх, Саша, если бы ты знал, какие нечеловеческие муки тебе скоро предстоят…

«Гоняли нас много…»

Евгений Липатов, старший разведчик-пулемётчик на БРДМ:

— Меня призвали в армию 6 декабря 1998-го. Полгода был в танковой учебке в Федулово, готовили нас на наводчика-оператора на танке. После учебки попал в 237-й танковый полк, в разведроту, на БРДМ (боевая разведывательно-десантная машина — авт.), назначили старшим разведчиком-пулемётчиком. Пришёл тогда командир роты разведки: «Мне бойцы нужны. Кто пойдёт по желанию?». Мы и согласились, вдвоём с другом. Пришлось немного переучиваться.

Месяца два служили в части, а потом нас перевезли в ДУЦ (дивизионный учебный центр — авт.). Начались полевые занятия по тактике, огневая подготовка. По своей специальности чувствовал себя вполне уверенно. Тогда из части как раз направляли людей в командировку в разведбат, там был некомплект, меня с ними и послали. Попал во вторую роту, командиром её был старший лейтенант Хамитов. Всё лето были на полигоне, жили в полевых условиях. Сначала были соревнования разведрот дивизии, потом учения, и так — всё лето, гоняли нас много….

Из армейских перлов:

Бинокль не для того, чтоб прелести рассматривать у мимо проходящих, им требуется снайперов засекать, точки противника!

Боевой листок — это не газета какой-нибудь партии, и нечего в нём голых баб рисовать!

Будем наводить порядок на территории и за. А у кого с головой не всё в порядке, бросим на туалет в оздоровительных целях, нюхать аммиак.

В казарме беспорядок! Осталось в туалете поставить вигвам и развести там гарем!

Десять минут перекурить и через пять минут строиться.

Доказано, что смена рода деятельности — самое лучшее средство отдыха: устал от строевой, поучи Устав. Устал от Устава — иди малость помаршируй!

«Пельмени разлепить, дрова — в поленицу»

Михаил Курочкин, гранатомётчик, рядовой:

— Я был призван в армию 12 мая 1998 года из Костромской области. Первым командиром нашей роты был капитан, он воевал в первую кампанию в Чечне, но скоро уволился. Назначили нам молодого лейтенанта, но и он пробыл недолго. Потом командиром нашей роты стал старший лейтенант Хамитов. Он каждого солдата вызывал по одному в кабинет для знакомства — всем нам очень понравился, как командир. Стали ездить с ним на стрельбы, учиться подрывному делу. Один раз на полигон приехал Нижегородский СОБР, соревноваться с нами. На полосе препятствий мы их победили. Командир СОБРа сказал тогда: «Пацаны, давайте к нам после службы». Занимались мы серьёзно. Из РПГ (ручной противотанковый гранатомёт — авт.) стрелял много раз. Я на себе носил «шайтан-трубу», два выстрела к ней, две «Мухи» (гранатомёт одноразового использования — авт.) и огнёмет «Шмель». Плюс автомат, конечно, и боекомплект к нему.

В начале лета 99-го в батальон приехал подполковник Куклев, отбирать желающих из тех, кто отслужил больше года, в Югославию, по контракту. Нас из батальона согласился 21 человек. Начали уже готовить документы. Зарплату обещали по тысяче долларов, почему бы не съездить! Но комбат сказал: «Я никуда не еду, и вы никуда не поедете». Никуда и не поехали… Просто дали в Москве команду: «Пельмени разлепить, дрова — в поленицу». Служили дальше, ездили на стрельбище… Командирами взводов в нашей роте были лейтенанты Иванов, Миронов и Дашкин. Замполит роты — лейтенант Орлов. Он был двухгодичник. Нормальный мужик. Потом он уволился, и на эту должность пришёл старший лейтенант Шлыков.

Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:

— Дислокация частей дивизии, их организационно-штатная структура не самым лучшим образом способствовала качественной организации боевой подготовки. Батальон к этому времени из Дзержинска передислоцировали в центр Нижнего Новгорода, в городок, где располагалось училище тыла. Чтобы готовить экипажи боевых машин, необходимо было держать на учебном центре часть штатной техники, обслуживать, охранять её. Для этого необходимо содержать там людей. В итоге качество подготовки экипажей страдало.

Из армейских перлов:

Если русский в поле ехал, так он брал с собой шмат сала, буханку хлеба и литр водки. А эти на полигон приехали и ждут, что им что-то подвезут.

Если у вас есть какие замечания, предложения, высказывайте сейчас, а то вы всегда так: сейчас молчок, а как генерал приедет, так и выдаете всё в лоб, как нож в спину…

Отжимайтесь, пока не найдёте щётку.

В армии все решается просто: на добровольно-приказном порядке.

Для солдата субботник — это дело добровольное, а не так, что хочешь — участвуешь, а хочешь — нет.

В армии виноват не тот, кто виноват, а тот — кого назначат.

В армии все должно быть однообразно: покрашено, подстрижено и посыпано песком.

Каким он должен быть — войсковой разведчик, какими качествами обладать…

«Уметь работать командой…»

Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:

— Разведчик обязан совмещать несовместимое в человеке. Он должен уметь общаться с человеком, посмеяться, а через пять минут уйти и собеседники не должны его запомнить. Я могу разговаривать с доктором наук и тут же — с бабушкой, с какими-нибудь алкашами. И те, и другие меня должны принимать за своего, иначе не смогу получить информацию. Он должен быть хамелеоном, уметь подстраиваться под собеседника. Разведчик — это своего рода артист. Он должен быть хладнокровным, циничным, жестоким, подлым, потому что благородство и разведка — понятия несовместимые. Надо уметь общаться с высшим обществом в ресторане и через день, не морщась — расчленять труп, не боясь испачкать костюм. Уметь быстро убить собаку. Хотя убить животное гораздо трудней, чем человека. Человека всегда есть за что убивать, а животное… Мы должны уметь работать командой. Агентурный разведчик погибает один, а если я ошибся — одно неосторожное движение, взгляд, и — погибнет вся группа. Разведгруппа — это единый организм. Разведчик — маленькая молекула своего коллектива. Общевойсковой разведчик не обязательно должен быть интеллектуалом. Не беда, если он не умеет читать, плохо играет в шахматы. Пусть он будет простой деревенский мужик, не знает тактики, сначала не умеет стрелять, но он по природе своей может в это вникнуть. Такой быстрей научится нюхать воздух, читать следы, стрелять, глотки грызть, брать пленных и работать в команде.

Как проходил набор в группу… Стоит строй солдат, из которых мне надо выбрать в мою группу. Это не просто люди, теперь это моя жизнь или смерть. Физические данные — это второстепенно. Важно увидеть его взгляд, движение, почувствовать дыхание… Я — это мозг, мои бойцы — мои руки, ноги, глаза, уши, кулаки. Зачем мне нужен тяжёлый здоровый кулак, если он не может шевелиться? Большой разведчик — это хорошо, но ему трудно двигаться, в него попасть легче. Маленький, как правило, более выносливый. У меня был «мальчик» весом 120 килограммов, но его хватило только в одну сторону. Раздевали, ребята несли его амуницию. А в два раза меньше его — шли до конца. … Большой человек в рукопашной давит психологией, но если его противник подготовлен психологически, то большой человек проиграет ему в окопе гораздо быстрее. Физически разведчик — это поджарый, среднего роста, до 180 сантиметров. Больше ростом — только в телохранители. Слишком маленький — тоже плохо. Он должен быть среднестатистическим, неярким, неброским, незапоминающимся. Он, когда надо, сможет стать меньше, когда надо — больше.

Ошибки в отборе случались. Одно дело, когда 18-летний призывник — из него можно вылепить разведчика. 18 лет — это дети, которые не понимают, что такое смерть. Иное понимание страха, войны. Они очень отважны. Самозабвенно выполняют задачу, пускай даже никому не нужную. Руби дрова от рассвета до заката, если командир приказал — будет рубить. Взрослый человек этого никогда не будет делать, как бы он Родину ни любил. Зачем? Мне было очень легко с молодыми. Из срочников у меня никто не погиб.

А если 30–35 летние мужики… Очень сложно было с контрактниками. Эти люди знали, что такое смерть, что такое получить тяжёлое ранение. Они излишне осторожны. Хотя у них и больше жизненного опыта. У молодого солдата восприятие мира — это его рота, взвод, командир. У контрактника восприятие — семья в России, родственники, любовница, страна, заграница. Когда его одёргиваешь — вот высота, её надо взять, он уже думает об этой высоте только наполовину. У него всегда в голове страна, заграница, где люди лучше живут. А молодой солдат ничего этого не знает. У него главное — командир. Зато у молодого — более острое восприятие чувства Родины. Ему приказано взять высоту — он пойдёт и сдохнет, но возьмёт. Молодые бойцы у меня были хорошо подготовлены к войне и даже рвались воевать.

Алексей Трофимов:

— Был у нас такой боец — Хилько, под тупого сначала играл. Мы его учили говорить по-русски, хотя он русский, учили бегать, и научили, даже в бронежилете. А в деле потом он проявил себя очень хорошо, был как танк. Он в разведке лазил всю ночь, приходил, ещё и дрова колол.

Из армейских перлов:

Ваши кулаки, пятки, локти и лбы должны быть крепкие, как у танка.

Хроника событий:

Лето 1999 года.

Визиты премьера Сергея Степашина на Северный Кавказ в июне проходят на фоне резко обострившейся ситуации на чеченской границе: нападения с территории Чечни на погранзаставы соседних с Чечней регионов.

30.06.99 г.: министр внутренних дел РФ Владимир Рушайло: «Мы должны отвечать на удар более сокрушительным ударом. На границе с Чечней дана команда применять превентивные удары по вооруженным бандам».

01.08.99 г.: в Цумадинском районе Дагестана местные ваххабиты и поддержавшие их чеченцы объявили, что в районе вводится шариатское правление.

03.08.99 г.: Рушайло заявил о том, что им отдан приказ наносить упреждающие авиационные и артиллерийские удары по обнаруженным группировкам чеченских боевиков.

04.08.99 г.: в Цумадинском районе Дагестана на границе с Чечней идут бои с ваххабитами.

07.08.99 г.: руководители Шуры мусульман Чечни и Дагестана Басаев, Хаттаб, Умаров, Адалло Мухаммед объявили о создании независимого исламского государства Дагестан (в него вошли 11 селений Цумандинского и Ботлихского районов, захваченных исламскими боевиками). С. Степашин срочно вылетел в Дагестан.

09.08.99 г.: Ельцин отправил Степашина в отставку и в телеобращении объявил своим преемником на президентском посту Путина (Путин назначен и. о. премьера).

09.08.99 г.: на территории Дагестана начались крупномасштабные боевые действия по вытеснению исламских боевиков.

 

2. «Кончилось мирное время…»

«Без оглядки заниматься в поле…»

Александр Куклев:

— Шла плановая боевая подготовка. По сравнению с прошедшими годами появилось топливо, самое ценное в войсках на тот момент. Можно было без оглядки заниматься в поле.

Батальон, разведывательные роты полков в начале августа вышли на лагерный сбор разведчиков в район окружного учебного центра под Гороховцом. Это традиционное время для лагерей частей дивизии, т. к. начиналась подготовка к ежегодным показным полковым учениям с боевой стрельбой. На эти учения в сентябре приезжали слушатели академий, представители военных и дипломатических миссий. Поэтому на подготовку одного полка работала вся дивизия. Так было и раньше. Так было и после окончания второй кампании.

Хроника событий:

25.08.99 г.: нанесён ракетный удар по окрестностям селения Сержень-Юрт (Чечня). Взрывы жилых домов в Буйнакске, Москве и Волгодонске.

26.08.99 г.: В. Путин (с 16.08.99 — премьер-министр РФ) объявил о завершении первого этапа операции в Дагестане.

29.08.99 г.: в Буйнакском районе Дагестана начался штурм ваххабитских селений Карамахи и Чабанмахи.

31.08.99 г.: взрыв в торговом комплексе на Манежной площади.

С первых дней августа обстановка в батальоне, как и в других частях 3-й мотострелковой дивизии, становилась всё тревожней…

«Отдайте моего ребёнка!»

Евгений Липатов, старший разведчик-пулемётчик на БРДМ, рядовой:

— В один из августовских дней всю дивизию и технику собрали на ДУЦе. Собрали всех, даже тех, кому осенью на дембель. Скоро о том, что части будут куда-то отправлять, узнали родители солдат. Были случаи, что они стали приезжать на машинах на КПП и забирать своих детей, будто бы поговорить. Меня и ещё несколько солдат поставили на КПП с задачей: если приедут родители, то их на полигон не пускать. Но родителям пофигу были приказы, лишь бы сына забрать. Приехал генерал: «Что за столпотворение?». А родителей собралось человек сорок. Матери кричат: «Отдайте моего ребёнка!» Генерал позвал прапорщика: «Записывайте их фамилии и чтобы только здесь разговаривали, а к машине чтобы не ходили».

Дня через три приехал командир нашей роты, построил нас и говорит: «Кто хочет ехать защищать Дагестан?». Человек восемь согласились, в том числе и двое дагестанцев, что служили в роте. Дембеля, естественно, нет. Привезли нас в ДУЦ, и попал я во вторую роту, во второе отделение разведчиком-пулемётчиком….

«Ноги в руки и бегом в штаб…»

Алексей Трофимов, старший прапорщик, старшина разведдесантной роты:

— В августе 98-го наша рота находились на прыжках в Чучковской бригаде спецназа. Пока готовились к прыжкам, водил ребят на экскурсию — показывал вооружение бригады спецназа: стреляющий нож разведчика, американские винтовки, наши снайперские винтовки бесшумной стрельбы.

Вскоре Владимир Николаевич Паков, зам. комбата, сказал, что был звонок, но письменного приказа на отправку ещё нет, поэтому — действуйте по плану, прыжки. Было что-то в душе, что скоро сворачиваемся отсюда.

Утром пошли на прыжки, получили парашюты. Выхожу на «пристрелку» (первая партия парашютистов — авт.). Первый борт — офицерский. Приземляюсь — мне наперерез боец бежит. Гасим купол. — «Товарищ прапорщик, вас срочно комбриг вызывает!». Ноги в руки и бегом в штаб. Роту в ночь отправили на поезде на пункт постоянной дислокации, остались майор Паков, я и техник роты.

Мы поехали рано утром на машинах. По дороге на моей машине с имуществом пробило колесо… А запасное оказалось за бочками с топливом, прибитым гвоздями к борту машины. Отодвинули ломиком запаску, камера оказалась пробитой. Клеить бесполезно — стоим в поле. Помогли проезжавшие мимо дальнобойщики…

Андрей Мещеряков, разведчик-пулемётчик, рядовой:

— Наша разведывательная десантная рота в то время была в Чучково на прыжках, успели сделать по два прыжка, вместо семи запланированных, и пришёл приказ возвращаться в Нижний Новгород. Сразу собрали парашюты, имущество. Поехали — кто на поезде, а я с одним парнем на машине, везли парашюты. Когда вся рота приехала из Чучково, тут же выгнали все машины из парка, забрали имущество и снаряжение со склада. Полный сбор батальона и других частей дивизии был в ДУЦе.

«Я хотел повоевать…»

Михаил Курочкин, гранатомётчик, рядовой:

— Мы были на сборах гранатомётчиков в ДУЦе, приехали в батальон — все с автоматами ходят. Что случилось? — «Боевая тревога! Война в Дагестане!». В роту забегаем — на самом деле тревога. Некоторые БМП уже ушли на полигон. Собрали свои вещи, покидали в машину и тоже на полигон. Там нам ротный говорит: «Ну что, братцы, поедем воевать, в Дагестан».

В роте были дагестанцы, они как узнали, что «духи» напали на их родину — в первую очередь готовы были идти. Один дагестанец был «молодой», умолял, чтобы его взяли с собой — отказали. Я хотел повоевать. Душа к этому лежала. Думаю, если в Югославию не удалось, так хоть здесь постреляю.

«Война будет некрасивой…»

Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:

— Пошли слухи, что будет война. Батальон перебросили поближе к загрузочной станции. Те из офицеров, кто ещё думал — служить или хватит, быстренько поувольнялись. Мои планы по увольнению отодвинулись — это было бы предательство: столько лет готовил бойцов и самому в кусты? Летом мне дали отпуск, а потом домой позвонили, что батальон поднят по тревоге, время «Ч» пошло.

Реакция на весть об отправке в Чечню в батальоне была разной. Призванным из запаса офицерам — всё было до лампочки. Многие кадровые офицеры и прапорщики были на первой войне, когда друг друга валили, а потом им говорили, что войны-то и не было. Они знали, что и эта война будет очень некрасивой. Кадровые офицеры понимали, что на войну пойдут они — стреляные.

Время «Ч» пошло

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— На момент отправки батальона в Чечню начальником штаба был майор Костылёв, назначенный на эту должность в марте 99-го. С 1 сентября я ушёл в отпуск, 7-го меня вызвали. Когда я приехал в батальон, первая колонна на ДУЦ уже ушла. Я до последнего момента не знал, что поеду в Чечню. Это решение было принято в управлении батальона.

Положено было батальону собраться за три дня. И собрались. Поехали — некомплекта людей в батальоне не было. Механики-водители действительно учились водить на ходу, три машины загубили сразу. Механик мог завести машину, мог тронуться с места… Потом, когда они поковырялись в машинах, научились ездить и стали асами.

Андрей Середин, заместитель командира разведывательной десантной роты по воспитательной работе, капитан:

— В августе 99-го я исполнял обязанности ЗНШ батальона. Когда началась кампания, пошёл на должность замполита РДР. Получили всё, что требуется на войне, вплоть до боеприпасов. Но вот уровень подготовки личного состава был на самом минимальном уровне: за месяц до отправки на Кавказ боевая учеба проводилась скорей на бумаге, на уровне командно-штабных тренировок. Даже на проверке вождение боевых машин из-за лимита горючего не проводили, боевых стрельб, при мне, по крайней мере, не было. Если учебные занятия по стрельбе и проходили, то в самом скорректированном виде.

Личный состав батальона по срокам службы был смешанный, не было преобладания какого-то одного срока призыва. Те, кто дослуживал последние месяцы, хоть что-то мало-мальски умели, но все равно были скорей лишь адаптированы к военной службе, чем настоящими мастерами по своей воинской специальностями…

Приказ № 01

Александр Куклев:

— 8-го сентября 1999 года была получена Директива Генерального Штаба ВС РФ ДГШ № 312/2/00251 о создании оперативно-тактической группировки 3-й мотострелковой дивизии.11-го сентября доведён боевой приказ командира дивизии № 01 об отправке частей постоянной готовности в район проведения контртеррористической операции. Первые части загрузились и пошли на Кавказ 12 сентября.

Краткая выписка из плана погрузки:

12.09.99.:

Станции Ударники, Инженерная, Костариха — подразделения 245-го мсп, управление 3-й мсд;

13.09.99.:

Ст. Ударники, Большое Козино, Инженерная, Костариха — подразделения 245-го мсп, 84-й орб, отдельный батальон РЭБ (радиоэлектронной борьбы — авт.), оперативная группа 22-й армии;

14.09.99.:

Подразделения 245-го мсп, 752-го мсп, и т. д.

«На нервах, но без аврала»

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— На подготовку к отправке на Северный Кавказ нам дали трое суток. Предстояло быстро собраться, а хозяйство в батальоне — немалое. Но всё пошло по заранее подготовленному плану. Мы заранее знали, где и как дополучать технику, снаряжение, боеприпасы, продовольствие, куда и как везти и грузить.

Всё было непросто в эти дни, на нервах, но без аврала. Сначала марш всем батальоном на ДУЦ, и там дозагружались, дополучали все необходимое. Ещё раз проверили оружие, технику, всё снарядили. Дополучили личный состав, в основном контрактников, надо было их записать во все списки и ведомости…

«Произошло всё неожиданно…»

Анатолий Маняк, командир роты радиоэлектронной разведки, капитан:

— Сначала нам говорили, что поедем в Дагестан. Якобы будут платить хорошие деньги, «боевые», тысячу рублей в сутки. То, что мы едем в Чечню, нам не говорили.

Произошло все неожиданно. Такого понятия, как «угрожаемый период» у нас не было. Нашу роту, как и другие подразделения батальона, доукомплектовывали имуществом, оружием, боеприпасами. Техники у меня было семь единиц, с собой взяли четыре.

У меня вообще штат роты был непонятный. Комбат с начальником разведки дивизии, наверное, сами его составляли. Мирный штат роты был — 65 человек, а поехали воевать — 24. Четыре офицера, четыре прапорщика и 16 сержантов и солдат. Мне сказали: «На должности назначай сам!». Из офицеров роты я всегда мог положиться на командира взвода старшего лейтенанта Сергея Тинякова и зам. командира роты старшего лейтенанта Сергея Клепцова. Он хорошо себя показал, но у меня его забрали в начале января, в управление батальона.

«С собой взяли даже гуталин и грабли…»

Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант:

— Утром на совещании по сборам комбат сказал: «Берём, всё, что есть, уезжаем и казармы заколачиваем. Оставляем только несколько человек для охраны». Я всё же послал нашего ротного старшину к старшине первой роты Сане Ступишину: «Спроси, что брать, что не брать». Мы взяли: матрасы, подушки, одеяла, шинели, бушлаты, лопаты. Старшина взял даже косы и грабли, гуталина несколько коробок — у него были запасы. Портянок у него было — тюки! Всё из каптерки вынесли. Другие роты ничего этого не взяли.

Как потом оказалась, правильно сделали, что с собой из роты взяли всё имущество: приехали в отпуск — дверь в каптёрку сломана, вся документация на полу валялась, сейфы, ротного и мой, вскрыты. Всё это натворили те, кто оставался в батальоне, да и бомжи приходили.

«Ребята, собирайтесь…»

Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник:

— В 1982 году я окончил Нижегородское военное училище тыла. Все четыре года учебы был старшиной курсантской роты. Мне предложили остаться в училище начальником вещевой службы. В мае 99-го училище тыла было расформировано и приказом Министра обороны меня назначили на должность заместителя командира 84-го отдельного разведывательного батальона по тылу. Не успел ещё должность принять и разобраться, нам сказали: «Ребята, собирайтесь, по всей вероятности поедете в Чечню». После отпуска объявили 10-дневную готовность. Практически на погрузку и сборы нам дали трое суток. У нас всё всегда было и так собрано. Знали, где и что лежит.

В службе тыла батальона было двенадцать человек. Командир взвода матобеспечения — старший прапорщик Игорь Климович, начальник склада прапорщик Сергей Ахмедов, начальник столовой и три повара. Плюс водители, восемь человек.

У нас было четыре топливозаправщика, потому что самое главное — это обеспечение горючим, четыре кухни, цепляли их за топливозаправщики. Имелась и водовозочка прицепная. На каждую роту по одному «Уралу» под имущество. И два «Урала» для боеприпасов. Под продовольствие — «Урал» с кунгом. Сначала нас перекинули на ДУЦ. Там же готовились в дорогу, пополнили все запасы. Получили продовольствие на путь следования, новые печки, новые палатки, фонариков нам разных надавали, свечек парафиновых. Укомплектовали всем необходимым. С собой брали продукты только в дорогу, а на месте мы должны были подключиться к другой системе снабжения.

Алексей Трофимов:

— Приехали из Чучково, утром пришёл в роту — там хаос: идут сборы. Много имущества пришлось оставить в батальоне.

Пригнали нам из 100-го танкового полка их «бэтры» (бронетранспортёры — авт.), вместо наших неисправных. Приехал начальник разведки округа генерал Иванушкин, посмотрел на нас и давай кричать: «Как будете воевать — вы же не экипированы!».

«Бойцы были хорошие, только водить не умели…»

Александр Ступишин, старшина 1-й разведывательной роты, старший прапорщик:

— До прихода в батальон я служил старшиной в отдельной роте спецназа, у майора Пакова. Только принял новую должность, в августе 99-го — ушел в отпуск. Батальон как раз переехал на новое место дислокации, обустраивались. Никто никуда не собирался, и вдруг резко — в Чечню! Из Дзержинска на новое место дислокации в Нижний Новгород технику перевозили около трёх месяцев, а тут за два дня она ушла на ДУЦ. Сборы имущества — всё лежало на нас, старшинах рот. Всё было организованно — за печками, например, я ездил на базу хранения, взял на весь батальон. Другой старшина получал палатки, третий — продукты.

Техника вся была по штату. В роте было десять механиков-водителей, деревенские ребята, бывшие трактористы. Я им был как отец, тем более — сам бывший тракторист. Они были мне как родные, я их должен был сохранить.

Бойцы-то у нас были хорошие, только водить не умели. Но уже в Чечне механики-водители научились до такой степени хорошо ездить, что подъезжали «коробочкой» (БМП — авт.) прямо к борту машины. Так на «Жигулях» не подъедешь. Мои механы (механики-водители — авт.) с первой роты были нарасхват. Я бы всех срочников из своей роты представил к ордену Мужества. Вели они себя достойно. Всегда душа болела за молодых. Мы обращались к солдатам не так, что «эй, солдат, иди сюда», а — «сынок». За контрактника я не так беспокоился — он приехал за деньгами.

У меня душа спокойна: в моей роте никто из срочников не погиб. А многие из них рвались рисковать. После Чечни ко мне все срочники из моей роты приезжали в гости. Жена стала ругаться: «Каждый день бутылка!».

Евгений Лобанов, командир автомобильного отделения взвода материального обеспечения, старшина:

— Однажды комбат меня вызвал: «Что это у тебя племянников — целый батальон! Почему тебя солдаты дядей Женей зовут? Запрещаю! Только по званию, или имени и отчеству!». Но я же не виноват, что многим солдатам годился в отцы…

«А на чём кашу варить?»

Сергей Ахмедов, прапорщик:

— Я как раз приехал из отпуска, всех собрали: «Едем на Кавказ воевать!» Я ещё ходил на почту давать телеграммы офицерам, вызывал из отпусков. Задачи спланировали, начались сборы. Быстро все закрутилось — начали получать имущество, продукты. За трое суток, день и ночь, пока шли сборы, все вымотались. Нам выделили теплушку под кухню, чтобы пищу в дороге готовить. А к теплушке на «Урале», чтобы кухни в неё закатить, было не подобраться. Мы, недолго думая, стали эту теплушку спускать поближе к «Уралу» с кухнями. Катили её всемером, а «Урал» тросом поддерживал сзади. Но теплушка покатилась и «Урал» за собой тянет, и мы никак её не можем остановить. Наконец, башмаки под теплушку подсунули. С горем пополам закатили кухни.

А на чём кашу варить? Дров-то нет в дорогу. Поварята разобрали ночью какой-то штакетник у станции, потом ещё досок набрали. А трубы из кухонь надо же наружу как-то выводить, иначе задохнёмся в теплушке от дыма. Недолго думая, беру лом, давай снизу крышу долбить — никак. Полез на крышу с ломом, а над головой высоковольтная линия, по лому — искры, как от сварки. Как меня не шарахнуло… Кто-то едет мимо: «Вы, военные, вообще больные! Ток же на полтора метра от линии бьет!». А что было делать? Раздолбил крышу, трубы от кухонь вывели.

Из армейских перлов:

Ешьте суп, а то заболит живот. Вы тогда даже армии нужны не будете.

У вас всегда воду для чая возят на бензовозе?

В армии многое неясно, зато всё правильно!

«Радуйся, едешь!»

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— Летом меня отозвали из отпуска. Приехал в батальон. Узнал, что пришли документы: вот-вот отправят на Северный Кавказ. В то время я был на должности командира взвода связи батальона. Комбат Самокруткин меня вызвал: «Остаёшься здесь, туда не едешь. Будешь в наряды ходить». — «Товарищ подполковник, а почему так? Я, конечно, не герой, но оставаться здесь с теми, кто водку пил, в нарядах спал, не выходил на службу? Я что — хуже всех служу?». У меня к тому времени стаж службы был — 18 лет. В Германии служил, в 201-й дивизии в Таджикистане, в Мурманске.

Пошёл к замполиту батальона майору Агаеву: «Или я увольняюсь, или еду с батальоном. Я никогда в нарядах ничего не употреблял, ни одного залёта не было!». Он пошёл к комбату. Выходит от него: «На пятьдесят процентов твой вопрос решён». Потом он позвонил в штаб дивизии. Выходит, хлопает меня по плечу: «Радуйся, едешь!» — «На какую должность?» — «Начальником склада». Ладно, думаю, на месте посмотрим…

«Умные были ребята…»

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Мне повезло с офицерами, которые служили в батальоне на момент отправки на Северный Кавказ. Летом на должности командиров взводов пришла группа лейтенантов, выпускников Новосибирского военного училища. Все они хорошо знали друг друга, а это немаловажно. Такие умные были ребята, что во многом благодаря им в батальоне не было больших потерь. Все они действовали толково и грамотно.

О качестве подготовки и смелости молодых офицеров говорит такой факт: сто процентов командиров взводов и рот были награждены орденами Мужества. Особенно выделялись в батальоне такие офицеры, как Тритяк, Середин, Хамитов, Захаров, Соловьёв. Тритяка к званию Героя России мы в ходе кампании представляли четырежды, Соловьёва — трижды. Справедливо, что Героем России стали Александр Хамитов и, посмертно, Пётр Захаров.

Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор:

— С большим уважением я отношусь к старшему лейтенанту Хамитову, он был очень грамотный офицер, профессионально подготовлен, в батальоне пользовался авторитетом. Он умел работать с людьми. Пришли в это время старший лейтенант Гагарин — новый командир РДР, со спецназа, Андрей Середин — тоже со спецназа. Новый зам. комбата майор Паков — воевал в первой кампании, был командиром роты спецназа. Капитан Маняк, командир роты радиоэлектронной разведки — офицер с большим опытом. Зам. комбата по тылу Дмитрий Иванович Горелов — своё дело знал, профессиональный тыловик. Из старшин рот отличались прапорщики Трофимов, Ахмедов, Ступишин. Их подготовка и опыт дали себя знать и на войне. Все командиры рот были очень надёжные, и это успокаивало. С такими офицерами была гарантия, что воевать батальон будет нормально.

«Мы просто поехали…»

Александр Ступишин, старшина 1-й разведывательной роты, старший прапорщик:

— В роте нас было 56 человек, по штату. Командир нашей роты капитан Тритяк — был волевой человек, и ротный — своеобразный. Мог переписать штатку и предъявить командованию, мол, я вот такие сделал изменения в роте.

Лейтенант Петя Захаров, командир первого взвода… Он был крепкий, плечистый, водой холодной обливался — само здоровье. Общительный был. Всегда очень тщательно следил за формой. Всегда был подтянутый. Не курил, если выпьет — только стопку. Солдаты-срочники его слушались беспрекословно. А контрактников мы с ним обламывали вместе. Иногда даже пена изо рта летела, чтобы им доказать, что нужно. И бороться приходилось, и в лоб закатывали — не без этого. А то приходили такие, и рассказывали, что чуть ли не с турецкой войны воюют. Сержанты в роте были толковые — Тритяк воспитал. Они могли каждый рулить взводом.

Второй взводный — лейтенант Кузнецов. Парень был хороший, отчаянный.

Даже офицеры и прапорщики морально не были подготовлены к войне. Мы просто поехали, это был наш долг. Но один взводный у нас не поехал, потому что только вернулся из отпуска и привёз жену, некуда было её пристроить. Замполит роты у нас тоже отказался ехать. За ним мама пришла… Я его фамилию сразу из памяти вычеркнул.

Каким было состояние техники в батальоне на момент отправки на Северный Кавказ…

«Броня — из Чехословакии…»

Сергей Поляков, заместитель командира батальона по вооружению, майор:

— Первая и вторая разведроты имели на вооружении двенадцать БМП-2 и одиннадцать БРМ-1-К. БМП-2 все были практически новые, с консервации, мы их получили в 1995-м году, с базы хранения в Свердловске. БРМ-1-К были ещё из Чехословакии, но боеготовые, хорошие машины. Всего было 23 гусеничных машины, все в хорошем состоянии. В разведдесантной роте были БТР-70, с двумя двигателями. Эти были — не машины. На заводе всё вроде было отрегулировано, всё нормально, но — два двигателя, это надо два карбюратора отрегулировать, зажигание на двух двигателях выставить, две коробки, чтобы синхронно включались, два диска сцепления. На войну взяли три таких БТР, имевшихся в батальоне, и ещё три нам дали из мотострелковых полков.

К моменту отправки на операцию опытные механики-водители в большинстве уволились, из 23-х — 18, это точно. Пришли новые, с учебки. Толком мы их не знали, вождений в батальоне с ними ещё не проводили, занятий по технической подготовке провести не успели. В личном деле такого механика-водителя написано, что программу освоил, прошёл стокилометровый марш, а что реально он из себя представляет, мы не знали.

Отвечал я в батальоне и за состояние оружия, а также за боеприпасы. В моём подчинении были мой зам. — начальник службы РАВ (ракетно-артиллерийского вооружения — авт.) старший лейтенант Михайлов, и прапорщики — начальник технической части Костин, и командир ремвзвода Коротков. В ремвзводе было 20 человек. Все ехали со свом штатным оружием, что-то брали со складов, сами должны были за ним следить. Офицеры от ПМ (пистолет Макарова — авт.) отказались, получали АКМ (автомат Калашникова модернизированный — авт.). Командир взвода обязан был оружие проверять. В распорядке дня было — чистить оружие каждый день. Если у кого-то оружие было не пристреляно, или с ржавчиной — так его сами доводили до такого состояния. В Афганистане в 1987–89 годах я служил командиром танкового взвода, потом роты, из 54 человек больше половины — узбеки и казахи, там следили за оружием, и сам всё проверял. Отношение к службе тогда было лучше.

«Из четырёх неисправных машин собрал две нормальные…»

Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант:

— У нас одна единица техники — машина обработки информации — была неисправна. Плюс две машины по назначению своей аппаратуры в Чечне были не нужны, поэтому эти три машины мы и оставили в Нижнем.

Пока три дня стояли на полигоне, ещё до отправки, проверяли аппаратуру, учились. Проверка оборудования показала, что аппаратура частично не работает: давала большие ошибки при пеленговании. Приехали в Моздок, развернулись, опять стали проверять. Капитана Маняка комбат дёргал туда-сюда, а я с аппаратурой возился. Вытащу блок, покопаюсь, заменю, вставлю. Из четырёх неисправных радиопеленгаторных машин собрал две нормальные. Откалибровали пеленг. Худо-бедно — машины заработали.

Экипаж машины состоит из водителя и двух операторов — это были обыкновенные ребята, выпускники ПТУ. Посадил операторов тренироваться. Практика у них была очень маленькая, да и знания в процессе службы стали постепенно теряться. Словами всё не объяснишь, пока сам не покрутишь ручкой, да и сам что-то забыл. Пока стояли в Моздоке, операторов работать научили. Создали дежурные смены, журналы завели, всё упорядочили. На первой же стоянке — довели боевому расчёту частоты, диапазоны, и потихонечку начали работать. Дальше служба пошла — как по накатанному.

Водители научились ездить прямо на глазах. А уж когда поехали по Чечне — там стали асами. Особенно запомнился ефрейтор Ходырев, срочник, я с ним ездить не боялся.

«Никто на автоматы не жаловался…»

Евгений Липатов, старший разведчик-пулемётчик на БРДМ:

— Всё оружие получали со складов, АК-47 и АКМ, ещё старой сборки. Автоматы все были пристреляны, намного качественней, чем новые калибра 5.45. В бою они себя хорошо показали — механизмы лучше, более прокалены, заклиниваний не было. Никто из пацанов на автоматы не жаловался. А вот СВД (снайперская винтовка Драгунова — авт.), конечно, не были пристреляны.

«Это было убитое оружие…»

Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:

— На момент первого боя у меня был штык-нож — абсолютно тупой, с обломанным кончиком, масло было трудно резать. Этому штык-ножу было 25 лет, и сталь такая, что заточке не полдлежит. Часть автоматов моему взводу досталась со склада, сданные туда после похода в Чехословакию, с 1969 года. Попадалось оружие с ржавчиной, непристрелянное, такое, что не поддаётся пристрелке. Сдать такие автоматы оружейнику? А кто поменяет? И где взять столько нового оружия?

Алексей Трофимов:

— Оружие — сдавали его на склад на консервацию во время, когда батальон был фактически расформирован. Пришлось его пристреливать в районе Горагорского — когда уже шла операция! Соловьёв тогда пристрелку устроил. Ребята хотя бы попробовали своё оружие. А пристреливать автоматы на ДУЦе было лень.

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— Наше оружие — отдельная тема. Автоматы со склада — ржавые. Это было убитое оружие. Перед сдачей на склад оружие должно быть смазано, смазку убрал и воюй, а тут берёшь — ржавчина солидолом намазана. В канал ствола шомпол невозможно протолкнуть! Магазины для патронов — дефицит, зато боеприпасов — немеряно. Набирал патроны россыпью в карманы, набивал ими все, что можно. В бою набивать магазины некогда. Порой шли в бой — на автомате спарка магазинов, да в карманах по магазину, и всё. Как нужны были в батальоне снайперы — по штату не положено! АГС (автоматический гранатомёт станковый — авт.) — не было. Ни одного миномёта! У «чехов» же (так называли боевиков в Чечне — авт.): в тройке — гранатомётчик, снайпер, пулемётчик. И только в Чечне в батальон пришёл новый штат.

«Деревянный приклад — это деревянный приклад…»

Александр Ступишин, старшина 1-й разведывательной роты, старший прапорщик:

— Мне пистолет «Стечкин» со склада достался такой, что затворную раму было не передёрнуть. Я его в солярке отмачивал. Оружие у нас было хорошее, только его надо было содержать — чистить и смазывать. Когда контрактников выгоняли — они бросали нечищеное оружие, таким оно и попало на склад. У меня автомат был с деревянным прикладом — «весло». С таким автоматом удобней в горах — можно упереться, оттолкнуться, и где-то прикрыться. Деревянный приклад — это деревянный приклад, а с железным — никуда не упрёшься.

Наверное, у каждого своя правда: одним достались хорошие автоматы, другим — с ржавчиной от прежних нерадивых хозяев оружия.

«В совершенстве знали только автомат…»

Яков Чеботарёв, командир разведывательного взвода наблюдения, старшина:

— Во взводе было три БРМ-1-К и два ЗИЛа с «Реалиями» — это такая аппаратура, которая выставляется на дорогах, чтобы засекать движение техники и людей. Работает она с помощью специальных датчиков, замаскированных у дороги.

Но аппаратуру использовали мало: её было долго собирать, готовить к эксплуатации, потом так же долго убирать. Да и на полигон с техникой не наездишься. В совершенстве мы знали только пистолет и автомат. Визуально вести наблюдение — всегда результаты лучше. Перед отправкой поработали на рациях, на технике, получили бронежилеты, ракетницы, сигнальные огни, бинокли и даже снайперские винтовки. Со всем этим оружием и снаряжением, как настоящие бойцы и пошли воевать.

Всем командирам подразделений присвоили позывные, мой был сначала «Марка-12», а потом — «Седой»…

Законы Мэрфи о войне:

Вещи, которые должны быть использованы вместе, никогда не смогут быть доставлены в одно и то же место.

Никогда не забывай — твоё оружие было сделано максимально дёшево, и в нужный момент оно обязательно откажет.

Если не подведёт автомат, то закончатся патроны.

Если не закончатся патроны, тогда окажется, что не в кого стрелять.

 

3. Эшелоны идут на Кавказ

Хроника событий:

04.09.99 г.: взрыв жилого дома в Буйнакске.

В ночь с 04.09.99 на 05.09.99 г. вооруженные отряды исламистов вторглись из Чечни в Новолакский район Дагестана.

09.09.99 г.: взрыв жилого дома в Москве на ул. Гурьянова. Официальные власти Чечни отрицают причастность к взрывам в Буйнакске и Москве.

11.09.99 г.: А. Масхадов объявил в Чечне всеобщую мобилизацию.

12.09.99 г.: В. Путин в Окленде после встречи с Клинтоном (в ходе саммита АТЭС) заявил, что к событиям в Дагестане причастен террорист Бен Ладен.

Свидетельствуют документы

Из журнала боевых действий 84-го отдельного разведывательного батальона:

«10 сентября 1999 года, совершив марш в составе батальона из пункта постоянной дислокации, прибыли на дивизионный общевойсковой полигон, где проводилось доукомплектование батальона личным составом, вооружением и военной техникой, материальными средствами и было проведено боевое слаживание батальона.

13 сентября 1999 года без разведывательной десантной роты совершил марш по маршруту ДОП — ст. Большое Козино, где погрузившись в эшелон и следуя по железной дороге, 18 сентября прибыл к месту специальной командировки г. Моздок, Северная Осетия».

«Получилось то, что должно было получиться…»

Сергей Поляков, заместитель командира батальона по вооружению, майор:

— Когда дали команду на движение, в 12 часов ночи, получилось то, что и должно было получиться. Один механик-водитель бордюр свернул своей БМП, другой — ворота у КПП вышиб, третий — не может повернуть. Четвёртый завёл двигатель — пена пошла из масляного бака, так как молодой механик-водитель БМП перепутал заправочные горловины и в масляный бак, вместо бачка радиатора системы охлаждения, долил воды.

Марш совершали в сопровождении ГАИ по маршруту: парк войсковой части (проспект Гагарина) — район формирования и слаживания, ДУЦ. Дошли до конечного пункта, нормально, с незначительными поломками. При совершении марша по маршруту ДУЦ — Большое Козино (станция погрузки на железнодорожный состав) заклинило двигатель на одной БМП второй разведывательной роты, пришлось её заменить, так как на ремонт не было времени. На погрузке на станции ещё у одной машины заклинило двигатель. В общем, ещё не выехали, а две машины потеряли. Взамен выбывших из полков нам дали пять машин. В Чечню пошли всё же в комплекте техники.

«Антенной зацепились за троллейбусную линию…»

Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант:

— У нас тоже при выезде из батальона не обошлось без приключения. Собрались, построились в колонну. У нас от роты было четыре МТЛБ-у (многоцелевой тягач легкобронированный универсальный — авт.) и ЗИЛ. Антенны на машинах поставили высокие, чтобы во время движения лучше была связь, и не рассчитали. Первая же машина, только выехали на проспект Гагарина, задела антенной за троллейбусные провода. Антенну — срезало. Но ничего страшного: машину не закоротило, у тех, кто в ней сидел, был только лёгкий шок. По Нижнему ехали — асфальт на дороге новый, только положили, гусеницы скользят, и водители неопытные: хотя и отслужили полтора года, но ездили мало. Доехали до полигона к шести часам утра, с грехом пополам.

Андрей Середин, зам. командира разведдесантной роты по воспитательной работе, капитан:

— Когда началась погрузка техники в эшелоны, офицеры сами загоняли машины на платформы: таким был уровень подготовки водителей.

Алексей Трофимов:

— Водители умели ездить по прямой, а надо было суметь ночью загнать машину на платформу! Поэтому-то все командиры взводов сами и загружали технику вместо штатных водителей. Сами же и помогали солдатам крепить технику проволокой на платформах, потому что если мы не замотаем, как следует, придут железнодорожники — заставят переделать.

Из армейских перлов:

Вам, товарищ солдат, не на машине ездить, а лошадей в задницу иметь, и потом будут по части кентавры маленькие бегать.

Вы не полено, как бестолковый Буратино, вы дубина из этого полена!

Вас всех что, одна и та же акушерка по пьянке роняла?

Вы не солдат, а солома, через лошадь пропущенная!

«Обучались методом тыка…»

Евгений Липатов, старший разведчик-пулемётчик на БРДМ:

— Собрали нас и все — «Быстрей! Быстрей!». Личное оружие пристреляли заранее, но вооружение БМП было не пристреляно — быстренько и его пристреляли. Наводчики и механики-водители все были после учебки, там только пару раз водили, машины были новые, не обкатаны. Поехали — половина машин по дороге встала. Техника новая, но не езженая, с консервации, начало шланги рвать, всё течь, а механики после учебки, опыта нет…

Пока всё пристреляли и исправили, прошло день или два. Своим ходом ехали на станцию, даже не помню, где грузились на платформы. Все обучались на ходу, методом тыка. Опыт приходил постепенно…

Олег Шустов, старший техник 2-й разведроты, прапорщик:

— Например, механик-водитель Курбаналиев до начала войны фактически был каптёром, портянки считал, я ещё со старшиной ругался, чтобы он отдал его мне, учить технике. А там у них техника заходила-забегала, как на велосипеде ездили, когда прижало.

«Выдали долги за все годы службы…»

Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант:

— На полигоне нам выдали оружие, экипировали, и выдали деньги, долги за все годы службы. Офицерам разрешили с девяти вечера до двух часов ночи съездить домой, проститься с жёнами. Отвёз деньги жене, и в три часа ночи я был уже на полигоне. Выстроились в колонну и поехали на станцию погрузки…

Что знали солдаты и офицеры о том, где и за что им предстоит вскоре воевать…

«Ехали — непонятно куда…»

Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник:

— Все ехали в Чечню первый раз, только у прапорщика Климовича это была вторая кампания. Ехали — непонятно куда. В эшелон загрузились за одну ночь и поехали. Везде мирное время, никто ещё пока ничего не понимает. По радио слышим — опять где-то дом взорвали. Значит, думаю, будет война.

В пути следования кухни стояли в одном вагоне, готовили на ходу, а на станции термосами по вагонам разносили. Это было трудно. И надо было не проспать станцию, чтобы заправиться водой. Повара спали в вагоне с кухнями. Все продукты были здесь же, и я здесь ночевал.

На вторые сутки пути почувствовали, что не один наш эшелон идёт в ту сторону. Где-то на узловой станции встретили части нашей дивизии. Так представили масштабы переброски войск.

«Но хорохорились многие…»

Алексей Трофимов, старшина разведывательной десантной роты, старший прапорщик:

— Люди старшего возраста в батальоне догадывались, что мы едем конкретно воевать. Хотя до прибытия в Моздок нам вообще ничего не говорили: соблюдали секретность. Солдаты психологически не были готовы к войне, но хорохорились многие. В нашей роте подобрался очень крепкий костяк: половина была из спецназа, подготовлены более-менее. Но помню и такой эпизод: в вагоне в дороге учил солдат, как заряжать подствольный гранатомёт. Не умели! Молодые, не успели попробовать.

Я был назначен старшим по охране эшелона. На каждой станции — обходил эшелон, смотрел, нет ли чего подозрительного.

«Всё было покрыто тайной…»

Андрей Середин, заместитель командира разведдесантной роты по воспитательной работе, капитан:

— Наша рота уехала первой, в составе передового отряда. Остальные подразделения батальона выехали на пару дней позже. Никаких политических инструкций нам не давали. До последнего момента всё было покрыто тайной, всё держалось в секрете. Куда конкретно едем — не знали. Предполагали, что в Дагестан. Солдаты тем более не имели представления о пункте назначения, и что их ждёт. Те из офицеров и прапорщиков, кто был на первой войне, конечно, имели представление, что там будет.

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— Это правильно, что задачи никто не знал, иначе была возможна утечка информации. Я знал, что это идёт война за нефть, за территорию. Если бы в Чечне всё не задушили, там был бы бандитский анклав. Надо было душить, но ещё в начале 90-х. Старые солдаты это понимали, по большому счету. А срочники ехали просто повоевать. Был азарт, мальчишество. Пускай они сначала не умели воевать, но было время научиться, пока обстановка не была еще такой серьёзной. А потом 18-летние пацаны воевали ничуть не хуже контрактников.

Олег Шустов, старший техник 2-й разведроты, прапорщик:

— В Чечне я был в первой кампании, служил в 166-й мотострелковой бригаде. Опыт был, знал, что меня ждёт. Я поехал и с собой ничего в дорогу не взял, даже зубную щётку купил потом.

Андрей Мещеряков, разведчик-пулемётчик:

— Что такое Чечня, мы знали только по рассказам тех, кто там побывал в первую кампанию. Знали, что надо будет стрелять и воевать, но что нам предстоит пережить — по-настоящему не понимали. Все ребята-срочники были даже рады, что нам предстоит воевать…

«Почти как на свадьбу ехали…»

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— Цели войны никто нам не доводил. Никакой идеологической подготовки не было, хотя бы самой общей информации. Никакой теории нам не давали, как себя там, на Кавказе, вести. Люди ехали вслепую. Первая война ничему не научила.

Аура в поезде — почти как на свадьбу ехали, с весёлым настроением. Кто-то на станциях доставал выпить, в карты играли. Только перед погрузкой кто-то из политребят построил батальон, вышел молодой симпатичный полковник из штаба дивизии: «Поймите правильно. Вы едете в интересное место, и крутость ваша заключается не в том, чтобы обвешать себя гранатами, ваша основная задача — спасти своего товарища». Сказал, что едем ориентировочно на шесть месяцев.

«Я и не думал, что в Чечню попадём…»

Евгений Липатов, старший разведчик-пулемётчик на БРДМ:

— Ничего нам не говорили, против кого едем воевать. Я и не думал, что мы в Чечню попадём. Когда в речном училище учился, смотрел фильм «Чистилище», тогда и узнал, что это за война была. Приходилось разговаривать с ветеранами той кампании, у меня знакомый был там с милицией, в Гудермесе стоял, им всё видео трофейное показали, чтобы визуально представляли, с кем воевать. Нам же ничего не показали.

«В Чечню — к бабке не ходи…»

Валерий Олиенко, командир отделения управления 2-й разведывательной роты, старшина:

— А куда нам еще можно было ехать? Только в Чечню. Одно название батальона само за себя говорило. Вперёд и с песней. Кто-то если и не понимал, то догадывался. Когда поехали, было ясно, что в Чечню — к бабке не ходи.

«Сделайте их, ребята!»

Андрей Мещеряков, разведчик-пулемётчик:

— Настроение у всех в дороге было хорошее. До Моздока ещё не понимали, куда едем. Все ходили в вагоне расслабившись, курили. Вообще не задумывались, ехали себе и ехали. Перед большими городами останавливались, ждали ночи, потому что в эшелонах была боевая техника. Ночь наступала — города проезжали.

В центре России люди не понимали, что скоро война, а чем ближе к Чечне, в Ставрополье — было много случаев, когда жители на остановках подбегали к нам с узелками, пакетами с едой, с арбузами. Мужики нам кричали: «Сделайте их, ребята!». В Моздоке, когда разгрузились ночью, закурили, вдруг старшина подбегает: «Вы что? Здесь только вчера их снайпера работали!»…

«Цветы на броню…»

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— Когда ехали колонной через Моздок, на тротуаре стояли люди, приветливо махали нам руками. Помню 17-летнюю девчонку, бросила нам на БМП цветы, засмущалась и убежала. Наверное, люди понимали, что мы едем в Чечню не дрова колоть.

«Бойцы вообще ничего не знали…»

Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:

— Я батальон нагнал в Моздоке, они уже выгрузились. А ехал с тыловиками. Они не понимали — куда, зачем едут, они и меня не понимали. Знали, что я с десантной роты, говорили мне: «Куда ты едешь? Нам-то ладно: водку пьём и всегда при тушёнке». Относились ко мне как к нездоровому человеку. У ОБМО (отдельный батальон материального обеспечения — авт.) уже в дороге были потери. Один офицер перепил и застрелился, другой, боец, полез за тушёнкой, его током убило.

Ехали через Ставропольский край — нас встречали тётки с пакетами, котомочками, и как начали швырять в нас! Сначала думал — гранаты полетят. О, водка, самогонка! Картошка, помидоры… Бежали бабуськи, кидали узелки с яйцами, бутылки с молоком. Я смотрел на это, и у меня текли слезы. Эти люди — они знали, что у них под боком творится, их детей воровали и им же продавали. А мы ехали и сначала ничего об этом не знали!

Я даже не представлял, каких размеров Чечня. Спрашивал у друзей: «Какая она — Чечня? А карта есть?» — «Нет, где её взять?». Карт не было вообще, ни туристических, ни военных, вообще никаких. Я ехал — не видел ни разу на карте Чечни. Я это разумом не понимал, как можно так воевать, а душой принимал, потому что мой дед также воевал. Штык и винтовка — и всё. Что сказали то и делай. — «Уря-уря!». В принципе все войны одинаковы — так же стреляют, так же голодают, те же пленные, те же военные ошибки. Есть враг, полувраг и друг.

Цели операции не понимал. Но знал, что началась серьёзная война. Слышал о первой кампании, что это была бойня, продажность, братоубийство, полк шёл на полк, были чудовищные ошибки, политические разборки, в которых страдают прежде всего солдаты. Бойцы вообще ничего не знали. Война и война… Родина в опасности, и если не мы, то кто? Знали, что там несколько хорошо вооружённых банд, и всё — больше вообще никакой политработы. А чего хотел чеченский народ? Моральной и психологической подготовки к операции — вообще никакой не было. Я ехал и знал, что страну спасать нечего, страна не погибнет. А вот конституционный строй действительно висел на волоске. Это как детонатор: если бы не справились с Чечней, волна пошла бы дальше, на весь Кавказ. Дойдёт до детонатора, и хлопнуло бы так, что всё посыпалось. Россия бы осталась, но нас бы на 50 лет откинуло назад. Только сейчас я это понимаю. А тогда Россия — этот колосс — был непоколебим.

Я был молодой лейтенант, газет не читал, телевизор не смотрел, потому что некогда было. Знал только солдат, стрельбы, вождение техники. Я даже поесть бегал, как в самоволку, через забор. Было вообще не до политики, мы выживали до войны, просто выживали, без зарплаты жили. Как бы пожрать, поспать. Когда я в отпуск домой приехал, зашёл на кафедру разведки, один наш преподаватель, сказал: «Я одного понять не могу — мы знали, кому служим, а вот вы-то — зачем служите? Я служу на кафедре разведки, одной на всю Россию, и до сих пор живу в общаге. А лейтенантом я свою семью возил на юг каждый год». Но служит, делится опытом, учит.

А моя задача была — как можно меньше потерять мальчишек и как можно дольше прожить самому. Выполнение задачи всегда было на втором месте. Потому что знал: это всё когда-нибудь кончится, и никому не нужно это паданье на доты, рвание тельняшек в рукопашке. Родина не ценит труд офицера, который живёт с солдатами, не получает зарплаты, заботится о жизни и здоровье лучших ребят. Да ещё приедет какой-нибудь генерал и тебя грязью обливает, что мама моя дерьмо, и папа дурак.

Из журнала боевых действий 84-го отдельного разведывательного батальона:

«Разведывательная десантная рота 14 сентября, погрузившись в эшелон и следуя по железной дороге, 17 сентября прибыла к месту специальной командировки в г. Моздок, Северная Осетия. Личный состав 84-го орб прибыл к месту специальной командировки в количестве: офицеров — 24, прапорщиков — 16, сержантов — 49, солдат — 224. Всего военнослужащих — 313».

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Ехали в Моздок очень быстро. На станциях только успевали залить воду и загрузить хлеб — и едем дальше. Заранее звонили комендантам станций, где нам взять воду и хлеб. Эшелон подошёл — уже нас ждут хлебовозки, и вода есть. Готовили пищу на ходу — прапорщики Ахмедов и Климович, молодцы, справились со своей задачей хорошо. Быстро раздавали термоса с пищей по вагонам, а там — по котелкам.

«Надо искать и таскать…»

Сергей Ахмедов, прапорщик:

— Загрузил «КамАЗ» продуктами, и нет чтобы уложить их в ряд — гречка, рис, макароны, сахар. Чтобы добраться до гречки, надо было через весь «КамАЗ» пролезть. В дороге остановка, я полез в этот «КамАЗ», он стоял на платформе. Где что искать? И так каждую остановку — гречка, сахар, надо искать и таскать. Такая же волокита с хлебом. Нас загнали на пути так, что машина с хлебом встала через пять путей. Как таскать полторы тысячи буханок под вагонами, да и не в чем! Покидали хлеб в простыни, одеяла, так и таскали под вагонами.

«Все, кто щёлкал фотоаппаратами, распластались у машины…»

Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник:

— В Моздок приехали ночью. Что это за город — никто не представлял. В пять утра команда: «Разгружаться!». Разгружаемся. Боевые роты сразу же ушли колоннами вперёд, а мы свои кухни стали вытаскивать из вагонов. Вижу — к эшелону подъехали две иномарки. Музыка играет, какие-то люди фотоаппаратами щёлкают. Старший прапорщик Игорь Климович прошёл первую чеченскую, и спрашивает: «Какого вы хрена здесь?» Берёт автомат, передёргивает затвор и стреляет в воздух. Эти все, кто щёлкал фотоаппаратами, распластались у машины. Через две-три минуты приехала милиция: «Ребята, Моздок — город-то мирный, не надо тут из автоматов стрелять…». Но у нас же разгрузка идёт, боеприпасы в вагонах, а тут посторонние. Тем более станция должна была охраняться. Разобрались, милиция пообещала, что при разгрузке эшелонов гражданские больше не появятся.

В Моздоке на место определили в военном городке рядом с аэродромом. Для чего приехали, что делать будем — пока неясно. Разместились с батальоном, узнали, где получать продукты, где заливать воду. В частях водовозки были на базе ГАЗ-66, а нам обязательно ёмкость надо было цеплять. Плюс в «Урале» переносные ёмкости на 400 литров. Тихо-мирно стали жить, ждать, что же будет дальше… Дни пролетели, как в тумане.

«Никто ничего не понимал…»

Алексей Трофимов:

— Приехали в Моздок, ещё не разгружались, вижу — ходит начальник физподготовки 237-го танкового полка и говорит нам: «Тут снайперы работают!» Никто ничего не понимал. Утром разгрузились, пришли на аэродром. Не успели заехать на место, где нам указали разместиться — уже одна группа ушла в сторону Чечни на рекогносцировку.

Приехали в Моздок, меня вызывает генерал Столяров, чтобы его охранять. Я отказался: «Извините, товарищ генерал, но я старшина роты, должен быть с ротой». Он обиделся на меня. Потом мы встретились в Гудермесе, от него узнал, что я получил звание старшего прапорщика. Тогда он заставил меня побриться. Столяров мне подарил шикарную разгрузку (жилет с карманами для ношения боеприпасов — авт.). Потом я отдал её Саше Соловьёву, ему она была нужней.

«Подгонять и воспитывать никого было не надо…»

Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор:

— В Моздоке по концентрации войск убедились, что идём в Чечню. Конкретных задач ещё не знали. Но люди быстро поняли, что мирная жизнь закончилась. Сразу стали серьезнёй. Подгонять и воспитывать никого было не надо. Не надо было заставлять солдат следить за оружием, за техникой.

Анатолий Маняк, командир роты радиоэлектронной разведки, капитан:

— Неделю простояли в Моздоке. Из событий тех дней запомнилось, как приезжал начальник разведки округа и линейкой верёвки на палатках ровнял, чтобы они под одним углом стояли.

Салех Агаев:

— В первую неделю у некоторых высших начальников ещё срабатывала привычка к показухе: всё должно быть ровно, палатки переставляли, чтобы стояли по линеечке.

Хроника событий:

13.09.99 г.: взрыв жилого дома в Москве на Каширском шоссе.

15.09.99 г.: министр обороны России И. Сергеев доложил В. Путину, что Дагестан полностью освобожден от террористов. Путин заявил, что следы взрывов в жилых домах ведут в Чечню. Путин: «И в Киргизии, и в Узбекистане, и в Дагестане мы имеем дело с хорошо обученными международными террористами, которые пытаются установить новый мировой порядок».

16.09.99 г.: взрыв жилого дома в г. Волгодонске Ростовской области. Путин: «Сжав зубы, задушить гадину на корню. Если сегодня мы с вами этого не сделаем, завтра будет ещё хуже».

17.09.99 г.: Путин на заседании Совета Федерации назвал Хасавюртовские соглашения «ошибкой».

18.09.99 г.: ночью российская авиация нанесла удары по базам террористов на территории Чечни.

23.09.99 г.: нанесён ракетно-бомбовый удар по аэропорту им. Шейха Мансура (г. Грозный).

24.09.99 г.: Путин: заявил о необходимости бескомпромиссной борьбы с бандитами и террористами («Если террористы спрячутся в сортире, то мы и в сортире их «замочим»).

Законы Мэрфи о войне:

Ни одно готовое к бою подразделение не прошло проверки.

Ни одно прошедшее проверку подразделение не готово к бою.

«Ура! Мы теперь не одни!»

Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:

— Приехал — знакомые палатки на аэродроме, мои бойцы подбежали: «Ура! Мы теперь не одни!» Они думали, что я не приеду. Я сразу понял, что приехал не зря. Какой там был моральный дух — да никакого!

Нам командир так прямо и сказал: ваша задача на этой войне — выжить. — «Вот вам весь мой приказ». Где противник, какие силы, какая организация, кто их питает — абсолютно ничего не знали.

«Оборачивались на каждый шорох…»

Андрей Мещеряков, разведчик-пулемётчик:

— В Моздоке стояли вокруг взлётного поля. Командиры ещё сами толком не представляли специфики, ничего до нас не доводили. Все надеялись только на себя. Первое время — никакого страха. Когда начался марш-бросок, почувствовали, что дело серьёзное. Утро, туман, зелёнка — это настораживало. Слышали, что чеченцы любят нападать на колонны под утро, в тумане. Стало боязно, когда узнали, что есть случаи подрывов машин. Страшновато было, когда охранял генерала. Туман, прохлада, оборачивались на каждый шорох. Боялись, что утром в тумане может быть нападение.

Хорошо помню марш-бросок в составе батальона, генерал Столяров ехал на БТРе нашего батальона. Опасных моментов не было. До Самашек доехали, и были только слухи, что кто-то попал в засаду. Где-то под Самашками генерала Столярова назначили комендантом Гудермеса, хотя город ещё не был взят. Меня назначили в охрану к генералу. Так я простился с батальоном, и с генералом Столяровым — через Хасавюрт — в Гудермес.

«Мы в Чечне или ещё нет?»

Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник:

— Вдруг поступает команда: «Выдвигаемся!». Боевые части — те быстро, палатку собрал и вперёд. А нам — столовую для офицеров надо собрать, все кухни должны быть к началу передвижения вымыты. Поехали, не поймём — мы в Чечне или ещё нет. Лесочек, полянка, где тут Чечня — ничего не понятно. Простояли здесь три дня — всё, уходим. Потом на одном озере простояли. Нам сказали, что всё время здесь будем располагаться. Днём прибыли, поставили столовую, пищу приготовили, не успели всех накормить — команда: «Уходим с этого места».

«Учились водить на марше…»

Андрей Середин, заместитель командира разведдесантной роты по воспитательной работе, капитан:

— Первый марш войск от Моздока до границы с Чечней — это была «эпопея». Колонны войск — какая-то полу-управляемая масса. Водители учились водить машины на марше. Об уровне подготовки части водителей БТР можно судить по такому случаю: ехали и встали ночью, водитель сказал, что закончилось топливо. Через несколько минут выяснилось: он просто не знал, что есть кран переключения топлива с одного бака на другой.

«Снимали, паяли, устанавливали…»

Сергей Поляков, заместитель командира батальона по вооружению, майор:

— Из исходного положения под Моздоком начался марш на технике, в Чечню. При совершении марша первой разведывательной роты скорость была высокая. Марш совершался по асфальтированной дороге. Командир роты резко остановил колонну, механик-водитель последней БМП не успел вовремя затормозить и ударил впереди стоящую машину. В результате аварии у стоящей впереди БМП разошлись по швам кормовые двери-баки, топливо пошло на землю, и башню заклинило. Машина осталась на ходу, но это уже трактор, такая БМП воевать не способна, если башня не вращается. Ещё четыре БМП вышли из строя из-за перегрева двигателя и недостатка масла в системе. Механики не приучены были проверять масло, охлаждающую жидкость и следить за контрольно-измерительными приборами. Эти четыре машины вышли из строя на марше, пришлось эвакуировать их в рембат, менять двигатели. Двигатели там были не всегда, механикам-водителям приходилось ждать…

А БТР-70 вообще за собой таскали на тросах: два двигателя работали тяжело, перегревались, не развивали мощности в горных условиях. Да и водителям в мирное время было не до практики, в связи с передислокацией батальона из Дзержинска в Нижний Новгород надо было жилые помещения и парковую зону обустраивать. Вот БТР-80 — показали себя хорошо, всю войну прошли без существенных поломок. Из колёсной техники в батальоне были «КамАЗы», «Уралы», ЗИЛы-131. У одного «КамАЗа» вскоре двигатель вышел из строя, вскрыли — заводской брак. В батальоне по штату не было эвакуационного отделения, поэтому нам нечем было эвакуировать технику. В случае поломки приходилось цеплять две машины, чтобы вытащить одну из грязи и грунта, покрытого ледяной коркой. Нужны были тягачи, для эвакуации колёсной техники (ТК-6) и гусеничный (БТС-4). Имелись у нас несколько МТЛБ-у роты радиоэлектронной разведки. Масса МТЛБ-у с аппаратурой намного превышала базовую, была в два раза тяжелее БМП-2. Машины были оснащены аппаратурой для ведения разведки, приходилось одну оставлять с собой, в ремонтном взводе и использовать как тягач для эвакуации техники. Часто расходились по швам масляные радиаторы, масло сильно текло, что приводило к заклиниванию двигателя! Снимали, паяли, устанавливали… Хорошо, что в ремвзводе были нормальные ребята, работу делали качественно. В батальоне перед погрузкой даже не было своей станции для зарядки аккумуляторов. Спасибо, полковнику Мартынову, начальнику бронетанковой службы 22-й армии, что помог получить зарядную станцию, а то вообще бы «труба».

Через два месяца службы в Чечне на такой технике механики-водители стали классными специалистами! Стали лучше следить за машинами, научились вовремя их обслуживать. Контрактники-водители автомобилей, в основном деревенские ребята, сразу показали большой опыт в эксплуатации машин.

«Ночью было видно, где идёт война…»

Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник:

— Место дислокации меняли часто. Не успеешь приехать, только разместишься, узнаешь, где вода, сутки-трое — опять менять место. Палатки, столы, стулья, все имущество надо погрузить, а людей нет, объём работы при погрузках был большой.

Первый хребет — Терский. Машины все — гружёные под завязку, «КамАЗы» с прицепами. Дороги такие, что не разъедешься. Если одна машина вставала, сразу её вторая вытаскивала. Где-то на этом хребте во время движения услышали первый бой. Нас сопровождали вертолёты, вижу, как они зашли на цель. Потом комбат рассказал, что человек пять боевиков в окопах сидели, теперь уже не сидят…

Горагорское — развороченные цистерны, полуразрушенные ещё с первой войны дома. Пошли вдоль хребта. Только ночью было видно, где идёт война. Слева ракеты взлетают, значит наши, так для себя думаешь. Одни части шли по хребтам, другие по равнине. Ночью, часов в 12 — работали «Грады», залпами.

Через несколько дней после перехода границы Чечни в действующие на её территории войска пришёл приказ: всех солдат, срок службы которых составляет менее полугода, собрать и вернуть в пункты постоянной дислокации частей.

«Зачем нам надо уезжать?»

Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор:

— Эти ребята-срочники подходили ко мне, просили, чтобы их не отправляли на ППД (пункт постоянной дислокации — авт.): «Мы уже всё знаем, зачем нам надо уезжать?». Но приказ не обсуждается, решение было принято на государственном уровне. В сентябре-октябре надо было увольнять и ребят, которые отслужили. Хотя бывало, что и месяц ребята переслужили, никто не ныл.

«Многие даже плакали…»

Яков Чеботарёв, командир разведывательного взвода наблюдения:

— Меня с отделением оставили на какой-то кошаре под Горагорским охранять эту молодежь и ждать зам. командира батальона по вооружению майора Полякова. Заняли круговую оборону. Ребят было — человек тридцать, и все без оружия. У нас осталась БРДМ, пулемёт и моё личное оружие. К вечеру прислали нам на помощь старшего лейтенанта, вооруженца. Определили, где поставить посты. Ночью, чтобы было не так страшно — чёрт его знает, что может случиться — подвинулись к стоявшему рядом полку.

За себя не боялся, а вот за молодёжь — это было всегда. А как раз перед этим чеченцы вырезали в пехоте несколько человек, поэтому мы и боялись, знали, что они ночью с ножами вокруг ходят. Утром вернулись в кошару. Скоро приехал майор Поляков и забрал этих срочников с собой, увёз в Моздок. Как не хотелось этим солдатам уезжать из батальона — многие даже плакали. И стыдно им было перед ребятами, что всего их на полгода младше, а уезжают…

«Уезжали они со слезами…»

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона, капитан:

— Когда этих мальчишек-срочников отправляли в Нижний Новгород, они все писали рапорта командиру, чтобы их оставили в батальоне. И ко мне подходили, просили, чтобы я уговорила комбата их оставить. Уезжали они со слезами. Как они не хотели уезжать!

«Были спасены десятки жизней…»

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Отправка молодых солдат в казармы из зоны боевых действий — это было мудрое решение. Они были призваны в мае-июне, и мы не успели их подготовить. Этим решением были спасены десятки жизней. Хотя отмечу, что ребята практически все не хотели уходить из батальона. Для батальона эти сорок человек — потеря была не очень серьёзная, нам их сразу компенсировали контрактниками.

С приходом в батальон контрактников, или, как их часто называли — «контрабасов», моральный климат в части стал весьма существенно меняться…

«От законченных подонков до настоящих героев…»

Андрей Середин, заместитель командира разведдесантной роты по воспитательной работе, капитан:

— Первая партия контрактников пришла в батальон под Горагорским. Замена их на срочников, которые отслужили менее полугода, прошла в течение одного дня, поэтому мы не ощутили некомплекта. Многие из контрактников воевали в первой чеченской кампании. Пришли нормальные механики-водители, по крайней мере, такие, кто когда-то водил, сидел за штурвалом БМП, некоторые были из деревенских трактористов. Наводчики пришли — из тех, кто срочку служили на БМП.

В первой партии контрактников, по крайней мере, в РДР, были такие, что пришли воевать сознательно, реально отстаивать интересы Родины, защищать её, были идейно настроены. О том, что приехали сюда зарабатывать деньги, разговоров не было, тем более что конкретных обещаний денег пока и не было — всё на уровне слухов.

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Контрактники, которых к нам присылали, все были разные. Контингент — от законченных подонков до настоящих героев. Мы вынуждены были брать тех, кого нам присылали, предварительно отбирать не могли. Есть, допустим, некомплект 30 человек — мне их и привозят на вертолёте. В батальоне с ними и знакомились, распределяли по ротам. Отсеивать непригодных мы не могли. Через 1–2 месяца такие сами уходили.

На боевые никто из контрактников ходить не отказывались, наоборот — рвались, даже из тыловых подразделений. Бывало, что прослужит контрактник месяц, два, три — и начинаются семейные проблемы. То жена заболела, то «кошка сдохла», хотя контракт подписывали на полгода. Приходили, просили расторгнуть контракт и отпустить домой…

«Выпить — дорогое удовольствие…»

Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор:

— Были контрактники, что нас не устраивали. Однажды застали нетрезвыми двоих. Объявил от имени командира по десять суток ареста, они на это время были лишены «боевых». Рядовой получал в день 810 рублей, сержант — 830. Дорогое это было удовольствие — выпить.

«Надо же стресс снимать…»

Валерий Олиенко, командир отделения управления 2-й разведывательной роты, старшина:

— А расслабляться ведь тоже было надо, после того, как постреляешь, и в тебя постреляют. Понять-то можно. Надо же стресс снимать. Все — взрослые люди. Где находили? А для чего ОБМО существует? Они же ездили в Моздок.

Большинство контрактников — «солдаты удачи». Но некоторые быстро понимали, что здесь стреляют, и — обратно. Сходили один раз на боевые и всё — до свиданья. Написал рапорт, развернулся и поехал домой. Только вроде с человеком сработался, узнал его, а он — уезжает. Других прислали, опять знакомься, узнавай человека. У нас был один капитан внутренних войск, а воевал рядовым. У него на службе были какие-то проблемы. То ли его уволили, то ли сам ушёл. А ходил у нас простым разведчиком. Ну и что, что капитан, чем он отличается от других? Первый набор контрактников — все были классные пацаны, нормальные ребята. Некоторых выгоняли — раз залетел, второй. Сколько можно? Вот и выгоняли.

«Пренебрежения к молодым не было…»

Салех Агаев:

— Первый комплект контрактников был наиболее подготовленный. Ребята были солидные, многие служили в ВДВ, спецназе, разведке.

Контрактники себя «дедами» не чувствовали. Не было такого, чтобы — «Вы, срочники, идёте на боевые, а мы, контрактники, не пойдём». Пренебрежения к молодым не было. Фактов неуставных отношений вообще в той обстановке не было. В первой партии контрактников было много опытных солдат. Они увидели, что и наши солдаты-срочники многое умеют. Относились к ним не как к мальчишкам. Помню, как ко мне подошли контрактники и попросили: «Надо Липатова успокоить — опять хочет с нами идти на боевые». Старые солдаты его жалели, что парню скоро на дембель со срочной, должен остаться в живых, не стоит лишний раз жизнью рисковать.

А бравады не было. Бравада — у пехоты, ей это было больше присуще.

«На войну, как на заработки…»

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— Мне запомнился один контрактник, было ему на вид 30 лет. «Живу, — говорит, — в деревне, летом по хозяйству, а зимой делать совершенно нечего. Пока идёт война, я полгода зимой здесь воюю, а на лето уезжаю в деревню». Раньше русские мужики на заработки ездили плотничать, что-нибудь строить, а теперь — воевать…

«Когда протрезвели, свалили по домам…»

Пётр Ерохин, заместитель командира взвода, старшина:

— В 1989 году меня призвали в ВДВ, после учебки попал сапёром в разведроту в Фергану. Знаю, что такое гасить межнациональные конфликты: участвовал в событиях в Узгене, в Оше. После срочной было Приднестровье, Абхазия, первая чеченская кампания. Распад Союза происходил на моих глазах, и параллельно — распад армии. За службу в ВДВ у меня было 54 прыжка — на воду, на ограниченную площадку, затяжные прыжки.

В разведбатальон пришёл по контракту. В Мулино, в казармах, нас собралось триста человек, на пополнение дивизии. Почти сразу же начались пьянки — некоторые водку жрали, как лошади. Орловцы начали панику наводить, что половина группировки в Чечне уже слегла, и нас на убой повезут, поэтому, дескать, давай деньги заберём, аванс, здесь побухаем, там они нам не понадобятся, последний раз погуляем. Нас, несколько человек, которые должны были идти в разведбат, перезнакомились, и я этих пацанов поднимаю на орловцев: «Мразь, вас, из кричащих, половина до Чечни не доедет, в своей блевотине сознание потеряете, остальные — после первого выстрела свалите». Я и Сергей Вихрев осадили этих истериков. Многие из них, когда протрезвели, то свалили по домам.

Через два-три дня пребывания в Чечне половина «контрабасов» стали собираться домой. У нас было два ящика лука заготовлено, я понимал, что впереди зима, пригодится. Так они стали луком кидаться! — «Ублюдки, — говорю, — вы что творите? Вы это добывали? Езжайте отсюда!». И они собираются, а один боец сказал мне, что эти балбесы, наверное, ради шутки напоследок сварили нам в отместку пулемётные ленты. По внешнему виду патронов не увидишь — сварены они или нет, надо проверять. Говорю об этом командиру роты старшему лейтенанту Гагарину: «Надо проверить, отстрелять по десять патронов с каждой ленты». — «Нет! Начнутся вопросы ко мне, почему стрельба! Идите так!». Нам завтра как раз идти на задание. — «Вы в своём уме? А если они сварены, и у меня два пулемёта не будут работать? Это же ляжет подразделение в бою!». Гагарин упёрся. Тогда я сам приказал пацанам отстрелять эти ленты.

На войну едут по разным причинам. Один от жены, кто-то от долгов, от тюрьмы. Причин — масса. Но там остаются только те, кто в голове своей держит цель, что эта война — за Родину. Большинство в батальоне это понимали. Кто хотел только денег, понял, что так тяжело они не зарабатываются, а можно и трупом оказаться. Кто бежал от проблем, тоже поняли, что здесь от них — не отдых, не прогулка. Остальные, у кого был стержень патриотизма, понимали, что это война с демонами за Россию. Чем больше их здесь ляжет, тем меньше будет взрывов в городах России. Только идея движет нормальным воином! Если ты её не найдёшь — тебе на войне делать нечего.

«С алкашом идти в разведку…»

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— Контрактники… Были такие, что прямо говорили: «Приехали за деньгами». С одной стороны их можно понять: развал Союза, безденежье. Были такие, что каждый день находили выпить, я некоторых и трезвыми не видел. Какую-то аптеку принесли, ящик спирта. Зайдёшь в палатку — он спит, проснётся, стакан махнёт, и спать. Майор Паков у таких просто рвал документы: «Уходи отсюда! Ты мне не нужен». Не дай бог с таким алкашом завтра идти в разведку.

А вот срочники, особенно механики-водители — приходят с боевых, и не есть садятся, а оружие чистить, технику готовить. И никто их не заставлял, сами понимали, что завтра тебе ехать на боевую операцию, подведёт оружие или техника — сам погибнешь и товарищей погубишь…

«Хотел заработать на жизнь, а получилось — на смерть…»

Евгений Липатов, старший разведчик-пулемётчик, рядовой:

— В нашей роте тех, кто отслужил год, осталось всего восемь человек, плюс полуторагодичники, тоже несколько человек. Пришли контрактники — кто в первую кампанию был в Чечне, кто в Абхазии, кто в Афгане. Были такие, что без войны уже не могли жить. Где какая-нибудь война — они туда.

У нас костяк из контрактников подобрался хороший. При первом задании — стычка, перестрелка, они сами уже соображали: стоит ли оставаться? И такие отсеивались. Оставались те, кто для себя решил конкретно. А потом нормально стало. Жалко было молодых погибших контрактников, кто только что семью завёл. Сидишь с ним, разговариваешь, а завтра — нет его. Для чего ты сюда приехал, за деньгами? Но мало ли что здесь может случиться! Ладно мы, срочники, ни семьи, ни детей. Хотел заработать на жизнь, а получалось — на смерть…

Михаил Курочкин, гранатомётчик, рядовой:

— Один парень отслужил срочку, денег нет, а жениться надо — и пошёл зарабатывать на свадьбу к нам в батальон контрактником. Неделю у нас побыл — уехал грузом «двести»: прямое попадание из гранатомёта. Заработал себе не на свадьбу, а на поминки… Яскевичу оставалось два года отвоевать до военной пенсии. Он единственный в роте, у кого был краповый берет. Погиб под Дуба-Юртом, оставив дома сиротами четверых детей.

Однажды Президент России Владимир Путин, вспоминая начало второй чеченской кампании, с горечью сказал: «Армия в стране — миллион четыреста тысяч, а воевать — некому…».

«Военкоматы набирали пьяниц и бомжей…»

Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:

— В начале кампании мне случайно довелось говорить с одним генералом из Генштаба. Я спрашивал, почему нам присылают не боеспособных обученных солдат, а собирают со всей страны контрактников, кого ни попадя, лишь бы согласился ехать в Чечню. Генерал отвечал примерно так: «Начался конфликт в Чечне. Чтобы разгромить бандформирования, по нашим расчётам требуется 80 тысяч штыков, не считая техники. Мы стоим вокруг карты, и в воздухе один вопрос: где взять эти 80 тысяч штыков. В России! Чечню можно одним пальцем закрыть на карте, давайте 80 тысяч солдат, и — проблема решена, но где взять 80 тысяч? В чём дело? Смотрим по карте дислокацию войск. Тут дивизия — кадрированная, здесь — кадрированная. В других — офицеров нет, увольняются, солдаты бегут. На карте — армии, группировки, дивизии, а воевать послать некого. Из деревень в армию призывают с дистрофией! Первые три месяца солдата откармливаем, чтобы он хотя бы сапоги мог носить. Один деревенский парень мне сказал: «Ничего себе, здесь каждый день мясо дают!». Сначала срочников послали воевать, но пришлось вернуть: что это за солдат — всего полгода служит, винтовка с ногами, не поймёшь, кто кого несёт. Вот и пришлось собирать контрактников, да, порой со СПИДом, сифилисом, гепатитом, уголовников, но лишь бы только закрыть людьми эту дыру».

Настоящих, подготовленных солдат в стране как будто и не было. Военкоматы, в основном, набирали контрактников — пьяниц, бомжей, убийц, уголовников, зачастую прошедших медкомиссию формально. А ведь при ранениях кровь берут у тех же солдат-товарищей. Брали всех, и даже разрешали подписать контракт на полгода, хотя минимальный, по закону — на три года. Многих набирали в один конец. Захочется иному такому «воину» пострелять по людям, приползёт в деревню и давай стрелять по всем подряд из автомата, просто так. И таких «шутников» хватало. Наркоты нажрётся, и давай «творить чудеса». В лучшем случае ему сами же ребята переломают кости и бросят в вертолёт. Приедет такой «воин», один день побудет в батальоне, напьётся, хватается за оружие, его разоружают и — в вертолёт. Один день попил в Чечне водки — и он ветеран.

Сначала таких, кто шёл действительно воевать — было 30 процентов, остальные мусор и шваль. Конечно, были среди контрактников и очень хорошие ребята. И я очень горд, что судьба свела меня с ними. Приходили бывшие менты, тыловики, бывшие десантники, все бывшие, но разведчиков, кто срочную служил в разведке — единицы. Пришёл такой дядя 35 лет, служил в милиции. Он рвёт на себе одежду, орёт — «духи»! «духи»!». И как этому дяде объяснить, что надо делать в разведке? Как хочешь, а с ним завтра идти в поиск. И шли. И получали по зубам. Потом они работали всё лучше и лучше. Срабатывал и механизм выталкивания из группы таких, кто не может к нам притереться. Ребята понимали: от того, что этот дядя не может или не хочет делать так, как хочет командир, в итоге погибнут все. И происходило отторжение. Бывало и так: приходят ребята к такому, который не вписывается в группу и говорят: «Жить хочешь?» — «Хочу». — «Иди к командиру и отказывайся идти с нами на задание». В процессе жития, конфликтов, неурядиц было видно, кто с кем может разговаривать, вместе работать, кто за кого может глотку порвать. Однажды в группе выявили наркомана. Он из аптечек у своих же товарищей вытаскивал тюбики промедола, протыкал их, выкачивал наркотики и закачивал воду. Ему переломали все рёбра, бросили в вертолёт и отправили обратно в Россию.

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона, капитан:

— Это был грузин, стервец. Зашли к нему в палатку и под матрасом нашли два-три пустых тюбика из-под промедола. Для меня это был шок.

Обезболивающие — промедол, мы получили в Моздоке. А когда поехали, со мной было всего три ампулы. Получили 600 ампул, и сдуру я промедол сначала раздала — когда начались боевые выходы. Сначала выдала и в тыловые подразделения, потом их пришлось забирать, чтобы не использовали не по назначению.

«Мне предложили выбрать войну или тюрьму…»

Александр Соловьёв:

— Одна партия контрактников была — настоящие уголовники. Один из них прямо сказал: «Мне предложили выбрать войну или тюрьму. Я выбрал войну». Другой на второй день меня спрашивает: «Командир, когда вы нас на мародёрку отпустите?». На сафари мужик приехал! — «А что, там за это сажают, а здесь можно!». Такие «воины» полностью на совести военкоматов.

Прилетает вертолёт, а перед посадкой я трое суток эту вертушку вылавливал, все маршруты рассчитывал, чтобы эту «корову» «духи» не сбили. Выгружается толпа «контрабасов», и они уже расписаны, кто в какую роту. За меня всё решали, приходилось брать из того, что дают. Смотрю — стадо ободранных чумарей, глаза — как на именины приехали. Через день их обратно в вертолёт, как тесто засовываем.

Владимир Паков:

— Когда я в конце февраля вернулся из госпиталя, за один день уволил 32 человека — за хищения боеприпасов и пьянки. Контракт элементарно можно было прервать. За пьянку — сразу. Один контрактник мне сказал: «Я буду только на кухне, на боевые не пойду». — «Ты воевать пришёл или на кухне сидеть? Свободен!». Обстановка в Чечне не способствовала воспитанию личного состава, жизни бы людей сохранить.

А шли к нам — из-за нищеты. Были такие мужики, что рассказывали: в деревне за работу получали по 20 рублей в месяц и осенью мешок чего-нибудь. Военкоматы брали всех, кто хочет.

Каждый человек, когда выпьет, ведёт себя по-разному. Попробуй угадай, что у него в голове, когда выпьет? Может быть, он за автомат возьмется! А если в горы утром, то вечером даже если всего 50 граммов выпил — уже тяжело идти, подведёт товарищей, надо же много на себе нести — оружие, боеприпасы.

Алексей Трофимов:

— У нас в роте был костяк, хорошее управление, мы хорошо знали друг друга. Да, были среди контрактников отморозки. Александр Соловьёв, он великолепный психолог, в первый же день брал их на задание, ставил в такие условия, что наутро они уходили в другую роту или вообще уезжали. Оставались в роте те, кто пришёл не ради денег, а воевать именно за Родину, чтобы уничтожить бандитов.

Александр Хамитов, командир 2-й разведывательной роты, старший лейтенант, Герой России:

— В ноябре пришли первые контрактники. Люди были разные, но атмосфера в коллективе зависит от командира, поэтому никаких претензий у меня к своим солдатам нет. Ни один из них ни разу не подвёл меня. К срочникам относились, как к младшим братьям, берегли их, опекали. Хотя были и такие, кто пытался показать себя «супер профи». Таких хватало до первого боя, потом домой досрочно, по собственному желанию.

В общей сложности через батальон за вторую кампанию прошло более 800 человек — без малого три штатных состава. Такой была «текучка кадров» из-за качества присылаемых военкоматами контрактников.

Как видели начинавшуюся новую кампанию те офицеры, кто прошёл первую чеченскую…

«Все рвались в бой…»

Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:

— В первой чеченской кампании я не участвовал, был в других аналогичных местах. Главным для меня, думаю, что и для всех офицеров батальона, было найти своё место на этой войне, навсегда и безоговорочно заставить прежде всего себя выполнять эту опасную работу, сделать её будничной. В те дни мы об этом не думали, но это витало в воздухе. Поэтому офицеры были примером в выполнении боевых задач.

Вопреки требований Боевого устава, оргштатной структуры подразделений, все рвались в бой, да и задач было больше, чем командиров, способных их исполнять. Много раз отчитывал Самокруткина, за то, что он шёл на боевой выход без моего разрешения. Его задача — готовить людей на боевые, обеспечивать ведение разведки. То же самое неоднократно приходилось делать и самому.

«Командование требовало: беречь людей!»

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Для первого периода кампании было характерно то, что войска хотя и шли лавиной, но с минимальными потерями. Войска, и командиры особенно, старались действовать очень аккуратно. Командование требовало: беречь людей! Никаких рисков, чтобы не было командирского самодурства!

Наш батальон шёл впереди главных сил группировки, обеспечивал движение колонн мотострелковых подразделений и артиллерии. Задачи батальону ставил подполковник Куклев, иногда приказы получали напрямую из штаба группировки.

Из событий этих дней запомнилось, как на блокпосту дивизии оперативного назначения внутренних войск снайпер боевиков убил двоих или троих человек. Причём, пуля в одно ухо вошла, а в другое вышла. Нашли бетонный колодец, где сидел этот снайпер, а там — салфетки со следами губной помады. Эта женщина-снайпер даже выходила на связь с командованием дивизии, дразнила. В этом же районе ликвидировали кочующий на «КамАЗе» миномёт боевиков — навели авиацию. Произвёл впечатление и занятый нашими войсками лагерь подготовки боевиков под Самашками. Там же был сильный оборонительный пункт противника.

Алексей Трофимов, старшина разведдесантной роты, старший прапорщик:

— Надо отдать должное генералу Шаманову. Да, он матерщинник, суровый, но разведчиков вместо пехоты не использовал. Это стало позднее, в отсутствие командующего группировкой — на Гикаловских высотах, под Дуба-Юртом. В самом начале — как положено: разведка, танки, пехота. Это уже потом пошла гонка за орденами.

Владимир Паков, зам. командира батальона, майор:

— И Шаманов использовал разведчиков как штурмовые подразделения! — «Пехота пойдёт за вами!». Спорить с ним было бесполезно, можно было и звания лишиться.

«Учли опыт первой кампании…»

Андрей Середин, заместитель командира разведдесантной роты по воспитательной работе, капитан:

— Новая война представлялась более организованной, чем первая кампания, хотелось верить, что она пойдёт тактически более грамотно. Один из главных просчётов первой кампании — недооценка и неумение вести идеологическую работу с противником и местным населением. Тогда чеченцы нас откровенно превзошли в агитации и пропаганде, в разведке. С первых дней новой операции мы почувствовали, что те промахи учтены.

В войсках знали, что утечка информации — это потери. До начала военных действий о боевых задачах никто, из не имеющих к ним прямого отношения, ничего не знал, только непосредственный исполнитель. Даже внутри батальона никто не знал, кто куда идёт, и какую задачу будет выполнять. Так и должно было быть. Тактически грамотно отрабатывались боевые задачи. Вспомнили наконец-то опыт Афганистана, учли опыт первой кампании. Да и в организационном отношении мы чувствовали себя уверенней. В первую кампанию войск было не меньше, но сейчас согласованности родов войск было больше. В той кампании у ВДВ был свой командующий, у внутренних войск — свой, у пехоты — свой. Поэтому случалось, что свои же подразделения били друг друга, несли неоправданные потери. Сейчас было единое командование, единая группировка. Чувствовалось, что мы контролируем ситуацию, и противника застанем врасплох.

Основная часть офицеров нашего батальона хорошо знали друг друга — это тоже было очень важно. Шло даже какое-то соревнование. Например, приходит разведгруппа из соседней роты — в пять часов утра, уже бойцы бегут спрашивать, как сходили, что видели.

Но далеко не всегда война шла так организованно, как хотелось бы…

«Сидит стратег за картой и рулит…»

Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:

— Где-то в первые дни нашу группу десантировали на вертолётах на помощь группе спецназа ГРУ. Летели на бреющем. Вылетели утром, пока прилетели — светло, 11 часов дня. Группу ГРУ выбросили на незнакомой, простреливаемой противником местности. Едва их вертолёт скрылся за горизонтом, начался бой. Через час группа ГРУ перестала существовать. Только успели передать сигнал о помощи. Пока мы экипировались, вооружились, пока нам подогнали вертолёт, пока долетели — там уже трупы дымились. Из шестнадцати человек выжил один прапорщик, зам. командира группы. Мы его грузили — он весь перебитый был. Прапорщик рассказал: «Командир группы говорил командованию: «Ну, так не делается, ну, выбросьте нас за сутки раньше, но ночью». — «Нет, вы должны быть выброшены тогда-то, а к обеду вы должны быть там-то». Сидит стратег за картой и рулит. В вертолёт — и вперёд! Высадили спецназовцев на голую гору, прямо в лапы бандитов.

Я видел трупы наших убитых: в головах пули торчат, ёршиком, пуля череп пробивает, и сердечник с другой стороны головы торчит. По магазину в каждую голову всадили точно. Прапорщик был весь в дырках, не уверен, что жив остался. Всё их оружие «духи» собрали. Это были бердские спецназовцы, они лежали — в задроченных, дырявых ботинках, пятки стёртые, пошорканная форма, драные разгрузки, которые даже боевики не взяли, постеснялись. А потом я видел трупы боевиков: рыла откормленные. У наших — даже у мёртвого полуголодный взгляд. Как после этого выполнять приказы? Недоверие к командованию было полное. У бандитов экипировка была новая, чёрные комбезы, удобные разгрузки. У моих бойцов — штопаные, от ментов подаренные, от добрых тыловиков забранные. Тыловики все ходили в «нулёвых» стандартных разгрузках, а мои бойцы — на трофейной машинке «Зингер» шитые, с рюшечками. Когда попросишь новые у тыловиков — дадут, за водку. Нет — дашь им в лоб автоматом. Видел, как на ЦБУ все офицеры были отлично экипированы.

«В тылу всё есть, но не на всех хватает…»

Александр Куклев:

— На ЦБУ (это значит на КП группировки) все ходили в полевой форме одежды, без оружия и снаряжения. Если военный до зубов вооружён и защищён носимой бронёй, да ещё и в разгрузке — точно, тыловик: кругом опасность, нужно защищаться. Я, например, себе разгрузку выцыганил у комдива. Нагло пристал к нему и выклянчил. Что поделать, в тылу всё есть, но не на всех хватает. А вообще то разгрузки, которые шли на обеспечение войск, оседали в коммерческих ларьках в Моздоке, затем на Ханкале. Были и такие случаи.

Алексей Трофимов:

— Бронежилет должен был идти в комплекте вместе с разгрузкой, но до нас доходили только бронежилеты. Доставали себе разгрузки сами, «Шмелей» (ручной противотанковый огнемет — авт.) у нас было много — валялись, так меняли их в ОМОНе на разгрузки.

«Разгрузки купили в магазине…»

Александр Ступишин, старшина 1-й разведывательной роты, старший прапорщик:

— Разгрузок, когда поехали, не было вообще, ни у кого, ни одной. Мы с капитаном Тритяком их себе купили в магазине в Моздоке, за 500 рублей. Ну не дурость ли: в магазинах для штатских армейские разгрузки есть, а в войсках, для военных — их нет! Многие ребята разгрузки шили сами. Всё необходимое из имущества приходилось выбивать, как, например, горные ботинки.

«За вещь спросят, а людей новых пришлют…»

Александр Соловьёв:

— А те, кто идут в расход — зачем одевать солдата, если он завтра сдохнет? И мы все это понимали. — «Зачем я буду тебя экипировать, ты же идёшь в бой. Как потом списывать новое снаряжение? Самим что ли платить?». Так на войне цена жизни уменьшается до стоимости камуфляжа.

На войне вещь стоит дороже жизни. За утраченную вещь спросят, а людей новых пришлют. Как в ту войну: Россия большая, бабы новых солдат нарожают.

«На нас экономили…»

Александр Хамитов, командир 2-й разведывательной роты, старший лейтенант, Герой России:

— Обидно, что на нас экономили. До конца войны мы не получили ни одной разгрузки. Добывали их, где могли, сами шили из плавжилетов, обменивали у сотрудников МВД, спецназовцев. А ведь экипировка — важнейшая деталь для разведчика.

Средства связи не выдерживали никакой критики. Надёжность связи была минимальной, хотя наши связисты и делали всё возможное.

Оружие, утверждённое по штату, не всегда было оптимальным, а новых образцов мы вообще не видели. Приборы ночного видения в расчете один на взвод — это смех сквозь слёзы.

А если бы мы всё необходимое получали по заявке быстро и адресно, то результаты нашей работы были бы еще лучше.

Спасибо, что в информационном плане кампания 1999 года нашла поддержку в стране, но на местах солдат по-прежнему тыкали тем, что их никто никуда не посылал.

Из армейских перлов:

Армия — не дойная корова, и вы меня не сосите.

Что представлял из себя противник, какой была тактика его действий? На основе опыта боев в Дагестане и в Чечне командование Вооруженных Сил подготовило методическое пособие, которое должно было помочь нашим войскам в этой операции. Увы, этот действительно ценный документ в то время нашим войскам, и особенно разведчикам, был ещё не известен…

НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ОРГАНИЗАЦИИ И ТАКТИКИ ДЕЙСТВИЙ НЕЗАКОННЫХ ВООРУЖЕННЫХ ФОРМИРОВАНИЙ ЧЕЧЕНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

Методическое пособие подготовлено на основе добытых оригиналов документов по обучению диверсионно-террористических групп на территории Чечни, а также опыта ведения боевых действий с чеченскими бандитскими группировками в августе-октябре 1999 года.

Пособие предназначено для изучения тактики действий чеченских бандформирований личным составом разведывательных, мотострелковых, десантно-штурмовых подразделений ВС РФ и специальных подразделений ВВ МВД, а также для практического использования при выработке контрмер в борьбе с диверсионно-разведовательными группами и бандформированиями.

Введение

Опыт пресечения бандитской деятельности исламских экстремистов в ходе контртеррористической операции в Северо-Кавказком регионе свидетельствует о том, что тактика действий бандформирований, противостоящих федеральным войскам, претерпела существенные изменения. В настоящее время, наряду с традиционными формами, она включает в себя также широкомасштабные наступательные и оборонительные действия по захвату и удержанию важных стратегических объектов, характеризуется широким спектром бандитских проявлений: от террористических акций до открытых вооруженных выступлений мелкими(15–20 чел.) и крупными (до 500 чел. и более) группами.

Вместе с тем, по-прежнему основополагающими принципами тактики действий бандформирований являются внезапность, решительность, дерзость и кратковременность налетов. Важнейшим фактором, определяющим специфику действий бандформирований, является проведение систематических «беспокоящих» действий, которые вынуждают войска прибегать к оборонительной тактике, как это было на протяжении практически двух месяцев в приграничных с Чечней районах Дагестана. Более того, они создают впечатление о способности бандформирований наносить удары в любом месте, подчас совсем неожиданном. «Беспокоящие» и «изматывающие» операции составляют основу тактики действий бандформирований, стремившихся, как правило, уклониться от прямого столкновения с крупными силами федеральных войск. В основе их действий в данном случае лежит упреждение в открытии огня, который ведётся метко и преимущественно с коротких дистанций. Вместе с тем, как показал опыт чеченской кампании и особенно события в Дагестане, бандформирования в отдельных случаях при достижении тактического преимущества делают попытки захвата и длительного удержания важного в тактическом плане или в плане жизнеобеспечения населения объекта. Это свидетельствует о новом этапе развития тактики вооруженного противоборства сепаратистов с федеральными войсками и ставке руководителей бандформирований на долговременное и ожесточенное сопротивление.

Организация и вооружение незаконных вооружёных формирований Чечни

Вооружённое формирование — это крупное военизированное соединение, руководимое авторитетным политическим или военным лидером, созданное для силовой защиты интересов определенной финансово-экономической и политической (религиозной) группировки. Вооружённое формирование, как правило, включает представителей одного или нескольких родственных тейпов (джамаатов). Вооруженное формирование организационно состоит из командира (командующего), штаба и двух группировок (на период боевых действий до 500 человек каждая).

Группировки в свою очередь подразделяются на боевую, предназначенную для непосредственного проведения операции в указанном районе, и резервную, предназначенную для наращивания усилий и плановой (как правило, через неделю) замены воюющих боевиков. Группировка делится на пять-шесть отрядов (по 100 человек и более), которыми руководят амиры (полевые командиры). Отряд, как правило, состоит из трёх групп.

Первая — центральная группа (до 100 чел.), которая постоянно находится с амиром в боевом состоянии и не имеет постоянного места дислокации. Вторая группа (количество зависит от размера территории и может составлять до 20 чел.) находится в населенном пункте. Эта группа подчиняется, контролируется и имеет связь только с амиром. Члены группы прошли обучение в специальном учебном центре и специализируются на минировании, снайперской стрельбе и диверсионно-разведывательной деятельности. Боевики второй группы глубоко законспирированы и занимаются легальной общественной деятельностью. Третья группа — группа «помощников». Это единомышленники и сторонники амира, проживающие у себя дома. С целью экономии финансовых средств эта группа не находится постоянно с отрядом. В случае приказа амира они являются к нему и выполняют задание, затем снова возвращаются домой и занимаются обычным делом или действуют самостоятельно с согласия амира. Таким образом, центральная группа является основным формированием отряда и состоит из трёх взводов по три отделения в каждом. На вооружении группы имеется только лёгкое в переноске оружие, так как она постоянно находится в движении, совершает нападение и уходит. Время, место и цель нападения назначаются амиром.

Примерное вооружение и экипировка отделения бандформирований:

Радиостанции — 2 шт., бинокли — 2 шт., карта местности — 2 шт., патроны 7.62 мм к ПК — 1000–1300 шт., 5.45 мм — 500–600 шт., 4 шт. РПГ-18 «Муха»; каждый боевик имеет флягу для воды, запасную одежду, плащ-накидку, спальный мешок, лекарства, сухой паёк на 7 суток.

Тактика действий чеченских экстремистов в ходе агрессии на территории Республики Дагестан в августе-сентябре 1999 года

Тактика действий вооруженных экстремистов и дагестанских сепаратистов в операции на территории Республики Дагестан включала, в основном, два этапа:

Первый — подготовка к проведению операции; второй — непосредственное проведение боевой операции и террористических актов. Руководством экстремистов для проведения вооруженной акции в Республике Дагестан были заранее определены три района: западнее БОТЛИХ, вблизи н. п. АНДИ и район ГИГАТЛИ. Соответственно, были созданы три вооруженных формирования: главное и центральное под руководством Шамиля Басаева, северное — Ширвани Басаева и Южное — Багаутдина. Всего в составе формирований, оценочно, насчитывалось до 3000 боевиков. Формирования структурно делились на батальоны (по 50–70 чел.), роты (по 15–20 чел.) и взвода (по 5–7 чел.).

Подготовка к проведению операции и террористических актов

Этап подготовки к операции предполагал проведение детальной разведки и непосредственную подготовку боевиков и района боевых действий.

Детальная разведка района операции включала в себя: изучение местности, путей подхода, труднопроходимых участков и дорог в ущельях, господствующих высот, естественных укрытий, источников воды. Разведку мест расположения федеральных войск, их системы охраны и обороны, мест хранения оружия и боеприпасов, военной техники, характера деятельности войск, маршрутов выдвижения для проведения в последующем засад и минирования дорог. При ведении разведки велась детальная видеосъемка.

Непосредственная подготовка операции

Отработка плана (распределение сил и средств на объекты, времени и последовательности проведения операции). Создание складов и тайников оружия, боеприпасов, продовольствия и запасов воды. Вербовку местных жителей на основе религиозных, национальных и родственных принципов, идеологическую обработку выявленных сторонников и проведение с их помощью пропагандистских мероприятий для привлечения как можно большего числа жителей на свою сторону. Проведение переговоров с администрацией и местными жителями путём убеждения, подкупа или угрозы с целью обеспечения их поддержки и проведения совместных с боевиками действий или же не препятствования их действиям против Федеральных сил; создание отрядов и набор наёмников из числа местных жителей. Боевая подготовка подразделений в базовых лагерях и учебных центрах.

Проведение операции и террористических актов

Операцию вооружённых формирований чеченских экстремистов и местных сепаратистов можно условно разделить на четыре периода: разведка маршрутов выхода и захват подступов к населенным пунктам, выход передовых отрядов, разоружение работников милиции и инженерное оборудования района, выход и занятие района основной группировкой, ведение боевых действий против федеральных войск и отход.

Разведка маршрутов выхода и захват подступов к населённым пунктам проводилась в ночное время головными дозорами по 5–8 человек (пулемётчики 1–2, гранатомётчики 2–3). После подхода к населённым пунктам и занятия крайних домов или хозяйственных построек, головными дозорами организовывалось наблюдение, затем, если нет опасности, отдавалась команда на действия передовых отрядов. Передовые отряды, как правило, захватывали населённый пункт с двух направлений. После разоружения работников милиции проводили идеологическую обработку населения направленную на убеждение жителей, что боевики только ведут борьбу за веру среди «неверных».

Одновременно, проводились мероприятия по организации системы наблюдения, связи и инженерному оборудованию местности. При этом для оборудования блиндажей, укрытий для боевиков и техники, складов боеприпасов использовались местные жители. После полного захвата населенных пунктов и частичного их инженерного оборудования, в ночное время, на автотранспорте (КАМАЗ, УАЗ, УРАЛ и легковые автомобили) с использованием средств светомаскировки, осуществлялся выход основных сил незаконных вооруженных формирований (НВФ). Для размещения основных сил НВФ занимали подходящие дома местных жителей (выгодные в отношении расположения), здания больниц, школ, предприятий. Жители занятых домов выгонялись под угрозой авиаударов и налётов артиллерии со стороны федеральных сил. На начальном этапе, прикрываясь «законами шариата» у некоторых жителей забирались продукты, скот, имущество. Позднее, с началом боевых действий боевики открыто занимались мародерством, грабежами, угоном автотранспорта для передвижения, инженерной техники (трактора, бульдозеры и т. д.) для восстановления дорог и оборудования окопов. С началом боевых действий против федеральных войск, вооружённые формирования чеченских экстремистов и дагестанских сепаратистов в своей тактике использовали классические приёмы действий в горах и населённых пунктах: захват господствующих высот, перевалов, выгодных маршрутов и размещение там огневых средств.

Для ведения огня широко использовались закрытые огневые позиции, пещеры и подвалы домов в населенных пунктах. Зенитные установки для прикрытия боевиков, как правило, располагались на господствующих высотах, однако огонь на поражение открывался после выхода цели на минимальное расстояние. Широко применялось минирование местности.

Как особенность боевых действий, следует отметить применение небольших групп состоящих из миномётного расчёта, гранатомётчика и пары снайперов. Стрельба снайперов проводилась под прикрытием звука миномётных и гранатомётных выстрелов из пещер или других укрытий. После захвата района из нескольких населенных пунктов, проводилась работа по проникновению боевиков в тыл ФВ для организации очагов сопротивления в глубине районов расположения войск (Буйнакск, Махачкала, на Хасавюрт и Кизлярском направлении) с целью отвлечения части их сил. Высылались диверсионные группы с задачей отсечь пути подвоза средств снабжения войск (дорогу на Ботлих). После нанесения авиационных ударов проводилось усиление маскировки и инженерного оборудования. Повторяя опыт боевых действий в Чечне, была организованна строгая ротация боевиков. Замена уже воевавших на свежих осуществлялась из резервной группировки, отход проводился по команде на автомобилях в Чечню на заранее подготовленные базы отдыха.

Для осуществления отхода боевики использовали небольшие группы прикрытия(1–2 миномётных расчёта, 2 расчёта крупнокалиберных пулемётов, 2 снайпера, 2 гранатомётчика, 1–2 расчёта АГС-17). Велась видеосъёмка боевых действий, особенно когда ситуация развивалась благоприятно для боевиков, видеоматериалы затем использовались для поднятия боевого духа исламистов (нанесение показательных ударов по вертолётам).

Особенности ведения боевых действий боевиками на территории Чеченской Республики в октябре 1999 года

Понимая бесперспективность открытого вооруженного противоборства с ФС (федеральные силы — авт.), руководство БФ (бандформирований — авт.) приняло на вооружение тактику очаговой обороны, засад, «ловушек», стремительных рейдов и налетов мобильных отрядов, особенно в ночное время. С этой целью населённые пункты Ищерская, Горагорск, Наурская, Алпатово, Виноградное были превращены в узлы обороны. Боевики, как и в первом чеченском конфликте 1994 года применяют методы партизанской войны, основанные на постоянном ведении разведки, быстротечности и военной хитрости. Не вступая в непосредственное противостояние с ФС, БФ предпочитают действовать малыми группами (3–5 чел.), включающими гранатомётчика, снайпера, пулемётчика и 1–2 автоматчиков. На результат с нанесением больших потерь не рассчитывают, а довольно короткими обстрелами, но зато часто и успешно, без потерь со своей стороны.

Наиболее эффективны действия на мобильных огневых средствах. На автомобили типа «УАЗ», «ДЖИП» устанавливаются миномёты, ЗУ, КПВТ, ДШК, АГС, секции реактивных установок. Ночью передвигаются с использованием на автомобилях «шведских очков», «квакеров», не включая фар. Огонь ведётся с временных огневых позиций (5–6 выстрелов), затем местоположение быстро меняется. Дозорные при ведении разведки используют лошадей, что значительно увеличивает их маневренность. Разведчики при выполнении задач часто маскируются под беженцев или пастухов, действуя по 1–2 человека. В ходе устройства засад практикуют тщательную маскировку, пропускают противника через себя, после чего открывают огонь с тыла и флангов.

В ходе обороны участка применяются следующие способы.

Непосредственно перед началом артподготовки боевики делают стремительный бросок вперёд в безопасную зону и скрываются на местности. После перехода мотострелков в атаку, расстреливают их в упор с расстояния 100–150 метров. Были случаи, когда боевики успевали подойти на расстояние броска гранаты. На пути выдвижения наших войск обозначают наличие опорных пунктов, где на позиции находится 2–3 человека. Постепенно отходя, выманивают подразделения федеральных сил в выгодном для себя направлении, после чего совершают нападение во фланг. В первые минуты боя снайперами выбивают командный состав и наиболее активных солдат и сержантов, пытаясь посеять панику. Спокойно и дерзко используют беспечность наших военнослужащих, пользуясь тем, что в наших расположениях всегда «проходной двор». За мелкое вознаграждёние (сигареты, пиво) можно узнать всё, что захочешь.

Подготовка боевиков незаконных вооруженных отрядов Чечни

1. Тактика «блох и собак» или стратегия моджахедов.

Тактика «блох и собак» переводится, как блоха кусает собаку и сразу передвигается в другое место. Суть же заключается в том, что моджахед нападает на противника (кафира) и сразу передвигается на другое место, иначе погибает. Боевик постоянно в движении. Постепенно моджахедов становится больше, они продолжают чаще нападать и сразу отходят. Вследствие этого отпор кафиров начинает слабеть, управление и контроль снижается сначала в отдельных местах, а затем и в районах. С каждым нападением моджахедов у противника увеличиваются потери и утрачивается боевой дух. Моджахеды нападают сначала группами, а затем частями и соединениями. Они действуют организованно и продуманно. Получив трофеи и пополнение, а также добыв у пленных информацию о своих войсках, начинают планировать и проводить крупномасштабные операции. Пленных пытаются завербовать, а согласившихся обменивают и они начинают давать необходимую информацию. По замыслу полевых командиров кафиры входят в зависимое положение от моджахедов, ослабевают морально, материально и физически, а моджахеды, наоборот, крепнут, становятся более организованными, опытными и материально обеспеченными. После этого разрабатывается план нанесёния последнего удара по руководящему центру кафиров. В итоге противник должен быть блокирован, либо уничтожен.

2. Передвижения.

В связи со спецификой ведения боевых действий БФ (бандформирований — авт.), особое внимание уделяется индивидуальной подготовке. Выбор вида передвижения зависит от характеристики действий ФС (федеральных сил — авт.), погодных условий и рельефа местности. Оптимальная численность передвигающейся группы моджахедов — от 8 до 11 человек.

Виды передвижения:

Передвижение колонной — движение друг за другом на расстоянии от 5 до 10 метров. В голове колонны выдвигается амир, а его заместитель в хвосте колонны. Как недостаток такого передвижения: большая растянутость колонны, слабое управление, она уязвима при нападении во фронт, но сильна при нападении с флангов;

Передвижение в две колонны — осуществляется в узком месте или там, где с одной стороны горы. Амир возглавляет первую колонну, а заместитель вторую. При нападении спереди и сзади колонны сильны, с фланга слабы. Передвижение в шеренгу используется при нападении на федеральные силы или на местности, где предположительно есть противник. Амир находится в центре, заместитель на одном из флангов.

Преодоление опасных мест:

Открытая местность — группа отводится амиром в безопасное место, замаскировывается, высылаются органы разведки, намечаются пути отхода, а затем группы могут пройти по одному пути или через несколько проходов;

Переход через дороги в опасных местах — группа отводится в безопасное место, высылаются органы разведки, определяется безопасный проход, а затем осуществляется переход;

Проход через села (с мирным населением) — по мере возможности в село не заходить, при обходе учитывается направление ветра;

Минное поле — заранее органами разведки обнаружить и обойти;

Водная преграда — найти брод, желательно с естественной маскировкой (камыши, кусты, водоросли и т. д.)

4. Маскировка.

Требования, предъявляемые руководством бандформирований к проведению мероприятий по маскировке: изучить район расположения, своё местонахождение, грунт почвы, естественные укрытия и препятствия, наличие и состояние возможных путей отхода и свободного маневрирования, места возможного минирования, а также наличие источников воды; место для окопа выбирать так, чтобы было легче копать; грунт замаскировать на месте или вынести в другое место и там замаскировать; после того, как окоп готов, встать там, где должен быть враг и посмотреть, нет ли недостатков; нельзя входить в крайности и маскироваться слишком сильно или слишком слабо: должны просматриваться позиции врага; запрещается оставлять возле окопа или местонахождения сверкающие и светоотражающие вещи, разжигать костры, снимать одежду, оставлять заметные следы и любые демаскирующие предметы (разноцветная одежда, бутылки, консервы и т. д.); изменить силуэт человека: участки тела маскировать грязью или углем, можно использовать тень; маскировка автомашины: облить машину машинным маслом и засыпать её почвой (песком и т. д.).

Основы боевого применения незаконных вооруженных отрядов

1. Организация разведки.

Особое место в тактике действий бандформирований занимает разведка.

Для её ведения используется, преимущественно, местное население (в основном женщины, старики, дети), представители которого практически беспрепятственно подходят к колоннам, позициям и районам сосредоточения войск, вступают в разговоры с военнослужащими, подсчитывают примерную численность войск, техники и вооружения, а затем передают добытые сведения боевикам. Разведку ведут и специальные разведывательно-диверсионные группы, а также группы разведчиков со средствами связи, действующие на легковом автотранспорте. Особое внимание разведка боевиков уделяет определению месторасположению командных пунктов войск. Группа разведки, которая обеспечивает вторжение, может быть в количестве одного или нескольких человек. Одним из основных требований к группе является тщательность разведки. Тщательно изучают дороги, места расположения военных объектов, заминированные участки. Выясняются расположение федеральных сил (сконцентрированы в одном месте, рассредоточены по территории группами), в каком состоянии находится враг (нападение, оборона, ожидание переёзда и т. д.), маршруты выдвижения в расположение противника.

Условия, которые необходимо соблюдать в ходе ведения разведки: предварительная подготовка путей вторжения и отхода; отдать приказы каждой группе, объяснить её боевую задачу; иметь запасные программы (план); не допускать утечки информации; определить место отдыха; указать маршруты и вид транспорта, на котором предстоит выдвигаться; скрытность; неожиданность; терпение; запрещается разговаривать; необходимо обнаружить наиболее слабые места в обороне врага; физическая подготовка; свободно владеть искусством бесшумного боя; всех встречающихся на пути людей забирать с собой.

Информация, которую необходимо получить в ходе ведения разведки: где находятся здания, оборонительные сооружения, пушки, пулемёты и т. д.; количество пехоты врага; вооружение, задача и цель федеральных сил; минные поля и проволочные заграждения; время и место разводов и сборов; время и место питания; время и место отбоя; время и место работы генератора энергии; место источника света; места и количество постов, время их смены; место и время работы администрации; наличие складов (оружие, боеприпасов, продуктов и запчастей).

2. Проведение засад.

Широко используются традиционные для тактики бандформирований засадные действия, нападения на блокпосты, подразделения на марше, объекты обеспечения и коммуникации. Засады устраиваются в ущельях, сужениях дорог. В зависимости от целей нападения, засады в ряде случаев действуют избирательно, пропуская разведку, охранение и совершают внезапное огневое нападение на основные силы наших войск, главным образом на пункты управления на марше, тыловые подразделения. При этом бандиты в ходе боев в Горном Дагестане перешли, в основном, к ночным действиям и действиям в условиях ограниченной видимости, особенно активно — в ненастную погоду. Новым элементом тактики действий боевиков является организация огневых засад на господствующих высотах с целью поражения вертолётов федеральных войск на взлетно-посадочных площадках.

Обращает на себя внимание тактика действий банд формирований группами, включающими в себя снайпера, гранатомётчика и автоматчика. Расположившись рассредоточено, группа огнём автоматчика намеренно вызывает ответную реакцию войск. Снайпер при этом располагается на удаление 400–600 м от предполагаемых целей. Объектами уничтожения для мелких групп и боевиков одиночек являются одиночные транспортные средства и военнослужащие российских войск (в первую очередь офицеры). Как и снайперы, последние стремятся действовать наверняка и в первую очередь поражали военнослужащих без бронежилетов. По своей сути, тактика действий боевиков при проведении засадных действий состоит в коротком огневом налете из засады и отходе в безопасное место (ударил — убежал). С началом наших операций по зачистке населенных пунктов боевики широко применяют минирование зданий, отдельных предметов, образцов вооружения техники и даже трупов. Имеют место действия боевиков, особенно наемников, «вахтовым методом», т. е. когда они до трёх суток ведут боевые действия, а затем уходят для отдыха на базу в безопасный район.

3. Организация нападения на пост.

По мнению полевых командиров, существует два способа нападения на пост. Первый способ — группа делится на три части. Гранатомётчик и пулемётчик занимают постоянную позицию в 50 метрах от поста, автоматчики скрытно подходят как можно ближе к посту. Бой начинает гранатомётчик, а затем пулемётчик и гранатомётчик ведут беспрерывный прицельный огонь по посту. В это время начинают продвижение к посту. В начале две фланговые группы занимают позиции в ближайших укрытиях и открывают огонь, а центральная группа перебежками выдвигается вперёд них на 15–20 м, залегает и открывает огонь. В дальнейшем фланговые группы устремляются вперёд и так пока они не достигнут поста. Второй способ нападения такой же, как и первый, но при этом способе нападения автоматчики передвигаются в наступление через одного (один передвигается — другой прикрывает). При этом надо помнить, что нападать на пост, который рядом с твоим селом нельзя. Необходимо выйти из села с другой стороны, обойти населенный пункт, а затем осуществлять нападение на пост.

Заключение

В целом анализ современной тактики действий бандформирований позволяет сделать следующие выводы: в Северо-Кавказком регионе федеральным войскам противостоит хорошо подготовленный в оперативно-тактическом плане, оснащенный новейшими образцами стрелкового вооружения, жестокий и бескомпромиссный противник, использующий для достижения своих экстремистских целей комплекс диверсионно-террористических методов и элементов тактике общевойскового боя. Неотъемлемым компонентом тактики бандформирований по-прежнему остаётся терроризм, включающий применение взрывных устройств, убийства, похищение людей, нанесение телесных повреждения, пытки, шантаж и угрозы.

СОВРЕМЕННАЯ ТАКТИКА ДЕЙСТВИЙ БАНДФОРМИРОВАНИЙ

Опыт пресечения бандитской деятельности исламских экстремистов в республике Дагестан свидетельствуют о том, что тактика действий бандформирований претерпела существенные изменения. В настоящее время, наравне с традиционными формами повстанческой деятельности она включает в себя также широкомасштабные наступательные и оборонительные действия по захвату и удержанию стратегически важных объектов, характеризуется широким спектром бандитских проявлений: от террористических акций, до открытых вооруженных выступлений мелкими (15–20 чел.) и крупными (до 500 и более чел.) группами. Вместе с тем, по-прежнему основополагающими принципами тактики действий является внезапность, решительность, дерзость и кратковременность налетов.

Важным фактором, определяющим специфику действий бандформирований, является проведение систематических «беспокоящих» действий, которые вынуждают войска прибегать к оборонительной тактике, заставляя их лишь реагировать на операции бандформирований, как это было на протяжении почти двух месяцев в приграничных с Чечней районах Дагестана. «Беспокоящие» действия истощают правительственные ресурсы и нарушают коммуникации. Более того, они создают впечатление о способности боевиков наносить удары в любом месте, подчас совсем неожиданном. «Беспокоящие» и «изматывающие» операции составляют основу тактики бандформирований, стремящихся, как правило, уклониться от прямого столкновения с крупными силами федеральных войск. В основе их действий в данном случае лежит упреждение в открытии огня, который ведётся метко и преимущественно с коротких дистанций. После боестолкновения бандиты, как правило, уносят трупы своих сообщников, забирая их оружие и документы. В то же время со времени Чеченской кампании стало традиционным совершения надругательства над телами убитых военнослужащих РА. Вместе с тем, как показал опыт Чеченской компании и особенно события в Дагестане, бандформирования в отдельных случаях при достижении тактического преимущества делают попытки захвата и длительного удержания важного в тактическом плане или в плане жизнеобеспечения объекта. Это свидетельствует о новом этапе развития тактики вооружённого противоборства сепаратистов с федеральными войсками и ставке руководителей бандформирований на долговременное и ожесточенное сопротивление.

…При организации наступления особое внимание уделяется достижению внезапности, выбору места и направления атаки. Большое внимание уделяется максимальному использованию рельефа местности. Так, вхождение бандформирований из Чечни в Дагестан осуществлялось по относительно пологому подъему, в то время как федеральным войскам приходилось отбивать у боевиков труднодоступные участки местности в горах.

В ходе вооружённого противодействия федеральным войскам бандформированиями велись также и активные оборонительные действия, которые имели целью удержание баз и базовых районов в горном Дагестане. Особое внимание при этом было уделено обороне горных перевалов господствующих высот, проходов, узлов дорог троп), населенных пунктов.

Характерной особенностью действий бандформирований является то, что подготовка к ведению оборонительных действий в Дагестане (особенно в Кадарской зоне) началась заблаговременно. Основные усилия боевиков при этом были сосредоточены на оборудовании опорных пунктов и узлов сопротивления, на подступах к которым выставлялись засады и охранение, наблюдательные посты располагались преимущественно на господствующих высотах. Опорные пункты оборудовались в инженерном отношении и готовились к длительной обороне. Активно проводилось минирование дорог, участков местности, подходов к населенным пунктам. Заблаговременно создавались сеть пунктов управления, базы (склады) хранения вооружения, боеприпасов, медикаментов и продовольствия. Непосредственно на позициях находилось небольшое количество боевиков, осуществляющих непосредственную охрану населенных пунктов и ведущих разведку. С началом атаки подразделений РА, используя скрытые подступы и ходы сообщений, на огневые позиции выдвигались основные силы боевиков, до этого находившиеся в укрытиях (пещерах, подвалах и т. д.). В ходе наступления превосходящих сил боевики после кратковременного обстрела подразделений федеральных войск отходили, как правило, мелкими группами к новому рубежу, используя проходы, лощины и всевозможные тропы. Отход осуществляется под прикрытием огня с заранее подготовленных позиций и засад, а также минно-взрывных заграждений. Прекрасно ориентируясь на местности, группы боевиков умело использовали этот вид маневра. После выхода из под ударов федеральных войск бандформирования стремились занять новые выгодные позиции. Иногда, по возможности, они заходили в тыл наступающим войскам, что позволяло наносить поражение им в спину. В этом плане достаточно эффективно боевиками применялась тактика «просачивания» с последующим объединением небольших групп в районе объекта нападения. Этот тактический приём активно использовался боевиками и при преследовании их федеральными войсками, в процессе которого бандгруппы, если им не удавалось оторваться от наших войск, занимали круговую оборону и вели упорный бой до наступления темноты. Затем, используя хорошее знание местности, они мелкими группами просачивались через боевые порядки окруживших их подразделений. Во время операций федеральных войск по зачистке населённых пунктов бандиты, не входя в непосредственный контакт с нашими подразделениями, обстреливали их и быстро отходили в безопасные районы. Если войска не закреплялись на достигнутых рубежах, с наступлением темного времени суток боевики возвращались в старые районы и вновь переходили к активным действиям. Так было, например, в Кадарской зоне.

Убедившись после нанесения огневых ударов российской авиации и артиллерии по опорным пунктам и узлам сопротивления в тщетности попыток навязать группировке Федеральных сил позиционные бои, бандформирования меняли тактику действий, осуществляя отход с окраин в глубь населённых пунктов на заранее подготовленные в инженерном отношении позиции. Широко использовались засадные действия, нападения на блокпосты, подразделения на марше, объекты обеспечения и коммуникации. Засады устраивались в ущельях, сужениях дорог. В зависимости от целей нападения засады в ряде случаев действовали избирательно: пропускали разведку и охранение и совершали внезапное огневое нападение на основные силы наших войск, главным образом, на пункты управления на марше, тыловые подразделения. При этом бандиты в ходе боев в горном Дагестане перешли в основном к ночным действиям и действиям в условиях ограниченной видимости, особенно активно — в нелётную погоду. Новым элементом тактики действий боевиков является организация огневых засад на господствующих высотах с целью поражения вертолётов Федеральных войск на взлетно-посадочных площадках. Обращает на себя внимание тактика действий бандформирований группами, включавшими в себя снайпера, гранатомётчика и автоматчика. Расположившись рассредоточено, группа огнём автоматчика намеренно вызывала огневую реакцию войск. Снайпер, выявив огневые точки, поражал их, а при выдвижении техники её уничтожал гранатомётчик. Снайпер при этом располагался на расстоянии 400–600 метров от предполагаемых целей.

…По своей сути, тактика действий боевиков при проведении засадных действий состояла в коротком огневом налете из засады и отходе в безопасное место («ударил-убежал»). С началом наших операций по зачистке населенных пунктов боевики широко применяли минирование зданий, отдельных предметов, образцов вооружения и даже трупов. Имели место действия боевиков, особенно наёмников, «вахтовым методом», когда они 1–3 суток вели боевые действия, а затем уходили для отдыха на базу в безопасный район (из Тандо в район Голубого озера на Ботлихском направлении).

Понимая бесперспективность длительного организованного сопротивления действиям российских войск, руководство бандформирований стало вести активную работу по подготовке баз боевиков в южных горно-лесистых районах Чеченской республики, налаживать централизованную сеть управления ими. С этой целью создавались перевалочные базы и готовились маршруты движения для переброски на территорию Чечни наемников с территории Грузии и Азербайджана. Особое место в тактике бандформирований занимает разведка. Для её ведения использовалось преимущественно местное население (в основном женщины, старики, дети), представители которого практически беспрепятственно проходили к колоннам, позициям и районам сосредоточения войск, вступали в разговоры с военнослужащими, подсчитывали примерную численность войск, техники, вооружения, а затем передавали добытые сведения боевикам. Разведку вели и специальные разведывательно-диверсионные группы, а также группы разведчиков со средствами связи, действующие на легковом автотранспорте. Особое внимание разведка боевиков уделяла определению мест расположения командных пунктов войск. Заслуживает внимания и организация системы связи бандформирований, которая строилась на основе стационарных и подвижных средств радиосвязи. Для этого использовались в основном переносные радиостанции старого парка Р-105М (Р-109), широко применялась также сеть любительских радиостанций, кроме того, в наличие у боевиков имелось некоторое количество радиостанций иностранного производства («Моторолла» и др.).

Командованием группировки федеральных войск был учтён опыт чеченской компании, в ходе которой имели факты вхождения боевиков в связь на частотах наших соединений и частей, попытки передачи ими ложных сообщений и команд, в частности, на нанесёние ударов по определенным объектам (районам), где находились войска. В Дагестане подобные попытки пересекались средствами радиоэлектронного подавления.

На вооружении бандформирований в Дагестане имелись и средства ПВО (ЗУ-23, ЗПУ, ПЗРК), в том числе иностранного производства, которые были распределены по отрядам и группам боевиков. Для борьбы в первую очередь с вертолётами использовалось стрелковое оружие, и даже противотанковые гранатомёты. В целях повышения живучести огневых средств боевики располагали их в населённых пунктах, вблизи жилых домов, во дворах, сараях и хорошо маскировали.

Проникновение к объектам групп и формирований боевиков осуществлялось, как правило, в условиях ограниченной видимости или в ночное время, часто под видом местных жителей, беженцев, работников милиции. Объекты для нападения выбирались как в тактической, так и в оперативной глубине в соответствии со стратегией боевиков «переноса войны на территорию России», что подтвердилось террористическими актами в Буйнакске, Волгодонске, Москве и других населенных пунктах.

Боевики умело маскируют свои террористические действия. Свою негативную роль в этом плане сыграл синдром «привыкания к постоянной опасности». Анализ тактики бандформирований не может быть объективным без учета их качественных характеристик, определяющих сильные и слабые стороны. Особое внимание целесообразно обратить на сильные стороны бандформирований, к которым следует отнести организацию разведки. Она обеспечивает бандформированиям поступление непрерывной информации о дислокации и перемещёниях федеральных войск, их численности, составе, боеспособности и уязвимых местах. Как правило, бандиты имеют широко развернутую сеть агентов среди местного населения.

Местные условия. Бандиты часто смешиваются с местным населением, что увеличивает их возможность действовать внезапно. Для определения их среди местного населения эффективным является введение режимно-пропускного контроля за перемещением населения. Осведомленность. Знание боевиками бандформирований местных особенностей дает им возможность осуществлять эффективное психологическое давление на местное население. Эту сильную сторону следует нейтрализовать налаживанием хороших взаимоотношений между органами управления федеральными войсками (силами) с органами власти на местах и населением. Существенным добавлением этому является организованное участие в проведении операций местных противобандитских отрядов ополчения.

Решительность, дисциплина и физическая подготовка боевиков. Полевые командиры, как правило, хорошо подготовлены, обучены, обладают высокой решительностью до конца отстаивать интересы своего дела, усиливаемой твёрдой, порой даже жестокой дисциплиной. В то же время не все рядовые боевики обладают этими качествами и гораздо легче поддаются панике, особенно в условиях неблагоприятно складывающейся для них обстановке.

Слабыми сторонами бандформирований являются: нехватка личного состава и ресурсов. Наиболее уязвимым для действий бандформирований является уничтожение их баз снабжения, блокирование маршрутов доставки подкреплений, оружия и продовольствия. Это на определённое время нейтрализует активную деятельность банды. Уязвимой стороной бандформирования является их зависимость от местного населения. Снижение или полное её отсутствие значительно снижает эффективность их действий. В связи с этим одной из главных задач является завоевание и удержание поддержки со стороны местного населения.

«По щеке ножом поскребли — нет, негр!»

Владимир Паков:

— Качество противника по сравнению с первой кампанией хуже не стало. В первую кампанию по национальному составу — это были в основном чеченцы. Наёмников тогда было очень мало, попадалась украинцы, русские, латыши. Во второй кампании доля чеченцев в отрядах боевиков падала — появились афганцы, арабы, негры, китайцы. Удивились, когда первый раз взяли негра. Ребята подумали сначала, что это он у костра так закоптился, по щеке ножом поскребли — нет, негр!

Группировка готова к броску

Александр Куклев, начальник разведки 3-й мотострелковой дивизии, подполковник:

— 27-го сентября силы группировки «Запад» сосредоточились вдоль северной границы Чечни на территории Ставропольского края.

Местность довольно интересная. Высота песчаных бурунов до 3–4 метров. Уже в районе сосредоточения отмечалась работа сил и средств разведки противника. В основном «духи» пока только наблюдали. Но отслеживали они каждый наш шаг.

Командующий Западной группировкой войск генерал-майор Шаманов собрал всех командиров частей, офицеров управления, объявил своё решение на формирование группировки, довёл свои требования к управлению войсками, выполнению поставленных задач с учётом опыта первой компании, ведения боевых действий в течение августа — сентября 1999 года. Штаб Западной группировки формировался из офицеров управления 58-й армии СКВО и 22-й армии МВО. Части 3-й мотострелковой дивизии, прибывшие в район выполнения задач, переходили в подчинение командующего группировкой. Командир дивизии генерал-майор Назаров оказался не у дел. Для всех было неожиданностью, что его Шаманов направляет в Моздок встречать и готовить прибывающее пополнение из числа контрактников. Генерал-майор Столяров здесь же был назначен комендантом Гудермеса.

Таким образом, власть в группировке была распределена рационально (для этой ситуации). Остальные офицеры 22-й армии МВО влились в коллектив 58-й армии. Для нас было непривычным состояние 58-й армии. Армия, по сути, воюет второй месяц, но некоторые части находятся в ППД (пункт постоянной дислокации — авт.), некоторые выполняют боевую задачу. Офицеры периодически убывали во Владикавказ, возвращались, делились мирными новостями. Мы для них поначалу были все «москвичами», необстрелянной массой, отношение было пренебрежительное. Как же, мы тут воюем, а они — «москвичи!». А мы не москвичи, мы волжане! Потом всё притёрлось, отношения наладились. Мы стали кое-что понимать в кавказской жизни.

Вот некоторые требования Шаманова, записанные в рабочий блокнот на том единственном в истории группировки совещании:

— карта сложена по размеру кармана брюк, носится в левом кармане, блокнот из половины тетради в клеточку носится в правом кармане;

— на выполнение боевых задач подразделения ориентировать заранее;

— требовать документ, подтверждающий боевой приказ;

— организовать и поддерживать жестокий пропускной режим;

— разведывательные подразделения использовать только на выполнение боевых задач, ни один разведчик никого не охраняет;

— все до одного офицера обязаны иметь карты;

— у каждого военнослужащего должны быть индивидуальный перевязочный пакет, 2 тюбика промедола, резиновый жгут;

— в каждом подразделении готовить авианаводчика, в каждом батальоне иметь подготовленного артиллерийского корректировщика;

— информация доводится до лиц в части касающейся.

Необходимо заметить, что все эти требования изложены в боевых документах и уставах, но Шаманов жёстко потребовал их неукоснительного выполнения.

«Воевать учились на ходу…»

Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:

— До нас общей информации о противнике не доводили. Воевать мы учились на ходу, информацию у пленных получали через жёсткие допросы, через кровь, грязь, потери. Это был жестокий, ненужный опыт. Всё это напомнило рассказы деда о Великой Отечественной, когда он ходил в штыковую атаку без патронов. Такая большая наша страна, так много лет прошло после той войны, и как мало изменилось с тех пор…

Как добывали информацию… Все друг друга боялись, потому что знали: где-то в штабе была утечка информации к противнику. Прихожу в пехоту — говорю с офицерами, с солдатами, чтобы узнать хоть что-нибудь о противнике. Пришёл к артиллеристам, спрашиваю: «Куда ты бьёшь? По какому району работаешь?». Много разговаривал с местными жителями. Женщина за кусок хлеба для детей — всё расскажет. На основе этих расспросов и делал свои аналитические выводы.

 

4. Глаза и уши

Из журнала боевых действий:

«С 22 сентября 1999 г. личный состав батальона приступил к выполнению боевых задач по разведке местности и маршрутов выдвижения».

За канавой — Чечня

Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:

— Административная граница Ставрополья с Чечнёй была оборудована следующим образом. Наши прорыли глубокую широкую канаву вдоль всей северной границы. Характер грунта позволял это сделать. Вдоль границы стояли блокпосты внутренних войск.

Чеченские пастухи, что на территории Ставрополья, тем более на чеченской территории были глазами и ушами бандформирований.

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Первый выход к границе с Чечней… Ходили на рекогносцировку с командирами рот и взводов. Посмотрели на местности маршруты движения. У Терека стоял блокпост, оттуда и вели наблюдение, и от наблюдающих с блокпоста взяли информацию, что они видели на той стороне реки.

Яков Чеботарёв, командир разведывательного взвода наблюдения:

— У границы с Чечней почти пять суток стояли лагерем. К нам во взвод приходили специалисты из полков — учили нас, как работать с приборами ночного видения, как ориентироваться по карте. Закопали машины в землю, распределил бойцов по линии, и они следили за впереди лежащей местностью. С горы всё просматривалось на расстояние до 10 километров. Вели журнал наблюдения. Приезжаешь в батальон — составляешь докладную записку командиру: было такое-то движение, столько-то человек засекли, столько-то и таких-то машин проехало.

Во взводе было 20 человек. Заместителем у меня был Михаил Игольский. На каждой БРМ по шесть человек. Второй машиной командовал младший сержант Григорьев, 64-й — Силёв, контрактник.

«А где у тебя кто?»

Александр Ступишин, старшина 1-й разведывательной роты, старший прапорщик:

— Поскольку командира 3-го взвода в роте не было, комбат мне сказал: «Давай пока ты, рули, старшина». Я всё ребятам и рассказывал, как нужно действовать в боевой обстановке. Комбат прикажет: «Встать здесь, обеспечить безопасность продвижения колонны». «Бэха» (БМП — авт.) встала, где нам приказали — солдаты побежали в неё. Я говорю: «Нет, ребята… Пулемёт — сюда, «коробочку» прячем в лесок, дымы выкладываем». Надо быть готовыми, чтобы уехать, если на нас будет нападение. Они послушали: «Ага…». Начали понимать. «Всем замаскироваться!», — даю команду. Комбат назад поехал — расположения взвода не нашёл: «А где у тебя кто?» — спрашивает меня. — «Все на месте», отвечаю.

Из журнала боевых действий:

«26 сентября батальон в составе колонны 3-й мсд совершил перемещение в новый временный пункт дислокации, где вёл разведку в направлении Бено-Юрт, станция Наурская».

Хроника событий:

01.10.99 г. в оперативном штабе при президенте Чечни утверждают, что 30.09.99 г. подразделения российских ВС пересекли границу в Наурском и Шелковском районах и углубились более чем на 10 км на территорию Чечни.

«Боевики шастают по тылам…»

Александр Куклев:

— Ход боевых действий на Северном Кавказе можно разделить на три этапа. Первый этап — действия по уничтожению и вытесне¬нию НВФ (незаконные военные формирования — авт.) с территории Дагестана. Второй этап — действия по уничтожению НВФ на территории северной и центральной части Чечни. Кратко рассмотрим второй этап — действия по уничтожению НВФ на территории северной и центральной части Чечни.

С 15 сентября осуществляется перегруппировка войск и создание северной (оперативная группа 67-й армии), западной (оперативная группа 58-й армии) и восточной группировок общей численностью 50–60 тыс. человек.

С 21 сентября началась специальная операция по освобождению северной части Чечни, включающей три района (Шелковской, Наурский, Надтеречный) силами северной группировки с двух направлений (Наурское, Шелковское).

С 23 сентября начала активные действия западная группировка с Надтеречного направления.

Наиболее сильные столкновения с противником были за Рубежное, Червлённое, Ищерскую.

Второго октября КП группировки сосредоточился в районе озера Капустино.

Здесь части группировки получили боевые задачи на овладение северными надтеречными районами Чечни. В течение пяти суток задача была выполнена. Здесь противник стал проявлять некоторую активность. Но к открытому сопротивлению не переходил.

Запись в моём блокноте: «Боевики шастают по тылам в форме российской армии, отмечено их перемещение на автомобиле ГАЗ— 66».

Помню, что во время переговоров с представителями «местной администрации» командир 15-го мотострелкового полка был ранен, его даже пришлось полковым разведчикам отбивать у «духов». Здесь же пошли первые потери. В этом полку попала в засаду разведгруппа и пропал без вести командир 8-й мотострелковой роты.

На характер боевых действий в Чечне большое влияние оказывали климатические условия, рельеф местности. В северной части территории (севернее Терека) простирается почти плоская равнина. Западнее Грозного имеются невысокие (350–460 м), с округлыми гребнями Терский и Сунженский хребты. Центральную часть занимает плодородная равнина, сильно пересечённая реками, каналами и канавами. Почти всю южную часть занимает Главный Кавказский хребет и его отроги. Перепады абсолютных высот от 1100 до 4291 метров.

Из журнала боевых действий:

«С 30 сентября по 4 октября батальон приступил к выполнению задач по ведению разведки по маршрутам выдвижения 245-го мсп в направлении г. Грозный».

Егор Кляндин, командир взвода специальной РДР, лейтенант:

— В начале октября после выхода батальона на территорию Чечни я получил распоряжение от командира батальона и с группой солдат был направлен на ЦБУ работать в его интересах. Разведывали маршруты и сопровождали выдвижение колонн частей по маршрутам 752-го мотострелкового полка, батальона РЭБ, танкового батальона.

…84-й отдельный разведывательный батальон с первого дня кампании действуя как передовой отряд оперативной группы войск «Запад», вошёл в Чечню с запада. Тщательно подогнав снаряжение, проверив связь, оружие и боеприпасы, разведгруппы одна за другой уходили в свой первый боевой поиск. Уходили 19-летние, под командованием всего на три — четыре года старше себя лейтенантов, в ночную мглу, в чужие холмы, в неизвестность. Обычная для разведчиков задача: установить опорные пункты противника, его численность и вооружение.

«Активности «духи» не проявляли…»

Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:

— С выполнением первых задач 5 октября часть сил Западного направления совершила перегруппировку и к исходу 6 октября сосредоточилась 12 километров южнее станицы Ищерская. 84-й орб выполнял задачи в интересах продвижения 245-го мотострелкового полка в направлении Грозного по Терскому хребту.

При подходе к станице Ищерской получили информацию, что нефтебаза занята боевиками, отошедшими с поста, расположенного на административной границе. Отправляюсь с группой туда, проверить. Подошли к нефтебазе, наблюдаем. Точно, ходят бородатые, с оружием, в камуфляже, но видим и женщин. Огневые средства «на товсь», взял дозорных, поползли ближе. Выяснили, что «контрабасы» 245-го полка общаются с обитателями нефтебазы. Две или три семьи, русские, работали на базе как специалисты. Нам очень обрадовались, пригласили в дом, угостили чаем. Поделились своими проблемами. В одной семье сын на тот момент учился в училище внутренних войск во Владикавказе. Один раз в году приезжал к родителям проведать их. Удивился, как ему это тогда удавалось? Эти русские нам сообщили, что чеченцы пригнали на станцию несколько цистерн с дизтопливом или нефтью. Возможен их подрыв в случае нашего наступления. Мы поблагодарили гостеприимных хозяев, отдали им свои сухие пайки. На том и расстались, за них уже душа не болела: люди под защитой.

Прибыли на станцию, везде следы недавнего пребывания боевиков. В инженерном отношении оборона подготовлена. Грамотно оборудованные окопы, огневые позиции. Видимо, покидали позиции в спешке, много бытовых вещей разбросано. Наблюдали пару групп на машинах, уходящих от станции. Активности в этом районе «духи» не проявляли. Здесь у нас было превосходство, да и население к нам относилось лояльнее.

«Снаряды летели с рёвом…»

Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник:

— Начались бои на станции Ищерской. Нам сообщили, что сейчас будем выдвигаться в ту сторону. Будем, значит, будем… Ночью часть батальона ушла в одну сторону, другая — в другую. Поехали, встали в лесополосе у Ищерской. Простояли часа три-четыре. Непонятно, где же основные силы батальона? Потом всё же выяснили, где кто. Команда поступила: с дороги съехать, ждать приказа.

В пути солдатам раздавали сухие пайки. А обычно — приготовили пищу, разнесли в термосах, потому что стояли рядом. Одна рота стоит, через триста метров — вторая, и где-нибудь в овражке штаб батальона, и рядом обязательно ПХД (пункт хозяйственного довольствия — авт.). Часа в два ночи где-то постреливают, у станции Ищерской. И вдруг — залп реактивных установок «Град». Был такой вой, снаряды летели с рёвом, непонятно откуда. Страшно было. Такой грохот! Хорошо, что мы стояли впереди. Только тут поняли, что дело-то серьёзное начинается.

«Стрельба — как колыбельная…»

Валерий Олиенко, командир отделения управления 2-й разведывательной роты, старшина:

— Сначала от стрельбы было ну никак не уснуть — то «Грады», то САУшки, всю ночь пальба стоит. Через день-два стрельба — как колыбельная. Не стреляют — как будто чего-то не хватает: «А что это у нас соседи-то не стреляют?». Открыли огонь — вот теперь нормально, вот теперь всё в порядке.

Первая информация о противнике

Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:

— На это время у нас уже имелась информация о противнике в районе предстоящих боевых действий. Кратко информация, достоверность которой предстояло проверить:

— н. п. Комарово — в здании школы до 60 человек, одна ЗУ (зенитная установка — авт.) на базе ГАЗ-66;

— н. п. Горагорское — до 5 единиц зенитных установок в районе кладбища, имеется ПЗРК (переносной зенитно-ракетный комплекс — авт.);

— н. п. Ищерская — 2 единицы ЗУ-23–2;

— н. п. Братское — до 100 боевиков, вооружённых стрелковым оружием;

— н. п. Наурская — около 500 человек, Басаев находится там;

— совхоз «Терский» — около 1200 человек, 5–7 танков;

— н. п. Чернокозово — наёмники из Турции, Иордании, Саудовской Аравии, около 2-х танков, одна установка РСЗО (реактивная система залпового огня — авт.) БМ-21, зенитные средства;

— н. п. Червлёная — около 40 грузовых автомобилей с боеприпасами, до 300 человек;

Первые выстрелы и первые разрывы мин и снарядов…

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— В самом начале кампании — жаркий день, солдаты жарили картошку, ходят по пояс раздетыми, и слышу — свист. Ба-бах! Через несколько секунд — ещё взрыв. А били из миномёта, с 3–4 километров. Подполковник Куклев приказал собрать осколки на экспертизу: не хотелось ещё верить, что стреляли боевики.

Александр Куклев:

— Позже выяснилось, что боевики использовали трофейное орудие. Стреляли только, когда открывали огонь наши артиллеристы, чтобы нам не слышать выстрелов боевиков. Естественно, достигался необходимый психологический эффект, т. е. мы начинали бояться своей артиллерии.

Из журнала боевых действий:

«8 октября проводилась разведка маршрутов выдвижения 245-го мсп. При выполнении поставленной задачи разведывательный отряд попал в засаду. После подхода бронегруппы в ходе боя группа НВФ была частично уничтожена и рассеяна. Наши потери: ранен 1 солдат».

Свидетельствуют документы

Из наградного листа:

… Для ведения разведки маршрутов разведотрядом в состав разведдозора был назначен рядовой Быканов Игорь Михайлович. При подходе к высоте 665,8 дозорное отделение обнаружило засаду противника. Противник открыл огонь из стрелкового оружия и миномётов. Рядовой Быканов, заняв выгодную позицию для ведения огня из пулемёта, прицельным огнём подавил огневые точки противника, тем самым обеспечив отход разведывательного отделения. При ведении боя рядовой Быканов был ранен в кисть руки, бедро и плечо, но поля боя не оставил и вёл огонь по противнику до подхода основных сил.

Это была первая потеря в батальоне. И первая награда: рядовой Игорь Быканов за этот бой был награждён медалью «За отвагу». За эвакуацию в тяжёлых дорожных условиях раненого рядового Игоря Быканова младший сержант Дмитрий Гафаров, водитель-санитар взвода материального обеспечения был представлен к медали «За отвагу», а старший сержант Александр Тоцкий — к медали Суворова.

«Всё, Быканов, ты лежишь…»

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона, капитан:

— Вся медслужба батальона — срочник-санитар, водитель и я. В ротах санинструкторов не было: не положено. Поехали в Чечню — все медикаменты сняли с НЗ, выгребли всё. Бинты получили в Моздоке, их не хватало, они были на вес золота.

Первый раненый хорошо запомнился тем, что он был первым. Принесли его бегом на носилках. Стала осматривать, сразу толпа вокруг, как цирк, и начинают ещё подсказывать мне! Он был в сознании, стонал, конечно. Помню, что ноги были сильно посечены. Обработала раны, обезболила, положила в кунг, ждём транспорта, чтобы его увезли. Говорю ему: «Всё, Быканов, ты лежишь». Прошло немного времени, вижу — он спускается из машины, весь в бинтах. — «Куда, Быканов!» — «В туалет хочу…» — «Куда ты пойдёшь? Давай здесь, у машины». Идёт, шатается.

Тогда сопровождающих раненого Быканова в госпиталь представили к наградам, потому что эта их поездка в тыл могла закончиться очень плохо: по незнакомой местности, был риск попасть под обстрел боевиков или своих.

Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор:

— Первый раненый — помню, как мы все собрались вокруг него… Тогда как-то всё внутри перевернулось: поняли, что действительно война. Помню, какими серьёзными стали лица солдат…

«Я благодарен моим солдатам…»

Александр Хамитов, командир 2-й разведывательной роты, старший лейтенант, Герой России:

— Первый раненый Игорь Быканов был хорошим парнем. Ещё раз убедился в том боестолкновении, что бойцы подготовлены, иначе были бы и трупы, и засаду «духовскую» не вскрыли бы. А Игорю до дембеля оставался месяц — в ноябре. Таких, как он, было половина роты. И все дембеля домой уехали вовремя, живыми и здоровыми. Я благодарен моим солдатам, они верили в меня, а я полностью доверял им.

Первые полтора месяца работали очень напряженно, было много дорог. Прошли весь Терский хребет, почти до Грозного.

Салех Агаев:

— Надо отдать должное нашему солдату: он никогда не будет жаловаться на условия проживания, что не вовремя покушал. Меня всегда восхищали в наших солдатах неприхотливость, умение преодолевать трудности. Лучше нашего солдата — нет. Не ради денег воевали, а приказали — и пошли.

В журнале боевых действий батальона — ежедневные скупые записи. «Поставленная боевая задача выполнена. Потерь личного состава и техники нет» — эти строчки в боевых документах характерны для первых недель кампании.

Противник, не рискуя вступать в бои с лавиной российских войск, отходил, почти не оказывая сопротивления, лишь изредка выставляя засады. Надо отдать должное: воевали чеченцы и наёмники грамотно и осторожно. Впереди российских мотострелков шли разведгруппы. Если разведчики устанавливали расположение противника, немедленно по рации условными сигналами вызывали огонь артиллерии. Беспощадные залпы «Градов» и самоходных артиллерийских установок сметали опорные пункты, а затем вперёд вновь шли разведчики. Шли, рискуя каждую секунду подорваться на мине, получить в лоб пулю снайпера. Радисты тревожно слушали эфир. Если связь вдруг прерывалась, в батальоне старались не думать о плохом.

В каждом поиске разведчики могли попасть в засаду. Удача во многом зависела от мастерства командиров, осторожности каждого бойца. Надо уметь увидеть след в траве, тонкую проволоку от гранаты на растяжке, услышать дальний стук лопат. Каждый звук имел значение.

«Как я столько таскал…»

Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:

— Моя экипировка составляла: бинокль, ночной прицел, подствольник, ночные очки («Квакер»), автомат АКМ с ПБС (с глушителем). Обычно две «Мухи» брал, 20 ручных, 20 подствольных гранат, 12 заряженных магазинов, спарка по 45 патронов, пулемётные магазины, подствольник, пистолет «Стечкина» с глушителем. Плюс «нож разведчика стреляющий» со своим БК (боекомплект — авт.). Всего — 25–30 кг.

Мужики, кто на выходы не ходил, удивлялись, как я столько таскал. Из продуктов — пачку печенья и банку консервов. Есть патроны — есть жратва. Нет патронов — нет ничего. И все так, вся группа. Бойцы кровью ссали от тяжести. Но я дотаскался: под Новый год кишка между мышцами вылезла, грыжа, шишка с кулак. Я её пальцем обратно в брюхо затолкал. Долго ходить не мог, дышал как мышка, часа четыре не мог встать. Потом мне медики сказали, что правильно сделал. Отвалялся.

У меня пулемётчик тысячу патронов к пулемёту таскал. Пулемёт 12 кг весит и тысяча патронов в ленте. Сплошная лента заряженная. Я специально подбирал «мастодонта» в группу, чтобы носил патроны. Он нёс пятьсот патронов, а помощник — рюкзак, полностью набитый лентой. Да ещё положено было таскать запасной сменный ствол. Нас ещё заставляли бронежилеты носить. Нагрузил всё это на себя и — пошёл! С таким грузом упадёшь — никогда не встанешь, а если бросишь свой груз — тебя голыми руками возьмут. Это в кино — упал, перекатился, тут — только слегка припал на колено. Перебежал — снова припал на колено. А в бою — огонь ведёшь только на коленочках. Я приходил с каждого задания — на правом колене кровавый синяк. Стреляли в основном с колен, а то и с бедра. За всю войну я стрелял прицельно всего один раз. А что целиться — поднял ствол и в упор его, «милого». Некогда прицеливаться. Да и целиться ночью — куда? А целился, когда прикрывал отход группы Андрюхи Середина. Стрелял тогда короткими очередями, и все попал.

«Был уверен, что не бросят…»

Евгений Липатов:

— Что на мне висело: разгрузка, снаряженных 15 магазинов патронов, 8 гранат, были ещё россыпью патроны в карманах. В вещмешке — ещё штук 20 заряженных магазинов по 30 патронов. Ну, «Мухи» старались с собой брать, по одному «Шмелю». А если с «бэхой» (БМП, боевая машина пехоты — авт.) идём — берём ещё и цинки патронов. После Нового года я с автоматом ходил, тогда у меня было 15 магазинов, гранаты, глушитель, две «Мухи» или «Шмель», жрачки чуть-чуть, ОЗК (общевойсковой защитный комплект — авт.), малую пехотную лопату — кто брал, кто нет. Сигнальная ракетница. Нож разведчика стреляющий — НРС, подствольник и гранаты. На себе килограммов 40 несли. Бегать с таким грузом — нереально. Бронежилеты выдали, но их не носили, они валялись в палатке.

Как часто ходили в поиск… Сегодня, например, первый взвод идёт, завтра из второго взвода группа. Три взвода — три группы. Куда идём и задачу — командир говорил кратко, в общих чертах. Не знаешь, на сколько идёшь, на трое суток, а то и на пять бывало. Как шли: двое впереди — разведдозор, основная группа — четверо. Двое сзади, один из них пулемётчик. Уходили, если в засаду, ночью. Разведдозор — как получится, по времени суток. У нас всегда всё готово было, спали одетые. Только амуницию одеть и сразу на броню, пять минут на сборы… Перед уходом на задание строились у офицерской палатки. Майор Агаев нас всегда провожал и встречал сладким. Костяк в группе был хороший, я был уверен, что если что случится, меня прикроют огнём, не бросят и отобьют…

Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор:

— Каждое утро в батальоне было построение, за исключением, конечно, тех ребят, кто пришёл с боевого задания. Называлось это построение — оперативное информирование. Рассказывал об обстановке в Чечне и в стране. Надо было всем и в глаза посмотреть, почувствовать настроение людей. Очень важно было чувствовать настроение. Мы понимали, что у офицеров не должно быть на лицах уныния. Да его и не было. Если солдат увидит, что офицер унылый, то и ему это передается.

Даже не принимая участия в боевых действиях, просто нахождение в боевой обстановке — и то человек очень устаёт. Всё время были в движении, в напряжении, не было возможности расслабиться. Особенно усталость появляется, когда долго стоишь на месте. Когда человек чем-то занят — усталости нет.

Александр Ступишин, старшина 1-й разведывательной роты, старший прапорщик:

— Начались боевые выходы… Когда продвигались по хребтам, рота шла в охранении — по бокам колонны пехоты. Мы часто выделяли бронегруппы спецназу, у них техники своей не было.

Люди собираются на БЗ (боевое задание — авт.) с вечера. Моё дело было — обеспечить разведгруппы боеприпасами, продуктами. Выезд обычно назначался на 5 или 6 часов утра. Строить никого было не надо. Задачу знали с вечера, инструктаж — с вечера. Все всё знали. Уходили обычно на сутки. Возвращались — уставшие. Механы (механики-водители — авт.) сначала ко мне в прицеп, к старшине. Рассказывали, как прошла разведка. У меня всегда было — наводчикам и механам налью по 100 граммов, стресс снять, покушать тут же. — «Всё, старшина мы спать легли». А выпить брали у вертолётчиков, по двадцать рублей всегда можно было водки найти. Бутылку выпьешь — ни в одном глазу, градусов двадцать всего. А контрактники ко мне в прицеп никогда не заходили. Если они выпивали — ругался.

Из журнала боевых действий батальона:

«… Установлено активное движение автотранспорта между Алхан-Юрт и Шаами-Юрт, как в дневное, так и в ночное время… Обнаружена группа боевиков и опорный пункт. Работа оптических приборов отмечена в квадрате 90 551… Вызвали огонь артиллерии по обнаруженным двум огневым точкам… Захватили боевика, устанавливавшего растяжку с гранатой…»

Первые встречи с чеченцами… Каждому из российских солдат она запомнилась по-своему. Была и такая…

«Подрасту — пойду вас убивать…»

Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:

— Ехал впереди колонны, сопровождали танки и пехоту, растянулась она сзади на километр. Задача была — не допустить нападения. В деревне подъехал к ближайшему дому, бойцы с брони пошли «зачищать» село. Я остался на броне, связь держал с батальоном. Подходит мальчишка, ростом с автомат: «Слышь, командир, а это у тебя «Стечкин».

Как он узнал, что я командир — на мне не было погон! Как он узнал, что у меня «Стечкин» — многие офицеры не знали! Этот пистолет выпускали только для танкистов, но его сняли с вооружения. Пистолет было не видно, он под мышкой, в кобуре, и этот мальчишка — по пропорциям, по очертаниям — определил марку пистолета. — «А откуда ты знаешь про такой пистолет, что это «Стечкин»? — «У моего брата такой». — «А брат где?» — «Он в горах воюет, против вас». — «Ты-то, надеюсь, не будешь воевать?» — «Не, я подрасту чуть-чуть, смогу автомат держать и тоже пойду вас убивать». — «Кто тебя так учит?» — «Как кто — мама. У меня все братья в горах, и я туда пойду!»

«Воздушная разведка не сработала…»

Александр Куклев, начальник разведки 3-й мотострелковой дивизии, подполковник:

— С 1 октября силами западной и восточной группировок была начата специальная операция по освобождению центральной части Чечни. Северная группировка была привлечена для выполнения задачи по обеспечению контроля на освобождённой территории и оборудования оборонительного рубежа по левому берегу Терека (сторожевые посты с зоной ответственности 2–5 км).

84-й орб обеспечивал продвижение части сил Западной группировки по Терскому хребту. 8-го октября разведывательный отряд от 84-го орб, двигаясь по гребню Терского хребта в восточном направлении (в сторону Грозного) в районе отметки 467,8 вскрыл подготовленный опорный пункт противника, завязался бой. Параллельным маршрутом вдоль северного подножья хребта вёл разведку разведдозор 245-го мотострелкового полка, который попал в засаду практически одновременно с отрядом. В ходе боя разведдозор был уничтожен противником. Разведывательный отряд, связанный боем на гребне, не имея возможности совершить манёвр в кратчайшее время для оказания помощи, получил задачу закрепиться на достигнутом рубеже и приступить к эвакуации погибших и раненых из состава разведдозора 245-го полка. Это первая трагическая ошибка в тактике применения разведывательных подразделений. Нельзя было отправлять разведчиков в одиночку. За ними должны были идти мотострелковые подразделения, крушить всё на своём пути. Никто не знал, что на хребте опорные пункты. Вернее, мы ожидали, что они должны быть. А что же авиация? Хрена лысого! Сами ищите! Воздушная разведка не сработала. Или у командования не хватило ума? Необъяснимо.

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— На Терский хребет первыми полезли вторая разведрота нашего батальона и разведрота 245-го полка. Мои разведчики во главе с начальником разведки дивизии подполковником Куклевым шли по верху хребта, когда разведка 245-го нарвалась на засаду. Они проверили кошару, «духов» там не было, а стали уходить — выстрелы в спину — из пулемётов, гранатомётов. И мои как раз наверху на засаду напоролись, «духи» здесь связали моих разведчиков боем, чтобы те не могли помочь пехоте. Но офицеры быстро сориентировались, открыли огонь из БМП на поражение, прикрыли пеший дозор разведчиков. Наши с хребта спустились к пехоте, чтобы её выручить.

И первые погибшие товарищи…

«Смотрю на убитых…»

Евгений Липатов:

— Шли по Терскому хребту, колонной, и — засада «духовская». На головной БМП сидел лейтенант Иванов, наш взводный: «Стрельни-ка по зелёнке!». Стрельнули, только хотели ехать, и «граник» (выстрел из гранатомёта — авт.) из зелёнки летит — свистит в воздухе. Все давай за «бэхи» прятаться. Заряд в пяти метрах упал, одного парня посекло осколками… Лейтенант Миронов залез в «бэху», наводчика выкинул, и давай сам шмалять по зелёнке. Мы разлеглись за БМП, а внизу пошла пехота. Внизу кошара стоит, видно было, как там «духи» бегают, две бронемашины наших — за ними. Эти «духи» смылись в зелёнку, стали горку обходить и попали в засаду.

Старший лейтенант Хамитов две машины берёт, мы залезаем на броню, и туда, вниз спускаемся. Подъезжаем — эти «бэхи» пехоты горят, уже обуглились, в броне одной — дыра здоровая, вторая без башни стоит. Пацаны из пехоты ходят вокруг, что-то собирают. Я подошёл: «Что собираете-то?» — «Что найдём — оружие…»

Олег Шустов, старший техник 2-й разведывательной роты, прапорщик:

— Мы вели за собой пехоту по Терскому хребту. Впереди майор Валерий Агеев ехал, начальник разведки танкового полка, я на последней машине. Агеев увидел впереди по бокам зелёнку и остановился, на всякий случай обстрелял её и оттуда — шквал огня по нам. Мы шли по верху хребта, а по низу — пехота 245-го полка, с ними танк и БМП. Мы встали, нас огнём «духи» не достают, но слышим, как нашу пехоту внизу бьют. Старший лейтенант Хамитов развернул 2–3 машины, поехали по хребту вниз, в обратном направлении. Приехали, а в 245-м уже потери. Пехота на нас накинулась: «Где вы были?»

Евгений Липатов:

— Спрашиваю пехоту: «А что было-то? Как получилось-то?» — «У них танк в зелёнке был. Выехал и обе наших «бэхи» расхерачил». Тогда я понял против кого мы воюем — у них и танки, и «бэхи». Лейтенант подошёл: «Давайте грузите пацанов-то, убитых…». А они все так искорёжены — не знаем, за что их брать. Лейтенант нам: «Берите, берите…». Взяли с «бэхи» плащ-палатку, одеяло, и на мою машину двоих погрузили, и на вторую двоих. Смотрю на убитых пацанов: «Попали мы…». Убитых увезли в пехоту, где они располагались. Тут и вертушка наша подлетела, начала зелёнку обстреливать, по ней в ответ «духи» с земли из ЗУшки…

Олег Шустов:

— Собрали убитых, человек пять. Некоторые убитые были без рук, без голов — от попаданий выстрелов из гранатомётов. Загрузил их на броню, и отправили в пункт постоянной дислокации. А «духи» после обстрела колонны пехоты сели на «КамАЗ» и уехали.

«Зато уж точно не отступят!»

Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант:

— Поездили мы так неделю. Остановились под Горагорским, видим — впереди пехота стоит: оборванная, брошенная, голодная, без дров. К ним раз в неделю приезжали, сбрасывали с машины мешки — крупа, горох, тушёнка. БМП у них стояла без топлива. Зато уж точно не отступят!

Чеченцы ходят под хребтом, ветками трещат. Наша пехота утром просыпается — начинается контрольный прострел местности. Патронов у них было немеряно. Косят из ПК кустарник, всё скосил перед собой, новую ленту вставил — снова косить. И так каждые полчаса.

Хроника событий:

02.10.99 г.: И. Сергеев впервые официально заявил, как будет создаваться «зона безопасности» в Чечне: углубление российских войск в Чечню будет совершаться медленными темпами; будет ли входить в буферную зону Грозный — зависит от ситуации в Чечне.

15.10.99 г.: Ельцин назначил Н. Кошмана полномочным представителем правительства России в Чеченской республике в ранге вице-премьера. Это означает, что Москва в одностороннем порядке отменяет действие Хасавюртовских соглашений об «отложенном статусе» Чечни и вводит прямое президентское правление на контролируемой федералами территории.

Из наградных листов:

…4 октября в районе Капустин была обнаружена работа радиостанции противника. Туда была направлена разведгруппа от разведывательной десантной роты во главе со старшим прапорщиком А. Сергеевым. Во время движения группа попала в засаду, БТР наехал на мину, были повреждены два колеса. Старший прапорщик Сергеев вывел группу из-под огня, в бою лично уничтожил двух боевиков. Рядовой Н. Никулин открыл огонь из КПВТ (крупнокалиберный пулемёт Владимирова танковый — авт.), подавил огневую точку противника, чем обеспечил выполнение боевой задачи разведгруппы.

…6 октября ротой радиоэлектронной разведки была обнаружена работа радиопередающего устройства. В этот район была направлена разведгруппа под командованием капитана Александра Гагарина, командира разведдесантной роты. Задача была выполнена. Убито 5 бандитов, двое взяты в плен.

…8 октября в районе Комарово разведгруппа была обстреляна противником с фермы. Разведгруппа с пулемётчиком рядовым Романом Мисюрой выехала на помощь и открыла огонь по бандитам. Рядовой Мисюра лично уничтожил двоих боевиков, чем обеспечил отход разведдозора.

…8 октября: …2-я разведрота действовала в районе отметки 465. Рядовой А. Касатов первым заметил движение в кустах и открыл огонь, чем сорвал внезапное нападение на разведгруппу. Колонна успела перестроиться из походного в боевой порядок. Представлен к медали «За службу Отечеству».

…Рядовой Дмитрий Степанов, наводчик оператор БМП 2-й разведроты, действовал в составе группы по разведке маршрута 245-го мсп в районе отметки 465,8. Разведдозор обнаружил засаду на оборонительной позиции противника. Разгорелся бой. БМП заняла позицию, и рядовой Степанов открыл огонь по подразделению НВФ, чем обеспечил отход разведдозора к основным силам. Представлен к медали «За службу Отечеству».

…Лейтенант Сергей Иванов, командир взвода 2-й разведроты, возглавляя разведдозор, в районе отметки 461,8 обнаружил засаду противника и принял бой, который вёл до подхода основных сил роты. Лейтенант Иванов с риском для жизни предотвратил нападение на колонну 245-го мсп, чем предотвратил потери личного состава и техники. Представлен к медали «За отвагу».

…Командир роты развернул основные силы для прикрытия отхода дозора. Старший прапорщик Абруй Мирзоев, невзирая на опасность, прорвался к дозору, проявляя мужество и умение, вёл огонь, не давая возможности противнику вести прицельный огонь по дозору. Затем отошёл вместе с дозором к роте. Представлен к медали Суворова.

…При разведке маршрута одна из разведгрупп попала в засаду. При резком маневре у БМП слетела гусеница. В ходе боя под огнём прапорщик С. Кирилин начал ремонт БМП, чем исключил потерю боевой машины. Уничтожил одного боевика. Представлен к медали Суворова.

…Разведдозор вёл разведку маршрута 245-го мсп и обнаружил засаду противника. Начался бой. В ходе обстрела лопнул трак на машине командира роты старшего лейтенанта Хамитова. Невзирая на обстрел противника, прапорщик Олег Шустов заменил трак и с водителем ефрейтором К. Сорокиным вывез двоих раненых и четверых убитых солдат 245-го мсп.

…9 октября разведдесантная рота совершала марш в районе Комарово. Прапорщик Алексей Трофимов, старшина роты, передвигался на БТР-80 с прицепом имущества роты. В ходе движения произошла поломка БТР, машина встала. Колонна ушла вперёд. Через 20 минут со стороны фермы по машине был открыт огонь. Выстрелом из РПГ был подожжён прицеп. Отцепив его, прапорщик Трофимов отвёл машину в укрытие и открыл ответный огонь. Вёл бой до подхода подкрепления. Спас машину и экипаж. В ходе боестолкновения лично уничтожил двоих боевиков.

Комментарий:

Алексей Трофимов:

— Нас здесь было несколько человек. Для пацанов это было событие, первый бой, и тяжело, а мне — как-то нормально показалось. Угрозы жизни не было, страха не чувствовал. Действовал, как положено, надо было сохранить машину и экипаж. Профессионалы со стороны бандитов в таких стычках не участвовали. Но чем дальше, тем больше стали понимать, что противник — это были профессионалы, чувствовалось по их действиям. Хорошо были подготовлены.

…10 октября разведгруппа под командованием капитана Андрея Середина вела разведку в район Комарово и попала под миномётный обстрел, который вёлся с фермы. Одна БРДМ была повреждена. Капитан Середин дал команду на отход на противоположные скаты высоты. Обеспечивая отход группы, огнём из пулемёта отбил нападение бандитов.

…12 октября по приказу командира батальона старший лейтенант Александр Хамитов, командир 2-й разведроты, был назначен командиром разведотряда для ведения разведки маршрутов прохождения колонн с техникой. При подходе к высоте 465,8 головной дозор разведотряда обнаружил засаду противника, который открыл шквальный огонь по разведдозору. В ходе боя старший лейтенант Хамитов организовал прикрытие и лично руководил выводом разведдозора из-под обстрела. Затем занял выгодную позицию для ведения огня и нанёс ответный удар. В течение 30 минут боя боевики были выбиты из опорного пункта. Колонна не попала в засаду, не было подрывов техники на минах. Представлен к ордену Мужества.

…12 октября для ведения разведки маршрутов рядовой Максим Стулов, разведчик-пулемётчик, был назначен в разведдозор. При подходе к высоте 461,8 дозорное отделение обнаружило засаду. Противник открыл огонь из стрелкового оружия и миномётов. Рядовой Стулов прицельным огнём из пулемёта подавил огневые точки противника, обеспечивая отход дозорного отделения к основным силам роты. Увидев, что ранен товарищ, прикрыл его огнём, дал ему возможность перевязать рану. Вёл бой до подхода основных сил разведотряда, после боя помогал эвакуировать раненых. Представлен к медали Суворова.

Из журнала боевых действий:

«13 октября командующим группы войск «Запад» была поставлена задача провести разведку в направлении отм. 530,7 на северо-западной окраине Грозного. Разведка велась под командованием старшего лейтенанта Хамитова А. Р. и старшины Чеботарёва Я. И. При подходе к отметке 409,4 разведывательный дозор был обстрелян из стрелкового оружия и миномёта. После подхода основных сил разведывательного отряда и подразделений 423-го мсп группа НВФ отошла в юго-восточном направлении. После того, как основные силы 423-го мсп закрепились на отметке 409,4 (1141), разведывательный дозор продолжил ведение разведки в направлении отметки. 530,7 (1631).

Выполнив поставленную задачу, обе группы вернулись в район расположения батальона. Потерь личного состава и техники нет».

Из наградных листов:

…13 октября лейтенант Михаил Миронов, командир взвода 2-й разведывательной роты, вёл разведку местности по маршруту выдвижения 423-го мсп. На отметке 409,4 заняли круговую оборону, так как обнаружили подразделение НВФ. Получив сообщение, что лейтенант Виктор Орлов с разведгруппой занял круговую оборону и вступил в бой, лейтенант Миронов, невзирая на обстрел противника, смог пробиться на высоту 409,4 и усилил своей разведгруппой группу лейтенанта Орлова, чем оказал содействие в удержании высоты до подхода пехоты. Представлен к медали Суворова.

…Лейтенант Виктор Орлов, командир взвода 2-й разведроты, вёл разведку маршрута 423-го мсп и первым занял высоту 409,4. Группа была обстреляна боевиками. 13 и 14-го октября разведчики отбили две атаки противника при поддержке миномётов. Стоял на высоте до подхода нашей пехоты. Представлен к медали Суворова.

…15 октября разведгруппа спецназа попала в засаду. На помощь были направлены четыре группы, одной из которых командовал старший прапорщик А. Сергеев. Вступил в бой, обеспечил выход из окружения группы спецназа. Сергеев уничтожил гранатой пулемётный расчёт противника.

…19 октября рядовой Дмитрий Ярошенко, наводчик-оператор БМП в составе бронегруппы прикрывал действия разведгруппы лейтенанта К. Кузнецова. Когда группа попала в засаду, рядовой Ярошенко не растерялся и, правильно оценив обстановку, в условиях плохой видимости точным огнём вооружения БМП-2 прикрыл действия разведгруппы, чем помог её отходу. Представлен к медали Жукова.

…20 октября разведдозор под командованием капитана Середина в 4 километрах северо-западнее Серноводска обнаружил до 20 боевиков. Начался бой. Разведдозор был отрезан от основных сил роты. Капитан Середин организовал круговую оборону, умело руководил боем до подхода основных сил, проявил при этом образец стойкости и мужества. Лично уничтожил троих бандитов. Обеспечил отход группы из-под огня. Представлен к ордену Мужества.

… Когда разведдозор был отрезан от роты, капитан Гагарин повёл роту на помощь окруженному разведдозору, обеспечил его выход из боя. Рота уничтожила в этом бою 7 бандитов, остальные отошли в Серноводск.

…Когда бандиты пытались отрезать разведдозор от основных сил роты, на помощь разведдозору был направлен БТР-80, в котором находился рядовой Никулин. БТР вышел во фланг противнику, рядовой Никулин открыл огонь из пулемёта и уничтожил двоих боевиков.

…Старший лейтенант Александр Базов, зам. командира 1-й разведроты по воспитательной работе, командовал бронегруппой, которая действовала в интересах роты 15-го мсп. Получив приказ выдвинуться в район перекрестка дорог, где был обнаружен противник, старший лейтенант Базов приказал бронегруппе развернуться в боевую линию, занял оборону и открыть отсекающий огонь. В результате две разведгруппы вышли из боя без потерь. Экипаж его машины уничтожил расчёт АГС (автоматический гранатомёт станковый — авт.) противника.

…24 октября старший прапорщик Ступишин при доставке пищи личному составу был обстрелян группой боевиков, открыл ответный огонь и уничтожил двоих бандитов. Доставил пищу по назначению.

Комментарий:

Александр Ступишин, старшина 1-й разведывательной роты, старший прапорщик:

— На войне только дурак не боится. Страшновато было. Но никакого геройства здесь не было. Нужно было сделать дело, вывести технику и чтобы никто не погиб.

Боевые будни

Яков Чеботарёв, командир разведывательного взвода наблюдения, старшина:

— Если была передислокация батальона или вызывают в штаб группировки — командир отдавал приказ, и я на одной или двух БРМ шли в разведку. Бывало, ночевали по несколько суток в горах, как, например, под Первомайским. На разведку ходили одной машиной, в основном во главе со мной. В такой группе были — водитель, стрелок-радист и десант, несколько человек, без прикрытия пехоты. Задача — наблюдение, а потом по нашим данным посылали пешую разведку, уточнять обстановку.

Вот записи из моего дневника: «15 октября. Под Первомайским. Утром в 4:00 подошла разведка из Кантемировской дивизии, в 13:00 — два танка, БТР и БРМ. Продвинулись вперёд на 600 метров и встали на вершине. Впереди, в 3–4 километрах, до двухсот боевиков, готовят вылазку. Действуем вместе с «Марио» — разведкой Кантемировской дивизии. В 21:30 усилили наблюдение. Должны были наши пойти в атаку. Ночью видели огни машин у Первомайского. 16 октября. Вечером нам привезли воду, по кружке на человека. Ночь прошла относительно спокойно. Под утро начался очень сильный ветер, дождь. В 8:40 дождь перестал, но ветер не стих. Очень холодно. Дров практически нет. Ждём подхода остальных сил и тыла. В 9:30 по нам начали миномётный обстрел. В 9:55 засекли точки, кто стреляет. В 11:05 открыли ответный огонь».

У нас на БРДМ была пушка «Гром». С нами недалеко была ещё вторая рота Хамитова, они тоже стреляли. Я как раз с горы спустился, в это время боевики и начали обстрел. Одна мина легла, вторая. Я ещё повернулся: «Не стреляйте, свои!». А когда мина упала метрах в пяти, понял, что огонь ведёт противник, крикнул, чтобы бойцы оттянули машину за дорогу.

Далее из дневника: «Привезли немного дров, воды по полтора литра на человека, горячей пищи. В 13 часов начали вкапываться в землю».

Первое время бойцы окопы рыли по пояс, а после первого обстрела начали окапываться по-настоящему. Машины закапывали почти полностью, хотя грунт был очень плотный.

«В это же время вели наблюдение за Первомайским, это пригород Грозного. Взрывы мин от нас были примерно в 30–40 метрах. В 13:10 начался сильный туман и изморозь. Нужно продержаться ещё сутки до подхода основных сил. Стояла с нами вторая рота, все машины примерно метров в 50 друг от друга. Вечером усилили наблюдение. Видели большое движение машин. С командиром второй разведроты Хамитовым спустились вниз, изучили направление, откуда по нам вели огонь, было четыре разрыва. Между кошарами была зелёнка. Оттуда они и стреляли. По разрывам определили направление. Ночью, около 2 часов, начали обстрел из «Грома» двигавшейся из Грозного машины».

За эту уничтоженную цель, а в том «КамАЗе» был миномёт — получил потом медаль Суворова. Ствол миномёта боевики утащили, а плиту и бронежилет бросили.

Из наградных листов:

…13 октября разведывательный взвод наблюдения роты под командованием старшины Якова Чеботарёва выполнял задачу по ведению разведки местности. На отметке 409,4 взвод был обнаружен боевиками НВФ, занял круговую оборону и удерживал её до подхода основных сил 423-го мсп.

…16 октября в 10:10 был замечен грузовой автомобиль, из кузова которого из миномёта был открыт огонь по БМП-1 № 371. Быстро сориентировавшись, старшина Чеботарёв вывел автомашину из-под обстрела и, заняв выгодную позицию, открыл огонь из пушки «Гром» и уничтожил миномётный расчёт противника, сохранив тем самым жизни личного состава взвода. Представлен к медали Суворова.

Яков Чеботарёв:

— Снова из дневника: «17 октября. В 15:00 доели остатки пищи. Принесли из болота воду, бросили таблетки, сварили обед. Из батальона обещали привезти пищу, но пока никто не прибыл. В 15:00 прилетел командующий генерал Шаманов. Посмотрел обстановку. Выяснили, что справа от нас «духи», впереди тоже».

Слева должны быть наши войска, но они обстреляли друг друга. Чеченцы тоже обстреливали своих, которых заметили в низине, думали, что это мы. Мы стоим на хребте. Наши выстрелы до них не долетают. Попросили артиллеристов помочь огнём, но они не стреляли. Командующий обещал разобраться, почему. Обещал завтра прислать спальники. Чеченцы делают блиндажи, маскируют их под бугор. С подходом наших — открывают ниши, и бьют из пулемётов. Через наши позиции на Грозный прошла группа спецназа, потом узнали, что погибли пять человек — четыре прапорщика и старший лейтенант. У чеченцев на этом участке здорово работал снайпер, прикрывали его до двадцати человек — гранатомётчики, пулемётчики — отвлекают огнём наше внимание на себя, а он бьёт со стороны.

Снова из дневника: «18 октября. Нас сменила пехота, ушли в батальон. Хорошо поели после нескольких суток наблюдения».

Вообще кормили нас хорошо. Перебои с доставкой пищи бывали, но кормили нормально. Старшины старались. Помню, старшины рот Ступишин, Абруй Шойкулович Мирзоев, (кстати, правоверный мусульманин, отец двоих детей, поехал с батальоном, не колеблясь), стремились накормить людей в любой обстановке. А наш взвод был маленький, в отношении питания садились к кому-нибудь «на хвост».

«Подразделения обеспечения работали, как часы…»

Александр Хамитов, командир 2-й разведывательной роты, старший лейтенант, Герой России:

— Хорошо, что батальон в этой кампании был в полном составе. У командиров не было заботы ни о тыле, ни о боеприпасах. Все подразделения обеспечения работали, как часы. Поэтому когда кто-то начинает говорить о том, что на кухне не совершают подвигов, я хочу с ним поспорить. Может, и не с автоматом кто-то бегал, но он заботился о людях, о том, чтобы они после боевых заданий могли отдохнуть, покушать нормально — и это тоже поступок. Таким был и есть старшина роты старший прапорщик Мирзоев — когда мы пять суток сидели на высоте у Первомайского, пища закончилась, вода — закончилась, дров там вообще не было, он привез всё, что надо, один на БМП погрузил еду, воду, дрова и привез всё это. А ему, между прочим, было уже 50 лет, мог дома сидеть, никуда не ездить.

Старший техник роты — прапорщик Олег Шустов, работал день и ночь с техникой, в холод, в темноте. Как только машины пришли на базу — он уже с механиками. Делали за сутки ремонты, которые в мирной обстановке растягивались на недели.

Но больше всего слов благодарности заслуживают мои солдаты. Я не могу назвать ни одного, кто подвёл бы роту, потому что подвести — означает на войне лишить возможности вернуться домой.

«Ведра воды хватало, чтобы помыться…»

Александр Ступишин, старшина 1-й разведывательной роты, старший прапорщик:

— Мы переезжали с места на место раз 20. Только обосновались — поставили палатки, приказ: сворачиваемся! Ночевали и под прицепами.

С водой — всегда был напряг. Банку тушёнки открываешь — пылища, колонну можно определить по столбам пыли, она стоит и не оседает, так эта тушёнка изо рта вываливается — так пить хочется. Однажды нас спасла бахча с арбузами — накидали в «бэхи». Выкопали в расположении роты погребок, я туда их сложил, и потом выдавал бойцам по арбузику.

Я у себя в прицепе баньку организовал. Ведра воды хватало, чтобы человеку помыться полностью. У нашего техника роты «бэтры» (вши — авт.) завелись, у меня — нет. Бельё мог стирать каждый и сам, как хочешь, так и меняй. Белья было — во! (показал по горло — авт.). Кто сам стирал — у того «бэтров» не было, а если берёшь его вроде бы свежее из общей кучи — поймаешь вшей, потому что бельё не пропаривали. Где их там было взять, в Чечне, эти утюги, чтобы пропаривать…

Из армейских перлов:

Вопрос с баней решён — бани не будет.

Бельё вы получите такое же белое, только синее.

Из наградных листов:

…5 и 9 октября по результатам работы взвода радиоэлектронной разведки старшего лейтенанта Сергея Тинякова были установлены скопления боевиков Боевики были уничтожены.

…Младший сержант Дмитрий Белоконев, начальник радиопеленгатора взвода радиоразведки роты радиоэлектронной разведки, в ночь с 17 на 18 октября, находясь на боевом дежурстве, выявил неисправность аппаратуры радиоразведки, силами дежурной части быстро и качественно её устранил, что позволило выполнить задачу по радиоперехвату и пеленгованию радиосетей управления НВФ. Четкие и умелые действия младшего сержанта Белоконева обеспечили добывание важной разведывательной информации о противнике и способствовали оценке обстановки и принятию своёвременного решения в реальном масштабе времени. Представлен к медали Жукова.

…17 октября в 23:15 сержант Акимов доложил старшему лейтенанту Тинякову о передвижении боевиков в районе обороны роты радиоэлектронной разведки. Старший лейтенант Тиняков умело организовал оборону, обеспечил отражение нападение противника. В бою были убиты двое бандитов.

«Началась война — пришлось соображать…»

Анатолий Маняк, командир роты радиоэлектронной разведки, капитан:

— Наша рота стояла всё время отдельно от батальона. Рота работала не на батальон, а на группировку. Постоянной связи с батальоном у нас не было. Формально мы были в составе батальона, а фактически меня подчинили оперативной группе 58-й армии. Даже при сокращенной численности роты работали мы уверенно и поставленные задачи выполняли. Людей не хватало. Работать приходилось круглосуточно.

Солдаты-срочники на войне мне понравились больше, чем контрактники. Контрактники ехали за деньгами, кто-то и от тюрьмы скрывался, а срочники — Родина сказала, он сделает. Сначала в профессиональном плане они были слабоваты, но научились очень быстро. За две недели механики-водители стали профессионалами. У солдат в голове сразу включились мозги. В мирное время солдат не думал, за него думал офицер, а началась война — самому пришлось соображать. Стали лучше следить за оружием, техникой, приборами. Поняли, что от этого зависит их жизнь. Особенно хорошо себя проявили механик-водитель ефрейтор Ходырев и командир отделения младший сержант Дмитрий Белоконев.

Задачи получал от начальника разведки группировки. Первую неделю ехал с батальоном, а потом стал работать совместно с батальоном РЭБ (радиоэлектронной борьбы — авт.). Охраняли расположение роты своими силами. Если шли в колонне, то, естественно, было охранение. Нас все равно охраняли — были блокпосты, танки стояли. Специально для охраны расположения роты мотострелков мне не придавали, надеялись только на свои силы. Выставляли часовых для охраны техники и расположения роты. Мы знали, как действовать при отражении нападения.

На довольствии стояли сначала в батальоне. Старшина роты три раза в день ездил в батальон за пищей. Привезёт завтрак — надо тут же собираться за обедом. Накормил обедом — надо за ужином. Когда стояли на ЦБУ или в полку связи — нас кормили там. Кто ближе окажется, у тех мы и кормились.

У меня было две проблемы — вода и дрова. Раз в два-три дня брал машину и выезжал за дровами и водой. Воду брали, где придётся, из реки, из озера. Заезжали на машине по гусеницы и черпали вёдрами. Заливали во все фляги, термосы и имеющиеся ёмкости. С дровами было сложнее: разбирали заборы, брошенные дома, кошары.

Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант:

— Приехали на какое-то озеро. Здесь батальон разделили на две части. Наша рота остаётся на этом озере…

Александр Соловьёв:

— Помню, там как раз женщины голые купались, из медбата. Бойцы у меня сразу «К бою!» — в оптические прицелы на них смотрели… Там ещё двоих пленных взяли, пастухов…

Сергей Тиняков:

— Да какие это были пленные…

Александр Соловьёв:

— Зато все рассказали!

Сергей Тиняков:

— Да и как не расскажешь? — «Рой!» — «Что?» — «Могилу себе рой!». Всё и рассказали.

Нам говорят: будете стоять здесь до Нового года, заниматься радиоразведкой. Рядом стоял батальон РЭБ. Выкопали мы большие ямы под палатки — раз стоять до Нового года, то надо нормально обосновываться. Капониры вырыли. Столовую сделали. Ячейки выкопали. И вдруг приказ: уходить! Всё бросить и сниматься. Так было жалко: неделю копали!

Стали работать с рэбовцами, месяц ездили. Нашли с ними общий язык. Там был хороший начальник штаба, нормальные молодые офицеры. У них был ЗИЛ, но не было бочки для воды, у нас — бочка, но не было ЗИЛа. Скооперировались. Они поставили нас на довольствие. Но потом стали ворчать: «Мы ещё кормить вас обязаны! И самим мало!». Жили, уживались, через конфликты, скандалы, но всё решали.

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— Чтобы солдата в мирное время заставить яму выкопать, надо было десять раз сказать и десять раз посмотреть — здесь ничего говорить было не надо. К семи часам вечера уже всё было готово: машины зарыты, палатки стояли, масксети натянуты, столовая организована. Всё готово! А в мирной обстановке на это надо было дня два-три… Стимул для солдат был в том, что все это надо для собственной жизни. А на следующее утро команда: сниматься с места!

«Информации мы получали много…»

Анатолий Маняк:

— Пеленг радиопередатчиков боевиков пошёл с первых же дней операции. Разведдонесения начальнику разведки группировки отправлял два раза в сутки. Пеленговали радиопередатчики, отмечал их на карте и приносил эти данные начальнику разведки группировки. Информации мы получали много, затем разведчики частично её подтверждали. Допустим, мы засекли ретранслятор — туда отправляется разведгруппа: подтвердить!

Противник использовал легкие радиостанции типа «Моторолла» и «Кенвуд». Работали они на дальности максимум 10 километров. Попадались у них и мощные радиоретрансляторы. Вообще наши средства связи по качеству заметно отставали от противника.

«Такой отборный русский мат стоял в эфире!»

Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант:

— Первый пеленг — направление на радиоизлучение — был в первый же день, как перешли границу Чечни. Результаты — нулевые: никто не знал чеченского языка. Пеленг снимали, частоту, но языка не знали. Характер переговоров и позывные кое-где были, кое-где не были. Потом пеленг снимали постоянно. Первые дни шёл поиск по частотам, нарабатывали частоты. От батальона мы стояли далеко, информацию давали сразу в штаб группировки, минуя батальон.

Работали мы двумя радиопеленгаторными машинами. Выключали их только под утро, часа в четыре, когда была тишина в эфире. И включали в работу часов в восемь-девять. Слышали боевиков: «Кушать, кушать, братья, на точку!». Часто на милицейских волнах слушали, как чеченцы ругаются с ингушами. Такой отборный русский мат стоял в эфире! Выходили в эфир и наши, из полков, тоже ругались с чеченцами матом. Однажды они на нас вещали пропаганду, на нескольких частотах. Но слушать её у нас было просто некому.

Однажды в эти дни — смотрю: пеленг бьёт в наш тыл, где стояли медбат и ОБМО. Сказали про это рэбовцам. Командир группы РЭБ послал туда старшину Медведева: «Поедешь за водой — посмотри заодно, но аккуратней». Поехали они на БТР-60. Оказалось, что пеленг бил в памятник погибшим в Великую Отечественную войну. Наши подъехали на БТР — их обстреляли оттуда. Попали по колёсам, БТР встал и дальше уже не поехал. Никого там не поймали.

Потом оказалось, что за памятником сидел человечек, считал нашу технику и передавал сведения по рации командирам бандформирований.

«Главная задача была — ловить ретрансляторы…»

Анатолий Маняк, командир роты РЭР, капитан:

— Примерно через три недели к нам приехал старший офицер разведотдела 58-й армии, дал мне двоих переводчиков. Это позволило принимать гораздо больше информации, качество её стало лучше. До этого мы принимали только позывной, «Махмуд» какой-нибудь, записывали его, снимали пеленг, а речь — не по-русски звучала, записывали только то, что произносилось по-русски. Разговоры шли вперемежку — по-русски, по-чеченски, по-арабски. Переводчики работали хорошо, один был курсант из института иностранных языков в командировке, знал арабский, второй — русский, родом из Грозного, отлично знал чеченский язык. Пеленговали мы и женщин-снайперов, и добровольцев из Украины, воевавших на стороне бандитов, а также из Азербайджана, Грузии. Очень много было арабов.

Все тексты радиоперехватов я читал сначала сам, срочные тут же передавал в штаб группировки. Например, докладывал: «Три минуты назад, такой-то пеленг, координаты, работает группа…».

Начальник разведки дивизии подполковник Куклев брал моего переводчика, у «рэбовцев» — аппаратуру, малогабаритный сканер «Арбалет» и выезжал на охоту. Отъедет на 500 метров и запеленгует ретранслятор. Все эти «Мотороллы» противника работали как сотовые телефоны, замыкались на ретранслятор. Ретранслятор обычно работал в радиусе до 30 километров. Случалось, что засекали их и на территории Ингушетии. В таких случаях уничтожать их было нельзя.

Наша главная задача была — ловить ретрансляторы. Не будешь же гоняться за каждым этим «Махмудом» с «Моторолой» — сейчас у него один пеленг, а через два часа другой. Нашли ретранслятор, за один-два километра БРМка его расстреляла. Приехали посмотреть — стоит в кошаре спутниковая тарелка величиной с арку, мы в неё ещё всадили по магазину патронов.

Ретранслятор мог стоять в лесу, без обслуживающего персонала. Приходил туда какой-нибудь пастух из соседнего села, посмотрит — работает, и ушёл, со стадом овец.

«У Абдуллы много людей…»

Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант:

— Этот ноутбук «Арбалет» был с мощным пеленгатором и большой точностью. Но имел один недостаток: работал на дальность всего три километра. Сначала ездили на БМП с этим «Арбалетом», но боевики это быстро поняли, стали обстреливать, опасно было ездить. Потом с этим «Арбалетом» стали возить на вертолёте двух братьев-близнецов из РЭБа, они делали засечки.

Наконец к нам прислали из штаба 58-й армии майора Цигельного, двух переводчиков и американский приёмник АЭР-2000, 9000 — он мог сканировать частоты с большой скоростью. Мы записывали приём на кассеты, давали переводчику, и он работал. Так пошёл конкретный материал — переводы! Стали вскрывать характер действий противника, его замыслы. У Цигельного была карта, на ней он нарисовал схемы с запеленгованными позывными, кличками. Как уничтожим — вычёркиваем со схемы. Но, как в том фильме — «У Абдуллы много людей…». У каждой группы боевиков, даже в три человека — уже рация. Они работали открытым текстом. В условиях реального боя никто кодировать информацию не будет. Поэтому мы информацию брали тут же, но теряли время на передачу данных, пока дойдём до ЦБУ, пока там примут решение…

«Воевать надо нестандартно…»

Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:

— Разведвзвод наблюдения тоже работал и докладывал информацию постоянно. Но следом из штаба группировки шёл монотонный приказ: «Подтвердить данные! Вы видели команду боевиков, даже их слышали и подсчитали? Подтвердить, что видели!». Почему нельзя было сразу ударить по засечённым целям артиллерией или авиацией? Может быть, и били, но мы этого не знали.

К нам в батальон как-то заезжал начальник разведки Сухопутных войск генерал-лейтенант Скрябин, спрашивал о наших проблемах и пожеланиях. Я просил у него: «Придайте разведгруппам хотя бы парочку миномётов «Василек», чтобы увидел боевиков и сразу — шквал огня с позиции нашей бронегруппы. — «О, разведчики, много просите! По штату не положено…».

Выполнять неспецифические задачи батальону — можно, а укомплектовать не по штату оружием — нельзя. Нам по штату были не положены пулемёты, снайперские винтовки и т. д. и т. п. Не по Уставу. Но ведь и война другая — локальная. А значит воевать, думать, применять оружие надо нестандартно. Поехали воевать, а в штате разведбата нет пулемётчика и снайпера! Уже на месте мы вооружились по-пехотному: станковые пулемёты, подствольники, автоматические гранатомёты, и всё это было старое и неположенное по штату. А главное — воевали без подготовленных специалистов…

Александр Куклев:

— Решением командующего группировкой в части разведки выдали сверх штата АГС-17, снайперские винтовки, ПК. Новее, к сожалению, в Вооруженных Силах не было. Почему-то всем хочется воевать оружием, полученным с завода. У оружия, как и у всяких других механизмов, существует срок годности, свой ресурс.

«Могу дать послушать, о чём «духи» говорят…»

Александр Соловьёв:

— В дальнейшем мы стали работать с артиллерией более эффективно. Нам придавали в группу корректировщиком командира той самой батареи, обеспечивающей работу группы. Получалась потрясающая штука! По нормативу на применение артиллерии должно быть потрачено не более 10 минут (а иногда, по разным обстоятельствам, доходило и до 30 и более минут!). Я был в подобной ситуации, и пожелать такое могу только самому, самому лютому врагу. Вам нормативы и правила, а мне 30 минут как 30 лет ада. А тут с тобой рядом, за соседней кочкой жмётся в землю под плотненьким пулемётным и снайперским огнём Бог войны! И тут возникает момент истины. Этот капитан-артиллерист начинает чувствовать себя Богом! А им разрешений не треба — боги тоже хотят жить. С момента отдачи команды на открытие огня до первого разрыва снаряда 2–3 минуты! Да как — вторым пристрелочным срезает указанное мной дерево. Ведь солдаты-артиллеристы спасают уже не мифическую разведку, а своего командира. Вот вам реальный пример нестандартного, неакадемического, жизненного мышления и действия. Офицеры-артиллеристы делали это только по собственной инициативе. Честь им и хвала. Спасибо за здравомыслие и спасённые солдатские жизни!

РВН мог вести наблюдение в глубину до пяти километров. Знали, что есть у нас на вооружении такие вертолёты: поднимается ночью, вниз — локатор. Он пеленгует, ведёт радиоразведку. Такой вертолёт просто висит над позициями и видит всё, может обеспечивать разведгруппу, может управлять артиллерией. И даже без разведгруппы! Ещё в Афганистане у нашей армии были такие вертолёты, а в Чечне я их не видел. РВН батальона дважды в сутки отправлял рапорта с итогами наблюдений за противником, давал координаты целей. Бывало, что РВН трое суток наблюдал за позициями противника, все цели установил, а в бой идёт пехота! С радиоэлектронной разведкой разговаривал: «У вас такие машины мощные, пеленг…». Они включают свои системы и через секунду на экране — координаты места, откуда идёт разговор боевиков. Следует моментальный доклад в штаб группировки. У радиоразведки три переводчика: арабский, ингушский, чеченский. Записывали разговоры на всех языках, давали все сведения. Связь была напрямую на начштаба группировки. — «Могу дать послушать, о чем «духи» говорят, — сказал мне офицер из радиоразведки. — Могу в штаб плёнку переслать, могу расшифровку письменно, как потребуется». Иногда офицеры РЭР давали нам информацию напрямую в батальон, минуя управление группировкой. В основном только через них мы и знали, что происходит «в мире». Нас посылали на задания и никогда не предупреждали, что, допустим, вас там в этом квадрате могут ждать. Может, это тактика была такая …

«Общей обстановки я не знал…»

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— По тактике действий… Нам в первую кампанию в штаб бригады ежедневно приходила боевая сводка, и можно было прочитать, где и как идут боевые действия, по всей Чечне. Во второй кампании этого не было. Общей обстановки я не знал, хотя, думаю, мне полагалось ее знать. Скорее всего, это было вызвано достаточно быстрым изменением обстановки. По связи всего не передашь, а каждый день ездить за сводкой в группировку себе дороже.

«Вся информация подвергалась анализу…»

Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:

— При выполнении боевых задач пунктом управления в любом воинском формировании является командный пункт (КП), штаб — это одно из подразделений управления. На командном пункте для своевременного реагирования на изменения в обстановке существует система оперативного дежурства и система огневого поражения. В данном случае на КП группировки организованно оперативное дежурство в лице оперативного дежурного группировки. Система огневого поражения представлена группой огневого поражения, дежурными огневыми средствами, средствами разведки. В нашем случае средства разведки это, образно, Соловьёв, группа огневого поражения это, образно, Куклев, представитель разведки группировки, Иванов — представитель артиллерии, Пендюренко — представитель инженерных войск. Доклад о выявленных целях для поражения производится по подчинённости. Командир группы докладывает дежурному офицеру разведывательного отдела в группе огневого поражения. То есть, мне. Я обязан в короткий срок проанализировать ситуацию и дать данные на огневые позиции артиллерии. Артиллерия производит расчёты в установленное нормативами время (10 минут на практике для дежурного дивизиона) и открывает огонь на поражение. Обо всех произведённых действиях осуществляется доклад оперативному дежурному группировки. Нам по определению дано право общаться напрямую при выполнении задач. Краткие доклады в соответствии с графиком связи. Иначе группу засекут.

Часто самому приходилось дежурить ночами у приёмника. Вся информация, требующая внимания, подвергалась анализу, выводы докладывались командующему группировкой или, в его отсутствие, начальнику штаба и обязательно лично. На основании рецензии этих лиц данные доводились в части, касающейся. Используя результаты радиоперехвата, часто наносили артиллерийский огонь по вскрытым объектам, причём достаточно эффективный. Незыблемый закон начальника разведки всех уровней: не подсказывай подчинённому, что ему нужно найти, иначе он выдаст желаемое за действительное.

Задачу командиру группы ставил или командир батальона, или я, как начальник разведки дивизии, или начальник разведки группировки (это мог быть его заместитель).

«Планированием ведения разведки мы не занимались…»

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— До начала декабря мы очень много перемещались. Сменили 22 места дислокации. Как это обычно происходило… Получаю приказ на перемещение. В управлении батальона решали, как организовать колонну. Частенько бывало так: комбат получил задачу — роты уехали, остаётся на прикрытие взвод РВН. Ставлю боевую машину в середину колонны и машину назад. Определи, как, чего и — едем. Нам везло: колонны всегда без проблем ходили. Был случай, что мы уехали, на наше место приехал рембат, и тут же на него — нападение.

Если меня всего три-четыре раза будили, то это была нормальная ночь. Обязательно кто-то позвонит, кто-то придет, кому-то что-то надо. И самому надо было проверить охранение. Днём тоже не получалось выспаться. Что-то надо писать, то какую-то задачу поставили, одно надо, другое, третье… Я после войны полгода не мог нормально спать. Проваляешься до утра — не спится, вроде заснул, час-два поспал — опять встал.

В мои обязанности начальника штаба батальона входили организация связи и боевого охранения, назначение графиков оперативных дежурств, развод суточного наряда. Суточный наряд, как положено, от каждого подразделения — плюс один взвод из роты — дежурное подразделение. Обстановка обязывала иметь оперативного дежурного. Начальник разведки дивизии подполковник Куклев помог организовать, это как положено. Задача оказалась непростой. Командиров боевых взводов на это дело не поставишь — они постоянно в разведке. Нужно искать прапорщиков, командира взвода связи, а у них же свои задачи и проблемы. Наконец организовали какую-то палатку, Куклев эту палатку, очень мягко выражаясь — «не одобрил», и дежурство было организовано в радиомашине. Там еще круглосуточно находился дежурный радист, несла службу там и Марина Линёва. Составили график дежурств. У оперативного дежурного — телефон, журнал принятых-отданных распоряжений, и карта обстановки. Но обстановка часто менялась, вести ее было трудно. Оперативное дежурство не всегда шло чётко: кто-то не пришёл, кто-то в отъезде.

Суточный наряд, один взвод — в постоянной готовности — дежурное подразделение. Свисток — они должны прыгать на технику и быть готовыми к движению. Это, прежде всего, при нападении на лагерь. Оказать помощь разведгруппам, попавшим в засаду, мы практически не могли. В лучшем случае — вызвать артиллерию или авиацию, и то это шло не через нас, и быстро не решалось.

Когда пошла боевая динамика — разведгруппы работали непосредственно на группировку. Планирование разведывательных операций батальона — это была не функция штаба батальона, а разведотдела группировки. Были задачи, которые ставились непосредственно батальону, тогда уже мы организовывали разведгруппы — кто, куда и зачем пойдёт. Но частенько задачи ставились из группировки, и комбат по приказам оттуда выделял группы. Задачи разведгруппам ставили и начальник разведки дивизии, или начальник штаба дивизии. Тогда роль штаба батальона заключалась в обеспечении и подготовке разведгрупп.

Планированием ведения разведки мы не занимались. Из разведотдела группировки нам поступали боевые распоряжения, в которых указывали или район, или направление ведение разведки, а в батальоне уже определяли, кто пойдёт, техническое и тыловое обеспечение и детальные задачи. Это было оправданно, штаб батальона в тех условиях был лишнее звено: это надо сначала мне доложить, потом я — в штаб группировки. Так терялось время.

Александр Хамитов, командир 2-й разведывательной роты, старший лейтенант, Герой России:

— Любая задача, прежде чем выполнять, прорабатывалась с командирами взводов. Продумывались пути выхода на объект, пути отхода, порядок эвакуации в случае неудачи. Только так можно было сохранить своих солдат и свою жизнь тоже.

«Типичный поиск шёл так…»

Андрей Середин, капитан:

— По штатному расписанию я был замполитом роты, а реально — командиром группы. В первые дни операции меня вызвал комбат: «Будешь контролировать одну из групп». В батальон из разведроты 245-го полка был переведён лейтенант Кляндин. Один-два раза он водил группу, а потом я стажировал его. Группа была слаженная, боевая, процентов на шестьдесят — контрактники. Я уже потом узнал, что бойцы сами распределились, кто с какой стороны меня прикрывает. Это было неожиданно узнать. Каждый знал, что ему делать и за что он в поиске отвечает. Чутьё опытных контрактников спасало нас не раз.

Первая боевая задача батальона — провести через хребты пехоту. Задачи ставились стандартно: разведать объект, провести засаду, поиск, добыть документы, образцы оружия, «языка». Потом пошли задачи: занять какую-то высоту и вытягивать на себя пехоту. Связь с командованием батальона была нормальной, но вот взаимодействие его с группировкой — скорей на бумаге. Случалось, надо было вызывать артиллерию, но там почему-то не доверяли координатам, которые мы давали. Порой огня по нашим заявкам просто не давали. Если ставилась более серьёзная задача, то разведгруппе придавался корректировщик — командир батареи со своим радистом. Случалось, по обстановке, вызывать авиацию. Пролетит штурмовик, бомбу сбросит, и всё.

Типичный поиск шёл так. С утра командир батальона ориентировал, что сегодня пойдут одна или две группы, как правило, две. Подготовка шла с утра — закладывали в разгрузки боеприпасы, подгоняли снаряжение. Задачу пока не знали. К назначенному времени — распоряжение: «Прибыть на КП батальона». К этому моменту даже ориентировочно не знали, куда пойдем. Бывало, что выходили срочно, когда какая-нибудь группа попадала в засаду. Тогда быстро поднимали людей и шли выручать своих. Частенько, особенно сначала: «Быстрей! Быстрей!». Брали только боеприпасов побольше и сухпаёк. Бывало, что спецназ ГРУ уходит в поиск, потом по этой же задаче — мы. Информацию по результатам их разведки до нас не доводили, максимум предварительное боевое распоряжение. Частенько один район отрабатывали несколько разведгрупп. Одну ночь одна — следующую — другие пошли.

Специфика действий противника во вторую кампанию не изменилась: так же мелкими группами, из засад, человек по десять, во главе с каким-нибудь амиром. Случалось, в брошенных окопах или с убитых брать брошюрки, памятки, инструкции, рабочие тетради боевиков. По этим документам чувствовалось, что они проходили неплохое обучение для ведения боевых действий. Анализом серьезных документов мы не занимались, сдавали их в особый отдел. Как используется наша информация командованием группировки и используется ли вообще, мы не знали. Вообще-то до 90 процентов информации о противнике дает техническая разведка. Если же удавалось взять «языка», то это не означало, что он даст ценную информацию. Командиры отрядов у бандитов строго ограничивали доступ своих людей к информации и её объём. Пленные не знали всего состава отряда. «Язык» знал какого-нибудь Саида или Махмуда, и всё. Часто пленные играли: чтобы сохранить жизнь, пытались выдать себя за ценного «языка».

Случалось офицерам в той обстановке получать и взбучки от командования…

«Научите своих лейтенантов!»

Александр Соловьёв:

— Однажды работал в поиске с артиллерией, и, оказалось, что перерасходовал её боекомплект. Можно было только пару залпов из САУ дать, а я ещё «Град» вызвал, для надёжности, потому что точно знал: бандитов в этом квадрате много. Меня вызвали к генералу. Поехали с комбатом. У палатки генерала встретили подполковника Куклева: — «А ты что здесь? — спрашивает. — А-а, это после вчерашней баталии?»

Я тогда сознательно переборщил с огнём: знал, что мне скажут: «Иди, подтверждай потери боевиков». Зачем мне из-за жареных трупов рисковать живыми людьми? Идти туда — значит вскрыть себя. Ни в коем случае нельзя. Но приказ генерала: «Дебила этого — сюда!». Так меня ругал, что думал — сейчас расстреляют. И на комбата орал, я рядом стоял. — «Научите своих лейтенантов! У меня что — Клондайк боеприпасов! Мне ещё наступление предстоит. У тебя один разведчик за весь полк боеприпасы израсходовал». Зато там точно все «духи» были жареные, никто даже пальчиком не пытался пошевелить.

Александр Куклев:

— Это был генерал Шаманов. Надо его знать, чтобы правильно реагировать на происходящее. Лично меня он два раза выгонял из группировки, отправлял домой, я от него скрывался.

Воевать, то есть самим ходить в разведку стремилось подавляющее большинство личного состава батальона…

«Я сюда приехал не печку топить!»

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— Захожу в штабную машину. Начальник строевой части старший прапорщик Каминский говорит мне: «Идёшь на должность начальника склада. — «Я же всю жизнь был командиром взвода связи!» — «Нет, комбат так решил».

28-го сентября пересекли границу, начались боевые выходы. Группы ходили, но явных боевых действий пока не было. Я подошёл к командиру первой роты, капитану Тритяку: «Разрешите сходить с вами». Он пошёл к Пакову и тот разрешил: «Иди». Второй раз к Хамитову подхожу: «Возьмите меня с собой, я для чего сюда вообще-то приехал?». — «Подождите!». Потом дошёл до комбата. Он вызвал Хамитова: «Возьми его с собой». Потом с десантной ротой ходил. Потом Самокруткин меня вызвал: «Больше не пущу тебя!» — «Товарищ подполковник, всё что угодно, только на боевые! — «Хорошо. Если автомат очистишь, чтобы ни одного пятнышка не нашёл, тогда пойдёшь». — «На носовой платок будете проверять!»

Я сутки чистил автомат комбата. Прихожу: «Проверяйте!». Взял подшиву у солдата, чтобы проверил ей чистоту. Самокруткин взял автомат: «Я тебе верю». — «А дадите добро ходить на боевые? Кем угодно, хоть стрелком. Я сюда приехал не для того, чтобы печку топить!» — «Верю, всё». И стал ставить меня ходить в группы. С Мироновым в Старые Атаги ходил, с Тритяком. Потом уехал командир 3-го взвода, у него мать умерла, и не вернулся. Меня Самокруткин вызвал: «Вакантно место командира третьего взвода». Я достал шампанское: такая была большая радость. С того момента меня начали официально ставить на боевые…

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Я знал, что Кузнецов отчаянный парень и боялся, что он может сорваться и в результате этого погибнуть. Знал, что у него двое детей. Ему было совсем необязательно ходить в разведку. Поэтому я с таким трудом согласился, чтобы он ходил на боевые.

«Тебя грохнут, кто будет с тракторами возиться?»

Александр Соловьёв:

— Сергеев, старший техник нашей роты, тоже рвался ходить в разведку: «Меня возьмите!» — «Тебя грохнут, — говорю ему, — кто будет с «тракторами» возиться? Я? Я не буду, мне некогда. Без БТР — ни огнём не поддержать, ни раненых вывезти, да просто никуда. Тебя даже поцарапают — «трактора» встанут, БРДМ старые, разваливаются, никто не сможет». Сергеев умел брать за кадыки своих «контрабасов» — они его боялись. Крепко держал дисциплину. К нему бойцы подходили за разрешением: «А можно водки попить?». Взрослые мужики, а бегали, спрашивали.

Один раз он меня упросил, взяли на операцию в горы за Дуба-Юртом. Он тогда с лейтенантом Кляндиным работал. — «Ты видишь, что творится, — говорю, — иди с молодыми, у тебя опыта побольше». В одной группе чтобы хотя бы два-три опытных бойца были. Потому что один боец может троих научить. Глядя на него, все будут делать. Если нет опытных — будут потери. Один командир не уследит. — «Иди с Кляндиным, — говорю ему, — и присматривай, если что». Он: «Хочу с тобой!». Я как раз натаскивал бойцов работать на АГС, выпросили у командования. Нам они были не положены по штату, как и снайперские винтовки. Это пехотное оружие, а как им пользоваться — не знал никто. Я с училища вспоминал, как АГС работает. Сергеев смотрит — бойцы уже умеют площади из АГС накрывать. — «Можно мне с тобой?». Так ему АГС понравился. Одним точным залпом можно группу из 15 человек уложить, и дальность стрельбы 1800 метров. Только тяжёлый этот АГС. — «Клянусь, на себе его в горы потащу!» — «Не дотащишь, помрёшь!» — «Я ради этого АГС потащу!». И он бы его дотащил. А к нему станина, боеприпасы такие тяжёлые. Да по горам его тащить! — «А вдруг отходить — его не бросишь! Пойдёшь, но без АГС». Сергеев пошёл с автоматом. И попала соседняя группа, спецназа, под миномётный обстрел. У них было восемь раненых, двое убитых, мы их и вытаскивали. Сергеев двоих вытащил. А если бы он нёс АГС?

«Ты свою пулю не услышишь…»

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Батальон работал постоянно, каждый день, и не одна группа. Утром группа пришла — командир пишет разведдонесение. Пришли, и ни один солдат, срочник и контрактник, ни есть не садится, ни спать не ложится, а, снявши экипировку, тут же, без приказа, без слова, — сначала я был этим крайне удивлен — садятся чистить оружие. Мне так было это приятно видеть. В мирной жизни чистить оружие приходилось и заставлять.

По информации разведчиков работала авиация, в группах был артиллерийский корректировщик и один-два связиста. Когда вызывали огонь нашей артиллерии — снаряды над нами пролетали с таким зловещим шелестом, что на душе было нехорошо: а вдруг снаряд сменит курс и сюда упадёт. А потом думаешь: если я его слышу, значит, он не мой. Ты свою пулю или снаряд не услышишь.

«Этот опыт даже не пропьёшь…»

Александр Куклев, начальник разведки дивизии, полковник:

— Иерархия в Вооруженных Силах всем известна. Командир взвода — молодой, служащий 2–3 года в этой должности, поднабравшись служебного и житейского опыта, он становится командиром роты. Горизонты расширяются, кругозор тоже, на многие вещи смотрит по-другому, начинает понимать основные принципы организации разведки. Накопленным в годы командования взводом опытом делится с подчинёнными. Через 2–3 года командования ротой вырастает готовый начальник разведки полка, который уже самостоятельно может организовать разведку в интересах полка. К примеру, командиром роты я был два года, начальником разведки полка шесть лет, начальником разведки дивизии четыре года, заместителем начальника разведки армии два года, начальником разведки армии три года. Этот опыт даже не пропьёшь, его просто много.

Многих вещей молодые лейтенанты тогда ещё не понимали. Как, например, то, что достоверной считается информация, которая подтверждается не менее 3–4 различными источниками, подкреплённая вещественными доказательствами. Для справки, в это время в группировке был следующий комплект разведки: орб — 2, отрядов спецназа — 1, отдельная рота спецназа — 1. Позже добавился ещё один отряд спецназа. Всё это работало на получение достоверной информации. Да, всегда требовали вещественных доказательств присутствия противника в изучаемом районе.

Кстати, управление группировки, которое обычно по незнанию называют штабом, состоит из штаба группировки, отделов родов войск и служб, штаба ракетных войск и артиллерии, подразделений обеспечения. Когда говорят штаб группировки, то подразумеваются прежде всего оперативный, разведывательный отделы, от которых зависит постановка задач разведки. Текучестью кадров они не страдали, все были практически на постоянной основе, временных людей ни в разведывательном отделе, ни в оперативном отделе не было, да и не могло быть по определению. Задачи разведки формулировали офицеры разведывательного отдела, которые знали, каково командиру группы всё это реализовать.

Хроника событий:

18.10.99 г.: российские войска форсировали Терек и вплотную подошли к Грозному.

Из журнала боевых действий:

«19 октября батальон в полном составе совершил передислокацию к отметке 572,3 (0209) на Сунженском хребте.

В 11:00 21 октября заместителем командующего ГВ «Запад» была поставлена задача провести разведку отметки 583,2 (0211). При подходе к высоте обнаружен опорный пункт боевиков. Вторая разведрота была обстреляна из стрелкового оружия и миномётов. Открыв ответный огонь, рота вышла на отметку 583,2 и заняла на ней круговую оборону. Утром 22 октября было обнаружено, что противник оставил занимаемые опорные позиции и отошёл в восточном направлении».

«Обстановка нервозная…»

Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:

— Реально всё было так. Накануне, 18-го октября майор Паков с дозором прибыл на высоту 568,4, где был сосредоточен передовой отряд дивизии оперативного назначения внутренних войск. Обстановка нервозная: рядом работал снайпер, двоих пацанов уложил шутя, позже нашли его огневую позицию. По всем признакам снайпером была женщина.

19-го батальон сосредоточился на указанной высоте, ВВ-шники на радостях нам оставили немного водки, пожелали удачи и откланялись. Начали размещаться на месте. Прибывает генерал Вербицкий. Только что назначен на должность заместителя командующего армией, и сразу — в бой. Выслушал доклад по обстановке и приказал занять высоту 572,3. Мы ему намекнули, что не резон без вертушек и хотя бы миномётов туда соваться. Настоял всё-таки. Беру взвод, выстраиваю в боевую линию. Даю команду «Вперёд!». Огонь ведём на ходу из всех стволов. Запустил обходящую группу с южного склона. Докладывают — высота никем не занята. Слава богу, расслабились, осматриваемся на месте. И тут началось. Миномёт, зараза! 120-миллиметровый. Все попадали, к этому времени Вербицкий подтянулся, мы как ужи на сковородке мечемся по этой высотке. Собрали всех, нашли укрытие.

Наблюдаем опорный пункт «духовский» на отметке 583, 2. Дальность — 1700–2000 метров. А у нас нечем достать, кроме 30-мм пушки БМП. Впустую по брустверам бить. — «Ну, и?» — «А что, ну и? Закрепляйтесь». Роту Хамитова поставили в оборону, организовали наблюдение. Через пару дней подошли «Крокодилы» (вертолёты — авт.), наваляли без нашей помощи «духам», те и отошли. После занятия высоты подобрали плиту от 120 мм, «КамАЗ», на котором стоял миномёт, притащили в батальон на запчасти. Место для опорного пункта «духами» выбрано удачно, перекрывает четыре направления, высота господствующая, видно всё в округе. «Духи» с неё ушли, видимо, из соображений целесообразности: много войск вокруг подходило.

Но они никуда не делись. Просто спустились к себе домой в Серноводск. Также было и на Сунженском хребте, когда попал в засаду и был расстрелян разведдозор 245-го полка. Те боевики были из Наурской.

Из наградных листов:

…21 октября 2-я разведрота, имея задачу захватить высоту с отметкой 583,2, на отметке 508,7 обнаружила опорный пункт противника. Бронегруппа под командованием майора Пакова зашла в тыл противника и огнём из БМП-2 уничтожила его опорный пункт. Лично майор Паков выстрелом из ПТУРа уничтожил автомашину «Нива» с боевиками, которые пытались скрыться.

…24 октября старший лейтенант Вячеслав Тепляков командовал бронегруппой из трех БРДМ. В ходе движения бронегруппа была обстреляна противником с господствующей высоты. Бронегруппа вышла во фланг противника и обстреляла его позиции кинжальным огнём и тем самым обеспечила безопасный проход колонны мотострелкового полка.

…Вечером 25 октября старший лейтенант Вячеслав Тепляков на двух БТР был отправлен на поиск трёх групп спецназа, которые в 20 часов попали в засаду. Один БТР выстрелом из гранатомёта противника был повреждён. На второй машине старший лейтенант Тепляков занял позиции, подавил огневые точки противника и обеспечил выход спецназа из боя.

На горных дорогах

В эти дни, когда войска быстро продвигались на Грозный — с запада и с востока — боевики наносили короткие, но сильные удары по колоннам и расположению наших войск. Но и движение по казалось бы уже занятой или пока ещё нейтральной территории всегда было сопряжено со смертельным риском…

«Возил всё, что скажут…»

Евгений Лобанов, командир автомобильного отделения взвода материального обеспечения, старшина:

— Рейс-два, может быть, боялся, а потом перестал. Не любил я ездить в колонне, когда мне давали в сопровождение БТР или БМП — они часто ломались, то колёса у них летят, то гусеницы. У водителей-срочников то двигатель заклинит, то закипит, то зашипит… Они меня тормозили. А стоять на дороге нельзя. Возил всё, что скажут — боеприпасы, вооружение, обмундирование, картошку, колбасу, одеяла, подушки…

Один я быстрей добирался. Конечно, в любую секунду с обочины могли и обстрелять, но старался об этом не думать. Надеялся на себя и машину, она у меня не ломалась. У меня «Урал» шёл — сотню километров в час. Больше скорость — меньше залётов. Дмитрий Иванович Горелов со мной сначала боялся ездить, а потом — подушку под голову и спит. Смотрю, в первые дни — тащит пуховые подушки. — «Зачем?» — «А их пуля не пробивает». Попробовали — ещё как пробивает.

«Нас могли запросто перестрелять…»

Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант:

— Алхан-Кала, только что прошёл бой, с танками, много было погибших, танки сгоревшие стояли. Едем с майором Цигельным, по карте. «Олег, — говорю ему, — если по карте ехать, мы поворот на батальон проскочили! Уже на Грозный едем! Смотри!» — «Я здесь был, всё здесь знаю!». А с нами было две «Шишиги» (ГАЗ-66 — авт.), ЗИЛ и МТЛБ-у. Нам с блокпоста пехота машет: «Стой!», мы проезжаем мимо. Вдруг вижу — метрах в 300–400 — боевики! Успели развернуть колонну на месте. Нас могли запросто перестрелять, если бы вовремя их не заметили. Приехали в батальон нормально.

Однажды батальон двигался колонной, в это время один из наших постов радиоразведки обнаружил активную работу радиостанции противника на маршруте движения колонны. Быстро передали информацию нашему комбату, а то бы колонна попала в засаду. Практически спасли батальон. Но это было скорей всего исключение из правил, так как мы подчинялись напрямую ЦБУ.

«Едешь туда, набираешь воды…»

Сергей Ахмедов, прапорщик:

— У нас была острая нехватка воды, а в октябре ещё стояла страшная жара. Не было возможности не то, что умыться, не на чем пищу готовить. Ездили за водой по два-три раза в день, надо же было кормить триста человек, да умыться каждому.

Комбат вызвал меня, открыл карту, ткнул: «Вот видишь водохранилище? Едешь туда — набираешь воды». А мы только пересекли границу, где-то неделя прошла. Дал мне БРМ для прикрытия, четверых бойцов. Прицепили бочку к машине, на 1200 литров, и поехали. Сначала в какое-то село заехали, думали там воды наберём. Село пустое, вообще никого нет. Только животные по улице бегают, все дома нараспашку. Тишина такая зловещая… Стали искать воду. В колодце два ведра черпанёшь, и всё, вода идёт чёрная, как из канализации. Поехали на водохранилище. Долго ехали, кружили. По карте — километров 15–20, а мы кружили полдня. Нашли одну кошару, спрашиваем жителей: «А где здесь водохранилище?» — «Да оно высохло ещё лет пять назад!». А на карте есть… Развернулись, стали ездить по деревням, в колодцах воду собирать. Полбочки начерпали и всё. Обед кое-как сварили.

Приехал начальник разведки дивизии подполковник Куклев и говорит: «Езжайте за водой на Ищерскую, там генералы уже пешком ходят…». Поехали, помотались, пока нашли воду. В одном месте попали на стоянку «духов» — они только что ушли, ещё чайники тёплые стояли. Воду нашли на нефтебазе, в ёмкостях. Стали черпать — началась стрельба. Солдат, который черпал воду из люка, запрыгнул туда, а мы, кто вокруг стояли, сразу залегли. Пошли на разведку, полазили, но не нашли, кто стрелял. Потом оказалось, что это солдаты из 245-го полка стреляли от нечего делать по изоляторам на столбах, а рикошетом пули попали в эту ёмкость с водой. Приходим к ней, а боец там так и сидит. «Вылезай!» — кричим ему. — «Нет, не вылезу!». Кое-как его вытащили оттуда, стали воду черпать в бочку вёдрами, передавали их друг другу.

«В КамАЗе насчитали 11 дырок…»

Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник:

— Узнали, что Ищерская от боевиков очищена. Надо готовить пищу, за водой ехать, а куда? Смотрю по карте, где обозначена водокачка. Мой водитель Сергей Хомец с прапорщиком Сергеем Ахмедовым и поехали за водой. Часа через два медик летит: «Хомец попал в засаду, их обстреляли, бой идёт!». Приехали они через час.

По его рассказу, по ним начали стрелять с водокачки. Только успели выпрыгнуть в кювет из кабины. Через пять минут подошли наши БМП и снайпера с водокачки сняли выстрелом из пушки. Хомец при обстреле снайпером получил лёгкое ранение, пуля чуть задела ему плечо. А в «КамАЗе» мы насчитали 11 дырок.

«Пуля из плеча торчит, как заноза…»

Сергей Ахмедов, прапорщик:

— Мы тогда воды набрали, а когда обратно ехали, смотрю — стрельба жуткая началась. Наши куда-то бегут. Нам надо налево уходить, а тут как раз наш пулемёт строчит в сторону деревни. Наши бежали влево, я всех из машины высадил, БРМ идёт впереди, мы на «КамАЗе» сзади. Идем кюветом, над нами сучья, листья сыпятся. Стрельба беспорядочная, кто куда стреляет — не поймешь. Вижу — все бегут, мы перебежали в другой кювет, переползли. Тут ВВ-шники по дороге едут: «Что, стреляют?» — «Да, типа стреляют…». — «Ну ничего, давайте потихоньку пробирайтесь».

Пробираемся потихоньку. Машины за нами ползут. Подошли к перекрёстку, говорю пулемётчику, который тут стрелял в сторону деревни: «Ты погоди, мы проскочим». А «КамАЗ», водителем был Сергей Хомец, что-то заглох и остановился, «духи» начали по нему стрелять. Говорю Хоме: «Мы будем прикрывать, а ты быстренько проскочишь». Мы стали стрелять в сторону села, Хомец побежал к «КамАЗу», и вдруг что-то орёт там. Я поворачиваюсь — он ползёт ко мне весь в крови. — «Куда ранили?» — «В плечо». Смотрю — пуля из плеча торчит, как заноза, я её вытащил. А он весь в крови. Видимо, когда его ранили, он руку засунул под «хэбэ» и в крови вымазался, потом лицо стал такой рукой от пота вытирать — и лицо всё в крови стало. Замотал его быстро, надо было ему опять лезть в этот «КамАЗ», а «духи» стреляли прицельно по кабине. — «Ничего, — говорит, — прорвёмся».

Вернулась наша БРМ, прикрыла «КамАЗ». Хомец заскочил в кабину и поехал, проскочил метров пятьдесят до поворота, ушёл из зоны обстрела. Бак с водой тогда не пробило пулями, только кабину, в ней 11 дырок насчитали.

Из наградных листов:

…3 октября колонна из трех машин ехала за водой к водонапорной башне. На перекрёстке дорог колонна попала под огонь боевиков и встала, водители выскочили и заняли оборону. В этой обстановке надо было немедленно выводить машины из-под обстрела. Старший сержант Сергей Хомец, командир отделения взвода материального обеспечения, раненый в плечо, под огнём противника вывел колонну из-под обстрела.

…В ночь с 2 на 3 октября рота радиоэлектронной разведки совершала марш и в районе кургана Сысоев произошла поломка двух МТЛБ-у. Со стороны станицы Ищерской началась беспорядочная стрельба боевиков. Не имея возможности эвакуировать поврежденную технику, старший лейтенант Сергей Клепцов, зам. командира роты РЭР по вооружению, решил на месте устранить неисправности. Под огнём лично руководил ремонтом машин и быстро устранил неисправность. Представлен к медали Суворова. Ежедневно в любое время суток, готовит технику и вооружение к боевому применению.

…8 октября машина с боеприпасами, старшим на которой был старший лейтенант А. Михайлов, попала под миномётный обстрел. Правильно оценив обстановку, вывел её из-под обстрела, доставил боеприпасы в батальон и присоединился к группе, которая вела бой.

…11 октября в бою в разведдозоре была повреждена БМП. Майор Сергей Поляков, заместитель командира батальона по вооружению, начальник технической части, её эвакуировал, вывел из-под обстрела и отремонтировал, тем самым предотвратил потерю боевой машины.

…14 октября при обстреле колонны из миномётов был повреждён ЗИЛ-131 и перекрыл движение. Старший прапорщик Александр Коротков, командир ремвзвода, зацепил повреждённую машину лебедкой и оттащил в сторону, чем обеспечил своёвременный проход колонны батальона. Повреждённый ЗИЛ-131 был отбуксирован и потом отремонтирован. Старший прапорщик Коротков умело организует работу своих подчиненных, показывает пример в выполнении своего долга. Представлен к медали Суворова.

…19 октября при возвращении из ремонта колонна машин попала под обстрел боевиков. Майор Поляков мгновенно отреагировал, приказал боевым машинам занять оборону, открыл ответный огонь, чем обеспечил выход колонны из-под обстрела. В горах вышел из строя БТР-70 и преградил движение колонне. Майор Поляков умело организовал своевременную эвакуацию и ремонт машины. Колонна продолжила движение.

…20 октября в ходе марша в районе Горагорское произошла поломка автомашины с боеприпасами. Попытки водителя отремонтировать автомашину на месте результата не дали. Ефрейтор Александр Ходырев, старший механик-водитель роты радиоэлектронной разведки, следовал в техническом замыкании колонны батальона и умелыми действиями обеспечил продвижение «Урала» и прицепа с боеприпасами. Ефрейтор Ходырев, имея на буксире своей машины «Урал» и прицеп, умело преодолевал крутые склоны и подъемы, сложные повороты. Высокое мастерство, профессионализм и отличная выучка в тяжелых дорожных условиях позволили доставить поврежденную технику к месту назначения и обеспечить доставку боеприпасов боевым подразделениям батальона. Ефрейтор Ходырев — лучший механик-водитель роты, проявляет решительность в сложной обстановке. Представлен к медали Жукова.

…21 октября колонна батальона двигалась по горам. На первой машине колонны был водитель-срочник, его машина встала на конце подъема, преградив путь колонне. Старший сержант Сергей Хомец подогнал свою машину, отбуксировал вставшую машину и втащил на подъеме. Колонна продолжала движение дальше

…23 октября колонна батальона была обстреляна противником из миномёта, поврежден ГАЗ-66. Машина преградила путь колонне. Младший сержант Лакомкин, старший мастер ремвзвода, быстро обнаружил неисправность в электрооборудовании и топливной системе, и отремонтировал машину, чем обеспечил движение колонны. Представлен к медали Суворова.

…Во время движения колонны ГАЗ-66 вышел из строя из-за отказа электрооборудования. Старшина Геннадий Гайдуков, командир отделения ремвзвода, быстро устранил неисправность, и машина осталась в колонне. Представлен к медали Суворова.

…24 октября при выдвижении в район дислокации колонна машин с боеприпасами из двух «Уралов» и БРМ-1к была обстреляна группой боевиков. Старший лейтенант Михайлов сумел вывезти колонну с боеприпасами из сектора обстрела, занял оборону и открыл ответный огонь. Группа боевиков была отбита и отступила. На месте, откуда боевики вели обстрел, обнаружили ящик гранат Ф-1 и ящик с патронами. Машины с боеприпасами были доставлены в батальон без потерь.

…27 октября колонна с продуктами шла в батальон через горы. «Урал» с водителем— срочником занесло, и машина встала над обрывом. Старший сержант Хомец, видя, что автомашина вот-вот сорвётся с обрыва — водитель растерялся — выскочил из своей машины, приказал подогнать другую машину, зацепил её тросом, сам сел в накренившуюся машину и вывел её на ровную дорогу. Представлен к медали «За отвагу».

«Остались одни в поле, ночью…»

Олег Шустов, старший техник 2-й разведроты, прапорщик:

— Я всегда на случай поломки техники ездил в замыкании колонны. Был случай, что весь батальон ушёл вперёд, а мы, человека четыре, остались менять двигатель на БМП. Остались одни в поле, ночью… Страшно было, но ничего, двигатель заменили. Был случай, остался один с БМП в поле, менял гусеницу. Тоже страшно было.

«Погибнуть можно запросто…»

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— Когда у нас подорвалась первая БМП, два или три механика-водителя из контрактников сразу уехали по домам. Поняли, что такое война. Помню, как в первую кампанию МТЛБ-у подорвалась на мине. Взрыв был как раз под механиком. Оторвало взрывом спинку сиденья, его выкинуло так, что он зубы выбил об люк и ноги сломал. Остался жив, но чудом. Механики-водители понимали, что в случае подрыва погибнуть можно запросто.

«В темноте открываем книгу по ремонту…»

Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант:

— Переехали колонной мост через Терек в районе консервного завода. Впереди шёл бой, настоящий бой, консервный завод дымит. Колонна свернула налево, а мы шли прямо. Комбат послал начальника штаба капитана Бирюкова: «Сходи, скажи, чтоб повернули». Мы и сами видим, что не туда едем, стали поворачивать. На первой машине МТЛБ-у сидел старшина, а на пашне поворачивать резко нельзя — гусеница слетит. Так и случилось. К старшине роты подошёл начальник штаба: «Сходи на соседнюю машину, скажи, чтобы резко не поворачивали, а потихонечку». — «Хорошо, скажу». Подошёл он ко второй машине: «Поворачивай!» То ли он не добавил, что не надо резко поворачивать, то ли водитель не расслышал. Машина резко повернула, и у этой гусеница слетела. Загвоздка была в том, что у МТЛБ-у гусеница снимается не так, как на БМП — там палец выпрессовывается с резиновой втулки.

Повезло, что в моих машинах было всё: книги, пособия, методички, инструменты. Капитан Маняк: «Всё, приехали» — «Толян, всё есть, сейчас я книгу принесу!». Вынесли из машины стулья, сели, а темно, светить фонариком нельзя. Колонна стоит рядом, впереди пехота бьётся за консервный завод. А мы в темноте открываем книгу по ремонту! Комбат увидел нас и кричит: «Дебилы!». Маняк: «Или гусеницы одеваем, или мы дебилы». Включили фонарик, смотрим в книгу, изучаем, как выпрессовывать палец из гусеницы. Принесли инструменты, начали возиться. Сначала одну машину обули, а потом и вторую.

Иногда до ЧП оставались мгновения…

«Если бы Марина не закричала…»

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона:

— После одного из маршей мы под горой рыли капонир для машины. Вырыли вчетвером, машину загнали. Марина Линёва говорит: «Пойду выкопаю туалет». Она залезла наверх, на горку, роет сапёрной лопаткой. А мне комбат приказал поставить медицинскую палатку. Я залезла в машину, стою, думаю, как эти ящики, колья выносить. Так устала, да ещё всё это вытаскивать.

Вдруг слышу какой-то непонятный звук, а потом крик Марины: «Лена!». Выглядываю из машины — на меня с горы несётся «бэха», сорвалась с тормозов. Я в одно мгновение выскочила из машины, «бэха» её сметает, моя машина перевернулась, а БМП несется дальше вниз. Если бы я осталась в машине — меня бы придавило в ней ящиками. А «бэха» летит дальше, несётся на стоящие на дороге бензовозы, водитель орёт! Пронеслась, потом посмотрели, в 20 сантиметрах от бензовозов, совершенно неуправляемая. Как она летела! Перед ней люди разбегаются! И летит на палатку командира роты Хамитова. Машина встала перед палаткой, подскочив на пригорке. Ребята из палатки вышли: «Здрасьте!».

Если бы Марина не закричала… Стали с ней собирать вещи, вылетевшие из перевернувшейся машины.

«Смерть стояла за спиной…»

Яков Чеботарёв, командир разведывательного взвода наблюдения:

— Были случаи, когда смерть стояла за спиной. Как-то наш водитель Сергей Хомец, контрактник, афганец, уехал за водой — и ни воды, ни машины. Наконец, узнали, что он заехал в ущелье, застрял и выехать не может. Меня послали его вытащить. Взял бойца, стрелка-радиста, механика-водителя. Нашли эту машину и водителя, но уже ночь наступила. А был приказ: ночью одиночные машины расстреливать. Попытались влезть в гору на БРМ — никак.

Принял решение пройти вдоль железной дороги. Справа — Самашки, слева наши. Пошли, мы сидим на броне, крикнул водителю водовозки: «Только не вздумайте свет гасить, идём колонной!». Слева над железной дорогой стояла наша пехота, 245-й полк, ребята — совершенно безбашенные, стреляют во всё, что шевелится. Справа — Самашки, село незачищенное. Проехали немного — на водовозке погасли фары, и тут же туда стрельба со стороны нашей пехоты. Я бронежилет не носил, и так двенадцать магазинов, четыре гранаты, оружие, да и сам-то тяжёлый, кричу механику: «Прыгай вниз, сиди по-боевому!» — «Нет!». А я так и сижу на броне. А задняя машина, водовозка, едет без света. Ракетницу достал, стал стрелять зелёными, а она то выстрелит, то нет, патроны отсырели. Пока зелёная ракета горит — по машине не стреляют. Вижу — на машине свет включился, снова едут, газу прибавили. Но как начнет притормаживать — свет фар гаснет, и снова стрельба по нам.

Когда, наконец, добрались до своих, то оказалось, что молодой боец при торможении задевал пальцами переключатели света, вот они и гасли. Так из-за нелепой случайности нас запросто могли свои же перестрелять.

«Едем — руками, шапками машем, материмся…»

Александр Соловьёв:

— Где-то в конце октября меня послали на сопровождение подполковника Тупика в штаб генерала Шаманова, он должен был срочно доставить карты с обстановкой. Войска в эти дни ещё разворачивались, ещё было пространство, это ближе к Грозному всё перемешалось, не до Устава стало. Взял я четверых разведчиков и экипаж БТР. Путь по времени — часа два, по горам, ехать надо было через неконтролируемое пространство.

Выехали в четыре часа утра, в густейший туман. Тупик мне: «Гони!». Как гнать, если территория не наша. По сопкам надо аккуратненько ехать, не больше пяти километров в час ведётся разведка. У нас закон: не слышу, не вижу — не стреляю, не еду. — «Ты не разведчик, лейтенант!». Я водителю тихонько: «Гони, только не шибко». — «Куда гони — ничего не видно, такой туман!». Тупик: «Меня Шаманов расстреляет — гони!». И — бойца по шлемофону ножкой. Я по карте еду, куда — ничего не видно. Вышел посмотреть дороги, развилки. Сопки очень похожие. Проходит полчаса. Тупик вышел из БТР: «Ты не знаешь куда ехать!» — и обругал меня матом. — «Дай карту, я поведу». Покрутил её, — «Вперёд!». А дорога — серпантин, обрывы.

Едем — вижу, что заблудились: по одному месту уже третий раз проезжаем. Водитель уже свои протекторы узнаёт. Рассветает! Ситуация такая, что мы можем или оказаться между двух своих полков и нас могут принять за «духов», или, поскольку территория неконтролируемая, «духи» здесь могут ходить. Начинаю нервничать, потому что даже негде спрятаться — ни лесочка, ничего. И связи нет — раннее утро, спят радисты. И Тупик нервничает: «Всё, мне хана! — бросает карту. — У тебя карта неправильная!» — швыряет эту карту. — Какого она у тебя года? Семьдесят четвертого? Где ты её взял?» — «Карты в штабе группировки дали! Я её, что ли рисовал!» — «Стой, я с тобой разговариваю! Иди сюда!». А мы уже встали. — «Товарищ подполковник, — говорю, — у нас есть один выход: дождаться рассвета, пока упадёт туман, и идти по биноклю. Где люди — туда и пойдём». Я понять не могу, где нахожусь: или в обрыв упадём, либо под огонь своих попадём, либо «духам» подарочек.

Тупик меня при моих бойцах матом обругал: «Ты ничего не умеешь!». Повёл нас сам и заблудился. Водитель начинает нервничать, экипаж — тоже. — «Не трогай пулемёт!» — говорю башенному пулемётчику.

Светает. Стоим. Решаю: надо идти в открытую. Достал ракеты и начал стрелять. — «Ты что делаешь, дурак! Тут «духи»!» — Тупик кричит. — «Лучше «духи» — у них группы небольшие, отобьёмся, — чем два полка своей пехоты! А свои и разбираться бы не стали — что это за незнакомая группа здесь бродит… Я стреляю — красный, зелёный, Тупик: — «Перестань стрелять!». Жду, что кто-нибудь из наших ответит. Ответил — я ему тоже зелёную. Включаем все, что есть фары, сигнал и прём на те ракеты. Едем — руками, шапками машем, по-русски материмся! Выехали…

Потом меня ещё раз хотели послать на сопровождение Тупика, но я сразу «заболел» — «температура, понос…». С тех пор этого карьериста боялся как огня. Как говорится — чур меня!

Законы Мэрфи о войне

Существует лишь одна вещь точнее огня противника — это когда по вам стреляют свои.

Действия профессионалов можно предсказать, но мир полон любителей.

Хроника событий:

21.10.99 г.: по каналам Франс-Пресс получено сообщение, что 3 ракеты поразили центральный рынок Грозного. Резко негативная реакция Запада.

22.10.99 г.: Путин в Хельсинки (где он встречался с руководством Евросоюза) опроверг информацию о нанесении ударов по центру Грозного, но подтвердил, что взрыв на грозненском рынке действительно был.

24.10.99 г.: в ходе визита Путина в Финляндию от него потребовали ответа по стратегии политического урегулирования ситуации в Чечне.

26.10.99 г.: передовые подразделения российских войск вышли на северо-западные окраины Грозного.

«Оказывается, кроме мяса и колбаса положена…»

Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник:

— После 20 дней такого кочевания надо было пополнять наши запасы. В Моздоке продуктов на батальон нам дали на 21 день. По идее мы должны были получать их в ОБМО нашей дивизии, но его никак из Моздока не могли выгнать. Потом им объяснили, что они должны за войсками идти, а не сидеть в Моздоке. Несколько недель они там сидели. Ушли они из Моздока через месяц, когда из Москвы приехала комиссия, чтобы их с места сдёрнуть.

Поступила команда всем выдать «горки», или иначе — штормовые костюмы, косынки, шапочки, свитера.

Первая поездка в Моздок — в составе колонны. Мне нужно было получить продовольствие, каждый из начальников служб ехал по своим вопросам. Много было желающих попасть в Моздок, чтобы оттуда по телефону поговорить с родными.

Узнали, что на период боевых действий введены новые нормы снабжения. Оказывается, кроме мяса ещё и колбаса положена, сыр. А все эти деликатесы, соки, минеральную воду получали в Моздоке. Всё это загрузили со складов. Получили, переночевали, потому что ночью движение было категорически запрещено, и в свою часть. Таких поездок было три.

А потом начал ездить в Моздок один, без сопровождения. Надо срочно, и поехал. Вроде бы везде уже свои. С Женей Лобановым на «Урале» и ездили, знал, что машина надёжная, если на мину и наскочишь, то передний мост выкинет, а пассажиры ещё целы. На стёкла вешали бронежилеты, чтобы какой-нибудь дурак не пульнул.

Движение по дорогам Чечни было чисто военное. На Сунженском хребте стояли впереди группировки, оттуда в Моздок ездил один раза два. Один раз ездил с майором Паковым и в тумане заблудились. Пока солнце не встанет — вообще ничего не было видно.

На блокпосту при въезде в Чечню однажды взял в машину 12 беженцев до Горагорского. Два старика и женщины с детьми. Посадил, привёз, дедок мне 27 рублей подает, собрал — «Дед, ты что, издеваешься, чтобы я с тебя деньги брал». Он дал мне в провожатые своего племянника, парня лет 17, дорогу показать до трассы. Парень залез на подножку машины, довёз, сказал мне спасибо, что довезли наших родственников, руки нам с водителем пожал, а сидевшему между нами в кабине контрактнику с автоматом говорит: «А с тобой мы ещё встретимся…». Не понравилось мне это: сделали для них хорошее дело, а он так сказал, с угрозой.

Наконец, приехал наш любимый ОБМО и всё снабжение пошло через него. Капуста, картошка свежая были практически всегда, мясо — всегда. В разведротах оно не переводилось: то барана привезут, то ещё чего. У одного пастуха барана покупали, он говорит: «Ребята, я ни в одной кампании не участвовал, я за федеральную власть». А потом оказалось, что у него в тракторе радиостанция стояла.

«Теперь мы с мёдом, рыбой и водой…»

Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант:

— Однажды лейтенант Кляндин пришёл к нам и говорит: «Я знаю, где есть ничьи курицы!». Поехали, на заброшенную кошару. Куриц наловили, бегали они одни — людей никого. Зашли в кошару — над головой висит мина, пробила крышу и висит, почему-то не взорвалась. Стали по ней стрелять — не попали.

Снабжение у нас в роте было неважное, и однажды поехали на озеро, на рыбалку — есть-то хочется. Нашли лодку. Прапорщики у нас были отчаянные — один гребёт, а второй вперёд гранату бросает! — «Ты что! — кричим, — греби обратно!». Рыба не сразу всплывала, надо было ждать. Но собрали её целое ведро.

Нашли на берегу пасеку бесхозную, нашли маски, я объяснил прапорщику Галкину, как снимать рамки с мёдом — сам боюсь пчёл. Теперь мы с мёдом, рыбой и с водой! Так и кормили пехоту — за то, что она нас ночью охраняла. Вот так и жили…

Из армейских перлов:

Боевые действия в армии — это когда стреляют и очень кушать хочется.

Вы сегодня хлеб с маслом ели? А почему сапоги не чищены?

Ешьте не спеша, тарелка не НЛО, никуда не улетит!

Бойцы без сапог, в тапочках — и такое бывает, потому что военные сапоги очень плохо предназначены для носки на ногах.

Из дневника

Сергей Ахмедов, прапорщик:

Из дневника: «9 ноября 1999 г. Сегодня решил попробовать завести дневник. Жизнь полна приключений, а всё не упомнишь. Два дня собирались в ОБМО, сдать бельё, получить продукты. Сегодня поехали, дорогу выбрали — хуже нет, меж своими и «духами». Заплутали, но всё хорошо. Бельё сдали, продукты получили.

10 ноября. День загружен полностью. На дворе снег, мороз. Раздал вещёвку, дополнительный паёк. Хотелось помыться, но не удалось, уже третью неделю. Не выспался.

11 ноября. На улице мороз, лежит снег. К обеду решил помыться. Построил баню, возился до вечера. Ничего не вышло, титан прогоревший. Разочарован.

12 ноября. Остался за главного в тылу. Игорь Климович с Гореловым уехали в Моздок, дня на три. Мишка в отпуске, один совсем остался. Как всегда, комбат начинает дрюкать. Достал.

— Комбат всё воспитывал, что ничего не делаете, почему-то колбаса и мясо у всех есть, а у нас нет. Комбат на меня то и дело наезжал, попилит, попилит… Доводил до ужаса. Шишки на меня падали со всех сторон…

13 ноября. С утра замёрз, печка под утро погасла. Еду в ОБМО за продуктами и водой. Опять приезжает какой-то генерал. На улице мерзко, грязь, пасмурно. В ОБМО не поехал — накладка. Зато помылся.

14 ноября. Погода прекрасная, светит солнце, тепло. Поехал в ОБМО. Приехал Климович, слава богу.

15 ноября. Обычный день. Работы много, но делать что-то в лом. Пропал Хомец, с утра уехал за водой, в 19:00 ещё нет. На улице уже темно, а у него нет ракет, ехать опасно.

16 ноября. С утра прекрасный день, всё хорошо. В обед ездил в ОБМО менять х\б. К вечеру поднялся ураган, летают палатки, тенты. Климович и Каминский ездили в 245-й, привезли письма. Настроение приподнятое.

17 ноября. Привезли гуманитарную помощь. Посылки из Нижнего. Настроение отличное.

18 ноября. Сегодня у Каминского день рожденья. Подарил батарейки и пиво. Ездил в ОБМО за продуктами и коровой. С коровой облом. По дороге убитые коровы валяются стадами, придурки с пехоты отстреливают от нечего делать. Кошмар. Приехал Никольский, привёз письма.

19 ноября. Целый день делал кунг на «Урал». Не доделал, завтра! Разгрузили «Урал», теперь всё продовольствие в палатке. Стало немного легче. С поварами замучился. Остальное все неплохо.

— Перебоев с продуктами не было. Тушёнку практически никто и не ел. Однажды притащили четыре ведра топлёного масла. Как раз было перемещение, на завтрак — только чай, обеда не было, и комбат приказал сделать усиленный ужин. Я положил двойную норму гречки и с тушёнкой бухнул в котел все четыре ведра масла. Начпрод приехал: «А где масло?» — «Я всё вбухал в гречку». — «Да ты что! Куда столько?». Но всем понравилось, да и кашу маслом не испортишь.

Мясо было из местных ресурсов. Хозяйство у нас было большое: бараны — 4–5 голов, куры, кролики. Всех с собой возили. К палатке приделали загон для баранов, ночью лежу — мне кто-то мне в голову бьёт. Встал, кто это? Оказалось, это баран мне рогами в голову долбит. Утром я его зарезал.

20 ноября. День прошёл плодотворно. Будку на «Урале» не достроил, но получается неплохо.

21 ноября. Построил будку, отлично, много места. Разгрузил КамАЗ.

22 ноября. Помылся в бане. Приезжали артисты, был концерт. Неплохо. «Старый» (Евгений Лобанов, водитель — авт.) повёз их обратно в Моздок.

23 ноября. Подобрал вещёвку, уложил КамАЗ.

24 ноября. До 5 утра занимался продовольствием, провёл чеки и сводную ведомость. Сегодня должен приехать Туркин. Может, Старый его захватит из Моздока.

25 ноября. Комбат учит жизни. Достал. Зам. по тылу уехал в Моздок со Старым. Выдал доппай за 10 дней.

26 ноября. Занимался документами. Приехал Туркин. Пора в отпуск. Хочу домой.

27 ноября. Привезли контрактников.

28 ноября. На улице зима. Лежит снег. Мороз.

30 ноября. Еду в ОБМО, подписывать акты. Проснулся в 6:30, в палатке копоть. Все как негры.

«Убитый бычок стоит и смотрит…»

Анатолий Маняк, командир роты радиоэлектронной разведки, капитан:

— Не обходилось у нас и без курьёзных случаев. Стояли на Терском хребте. Старшина поехал за обедом. По времени должен бы вернуться — нет, и связи нет. Поехал его искать, на МТЛБ-у. Еду с хребта вниз. Приезжаю в батальон — он там. — «В чём дело? — спрашиваю, — Где обед?» — «Командир, дают резиновые сапоги, «горки», горные ботинки. Если сейчас не получу — нам не достанется». Задержался получать это имущество, а там и ужин. — «Заодно получим ужин и поедем». Получили ужин, поехали, смотрю — в лощине стадо стоит. Пастуха не было. — «Мясо видишь?» — спрашиваю старшину, — «Вижу». — «Стреляй». Выбрали бычка, застрелили его. Два солдата закинули его в машину. Приехали в роту, открываем дверь, а там убитый бычок… стоит и смотрит на нас. Очухался в машине, пока мы ехали, и стоит себе. Добили его. Тиняков меня спрашивает: «А коровы там были?» — «Были» — «Надо было взять пару, молоко бы пили». Поехали, взяли сухарей и верёвку. Нашли это стадо, а уже смеркается. Тиняков — «Я умею их приручать!», начал бегать за коровами, «Дочка!», «Дочка!», «Сынок!», «Сынок!», а они от него в разные стороны. Стали стрелять — мимо! Так и вернулись без коровы… Потом смеялись: коровы чеченские, по-русски не понимают…

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— Один из курьезных случаев этих дней… Встали лагерем, мы, штаб, расположились в кунге. Вдруг ночью стрельба недалеко. Команда: «К бою!». Так мы сначала в кунге свет выключили, и только потом автоматы похватали. Я к своим магазинам с патронами калибра 7,62 схватил в темноте чужой автомат калибра 5,45. Хорошо, что всё обошлось.

А в батальон в эти дни прибывало пополнение из контрактников. Многим из этих солдат и офицеров довелось вместе пройти сотни километров по горным тропам, вместе ежечасно рисковать жизнью, учиться воевать так, чтобы побеждать…

«Я думал, что такого не может быть…»

Пётр Ерохин, зам. командира взвода разведдесантной роты, старшина:

— Первый раз попал в часть, чтобы срочники и контрактники были вместе. Сначала скептически относился к этому. Группы в роте были ещё толком несформированные. Одни уезжали, другие ждали отправки, словом — приток-отток. Сформировать разведгруппу — это же не компанию в магазин собрать за водкой… Посмотрел в роте на технику, вооружение — всё старое. Для меня это было разочарование. У нас в 90-м году в Фергане были станции-дешифраторы, и то говорили, что их будут снимать с вооружения, и здесь это старьё, хотя прошло почти 10 лет. Выдали автоматы — «вёсла», с деревянными прикладами, год выпуска — 69-й, мои ровесники. Вооружение — из какого-то давнего прошлого. У приборов ночного видения — нет батареек. Не было элементарных вещей для ведения разведки. Ни разгрузок, ни магазинов — со всего батальона собирали на одну группу.

На первое боевое задание пошли двумя группами с одной картой! Да и та 74-го года выпуска, с уточнениями 83-го. — «Как пойдём без карты?» — спрашиваю ротного. — «Вот азимут у вас есть. Расстояние, ориентиры. Считайте шаги». Первое мое впечатление: шок. Я думал, что такого не может быть. Толпа непуганых идиотов с палками пойдёт на пулемёты. Ну, я-то выживу, а ребята-срочники?

Посмотрел на личный состав. Дембеля — конченые выродки. В разведке святое дело — свой котелок ты моешь сам, ложку за собой — сам. А здесь — как на зоне, дембеля гоняют молодых. Говорим дембелям: «Пойдёмте в группу, работать», они в ответ: «Нашим мамам наши трупы не нужны». — «Добровольно сюда шли?» — «Да, добровольно». — «А зачем тогда припёрлись сюда? Отсидеться? Чтобы потом говорить, что на войне были?».

Сразу мы этих дембелей осадили. Прекратили традиции, что им молодые котелки мыли. Очень сложно было сформировать живой коллектив, чтобы было взаимное доверие и не было бы страха друг на друга. У нас был костяк, который определял общее настроение роты: я, Вихрев, Костенко, Олег Кучинский. Сразу договорились: никакой ругани в роте. Как только кто-то начинает орать — высылать за палатку. Вообще запретили все конфликты. Считаю, что очень важно показали срочникам, как мы обращается с офицерами: называем их только на «Вы», «товарищ лейтенант». Никакой фамильярности! Хотя многие офицеры были намного младше нас, контрактников. Разрушим субординацию — дисциплины вообще не будет. И это отношение к офицерам все приняли!

В первые дни меня удивило, как командир роты капитан Гагарин разговаривает с дембелем матом, и тот ему также в ответ. Я подхожу к Гагарину: «Товарищ капитан, в моё время службы офицер мог выругать солдата матом, но я себе представить не могу, чтобы дембель ответил офицеру матом даже полушутя. Любой бы такой дембель трое суток потом скакал бы по горам с рюкзаком камней, ломом и киркой копал себе окоп. Это немыслимо было, чтобы я, сопляк, мог ответить офицеру матом! Вы же присаживаетесь с ним вместе на две дырки! Вам будет сложно потом».

Так, чтобы создать нормальную роту, пришлось сначала менять в ней атмосферу.

Приходилось и налаживать быт, заниматься хозяйством. Привозят нам сухпайки, съесть их можно было быстро, а что потом? Я говорю: «Ребята, сегодня по одной банке тушняка на четверых, рыбных — на двоих. Все согласны? А остальное в запас». Так благодаря этим запасам, которые мы сделали, мы три дня кормили батальон, когда был перебой с подвозом продуктов. Комбат приходит: «Разведчики, знаю, у вас есть запас! Никто и не скрывает, вот ящики наскирдованы, стоят. Присылайте с рот старшин, выдадим». У нас и лук был, яблоки. У стоявшего недалеко СОБРа поменяли часть наших ВОГов (боеприпасы для подствольного гранатомёта — авт.) на хорошие разгрузки, хватило на две группы, и на хорошие ботинки для шестерых бойцов.

Из армейских перлов:

В штабе полка приказываю громко матом не ругаться!

Запомните: мат с языка командира — это крылатое выражение, с языка подчиненного — нецензурщина и наряд вне очереди!

Вчера вы автомат не почистили. Сегодня командиру честь не отдали. А завтра что? Небо в клеточку? Не слишком рано легкой жизни захотелось?

«Морда у меня была бандитская…»

Сергей Вихрев, рядовой, разведчик:

— В батальон пришёл из милиции. Срочную служил в Германии, в артиллерии. Вернулся в 1992-м году. После армии пошёл работать в милиции, дослужился до прапорщика. Был уволен «за несоблюдение субординации». Я её всю жизнь не соблюдал… Летом 99-го пошёл в военкомат, хотел служить в армии. Так попал в батальон. В начале октября нас, партию контрактников, посадили на борт ИЛ-76 и — в Моздок. Попал в разведдесантную роту, потому что служил в спецназе МВД. Командиром взвода сначала был лейтенант Тепляков, потом — лейтенант Егор Кляндин. Он был отличный командир. Несмотря на то, что молодой. Опыта он набирался на ходу. Плохого о нём я ничего никогда не скажу.

Группа была смешанной — половина контрактники. Все оружие в руках держать умели. Многие были из правоохранительных органов. Большинство ребят имели боевой опыт: служили в Таджикистане, в других «горячих точках», процентов сорок воевали в первую кампанию. Чтобы кто-то из ребят сломался — такого не помню.

Первые задания — ходили в Алхан-чу, опрашивали местных жителей. В первую кампанию общаться с чеченцами приходилось много, я тогда в ОМОНе служил, знал немного их язык. Я тогда редко брился, и морда у меня была бандитская и грязная, поэтому мог сойти в любом чеченском селе за своего. Брал шесть магазинов, две гранаты и шёл. Магазины у нас были в дефиците, давали их по четыре, по норме. У меня автомат был немного усовершенствованный, с диском, как у ППШ, на 64 патрона.

«Надо ехать, помочь нашим парням…»

Юрий Панюков, наводчик-оператор БМП 2-й разведывательной роты, старшина:

— Посмотрел по телевизору первые бои в Чечне и решил: надо туда ехать, помочь нашим парням. Тем более что раньше я неоднократно воевал. В батальон попал вместе с земляком Юрием Шелимановым. Перелёт в Моздок — и начались боевые будни… Дали мне БМП-2 № 069, но, поскольку она с трудом передвигалась, работал я обычным разведчиком.

«Берём в свою группу!»

Олег Кучинский, снайпер, кавалер двух орденов Мужества:

— С 1982-го по 1985 год служил в пограничных войсках в КСАПО (Краснознаменный Среднеазиатский пограничный округ — авт.). Закончил сапёрную школу сержантского состава, служил в Бахарденском отряде в районе Ферюза, там занимался подрывными работами.

В 1995 году я воевал в 166-й Краснознамённой мотострелковой бригаде под командованием Героя России генерал-майора Булгакова, сначала в сапёрной роте, а затем в разведке. Начальником разведки бригады был Герой России подполковник Касьянов, а командиром разведроты — Герой России майор Баталов.

8 ноября 1999 года погиб подполковник Касьянов Илья Анатольевич, мой друг и крёстный отец моим сыновьям. 15 ноября его похоронили, а 21-го я был в Нижнем Новгороде. Хотел снова попасть в разведку. Сначала меня хотели отправить в миномётную батарею, но я отказался. Сутки-двое подождал, когда будут набирать в разведку, и мой черёд настал. Я на то время мог делать выбор, так как был награждён орденом Мужества за первую кампанию. Стали набирать в 84-й отдельный разведбатальон. Подошёл к полковнику, показал личное дело и сразу, без разговоров, он записал меня в списки батальона. Рано утром нас подняли, накормили, дали сухой паёк, загрузили в машины и — на взлётку. Через несколько часов мы были в Моздоке, там нас уже ждали ребята из батальона на БРДМ.

На место дислокации ехали ночью, через горный перевал. Шёл снег, было чертовски холодно, но мы знали, куда едем, не на курорт. Приехали в расположение батальона — и там дождь со снегом, сырость, грязь и темнота.

Нас построили и начали распределять по ротам. Командир РДР капитан Гагарин узнал, что я воевал в 95-м году, и забрал меня к себе в роту. Пришли в роту, там меня приметил Пётр Ерохин, я, конечно, рассказал о себе, чем занимался, что могу делать. На следующий день мне сделали проверку — мои действия при захвате в плен. Ребята посмотрели и сказали: «Берём в свою группу». Стояли в это время в районе психбольницы. Вскоре сменили место дислокации, переехали под Алхан-Калу, расположились вдоль речки недалеко от дороги.

«Романтики в разведке очень мало…»

Антон Ширинский, старший радиотелеграфист-разведчик, ефрейтор:

— Срочную служил на финской границе в Калевальском погранотряде. Оружие знал хорошо, был выносливым, т. к. на границе практически каждый день ходил по 30–40 км. Но боевого опыта никакого не было. Приехал в батальон 28 ноября. Партия контрактников приехала большая, и сначала к нам отнеслись недоверчиво. Нами сразу же занялся старший лейтенант Соловьёв: объяснял основные правила разведки. Но всё приходит с опытом… Меня назначили связистом в группу Соловьёва.

Первый раз мы вышли в поиск 9 декабря, и я понял, что романтики в разведке очень и очень мало. Рация весит около 15 кг, плюс столько же БК (боекомплект — авт.). Но ничего опасного в этом поиске не произошло. Ходили всю ночь где-то перед Грозным. Устал жутко. После этого похода сел шить себе разгрузку.

«Разбудил меня пинок по рёбрам…»

Дмитрий Сергеев, пулемётчик разведдесантной роты:

— После вторжения боевиков в Дагестан уволился с работы и поступил на службу в армию по контракту. На пересыльном пункте попросился в пехоту, но направили в разведку. В 84-й разведбат прибыл, когда он ушёл из-под Серноводска и стоял возле какой-то кошары.

Дебют в батальоне не удался… Меня назначили старшим на НП, расположенном возле разбитого тригонометрического пункта. Там находилась единица бронетехники в капонире и отделение личного состава. До наступления темноты осмотрел впереди лежащую местность и заграждения, обозначил ориентиры и дистанции до них, а заодно пристрелял из подствольного гранатомёта арык, как наиболее вероятный путь подхода противника. Определив вахты и проверив установленную дальность на прицелах гранатомётов, с чистой совестью завалился под броню спать до трёх часов, предварительно дав указание молодёжи попусту патронов не жечь.

Разбудил меня пинок по рёбрам, после которого я лицезрел старшего лейтенанта Соловьёва с группой товарищей. Он открыл мне глаза на то, кто я есть, и в доверительной беседе поведал, что после того как НП не вышел вовремя на связь, и на сигналы не отзывался, они решили, что нас уже перерезали, а посему подняли группу и ночью помчались выручать тех, кого ещё можно, где и нашли всех в целости и сохранности, правда спящими. Ответить мне ему было нечего…

К счастью, вскоре пришло пополнение из ребят, с которыми можно было отправить в лучший мир половину населения Чечни, и меня включили в группу Петра Ерохина. Но до этого, во время передислокации к Закан-Юрту, пришлось потрудиться в качестве механика-водителя БТР.

«Ждать ребят было тяжело…»

Николай Оксененко, старший водитель БРДМ разведдесантной роты:

— В батальон я прибыл с первой волной контрактников. Когда ехали в батальон, практически все, кроме пары десятков непьющих, были пьяные. Кричали, что боевиков шапками закидаем, а в результате через несколько недель увольнялись.

Познакомился с ребятами. Юра Курилов стал пулемётчиком на моей машине, Саня Серегин — пулемётчиком в группе.

В начале октября привезли нас в батальон. Какой-то офицер в маскхалате распределял, кому в какую роту, вот так я и попал в РДР.

У молодых срочников взяли автоматы, посадили нас в машину и поехали в роту. Капитан Гагарин, командир роты, определил меня на машину БРДМ. Командиром машины был Коля Зацепилин, Юру Курилова взяли в группу, и я ездил сам.

На боевые вначале я не выезжал, а если когда и вывозил группы, то ничего опасного для меня не было, все равно ждал ребят на каком-нибудь блокпосту. Правда, ждать возвращения группы было очень тяжело морально.

А вообще водилы были типа второго сорта. С нами никто не советовался, мы же в группы не входили, только тушёнку на халяву жрали. Отношение к нам поменялось после Дуба-Юрта.

«Пролежать три часа на льду…»

Пётр Ерохин, старшина:

— На задания мы ходили через день. Случалось, ребята жаловались: «Вот, порожняком ходим, лежим по три часа во льду, а результата нет». Но разведке и не надо, выпучив глаза, стрелять куда попало.

Самое сложное — вот так пролежать три часа на льду или холодной земле. В разведке рутины — 90 процентов, но нет пустых выходов. Отрицательный результат — нет «духов» — это тоже результат, значит, этот квадрат чистый.

«Не лезь не в своё дело, лейтенант…»

Геннадий Бернацкий, командир взвода, старший лейтенант, кавалер двух орденов Мужества, награждён двумя медалями «За отвагу»:

— В Чечню я ушёл 20 октября. Срочную служил в десантно-штурмовой бригаде ВДВ, затем — в моторизованных спецчастях ВВ. Один знакомый, связист помог восстановиться в армии, в разведбате. Как раз уходил «пиджак», была вакансия замполита роты. А тут, в августе, как раз и завертелось — война. В штабе дивизии мне предложили: «Командиром разведдесантного взвода пойдёшь?». Я пять лет служил до этого взводным, и согласился. — «Из Чечни вернёшься — утвердим на должность зам. по воспитательной работе командира роты».

Летели — полный борт Ил-76 контрактников. Через двое суток, на вертушках, с двадцатью контрактниками был уже в батальоне. Батальон суток за двое до нашего приезда ушёл на Сунженский хребет. Догнали.

Все в батальоне ходили в разведку, а меня и тех, кто прибыл со мной — пока не допускали. Меня это начало бесить. Первая и вторая рота ходили, а наша, разведдесантная — была на охране ЦБУ, с генералом Столяровым. Вскоре Столярова вызвал в Москву президент Путин, назначил его комендантом Гудермеса. Город к тому времени был окружён, но нашими войсками ещё не взят. Генерал Столяров приехал 9 ноября. С ним из Шелковской должны были идти через Кизляр на Гудермес. Говорил полковнику из группировки, что надо бы разведать маршрут — не послушал меня — «Всё нормально, ребята! Не лезь не в своё дело, лейтенант!». Вышли из Шелковской, прошли блокпост. Зелёнка с двух сторон, снег как раз выпал, ночью мороз. Подошли колонной утром к мосту, и оказалось: первая половина моста целая, а дальше — взорван. А наливники, бензовозы уже шли на мост, им ещё не видно было, что он взорван. Охраны моста не было, блокпост ВВ за полтора километра стоял. Хорошо ещё, что в лесу «духов» не было, а так хватило бы им группы человек десять и расстреляли бы всю нашу колонну. Мой БТР шёл последний, я его вниз, за деревья поставил, ребят с машины уложил в оборону. Бензовозы с моста ехали задним ходом. Так и пришлось вместо 80 километров пройти все 180, через Кизляр, а оттуда к Гудермесу. В батальон мы вернулись из Гудермеса только первого декабря.

«Разведка — это не дубиной махать…»

Александр Соловьёв:

— Геннадий Бернацкий — это пример, как нелегко даже такому опытному бойцу вживаться в специфику разведки. У него за плечами был опыт службы в десантуре, во многих «горячих точках», служба в милиции. Я бы не хотел иметь в бою такого противника, как Бернацкий. Но мента сразу посылать в горы на разведку — это дорога в один конец. Штурм здания, где стреляй — не хочу, это — его призвание. Разведка — это деликатный вид военных действий. Одно дело дубиной махать, другое — уметь карту читать, информацию выкачивать и людей водить в горы так, чтобы вернуться целыми и невредимыми.

У Бернацкого очень горячий характер. Однажды, вскоре после его прибытия в батальон, ко мне в палатку заглянул боец: «Товарищ старший лейтенант, разрешите задать вопрос? А что — Бернацкому группу дадут?» — «Это командир роты будет решать». — «А вы не можете передать командиру роты, что если его назначат командиром группы, то мы с ним не пойдём: уж очень он горячий».

Пришёл приказ от генерала Шаманова: подобрать шесть человек для усиления его личной охраны. Отобрали в батальоне самых здоровых. — «Бернацкий — возглавляй! Шаманов будет рад, что такой красавец-рейнджер его охраняет». Гена уехал, потом ещё генерала Столярова охранял, но скоро вернулся — сияет: «Меня больше никто не возьмёт туда, буду с вами ходить на боевые». Оказалось — повздорил с генералом…

Скоро наступило такое время, что я и бойцов замучил постоянными выходами в горы на пятнадцать километров, и сам — ни рукой, ни ногой, полное истощение — нервное и физическое. Бойцы приходили с боевых, швыряли автоматы и падали спать. Хотя для разведчика, чтобы не почистить оружие — нонсенс! Говорю ротному капитану Гагарину: «Что вы делаете? Пускай сержанты ходят командирами групп, раз офицеров нет». — «Бернацкого с собой таскай, и по очереди будете ходить группами». Стал брать его с собой в разведку. Объясняю, что можно, что нельзя. Но как из мента сделать разведчика? Уходим же на боевое задание, а не на учебное. А он ещё парень с гонором. Наша задача — наблюдать, вынюхивать, высматривать, и докладывать вовремя. А он как «духа» увидит — в стойку, чуть что — сразу стрелять. Он брал с собой два цинка по 1080 патронов, рассыпухой, плюс по 12 магазинов заряженными, и ему этого не хватало на один поиск. Автомат в его лапах смотрелся, как у меня пистолет. Он из автомата стрелял с одной руки! Просеки из него косил. Гена, говорю, нельзя так ходить в разведку!

Из армейских перлов:

Ваши слова полны противоречий, значит, у вас в голове просыпается лейтенант.

Взывать к совести и разуму не буду по причине отсутствия у вас, как и у меня, как последнего, так и предпоследнего!

Законы Мэрфи о войне:

Ты не супермен.

Никогда не дели окоп с кем-либо более храбрым, чем ты.

Не выгляди броско — это привлекает на тебя огонь противника.

Не привлекай на себя огонь противника — это раздражает людей, которые тебя окружают.

Когда сомневаешься — опустоши магазин.

Из журнала боевых действий:

«С 22 по 31 октября личный состав батальона выполнял задачи по обеспечению перемещения двух мотострелковых полков, а также вёл разведку в направлении Серноводска, Самашки.

С 31 октября по 6 ноября личный состав батальона выполнял задачи по ведению разведки наблюдением за населенным пунктом Самашки».

Пока это были обычные будни батальона…

Яков Чеботарёв, командир разведывательного взвода наблюдения, старшина:

— По данным наших наблюдений артиллерия проводила обстрелы. Отдельно по рации вызывали на цели пехоту, отдельно — танки, самолёты, пушки.

Один раз, под Самашками, получили приказ встать лагерем в поле. Погода была грязная, дождь. Решили: чем стоять в грязи, лучше перейти на старую молочно-товарную ферму. Развернулись, провели там разведку — всё тихо — и заняли оборону. А ночью место, где мы должны были встать по приказу — чеченцы обстреляли из миномётов. Как знали, что мы здесь должны встать. Подобрали осколки от мин — с иностранными надписями.

Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:

— Яков Иванович — уважаемый мною человек, но не он решил вылезти из грязи, где стоял батальон, а НШ группировки поставил задачу занять передовой район. На удалении около 15 км от базового лагеря.

Ежедневно находился в это время в батальоне, приходилось «подрабатывать» комбатом: Самокруткина с его заместителями на всё не хватало, чего-то не знали, не понимали. В общем, был нормальный рабочий процесс. В один прекрасный солнечный день готовим группы на выход, со мной артиллерийский корректировщик — СОБ (старший офицер поддерживающей батареи — авт.). СОБ даёт команду на открытие огня по зелёнке восточнее лагеря. Были подозрения, что там «духи». Одновременно с артиллерийскими залпами наблюдаем 3–4 разрыва артиллерийских снарядов. В 200 метрах от лагеря. Мы на дыбы! Какого хрена, как считаете координаты, артиллеристы? Наши в отказ, не мы, бьём в другое место! СОБ собрал осколки, воронки имели эллипсообразную форму. Определили направление на огневую позицию. Оказалось, что стреляли меньшим калибром, со стороны Асеновской.

Насчёт осколков. Осколки от снаряда или мины могут быть крупными, но не настолько, чтобы читались буквы. Факт, который приводит Яков Иванович, подтвердить не могу.

Хроника событий:

06.11.99 г.: командующий Объединенной группировкой федеральных сил в Чечне В. Казанцев заявил Ельцину, что не может быть и речи о каком-либо замирении с Масхадовым — «армия не поймёт власть».

11.11.99 г.: И. Сергеев опроверг слухи о расколе в высшем военном руководстве России по вопросу ведения войны в Чечне. Генерал Шаманов обещал «сорвать с себя погоны», если кто-то остановит операцию в Чечне.

Впрочем, случалось, что один умело действующий миномёт боевиков был способен деморализовать батальон…

«Поймайте мне этого грёбаного миномётчика!»

Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:

— Однажды в эти дни мы работали в районе Гехи, Валерик, Лермонтов-Юрт с целью обнаружения противника. Работали двумя группами. Первую возглавлял капитан Середин, его заместителем был лейтенант Кляндин, вторая — моя. При постановке задачи в расположении батальона комбат сказал, что в этом районе работает пара неуловимых миномётчиков, которые методично и безнаказанно обстреливали позиции мотострелкового батальона. Ровно в семнадцать часов они начинали обстрел и вели его несколько минут. И так — несколько дней подряд. К семнадцати часам в полку замирала жизнь, гас свет, всё переставало двигаться. Все сидели в окопах «и молились в ужасе». Целый батальон задрочил, сука, как потом оказалось, всего лишь один миномёт!

Приезжаем в батальон где-то за полчаса перед обстрелом, все уже бегают на корточках. Приказал своим: «От машины не уходить, быть здесь начеку». Старшим остался мой зам. Пошли с Серединым и Кляндиным к комбату пехоты, чтобы договориться о паролях, проходах в минных полях. Искали его долго — палаток нет вообще, голое поле! Пехота так врылась в землю из-за этого миномёта, что палатки закопали по самые шпили. Смотрю — вспышка взрыва впереди. Идём дальше. Слышу — свистит мина, я падаю. Под ногами откидывается люк из земли: «Стой! Кто идёт?». Пехота в землю зарылась, как кроты. — «Разведка пришла!» — «А мы вас давно ждём. Что ж вы так, под обстрел приехали?». — «А где ваш комбат?» — «Здесь, здесь». В предбаннике палатки часовой с автоматом. Захожу — деревом всё обшито, как в блиндаже, и темно. — «Держитесь за меня и вперёд!». Часовой провёл меня дальше, захожу — в тамбуре радист сидит, вижу чайник, ещё двое часовых, за пологом свет пробивается. — «С оружием нельзя! — «Так я и есть оружие, меня раздевать надо полчаса, на мне всё стреляет. Доложите, что командиры разведгрупп из 84-го прибыли». Часовой докладывает. — «Ну что? Можно?» — «Можно, с оружием», и откидывает полог.

Я минуту стоял не шевелился: думаю — мне приснилось, или меня убило, и я на том свете: войсковая палатка, а по стенам ковры, наверху громадная люстра, горит ярким светом, стоит огромный телевизор, на полу — белый пушистый персидский ковер, прозрачный столик, большой дубовый стол с резными стульями, кожаный огромный диван, стенка стоит из морёного дуба, на полках — хрусталь. Везде мягкие игрушки. Сразу видно — подарки от нищего, но благодарного чеченского народа.

В углу — сидит здоровый, уставший мужик в ярком халате с «винни-пухами», в тёплых домашних тапочках, и выставил забинтованную окровавленную ногу. На столе пульт, по телевизору — мультики американские. Стою и соображаю: «Куда я попал?». А наверху обстрел идёт. По забинтованной ноге понял, что это комбат, солдаты рассказывали про его ранение. — «А-а, это вы, разведчики».

Стою в резиновых сапогах, грязных по колено, на белом пушистом ковре. — «Идти по нему что ли?», думаю. — «Ну, что ты там встал, проходи, разведчик!». «По белому ковру?». — «Ну, что там, язык, что ли проглотил? Да так проходи, у меня этих ковров…». Иду, с сапог грязь отлетает на белый ковёр. — «Садитесь. Чай, кофе, водка? Поймайте мне этого грёбаного миномётчика, только живого мне его приведите!».

Пехотный комбат начал рассказывать, что у него вчера солдата ранило, офицера убило, сам вышел поссать и вот — «сейчас здесь сижу и в баночку писаю. Приведите живого, что хотите за него дам — шмотья любого, оружие». Комбат расстелил на столе карту.

Определились с обстановкой и я пошёл с группой работать. В принципе их миномётчик был не нашей головной болью, нас скопления людей и техники интересовали, просто эти архаровцы все равно работали в нашем районе, да и знали мы с Андрюхой Серединым, что пехоте помочь надо: разведроту полковую накануне крепко потрепали, технику пожгли. Знали точно, от очевидцев — досталось им.

Около недели отрабатывали район двумя группами. Информации собрали достаточно и по группам боевиков, и по маршрутам их передвижений. Конечно, не забыли и про наших «неуловимых мстителей». Перед очередным выходом пошли с Серединым к комбату с предложением организации засады на маршруте перемещения бандгрупп и позициях обстрела миномётом. Но комбат категорически заявил, что с нас хватит, поработали мы хорошо, нам нужно отдохнуть и дать поработать другим группам. В эту ночь, на то место, пошли группы 1-й и 2-й роты и «съели наш сыр!». Обидно было до слез, но мы с Андрюхой — молодцы, выдержали это страшное горе, залив его горькой! Если честно — наши группы были просто вымотаны!

Через пару дней я узнал о том, что после 1-й и 2-й роты там поработала, наверняка по нашей информации, группа спецназа «чучкарей». Оказалось, что миномёт боевики привозили разобранным на ослике под хворостом, в виде оси телеги. А мины мальчишки заранее приносили в корзинах и раскладывали в тайниках. Интересно, что тележку с осликом на блокпостах проверяли не один раз и ничего подозрительного не находили…

Александр Куклев:

— В каждом мотострелковом или танковом полку есть свои разведчики, целая разведывательная рота. Также есть один или два артиллерийских дивизиона, в которых есть буар — батарея управления и артиллерийской разведки, в шутку её называют батареей украинцев и армян. У артиллеристов есть средства артиллерийской разведки, которые способны засекать артиллерийские и миномётные выстрелы и путём вычислений выдавать координаты стреляющего орудия.

Имея в арсенале полка такие средства артиллерийской разведки, роту «рексов» (полковая разведка — авт.) и не суметь засечь миномёт, стреляющий с завидным постоянством в одно и то же время …

Наверное, такие уж были «рексы»…

«Как себе всё это объяснить…»

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— Нередко батальон неправильно использовали, не по назначению, как обычную пехоту. Так в первые дни операции подполковник Тупик предлагал атаковать одну высоту цепью, с интервалом пятнадцать метров между людьми. Майор Паков ему сказал: «Это не пехота, а разведбат, нельзя так воевать». Настоящего, отлаженного взаимодействия между родами войск так и не было.

Случалось, что воевали друг с другом. Связь, по сравнению с бандитами, у нас была просто допотопной. Радиостанция на солдате — весом 15 килограммов, полчаса походил с ней — какой из него после этого воин! По ровному месту идёшь — связь есть, в лощинку спустился — связи нет. В случае если группа попала в засаду, вызвать помощь по рации было иной раз просто невозможно! У бандитов связь — ноутбук с антенной, «Кенвуды», они работали как сотовый телефон. У нас батарейки для рации были такие слабые, что если группа уходила на задание утром, на зарядку аккумуляторы надо ставить с вечера. Аккумуляторы были такие, что выработали тройной срок — он просто рассыпается! Батареек для приборов ночного видения нет. Из карманных фонариков батарейки снимали.

Однажды с пленного сняли бронежилет — весил всего 4,5 килограмма. Австрийский, из кевлара. Наш — 15 килограммов надо на себе таскать. И никакой гарантии, что спасет: если пуля попадёт — динамическим ударом почки отобьёт.

«Сегодня я иду без батареек, завтра — ты…»

Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:

— Проблемой у нас были «Квакеры» — ночные очки. Батареи для приборов быстро выходили из строя. Никто нам ничего не привозил, поставок не было. Батарейки отпускники привозили или меняли у медиков, тыловиков на туфли, помаду, игрушки, шмотьё. А когда аккумуляторы заряжать? Минимальная зарядка идёт восемь часов, а бывало, что поспишь пять часов и опять вперёд. Аккумуляторы выходят из строя, а новых нет. Доходило до того, что оставался один зарядник на весь батальон. Сегодня я иду без батареек, завтра — ты. А потом ни ты, ни я не идём, потому что зарядник вообще сломался.

Если на ночном прицеле РПГ сетка не горит — приходится прицел снимать, на СВД сетка на прицел не горит — тоже его снимаешь. А что такое ночью без оптики стрелять?

В окопах у боевиков находили тушёнку с маркировкой как у нас, боеприпасы той же серии, новую форму, оружие 1999 года выпуска, новые автоматы в заводской смазке. У меня оружие было со склада после похода в Чехословакию, которое я не мог пристрелять, а у них — ещё с заводской смазкой. И как себе все это объяснить…

Однажды с задания притащили взятый у «духов» сухой паёк. Бойцам его отдал, а этикетки срезал. Смотрю дату изготовления. Накануне «духи» в этом районе сожгли колонну подразделения МВД. Значит, эти убитые боевики, у которых нашли наш сухпай, участвовали в том бою. Мелочей в разведке не бывает. Всё шло в дело.

И даже с таким весьма примитивным, по сравнению с противником, техническим оснащением разведчики каждый день уходили на задания, и работали на совесть, реально рискуя налететь на фугас, получить пулю снайпера или автоматную очередь в упор…

Из наградных листов:

…4 ноября 1-я разведрота вела разведку в районе Капустин с целью — установить в этом районе работающее радиоустройство. Разведчики попали под обстрел боевиков. Капитан Гагарин быстро сориентировался в обстановке и принял правильное решение. Из РПГ он уничтожил пулемётный расчёт и вывел группу из-под огня противника. Затем группа обошла противника с правого фланга и уничтожила его из стрелкового оружия и гранатами. Всего в этом бою было уничтожено 5 бандитов. У нашей группы потерь не было. Представлен к ордену Мужества.

…11 ноября разведгруппа, в которую входила старшина Марина Линёва, старший радиотелеграфист-разведчик, вела разведку в направлении движения через мост Самашки — Закан-Юрт. В 2:30 из леса на Закан-Юрт вышла группа боевиков. Разведгруппа открыла огонь на поражение. Начался бой. Бандиты стали отходить. В ходе боя старшина Линёва под огнём противника вынесла раненого А. Иванова, оказала ему первую медицинскую помощь.

…13 ноября БМП подорвалась в засаде на мине. Машина загорелась. Рядовой Виталий Поздняков под обстрелом потушил огонь, сбил пламя в десантном отделении. Представлен к медали «За отвагу».

…16 ноября разведка в районе Гехи обнаружила интенсивное движение автотранспорта. В 23:30 была организована засада у брода через реку Гехи. Заметив КамАЗ-фургон, разведчики открыли огонь на поражение. Старший сержант Пётр Ерохин, зам. командира взвода РДР, выстрелом из РПГ остановил автомашину КамАЗ, была повреждена кабина, из кузова стали вылезать вооружённые люди. Завязался бой. Из н. п. Гехи на шум выстрелов к месту засады подошло подкрепление противника, до 30 боевиков. Разведчики вынуждены были отойти. Прикрывая отход группы, старший сержант Ерохин уничтожил троих боевиков, чем обеспечил отход группы без потерь. Сержант Алексей Костенко уничтожил двоих бандитов. Оба представлены к медали «За отвагу».

…16 ноября старший лейтенант Владимир Шлыков, зам. командира 2-й разведроты по воспитательной работе, был старшим дозора от роты в разведке в направлении отметки 398,3. При подходе к этой отметке разведдозор обнаружил вдоль дороги, по которой двигались подразделения 752-го мсп, сильно укрепленные в инженерном отношении позиции боевиков. Старший лейтенант Шлыков занял боевую позицию и метким прицельным огнём стал подавлять огневые точки противника, тем самым давая возможность своим подчиненным рассредоточиться и занять оборону для ведения боя. Боевики понесли потери и отошли. Старший лейтенант Шлыков лично уничтожил пулемётный расчёт. После боестолкновения старший лейтенант Шлыков сообщил о засаде в штаб 752-й мсп, и его пехота развернулась в боевой порядок. Затем старший лейтенант Шлыков указал огневые точки противника передовому отряду 752-го мсп, которые были подавлены огнём из БМП. Своими действиями старший лейтенант Шлыков обеспечил взятие стратегически важной высоты. Представлен к ордену Мужества.

…19 ноября рядовой Валерий Андросов, механик-водитель разведроты, действовал в бронегруппе. В момент, когда разведгруппа лейтенанта К. Кузнецова попала в засаду и требовалось ей срочно помочь, не растерялся, в условиях сложной видимости на головной машине умело и точно вывел машину в район засады на разведгруппу, ориентируясь по вспышкам выстрелов, выбрал выгодную позицию, что позволило оператору-наводчику прикрыть огнём отход разведгруппы. Представлен к медали Жукова.

…19 ноября сержант Фёдор Лящук, зам. командира взвода разведроты, действовал в составе бронегруппы, прикрывая разведгруппу лейтенанта Кирилла Кузнецова. Когда группа попала в засаду, сержант Лящук правильно оценил обстановку и в условиях ограниченной видимости вывел бронегруппу в район боя разведгруппы. Тактически правильно рассредоточил машины на местности, что позволило наиболее эффективно использовать их боевые возможности, затем огнём из пушки БМП уничтожил гранатомётный расчёт боевиков. Представлен к медали Жукова.

…20 ноября 2-я разведрота действовала в районе Гехи. Разведдозор обнаружил засаду, но попал под шквальный огонь противника. Рядовой Эдуард Бурлуцкий, радиотелеграфист взвода связи, занял выгодную позицию и огнём стал подавлять огневые точки, чем дал возможность товарищам рассредоточиться и занять оборону. Боевики отошли с потерями. Лично уничтожил пулемётный расчёт. Представлен к медали «За отвагу».

…21 ноября две разведгруппы, одной из которых командовал лейтенант Юрий Дашкин, действовал в направлении на Гехи с целью разведка местности, обнаружения подразделений НВФ и захвата военной формы иностранного производства. В районе Гехи разведгруппа лейтенанта Дашкина обнаружила разведку противника из пяти человек, которые шли в Гехи. Около 12 часов 22 ноября умело действуя под прикрытием тумана, разведчики выяснили, в какой дом прошли боевики и уничтожили их у ворот дома. Затем вынесли тела убитых боевиков из Гехи и добыли форму США, документы и боеприпасы к СВД. Представлен к ордену Мужества.

«В ушах звенит, в глазах темно…»

Михаил Курочкин, гранатомётчик, рядовой:

— 15-го ноября наше отделение из пяти человек во главе с сержантом Хильченко послали на «бэхе» сопровождать машину группы спецназа из Закан-Юрта. Спецназовцы ходили по ночам в Урус-Мартан, чтобы «духи» там не спали, он ещё был нашими не занят. Вышли на центральную дорогу, смотрим — навстречу идёт машина. Махнули, чтобы остановилась — ноль внимания. Открыли огонь, машина встала. Подошли — в салоне двое убитых мужчин в штатском. Обыскали раненого в руку мужика — ого! — сразу три паспорта — российский и два каких-то иностранных. И удостоверение полковника Вооруженных Сил Республики Ичкерии. Наверное, он ехал из Грозного, город был ещё занят боевиками.

Приехали с этим полковником на базу спецназа, там ему рану перевязали и в яму посадили, чтобы подумал.

Возвращаться в батальон решили не напрямик, полем, а дорогой. До главной дороги оставалось метров двести, как — взрыв! В ушах звенит, в глазах темно. Первая мысль, по запаху: попали по нам из гранатомёта. Скатились с брони, и давай стрелять по сторонам. Осмотрелись — поняли, что наехали на фугас, и хорошо ещё, что правой стороной БМП, иначе механик-водитель бы точно погиб. Мы все сидели на левой стороне машины. Смотрим, оторвало гусянку, (гусеницу — авт.) каток улетел — так его и не нашли. И двигателю хана. Никто не ранен, только все контужены. Это нас броня спасла… За нами шёл спецназовский «КамАЗ». Если бы он шёл впереди нас — никого бы там не осталось в живых. Командир спецназа заорал: «Все, успокойтесь! Хватит стрелять, «духи» ушли!»…

Смотрим — никого нет по сторонам, только вдали белая машина. Стали вызывать помощь по рации. Мы, когда ехали, видели нашу роту, но позывной Хамитова не отвечает, другого взводного — не отвечает, третьего — тоже. Вызвали комбата, доложили, что подрыв «коробочки». — «Двухсотые, трехсотые есть?» — «Нет. Все живые». Комбат сказал, что поднимает роту Хамитова нам на помощь. А спецназ в это время все машины тормозит на дороге. Подошла БМП от Хамитова. «Бэху» нашу подбитую зацепили тросом. И видим — автобус идёт. Останавливаем. Там женщины ехали, и давай кричать на нас! Водитель мне говорит тихонько: «Там двое в конце салона — не наши». Заходим в автобус на задних сиденьях — двое на вид лет по 25, в камуфляже, без оружия. — «Документы!». Парни показали военные билеты, сказали, что служат в Моздоке во внутренних войсках, а ездили в Грозный к родственникам. — «Ничего себе — в Грозном-то боевики! Как проехали?».

Привезли этих задержанных на ЦБУ, а нам: «Вы взяли, вы и допрашиваете! Рапорт составите — нам привезёте». Связались с воинской частью в Моздоке, узнать — были у них такие контрактники или не было. — «Были такие, уехали к родственникам и пропали месяца два назад». Пропали, значит — боевики. Оформили их, как полагается, отвезли на ЦБУ и сдали вместе с документами.

Вечером батальонный врач Елена Ивановна Чиж пришла к нам в роту, проверить, как мы себя чувствуем после подрыва фугаса. Пощёлкала перед глазами пальцами. Слышал я тогда плохо, но реакция была нормальная.

«Не взяли грех на душу…»

Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:

— При подрыве этой БМП не погиб ни один военнослужащий. Дело в том, что «ребристый лист» (так называют механики крышку силового отделения) не был закреплён болтами, просто лежал. В противном случае механик-водитель мог погибнуть.

Этих двоих пленных в камуфляжах мы никуда не отправляли, их приказано было расстрелять. Но я нашёл своего однокашника по академии полковника Чумаченко Александра, который в это время был начальником штаба группировки ВВ в ГРВ «Запад». Сообщил ему данные о задержанных, просил выяснить, есть ли такие. Через два дня после приказа расстрелять приехал Чумаченко на БТР с представителями части, где служили эти контрактники. Слава Богу, не взяли грех на душу.

«Под наших косили…»

Иван Кузнецов:

— А я допрашивал этих пленных и прямо их спрашивал: «Вы чеченцам друзья? — «Нет, кровные враги». — «Тогда посмотрим логически: если враги, как же вы прошли три кольца обороны, там покрутились и назад?». Предметно с ними поработал: «Ты для меня враг, темнить с тобой не буду: ты мне не нужен. Дети есть? Есть. Жить хочешь?», и убедился: под наших «косили». Как они прошли три кольца обороны «чехов» без оружия? Почему их боевики нигде не тронули?

В итоге эти ингуши написали мне показания по 2–3 листа с двух сторон. Потом меня вызывали с их бумагами в штаб группировки. Они показали по карте, где они были в Грозном, многое совпало, значит — правду сказали.

В середине ноября батальон встал лагерем неподалёку от республиканской психиатрической больницы в районе села Самашки.

«Давайте ваши тарелки!»

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона, капитан:

— Поехала туда с прапорщиком Алексеем Трофимовым. Главного врача нет, везде запустенье. Ходили по зданию, смотрели колодец, есть ли вода. В кабинете главного врача — хаос: открытый сейф, на столе паспорта навалом, истории болезней. Помню, как читала записи на перекидном календаре главного врача: «Сегодня снова бомбили». «Нет света». «Нет дров». «Надо больных сдать в колхоз, там дадут за них еды». «Продуктов осталось на сутки». «Молоко взять в колхозе». «Сегодня снова бомбежка». «Осталось (не помню сколько — Елена Чиж) больных».

Нашли сарай с медикаментами, взяла там хлорки для наших, и столько там оказалось аминазина! Выкопали яму, облили аминазин бензином и сожгли его — иначе дураки-пехотинцы бы забрали.

Открыли дверь какой-то палаты, за решёткой — больные, несколько человек, кого не разобрали местные жители. Помню, что была среди них одна молодая чеченка, русская женщина, старушки. Голодные глаза… Мы поняли, что они заперлись изнутри. — «Вы нас не бойтесь! — говорю, — мы привезём вам еды». Я приехала в батальон, доложила об увиденном командиру. Взяли бачки с кашей и поехали в психбольницу. — «Давайте ваши тарелки!» — кричу. Поняли, бегут с тарелками. Потрясающая была картина, как больные ели эту кашу… Ложек ни у кого нет. Какой-то безумный кот орёт, в миску к мужчине лезет, он его отгоняет, потом вместе едят. Так мы несколько дней кормили брошенных обитателей этой больницы. Мы больным раздали халаты, найденные на складе, а то они ходили в тряпье. Одна бабушка у них за это время умерла, старенькая, звали её Ивановна…

А потом из местной администрации приехали к ним дядьки большие на «Волгах», и спрашивали, как их обижали русские.

Из журнала боевых действий:

«С 14 по 20 ноября личный состав батальона вёл разведку лесного массива на окраине Самашки, а также в направлении Закан-Юрт, Гехи. В ходе ведения разведки мест базирования бандформирований не обнаружено. 21 ноября при проведении засады в районе перекрёсток дорог была обнаружена группа боевиков в количестве 5 человек. В ходе боя группа боевиков была уничтожена, у них были изъяты документы, образцы формы одежды, боеприпасы.

22 ноября две разведгруппы под командованием капитана Тритяк О. В. при проведении засады в районе брода обнаружили группу противника, переходившую брод. После открытия огня группа противника частично была уничтожена и отошла, перегруппировавшись, открыла ответный огонь.

Вызвав бронегруппу и открыв ответный огонь, разведгруппы отошли в расположение 15-го мсп. В результате ведения разведки и боя были взяты документы с убитого полковника ВС ЧР, образцы формы одежды и боеприпасы. Потерь личного состава и техники нет».

Из наградных листов:

…22 ноября разведдозор под командованием капитана Олега Тритяка, командира 1-й разведроты, в районе Гехи обнаружил брод. Командир роты решил поставить здесь засаду. Ночью к броду вышли до 12 боевиков и пытались преодолеть его. Выждав, когда основные силы боевиков увязнут на переправе, капитан Тритяк дал команду на огневое уничтожение противника. Был уничтожен зам. командира оперативно-тактического соединения НВФ. (по оперативной информации, он воевал в Ботлихском районе Дагестана и был одним из руководителей взрывов на рынке во Владикавказе). Капитан Тритяк спустился к воде и захватил его документы. Выйдя из-под перекрёстного огня, без потерь в группе организовал скрытный отход в безопасное место. В результате операции уничтожено 7 боевиков, захвачены документы и вооружение. Боевикам был нанесён большой психологический урон, который безусловно создаст деморализующий эффект в НВФ. Представлен к званию Героя России.

…Лейтенант Пётр Захаров, командир взвода 1-й разведроты. 22 ноября при выполнении боевой задачи по ведению разведки в районе юго-восточнее н. п. Шаами-Юрт командир 3-й разведгруппы лейтенант Пётр Захаров по радиостанции принял сигнал о нападении на 2-ю разведгруппу и принял решение о выдвижении своей разведгруппы в район перекрестка, где первый разведдозор вёл бой с превосходящими силами противника. Подойдя с левого фланга и заняв выгодную позицию, группа под командованием лейтенанта Захарова смело вступила в бой, обрушив на противника шквал прицельного огня, подавляя одну за другой его огневые точки. Своими смелыми и решительными действиями разведгруппа Захарова отвлекала огонь от разведдозора, чем обеспечила возможность перегруппировки и занятия более выгодной позиции. В ходе боя лейтенант Захаров, подобравшись на бросок гранаты к пулемётному расчёту, уничтожил его, чем существенно подорвал огневую мощь противника.

Законы Мэрфи о войне:

Если атака проходит действительно хорошо, значит, вас ждет засада.

Если это глупо, но работает — значит, это не глупо.

Как бы ни был хорош ваш план, все равно он в корне неправилен.

Если все идёт по плану, значит, вы чего-то не замечаете.

Все гранаты с пятисекундной задержкой обязательно взорвутся через три секунды.

Попробуй выглядеть безразличным — может у врага закончатся патроны.

Именно та провокация со стороны противника, которую вы проигнорируете, окажется основной атакой.

Всё важное всегда так просто.

Всё простое всегда так сложно.

Короткий путь всегда заминирован.

Если ты попадаешь во всё, кроме противника, значит, всё в порядке.

Когда ты обезопасил очередной район, не забудь сообщить об этом врагу.

Огонь противника всегда попадает в цель.

Александр Куклев, начальник разведки 3-й мотострелковой дивизии, подполковник:

— С 1 октября силами западной и восточной группировок была начата специальная операция по освобождению центральной части Чечни. Северная группировка была привлечена для выполнения задачи по обеспечению контроля на освобождённой территории и оборудования оборонительного рубежа по левому берегу Терека (сторожевые посты с зоной ответственности 2–5 км).

В ходе проведения операции на 22 ноября было взято под контроль 80 населенных пунктов, из них за 17 велись бои. Толстой-Юрт и Гудермес были освобождены с помощью переговоров с мирными жителями без столкновения с противником, при освобождении Горагорска части и подразделения западной группировки понесли потери по вине мирных жителей, которые утверждали, что в селе нет НВФ. В целом в ходе проведения 2-го этапа специальной операции на территории Чечни было освобождено полностью четыре района (Шелковской, Надтеречный, Наурский, Сунженский) и один район частично (Грозненский). При этом взято под контроль более 110 населенных пунктов, что составляет две трети всей республики.

Третий этап — действия по блокированию и уничтожению НВФ в Грозном и горной части Чечни.

С 20 ноября Северная, Западная и Восточная группировки сжимали кольцо окружения Грозного и одновременно вели боевые действия по блокированию горной части Чечни. Нанося удары с западной стороны в направлении Урус-Мартан — Гойты и с восточной стороны — Аргун — Шали — Гойты, объединенная группировка к 20 декабря осуществила полное окружение НВФ в Грозном.

 

5. На Гикаловских высотах

Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:

— До Гикаловских высот был штурм Алхан-Юрта. После этого боя генерала Шаманова обвинили в жестокости, правозащитники сравнивали Алхан-Юрт с вьетнамской деревней Сонгми. А там просто засели «духи», и их никак невозможно было выманить на открытое пространство. Немного постреляла артиллерия, немного пехота. Получили зачищенный населённый пункт с двумя кварталами разрушений.

Из журнала боевых действий:

«2 декабря при проведении засады в районе моста были уничтожены 2 легковых автомобиля и бензовоз.

При продвижении к объекту разведки в районе отметки 378.0 разведгруппа попала в засаду и вступила в бой с превосходящими силами противника. Противник вёл огонь с господствующих высот. Находясь в менее выгодном положении, уничтожив до 10 боевиков, группы отошли в расположение наших войск. В ходе ведения разведки были вскрыты опорные пункты боевиков, места расположения его огневых средств.

Выполнив поставленную задачу, разведгруппы вернулись в расположение батальона».

Из наградных листов:

…2 декабря разведгруппа во главе с майором Владимиром Паковым вела разведку у моста, было обнаружено движение бензовоза КамАЗ под охраной двух легковых автомобилей. В результате засады группа уничтожила «КамАЗ», две легковых автомашины и 8 боевиков. Были захвачены документы и боеприпасы. Группа вернулась без потерь.

«Сели на «бэхи» и — поскакали…»

Геннадий Бернацкий, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:

— Утром второго декабря батальон пошёл под Алхан-Юрт. Накануне там шли бои, тяжёлые потери понесли разведроты 15-го и 752-го полков — у моста по Бакинской трассе. Там рядом кладбище, вот с кладбища «духи»-арабы и врубили по нашим из засады. Шли разговоры, что арабы заплатили 30 тысяч баксов этому селу за возможность устроить здесь засаду. За двое суток, пока арабы здесь держались, половина села была разбита. Здесь пошёл в свой первый поиск.

Группа построилась у палатки, получили задачу, обговорили время, когда возвращаться, на «бэхи» и — поскакали. Вышли на КП мотострелкового полка, сидим, ждём дополнительную задачу, если нет — выполняем свою. Как конкретно звучала задача: идёте в такой-то район, добыть такие-то данные. Когда вышли первый раз на Бакинскую трассу — там ещё пыль на асфальте лежала, значит — давно никто не ездил. Знали, что «духи» лазили в этих местах только по лесам, а дорогу долбил 752-й полк. «Духи» периодически выходили на пехоту, обстреливали. Прошли через поле, вышли на опушку Чернореченского леса. Дальше лес и надо было проверить, примерно знали, что там банды ещё шарились. До 11 декабря по этому участку леса наши группы и ходили.

Помню, как зам. начальника разведки группировки спрашивает: «Соловьёв, ты вчера туда ходил?» — «Да, товарищ полковник». — «Сегодня опять пойдёшь». Майор Паков так выразительно посмотрел на этого полковника, да и Соловьёв тоже. — «Вы что-то хотели сказать?». Мы только переглянулись втроем… Казалось бы, и так узнали всё, что можно, устали все, и опять идти…

Хроника событий:

06.12.99 г.: на Грозный сбрасываются тысячи листовок — мирным жителям и боевикам предлагается выйти из города до 11.12.99 г. по коридору безопасности. Все оставшиеся после этого срока в городе будут считаться боевиками и террористами.

06.12.99 г.: президент США Клинтон заявил: «Срок, отпущенный на выход из Грозного — очень мал; Россия дорого заплатит за акцию в Грозном».

07.12.99 г.: генерал Казанцев заявил, что слов «ультиматум» и «штурм» он вообще не употреблял. По словам Казанцева, среди разбрасываемых листовок — «Обращение» Верховного главнокомандующего Ельцина (в нём говорится: «Те, кто случайно попал в бандформирования, будут амнистированы»). Казанцев дает понять, что за происходящее в Чечне отвечают не только военные.

«Матери ни слова не проронили…»

Александр Куклев:

— В начале декабря получил задачу прибыть на КП 15-го мотострелкового полка, организовать силами разведчиков опрос местных жителей, выходящих из Грозного. Естественно, совместно с ФСБ и МЧС. Шли в основном женщины, дети, старики. Дети с голодными глазами.

Чеченцы, как и следовало ожидать, ничего не рассказывали, боялись. Кто-то ненавидел. Весь сухой паёк, что был в запасе, отдал. Матери ни слова не проронили. Ненавидят. Бабушку русскую помню. На шею мне бросилась со слезами, всё благодарила. Спрашиваю, как к ней чеченцы относятся, говорит: «Хорошо, не обижают». Мужчин всех допрашивали. В основном среди беженцев были молодые ребята. Они шли пешком от самого Грозного, это около 10 километров. Все обессиленные…

Два с половиной месяца разведбатальон, всё дальше продвигаясь в горы южной Чечни, воевал без потерь. Но все понимали, что рано или поздно беда случится. Иллюзий никто не строил: за Грозный бои будут упорными и кровавыми, как и в первую кампанию.

Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник:

— Первая неделя нахождения в Чечне — был даже испуг. Когда точно не знаешь задачи — плохо. Когда её знаешь хорошо — это успокаивает. Ощущение усталости началось месяца через два-три. Стали люди отпрашиваться в отпуск, на 10 дней. Как раз пошли первые потери, раненые, в середине декабря. Многие контрактники стали уходить. У нас в батальоне было три повара, и все трое — Яшки, и все трое тогда ушли. Ребята приехали за деньгами, а тут, оказывается, могут и ранить.

Помню, как один из разведчиков, когда в те дни довелось побывать в батальне, рассказал про этих поваров: «Готовят так, что убивать пора, зато вечером считают на калькуляторе, сколько за день заработали, и галетами хрустят, как мыши…».

Яков Чеботарёв, командир разведывательного взвода наблюдения:

— Из дневника: 10 декабря. Сопровождал «Икарусы» с ОМОНом в Урус-Мартан. Дорога очень плохая, ехали долго. Урус-Мартан ещё не зачищен. Останавливался с омоновцами у подорвавшегося на фугасе танка, нашли оторванную руку нашего солдата. Омоновцы разглядывали эту руку и разбитый танк. Вернулись поздно вечером.

«Тоскливо. Хочу домой»

Сергей Ахмедов, прапорщик:

Из дневника: 1 декабря. Вот и осень прошла. Два полных месяца боевых. Сегодня ни с того ни с сего — переезд. Цель с каждым днем всё ближе. Ещё одно перемещение, а сколько их было, теперь, наверное, не счесть. Целый день грузились, полбатальона уже ушло, мы завтра с утра. Тоскливо. Хочу домой.

— В Моздоке мы получили на батальон походный туалет, двухочковый, из хороших досок. Возили его в машине чуть не два месяца, держали в нём консервы, соки, как в складе. Потом снял этот туалет из машины, сделал из него склад. Вдруг комбат вспомнил: «А где у нас туалет?» — «Так вот же, я из него склад сделал!» — «А какого хрена? Чтоб завтра вот там на бугре стоял туалет!». Я к утру его построил, а к обеду мы отсюда уехали, так он и остался на этом бугре, ни разу никто не сходил…

2 декабря. Переехали на 16 км. Холодно. Мороз. Понаехали начальники, опять началось — простыни давай, наволочки, полотенца. Опять перевернул всю машину. У бойцов забрали палатку. Кругом стреляют. Привезли пленного. Роты ушли в разведку.

3 декабря. Тоскливо. Хочу домой. Климовича со Старым (Евгений Лобанов — авт.) представили к наградам. Приготовил плов, получилось отлично, а они даже не налили.

4 декабря. С утра на разводе комбат вручил им медали. Все равно хочу домой.

Комментарий:

Евгений Лобанов, командир автомобильного отделения взвода материального обеспечения, старшина:

— Как наградили… Я только вернулся из рейса, из Моздока. Утром — построение батальона. Я и не знал, что меня наградят. Вдруг комбат вызывает меня, встал перед строем. Медаль первым в батальоне — это было неожиданно и приятно.

«Всех сейчас домой отправлю!»

Сергей Ахмедов, прапорщик:

— Был период, когда из тыловиков в батальоне я остался один, вся нагрузка на меня одного. Горелов и Климович в отпуске, в палатке остались я да поварята. Вещи, продукты — все на меня. Целый день носишься, как угорелый, а по ночам как начнётся стрельба… Кто, куда, зачем? Все занимали круговую оборону. Только успокоились, легли спать — начинают «Грады» пулять. Всю ночь — стрельба, сон — не сон, всё время в напряжении. Я когда домой приехал, сижу, курю на кухне, и ловлю себя на мысли, что сел напротив окна — опасно. Потом понял: я же дома!

Тоскливо стало, когда другие стали уезжать в отпуск. Работать приходилось не только за себя, но и за другого. Климович занимался ГСМ, Дмитрий Иванович — вещёвкой, на мне было продовольствие. А тут уехал Дмитрий Иванович — мне вещёвку добавили, уехал Климович — мне ГСМ добавили. Всё хозяйство было на одном, всё надо было тянуть. И от этого ещё тоскливей было, что товарищи дома, а я один. Нервы сдавали, бывало.

5 декабря. У Старого день рожденья. Сварил плов в большом казане, получилось отлично. Накормил 50 человек. Приходил медбат в гости.

6 декабря. Опять ездил в Алхан-Юрт. Взял отопительную систему для бани. Замерз, зуб разболелся. Но баню завтра буду строить. Задумка классная. Посмотрим, что получится.

7 декабря. Строил баню. Вечером сделал манты. Приходил опять медбат.

8 декабря. Построил баню. Помылся, клёво. Выдавал вещёвку, сигареты. Устал, болит спина. Лысый, наверное, уехал. Отпуск мой опять в тумане.

9 декабря. Ездил в ОБМО. Колонна с продуктами не пришла. Бельё грязное не сдал. Приехал большой начальник. Пугал отправкой домой.

— Приехал какой-то генерал и спрашивает подполковника Горелова: «Где у вас зам по тылу?» — «Я зам по тылу». А он стоит небритый, в «горке», в растоптанных сапогах, они смотрелись, как валенки. — «Почему вы без знаков различия? Всех сейчас домой отправлю! Почему у ваших бойцов руки чёрные?» — «Так бани не было уже недели три!». Ни помыться, ни побриться, лезвия у всех закончились, автолавки к нам не приезжали.

10 декабря. Опять ездил в ОБМО. Получил продукты. Комбат дал нагоняй, что на первое и второе перловка. Сказал — расстреляет. Готовимся к перемещению.

11 декабря. Чемоданы собраны. Готовимся к переезду. Переезд отменили. В батальоне первый погибший, с РДР.

12 декабря. Чуть не уехал в отпуск ни с того, ни с сего. Но уехал Климович. Зарезали барана, готовили манты.

13 декабря. Тоска. Остались вчетвером в палатке. Скучно. Все хандрят.

Из журнала боевых действий:

«С 11 по 16 декабря разведка велась на подступах к высотам с отметками 382,1 и 378,0. В ходе выполнения боевых задач выявлены опорные пункты противника на южных и юго-западных скатах указанных высот, уничтожено 4 огневые точки противника».

«Пока не услышали «Аллах акбар!»…»

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Гикаловские высоты на южной окраине Грозного имеют важное оперативное значение: с них хорошо просматривается весь город. Если там установить артиллерию, то можно весь Грозный простреливать. На этом направлении действовал 15-й мотострелковый полк Таманской дивизии. А первым на эти высоты ходил капитан Середин, он принёс хорошую информацию, что все эти высоты — сплошной опорный пункт противника, укрепрайон. Выявленные его группой огневые точки на высотах были нарисованы на карте, её доставили в штаб группировки для принятия решения.

Интересные детали: на высотах пулемёты «духов» были вмурованы для устойчивости в бетон, значит — сидеть здесь собирались долго. И одеты они были во всё наше — бушлаты, шапки. Мои разведчики сначала подумали, что здесь свои, пока не услышали «Аллах акбар!»

«На разведбат надеялись больше, чем на пехоту…»

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— В начале декабря мы приехали под Алхан-Юрт. Там, перед Гикаловскими высотами, уже стояла пехота. Там же был начальник штаба группировки генерал Вербицкий. На высоты каждую ночь выходили разведгруппы, задачи им ставились непосредственно перед выходом представителями разведотдела группировки, туда они докладывали и результаты, а мне командиры групп писали рапорта для журнала боевых действий. Вёл его я, ежедневно. Вёл и журнал боевых распоряжений.

На разведбат в штабе группировки больше наделись, чем на пехоту, потому что разведчики всё же лучше подготовлены. Я считаю, что это неправильно. Наше дело — пришёл, понюхал, убежал. У каждого должны быть свои задачи. Это категорически неправильно, что разведбат должен был штурмовать Гикаловские высоты.

О батальоне в группировке были высокого мнения, потому что задачи выполняли и потери, для разведчиков, были минимальные. В этом была заслуга командиров взводов и рот.

Пётр Ерохин, заместитель командира взвода, старшина:

— За три дня до операции мы с нашим снайпером Кучинским пошли прочёсывать лес перед Гикаловскими высотами. Подошли к ним близко, присели, и Кучинский рассказал, как четыре раза брали эти высоты в первую кампанию. Там окопы по всему периметру, километров на пять. И окопы за это время наверняка стали только лучше. Задача нам здесь была поставлена явно невыполнимая! Использовали нас не как разведку, а как штурмовую часть.

«Беда нас ждёт!»

Олег Кучинский, снайпер:

— В ночь перед выходом на Гикаловские высоты мне приснился сон: трое ребятишек в грязи купаются, двух полностью вижу, а третьего — только ноги. Я Петрухе Ерохину про сон рассказал и добавил: «Беда нас ждёт!». Но приказ есть приказ, надо идти. Сон оказался вещим: в том бою двое наших были ранены и один убит.

Рано утром 10 декабря меня вызвал к себе наш командир роты Гагарин и попросил рассказать, как брала эту высоту в 1995 году разведка 166-й бригады. Насколько я знал, все подробности рассказал. Тогда наша рота, 120 человек личного состава, была дополнена сапёрами, миномётчиками, за нами шла и бронегруппа. Всего тогда для взятия высоты 398,3 было организовано четыре группы. Потерь в той операции не было, только раненые, а «духи» на высоте все были уничтожены, двоих взяли в плен.

«Штурмовать мы были не готовы…»

Александр Соловьёв, командир разведгруппы, старший лейтенант:

— Десятого декабря около 10 часов, то есть после развода, подполковник Самокруткин определил мне и капитану Середину, что в ночь на одиннадцатое декабря мы будем выполнять боевую задачу в районе пригорода Грозного, которую уточнят чуть позже. Я сразу составил список разведгруппы, которая должна была выйти на задание под моим руководством. То же самое сделал и Середин. Списки разведывательных групп утвердил командир разведывательной десантной роты. По моему указанию личный состав около 12 часов дня приступил к подготовке выполнения задачи. По Боевому уставу применения средств и подразделений разведки для подготовки к выполнению боевой задачи должно отводиться не менее двух суток, а нам дали всего 12 часов. Из-за ограниченного времени для подготовки к выполнению боевой задачи не было проведено боевого слаживания и подготовки составов групп. Обе разведгруппы были сборные. Не была проведена рекогносцировка местности, и предварительный характер задачи был общий, не конкретизированный. Разведывательные органы созданы для сбора разведывательной информации, и мы не предполагали, что нас задействуют для штурма и удержания высот. Мы к этому не были готовы.

На задание мы ушли, примерно в 17–18 часов 10-го декабря, на штатной технике. Вместе с командиром разведдесантной роты капитаном Гагариным и подполковником Самокруткиным прибыли на наблюдательный пункт какой-то войсковой части группировки «Запад». Командир роты и комбат ушли на НП этой части для уточнения боевой задачи, которую предстояло выполнять. После того как наши командиры вернулись, командир роты сказал, что генерал Вербицкий поставил задачу овладеть высотой с отметкой 398,3, закрепиться на ней и ждать подхода мотострелковых подразделений. Съездили с разведгруппами в расположение мотострелковой части, поужинать.

После ужина Самокруткин мне и Середину на НП мотострелкового полка изложил боевую задачу, поставленную ему заместителем командующего группировки «Запад» генералом Вербицким: провести поисковые мероприятия на высоте с отметкой 398,3, при обнаружении противника уничтожить его, к четырём часам утра занять круговую оборону и удерживать высоту до подхода пехоты и артиллерии. Подполковник Самокруткин сказал, что на этой высоте, со слов генерала Вербицкого, крупных сил противника нет, но могут быть мелкие группы.

«Нужно быстро, за сутки!»

Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:

— Во время Гикаловской операции в батальоне меня не было, находился в другом месте. Но напрашивается один немаловажный вывод. Опять Вербицкий, пока нет Шаманова, проявляет инициативу, опять вместо пехоты и артиллерии — разведчики! Казалось бы, чего проще: выявил цели и дай поработать артиллерии, затем доразведай цели, при необходимости добавь огоньку и вперёд, пехота, почти строевым! Но это слишком долго, неделя уйдёт, нужно быстро, за сутки!

«Поджимал фактор времени…»

Андрей Середин, заместитель командира разведдесантной роты по воспитательной работе, капитан:

— Задача нам была поставлена явно несвойственная для войсковой разведки. Предстояло занять и удержать высоты, а затем вытягивать туда мотострелковый батальон. Наверное, эта задача диктовалась тактической необходимостью, или поджимал фактор времени, командование стремилось скорей взять Грозный. Генерал, отвечавший за эту операцию, мог бы спланировать её более детально. Надо было хотя бы дня три, чтобы провести наблюдение, изучить детально местность. На карте, тем более 1974-го года выпуска, конечно, не было последних данных, например, как разрослось село. Надо было хотя бы определить группировку противника.

На этом участке бандиты вели себя нагло, это должно было насторожить наше командование. Так, когда мы приехали на КП действовавшего на этом направлении мотострелкового полка, бандиты — в светлое время суток! — открыли огонь. Знали, что может налететь наша авиация, и неподалеку стоял целый дивизион артиллерии, но они себя на этих высотах чувствовали просто вольготно. Надо было НП организовать, походить, провести поиск. До нашего прихода на этом направлении спецназ «чучкарей» работал, а нам даже не сообщили результаты их работы.

Александр Соловьёв:

— После ужина мы выдвинулись на передовые позиции мотострелков. Командиры роты, батальона и капитан Середин ушли к кому-то из офицеров мотострелковой части для организации взаимодействия, а я остался вместе с личным составом обеих разведгрупп на передовой позиции мотострелков для ведения наблюдения. Из штаба мотострелкового полка вернулись командир роты и комбат, кто-то из них дал мне радиочастоты артиллерии, а также позывные начальника разведки мотострелкового полка. В группу Середина был выделен артиллерийский корректировщик.

Подполковник Самокруткин уточнил задачу и сказал, что после овладения высотой с отметкой 398,3 и закрепления на ней мы должны были сообщить об этом на КП мотострелкового полка. Комбат сказал, что подразделение мотострелков должно будет выдвинуться на высоту 398,3 утром 11 декабря после овладения ей разведгруппами. Считаю, что взаимодействие между нашими разведгруппами и мотострелковым полком было организовано должным образом. Однако считаю, что поставленная нам задача по овладению и удержанию высоты с отметкой 398,3 была несвойственна для разведорганов.

Вечером во время нашего выдвижения в расположение мотострелкового полка для организации взаимодействия, по высоте 398,3 произвёл бомбометание самолёт СУ-25. Это видели обе наших разведгруппы.

Олег Кучинский, снайпер:

— Капитан Гагарин вызвал меня ещё раз и говорит: «Олег, слушай, брони не хватает, не смог бы ты сегодня сесть на БТР?», — «Надо с ребятами посоветоваться». Пошёл к ребятам и всё рассказал, мужики говорят: «Олег, надо — значит надо».

«Духи» выли волками…»

Андрей Середин:

— Под высотой в боевом охранении стоял наш мотострелковый взвод. Когда мы к ним подходили, слышно было, как «духи» выли волками — это они так морально воздействовали на нашу пехоту. Подходим к этому взводу — в темноте, да и с перепугу от волчьего воя, наверное, наша пехота по нам открыла огонь. Пришлось кричать, что свои.

«Суки, не спите!»

Олег Кучинский, снайпер:

— Запомнилось, как взводный пехоты ходил по окопам, пинки раздавал и всё кричал: «Суки, не спите! Перестреляют всех из-за вас!». Спросили командира взвода пехоты, кто из вас на высоту с нами пойдёт. — «Никто нам никакой задачи не ставил!». Нам тогда и вообще «весело» стало.

«Задача будет невыполнимой…»

Александр Соловьёв:

— На передовой позиции мотострелков я разговаривал с командиром взвода, через позиции которого мы должны были выдвигаться в район выполнения боевых действий. Этот офицер сказал мне, что на высоте 398,3 находятся миномёты, которые обстреливают позиции их части каждую ночь. Также он сказал, что полковые разведчики уже ходили в разведку на высоту, и что на ней находятся крупные силы противника с хорошим укреплённым районом. Со слов этого офицера, численность боевиков на высоте была равна роте. Разговоры о противнике, находившимся на высоте 398,3, о его вооружении носили общий характер, точной численности боевиков и их вооружения никто не знал. Из этого разговора мне стало понятно, что задача по овладению и удержанию высоты с отметкой 398,3 для нас будет невыполнимой.

Олег Кучинский, снайпер:

— Мы собрались, посоветовались, прошлись вперёд к высоте, посмотрели перед высотой, где ребята должны выдвигаться. Там было болото, броня не пройдёт. Вернулись, посмотрели на координаты, обсудили дальнейшие действия…

Александр Соловьёв:

— С наступлением темноты, то есть около 19 часов, разведгруппы в пешем порядке выдвинулись из передовых позиций мотострелков, расположенных непосредственно у высоты 398,3. Шли мы по южному склону этой горы. Расстояние от передовых позиций мотострелков до высоты составляло примерно 2–4 километра.

Бронегруппа со штатным экипажем, а также несколько человек десанта под командованием старшего лейтенанта Бернацкого остались в расположение передовых позиций мотострелков на случай эвакуации обеих разведгрупп и поддержания огнём. Таким образом, непосредственно на высоту 398,3 выдвинулась моя группа в составе 13 человек. Группа капитана Середина состояла из 15–16 человек.

«Было ощущение, что за нами наблюдают…»

Егор Кляндин, командир взвода РДР, лейтенант:

— Первыми из батальона получили приказ на ведение разведки в этом районе две группы — наша во главе с капитаном Серединым и группа старшего лейтенанта Соловьева. Нашей группе был придан капитан-артнаводчик с радистом.

Нам была поставлена задача: провести поисковые мероприятия в этом районе, занять высоту 398,3,и ждать утром подхода пехоты. В ночь на 11 декабря обе группы выдвинулись к отметке 398,3.

От передовых позиций с наступлением темноты выдвинулись по южному склону, подъём был длинный и затяжной.

Группы двигались уступом. Я вместе с Ерохиным, Костенко и Вихревым шли в дозоре. Обнаружили пустые окопы и снайперские ячейки. Было ощущение, что за нами наблюдают и заманивают в капкан. Посоветовавшись с капитаном Серединным, мы изменили направление и сдвинулись западнее, поползли на четвереньках по зелёнке подальше от горевших нефтяных факелов.

Дмитрий Сергеев, пулемётчик разведдесантной роты:

— На Гикаловские высоты попал в составе родной группы. Пока ждали постановки задачи, успел выспаться. Когда стало понятно, что пойдём на высоту, Олег Кучинский проинформировал нас относительно местности, на которой придётся работать, поскольку побывал здесь в первую компанию.

На высоту пошёл в тыловом дозоре. После того как перебрались через болото, стали пробираться через зелёнку. Поразило количество и инженерное оборудование окопов, а так же отсутствие в них личного состава противника.

«Предчувствие: всё кончится не в нашу пользу…»

Андрей Середин:

— Шли мы двумя группами — моя и старшего лейтенанта Соловьёва, шли уступом, в шахматном порядке. Предчувствие было, что всё здесь кончится не в нашу пользу. Местности мы не знали. Маршрут выбрали по карте, стараясь двигаться рощами. Прошли позиции взвода, который стоял в боевом охранении. Впереди — лесистый склон, затем чистое поле. Вышли на высоту, где роща граничит с полем, недалеко — дорога. Бандиты думали, что войска на высоту пойдут этой дорогой и на опушках рощи отрыли окопы для пулемётов и гранатомётов, чуть подальше — блиндажи, с посудой — чайники, кастрюли. Дозор обнаружил растяжку, на рычаг была положена, такая ловушка своеобразная. Спасло нас от подрыва, что днём была распутица, а ночью подморозило, граната вмёрзла и поэтому не сработала.

Слышно было, как на высотах, занятых противником, работает какая-то их тяжёлая техника. Где-то в стороне горели факела нефтепромыслов. Наша сторона была освещённая, а их — теневая, поэтому наблюдение вести было нельзя.

Когда мы шли на эту высоту, на склоне видели инженерные сооружения, так грамотно построены, что хоть фотографируй и в учебник. Ясно было, что наблюдение у противника организовано. Потом уже определили, что на этой высоте их было порядка ста человек, с миномётами и пулемётами.

«Был весь в напряжении…»

Олег Кучинский, снайпер:

— Мы, те, кто остался на броне, залегли на наушники — слушать эфир. Часа через два мой пулемётчик Дима и радист сели перекусить. Мне ничего в рот не лезло, был весь в напряжении, да ещё на этот БТР посадили…

Когда группы выдвинулись, дозорными шли Лёха Костенко, Пётр Ерохин, Серёга Вихрев. Командиры Егор Кляндин, Александр Соловьёв и замполит Андрей Середин заходили тихо, но в начале высоты стоял дом, а в доме сидел «духовский» наблюдатель. Когда наши стали выдвигаться, услышали, что собака залаяла, но тут же замолчала. Когда дозорные прошли всю зелёнку и стали подниматься на площадку, сразу же воткнулись в окопы. Характер построения окопов не знали, ситуация была такая, что решение надо принимать в считанные секунды.

«Приходилось и мордой в грязь падать…»

Сергей Вихрев, разведчик:

— Разведка должна вестись без стрельбы, но это в теории. На Гикаловских первый раз по-настоящему пришлось пострелять. Я знал, что там в первую кампанию погиб целый батальон ВДВ. А нас на эти высоты пошли человек тридцать. Проблематично было просто подняться на эти высоты, тем более под огнём. Шёл в первой группе, с капитаном Серединым. Шёл впереди, я был старшим дозорной группы. Командир шёл четвертым. Ночью я хорошо вижу, и растяжку видно, только под ноги смотри. Я впереди, двое чуть сзади по сторонам смотрят. Приходилось иногда и мордой в грязь падать.

«Не такие же мы «отмороженные»…

Пётр Ерохин, старшина:

— Склон у Гикаловской высоты долгий и пологий. Задача была — выйти от пехоты, пройти зелёнкой, взять влево и забраться на высоту. На склоне — бывшие пионерлагеря и горели три больших нефтяных факела, метров по тридцать высотой. Весь этот склон освещался факелами так, что нитку на земле было видно. Нам надо было по ущелью на высоту идти, а я предложил капитану Середину: «Давай пойдём на высоту от факелов. «Духи» не подумают, что мы здесь можем идти — не такие же мы «отмороженные», что пойдём от факелов, совершенно нелогично». Так и пошли.

Наблюдателя боевиков пропустили, он ломанулся вверх, когда нас заметил. Прошли окопчики «духовские», растяжки были, но мы их удачно обошли. Зашли в крайний окоп, вижу — блиндаж, там чайничек ещё теплый стоит — ушли только-только до нас! Противогаз в окопе лежал — тёпленький ещё! Минут 15–20 назад здесь на нём кто-то сидел.

«Стреляли в упор…»

Егор Кляндин, командир взвода РДР, лейтенант:

— В 0:05 наш дозор поднялся на хребет и тут же, через 4–6 метров мы столкнулись с тремя боевиками. Это было боевое охранение. Они нас приняли за своих, именно поэтому мы их опередили. Стреляли в упор, с трех метров. Через секунды мы были прижаты к земле огнём из пулеметов и снайперами. Стали перебрасываться гранатами. Между мной и сержантом Ерохиным упала граната, я — вправо в окоп, а Петруха — в «духовский» окоп, потом обратно. Наша группа была окружена с трех сторон. Командир группы принял решение отходить, наш дозор должен был прикрыть ее отход. Сергей Вихрев взял три «Мухи» и стал давить ими пулеметные точки противника.

«Недавно здесь были боевики…»

Александр Соловьёв:

— По ходу выдвижения к высоте на её южном склоне, в роще, мы обнаружили множество свежевырытых окопов, блиндажей, наблюдательные пункты, снайперские ячейки, а в них — чайники, посуду, матрацы и т. д. Сделали вывод, что недавно здесь были боевики. На восточной окраине рощи вдоль дороги, ведущей к вершине 398,3, было обнаружено множество окопов с боеприпасами и подготовлены места для проведения засад. Количество окопов я не считал, но, как мне показалось, их было не менее сорока. Об этом мы сразу никому не докладывали, так как соблюдали режим радиомолчания, к тому же реально мы никого из боевиков ещё не обнаружили. Один из окопов был заминирован.

Прошли рощу, дальше начинался открытый участок при подъёме на высоту, который освещался факелами горевших нефтяных скважин. Поэтому мы стали обходить этот участок и пошли на высоту с юго-западной стороны.

Продвигаясь по намеченному маршруту при выходе непосредственно на отметку 398,3, на северном склоне внизу мы увидели подъехавший «КамАЗ», который остановился у подножья горы.

«Я вжался в землю и стрелял, куда попало…»

Антон Ширинский, старший радиотелеграфист-разведчик, ефрейтор:

— Для меня всё это было так… 10 декабря, когда я у своих земляков из 1-й роты смотрел телевизор, забегает в палатку Андрей Миронов: «Срочное построение! Говорят, что-то серьёзное, бери побольше патронов». Загрузились на броню и поехали. Старший лейтенант Соловьёв показал нам на пулемёт, который работал километрах в пяти от нас и сказал: «Нам надо там закрепиться и продержаться до утра».

Пока туда шли по дороге, нашли кибитку со следами недавнего присутствия людей. Наши группы сильно растянулись, и когда пошли первые выстрелы, мы заняли оборону вокруг какой-то бочки. Лысый холм, вокруг зелёнка и горят факела. Мы — как на ладони. Первая группа приняла бой и отступила, и началось… По нам долбили с трёх сторон, накрыли миномётами, я вжался в землю и стрелял куда попало. Соловьёв кричит: «Выходи на связь!», а у меня осколком перебило тангенту. Испугался я тогда сильно. Если бы не чёткие команды Соловьёва, там бы я и остался. Миша Зосименко лежал метрах в двух от меня. Соловьёв кричит: «Ползи к нему, посмотри, что с ним». Подползаю, у него куска черепа в голове нет. Проверяю пульс — вроде есть. Пытаюсь вытянуть его, не хватает сил, он весил килограммов 90, во мне 70, а встать в полный рост просто заставить себя не могу, вокруг такое творится…

Тут подбегает Соловьёв, поднимает его и выносит за бочку. Соловьёв приказывает нам отступать. Дима Сергеев, уже раненый к тому времени, отдает мне свой ПК (пулемёт Калашникова — авт.), Миша Мешков (Казанова) свою СВД, и забирает мой автомат. Сергеев несёт раненого Зосименко, я всё это оружие. По дороге на меня ещё кто-то «Шмель» повесил. Андрей Миронов шёл впереди, проверял дорогу. По дороге в ПК, который я нёс, попала пуля прямо в короб, оттуда потом две пули вынули, видать Диме тоже попали.

«По нам стреляют со всех сторон!»

Андрей Середин:

— Заметили, что подъехал «КамАЗ» с маскировочными фарами, слышали разговор — группа у машины по численности была приличная. Определили места, где боевики могли организовать засады, но их самих не было — ушли выше, на высоту. Спуститься они нам навстречу могли в любой момент. Мы поднялись вдоль дороги, в лощине увидели «КамАЗ», ёмкости для горючего, там было какое-то движение техники. Прикинул для себя, что надо бы положить туда пару снарядов. Вызвал артиллерию, два-три выстрела и — всё там затихло. Периодически наша артиллерия вела беспокоящий огонь, «духи» не поняли, что огонь наводили от нас, со склона. Повыше поднялись, на хребет, и там наш дозор обнаружил охранение боевиков. Они спустились на плато, за обратный скат высоты, перекурить. Нас не увидели. Лейтенант Кляндин дал знак, что противник, и буквально с трёх метров, из пистолета с глушителем сделал по бандитам два выстрела, но, видимо, не попал: в ответ раздались три автоматных очереди. И тут же по всему периметру нас начали обстреливать из пулемётов. Все равно бы через 5–10 минут нас обнаружили.

Дальше и повыше на высоте сидел их пулемётчик, услышал выстрелы, проснулся и давай поливать нас сплошным огнём. Группа залегла. Сначала был шок, что стреляют по нам со всех сторон. Почувствовал, что бойцы посмотрели на меня с таким немым вопросом. Начали отстреливаться, потом гранатами перекидываться, буквально с 5–10 метров. Мы туда гранату — они в ответ свою. Был боевой азарт и злость. Контрактник-пулемётчик встал и в состоянии аффекта стрелял с бедра. Ему ремень пробило в нескольких местах, и пулемёт повредило, но ничего, повезло.

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Мне рассказывали, что в операции на Гикаловских высотах один наш пулемётчик встал в полный рост и начал стрелять веером, поливать «духов» огнём. Хорошо, что пуля сначала попала ему в пулемёт, а вторая — только чиркнула по голове, жив остался. А если бы в живот? Неизвестно, выжил бы он. Через несколько дней после этого боя я ездил с докладом в штаб группировки с докладом и на обратном пути заезжал в медицинский отряд специального назначения, где лечился этот пулемётчик. Смотрю — он уже какие-то ящики грузит на машину. — «Ну что, ты как?» — «Всё, забирайте меня отсюда!».

«Ещё чуть-чуть и — рукопашная…»

Андрей Середин:

— В том бою с нашей стороны мы были на освещённом месте, «духи» — в теневой стороне. По вспышкам выстрелов определили, что бандитов становится всё больше — несколько десятков, они начали горланить, подходят вплотную, ещё чуть-чуть и начнётся рукопашная. Меня поразил героизм наших солдат. Срочник, который в жизни был середнячком, здесь проявлял чудеса героизма, чуть ли не стоя вёл огонь из пулемёта. Бандиты начали выдавливать нас на освещённый склон, охватить хотели, пришлось отходить. Затем открыли по нам миномётный огонь. Хотели вызвать огонь своей артиллерии — нет радиста. Оказывается, он испугался и спрятался в окопе, пришлось искать, Кляндин вытаскивал его за шкирку.

Наконец, вызвали огонь — грамотно дали координаты — и мы отошли. После нескольких залпов наших САУ бандиты замолчали. Когда отходили, один боец подорвался на растяжке гранаты — ступню оторвало. Сразу же вкололи ему промедол и понесли.

«Началась поножовщина…»

Александр Соловьёв:

— Сначала шли тихо, двумя группами. Когда мы дошли до цистерны, стали разделяться, то есть моя группа должна была обойти высоту по западному склону, а группа Середина — по восточному склону. Это решение мы с Серединым приняли ещё на передовой позиции мотострелков. Однако разделиться мы не успели, так как завязался бой.

В точке, где должны были расходиться в стороны, дозор первой группы залез в окопы «духов» — они спали. Но один, проснувшись, попросил закурить — у наших разведчиков! Началась поножовщина, сначала резали их в окопах, потом и стрельба пошла, и такой плотный огонь!

«Щёлкнул предохранитель гранаты — «Моя!»

Пётр Ерохин, старшина:

— Прошли по «аппендициту» хода сообщения, вижу — «духи» стоят с автоматами, над обрывом, вниз смотрят, ждут нас. А мы им в спину вышли. В «аппендицит» захожу — стоит наш пехотинец, в нашей форме, в шапке, и на меня поворачивается. У меня в голове мелькнуло: «Как сюда наша пехота раньше нас попала?». Он поднимает на меня автомат. Я успел раньше, дал очередь. И началось! «Духи»» по окопам на нас прут, стреляют, и много их набежало, человек полтораста, судя по плотности огня. Постреляли, пока они не очухались, по паре магазинов. Через насыпь — ещё «аппендицит», туда стреляю. Начали гранатами перекидываться.

Когда идёт работа — не до эмоций, страха не было. Они нам гранату, мы — им. Они ещё и миномёт поставили, стали нам минки кидать. Вдруг слышу чётко, как у «духов» совсем близко щёлкнул предохранитель гранаты — «Моя!», она падает мне на плечо и скатывается под ноги. Я успеваю прыгнуть в окоп, упал на двух мертвых «духов», руками отталкиваюсь. Кто-то кричит сзади: «Петруху убили!», меня ребята за ноги из окопа вытащили. Потом, когда осмотрелись, оказалось, что против нас здесь воевали хохлы.

«Начал отрабатывать зарплату…»

Дмитрий Сергеев, пулемётчик разведдесантной роты:

— Вскоре, после того как пересекли открытое пространство, со стороны головного дозора началась стрельба. Так как вводных не поступило, то стали действовать по расписанию, т. е. вытягиваться по фронту, дабы в лучшем случае, зайти «духам» во фланг, в худшем — избежать охвата. Так что мы с Романом Мисюрой стартовали, пытаясь использовать местность в качестве прикрытия, что впрочем, нам не удалось, поскольку мы здорово подсвечивались горящим газопроводом. По этому поводу залегли, осмотрелись и т. к. по нам начали постреливать, приняли решение пробиваться в лоб. Прикрываясь огнём Романа, перебегал вперёд, закреплялся и соответственно обеспечивал его подход. Наконец, устроившись в какой-то яме перед бруствером, начал отрабатывать зарплату.

Когда одна из очередей прошла прямо перед носом, успел заметить, что подобрались с направления 10.30 (быстрое определение направления по цифрам циферблата часов — авт.). Накрыл этот сектор, но тут мой пулемёт замолчал. Нырнул за бруствер посмотреть, что за оказия, и здорово удивился, потому как из коробки торчал кусок ленты. Когда выдернул, оказался патронов на 20. Помянув маму всех чеченцев, затолкал кусок в приёмник. Поскольку разгрузки для пулемётчиков я не встречал, то патроны приходилось таскать в РД-54. Мой боекомплект составлял 125 патронов в пулемёте, плюс шесть лент по 100 патронов в ранце. Но самостоятельно добраться до него я не мог, поскольку вес ранца составлял 28 килограммов, и быстро выбраться из лямок представляется затруднительным даже в спокойной обстановке. Для таких случаев держал в подсумке заначку на 25 патронов плюс несколько россыпью, для сопряжения звеньев.

Крикнув Роману, чтобы помог достать ленту, вернулся на позицию. И вот тут я лоханулся. Во-первых — высунулся с того же места и, во-вторых, что не произвёл холостой спуск и не повторил цикл заряжания. Пока исправлялся, отвлёкся от супостатов. Удар по голове был такой, что я решил: на меня свалилось дерево. Когда пришёл в себя, понял, что не вижу правым глазом. К счастью, это оказалась просто кровь. Чтобы не текла в глаза, затолкал под шапку перчатку с руки. Оценив ситуацию и послушавшись внутреннего голоса, который настоятельно советовал уносить ноги, пока цел, решил отходить, благо сзади слышалась стрельба товарищей. Сильно кружилась голова, поэтому передвигаться пришлось на четвереньках и волочить за собой пулемёт. Стрелять прицельно я уже не мог, поэтому отстреливался наудачу. Перед бочкой удалось встать.

Когда завалился за бочку и обнаружил за ней наших, обрадовался. Попросил достать ленту и пристроился сбоку. Но выстрела не получилось: пулемёт заклинило. Доложил о неполадке. Тут нас стали выкуривать из-за бочки минами. Мне поступила команда отходить. Чтобы не ходить просто так, прихватил с собой раненого Михаила Зосименко. Поскольку до выяснения причин отказа пулемёт был годен только в качестве дубины, то вручил его Антону Ширинскому. Сперва отползал, волоча за собой Михаила за воротник бушлата. Но вскоре понял, что если удастся взвалить его на закорки, то, может быть, дойду до зелёнки, в противном случае помру наверняка. Попросил помощи. Кто мне помогал, не разглядел. Если я и отвлекал на себя огонь противника, то весьма пассивно, брёл и мотался из стороны в сторону.

Когда решил, что «абзац», подскочили ребята и затащили нас обоих за деревья. Там меня стошнило, после чего почувствовал себя получше. Отобрал у Антона Ширинского свой пулемёт, который после Михаила Зосименко показался игрушкой, к тому же удалось зарядить его с ноги. Убедившись, что оружие стреляет, остался со старшим лейтенантом Соловьёвым, который занял моё место в тыловом дозоре и прикрывал отход. Разместился справа по ходу движения, чтобы сподручнее было маневрировать огнём.

«Пошёл в психическую, с наглостью танка…»

Сергей Вихрев, разведчик:

— На засаду нечаянно нарвались. Пришлось немного покидаться гранатами, пострелять. В первую кампанию был страх, а в этой — нет. Я понимал, что если со мной что-то произойдёт, то только со мной. Одна боязнь была, что ребятам меня тащить придётся, а труп он и в Африке труп… Мы в группе договорились между собой, что если кто-то получит смертельное ранение, то товарищ должен добить и закопать, чтобы не тащить на себе. Я весил 80 килограммов — одного меня тащить надо четверым, они тогда, считай, тоже из-за меня вышли бы из строя. Я горячий был — ползти не хотелось, плюнул, взял автомат наперевес и пошёл по дороге, в психическую атаку, с наглостью танка.

В траншеях начался бой. Одним выстрелом из подствольного гранатомёта с десяти метров угодил прямо в лоб боевику. Видно было, как его разнесло взрывом. Мне в этом бою хватило моих шести магазинов, и друг успевал снаряжать магазины — свои и мне. Во время этого боя потерялся приданный нам радист. Ходили с Петей Ерохиным его искать. Он сидел в окопе, со своей радиостанцией, срочник, молодой, и плакал. Радист потом быстро сориентировался и артиллерию вызвал.

Пётр Ерохин, старшина:

— Да, радиста сначала потеряли, пацан был просто в шоке какое-то время. Но я его не виню — первый раз в бою. Он просто лёг в окоп и лежал со стеклянными глазами, когда мы его нашли.

Егор Кляндин, командир взвода РДР, лейтенант:

— Когда группа отошла, мы остались на высотке. Я обнаружил, что кобура порвана и нет пистолета. Парни прикрыли меня, сбегал в окоп, оружие нашёл, но при возвращении обнаружил в этом окопе того самого мальчика-радиста, помогавшего артнаводчику. Он в шоке сидел в окопе, обняв свою радиостанцию. Вытащив его, мы с Ерохиным отправили его к нашим, и, метнув в «духов» по гранате, ушли сами.

Из наградных листов:

… Рядовой Сергей Вихрев, командир отделения РДР. В ночь с 10 на 11 декабря, действуя в районе сараи, отметки… в составе дозорной группы шёл на удалении 30–40 метров от основной группы. В экстремальной ситуации под интенсивным огнём противника из засады, когда огонь шёл с трех сторон, рядовой Вихрев занял выгодную позицию и огнём из автомата обеспечил выход группы на выгодный для обороны рубеж. Стойко и уверенно отражал нападение противника, уничтожил 6 бандитов, включая пулемётный расчёт. Закидав с дозорным отделением противника гранатами, обеспечил отход группы и отделения. При отходе отделения, когда был ранен старший сержант Н. Зацепилин, вынес его под огнём противника.

…Младший сержант Пётр Бурлаков, разведчик-пулемётчик РДР. В ночь с 10 на 11 декабря, в районе сараи, отметки… во время обстрела противника обнаружил дзот. Смело и решительно под обстрелом противника совершил рывок к оборонительной позиции боевиков и с 30 метров выстрелом из РПГ-17 уничтожил дзот, чем спас своих товарищей от гибели, так как группа при обстреле противником была на открытом и незащищенном месте. Представлен к медали «За отвагу».

«Нас бы смяли за несколько минут…»

Александр Соловьёв:

— Нашей первой группе пришлось отходить. Я принял решение на прикрытие первой разведгруппы, так как её преследовал противник. Мне пришлось принять бой. В ходе боя, естественно, считать точное количество огневых точек было невозможно. Но примерное количество противостоявших нам боевиков, судя по плотности огня и количеству огневых точек, было до роты, то есть 50–60 человек. Стрельбу по нам вели из крупнокалиберного пулемёта, двух ПКМ, из гранатомётов, снайперских винтовок (их численность я не считал) и миномётов.

«Духи» атаковали нас с трёх сторон, гораздо большими силами. У меня здесь было всего тринадцать человек, свои — километрах в семи-десяти. Вторая группа откатилась вниз метров на шестьсот. Ждать быстрой помощи было просто нереально, да у нас и рацию сразу же разбило пулями. Было всего 10–15 минут, чтобы оторваться и уйти. Если бы «духи» отрезали нам пути отхода — конец, у нас патронов было на двадцать минут. Если бы дошло до рукопашной — нас бы смяли за несколько минут. И потери у нас — в первые же минуты — смертельно ранили Мишу Зосименко, и я остался без снайпера, потом ещё один за другим двое тяжело раненых.

«Спасти раненых и отходить…»

Олег Кучинский, снайпер:

— По рассказам ребят после этой операции, когда завязался бой, снайпер Михаил Зосименко начал поражать «духовские» огневые точки, ему было уже не до маскировки, и на пятом выстреле был сам смертельно ранен.

«Духи» сначала опешили, что наши им зашли со спины, а не оттуда, где они ожидали. Имея выгодное положение и преимущество в количестве, стали обходить наших со стороны. Николай Зацепилин увидел, что «духи» слева, пошёл им наперерез и в зелёнке подорвался на мине, ему оторвало ступню. Без ребят ему было бы не выбраться, стал просить помощи. Командир в этой ситуации принимает решение спасти раненых и даёт команду отходить.

«Он даже с оторванной ступнёй шутил…»

Антон Ширинский:

— Встретились метров через сто с другой группой, кричали «Уру-ру опачки!». Не помню, кто это придумал для обозначения своих. Пока перевязывали раненых, наводили артиллерию, отошёл мой страх, я отдал Мирону весь свой груз, забрал его автомат. Несколько человек прикрывали, а остальные несли на плащ-палатках раненых. Никогда не забуду Зацепилина с оторванной ступнёй… Ерохин его несёт на себе, а он: «Петя, ты меня бросишь…». Петя ему: «Ты что, Коля, брось ерунду говорить!». — «Ты меня бросишь, я всегда твою сгущёнку на халяву ел». Это у него такая натура, он даже с оторванной ступнёй шутил.

Александр Соловьёв:

— Был у меня в группе солдат Саша Хилько — такой расп…й, но и забавный одновременно, поэтому ходил он в вечных истопниках. Когда Хилько приносил в офицерскую палатку дрова, то, присаживаясь у печки, всегда произносил одну и ту же фразу: «Опа, опачки…», а ротный добавлял: «Опапулички». Все смеялись до слёз. Вот и я решил взять эту фразу за основу пароля «свой — чужой». Старые контрактники рассказывали, что в Афганистане придумывали, помимо цифровых, словесные, трудно произносимые для местных пароли. Так у нас и появился боевой клич-пароль «Уру-ру!», ответ «Опа!» или «Опачки!».

Расшифровка радиопереговоров в районе боевых действий батальона на Гикаловских высотах 11 декабря:

Голос подполковника Тупика:

— Нас ждали… Проверьте, где ещё командир взвода. Ну-ка бегом марш за ним! Группа подойдёт, я сказал начальнику разведки. Аккуратно! Пулемётчик молодец, маленький танк, б… А где твои глаза были?

— Через окопчик… — чей-то голос.

Громкий кашель…

— Товарищ полковник…

Тупик:

— По дороге пойдём обратно… По дороге пойдём нормально все… В голову попало?

— Да. Из десантной роты.

Тупик:

— Где Гагарин? Саша! Надо представление сделать нормальное. Товарищ генерал, сейчас соберём группу, ещё командира одной группы нет.

Генерал Вербицкий:

— Группа одна готова? Отправляйте! Вторую группу собирайте.

Тупик:

— Вторая группа… Идёте… Так, тихо. Выдвигайтесь. По дороге, как мы шли, мимо огня, по дороге, да, где «бэхи». Вторая группа — вперёд! Там что — командующий? Подождёте нас! Идёте на двести метров впереди.

— Товарищ полковник… Там МТЛБ подорвалась на мине, у самого подножья.

— Иди сюда! Быстрей-быстрей-быстрей! — чей-то голос.

Голос Олега Кучинского (под треск пулемётных очередей):

— Шестьсот восемьдесят семь… «Нива» белого цвета…

Чей-то громкий голос:

— Кстати!

— Все мосты…

— Оденьте бронежилеты…

— Там гранаты нашли — «эфки!» — чей-то встревоженный голос. — Костёр горел… Вырезаны две бойницы. Снарядом не возьмёшь.

Выстрел… Шум БМП.

— Вперёд, вперёд…

Из наградных листов:

…Сержант Михаил Зосименко, старший радиотелеграфист-разведчик разведроты. В ночь с 10 на 11 декабря, обеспечивая отход 1-й РГ из-под огня, уничтожил 3 огневые точки противника, в том числе пулемёт в окопе. Противник обошёл сержанта Зосименко с левого фланга и расстрелял в упор из автомата. Умер от ран. Представлен к ордену Мужества посмертно.

…Старший сержант Николай Зацепилин, командир отделения РДР. В ночь с 10 на 11 декабря группа попала в засаду. По приказу командира роты старший сержант Зацепилин начал отход на обратный скат высоты. Находясь в подгруппе прикрытия, и обеспечивая отход группы, когда боевики стали отрезать отход группы, оценив обстановку, стал менять позицию и во время передвижения подорвался на противопехотной мине. Взрывом была оторвана часть ступни правой ноги. Превозмогая боль, продолжал вести прицельный огонь, обеспечивая отход своих товарищей. Представлен к ордену Мужества.

Егор Кляндин, командир взвода РДР, лейтенант:

— «Духи» не знали, что за нами шла вторая группа старшего лейтенанта Соловьёва, именно она сыграла важную роль в нашем благополучном отходе, уничтожив группу боевиков, которые шли к нам в тыл.

Отходя, мы уже видели, как начали ложиться снаряды по опорному пункту бандформирований, они рвались не далее 300–400 метров от нас — так грамотно сработал артнаводчик. Это дало возможность обеим нашим группа оторваться от преследования и выйти к своим. Броня нас уже ждала и скоро мы, загрузив раненых и одновременно перекурив, отправились на КП батальона.

Дмитрий Сергеев:

— Отходили без приключений, время от времени отшугивая «духов». По ходу движения надо было пересечь прямой участок дороги, на месте противника я бы там обязательно засел, но обошлось, а в зелёнке боеприпасы 7.62 х 54 дают значительное преимущество перед 7.62 х 39 и уж тем более над 5.45 х 39. В общем, оторвались. Правда, ребятам досталось. Ерохин, в прошлой жизни, видимо, бывший лошадью, чуть не галопом тащил на себе Зацепилина и ещё, по-моему, грозился его обо что-нибудь стукнуть. Михаила Зосименко несли на плащ-палатке.

Законы Мэрфи о войне:

Если что-либо не работает, стукните это хорошенько, если оно сломалось — ничего, все равно нужно было выбрасывать.

Если что-либо было важно во время учебных занятий, на войне это бесполезно, но если что-либо было бесполезно, сейчас это в самый раз.

«Жить захочешь — вспомнишь всё…»

Александр Соловьёв:

— В ходе боя группа № 1 стала отходить, эвакуируя раненых. Я в момент начала атаки бандитов оказался у пулемётчика Миши Зосименко, ему пуля попала в голову, но мозг не задело, хотя кости вывернуло. Он уже ничего не соображал. Ребята его понесли назад. Проверяю его пулемёт — заклинило, на ощупь — в темноте же! Определяю неисправности: одна пуля отстрелила сошки, вторая перебила антабку ремня, третья попала в ствольную коробку и повредила механизм, повреждён и гильзовыбрасыватель. А у меня всего две гранаты оставалось, далеко их не бросишь — мы внизу горы, да и был риск попасть под осколки своих же гранат.

Надо делать выбор: либо через минуту рукопашный бой, либо — попробовать за эту же минуту починить пулемёт. А пулемёт в училище мы «проходили» в конце первого курса, восемь лет прошло. С тех пор я его и в руках не держал: по штату ПКМ в разведроте не было. Навык обращения с ним и уж тем более ремонта, казалось, был утрачен полностью. Но жить захочешь — вспомнишь всё. Все слова преподавателя вспомнил в эти секунды, когда бандиты приближались, стреляя из автоматов и с криками «Аллах акбар!». Ремонтировать надо было без инструментов, голыми руками. Вспомнил, что пулемёт может не стрелять, потому что зажата крышка гильзовыбрасывателя. Ощупал рукой — точно! Вражья пуля скрутила крышечку в трубочку. И всё на ощупь, в темноте, время — около часу ночи, на небе ни луны, ни звезд, да ещё и туман. Если зажать гильзовыбрасыватель, то остановится стрельба. Выкручиваю руками калёную сталь, ставлю на место. В общем, стрелять начал, когда «духи» были в пяти метрах от меня. Спасло ещё, что лента была полная — 250 патронов, и вставил её быстро. Полученные в училище знания впитались так, что проявились в критической ситуации. Если бы не пулемёт, и сам бы не выжил, и ребят бы не вытащил. Сначала Мишу Зосименко, потом ещё двоих раненых вынесли.

Когда попали в засаду, мысль была одна: как сделать так, чтобы меньше бойцов погибло. Только об этом думал. Голова работала — как компьютер. Кто-то сзади кричит: «Слышь, где командир? Что делать? Куда офицеры делись?» Понял, что это боец-контрактник растерялся. А я раненого вытаскивал. — «Сначала заткнись!» — «А? Где? Куда? Чего?». Я его за шкирку поднял: «На меня посмотри, видишь? Ползи туда! — показал на кусты в темноте. — Куда рукой показываю — ползи и меня прикрывай». Мои бойцы-срочники знали, чего я хочу. У них были занятия, тактика, мозги я им всем промыл-прополоскал — это 50 процентов успеха. Они все мои приказы выполняли беспрекословно. Я просто глазами показывал, и всё ползало и стреляло. А приходили некоторые герои — им приходилось объяснять: «Кусты видишь? Ползи туда. Ствол вытащи, и меня прикрывай!» — «Это как это…». Он даже понять не может, куда стрелять.

Из наградных листов:

…Старший лейтенант Александр Соловьёв, командир взвода РДР. В ночь с 10 на 11 декабря в районе сараи, отметки…, командуя 2-й РГ, смелыми, решительными действиями и личным примером вызвал огонь противника на себя, обойдя его с левого фланга. Чётким и умелым руководством РГ обеспечил подавление огневых точек противника, уничтожение двух пулемётных точек, в том числе дзота. Предотвратил обход противника в тыл разведгруппы, уничтожил из пулемёта группу нападения боевиков, пытавшихся обойти район обороны группы с левого фланга. В результате действий старшего лейтенанта Соловьёва РГ № 2 вышла из засады с минимальными потерями. Ведя бой, старший лейтенант Соловьёв, рискуя собственной жизнью, вытащил из-под огня тяжело раненого М. Зосименко. В бою 11 декабря лично уничтожил гранатой снайпера противника, чем обеспечил безопасность своей группы. Представлен к ордену Мужества.

…Лейтенант Егор Кляндин, командир взвода специальной разведки разведдесантной роты. В ночь с 10 на 11 декабря разведгруппы выполняли боевую задачу по ведению разведки в районе сараи, отметки 248,9, 382,1, перекресток дорог. В районе отметки 378,0 две разведгруппы попали в засаду. Зам. командира РГ № 1 лейтенант Кляндин, выдвинувшись с дозором, попал под обстрел противника. Быстрыми и решительными действиями личный состав дозора под командованием лейтенанта Кляндина занял выгодный рубеж и вступил в бой с превосходящими силами противника. Лейтенант Кляндин лично уничтожил четверых бандитов. А состав дозора, закидав окопы противника гранатами, до восьми бандитов, чем предотвратил внезапное нападение на разведгруппы. Получив осколочное ранение левой ноги, лейтенант Кляндин продолжал выполнять задачу и без потерь вывел разведдозор из-под обстрела противника. В результате действий лейтенанта Кляндина было предотвращено окружение разведгрупп и обеспечен их выход из боя с наименьшими потерями.

… Старший сержант Дмитрий Сергеев, зам. командира взвода, командир отделения РДР. В ночь с 10 на 11 декабря в районе сараи, отметки…, прикрывая район действий РГ, уничтожил 6 бандитов, чем вызвал огонь противника на себя. Был ранен в голову, но вёл заградительный огонь, пока первая и вторая РГ не вышли из-под обстрела. Своими смелыми и решительными действиями предотвратил обход противника с левого фланга 2-й РГ, обеспечил выход и 1-й и 2-й РГ из боя с минимальными потерями. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Юрий Александровский, радиотелеграфист-разведчик разведдесантной роты, когда в ночь с 10 на 11 декабря одна из разведгрупп вела поиск в районе сараев и на отметке 248,9 попала в засаду, был в подгруппе огневого обеспечения 2-й разведгруппы. Занял оборону с левого фланга 1-й разведгруппы. Начался ночной бой. При попытке бандитами обойти группу с фланга, открыл огонь, увлек противника за собой, тем самым дал возможность 2-й разведгруппе перестроиться и отбросить противника. Лично уничтожил двоих боевиков, чем обеспечил отход группы без потерь. Представлен к медали «За отвагу».

«Чувствую: что-то неладное…»

Олег Кучинский, снайпер:

— Через час после ухода групп на высоты смотрю — мои уже спят, толкаю одного, другого: «Запроси наших: где они, вышли на высоту или нет?». А сам чувствую: что-то не ладное…

Геннадий Бернацкий, командир взвода, старший лейтенант:

— Ночью туман был — белый-белый, и ни звёздочки! Стена тумана, ничего не видно. С направления, куда ушли группы Соловьёва и Середина, услышали выстрелы, затем по рации оттуда стали запрашивать помощь огнём. Связь паршивая была, какая-то беготня началась, нервотрёпка.

В сплошном тумане стали пробираться к месту встречи, добрались до опушки леса. Туман через час-полтора стал рассеиваться. Впереди оказалась «бэха» пехоты, застряла в болоте, а я на БТР шёл, пробился, и сходу открыл огонь для поддержки своих.

«Главное — вынести раненых…»

Олег Кучинский:

— Я тут же поехал вперёд на БТРе, но туман плотный, ничего не видно. Обходим болото слева, стараюсь выйти по направлению к факелам, которые горели на высоте. Бернацкий кричит: «Левее бери, а то в болоте утонем!», — «Куда левее, если факела на высоте справа остаются!». Факела еле-еле виднеются. В болото упёрлись, идём на первой передаче, злюсь, что быстрее не можем. Бернацкий своими командами уводит в сторону, завёл на какую-то поляну, сам уже ничего не соображает, наконец, кричит: «Сам решение принимай, куда хочешь туда и езжай!».

А по рации слышу — впереди стрельба, взрывы. Я снова заехал в болото, и пошёл к своим на помощь. Подхожу поближе к месту, откуда уходили группы. По рации запрашиваем: «Пацаны! Укажите трассерами, в какую сторону вести огонь, чтобы своих не зацепить». Иду медленно, из трёх машин бронегруппы только один я на БТР пробиваюсь, ни одна БРДМ пройти по болоту не смогла. Вижу, откуда наши ведут огонь и в какую сторону нужно стрелять. Приказываю Диме-пулемётчику: «Отсекать «духов»!». Он начинает бить из КВПТ, а это же не ПК, ударит так ударит, на всю гашетку как дал, и сразу со стороны «духов» — тишина. Димка-пулемётчик стал прикрывать отход групп, но сам был ранен в голову. Теперь нам главное было — вынести раненых и спасти им жизнь.

«Духи» были уверены, что возьмут нас живьем…»

Андрей Середин:

— Спустились немножко с высоты, я со своей группой занял позицию, а Соловьёв в это время как раз уже отходил на меня. Видел, как его бойцы тащили на плащ-палатке раненого бойца, он ещё ногами помогал, отталкивался от земли. Дальше отходили перекатами: сначала я впереди, он сзади, потом он вперёд, мы прикрываем.

На дороге стояла БМП из бронегруппы прикрытия, стреляя из пулемёта по кустам. Шли «духи» нагло, буквально лезли на рожон, были уверены, что возьмут нас живьем. Кричали громко, по-русски, и матом, уверен, что это были славяне.

«Приобрёл опыт, потерял страх…»

Антон Ширинский:

— «Чехи» шли по пятам, было слышно, как они кричали. Откуда-то из тумана выскочил БТР с Геной Бернацким, такую пальбу открыл! Загрузили раненых в броню и сами своим ходом пошли в какой-то полк. Едем в расположение, мне Миронов говорит: «Посмотри на свои штаны!». Смотрю, они в двух местах пулями пробиты.

Толку в начале боя от меня никакого не было, перепугался сильно, но зато приобрёл опыт, потерял после этого страх, и понял, что с Соловьёвым можно идти в любой бой, это прирождённый офицер. Он был единственный из взводных, кого я называл «товарищ старший лейтенант». До сих пор так называю, хотя он уже майор.

«Артнаводчику можно аплодировать!»

Пётр Ерохин, старшина:

— Отход очень грамотно прошёл. Нам повезло с артнаводчиком, это был подполковник, жаль не знаю фамилии. «Духи» орут, стрельба, а он спокойно, как у себя в палатке: «Ворон», «Ворон», я «Боёк», даю уточнённые координаты».

За нефтяную трубу выкатились из зелёнки, нехороший участок был до камышей, открытый. Артнаводчик вызвал «САУшки», и «духов» огнём клал на обрезе зелёнки. Это была филигранная работа! Мы остались живы благодаря хладнокровию и профессионализму этого артнаводчика. Можно было просто ему аплодировать! Гикаловская операция нам обошлась очень дёшево ещё и потому, что ребята-срочники — какие молодцы были, золотые ребята!

«Ещё бы немного и голову снесло…»

Геннадий Бернацкий:

— Тут и наши как раз начали вылетать к дороге, а за ними и «душьё». Прикрыли выходящие группы огнём, огонь был такой мощный, что пулемётные очереди деревья рубили. А «духи» шли за нашими практически до конца, по пятам. В общем, обеспечил выход своих, а тут и светать начало.

Загрузили раненых пацанов в «бэтр» и погнали, в медроту 752-го полка. Мишку Зосименко сразу в операционную, пацанов на перевязку. Одному бойцу, Коле Зацепилину, ступню разворотило гранатой, на растяжку попал. Димке-пулемётчику пуля по голове попала, но жив остался, рубец хороший получился. Ещё бы немного и голову снесло…

«Вылетает Кучинский на шайтан-арбе…»

Дмитрий Сергеев, пулемётчик разведдесантной роты:

— Не успели выбраться к болоту, как откуда ни возьмись, вылетает Олег Кучинский на своей «шайтан арбе», и как начал поливать из КПВТ, что на душе сразу стало веселее. Раненых загрузили на броню, у меня отняли орудие труда и загнали вместе с ними в машину.

«Надеялись, до последней минуты…»

Олег Кучинский:

— Выходили из этого болота минут двадцать, а мне показалось все два часа, потом помчались, петляя по дороге, в медроту 752-го полка. Прилетели, ребят быстро на носилки и — к врачам. У Мишки Зосименко два раза останавливалось сердце, врачи восстанавливали сердцебиение, но он был смертельно ранен. И всё же все надеялись до последней минуты, что выживет.

Всех раненых загрузили на машину «Урал» и — на вертолётную площадку. Туман густой, ничего не видно на вытянутую руку, разожгли костры, пускаем ракетницы, вертолёт висит над нами, а сесть не может. Врач нам сказал, что у Мишки Зосименко, юного бойца, перестало биться сердце. На войне он был всего несколько дней… Раненых и Мишку перегрузили на МТЛБ-у, повезли к штабу 3-й дивизии, а затем на вертушке в госпиталь во Владикавказ.

Дмитрий Сергеев:

— По прибытии в 752-й полк, сразу же были отправлены на перевязку. Там у Михаила Зосименко первый раз остановилось сердце. После обработки нас погрузили в машину и отправили на вертолётную площадку, но опустился такой туман, что, несмотря на разведённые костры, вертолёт сесть не смог. За это время Михаил, который был ещё жив, но уже без сознания, перестал дышать. Подоспевшие медики констатировали факт смерти.

Александр Соловьёв:

— О бое не успел доложить, т. к. пулями повредило мою радиостанцию. Но пустил красную ракету — сигнал боя. В ходе боя нас поддержала огнём артиллерия и наша бронегруппыа, которая выдвинулась нам навстречу. Благодаря этому нам удалось не попасть в окружение и вернуться в расположение мотострелков.

Когда мы спустились в ходе боя к подножью горы, радист РГ № 1 докладывал о ходе боя, о потерях. Я знаю, что радист РГ № 1 докладывал начальнику разведки мотострелкового полка, где в тот момент должен был находиться генерал Вербицкий. Нам было дано указание уходить.

Потери в этой ночной операции составили: в первой разведгруппе двое получили тяжелые ранения, во второй — двое тяжело раненых, один боец, Михаил Зосименко, получил смертельное ранение в голову.

«На душе было очень тяжело…»

Олег Кучинский:

— Сдали раненых, сели на свои бронемашины и поехали на место дислокации батальона. Ехали абсолютно молча, на душе было очень тяжело.

В этот же день я пошёл к командиру роты и сказал, что больше не сяду за руль БТР. — «Хорошо, Олег, бери свою винтовку». Почистил свою СВД, и на следующий день пошёл её пристрелять и душу успокоить. С 12 декабря снова стал ходить в группе со своей винтовкой.

Из наградных листов:

…Сержант Олег Кучинский, старший радиотелеграфист-разведчик РДР. В ночь с 10 на 11 декабря, действуя в составе бронегруппы в районе сараи, отметки 398,3 экипаж БТР-80 под его командованием огнём из пулемётов подавлял огневые точки противника. Подогнал свой БТР к группе и дал возможность личному составу разведгруппы с тремя ранеными выйти из-под обстрела противника.

«Меня зашили…»

Дмитрий Сергеев, пулемётчик разведдесантной роты:

— До госпиталей нас отправили наземным транспортом. Далее мы расстались. Я остался в психушке, переоборудованной под госпиталь, а ребят отправили во Владикавказ. В Закан-Юрте меня зашили и чуть не сделали радиоактивным, за два дня четыре раза просветив череп.

Вскоре меня навестил командир батальона вместе с Алексеем Боровковым. Был им так рад, что чуть не прослезился, но забрать они меня не успели, на следующий день был отправлен в Моздок, где повстречал раненого Ивашку с нашей роты. Через неделю стряслась новая напасть, выяснилось, что помимо ранения подцепил воспаление легких. Был переправлен в Буденновск.

«Идти на разведку должен ты…»

Александр Соловьёв:

— В расположение батальона мы вернулись около 10–11 часов утра. О результатах ведения разведки я и капитан Середин написали донесения. Лично я передал это донесение в руки Самокруткину, который в тот момент находился в строевой части. В своём донесении я указал координаты пулемётных точек, снайперских гнёзд и приблизительное количество боевиков, расположение опорного пункта и минного поля. Бой мы вели на минном поле, но многие мины и ловушки, обнаруженные нами, не срабатывали в ходе боя, т. к. накануне прошёл дождь, а затем резко похолодало, и земля замёрзла.

Передал донесение комбату Самокруткину, и он разрешил мне идти отдыхать.

После обеда в тот же день меня разбудил дневальный и сказал, что меня вызывает комбат. Пришёл к Самокруткину, и он сказал мне: «Вместе со своей группой прибыть на НП мотострелкового полка, где накануне ставили задачу». На НП я убыл в составе подчинённой мне группы, состоявшей из тех же не получивших ранения разведчиков, которые ходили со мной на задание ночью. С нами на КП убыли майор Паков, заместитель командира батальона, и старший лейтенант Бернацкий. Также на НП прибыл вместе с нами ещё один командир группы из нашего батальона, но из другой роты, кто это был, я не помню.

На КП под руководством майора Пакова, я прибыл к полковнику Афаунову. Вместе со мной на НП вошли Паков и Бернацкий, мои разведчики остались около боевых машин, т. е. около НП. Афаунов сказал мне, что необходимо вновь выдвинуться по старому маршруту и ещё раз перепроверить разведданные, которые мы представили. Полковник Афаунов сказал, что на высоте 398,3, по его данным, боевиков нет. Я сказал Афаунову, что моя группа не отдохнула, что нам не по силам взять эту высоту. Он подвёл меня к карте, которая лежала на столе, дал карандаш и спросил, как тогда лучше взять эту высоту. Я сказал, что не знаю. Тогда Афаунов сказал: «Идти на разведку должен ты, так как уже был на этой высоте накануне».

11 декабря, с наступлением темноты, т. е. около 19–20 часов, я во главе своей группы с тех же передовых позиций мотострелков выдвинулся в направлении указанной высоты. При этом в состав моей РГ мне был выделен арткорректировщик и его связист. После того, как мы прошли наши минные заграждения, при подходе к роще, моя группа была обстреляна из гранатомётов и стрелкового оружия примерно из тех окопов, которые мы видели накануне. Об этом я доложил по рации Пакову, он сказал, что меня понял и приказал возвращаться.

Около часа ночи 12 декабря я и моя разведгруппа уже прибыли в расположение батальона. Потерь у нас не было. Я сразу же написал разведдонесение, которое тут же отдал в строевую часть.

Весь день 12 декабря я и моя разведгруппа отдыхали, в этот день никто из разведывательной десантной роты в разведку не ходил.

«Мы стали группой…»

Антон Ширинский, старший радиотелеграфист-разведчик, ефрейтор:

— После этого несколько ночей подряд ходили туда же. Накрыли из «граника» их дозор. На штурм я уже не пошёл: так вымотался, что просто уже не было сил.

На штурм Гикаловской высоты шли добровольцы. Я за эти дни спал по три часа в сутки и к штурму вымотался и физически, и морально. В бою мы несколько километров бежали, вынося раненых на плащ-палатках. При огромном выбросе адреналина сначала усталость не чувствуется, но когда выходишь в безопасное место, то ощущение, что как будто тебя опустошили. Обычно когда группа приходила с боевого, её сутки не трогали, а тут — несколько дней подряд. Да и первый бой всё-таки был, а он самый трудный бывает всегда.

Человек ломается. Он или больше никогда не пойдёт в бой, или появляется какое-то чувство патриотизма. Это очень трудно объяснить словами.

Когда нас возле цистерны накрыло миномётами, я понял что война — это очень страшно, если выберусь отсюда — сразу уволюсь. Но только мы соединились с другой группой, все дурные мысли ушли, захотелось воевать. Я, когда забрал у Миронова автомат, побежал к тем, кто прикрывал отход. Соловьёв с кем-то был, но они меня отправили выносить раненых. Многие к штурму вымотались до такой степени, что просто лежали в палатке пластом, и Соловьёв это понимал. Из-за этого вызвал только добровольцев.

После боёв за Гикаловские высоты рота очень сдружилась, исчезло всякое недоверие, мы стали группой.

А на Гикаловские высоты вновь вместо пехоты на штурм пошли разведчики…

Олег Кучинский, снайпер:

— После нас пошла на эту высоту вторая рота. В ночь с 12 на 13 декабря они заходили со стороны посёлка Гикаловский через пионерские лагеря, которые стояли недалеко от высоты. У них восемь разведчиков было ранено. Затем брать высоту 398,3 пошла разведка 15-го полка, у них были самые большие потери.

«Русский Ваня, сдавайся!»

Михаил Курочкин, гранатомётчик 2-й разведывательной роты:

— Мы шли тремя группами. Левую вёл старший лейтенант Хамитов, в центре шла группа из разведроты 15-го полка, на правом фланге — лейтенанта Миронова, из двенадцати человек, где был и я. Группы шли каждая по своёму направлению. Когда подошли к нашим позициям, встретили пехоту — там пацан умирал: пуля попала в горло. Шли ночью, вдруг приказ: «Стоять!». Встали. Командир группы и сержанты, укрывшись плащ-палаткой, смотрели с фонариком карту. А я взял прибор ночного видения, вылез на сопку и начал смотреть в темноту. Вижу — шалаш стоит, а там огонь горит. Подошёл к Миронову: «Товарищ лейтенант, там огонь горит! — «Как огонь горит…». Смотрит тоже: «Да это дот «духовский!». Тихо команда и — начали расползаться в стороны. Пулемёт из этого дота начал стрелять по нам. Мы в ущелье, по сторонам — высотки. А слева шла группа Хамитова, смотрим — и туда стрельба. Зелёные ракеты полетели, красные. А у нас что-то с радиостанцией случилось — не могли с нашими связаться. Мы тоже отстреливались, развернувшись в цепь. «Духи» кричат: «Русский Ваня! Сдавайся, подгони разгрузку!». А мы должны были молчать, что бы они ни кричали. Бегали и орали «духи» долго и громко, как обколотые, было до них метров триста.

Когда засекли дот, лейтенант Миронов меня спрашивает: «Попадешь из гранатомёта?» — «Не знаю, темно». Выстрелил без ночного прицела — и попал! Огонь из дота прекратился. Потом за этот бой был награждён медалью Суворова.

А утром оказалось, что «духи» сидели на высоте, где был пионерский лагерь, стреляли по нам и орали из-за большого бетонного забора. С высотки хорошо был виден Грозный. Оказалось, что в этой операции мы должны были подготовить на Гикаловских высотах плацдарм для стрельбы по Грозному из установок «Буратино» (ракетная система залпового огня — авт.). Но они так и не стреляли…

Скоро начало светать, приказ: «Отходить!». Идем к своим, в зелёнке — сидит наша пехота, заметили нас, подумали, что «духи» идут — и огонь по нам. Мы кричим: «Разведгруппа идёт!». И матом на них — все равно стреляют. Так и лежали на земле, пока не докричались. Наконец, пехота нас пропустила. Вышли в зелёнку. Как раз подъехал майор Паков, на помощь к группе старшего лейтенанта Хамитова. — «Вы где?» — спрашивает нас по рации. — «Мы здесь, — отвечает Миронов. — У нас только белые ракеты. Вы пускайте зелёную, а мы белую, и увидим, где мы находимся». Запустили ракеты, и оказалось, что мы в двухстах метрах друг от друга. Здесь нам майор Паков и сказал, что в роте за ночь восемь человек раненых. С ним был и Толик Филиппенко, из Белгорода, ему осколок попал в ягодицу. В госпиталь он с таким пустяком не поехал, остался с нами.

Паков связался с пунктом управления, оттуда получили приказ: искать пропавшую разведгруппу 245-го полка — давно не выходит на связь. Что ж, надо идти искать… Пошли наша группа лейтенанта Миронова и Паков с остатками группы Хамитова, кто не был ранен. А Хамитова к этому времени уже отправили в госпиталь.

Поднимаемся по сопке — наша пехота опять открывает по нам огонь. Связались с ними по рации, командир пехоты говорит: «Вы здесь не поднимитесь, мы вас не пустим: боевиков здесь ждём. Обходите стороной, за три километра». Что ж, обошли. Приходим в пехоту, а там эта разведгруппа, которую мы искали, сидит и чаи гоняет. Говорят, что всю ночь здесь просидели. — «Здрасте! Вы здесь сидите, связь не даёте, а мы вас ищем, своих раненых оставили!».

Майор Паков опять получил здесь приказ: взять высоту напротив позиций пехоты. Наша группа разделилась на две части. Одна пошла с Паковым, слева, другая с Мироновым, справа, была и группа из 245-го, в центре. Идём колонной, на расстоянии 6–7 метров друг от друга — чтобы если один нарвётся на мину, то остальных бы не зацепило осколками.

За мной шёл контрактник. Я иду, он за мной — и наступил на мину. Меня и Вовку Хильченко, контрактника из Сарова, взрывной волной раскидало в разные стороны. Подбежали к контрактнику, смотрим — ему ступню оторвало. Быстро промедол вкололи, видно, что у парня боль адская, но больше двух раз подряд нельзя промедолом колоть, иначе будет передозировка. Ногу перевязали. Надо его нести, но как — носилок нет. Положили бушлат на автоматы и понесли его, периодически меняясь.

Подходим к своим — нас опять пехота не пускает, стреляют. Кричим: «Раненого несём!» — все равно стреляют! Кто-то из контрактников прополз туда, слышим — мат и удары, кого-то он уже там бил. Видим — пехота бежит к нам, донести раненого до машины.

Евгений Липатов:

— А я в этом бою шёл в группе со своим командиром взвода Мироновым. И третья группа шла рядышком, вёл её замполит Шлыков. Он как раз на окопы залез. Помню, как наш контрактник подорвался на противопехотной мине, когда на высоту шли, ему стопу оторвало. Дальше не пошли, стали спускать раненого на автоматах. Спускать было далеко, вызвали «бэху». На высоту технику было не загнать, спускали его на себе, потом по нам стреляли наши, раненому ещё раз попали. Лейтенант Миронов орёт пехоте, кто он такой, даже свой адрес домашний, чтобы не стреляли. Наконец, в пехоте поняли, и мы давай спускать раненого дальше.

«Мы своё дело сделали…»

Михаил Курочкин, гранатомётчик:

— Раненого отправили. Покурили. — «Что делать-то будем?» — спрашиваем командира. Майор Паков: «Надо идти приказ выполнять».

Пошли в том же направлении. Видим — окопы «духовские», из которых они стреляли. Подошли тихо, пацан-контрактник со спины видит — сидит мужик в окопе, в кирзачах, бушлате, зимней шапке-ушанке, шеврон «Вооруженные силы России». Наш и кричит: «Здорово, пехота!». Думали здесь разведгруппа 245-го полка. Мужик в окопе разворачивается — бородач! И смотрят друг на друга. Только наш успел выпрыгнуть — «дух» гранату кидает, кумулятивную, хорошо, что она упала в песок и не взорвалась. И тут началась стрельба по нам из окопов. Отошли, залегли.

Скоро наша пехота пошла мимо нас вперёд. Как обычно: вперёд — «Ура!», обратно — тихо бегут. Мимо ПТУРы понесли, пару раз выстрелили по окопам — там все замолкли. Смотрим — высота взята! Столько там было брошенных снарядов — НУРы, ПТУРы, боеприпасы, и всего один убитый «дух». Остальных они утащили. Заняли высоту, все успокоилось. Нашли крупнокалиберный пулемёт, сошки замурованы в бетон, чтобы отдачи не было.

Майор Паков связался по рации с командованием. — «Высоту взяли?» — «Взяли». — «Всё, ваша задача выполнена». Дождались пехоты, она расположилась на высоте. Пошли назад, домой. Только отошли, метров на триста, и «духи» открыли по высоте с пехотой огонь из леса, там ещё машина стояла, ЗИЛ или «Урал». Майор Паков: «Всё, пацаны, мы своё дело сделали, уходим».

Геннадий Бернацкий, командир взвода, старший лейтенант:

— 13-го снова на Гикаловские пошли. Майор Паков уже вместе с нами пошёл, и наша бронегруппа. А Паков всегда с нами ходил, человек он такой. Его за это любили и уважали.

Я должен был идти по верхней дороге, с середины села наверх. Там развилка дорог и психбольница. Взять её, сесть там, и прикрывать две дороги, если «духи» пойдут, обеспечить проход войскам. Должна была подойти пехота. Просидели мы до 0:40, потом нас сняли. «Духи» должны были пройти там, где я должен был сидеть со своей группой. 14 человек против трех тысяч. Ещё две группы должны были идти по двум другим направлениям. А 14-го пошёл Хамитов по моему маршруту. Я ещё говорил начальнику разведки дивизии, что в той психбольнице — укрепрайон, так и оказалось… Они попали под огонь, но «духам» всыпали.

Из наградных листов:

…12 декабря зам. командира батальона майор Владимир Паков составом двух разведгрупп выполнял боевую задачу по захвату высоты с отметкой 398,3. Видя упорное сопротивление противника и сложный рельеф местности, майор Паков принял командование РГ № 1 на себя. Командуя разведгруппой, майор Паков вывел её во фланг опорного пункта противника, дал команду на огневое поражение противника. В бою было уничтожено 3 огневых точки противника. Разведгруппа майора Пакова заставила бандитов отступить с первой линии обороны, чем дала возможность РГ № 2 перегруппироваться и отойти из-под огня противника.

Команда: «Отходить!»

Александр Соловьёв:

— 13 декабря в обед меня вызвал комбат и сказал, что я должен буду выполнять боевую задачу в этот день, и определил время готовности отправки колонны. В назначенное время я во главе своей разведгруппы вместе с Самокруткиным и группой офицеров батальона и мотострелков поехали на НП. Подполковник Самокруткин ушёл для получения или уточнения боевой задачи. Вернувшись, он поставил мне задачу: выдвинуться на высоту 398,3 с задачей имитации наступления на этом участке, так как моя группа на тот момент была малочисленна. При этом Самокруткин сказал, что моя задача — вступить в бой и как можно дольше удерживать противника на своём рубеже, не жалея боеприпасов. Другие разведгруппы должны будут в это время штурмом взять указанную высоту.

Около 21 часа я в составе своей разведгруппы выдвинулся на указанный рубеж. При подходе я обнаружил в окопах противника. При этом было видно, что противник обнаружил меня, так как боевики стали спускаться с горы — они шли с фонариками, и готовились к бою, занимая в роще окопы, который я наблюдал во время разведки в ночь на 11 декабря. В момент занятия рубежа перед рощей, я доложил о готовности к бою, однако мне приказали ждать. Минут через 15 мне поступила команда: «Отходить!». В бой моя разведгруппа так и не вступила, и соответственно, потерь никаких не было.

В расположение батальона мы вернулись 14 декабря около 1–3 часов ночи. В батальоне узнал, что одна из групп не смогла выйти на исходный рубеж. Я понял так, что именно из-за этого операцию по штурму высоты отменили, хотя это лишь мое предположение.

Но командование группировки «Запад», несмотря на неблагоприятные погодные условия и усталость солдат продолжало требовать от разведчиков выполнения задачи операции…

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— В пятницу 13 декабря пошли на высоты со старшим лейтенантом Хамитовым. Я с первой ротой с левого края, две группы, а он должен был зайти с правого фланга, и стоять на высотах, пока пехота не подойдёт. Когда мы пошли, был очень сильный туман. Идём, слышим друг друга в эфире, но из-за тумана командование приняло решение: отойти назад. Вернулись в батальон, переночевали. А утром опять в бой…

Из наградных листов:

… 15 декабря одна из разведгрупп попала в засаду в районе перекрестка дорог. Разгорелся ожесточенный бой. Командуя резервной группой, майор Паков скрытно выдвинулся на высоту и закрепился на ней. Оставив там два пулемётных расчёта, пошёл на помощь попавшим в засаду товарищам. Разведчики вышли во фланг противника и открыли шквальный огонь по огневым точкам противника. Под прикрытием пулемётчиков майор Паков подобрался на расстояние выстрела и из ПТУРа прямым попаданием уничтожил бетонный дот противника. Разведгруппа вышла из-под обстрела без потерь. Обе разведгруппы вышли на высоту, закрепились там и продержались до подхода пехоты. Представлен к ордену Мужества.

«Попасть из ПТУРа можно и в форточку…»

Владимир Паков:

— Этот дот нам реально мешал. Он стрелял из КПВТ — одна очередь была минуты полторы! Потом там нашли ленту с патронами — ещё метров 25. Если вызывать артиллерию, чтобы его уничтожить — уходит время на согласование. А ПТУР — это очень хорошая снайперская винтовка калибра 120 мм и дальностью поражения четыре километра. Просто надо было уметь им пользоваться, а попасть из ПТУРа можно и в форточку. Когда служил в Германии, там был командиром учебного взвода, знал ПТУР досконально, часто применял на учениях. Очень всё просто. Стрелял я с расстояния полторы тысячи метров. Всё четко прошло.

Из журнала боевых действий:

«16 декабря 2-я разведрота выполняла задачу по захвату отметки 367,6. Одна из разведывательных групп попала в засаду и оказалась в окружении. Вторая разведгруппа под командованием ст. л-та Хамитова А. Р., заняв высоту 367,6, выдвинулась на помощь попавшей в окружение группе. В результате боя обе разведгруппы, прорвав окружение, вышли на высоту 367,6, заняли на ней круговую оборону и удерживали её до подхода подразделений 752-го мсп. После подхода подразделений 752-го мсп разведгруппы выполнив поставленную задачу, вернулись в расположение батальона.

Потери личного состава: ранены 1 офицер, 6 солдат».

«У него было семь ранений…»

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Через день, 16 декабря, Хамитов опять пошёл на эти высоты. Он со своей ротой четыре раза с боем поднимался на высоту, и спускался, потому что кончались боеприпасы, а пехота не могла поднять наверх технику. Только после четвёртого штурма к Хамитову подошла пехота, мотострелковый батальон, и закрепился на высоте. В роте Хамитова в ходе этих боев было восемь раненых, включая командира. Помню, что у него тогда было семь ранений.

Свидетельствуют документы

Из наградных листов:

Капитан Хамитов Александр Радикович.

Родился 12 сентября 1975 года в городе Челябинске. После окончания средней школы поступил в Челябинское высшее военное танковое командное училище, которое закончил в 1996 году. В 26-м танковом полку 47-й гвардейской дивизии лейтенант А. Хамитов принимает своё первое подразделение — танковый взвод. Спустя год (02.07.97 г.) его переводят в 84-й отдельный разведывательный батальон, где он служил командиром разведывательного взвода, разведывательной роты, а с 15 мая 2000 года — начальником штаба батальона. За этот период А. Хамитов зарекомендовал себя грамотным и мужественным офицером, способным выполнить любые поставленные задачи.

С 28 сентября 1999 года старший лейтенант А. Хамитов в составе батальона принимал участие в контртеррористической операции по разоружению незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской Республики. Разведывательные группы под его руководством 33 раза выходили на территорию, занятую боевиками, добывая ценные сведения о противнике.

16 декабря 1999 года отряд, которым командовал старший лейтенант А. Хамитов, выполнял боевую задачу по ведению разведки для обеспечения подхода подразделений 752-го мотострелкового полка. Возглавляемая им группа вышла и закрепилась на высоте 367,6. В это время поступил доклад, что разведывательная группа под командованием лейтенанта М. Миронова, которая вела разведку подступов к высоте 398,3, вступила в бой с превосходящими силами противника. А. Хамитов принял решение оставить половину своей разведгруппы на занятой высоте и, взяв остальных, пошёл на помощь своим товарищам. Скрытно войдя во фланг противнику и точно оценив обстановку, офицер дал команду на поражение огневых точек боевиков, ведущих шквальный огонь по группе лейтенанта М. Миронова. Этим маневром А. Хамитов отвлёк часть противника на себя. В ходе боя отважный разведчик получил множественные осколочные ранения бедра, но поле боя не покинул. Будучи раненым, истекая кровью, он продолжал руководить боем и лично уничтожил пулемётный расчёт. Своим геройским поступком командир подал пример подчиненным на смелые действия, чем обеспечил выход разведывательной группы лейтенанта М. Миронова из окружения без потерь. Соединившись, группы под командованием старшего лейтенанта А. Хамитова прорвались на высоту 367,6 и удерживали её до подхода мотострелковых подразделений. Выполнив поставленную боевую задачу, старший лейтенант Александр Хамитов был эвакуирован в медицинский отряд специального назначения.

Указом Президента Российской Федерации № 481 от 10 марта 2000 года старший лейтенант Хамитов Александр Радикович за мужество и героизм, проявленные при ликвидации незаконных вооруженных формирований в Северо-Кавказском регионе, удостоен звания Героя России.

«Меня вынесли на плащ-палатке…»

Александр Хамитов, командир 2-й разведывательной роты, старший лейтенант, Герой России:

— Последний мой бой был в ночь с 15 на 16 декабря. Двумя группами, на параллельных направлениях выполняли задачи. В целом моя группа своё задание выполнила, однако второй группе — «Акула», пришлось туговато. Ещё и пехота попала. Так что нам пришлось оказать помощь соседям — мотострелкам, хотя на тот момент я думал, что помогаю второй группе. Причина моего заблуждения проста: вышла из строя радиостанция. Пришлось ориентироваться по времени, местности и выстрелам. В итоге мы смогли близко подойти к противнику и связать его боем, тем самым обеспечили выход из-под огня. В бою пять человек получили ранения, я в том числе. Мои бойцы вынесли меня в расположение медподразделения на плащ-палатке.

«Надо выносить командира…»

Валерий Олиенко, командир отделения управления 2-й разведывательной роты, старшина:

— Пошли тогда группой во главе с Хамитовым, человек восемь. К нам тогда ещё напросились двое из ремвзвода. Дескать, все роты ходят, а мы нет, сидим. Хамитов их взял в группу. Они после этого задания сразу домой уехали, не понравилось им в разведку ходить.

Задача была — проверить заброшенный пионерский лагерь. Обошли его — всё чисто.

С правой стороны впереди — слышим бой. По рации не говорили, боялись, что засекут. Стали передвигаться молча. Ночь, темень. Тут откуда ни возьмись — крики «Аллах акбар!» и стрельба. Завязался бой. Место открытое, всё простреливается, спрятаться негде, а рядом овражек. Прыгнули мы в овражек, а он метра два-три глубиной оказался. И овражек-то был хорошо пристрелян. Несколько человек наших остались наверху. Стали стрелять по вспышкам выстрелов. Сколько их было — не определить, стрельба шла со всех сторон, и с расстояния — не больше ста метров. Накрывают наш овражек ВОГами — один, второй, третий рвётся. Показалось, что меня кто-то в плечо ударил. Ещё подумал: «Это кому здесь так весело, что он ещё играет?». Смотрю — никого нет сбоку. Тут Саша Хамитов сильно закричал. Его ранило разрывом ВОГа, ногу изрешетило осколками. Ещё один из наших был ранен осколком в ягодицу. Эти двое из ремвзвода начали мандражировать, я им: «Тихо, а то завалю обоих, не они, так я завалю».

Надо выносить командира. Хамитову сделали два или три обезболивающих укола. Бинтовать его было некогда. Пока бы мы его перевязывали, нас бы еще накрыли. Надо было выбирать: или уносить ноги, или ноги ему бинтовать. Или — или, выбирай. Зато мы его вытащили. Уколы сделали и понесли. Верёвками его из оврага вытащили под обстрелом и потащили на плащ-палатке вчетвером, за углы. Двоих парней оставил нас прикрывать, отдал им свои патроны. Я понял, что накрыть нас бандитам не составит труда — у них тут всё пристреляно. Шли быстрым шагом, в полный рост, бежать не получалось. Только свист стоит за ушами — от пуль. Думаю: «А я ведь самый длинный из всех…». И что толку пригибаться? Пригнусь — нарушится темп отхода. Поднялись на пригорок, а «духи» еще выше над нами. Могли и в плен попасть… Страшновато, не без этого — всё-таки стреляют….

Встречал нас майор Паков, как раз рассвело. Подошёл ко мне и говорит: «Ты себя-то видел?» — «Нет, а что?». На мне «горка», фуфайка, свитер — всё насквозь, и уже по ноге кровь течёт. А боли совершенно не чувствовал, такой был адреналин. Приехали в медпункт. Там мне и говорят: «Раздевайся полностью». Оказалось, попало в грудь под руку, чиркнуло пулей. У меня и свитер этот до сих пор лежит, с дыркой… (встал, достал из шкафа этот свитер с дыркой от пули, показал — авт.). Отвезли нас с Хамитовым в медбат. Потом в Ростов, в госпиталь, на самолете. Там с нами были два или три «груза двести», офицер лежал на носилках, тяжело раненый.

Александр Хамитов:

— Позже рота продолжила выполнение задачи на этом направлении, и был ещё один раненый — Виталику Голубкову на мине оторвало стопу. Потом я узнал, что он выучился ходить на протезе и поступил в военное училище гуманитарного профиля.

Когда оказался в госпитале, то был в одной палате с пехотинцем из той роты, которой мы помогли, он очень был благодарен — они попали под пулеметный огонь, а мы помогли им выйти.

До февраля лечился в госпитале, писал письма в роту, но ответов не получал.

Благодаря смелому маневру разведгруппы старшего лейтенанта Хамитова тогда было спасено много жизней. Если бы не помощь Хамитова, кто знает, сколько цинковых гробов ушло бы в Россию… Александр Хамитов, когда его окровавленным эвакуировали вертолётом в Моздок, думал о чем угодно, только не о том, что через несколько месяцев он будет стоять в Кремле рядом с Президентом России, а на его груди засверкает Золотая Звезда Героя России… В двадцать четыре года…

Звезда Героя — из рук Президента

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Когда всех раненых в этой операции вынесли на КП группировки, там как раз был командующий генерал Шаманов, он и приказал представить командира роты старшего лейтенанта Хамитова к званию Героя России. В этот же день мы оформили документы, они быстро прошли все инстанции. В Кремль его привезли прямо из госпиталя, Александр получил Звезду Героя из рук Президента России Путина.

Для батальона ранение Александра Хамитова было большой потерей. Это был грамотный, спокойный офицер, он никогда не кричал, нервы свои держал в узде. В батальоне его очень уважали. Он первым из батальона получил в начале кампании и орден Мужества — за добытый у боевиков по приказанию командующего группировкой иностранный камуфляж, как доказательство, что бандиты получают помощь из стран НАТО через территорию Грузии.

Валерий Олиенко, командир отделения управления 2-й разведывательной роты, старшина:

— Хамитов — хороший человек, и грамотный командир. Он выделялся в батальоне. Сам ходил в разведку, хотя ему, как командиру роты, это было необязательно. Я в основном с ним ходил, хотя это не входило в мои обязанности, как старшины роты. Он был рассудительный, хотя и молодой. Старался за ним присматривать, да и за других пацанов душа болела.

Яков Чеботарёв, командир разведывательного взвода наблюдения:

— Из дневника: «13 декабря. Вернулись наши из разведки в Грозный, рассказали, что чеченцы там окопались хорошо.11-го наши попали в окружение. Потери. Раненых вытащили всех. 13 декабря: сказали, что пойдем в бой, как пехота, на захват высоты. Мы должны выбить, если все будет нормально. 16 декабря. Потери: шесть «трехсотых» и один «двухсотый». Ранены Саша Хамитов и Валерий Олиенко. Сашу представили на Героя России. Готовимся к переезду в Шатой».

О напряжении, драматизме этих боев свидетельствуют скупые строчки документов…

Из наградных листов:

…16 декабря лейтенант Михаил Миронов, командир взвода 2-й разведроты вёл ночью дозор на отметку 367,6. Группа попала в засаду и в окружение. Противник открыл шквальный огонь с господствующих высот. Не теряя присутствия духа, лейтенант Миронов открыл меткий огонь по огневой точке противника и уничтожил её, что дало возможность занять круговую оборону. Поняв, что разведгруппа попала в окружение, идёт на прорыв. Прикрывая отход — открыл огонь по огневым точкам противника, тем самым вызывая огонь на себя и давая возможность разведгруппе отойти к пехоте без потерь.

…Ночью 16 декабря отделение старшего сержанта Хильченко, находившееся в дозоре, попало в засаду. Боевики открыли шквальный огонь с господствующей высоты. Не теряя самообладания, старший сержант Хильченко открыл огонь из пулемёта и уничтожил огневую точку противника, что позволило разведгруппе рассредоточиться и занять круговую оборону. Зная, что разведгруппа попала в окружение, старший сержант Хильченко решил идти на прорыв. Прикрывая товарищей огнём, лично уничтожил 6 бандитов, внес в их действия хаос и обеспечил группе отход. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Анатолий Филиппенко, оператор-наводчик боевой машины разведроты. Когда группа попала в засаду, подавлял огневые точки противника, давая товарищам возможность занять оборону. Ранен осколками в область таза выстрелом из подствольного гранатомёта. Смелыми и решительными действиями обеспечил выполнение задачи. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Михаил Курочкин, гранатомётчик. Когда разведгруппа на отметке 367,6 попала в засаду, под шквальным огнём быстро сориентировался, занял выгодную позицию, залег и открыл ответный огонь. Уничтожил пулемётный расчёт, чем спас жизни личного состава группы. Оказал помощь раненому товарищу и прикрывал его огнём, принял меры по эвакуации раненого. Прикрывал огнём отход группы. Представлен к медали «За отвагу».

…Младший сержант Азат Ахметшин, командир отделения разведроты. 16 декабря действовал в составе разведдозора и в районе отметки 398,2 попали в засаду. Младший сержант Ахметшин вместе с отделением занял выгодную позицию и метким огнём стал подавлять огневые точки противника, давая возможность вынести с поля боя тяжелораненого командира разведроты. Был ранен, но не покинул поле боя без приказа. Представлен к ордену Мужества.

…Сержант Сергей Яскевич, командир отделения, командир боевой машины. В бою 16 декабря, когда разведдозор попал в засаду, вёл огонь из РПК, уничтожил огневую точку. Бандиты отступили с потерями. Своими смелыми и решительными действиями обеспечил выполнение боевой задачи. Представлен к медали «За отвагу».

…Младший сержант Юрий Шалимов, старший разведчик разведроты. Когда 16 декабря группа попала в засаду, быстро сориентировался и открыл огонь из пулемёта, чем дал возможность товарищам занять оборону. Подавил огонь двух пулемётных расчётов боевиков. Постоянно вёл огонь, прикрывая отход разведгруппы. Уходил последним, убедившись, что разведгруппа отошла в безопасное место. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Виталий Голубков, зам. командира боевой машины, наводчик-оператор. В бою 16 декабря из пулемёта подавлял огневые точки противника, давая товарищам возможность отступить и занять оборону. Лично уничтожил 1 огневую точку противника. При отходе подорвался на противопехотной мине, взрывом оторвало стопу правой ноги. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Евгений Липатов, разведчик-пулемётчик 2-й разведывательной роты. В бою 16 декабря на высоте 398,3, когда группа попала в засаду, занял выгодную позицию и открыл ответный огонь. Уничтожил несколько бандитов, чем обеспечил выполнение боевой задачи. Представлен к медали «За отвагу».

…Сержант Александр Леонов, зам. командира взвода, командир боевой машины. Когда 16 декабря группа на отметке 367,6 попала в засаду, открыв шквальный огонь с высоты, сержант Леонов, умело командуя подчинёнными, открыл огонь из автомата. Пренебрегая опасностью для жизни, дал возможность товарищам рассредоточиться. Оказал первую помощь раненому товарищу, прикрывал его огнём при эвакуации. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Алексей Борисов, разведчик разведроты. 16 декабря находился в разведдозоре, когда по ним был открыт шквальный огонь. Шёл среди первых. Быстро занял оборону и открыл огонь из РПГ-7, уничтожил огневую точку противника, чем прикрыл своих товарищей, которые занимали оборону. Около него разорвалась граната, был ранен осколками в бок. Своими смелыми и решительными действиями обеспечил выполнение группой боевой задачи. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Александр Коробка, старший оператор наводчик боевой машины разведроты. Когда группа попала в засаду, из автомата уничтожил расчёт РПГ противника. Оказал первую помощь раненому товарищу, прикрывал его огнём. Прикрывал огнём отход группы. Представлен к медали Суворова.

…Старшина Валерий Олиенко, зам. командира взвода, командир боевой машины. Когда 16 декабря группа попала в засаду, шёл первым. Быстро занял оборону и открыл огонь, чем дал возможность разведгруппе рассредоточиться. Получил осколочное ранение средней тяжести в грудь, но поле боя не покинул. Продолжал прикрывать огнём автомата товарищей до конца боя. Представлен к ордену Мужества.

…Сержант Александр Силин, зам. командира взвода, командир боевой машины. 16 декабря в бою на Гикаловских высотах был ранен, не покинул поле боя, а занял выгодную позицию и уничтожил несколько боевиков. Противник отступил. Представлен к ордену Мужества.

…17 декабря разведгруппа капитана Гагарина получила задачу на захват высоты с отметкой 398,3, где находились боевики. На подступах к высоте группа попала под обстрел из пулемёта и подствольного гранатомёта. Капитан Гагарин и трое разведчиков обошли противника и закидали гранатами пулемётный расчёт. Затем стремительным броском разведчики заняли окопы противника и овладели высотой, удерживая её до подхода 752-го мсп.

…17 декабря разведгруппа от разведдесантной роты, в которой находился рядовой Сергей Вихрев, получила задачу разведать и захватить высоту с отметкой 398,3, где находились боевики. На высоте наша группа была прижата к земле интенсивным огнём пулемёта противника. Рядовой Вихрев, обойдя дзот с левого фланга, уничтожил его из РПГ-18, чем дал возможность продвинуться группе вперёд. На подходе к высоте рядовой Вихрев уничтожил из автомата снайпера противника, чем обеспечил выполнение задачи группой. Представлен к медали «За отвагу».

…Сержант Олег Кучинский из СВД уничтожил расчёт РПГ противника, чем обеспечил выполнение боевой задачи разведгруппы без потерь. Представлен к медали «За отвагу».

Андрей Середин:

— Неделю стояли на этих Гикаловских высотах, весь батальон. Пока генерал Шаманов не подтащил огнёметы. Одной артиллерией их было не взять. Потом в окопах на этих высотах нашли кучи использованных «духами» шприцев.

Сергей Ахмедов, прапорщик:

Из дневника: 16 декабря. Перебрал «КамАЗ», вещёвку. Опять раненые. Шесть человек, среди них Хамитов.

17 декабря. Ночью снились кошмары.

Сумерки или пасмурно. На бортовом «Урале» я, Климович и несколько человек со взвода подъехали к кладбищу, огороженному высоким забором метра четыре с массивными деревянными воротами, в неизвестном н. п., приехали за дровами. Попрыгали с машины и вошли в ворота. В машине остались я, Дик и водитель. Я открыл дверь, Дик выскочил и побежал за Игорем. Шёл за Диком, автомат оставил в кабине. Запутанными лабиринтами между могил я догнал отряд. Встретили какой-то спецназ, они нам сказали, что тут появились чичи. Климович принял решение поддержать спецназ и занять оборону. Не знаю, почему я не вернулся к «Уралу» за автоматом, не то побоялся заблудиться, не то нарваться на чичей невооруженным.

Оборону занимали в саду, вдоль полуразрушенного забора из камня. Прибежал наблюдатель, сказал, что перед нами подъехала грузовая машина с чичами. Все бросились занимать свои места. Я ползком в щель забора полз к ямке, чтобы укрыться, делать без автомата было нечего. Проползая мимо очередного развала, я заметил двух чичей, один совсем пацан лет 15–16, в олимпийке с двумя поперечными голубыми полосами, с АК наперевес. Второй постарше, лет под 30. Я дал Игорю знак, что вижу чичей и быстрее пополз к яме. Едва я залёг, завязался бой. Но наши, видать, их слишком близко подпустили, и они кинулись в врукопашную. Всё перемешалось, чичи и сзади, и спереди. Я едва успел достать свой нож из ножен, оборачиваюсь, а на меня наваливается здоровенный чичик с ножом в правой руке. Я успел застопорить его правую своей левой, одновременно замахиваясь ножом в правой руке. Но у него нож оказался в левой, я его не заметил из-за веток куста, и он нанёс мне удар. Я отключился, пришёл в себя — вокруг были наши. Пришёл в себя, вспомнил, что получил удар ножом, поэтому болит правый бок. Задрал свитер и увидел глубокий порез. Нож прошёл вскользь по рёбрам, особого вреда не причинив. Тут я вспомнил, что Игорь в отпуске и поймал себя на мысли, что это сон…

Выкурил три сигареты подряд. Сразу же записал этот сон, чтобы не забыть. Днём тоска одолела, заняться нечем.

18 декабря. Обычный день. Скоро переезд. Дел много, но всё по мелочи. С утра приезжал зам. по тылу дивизии, привёз продуктов.

 

6. Бой за Волчьи ворота

Между тем, приближался 2000-й год. Никто из разведчиков не мог знать, что одним из них не удастся дожить до Нового года всего несколько часов, другие будут встречать его тяжело ранеными в госпитале…

Хроника событий:

24.12.99 г.: военные не подтверждают информацию об отстранении Шаманова, переданную «Агентством военных новостей». В войсках слух об отстранении Шаманова был встречен неодобрительно. Путин назвал эти слухи «враньём».

Во второй половине декабря 84-й орб сменил направление действий: с Гикаловских высот был переброшен на юг Чечни, в сторону Аргунского ущелья.

Чем дальше в горы уходили разведгруппы, тем упорней становилось сопротивление боевиков. Группа старшего лейтенанта Петра Захарова на подступах к Дуба-Юрту обнаружила несколько схронов бандитов, уничтожила караван с оружием. В схватке было убито двое боевиков, один из которых оказался ближайшим сподвижником и родственником Басаева. Разведчикам с трудом удалось уйти от погони.

Чеченское селение Дуба-Юрт раскинулось на входе в Аргунское ущелье. Волчьи ворота — так называется этот стратегически важный пункт в Чечне, закрывающий вход в её южные районы. Очень удобное место для длительной обороны. Здесь крупные силы боевиков, в основном иностранных наёмников, которыми командовал Хаттаб, готовились дать упорный бой российским войскам, чтобы не пустить их в южные районы Чечни.

Крайне важно было точно определить, какими силами занимали здесь оборону бандформирования под командованием Хаттаба. Эта задача была поставлена именно 84-му отдельному разведывательному батальону. Разведчики получили приказ установить силы противника в этом районе. А до Нового года оставалось три дня…

С 20 декабря одновременно с действиями по блокированию города Грозного силами Западной и Восточной группировок принимаются меры по выявлению и уничтожению основных опорных пунктов НВФ в Аргунском и Веденском ущельях. По данным разведки, в горной части Чечни находились НВФ общей численностью более 6 тысяч человек.

«Как упоительны в России вечера…»

22 ноября 1999-го в составе делегации во главе с заместителем командующего 22-й армии по воспитательной работе полковником Анатолием Киреевым мне довелось побывать у разведчиков. Это была короткая передышка перед новыми боями. В батальон привезли гуманитарную помощь из Нижнего Новгорода, приехали и артисты с концертом во главе с начальником Нижегородского гарнизонного Дома офицеров подполковником Анатолием Лашмановым.

Помню, как снимал на видеокамеру сильных парней с автоматами весело месивших грязь под тогдашний шлягер «Крошка моя», как взрослые мужики в камуфляжах, по-братски обнявшись, пели «Как упоительны в России вечера…». Тогда даже думать не хотелось, что кому-то из них предстоит скоро погибнуть. Казалось, победа близка, ещё несколько недель и бандиты будут разгромлены: разве можно устоять перед такой лавиной войск, драться с такими сильными и отчаянными парнями.

Дмитрий Сергеев, пулемётчик разведдесантной роты:

— Помню приезд группы артистов с концертом…. Перед этим, побывав на складе РАВ (ракетно-артиллерийского вооружения — авт.) и, приволочив цинк боеприпасов, пристяжную коробку и сегментов ленты на 25 патронов, замещал каждый четвертый ЛПС (тип патрона — авт.) на бронебойный. Так что на концерт меня выдворили в приказном порядке. Хотя после не пожалел, концерт понравился.

Из последующих событий наиболее запомнилась поэма Коли Зацепилина, посвящённая группе «Ромашка» и поход в Алхан-Юрт, где нашли два мешка чеснока, несколько десятков банок варенья и прицеп-фургон, который мы оперативно переоборудовали под баню. Правда, по последнему пункту мне досталось от ротного.

«Письма от детей слушали со слезами…»

Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор:

— Связь с тылом людей вдохновляла. Гуманитарную помощь получали регулярно. Помню, как однажды на весь батальон получили вязаные шапочки и носки. Увольняется солдат — чем его отблагодарить? Грамот нет, откуда их там взять… Я вручал по вязаной шапочке и чистые новые носки. Добивался, что гуманитарная помощь шла к разведчикам в первую очередь. Конфеты, сгущёнка. Чтобы люди чувствовали, что они Родиной не брошены.

Школьники присылали в батальон письма. Я их зачитывал, мужики, у кого дети есть, слушали со слезами на глазах. Были письма от молодых, которых мы отправили в тыл в начале кампании, с поддержкой — «Вспоминаем, думаем о вас». Всё это было важно для создания коллектива, традиций.

Поздравляли ребят с днём рожденья. Дарил что мог — пару горсточек конфет. Приказом командира батальона присваивали воинские звания — был рядовым, стал младшим сержантом. Писал благодарственные письма родителям, от руки: «Спасибо за сына». Кому-то на руки давал — «Отправь матери». Отмечали людей перед строем. После выполнения каждой боевой задачи командир группы писал рапорт, а в нём отмечал тех, кто отличился. Всегда старался хотя бы добрым словом ребят поддержать.

Весной 2000-го года, когда разведчиков вывели из Чечни в Нижний Новгород, я приехал в батальон, чтобы показать ту видеозапись с концертом. Собравшиеся в штабе батальона офицеры смотрели на экран и вздыхали, узнавая своих солдат. Многие из них к тому времени живы были только на этой видеопленке…

Тогда заместитель командира батальона по воспитательной работе майор Салех Агаев охотно предоставил боевые документы для подготовки статьи о разведчиках, рассказал, как они воевали после отъезда нижегородской делегации. Рассказал и о боях 31-го декабря, не скрывая потери. Картина была трагическая — 10 убитых и 29 раненых— потери для разведывательного батальона серьезные.

Но восстановить в деталях те драматические события удалось не сразу…

«Раз нет замены — будете служить…»

Михаил Курочкин, гранатомётчик, рядовой:

— Шли день за днём, неделя за неделей. Уволились дембеля, подошла и наша очередь готовиться. Дембелей нас в роте оставалось всего пятеро. 18 декабря отметили день рожденья Сережки Воронина, с которым я вместе должен был увольняться. А потом пошёл слух, что нас не весной уволят, а раньше, так как в Чечне день срочной службы за два шёл. Но потом сказали: «Раз нет замены, будете служить». На боевые все равно ходили: мы остались самые опытные, пацаны пришли с учебки — что с них толку.

29 декабря всем батальоном уехали из-под Урус-Мартана на новое место базирования, на цементный завод — он стоял между Дуба-Юртом и Чири-Юртом. Там же стоял и 160-й танковый полк. Расположились. РДР ушла на задание в горы…

За несколько дней до Нового года командир батальона подполковник Самокруткин уехал в краткосрочный отпуск. Врио комбата остался майор Паков.

«Задачу необходимо выполнять…»

Александр Куклев, начальник разведки 3-й мотострелковой дивизии, подполковник:

— В организации разведки есть крайне важные понятия, от которых зависит вся дальнейшая работа всех разведчиков. Цели разведки, как правило, это исключение внезапности воздействия противника на свои войска. Для достижения этой цели назначаются задачи разведки. Задачами разведки в этой ситуации являлись:

— установить наличие противника и его состав на господствующих высотах;

— обеспечить командование группировкой данными для огневого поражения объектов противника;

— овладеть господствующими высотами и удерживать их до выполнения задачи главными силами группировки по овладению горным проходом.

Теперь проанализируем ситуацию, которая сложилась к началу выполнения задачи разведчиками.

В состав Западной группировки войск входили части 19-й мотострелковой дивизии 58-й армии Северокавказского, 3-й мотострелковой дивизии Московского, 138-й мотострелковой бригады Ленинградского, 160-го танкового полка Забайкальского военных округов. В 3-й мотострелковой дивизии были:

752-й и 245-й мотострелковые полки, артиллерийский полк, части боевого обеспечения — 84-й орб, 145-й отдельный инженерно-сапёрный батальон, отдельный медицинский батальон, отдельный батальон связи, 911-й отдельный батальон материального обеспечения, комендантская рота.

Далее — 15-й и 126-й мотострелковые полки, 138-я отдельная мотострелковая бригада — три мотострелковых батальона, подразделения обеспечения; 19-я мотострелковая дивизия представлена частями боевого обеспечения, в частности, мы плотно контактировали со 136-м орб дивизии, 160-м танковым полком, с отдельным зенитно-артиллерийским дивизионом.

Распределение сил и средств на тот момент было следующим.

Все общевойсковые части и подразделения (245-й мсп, 752-й мсп, 15-й мсп, 126-й мсп) наступали на Грозный. В распоряжении командующего группировкой на южном направлении в это время находились части 138-й омсбр, 136-й орб 19-й мсд, отдельный отряд специального назначения из ЛенВО с зоной ответственности Урус-Мартан, Гойское, Старые Атаги. Они выполняли задачи по выходу на прилегающие к горному проходу высоты с западной стороны. 160-й танковый полк, 84-й орб, 664-й отряд спецназа должны были захватить и удерживать высоты восточнее Дуба-Юрта.

До Нового года остаётся три дня. Командующий группировкой генерал Шаманов находится в госпитале. Задачу каким-то образом необходимо выполнять. Исполняющим обязанности командующего группировкой генералом Вербицким принимается решение: в качестве штурмовых отрядов по захвату господствующих высот восточнее Дуба-Юрта использовать подразделения 84-го орб. Вместе с ними выполняли задачи и подразделения специальной разведки, которыми руководил подполковник Митрошкин.

«Мы догадывались, что нас ждёт…»

Егор Кляндин, командир взвода специальной разведки РДР, лейтенант:

— Когда нас перебросили к Аргунскому ущелью, мы догадывались, что нас ждёт, но, несмотря на это, готовились к встрече Нового года. Желаемого спокойствия не получилось.

Утром 29 декабря на КП 160-го танкового полка нам была поставлена задача овладеть господствующими над Дуба-Юртом высотами для выдвижения мотострелковых подразделений.

«Не надо было проводить эту операцию…»

Владимир Паков, врио командира батальона, майор, кавалер трех орденов Мужества:

— Приказ занять господствующие высоты в районе Волчьих ворот я получил от генерала Вербицкого, в то время начальника штаба группировки «Запад». План операции разработал вместе с командиром отряда бригады спецназа ГРУ подполковником Митрошкиным. Отряд спецназа выполняет задачи силами групп. В каждой роте батальона таких групп до девяти. Всего должны были действовать три разведотряда по трем направлениям, в каждом — одна группа спецназовцев и две моих.

Договорились о взаимодействии с артиллерией, авиацией. В каждом разведотряде было по артнаводчику. Действовали так: сначала идём мы, остановились, ждём спецназовцев, они нас обгоняют и — вперёд. За нами должна была идти пехота, подошла — мы идём дальше, вперёд.

Не надо было проводить эту операцию перед Новым годом, но приказ есть приказ…

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— Комбат уехал в отпуск, нас с майором Паковым вызвал подполковник Тупик. А батальон тогда только что придали в оперативное подчинение 160-му танковому полку Буданова. Там же находилось управление группировки, вся динамика операции шла оттуда. Задачу нам ставил подполковник Тупик. Вернулись в батальон, определили, какие группы должны идти… Разведгруппы ушли, но что-то там не получилось, пошли потери у спецназа.

«Там до двух тысяч боевиков…»

Александр Соловьёв, командир взвода, старший лейтенант:

— 29 декабря нам поставили задачу, разбили на группы, три — от батальона к усилению отряда спецназа ГРУ. Уяснил задачу: тремя смешанными отрядами взять указанное направление, три хребта в районе Волчьих ворот. С одной стороны ущелья работал северокавказский разведбатальон, с отрядом спецназа. Когда мы 29-го приехали, видно было, что там идут бои, с гор уже трупы спускали, потери были большие. Мы должны были действовать по левой стороне, занимать высоты, чистить. Как мне сказал по секрету Паков — там может быть до двух тысяч боевиков… За операцию отвечал подполковник Митрошкин из ГРУ, мы его должны были усиливать. Ближайшая задача поставлена, дальнейшая, всего на сутки, максимум двое.

«Вы их должны порвать!»

Пётр Ерохин, старшина:

— Подполковник Тупик говорил перед операцией: «Там на высотах всего тридцать «духов», а вас сто двадцать человек. Вы их должны порвать!». Последнее слово он произнёс именно так…

Перед операцией в районе расположения батальона и предстоящей зоне его действий произошло несколько странных событий…

Как и положено, перед началом операции прошла рекогносцировка — знакомство с местностью, где предстояло действовать…

Рекогносцировка через дырочку

Александр Соловьёв:

— За несколько дней до операции я проверял парк своих боевых машин и выявил отсутствие одной БРДМ. Спросил у майора Пакова, куда была отправлена машина, он ответил, что БРДМ вместе со штатным экипажем и десантом в количестве трёх человек направлена в распоряжение генерала Вербицкого. Для чего, Паков не уточнил. Во второй половине того же дня, когда БРДМ вернулась в часть, я спросил у снайпера Кучинского, который ездил на БРДМ, куда и с кем они выезжали. Кучинский сказал, что возили какого-то генерала, но в какое село — не помню, какого генерала — не знаю.

27 или 28 декабря на совещании майор Паков сообщил, что наш батальон 29 декабря будет принимать участие в операции в Аргунском ущелье. Майор Паков приказал готовиться к операции. Общий замысел операции и задачи командирам разведгрупп он не доводил.

29 декабря около 10 часов разведгруппы нашего батальона, которые должны были принимать участие в предстоящей операции, на штатной боевой технике по приказу Пакова прибыли на НП 160-го танкового полка. Чуть позже туда же подъехали разведгруппы разведотряда ГРУ. На НП танкового полка подполковник Митрошкин сказал, что задачей предстоящей операции, которая должна начаться вечером 29 декабря, будет овладение господствующими высотами по восточной стороне Дуба-Юрта для дальнейшего выдвижения на эти высоты мотострелковых подразделений. Согласно организованному взаимодействию в каждый отряд ГРУ, состоявший из двух разведгрупп, придавалось по одной разведгруппе нашего батальона. Моя группа вместе со мной была придана офицеру ГРУ (кажется, начальнику штаба отряда, майору). Мы должны были овладеть высотой. Кроме того, по такому же принципу (две РГ отряда ГРУ, одна РГ от нашего батальона) были сформированы ещё два разведотряда, которые также возглавляли офицеры ГРУ, а наши разведгруппы вместе с командирами входили в состав этих отрядов.

Все сформированные отряды возможно было увидеть с высот, которыми мы должны были овладеть. После формирования отрядов, Митрошкин всех командиров разведгрупп посадил в крытый кузов автомашины ГАЗ-66, чтобы таким образом нас было не видно, и повезли в посёлок Дуба-Юрт для рекогносцировки на месте.

«Номера на джипах — московские…»

Егор Кляндин:

— После формирования и знакомства подполковник Митрошкин посадил нас на ГАЗ-66 и мы выдвинулись в направлении Дуба-Юрта для рекогносцировки.

Не доезжая до села, мы остановились и к нам подъехали два джипа «Гранд-чероки» чёрного цвета. Я ещё удивился, что номера на джипах — московские. Митрошкин и ещё один офицер уехали на джипах в село, вскоре вернулись и мы отправились на НП 160-го танкового полка, где продолжили подготовку к предстоящим действиям.

«Было подозрительно…»

Александр Соловьёв:

— Тогда я не понимал и сейчас задаюсь вопросом: если мы должны действовать в горах, зачем нас повезли на рекогносцировку непосредственно в посёлок? Чтобы снизу посмотреть наверх и сориентировать? Нас было только офицеров 12–15 человек, с оружием, боеприпасами. Разведгруппы остались в просеке у подножья ущелья. Стали подъезжать к Дуба-Юрту. Машина остановилась. Митрошкин нам приказал: не выходить из машины, проковырять дырочки, через них проводить рекогносцировку.

Через некоторое время к нам на расстояние метров 25–30 со стороны Дуба-Юрта подъехал джип. Митрошкин вышел из кабины, подошёл к кузову, позвал одного из офицеров из спецназа, попросил у меня дополнительно боеприпасов к «Стечкину», я дал ему два магазина, и он сказал: «Смотрите внимательно, если увидите ракету — выручайте». Оставив нас у машины, Митрошкин сказал, что он поедет к коменданту Дуба-Юрта для уточнения обстановки. Митрошкин и его офицер направились к джипу, я видел это через отверстие. Как только они подошли к джипу, из него вышли двое мужчин, одетые в камуфлированную форму НАТО, оружия я у них не заметил. Митрошкин и его офицер на этом джипе уехали в Дуба-Юрт. Вернулись они примерно минут через 20. Каждый командир группы постоянно носит с собой карту, поэтому я думаю, что у них была с собой карта.

Когда Митрошкин вернулся на том же джипе, мы сразу поехали в расположение 160-го танкового полка. По дороге я спросил у офицера, сопровождавшего Митрошкина, встретились ли они с комендантом, на что тот ответил: «Какой там комендант, там полдеревни в натовской форме с оружием».

В расположении танкового полка Митрошкин определил нам действовать самостоятельно в составе созданных разведотрядов с наступлением темноты, при этом он всех командиров групп распустил и приказал своему офицеру подойти к нему. Я был случайным свидетелем их разговора, так как подошёл к Митрошкину, чтобы забрать свои обоймы от пистолета. Митрошкин сказал своему офицеру, что он в назначенном районе должен встретить чеченских разведчиков для совместных действий. Увидев меня, Митрошкин быстро свернул карту и направил выполнять задачу. Я спросил: «Может быть, изменения какие-нибудь будут в операции? Нам по вашей команде выходить?» — «Нет, сами, как стемнеет». Было подозрительно, зачем Митрошкин ходил в Дуба-Юрт, и что это за чеченские разведчики, которых мы должны были встретить…

«И вашим, и нашим…»

Александр Куклев, начальник разведки 3-й мотострелковой дивизии, подполковник:

— В Дуба-Юрте к этому времени, как и в некоторых других населённых пунктах Чечни, существовал отряд самообороны. Наиболее трезвые головы из местных авторитетов понимали, чем закончится эта кампания. Создавались отряды самообороны, которые обеспечивали задачи безопасности местного населения от боевиков, не пускали их в населённые пункты, не обеспечивали продовольствием, естественно — насколько это возможно.

Авторитеты чеченцев понимали, что в противном случае федеральные войска, грубо говоря, сравняют посёлок с землёй одной артиллерией. В то же время проявляли активность в сотрудничестве с федеральными войсками. В общем — и вашим, и нашим. Выживали, как могли. У меня тоже были контакты с представителями отряда самообороны Дуба-Юрта.

Александр Соловьёв:

— Дуба-Юрт был договорным селом. Так, по крайней мере, считалось, что его жители бандитов в село не пускают. Офицер, который ездил в село с подполковником Митрошкиным, рассказал: у школы стояли человек тридцать одетых в новую натовскую форму молодых бородатых мужиков, видно, что разгрузки под бушлатами, но стояли без стволов. Митрошкин спросил у коменданта: «Кто это такие?» — «Ополченцы, защищаться от бандитов, которые с гор приходят, скот воруют». — «А как вы от бандитов защищаетесь?» — «У нас есть пистолеты, ну пара гранат». Потом эти ополченцы стреляли в наших из «Шмелей», СПГ-9, АГС…

Михаил Курочкин, гранатомётчик, группа «Нара»:

— От нашей роты несколько человек на БМП ездили с Митрошкиным в Дуба-Юрт, на встречу со старейшинами. Я не ездил, ребята, вернувшись, рассказывали: боевиков в селе нет, в школе собрались чеченские ополченцы, вроде как наши союзники, у каждого — новый АКМ. А у нас были только старые АК-74.

Юрий Панюков, наводчик-оператор БМП 2-й разведывательной роты, старшина:

— 30 декабря мы в группе на БРДМ и БМП, командовал нами старший лейтенант Шлыков, взяв с собой арткоректировщика, солдата-срочника, направились в Дуба-Юрт. С нами на броне сидел какой-то генерал-майор.

Подъехали к школе, слышу команду генерала: «Подняться на крышу и занять там оборону». Вокруг нас было много «ополченцев», вооруженных до зубов. Но старший лейтенант Шлыков дал нам другой приказ: «Оставаться на местах!», так как на крыше мы были бы хорошей целью для снайперов противника.

Генерал куда-то ушел, а когда вернулся, мы уехали из села.

«Выйти на высоту и держать до подхода пехоты…»

Олег Кучинский, снайпер:

— Ещё вечером 28 декабря меня вызвали в палатку командира роты и стали расспрашивать, что из себя представляет гряда высот у Волчих ворот. Я показал по карте, где могут располагаться «духовские» базы и где может быть засада. На завтра была команда всем пополнить свой боекомплект, дополнительно взять по гранатомёту «Муха».

Вечером 28 декабря все были заняты своим вооружением: кто подгонял снаряжение, а кто-то шил себе разгрузку или же менялись, у кого было две разгрузки.

Утром 29 декабря группа Александра Соловьёва и наша группа во главе с командиром Егором Кляндиным были построены. Исполявший обязанности командира роты Соловьёв (капитан Гагарин был в отпуске) проверил боеготовность групп, а затем пошли к штабу, и майор Паков проверил ещё раз. В этот раз на боевую операцию шла в основном наша десантная рота, была ещё и группа первой роты, вторая рота обеспечила нас БМП.

К обеду 29 декабря мы выехали на край линии 160-го танкового полка. Затем ещё подъехал Чучковский спецназ на «КамАЗах». Все перекусили сухпайками, кто попил кофе, кто чай. Сразу после обеда начали комплектовать сводные штурмовые группы. Командиром первой группы спецназа был старший лейтенант Аралов (позывной «Арал»), у разведчиков — старший лейтенант Александр Соловьёв (позывной «Ромашка»).

Командиром второй группы спецназа был старший лейтенант Байкулов, (позывной «Байкул»), у нас, разведчиков, командиром был старший лейтенант Егор Кляндин, (позывной «Сова»). Третьей группой спецназа командовал старший лейтенант Тарасов, (позывной «Тарас»). Командиром четвёртой группы разведчиков второй роты был старший лейтенант Шлыков. Её комплектовали после того, как мы ушли в горы.

Перед группами стояла задача: занять три гряды высот слева от «Волчьих ворот», которые выходят на один гребень, выйти на высоту и держать её до прихода пехоты. Слева на гребень шли штурмовые группы «Арал» и «Ромашка», у них ещё была бронегруппа, которая состояла из двух БМП. Они выдвинулись первыми, так как у них гряда была подальше нашей.

Александр Куклев, начальник разведки 3-й мотострелковой дивизии, подполковник:

— В направлении Дуба-Юрт — Дачу-Борзой действовали части Западной группировки в составе танкового полка под командованием полковника Буданова, 664-й отряд спецназа и 84-й орб. Задачей ставилось 84-му орб совместно с 664-м отрядом спецназа овладеть высотами на хребте восточнее Дуба-Юрт и обеспечить ввод в бой подразделений танкового полка с рубежа южных окраин Дуба-Юрт. На левом берегу реки Аргун с такой же задачей действовали подразделения 138-й омсбр и орб 19-й дивизии.

Геннадий Бернацкий, командир взвода, старший лейтенант:

— Приближался Новый год, но светило солнце, тепло, снега не было…

Из журнала боевых действий:

«29 декабря из состава батальона было выделено три группы для ведения разведки в районе отметки 849,4, мост, перекресток дорог, — отметка 420,1.

В ходе выполнения задачи одна разведгруппа попала в засаду. Для оказания помощи и эвакуации выдвинулась разведгруппа под командованием ст. л-та Соловьёва. Выполнив поставленную задачу, подразделения вернулись в исходный район. Потери личного состава — 2 раненых».

Спецназ просит помощи

Александр Соловьёв:

— Операция 29 декабря не началась, так как одна разведгруппа ГРУ, которая выполняла боевую задачу с 27 декабря, попала в засаду. Я в составе своей разведгруппы вместе с Митрошкиным уехал на помощь попавшей в засаду разведгруппы и вёл ночной бой плечом к плечу с подполковником Митрошкиным.

Олег Кучинский:

— Спецназовцы, которые вышли на одну из высот 28 декабря, были обнаружены «духами», у них завязался бой, появились раненые и убитые. Они стали уходить, и попали в окружение, 29 декабря около 16:00 они попросили помощи. Тогда командиры принимают решение: сначала помочь группе выйти из окружения. Группу возглавлял майор Тучин, заместитель командира Чучковского спецназа, он погиб в этом бою.

Когда наши пошли на выручку, только стали подниматься на высоту, «духи» встретили их плотным огнём. У нас среди разведчиков появились раненые — Игорь Ярошенко и Гена Кондратенко, и у спецназа были раненые. Ярошенко, будучи раненый, подполз к спецназовцу и вытащил его с поля боя. У Игоря была перебита рука, а у спецназовца поврежден позвоночник, он не мог двигаться. «Духи» поняли, что подошло подкрепление, стали отходить, вытаскивать своих раненых и убитых. Шесть часов длился этот бой, то затихая, то возобновляясь.

«Куда вы попёрлись, там всё в минах!»

Александр Соловьёв:

— Я пошёл к своим, построил группу, проинструктировал, отдал приказ. И тут подбегает майор Паков и кричит: «Ромашки»! К бою!». Подошли две БМП, на броне уже сидела группа спецназа, человек 12–13. Посадил свою группу на броню и вперёд. Стали подъезжать к хребту, десантировались с брони. По нам сразу с высот открыли огонь, причём с нашей и соседней, попали под перекрёстный огонь.

А перед высотами оказались минные поля, наши инженеры ставили. Не знаю, почему нам про них не сказали. Растяжки заметил в последний момент. Потом мне уже инженеры говорили: «Куда вы попёрлись, там всё в минах!». Но ничего, проскочили. С боями залезли в эту горку, и сразу пошли потери. Всем сразу сказали «Стоп!».

На первом этапе операции особенно отличились водители боевых машин 1-й разведроты. Когда была обнаружена база боевиков, оказалось, что подступы к ней пристреляны из пулемётов и гранатомётов. Приближаться к базе было смертельно рискованно. Но все водители на скорости, умело маневрируя, сумели выехать на удобные позиции, в результате чего и удалось быстро подавить огневые точки противника. Вот имена этих храбрых и умелых мужчин: ефрейтор Алмаз Ахметьянов, старший механик-водитель, ефрейтор Сергей Костылев, старший механик-водитель, младший сержант Алексей Гоголев, старший механик-водитель, рядовой Ильдус Абульхасанов, механик-водитель, рядовой Валерий Андросов, механик-водитель, рядовой А. Машкин, механик-водитель.

Все они после операции были представлены к медалям Суворова.

«Рванули на высоты цепью…»

Геннадий Бернацкий:

— Ровно в три часа дня как начался долбёж из миномётов! Нашей авиации ничего не мешало, чтобы накрыть эти миномёты «духов», но её пока не было.

В цепь нас разбросали и рванули на высоты цепью, объединённой группой, на помощь «чучкарям». У них отряд — 2–3 группы, и нас по группе в 11–15 человек в каждом отряде. Вёл всех нас подполковник Митрошкин, из спецназа ГРУ. Вёл грамотно, с поля — в зелёнку, перелесок перебегаем. А потом идёт дорога в предгорье, и пошли высоты. Село от нас осталось в стороне, справа. Шёл в одной группе с Соловьёвым, он был старшим. Старший лейтенант Слава Тепляков был командиром бронегруппы.

«Духи» стреляют в нас…»

Леонид Высоцкий, разведчик-наблюдатель разведывательного взвода наблюдения:

— Группа, в которой я был, в тот день обеспечивала прикрытие бронёй штурмующих высоту разведгрупп, поддерживала их огнём, должна была обеспечить эвакуацию раненых и убитых. Утром выдвинулись на место сбора, недалеко от Дуба-Юрта. Помню, что удивился большому количеству артиллерии (САУ и «Шилки»). Все группы построились, и стоим, ждём. Самоходная артиллерия открыла огонь по высоте, началась беготня. Кто-то сказал, что одна из групп спецназа наткнулась на превосходящие силы «духов». Помню, как Митрошкин командует: «Вперёд!»

Прошли расположение самоходок, подошли метров на двести к высоте, начинается стрельба. «Духи» стреляют в нас, мы — по лесу, кроме деревьев ничего не видно. Так постреляли, и, укрываясь бронёй, начали заходить в зелёнку. У «духов» выше на горе были вырыты окопы, они сразу их заняли и стали нас ждать.

Александр Соловьёв:

— Два отряда остались на месте, наш пошёл вперёд. Часов до трёх ночи вели бой, нашли группу живых спецназовцев. У меня к этому времени были двое раненых, у спецназа — один погибший, трое раненых. Эти спецназовцы уже двое суток работали, должны были нас встретить, но сами попали в засаду, поэтому нам пришлось их вытаскивать.

«Знал, что делать, куда стрелять…»

Антон Ширинский, старший радиотелеграфист-разведчик, ефрейтор:

— 29 декабря нас привезли под Дуба-Юрт. Пару часов стояли, ничего не делали. Неожиданно прозвучала команда: «По машинам!». Мы загрузились и поехали к ущелью. Оказалось, спецназ попал в засаду. Я на этот раз был без рации (мы с Мироновым менялись периодически). Забирались на гору под углом градусов 80. Сказались мой пограничный опыт и лёгкий вес — заскочил один из первых.

Работал на автомате, знал уже, что делать, куда стрелять. Одним из первых принял бой. Что делали другие — не знаю. Видел, как Андрей Миронов в горячке пробежал вперёд, не заметив нас. Когда до него дошло, что впереди наших нет, упал в окоп и начал палить по «чехам». Сидоров с СВД рядом со мной лежит. — «Дай мне платок!» — кричит. Я ему: «Гоша, какой нахрен платок!». Оказывается, у него очередь под носом прошла, глаза грязью засыпало. Подошла группа спецназа, я ушёл с ними, помогал раненых нести.

«Земля поднималась дыбом…»

Олег Кучинский:

— По зелёнке мы шли от дерева к дереву, осталось до подъёма в гору метров 150, как впереди по нашей группе начали вести обстрел из автомата. Все залегли, пару минут полежали и снова вперёд, но опять автомат АК-74 заработал, это можно было определить по звуку. Я вышел вперёд, посмотрел в оптический прицел через зелёнку — ничего не видно. Стрельба начала удаляться, но это мы уже проходили и поняли, что противник хочет затянуть группы за собой на «духов», которые сидели в секрете. Мы обмозговали это дело и решили принять вправо, подниматься по правому склону горы. Автоматчик уходил по ущелью и отстреливался, но мы не дали ему такой возможности обнаружить нас и продолжали подниматься.

Через 30 минут по ущелью заработала ЗУшка духов, и именно туда, куда нас затягивал «духовский» автоматчик. ЗУшка била с левого гребня, оттуда, где поднимались группы «Ромашка» и «Арал». «Духи» думали, что мы поведёмся, и будем подниматься по ущелью. Мы пошли по очень крутому подъёму, но «духи» не видели нас. А ЗУшка била и била по ущелью, прорабатывала метр за метром, все деревца ложились, как будто их косой косили. Земля поднималась дыбом, кругом пыль, ничего не видно. А нам это на руку: нас не видно из-за пыли, и не слышно из-за шума стрельбы ЗУшки. И мы под этот шумок потихоньку поднимались от дерева к дереву, от кустика к кустику, ноги скользят по крутому склону. Шли, помогая друг другу, «Муху» возьмёшь или РД-54 (рюкзак десантника — авт.) с боеприпасами.

Метров триста поднимались в гору, все навьюченные, было нелегко. Поднявшись на гребень, залегли, осмотрелись. А ЗУшка «духов» проработала огнём всё ущелье. Через пять минут мы поднялись и пошли вверх по гребню, не выдавая своё место нахождения. Затем ЗУшка замолчала, но время от времени прощупывала ущелье, не зная до определённого времени, что разведчики уже находятся на гребнях гор. Группы «Ромашка» и «Арал» около 17:30 уже продвигалась с боем, а «духовская» ЗУшка замолчала к 20:00. «Духи» услышали, что поднялась бронетехника, и начали выходить в прямой эфир. Слышим их разговор, что пехота федералов «бэхи» подняла на гребень, куда они своих ишаков затащить не могут. В ответ им говорят, что пехота до этого не додумается, это идут отморозки разведки.

Наши группы «Сова» и «Байкул» подошли к высоте, на которую должны выйти в этот день и дождаться утра, и утром продолжить движение. Но, видя всю обстановку, отошли немного назад и заняли круговую оборону, а группа «Байкул» решила пойти вперёд и там занять оборону. Мы объяснили спецназовцам обстановку, но они решили идти вперёд. Они где-то через час вернулись и рассказали, что видели передвижения «духов» в сторону Дуба-Юрта и насчитали только фонариков около трехсот. Спецназовцы попросили нас: «Можно мы с вами останемся?».

«До двадцатилетия могу не дожить…»

Леонид Высоцкий, разведчик-наблюдатель разведывательного взвода наблюдения, рядовой:

— Становится темно, мы постепенно поднимаемся по склону, по рации слышим переговоры наших головных групп: «Вроде чисто. Стоп, вижу «духов»!». Вижу впереди, метрах в пятидесяти, с левой и с правой стороны огневые точки, слева тоже «духи», потому что напропалую палят трассерами. Командир нашей группы старший лейтенант Тепляков ставит задачу: «Ждать запрос штурмующих групп, огонь по «духам» не открывать, чтобы не обнаружить себя». Сидим, ждём. Саня Сорокин сидит, курит на броне, вдруг падает, орать начинает. Осмотрели — в ногу ранен. Докурился… Снайпер сделал выстрел по огню сигареты, ему повезло, что в тот момент она была не у лица. Хватаю его, кидаю на броню, и мчимся обратно к артиллерии.

В тот момент первый раз осознал, что до двадцатилетия могу не дожить, и что романтика — слово для войны не подходящее. Несёмся со скоростью километров шестьдесят в час, Саня орёт, кровища льётся. Приехали, ждёт медицинский ГАЗ-66, я Саньку сдал медикам и поехал обратно.

Егор Кляндин, командир взвода специальной разведки РДР, лейтенант:

— Первым 30 декабря ушел отряд «Арала» и «Ромашка», на самый восточный, левый хребет. Вторыми мы — «Байкул» и «Сова», посередине, третьим — отряд «Тараса».

Мы подошли к хребту, начался изнурительный подъем. К вечеру заняли промежуточную высоту с «Байкулом», приняли решение занять круговую оборону до утра. Вдруг «Байкул» принимает решение разделить отряд и с группой выдвигаться дальше. Примерно через полтора часа они вернулись. «Байкул» рассказал мне и показал по карте, что видел большое перемещение «духов» в сторону Дуба-Юрта. Ночь была «весёлая»…

Осмотревшись на рассвете, выдвинулись дальше. Выйдя на нашу высоту, «Сова» заняла круговую оборону. «Байкул» ушел дальше. Мы стали дожидаться пехоты, чтобы двинуться за «Байкулом». Дождавшись, группа выдвинулась, сразу по радиостанции услышали разрывы мин и выстрелы. «Байкул» запросил о помощи: попал в засаду. Отбив его, отвели группу на себя.

Оставив себе по два магазина и по паре гранат, остальной БК отдали мотострелкам, которые и должны были теперь держать эту высоту.

«Не спал, наблюдал и молился…»

Олег Кучинский:

— Все начали готовиться к ночёвке, заняли круговую оборону, каждый боец готовил свою позицию. Я натаскал брёвен, обложил вокруг свою позицию, накрыл сверху плащ-палаткой. Затем всю позицию засыпал листьями, забрался и сам залёг, установил винтовку, поставил ночной прибор. Осмотрел весь сектор обстрела и стал наблюдать. На левом гребне, откуда работала ЗУшка, ночью загорелась трава. Наверное, её «духи» подожгли, чтобы ослепить нас и осветить наш гребень.

«Духи» постоянно запускали осветительные мины, освещали нашу высоту, выискивали наше место нахождения, но им так и не удалось нас обнаружить.

Когда все штурмовые группы вышли на свои высоты и доложили об этом «Центру», все радиопереговоры закончились. Ночью я не спал, наблюдал, прислушивался и молился. «Духи» постоянно кричали филином. Когда рассвело, на высоту, где должна находиться группа «Байкул», легли четыре миномётные мины.

В шесть часов утра начали осматривать склоны горы, по двое немного спустились вниз. Я переполз ниже, лёг за дерево, начал осматривать противоположную сторону и минут через 15–20 слышу свист пули и удар в дерево. Бил снайпер. Звука выстрела слышно не было, стрелял он из винтовки с глушителем. Хорошо, что я не залёживался на прицеле — посмотрел, убрал голову, посмотрел — убрал. Отполз назад, воткнул шомпол в то место дерево, где вошла пуля, и определил, откуда стреляли. Всё осмотрел в прицел, ничего и никого не обнаружил. Работал опытный снайпер: выстрелил и сменил позицию. Затем мы начали движение дальше. Первой пошла группа «Байкула», затем «Сова». Дошли до высоты, на деревьях были отметки от осколков миномётных мин. На уровне пяти сантиметров от земли — мелкие осколки, выше увеличивались, а на высоте 60 сантиметров — самые крупные осколки, а выше — снова уменьшались.

«Граната разорвалась под ногами…»

Игорь Ярошенко (Якут), гранатомётчик:

— Вижу — двое спускаются, «духи», я шёл в головном дозоре, с Коржавиным. Одного «духа» срезал сразу, но пока перезаряжал автомат, второй по мне — выстрел из подствольника. Граната разорвалась под ногами, но зацепило только руку. Ещё метров 25 тащил раненого спецназовца.

Пришёл к своим, меня перевязали, вставили промедол. Иду в тыл, вижу — у БМП стоит срочник, курит, я ему: «Снайпер же стреляет!». Минуты не прошло — его уже тащат мимо, не знаю — убитого или раненого. Из медбата попал в госпиталь во Владикавказ, Моздок был заполнен ранеными.

«Сова», помоги, есть тяжело раненые!»

Олег Кучинский:

— Группа «Байкул» выдвинулась на ту высоту, которую должны взять и удерживать, группа «Сова» должна дождаться пехоту и выдвинуться на высоту к группе «Байкул». Когда группа «Байкул» уходила, мы им говорили: «Если взойдёте на высоту и «духов» там не будет, то спуститесь немного по склону и дождитесь нас, а там разберёмся».

Мы до «Центра» стучимся, просим разрешение двигаться вперёд. «Центр» приказал дождаться пехоту — «Она уже идёт!».

Минут двадцать подождали, пехота подошла. Мы тут же поднялись, пошли на высоту и в это же время «Байкул» просит помощи: «Сова», «Сова», помоги, нас обстреляли из миномёта, есть тяжело раненые!». Мы побежали вверх, но когда навьючены по 25–30 килограммов, в гору сильно не разбежишься. Сначала рванулись резво, но затем снова пошли. Командир группы лейтенант Кляндин кричит: «Быстрей!», но люди не могли бежать.

Я, Петруха Ерохин и лейтенант Кляндин первыми вбежали на высоту и стали оказывать первую помощь раненым: кололи обезболивающие препараты, перевязывали головы, ноги, руки. Пока мы перевязывали раненых, наши уже заняли круговую оборону. Раненых положили в плащ-палатки и понесли вниз. Нести раненых тяжело — руки и ноги устают, мышцы сводит: не сто метров нести, а километры. Ребята, которые шли в прикрытии, конечно же, менялись и тоже выносили раненых, а те, кто нёс, прикрывали. Вынесли с высоты раненых поближе к пехоте, сели передохнуть и решить, кто пойдёт и понесёт раненых дальше. Запрашиваем «Центр», просим: «Помогите авиацией!», указали, где находятся зенитная установка и миномёт духов. Выбрали самого быстрого и смышлёного срочника, кликуха у него была Лысый, послали за помощью к пехоте, рассказали куда идти, и он побежал.

Над нами показалась вертушка, корректируем по рации, куда ей вести огонь. Вертушка только заходит над высотой снизу, ЗУшка как даст очередями, она в сторону уходит. С вертушки нам по рации: «Пацаны, не сможем помочь, деревья не дают, а за высотку зайдём — под обстрел ЗУшки попадём, через деревья начнём бить — вас зацепим». Вертолёт улетел, а мы остались сами с собой.

Расшифровка радиопереговоров в районе боевых действий батальона на высотах левее Дуба-Юрта 29–30 декабря:

Олег Кучинский:

— Двадцать девятое декабря… тридцать минут третьего.

Дальше ничего не слышно из-за шума пролетающего над головами самолёта. Протяжный грохот от выстрелов САУ. Выстрелы из пушки БМП. Шум двигателя…

Ещё несколько выстрелов из орудия БМП…

Чей-то возглас:

— О! Горит!

— Да… Не одна…

— Это 38-й здесь стоит?

— 160-й танковый полк.

— Наоборот, все танки 160-го ушли туда. А это буряты стоят…

— Да, «Шилка» въ…(мат), мало не покажется.

Голос Кучинского:

— 16:20. Спецназ попал. Засада. Есть раненые. Идёт бой. (Рядом — громкий звук выстрела пушки БМП, чуть вдали — перестук пулемётных очередей). Артиллерия помогает. Выдвинулась наша группа («Ромашка», старшего лейтенанта Соловьёва) и группа спецназа на помощь, бронегруппа (из 1-й роты разведбата). Пошли за ранеными. Зашла наша «бэха»… (рев мотора) 17:20. Это «бэха» с пехоты. Она делает площадку для посадки вертолёта, чтобы забрать раненых. МТЛБ ушла за ранеными.

Близкий шум моторов БМП…

Чей-то голос:

— «Центральный», начинаю движение к тебе! Просьба, просьба: огня не открывать!

— Всем группам! Всем группам! Я — «Фаланга!» (позывной одной из групп спецназа — авт.) — Броня идёт к вам…Они дают зелёную ракету… Как понял? Приём.

Мат…

— Быстрее, шевелитесь… — Митрошкин.

— «Сотый», «сотый», я «одиннадцатый»! (позывной одной из групп спецназа).

Митрошкин:

— Я тебя понял, я тебя понял… Кто такой «одиннадцатый»?

— Мы находимся…

— Я тебя понял… Расположись в линию. Кто находился перед тобой, отправь ко мне. Я тебя понял, обозначь себя ракетой…

— Обозначаю…

Шум моторов…

Кучинский:

— Вертушки, вот они…

Митрошкин:

— Находиться вместе, занять оборону. Как понял?

— Сотый, сотый, я пятый, приём. (Группа спецназа).

— Пятый, пятый, кто такой?

Гул вертолёта над головой… Близко — пулемётные очереди… Гул.

Кучинский:

— Что они так медленно топают?

Голос Митрошкина:

— Не надо тебе называть себя никому… Ты сейчас забери, кого я тебе сказал. Как понял? Приём. Расположи их в линию и сиди…

— Центральный, я шестой. Куда располагать пехоту?

Митрошкин:

— Значит так. «Михей», я — «сотый», приём. «Михей», ты вышел, куда я тебе сказал?

— Вышел.

— Молодец. Сейчас на тебя выйдет «Арал». Встречай «Арала».

— Я начал двигаться, нас разделяют метров сто. Я иду на вас в лоб.

— Хотя бы «стой, кто идёт» скажи!», понял?

— Понял, понял.

— «Арал»! Я — «сотый». Где «Ревизор» и «Байкул?»

— «Байкул» остался на вершине. Остались я и следующая группа.

— А группа «Ревизора» куда ушла?

— Группа «Ревизора» шла второй. «Ревизор» остался во второй группе. И частично у меня пара штук второй группы.

— «Сотый», я «первый», (одна из групп спецназа), на приёме.

Митрошкин:

— «Сотый» на приёме…

— Нахожусь выше со второй группой… — кто-то из командиров групп. — Чуть выше, метров сто…

— Ещё раз повтори…

— Я нахожусь вместе со второй группой на удалении от третьей группы около ста метров. Как понял? Приём.

— Понял тебя… «Байкул»…

Треск рации.

— «Броня», «Броня», я «сотый», приём.

— Я «Сова», приём (лейтенант Кляндин, второй разведотряд).

— Передай! «Муха» (позывной одной из групп спецназа. Всего было 12 групп, по 16 человек в каждой — авт.), с группой раненых выдвигается к нему навстречу по ущелью. Там где была группа, как она себя обозначала… Слева от тебя сопка… «Муха» выдвигается…

— «Муха», «Муха», от меня «Муха» идёт. Она идёт вперёд!

— Да, да.

— Понял, понял вас.

Митрошкин:

— «Фаланга», я — «сотый». Приём. Ты передал броне? Приём.

— Я ей передал, но они сказали, что мы должны обозначить себя…

Митрошкин:

— Не надо посылать броню, держи её там, где я её оставил, броня здесь не пройдёт, она не поднимется!

— Пройдёт! Она уже пошла…

— «Арал», «Арал»…

— Я тебе сейчас крикну! Ты меня слышал?

— Перед нами кто-то есть, — встревоженный голос.

— «Михей», я «сотый», приём…

— «Центральный», «Центральный», я — «Фаланга», приём.

— Я слышу тебя, слышу.

— Дай три красных ракеты, чтобы себя обозначить, приём.

— Я — «сотый», встречай «Арала». Обозначьте друг друга! Договоритесь об обозначении…

— «Центральный», я «Фаланга», как слышишь? Приём.

— Вы где находитесь?

Голос Кучинского:

— Два «двухсотых»…

— «Первый», «первый», я — «сотый».

Голос генерала Вербицкого:

— Сколько до вас примерно? Где вы находитесь? Я вижу свечение фонарика.

— Это не мы! Я сейчас дам зелёную ракету, наблюдай! Приём.

— Тебя понял!

— «Центральный», я «Фаланга», что делать броне? Она сейчас может уйти в другую сторону.

Митрошкин:

— Броне стоять на месте! Броне стоять на месте!

— Я понял: броня будет стоять на месте и обозначит себя двумя красными ракетами.

— Не надо себя пока обозначать. Занять круговую оборону!

— Я понял.

— «Сотый», я «первый», дай зелёную ракету!

— Даю зелёную ракету, наблюдай!

— Вижу красные габариты машины!

— Бери «двухсотых» и выходи вниз. Как понял?

— Тебя понял.

— Я иду на фонарь!

— Это не наш фонарь!

— Понял, понял тебя!

— «Одиннадцатый», как понял? Приём. Я — «сотый!» Дай зелёную ракету!

— Понял, даю зелёную ракету!

— «Центральный», я «Фаланга», на приёме.

— С кем пошёл наводчик-артиллерист?

— Он пошёл с «Байкулом», который остался на вершине.

— «Байкул» сидит на вершине в окружении.

Митрошкин:

— Передай Байкулову: надо выходить из окружения, потому что перед нами чичики, они нас не пускают, нас держат!

— Я понял.

— «Центральный»…

— «Сотый», я «одиннадцатый», видел ли ты мою зелёную ракету?

— Да, видел.

— «Центральный»? Я «шестой». Что нам делать? Что нам делать?

Близкий густой треск автоматных очередей…

— Понял тебя, понял…

— Я «сотый«…Останови машину, я сейчас к ней спущусь!

— «Сотый», я «второй», приём. К кому идёт эта машина?

— Эта машина по дороге идёт ко мне.

— За мной эта машина подъедет? «Сотый», я «второй». Будет нам машина или нет? (это радист из рассеянной группы, там не могли тащить раненого).

— Вы находитесь на дороге?

— Мы на небольшом отдалении от неё.

— Назови свою фамилию…

— Я рядовой Черошкин.

— Ты из какой группы?

— Первая и вторая группа.

— Это которые на сопке сегодня сидели? (с 29 на 30-е декабря). Выдвигаетесь к броне. С тобой есть раненые?

— Два «двухсотых» и один раненый.

— Броня от тебя далеко?

— Метров четыреста-пятьсот…

— Ты в состоянии двигаться?

— Я-то да…

— Выдвигайся, выходи на наши войска. Они прямо перед нами. Видишь свет? Как выйдешь на окраину, дай зелёную ракету. Они прямо перед нами, как выйдешь из посадки, дай зелёную ракету. Как понял? Приём. «Фаланга!» Я «сотый». Как увидишь зелёную ракету, выйди, помоги ему эвакуировать раненых. Там вышла рассеянная группа. Я «сотый». Сейчас выдвигается к посадке, его позывной «второй», с ним два «двухсотых». Как выйдет на окраину зеленки, дай зелёную ракету! — голос Митрошкина.

— «Сотый», я «второй». Куда вести группы — первая и вторая. У нас два «двухсотых» и один «трёхсотый».

— Ты их эвакуировать можешь? Работай позывным «Ревизор», тебе ещё раз говорю! Ты можешь сам их тащить? (Митрошкин объединял рассеянные группы и давал им новые позывные — авт.).

— Мы всех забираем и начинаем движение вниз, движение здесь очень медленное.

— Я понял тебя, «Ревизор», начинай движение очень медленно, иди по дороге.

— Я «шестой». Где находишься ты?

— Я не скажу! Уходите, кому сказал?

— «Фаланга», броня за «двухсотыми» идёт с фарами…

— «Ромашка», я — «Центральный», приём.

— Я «Ромашка», слышу тебя, — голос старшего лейтенанта Соловьёва.

— Броня выдвигается с включенными фарами.

Митрошкин:

— Хватит болтать, хватит болтать! Заткнитесь в эфире! Работайте в эфире по моей команде! Со мной находятся следующие группы: «Михей», «Арал», группы «Ревизор», «Ромашка». «Ревизор» выходит из зелёнки, а «Ромашка» идёт на броню!

— Нам отходить или нет? — Соловьёв. (Он вытаскивал двоих раненых — авт.).

— Ты идёшь по хребту или по лощине? Обозначь себя ракетой, любой!

— «Арал», я «сотый», приём. «Арал», это по тебе стреляют?

— Справа…

— Это чичики… Внимание! Никому ракетами не отвечать! «Туча» с тобой? Всё, выходите, ребята… «Арал», я тебя видел, ты мне больше не нужен, спускайся, все.

Голос Митрошкина:

— Нет, не работает… (треск рации). Ко мне вышел «Байкул», который был там на высоте, и с ним два «двухсотых» и один «трехсотый».

— Вас понял. Приём, — чей-то интеллигентный равнодушный голос.

— Я всех сейчас пересчитаю и вам доложу. Всё, находимся в радиомолчании. — Митрошкин.

— «Сотый», я «Ромашка»: тяжелого отправили… В разведбат раненого отправили. Нахожусь у сопки, по которой зашли, с одной бронёй, и пять человек со спецназа, остальные «Ромашки». Со мной сапёры, что нам делать? — старший лейтенант Соловьёв.

— Сейчас уточним, подожди.

— «Сотый», я «Ромашка», я спустился, обозначь, куда мне идти! Я нахожусь внизу, как указывал. Справа, откуда мы пришли, бугор, там работает снайпер, на броне раненый, и в группе спецназа тоже есть раненый. Будьте осторожны!

— Броня, броня! Я «сотый», приём!

— Я «Фаланга»!

— «Передай, что «Муха» с группой раненых выдвигается к нему навстречу. Там, где была группа, как себя обозначала, слева от тебя, сопка. «Муха» выдвигается!

— «Муха», «Муха», от меня «Муха» идёт! — чей-то голос.

Картину той ночи дополняют сухие строчки из составленных позднее документов…

Из наградных листов:

…Старший лейтенант Александр Соловьёв, командир взвода разведдесантной роты. В ночь на 29-е декабря, командуя 2-й разведгруппой по выводу спецназа, на высоте завязал ночной бой. Быстро и умело эвакуировал раненых, лично уничтожил одного стрелка.

…Ефрейтор Александр Мамонов, командир отделения 1-й разведроты. В разведдозоре обнаружил засаду, уничтожил пулемётчика противника, тем самым спас жизнь разведчику, который его не заметил. Представлен к медали Суворова.

…Ефрейтор Игорь Сидоров, снайпер. В ночь на 29-е декабря на высоте 558,0 группа попала в засаду. Начался ночной бой. Уничтожил пулемётный расчёт, чем обеспечил наименьшие потери в группе.

…Ефрейтор Антон Ширинский, старший радиотелеграфист-разведчик. В ночь на 29-е на высоте 558,0 при подходе вступил бой. Уничтожил нападавшего стрелка противника, занял выгодные позиции и огнём дал товарищам возможность обойти противника с фланга.

…Младший сержант Юрий Курилов, пулемётчик-разведчик. 29-го декабря в 16:30 в разведгруппе ст. л-та Соловьёва высоте 552,7, где вёла бой в окружении группа спецназа, обнаружил засаду. Забросал гранатами пулемётный расчёт. Отбивая атаки противника с левого фланга, обеспечил прикрытие коридора для выхода группы и эвакуации раненых.

…Рядовой Андрей Миронов, радиотелеграфист разведгруппы «Ромашка». В ночь на 29-е декабря на высоте 558,8 дозорная группа попала в засаду. Увидел, как летит граната под ноги командиру группы, сбил его с ног, чем предотвратил гибель командира. Представлен к медали «За отвагу».

…. Рядовой Алексей Смирнов, оператор-радиотелеграфист 1-й разведроты. 29-го декабря в дозоре на горной тропе обнаружил троих бандитов с миномётом. Подпустил и в упор уничтожил двоих, захватил миномёт. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Александр Сорокин, старший оператор РВН. 29-го декабря от РВН действовали две БРМ-1к для огневой поддержки спецназа, 1-й разведроты и РДР. Бронегруппа, в которой находился рядовой Сорокин, шла на помощь спецназу. Шёл в первой тройке, при эвакуации товарища был ранен снайпером в ногу, но вынес его в безопасное место. Представлен к ордену Мужества.

…Сержант Андрей Кишаев, командир отделения 1-й разведроты. 29-го декабря — командир тройки в дозоре. Организовал засаду, а когда на неё вышла банда, завязали бой, в котором уничтожил гранатомётчика. Представлен к медали Суворова.

…Сержант Роман Папин, командир отделения 1-й разведроты. 29-го декабря находился в дозоре. Заметил группу боевиков, которые минировали тропу. Уничтожил всех троих и разминировал тропу. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Александр Мясников, оператор-радиотелеграфист 1-й разведроты, снайпер. С дозором на отметке 647,1 находился в засаде. Когда на засаду вышла бандгруппа, метким выстрелом убил главаря группы. В рядах банды началось смятение, остальных бандитов добила группа. Представлен к медали Суворова.

…Сержант Дмитрий Порплик, командир отделения 1-й разведроты. 29-го декабря находясь в дозоре, обнаружил засаду боевиков. В бою уничтожил несколько огневых точек противника, помогал раненым. Представлен к медали Суворова.

…Младший сержант Дмитрий Ярошенко, наводчик-оператор БМП 1-й разведроты. 29-го декабря находился в дозоре с бронегруппой. Когда обнаружили засаду противника, огнём уничтожил пулемёт и гранатомётный расчёт, что позволило спасти троих раненых разведчиков. Представлен к медали Суворова.

…Старший лейтенант Геннадий Бернацкий, командир взвода разведдесантной роты. 29-го декабря разведгруппа старшего лейтенанта Бернацкого вела разведку высоты 558,0. Группа первой обнаружила засаду. Принял решение: скрытно обойти противника и уничтожить внезапной атакой. В бою действовал умело, смело и решительно. В ходе боя группа уничтожила 10 бандитов и пулемётный расчёт.

…Старший сержант Николай Коржавин, зам. командира взвода. В ночь на 29-е декабря был в составе 2-й разведгруппы на отметке 558,0. При подходе к высоте попали под обстрел. В бою создалась ситуация опасности окружения дозора. Действуя смело и решительно, рискуя жизнью, выдвинулся вперёд и из автомата и подствольного гранатомёта уничтожил пулемётчика и двоих автоматчиков противника.

…Рядовой Юрий Александровский, радиотелеграфист-разведчик разведдесантной роты. На высоте 552,7, где вела бой в окружении группа спецназа, попал с группой в засаду. Был в составе пулемётного расчёта. Выдвинувшись на правый передний край, занял выгодную позицию и отбивал атаки противника, не подпуская его с правого фланга, уничтожил четверых бандитов. Прикрывая отход группы, обнаружил снайпера и уничтожил его, чем помог вынести раненых.

«Всем отступить!»

Леонид Высоцкий:

— Отвёз раненого, возвращаюсь, по рации дурные вести: у группы спецназа потери — майор и срочник-пулемётчик, у групп разведбата только раненые. Насколько я понял, наши группы уже выбили «духов» из их окопов, оставалось совсем немного, чтобы закрепиться, и вдруг Митрошкин командует: «Всем отступить!». Наши командиры групп говорили, что этого нельзя делать, ребят потеряли, и «духов» из окопов уже выбили! Отойдём назад, они опять в свои окопы залезут, и мы опять людей при штурме потеряем! Но Митрошкин никого не послушал, отдал приказ высоту оставить. Погрузили раненых и убитых и оставили зачищенную высоту.

Никогда не забуду погибшего пулемётчика из спецназа. Когда его грузили, он был в одном тельнике. Парни из спецназа рассказали, что он сорвал с себя бушлат и китель, и полез в окоп к «духам». Как погиб не знаю, но, думаю, был героем.

Остановились, построились, командиры групп проверили личный состав, медики оказали помощь раненым, погрузили в санитарную машину убитых. Насколько помню, поступил приказ приготовиться к повторному взятию высоты, и тут все запротестовали: «Какого чёрта, мы её уже брали и оставили…». Спецназ стал показывать пальцем на нас: «Это задача разведбата», мы — на спецназ. Стояли, ругались, пока кто-то из офицеров не успокоил. Больше в тот день никаких заданий не поступило, и мы вернулись в базовый лагерь.

Александр Соловьёв:

— 29-го декабря вечером я ушёл с гор, выполняя приказ Митрошкина, с тремя ранеными спецназовцами. Мы их вытащили, нас встретила броня в кустах, стали грузить, в это время снайпер подстрелил ещё одного бойца. Загрузили раненых. Я опять пошёл к своей группе, но попал под обстрел снайпера. Гора была лысая, понял, что не пройду. Обходить её не имело смысла, я бы потерялся. Тогда мне Митрошкин приказал возвращаться на базу. С этими ранеными спецназовцами вернулся на базу и тут вышли остатки моей группы, других, и спецназа.

Только всех ребят построил, прибегает Паков: «Саня, выручай Петю Захарова, он в хвосте, несёт важный трофей, за ним идут много «духов». Помню, как встретил запыхавшуюся группу Захарова. И когда Петруха последним запрыгивал на броню, я заметил, что у него вся спина в крови. На мой вопрос: «Ты ранен?», он устало улыбнулся и ответил «Это от трофеев…». Я — на броню, взял шесть бойцов, забрал его, и мы вернулись в лагерь. Это было уже утром 30-го. Поспали часов пять. Разбудили нас, и опять туда же, по новой…

Олег Кучинский:

— Группа вышла к своим, собрав раненых и убитого спецназовца майора Тучина. Мы сели на БМП и их сразу отправили в медбат 3-й дивизии.

А все штурмовые группы поздно ночью разъехались по батальонам и начали готовиться снова брать эти высоты.

Из журнала боевых действий:

«30.12.99 г. начальником разведки группировки задачи группам были уточнены. В 12:30 30.12.99 г. разведгруппа под командованием ст. л-та Соловьёва и разведгруппа под командованием л-та Кляндина выдвинулись на технике в район высоты 950,8.

С 23:00 30 декабря разведгруппа вела бой с превосходящими силами противника. В результате боя были захвачены стрелковое оружие, 82 мм миномёт и большое количество боеприпасов».

Александр Соловьёв:

— Запланированную операцию мы начали 30 декабря утром. Я во главе своей группы в составе разведотряда, возглавляемого офицером ГРУ, пошёл на первую высоту, которую мы заняли без боя, вечером того же дня с боем — вторую.

Олег Кучинский, снайпер:

— Утром 30 декабря на КП 160-го полка собрались все штурмовые группы во главе с командиром отряда спецназа подполковником Митрошкиным, который планировал эту операцию по взятию Волчьих ворот. Митрошкин лично поставил задачу каждой группе.

Первыми пошли на БМП «Арал» и «Ромашка», а следом мы — «Байкул» и «Сова». Сели на «Урал» и доехали до зелёнки…

«Они планировали, им и карты в руки…»

Александр Куклев, начальник разведки 3-й мотострелковой дивизии, подполковник:

— В должности начальника разведки дивизии, являясь прямым начальником командира 84-го орб, лично руководил боем в Дуба-Юрте, с божьей помощью остался жив, потерял десять человек убитыми, выходил из боя последним.

Какова моя роль в планировании и проведении этой операции?

По приказу командующего группировкой в середине декабря я был откомандирован в штаб северо-западного направления под командованием генерала Молофеева, позже геройски погибшего. Я вернулся в Старые Атаги вечером 30-го декабря. Доложив начальнику штаба группировки полковнику Кондратенко о прибытии и поручениях генерала Молофеева, получил приказ: в Грозный не возвращаться, руководить действиями 84-го орб. «С корабля на бал…».

Прибыл в батальон 30-го, доложил подполковнику Тупику о прибытии, заслушал доклад майора Пакова по обстановке, он вкратце объяснил задачу, которую ему поставили. От Тупика получил задачу развернуть свой пункт управления в помощь батальонному и пункту управления отряда спецназа. В действия Митрошкина и Пакова по управлению группами на высотах не вмешивался: они планировали, им и карты в руки. Таким образом, получается, что высоты восточнее Дуба-Юрта штурмовали 3–4 группы от разведбата и отряда спецназа ГРУ. И в Дуба-Юрт пошли две группы. Итого в общей сложности 5–6 групп.

Танковый полк по горам наступать не может. Он сможет войти в Дуба-Юрт, когда разведчики закрепятся на хребте. Высоты за разведчиками должны были занять мотострелковые роты танкового полка.

«Всю ночь просидел у радиостанции…»

Леонид Высоцкий, разведчик-наблюдатель разведывательного взвода наблюдения, рядовой:

— 30 декабря моя группа была направлена на окраину цементного завода. Командование батальона решило дать нам возможность отдохнуть. Всю ночь просидели у радиостанции, слушали, как другие группы работают в горах.

Судя по переговорам наших групп, работающих в горах, в районе Дуба-Юрт концентрировалось большое количество боевиков.

Нам был назначен новый командир, лейтенант Миронов. Мужик он был, что надо и мы этому только порадовались.

«А на бруствере — мозги…»

Александр Соловьёв:

— Утром 30-го декабря опять пошли на то же место, опять штурмовал эту высоту. Вся сопка и окопы на ней были в крови, следах от волокуш, много окровавленных носилок, бинтов, шприцов: ночью по зубам они от нас хорошо получили. На окопе вижу: маленькая вороночка, а на бруствере — мозги. Труп своего убитого боевики забрали, а разбитый автомат оставили. Попадание в этого боевика было из подствольника.

Свои трупы они в овраг скидывали. Я нашёл два таких схрона. Палкой ткнул туда — схрон. В одном шестерых насчитал, их закидали свежими листьями, они там мёртвые сидели, с завязанными головами и руками. Потом эти трупы боевиков меняли на наших погибших ребят, которых не смогли сразу вынести из Дуба-Юрта.

«Ночь под уханье сов и вой шакалов…»

Геннадий Бернацкий, командир взвода, старший лейтенант:

— 30-го в пять часов утра прибегает дневальный: «На штурм высот!» и убежал. Знали, что пойдем на штурм «духовских» баз. Не просто разведка, а штурм — такой был приказ. Нас опять собрали в группы с «чучкарями», и пошли. Броня была только у нашей группы, остальные шли пешком. Потом узнали по радиоперехватам, что Хаттабу сообщили: «Русские втащили броню туда, куда наши ишаки не прошли». Они не ожидали, что мы в горы технику затащим. Сожгли у озерца хаттабовскую машину, вторая успела уйти. У него было две БМП. Немножко до конечной высоты мы не дошли.

Сели на высоте с отметкой 640. Надо дальше продвигаться, пехота сзади. Чучкари: «Кто пойдёт? Вы же разведка, мы — спецы, вам карты в руки». Посмеялись. Пошли мы, хотя по идее — они должны были. Прошли мимо сарайчика небольшого. Соловьёв остался там, пока спецы обследовали зелёнку. Я прошёл дальше на высоту, вышел к каркасу какой-то постройки, дорога дальше идёт и вниз, в лощину. Каркас из толстых брусьев и крыша, замаскировать осталось. Уже начало темнеть. Смотрю — по лощине фонарик спускается, и ещё один. Я туда — гранату. Рвануло. Криков не было. Тишина. К Соловьёву пришёл. Ночью сели вкруговую, бойцов раскидали по площадке.

Всю ночь сидели в обороне, потому что «духи» начали нас обстреливать. Связь была, но в эфир не выходили, потому что опасались сканеров. А они зелёные ракеты пускали, как бы свои, чтобы мы ответили. Слышали пение птиц, но необычное, типа сказочного, такой переливчатый свист. Месяца через два такой же слышал, на другой высоте, так же под Дуба-юртом пели. Потом уханье сов, вой шакалов. Это они сигналы давали — то собираются, то разбегаются. Ребята лежали, не стреляли. Если шорох — ребята сразу открывали огонь. Они о нас знали, что мы здесь. А на высоте их базы. Так ночь просидели…

Думали, что на этом всё и закончится, Новый год будем нормально встречать…

«Стрелял и грелся о ствол автомата…»

Антон Ширинский:

— Меня поставили в дозор с лейтенантом Бернацким. Такую пальбу открыли — как будто ДШБ (десантно-штурмовой батальон — авт.) идёт! Потом опять поменялся с Мироном, он — в дозор, а я на рацию к Соловьёву. Соловьёв показывает вниз: «Там дзот замаскированный!». Выбрал самых быстрых, меня и Александровского. Мы обошли дзот с фланга и закидали гранатами.

На ночь легли в круговую оборону. Я увидел — ночник (прибор ночного видения — авт.) работает. Подполз поближе, дал очередь, он погас. Всю ночь «чехи» вокруг лазили, волками выли, кричали, мы по ним стреляли. На мне было два свитера и сверху «горка». Через пару часов лежания в обороне я так замёрз, что мне было всё равно, кто там воет. Я готов был повоевать, лишь бы согреться. Когда начали всякие огоньки передвигаться, стрелял по ним и грелся о ствол автомата.

Утром пошли дальше по дороге. Дозор расхерачил какой-то домик или шалаш, не помню. В рации творилось что-то не понятное: то одна команда, то другая. «КамАЗ» нашли, полный оружия. Красиво он так горел, прямо как салют в День Победы. Остановились на какой-то сопке, сели отдохнуть. Я рацию, она в очередной раз сломалась, закинул в броню, сижу возле Соловьёва. Бернацкий впереди такую пальбу вёл, что пока очередь впереди нас не легла, мы и не поняли, что он уже бой начал. Легли в полукольцо, но «чехи» отступили. А противника называли кто как: «чехи», «чичи», «чичики», кто прошёл Афган — «духами». Кому как удобно, какого-то принципа в этом не было.

Внизу было слышно, как работала техника, Гоша из СВД там кого-то положил, потом с БМП туда начали долбить — вроде накрыли их зенитку и броню.

Начало темнеть, «чехи» сразу оживились, пошли со всех сторон. БМП подбили, мы держали их, пока на последнюю БМП не перегрузили всё, что можно было, потом отступили. По дороге назад видел отделение пехоты. Рост у всех не больше 160 см, испуганные. Оставили им «Мух» со «Шмелями», поздравили с наступающим Новым годом и поехали в батальон…

Операция шла весь день 30-го и ночь на 31-е декабря, разведчики и спецназовцы работали на высотах и на подступах к Волчьим воротам, выполняя поставленные задачи.

Наступило 31 декабря 1999 года. Последний день года — какая, казалось бы, война, можно и передохнуть, встретить Новый год, как все нормальные люди. В Москве, в сотнях городов России люди готовились проводить уходящий год, а здесь, под Дуба-Юртом, российские солдаты готовились к бою… Готовились умирать…

И писали домой письма…

Сержант Виктор Ряховский, последнее письмо:

Здравствуйте, мои дорогие!

Пишите почаще. Жду ответ.

Вот пишу вам ещё одно письмо. Во-первых, поздравляю вас всех с Новым 2000 годом. Когда вы получите это письмо, будет, скорее всего, старый новый год, а может и позже. Желаю вам всего самого, самого. У меня по-прежнему всё нормально. Жив и здоров. Матери в Переславль я уже написал. Сегодня напишу ещё одно письмо.

30.12.99 г .

Я вас всех очень люблю и скучаю. Ваня и Алена, слушайтесь маму и во всем помогайте ей. Какие там у вас дела? Когда получите это письмо, то, наверное, уже отелится Милка. Напишите, кого она отелила и всё ли нормально. За меня не волнуйтесь. Я знаю, что вам трудно, но потерпите, ничто в жизни не даётся просто так. Наша часть находится в горах недалеко от Шатойского ущелья. Погода здесь стоит тёплая. Днем 10–12 градусов тепла. До границы с Грузией около 50–60 км. Но в горах это расстояние очень большое. Потому что спереди одни горные перевалы, покрытые лесом, скалы, обрывы и ледники. Когда приеду домой, пока не знаю, но постараюсь пораньше. Говорят, что война скоро должна закончиться. Земляков здесь много. Я уже писал, что служу в разведывательном батальоне. Женька Быков попал в пехотный полк. Где он находится и что с ним — не знаю. Живём в палатках вдалеке от населенных пунктов. Сфотографироваться нет никакой возможности. Нет ни фотоаппарата, ни пленки. Ну вот, пожалуй, и всё. На этом — до свиданья.

Через несколько часов Виктор Ряховский примет страшную смерть…

Из журнала боевых действий:

«К 6:00 31 декабря первая и третья разведгруппы в указанных им районах завязали бой с противником».

«В село с фонариками вошли боевики…»

Михаил Курочкин, гранатомётчик, рядовой, группа «Нара»:

— На высоты за Дуба-Юртом из десантной и первой рот ушли две группы. Наша, вторая рота, командовал которой к тому времени старший лейтенант Шлыков, осталась на базе, на случай поддержки тех, кто ушёл в горы.

Приехали на наблюдательный пункт, майор Агаев нам говорит: «Сидите здесь». Налили в каску соляры, подожгли, сидим вокруг, греемся. И слушаем эфир по рации. Скоро слышим: «Один раненый, легко, в руку». Потом слышим сообщение: «В село с фонариками вошли боевики».

Под утро 31 декабря в штаб операции пришло сообщение по рации, что отряд спецназа старшего лейтенанта Тарасова, действовавший на высотах за Дуба-Юртом, попал в засаду и ведёт неравный бой.

Надо выручать спецназ

Владимир Паков:

— В штабе операции было принято решение пойти ему на помощь. Но самое страшное, как потом оказалось, что отряд спецназа Тарасова на эту высоту, с которой он якобы давал сигнал о помощи, не вышел, он заплутался. Теперь я не исключаю, что это наше решение послать группе Тарасова помощь через Дуба-Юрт было спровоцировано боевиками: они вышли на наши радиочастоты.

Самой короткой дорогой пробиться в попавшим в засаду спецназовцам, как тогда думало наше командование, можно было дорогой через Дуба-Юрт. Село было договорным, поэтому, наверное, никто из организаторов операции не предполагал, что здесь может быть засада.

До принятия рокового решения оставались минуты…

«Что делать?»

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— В ночь на 31 декабря я был оперативным дежурным на связи в штабе батальона. Примерно в четыре часа ночи услышал по рации, что наши группы завязали бой с «духами». Держал разведгруппы на связи. Скоро командир какой-то нашей группы вышел в эфир и открытым текстом: «У нас один «двухсотый» и один раненый!».

Я пошёл к майору Агаеву: «Надо как-то этот вопрос решать, группа завязала бой, они блокированы, что делать?» — «Сиди на связи!». Наши передали открытым текстом, что их окружают, потом в эфире ничего не было слышно. Последние слова командир группы передавал мне шёпотом — «чехи» были так близко.

Из журнала боевых действий:

«Резерву разведки под командованием ст. л-та Шлыкова была поставлена задача выдвинуться на южную окраину Дуба-Юрт и занять оборону у отметки 420,1 с целью не допустить отхода боевиков и подхода резервов противника».

«Задача: выдвинуться в село…

Михаил Курочкин, гранатомётчик, группа «Нара»:

— Рано утром 31-го декабря в роту пришёл майор Паков: «Задача: выдвинуться в село, сделать там засаду. Две группы будут сшибать боевиков с высоток, когда они будут уходить в село, ваша задача — не пускать их. Постоять с шести до девяти. В 9 часов утра придёт пехота, вас сменит». Паков добавил: «Приказ пришёл свыше». Мы знали, что от генерала Вербицкого.

Приказ есть приказ, надо выполнять. На трех БМП, на каждой по 11–12 человек, а всего 29. Офицеров в роте было тогда только двое — Шлыков и Миронов.

Разведгруппа «Нара» под командованием старшего лейтенанта Владимира Шлыкова около шести часов утра 31 декабря начала медленно двигаться и вошла по дороге в казалось бы ещё спавшее, покрытое зимним утренним туманом село. Считанные минуты оставались до начала трагедии. Залёгшие в огородах у домов бандиты уже прицеливались в колонну боевых машин из гранатомётов и пулемётов…

Остановиться бы, спешиться, проверить эти огороды…

«Приказ: «Выдвигаться!»

Михаил Курочкин, гранатомётчик, группа «Нара»:

— В шесть утра выдвинулись на окраину села. Приказ: «Стоять». Стояли минут десять. Приказ: «Выдвигаться». Выдвинулись в село. Недалеко, вижу — больница стоит. Мы со старшим лейтенантом Шлыковым ехали на первой БМП, сидели рядом, на одной машине. У меня была привычка сидеть возле пушки, но тут Шлыков сел, и я рядом примостился…

«Идите вслепую!»

Геннадий Бернацкий, командир взвода, старший лейтенант:

— У нас на высотах ярко светило солнце, а внизу, в селе, стоял туман. В шесть часов утра услышали по рации, позывной был второй роты, что прошли омоновский блокпост, и идут дальше на Дуба-Юрт. Слышим по рации «Иду вслепую!». Кто-то им приказывает: «Идите вслепую!».

Александр Соловьёв:

— У меня с собой была рация «Арбалет», по которой я услышал на частоте батальона доклад исполнявшего обязанности командира второй разведывательной роты старшего лейтенанта Шлыкова, о том, что он готов войти в Дуба-Юрт. При этом командир второй роты пользовался позывным роты «Акула», поэтому я понял, что он говорил именно обо всей роте. Командир второй роты два раза спросил: «Что делать?», на что «Сотый» ответил: «Идите вслепую!». Командир роты переспросил: «Не понял, что делать?», «Сотый» ему опять ответил: «Идите вслепую!». Этот диалог я слышал лично со своей радиостанции, которая постоянно находилась при мне.

«Было предчувствие: что-то случится…»

Михаил Курочкин:

— У меня было предчувствие, что сейчас что-то случится… И точно — на нашу машину из-за дома летит граната — взрыв прямо на броне! Меня в это мгновение старший лейтенант Шлыков столкнул плечом с брони. Я ему за это обязан жизнью. Меня не задело, но ранен Шлыков, и очень тяжело — Воронин, ему весь живот разорвало осколками. Кто-то из ребят-контрактников вколол ему промедол, но без толку — он уже умирал.

Сразу же после взрыва гранаты начался очень плотный автоматный обстрел колонны из близлежащих домов. Все мы тут же попрыгали с машин, заняли оборону на обочине дороги. Пока нас спасало то, что ещё было темно, под утро. Радист стал передавать, что вся колонна попала в засаду…

Из журнала боевых действий:

«…При выдвижении группа (ст. л-та Шлыкова) попала в подготовленную засаду, и, понеся значительные потери, закрепилась в здании».

«Нас убивают!»

Геннадий Бернацкий:

— И в 6:15 внизу, в селе — грохот, разрывы!». Саня Соловьёв снял наушник: «Слушай!». По рации слышим крики: «Пацаны! Помогите! Нас убивают! Мы погибаем!». Что делать? Надо вниз идти! А нас бросили на штурм этих высот, вместо того, чтобы помогать парням, которые попали в селе в засаду.

Александр Соловьёв:

— Я слышал по радио крики: «Меня подбили, спасите! Помогите!». У меня волосы дыбом вставали от криков в эфире. Наших жгли с двух сторон, в том числе и с той высоты, где должны были быть наши. В это время у нас на высоте завязался бой. Один наушник радиостанции у меня находился на ухе, и я продолжал прослушивать частоты батальона. Минут пять было все спокойно. Но затем я услышал крики о помощи механика-водителя одного из подбитых БМП. Также я слышал, как какой-то сержант кому-то докладывал, что ведёт бой. Кто-то докладывал, что роту обстреливают из всех ближайших домов из гранатомётов и прицельным снайперским огнём.

Командир второй роты доложил «Сотому», что я, «Нара», попал в засаду. Также командир второй роты докладывал, что много подбитых машин, кончаются боеприпасы, большие потери личного состава. На это «Сотый» ответил ему: «Закрепиться на занятых рубежах и держать оборону до подхода подкрепления». Командир второй роты просил помощь, говорил, что минут через пятнадцать от роты никого не останется. Затем кто-то другой, кто это был — не знаю, пользуясь позывным «Сотый» сказал: «Сделаем, что можем, но сейчас послать некого». Затем этот же голос сказал «Наре»: «Отходите, послать некого».

Леонид Высоцкий:

— Я слышал кричащий голос по рации: «Мы под обстрелом, машина подбита, механик убит». Я сразу понял, что это кто-то из наших, но кто конкретно ещё не знал. Об услышанном по рации доложил лейтенанту Миронову. Поняли, что это шли переговоры майора Пакова и наводчика одной из машин второй роты.

«Акула» идёт на помощь

Владимир Паков:

— В эфире я тоже, конечно, слышал, как наши попали в засаду. Боевики разделили их огнём на две группы. Решил отправить в Дуба-Юрт ещё одну группу — «Акулу», она находилась в батальоне, ее возглавил лейтенант Миронов.

Было принято решение задействовать и авиацию, её вызывал генерал Вербицкий. Он пытался ее наводить, но настолько всё плотно и густо было в селе, что опасно применять: можно было попасть по своим. Надо было или колбасить всё или — вообще ничего. Приняли решение и «Шилкой» по окраинам села огонь не вести. Начальник артиллерии сказал: «По южной окраине села заградительный огонь я сделаю, но разлёт осколков — 400 метров, по своим я стрелять не буду, лучше расстреляйте меня на месте».

«Огонь шёл со всех сторон…»

Михаил Курочкин, гранатомётчик, группа «Нара»:

— Наша БМП загорелась, механик-водитель Коля Адамов выпрыгнул из машины — и его тут же валит снайпер. Огляделся по сторонам, я, оказывается, из всей колонны лежу самым первым. По нашей БМП опять стреляют из гранатомёта. Сержанту Виктору Ряховскому, командиру машины в нашей группе, выстрелом из гранатомёта голову снесло. Снайперы по нам работали — голову поднимешь — пуля над головой свистит. Заметил, что стреляют с сопок из-за Аргуна. Огонь шёл со всех сторон. Видели, как боевики с сопок спускались в село. Стреляли по нам и из домов этого села. А мы все лежали у первой подбитой «бэхи»…

Вижу, как ««духи» работают из гранатомёта, вижу снайпера, пулемётчика, как их автоматчики бегают. Огонь был такой плотный, что разлетелись от попаданий пуль провода над дорогой. Вторая наша «бэха» ещё не горела, её пулемётчик вёл огонь. Гранатомётчик «духов» подполз к ней поближе — первый выстрел отрикошетил от земли, взорвался за домами. Второй — попал в рубку БМП и разорвался. Там погибает Яскевич, ему оторвало правую ногу, он до последних секунд жизни просил помощи по рации, так и умер с наушниками на голове. Вокруг этой БМП лежали наши погибшие и раненые.

Адреналин у меня был такой, что не соображал ничего — только вёл огонь из автомата, «граник» остался на броне, когда меня Шлыков с неё столкнул. Высовываюсь из-за куста и — ухо заложило: так близко пуля пролетела. Со мной рядом контрактник лежал, сержант, у него было несколько ходок в Чечню, кричит: «Надо отходить!». Отходим к Шлыкову, он, раненый, отстреливался с обочины у горящей машины. Я отползал последний — всех видел, кто убит, кто лежит — не поймёшь, мёртвый или ранен. Кто-то крикнул: «Прорываться к своим!». У второй машины пушку заклинило, она не работала, у третьей пацаны ещё отстреливались. Там механик-водитель высунулся из люка и выстрелил «Мухой», а огонь от башни отрикошетил и ему в плечо, поворачивается — сзади спина горит! Ползу, вижу — валяются автомат и пулемёт, взял их с собой. Двое ребят тащат Саньку Коробку — прямое попадание снайпером в голову, всё лицо в крови, помогаю его тащить. Смотрю — в воротнике дыра от пули. Посмотрел ему в лицо — у него глаза нет! Пуля попала в затылок и вышла из глаза. Его другие ребята потащили, и я с ними начал прорываться к нашим…

В документах, составленных после боя по рассказам уцелевших солдат, сохранились немногие, но страшные и одновременно героические подробности этого трагического дня…

Из наградных листов:

Группа «Нара»:

…Старший лейтенант Владимир Шлыков, зам. командира 2-й разведроты по воспитательной работе. На окраине Дуба-Юрта головная машина старшего лейтенанта Шлыкова была расстреляна из засады. Оказал яростное сопротивление огню противника, обеспечил отход части группы, удерживал боевые позиции до прихода группы «Акула». Сберёг часть личного состава, попавшего в засаду, и оказал достойное сопротивление противнику. Был тяжело ранен, но грамотно организовал бой, находясь в окружении боевиков. Представлен к ордену Мужества.

…Сержант Виктор Ряховский, старший оператор БМП разведроты. Находился на БМП № 063, на головной машине. При обстреле занял место наводчика, а тому приказал покинуть машину. Вместе с раненым младшим сержантом Шандером открыл огонь по противнику. Машина была подбита. Приказал Шандеру покинуть машину. Вёл бой. Ещё одно попадание. Спастись уже не мог. Сгорел в башне БМП. Орден Мужества посмертно.

…Младший сержант В. Шандер, командир отделения на БМП № 063. При обстреле из засады получил тяжелое осколочное ранение от разрыва гранаты, но занял место в БМП и вёл огонь. БМП была подбита, вёл огонь, не покидая горящей машины. Тяжело контужен, получил многочисленные ожоги лица. Пытаясь спасти командира машины сержанта Ряховского, получил ещё одно ранение. Представлен к ордену Мужества.

… Младший сержант Юрий Шелиманов, старший разведчик. Находился на БМП № 063. В начале обстрела развернул пулемёт в сторону противника, вёл прицельный огонь, чем способствовал выходу из зоны огня оставшихся товарищей. Погасил огонь пулемётной точки. На себе вынес раненого товарища. Представлен к медали «За отвагу».

… Рядовой С. Крылов, разведчик. Находился на БМП № 063. Тяжело ранен при обстреле машины из засады. Уничтожил пулемётный расчёт. Во время боя, находясь в окружении, был предельно собран. Представлен к ордену Мужества.

… Рядовой А. Сафьянов, наводчик-оператор на БМП № 063. Вёл огонь по высоте с находившимся там гранатомётчиком из пушки БМП. Получил приказ покинуть машину. Во время боя по приказу командира группы старшего лейтенанта Шлыкова под плотным огнём противника пробился в БМП и держал связь с комбатом. Вёл огонь, обеспечив вынос раненых товарищей. Уничтожил снайпера противника. Представлен к ордену Мужества.

…Сержант Сергей Яскевич, командир отделения разведроты. Находился на БМП № 083. Машина была расстреляна из засады. Тяжело ранен, потерял ногу. Вёл огонь до последнего мгновения жизни, успел подавить две огневые точки противника. Убит выстрелом из гранатомёта. Орден Мужества посмертно.

…Сержант И. Соловьёв, зам. командира взвода разведроты. Находился на броне БМП № 086. Был обстрелян из засады, при прорыве вёл огонь против пулемётчика и снайпера противника. Вёл бой до подхода помощи. Помогал выносить раненых товарищей. В бою уничтожил две огневые точки противника. Представлен к медали «За отвагу».

…Сержант Александр Захватов, старший разведчик, находился на БМП № 083. При обстреле брони был дважды ранен, но вёл бой. Уничтожил снайпера. Убит выстрелом из РПГ. Орден Мужества посмертно.

…Младший сержант А. Перваков, командир БМП-2. Когда машина была подбита из РПГ, контужен, тяжело ранен, но вёл бой. Уничтожил вражеского пулемётчика. Представлен к ордену Мужества.

…Ефрейтор Роман Селин, обстрелян из засады, дважды ранен. Уничтожил двоих снайперов. Обеспечил отход части группы. Представлен к ордену Мужества.

…Младший сержант А. Алимов, командир отделения. При обстреле из засады ранен осколком гранаты, вёл неравный бой, прикрывал отход части группы. Уничтожил огневую точку. Представлен к ордену Мужества.

…Младший сержант Дмитрий Федосов, радиотелеграфист. В начале обстрела вовремя сообщил по рации, что группа попала в засаду. Быстро занял огневую позицию, уничтожил несколько огневых точек противника. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Николай Адамов, механик-водитель. Его машина была расстреляна из засады. Тяжело ранен, оставил машину, оказал яростное сопротивление противнику, окружившему машину. Вёл огонь из автомата из-под горящей БМП. Уничтожил снайпера. Орден Мужества посмертно.

…Рядовой Николай Башков, разведчик-пулемётчик. При обстреле из засады, умело владея оружием, обеспечил мощное огневое сопротивление в окружении. Два раза ранен. Уничтожил два пулемётных расчёта. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Сергей Воронин, старший разведчик. При обстреле из засады был тяжело ранен, но вёл бой. Ещё раз ранен, но продолжал вести бой. Убит снайпером. Орден Мужества посмертно.

…Рядовой Сергей Данилов, наводчик-оператор БМП. Когда группа попала в засаду, вёл огонь из БМП. Когда в машину попало два выстрела из гранатомёта, был тяжело ранен и контужен, но не покинул машину. Уничтожил гранатомётный расчёт противника. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой М. Лозинский, разведчик, находился на БМП № 083. Уничтожил несколько бандитов, был контужен. Прикрывая огнём отход группы, помог выйти из-под обстрела раненым товарищам. Когда подошла помощь, продолжал держать оборону и огнём прикрывал товарищей, выносивших раненых. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой А. Суворов, старший разведчик разведроты. Находился на БМП № 086. Был обстрелян из засады, тяжело ранен. Уничтожил несколько огневых точек противника. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Сергей Черкасов, наводчик-оператор БМП. Вёл огонь, до последнего оставаясь с раненым товарищем. Помогал выносить раненого под огнём. Когда подошла группа «Акула», спасал жизнь своим товарищам. Представлен к ордену Мужества.

…Старшина Дмитрий Коиров, старший разведчик разведроты. Дважды был ранен и контужен. Вёл бой в окружении. Уничтожил две огневых точки противника. Представлен к ордену Мужества.

Звуки боя сохранились…

Утром 31 декабря снайпер Олег Кучинский, находившийся на высотах слева от Дуба-Юрта, включил диктофон, назвал время — 8:40 — и начал записывать звуки боя, которые раздавались со стороны этого села…

…Слышны глухие разрывы снарядов самоходных артиллерийских установок, частые выстрелы зенитных установок противника.

Голос Кучинского: «Духи» подбили нашу «бэху»… Вертушки к нам пошли помогать. … Наши подбили «духовский» «КамАЗ». Уже 9 часов утра…».

Слышен мощный гул самолётов, треск очередей пулемётов. Голос Кучинского: «Штурмовики чуть не ударили по нам ракетами, видно, как заходят на цели…».

Чей-то голос по рации: «Нам стоять в обороне или идти дальше?». Ответа не разобрать из-за треска выстрелов, но слышно: «Всё понял…» — Я «Арал!» (слов не разобрать, треск в эфире). — «Всё, работай». — «Муравей», «Муравей», я «Арал, приём». (И так несколько раз, монотонно). «Муравей не отзывается…

Близкие разрывы заглушают речь, слов почти не слышно.

«Взрывная волна, казалось, мозги выбьет…»

Александр Соловьёв (комментарий к записи):

— Я в это время должен был занять горку, зенитные установки «духов» — рядом-рядом стреляли! Треск — это ЗУ работает. Наша артиллерия от Старых Атагов по ним стреляла. Боялись наши, что через две группы стрелять по целям — по своим попадут. Выстрелы, это когда я заказал артиллерию, около десяти часов. Наша артиллерия начала долбить, а «духи» под эти разрывы накрыли миномётами второй отряд… Пулемётные очереди — это мои БМП стреляют! Они сзади нас стояли… Такая канонада у нас стояла, что нам боя в Дуба-Юрте было уже не слышно… Такая взрывная волна шла от разрывов, что мозги, казалось, выбьет… По нормативу артиллерии нельзя стрелять ближе, чем 200 метров до своих войск, но в этот раз разрывы снарядов фактически были гораздо ближе.

— «Арал», «Арал», я «Муха», приём. Не понял, старик… — «Я продолжаю движение. Первая и вторая идут. Интервал 50 метров?» — «Да-да… (слов из-за близких выстрелов почти не разобрать) — «Я сто пятьдесят раз сказал: стоять на месте!» — «Понял, понял…» — «Арал», я «Муха», «Арал», нам какой броней прикрывать?», — «Третьей!» — «Стой-Стой!» — густой близкий перестук автоматных очередей.

Александр Соловьёв:

— Это спецназ между собой говорит… У нас был режим радиомолчания… Я пару раз выходил в эфир, а потом мне физически было некогда. Но все эти радиопереговоры я тогда слышал…

Снова эфир: «Арал», я «Муха», приём». — «На приёме, «Арал», сзади нас подошла пехота…» — «Понял. Подожди брони!» — «Не понял, повтори…». Близко работает пулемёт…» — «Арал», я «сотый», как слышишь, приём! (несколько раз) — Наконец: «Я «Арал», я «Арал», слышу хорошо, приём». — «Арал», вперёд!» — «Есть!». Близко заработал пулемёт… Снова разрывы, треск автоматных очередей. Сильные разрывы очень близко… Около десяти разрывов. Слышны шаги по земле… Разрывы… Близкие выстрелы из пушки БМП. Речь в эфире в эти минуты почти не разобрать — «Понял тебя, понял…». Близкие частые разрывы. Пулемётные очереди. — «Как понял?» Густая стрельба… — «Приём, приём!». — «Соседний, соседний!». Опять близкие разрывы… «Вторая броня двигается… Понял тебя, понял…» — «Арал», я «Муравей», приём». — «Муравей», я «Арал», приём». — «Как узнаешь, сообщи мне…» — «Подошли мои, подошли, перед вами». — «Понял тебя, понял… Можно выдвигаться, нет?» — «Так, так, правее…» — «Я «Арал». Там, где ваша броня, сзади них, они ниже стоят», — «Куда посадить?» — «У тебя твои «коробочки» есть?» — «Да, да у меня мои «коробочки» есть» — «Такие же, как у меня? — «Нет, единицы…» — «Пока занимай круговую там, где находишься, только выгодный рубеж возьми. Понял?» — «Муха», «Муха», я «Арал», приём! «Муха», я «Арал». Что так долго? Брони никак пока…» — «Мне нужна информация по отставшей броне! Как понял? Приём». — «Сейчас, сейчас…»

Далее запись обрывается… Но даже из такого короткого фрагмента можно представить обстановку, которая была в это время на высотах левее Дуба-Юрта.

Из журнала боевых действий:

«После выполнения задачи по засаде личный состав группы под командованием л-та Миронова выдвинулся на помощь второй разведроте ст. л-та Шлыкова, но, не доходя 100 метров, вступил в бой и не мог пробиться к ней».

«Сначала не представляли, что там происходит…»

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— Майор Паков был непосредственно на пункте управления в полку Буданова, он, когда узнал, что группа «Нара» в Дуба-Юрте попала засаду, и вызвал подмогу. Передал мне по связи, что наших сильно потрепали, надо вытащить технику и убитых. Мы сначала не представляли, что там происходит.

Помощь попавшей в засаду группе Шлыкова собирали вместе с майором Агаевым. Оба метались по расположению батальона. Вспомогательные взвода были в одном месте, а роты стояли в другом. Пока туда прибежал, взвода собрал, они побежали к палаткам строиться, Майор Агаев их построил, я возвращаюсь назад, ротным передал, чтобы они готовились. Иду назад, а Агаев их уже распустил, собирать «Шмели» по палаткам.

Надо ехать в бой, и выясняется, что нехватка магазинов — конкретная. Поэтому даже на выручку поехали не все. Автоматы есть, патронов — море, а магазинов — нет! Я пришел в штаб — у посыльных одни автоматы, без магазинов. Свои магазины я отдал в первую группу, которая попала в засаду. Подошел разведчик, говорит: «Надо ехать, а у меня ни одного магазина!». Я ему свои и отдал. В каждой группе на человека должно быть не менее двенадцати магазинов, поэтому те, кто оставались в палатках— отдавали свои магазины тем, кто уходит.

Взводные пошли строиться, назад иду — все уже сидят по машинам, Куклев командует: «Поехали!». С ним были капитан Тритяк с остатками своей первой роты, майор Поляков, начхим Балабанов, командир взвода связи Кузнецов. А Паков всё это время оставался на КП у Буданова, для координации действий групп.

Группа лейтенанта Миронова шла с позывным «Акула»…

«И — рванули на скорости!»

Евгений Липатов, гранатомётчик, группа «Акула»:

— Слышно было перестрелку. Километра три, не больше. Слышали по рации, что наши в засаду попали. Сидим на улице. Видим в селе взлетающие красные ракеты. Вдруг — приказ на построение, собрал всех майор Агаев, он ходил по батальону. Людей взяли даже с ремвзвода, из вспомогательных взводов, а у них к автоматам всего по магазину было, они же на задание не ходят. Сели на две машины, человек по десять, как ежи облепили. Собрались быстро, минут за пятнадцать. Майор Агаев посадил нас всех на броню. Весь десантный отсек закидали «Шмелями», и — рванули на скорости.

Майор Владимир Паков понимал, что для спасения жизней попавших в засаду боевых товарищей дорога каждая минута, что своими силами батальон не сможет их выручить. Нужна была серьёзная огневая поддержка…

Подполковник Буданов: «Офицеры пойдут…»

Владимир Паков:

— Дал команду оставшимся в батальоне идти на выручку и сразу же пошёл к командиру 160-го танкового полка подполковнику Буданову: «Выручай!» — «Приказывать я не буду, но офицеры пойдут». Дал два танка с офицерскими экипажами, и они тут же пошли на выручку попавшим в засаду разведчикам. Стоял туман, танки не могли стрелять прицельно, было опасение попасть по своим.

Почему тогда подполковник Буданов так сказал: «Приказывать я не буду…». Если бы танки сожгли, пришлось бы отвечать Буданову. Он не хотел рисковать техникой без приказа сверху, а на получение его ушло бы драгоценное время. Но добровольцев на выручку разведчиков подполковник Буданов послал, и в этом его заслуга.

«Входили, спешившись, за бронёй…»

Леонид Высоцкий, разведчик-наблюдатель, рядовой группа «Акула»:

— До места, где наши попали в засаду, было около трёх километров. Входили, спешившись за броней. БРМ шла со скоростью километров 15–20 в час, а мы бегом за ней. В машине остались два человека — механик и наводчик. Помню, что пока пробегали посёлок, чуть не сдох от тяжести моего рюкзака: перед боем набил его под завязку боеприпасами, да ещё на мне разгрузка, автомат, «Муха» и рация. Сразу обратил внимание на скопившихся «гражданских чеченов» в начале поселка, они словно знали, что мы придём своих вытаскивать.

Когда добежали, то увидели дым горящих БМП. «Духи» нас увидели и открыли огонь из автоматического оружия. Рельеф местности пока не позволял им применять РПГ. Мы сразу поняли, что по дороге не пройдем и надо спрятаться за дома и искать путь через внутренние дворы домов вдоль дороги. Так и сделали. Поначалу активность огневых точек противника была сильной, но думали, что сможем прорваться к окруженным и своими силами.

Нам этот бой на небесах зачтётся…

«Ты бежишь, а за тобой пулемётная очередь…»

Михаил Курочкин, группа «Нара»:

— Кто-то из контрактников орёт: «Прорываться к нашим!». Бегу вдоль дороги у дома, со мной пацан бежал, он первый залег, а я ещё пробежал. Потом ребята рассказывали: «Ты бежишь, а за тобой шла длинная пулемётная очередь, она доходит до тебя, и ты падаешь».

Смотрю — подходит БМП лейтенанта Миронова, подбегаю, быстро рассказываю ему, что случилось с нами, кто был впереди. Подходим к третьей БМП, она стоит целая, живы механик-водитель, наводчик и командир машины. Миронов дал команду: «Всем отходить!» Бежим дворами, через забор. И как раз выстрел из гранатомёта — попал в столб, я успел залечь, а командир БМП — нет, ему осколки в лицо. Несём его в «бэху», и машина уходит. Подходит ещё группа наших, из тех, кто шёл к нам на помощь. Нас спасать пошли даже больные! Если бы не они, нас, 29 человек, всех бы и перебили. У каждого граната была, чтобы живым не попасть в плен.

Тут ещё несколько пацанов из нашей машины подошли — сами как-то вышли из огня. Филиппенко подошёл ко мне: «Ты живой?» — «А что со мной случится?» — говорю. Опять приказ: «Выдвигаться в голову колонны, вытаскивать убитых и раненых!». Стали искать боеприпасы, у кого что есть. Кто-то из контрактников мне говорит: «А ты останешься здесь!». В это время по нам стали стрелять из мечети — снайпер и гранатомётчик. Опять переполох… Сержанта Шарова убило выстрелом из гранатомёта из мечети, а он шёл к нам на помощь…

«Нам машут: «С брони! С брони!»

Евгений Липатов, гранатомётчик, группа «Акула»:

— Смотрим — наши позиции, пролетаем в посёлок, перед входом в него, народ стоит — бабы, мужики, толпа, кучей стоят. Пролетаем дальше, все на броне. Наши пацаны, видим, кто отошли, сидят за домом. Чего они сидят? А они нам машут: «С брони, с брони!». Спрыгнули — и пули засвистели. Одну БМП слева поставили, вторая встала у дороги. С «бэхи», из «сотки», стал стрелять наводчик.

Приехал ещё командир первой роты капитан Тритяк, на своей «бэхе», встал сзади нас метрах в ста и оттуда из пулемёта стрелял. Они до нас пытались к пацанам пробиться, но не удалось. Пытались один раз пробиться, ни хрена не получилось. Мы подъехали, стали вместе пробиваться к тем ребятам, кто попал в засаду.

«Человек падает — добивают…»

Михаил Курочкин, группа «Нара»:

— Подошла помощь, группа лейтенанта Миронова, и начали выдвигаться в голову колонны, попавшей в засаду. Говорю лейтенанту Миронову: «Так мы раненых не заберём, надо дымовую завесу сделать!». На «бэхах» были дымовые шашки, начали пробовать — ни одна не сработала! Подошла ещё помощь на «бэхах», перегруппировались и пошли колонной, прикрываясь бронёй.

Снайпера духов стреляли под «бэху» — пуля рикошетит от асфальта и — по ногам. Человек падает — добивают. Там такие снайпера были — наверное, бывшие биатлонистки, бабы. Пацан-дагестанец, Курбаналиев, его машина заглохла, погиб на моих глазах. Выпрыгивает, чтобы подтолкнуть другой машиной, только выпрыгнул — его снайпер тут же кладёт. Как стоял, так и упал.

Пришли два-три танка. И «духи» умолкли сразу, огонь их прекратился. Танки начали стрелять по сопкам. «Духи», чтобы себя не раскрывать — огонь прекратили.

«Артиллерия не туда воюет!»

Леонид Высоцкий:

— Лейтенант Миронов разделил нашу группу на две части. Одна часть, в которой был я, а всего нас было трое, должна была закрепиться за домом и не дать «духам» обойти группу по дороге. Вторая часть, которую он возглавил, попыталась прорваться к нашим через внутренние дворы домов, но вопреки своим традициям «чеченские строители» обрезали следующий двор глухой стеной, и пришлось вернуться к начальному, не выполнимому варианту.

Группа снова объединилась, наша БРМка вырулила из-за дома и, выехав на дорогу, начала кормить «духов» свинцом. Миша Григорьев, мой друг, так достал «духов», что на него настоящую охоту тогда открыли. Механик как-то успевал маневрировать, и гранаты РПГ не попадали, а некоторые вскользь броню цепляли и не взрывались. Огонь был очень интенсивным, я связался с Паковым, и попросил его о поддержке артиллерией. Поскольку я видел у него сорокакратный стационарный бинокль, когда мы входили в посёлок, и находился он гораздо выше нас, я думал, что он видит нашу группу.

Попытался объяснить, что окопы «духов» расположены на правой сопке от дороги, на высоте две трети горы. Майор Паков дал ответ, что нас видит и ориентируется. Через несколько минут начался натуральный дурдом, с какого-то перепоя открыли огонь «Шилки», причём по противоположной высоте, которая вообще справа от дороги была. Кроме того «снаряды» или «пули» «Шилок», не знаю, как правильно говорить о 23 миллиметрах, начали рваться у нас над головами, недолетая до высоты, по которой били.

Я опять связался с Паковым и сказал, что не туда воюют. Огонь прекратили, больше артиллерия в тот день по селу не работала, хотя мы об этом постоянно просили. Начали прорываться к нашим вдоль дороги, выбежали из-за стены, нырнули в водосточный ров, крупно повезло, что он там оказался. «Духи» начали злиться, за две минуты троих наших ранили, повезло, что легко. Канава, в которой мы оказались, была разделена мостом, служившим въездом во двор дома, за которым мы прятались. Слышу, как командир группы Миронов зовёт радиста, а мы разделены этим мостом, и под ним не проползти, он цельный, из бетона. Я прекрасно понимаю, что «духи» ждут, пока кто-нибудь из нас на мост вылезет… Ползу по этой траншее, весь в грязи, на плечах долбаный неподъёмный рюкзак, над головой пули свистят, как в фильмах про войну. Мы пытались по высоте из той траншеи огрызаться своими стволами, но гады так прижали, что и не прицелишься толком. Отдал свой рюкзак контрактнику, который со мной рядом был, рацию в одну руку взял, автомат в другую, как пуля вылетел из траншеи на мост, бегу. Время замедлилось и слышу, как по мне лупят из ПК. Пока я бежал — весь забор у дома в сопли измолотили. Прыгнул к нашим в продолжение траншеи, подполз к Миронову, он улыбнулся: «Ну, ты даешь, это по тебе так лупили», я только «да» смог сказать и увидел, что траншея через пятнадцать метров заканчивается.

«Вспомнил, что у меня есть дымовые шашки…»

Евгений Липатов, гранатомётчик, группа «Акула»:

— Прошли за «бэхой», смотрим — в арыке все раненые, кого вытащили, человек двадцать. И старший лейтенант химзащиты Балабанов в спину раненый. Его поставили, стоит как пьяный, вижу в спине дыру у него. Из арыка давай всех вытаскивать. Здесь был арткорректировщик, подполковник, наши пытались до нас ещё вытаскивать раненых из арыка, пока мы не приехали.

Смотрю, с той стороны дороги лежит Серега Черкесов, живой, который вместо меня наводчиком поехал. Он дорогу перебегал и упал, руку о стекляшку рассадил, потерянный, вообще никакой, а стена же кирпичная за арыком. «Духи» стреляют по стене, чтобы рикошетом по нас попало. Он сидит у дороги, в руке ковыряется. Я ему кричу: «Падай вниз!». Я из-за «бэхи» выбежал, оттащил его вместе с одним парнем. Так всех из арыка вытащили и опять отошли назад, за дом. Там начали лупить с мечети, а у нас пацан-контрактник взял «Шмель» и давай стрелять. Оттуда «духов» пять выбежало, руками машут, гражданские вроде, чтобы не стреляли. Подполковник Куклев послал в мечеть майора-зампотеха, но он не пошёл. Он не повёл, хотя Куклев ему сказал брать людей и занимать мечеть.

Мы сидим за домом. Вспомнил, что на «бэхе» у меня есть дымовые шашки. Я одну содрал, и весь дым пошёл на ущелье. Вторую включил — дым пошёл на село, всё ущелье затянуло дымом, и стрельба прекратилась. На полкилометра дымом все заволокло. Это помогло, стали наши отбегать, кто мог, к своим.

«Без подкрепления — сами пропадём…»

Леонид Высоцкий:

— Лейтенант Миронов сообщил майору Пакову, что возможности прорваться одной группой не имеет, поскольку огонь очень плотный и рельеф местности не в нашу пользу. Стало понятно, что без подкрепления не то, что своих вытащить, сами пропадём. Паков приказал прикрыться броней и отойти за дом до подхода подкрепления. Так и сделали. До сих пор не могу понять почему «духи» не обошли нас, у них была возможность спуститься с высоты и пройти за домами со своей стороны дороги, вышли бы прямо к нам в спину!

Минут через десять Паков передал, что направил подкрепление, скоро подойдёт. Ждем, тут такая картина: танк, Т-64 древний, а по правую сторону прямо боком к «духам» идут наши тыловики и остатки РДР. Точно не помню, сколько там человек было, 35–50. Мы нашим показали, что на другую сторону надо перейти, и вовремя. Сил у нас становится больше, тут же подошла ещё одна БРМка моего взвода. Танк и две БРМ начали усложнять укреплениям боевиков жизнь, «духи» отвлеклись от нас, появилась возможность применять огнемёты «Шмель».

Миронов и наш батальонный офицер химзащиты Роман Балабанов выскочили из-за угла нашего дома и одновременно выпустили по «духам» по два «Шмеля», и так раз 5–6. После обстрела «Шмелями» «духи» потеряли инициативу, мы воспользовались моментом и под прикрытием брони прорвались к нашим. Бой перерос в бойню, мясорубку, о своих чувствах и эмоциях рассказывать не буду, это личное! Могу лишь сказать, что все напоминало сцену из фильма «Спасти рядового Райана», когда американские рейнджеры удерживали от немцев какой-то мост во Франции, только мы были как те немцы, танки у нас были, а вот эффект неожиданности и укрепления — у «духов», как у тех рейнджеров.

Из наградных листов:

Группа «Акула»:

…Старший сержант Владимир Хильченко. В бою действовал умело и решительно, уничтожил три пулемётных точки. Выстрелом из гранатомёта уничтожил снайпера и гранатомётчика, вынес двоих раненых. Представлен к ордену Мужества.

…Младший сержант Виталий Шитов, радиотелеграфист-разведчик. Когда начался обстрел из засады, был ранен в голову. После оказания помощи продолжал вести бой, несмотря на приказ покинуть поле боя. Остался прикрывать отход группы и раненых. Представлен к ордену Мужества.

… Рядовой Евгений Липатов, разведчик-пулемётчик. Под прикрытием брони пробился к окружённым товарищам. Уничтожил в постройках несколько огневых точек. Помог группе пробиться к окружённым товарищам. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Эльдар Курбаналиев, механик-водитель. Находился на БРМ-1к. Машина была подбита и потеряла управление. Вёл огонь из личного оружия. Убит снайпером. Орден Мужества посмертно.

…Рядовой Андрей Пучков, разведчик-оператор РВН. Прикрывал отход группы «Нара», вёл неравный бой. Ранен снайпером. Вёл огонь, пока последний человек не покинул зону поражения. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Владимир Седов, оператор взвода РВН. Был в группе прикрытия, обеспечивал отход товарищей. Попал под перекрёстный огонь противника, ранен, вёл огонь, отстал от группы, пытаясь её догнать, был убит снайпером. Орден Мужества посмертно.

…Рядовой Ильмур Журузбаев, механик-водитель разведроты. Обеспечивал прикрытие броней группы. Был подбит. Закрыл раненых бронёй и тем спас их от гибели. Помог эвакуировать раненых. Обеспечивая отход группы, вёл огонь, уничтожил двоих бандитов.

…Сержант Владислав Шаров, разведчик-пулемётчик. Прикрывал из пулемёта левый фланг группы, не давал бандитам вести прицельный огонь. Погиб от прямого попадания выстрела из гранатомёта. Орден Мужества посмертно.

…Старшина Сергей Орлов, радиотелеграфист разведроты. Под прикрытием БМП прорвался к окружённым, был тяжело ранен, но вёл огонь, пока не закончился боекомплект. Представлен к ордену Мужества.

…Старшина Юрий Панюков, наводчик-оператор разведроты. Под огнём противника спас двоих раненых товарищей. Представлен к медали «За отвагу».

…Старший сержант А. Такманов. Ранен в бою. Прорываясь к окруженным товарищам, уничтожил несколько огневых точек противника. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Ермак Мужикбаев, старший механик-водитель разведроты. На БМП действовал на левом фланге, чем дал возможность пулемётчику обеспечить проход техники к группе «Нара». Представлен к медали «За отвагу».

Из журнала боевых действий:

«В 9:00 личный состав батальона был поднят по тревоге для оказания помощи 2-й РР».

«Батальон! Строиться!»

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— В шесть часов утра я менялся с дежурства по батальону. Майора Пакова не было, он был на входе в Дуба-Юрт, проводил группу и ещё не вернулся в батальон. Я сменился с дежурства, вышел из КШМ-ки (командно-штабная машина — авт.), в расположении уже суета, но оперативных движений пока нет. В девять часов майор Агаев дал команду: «Батальон — строиться!». Пакова пока не было. Батальон построился. Агаев приказал: «Загружайте «Шмели», «Мухи», потому что там бой очень серьёзный, тяжёлый».

«Собрал всех, кто остался…»

Александр Куклев, начальник разведки 3-й мотострелковой дивизии, подполковник:

— Утром 31-го декабря, прибыв на КП танкового полка с КП группировки под Старыми Атагами узнал, что в Дуба-Юрте группа разведчиков попала в засаду. Практически с ходу получил задачу от подполковника Тупика возглавить группу эвакуации, уже последнюю, до меня в село ушли уже две группы. Майора Пакова оставил на связи, а сам помчался в батальон. Собрал всех, кто остался, а это были ремвзвод, взвода материального обеспечения и связи, больные из разведрот, механики неисправных машин. Практически все боевые машины, остававшиеся в резерве в батальоне, имели какие-нибудь серьёзные неисправности с вооружением или связью. То, что оставалось в батальоне, боевым составом не считается, хотя эти люди и умели стрелять. У половины солдат, оставшихся в батальоне, автоматы АКС-74-У, эффективные на дистанции до 50–60 метров, и по два магазина. С этим составом пришлось идти на выручку попавших в засаду разведгрупп. Со мной пошёл арткорректировщиком командир артдивизиона танкового полка.

На выручку попавшим в засаду разведчикам были брошены все, кто в это время оставался в расположении батальона.

«Подходил лично к Буданову…»

Сергей Поляков, заместитель командира батальона по вооружению, майор:

— Меня тоже послали на эвакуацию наших попавших в засаду групп и техники. Со мной в группе были подполковник Куклев, старший техник второй роты прапорщик Шустов, начхим батальона старший лейтенант Роман Балабанов, и прапорщик Иван Кузнецов.

По дороге в Дуба-Юрт на КП 160-го танкового полка, я подходил лично к подполковнику Буданову, просил тягач. Он приказал одному из своих комбатов, молодому армянину: «Идешь поддержать разведчиков, и вытащишь их технику, возьми танк и тягач». Ехали мы на БРМ-1к.

«Откуда стреляли — было не видно…»

Олег Шустов, старший техник 2-й разведроты, прапорщик:

— Майор Паков вызвал майора Полякова и меня: «Заедете к танкистам, берёте там тягач, в Дуба-Юрте горят наши БМП, заберёте их». Кузнецов начистил свои хромовые сапоги — блестят! Я ему: «Вань, ты же в бой идешь!»

Поляков ехал впереди меня на БМП, я сзади. Въезжаем в село — так много мужиков местных стоят! Одни мужики! Бой идёт, а они в мечеть заходят — молиться что ли…

Наши, человек пятнадцать, лежат под стеной из красного кирпича у мечети. Мне машут: «Спрыгивай!» Снайпера с нами как будто играли: сбивали провода со столбов. Сидели они где-то близко. Откуда стреляли — было не видно вообще. Капитан Тритяк выгнал БРМ вперёд, снайпера стали по её оптике стрелять.

«А патронов — всего по магазину…»

Алексей Трофимов, старшина разведдесантной роты, старший прапорщик:

— Сначала мы представления не имели, что в Дуба-Юрте идёт бой. Стрельба шла, но мы думали, что это в горах. Задачу получили от майора Пакова. Поляков с Шустовым должны были вытащить технику. Группы Ивана Кузнецова и моя — собрать и вынести раненых. Майор Паков подошёл ко мне и сказал: «На рожон не лезь, у тебя двое детей». Он остался на КП танкового полка. В моей группе было 19 человек — связисты, ремонтники, повара. С нами был и подполковник Куклев, начальник разведки дивизии.

Моя группа села на одну БМП. Патронов у нас было очень мало: всего по магазину, все боеприпасы отдали в группы, которые ушли на задание в горы. Только у меня было пять магазинов и один выстрел к подствольному гранатомёту. В моей группе было ещё десять гранатомётов «Муха», взял их каптёрщик Кузя, правда, шесть из них потом оказались бракованными. В нашей группе был и артнаводчик с радиостанцией.

С Юрой Ивлиевым, контрактником, мы доехали на БТР до КП 160-го танкового полка.

«В батальоне никого не осталось…»

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— Одну группу вёл я, другую прапорщик Трофимов. Пошли на двух «бэхах». Майор Агаев немного притормозил перед самым выездом: «Срочно давайте всех до одного на броню!». В батальоне практически никого не осталось. Агаев перед нашим отъездом сказал: «Передайте Пакову, поймите правильно: у меня почки сильно болят, — за бок держится, — я туда не дойду».

Вышли на КП 160-го полка. Подъехал майор Паков и говорит нам: «Смотрите, ребята, там снайпера работают, плотно и грамотно». Он вызвал меня и прапорщика Трофимова: «Вот две группы ваши, идёте в Дуба-Юрт, вытягивать оттуда наших». Постояли минут 30 на КП 160-го полка. Потом на машину Трофимова залез начальник разведки дивизии подполковник Куклев и возглавил операцию по эвакуации.

«А из чего стрелять?»

Николай Оксененко, старший водитель БРДМ разведдесантной роты:

— Нас подняли по тревоге, сказали, что вроде бы группа попала в засаду. Собрали всех, кто мог ехать. Приехали на поле, всех построили, кроме водителей. Юра Ряжин, Лелик в строй пошли, у них машины не на ходу были, ну и я с ними втиснулся. Сели на какую-то машину и поехали. Подъехали, там стена метров 50 от нас, возле стены наши ребята сидят. Нам кричат, что там боевики, стреляйте! А из чего стрелять? Ребята, когда в группы уходили, магазины просили, мы и отдавали.

Вот и стоим мы, я, как придурок, с автоматом АКС-74-У со стволом коротким и одним магазином. Куда я стрельну из своей «пукалки», с пяти метров слону в зад не попадёшь, даже если весь магазин расстреляешь. Вместо разгрузки — плав-жилет, вытащил из него пульки, а на их место пачки патронов всунул. Такое ощущение, что в кармане дыра и всё в подкладку провалилось.

Потом мы к стене, где наши сидели, подбежали. Там Толик Филиппенко из второй роты мне говорит: «Куда ты прёшься, у тебя дома жена, сын!». Кто-то сказал, что надо за мечетью следить, чтобы оттуда снайпера не били. Там сетка-рабица была натянута, я туда и пошёл. Через сетку Федя Баскаков выпрыгнул, говорит: «Там твоих земляков ранили — Эдика Бурлуцкого и Ивана Кузнецова». Я, Лелик, ещё ребята встали за «бэху» и туда пошли, где наши ребята в засаду попали. Подошли, там подполковник лежал, в ноги раненый. Только хотели его грузить, парнишку рядом рикошетом убило. Собрались разгрузку снять, рядом кричат: «Давай быстрее раненых грузить!». Я с Леликом химика (Романа Балабанова — авт.) грузил, он ещё показывал дымы, чтобы пустили на «бэхе». Погрузили и начали отходить к стене. Мы с Леликом сетку держали, а остальные под неё подлазили.

С нами был майор Поляков, он последним шёл. Нам крикнули, чтобы мы бежали к красному зданию с блестящей крышей, а майор Поляков направил нас к штабелям досок. Только добежали, не знаю — откуда так жахнуло, и от красного дома одни щепки полетели. Ну, а потом сели на «бэху» и поехали в расположение, к цементному заводу.

«Из «граника» так шарахнули…»

Сергей Поляков:

— Издали было видно, что эвакуировать технику было трудно: такой был плотный огонь со стороны банды. Видно было, что одну нашу БМП, механиком-водителем там был Адамов, «духи» из «граника» так шарахнули, что она полностью сгорела: боекомплект сдетонировал. Вторая подбитая, Сергея Яскевича, стояла на виду, без движения, мы её даже обошли. Главное, надо было людей забирать — раненых и убитых…

«И уйти без приказа нельзя…»

Олег Шустов, старший техник 2-й разведроты, прапорщик:

— Пошли вытаскивать раненых… Бегу, а тяжело, бойцы бегут сзади. Отстал, слышу: «Ты что, раненый?» — «Нет», отдышался, догоняю. Лёха Трофимов нас прикрывал из пулемёта с БМП. Ползли по какому-то рву, прикрывались БМП. Раненые лежали на обочинах дороги. Пока вытаскивали одного, снайпера стреляли по тем, кто тащил раненого. Когда Балабанов был ранен, посадил его в БМП. Несколько человек раненых вытащил и закинул в десантный отсек БМП. Вывозили их конвейером — одну, партию, другую…

Сидели в этом Дуба-Юрте, казалось, целую вечность… И уйти без приказа было нельзя.

«Снайпера чечётку выбивали…»

Алексей Трофимов:

— Шли группой из трех БМП, моя — в центре. С дороги нас заметили боевики, начали по нам стрелять. Вошли в село, спрыгнули с брони, и, прикрываясь ей, дошли до стены у мечети. Там подполковник Куклев приказал нам: «Ты за этим БТР идёшь, а ты за этим…». По обстановке чувствую: пацанов, вторую роту, просто привезли сюда мишенями в тир.

От танкистов приполз бульдозер, он должен был зацепить технику — его обстреляли. Огонь был такой, что снайпера чечётку выбивали. Огонь был кинжальный. Стреляли справа и слева. Мы гасили дальние огневые точки, а реально они сидели, как скоро оказалось, в 25 метрах!

Увидел первого нашего, раненого, «чехи» по нему лупят. Прикрыли раненого бронёй, взяли его на борт БМП. Собрали в машину человек восемь раненых. Когда вытаскивали первых раненых, в моей группе ранило водителя и пулемётчика — снайпер попал в ноги… Помню, как наши выскакивали вперёд со «Шмелями», у Балабанова унесло перчатку с гранатой. Перекатились, БМП прикрыл раненого пацана, закинули его в другую БМП. Он потом, после войны, ко мне подошёл с матерью: «Спасибо, что вытащил» — «Я тебя не помню, честно». Я его лицо и видеть не мог — запихал в десантный отсек, и всё. Один парнишка был из ремвзвода — не скинул бронежилет — ему пуля вошла в бок, погуляла там, в теле. А мы поскидывали, чтобы легче. Мою БМП подбило так: гранатой под дно об асфальт, в силовые тяги. И БМП самоходом покатилась назад. От разрыва под бронёй мне сильно ушибло колено, и попал осколок в голень.

Всех раненых, кто мог передвигаться, перетащили в другую БМП, человек 6–7. Помню, как бежит Кузя вдоль стены — и видно, как пули бьют по стене. — «Господи! Перепрыгни!». Только он убрал ногу со стены, свалился вниз — пуля в это место!

В какой-то момент боя Юра Ивлев говорит: «У тебя граната выпала!», из подствольника. Я поднял, вставил её в подствольник — не срабатывает, ещё раз на курок — не срабатывает! Вынимаю, и оказалось, что она от бандитов под БМП прокатилась мне под ноги, и не взорвалась, а Юра подумал, что это моя выпала. Она могла взорваться в любую секунду…

«Танки — гробы прислали!»

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— На подходе к селу смотрим — на дороге впереди две машины БМП горелых стоят, раненые лежали, их перевязывали, суетились. Надо идти туда, в село. Паков ушёл назад: «Сейчас я остальных людей сюда пришлю!». Подъехали к мечети. Зампотех наш, майор Поляков, говорит: «Надо ждать корректировщика!». У нас его не было. Стояли минут 30–40, ждали, когда пришлют корректировщика. Обе группы стояли за мечетью. К этому времени ремвзвод подтянулся, взвод материального обеспечения, все, кто мог держать оружие.

Огонь шёл впереди — настолько плотный, так долбили, что разговаривали, только крича на ухо. Подъехали три танка будановских. У одного боекомплект — два снаряда, и у второго столько же. Один танк сел в арык и даже не выехал. Гробы прислали! Пока стояли у мечети за БМП, у нас был первый погибший, молоденький контрактник.

«Духов» много и они везде…»

Александр Куклев, начальник разведки 3-й мотострелковой дивизии, подполковник:

— В Дуба-Юрте при подходе к своим, прибывшим раньше меня, как учили в автошколе, попытался разобраться в обстановке на месте. Понял одно: «духов» много и они везде в секторе 270 градусов. Вся наша масса собралась под стеной какого-то дома, все в одном месте, что было очень опасно. Изредка пытались выглянуть из-за угла, но мешали снайперы. Били прицельно из зданий, с окрестных высот. Вызываемый огонь артиллерии результатов не дал: артиллеристы били или в сторону, или очень близко к нам и месту засады. Роман Балабанов, умница, предложил немножко по сторонам пострелять из «Шмелей». Видимо, пару огневых точек накрыли, стало поспокойнее.

Уяснил, где наши попали в засаду, собрал командиров групп, определил, как идём по улице — по две «бэхи» уступом, с открытыми десантными кормовыми дверями. Пошли. Снайпера стреляли по ногам в дорожный просвет, падавших раненых добивали. Бронежилеты не спасали — били в бок по рёбрам. Сразу пошли раненые. Что делать? Идти грудью на сплошной огонь или эвакуировать раненых? Остановились. Помню, что кто-то навстречу нам от места засады выбрался, помню впереди идущая машина и кузова от «БелАЗов» закрывают противника, а в это время «контрабас» из взвода матобеспечения выбрался по канаве на южную окраину Дуба-Юрта и знаками даёт мне понять, что оттуда всё видно. Я кричу народу: «За мной, по канаве — вперёд!», но меня мало кто слышит. Как мог, добрался до этого лихого казака-контрактника (у него были усы, как у Чапаева), только расположился для наблюдения, смотрю — двое «духов» в полный рост спокойно идут к нашим «бэхам» с гранатомётами, без суеты их заряжают. Вижу раненого возле левого борта подбитой машины, прислонился к катку и машет рукой, просит помощи, весь бледный, кровь уже отходит.

«Чапаев» кричит: «Духи», отходим!». Ничего не вижу, пытаюсь разобраться в обстановке, он меня тянет назад по канаве. Пары разрывов от РПГ хватило понять, что нужно отойти.

«Было видно, как сердце сокращается…»

Иван Кузнецов:

— Дальше группы повёл подполковник Куклев, начальник разведки дивизии, — прекрасный, изумительный офицер. «Не вздумайте, — говорит, — стрелять по мечети!», хотя оттуда снайпер бьёт. Мы стали с одним контрактником стрелять по мечети, сначала я, из АКС, потом он, менялись. Ему стабилизатор пролетающей гранаты попал в грудь, то ли с «Мухи», то ли со «Шмеля», да так, что разворотило грудь. Он как раз выкинул пулемёт на броню, и ему ударило в грудь. Стреляли из тех, кто стоял повыше, с высоты, метров с 20–30. Я его держал на руках, и было видно, как сердце сокращается… Я подтащил его к мечети, подошёл зампотех Поляков, сделали парню два укола промедола, и он умер, в агонии.

Пришёл корректировщик, дали красную ракету, и батальон пошёл вперёд, под прикрытием брони. Справа и слева были наши группы. Когда зашли в Дуба-Юрт, только протянули немного батальон, и как, откуда появился! — «духи» подогнали сзади нас «БелАЗ» и перекрыли дорогу назад. И тут же начался такой огонь, что казалось — стреляет каждый камень. Справа высота — оттуда били снайпера, и с такой точностью, что сбивали пулями провода, на психику работали. Трофимов ещё сказал: «Смотрите, ребята, как работают: если провод перебивает, то уж в человека он точно не промахнётся». Пулемёты «духов» работали с трёх точек, особенно сильно справа. Две наших машины впереди горели.

«Пули попадали в десяти сантиметрах от меня…»

Юрий Панюков, наводчик-оператор БМП 2-й разведывательной роты, старшина:

— Третья группа, где находился и я, взяв по максимуму БК, в том числе «Мухи» и «Шмели», выдвинулись на помощь двум группам, которые ушли раньше в село.

С трудом мы продвинулись до второй группы, т. к. по нам вели огонь снайперы. Встали за стеной рядом с мечетью. К первой группе мы пока подойти не смогли. Из-за стены, с боков, мы стали отсекать противника выстрелами из стрелкового оружия, «Мухами» и «Шмелями». Когда убили первого из нашей группы, Влада Шарова, я стоял в двух метрах от него. В него попал выстрел из гранатомета, а меня взрывной волной откинуло в сторону, осколками посекло левую руку.

Все готовились идти вперед, выручать первую группу.

Обычно разведчики сами помогают друг другу, но в этот раз я был приятно поражен, что пришли танки подполковника Буданова. Танки продвинулись к первой группе и под их прикрытием оттуда вышли живые и раненые наши ребята. После этого мы выдвинулись на позиции первой группы, шли за БРМ и БМП, за кормовыми дверями. Дошли до разбитой больницы. Огонь мы вели не прекращая, а снайперы врага как стреляли, так и стреляли.

На открытой местности лежал наш раненый контрактник, из первой группы, фамилию не знаю, помню, что он был из Воронежа. Когда наша броня остановилась, я пополз за ним. Снайперы со мной словно играли: пули попадали в землю в десяти сантиметрах от меня. Вытащил раненого, но пришлось сползать ещё и за его автоматом — не оставлять же оружие гадам…

Погрузили раненого в БРМ, двинулись дальше за броней, но пулемётчики врага стали вести огонь под клиренс машины, по ногам. Когда раненые падали, их добивали…

В этот момент выстрелами из гранатометов наши БРДМ и БМП были подбиты, всех раненых и убитых из них пришлось вытаскивать и тащить в арык. Мы никого не бросили. Как раз пришёл танк и стал нас прикрывать броней.

Когда нас опять прижали огнём, лейтенант Миронов приказал мне выдвинуться назад, метров на 600, вызвать для поддержки БМП и БРМ, что я и сделал. Не понимаю, как меня чичи не подстрелили по дороге… По пути я донёс еще двоих раненых к броне. Потом вернулся к своему командиру лейтенанту Миронову.

«Пули стучали по броне…»

Сергей Поляков:

— Подъезжаем к Дуба-Юрту, «духи» начали долбить, в БТР попали из гранатомёта. Первых раненых положили на трансмиссию танка. «Духи» танка боялись, понимали, как может шарахнуть, поэтому близко к нему не подходили. Открыли двери БРМ, Куклев говорит: «Надо что-то делать, давай вытаскивать раненых». А впереди на улице села стоял «БелАЗ».

Я находился на башне, и пули по нашей БРМ стучали, как горох, и по броне сыпались вниз. Прапорщик Шустов крикнул: «Падай!», я скатился за машину на землю, а потом в кювет. Первый погибший из моей группы был рядовой Станислав Куликов, срочник. — «Тащи его! — кто-то кричит. — У кого есть промедол?». Пока ему делали укол, ещё одна пуля попала в бок, между пластин бронежилета. Вторым ранили Ивана Кузнецова, в этот момент он сидел спиной рядом со мной за БРМ, пуля прошла мимо моей коленной чашечки ему в ногу. Когда грузили Кузнецова и Куликова, в нашу БМП выстрелили со стороны банды из РПГ. Граната попала в ребристый лист, перебило тяги, и машина пошла задом, через арык, проломила забор и упёрлась в дом. Слева от дороги был арык, мы перебежали туда, так как движение вперёд по дороге было невозможно, «БелАЗ» перегородил проезжую часть. Группа бандитов открыла сильный огонь, мы побежали по канаве, чтобы укрыться во дворе. Двух солдат из ремонтного взвода, которые бежали впереди, ранило, и Рому Балабанова, ему в спину, а мне по голове пуля скользнула.

«У него сзади фуфайка горела…»

Евгений Липатов:

— Слышал, что попросили помощи у пехоты, но пехота нам помощи не дала, хотя она рядом стояла. Из полка Буданова приехали тягач, и танк. Танк подъехал и давай шмалять. Начал стволом водить, мы показали куда, и он метров с десяти от нас как даст — даже шифер с крыши дома полетел. Потом поехал вперёд. В танке лейтенант сидел, люк открыл. «Духи» притихли, увидев танк. По нему стали из «граника» стрелять, но выстрел разорвался перед танком. С помощью танка можно было домами пройти, но из командиров никто не повёл.

Мы хотели добраться до первых «бэх», которые подбили, забрать там убитых и раненых, кто остался. До них было метров двести. Первая Курбаналиева, вторая Адамова, а третью они не сожгли. Наводчик её, парень из Ставрополья, через верх не полез, его бы так «духи» сняли. У него было две «Мухи» с собой, он, не вылезая, через триплекс прицелился, высунул руку и, шлёпнул, вторую «Муху» взял — шлёпнул. И из автомата стрелял. А вылез через десантный отсек. Из водителей трёх машин он один остался живой. Наводчики все погибли, водителей Курбаналиева и Адамова снайперы сняли, когда они вылезали. Этот единственный оставшийся в живых водитель к нам прибежал, у него сзади фуфайка горела, с дырой.

«Страшно — глаза по пятаку…»

Иван Кузнецов:

— Прошло не меньше 2–3 часов, как наши отбивались. Ни авиация наша не работала, ни артиллерия… Только «Шилка» работала, фонтанчики её снарядов разорвались впереди. Танкисты по два выстрела сделали по высоте, и всё. Кто-то из наших подбежал к механику-водителю: «Где командир танка?». Автоматом постучали по броне: «Помогите, вы же видите, что творится!» — «У меня боеприпасов больше нет!». И танки ушли. И батальон остался голый…

Что заставляло убивать в себе чувство страха: солдаты сзади смотрели. Нельзя было показать им свой страх. Стрельба шла не из какого-то одного сектора, был сплошной огонь. У «духов» против нас действовала то ли ЗУшка, то ли «Шилка». Раненый заползает под БМП, снайпер его там не достаёт, так бьёт в асфальт, под углом, и все равно попадает в раненого, рикошетом от асфальта. Солдаты в этом бою показали себя все отлично — ни одного отказника не было. Видно, что страшно ему, глаза по пятаку, но идёт и воюет.

«У меня уже младшая дочь стояла перед глазами…»

Сергей Поляков:

— Как только очухались, подполковник Куклев бросил две гранаты в тройку бандитов. Обстрел по нам был такой сильный, что у меня уже младшая дочь стояла перед глазами, ну, думаю — последние секунды живу. Мне Куклев на бегу говорит: «Ты нормальный?» — «Нормальный». — «Не ранен?» — «Нет». Я подумал, что вспотел, провёл ладонью по шее — она вся в крови. Раненых бойцов к ещё целой БРМ потащили огородами. Когда мы подбежали к БРМ, которая находилась перед «БелАЗом», то увидели два трупа боевиков (это Петрович Куклев гранатами уничтожил их), и рядом с БРМ лежали убитые механик-водитель Курбаналиев и наводчик Володя Щетинин из ремвзвода. Он сам вызвался наводчиком, так как не хватало экипажей, служил по этой специальности на срочной. Они погибли, скорей всего от снайпера, когда вылезали контуженные из машины, по которой был произведён выстрел из РПГ. Ранили в эти же минуты и арткорректиковщика 160-го танкового полка, подполковника (звали его Дмитрий), который был с нами. Он давал координаты для артиллерии и вертолётов, огонь вели по сопкам, не в том направлении.

Ситуация была критическая. Практически помощи от артиллерии и авиации не было. Единственное, что нам помогло — это танкисты Буданова. Потом подошла БМП из будановского полка, я подбежал, открыл кормовые двери, кричу лейтенанту: «Подожди, не уезжай, забери раненых и убитых!». Помню, как в подбитой БРМ сидит солдат, водитель взвода матобеспечения, и плачет: «Товарищ майор, заберите меня отсюда, я в ногу ранен». — «Сейчас, подожди!». Быстро закидал валявшиеся неподалёку автоматы раненых и убитых в «бэху», рядом бандит убитый валялся с гранатомётом, на открытом участке, видно, он стрелял по нашей БРМ. Стрельба продолжалась, а откуда по нам стреляют — не поймёшь. Загрузили раненых ребят, убитых Курбаналиева и Щетинина. Только БМП начала назад отходить, какой-то боец подбегает: «Товарищ майор, помогите, там один солдат остался без сознания, а то танкисты уйдут и ему конец». А я тут у БРМ, расстрелянной из РПГ, как-то один оказался. Подумал про себя: «Пойду за ним — могу погибнуть, не пойду — потом себе не прощу». Эх, ладно, пригнулся, и побежали с этим бойцом. Солдат лежит, не шевелится, живой или не живой — не понятно. От такой пробежки — дыхалки нет совсем, силы кончаются, сел и подумал: «Ну, если живой останусь — пить и курить брошу!». Боец этот, к которому бежали, был ранен, весь оцепенел от шока, лежал метрах в семи впереди танка. Потащили его к танку. Вижу, как бойцы за башней на трансмиссии спрятались от огня, кое-как вдвоём дотащили ползком до танка, а загрузить на трансмиссию машины не можем, выдохлись, не хватает сил. Один из наших солдат начал тянуть раненого за воротник бушлата на танк сверху, а подталкивали его снизу. Когда закончили грузить, кто-то крикнул: «Товарищ майор, давай садись!». Я ответил, что доберусь сам, так как меня ждали люди из ремонтного взвода. Сел за гусеницу танка сзади передохнуть и чувствую, как механик передачу включил — надо бежать! Побежал через дорогу — по мне стреляют, пришлось вспомнить, как ползал в училище — мордой по глине, воде, крови.

Добрался до какого-то дома. Там наши у стены сидели, ещё успели покурить, «беломорину» на троих. Пока курили — всё вроде потише стало, но скоро «духи» и здесь начали зажимать огнём, пришлось уходить. Нас у этого дома осталось человек шесть. Сначала дорогу перебежали, потом вдоль стенки, метров 25, затем надо было открытый участок перебежать, по этому участку работал снайпер. Я первый побежал, и лёг за полуметровым фундаментом на полпути, так как начал работать снайпер, потом прополз до забора, мне нужно было перепрыгнуть этот забор, чтобы попасть в гараж. Раздавалась сильная стрельба, судя по автоматическому огню, боевики были где-то здесь, нас в кольцо брали. Все шесть человек благополучно пробежали опасный участок и встретились с подполковником Куклевым, он с небольшой группой ждал нас, а машины с ранеными успели уйти. Подполковник Куклев мне: «Живые все? Ну, молодцы! Ну, побежали!». Только побежали — свист снаряда, и крыша с дома неподалеку слетела, чуть не на нас.

Подошли наша БРМ и танк. Я подбежал к танкисту и попросил: «Шарахни по подбитой БРМ, чтобы боевикам не достались!». Шарахнул он так, что она развалилась. После этого уехали, наконец-то, в батальон. В этом бою потери техники составили: БМП-2 — три единицы; БРМ-1К — одна.

«Петрович, родной, а я тебя похоронил…»

Александр Куклев:

— По канаве, на четвереньках, собирая раненых, отходим. Сосредоточились за выступом металлического забора. Вижу Рому Балабанова на том месте, где я только что был. К нему «дух» лезет. Бросаю в него гранату, стреляю вдогон — падает, как пластилиновый человечек. Появляется уверенность, некоторое подобие спокойствия. Сзади меня майор Поляков перевязывает раненого, затылок у него в крови. У меня автомат клинит, кричу: «Дайте АК!». Кто-то суёт мне в руки свой АК-74. Пытаюсь понять, что ещё могу сделать. А рядом уже и народу нет, задачи ставить некому, много раненых. Подползает связист со станцией, мальчишка-срочник, по виду — бурят: «Вас начальник разведки группировки ищет, ему доложили, что вы погибли». — «Где командир дивизиона?» — спрашиваю. — «Ранен». Подходят машины, вижу Лёху Трофимова, грузит раненых. Рома Балабанов с розовой пеной на губах почему-то сам пытается дверь отсека десанта закрыть. В десанте раненые лежат друг на друге. Рому с трудом запихали, закрыли дверь. С ранеными разобрались, вроде всех собрали, раненого командира дивизиона отправил. Даю команду собрать оружие. Вижу пистолет комдива, подбираю, позже отдал Буданову.

Выхожу на связь с подполковником Тупиком. Он кричит: «Петрович, родной, а я тебя похоронил! Организуй отход! На помощь «духам», по данным радиоперехвата, идут около двухсот человек!». Прошу его поддержать нас огнём танков и вертолётами.

Приходит танк, отстреливает весь БК. «Духи» молчат. Уходит танк — «духи» активизируются. Танки делали два-три захода. Подошли «полосатые» (вертолёты — авт.), вышли на связь, ставлю им задачу на прикрытие отхода. Не вижу Полякова, наконец, он выползает из пролома в стене с пацанами. На одной БМП осталась пара дымовых шашек. Ставим завесу. Спрашиваю «полосатых»: «Оранжевый дым видишь?» — «Вижу!» — «Бей на квартал южнее, в сторону ущелья». Только начали отходить, ударом ракет накрыло то место, где мы только что стояли. Мать-перемать, чтоб тебя! Но вроде никого не задело. Поляков останавливает подъехавший танк, говорит командиру, чтобы расстрелял несгоревшие «бэхи». Прыгаем на броню, отходим. Местное население на окраине села стоит и нас разглядывает.

Когда отъехали из села, очень сильно захотелось курить. Пачку сигарет выкурил одну за другой!

«Стрелял до последнего, пока не взорвался…»

Евгений Липатов:

— Так провозились часов до 2–3 дня точно. Время пролетело быстро. Толик, с Набережных Челнов, сержант после учебки, он был в этой группе, ему осколок попал возле глаза, и контузило. Его медбат забрал, а он сбежал, смотрю — сидит в палатке на нарах. Потом всё же отправили, он не вернулся к нам после ранения.

Потом говорили, что к «чехам» ещё два «КамАЗа» подъехали. Можно было нам пробиться, под прикрытием танков и БМП, но некому было возглавить. Хотели до первых «бэх» дойти. Все устали, но и «духам» хотелось дать. «Шилка» подошла, но её выстрелы не долетали до склонов, надо было поближе подогнать, побоялись.

При нас танк лупанул два раза, потом ещё раз, слышал.

Черкесов рассказал: когда с брони попрыгали, их зажали конкретно, в арыках. Он видел, как Курбаналиева сняли. Первую «бэху» подорвали, он вылез помочь отогнать её. Толик рассказывал: они лежат, третья «бэха» подъехала, лупит, у меня башка трещит от грохота, снаряд попал в трубу и осколком ему в ухо. Огонь был — вообще… Трое убитых пацанов лежали. Одного первым выстрелом в ногу, вторым — во вторую ногу, потом по рукам также, так снайперы издевались. Мишка рассказывал: «Они херачат по мне из «граника» и выстрелы разрываются в пяти метрах, но осколков нет, она же кумулятивная». Серёге говорю: «Ну, что, съездил за меня?». Хорошо, что он выбрался. Курбаналиеву первый же выстрел из «граника» попал по броне, все попрыгали, здесь трое погибли сразу. Потом второй «бэхе» также. Третьей тяги перебили, «чехи» его утащили потом. А эти две БМП спалили. Кто-то из наших лежал под бронёй отстреливался, его сожгли. Кто-то в адамовской «бэхе» стрелял до последнего из пушки, пока не взорвался.

«Жечь начало и — адская боль…»

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— Меня ранило разрывом гранаты, как ударило осколками по левой ноге — осколка четыре… Ранило одновременно с начхимом батальона, Романом Балабановым. К БМП подтащили, в люк его кинули, и сразу ему в спину ещё раз пулей ударило, кровь в лёгкие пошла. А мы потом ещё бежали, я даже не обратил внимания, думал сначала — осколки камня в ногу попали, крови не чувствовал. Я сигарету четыре раза прикуривал, так руки дрожали. Да, страшновато было…

Впереди шла «бэха», люди шли под прикрытием брони, я пошёл догонять, осталось метра два — пуля в ногу, смотрю — видно, как кость торчит. Попробовал встать — нога немеет. Сначала боли не было, только нога немеет. Пуля вошла справа и вышла через ногу, входная ровно по калибру, а выходная дыра была большая, вместе с костью мясо выбило, и кусочек кости торчал. Потом жечь начало и — адская боль. Подполковник Куклев бежит: «Что такое? Куда? В спину?» — «Нет, в ногу». Два промедола воткнул, потащили меня в левый десантный отсек БМП, «бэха» как раз встала. Правый десантный отсек был забит ранеными, меня в левый кинули.

Наводчик работал как маятник: пулемёт — пушка, как часы работал. Смотрю — у него 5–6 выстрелов в пушке осталось. — «Потерпи, — говорю, — раненых ещё не всех собрали». Пока подобрали только тех, кто недалеко был, рядышком. «Двухсотых» от мечети сразу увезли, этого мальчишку, контрактника, тоже.

Александр Ступишин, старшина 1-й разведывательной роты, старший прапорщик:

— Наша рота была на высотах, поэтому в Дуба-Юрт поехали на «бэхе» только капитан Тритяк, его водитель Алмаз и я. Выехали с цементного завода, впереди танки стояли закопанные, пушки, как раз танк выезжал по дороге.

В Дуба-Юрте меня майор Паков уберёг от смерти. Увидел меня: «Стой! Слезай с брони! Пойдёшь в группе слева от села». Иду, вижу — «дух» мёртвый с одной ногой валяется, почти закатан в колею. В мирное время такое увидеть — стресс, а там — не обращаешь внимания. Прошёл мимо, и всё. Наших раненых собирали прямо по дороге. Роман Балабанов, ранен в спину, белый стоит, я ему: «Всё нормально, будешь жить!» Только рукой мне помахал в ответ…

По мечети капитан Тритяк стрелял из пулемета, оттуда снайперы работали.

Евгений Лобанов, командир автомобильного отделения взвода материального обеспечения, старшина:

— Броников (бронежилетов — авт.) на всех не хватало, с меня сняли, магазины свои тоже отдал. Я был не на машине, а на броне, как все. Вышли из расположения батальона в тумане, ничего не видно, как в молоке ехали.

Бойцов послали на выручку, а нас несколько человек остались у КП, в резерве. Скоро стали привозить раненых. Грохот вокруг села стоял весь день, до вечера.

Мы, несколько человек, стояли возле майора Пакова, он всё по рации командовал, старался вывести людей из Дуба-Юрта. А подполковник Тупик только ходил рядом туда-сюда. Кажется, он даже не пытался руководить. Я, помню, ещё удивлялся: майор командует, а подполковник только ходит.

Владимир Паков:

— Подполковник Тупик в этот день был как согласовывающее звено между мной и генералом Вербицким. Он просил у Вербицкого вызвать авиацию, чтобы помочь попавшим в засаду в Дуба-Юрте нашим разведчикам.

«А пехота уже Новый год встречает…»

Михаил Курочкин, гранатомётчик, группа «Нара»:

— С помощью танков забрали убитых и раненых, которых смогли. Сразу, из-за плотного огня боевиков, не удалось забрать четверых убитых — Сережку Воронина, Яскевича и ещё двоих контрактников. Перехватили по рации сообщение духов: к ним на помощь идут два «КамАЗа» с боевиками. А что же наша пехота? Командиры связывались с ней по рации: «Несём потери! Вы где?». Оказалось, что пехота уже Новый год встречает! Выходит, воюйте сами, как хотите. Что ж, думаю, будем гибнуть до конца.

Наконец, получили приказ отходить. Развернулись и поехали из села на КП танкового полка. Майор Паков собрал группу из тех, кто вышел, на одну машину, чтобы ехать забрать остальных убитых. Меня в эту группу не пустили, как я ни рвался. Паков хотел, чтобы хоть несколько дембелей из роты ушли домой живыми. Пошли за погибшими одни контрактники. Они заехали в Дуба-Юрт, но быстро вернулись назад: по селу стали работать наши артиллерия и вертушки. Получили приказ: возвращаться в расположение батальона.

«Отойти всем, кто сможет…»

Леонид Высоцкий:

— Как только добрались до наших раненных и убитых, потери начали расти в геометрической прогрессии: одного тянешь на броню, другой падает. В момент отхода подлетели две штурмовые вертушки МИ-24, «духи» по ним открыли огонь, вертолёты влупили по соседнему с нами домом ПТУРами и улетели, а нас чуть кирпичами не перебило, метров на тридцать полетели в разные стороны.

На тот момент майором Паковым было принято единственное правильное решение отойти всем, кто сможет. Только благодаря этому и я жив остался.

То, что майор Паков взял в той ситуации ответственность на себя и отдал приказ об отходе, многим разведчикам спасло жизнь.

«Выдернул чеку гранаты, слёзы навернулись…»

Иван Кузнецов:

— Пошли на БМП вперёд. Я лежу, а дверь отсека закрыта — грохот от 100-мм пушки такой, что в ушах звенит. От промедола боль прошла, попросил у наводчика сигарету, закурил, смотрю — кто-то бежит близко. Первая мысль — «чехи»! А у меня ни одного патрона, разгрузка пустая, автомат рядом лежит. «Ну, всё…», — думаю. Вспомнил себя от первого дня жизни в эти секунды… А у меня оставались пять «эфок» и пять РГД. Достал «эфку» (граната Ф-1. — авт.), выдернул чеку, слёзы навернулись. Не за себя, за мать-старушку, что получит сына в цинковом костюме. Холод был такой леденящий… И открывается дверь в отсек — Лёха Трофимов стоит. Разжал мне грамотно руку, «эфку» кинули в арык. А сам уже сознание теряю, отключаюсь. И боль, и напряжение… БМП разворачивается, наводчик что-то кричит. Куклев подошёл, постучал ему по броне: «Наводчик!». Он выглянул: «У меня один «трехсотый» в левом, и правый забит, «бэка» (боекомлект — авт.) нет, на ПК — заканчивается». Куклев ему: «Разворачивайся, раненых выкинешь и заодно «бэка» пополнишь».

Привезли нас в полк Буданова, машина остановилась, нас вытащили, посадили на носилки и — к вертушке. А БМП ушла опять в Дуба-Юрт. Трофимов вывозил раненых, молодец, при мне БМП подъезжала с ними два раза, пока ждали отправки. Молодец он, спас людей много. Загружал партию, выезжал и назад. Наша группа вытащила человек двадцать…

Потом вертушка поднялась, было в ней нас человек пятнадцать. Лётчик мне говорит: «На, выпей немножко. — Спирта принёс. — Куда ранен?» — «В ногу. Не хочу, голова кружится». Кровь недуром била, хотя жгут мне поставили перед вертолётом. Потом — Владикавказ, госпиталь, затем Краснодар, операция, затем Москва, реабилитационный госпиталь…

«Мужиков же надо вытаскивать!»

Алексей Трофимов:

— Всего сделал два рейса с ранеными. Первую партию вывез на КП танкового полка, там уже медики стояли и грузовики, нас ждали. Когда уезжал с ранеными, мне Куклев сказал: «Нужны танки!». Я сдал раненых и завернул к Пакову, сказал об этом, добавил, что там полная задница. Колено себе перебинтовал, Паков увидел это и спрашивает: «Ты сможешь ещё?» — «Конечно, мужиков же надо вытаскивать!».

Возвращаемся в Дуба-Юрт, на БМП я один с механиком-водителем, наводчика у меня не было. Пошли за мной три танка, но почему-то остановились на обочине и не стреляли. Танки развернулись и ушли. Не знаю, кто им дал команду вернуться. Потом через какое-то время пришли танки с офицерами.

Залетаю к стене у мечети, разворачиваюсь, и начинаем грузить следующих раненых. Полная БМП была раненых! Один был тяжело раненый. Я его запихал в десантный отсек: «Извини, брат, потерпи, если жить хочешь».

Сел в башню за наводчика, разворачиваюсь, проверяю оружие — пушка и пулемёт заклинены! И шапки «говорящей» нет… Слышал, как «духи» кричали: «Русским хана!». Кричу механику: «Назад!». Поднимаю голову из башни — и как раз рядом дом сложился от ракеты из вертолёта. Ребята отходят под прикрытием дымовых шашек, только Куклев дал оранжевый дым, обозначил себя — и в это место прилетает наша ракета!

Слышу гул, голову поворачиваю — сзади три танка стоят. Эти как начали лупить! Прошли между танками, а ребята уходили вдоль арыка.

Вторую партию раненых я пригнал прямо в приёмный покой медбата. В 16:45 я был у машин с медиками. Солнце уже начало садиться, а день был солнечный…

Александр Соловьёв:

— Попавшая в засаду рота без помощи танков сама бы выйти из огня не смогла. Слышал, что танки тогда, помогая нашим разведчикам, расстреляли весь боекомплект по 50 снарядов и две тысячи патронов. Они вышли из боя пустые. Мне рассказывали выжившие в том бою, что когда у этих двух танков кончились боеприпасы, они просто поворачивали стволы в сторону бандитов, пугали, и те бежали!

Владимир Паков:

— Танки выходили работать в Дуба-Юрт два раза. После первого выхода пришлось менять наводчика: ребята в танке были контужены попаданием выстрела из гранатомёта, но броню он не пробил.

Если бы не танкисты, раненых у нас было бы ещё больше.

И вновь сухие факты из документов дополняют и без того полную трагизма картину того бесконечного дня…

Из наградных листов:

Эвакогруппы:

…Майор Сергей Поляков, заместитель командира батальона по вооружению, возглавил первую эвакуационную группу. Когда группа попала под обстрел, организовал подавление огневых точек противника, продвижение эвакогруппы и прикрытие её бронетехникой. Огнём из личного оружия уничтожил гранатомётчика и двух стрелков противника. Получил пулевое касательное ранение и контузию, но не покинул поле боя, продолжал выполнять поставленную задачу. Во время боя под огнём противника вынес на себе четверых раненых и троих убитых. Только после того, как последний раненый был эвакуирован с поля боя, майор Поляков вывел эвакуационную группу на КП 160-го тп. Представлен к ордену Мужества.

…Прапорщик Алексей Трофимов, старшина разведдесантной роты. Возглавил эвакуационную группу, выдвинулся вперёд под прикрытием бронегруппы. Не дойдя до предполагаемого нахождения раненых 2-й роты, группа попала под кинжальный огонь противника. Командир группы прапорщик Трофимов чёткими, умелыми действиями организовал круговую оборону и подавление огневых точек противника. Огнём из личного оружия и подствольного гранатомёта был уничтожен пулемётный расчёт. Получив ранение, прапорщик Трофимов продолжал выполнять эвакуацию раненых. Эвакуировав раненых на КП 160-го тп, прапорщик Трофимов возглавил эвакуационную группу, снова вернулся на место боя. Под перекрестным огнём противника продолжил эвакуацию раненых, при этом из личного оружия и гранатомёта уничтожил снайпера и 3 автоматчиков противника. Во время боя прапорщик Трофимов вынес на себе двоих раненых. Группа под его командованием нанёсла большой урон противнику в живой силе. Эвакуировали 15 человек раненых. Представлен к ордену Мужества.

…Младший сержант Дмитрий Гафаров, водитель-санитар взвода материального обеспечения, в ходе операции по эвакуации раненых уничтожил из подствольного гранатомёта одного боевика, вынес из-под огня раненого товарища, оказал ему первую помощь.

…Марат Абулханов, старший мастер-аккумуляторщик ремонтного взвода, спешившись с БМП, стал отсекать и подавлять огонь боевиков, чем дал возможность своим товарищам забрать убитых и раненых разведчиков. Вынес двоих раненых, помог им сесть в БМП. При отходе прикрывал огнём своих товарищей. Тяжело ранен. Представлен к медали «За отвагу».

…Младший сержант, старший механик ремвзвода Станислав Куликов, спешившись с БМП, стал отсекать и подавлять противника огнём, давая возможность эвакогруппе забрать убитых и раненых, обеспечил ей огневое прикрытие. Убит снайпером. Орден Мужества посмертно.

…Младший сержант, водитель-моторист ремвзвода Михаил Сергеев, спешившись с БМП под огнём, уничтожил пулемётчика противника, вынес из-под обстрела корректировщика огня из 160-го танкового полка и начхима батальона, тем самым сохранив им жизнь. Представлен к медали «За отвагу».

…Прапорщик Сергей Ахмедов, когда группа попала в засаду, открыл прицельный огонь по противнику. Вынес тяжелораненого бойца. Прикрывал отход группы. Оказывал медпомощь раненым. Представлен к медали Суворова.

…Рядовой Сергей Галанов, водитель взвода материального обеспечения, прицельным огнём уничтожил двух боевиков и снайпера. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Вячеслав Балайкин, водитель взвода материального обеспечения, лично уничтожил в бою троих бандитов. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Федор Баскаков, пулемётчик-разведчик, уничтожил в бою до пяти бандитов. Вытащил из-под огня своего раненого товарища. Представлен к медали Суворова.

…Рядовой Алексей Боровков, разведчик-пулемётчик, шёл на левом фланге группы под прикрытием брони. Выстрелом из гранатомёта уничтожил группу противника. Вёл огонь под обстрелом снайпера, сдерживая продвижение боевиков. Ранен в ноги, но не покинул поле боя, а вёл огонь, давая возможность роте пройти опасный участок и выйти к раненым для их эвакуации. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Владимир Виткалов, водитель-электрик взвода связи, попал под огонь противника из засады, был ранен, но продолжал вести огонь. Уничтожил снайпера и несколько боевиков. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Владимир Головин, водитель взвода материального обеспечения, рядовой. Участвовал в эвакуации убитых и раненых под огнём противника. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Александр Деревянкин, старший водитель-заправщик, лично уничтожил в бою двоих бандитов. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Александр Елисеев, пулемётчик-разведчик разведдесантной роты. Выдвинувшись вперёд с гранатомётом, попал под кинжальный огонь, но сумел уничтожить из гранатомёта пулемётный расчёт противника и двоих бандитов. Вытащил раненого товарища из-под огня в безопасное место. Представлен к медали Суворова.

…Рядовой Алексей Иванов, лично уничтожил двоих бандитов. Подавил огневую точку. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Юрий Ивлев, старший водитель БТР разведдесантной роты. Попал под кинжальный огонь, но из РПГ уничтожил пулемёт противника, чем обеспечил проход для выноса раненых товарищей. Всего в этом бою уничтожил пятерых бандитов. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Александр Исаченко, водитель взвода материального обеспечения. Попал под огонь из засады, был ранен, но уничтожил троих бандитов. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Геннадий Кондратенко, водитель-радиотелеграфист разведдесантной роты. Был в составе группы поддержки и корректировщика артогня. Когда в составе бронегруппы майор-корректировщик попал под шквальный огонь, рядовой Кондратенко грамотно его прикрыл и тот точно дал огонь на огневые точки противника. Из РПГ уничтожил пулемётный расчёт, был ранен, но не покинул поля боя. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Алексей Коротков, водитель БТР разведдесантной роты. В начале боя, не теряя самообладания, открыл огонь по противнику. Из РПГ уничтожил гнездо снайпера, не дал противнику обойти группу справа, прикрыл огнём вынос раненых. Представлен к медали «За отвагу».

… Рядовой Сергей Кострикин, водитель взвода материального обеспечения. Подавлял огневые точки противника, уничтожил пулемётный расчёт. Своими смелыми действиями обеспечил выполнение задачи группы. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Андрей Котлов, разведчик-пулемётчик. Прикрывал отход группы. Представлен к медали Суворова.

…Рядовой Михаил Курзин, разведчик разведдесантной роты. Когда группа попала под шквальный огонь, немедленно открыл ответный огонь, дал возможность товарищам занять оборону. Подавил огонь двух пулемётных расчётов. Прикрывал отход группы, отходил последним. Представлен к медали «За отвагу».

… Рядовой Дмитрий Махров, водитель взвода материального обеспечения, в бою был ранен, но уничтожил двоих боевиков. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Алексей Мосалев, водитель-вулканизаторщик ремонтного взвода. Под прицельным огнём снайпера вынес двоих тяжелораненых бойцов, тем самым спас им жизнь. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Владимир Румянцев, старший разведчик разведдесантной роты. Когда группа попала в засаду, быстро среагировал, залег, открыл ответный огонь и уничтожил четверых бандитов. Оказал помощь раненому товарищу, прикрывал огнём отход группы. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Юрий Ряжин, водитель-радиотелеграфист разведдесантной роты. Уничтожил гранатомётчика противника. Прикрывал огнём отход основной группы и вынос раненых. Представлен к медали Суворова.

…Рядовой Алексей Савин, водитель взвода материального обеспечения. Участвовал в эвакуации убитых и раненых под огнём противника. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Алексей Червяков, разведчик разведдесантной роты. Увидел на дороге нашего раненого — подполз, вытащил его под огнём противника в безопасное место. Прикрывал огнём своих товарищей. Представлен к медали Суворова.

…Рядовой Илья Шустов, водитель взвода материального обеспечения, уничтожил пулемётный расчёт противника. Представлен к медали «За отвагу».

…Младший сержант Константин Василенко, разведчик разведдесантной роты. Под кинжальным огнём противника, не теряя самообладания, уничтожил пулемётный расчёт, что позволило группе занять оборону. Представлен к медали «За отвагу».

…Сержант Сергей Анисимов, санинструктор медпункта батальона. Эвакуируя раненого С. Орлова, попал под огонь снайпера. Спрятал его в безопасное место и вновь вступил в бой. Уничтожил бандита из РПГ-18 «Муха». Вытащил раненого из-под огня и оказал ему неотложную помощь. Лично вынес троих раненых и оказал медицинскую помощь девятерым раненым бойцам. Остался добровольно в группе прикрытия. Представлен к медали «За отвагу».

…Сержант Сергей Аукин, командир отделения взвода связи батальона. Из автомата уничтожил двоих бандитов. Представлен к медали «За отвагу».

…Сержант Дзомцоев, водитель взвода материального обеспечения. Попал под шквальный огонь из засады, не растерялся, был ранен, в бою уничтожил троих бандитов. Представлен к ордену Мужества.

…Младший сержант Сергей Сизов, мастер ремвзода. Под мощным огнём противника подавлял огонь и отсекал наседавших бандитов, чем дал возможность собрать убитых и раненых товарищей. Прикрывая отход группы, был тяжело ранен. Представлен к медали «За отвагу».

…Младший сержант Николай Шумачев, водитель взвода материального обеспечения. Когда группа попала в засаду, лично уничтожил троих бандитов. Представлен к медали «За отвагу».

…Сержант Владимир Щетинин, водитель-слесарь ремвзвода. В бою — оператор-наводчик. Подавляя огневые точки, давал десанту возможность собирать убитых и раненых товарищей. При отходе из зоны обстрела был подбит из РПГ. Машина загорелась. При попытке покинуть горящую БМП был убит снайпером. Орден Мужества посмертно.

…Старший прапорщик Игорь Климович, командир взвода материального обеспечения. При подходе эвакогруппы к попавшим в засаду товарищам были обстреляны из домов на окраине, но не растерялись, рассредоточились и вели бой. Взял двоих солдат, поползли по канаве во фланг бандитам. Гранатой уничтожил двоих бандитов. Дал возможность группе проскочить обстреливаемое место и подойти к раненым товарищам и начать их эвакуацию. Прикрывал отход группы, последним вышел из боя. Представлен к медали «За отвагу».

…Старший прапорщик Иван Кузнецов. Вёл огонь по превосходящим силам противника. Умелыми и храбрыми действиями обеспечил выход раненых разведчиков, попавших в засаду. Лично уничтожил двоих автоматчиков противника. Тяжело ранен, но продолжал вести бой. Представлен к ордену Мужества.

…Старший сержант Андрей Ёлкин. Когда группа попала в засаду, метким огнём подавлял огонь противника. Ранен. Уничтожил несколько бандитов. Представлен к ордену Мужества.

А в горах справа и выше от Дуба-Юрта продолжали действовать разведгруппы Соловьёва и Кляндина…

«Держать рубеж до утра…»

Александр Соловьёв:

— Утром 31 декабря моя группа вышла на укрепленный район боевиков, и у меня начался бой, за переговорами боя в Дуба-Юрте я больше не следил.

Мы запросили авиацию, самолёты прилетели, но их обстреляли боевики из зенитных пулемётов, по этой причине и плохой видимости из-за плотного тумана самолёты, не произведя бомбометание, улетели. Затем мы запросили огонь артиллерии. Артиллерия частично подавила ближайшие огневые точки боевиков. После чего мы запросили повторить огонь по зенитным пулемётам и по бронетехнике противника (две БМП-2), на что нам «Сотый», ответил, что есть запрет на артиллерию. Чей это был запрет, мне не известно. Мы приняли решение остановиться и окопаться в круговой обороне, что мы и сделали. Я доложил «Сотому», на этом позывном должен был работать Митрошкин, о том, что заканчиваются боеприпасы, и нет воды. Я запросил помощи, «Сотый» дал команду прекратить движение, занять оборону и держать рубеж до утра следующего дня.

Мы нашли «Урал» боевиков, двигатель был поврежден, там лежали миномёты, противотанковые мины, пластид в ящиках, амуниция, продпайки, СПГ-9, РПГ, выстрелы, стрелковое оружие. И «духи» этот «Урал» на руках в горы затащили по грязи! Столько было следов ног! На руках подняли машину в гору, за пять километров.

Из наградных листов:

…31-го декабря старший разведдозора старший лейтенант Бернацкого вел разведку на высоте 558,2. На высоте был обнаружен опорный пункт противника. Старший лейтенант Бернацкий принял решение: внезапным броском уничтожить противника и занять высоту. Атака прошла успешно. В бою группой старшего лейтенанта Бернацкого было уничтожено несколько боевиков.

«Лоб в лоб с «духами»…»

Геннадий Бернацкий, командир взвода, старший лейтенант:

— Нас послали наверх, на штурм «духовских» баз. Вышли на их окопы — они все в крови… Меня Соловьёв в дозор поставил: «Если что — открывай огонь!». Я такую стрельбу открыл из автомата, как целая рота — и «духи» ушли. Соловьёв мне: «Давай вперёд, а мы за тобой!». Сначала потихоньку шли, а впереди «духи» мелькают, и понеслось — стрельба! На предпоследнюю высоту зашли, дорога пошла вниз, к озеру, «бэхи» не пройдут. Вверх — бугорок, площадка, и дорога за ней. Не доходя площадки — лоб в лоб с «духами». У меня снайпер одного подстрелил, в колено. Ещё кому-то досталось. Площадка, на ней костерок горит — они начали что-то сжигать. Саша Соловьёв подошёл: «У меня боец ранен». Я предложил: «Давай марш-броском!». Гранатами закидываем их и — дальше. Потом там оказалась тропа заминированная, ладно, что не пошли по ней. Тропа вела на их основную базу, а там спуск в ущелье. «Духи» ушли туда.

Мы там сидели часов до семи вечера, уже темнеть начало. Там ещё деревья спиленные лежали. А две группы спецназа вниз отправили, домой. Трофеи погрузили в «бэхи» и отправили вместе с ранеными спецназовцами, и они их себе забрали — СПГ, пулемёт, ДШК, форма. Одна «бэха» у нас села, гусеница слетела, между пнём и деревом. Снизу пришла БМП, чтобы вытащить её, но не смогла…

Постреляли, начало темнеть. Стали уходить, вижу — стоит «пиджак», командир взвода, и около него четверо солдат. Все худые, видно, что очень уставшие. Пулемётчик, стоит в окопе по колено, тоже худой такой — смотреть жалко. Мы знали, что за нами должна была сидеть рота пехоты, а тут не рота, а всего пять человек! Говорим этой пехоте: «Есть приказ уходить». — «А мы?» — «Пошли с нами!». — «А мне никто ничего не говорил», — сказал этот лейтенант-«пиджак». Так они и остались здесь. Оставили им «Мух» со «Шмелями». И в 23 часа, за час до Нового года, я как раз на БМП сидел, спиной к высотам, «духи» вылезли и как дали по нашей пехоте из миномётов! Только утром узнали, что наши там никого не потеряли. А утром на эти высоту перед Волчьими воротами роту пехоты все же посадили.

«Приняли решение отходить…»

Александр Соловьёв:

— Примерно к 23 часам 31 декабря к нам на помощь пришли человек пятнадцать мотострелков срочной службы. На вопрос, кто они и сколько их, старший из них, сержант, доложил мне, что они получили приказ в этом районе окопаться. Он сказал, что вся их рота разбросана по всему хребту с такой же задачей. По батальонной частоте я вышел на майора Пакова и спросил, что нам делать. Паков приказал уходить оттуда. В ходе этого боя в разведгруппе спецназа был один раненый, у меня в группе потерь не было.

Из наградных листов:

…В ночь с 30 на 31-е декабря 2-я разведгруппа под командованием старшего лейтенанта Соловьёва выполняла боевую задачу по ведению разведки маршрута выдвижения пехоты на высоте. При ведении разведки разведгруппа под его командованием уничтожила «Урал» с оружием и боеприпасами, обнаружила опорные пункты, уничтожила группу боевиков и БМП-2 противника. В бою в квадрате 6462 старший лейтенант Соловьёв захватил СПГ-9. Умелыми действиями был обеспечен безопасный проход подразделениям пехоты, добыты образцы обмундирования и вооружения противника. Группа вышла из района ведения разведки без потерь. Представлен к ордену Мужества.

…Старший сержант Пётр Ерохин, заместитель командира разведдесантного взвода. Находился в группе лейтенанта Кляндина 30-го декабря на разведке на отметке 950,8, командуя дозорной группой, обнаружил пулемётчика. Смело действуя, уничтожил одного боевика лично и троих в группе… В ночь на 31-е декабря вышли на высоту и заняли круговую оборона. В период с 3 до 4 часов были обнаружены противником. Во время боя был на фланге группы, уничтожил пулемётный расчёт. 31-го в 15 часов, когда группа шла на помощь спецназу, был в группе прикрытия. Уничтожил гранатомётчика противника, тем самым предотвратил преследование группы противником. Представлен к ордену «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени с изображением мечей.

…Ефрейтор Антон Ширинский, радиотелеграфист-разведчик. 30-го декабря, ночью на высоте 950,8 при наблюдении обнаружил стрелка с ночным прицелом и уничтожил его бесшумным оружием. 31-го декабря на высоте 950,8, когда группа попала в засаду, обеспечил эвакуацию экипажа из подбитой БМП-2 под обстрелом противника. Представлен к медали Суворова.

…Ефрейтор Игорь Сидоров, снайпер. 30-го декабря при подходе к высоте 950,8 начался бой. Рискуя жизнью, вырвался вперёд и уничтожил троих бандитов — расчёт зенитной установки, чем обеспечил продвижение без потерь. Представлен к медали Жукова.

…Рядовой Михаил Мешков, разведчик-пулемётчик разведдесантной роты. В ночь с 30-го на 31-е декабря был в группе лейтенанта Кляндина на высоте 647,1 занявшей круговую оборону. В период с 3 до 4 часов группа была обнаружена и приняла бой. Обнаружил с фланга обходящего противника, уничтожил две огневых точки, чем предотвратил окружение. На высоте 647 уничтожил две огневых точки, чем предотвратил окружение разведгруппы. 31-го декабря в 15 часов, когда группа пошла на помощь отряду спецназа, попавшему в окружение, под огнём вынес раненого, уничтожил стрелка противника. Представлен к медали Суворова.

…Младший сержант Юрий Курилов, пулемётчик-разведчик, 31-го декабря на высоте 558,0 в составе дозорного отделения одним из первых увидел боевиков, вступил в бой и уничтожил троих бандитов. Прикрывал группу при отходе. Уничтожил пулемётный расчёт и дал возможность группе выйти из окружения. Представлен к медали Суворова.

…Рядовой Роман Оборотов, зам. командира взвода разведдесантной роты. Действовал в группе лейтенанта Кляндина. На высоте 647,1 заняли круговую оборону, когда в период с 3 до 4 часов утра начался бой, уничтожил головную группу противника. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Алексей Снопов, радиотелеграфист, снайпер. Действовал в группе лейтенанта Кляндина. В ночь на 31-е декабря уничтожил из СВД (снайперская винтовка Драгунова — авт.) троих бандитов. 31-го декабря в 15 часов, помогая группе спецназа выйти из окружения, уничтожил стрелка из головной группы противника. Представлен к медали Суворова.

…Рядовой Артур Феничев, разведчик. В группе лейтенанта Кляндина. В ночь на 31-е декабря группа вышли на высоту 647,1, заняли круговую оборону. Находился на левом фланге, уничтожил группу противника, вынес под огнём раненого. Представлен к медали Жукова.

…Сержант Юрий Кирьянов, пулемётчик-разведчик разведдесантной роты. В группе лейтенанта Кляндина. Находился на правом фланге, в бою уничтожил гранатомётный расчёт. Вынес под огнём раненого. Уничтожил стрелка противника. Представлен к медали Суворова.

…Рядовой Юрий Александровский, радиотелеграфист-разведчик РДР, 31 декабря на высоте 558,8 находился с группой Соловьёва в круговой обороне. Обеспечил отход разведгруппы и вынос раненых. Представлен к медали Суворова.

Из журнала боевых действий:

«К 16:30 личный состав, погибшие и раненые были эвакуированы на КП за исключением 6 человек погибших и 4 единиц подбитой бронетехники.

В период с 29 декабря по 31 декабря потери составили: убитыми — 10 человек, ранеными — 29».

Хроника событий:

31.12.99 г.: отставка Ельцина. Путин становится и. о. президента.

01.01.00 г.: в новогоднюю ночь Путин вылетел в Чечню. В санатории «Дагестан» он вручил раненым в Чечне военнослужащим памятные подарки (финские ножи). В Гудермесе Путин вручил награды военнослужащим и сказал: «В Чечне речь идёт не только о том, чтобы восстановить честь и достоинство страны, но и о том, чтобы помешать распаду России».

А в 84-м отдельном разведывательном батальоне в эти часы было не до встречи Нового года: оставшиеся в живых отходили от шока, прощались с тяжело ранеными товарищами, думали, как вытащить из Дуба-Юрта оставленных там погибших.

 

7. Январь. Свои и чужие

Хроника событий:

01.01.00 г.: уничтожено более 200 боевиков. В Грозном идут ожесточенные бои.

05.01.00 г.: боевики под руководством Ш. Басаева и А. Бараева заняли Алхан-Калу, Алхан-Юрт и Ермоловку. Федеральные войска вынуждены были признать, что под контролем боевиков находится Шали.

07.01.00 г.: СМИ сообщили о приостановке наступления на Грозный и об отставке Трошева и Шаманова.

08.01.00 г.: Путин опроверг информацию об отставке Трошева и Шаманова: «Такими генералами Россия не бросается». Путин подтвердил, что военные действия в Грозном приостановлены, но подчеркнул, что этот шаг вызван заботой о мирных жителях, празднованием Рождества, окончанием месяца Рамадан, а также плохой видимостью.

10.01.00 г.: в Гудермесе боевики захватили здание школы. По Аргуну и Шали наносятся ракетно-бомбовые удары. Версия российской стороны: террористы пытаются отвлечь основные силы федералов от Грозного и прорвать окружение. Казанцев сообщил, что Трошев и Шаманов остаются командующими направлениями — Восточным и Западным, у них даже несколько расширились функции: Трошев стал замом Казанцева.

11.01.00 г.: бои в Шали, Гудермесе и Аргуне прекращены.

12.01.00 г.: армия переводит ответственность за события в Аргуне, Шали и Гудермесе на МВД: ошибки при «зачистках», интерес к «нефтяному бизнесу» в Гудермесе и т. д.

17.01.00 г.: Грозный подвергся самому мощному за всё время кампании авиа— и артобстрелу.

18.01.00 г.: начался штурм Грозного, который затем захлебнулся.

20.01.00 г.: С. Ястржембский назначен помощником и. о. президента по информобеспечению антитеррористической операции в Чечне.

21.01.00 г.: Слухи: федералы «договорились» с боевиками — боевикам дадут уйти из Грозного в горы, после чего Грозный будет «взят» (в кавычках).

25.01.00 г.: на сессии ПАСЕ в Страсбурге России дана отсрочка до апреля (ожидалось, что против России могут быть приняты санкции в связи с ситуацией в Чечне).

Из журнала боевых действий:

«С 1 по 13 января 2000 года 84-й орб занимался восстановлением боевой способности, доукомплектованием личным составом, вооружением и пополнением боеприпасов и материальных средств.

14 января личный состав батальона совершил передислокацию на южную окраину Урус-Мартана.

С 14 по 31 января продолжал заниматься восстановлением боевой способности, а также вёл разведку в районе Комсомольское, Гехи-Чу, Рожни-Чу».

Через несколько недель после 31 декабря спецназовцы разгромили в горах группу бандитов, взяли трофеи, в том числе и видеокамеру с записью боя под Дуба-Юртом. Эта видеокассета попала в разведбат. Оператор боевиков снимал этот бой для отчёта перед своими хозяевами, чтобы получить доллары за убитых российских солдат. Съёмка в начале боя шла примерно с 500 метров. В кадрах — подбитые и горящие БМП, трупы убитых русских солдат.

Могли ли тогда подумать уцелевшие в том бою разведчики, что им ещё доведётся увидеть себя в «кино» со стороны…

«Вот здесь меня убивали…»

Михаил Курочкин, гранатомётчик, группа «Нара»:

— Вот это наша машина горит! Выстреливает дымовые шашки… Её взрывом развернуло. Мы под ней и лежали, у самой дороги, в кювете. Вот здесь меня и убивали… Убитых больше всех у этой машины лежало, а я отполз потом сюда, под куст…. Я где-то здесь сидел, и контрактник со мной один сидел. Стреляли по нам с обеих сторон.

Они же снимали нас в лицо! На ту сторону дороги я не мог перескочить, там «духи» были. Вот вторая «бэха» горит, Адамова! Мы же на поле лежали, негде укрыться… Кто же эти двое убитых… Командир машины сгорел в БМП. Без головы мужик — кто-то из контрактников…. Вот Яскевич лежит, без ноги, он в кроссовках всегда ходил…. Машину взрывом развернуло… Колька Адамов лежит сгоревший под машиной… И в машине тоже один наш остался, сержант, он в башне отстреливался. Это — вторая машина… Башню оторвало… Она за нами стояла. «БелАЗ», ещё один… Ещё «бэха» — там наводчика ранило. А это же Куликов убитый лежит!

«Не достоин ты наград…»

Александр Куклев, начальник разведки 3-й мотострелковой дивизии, подполковник:

— Позже командир дивизии мне скажет через своих кадровиков: «Не достоин ты наград, у тебя потерь слишком много!» И представит своего адъютанта к правительственной награде. А мне одна награда: жив остался и пацаны меня за падлу не держат. Геннадий Тупик уже генерал, начальник разведки округа, как встретимся, так всё просит прощения. Не его вина в случившемся. Он смелый офицер. Правильный. Каждый год 31 декабря хожу к памятнику, постою, поплачу, цветы положу. Вот так.

«Палатка была почти пустая…»

Юрий Панюков, наводчик-оператор БМП 2-й разведывательной роты, старшина:

— Когда я вечером после этого боя пришел в нашу палатку, она оказалась почти пустая!!! Тяжело было понимать, что ещё сегодня ночью на этих матрасах спали наши ребята, а теперь их уже нет в живых… Был я и в Алхан-Юрте, и на Гикаловских высотах. Я видел много, но что творилось в Дуба-Юрте, это знаем мы, кто там были, господь Бог и те «духи», которых валили мы и которые валили нас…

Раненых разведчиков отправили в госпиталь, «двухсотых» в цинковых гробах — матерям. Да и то не сразу, тела погибших их родные получали, порой, через месяц после гибели.

Оставшиеся в живых, потрясенные случившимся, мучительно думали: «Кто виноват, что ребята погибли?». И вспоминали последние встречи со своими погибшими товарищами, их последние слова…

«Второй роты практически не существовало…»

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— Утром первого января построили батальон, я вышел перед строем со штаткой, пересчитать наличие личного состава. Второй роты практически не существовало… Ремвзвода практически не было, два человека остались. Тяжеловато было на душе…

Несколько дней, до 10–11 января, нас не трогали. Потом в Аргуне начались сильные бои, и нам надо было перекрывать с будановским полком одно направление под горами. Туда уже выезжали наши, группа лейтенанта Кузнецова.

«Сел у ёлки и заплакал…»

Алексей Трофимов:

— Пришёл в госпиталь, мне там бутылку водки поставили. Мандраж был, такое чувство: «Всё прошло, мы вышли оттуда!». Я налил себе целый стакан, выпил, закурил. Стресс водкой залил, а контузия у меня проявилась только на третий день.

Перед палаткой у нас стояла ёлка, приготовил на Новый год заранее. Подошёл к ней, сел и заплакал, по-мужски. А кругом всё сверкало — на ЦБУ салют в честь Нового года. Я в батальон из госпиталя приехал минут за 15 до Нового года.

«Не могу себе простить…»

Иван Кузнецов:

— Эльдар Курбаналиев… Он был дагестанец. Чтобы не коверкали его имя, попросил ребят: «Зовите меня Эдик». Суток за двое до Нового года сидели мы с ним где-то, я его в шутку спросил: «Эдик, у вас же вера одна с ними, а ты против них воюешь. — «Обижаете…» — только и сказал. Не могу себе простить этих слов… И после этого человек погиб.

Егор Кляндин, командир взвода специальной разведки РДР, лейтенант:

— В новогоднюю ночь обстановка в батальоне была неспокойная. Все задавали себе вопросы: как случилось, что мы понесли такие большие потери, кто и как разрабатывал эту операцию?

«Ничего не ответил, грустный сидел…»

Геннадий Бернацкий, командир взвода, старший лейтенант:

— Сергея Яскевича, моего друга, я видел последний раз живым утром 29-го декабря, когда наша группа должна была идти на помощь попавшим в засаду спецназовцам. Сидел он на броне. — «Здорово! — крикнул ему. Он обычно улыбался в ответ, а здесь сидел хмурый. Я ему: «Что случилось, Серега?» — Ничего не ответил, грустный сидел. Наверное, было у него предчувствие, что убьют в этот день….

А у меня вот предчувствий, что ранят — не было никогда. Ситуаций, что ещё секунда и — могла быть смерть, не помню. Всегда отдавал себе отчет, куда иду. Всё-таки с Карабаха воюю, потом Осетия, Ингушетия, первая чеченская. Опыт был такой, что знаешь, откуда пуля прилетит…

«Бороться за жизнь перестал…»

Михаил Курочкин, гранатомётчик:

— На Новый год Сергей Яскевич заказывал продукты, водку, но пришлось из этих его запасов ему же делать поминки. Пришли к нам в роту Самокруткин, Паков, Агаев. Помянули пацанов. У Яскевича дома осталось четверо детей…

Я дружил с Саней Коробкой и через несколько дней после того как его отправили в госпиталь, узнал, что ему ногу ампутировали. Я был в шоке: от чего? Ноги у него нормальные были, когда его на танк положили. И только потом узнал, что с ним случилось дальше… Саню положили на броню под ствол, танк начал стрелять, ствол опустил и от пламени у него ноги загорелись. Потушили, но обгорели сильно. И мозги ему сотрясло этим выстрелом из танка — страшнейшая была контузия. В госпитале ему сделали операцию, начал ездить на инвалидной коляске, стал заниматься компьютером, всё нормально было. Потом состояние всё хуже, перестал заниматься и — умер. Ночью сердце остановилось. Наверное, бороться за жизнь перестал…

Нас в роте после этого боя осталось всего двенадцать человек, из офицеров — только лейтенант Миронов. Наших из роты погибло пять человек. Раненых — каждый второй. Всего из всей группы, с трех машин — целыми вышли из 29 — четыре человека. Из техники остались только две БМП.

Прошло три дня. Спецназ привёз трупы боевиков на обмен. Меня послали опознавать убитых. Я хорошо знал Сережку Воронина. А его, убитого, сначала под другой фамилией записали. Незадолго до этой операции мы с ним вместе делали наколки на плечах. Он накалывал себе на руке крест с Иисусом, летучую мышь и пламя вокруг креста… Лежат убитые — контрактникам «духи» отрезали головы, а срочникам — уши. У Сережки лицо вытянулось, весь в грязи, ушей нет — отрезали. По лицу его было не узнать, так обезображен. Сначала узнал его по кофте. Говорю: «Режьте кофту на левой руке. Если наколка — он». Разрезали кофту… — «Это Сережка Воронин». Меня всего трясло, колбасило, так страшно было… Мы, оставшиеся в живых из роты, написали родителям и жёнам погибших письма соболезнования, что ваш сын погиб там-то такого-то числа, и подписались все, кто оставался в роте.

Из письма родным Александра Захватова от сослуживцев:

Здравствуйте, уважаемые родные и близкие. Пишут вам сослуживцы и друзья вашего Александра. Так получилось, что его не стало. Александр был хорошим человеком, солдатом. Нам всем очень не хватает Александра. Александр погиб при выполнении боевой задачи в н. п. Дуба-Юрт. Группа, в составе которой он был, попала во вражескую засаду. Прикрывая огнём отход части группы, ваш Саша геройски погиб. Позвольте нам разделить с Вами Вашу боль и от искреннего сердца принести свои соболезнования. С уважением боевые друзья и товарищи Александра.

л-т Миронов, прапорщик Шустов, ефрейтор Поздняков, мл. с-т Федосов, ряд. Филиппенко, мл. с-т Хрянин, с-т Тарасков, ряд. Шитков, ряд. Дмитриев, ряд. Сафьянов, ряд. Мещеряков, с-т Леонов, ряд. Мужикбаев, ефр. Полисманов, ряд. Серов, ряд. Терехов, ст. с-т Хильченко, мл. с-т Шелиманов, ряд. Курочкин, ряд. Чупраков, ряд. Бабарин, ряд. Черкасов, ряд. Лозинский, ряд. Липатов, ряд. Зубков, с-т Соловьев, ряд. Маслов, ряд. Никифоров, ряд. Мухаметов, с-на Панюков, ст. с-т Такмаков.

Личный состав 2-й разведывательной роты:

Какими они были, погибшие русские солдаты…

Из письма классного руководителя Александра Коробки Татьяны Ивановны Рыбалченко:

…Тяжело, очень тяжело писать о Саше Коробке, так рано ушедшем от нас. Саша закончил нашу Кубраковскую основную школу совсем недавно, в 1996 году. Он был активным и деятельным мальчиком, хотя к лидерству и не стремился. У него было много друзей. Александр всегда был в движении, что-то организовывал, делал, а когда весной убирали в школьном саду и сажали цветы, он всегда был первым. И всё у него было ладно, получалось аккуратно и быстро. А какой он ловкий был на спортивных соревнованиях. Саша бегал быстрее всех, в прыжках никому не уступал, дальше всех метал мячи, а в подтягивании никто его не мог опередить.

Александр всегда был первым, он ещё в младших классах хотел быть пограничником, а, перейдя в старшие, мечтал быть десантником. И к этому готовил себя с раннего детства.

С особенным, трепетным чувством Саша относился к своей маме Раисе Александровне. На празднике, посвященном 8 марта, он читал стихи: «Мамочка моя, я так тебя люблю…».

Саша любил рисовать, охотно принимал участие в конкурсах. Хорошо учился по предметам естественного цикла, но не нравился ему русский язык.

На литературном вечере, посвященном А. С. Пушкину, он читал:

И эти слова Пушкина оказались пророческими для чтеца. Саша погиб, защищая нас. Хоронили его накануне 55-летия со Дня Победы. Пришли все, кто мог. Мы будем помнить его, останется он в сердцах наших улыбающимся и всегда молодым.

«Я за всю семью должен отслужить…»

Из письма мамы Александра Коробки:

…Я понимаю, что чужое горе трогает других людей мало, но всё же хочется, чтобы о моём сыне хоть кто-нибудь вспомнил. Мы сельские люди, из далёкой глубинки, всю свою жизнь только работаем, а вот в преклонном возрасте пришлось остаться практически одним. Мы с мужем оба инвалиды. Саша был наша надежда на старость.

С 10 лет Саша уже работал в колхозе, практически весь наш дом держался на нём. Пас колхозных коров, а когда подрос, стал работать помощником механизатора. Он был балагур, весельчак, душа компании, и вот его не стало…

Я не знаю, какой он был в армии, но по рассказам его друзей, он был хороший товарищ. Ребята приезжают на могилку, я их жду, как своих сыновей.

Какой он был сильный, как его любили ребята, он был у них предводителем. А как он любил нас… У него было первое слово, когда он входил в дом: «Мам, ты болеешь или отдыхаешь?». Пока я отдыхаю, он сходит за меня на работу и скажет: «Не спеши, там уже порядок». Мне все завидовали, что у меня такой сын.

Как он хотел в армию, сам бегал в военкомат, говорил: «Забирайте поскорей!». Я говорила: Саша, не ходи туда, у нас отец инвалид 2-й группы, брат инвалид детства, и старший сын по состоянию здоровья в армию не пошел, а он отвечал: «Мама, я за всю семью должен отслужить. Если все так будут рассуждать, то некому будет и Родину защищать».

Сколько у него силы и энергии осталось и после ранения… Как он занимался зарядкой, как ему хотелось быстрей встать на костыли, разработать руку, которая плохо работала, как он стеснялся, что у него теперь нет глаза. А что такое ранение головы — мы даже не предполагали. Он все это пересилил, но болезнь победила его. Война забрала у меня всё вместе с любимым сыном. Мои глаза перестали видеть от слёз.

Храни вас Бог всех, и пусть ничьи слёзы больше не прольются.

Из письма Александра Коробки:

Дорогая мама! В прекрасный день 8 марта хочу тебе пожелать душевных благ, большого счастья, еще милей, прекрасней стать. Нет дороже на свете тебя. Только здесь я понял, родная, что дала ты мне ласку, тепло, и в дорогу меня проводила, и сказала «Будь счастлив, сынок».

Будут трудные дни, даже годы. Ты сможешь это всё пережить. Может быть, я не прав был когда-то, может глупо когда-то поступал. В своих мыслях тебя обнимаю, в своих мыслях я крепко целую. Будь как прежде красивой и нежной. Будь счастливой и доброй всегда. В этот день 8 марта нежных улыбок и ласковых слов, радость и счастье, и море цветов.

С уважением ваш сын Саша.

Мама Саши:

— Кто сможет заменить мне его, и кто меня за него так сможет поздравить…

Свидетельствуют документы

Главный военный клинический госпиталь имени акад. Н. Н. Бурденко.

На руки больному не выдавать

Выписной эпикриз 823

(подписи врачей) 22 марта 2000 г.

Рядовой по призыву в\ч 48 443 Коробка Александр Иванович, 1980 г. р., находился на стационарном лечении в отделении реанимации и нейрохирургии ГВКГ им. Н. Н. Бурденко с 18 января по 22 марта 2000 г.

Диагноз: комбинированное ранение головы, правого плеча, обеих нижних конечностей от 31.12.99 г. Огнестрельное пулевое сквозное сегментарное ранение черепа и головного мозга справа с давлением его очагами ушиба-разможжения правой височной доли, острыми внутримозговой, эпи— и субдуральными гематомами, костными отломками оскольчатого перелома правой височной кости и ее пирамидки. Размозжение правого глазного яблока. Слепое проникающее ранение затылочной области с ушибом-разможжением правой затылочной доли головного мозга и инородным телом (пуля) и правой затылочной кости. Дырчатый перелом правой теменной кости. Разрыв правой ушной раковины с разрушением стенок наружного слухового прохода. Отогемоликворея справа. Сквозное пулевое ранение мягких тканей верхней трети правого плеча. Термический ожог пламенем (19 проц.) кистей обеих рук 1–2 ст., левых стопы и голени до средней трети 4-й ст. (8,8 проц.), правой стопы и голени 3-й ст. (9,9 проц.) Шок 2-й ст. Операции: ПХО ран головы, декомпрессивная резекционная трепанация черепа в правой теменно-височной, затылочной областях, санация контузионных очагов, удаление эпидуральной и внутримозговой гематом, пластика ТМО аутофасцией правой височной мышцы, промывное дренирование; хирургическая обработка ожогов правой голени и стопы, фасциотомия правой голени, ампутация правой голени на уровне верхней трети (31.12.99 г.); эвисцерация правого глаза, ампутация правой голени на уровне верхней трети (1.1.2000 г.), реампутация левой ноги на уровне средней трети бедра (7.1.2000 г.); наложение вторичных швов на раны правого плеча в верхней трети (11.1.2000 г.)

…В результате проведенного лечения состояние раненого полностью стабилизировалось, в сознании, адекватен, ориентирован в пространстве и времени. Самостоятельно передвигается в кресле-каталке, может себя обслуживать. Изготовлен временный протез правого глаза.

Мама Саши Коробки:

— С этим диагнозом он за четыре месяца стал обыкновенным человеком, даже врачи сами не верили, что он в своём уме, да ещё и с юмором. Но не досмотрели его дыхательные пути, и он задохнулся…

«Он писал, чтобы я не волновалась…»

Из письма вдовы Владимира Щетинина Светланы Николаевны:

— Из детства Володи я знаю только то, что он рассказывал мне сам. Вырастила его бабушка, отца он никогда не знал. В детстве он был озорником, всегда находил приключения. Мечтал быть военным. В школе учился хорошо. После школы — армия. Служил в Москве, в Кремлевском полку.

В 1995 году пошёл служить в Чечню по контракту, на 6 месяцев. В 1997 году мы поженились. Уехали жить ко мне на родину. 14 февраля 1998 года у нас родился сын Дениска. Как же Вова радовался — это просто невозможно передать!

Жить было, конечно, трудно, но Вова никогда не унывал. Работал на трёх работах сразу, чтобы мы ни в чем не нуждались. Очень уставал, но всегда был в хорошем настроении, никогда не повышал голоса, никогда мы от него не слышали плохого слова. Всё своё свободное время он посвящал сыну.

Всегда был душой компании, с ним никогда не было скучно.

Однажды он сказал, что едет на заработки в Москву, а потом я получила от него письмо, что он в Чечне. Володя писал, чтобы я не волновалась, всё у нас будет хорошо. Но ответить ему я так и не успела. Мне позвонили и сообщили, что Володя погиб. Это было как гром среди ясного неба. Как похоронили, я не помню — всё было как в тумане. Мне тогда казалось, что всё это просто страшный сон, я проснусь, и Вова будет рядом. Я впала в депрессию, но ради ребёнка надо было жить дальше. До последнего не верилось, что Володя погиб, что он нам больше не улыбнётся, не обнимет, не скажет: «Привет, зайки, я скучал». Самым трудным было ожидание. Мы ждали почти месяц, когда его привезут. До последнего надеялись, что это ошибка.

Прошло уже семь лет, а боль до сих пор не утихает. Нам его очень не хватает.

Сынишке нашему уже 10 лет, он как две капли воды похож на Володю. Мечтает, как и папа, стать военным. Володя им бы очень гордился. В нашей памяти Володя всегда останется добрым, неунывающим мужем и отцом. На его плечо всегда можно было опереться. Он всегда помогал в трудную минуту. Мне даже кажется, что у него никогда не было врагов. Володю просто невозможно было ненавидеть. Мы всегда будем помнить и любить его.

«Ему только бы жить и жить…»

Из письма мамы Владислава Шарова:

…Владислав родился 10 июля 1979 года в г. Юже Ивановской области. Окончив 9 классов общеобразовательной школы, он пошел в школу рабочей молодёжи и окончил её в 1997 году. В этом же году был призван в армию на 2 года. Шесть месяцев он был в учебке в Тамбове, потом служил в городе Новомосковске Тульской области в радиотехнических войсках. Демобилизовался из армии в октябре 1999-го.

Дома он побыл всего один месяц. 21 ноября он заключил контракт и уехал в Чечню. Домой написал всего одно письмо и больше писем не было. Наступила таинственная тишина. Я сразу поняла: что-то случилось. Но надеялась на лучшее. 20 января мне сообщили о его гибели. Я стала гадать: когда же точно он погиб — до Нового года или после? Потому что точных данных о нём не было. Когда поступили документы, я узнала, что он погиб 31 декабря 1999-го в селе Дуба-Юрт Шалинского района.

Он поехал заработать себе на квартиру, а заработал на смерть…

Владислав был очень хорошим человеком, отдавал последнее. Сам останется без всего, а отдаст своим друзьям. Был смелым и решительным, очень настойчивым человеком. Сейчас такие люди — редкость.

Был очень добрым, весёлым, общительным, душевным и щедрым человеком. Ему только бы жить и жить на этой земле…

«Ну что ты, мама, всё плачешь…»

Из письма мамы Александра Захватова Галины Алексеевны:

…Мы с Сахалина переселились в 1999 г. Мы с мужем Иваном Ивановичем работали на железной дороге, часто менялись место жительства, школы, учителя. Восемь лет прошло, как похоронили Сашу. Он для меня был лучше всех на свете.

Родился Саша 25 января 1968 года в городе Ужуре Красноярского края. Когда ему было два года, мы уехали на Сахалин. После школы Саша закончил строительное ПТУ. В армию ушел с блестящей характеристикой. Служил в г. Артем Приморского край. За отличную службу в армии Сашу награждали Почётными грамотами. Вернулся сержантом и «Отличником Советской Армии».

Саша был очень добрым, даже чересчур. Он мог снять с себя рубашку и отдать человеку, которому плохо. Уважал пожилых людей, в автобусах никогда не садился. Знал, что может войти старый или больной человек. Он очень любил животных, природу, а на Сахалине она уникальная. На выходные он уходил в сопки, километров за 30. Не боялся ни медведей, ни злых людей. Когда мы уехали с Сахалина, Саша очень тосковал. В Ярском прожил мало, но оставил много добрых дел. В руках у него все «горело».

Какой матери хотелось, чтобы сын добровольно уходил на войну? Я даже плакала, умоляла не ходить. У меня было предчувствие беды. А он мне ответил: «Мама, если я не пойду, другой не пойдёт, так кому идти? Мы этих бородатых сотрём в порошок, и я обязательно вернусь». Он ушёл, чтобы не вернуться… С тех пор Новый год для меня — день памяти и скорби. Как мне жить…

Саша был хорошим человеком, он не был трусом и не прятался за спину своих товарищей.

Он вернулся, только «грузом-200». Похороны совпали с днем его рождения, 25 января.

День был очень холодным, но проводить в последний путь пришло много людей. Откровенно, я не ожидала такого, тем более что мы люди новые в селе.

А теперь смотрит на меня с памятника и слегка улыбается, вроде сказать хочет: «Ну что ты, мама, всё плачешь? Я же тебе говорил, что всё будет хорошо».

Я не могу вам все описать, как мы пережили такую трагедию…

…Почему судьба так жестоко обошлась с нами? Сын был для нас единственной надеждой и опорой, и вот эти бородатые, продажные шкуры отобрали его у нас, будь они прокляты.

Отец Саши ушёл из жизни. Он ещё бы пожил, но гибель Саши укоротила ему жизнь.

Из письма Сергея Воронина:

Здравствуйте, мои родные мама, папа, Лена, Серега и Саня!

Появилось у меня свободное время, и решил написать вам что-нибудь. Сегодня пришла к нам гуманитарная помощь из Н. Новгорода: печенье, зубная паста, пряники, конфеты и т. д. Ну, я и думаю, пока конверты есть, надо писать.

Уже неделю мы стоим около села Закан-Юрта. Боевых действий нет, только пару раз ходили в разведку в лес. Такой большой лес здесь в Чечне я вижу первый раз: 60 на 60 км. В этом лесу даже сосны есть, что меня, конечно, радостно удивило. Я уже по нашей природе соскучился.

Здесь, около Закан-Юрта, мы, наверное, простоим всю зиму. Хорошо бы, а весной вывели бы батальон наш и я бы, наверное, сразу же поехал домой. Ротный сказал, что нас уволит намного раньше срока.

Вы по телевизору, наверное, смотрите все новости в Чечне, но это всё чушь. Ну, об этом позднее.

В пехоте 245-го полка на сегодняшний день 130 раненых и 25 убитых. В нашем батальоне 1 раненый и, слава Богу, убитых нет, т. к. мы ходим только в разведку, а они ходят в бой.

Сейчас мы стоим в тылу, так что беспокоиться пока не надо.

Насчёт телевидения. Однажды мы присутствовали на «показухе». Приехали журналисты, телевидение и им такое зрелище устроили — и артиллерия, и авиация, и танки. Стреляли по лесу, там мы должны были проводить разведку, но после такого обстрела там не было ничего живого.

Сейчас решают, будет ли Грозный столицей Чечни. Если нет, то сровняют его с землей.

Ну, вот вроде и все мои новости. Передавайте всем от меня привет. До свиданья. Всех целую. Сергей.

«Жизнь у Серёжи была короткая…»

Из письма мамы Сергея Воронина, Татьяны Феофановны:

…Сергей родился в 1978 году в г. Волгореченске, где строилась Костромская ГРЭС. Рос он мальчиком подвижным, любил лазить по деревьям, кататься на лыжах и коньках. Закончив 9 классов средней школы, он поступил учиться в профессиональный лицей № 17 г. Волгореченска по профессии электромонтер. За три года учебы на вечернем отделении закончил курсы по профессии «Электросварщик ручной сварки» с оценками «4» и «5». Потом мы ему купили мотоцикл «Иж», он сдал на права, а потом выучился и сдал на права водителя категории «А» и «В». Хотя Сергей и был занят учебой, был очень общительный. У него было много друзей, они до сих с нами общаются. Многие уже женились и имеют своих детей. Была у него и любимая девушка Света, которая ждала его из армии. Теперь, конечно, она уже вышла замуж, есть дочка. Она вместе с мужем и дочкой тоже нас навещают. Все вспоминают о Сереже только хорошее.

Ждали его из армии и мы, и его сестра Лена. Через год или полтора после гибели Сережи нам вручили его награду — орден Мужества, в торжественной обстановке, в Доме культуры.

Жизнь у Сережи была короткая… 21 декабря 99-го ему исполнился 21 год, а 31-го он погиб.

Из статьи «Две правды. На одной войне» (газета «Энергетик», 23.2.2000 г.)

Война не разбирает правых и виноватых, кося всех подряд. Чаще всего — лучших.

Серёжу Воронина убили 31 декабря под чеченским селом Дуба-Юрт, что в тридцати километрах от Грозного.

Он ушёл в армию полтора года назад, в мае. Провожали его родители, сестра и любимая девушка. Никто не думал, что солдат попадёт на войну. Когда Сергею до дембеля оставалось «всего ничего», объявили «антитеррористическую операцию», обернувшуюся, как в 1995–1996 годах, большой войной и большой кровью.

День службы в Чечне идёт за два. Отец Сергея Владимир Иванович и мать Татьяна Феофановна уже считали деньки, остававшиеся до встречи.

Он, Серёжка, их сын, родная кровиночка, вернулся… В один из январских дней, дохнувший мягкой, почти весенней оттепелью… Вернулся солдат… В цинке…

Почти бесшумно перебирает январский ветер сухие метёлки необорванной по весне сирени, что растёт, под Серёжкиным окном. Духмяным кипеньем разноцветья провожала она полтора года назад паренька на службу, а теперь, как и состарившаяся на глазах Серёжкина мать, съёжилась, затихла, почти безучастная к толпам людей, пришедшим к крыльцу дома в день похорон. Раскачиваются в такт чёрным траурным лентам на приспущенном трёхцветном флаге сухие метёлки, словно онемев от горя… Две правды перехлестнулись на этом крыльце. Родина и солдат. Мать и сын.

Сергей — коренной волгореченец. Родился в 1978 году. Отец — монтажник. Мать — строитель. Татьяна Феофановна не может припомнить случая, когда сын огорчил бы её или отца. Рос Серёжка парнишкой правильным. Она, взрослая женщина, часто с ним советовалась. Родителям сын всегда помогал.

— Бывало, — вспоминает мать, — завидит меня с сумками в руках, тут же друзей оставляет, ношу подхватывает и бегом на второй этаж.

Служить попал в Нижегородскую область, г. Дзержинск. Родители ездили к сыну на присягу. Летом солдату удалось побывать дома: две ночки ночевал. Уехал 1 августа. А 11 сентября попал на Северный Кавказ. Писем не было почти месяц. Потом пришло письмо с извинениями: молчал потому, что не хотел расстраивать, думал, «спецкомандировка» скоро закончится. Просил, чтобы о нём не беспокоились, что разведывательная рота, в которой он служит, посылается в те места, где уже сделана «зачистка». Только недавно от друзей, с которыми Сережа тоже вел переписку, Татьяна Феофановна узнала, как непросто ему было.

Последнее письмо пришло 29 декабря. Написано оно было 16 декабря. А 31 декабря разведдозор, в котором находился и рядовой Воронин, совершал рейд в тыл врага и попал в засаду, БТР подорвался на мине. Серёжка был внутри и погиб от осколка мгновенно. А вот парнишки, что оказались снаружи, претерпели страшные мучения; бандиты рвали по живому… Их матери, как и Татьяна Феофановна, тоже, наверное, приезжали в Ростов-на-Дону на опознание…

В нашем городе рядовому Воронину отданы последние высокие почести. Проститься с ним пришёл почти весь город. До самого погоста провожали солдата представители городской власти, военного комиссариата. Отпевали Серёжу три приходских священника. Над могилой прогремели залпы прощального салюта.

— Не знаю, как теперь жить дальше, — говорит Татьяна Феофановна. — До сих пор не верю, что его нет…

Теплится лампада перед портретом сына. На фоне российского флага — светловолосый паренёк в камуфляже. С чуть уловимой грустинкой в ясных глазах смотрит он из запредельных далей.

Есть горе, которое можно назвать безутешным. Нет таких слов, которые могли бы избавить от боли сердце матери, потерявшей сына. Для них, солдатских матерей, очень важно знать истинный смысл происходящего на Кавказе, чтобы понять, за что гибнут их дети? Они вправе рассчитывать на то, чтобы Родина назвала имена их мальчиков (каждого!) и признала их смерти не бессмысленными, Иначе как же им жить дальше?

Т. ШИЛИНА.

Евгений Липатов:

— Четверых убитых, которых мы найти не могли, потом меняли у бандитов на их трупы. Сергей Яскевич, контрактник, был без головы и без ноги. Его опознали по белым кроссовкам. В «Красной звезде» есть его фотография, он с пулемётом стоит. Он тогда был пулемётчиком. Николая Адамова узнали по наколке летучей мыши на теле. Он был без головы, без рук, без ног, одно туловище. «Духи» его на броню таким кинули.

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— Убитых поехал менять прапорщик Шустов. У нас в батальоне лежали два трупа чеченцев, он их и взял на обмен. Боевики ему сказали: «Это не наши, это афганцы, они нам не нужны». Оказалось, что в Дуба-Юрте тогда действовал афганский отряд.

Олег Шустов, старший техник 2-й разведроты, прапорщик:

— Убитых через несколько дней привезли, без голов. Один был без ноги, да ещё с отрезанной головой. По белым кроссовкам узнал Яскевича. Знал его хорошо. Курбаналиев, Адамов — это были мои механики-водители. Они сгорели полностью. Кости их выгребал из БМП, сложил в ящики, бирку положил, написал крупно фамилии. Отвез ящики с ними в медбат…

«Вам за меня краснеть не придётся…»

Из письма мамы Владимира Седова:

…Муж мой, отец Володи, ушел из жизни следом за Володей, не выдержало сердце потерю сына, а я вот держусь, т. к. у Володи остались дети — сын и дочь, чем могу им помогаю, без них моя жизнь не имела бы никакого смысла.

… К сожалению, письма Володя не успел никому написать. Мы не получили от него ни одного письма.

Немного напишу о нем. Родился Володя 10 ноября 1968 года. Рос и жил как все мальчишки, его сверстники, ничем особенно не выделялся, правда — никогда малышей не обижал. Учился средне, но учителя всегда отзывались о нём хорошо. Он был исполнительным мальчиком и за это его любили. Окончил школу и ГПТУ на водителя автокрана. Когда получил свою первую трудовую зарплату, купил мне часы. Какое я испытывала чувство радости и гордости за него! Он любил нас и всегда по возможности делал что-нибудь приятное.

Был честным, справедливым, друзья Володю уважали. Служил в рядах Советской Армии в Германии. Никогда не был трусом. Потом женился, очень любил своих детей Сашу и Надю, привил сыну любовь к хоккею и спорту.

Когда мы его провожали в армию, Володя сказал: «Мама, вам за меня краснеть не придётся». Он хотел стать военным, говорил, всё будет хорошо, после войны посвящу себя военной жизни.

Я горжусь своим сыном, он с честью выполнил свой долг.

Из письма вдовы Владимира Седова Беллы Анатольевны:

…С Володей мы познакомились, когда он пришёл из армии. Служил он в Германии, в мотострелковой дивизии. Мы поженились, через два года родился сын Александр. Первые годы совместной жизни были трудными — начало перестройки. Володя как мог старался облегчить нашу жизнь. Многие его знакомые пошли в рэкетиры, а Володя говорил: «Обманывать людей не могу, воровать не буду». Он много времени проводил с сыном, привил ему любовь к спорту. Поэтому я знаю, он бы сыном гордился. Спасибо ему за это!

Когда пришла повестка из военкомата, пройти медкомиссию ему не составило труда. Володя был человеком умным, грамотным, выносливым. Конечно, всей серьёзности обстановки я не понимала, но он точно знал, что делает. Сейчас я могу сказать смело: «Он исполнил свой долг до конца». Мы им гордимся.

«Другие служат, и я отслужу…»

Из письма Сергея Серёгина:

Говоря о Стасе Куликове, первое, что я вспоминаю — это его улыбку. Он был весёлого нрава, добрым, отзывчивым и порядочным человеком, что в наше время большая редкость среди подростков его возраста. Его интересы были разносторонние: увлекался спортом (играл в юношеской сборной команде «Нефтяник», неплохо играл в домино, шахматы, любил кино, читал книги, слушал музыку. Многому научил его отец Куликов Владимир Иванович, к которому Стас был очень привязан. Однажды я пригласил его работать на АЗС, он воспринял эту идею положительно. Я в очередной раз убедился, что у меня брат молодец. Он быстро нашёл там со всеми общий язык. Работал охотно и легко. Интересовался машинами, мечтал купить когда-нибудь свою. Поэтому у него был свой определенный стимул к работе. Потом он работал на Первом Государственном Подшипниковом заводе, где столкнулся с суровыми буднями. Приходилось вставать в 5 часов утра и работать в цеху сразу на нескольких станках, ворочая при этом тяжёлые детали. Насколько я помню, брака он не допускал.

По вечерам мы созванивались, встречались со знакомыми ребятами и развлекались, как вся молодежь. Помню, Стас только начал курить, но стеснялся «стрелять» сигареты у прохожих и в этом случае просил меня. Пили «Клинское» пиво, заедали воблой. Собирались компанией возле дома, общались. Друзей и приятелей у него было много.

Брата я очень любил, поэтому перед армией преподнес ему сюрприз. На его 17-летие мы улетели отдыхать в Египет. Стас со своим юмором и задором веселил всех окружающих людей, в том числе работников отеля. Не зная их языка, он пытался с ними разговаривать, пытался применить язык жестов, что порой со стороны выглядело забавным.

У Стаса свершилась его мечта — увидеть пирамиды. Мы были на экскурсии в Каире, где Стас познакомился с местными мальчишками школьного возраста, пробовал с ними разговаривать о футболе. Мы купались, загорали, ездили на морскую экскурсию в открытое море. В поездке познакомились с молодой парой из Берлина. На территории отеля, где мы жили, иностранцы устроили соревнования по настольному теннису. Стас неплохо играл и решил поучаствовать. При этом он занял 2-ое место.

Эти дни были незабываемыми.

Стас знал и понимал, что ему скоро в армию. Говорил так: «Другие служат, и я отслужу». У него были такие мысли: «Отслужу свои 2 года и пойду работать в милицию, выучусь на следователя».

Он очень любил и уважал своих родителей. В быту был хорошим помощником. Всегда помогал маме, Ольге Михайловне: ходил в магазин за продуктами для всей семьи, убирал в квартире, стирал свои вещи. В последний приезд из армии, Стас говорил: «Приду из армии, обязательно сделаю ремонт в квартире, поменяю мебель и аппаратуру». Когда тяжело заболел его отец, Стас постоянно находился рядом с ним. Отец умер у него на руках. Это для мальчишки была первая потеря близкого и дорогого для него человека. Приезжая в отпуск, первым делом он навещал могилу отца.

К своим родным и близким людям он относился с большим вниманием. Поздравлял со всеми праздниками, был очень любезным и радушным парнем. Бабушка, Мария Михайловна, вкусно готовила первые блюда, а Стас обожал супы, борщи. Навернув тарелку борща, Стас говорил: «Бабуль, подлей ещё, мне и Сереге», хотя мне уже было достаточно. Не забывал он и о сестре Лене. Получив зарплату, они ездили вместе за покупками для Лены. Была у него и любимая девушка, Настя. Вместе они гуляли по Москве, ходили на дискотеку. Вспоминаю, как он говорил: «Приду из армии, женюсь». Ко мне он относился как брат к брату, в нужный момент всегда был рядом. Приезжая в отпуск, неизменно заходил ко мне, вытаскивал на улицу, сразу поднимал всем настроение, хохмил.

В последний же приезд он был совсем не такой, как прежде. Именно в это время в Москве произошли террористические акты. Причина его задумчивости стала ясна только после получения от него первого письма из Моздока. О своём решении уехать в Чечню он никому не сообщил, даже матери. Письма Стас писал регулярно, и последнее было с Новогодними поздравлениями… Несмотря на его оптимистичное письмо, семья встретила Новый Год тревожно. Недолго посидели и быстро разошлись, поскольку настроение не сопутствовало веселью. И только на Крещение, 19 января, стало ясно, откуда было такое настроение. Мы получили известие о гибели Стаса. А через пять дней его похоронили со всеми воинскими почестями у нас на Капотненском кладбище. Попрощаться с ним пришло много людей, и пожилых, и молодых. До сих пор друзья навещают его могилу. И мы, самые близкие ему люди, храним память о нём, гордимся им, всегда будем помнить.

Однажды, перебирая вещи Стаса, которые отдала мне его мама Ольга Михайловна, я обнаружил его портмоне. В нем я нашел фотографию любимой девушки, карту метрополитена, последнюю увольнительную, адреса друзей, и на отдельном листе бумаги его почерком были написаны молитвы: «Богородица», «Отче наш», «Исусова молитва».

«Пулемётами сгоняли в кучу и били…»

Антон Ширинский:

— Мы уже примерно знали, что произошло со второй ротой в Дуба-Юрте, но, приехав в батальон, ужаснулись… Я заходил к землякам во вторую роту. Их рассказы невозможно описать. Ребят расстреливали в упор. Пулемётами сгоняли в кучу и били из «граника». Парень из Ярославля, зовут Миша, фамилию не помню (он на гитаре играет замечательно), когда подошёл наш танк, сорвался и пробежал около 100 метров под огнём снайперов и пулемётчиков. Заскочил на танк и благодаря этому выжил. Я с ним в Урус-Мартане пил спирт. Он выпил стакан, у него закатились зрачки, и он начал рычать, вцепился кому-то в горло. Пришлось его связывать. Он после этого уволился. У многих после этого боя психика поломалась.

Ребята рассказали, как наводчик Виктор Ряховский, он из Липецка, у него двое детей осталось, после ранения в ноги понял, что ему уже не выбраться, остался в броне и прикрывал их, так за пулемётом и сгорел. Да и 31-го я практически всё время был возле Соловьёва, а у него была рация «Арбалет». Он рассказывал, что творится в эфире, как вторая рота просит помощи. Несколько раз передача обрывалась на полуслове, это значит, что человек либо убит, либо ранен.

«Жалею, что был не с ними…»

Александр Хамитов, командир 2-й разведывательной роты, старший лейтенант, Герой России:

— Когда после госпиталя приехал в Нижний Новгород и пришёл в батальон, узнал о трагедии 31 декабря. Всех погибших помню поименно, могу представить их лица, они всегда со мной. Жалею, что был не с ними.

Сережка Воронин, старший разведчик — серьёзный такой парень, умный, начитанный, очень принципиальный. Незадолго до гибели отметил день рожденья.

Сашка Коробка — немного наивный, но упрямый и верный. Честный и добрый парень. Я всё старался не пускать его на боевые — он у меня на машине был радиотелеграфистом и попутно наводчиком орудия.

Эдик Курбаналиев — механик-водитель на 181-й БМП. Он хорошо бегал «тропу разведчиков». Вообще, к военному делу относился добросовестно, водил машину изумительно, матчасть, правда, знал слабовато.

Коля Адамов — механик 182-й БМП — водитель комбата. Сжег клеммы трех пар АКБ в начале войны, потом научился болты до конца закручивать, водил, как Бог.

Сергей Яскевич («Папик»), разведчик-пулеметчик, прошел многое, хитроват в меру, но солдат умный, настоящий разведчик, со смекалкой и опытом. Ходил в дозоре первым, я ему доверял и очень о нём жалею.

Серёжа Ряховский — он был из последней партии контрактников, я только узнал его, а потом меня ранило. Саня Захватов — тоже только узнал его.

Батальон воевал достойно, солдаты, офицеры, прапорщики воевали не за страх, а за совесть. А мертвые нас пусть простят.

«Отдайте нам Дуба-Юрт!»

Геннадий Бернацкий, командир взвода, старший лейтенант:

— Вернулись с гор в батальон — раненых отправили до нас. Какое там предновогоднее настроение. … Все уставшие, как собаки. Пить хотелось — полтора суток вообще без воды ходили… Организм был настолько обезвожен, что пить хотелось все время дней десять. Такое состояние было — пить, пить, что угодно — воду, чай…

В первые дни нового года в батальон приехал какой-то полковник, привёз музыкантов, троих. Хорошо играли. С ним ещё свита полковников. Мы им тоже дали концерт. Они не ожидали: приехали нас поддержать, а получилось — мы их. Батальон сказал: «Отдайте нам Дуба-Юрт, только поддержите танками». — «Да вы понимаете, мы не можем…» — «Полковник, ты что сюда припёрся? Музыка хорошая, но вали отсюда, пока мы тебе не накиряли» — «Как вы со мной разговариваете!»

«Полковник сразу замолк…»

Михаил Курочкин:

— Какой-то полковник из штаба группировки зашёл в нашу роту. А мы лежим, в шоке, никак не пройдёт стресс после боя. Заходит в палатку, а мы не встали, честь не отдаём, лежим, курим. Толик Филиппенко, контуженный, в медбат не поехал, что-то ему сказал такое, что этот полковник тут же выбежал из нашей палатки. Он нашёл лейтенанта Миронова: «Вы командир роты? Чем ваша рота занимается, почему в расположении никого нет? Где ваши машины?». Лейтенант Миронов: «Эти двенадцать пацанов, которых вы видели и две машины, что за парком стоят — это вся рота. Остальные погибли и ранены в Дуба-Юрте». Полковник сразу замолк…

«Разберёмся, устраним…»

Евгений Лобанов, командир автомобильного отделения взвода материального обеспечения, старшина:

— Настроение после Дуба-Юрта в батальоне было — поникшее… Генерал Вербицкий приехал, ему ребята всё высказали. В основном, конечно, контрактники говорили, срочники помалкивали. Из-за оружия ругались, и что магазинов было мало. — «Разберёмся, устраним…». Кстати, нам после этого новое оружие дали.

«Приехали психологи, нас успокаивать…»

Николай Оксененко, старший водитель БРДМ разведдесантной роты:

— Через пару дней приехали психологи, нас успокаивать, и батальон вывели в Урус-Мартан.

После Дуба-Юрта контрактники стали рапорта пачками писать, и подполковник Самокруткин сказал: «А с кем я тогда воевать буду, с желторотиками?». Поэтому многие остались, ведь уехать в тот момент — это означало бы предать ребят, которых потерял батальон.

Алексей Трофимов:

— Когда в батальон приезжали психологи, в этот момент Саня Соловьёв решил дырки сделать в бане, из автомата, вода плохо уходила. Психолог услышал стрельбу: — «У вас что — стреляют? Мне пора…». Сел в машину и уехал.

После этого боя многие контрактники в батальоне подавали рапорта на увольнение, мотивируя тем, что разведчиков в той операции неправильно использовали. Хотя никто тогда сразу не уехал домой. Люди были деморализованы этой, как тогда говорили, подставой.

«Я уже смирился, что могу погибнуть…»

Евгений Липатов:

— Когда вернулись из Дуба-Юрта, наша рота была небоеспособна: осталось в строю человек 20. Погибло из роты восемь человек, раненых — 13–15. После боёв под Дуба-Юртом все в батальоне были в удручённом состоянии. Переваривали всё случившееся. А перед этим готовились к Новому году, водки запасли. Майор Агаев утром первого января зашёл в нашу палатку, подарки из гуманитарки принёс. Посидели, молча…

После Нового года некоторые контрактники, кто месяца два-три отпахал, ушли. Новых стали присылать, комплектовать роты. Командиры взводов все уволились, разговоры были, что из-за подставы в Дуба-Юрте.

Было опасение, что нас пошлют Грозный брать. Нас спасло то, что батальон был неукомплектован. Но готовились к этим предстоящим боям, отрабатывали действия штурмовых групп на зданиях. Я домой письмо друзьям написал, что всё, если что. У меня два брата есть, я уже смирился, что могу в Грозном погибнуть.

«Рота вышла — четыре человека…»

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— Когда я лежал в госпитале, ко мне ребята приезжали и рассказывали, что из себя представлял батальон после Дуба-Юрта. Комбат подполковник Самокруткин вернулся из отпуска, построили батальон, на разводе было человек сорок всего. Комбат подошёл к палаткам второй роты, рота вышла — человека четыре. «Где остальные?» — «Остальные погибшие и раненые». Он сел, закурил. Потом ушёл в свою палатку. И в этот день его больше никто не видел. Командир батальона приехал, а батальона практически нет.

«С кем я воевать-то останусь…»

Михаил Курочкин:

— В батальоне некомплект личного состава после этой операции был сорок процентов. Дембелей нас в роте оставалось всего трое — я, Филипп и Мэйсон — Димка Мещеряков из Липецка. Нам 4-го февраля было на дембель, начали собирать документы. Комбат просил остаться в части по контракту: «С кем я воевать-то останусь, с зеленым сопляками?».

Многие контрактники после Дуба-Юрта ушли, ребята были уверены, что нас подставили, причём уже второй раз, и всё один и тот же генерал. Уволился лейтенант Миронов, наш ротный в это время, он и был-то единственный офицер в роте. Прислали вместо Миронова одного капитана, бывшего летчика. Я не знаю, зачем он вообще в армию пришёл! Он нас, солдат, спрашивал: «Это что за машина?» — «БМП!». — «А это что за пушка?». Объясним, он запишет в блокнот. В первый день ему всё рассказали о технике, снаряжении, на другой день — он всё заново спрашивает, одно и то же!». Мы ему говорим: «Кто у нас в роте офицер — вы или мы?» Потом вместо него пришёл ротным старший лейтенант Тепляков, с десантной роты.

«Мораль упала до нуля…»

Александр Соловьёв:

— После Нового года контрактники отказались ходить в разведку. Считали, что в операции под Дуба-Юртом их подставили командиры. — «Пока не проведут следствие, кто нас подставил — никуда не пойдём. Мы воевать ехали, а не быть пушечным мясом. Ты будешь моих детей кормить, если меня убьют? Да тебя самого скоро убьют!». Но приказ есть приказ: идти в разведку. Собрал срочников молодых из всей роты в одну группу. Уже пошли, контрактники бегут за нами: «Стой! Мы пойдём. Идите назад».

После Нового года многие офицеры стали видеть, что идёт мясорубка, бойня, в отпуск уезжали и не возвращались. После больших потерь мораль упала до нуля. Стали нам присылать в батальон командирами взводов всех, кого ни попадя: летчиков, танкистов, трактористов. И моя очередь в отпуск подходит, третьего февраля. На две недели. Подошёл ко мне лейтенант: «Я больше не могу…» — «Да я вижу». — «Можно я вместо тебя съезжу. Обещаю, что приеду». — «Слово дашь, что приедешь?» — «Даю». Он уехал и не вернулся. Из офицеров роты, которые ходили в разведку, остались я и Бернацкий. Капитан Гагарин больше не ходил в разведку, тем более что у него дочка родилась…

«Вы можете не ехать, но не ехать вы не можете…»

Александр Ступишин, старшина 1-й разведывательной роты, старший прапорщик:

— Получили приказ: сопровождать отряд спецназа в Аргунское ущелье. Ко мне пришли механы и спрашивают: «Старшина, можно мы не поедем? Нам на дембель скоро. Мы можем не ехать?»

Это было первый раз такое. Я был в шоке. А как задачу выполнять? — «Вы можете не ехать, — говорю, — но не ехать вы не можете». Я понял, что это был бзик, от усталости. Всем хотелось вернуться домой живыми, не хотелось рисковать в последние дни службы. — «Я вам гарантирую: поеду на первой «бэхе». — «Старшина, тогда вопросов нет». Приказ тогда выполнили без происшествий.

Помню, что ехал тогда по ущелью, и так пришлось головой по сторонам вертеть, что вся шея была до крови стерта.

«Но задачу батальон выполнил…»

Владимир Паков, зам. командира разведбата, майор:

— Да, настроение в батальоне из-за потерь было подавленное. Но, считаю, задачу батальон тогда выполнил. Разведчики установили наличие и расположение огневых точек, вооружения, что потом помогло в боях за Волчьи ворота. В этой операции бандиты в боевых действиях против нашего батальона потеряли до 80 человек убитыми. Наши потери, десять человек убитыми, тоже были очень тяжелыми.

В журнале боевых действий батальона записано, что раненых в тот день было 29 человек. На самом деле, по моим подсчётам, раненых было 42 человека. В штабе батальона учитывали только тех раненых, кто попал в госпиталь. С легкими ранениями в медбат не уходили, перевязывали их на месте. Многие легкораненые или контуженные отказывались уходить.

Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор:

— Сильный стресс у всех нас был после 31 декабря. Я увидел, что батальон — не боеспособен. Было чувство опустошения, тяжесть на душе. Но чувства озлобленности после потерь у солдат не было.

Александр Соловьёв:

— Задача в Дуба-Юрте была выполнена, высоты заняли, боевиков выгнали, и с минимальными потерями. Против нас было 2,5 тысячи, а мы потеряли всего 10 бойцов. Но ни один погибший мальчишка не стоил жизни и сотни «духов».

Слава богу, что лейтенант Миронов приказал своим солдатам перед выходом на Дуба-Юрт одеть бронежилеты. Иначе все раненые были бы трупами.

Это был редкий случай, что надели бронежилеты — в горах их не одевали: боеприпасы и бронежилет — несовместимые вещи. Если бы не бронежилеты — в батальоне не памятник бы после войны стоял, а целая стела с именами погибших.

Многие из оставшихся в живых после того боя разведчиков пережили серьезные психологические травмы…

«Ты всю ночь воевал…»

Михаил Курочкин, гранатомётчик:

— Вернулся из армии, с братом «на грудь принял», и спать лёг. Утром тётка спрашивает: «Ты себя нормально чувствуешь?» — «Да, а что такое?» — «И ничего не помнишь? Мы же тебе «скорую» помощь ночью вызывали!» — «Это ещё зачем?» — «Ты всю ночь воевал. Кого-то на помощь звал, кричал, чтоб отползали. «Скорая» приехала — зрачки не реагируют, нашатырь в нос — не действует». Тётка врачу сказала, что я контуженный, в Чечне воевал. Врач: «Тогда это не по нашей части, вызывайте психбригаду». Приехала психбригада: «Буйный?» — «Нет, лежит спокойно, только орёт во сне». — «Ну, ничего страшного. Скажите, чтобы больше не пил». Укол мне сделали и уехали.

Я ничего не помню, что мне снилось. Трясли — не могли разбудить. Тётка рассказала: «Глаза открытые, а зрачки бешеные!». С тех пор вообще не пью. Только через два года узнал, что в ноге после того боя остались осколки. Пришёл 31-го декабря из боя — на ноге кровь, а чья — моя или чужая — не поинтересовался. Вытер кровь, и она засохла. Ничего вроде нет в ноге, не болело. А через два года стало болеть. Пошёл к врачу, сделали снимок, и два осколочка со спичечную головку вытащили, а два заросли, ничего страшного.

За Дуба-Юрт мне дали медаль «За отвагу». Первый пошёл из поселка в армию, первый отвоевал, первый — с наградами. Героем вернулся, как говорится. Военком говорит: «Посиди, сейчас сфотографируем». Пришли фотограф и корреспондентка из местной газеты, начала расспрашивать: «Как служилось, как чего, где был?» Да разве могу я ей словами передать, что испытал… — «Было весело, — сказал, — природа, горы, Казбек». — «Ну, расскажи про Чечню, за что награды?» — «Я не воевал, в штабе писарем был». Никакого желания не было ей что-то рассказывать.

Олег Шустов, старший техник 2-й разведроты, прапорщик:

— После этого боя механики-водители боялись ездить. Самому приходилось садиться за штурвал БМП. Потом они отошли. Да и я после этого боя стал бояться. Взял отпуск, а попал в госпиталь, лежал в неврологическом отделении. Не мог смотреть телевизор, если показывают, как стреляют — сразу плачу… Было очень тяжело на душе.

«Очень боялась тишины…»

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона:

— После войны вернулась домой, проснулась утром — белые стены, белый потолок, я на белой простыне и в ночной рубашке. Испугалась: где я? Привыкла, что восемь месяцев спала в палатке, в армейском спальнике, в свитере, слушала храп рядом лежавших мужиков. И вдруг — белая стена, белый потолок… Я долго не любила полную луну — врага разведчиков. Очень боялась тишины. Там звуки — где-то САУшки стреляют, пулемётные очереди вдали — это было естественным фоном, успокаивало. Стреляют — значит среди своих.

Через несколько месяцев после возвращения наш невропатолог предложил мне съездить в госпиталь ветеранов войны, или в санаторий в Сухуми. Я сначала не поняла: зачем? Тогда я не замечала за собой, что у меня странное поведение, но это было заметно окружающим. Полгода адаптировалась к мирной жизни.

Алексей Трофимов:

— Вернулся домой. Помылся, побрился, а был — как Дед Мороз. Ночью просыпаюсь — где я? Тишина! На следующий день на улице стою с ребёнком, у машины рядом сильный хлопок из выхлопной трубы — я машинально прижал его к себе: подумал, что это взрыв гранаты!

Евгений Лобанов, командир автомобильного отделения взвода материального обеспечения, старшина:

— Приехал домой — так привык спать на досках в палатке, что долго не мог уснуть в кровати, ворочался всю ночь. Проснулся — по привычке руку под подушку, проверить, на месте ли автомат. Нет — в первое мгновение даже испугался, не сразу сообразил, что я дома.

Валерий Олиенко, командир отделения управления 2-й разведывательной роты, старшина:

— Я во сне, жена жаловалась, от кого-то всё время отстреливался, да Шустова звал.

Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор:

— Я полгода ночью просыпался весь мокрый, жена не успевала подушки менять. Стресс отходил, что накопился за войну. Забыть её — не забудется никогда… Со мной долго было, что идёшь по улице, и чего-то не хватает: привык, что автомат на плече. Без него идёшь по улице и чувство, как будто дома ключи забыл или часы.

На войне мы занимались делом, не бордюры красили. Мы понимали, что с войны вернёмся совершенно другими людьми. Вернулись, смотрим на мирную жизнь — здесь нас не очень-то понимают.

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— Психологического привыкания к возможности гибели не было, тем более сначала обстановка была нормальная. А бояться — всегда можно бояться. Неизвестно, что может быть в следующую минуту. За водой поехали — обстреляли. А потом вроде привыкли, освоились. Но постепенно задачи стали усложняться. Наступило такое время, что — «Домой хочется!». Домой всегда хочется! В феврале было уже невмоготу.

Приехали домой, смотрю — по улицам люди ходят, ни о чем не знают, да и знать не хотят, что идёт война, что гибнут люди. На улицах горят фонари, реклама сверкает — даже это удивляло.

Вскоре постепенно стало проясняться, из-за кого разведчики в Дуба-Юрте попали в засаду…

«Только бойцам не отдавайте!»

Александр Соловьёв:

— Через неделю после Нового года к нам в батальон спецназовцы привезли чеченского коменданта Дуба-Юрта. Поймали его где-то глубоко в нашем тылу, на блокпосту. Когда там у него документы проверяли, а они и были-то в порядке, милиционер заметил, что у того руки трясутся и ладони потеют. На всякий случай остановили. — «Откуда?» — «Из Дуба-Юрта». А на блокпосту знали, что там бои были страшные. — «Давай-ка его на всякий случай туда отправим!». Вернули к нам. — «Кого мы видим? Здорово!» — когда привезли к нам этого коменданта.

Я был на том допросе. — «Делайте со мной что хотите, — говорит, — только бойцам не отдавайте». А вокруг палатки стояли бойцы из второй роты, оставшиеся в живых. Я думал, что не остановлю их — палатка дыбом встала! — «Отдайте его нам, нам всё расскажет!». Комендант сначала ничего не хотел говорить, потом стал оправдываться, что бандиты увели в горы заложницей его дочь. Про дочку что-то лепетал, — «Мне надо жить, семья в опасности». Это ему надо было милиции про дочку рассказывать, та поверит, но не мы. Скоро этот комендант понял, что если он не начнёт говорить правду, то мы отдадим его солдатам. Упал на пол, давай лизать нам ботинки — «Не отдавайте солдатам!». Написал он две тетради по 18 листов, мелким почерком — пароли, явки, схроны, карту нарисовал лучше любого художника.

Много он интересных вещей рассказал, этот комендант. Были там представители особого отдела группировки и ФСБ. Когда комендант закончил писать свой рассказ, кто-то из них сказал: «Нам он больше не нужен. Отпускайте»…

«Попытаться понять…»

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона:

— Да, он завёл наших в западню. Но если попытаться понять его ситуацию… Его жена, дети стоят под прицелом бандитов: «Если ты сейчас русским скажешь, что мы здесь, то на твоих глазах изнасилуем женщин, отрежем головы детям». Как бы в этой ситуации поступил каждый из нас? Да, перед нами он виноват, но он оставил в живых свою семью. Если бы он не сделал, что ему сказали бандиты, они бы вырезали весь его род к чертям собачьим.

Журналистка Анна Политковская оставила описание Дуба-Юрта после этих боев («Новая газета», № 56 от 7 августа 2000 г.)….

В беженских лагерях тихо умирает дух чеченского народа

Всё, что произошло с беженцами, поглотившими Чири-Юрт, — из ряда вон выходящие обстоятельства. На их месте свихнулся бы любой.

Краткий топографический экскурс: Чири-Юрт и Дуба-Юрт — селения-соседи, между ними три километра. Если выйти на окраину Чири-Юрта, весь Дуба-Юрт будет перед тобой, как гигантская картинка. Вечерами именно так все и происходит: за последними чири-юртовскими домами стоят женщины, будто ждут мужчин с далекой и долгой войны, и смотрят ТУДА — на то, что осталось от их домов. Когда Хазимат Гамбиева бывает не так слаба, как обычно, одна из них — она.

Июльский Дуба-Юрт похож на огромное огородное пугало. Во-первых, неживой. Во-вторых, весь драный, изрешеченный «градами», в прожженных дырах от артиллерийских снарядов. Признак возвращения людей — завешенный одеялом оконный проем — встречается крайне редко. Просто потому, что мало этих проемов. Даже горы над Дуба-Юртом теперь общипанные, как облезлые дворовые псы. В лишаях — в глубоких, до «костей», до самых мезозойских своих меловых скелетов, проплешинах на местах глубинных бомбовых ударов.

Такие же и дубаюртовцы. Потерянное племя, не ведающее, как восстановить то, что считается разгромленным и выжженным на 98 процентов. В душах — полнейшая дезориентация и дезадаптация.

Трагедия Чири-Юрта и Дуба-Юрта — в их географическом положении. Чири-Юрт находится в устье Аргунского ущелья, которое, как известно, войска «берут» уже несколько месяцев подряд. Первый же на входе в него — Дуба-Юрт. Все войска, шедшие на штурм ущелья, двигались только через Дуба-Юрт. Все отряды боевиков, уходившие с равнин и преследуемые федералами, делали то же самое.

…Село умирало мучительно. Первый артобстрел произошел, когда вся планета веселилась до упаду — накануне встречи Миллениума, 31 декабря прошлого года. Бомбардировки продолжались беспрерывно больше двух месяцев.

Вот строки из письма главы администрации Дуба-Юрта А. Яхъева ныне бывшему полпреду Москвы в Чечне Н. Кошману, а также в адрес еще шести гражданских и военных ведомств России, ответственных за то, что происходит в Чечне (письмо отправлено в официальные инстанции 12 марта 2000 года): «По мере приближения военных действий к Аргунскому ущелью боевиками были заняты позиции на южной окраине нашего села, примерно за 1–2 км в сторону селения Улус-Керт. 27 января и 5–6 февраля все жители села, спасая свои жизни, вынужденно вышли из Дуба-Юрта без официально предоставленного коридора, через блокпост «Южный» в сторону поселка Чири-Юрт…».

Идея была проста: переждать поблизости, пока закончатся бои, и тут же вернуться. Однако война не просто отбросила эту идею прочь — она ее «творчески» переработала. И беженцам была предложена мучительнейшая из пыток — ежедневное созерцание кладбища собственных судеб. Вот что пишет А. Яхъев: «За весь период обстрелов хоть дома систематически и разрушались, но ни разу не было случая, чтобы они горели. С 6 февраля в Дуба-Юрте уже не было ни одного жителя, а с 22 февраля здесь начали впервые гореть дома. В первый день сгорело 13 домов, на следующий — 6, 25 февраля — 14. 1 марта я, как глава администрации, вместе с представителями военной комендатуры и МЧС РФ находился в селе, видел картину разрушений на тот период и как солдатами после грабежей сжигались дома.11 марта вместе с военными я вновь находился в селе и снова видел аналогичную картину. Все эти противоправные действия никак нельзя отнести к «контртеррористической операции». Каждый день мы продолжаем видеть произвол военных, все новые и новые горящие дома…».

Увы, письмо главы администрации мало что изменило в судьбе Дуба-Юрта. Прокуратура отреагировала вяло, Кошман — тоже, и на глазах у тысяч людей село продолжило жизнь показательного полигона мародеров. Пылало, тлело, взрывалось. Говорит Раиса Амтаева, мать двоих детей-подростков, мальчика Ислама и девочки Ларисы, онемевших во время февральского бегства из-под бомбежек: «Стоя на окраине Чири-Юрта, мы бессильно созерцали, как уничтожали наши дома. Мы стояли и смотрели: «Вот ваша сторона улицы загорелась, вот — наша…». Это был конец всему! Я пережила самые страшные дни моей жизни».

Беспредел, учиненный в отношении Дуба-Юрта, привел в шок даже бойцов той армейской части, которую оставили в нем стоять. Заместитель командира в/ч 69 771 подполковник С. Ларичев, увидев место своей новой дислокации и осознав, что именно он теперь будет глаза в глаза с обезумевшим от горя населением, пошел на совершенно не ординарный для федералов шаг — вместе с главой Яхъяевым и представителем МЧС России полковником Ю. Войченко составил акт «осмотра и совместного наблюдения села Дуба-Юрт в том, что проходящие через село колонны военной техники и находящийся в них личный состав систематически грабят и поджигают дома мирных жителей…». Под этим беспрецедентным для нынешней войны протоколом — печать даже не Яхъяева, а в/ч 69 771!

Думаете, помогло? И кто-то из военных прокуроров, приезжавших в Дуба-Юрт «для проверки изложенных фактов», повел речь о принципиальном — компенсациях за армейское мародерство? Или добился суда — силою данных им высоких полномочий? Нет. Мы — страна, не переносящая такие знаки препинания, как «точки». У нас никогда не получается «завершенки». В делах — вечная беременность, а потому — беспросветность. Дубаюртовцы понимают, что никакого конца не будет, надеяться не на кого. А сами — бессильны. Вот еще в чем причина, почему собравшийся в Чири-Юрте народ настолько сдал морально.

Ну куда теперь идти Раисе, матери немых подростков-инвалидов? И изголодавшейся Хазимат? Поставьте себя на их место и подумайте: а вы лично остались бы людьми с большой буквы в подобных обстоятельствах? Когда всё превращено в пепел? Фотографии, семейные реликвии, посуда, мебель, судьба? А бандиты все равно ушли в горы! И солдат, обливавший соляркой дом Хазимат, упустил этих боевиков потому, что был занят тем, что тырил у неё, санитарки детской поликлиники с двадцатилетним стажем, всё, что плохо лежало!

Документ

Из Обращения 20 жителей чеченского села Дуба-Юрт в Комиссию по правам человека при Президенте РФ, Московскую Хельсинкскую группу и Северокавказское отделение Общества российско-чеченской дружбы.

…Село Дуба-Юрт Шалинского района Чеченский Республики одно из самых сильно разрушенных во время военных действий 1999–2000 гг. населенных пунктов республики. Штурм нашего села начался 31.12.1999 г. и продолжался до 27.01.2000 г, хотя население находилось в селе и никакого сопротивления федеральным войскам из села оказано не было. Жители села смогли покинуть село, спасая свои жизни только 27.01.2000 г. Об этом есть запись в Шалинской военной комендатуре. В село смогли вернуться только 21.03.2000 г. и мы обнаружили, что дома наши разрушены и разграблены.

По данным администрации села, на тот момент в селе было разрушено 474 дома на 100 %, остальные дома были разрушены в разной степени от 20 до 70 %. Администрация села в письменной форме обращалась во все властные структуры, даже Президенту РФ, с просьбой помочь населению села шифером, оконным стеклом, чтобы сохранить жилье, то, что можно было сохранить, имея кровельный шифер и оконное стекло. Но помощь не была оказана (переписка имеется).

Судьба села Дуба-Юрт — результат политики местного населения «Вашим, и нашим». «Чеченские ополченцы» не только не предупредили наших разведчиков, что в селе засада бандитов, но и в ходе боя ничем им не помогли. Можно понять и российских артиллеристов, тех командиров, кто давал им приказы. В чеченских селениях они часто видели огромные особняки, которые не встретишь в российской глубинке. Многие из них были построены не от трудов праведных, а на деньги, полученные за взятых русских заложников, проданных матерям пленных русских солдат.

И вообще — русского человека лучше не злить…

Взгляд с другой стороны

Слово о Шамиле Гергебильском:

В самом начале Второй русско-чеченской войны (конец 1999 г. — начало 2000 г.), удерживая от натиска русских агрессоров стратегически важную высоту, возвышающуюся над чеченским селением Дуба-Юрт в Шалинском районе, погибло немало моджахедов, в том числе из состава мусульманских добровольцев. Тот, кто владел высотой над Дуба-Юртом, полностью контролировал ущелье реки Вашендарой (Ваштар), связывающее южные и восточные районы Ичкерии. И перед объединёнными группами моджахедов из подразделений Восточного Фронта ВС ЧРИ и Исламской Интернациональной бригады под общим командованием Амира Хаттаба (Шахид, инша Аллах), была поставлена сложнейшая задача: любой ценой не позволить врагу овладеть этой поистине «дорогой жизни» — до тех пор, пока основные подразделения ВС ЧРИ будут держать оборону чеченской столицы.

Моджахеды Хаттаба успешно справились с заданием. Бои происходили практически ежедневно и носили порой ожесточённый характер. Силы были неравными, и высота несколько раз переходила под контроль русских — но только на короткое время. В одном из таких боёв, произошедшем в январе 2000 года, когда оккупанты предприняли очередной штурм с применением авиации и артиллерии, стали Шахидами, инша Аллах, несколько кавказских моджахедов, в том числе командир дагестанских добровольцев по имени Шамиль родом из Гергебиля. Все они похоронены на кладбище в одном из населённых пунктов Веденского района ЧРИ.

Известный чеченский поэт Билал Алканов увековечил подвиг Амира Шамиля из Гергебиля в одном из своих монологов-сонетов, вошедших в популярный среди моджахедов сборник стихов «Звёзды в Джихаде и тени в огне», выпущенный издательством «Маршо» (Джохар, 2002). Вот его текст:

Монолог Шамиля Гергебильского

Высота над Дуба-Юртом, которая «для врагов, штурмующих её, была скалой стальной и неприступной, несущей каждый раз им смерти остриё защитников своих атакой совокупной», находилась под контролем моджахедов почти до конца февраля 2000 года, а часть ущелья реки Вашендарой (Ваштар) — ещё и в начале марта месяца. И это помогло сохранить сотни жизней бойцов ВС ЧРИ — защитников города-героя Джохара, (г. Грозного — авт.), которые 1-го февраля вынужденно оставили его, и многие из них воспользовались дорогой через ущелье реки Ваштар, чтобы перебраться в Веденский и другие районы на востоке ЧРИ и затем продолжить борьбу с оккупантами партизанскими методами.

Именно этой дорогой воспользовалось и войско Шамиля Басаева и Амира Хаттаба, совершившее свой знаменитый переход по маршруту: Шатой — Улус-Керт — Тевзана — Ведено с уничтожением на пути следования всех засадных групп русских карателей (в частности, «псковских десантников» под Улус-Кертом). А в конце маршрута (под Джанни-Ведено) моджахеды Шамиля-Хаттаба уничтожили и пленили большое количество «пермских ОМОНовцев». Шамиль из Гергебиля и другие дагестанские моджахеды «не посрамили седины Дагестана», защищая «сестру свою Чечню — страницу из Корана». Подвиг этих героев, которые ценой своих жизней удержали дорогу на Шатой и Ведено в период трёхмесячной обороны Джохара, сражаясь со своими чеченскими братьями под «Дуба-Юртом с соседкою-горой, которая была как камень преткновенья», несомненно, будет вписан отдельной страницей в историю Священного Джихада на Северном Кавказе.

Шамиль Абуев, независимый журналист.

(найдено в Интернете).

Может быть, от пули именно Шамиля Гергебильского погиб в Дуба-Юрте и его земляк дагестанец Эльдар Курбаналиев, сражавшийся в составе 84-го отдельного разведывательного батальона… Может быть, именно этот Шамиль Гергебильский и резал головы нашим солдатам…

Следствие закончено. Забудьте

Когда батальон вывели из Чечни в пункт постоянной дислокации, группа вернувшихся домой контрактников пришла в редакцию газеты «Московский комсомолец» и рассказала корреспонденту Валентине Остроушко о трагедии под Дуба-Юртом. 22 июня 2000 года в «МК» вышла статья «Приказано умереть». Подзаголовок статьи гласил: «Батальон послали на заведомую смерть». После выхода в свет этой статьи в батальон нагрянули следователи военной прокуратуры Нижегородского гарнизона, разбираться, как попали в прессу сведения о причинах трагедии. Допрашивали по очереди всех офицеров батальона, кто принимал участие в том бою, в том числе и тех, кто ещё находился в госпиталях.

Иван Кузнецов, старший прапорщик:

— Меня после госпиталя вызывали к следователю 3–4 раза. Молодой следователь задавал вопросы: «Кто тебе отдавал приказ? На основании чего ты туда пошёл? Есть письменный приказ?». Приказ должен быть свыше, подписан, заверен, в нём должны быть поставлены задачи. Но этого ничего не было. Кто нас послал?

Я до сих пор не знаю, как я попал в Дуба-Юрт. Майору Пакову же кто-то это приказал! Следователь явно подводил мысль, чтобы майора Пакова под суд отдать, якобы он виноват во всем случившемся с батальоном. Спрашивали, что я знаю о генерале Вербицком…

Владимир Паков, зам. командира разведбата, майор:

— Приехала комиссия из военной прокуратуры, разбираться, почему такие потери. Меня вызывали на беседу 11 раз. Не верю, что батальон нарочно подставили. Генерала Вербицкого хорошо знаю, ещё по службе в Германии, с 1993 года, он не мог этого сделать! Знаю и Митрошкина, с 1998 года, тоже не верю, что мог подставить. Если бы карты и попали к боевикам, им бы не помогли: они были чистые, без нанесённой обстановки. Тоже самое и радиочастоты — их мы меняли каждую неделю.

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— В прокуратуру меня вызывали два раза. Чего хотела прокуратура… Понять, кто виноват в гибели людей. Почему это получилось — до сих пор непонятно. Никто теперь не разберётся. Реально — «духи» нас там ждали. То, что они нашу связь слушали, это железно.

Если операция пошла не так, как планировалось, надо было её прекращать, перегруппироваться. Я не могу сказать, что там было изначально что-то неправильно спланировано, это не мой уровень. Непонятно, почему пехота сразу не заняла село, если оно договорное и там всё нормально, «духов» никого нет.

Александр Соловьёв:

— Мне следователь, матом ругаясь: «Ты какого … пошёл в горы, пацанов положили!» — «Мне приказали!» — «Никаких официальных приказов нет!». Следователь меня спрашивал, где я стоял, куда кидал гранату, куда стрелял, кто давал приказ. За любой приказ я должен расписаться, до меня его должны были официально довести. А тут никакого письменного приказа не было Операция, получается, была неофициальной. — «Вперёд, по коням! Вперёд, пошёл!».

Когда начали делить ответственность за потери, я узнал, что в группировке накануне Нового года вообще официально, по бумагам, не планировалось никаких разведывательных операций, в том числе и 31 декабря. Чтобы установить виновных за потери и завели уголовное дело. И скоро следствие дошло до абсурда: получается, будто я своих людей сам, без приказа, повёл на эти высоты. Следователь обвинял меня, почему я повёл в бой людей. А как я мог не повести, это же невыполнение приказа, хотя и устного. Мы выполняли приказ, потому что надо было выполнять. Если бы я отказался, комбат бы отстранил меня, поставил бы кого-то другого, какого-нибудь сержанта, который бы её выполнил, положив при этом людей.

Восемь часов шла эта «беседа» со следователем. Следователь спрашивает: «За что у вас орден Мужества?». Отвечаю: участвовал в таких-то и таких операциях. Он открывает официальный документ, спрашивает: «Извините, сколько раз вы участвовали в боевых операциях?». У меня к тому времени было больше 40 боевых выходов на задание. Полистав бумажки, говорит: «По документам, вы один раз ходили в засаду, второй — сопровождали колонну с водой». Все остальные мои боевые выходы в бумагах даже не были учтены. И это по бумагам всё, за полгода войны. — «Ты что полгода в Чечне делал?» — спрашивал следователь.

Следствие закончилось ничем. Никто из вышестоящего командования за эту операцию и гибель разведчиков наказан не был. Виноватых не нашли.

Александр Куклев:

— Кому-то хочется видеть предательство, ведь так интереснее, мы красавчики, но нас предали! Моё мнение такое: война — это всегда трагедия. Не все военачальники имеют одинаковый успех в операциях, в бою. Всё зависит от потенциала группировки, боевого обеспечения, подготовленного резерва и многих других материальных факторов. Также важна воля командира к выполнению поставленной задачи. Тщательное планирование операции, грамотная постановка задач, наличие времени, скрытность, грамотно избранное направление главного удара. Можно долго перечислять факторы, от которых зависит успех боя.

Проанализируем некоторые факторы в нашей ситуации, хотя бы бегло.

1. Противник занимает подготовленную оборону на высотах. Для того чтобы его оттуда выбить, требуется, по меньшей мере, трёхкратное превосходство в живой силе. Да, у нас артиллерия, авиация, бронетехника. Но ведь это горы, хоть и поросшие лесом. А сколько у нас было личного состава? Вспоминаете? Пять групп по 10–15 человек. Ну, от силы сотня штыков, не более.

2. Направление главного удара не определено, бьём растопыренными пальцами. Грубо говоря, усилия равномерно распределены по фронту.

3. Авиация, как видим, практически не работала из-за наличия средств ПВО у противника, арткорректировщиков в группах практически не было.

4. Подготовленный резерв разведки не создан, главных сил в виде пехоты — что кот наплакал. Главных сил просто не было.

5. Насчёт воли командующего комментировать не буду, воли у нас хоть отбавляй. А вот желание прославиться на всю Россию в отсутствии штатного командующего группировкой было огромным.

6. Сроки планирования и подготовки к предстоящим действиям не соответствуют характеру выполняемых задач.

Думаю достаточно. А теперь делайте вывод сами, что это было. Кое-кому хотелось стать Героем.

«Я в совпадения не верю…»

Александр Соловьёв:

— Я в случайные совпадения на войне давно не верю. Много раз попадал в такие ситуации, когда куда-то приходишь, там тебя уже ждут. Не бывает совпадений на войне. Было ли предательство? Насколько я знаю, по неофициальной информации, по слухам, ФСБ кого-то искала в группировке, кто сливал информацию боевикам. Автор статьи в «МК» грешит на двух человек: генерала Вербицкого и подполковника Митрошкина. Митрошкин — нелогично. Я был с ним в одном бою, в том же Дуба-Юрте. В то, что он предатель — я не верю. Но странно, что он пошёл на какую-то сделку с чеченцами, пусть и мирными. Нам он тогда в Дуба-Юрте сказал, что никого там не нашёл, своему старлею из ГРУ сказал, что встретишься с чеченскими проводниками, они тебе помогут. А этот старлей был с первого отряда, который стоял на высоте, из-за которой всё и началось.

Нам поступило радио, что первая группа спецназа ГРУ попала в засаду, нужна помощь, кончаются боеприпасы. Работали по рации позывным первой группы спецназа, которая засела на хребте. Причём мне тогда «щёлкнуло» в голову, что это тот старший лейтенант спецназа, который действует рядом с Дуба-Юртом. И почему вторая рота пошла, причём у меня был один наушник частоты батальона, рядом радист был — у него была наша общая частота, на которой мы работали. На батальонной частоте я услышал, понял, что работает Миронов: «Я подошёл к Дуба-Юрту». Он работал позывным роты, а не группы. Значит, рота подошла. Я ещё тогда подумал: «Какого хрена они туда лезут?». Я же помню, как тот старлей после поездки в Дуба-Юрт с Митрошкиным говорил: «Вся деревня кишмя кишит бородатыми людьми в натовской форме». — «Это «духи»?» — «Нет, нам местные сказали, что это ополчение, от бандитов защищаемся».

Получается, что эту нашу разведгруппу кто-то в Дуба-Юрт специально послал? В результате группа старшего лейтенанта Шлыкова попала в засаду в Дуба-Юрте. Но вторую роту оттуда, естественно, выдернул майор Паков. Но Паков не руководил операцией, поэтому, полагаю, что ему задачу поставил Митрошкин.

Вторая рота подошла к Дуба-Юрту, я сам слышал на чистом русском языке, позывными Митрошкина — «Сотый» у него был, я не хочу идентифицировать голос, — он, не он — это могла быть радиоигра, мы работали в открытой сети, это была не ЗАСовская засекреченная связь. Я лично слушал эфир и слышал, как Шлыков доложил «Сотому», что вошёл в Дуба-Юрт, и тот ответил: «Ждите решения». То ли это «духи» вышли на нашу частоту, то ли это сам Митрошкин вступил с ними в переговоры, короче — Шлыкову пришло распоряжение: «Идите вслепую!». Как вслепую? В результате этого приказа наши и попали в засаду.

Мог ли подполковник Митрошкин получить приказ свыше «Идите вслепую!» — не знаю. Но знаю, что когда генерал Вербицкий приезжал в батальон на разборку, надо было делить ответственность, то якобы сказал: «Вы вляпались, вы и расхлёбывайте». И это во время расстрела колонны! А по чьему приказу вляпались, я не знаю. Операция, получается, была неофициальной.

В нашей армии невыполнение приказа ничем по-настоящему не регламентируется и ничем не наказывается. Так, законодательная профанация… В принципе, я считаю, что глупые, не обоснованные приказы можно, а иногда и нужно не выполнять. Но без вредительства и благоразумно. Отвечает, как правило, исполнитель. В данном случае командир роты, взвода, группы. Потому, что это наши Вооруженные Силы. Мы так существуем. Мы выполняли приказ, потому что надо было выполнять, больше некому.

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— Очень запутано всё по Дуба-Юрту. Не верю, что всё это случайно — было предательство! «Духи» нас там ждали.

«Боевики нас просто переиграли…»

Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант:

— Все эти предновогодние дни рота работала интенсивно. Капитан Маняк уехал в отпуск на несколько дней, я занимался хозяйством, топливом. Офицеров не хватало, а надо было ходить на дежурство в ЦБУ. Однажды я даже надел погоны лейтенанта нашему прапорщику, чтобы он мог ходить на дежурство в ЦБУ. — «Умеешь работать с картой?» — спрашиваю. — «Умею». — «Всё умеешь?» — «Всё умею». — «Ну, тогда иди дежурь. Если приходит информация, ты говори: «Одна группа работает здесь, другая здесь. Понял?» — «Понял». Но одно я ему не сказал: «Икс на карте — так, а игрек — так». И он всё перепутал. Повезло, что в этот день активных боевых действий ещё не было.

Здесь, под Дуба-Юртом, боевики нас просто переиграли! Майор Цигельский пеленговал радиопереговоры боевиков, занимался их анализом, и помню, что он доложил на ЦБУ, что противник готовит крупную операцию по дезинформации. Мы предполагали, что здесь, на входе в Аргунское ущелье, у противника сосредоточены крупные силы, знали, что он готовится к обороне, о чём и доложили на ЦБУ.

Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник:

— После Нового года в батальоне поменялось много офицеров. Но батальон в целом прошёл боевое крещение. Остались люди, крепкие в моральном плане. Приехал в батальон из отпуска, первый вопрос: хлеба нет. Где брать? А в километре от нас стоял танковый полк Буданова. Поехал туда: «Помогите нам с хлебом». — «Да нет проблем, — ответил полковник Буданов. — Я знал, куда еду, взял с собой 30 тонн муки, сами хлеб печём». Там узнал, что Буданову за сутки до той операции под Дуба-Юртом приказали убрать оттуда танки. А танков боевики всегда боялись…

«Задачи были — одна тупей другой…»

Пётр Ерохин, старшина:

— Не верю в стечение обстоятельств. Надо, конечно, делать поправку на всеобщий бардак, но нельзя было так бездарно гробить такое хорошее подразделение, знающее, за что оно бьётся. Четыре группы не могли вытянуть одну, пять с половиной часов! И пошли туда с теми же частотами, с теми же позывными, с тем же составом, хотя можно было догадаться, что всё это отсканировано боевиками. Утром додуматься построить батальон перед высотами — считайте, бандиты, наших людей, смотрите каждому в лицо! И вы хотите, чтобы это подразделение воевало без таких потерь? Кто вообще запустил роту в Дуба-Юрт? Зачем она была там нужна? Грустно всё это. Паков не знал, что нет пехоты? Знал прекрасно. У Буданова действительно не было людей. Чем больше думаешь об этом, тем мутней всё кажется.

Задачи были — одна тупей другой. Как будто кому-то нужно было большое количество жертв. Задачи разведки были забыты! Аксиомные понятия разведки — забыты. После этой операции слышал разговоры, что полковник Буданов говорил генералу Вербицкому: «Кого там на высотах колпачат? Вы что творите?». Он в ответ: «Пошёл на хер, это секретная операция, разведка». И вроде бы Буданов сказал сгоряча Вербицкому: «Если тебя те солдаты не заколпачат, то — я». Солдаты из второй роты говорили, что если Вербицкий сюда приедет, то не уедет.

Страшные вещи порой сходили с рук нашему командованию! Был случай, положили роту пехоты под залп «Буратино» и никто за это не слетел из командования!

Вспоминаю случай 29 декабря. Мы должны были переночевать на отметке, ночью. И ошиблись, не доходя до неё двести метров, остановились на ночлег. Слышу — полетели одна за другой шесть мин. Упали в одно место. Утром проходим эти двести метров, говорю Соловьёву: «Вот она отметка, где мы должны были быть. Ровно на отметке все мины легли». Как об этом мог узнать противник?

«Кошки-мышки» в эфире

И всё же: была ли засада бандитов организована только ими или с помощью кого-то из своих? Ответ на этот вопрос имеет принципиальное значение: речь идёт о чести многих людей.

30 декабря во время операции произошёл случай, который должен был заставить ответственных за её проведение, по меньшей мере, крепко задуматься. Но этому случаю не придали значения из-за усталости, или обыкновенной безалаберности, которой хватает на войне. Или кто-то не захотел придавать этому значения из-за каких-то своих интересов.

Александр Соловьёв:

— 30-го пошли днем. Спросил Митрошкина: «Как с частотами?» — «Работаем на тех же частотах». Хотя ночью «духи» на нашей частоте «играли» с нами. Например, у спецназа был позывной — «седьмой». Митрошкин кричит: «Седьмой», ты где?» — «Я впереди тебя!». — «Дай ракету!». И он даёт ракету. А мы уже в обороне, раненых обслуживаем, окапываемся. Митрошкин передаёт ему в эфир: «Выходи на меня!», — «Выхожу на тебя, не стреляй!». И тут выходит в эфир «сотый», это позывной командования, и кто-то из офицеров спецназа истошно орёт: «Седьмой» у нас, «седьмой» у нас на базе!». Получается два «седьмых»! А эти уже хрустят ветками! Митрошкин командует «Огонь!», наши начали стрелять. В ответ в эфире: «Ты что по своим бьешь!». Мы все в панике: по своим бьём! Кому верить? Такой был хаос. Тот опять выходит на связь: «Не верьте, это «духи» работают на нашей частоте!». И на следующий день опять работать на частоте, на которой «духи» уже играли с нами в бою!

Я ничего понять не мог. Это глупость или предательство? Или глупость на грани предательства?

Из этого эпизода следует, что бандиты, скорей всего, просто отсканировали наши радиочастоты, в нужное им время ловко взяли управление операцией спецназа ГРУ и разведбата на себя, вышли в эфир под видом командира группы спецназовцев ГРУ и направили разведчиков в заранее подготовленную засаду.

Тогда вывод автора статьи в «МК», что генерал Вербицкий прямо и сознательно подставил разведчиков — безоснователен. А вот то, что разведчики в этой операции действовали без письменного приказа — явное нарушение Устава, и никакие ссылки на якобы секретность операции здесь неуместны. «Один из руководителей той провальной операции — подполковник Митрошин — вернувшись в Рязанскую область, однажды пытался пустить в ход фальшивые доллары», — написала Валентина Остроушко в «МК», — Российский подполковник — слишком мелкая сошка, чтобы расплачиваться с ним настоящими баксами».

Между тем, доказательств, что Митрошкин получил от бандитов доллары — у следствия нет. А фальшивые доллары он мог и просто найти в Чечне, как трофей.

Тогда, получается, надо признать, что в этой операции бандиты переиграли наше командование, разведчиков и спецназовцев с помощью умелого пользования радиотехники… В этом, скорей всего, и есть корень трагедии в Волчьих воротах. К причинам тяжелых потерь разведчиков следует добавить и плохую организацию операции на уровне командования группировки. Наконец, армейских разведчиков в той ситуации просто нельзя было использовать, как штурмовую часть, они не для этого предназначены. Бить отлично вооруженных бандитов Хаттаба в Волчьих воротах надо было, не жалея боеприпасов, тяжёлой артиллерией, штурмовой авиацией, а не одними пусть и смелыми, хорошо обученными, но всё же мужиками с автоматами.

«Все хотели потушить огонь, но как — не знали…»

Александр Куклев:

— Бардак был сплошной! В армии руководящим принципом является принцип единоначалия. Здесь его не было. Были противоречия у Тупика с Вербицким. Не буду их комментировать. Предположу только, что Вербицкий нашёл в лице Митрошкина союзника и поручил руководство данным безобразием ему. Ну, а когда началась эта сучья свадьба, все вспомнили про свои должности, кто кому подчиняется, и стали исправлять ситуацию на ходу.

Трагедия началась тогда, когда было принято решение поручить планирование мероприятия и руководство им некомпетентным лицам. Мне одинаково симпатичны и Митрошкин, и Паков. Но это не их статус. Не их компетенция. Их задача — готовить подразделения и обеспечивать их, но не планировать разведывательные поисковые действия. Остальное — последствия необоснованного решения. Ну, а когда решение принято и утверждено, остаётся его выполнять, даже если оно не обоснованное. По сути, не был выполнен комплекс необходимых мероприятий, предусмотренный Боевым Уставом Сухопутных войск.

Проследите логику. Подготовка наступления включает:

— организацию боя;

— подготовку к выполнению боевой задачи и другие мероприятия.

Организация боя включает:

— принятие решения;

— постановка боевых задач;

— рекогносцировка;

— организация взаимодействия;

— организация огневого поражения противника;

— организация всестороннего обеспечения;

— организация управления;

— планирование боя;

Теперь вопрос: какие из этих обязательных пунктов были выполнены?

Судя по действиям Шлыкова, когда он не знал, как поступить в условиях ограниченной видимости, организация взаимодействия отсутствовала. То же можно сказать об организации управления (связь, сигналы, скрытность управления). Организации огневого поражения противника заключалась в применении стрелкового оружия, артиллерия и авиация не применялись. Всестороннее обеспечение — для нашего случая громко сказано. Вопросы эвакуации не продуманы. Подготовки подразделений к выполнению задач как таковой не было. Не нужно быть крупным специалистом, чтобы понять, что наступление было неподготовленным.

Всё покатилось как снежный ком. Действовали как на пожаре — все хотели потушить огонь, но не знали как.

Думаю, и уголовное дело пришлось закрыть потому, что ответственность за эту трагедию несут не Митрошкин и Паков, и даже не Тупик.

Привожу для ясности официальную оценку ситуации, прозвучавшую в своё время на самом высоком уровне:

«В отдельных частях прижилась негативная практика применения разведывательных подразделений для решения задач овладения объектами (рубежами) с последующим занятием их мотострелковыми подразделениями. Характерным примером являются … совместные разведывательные мероприятия разведорганами 84-го орб и 664-го ооСпН по выводу мср на господствующие высоты восточнее н. п. Дуба-Юрт в зоне ответственности 160-го тп. Командиры частей организовывали недостаточно тесное взаимодействие между РГ и выдвигающимися следом за ними мср (мсв). При обнаружении разведгрупп бандформированиями и вступлении РГ в бой мотострелковые подразделения, выдвигающиеся следом, огневой поддержки не оказывали, лишь наблюдая сзади за исходом боя. Неоправданные потери среди разведчиков лишают командиров возможности своевременно получать достоверную информацию.

Время на подготовку разведорганов общевойсковыми командирами зачастую не предоставляется. Так 84-й орб, совершивший марш и сосредоточившийся в новом районе во второй половине 28 декабря, утром 29 декабря получил задачу на выделение разведгрупп для обеспечения действий разведотряда спецназа. Боевая задача разведывательным органам от 84-го орб и 664-го отряда спецназа, действовавшим 30–31 декабря, была поставлена утром 30 декабря.

Командир 160-го танкового полка не смог вовремя выделить бронегруппу для эвакуации разведгрупп от 84-го орб, попавшей в засаду на южной окраине н. п. Дуба-Юрт, что привело к значительным потерям среди разведчиков и боевой техники. В результате боевых действий с 28 по 31 декабря 664-й отряд спецназа находится на восстановлении боеспособности, 84-й орб, понесший потери, требует восполнения личного состава и техники.

9. Использование частей и подразделений войсковой и специальной разведки в качестве боевых (в составе штурмовых отрядов, в передовых отрядах, для захвата и удержания важного рубежа или объекта, выставления блокпостов), как наиболее подготовленных и боеспособных сил в ходе всей операции в Чечне приводило к неоправданно высоким потерям среди разведчиков (68-й орб за время операции в ЧР сменил три состава военнослужащих) и затрудняло их использование по прямому предназначению для выполнения собственно разведывательных функций».

Леонид Высоцкий:

— А мы, оставшиеся срочники, продолжали воевать и выполнять боевые задачи. После Дуба-Юрта пополненный батальон работал гораздо умнее и эффективнее, у солдат появился боевой опыт, хотя считаю, что так учиться воевать, как это было в Волчьих воротах — нельзя!

«Вжались в землю, передачу шёпотом вели…»

Антон Ширинский, старший радиотелеграфист-разведчик, ефрейтор:

— После Аргунского ущелья меня назначили командиром отделения и командиром БТР. Двадцатого января меня с моей машиной отправили с чучковцами как бронегруппу куда-то в горы. Приезжаем на блокпост, там наши ВВ (внутренние войска — авт.) стоят. Я с БТР остался на блокпосту, а группа чучковцев ушла на засаду.

Через пару часов слышу, как они передают, что идёт колонна «чехов», и их там человек 200, а наша группа — 12 человек. Они вжались в землю, передачу шёпотом вёли. С одной стороны блокпоста горы, оттуда на нас идут внаглую «чехи», даже фонари на машинах не потушили, а с тыла село какое-то, оттуда им ракеты пускают. Я отдал шлемофон водиле, сам залез на броню, зарядил АГС, приготовился, жду. Смотрю, солдатик с вёдрами идёт в сторону села. Я ему: «Куда идёшь, придурок! Не видишь — оттуда ракеты «чехам» пускают!». — «Ну и что, я пить хочу!». Выбежал их контрактник (он был один на всю часть) дал ему по башке, вернул обратно. «Чехи» дошли до минного поля, сработали сигналки и они свернули в сторону. Утром мы забрали группу и вернулись обратно.

В эфир на боевых заданиях старались не выходить вообще, только при боестолкновении, или чтобы навести артиллерию. При соединении двух групп выходили в эфир, а то можно по ошибке пострелять друг друга. Я ни разу не пришёл с выхода с целой рацией, постоянно что-нибудь отваливалось, а аккумуляторов хватало на час. Да и дальность действия их небольшая, хотя к концу декабря я выучил частоты всех подразделений, стоящих рядом и, бывало, выходил на своих через них.

После драматических событий в Волчьих воротах, когда гибель и ранения товарищей казались неоправданными и бессмысленными, да и сама кампания в Чечне, начинавшаяся столь стремительно, явно затягивалась, многие разведчики стали задумываться: а кто вообще — свои и чужие? Кому можно доверять — из тех, кто рядом и в штабах, а кому не стоит? От кого, даже из, казалось бы, своих, можно ждать удара в спину или глупого приказа, выполнение которого может привести к гибели?

«Своей пехоты я боялся больше, чем «духов»…»

Александр Соловьёв, командир взвода, старший лейтенант:

— В разведке кто свои? Команда. А остальные? Свой это тот, который зависит от меня, и от которого завишу я. Все остальные — не свои. Даже родная пехота или летчики. Сегодня я с ним водку пью, а завтра он меня по ошибке лупит ракетой. И такое было. Сегодня артиллерист мне спасает жизнь, а завтра — его же снаряды у меня под ногами рвутся. Это свой? Однажды я вызывал артиллерию — нет огня! Пришёл в батальон, а этот артиллерист, который должен был по моей заявке дать мне огня — спит! Пришлось его постукать головой по броне. Я уходил на задание — он спал, пришёл — он опять спит. Или пехотинец, когда возвращаешься с задания — ему орёшь матом, зелёную ракету пускаешь, а он в тебя стреляет, почти новый бушлат дырявит.

Своей пехоты при возвращении с задания я боялся больше, чем «духов» — какой-нибудь один солдат выстрелит, заметив перед собой что-то подозрительное, и понеслось — беспорядочная пальба по всему фронту. Или поговорил с приятелем в штабе группировке, а он по пьяной лавочке с кем-то поделится этой информацией, и я после этого погибаю.

Был случай, как выходили к своим позициям: темно, зги не видно, вижу силуэт — кто-то идёт навстречу, без оружия, а мы лежим, подошёл ко мне и ширинку расстегивает. Я ему засунул ствол в ширинку, а то был бы конфуз… Один раз ухитрились спрятаться всей группой за кустом, прижались друг к другу, «духи» прошли мимо дружной толпой, не заметили.

Для меня свой — это мой, пусть и глупый солдат, но с полуслова меня понимающий, готовый отрезать голову тому, на кого я просто посмотрю. Потому что так надо, потому что это наша жизнь. Мы сначала выживаем на войне и только после этого выполняем задачу. Потому что если мы не будем выживать, мы её не выполним.

Как на войне меняются люди… Был у нас в роте мальчишка — срочник, Над ним вся рота угорала. Вечно от него воняло — не мылся, не брился. Не солдат, а чушок, забитый, затюканный, как цыплёнок. А у меня одно время вообще не было людей. Думаю, возьму на задание лучше его, чем крутого «контрабаса». Взял его, как ишака. Я ему сразу сказал: «Ты ходишь за мной и носишь патроны». У меня их всегда недоставало. Набил ему рюкзак цинками с патронами. Так этот мальчишка от меня ни на шаг не отходил. Жмётся ко мне как цыплёнок. Когда у меня кончились патроны, мне его даже звать не пришлось. Рядом свистят пули, на меня весь огонь перенесли. Я поворачиваюсь, а он на голом месте лежит, пули свистят, а он лежит. Такая собачья преданность меня потрясла до глубины души. Я ему только магазины пустые швырял, он их заряжал.

Пришли в батальон, я роту построил и говорю: «Слушайте, волки. Если хоть одно слово в его сторону, хоть один плевок — расстреляю, ей Богу». И все бойцы вспомнили его имя, и он сразу приободрился. Потом сержант ко мне подходит: «У него скоро дембель, клянусь, через месяц вы его где-нибудь встретите в Москве или в Питере — и не узнаете». — «Почему?» — «Он мимо пройдёт, и вы его не узнаете: будет в галстуке и на хорошей машине». Ждём вертолёт за дембелями. Этот солдат подходит: «Можно мне с вами на крайнее задание сходить?». — «На крайнее — не возьму». — «Но я же тогда больше никогда в жизни не смогу сходить в разведку!». — «Сиди всю ночь в роте, топи печку, целей будешь». Утром прилетел вертолёт, я его обнял и: «Кругом, бегом — марш!».

За всю кампанию у меня был только один случай неповиновения. В группу попал «мальчик», ростом под два метра, но очень худой. Говорил он с акцентом — мама у него ингушка, а папа из Абхазии. На обратном пути, в горах, он сломался: не мог больше идти. Приказал бойцам: «Раздевайте его!». Идёт «голый», без экипировки, без оружия. У меня сколько пацанов умирали, вещи отдавали, но чтобы оружие отдать — никто и никогда. Был случай: у раненого силой забирали пулемёт — не отдал. А этот «мальчик» — легко — кому автомат, кому пистолет. Шёл голый, и все равно — скоро садится: «Дальше не пойду!». А мне нельзя было останавливаться, очень сильно рисковал: много было признаков, что бандиты нас сопровождали по лощине. И местность была невыгодная для боя. И этот начинает капризничать! Я был на волосок от применения оружия. Вогнал патрон в патронник: «Я тебя живым оставить здесь не могу, ты уж извини». Он знал радиочастоты, позывные, состав группы. Он сидел и для меня не представлял никакой ценности, ни как боец, ни как человек. Я его вычеркнул из своего сознания моментально. Ребята на него посмотрели, как на собаку, в глазах бойцов — абсолютная пустота, никакого сочувствия к нему. Он понял, что у него нет выхода: либо шевелить ножками, либо остаться в этих горах навсегда. Я бы его кончил, но всё же предложил: «Перейди в головной дозор. За тобой иду я. Если я догоняю тебя, ты остаёшься в горах, если попытаешься вправо-влево уйти, то здесь остаёшься. И он шёл. Дошёл. А в батальоне вдруг вспомнил, что он в первую кампанию воевал не в разведке, как нам говорил, а был поваром.

Как-то мы работали вместе с батальоном разведки Северо-Кавказского военного округа. Вечером с их офицерами немного водки попили и вижу: сидит командир их разведдесантной роты, капитан, и слушает трофейную плёнку магнитофона. Какой-то их патриот типа нашего Газманова блеёт, как русские танки горят, и подпевает «Аллах акбар». Сидит этот наш русский капитан и — млеет от этой «духовской» дряни! — «Ну ладно, говорю ему, — послушали, гаси её, выключай». — «Нет, ты послушай, как поёт!». — «О чем поёт? Как они наши танки жгут? Как пленных режут, как баранов? Выключи, солдаты же слышат». — «Нет, они же за правду воюют!». И это говорит командир разведдесантной роты российской армии! Сидит и в пятый раз слушает эту плёнку! Как он мог воевать с таким отношением к противнику? Чему он мог научить своих солдат?

К концу моей войны уже все у меня в группе были из контрактников. Все обтесались. Сложился костяк из ребят, кто действительно служил в разведке. Я вожжи отпустил: у меня уже были достойные сержанты. Да и так практически вся рота была из сержантов. Были бывшие капитаны, лейтенанты милиции, но это спецзвания. Там он капитаном служил, а в войсках — сержант, как на срочной. У меня в роте был Сергей Вихрев, как раз бывший омоновец, так он брал с собой на задание всего шесть заряженных магазинов, тогда как все бойцы по двадцать, да ещё по цинку рассыпухой. А он только шесть и две гранаты. «А если кончатся, — говорит, — так я пойду и у них, у бандитов, возьму. Если бой идёт, значит — у кого-то всегда есть патроны». Всегда у него после задания оставались патроны. Хотя в бою магазин вылетает за десять секунд. У этого парня было три «горячих точки», и везде он служил в разведке. В мирной жизни он был офицер милиции, а у нас — сержант. Сначала отбирал из прибывших контрактников, с кем можно разговаривать, потом отдавал сержантам, сержанты их прессовали по-своему, потом брал их с собой, на лёгкие задания — посмотреть, послушать, без огневого контакта. И там уже становилось ясно — нужен он нам или нет, берём или нет, на кухню его или в другую роту.

У меня в начале февраля на пополнение пришли несколько контрактников — «афганцев» — тельняшки на себе рвали, такие герои. Мужики были намного старше меня по возрасту, но забыли, что воевали-то срочниками, а не офицерами. Не могли сразу понять, что и здесь ты — просто солдат, поэтому делай своё дело и не берись командовать. Они мне пытались говорить, что зачем идти по сугробам, когда есть дорога, так быстрее дойдём и всех там убьём! — «Охолонитесь, — говорю. — Вы не в ВДВ, нам надо молча, тихо. Посмотрел, записал — ушёл. Мы не на подвиг идём, а на работу». Заниматься с ними в боевой обстановке было просто некогда. На привале пришлось объяснять этим солдатам под 40 лет, что это я веду группу, а вы меня охраняете, а не вы ведёте группу. И всё это шёпотом, лёжа в сугробе. Я видел, как у них напрягаются мозги: — «Что он такое говорит? Ведь мы же в ВДВ служили, а он такой молодой и командует здесь!». Но они мои слова поняли, да и куда было деваться: основная масса в группе — мои старые бойцы. Одним словом — коллектив.

Или другой солдат, ещё до войны у меня служил, маленький, юркий, художник по натуре, Юра Александровский. Он рисовал, скульптурой занимался, мальчик — интеллектуал, из порядочной семьи. Занимался восточными единоборствами да плюс очень хотел служить. Он был самый маленький в роте. Был очень преданный. Всегда у меня ходил в группе. Однажды, ещё до войны, внезапно приехало командование из Москвы, и мне приказ: «Чтобы ваших солдат здесь не было, вот вам территория, идите, делайте, что ходите». Нас отправили, чтобы глупые вопросы командованию не задавали. Я повёл своих солдат в лес и объявил конкурс на лепку из снега лучшей снегурочки. У какой пары окажется лучшая — увольнение на сутки. Дал время. И в увольнение ребятам было охота, и интересно детство вспомнить. Мы с другом-взводным стоим в сторонке. Через час подходит сержант: «Можно смотреть!». Я таких чудовищ из снега в жизни не видел! Подходим к этому Юре. Снегурочка — в полный рост, произведение искусства, даже с ресничками, как живая. Он и его товарищ выиграли суточное увольнение. Весь взвод ходил и жалел, что нет фотоаппарата: «Ну, Юра ты даёшь!».

Он был со мной в группе и в Чечне. Юра мне жизнь спас, огнём прикрыл вовремя. Однажды, в середине войны, он приходит ко мне. «Наверное, что-то случилось?» — спрашиваю. — «Товарищ старший лейтенант, у меня к вам разговор. Я с вами больше не могу ходить в разведку». Понял, что теряю бойца. — «Что случилось? Надо в отпуск? Всё сделаю!». — «Я больше не могу убивать людей…». Я вспомнил его снегурочку и понял, насколько было сложно на войне этому мальчишке: он принимал мир совсем по-другому. Он ходил в разведку, и, когда понял, что вот-вот сломается, пришёл и сам об этом сказал. — «Ну, тогда либо на кухню, либо вечно печки топить». — «Куда скажете». — «Но с тебя всегда горячий чай!». — «Есть!» — радостный. Я раза три сходил в разведку без него. Бытовых проблем не было, когда возвращались — всегда горячий чай, печка, он помогал снимать снаряжение. А потом он опять подходит, такой виноватый, и опять с разговором. — «Я больше не могу здесь сидеть, разрешите с вами опять на боевые». — «Ты же не можешь больше людей убивать?» — «Не могу сидеть один, когда вы ходите в разведку, не могу ребятам в глаза смотреть, когда они приходят с задания»…

«У меня было чувство долга…»

Олег Кучинский, снайпер:

— Я простой солдат, который некоторое время провёл на войне. Это был не просто промежуток жизни. Война оставила глубокий рубец в моём сердце, который никогда не заживёт, эта рана будет кровоточить всю жизнь.

Что это такое — война? Есть простое объяснение, что это физическое уничтожение людей, то есть убийство. А кто кого — бой покажет. Мне однажды командир сказал: «Ты стал воином и должен убивать, иначе убьют тебя. А все другие вопросы решили и решают без нас». За каждой войной стоит чья-то проблема социального характера, где решается политические, идеологические, а то и религиозные задачи. Формы ведения войны всегда практически одинаковы: наступление, оборона, партизанская, разведывательная, диверсионная, холодная.

Почему мужчину тянет на войну? Потому что мужчина — воин! Каждый здравомыслящий человек при любых его убеждениях, великих и правильных, знает или держит в подсознании, что его могут убить. Но есть и другое осознание, что он должен будет убивать. Дан клич «Родина мать зовёт!», и тысячи молодых парней поехали защищать интересы Родины. У меня было чувство долга, так меня воспитывали отец, дедушки, бабушки, старшее поколение. Мне не надо было рассказывать о необходимости сохранить целостность нашего государства. Мне и самому надоело смотреть на то, что творится в моём некогда таком большом государстве. Все мы прекрасно знали, почему ехали на войну. Конечно, у каждого была своя причина или свой долг. Многие из нас понимали, что если не поедем воевать мы, опытные солдаты, то командование опять бросит мальчишек-срочников в это горнило огня и смерти.

Им — на то и война — приходилось убивать. Многим на этой войне — в первый раз в жизни. Приходилось ломать себя психологически, и понимать, что с этим теперь придётся жить…

«Те, в кого я стрелял, были не люди…»

Сергей Вихрев:

— Убить человека для меня — проблематично. Иногда друзья спрашивают: «Сколько ты убил?». В моем пулемёте — двести патронов, а сколько пуль в бою попадало в цель — не знаю. Я людей не убивал. Те, в кого я стрелял, были не люди. Это был объект уничтожения, цель, и всё. Ты в него не попал — в тебя попали…

Из армейских перлов:

Знайте, вы не убиваете. Убивает оружие, вручённое вам Родиной.

«Воин — это тот, кто готов сейчас умереть…»

Александр Соловьёв:

— Как было решиться первый раз убить? Вас кусали собаки? Собачка виляет хвостом, вы отвернулись — она давай вас рвать в кровь. Вам обидно: вы хотели ей за ухом почесать. Укусила — и вы начинаете её инстинктивно лупить, почём зря. А она ведь не со зла вас кусает, может быть, вы неосторожно рукой махнули. Рефлекторно в вас вцепилась и грызет, а вы рефлекторно готовы её убить. И убьёте. При этом происходит ломка психики.

Можно тупо крутить солдату трофейную видеокассету: отрезание голов, казни, как живьём снимают кожу с солдат, сажают на кол, заливают свинец в глотку. И через неделю это будет зверь, а не солдат. Это будет та собака, которая рефлекторно вцепится вам в ногу. Чем отличается солдат от воина? На любого парня надень шапку с кокардой, дай ему винтовку — вот и солдат. А воин — это тот, кто готов сейчас умереть. Наш солдат к этому не готов. А воин готов идти в бой хоть с вилами, и умереть. Чувство ненависти мешает трезво думать. Тебя бьют по лицу — больно обидно, досадно. Я поплачу, но враг отвернётся, и я ему шею сверну. Если меня ударят по лицу, и я разозлюсь — кинусь на него, даже если он в два раза больше, сильнее, и погибну. Воин должен уметь владеть своими чувствами и эмоциями. Никакой ненависти, абсолютно.

Если я буду убивать, ненавидя, я перестану быть воином, я стану убийцей. И очень многие офицеры, этого не понимая, ломаются сами и ломают бойцов. Если ты обучил не воина и зародил в нём ненависть, ты сломал его. И эти искалеченные духовно люди с оружием — стадо баранов, но с ненавистью. А ненависть погасить невозможно, как и чувство мести. Утолить это чувство невозможно.

«Из армии выжили нормальных старших офицеров…»

Пётр Ерохин, старшина:

— С 1990 года за десять лет наша армия деформировалась настолько, что из неё выжили нормальных старших офицеров. Остались генералы, которые прекрасно знают цены на бирже, сколько, что и где стоит, сколько стоит земля под индивидуальное жилищное строительство. Но когда приходит время показать, как ты умеешь воевать — начинается пробуксовка. Многие старшие офицеры не имели даже опыта учений. И вся эта безграмотность была помножена ещё и на желание показать, что ты гениальный полководец. Результат — страшный. Иной раз был просто кураж: «Кину-ка я туда ещё одно подразделение! Все равно мы их сделаем!». Все равно отрапортуем наверх!

Несостоятельность командования в некоторых операциях была — полная. Помню одно такое задание. Мы должны были в 1:30 выйти за линию фронта, заминировать два брода, зачистить ферму, пройти краем Гехи и вернуться в 4:00, до начала артобработки района. И на все времени — 2:30. Петля получается — двенадцать километров. Мы ночью километр шли минут сорок. Шли же вслепую, каждый сантиметр смотришь, боковые сектора, надо послушать, понюхать — где и что. Время нам тогда дали просто нереальное. Да ещё был риск попасть под огонь своей артиллерии, если не уложимся в назначенное время.

Иной раз нам такие задачи ставили, что мы смеялись: надо в штабе попросить, чтобы нам в роту зачислили Шварценеггера, Сталлоне и Бэтмена.

«Есть такие приказы, которые выполнять нельзя…»

Александр Соловьёв, командир взвода, старший лейтенант:

— У нашей армии была авиация, техника, у разведки — своя агентура, всё было для победы. Многим офицерам хотелось сделать карьеру, все понимали, что эта война рано или поздно кончится, хотели заработать капитал — политический или физический. Случалось слышать напутствие, когда уходил на боевое задание: «Попадётся «Мерседес» — только двигатель не покоцайте, пацаны!». Как можно об этом говорить? Я иду на боевое задание, а мне говорят, чтобы я только машину не попортил. «Мерседесов» в Чечне было — море. Я принципиально жёг все машины, чтобы этим уродам не достались.

Но были и такие офицеры, работяги, на которых армия и держалась. У меня был знакомый капитан из пехоты. Простой капитан, его ровесники уже генералами ходят. Не карьерист, застрял и застрял, ему не надо карьеры, не хочется, он вечный командир роты. Этот офицер семь лет был лейтенантом. Почему? У него был принцип: не предложат — не попрошу. Такой в армии нужен. Кто работает, если пашешь и молчишь — и будешь работать. Он лично ремонтировал машины, лично занимался оружием и солдатами. А придёт какая-нибудь гнида — с ним ничего не сделать. Куда его? В другую часть? А как обосновать? На повышение! Так этот капитан свою роту всегда так грамотно ставил, круговая оборона такая, что его просто так не возьмёшь. Почему-то солдаты его всегда называли Палыч — даже срочники, или Батя. Он своим солдатам был, как отец. У этого капитана было своё мнение о командовании. Приехал к нему посыльный: «Вас вызывает командир полка!». — «Скажи, что приеду». — «Командир полка срочно зовёт!». — «Да пошёл он…, этот идиот», — говорит мне капитан. — «А чего ему надо?». — «Третьи сутки заставляет передвинуть роту на другую позицию». — «Но это же приказ»! — «Да пошёл он! Я эту роту туда поставлю, нетрудно, а если «духи» туда попрут, меня же выбьют в считанные часы!». — «А если будут последствия, что не выполнил приказ?» — говорю. Капитан в ответ только хохочет. Его и поменять-то некем, у него в роте все взводные — «пиджаки». Боевую роту «пиджаку» — взводному отдашь?

Однажды мы охраняли штаб группировки генерала Шаманова. Начштаба группировки генерал Вербицкий послал меня в стоявший неподалеку лагерь спецназа ГРУ, чтобы я там взял бойцов с собой ему в охрану штаба. Подъезжаем туда, выходит из палатки мужичок: «Тебя Вербицкий прислал?» — «Ну да». — «Передай ему: пускай сам у себя отсасывает». — «Прямо так передать?» — «Ну, если хочешь, от себя ещё что-нибудь добавь». Повернулся и пошёл спать.

Все офицеры понимали, что есть такие приказы, которые выполнять нельзя. Однажды наш генерал Столяров не выдержал и при офицерах и солдатах сказал подполковнику Тупику: «Что вы делаете? Куда вы людей в разведку посылаете?».

Часто мне приходилось получать и противоречивые задания. Если бы я выполнял всё, что мне говорили, я бы здесь живой не сидел.

Особенно удручало разведчиков подозрение, что где-то в штабе группировки работал «крот», предатель, который информировал командование боевиков о планирующихся операциях…

«В штабе группировки — «крот»…»

Иван Кузнецов:

— Слух ходил, что был в штабе группировки какой-то подполковник-«крот». Я видел трофейную «чеховскую» карту, взяли у пленного, написана с ошибками, на каком-то диалекте. На карте обозначены места дислокации наших частей, написаны фамилии командиров, позывные, частоты — основная, запасная, кто сопровождает колонны, даже сколько вертолётов — все расписано! Как это они могли знать? Надёжный у них был источник…

Александр Куклев:

— Господи! Противнику не надо было быть семи пядей во лбу! Наши войска стоят в открытом поле, их видно со всех сторон! У «духов» портативные радиостанции, сканеры, приборы ночного видения! Кругом мы и кругом «духи». Это же была война с партизанами. Местное население тогда было против нас.

Александр Соловьёв:

— Чтобы поймать «крота», нужен целый ряд провальных операций, по ним вычисляют, чтобы начать охотиться. Это надо ещё несколько операций завалить, чтобы его поймать. Ну, возьмёшь ты его, но доказательств-то нет. Одному человеку это под силу — сливать информацию. Есть внедрённый или купленный агент и связной, и достаточно. Мне всегда давали неофициальный приказ на выход. У нас в журнале боевых действий эти операции есть, и то не все, в журнале боевых действий группировки — нет. До абсурда доходит: что в батальоне записано, это уже боевой документ, а в группировке «Запад» этой операции вообще нет. Почти всё, что в журнале боевых действий батальона записано — в документах штаба группировки — нет. Для прокурора главное — бумага. Почему наше уголовное дело и заглохло по факту этих сливов, подстав, гибели личного состава, провалу крупных операций, за что страдали люди — в группировке нет официального приказа! А у нас он как бы есть. У нас и приказа по части нет, но в ЖБД — этот же факт пишется. А оно должно делаться на основании письменного приказа сверху.

Ходили слухи, что взяли этого «крота» под ручки. Ребята видели, что заломали и втаскивали подполковника в машину ФСБ, но потом никакой огласки, куда он делся, может быть, он «сбежал по дороге», как это часто бывало — зачем армию позорить. Кто признается, что у Шаманова под боком в штабе сидела гнида? Да его кончили где-нибудь по дороге, и всё. Это контрразведка должна была сделать, она сработала, но через полгода! А этих «кротов» было намного больше, и не только в группировке, но и в частях, и за частями, где идут обозы. А может быть, я что-то выдумываю, не знаю…

Идёт группировка на Грозный, а у нас пеленг: за войсками кто-то сливает информацию, прямо за войсками идут, всю дислокацию бандформированиям передают: номер части, фамилии командиров, количество машин на этом рубеже, количество войск, их моральное состояние, режим подвоза боеприпасов, воды. Это не бандиты были, а профессионалы. Мальчишка-чеченец этого не сделает.

Какое из-за этого было настроение у людей? Мне один старый солдат сказал: «Командир, чтобы нам с тобой вылезти из окопов, надо сначала два раза назад выстрелить, и только потом — вперёд». Я этого сначала не понял, пока мы первый раз не вляпались.

«На предателей бандитам тратиться было не нужно…»

Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:

— Надо быть тупым, чтобы не использовать те нарушения связи, которые допускались нашими войсками сплошь и рядом. В эфир шло — начиная от фамилий командиров подразделений и заканчивая номерами частей. Примитивный русский ЗАС (закрытая армейская связь — авт.): танк — это слон, танк с катковым минным тралом — это слон с яйцами. Всё на доступном русском языке без использования аппаратуры ЗАС. Чеченцы были спокойны за свой ЗАС, родной язык. Спросите любого радиоразведчика, он вам расскажет, как вскрывается радиосеть, как оценивается и анализируется радиоэлектронная обстановка. При нормальном подготовленном операторе нетрудно собрать всю интересующую вас информацию. До 80 процентов всей добываемой развединформации приходится на долю радиоразведки.

Многому виной наша российская безалаберность. Почему командиры групп не брали с собой «Историки»? По той же причине, что и не надевали на себя бронежилеты. Поэтому и выдавали в эфир открытым текстом всю информацию. На предателей бандитам тратиться было не нужно, баксы рисовать. Всё сами расскажем…

Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант:

— Аппаратура на маршах стала постепенно выходить из строя, отсыревать. Поэтому частично работу по пеленгу прекратили.

На смену нам пришла маневренная группа от полка ОСНАЗа ГРУ (полк особого назначения — авт.). Один знакомый офицер попросил помочь засечь пеленги, — «Мы не успеваем!» Хотя наша аппаратура была частично неисправная, но работала. Так мы негласно брали пеленги, и отдавали их в полк ОСНАЗа. За это они нас кормили и разрешали мыться в бане.

Где-то в эти дни ездил ремонтировать аппаратуру в соседний разведбат. Оказалось, что командир радиомашины просто срубил антенну, а вместо неё приварил на броню АГС (автоматический гранатомёт станковый — авт.). И хотел, чтобы у него аппаратура работала! С АГС вместо антенны!

Свидетельствуют документы:

…6. Нарушение режима радиообмена и утечка информации во время подготовки и проведения специальной операции.

Основными каналами утечки информации при планировании и ведении боевых действий, на наш взгляд, являются:

• применение телефонов сотовой связи;

• применение административных линий связи;

• широкий круг должностных лиц, допущенных к планированию операции;

• малый диапазон проводимых мер по обману.

7. Не учет психического состояния личного состава, находящегося в зоне боевых действий. Например:

• пища — (1 месяц употребления каши с тушёнкой или вермишели с килькой вызывают у здорового человека авитаминоз — требуется свежая пища, например, мясо);

• отдых — (для восстановления адреналина у человека требуется 6 часов сна в тепле и сухости, иначе усталость и депрессия); стрельба — (от 10 проц. до 60 проц. личного состава нуждается в психиатрической помощи — «крыша едет»);

• условия боя — (самые тяжелые условия — бой в городе и горах).

8. Необходимо учитывать уровень психического состояния личного состава, находящегося в зоне боевых действий, исходя из:

• 1-я неделя — состояние оглушённости и резкое снижение восприятия окружающей среды;

• 1-й месяц — втягивание в обстановку и восприятие её как норму;

• 2-й месяц — появляются симптомы усталости;

• 3-й месяц — начинаются хронические переутомления;

• 4–6-е месяцы — предел психического состояния человека. Следовательно, после 2-х месяцев необходимо предусматривать вывод войск в тыл для отдыха. Иначе увеличивается количество попыток самоубийств, нервных срывов, появляется агрессия, возрастает напряжение и увеличивается уровень тревоги у человека.

«Случаев отчаяния не было…»

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона:

— Страха в первые дни войны у ребят не было, это была осторожность. Ухарей у нас не было. Случаев отчаяния — тоже не было. Потом, через две-три недели, пришла адаптация к боевым действиям. После первого раненого поняли, все как-то включились: это может быть с каждым, война — не прогулка. Чувство ненависти к противнику появилось после первых убитых.

В конце войны было, что человек теряет осторожность, расслабляется. Некоторые привыкли к риску и не воспринимали его.

Владимир Паков:

— Люди уставали, но виду не показывали. Всё держали в себе. Нервных срывов я не помню. В других армиях после таких операций части обязательно отводят в тыл на передышку…

«Нас часто выручали солдаты-контрактники…»

Александр Соловьёв, командир взвода, старший лейтенант:

— Нас часто выручали солдаты-контрактники, которые помнили первую кампанию. Бывало, скажет старый солдат: «Командир, давайте сейчас посидим, отдышимся и подумаем, куда идти». — «А что?» — «Там через двести метров будет засада». — «Откуда ты знаешь?» — «В прошлую войну там стоял пулемёт, слева — мины, справа — мины. А дальше на деревьях были снайперские гнёзда». Подползаем — точно, пулемётное гнездо! Даже все сидушки на деревьях, подстилки ещё с той войны — всё целое было. Патронами «Аллах акбар» на деревьях выбито ещё с той войны. И сидят «духи» в тех же пулемётных гнёздах, тех же окопах, по рубежам. У меня солдаты это знали!

Неужели командование этого не знало? «Здесь у них была база, — говорит мой солдат. — Мины с прошлой войны, но мины — растяжки мы, может быть, пройдём, но склон засыпан «лепестками» (противопехотная мина — авт.). Пойдем туда, где растяжки». Он даже знал, какие и где стоят растяжки, с прошлой войны. Пошли и правда — растяжки стоят! Проволока, мины, всё как было. Солдат молодой говорит: «Давайте снимем!» — «Не трогай!». Мы их аккуратно перелезли и к базе пошли. Неужели наверху об этом ничего не знали? Где были все планы первой войны?

Никто никогда из командиров групп о своих операциях не рассказывал. Было не принято. Я знаю, что они работали вчера, были потери. Мне было интересно, как они работали, спрашиваю результат — никакого обмена опытом. Не принято. Я прихожу к другу: «Ну, как сходили?» — «Всё нормально». Где работали, что делали — нельзя говорить.

Каким был реальный противостоящий враг… Лоб в лоб с противником разведчикам чаще всего приходилось сталкиваться в открытом бою. Тогда было не до сантиментов или изучения его личности — стреляли, и всё. Брать в бою «языка» доводилось относительно редко. Если же брали, первыми «языка» допрашивали разведчики.

«Я всё равно возьму автомат…»

Александр Соловьёв, командир взвода, старший лейтенант:

— Спрашиваю одного из таких пленных: «Почему пошёл воевать?» — «Пока пас баранов, ваш снаряд попал в мой дом. Мать, жена, трое детей — все наглухо. Что мне делать? Я взял автомат и пошёл в горы». По-человечески я его понимаю. Спрашиваю: «Что мне с тобой делать? Отпустить?» — «Делай что хочешь. Я все равно возьму автомат». Он смерти не боится! С одной стороны я его уважаю, как воина, а с другой — все равно он пойдёт убивать. Не могу я его отпустить.

В отрядах противника были и воины, но много и обычных уголовников. Однажды взяли пленного — это был монстр два метра ростом. У него рука была толще моей ноги. Такого в рукопашной взять невозможно, надо сразу убивать. Его сначала ранили, в плечо. Стали допрашивать: «Кто такой?» — «Я пастух». — «А пулемёт тебе зачем, пастух? От волков отстреливаться? А гранаты ручные зачем?».

Самое страшное наказание для пленных было — пообещать отдать его солдатам. Я иногда просто вставал и говорил: «Ну, если не хочешь говорить — я пойду, покурю полчасика». — «Не уходите!». Он же видел, как бойцы на него смотрели. И начинает рассказывать. Пленных арабов сразу передавали в ФСБ, да они и по-русски не говорили. Негров мне не посчастливилось живьём брать. Мёртвых их видел…

Как-то поймали русского — тощенький, глаза загнанные, как у собачонки, на него смотришь — какой из него воин! Грязный, щуплый. Ползал где-то в Рязани по помойке, ему приехавшие туда чеченцы предложили 60 тысяч в месяц. Мои бойцы мне рассказывали: одна очередь стоит в наш военкомат на контрактную службу, другая, рядом — у «Мерседеса». Наш военкомат предлагает контрактникам за службу в Чечне штуку баксов, брюнеты из «Мерседеса», тоже за службу в Чечне, но на другой стороне — две. Неужели никто из наших властей этого не видел?

Даже какие-то бытовые контакты с местными жителями часто вызывали недоверие к ним…

«Хреновато было…»

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона:

— Как-то к комбату пришли офицеры ФСБ: «Дай нам свою медичку, надо съездить в Урус-Мартан, помочь одной бабуле». Меня повезли. Разгрузку не разрешили одеть, взяла только автомат. У какой-то женщины один брат был боевиком, а второй сотрудничал с нашими. Офицеры ФСБ, чтобы помочь ему, повезли меня к его больной матери. Полковник, который привёз меня к дому, говорит: «Лена, оставь здесь свой автомат, и не забудь снять берцы, когда войдёшь в дом». Подошла к воротам. Сразу меня окружила куча народа, чувствовала себя, как среди своры собак. Хреновато было… Встала спиной к воротам, на всякий случай. Какие-то мужики подошли, явно не колхозники. Пока шла в дом, думаю: «Хана мне, хрен я отсюда выйду». Стала разуваться — «Не надо!». Но разулась. В женской половине дома — много женщин, детей, и на постели старушка. Осмотрела её — сердечная недостаточность, астма. Сделала укол, вены были хорошие. Выхожу, и думаю: «Не отпустят». Нет, вышла. Дочь этой старушки говорит: «Ты оказала мне такую помощь! Завтра я тебя приглашаю в свой дом за стол. Что ты любишь — плов, чебуреки, шашлык?» — «Шашлык». — «Будет тебе шашлык! Будешь сидеть за одним столом с нашими мужчинами».

Подъезжаем к её дому, следом подъехала «Волга», выходят мужики, очень крепкого телосложения, в полувоенной форме.

А в это время подполковник Самокруткин нервничал, потому что не знал, чем может закончиться эта поездка. На другой день приходит этот полковник: «Лена, я за тобой». Самокруткин: «Не вздумай! Какой обед? Зачем это надо? Нет!». Он меня не отпустил, чтобы не рисковать. Могла остаться у них в заложниках. И какие мужчины были бы там за столом? Представители кого на самом деле? Здоровые были ребята. Голову бы свернули, как цыплёнку. Потом не докажешь, что я вообще к ним приезжала. Поэтому Самокруткин меня и не отпустил.

О друзьях, товарищах

Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор:

— Комбат подполковник Самокруткин — опытный, грамотный, человечный командир. Отношения у нас были товарищеские. Мне с ним было легко работать. Абсолютно никаких разногласий не было. А как он всегда переживал, когда группа уходит на боевые — я это видел и чувствовал. Как тяжело он переживал потери…

Андрей Середин, заместитель командира разведдесантной роты по воспитательной работе, капитан:

— Подполковник Самокруткин — настоящий командир, в повседневной рутине жизни и в бою. Мужик сильный, как комбат был на месте, держал всех в узде. Впечатление о нём осталось хорошее.

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— Майор Паков — всю первую войну проползал по Чечне. Это был Командир. Очень порядочный, не позволял себе кого-нибудь оскорбить. Старшие лейтенанты Хамитов, Захаров — замечательные, смелые ребята. Старший лейтенант Миронов себя хорошо показал. Старший лейтенант Володя Шлыков, он был у Хамитова замполитом роты — в Дуба-Юрте меня вытаскивал раненого, а сам был ранен. Ему пуля в руку попала, ниже плеча, но он не смотрел на своё ранение, крови много потерял, а тащил меня на шее, молодец. Прекрасный офицер…

Старший лейтенант Пётр Захаров — так был воспитан, что всегда шёл туда, где особенно тяжело. На старшего лейтенанта Соловьёва трижды подавали наградные на звание Героя России. Никогда ни за чьи спины не прятался. Сначала шёл сам, а потом вёл солдат. Высокопорядочный офицер.

Александр Соловьёв:

— Командир первой роты капитан Тритяк — надо отдать ему должное — группы водил сам. Ходил в разведку, хотя как командир роты — был не обязан. Он делал всё достойно, не трусил.

Капитан Середин — очень достойный офицер, и как разведчик, и человек. Он сам водил группы, а замполитом роты только числился. Мне нравился его стиль руководства. Видны были и результаты его работы. Нравилось его отношение к людям, умел добиваться цели, действуя добрым словом. Зарекомендовал он себя в батальоне очень хорошо. Из Чечни его перевели на постоянное место дислокации на должность начальника штаба батальона. Он очень не хотел уезжать. Собрал нас всех, командиров взводов: «Мужики, как вы посмотрите на то, что я соглашусь начальником штаба?». Он хотел понять: не будет ли его отъезд из батальона восприниматься как трусость. Все офицеры сказали: «Мы тебя поддерживаем, нам такой начальник штаба нужен. А война рано или поздно закончится». Всё тогда им было сделано по-честному, всё правильно.

Старший прапорщик Александр Сергеев, старший техник роты… Саня для меня как брат родной. Старший прапорщик Ступишин, старшина второй разведроты — эталон чести и совести русского прапорщика.

Евгений Липатов:

— О командирах… Александр Хамитов, наш командир роты — с ним можно было хоть куда идти, знали, что напрасно не пропадём. Ценил людей, берег. Жизнь людей, а не приказ ставил на первое место. Иной раз приказы ставили наполеоновские. У нас сначала были командиры взводов кадровые, после Новосибирского училища. Всё знали, как по карте работать, у них было видение боя, умели и хорошо знали, как работать группами. Они были два месяца, после Дуба-Юрта уволились: после этого бардака, говорили, не буду служить.

Пётр Ерохин, старшина:

— Капитан Середин — просто молодец! Изумительный офицер. Лейтенант Кляндин тоже достойный командир. Помню, как он говорил: «Пацаны, я знаю, что вы отходили не первую войну, поэтому не буду вам мешать, буду у вас учиться».

Олег Кучинский, снайпер:

— Большинство ребят, с которыми мне пришлось воевать в 84-м разведбате, были из тех людей, которые никогда много не говорят, а если говорят, то по делу. Если что-то нужно сделать, они идут и делают, без всяких соплей.

Навсегда в моей памяти останутся такие настоящие воины, как Пётр Ерохин, Алексей Ерохин, Миша Зосименко, Сергей Вихрев, Сергей Яскевич, Дмитрий Ерохин. Эти ребята своим мужеством и героизмом спасли десятки, а, может быть, и сотни молодых, не обстрелянных солдат.

Старший лейтенант Александр Соловьёв постоянно ходил старшим группы. Это был настолько грамотный офицер, что, казалось, родился в погонах. В бою дерзкий, отважный, всегда действовал тактически грамотно.

Командир второй группы старший лейтенант Егор Кляндин (его позывной был — «Сова») — очень уравновешенный офицер, никогда не принимал необдуманных решений. Всегда находил возможность посоветоваться с группой и с дозорными, понимал, что мужики старше его и знают толк в войне. Правда, первое время были трения, но с сильными людьми всегда так происходит, а затем у него была очень сильная группа. Про каждого можно было сказать: «С ним в разведку пойду».

Старшина Пётр Ерохин — старый, мудрый волк, в делах и людях знает толк.11 декабря на высоту 398,3 он первым шёл, и там ребята показали «духам», кто такие воины 84-го разведбата, и никого из своих не бросили на поле боя. Генерал перед боем сказал: «Кто первым на высоту зайдёт, получит Героя». Пётр в бою на этой высоте, по-моему, заслужил звание Героя России, но разве с нашими генералами получишь такую награду: они думают, что если контрактник — значит, ради денег на войну идёт.

Антон Ширинский, старший радиотелеграфист-разведчик, ефрейтор:

— Про своих офицеров могу сказать только хорошее. Взводные все боевые, с ними приходилось вместе воевать, к любому можно подойти, всегда поможет. Ротный — тоже хороший мужик. Комбат, когда я приезжал в часть в мае 2000-го, встретил меня, как родного. Со мной в мае приехал парень из 245-го полка, он поразился, как нас встретили в батальоне: накормили, напоили, и спать уложили.

Помню нашего врача капитана Елену Чиж, более смелой женщины я не видел.

Майор Паков вместе с нами ездил на боевые. Такие, как он, за чужими спинами не отсиживаются.

На срочке у меня к офицерам было совершенно другое отношение. Я, наверное, многого не понимал, да и Соловьёва в части многие срочники недолюбливали: он их гонял страшно. Зато они были хорошо подготовлены. И в Чечне сначала жаловались, что он ведёт группу в самых труднопроходимых местах, нас даже водолазами называли, вечно мокрые приходили. Потом до нас дошло, что благодаря этому многие вернулись домой живые. Когда мы сидели в палатке РДР Владикавказского разведбата, я задал вопрос: «Как у вас офицеры?». Мне ответили: «Да так себе, пойдёт». Почувствовал у них полное равнодушие к своим офицерам. Поразился их отношению к офицерам — как на срочной службе. Мы за своих взводных глотку порвали бы просто за плохое слово в их адрес, а у них к своим никакого уважения.

 

8. Гадание на «Ромашке»: выживет — не выживет?

Радиопозывной разведгруппы старшего лейтенанта Соловьёва был — «Ромашка»…

Хроника событий:

01.02.00 г.: операция «Охота на волков». (Как позже сообщили СМИ, боевики, пытавшиеся вырваться из Грозного, были заманены в ловушку офицером ФСБ и подорвались на минах).

02.02.00 г.: И. Сергеев объявил, что при попытке прорыва из Грозного уничтожено 586 боевиков, и ещё 800 уничтожаются в Алхан-Кале. По свидетельствам очевидцев, за последние дни через Алхан-Калу из Грозного вышли основные силы боевиков — около 3 тыс. человек.

03.02.00 г.: Шаманов заявил: «Мы действовали во взаимодействии с ФСБ. Один из офицеров пообещал за 100 тысяч долларов открыть коридор, и боевики клюнули. Оказалось, мы имеем дело не с баранами, а с козлами. Басаев, Исрапилов гибли под нашим огнём».

04.02.00 г.: замначальника ГШ Манилов сообщил о готовящемся выводе значительной части военных из Чечни.

06.02.00 г.: официально заявлено, что операция по освобождению Грозного завершена.

07.02.00 г.: И. Сергеев заявил: «После освобождения Грозного основные действия федеральных сил перенесены на юг — в Аргунское и Веденское ущелья».

Алхан-Юрт

Из наградных листов:

… Майор Андрей Бирюков, начальник штаба батальона. 21 января майор Бирюков был назначен командиром разведотряда для ведения разведки маршрута прохождения колонн техники мотострелкового полка. При подходе к высоте 609,0 головной разведдозор обнаружил засаду противника, который открыл огонь. Умело руководил боем. Лично руководил выводом разведдозора из-под обстрела. После чего обошёл противника с фланга и нанёс ему огневое поражение. За 30 минут боевики были выбиты из опорного пункта. Задача была выполнена без потерь.

…Старшина Евгений Подопригоров, зам. командира взвода, командир боевой машины. 25 января его разведгруппа вела разведку у Рошни-Чу. В 2:15 на засаду вышла группа боевиков. Дал приказ на открытие огня, и разведгруппа уничтожила противника. По данным ФСБ, это была террористическая группа, направлявшаяся в Северную Осетию. Бой прошёл без потерь с нашей стороны. 22 февраля разведгруппа старшины Подопригорова участвовала в эвакуации раненых и погибших разведчиков отряда спецназа с отметки 947,0. Было эвакуировано 33 погибших и 2 раненых.

Из журнала боевых действий:

«1 февраля от РДР и РВН была выделена разведывательная группа для ведения разведки в районе н. п. Алхан-Юрт. В ночь с 1-го на 2-е февраля боевики предприняли попытку прорыва из Грозного через Алхан-Юрт и далее в горные районы. В ночь с 4 на 5 февраля большая группа НВФ предприняла попытку прорыва из Грозного через Алхан-Кала и лесной массив у села Самашки. Группа разведчиков, переброшенная 3 февраля в этот район, вступила в бой с превосходящими силами противника на восточной окраине лесного массива у села Самашки. В результате боя противник, понеся значительные потери, был вынужден отступить в Алхан-Кала. Потери личного состава: ранено 11 солдат, 1 офицер».

«Басмачей расстреливали, как в тире…»

Дмитрий Сергеев, пулемётчик разведдесантной роты:

— В ночь прорыва Басаева из Грозного отвели душу. На тот момент мы занимали господствующее над местностью здание школы, оборудованное под опорый пункт. Стреляли из всего имеющегося в наличии стрелкового оружия, вклбчая два «Пламени» и винтовки В-92. Жаль, что не выдвинулись к реке, настреляли бы значительно больше. По утру расползающихся басмачей расстреливали, как в тире.

Когда рассвело окончательно, и мы всех победили, с противоположного конца деревни выползли какие-то тела. Поскольку наших там не значилось, решили на всякий случай их положить. Оказалось — зря. В ответ выкатился танк, и пока разобрались, он успел зарядить по нам несколько снаядов, один из которых угодил в перекрытие кровли. Пока вывозили раненых, были обстреляны со стороны Алхан-Калы. Но проследовавшая в том направлении колонна танков быстро отбила у «духов» охоту баловаться с оружием.

«Если бы один залп «Града»…»

Антон Ширинский, старший радиотелеграфист-разведчик, ефрейтор:

— Я был в группе под руководством старшего лейтенанта Бернацкого, когда отправили в Алхан-Юрт. В Алхан-Юрте школу укрепляли омоновцы, а мы немного доделали, укрепили свою комнату мешками с песком, на крыше, что-то делали, но я в этом не участвовал, связью занимался. Рация слабая, не брала батальон, пришлось натягивать антенну на деревьях (не знаю, как эта антенна называется, но её можно на дерево закинуть, тросик с грузом на конце.).

Нас было две группы, руководил нами майор, кто — уже не помню, но мужик нормальный. Мы выходили в поиск несколько раз, постреливали изредка, но ничего серьёзного не было. Сидели как-то вечером, занимались, кто чем, слышим — стрельба началась. Майор подходит ко мне: «Возьми рацию, пошли на крышу, узнаем, что случилось». Выхожу по рации на соседей, говорят: «Прорыв «духов» начался!». Наверх поднялась вся наша группа, АГС подняли, и такой огонь открыли! «Чехи» в нашу сторону особо не стреляли, старались побыстрей в Алхан-Калу зайти. Мы пытались вызвать артиллерию, но нам отказали. Если бы туда дали хотя бы один залп «Града», там бы всех прорывающихся положили.

Мы до утра стреляли по «духам» из всех видов оружия. Трупов по берегам Сунжи утром немерено валялось. Утром по школе, в которой мы квартировались, долбанул танк, ранило кого-то из ОМОНа. Мы просили майора отпустить нас, чтобы набить морду этому танкисту. Не пустил. Танкист, видать, нас за «чехов» принял.

Прибыла очередная партия контрактников, я передал рацию новенькому, сам перешёл в бронегруппу командиром машины. В первый свой выход связистом новенького ранили, и мне опять дали рацию.

«Они шли, как муравьи…»

Александр Соловьёв, командир взвода, старший лейтенант:

— В конце января Басаев со своими отрядами численностью более двух тысяч человек прорвались из Грозного в южном направлении. Прорыв был как раз рядом со школой, где занимали оборону мой зам. старший лейтенант Бернацкий с группой, омские омоновцы и офицерский отряд антиснайперов из ФСБ. Наши сидели на господствующей высоте, а лощина с рекой, где пошёл Басаев, была заминирована. Перед бандитами стояли гантемировцы, кровники Басаева, специально отобранные. Но они их пропустили, ни одного выстрела со стороны гантемировцев не было, а части внутренних войск в это время проводили передислокацию. Гантемировцы воевали хорошо, но спиной к ним лучше не поворачиваться. Мы им были не друзья. Воевали в союзе с нами только потому, что у них в горах были кровники. А так они — сами по себе. Повернёшься к нему в бою спиной — убьёт и не поморщится.

С одной стороны стояли наш мотострелковый полк и подразделения МВД, с другой — как раз наши ребята из батальона. Но «духи» на огонь не отвлекались, у них была задача: вывести Басаева, и они как муравьи — шли и шли, несмотря на потери. Потом они прорвались, заняли село, там их добивали. «Духи» шли буквально по трупам. Солдаты рассказывали: «По ним стреляешь — они бегут и бегут». Только недалеко от месторасположения нашего батальона их настреляли тогда столько, что трупами нагрузили три «КамАЗа» с усиленными бортами. Там Басаев, на поле или в посёлке, и потерял ногу. Деревню эту фактически не брали, а жгли — артиллерией и с воздуха. Боя как такового не было. Встали наши плотно и лупили.

Три «КамАЗа» с усиленными бортами только при мне загрузили трупами. Кого опознали — местным отдали, а остальных — в яму и под грейдер. Среди убитых видел несколько арабов, негров, попадались и ампутанты — без руки, без ноги, с протезами, наверное, раненые ещё в первую кампанию. Женщин — снайперов убитых насчитал пять штук.

Из наградных листов:

…Рядовой Михаил Мешков, разведчик-пулемётчик разведдесантной роты. 1 февраля две разведгруппы действовали в районе Алхан-Юрта. Находясь в разведдозоре, рядовой Мешков обнаружил многочисленную группу боевиков, которые пытались вырваться из Чернореченского леса. Доложил информацию командиру разведгруппы и принял бой. Был ранен, но уничтожил 5 боевиков и пулемётный расчёт. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой П. Парфенов, пулемётчик-разведчик разведдесантной роты. 2 февраля при прорыве боевиков из Грозного в горы и в Алхан-Юрт находился в разведдозоре. Первым обнаружил боевиков. Удерживал свой рубеж обороны до подхода основных сил разведгруппы. Вёл бой, пока противник не отступил. Уничтожил в бою 3 боевиков. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Алексей Анисимов, старший радиотелеграфист разведдесантной роты. 2 февраля в составе разведгруппы участвовал в ликвидации прорыва боевиков из Грозного в горы. Первым обнаружил противника. Рядовой Анисимов доложил по радиостанции командованию об обнаружении противника и открыл огонь. Уничтожил пулемётчика боевиков. Прикрывал фланг до подхода основных сил разведгруппы. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Владимир Зинов, разведчик-пулемётчик 2-й разведроты. В боевых действиях в составе батальона с 28.9.99 г. 3 февраля в составе группы вёл разведку в районе отметки 367,9. Обнаружил разведку противника, которая шла навстречу. Командир группы дал команду на уничтожение боевиков. Рядовой Зинов занял позицию за поваленным деревом и открыл огонь из пулемёта. Разведка противника была частично уничтожена. Лично уничтожил пулемётчика. Прикрывал отход товарищей, группа вышла без потерь. Представлен к медали Суворова.

…Прапорщик Сергей Ельников, начальник расчёта роты радиоэлектронной разведки. 4 февраля снял пеленг работающей радиостанции и радиоперехват, что на отметке 947,0 находится засада боевиков. Своевременно доложил эту информацию командованию. По району расположения противника был нанесен артиллерийский удар. Представлен к медали Суворова.

…Прапорщик Андрей Крупнов, начальник расчёта роты радиоэлектронной разведки. 4 февраля в составе мобильной группы участвовал в поиске ретранслятора противника. Работали двое суток, постоянно перемещаясь. Запеленговали ретранслятор, рассчитали его координаты. Объект был уничтожен артударом. Ранее, 23 декабря, установил координаты радиостанции противника в Чири-Юрте. Радиостанция была уничтожена артударом.

…Старшина Олег Сдобин, начальник радиопеленгатора роты радиоэлектронной разведки. В боевых действиях в составе батальона с 28.09.99 г. 4 февраля в составе расчёта участвовал в пеленговании радиоизлучения НВФ, находящихся в тылу. Грамотно и умело организовал работу на штатной технике. Снял пеленг с работающей радиостанции боевиков в лесополосе восточнее Самашки и своевременно доложил об этом вышестоящему командовании. По данному месту был нанесён артудар. Радиостанция была уничтожена. Представлен к медали Суворова.

Из журнала боевых действий:

«5 февраля при выдвижении к месту ведения разведки разведывательные группы попали в подготовленную засаду и вступили в бой с противником. Личный состав батальона был поднят по тревоге и убыл для оказания помощи разведгруппе. В результате боя противник был уничтожен, разведгруппы вернулись в расположение батальона. Потери личного состава: ранено — 3 солдата.

При подходе к н. п. Большой Харсеной были обнаружены палатка боевиков и склад боеприпасов, которые были уничтожены».

Из наградных листов:

…Рядовой Алексей Симонов, старший оператор-наводчик разведроты. 5 февраля во время выдвижения группа попала в засаду в Урус-Мартане и заняла круговую оборону. Рядовой Симонов в ходе боя получил осколочное ранение в правое предплечье, но, несмотря на это, продолжал вести прицельный огонь по противнику. Уничтожил гранатомётчика, который успел повредить БРМ-1к, на которой ехала группа, тем самым предотвратил полное уничтожение машины. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Михаил Кольченко, разведчик-пулемётчик, подавлял огневые точки противника, дал возможность товарищам занять круговую оборону. Был контужен, но вёл бой. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Сергей Житков, наводчик-оператор боевой машины. Когда в БРМ-1к попала граната, был ранен в обе ноги и руку. Несмотря на большую потерю крови, вёл огонь и уничтожил пулемётный расчёт. Представлен к ордену Мужества.

…Старшина Евгений Лобанов, командир автомобильного отделения взвода материального обеспечения. 5 февраля резервная группа от батальона была блокирована юго-западнее Комсомольского, израсходовав почти весь боезапас. В составе бронегруппы на «Урале» старшина Лобанов повёз боеприпасы для блокированной группы. При подходе к селу бронегруппа завязала бой, это дало возможность Лобанову на большой скорости проскочить простреливаемый участок и прорваться к блокированной группе, что позволило восполнить боекомплект и с боем выйти в расположение наших войск. Представлен к медали Суворова.

Самашкинский лес

Законы Мэрфи о войне:

Если противник в пределе досягаемости, то и вы тоже.

Радар сломается именно в тот момент, когда вам нужны будут точные координаты.

Что бы ты ни делал, это привлечёт на тебя огонь противника, даже если ты ничего не делаешь.

Пули не осведомлены, что «старший по званию имеет привилегии».

Нет ничего более приятного, чем когда кто-то стреляет в вас и промахивается.

Если сержант вас увидел, то, значит, это может сделать и неприятель.

«Куда уходил Басаев — никто не знал…»

Александр Соловьёв, командир взвода, старший лейтенант:

— Я тогда только с другого задании вернулся, с гор спустился. Вызывает меня майор Паков, зам. комбата: «Несколько групп Басаева всё же прорвались, просочились мелкими группами. Бери, сколько можешь, боеприпасов, продуктов, но знай, что если попадёшь в неприятность, тебе помочь будет некому. Ты идёшь в наши тылы, а все войска брошены в оцепление Грозного». Там ещё прочесывали квартал за кварталом. А куда уходил Басаев — никто не знал.

Я отрабатывал одно из направлений его возможного прорыва. Знал, что по этой теме тогда работали много подразделений из разных силовых структур. Мне дали район ведения разведки — Самашкинский лес и две близлежащие деревни. По карте — пятнадцать на семь с половиной километров — сплошной лес.

Всего нас в группе с водителями было 16 человек, плюс приданные связисты с радиостанцией Р-142, для дальней связи, и корректировщик, лейтенант, только что с училища. У меня в группе были бойцы, которые и в прошлую войну гоняли здесь бандитов. Загрузились боеприпасами из расчёта на две недели и — четвертого февраля, на двух БРДМ и БТР-70 — вперёд.

Дмитрий Сергеев, пулемётчик разведдесантной роты:

— Вскоре поступил приказ отправляться в Самашкинский лес для отлова прорвавшихся из Грозного. Мы расположились на краю деревни, неподалеку от блокпоста внутренних войск, изображая из себя пехоту и оттуда делали вылазки в лес. Хотя нохчей на такой мякине не проведешь, воевать они умеют, и чтобы понять, что мы из разведки, достаточно было одного взгляда на нашу одежду и вооружение. А чтобы вычислить район, где мы будем действовать и состав группы — одного наблюдателя из местных.

«Чувствовал: в лесу кто-то есть…»

Александр Соловьёв:

— В исходном для поиска районе забазировал группу и начал работать. Сначала провёл рекогносцировку. По двум сторонам села, по очертаниям этого леса идут две реки. Самая маленькая высота оврага три метра, самая большая — двенадцать. Лёд был по краям реки, глубина её — до 2–3 метров. Я как-то пытался раньше в тот лес сунуться — там ещё с прошлой войны минами все засыпано, и нашими, и не нашими. Это был полностью партизанский лес.

Первые сутки — только рекогносцировка. Я чувствовал, что в этом лесу точно кто-то есть. Мне Паков говорил, что в моём направлении ушло до 300 бандитов. Мне надо было найти их базу, или несколько баз, точно их там обнаружить. Подготовил несколько вариантов своего выхода из леса, свалили несколько деревьев на переправе на случай отхода, обозначил проходы. Сделал переправы, заминировал.

«Мне была нужна только база…»

— На второй день начал плотно работать — вести поиск. Одну половину леса отработал, у меня уже была хорошая информация, которую я сообщил своему куратору-подполковнику. Нашёл места, где останавливались бандиты, небольшой схрон боеприпасов. Сделали они это очень грамотно, знали, что их будут гонять и чтоб на себе не таскать боеприпасы. Спрыгнул за деревце — там у него заряженные магазины, отстрелял и побежал налегке, попробуй, догони — на нашем пехотинце 30 кг груза.

На вторые сутки составил схему по той информации, что у меня появилась. Догадывался, где они могут скрываться — по рельефу местности. У меня было правило: хочешь поймать бандитов — ставь себя на их место. В этом поиске пришлось изучать и запахи в лесу. У бандитов были конные патрули, важно было определить места их прохождения. И эти патрули я видел, хотел взять одного, но мне собаки помешали. Конный патруль в лесу или горах — это серьёзная сила. На лошадь можно пулемёт загрузить и лент с патронами, не меньше, чем на БМП. И впереди такого патруля — собаки. Вот и попробуй их взять. Собаки мне и помешали взять пленного из конного патруля — залаяли, не смог я их обмануть. Находил в этом лесу следы собачьи, конные, свежие пачки из-под сигарет «Мальборо», фантики от шоколада. Нашёл свежие шкуры двух кабанов, значит, едят их мусульмане, когда жрать захочешь. Или это были наёмники, не мусульмане? Много было в лесу информации, и чувствовалось, что присутствие человека организованное, серьёзное.

В предрассветных сумерках над нами низко, прямо по макушкам деревьев, пролетел вертолёт, и этот конный патруль, за которым мы охотились, его обстрелял из пулемётов. Хорошо было видно, как трассеры прошивали борта вертолёта, как бумагу, входили и выходили, только искры летели. Но вертолёт не упал, а пошёл на второй заход на этих конных духов. Но они ускакали вглубь леса. А стреляли бандиты по вертолёту всего метрах в ста от нас. И вот этот вертолёт возвращается и идёт прямо на нас… Как представил его залп из НУРСов, (неуправляемый ракетный снаряд — авт.) по 40 ракет с каждой стороны… Что делать? Если дам зелёную ракету — себя обозначу, и «духи» меня, значит, увидят, всё, что наработал — насмарку. Не дам ракету — он даст залп и всё, нас никого нет. — «Быстро закапывайтесь в снег!» — дал команду. Бойцы, как кроты — давай закапываться. Вертолёт прошёл над нами и ушёл, за ним лёгкий дымок струился, я ещё подумал, что сейчас упадет и этим тоже всё испортит: придётся его идти искать, и «духи» туда тоже пойдут. А мне была нужна только база, ни на что нельзя было отвлекаться.

«Должно быть что-то свежее!»

— На исходе этого поиска открываю свою карту, 1974-го года выпуска. Карта была старше меня на год. Горы стоят, лес растёт. Лермонтов воевал, мы воюем, ничего не изменилось. Земля такая же, абсолютно. На карте отмечена водокачка — я бы на месте боевиков там наблюдателя поставил, но базу здесь ставить глупо, потому что на поляне водокачка — уйти невозможно. Я бы на этой водокачке поставил наблюдателя или центр связи, ретранслятор. Люди устали, надо бы вернуться, отчёт сдавать, а я подошёл к такому месту, где должно быть что-то свежее. Сунулся туда, а следы сходятся в одно место, и всё больше. Чувствую, что для наблюдательного пункта эта водокачка — слишком затоптанное место. И, что удивило — следы, в мужских туфельках, на тонкой коже, летние туфельки. Значит, это мирные жители из близлежащих деревень. Ночью вышли, колонну подожгли и — домой. Но видны и следы армейских ботинок — это прорвались арабы из Грозного. По следам можно было подсчитать, сколько здесь побывало местных и сколько пришлых из прорыва. Можно определить, какого габарита человек, гружёный ли, как он шёл, уставший ли. И можно даже в плен не брать — ноги расскажут.

До водокачки было ещё метров двести, увидел перед ней забор — сетка натянута, колючка. За забором вокруг этого объекта — тропа и собачьи следы. Потом идёт ещё один забор колючей проволоки. В итоге, значит, двойное ограждение объекта, и посредине охрана. А дальше стоят три-четыре пятиэтажных дома и какие-то подсобки, типа электроподстанции. Я крутил-вертел эту карту — как я мог заблудиться? На карте вокруг леса овраги — я не мог их пройти! На карте обозначена только водокачка, домов рядом нет.

До сих пор я всё здесь делал абсолютно грамотно, и поэтому «духи» меня не засекли. По рации я никому не докладывал, что делаю и где нахожусь, работал молча полностью. Собирал информацию, приходил на базу группы — она была недалеко от милицейского блокпоста, и оттуда информация шла сразу в разведотдел группировки. Стал подходить к водокачке, идём вдоль забора. Слышно, как работает бензиновая электростанция, бойцы из дозорной группы доложили, что видят антенны. Ретранслятор, наверное, здесь и стоит. На карте только водокачка, а на самом деле здесь целый городок! Наши вертолёты летают, самолёты, неужели они ничего не видят? Подошли к стогу сена — видно, что из него недавно пучки вырвали. Нашпиговал это сено «эфками» без колец, для приправы, и пошли по конным следам.

«Позавидовал бы любой глухарь…»

Дмитрий Сергеев, пулемётчик разведдесантной роты:

— Долго бродили по лесу, пока не наткнулись на пересечение нахоженных троп. Александр Соловьёв указал на два клочка материи на одном из деревьев и пояснил что это обозначение не минированной дороги, по которой мы и пошли. По левому траверзу прошёл федеральный вертолёт, который был тут же обстрелян с земли, после чего он заложил разворот и стал заходить на нас. Ситуация, скажу вам, не самая веселая. Им сверху всё едино. Поэтому Соловьёв дал команду ховаться. Было пасмурно и тенью от деревьев для маскировки воспользоваться было нельзя. Тому, как я зарылся под кустом в сугроб, позавидовал бы любой глухарь. Но Аллах велик — пронесло.

После того как вертолёт удалился, мы двинулись в направлении тамошних «ворошиловских стрелков» и вскоре набрели на поляну с прошлогодним сеном, где чуть ли не нос к носу столкнулись с выехавшим из лесу чеченцем. Тот сообразил быстрее нас и, прикрывшись лошадью, с завидным проворством умчался обратно. Натолкав в стога гранат, быстро покинули это место. Затем обнаружили и их стойбище, обнесённое по периметру валом из валежника. Оставив меня одного прикрыть это направление, ребята ушли пройтись вдоль вала. Не прошло 15 минут, как заметил двоих боевиков, которые осторожно продвигались в моем направлении. Пока соображал, что с ними делать, сзади послышались шаги приближающейся группы людей. К счастью, это оказались наши, правда сразу убавили энтузиазма, сообщив, что нас ловят и надо быстро уносить задницы.

«Моментально понял: опасность!»

Александр Соловьёв:

— Впереди шёл головной дозор. Первым шёл один парень, русский, но родился в Чечне, нос у него был длинный, и сам грязный и с бородой, как у моджахеда. Одеты мы все были — кто во что горазд. У одного резиновые сапоги, у другого кроссовки, у третьего ботинки. Один в камуфляже, другой в «горке» (спецодежда для работы в горах — авт.), но она была топливом облита, не поймёшь какого цвета. И разгрузки у всех разные. Словом — все грязные, зачуханные, обросшие, уставшие, и главное — очень похожие на тех, кто прорвался с Басаевым из Грозного. Это нас и спасло.

Слышу — первый из дозорной группы с кем-то разговаривает на чеченском языке, стоят друг от друга метрах в десяти, лоб в лоб, и базарят. Я догадываюсь, что чеченец говорит: «Здравствуй брат, салам, заходи, дорогой». По зачуханному внешнему виду моего бойца этот чеченец подумал, что кто-то ещё из Грозного выходит. А после головного дозора иду я, потом радист, корректировщик, дальше группа замыкания. Второй боец из головного дозора шёл с пулемётом, оружие всегда заряжено, и он пулемёт-то не опускает, смотрю — рука напрягается вниз, доворачивает. Я сразу моментально понял: опасность! Третий боец из головного дозора сразу отскакивает, он стоял за бетонным забором, и автомат — раз! и опускает вниз, дал мне знать. Это был сигнал на готовность оружия к бою. У нас была отработана система сигналов в таких ситуациях. Если приклад опускается вниз — мелкая группа противника — один или двое. Если трое — мы не нападем. Если идут двое, а нас шестеро — это мои «клиенты». Если их трое или четверо — боже упаси связываться. Формула — один к трём. Стреляющий разведчик — это мёртвый разведчик. Если я в тылу врага хоть раз выстрелил — пиши пропало, ко мне никто не придёт на помощь. Если один раненый появится — надо четверых, чтобы его нести, и живым вынести. А если идёт преследование и у меня раненый — я не смогу идти. Потому что ещё появятся раненые, и все в итоге могут погибнуть. А если нетранспортабельный раненый — я его никак не брошу. Я должен забирать и живых, и мертвых. Всех, даже покойников нести. Я практически обречён, если за мной погоня. Через каждые пять минут мои шансы уменьшаются вдвое, в геометрической прогрессии.

«Очень глупо мы попали…»

— Боец мне показывает: «Мелкая группа», я сразу даю сигнал: «Группа — к бою!». Снайпер сразу занял позицию, гранатомётчик ко мне — заряжает осколочным. Первый мой боец, который разговаривал с чеченцем, стал руками махать. А третий боец из головного дозора выглянул из-за бетонного забора и стал махать вверх прикладом. Я понял, что это не наблюдательный пункт, не ретранслятор, здесь база. — «Я не один», — говорит мой первый боец этому чеченцу, — «Да я вижу, вылезай, не бойся, иди». Вижу — люди здесь явно одеты «с нуля», ботинки — как со склада, оружие блестит, кокарды, эмблемы с волками. В Грозном добивают остатки банд, а эти ходят в наших тылах! Лошади стоят, кормятся, дизель работает. Вижу ангар во дворе, здоровый — самолёт можно заталкивать. Антенны спутниковые. А мы на них с одним пулемётом…

Мой боец из головного дозора опять поднял приклад кверху. У меня уже подствольник заряжен, рядом гранатомётчик с осколочной гранатой. Ну, мы бы тех бандитов, кто был в это время во дворе, всех бы уложили, а сколько их ещё в этих ангарах, пятиэтажных домах…. И куда мне потом бежать, как спасаться… Очень глупо мы попали. Оттуда, где мы стояли, никак не отойти тихо.

Лежу в авиационной воронке и слышу голос моего первого бойца: «Я их сейчас всех позову!». Пробегает мимо меня, я спрашиваю: «Что?» — «Духи»!». Второй бежит, спрашиваю: «Сколько?» — «Много!». Какое там стрелять, куда! Хотя бы один выстрел — и всё, нам конец. Даю сигнал на отход. У нас закон: по своим следам не уходить. Уходить вдоль бетонного забора? Опасно! И я повёл группу по дороге, где конные ходят, и как дал стрекача! Сказал своим: «Кто отстанет — голову отрежут. Уходим! Связист ко мне! Артиллерию на этот квадрат!» — у меня была кодированная сетка. Я уж не помню, но как-то так — «Квадрат Б!». — «Понял!» — «Гром», «Гром»! Я «Ромашка»! Приём!». — «На приёме». — «Квадрат «рысь», по улитке — «пять». На карте обозначена только водокачка, а реально здесь оказался целый жилой квартал. Засекли охрану, вышки, проволоку, конюшню, сенохранилище, подземный ангар для самолётов с защитой от бомбометания. И самое главное — ретранслятор со спутниковыми антеннами.

Такая удача, артиллерия — огонь! У меня на связи была батарея САУ, готовая с получением моего сигнала моментально открыть огонь. Три минуты и — летят снаряды. Раньше бывало, что иногда не хватало времени, чтобы убежать — снаряды летят над головой, ветки сбивают, режут макушки деревьев, ложатся за сто метров. Вот что значит, когда корректировщику жить охота!

«Русский хочет бегать?»

— Командую: «Квадрат «рысь» по улитке «пять» — огонь!». — «Пристрелочный надо?». А мы бежали — задыхались уже, я по дороге оторвался, потом резко ушёл в сторону по кустам. Ухнуло — пристрелочный прилетел. Артиллерист спрашивает по рации: «Сколько? Залпом либо беглым?». — «Беглым, сколько есть!». Слышу лай собак. А когда пристрелочный пошёл — «духи», видимо, поняли, что я где-то недалеко стою и навожу артиллерию. Первый пристрелочный, второй, а потом наши как начали пулять! Но и «духи» уже догоняют! Мы от дороги отбежали, они рядом ищут, вижу фонарик, пробежали или проехали на лошадях. Дал по рации команду артиллеристам: «Сколько есть снарядов — бей по этому квадрату!», и сам давай, как заяц, отсюда быстро уходить.

Я предполагал, что «духи» уже знают место забазирования моей группы и выслали отряд на отсечение меня от базы. Меня можно было поймать, как цыплёнка. Тем более на карте лес то и дело отмечен минными полями, сильно-то и не побегаешь, и не попрячешься. «Духи» у себя дома, им карта не нужна, это я каждые пять минут на карту смотрю. Я понял, что обнаружен противником и меня преследуют. Артиллерия наша работает — как дали, снаряды летят над головами, только ветки с деревьев сыпятся. Я ещё испугался, что взрыватель за ветку заденет и тогда всем нам здесь хана, потому что разлёт осколков — до 200 метров. А снаряды — свистят. И бьют так, что после разрыва дышать трудно — такая идёт взрывная волна. Чувствую, что бить по одному квадрату тоже не резон, надо здания колбасить. Спрашиваю артиллериста-наводчика: «Можешь вызвать сюда авиацию?» — «Легко!».

А мы бежим! Вдруг радист догоняет, бледный: «Командир, вас на связь!». Взял наушник и слышу: «Русский хочет бегать? Ты сильно-то не старайся, вот встретимся, поговорим». Три раза переходил на запасные частоты — чеченец все равно смеётся и говорит: «Дай мне командира!». Я сразу выключил рацию. Радист мой стоит бледный, руки трясутся: «Я уже три раза частоты менял!». — «Ну-ка дай связь!», говорю. Выругал я того чеченца матом и выключил рацию. Было ясно, что все мои радиочастоты полностью блокированы и пользоваться рацией просто опасно.

Радист спрашивает: «Что делать?» — «Снимай радиостанцию!». Он сбил частоты, батарею выкинул в реку, радиостанцию закопали в снегу, таскать её с собой не было смысла, да и батарея сдохла. Подумал ещё: «Может быть, потом заберем».

Я понял, что попал. Надо было немедленно уходить. Я понимал, что если вступлю в бой, мне уже никто не поможет. Двадцать минут боя и — меня нет. В шести километрах отсюда стоял наш блокпост МВД, но мне там мужики, когда ещё шёл на задание, сразу сказали: «Если ты встрянешь, мы тебе не поможем: хотим живыми домой приехать».

«Улюлюкают, как индейцы…»

— Несколько часов бегали всей группой по лесу. «Духи» — то справа, то — слева. Гнались за нами на лошадях с пулемётами, а это как маленькая БМП, да ещё собаки бегут, лают. Хорошо они меня погоняли… Играли в этом лесу друг с другом, как в кошки-мышки. И так грамотно они нас преследовали — идут параллельно, справа и слева. Я мины ставил, ловушки — ни одного взрыва не было. А они идут сзади и улюлюкают, как индейцы, хохочут. Просто охотятся за нами, как зверя гонят.

«Духи» поняли, что у меня людей немного, что никто меня отсюда не вытаскивает, никто меня не поддержит, и связи у меня нет. Они уже просто глумились над нами. Мальчишки у меня, конечно, труханули, и сам я с жизнью попрощался. Ну, всё, думаю. Никуда теперь не денешься, и те места, которые я приготовил для выхода, давно отрезаны.

Я петлял, петлял по лесу, и тупо, нарушая все законы разведки, пошёл по своим следам. «Духи» знали, что я ставлю за собой мины. Поэтому и сопровождали параллельно. Я этим воспользовался и ушёл через свои ловушки.

Дмитрий Сергеев:

— Набегался я тогда по этому лесу на всю оставшуюся жизнь. Мы кружили, как лисы, пытаясь оторваться. Да ещё в нашем направлении кто-то пулял осветительными и сигнальными ракетами. Впоследствии оказалось что, потеряв с нами связь, подполковник загнал в лес две единицы бронетехники с десантом в составе одного Артура Феничева, который своими ракетами расшугал всех местных боевиков вместе с нами.

«Куда нам деваться? Что делать?»

Александр Соловьёв:

— Скоро вышел на наш комендантский взвод и попал под их огонь. Мои ребята этой пехоте рожи набили, за то, что нас обстреляли, прямо в их же окопах, хотя мы им кричали, что свои и сигнальную ракету дали. Связи у этого взвода ни с кем не было. Все они были срочники, сказали, что был какой-то подполковник с разведчиками, кого-то ждали, съездили в лес, вернулись и уехали. А ведь я с ним договорился, что он меня будет встречать на перекрёстке!

Мальчишки плачут: «Нас тогда бросили, нас сейчас бросили… Куда нам деваться? Что делать?». Или их забыли, или не дошла команда. Они сидели в окопах и стреляли, куда попало, закопались и палят. Элементарно могли нас перестрелять.

Из расспросов солдат понял, что этот взвод прислали на перекресток дорог. Боеприпасов у них было — море. А обстреляли нас потому, что перед нашим приходом у них был бой, потом «чеховский» снайпер сержанта и командира подстрелил, а во взводе одни срочники.

«Эй, вы где? Выходите!»

— В заранее условленном месте, на этом перекрестке, в семнадцать часов, нас должна была ждать наша бронегруппа под командованием моего так называемого куратора. Стоит немного рассказать про этого куратора… Незадолго до операции вызвал меня комбат, и сказал, что к нам назначен подполковник, и он будет вас курировать. Первым делом этот куратор на месте забазирования построил группу и начал мне при моих солдатах объяснять, как надо вести группу, что надо выставлять наблюдателей справа и слева. Я слушаю и думаю: «А ты случайно не преподаватель училища? А я не курсант ли второго или третьего курса?». Слушал-слушал и понимаю, что он просто грубит. И, не дослушав его нравоучений, я повернул группу: «Кругом! Вольно, разойдись!». Бойцы сразу закурили и пошли. Подполковник: «Я не понял! Я никого не отпускал!». — «Товарищ подполковник, пойдёмте поговорим. Вас зачем сюда прислали?» — спрашиваю, — «Определять», — отвечает. — «Ну и ставьте задачу, а выполнять её буду я. Шесть месяцев по горам прыгаю, как заяц, а вы сейчас будете объяснять, как мне наблюдателей ставить». — «Да. Ну, я все понял».

И вот, когда этот подполковник не дождался группы, броню приказал загнать в лес, и давай орать: «Эй, вы где? Выходите!». Стало темнеть, он начал пускать осветительные ракеты. Его счастье, что я в это время вместе с бандитами, которые меня гоняли, был на другом конце леса. Я видел ракеты, но думал, что это «духи» резервы подтягивают, тогда мне хана. Кое-как ушёл оттуда. И этот мой куратор бросил взвод мальчишек, подумал, что раз связи с ними нет, сами придут, собрался и уехал.

«Даже рука к пистолету потянулась…»

— Я забрал у них больных, взял МТЛБ, чтобы сделать рывок до своей базы, к тому времени в группе было двое раненых, и им нужна была срочная эвакуация. Пришлось отправлять через село. Старшим отправил старшего лейтенанта Гену Бернацкого. Сказал ему, чтобы он валил отсюда со своей дырявой рукой и прихватил Седого в госпиталь. А обратно чтобы за группой прислал мою броню. Приезжает броня, а с неё Гена прыгает: «Я уколов боюсь!». Доехали до базы. А там мой куратор — чай пьёт! Я был в шоке. Даже рука к пистолету потянулась!

И тут часовой сообщает, что со стороны леса едет машина. Оказалось, что как только мы уехали оттуда, «духи» тот взвод атаковали, они бросили всё и побежали. А у них оружия и боеприпасов было — все машины забиты. И всё оружие побросали. Собрал их, построил, они плачут: «Вот вы только уехали, они полезли!». — «А что у вас там осталось?». Они как начали перечислять, что оставили, сколько винтовок снайперских, пулемётов, ящиков с минами. — «А почему не заминировали? «Монки» же у вас были!». — «А мы не знаем как!». — «А зачем тогда их брали?». — «А нам дали!». Ужас! Просто детей отдали на растерзание. И ни одного контрактника с ними.

«Завывали, как собака Баскервилей…»

Дмитрий Сергеев, пулемётчик разведдесантной роты:

— Наконец, потемну, выбрались к позициям нашей пехоты, с которого были незамедлительно обстреляны. Мне опять повезло, успел упасть, а вот бежавшему рядом товарищу чуть не отстрелили репродуктивные органы. Лежавшие впереди товарищи, помянув всех вплоть до гвоздя, на котором висит их семейный портрет, убедили пехоту, что пришли свои. После чего смогли вызвать броню, отправить раненых и отправиться на заслуженный отдых.

Не успели раздеться, как со стороны блокпоста полетели ракеты, а вскоре показались и пехотинцы, атакованные теми, кто охотился на нас. Пришлось собираться и ехать на выручку. Особого сопротивления мы не встретили. «Духи» быстренько рассосались по окрестным канавам и оттуда давили на психику, завывая, как собака Баскервилей.

«Патронов мы не пожалели…»

Александр Соловьёв:

— Пришлось опять штурмом брать эти окопы с пацанами. Собрал эту бригаду, попросил на блокпосту МВД пару БМП, мне дулю: — «Куда ты на ночь глядя прёшь! Наша задача — дорогу защищать!» — «Да кому нужна ваша дорога! Кто по трассе будет ночью ехать?» — «Нет, у нас приказ». Так мне машин на блокпосту и не дали. Взял свои БРДМ, БТР и пехотную «мотолыгу», на подходе дали залп осветительных ракет, а потом и из всех машин. Патронов мы не пожалели. Все стволы собрали из окопов, гранатомёты, боеприпасы. «Контрабасы» мои хорошо работали, понимали с полуслова. Вытащили технику, подобрали оружие, ящики, что «духи» уже для погрузки приготовили. Загрузили раненого солдата-пехотинца, и пару трупов убитых «духов» для отчётности. Надо было быстро уходить, потому что «духи» могли контратаковать. А связи здесь не было никакой.

Когда наконец-то добрался до базы своей группы, меня всего трясло. На броне стояла радиостанция Р-142, её-то «духи» заглушить не смогут. Вышел в эфир, запросил авиацию в квадрат, где обнаружил базу бандитов. Корректировщик спрашивает: «Какие бомбы использовать? — «Вакуумные!» — «Какие конкретно вакуумные?» — «А какие есть?» — «Двухсотки и пятисотки». — «Давай пятисотки!». (500-килограммовые авиабомбы — авт.)

Часов в шесть-семь утра вижу — бомбардировщик летит, сбросил бомбу, я ещё залез на броню посмотреть. Взрыв было видно километров за пять. Связался и с артиллерией — «Град» туда начал лупить. А жмуриков на пристрелку стрелкового оружия повесили, для молодых бойцов пехоты, чтобы не боялись больше.

«Не было мысли, что нас достанут…»

Роман Царьков, гранатомётчик:

— Мы тогда остались живы, с руками и ногами, благодаря командиру нашей группы старшему лейтенанту Соловьёву. Да, помню улюлюканье, но особенно опасно было, когда мы лоб в лоб вышли на боевиков, каких-то 50–70 метров, на «черных волков», спецназ Басаева. Вышли к своим тогда без единого выстрела. И задачу выполнили — обнаружили ретранслятор и базу боевиков. Ощущения, что ещё немного и нас возьмут — не было. Не было мысли, что нас достанут. Знал, что у меня впереди командир, дозорная группа.

Самые важные задачи были — у дозорной и тыловой группы. Замыкающими шли пулемётчики, Сашка — «Маленький танк», и Димка Сергеев. Темнота тогда была в лесу — зги не видно, самим бы не потеряться, мы шли, положив руку на плечо впереди идущему товарищу, гуськом.

От случайности в разведке никто не застрахован. А если идти и бояться — зачем вообще идти в разведку? Мы все были с нормальной психикой, учились, чтобы не растеряться в опасной ситуации, не паниковать.

«А ты что здесь?» — «Домой вернулся!»

Геннадий Бернацкий, командир взвода, старший лейтенант:

— В Самашкинский лес пятого февраля ходил вместе с Соловьёвым. Мне кисть руки осколком пробило, а одному сержанту-контрактнику пулей — ногу. Привезли в Керла-Юрт, в госпиталь, а там банда Бараева только что побывала, всё село разбито. Оттуда вертолётом во Владикавказ, в госпиталь. Рану обработали, и в пять утра я оттуда сбежал, и на вертушку. Борт этот оказался генерала Шаманова, пилот не хотел брать: «Иди в госпиталь! Нехрена тебе там делать, в Чечне! Иди, лечись!». Еле уговорил взять с собой. Добрался в батальон — Соловьёва встретил: «А ты что здесь?» — «Домой вернулся!».

Из наградных листов:

…Старший лейтенант Геннадий Бернацкий, командир взвода разведдесантной роты. 5 февраля его группа вела разведку в лесу в районе села Самашки и попала в засаду. Будучи раненым, шквальным огнём, умелым руководством и решительными действиями обеспечил и прикрыл отход своей группы. Представлен к ордену Мужества (по совокупности с декабрем).

 

9. Между жизнью и смертью

Рано или поздно такие выходы на разведку должны были кончиться гибелью или ранением. У войскового разведчика вернуться домой из Чечни без царапины шансов практически не было.

«А у самого — трещина в позвоночнике…»

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона, капитан:

— Числа шестого февраля мы поехали к Соловьёву с майором Паковым на «бэтээре», он должен был координировать действия группы. Тогда Паков зашёл: «Поехали, ты там нужна, с ребятами побудешь». Но мы не доехали… Налетели на фугас. Помню, как выехали на шоссе. Паков сидел справа от водителя, одна нога — вниз, другая на броне, я сидела сзади, ногами упиралась в башню. И — как подбросит машину! Паков кричит: «Лена! Позвоночник! Нога ничего не чувствует!». Водила вообще куда-то упал, я — перелетела внутри. Хотела уколоть Пакова промедолом — «Не надо!»

Когда мы его эвакуировали, у него была трещина позвоночника. Пришлось возвращаться в батальон — и машина ехала! Если бы мы были на БМП, то после подрыва с оторванной гусеницей — никуда, а у БТР столько колес — вот и доехали.

Приехали в батальон, переложили его на носилки. Паков отлежался в госпитале и вернулся: ну как же он батальон бросит! А у самого была трещина в позвоночнике…

Владимир Паков:

— Ничего, живые ходим, нормально. В госпитале пробыл меньше двух недель — сбежал, невозможно, такая тоска там.

Настал этот роковой день — 7 февраля 2000-го года — и для «Ромашки»…

Дмитрий Сергеев, пулемётчик разведдесантной роты:

— В тот день мы готовились в ночь в засаду, и Александр Соловьёв, взяв с собой небольшое количество народа и определив сигналы взаимодействия, отправился прокатиться по дороге на Самашки, чтобы понаблюдать тропы, по которым происходило сообщение между селом и лесом, чтобы в ночь их оседлать. Я остался наблюдать.

Николай Оксененко, старший водитель БРДМ разведдесантной роты:

— Утром старший лейтенант Соловьёв взял группу добровольцев. На мою машину сели Лебедь, Саня Серегин, Юра Курилов, Ромка-гранатомётчик, Гоша Кашигин, остальных не помню.

Не доезжая до комендатуры, остановились. Группа пошла в лес, а я ждал на трассе…

Из наградных листов:

… 7 февраля разведгруппа, которой командовал старший лейтенант Соловьёв Александр Михайлович, выполняла боевую задачу по ведению разведки в Самашкинском лесу с целью обнаружения и уничтожения баз, складов с оружием и опорных пунктов боевиков, прорвавшихся из г. Грозного.

Руководя разведгруппой численностью 7 человек, старший лейтенант Соловьёв незаметно по руслу реки Сунжа, к которой примыкал лес, выдвинулся в район ведения разведки. При подходе к квадрату 9224–8 на отметке 192,6 разведдозор столкнулся с отрядом боевиков численностью 25–30 человек, который продвигался предположительно к месту базирования. Завязался ожесточенный бой. Разведдозор под натиском противника начал отходить к основным силам разведгруппы. Старший лейтенант Соловьёв правильно оценил обстановку, принял решение на огневое поражение противника и уничтожение группы боевиков. Рассредоточив разведгруппу, заняв оборону, пропустив отходящий разведдозор. Дал команду на огневое поражение противника. Не ожидая такого сопротивления, боевики отошли, потеряв несколько человек ранеными и убитыми. После перегруппировки боевики вновь ринулись в атаку, пытаясь смять и уничтожить разведчиков. Во время ведения боя старший лейтенант Соловьёв заметил, что группа боевиков пытается обойти разведгруппу с фланга. Дав команду разведдозору на прикрытие флангов, сам продолжал умело руководить боем, не давая противнику атаковать. В ходе боя старший лейтенант Соловьёв получил тяжелое минно-взрывное ранение с переломом костей обеих ног, полным отрывом левой конечности и множественными осколочными ранениями лица с обширным дефектом…

«Командир, не умирай!»

Александр Соловьёв, командир взвода, старший лейтенант:

— Психологически я был готов, что могут ранить и убить. К смерти был готов. Ранения не боялся — ну, сделают «духи» пулей дырку в теле, врачи зашьют. Ну, оторвёт тебе кусок мяса, ну и что? Но не думал, что так может покалечить. На войне не боятся только дураки, это правильно. Почему многие гибли и калечились? Это когда пропадает чувство страха и осторожности. Просто надоедает бояться. Сначала спали вповалку, в обнимку с автоматом, патрон в патроннике. Никто без оружия и в туалете не оставался. С самого начала было постоянное состояние стресса, не просто, что ты пошёл на задание и там испугался. Нет, ты там испугался, пришёл в палатку, а стресс не проходит.

А тогда, когда взорвался фугас… Самого взрыва не помню. Слышу близкий топот, кто-то бежит, мелькнуло в голове: «Наши так бегать не будут». Хватаюсь за автомат — не работает, уже потом мне рассказали, что его разворотило. Автомат и принял на себя часть осколков. На мне ещё было два ряда металлических магазинов, они приняли такой удар осколков, что патроны вылезли наружу. Фугас был нашпигован гвоздями, подшипниками, гайками, всякой ерундой. Меня спасло, что на мне были металлические магазины и подствольные гранаты, а на рёбрах — ручные гранаты. На поясе был трофейный «духовский» пояс подрывника — там тротил, детонаторы, пластиковая взрывчатка, детонационные шнуры и как это все не сработало… Ног не чувствую, болевой шок, не чувствую вообще ничего. Несколько раз машинально левой рукой хватался за цевьё, но она как веревка обматывалась вокруг автомата. Чувствую — попаду в плен, успел подумать: разведчиков не отпускают живыми, поглумятся. Автомат не работает, опускаю его, достаю пистолет, он автоматический, даю пару очередей вправо — влево. Слышу: — «Держи пистолет, держи!», бросаю его, пытаюсь достать гранату. Слышу чьи-то крики, а речь не понимаю. Полная потеря ориентации: кто свои, кто чужие? Они борются со мной, не пойму кто, думаю — чеченцы. Пытаются скрутить, пистолет я выпустил, несколько рук меня держат. — «Держи руку, у него там граната!» В кармане штанов камуфляжа у меня была спрятана граната на случай плена. Только кольцо вырвать и всё, по крайней мере — мучиться не будешь. Руку засовываю в карман, но мне не дают её вытащить. — «Свои, дурак, свои, Саня!» — кто-то кричит в ухо. Я не понимаю ничего, в глазах кровавая пелена и темнота. Но понимаю, что меня не бьют, знают, что у меня там граната. — «Саня!» — на ухо. Значит, свои, кто-то живой остался.

Мозг пока работал. Слышал, словно откуда-то издалека, крики и выстрелы, но слов не понимал, так бывает, когда плохая радиосвязь. Кто-то схватил за ноги, я не сопротивляюсь, сил нет. Потом, чувствую, игла пошла в тело, вторая, прямо через одежду. Потом кто-то кричит в ухо: «Что делать? Командир, что нам дальше делать, куда уходить? «Духи» впереди, надо уходить!». Как-то ещё сумел сказать: «Стоять на месте! Вызывать артиллерию!» — «Артиллерии нет, радиста кончили!». Помню, что он был рядом со мной. — «Как вызывать? Куда вызывать?» Назвал по памяти квадрат, где мы находимся, и радиочастоту артиллерии. — «Куда деваться-то?». Нас было семь человек, заняли круговую оборону, раненых положили в круг. Две брони было километрах в полутора от нас. Это и спасло. Ребята вызвали артиллерию по тем радиочастотам, что я дал. Самоходки начали лупить. — «Саня, что делать? Куда идти? Командир не умирай, что делать-то нам?»

Потом я стал терять сознание. Очнулся — такая дикая боль! Как они меня вытаскивали, тащили — ничего не знаю.

Очнулся, понимаю: у меня ноги согнуты в обратную сторону. Потом уже понял, что когда меня грузили на броню, боец взял за сломанные ноги и, торопясь, согнул их в обратную сторону. Я тут первый раз заорал, а ничего не вижу! Слышал, как в ухо орали: — «Ты живой? Живой? Пошевели пальцем!». Я пошевелил. Часа 3–4 меня вытаскивали, тогда мне так показалось, с места подрыва. Привезли в медбат, сказали, что ещё бы пара минут и не спасли. Уже много позже ребята мне рассказывали, что когда меня привезли в медбат, я был почти черный. С такими ранениями в Великую Отечественную войну я бы не выжил.

Дмитрий Сергеев:

— Когда получили сигнал о помощи, дал команду вооружаться. Все кто был не на постах, похватали оружие и взобрались на БТР, проигнорировав приказ «Стоять!» присланного к нам нашего куратора. Но нашей помощи уже не потребовалось…

«Боялся, что Соловья не довезу живым…»

Николай Оксененко:

— Через какое-то время слышим — взрыв. Из леса Гоша Кашигин прибежал, кричит: «Поехали вытаскивать раненых!». Спрашиваю: «Куда ехать? Ориентировки не знаю!». — «Жми в лес, там раненых много!».

Развернуться негде, мешал деревянный забор. Ломанул я этот забор и — в лес. Подъезжаю туда, Петька из пулемёта строчит из стороны в сторону. Я вылез из машины, мне на плащ-палатке подали Саню Соловья. Положили его на броню, группа залезла, рядом на командирское сиденье сел раненый арткорректировщик, и мы поехали в расположение батальона.

До Урус-Мартана домчался за 30 минут, боялся, что Соловья не довезу живым. Приехали, Саню на носилки переложили, я и ещё парень его в палатку занесли. Медсестра ножницы принесла, чтоб ватные штаны и портупею разрезать. Потом Соловью укол сделали, и я ушёл.

«Мне так жалко было эту тельняшку…»

Александр Соловьёв:

— Не едем, а летим, неслись по снегу на БРДМ со скоростью километров 80 в час. Я ещё боялся, что меня ветром сдует. Нащупал за спиной какой-то болтик и за него держался. Кто-то кричит в ухо то и дело: «Ты живой? Пальцем пошевели!». Меня стянули жгутами, а лицо не перевязывали, оно всё в крови. Пена пошла изо рта. Крови — полный рот. Боялся, что своей кровью захлебнусь. Наконец, ребята меня на бок перевернули. Потом говорили, что вся броня БРДМ была красной от крови. И тут я потерял сознание.

Сняли с брони, в медицинскую палатку вызвали сапёров. Слышу — девчата рыдают, ну, думаю, если даже медсестры при виде меня рыдают, то, наверное, точно — всё… Пришёл хирург, всех из палатки выгнал: на мне гранаты развороченные, которые от удара взрываются, подствольники. Всё надо снимать, а как? Вызвали сапёров, они стали снимать гранаты. Я чувствую, что по мне идёт холодный нож, под штанами. Матом ругался: «Суки, суки, новая тельняшка, новая разгрузка…». Мне так было жалко эту тельняшку. А разгрузку мне спецы подарили за спасенных бойцов в Аргунском ущелье. А этот сапёр уже и ремень режет, который на мне с училища. Всю одежду на мне порезали в клочья, на столе лежал, как окровавленная капуста. Потом все это тряпьё унесли, а меня — на операцию…

Из наградных листов:

… Раненый старший лейтенант Соловьёв успел дать данные, по которым артогнём были уничтожены места забазирования боевиков. Разведчики, видя героизм командира, сосредоточившись, смелым и решительным броском отбросили наседавшего противника. Боевики были рассеяны и отошли вглубь леса, оставив на поле боя 12 человек убитыми.

…Рядовой Александр Матжиев, водитель разведдесантной роты, был в головном дозоре. Ранен. Прикрывал отход товарищей. Лично уничтожил 7 боевиков. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Александр Стовбур, радиотелеграфист-разведчик разведдесантной роты и сержант Игорь Кашигин, разведчик-пулемётчик, когда командир группы был тяжело ранен, подползи к раненому командиру и вынесли его в безопасное место.

«Четыре часа его резали…»

Геннадий Бернацкий, командир взвода, старший лейтенант:

— В четыре часа прибежал Трофимов: «Раненые в Самашках! — «Кто?» — «Соловьёв!». Я сорвался в медбат, он через дорогу стоял. Прибежал — пацаны стоят, БРДМ вся в крови. — «Куда?» — «К Соловьёву!» — «Не ходи!». Выходит врач: «Нужна вторая группа, резус положительный!». — «У меня вторая, положительная! — кричу. Взяли у меня кровь. «Берите ещё! — «Нет, а то голова закружится…». — «Где он?» — «В операционной, туда нельзя! А кровь у второго возьмём». В операционную палатку нас не пускали, сидели рядом, пока шла операция. Четыре часа его резали. В вертушку Сашу отправили часов в девять вечера. Вынесли на носилках — весь замотан, бинт сплошной. Стал ему говорить: «Саня, Саня!» — не слышит. Я, Гагарин и Елена Ивановна Чиж отнесли его к вертушке…

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона, капитан:

— Услышала, что Саню привезли, побежали с командиром и Гагариным в медбат. Прибежали — ещё шла операция. Ребята-хирурги — Сазонов, Коваль, Андросов, очень сильные были врачи, молодцы. Закончили операцию, вышли, сказали, что глаз они не спасут, руку не спасут. И вертушка сразу пришла. Мы его завернули в спальник и потащили на носилках в вертолёт, у него подключичка стояла, капельница.

«Без Соловьёва рота сильно потеряла…»

Антон Ширинский:

— После Самашкинского леса вернулись в Урус-Мартан. Когда ранили Соловьёва, меня в группе не было, оставался на базе.

Пару дней отдохнули и несколько групп пошли в горы, я даже не знаю куда. Я при переходе реки соскользнул с камня и по пояс упал в воду. Целый день ходил мокрый. К вечеру дошли до бронегруппы, там мне дали переодеться. Вернулись в часть, но после такого купания я сильно простыл.

Без Соловьёва рота сильно потеряла. Старший лейтенант Бернацкий мог вести на штурм, ему надо было в ДШБ воевать. В разведке лучше Соловьёва не было. В отпуске были Вихрев и Ерохин, уволился Кучинский. Это были самые опытные разведчики.

На следующий день нам сказали, что одна из рот ведёт бой. Нам объявили пятиминутную готовность, я подошёл к капитану Гагарину и сказал, что это будет мой последний выход. Так мы никуда и не пошли, и я написал рапорт об увольнении. Понял, что я своё отвоевал. Исчезло чувство опасности, появилось равнодушие ко всему. Если бы я не ушёл, то в ближайшем бою я бы и погиб. Я увольнялся с Димой Сергеевым, он, наоборот, после ранения стал бояться ходить в разведку. Но в последний момент Дима попросил у комбата отпуск. Не знаю, вернулся ли он обратно. 17 февраля я уехал из Чечни

«Я отвоевался…»

Дмитрий Сергеев, пулемётчик разведдесантной роты:

— Вскоре у меня начала идти носом кровь (с симптомами гипертонической болезни тогда я знаком не был), а самое главное — я начал боятся. Так жутко мне не было ни до, ни после. Попросился в отпуск. Несмотря на нехватку личного состава меня отпустили. Вернулся через 12 дней. Наши находились тогда под Комсомольским, и дело шло к выводу.

Сходил ещё на пару рейдов, хворь вернулась. Было стыдно, на меня надеялись, но делать было нечего, пошёл к командиру и честно сказал ему, что я отвоевался. Но никто меня этим не попрекнул, даже поблагодарили за службу.

Сейчас для меня всё в прошлом. Я давно «перековал мечи на орала» и работаю инженером в строительной компании. Но до сих пор считаю для себя честью то, что довелось воевать вместе с такими замечательными людьми.

А в батальоне боевая работа весь февраль не прекращалась ни на один день.

Геннадий Бернацкий, командир взвода, старший лейтенант:

— После ранения Соловьёва стал ходить вместо него командиром группы. Я единственный остался в батальоне из офицеров, командиров групп старого состава. Замом в моей группе был Сергей Шанин, старший сержант, хотя с высшим образованием и старший лейтенант. — «Я, — говорит, — лучше старшим сержантом похожу». Воевал он в Афгане, Таджикистане, в первой кампании в Чечне, награждён был Красной звездой и «За отвагу».

Ещё в начале января на пополнение в батальон вертолётом была переброшена очередная партия контрактников — 15 человек….

«Мы знали, на что шли…»

Сергей Шанин, зам. командира разведвзвода, старший сержант:

— Я как раз был в этой группе. Начальник строевой части батальона старший прапорщик Каминский посмотрел наши личные дела и по согласованию с командиром разведывательной десантной роты капитаном Гагариным меня направили на должность зам. командира взвода, поскольку я был сержантом и имел боевой опыт. Срочную служил в спецназе ВДВ в Афганистане, в 1988–89 годах. Вернулся после армии домой, я родом из Таджикистана, и там началась война. Повоевал полтора года. Потом переехал в Россию. В первую чеченскую кампанию воевал в разведке 166-й мотострелковой бригады.

Первое время в батальоне серьёзных заданий не было — сопровождали колонны…

Вскоре, после ранения старшего лейтенанта Соловьёва, принял группу. Офицеров в роте после ранения Соловьёва оставались всего двое — Гагарин, командир роты, и Бернацкий. Все в моей группе были контрактники, ребята в основном очень хорошо подготовленные. Мы знали, на что шли, знали свою работу. Случайных людей в роте было всего трое-четверо. Такие всегда сидели в палатках, на боевые их не брали. Следили за порядком, встречали группы, накрывали «поляну», кормили. Я даже имён их не знал — по кличкам: Биджо, Кизляр…

Скупые строчки документов дают представление о том, что довелось тогда испытать разведчикам…

Из наградных листов:

…7 февраля разведгруппа майора Бирюкова находилась в засаде в районе брода севернее н. п. Танги. На засаду вышла группа боевиков. Грамотно организовал бой, и группа боевиков была уничтожена без потерь с нашей стороны. Представлен к медали ордена «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени с изображением мечей.

… Рядовой Александр Серегин, старший разведчик разведроты. 10 февраля разведгруппа выполняла задачу в Самашкинском лесу. Рядовой Серегин действовал в составе разведдозора. Одним из первых обнаружил засаду боевиков, подал сигнал группе и нанёс внезапный удар по боевикам, давая товарищам возможность рассредоточиться и занять оборону. В ходе боя уничтожил 3-х боевиков.

…Рядовой Дмитрий Воробьев, механик-радиотелеграфист взвода связи. 2–12 февраля вёл разведку в лесу у села Самашки. Поддерживал непрерывную связь. 10 февраля радиостанция была повреждена, в течение часа с риском для жизни сходил за новой в свой тыл, чем обеспечил связь дальше. Представлен к медали «За отвагу».

…Младший сержант Сергей Селецкий, командир отделения разведдесантной роты. 10 февраля в Самашкинском лесу разведгруппа обнаружила группу из 10 боевиков. В завязавшемся бою уничтожил 3-х бандитов.

Дорога на Харсеной

Особенно тяжелые бои в эти дни разгорелись на высоте с отметкой 749,6…

Из наградных листов:

…Младший сержант Александр Горшков, зам. командира взвода 2-й разведроты.11 февраля две разведгруппы высадились на высоту с отметкой 749,6, где проходила караванная тропа противника. Около 19 часов противник превосходящими силами попытался выбить с высоты закрепившихся разведчиков. Разгорелся бой. Около 20 часов 12 февраля младший сержант Горшков был ранен, но не вышел из боя, руководил своим отделением. В бою уничтожил 2-х гранатомётчиков, пытавшихся уничтожить БРМ-1к на высоте. 16 часов разведчики отражали атаки боевиков и удержали высоту. Младший сержант Горшков личным примером способствовал поднятию боевого духа своих товарищей. Представлен к ордену Мужества.

…Младший сержант Павел Грязнов, командир отделения разведроты.11 февраля в операции на высоте с отметкой 798,4 при попытке противника сбросить и уничтожить разведгруппу и занять высоту из РПГ-7 уничтожил крупнокалиберный пулемёт. Был контужен, но не ушёл из боя. Зайдя в тыл противника, метким огнём предотвратил готовящийся прорыв боевиков во фланг разведгруппы. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Владимир Стоборов, командир отделения разведроты. В ходе боя рядовой Стоборов, умело командуя отделением, уничтожил группу боевиков и двух снайперов, пытавшихся занять позиции над позицией разведгрупп. Личным примером поддержал боевой настрой в отделении, что способствовало выполнению боевой задачи. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Юрий Сенин, разведчик, в ходе боя из гранатомёта уничтожил группу противника и остановил её дальнейшее продвижение, тем самым укрепил позиции разведгрупп, занимавших круговую оборону. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Савелий Полисмаков, наводчик-оператор разведроты, уничтожил расчёт крупнокалиберного пулемёта, чем сорвал попытку противника уничтожить часть разведгруппы. Прикрывал огнём вынос раненых. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой В. Серов, радиотелеграфист разведроты. В ходе боя поддерживал связь. Когда радиостанция была повреждена, под шквальным огнём противника в кратчайший срок добрался до КП группы, заменил повреждённую радиостанцию и, не смотря на прицельный снайперский огонь, продолжал поддерживать связь, что способствовало выполнению задачи разведгрупп. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Ермак Мужикбаев, старший механик-водитель разведроты. В боевых действиях в составе батальона с 18.9.99 г. На отметке 796,4 под шквальным огнём противника умело вывел БРМ-1к из зоны поражения, чем сохранил боевую машину. Уничтожил расчёт СПГ-9 противника. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Игорь Шлапак, командир отделения. В ходе боя метким огнём сдерживал превосходящие силы противника, не давая возможности боевикам продвинуться к позициям групп. Умело и четко командовал отделением. Личным примером воодушевлял личный состав отделения, которое совместными действиями уничтожило до 20 боевиков, в том числе расчёт АГС-17 и двух гранатомётчиков с РПГ-7, чем нанесло противнику невосполнимый урон в живой силе и огневой мощи. Представлен к медали «За отвагу».

…Старшина Ризван Абдулхаликов, зам. командира взвода, в ходе боя грамотно руководил разведгруппой, шквальным огнём уничтожил около 15 боевиков, причём 4 — лично. Личным примером воодушевлял своих подчиненных, что способствовало выполнению боевой задачи. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Виктор Кургуз, разведчик-пулемётчик, был ранен, но, не ушёл из боя, вёл огонь и уничтожил пулемётный расчёт и снайпера. Представлен к ордену Мужества.

…Старшина Александр Свирилин, командир отделения, в ходе боя заменил раненого пулемётчика и вёл интенсивный огонь по атаковавшему противнику, чем заставил боевиков стремительно отступить со значительными потерями. Заняв выгодную позицию, старшина Свирилин спас левый фланг позиции разведгруппы от прорыва противника. Уничтожив метким огнём до 15 боевиков. Представлен к медали «За отвагу».

…Сержант Павел Забродский, командир отделения. В ходе боя чтобы обеспечить вынос раненых вызвал огонь противника на себя, чем проявил личное мужество и отвагу. На протяжении всего боя, будучи контуженным, отражал все попытки противника овладеть удобным подъёмом, кроме того, уничтожил снайпера и два пулемётных расчёта боевиков. Представлен к медали «За отвагу».

…Сержант Александр Силин, зам. командира взвода, в ходе боя уничтожил пулемётный расчёт и гранатомётчика противника. Представлен к медали «За отвагу».

…Старший сержант Александр Почтарёв, в ходе боя уничтожил снайпера противника, чем дал возможность продвижения разведгруппы. Там же им было уничтожено около 6 боевиков. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Сергей Елиусидов, разведчик-пулемётчик, уничтожил две огневых точки противника, чем предотвратил его наступление. Был тяжело ранен, но держал позицию. Представлен к ордену Мужества.

…Старший лейтенант Вячеслав Тепляков, и. о. командира разведроты. В ночь с 12 на 13 февраля его разведгруппе была поставлена задача разведать и овладеть высотой 799,0, а также разведать дорогу для подхода техники. Благодаря умелому руководству, высота была взята и целые сутки удерживалась под шквальным огнём боевиков до подхода основных сил.

…Старшина Александр Родионов, командир отделения, находясь на опасном направлении в ходе боя уничтожил два пулемётных расчёта и гранатомётчика. Примерно в 20:30 12 февраля получил сквозное ранение в грудную клетку. После оказания первой медицинской помощи вернулся на боевую позицию и ещё в течение часа вёл бой. После чего потерял сознание от потери крови. Эвакуировать его не было возможности: разведгруппа была в окружении. В 11:20 13 февраля старшина Родионов скончался на боевых позициях. Своим личным мужеством и примером старшина Родионов поднял боевой дух подразделения. Представлен к ордену Мужества посмертно.

«Я знала, что он умрёт…»

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона:

— Тогда на помощь нашим пошли шесть БМП с десантом. По рации сообщили в батальон, что на высоте — трое «трехсотых». Они были ранены вечером, но идти к ним на помощь на ночь глядя — почти на смерть. Утром комбат говорит мне: «Собирайся, поехали».

Стоял туман, дорога была ужасная. Ехали вдоль поля. Слышу — какие-то пехотинцы кричат: «А что это вы тут ползаете? Мы же здесь всё заминировали». Развернулись, пошли по ручью. Заметила с брони разорванные спортивные штаны на обочине, фантики от «Сникерсов». Командир заметил прыгающий сугроб, это был, наверное, разведчик боевиков, и закричал: «С машин!». Все врассыпную, сразу залегли.

Первая БМП залезла на высоту, а другие никак, скользят, сползают. Пришлось идти пешком. У меня разгрузка весила 25 килограммов, плюс автомат со спаркой магазинов и сумка с медикаментами. Тяжело, сколько могла — шла сама, потом шла и держалась за ремень бойца. На высотке было трое раненых. Тяжело раненого пацана звали Саша. Лежал он на плащ-палатке в снегу. Открыла рану — входящее пулевое в живот. Он был в сознании, но заторможенный. Надо везти, но с горы спускаться на БМП, это два-три часа. Он был нетранспортабельный. С нами был авианаводчик, мы ему: «Давай вертушку сюда!». Но погода нелётная, пасмурно, и вертолёту не сесть, мы были в лесу. Поднять тяжело раненого на тросах в зависший над землей вертолёт — это только в боевиках показывают, фантастика.

Сделала раненому укол промедола, взяла его за руку: «Саша, мама Лена пришла…». На меня все смотрят, но я не Бог, я ничего не могла сделать, он 14 часов лежал. Я знала, что он умрёт. Он открыл глаза, такие серые глаза, смотрит в небо и говорит: «Я надеюсь, это не голос ангела с небес…». Эту фразу я не забуду никогда. — «Нет-нет, это я с тобой…». Закрыла ему глаза, и всё. Ничего не могла сделать!

Ещё двое раненых — у одного проникающее ранение в поясничную область. Второй, пожилой контрактник — ему пулей снесло челюсть.

 

10. Десант на Альпийскую

Из журнала боевых действий:

«17 февраля был выделен разведотряд для ведения разведки в условиях высокогорной местности в районе отметка 2074,9 горы Альпийской. Высадка осуществлялась десантно-штурмовым способом. На отметке 2074,9 находилась группа боевиков, которая в результате огневого воздействия частично была уничтожена, а остатки группы отошли в юго-восточном направлении. В течение 17 февраля весь личный состав прибыл в указанный район и организовал базовый лагерь для ведения разведывательных мероприятий в окрестностях горы Альпийская».

К этому времени боевые действия в Чечне всё ещё шли на нескольких направлениях. Противник упорно оборонял Грозный. Подразделения российских воздушно-десантных войск занимали несколько высот южнее Шатоя, препятствуя передвижению отрядов боевиков по Аргунскому ущелью, но это направление требовалось прикрыть более надёжно. Гора Альпийская имела важное оперативно-тактическое значение: тот, кто её контролировал, имел возможность держать под огнём обширные участки окружающей местности, особенно горные дороги и тропы.

«Окружить и уничтожить…»

Александр Куклев, начальник разведки 3-й мотострелковой дивизии:

— В целях завершения разгрома бандформирований Гелаева, которые вольготно чувствовали себя в Шатойском районе, командованием ОГВ на Северном Кавказе было принято решение силами частей и подразделений ВДВ выдавить их из долины на равнинную местность, окружить частями Западной группировки и уничтожить.

Для обеспечения этой задачи 752-й мотострелковый полк выдвигался на Харсеной, войсковая и специальная разведка занимала господствующие высоты, обрамляющие долину, части ВДВ при поддержке артиллерии и авиации осуществляли зачистку Шатойского района. В результате предпринятых мер обозначенный район был очищен от НВФ, районный центр Шатой и другие населенные пункты были взяты под контроль федеральных сил. Остатки банды Гелаева пошли на север и были заблокированы частями Западной группировки генерала Шаманова в селе Комсомольское.

Разведывательный отряд, которым я командовал, выполнял задачи в период с 17 февраля по 2 марта. В составе отряда было до пяти разведывательных взводов 84-го орб, миномётный взвод, расчёт ПТРК (противотанковый ракетный комплекс — авт.) «Фагот», снайпера с 12, 7 мм винтовкой, отделение сапёров, авианаводчики фронтовой и армейской авиации, группа спецназа от 664-го отряда спецназа. По составу отряда можно судить о важности задачи.

«Задачу выполнили достойно…»

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Южная сторона Альпийской смотрела на Грузию, а северная — в Чечню. С северной части горы можно было хорошо обстреливать из миномётов Аргунское ущелье. Это был первый случай переброски разведгрупп батальона в тыл противника на вертолётах.

На горе высотой более трех тысяч метров — вечный снег, крутые обрывы. Солдаты в снегу вырубали себе большие кирпичи и из них строили укрытия. «Духи» их ежедневно обстреливали из миномётов и стрелкового оружия, но наши не ушли, задачу выполнили достойно и без потерь. Долго там был начальник разведки дивизии.

«Десантировались в полёте…»

Сергей Шанин:

— На гору Альпийскую нашу группу в количестве двенадцати человек во главе с командиром роты капитаном Гагариным забросили вертолётом. Задачу поставили так: взять высоту, чтобы поддержать действовавшие в этом районе подразделения десантников, и отрезать отход «духов» к грузинской границе. Реально мы действовали как штурмовая группа, а не войсковая разведка. Время операции нам не определили — по обстановке.

На подлёте к горе нас обстреляли с земли, вертолёт был прошит пулемётными очередями, но, к счастью, не задымил и серьёзных повреждений не получил. Обошлось без потерь, но садиться под огнём было рискованно, и командир вертолёта приказал: «Прыгать!». Десантировались в полете, с небольшой высоты, по-боевому, под огнём с земли. Никто не знал, что на Альпийской будут «духи», по данным авиации, их там не было. Видимо, незадолго до нашего прилёта вышла их туда одна боевая группа.

Собралась наша группа после обстрела без потерь. Капитан Гагарин приказал занять оборону, но занимать её в снегу было негде: мы были у «духов» как на ладони, как в тире. Все же из-за сугробов «духи» не могли нас уверенно обстреливать.

Помню возгласы Гагарина: «Ребята! Всем ордена Мужества! Надо взять высоту!». Полезли, под огнём. Засекли у «духов» два пулемёта и снайпера с противоположной горы. Но работал он слабовато, плохой был снайпер, просто отвратительный, или может быть, просто нас пугал. Было у «духов» и несколько автоматчиков. Напрямую штурм не получился — снег не давал, обошли высоту стороной. Снайпера прижали огнём, но пулемётчики нам голову не давали поднять, стреляли до последнего момента, мы уже к вершине подошли. Поднимались без потерь, но пули между ног летали. Помню, что санинструктору Сережке пулей штаны порвало. У самой макушки горы снайпер всё же прижал нас к земле. Провалялись там в снегу часа полтора. Работал этот снайпер уже конкретно, до темноты стрелял. Наконец, высота была взята.

«Духи» обалдели от нашего порыва…»

Роман Царьков, гранатомётчик:

— Отряд на Альпийскую разделили на четыре подгруппы — вертолёт не мог всех сразу взять. Я летел с третьей подгруппой. У нас были гранатомёты, боеприпасы, бронежилеты. Площадка высадки была — не на самой Альпийской, а на хребте. Мы должны были сначала преодолеть хребет. Когда наша группа собралась после высадки, не стали ждать остальные вертушки с группами и боеприпасами, Шанин собрал группу и скомандовал «Вперёд!». Надо было взять вершину Альпийской. Пошли сразу, осмотрелись после высадки и потихонечку пошли. Скоро дозорная группа залегла, она шла на триста метров впереди, должна была снимать растяжки. Группа огневой поддержки была из второй роты. Высоту взяли штурмом. Тогда сержант Сергей Шанин спас мне жизнь. Когда подошли к самой высоте, я как раз стрелял из гранатомёта, Шанин меня схватил за голову: «Ложись, по тебе снайпер работает!». А я не чувствовал, что по мне стреляют — такой был адреналин! Хотя должен был крутить головой на 360 градусов. Кураж тогда у нас у всех был, штурманули, и выбили боевиков с верхушки горы. Было ощущение, что «духи» обалдели от нашего порыва, от нашей наглости.

«Противник здесь слабым не был…»

Сергей Шанин:

— Под вечер подлетела ещё одна вертушка, со второй группой, командовал ей старший лейтенант Бернацкий. Прилетели они налегке, только с боекомплектом. Снайпер в это время продолжал работать, он просто нас достал!

От прилетевших товарищей узнали новости: Шатой ещё не взят, операция только готовится. Наша пехота от нас была ещё далеко позади, тем более что ей предстояло идти по горам.

Через несколько дней прилетела и первая рота, в полном составе, заняла оборону на горе. Продукты стали быстро кончаться, воды не было вообще — растапливали снег во фляге. Сидели на Альпийской почти две недели. Всё это время обходилось без потерь, объясняется это не просто стечением обстоятельством, но скорей профессионализмом разведчиков. Противник здесь слабым не был, это точно. И продержались. «Духи» в этом районе были в достаточно плотном кольце — слева, хотя и далеко, без прямой локтевой и огневой связи, стояли на высотах наши десантники.

«Спали на снегу, на камнях…»

Роман Царьков, гранатомётчик:

— Первую ночь спали на снегу, на камнях, но ничего страшного. Обходились без костра, но потом в палатке, там у нас печка была, и чай кипятили и даже варили бульон из зайчатины. За дровами ходили вниз. Двое пилят, трое-четверо — охрана. Берёза крученая, тяжело было пилить.

Сбросить нас с вершины попыток не было, но нервы боевики потрепали, постоянно вели огонь с высоток, целую неделю. Специально подходили к нам поближе, чтобы мы патроны расходовали. Они понимали, что в облачность вертушка с боеприпасами к нам не подлетит, питания у нас нет, теплых вещёй — нет. Вертолёты вызывали, когда было надо. Экипажи работали отлично: вертушка садилась на два колеса, всё выгружали, и — пошла. Случалось, что боевики стреляли по вертолётам из зенитной установки, но попаданий не было.

… «За кадром» этих скупых солдатских воспоминаний остались: постоянные стресс и нервное напряжение, необходимость сутками находиться в снегу и на морозе при невозможности согреться, не говоря уже о том, чтобы «принять ванну и выпить чашечку кофе». Зато была реальная и постоянная возможность каждую секунду получить в голову пулю от снайпера.

Из наградных листов:

…Капитан Александр Гагарин, командир разведывательной десантной роты. 16 февраля получил приказ высадиться вертолётом на хребте Гумуртаиркорт, завладеть и удержать горой Альпийской (2047,9 м.). Выдвигаясь к вершине, уничтожил 4 боевиков. Гора была взята без потерь.

…Старший лейтенант Геннадий Бернацкий, командир взвода. 16 февраля в составе разведотряда высадился около горы Альпийской с боевой задачей завладеть и удержать высоту. Под шквальным огнём вышел к вершине горы и занял выгодный оборонительный пункт, затем вытянул на себя остальные группы. Благодаря решительным действиям и умелому руководству Бернацкого, высота была взята без потерь. В ходе боя уничтожил пулемётный расчёт и 5 боевиков.

…Младший сержант Василий Ваганов, старший оператор разведвзвода наблюдения. В батальоне с 23 сентября 1999 года. 17 февраля с разведотрядом высадился на горе Альпийской. При высадке группа попала под огонь противника, разведчики были прижаты к земле и лишены возможности передвигаться. Под прикрытием огня рядового Д. Абрамова группа рассредоточилась и стала пробиваться к вершине. Младший сержант Ваганов шёл в замыкании, прикрывал прорыв к горе, не давал боевикам вести прицельный огонь, обеспечивал прикрытие группы. Представлен к медали «За отвагу».

…Младший сержант Михаил Григорьев, командир отделения разведывательного взвода наблюдения. Под Дуба-Юртом был в эвакуационной группе. В районе горы Альпийской смелыми и решительными действиями под огнём противника обеспечил продвижение разведгруппы. В бою уничтожил одного боевика. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Дмитрий Абрамов, старший оператор разведывательного взвода наблюдения. 17 февраля при высадке в районе горы Альпийской разведгруппы были прижаты к земле огнём противника. Занял выгодную позицию за скалой, открыл прицельный огонь по огневым точкам противника, чем дал возможность товарищам рассредоточиться и пробиться к вершине горы. Представлен к медали Суворова.

…Рядовой Николай Алехин, пулемётчик-разведчик разведывательно-десантной роты. 18 февраля высажен с разведгруппой в районе горы Альпийская с задачей организовать опорный пункт у подножья и держаться до подхода десанта. При продвижении к вершине разведгруппа столкнулась с противником. Под огнём занял позицию за выступом скалы и вёл прицельный огонь. Воспользовавшись этим, разведгруппа броском выбила противника из опорного пункта. Уничтожил в бою 3-х боевиков. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Андрей Никифоров, умело подавлял огневые точки противника, отсекал наседавших боевиков от своих товарищей, чем дал возможность провести окружение группы противника. Представлен к медали Суворова.

…Сержант Сергей Смагин, командир отделения, смелыми и решительными действиями обеспечивал продвижение разведгруппы. Уничтожил пулемётный расчёт противника.

…Младший сержант Сергей Селецкий, командир отделения разведдесантной роты. Был старшим расчёта, огнём из АГС-17 обеспечил выход группы на высоту.

…Рядовой Андрей Гончаренко, разведчик-пулемётчик. Метким огнём обеспечивал продвижение товарищей. Уничтожил пулемётный расчёт и 3-х боевиков. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Александр Серёгин, старший разведчик разведдесантной роты. В сложных климатических условиях в составе дозорной группы под огнём противника вытянул на себя разведгруппу. В ходе боя уничтожил пулемётный расчёт противника.

…Рядовой Алексей Снопов, водитель-радиотелеграфист разведдесантной роты, увидел, что боезапас группы находится под огнём противника, вынес его в безопасное место. Занял позицию, открыл огонь по боевикам, поражая огневые точки противника. Во время боя уничтожил двоих боевиков. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Сергей Соколов, старший радиотелеграфист-разведчик, действовал в составе штурмовой группы. Смелыми и решительными действиями при захвате высоты уничтожил группу боевиков и один пулемётный расчёт.

…Рядовой Сергей Михайлюков, водитель-радиотелеграфист боевой машины РДР. Из подствольного гранатомёта попал в группу боевиков. Воспользовавшись замешательством, броском преодолел простреливаемое пространство и забросал окоп противника ручными гранатами, уничтожил огневую точку пулемётчика, чем дал возможность товарищам выбить боевиков из опорного пункта. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Сергей Тихонов, старший радиотелеграфист-разведчик. Имея на вооружении РПГ-7, правильно оценив обстановку, выгодную позицию для ведения огня. На предельной дальности осколочным выстрелом из гранатомёта метким попаданием уничтожил пулемётный расчёт боевиков, чем самым дал возможность группе решительным броском овладеть опорным пунктом. «За отвагу».

…Рядовой Вадим Грошев, старший радиотелеграфист-разведчик. Действовал в составе штурмовой группы, смелыми и решительными действиями уничтожил группу боевиков, среди них гранатомётчика. Представлен к ордену Мужества.

«Облака осветились вспышками залпов…»

Александр Куклев:

— Долина просматривалась великолепно. Организовали круговую оборону, вели круглосуточное наблюдение. По ночам спускались вниз, минировали тропы, ловили зайцев, натурально. Периодически беспокоил противник, спать спокойно нам не давали.

Место было интересное. За неделю до нашего прибытия на высоту «духи» сбили Ми-24 из 30 мм пушки. Вертолёт там на склоне так и оставался. Экипаж погиб. Они врезались в горку. Огневая точка противника была в трех километрах ниже Альпийской. Десантники её уничтожили, когда высадились в районе нашего лагеря, и начали перемещаться в сторону перевала Ламамаисти. Закрепились на перевале. У меня связи с ними нет. Ночью наблюдатель докладывает об обнаружении групповой цели у подножья горы. В ночной бинокль чётко просматривалась колонна из 6–8 машин с потушенными фарами. Судя по карте, дорога идёт прямиком на перевал, где сосредоточились десанты. Машины появились недавно. Делаем вывод: если в каждой машине по 10 человек, то минимум 80 «духов» лезут в горку. Знать, на прорыв попёрли.

Определяем по карте координаты колонны и быстро просчитываем маршрут этих «туристов». Вызываю подручный дивизион РСЗО (ракетная система залпового огня — авт.) «Ураган», огневые позиции которого под Урус-Мартаном. Командир миномётного взвода в качестве арткорректиковщика выдаёт свои координаты, я настаиваю на своих. Даю команду на открытие огня. Артиллеристы — «Наблюдай!». Наблюдаем, как облака над Урус-Мартаном осветились вспышками залпов, слышим, как летят ракеты, и с ужасом видим, как они рвутся вблизи позиций десантов. Мат в эфире, повторный залп, опять туда же.

Ждём утра. Приносят на эвакуацию одного раненного пацана, родом из Нальчика. В восторге, не смотря на ранение, тяжёлое состояние, рассказал, как «духи» полезли в гору, а тут наши к-а-а-к долбанут! В общем, получилось вот что. Точно определил место колонны командир миномётного взвода, я настоял на своём ошибочном варианте (на 2–3 км ближе к позициям десантников). На огневых позициях артиллерии сделали неверные расчёты и в результате — неплохо наваляли. А солдатик ранен был, когда огневую точку ликвидировали, ещё днём.

Как работала в эти дни служба тыла батальона…

Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник:

— Когда мы встали под Урус-Мартаном, там для тыла проблем уже не было: рядом стоял ОБМО со складами. Основная задача была — получить теплые вещи. Как раз группы стали забрасывать вертолётами в горы. Все получили спальные вещи, свитера, валенки, резиновые сапоги — потому что такой грязи, как в Чечне, я больше не видел нигде, это какой-то ужас! Забрасывали вертолётами в горы вместе с разведгруппами палатки, печки, теплые вещи, сухие пайки.

Сергей Ахмедов, старший прапорщик:

— В три часа ночи меня вызвал комбат: «Собрать для разведгрупп на Альпийской сухпай!». Собрал, на трое суток, отправил на вертолёт. Скоро оказалось, что наши пайки вертолёт скинул в пехоту. Пока наши за пайками спускались с горы, их уже не было. Комбат вызывает: «Готовь сухпайки!» — «Я же только что отправил!» — «Не долетели, отправляй ещё раз!». Второй раз пайки ветром в пропасть унесло! Утром комбат мне опять: «Собирай пайки!». — «Сколько можно? Два раза пайки на трое суток пропали! Не могу!» — «Они там голодные сидят!». Опять я крайний оказался, слышу: «Ты крыса тыловая!» — «Да заберите вы всё!». Отдал всё. Нет больше пайков на складе, и головной боли нет. На третий раз пайки вертолётчики доставили четко.

За сухпаями для разведгрупп могли прийти и в два часа ночи, в любое время поднимали: «Надо выдать сухпай!». Там ночью такая темнота, что в двух шагах ничего не видно. Пошёл, нашёл, достал, выдал.

Из журнала боевых действий:

«В ночь с 19 на 20 февраля от разведотряда, находящегося базовым лагерем на горе Альпийская, было выделено 3 разведгруппы с задачей выдвинуться на гору Ламамаисти с целью проведения разведки местности, выявления и уничтожения мелких групп противника обнаружению целей для нанесёния ракетно-бомбовых ударов авиации и артиллерии. В ходе выполнения задачи в районе отметки 1817,0 была обнаружена засада боевиков. По засаде было произведено огневое воздействие из всех видов оружия, после этого разведгруппы под огнём противника отошли в базовый лагерь».

«Духи» шли — смертники…»

Сергей Шанин:

— Когда от Шатоя «духов» погнали залпами «Градов», они стали уходить и напоролись на десантников. «Духи» здесь шли — смертники, с поясами шахидов. Какого сброда там только не было — попадались даже хохлы и латыши. Знаю, что, отражая здесь прорыв бандитов, погибло много наших десантников. Помочь им огнём и силами у нас в этот момент не было возможности — были далеко от места боя.

Запомнился один эпизод этих дней. Увидели, что «духи» развёли костер — какая наглость, думаем! Роман Ряжин из гранатомёта осколочным, навесом, с 600 метров, выстрелил и попал прямо в костер. Сидевшие у костра «духи» — клочьями в стороны…

«Этот орден — ваш…»

Роман Царьков, гранатомётчик:

— На Альпийской не просто так сидели — ходили минировать дороги, обстреливали группы бандитов. Когда узнали, что через Харсеной с севера на Шатой прошла группа боевиков, мы ходили на её перехват. Очень хорошо тогда постреляли, там было две-три машины боевиков.

Наград до сих пор жду — представляли пять раз, и нет ничего. Ни разу от Гагарина не слышал слов благодарности. Вот подполковник Куклев, который был с нами на Альпийской, единственный, который пришёл и сказал: «Этот орден — ваш, я его получил благодаря вам».

Из наградных листов:

…24 февраля при удержании горы Альпийской разведгруппой старшего лейтенанта Бернацкого у подножья горы был окружён блиндаж боевиков. Бернацкий выстрелом из гранатомёта уничтожил блиндаж с боевиками. В результате короткого боя было уничтожено 15 боевиков, захвачено стрелковое оружие, в том числе пулемёт и гранатомёт.

Когда боевая задача по захвату и удержанию горы Альпийской была выполнена, подразделения разведбата сняли оттуда вертолётами и перебросили в базовый лагерь, под Урус-Мартан.

«Загрузился на борт последним…»

Александр Куклев:

— В основном всё было буднично и не интересно. Немного позагорали. Днём солнце палило, так что все раздевались по пояс. Ночью приходилось бороться с холодом и сыростью. Пошли больные простудные. Но эвакуироваться никто не хотел. Тогда и стали петли ставить внизу на зайцев. Кое-что попадалось. В основном две недели рутинного негероического труда по борьбе с противником, холодом, немного с голодом и вшами. Эвакуацию проводили в несколько дней.

Вертолётчиков, допущенных к полётам в горах, не хватало. У нас не было ровной площадки для посадки. Вертолёт просто зависал. А мы пытались в него забраться. Сначала отправили всех больных, тяжелое вооружение, запасы. Загрузился на борт последним.

А в батальоне жизнь шла своим чередом…

Из журнала боевых действий:

«В 18:00 22 февраля была поставлена задача на проведение специальных мероприятий по минированию дороги и ведению разведки в районе кошара. В указанном районе был установлен фугас, эквивалентный 6 кг тротила. В ходе ведения разведки были обнаружены и уничтожены 2 машины с боеприпасами и расчёт АГС-17.

Совместно с мотострелковыми подразделениями атака боевиков была отбита, понеся значительные потери, противник отошёл на Грозный. Потери личного состава: ранен 1 офицер.

29 февраля в результате ведения разведки были обнаружены и уничтожены три долговременные огневые точки противника. Выполнив поставленную задачу, группы вернулись в базовый лагерь. Потери личного состава: ранено 2 солдата.

Александр Куклев, начальник разведки 3-й мотострелковой дивизии, подполковник:

— Руководство незаконных вооруженных формирований уделяет значительное внимание вопросам обеспечения отрядов боевиков вооружением, боеприпасами, продовольствием и медикаментами. В качестве одного из основных каналов переброски наемников, оружия и боеприпасов используется горная дорога Шатили — Итум-Кале.

В Итум-кале был высажен тактический воздушный десант в составе подразделения ВДВ в количестве 380 человек с задачей перекрыть основные перевалы Аргунского ущелья и не дать противни¬ку получать материальную помощь из Грузии.

Противник еженедельно получал через границу с Грузией помощь и в личном составе, и в вооружении, и в материальных средствах.

После взятия под контроль Грозного командование объединённой группировки приступило ко второму этапу действий, который заключался в уничтожении НВФ (Хаттаб, Басаев, Гелаев) в Шатойском, Введенском и Ножай-Юртовском районах и взятии под контроль оставшейся территории Чечни.

Находящийся в Аргунском ущелье населенный пункт Итум-Кале продолжал служить боевикам в качестве перевалочной базы и места хранения запасов материальных средств.

На юге республики руководство боевиков продолжало развёртывание баз, лагерей, сооружение оборонительный рубежей. Бандформирования сосредоточивались в Ножай-Юртовском, Веденском и Шатойском районах.

Кроме того, на территории Чечни налажен выпуск оружия кустарного производства и боеприпасов к нему.

Замыслом действий ОГВС в Аргунском ущелье предусматривалось одновременно силами Западной группировки в направлении Дуба-Юрт — Шатой, и вновь созданной Южной группировки с направления Итум-Кале — Борзой нанести поражение противнику и освободить южный и северный проходы Аргунского ущелья, в дальнейшем, блокировав возможные маршруты отхода, окружить противника в Шатойском районе, нанести ему максимальное поражение и вынудить командование НВФ отказаться от дальнейшего сопротивления.

Хроника событий:

29.02.00 г.: в Шатое и прилегающих населенных пунктах торжественно поднят российский флаг. Генерал Шаманов заявил, что со взятием Шатоя масштабная операция по разгрому крупных бандформирований в Чечне завершена. Теперь руководство антитеррористической операцией будет передано от МО к МВД (готовится указ Путина).

 

11. Март с кровавой капелью

К концу февраля 2000 года бандиты практически потеряли постоянный контроль над большей частью территории Чечни и оказались в постепенно сжимающемся кольце российских войск. Единственное, что им оставалось, чтобы спасти свои жизни — попытаться небольшими группами вырваться из Аргунского ущелья. Эти прорывы должны были идти в разных направлениях.

Одна из таких попыток была предпринята 4 марта отрядом полевого командира Руслана Гелаева, блокированным в районах Дачу-Борзой и Улус-Керт.

Бандиты шли мелкими группами, по руслу речки Гойтан, по пояс в воде. Значительной части бандитов удалось просочиться через боевые порядки 503-го мотострелкового полка и войти в село Комсомольское.

По замыслу Гелаева, пробившиеся в Комсомольское группы боевиков должны были здесь объединиться и затем захватить райцентр Урус-Мартан. Он считал, что ему удастся поднять здесь против федеральных сил всех сочувствующих ему чеченцев и затем диктовать свои условия командованию Объединенной группировки.

Хроника событий:

03.03.00 г.: ОМОН из Сергиева Посада попал в засаду в пригороде Грозного, недалеко от штаба федеральной группировки. Бой длился 4 часа. Информация была закрыта более суток. 20 погибших, 29 раненых.

04.03.00 г.: по данным «Франс-Пресс», минувшей ночью в Аргунском ущелье была атакована колонна Псковского ОМОНа. (В течение нескольких дней Трошев, Ястржембский, Шпак, псковский губернатор Е. Михайлов и др. делают противоречивые заявления о произошедшем в Аргунском ущелье. Только 10.03.00 г. И. Сергеев официально подтвердил, что в боях за Улус-Керт в ночь на 01.03.00 г. погибли 84 псковских десантника).

Александр Куклев:

— К 9 марта Аргунское ущелье от Шатоя до Дуба-юрта взято под контроль. Однако, НВФ, стремясь вырваться из окружения, 10 марта прорываются в двух направлениях — Мал. Варанды — Комсомольское (Гелаев) и Б. Варанды — Улус-Керт (Басаев, Хаттаб).

Командованием объединенной группировки были предприняты меры, которые позволили нашим войскам блокировать НВФ под командованием Гелаева в Комсомольском. Но вторая группа под командованием Басаева и Хаттаба вырвалась из кольца окружения и попыталась уйти в Веденское Ущелье. На их пути в районе Улус-Керта встала 6-я парашютно-десантная рота 104-го парашютно-десантного полка приняла неравный бой. Противник в составе более 2 тысяч атаковал 90 десантников, имея при этом соотношение 25:1, но десантники не дрогнули и в течение трех суток без подкрепления вели неравный бой, в ходе которого командир батальона вызвал огонь на себя. В ходе боя десантники потеряли убитыми 84 человека.

Одновременно подразделения 752-го мсп выдвигаются в район Харсеной с задачей блокировать банды Гелаева с запада.

Гибель Петра Захарова

Из журнала боевых действий:

«3 марта около 14:00 при подходе к отметке 861.7 разведгруппы встретили опорный пункт противника и вступили с ним в бой. С восточной стороны на этот же опорный пункт вышла десантно-штурмовая рота и стала теснить противника, в результате боя противник был частично уничтожен, остатки отошли в южном направлении. В результате боя высота 861,7 была взята, и на ней закрепился взвод 752-го мсп. Потери личного состава: убит 1 офицер; ранено — 5 человек».

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— Начало марта… Гибель роты псковских десантников, гибель 33 спецназовцев. Нашему батальону была поставлена задача вытащить спецназовцев оттуда. Собрали тогда из батальона две группы, отправили на Харсеной, на вертушках. В это время закончилась нормальная погода, но так они там и работали.

Евгений Липатов:

— В начале марта нам сказали, что будем работать в предгорье, на Малый и Большой Харсеной, вести туда пехоту. Недалеко от Большого Харсеноя нас, две группы, высадили с вертушек. Командиром роты был старший лейтенант Тепляков. Маршрут проходил через высоту. Уже вечер, решили остаться на соседней высоте, чтобы с утра идти дальше. Наши увидели — группа идёт, человек 20, вроде «духи», а оказалось — это группа из десантно-штурмового батальона Восточной группировки, с гор шли на равнину, со стороны Бамута. По рации связались с ними — всё нормально. Они пошли на эту высоту, а время уже вечер, там ночевать собирались. А там была база «духовская».

На высоту забрались, и началась перестрелка с «духами», почти всю ночь. На высоте сидим, куда идти ночью — бесполезно. Десантников «духи» оттеснили вниз. Видел четверых убитых десантников, лежали, пацаны лет двадцати, и двенадцать раненых. А «духи» своих убитых утащили.

Это был последний бой одного из лучших разведчиков батальона старшего лейтенанта Пётра Захарова…

Из наградных листов:

Старший лейтенант Захаров Пётр Валентинович (посмертно).

Родился 12 сентября 1977 года в поселке Кок-Су Кировского района Талды-Курганской области в Казахстане. В 1999 году окончил Новосибирское высшее военное общевойсковое командное училище и был распределен в Московский военный округ. В 84-м отдельном разведывательном батальоне 3-й мотострелковой дивизии принял разведывательный взвод. Лейтенант П. Захаров с первых дней службы зарекомендовал себя грамотным, хорошо подготовленным офицером, и вскоре был назначен на должность командира разведывательной роты.

В сентябре 1999 года в составе батальона убыл для участия в контртеррористической операции по разоружению незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской Республики. В ходе выполнения боевых задач старший лейтенант П. Захаров проявлял истинное мужество, героизм, подтверждал высокий профессионализм войскового разведчика и грамотного командира.

3 марта 2000 года две разведывательные группы под командованием старших лейтенантов П. Захарова и В. Теплякова вели разведку местности в районе высоты с отметкой 861,7. Перед ними стояла задача: выдвинуться к вершине, захватить её и удержать до подхода 1-го батальона752-го мотострелкового полка. Разведчики вертолётами были доставлены к назначенному месту и сразу приступили к рискованной и ответственной работе. Старший лейтенант В. Тепляков вёл свою группу по северной стороне горы, а П. Захаров работал с подчиненными по южному склону. При подходе к середине маршрута Пётр обратил внимание на шум стрельбы и сразу понял, что его товарищи попали в беду. Это подтвердилось сообщениями по радиостанции о том, что группа В. Теплякова наткнулась на опорный пункт боевиков и завязался неравный жестокий бой. Старший лейтенант П. Захаров принял решение идти на помощь своим товарищам. В этой ситуации по-другому он поступить не мог.

Вместе со своими подчиненными, не теряя ни минуты, он устремился к указанному квадрату. Скрытно продвигаясь по склону, они шли к флангу опорного пункта, чтобы нанести удар по противнику. Неожиданно на их пути возникла группа боевиков, которая пыталась зайти в тыл В. Теплякову и уничтожить его. Быстро оценив обстановку, П. Захаров дал команду на огневое поражение боевиков. Здесь и завязался жестокий и роковой бой. Пётр понимал, что в этой ситуации важно не упустить инициативу и не позволить противнику опомниться. Отдав приказ на атаку, он в стремительном порыве увлёк за собой подчиненных. Продвигаясь вверх по склону, разведчики попали под сильный пулемётный обстрел. Видя, что атака может захлебнуться, отважный командир под шквальным огнём, умело используя складки местности, решительно и быстро подобрался к пулемётной точке и забросал её гранатами. В результате были уничтожены пулемётный расчёт, три автоматчика и, главное, открыт путь для дальнейшего продвижения вперёд. Атака продолжалась. В этом тяжелом бою и был смертельно ранен старший лейтенант Пётр Захаров.

Подвиг командира послужил примером для его подчиненных и вдохновил их на смелые и решительные действия в нелегком сражении. Разведчики в решительном броске сломили оборону и сходу атаковали опорный пункт. В результате умело проведенного боя противник потерял: 21 человек убитыми, двое раненых были взяты в плен, кроме того, было захвачено огромное количество вооружения и боеприпасов, имущества и 2 вьючные лошади.

Благодаря подвигу старшего лейтенанта П. Захарова боевую задачу разведчики выполнили с минимальными потерями в обеих группах и обеспечили мотострелковым подразделениям 752-го мотострелкового полка выход на высоту 861,7.

Указом Президента Российской Федерации № 1755 от 20 августа 2000 года старший лейтенант Захаров Пётр Валентинович за мужество и героизм, проявленные при ликвидации незаконных вооруженных формирований в Северо-Кавказском регионе, удостоен звания Героя России (посмертно). Также он награждён орденом Мужества (Указ Президента РФ № 98 от 22 января 2000 года).

Герой России старший лейтенант П. В. Захаров похоронен 6 марта 2000 года на кладбище в поселке Ломтев Лог, Угловского района Алтайского края, по месту жительства родителей.

«Он налетел на автоматную очередь…»

Евгений Липатов:

— День, когда погиб старший лейтенант Захаров, помню очень хорошо… Майор десантников подошёл к нам и говорит: «Ну что, вы подошли, давайте высоту брать!». Мы за хребтом шли, а они снизу. Начался бой, мы все выше-выше, и в тыл им зашли, и «духи» перед нами бегают. Тепляков начал перебегать, ему в плечо пуля, он упал, я его взял, вкололи промедол, вдвоем с парнем потащили. Захаров уже здесь был, говорит нам: «Пошли, пошли!». Мы и так за собой вели взвод нашей пехоты. — «Подожди, — говорю, — мы сейчас Теплякова дотащим». Из нашей группы с Захаровым двое пошли. Мы пока Теплякова оттащили, возвращаемся — навстречу тащат Захарова, голова у него была закрыта. Ребята рассказали, что они уже на высоту залезли, слева поляна, метров 10–20, он хотел перебежать зелёнку и налетел на автоматную очередь, снизу вверх. «Духи» ползут, хотели его взять, наши поползли к нему и за сапоги вытащили.

Высоту взяли только утром на следующий день. «Духи» отошли. У них там, видно, бабы были снайпера, потому что шмоток много было, на этой базе. Они их отвели заранее. Один боевик остался в окопах, весь обкуренный, наёмник из Таджикистана, толстый, рыжий. Мертвых «духов» до хрена было в окопах. Тогда из ДШБ погибли пятьчеловек, в том числе психолог-капитан, ночью умер от раны. Вертушку вызвали за ранеными, а она села на высоте на полянке, передали летчикам по рации: «Эту высоту ещё не взяли!». Хотя с неё «духи» уже ушли. Видели, как наши с вертолёта попадали, разбежались по высоте. Продуктов привезли, боеприпасов…

«Его друга буквально затрясло…»

Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник:

— Я перед этой операцией заходил в палатку к старшему лейтенанту Захарову. Ребята сидели, планы на будущее обсуждали, на гитарах играли. Было ощущение, что война скоро кончится… А часа через четыре слышу: «Захаров убит!». Некоторые на глазах сразу бледные стали… Одного его друга буквально затрясло, когда услышал эту страшную весть…

Александр Ступишин, старшина 1-й разведывательной роты, старший прапорщик:

— Я долго плакал, когда узнал, что Петя Захаров погиб. Сначала не поверил.

Накануне мы отправили «вертушку» с сухпаями и боеприпасами на Малый Харсеной, туда должен был выходить весь батальон, «коробочки» уже подтянулись. Я туда улетел накануне вечером, ночевал там. Сначала в вертушку сели Елена Ивановна Чиж и комбат, но машина оказалась перегружена — они вылезли. Полетел я туда вечерним рейсом, со мной были контрактник Кузя и Женя Подопригоров. Сидим, никакой стрельбы не было, ещё конину ели. Петя сказал Елене Ивановне: «Мне отдохнуть бы надо, помыться, и вернусь назад». Палатку поставили, переночевали, холодновато было. Я улетел, а на следующее утро мне сообщили: «Петя Захаров погиб!». — «Не может быть!».

Петя для меня был как младший брат. Он ко мне относился, как к старшему брату. По своей культуре и воспитанию он был, как офицер царской армии. Таких сейчас редко встретишь.

Рассказывали, что его убил снайпер. Старшего лейтенанта Теплякова тоже ранили в этот момент.

С нами в это время был и начальник разведки 58-й армии полковник Тупик, он к нам вечером приходил. Помню, что осталось ощущение: можно было и не ходить нашим туда, куда приказал идти Тупик. Мы как-то чувствовали, что он своих разведчиков из Северокавказского военного округа, жалел, а наших — нет.

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона:

— Гибель Петра Захарова — это было неожиданно, непонятно. Он был очень хороший, дотошный в службе парень. Крепкий, боевой пацан.

После этого боя на собрании офицеров обсуждали замполита 1-й роты. Это был случайный человек в батальоне, присланный недавно на пополнение. Он был с Захаровым, но отсиживался за дорогой, не вступая в бой, а мог ему помочь. Доля вины, что Захаров погиб, на нём: струсил пойти ему помочь. Спрашивали его: «А почему ты сидел?». — «Вы понимаете, я пригодился бы потом…» — «Ты мог помочь, и этого бы не случилось». Офицеры сказали, что ему не место среди нас, и он скоро уехал.

Александр Ступишин, старшина 1-й разведывательной роты, старший прапорщик:

— Это был наш замполит, бывший мент, не кадровый офицер. Его выгнали с треском.

После гибели Петра Захарова меня вызвал комбат, штатку (штатное расписание роты — авт.) вручил прямо перед строем роты: «Давай командуй! А эти — пусть как хотят». Он имел в виду двоих последних офицеров роты — капитанов Шапошникова и Федотова. Я сел на пенёк тутовника, ребята стоят строем, и говорю: «Ну, мужики, как жить будем?» — «Нормально», — говорят.

Капитан Тритяк уехал в отпуск после Нового года. А ведь офицеры на тот момент в роте были. Два капитана — Шапошников и Федотов. Непонятно было: то один из них замполит роты, то другой. Задачи ставили мне, когда Петя погиб. Шапошников ходил с урной, голоса за президента собирал, а майора получил и — уехал. Федотов — квасил в палатке, его и бойцы-то матом посылали… Им бойцы даже в палатку дымы подкладывали, чтобы вышли, а то пьяные лежат.

Из письма отца Петра Захарова, Валентина Ивановича:

«Говорят, что с прошествием времени боль проходит. Нет, это, наверное, теперь до самой смерти будет с нами…

Петруша рос очень любознательным ребёнком. В 4 года его старший брат Сергей, который учился в 1-м классе, научил читать и когда Петя пошёл в школу, он уже вовсю читал и писал. В школе был увлечён математикой и физикой, отлично знал историю. В последних классах школы стал увлекаться изотерическими проблемами. Увлёкся учением Порфирия Иванова. Увлекался спортом, особенно гирями и гимнастикой.

Его никогда не надо было что-то заставлять, он всегда знал, что нужно делать. Мы с ним с детства занимались строительством. Он умел абсолютно всё — хоть сруб срубить, хоть сено косить. Всё, что нужно знать мужику, он всё умел.

Он очень любил мать и свою сестрёнку. В начальных классах школьной столовой дали ему яблоко, так он его не съел, а принес домой и поделил маме и Леночке. Он никогда не забывал наши дни рожденья и хоть подарок и поздравление, но пришлёт.

Даже в Чечне он Леночке на день рожденья в письме отправил тысячу рублей, но какой-то почтальон стащил эти деньги. Когда мать по телефону просила его бросить эту службу, он ей сказал, что у него там столько оставлено, что пока не выведут войска, он не уйдёт.

Ну вот, в общих чертах я и описал нашего Петрушеньку. Я таких детей ещё не встречал…».

Из наградных листов:

3 марта

…Старший лейтенант Вячеслав Тепляков, и. о. командира разведроты получил задачу скрытно выдвинуться на высоту 861,7 завладеть ей и удержать до подхода подразделения 752-го мсп. Разведгруппа под его командованием скрытно вышла к вершине высоты, мощным и стремительным броском, в сложных условиях местности, под шквальным огнём противника заняла её. В ходе захвата высоты лично уничтожил пулемётный расчёт и гранатомётчика. Старший лейтенант Тепляков при захвате высоты был ранен, но продолжал командовать разведгруппой до подхода основных подразделений батальона. Благодаря решительным действиям и умелому руководству старшего лейтенанта Теплякова высота удерживалась несколько дней. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Сергей Аверин, радиотелеграфист 3-го взвода 1-й разведроты. Обеспечивал бесперебойную связь, автоматным огнём подавлял опорный пункт противника, проявил смекалку и находчивость. Медаль «За отвагу».

…Младший сержант Алексей Размахов, радиотелеграфист разведроты. Когда группа попала под огонь из засады боевиков, занял выгодную позицию и стал подавлять огневые точки противника, чем дал товарищам возможность рассредоточиться и занять оборону. При отходе был ранен, но вёл бой до подхода основных сил группы. Уничтожил 3-х боевиков. Обеспечил выполнение боевой задачи. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Евгений Безродный. Подавлял огневые точки, чем сдерживал натиск боевиков. Уничтожил 3-х бандитов. Вёл бой до подхода основных сил группы. Обеспечил выполнение боевой задачи. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Евгений Коптяев, разведчик-пулемётчик 1-й разведроты. Пулемётным огнём подавлял огневые точки противника. С риском для жизни помогал в эвакуации раненых. Принимал участие в захвате пленного на высоте. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Сергей Котов, старший разведчик разведроты. В бою уничтожил 2-х пулемётчиков, чем прикрыл открытый левый фланг группы. Вынес с поля боя раненого солдата мотострелкового полка. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Дмитрий Мисько, разведчик разведроты. В бою уничтожил пулемётный расчёт противника. Помогал эвакуировать раненых солдат мотострелкового полка. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Владимир Якуба, разведчик-пулемётчик. 3 марта, когда погиб командир группы, а все бойцы были ранены, прижатые к земле шквальным огнём противника, рядовой Якуба был в тыловом боевом охранении. Смог сплотить вокруг себя несколько бойцов пехоты и других разведгрупп, атаковал заходившего во фланг группы противника, отбросил его с высоты и закрепился. Из пулемёта уничтожил 5 бандитов. Разведгруппа полностью выполнила задачу по захвату опорного пункта и удержанию высоты. Представлен к ордену Мужества.

…Старшина Артур Данеев, старший оператор боевой машины. Обнаружив обходящего с левого фланга противника, рядовой Данеев, поразил несколько огневых точек, чем не дал возможность врагу обойти группу с фланга. Был ранен, но продолжал вести бой, чем обеспечил выполнение поставленной задачи. Представлен к ордену Мужества.

…Старшина Роман Захаров, старший разведчик разведроты. Заняв выгодную позицию, во время атаки противника из снайперской винтовки уничтожил 4-х боевиков. Был ранен, но не покинул поля боя. Представлен к ордену Мужества.

4 марта

…Старшина Евгений Подопригоров, зам. командира взвода, командир боевой машины. Командуя разведгруппой, был десантирован в кв. 5449 с задачей уничтожить опорный пункт противника. Сразу же после десантирования, установив связь с разведотрядом на отметке 861,7, разведгруппа сходу атаковала с фланга опорный пункт противника, и, ведя шквальный огонь, выбила его с позиций. В результате противник потерял 21 человека убитыми, было захвачено оружие, большое количество боеприпасов, две вьючных лошади и два пленных боевика. Безвозвратных потерь в разведгруппе нет. Представлен к ордену Мужества.

…Младший сержант Виталий Осипов, командир отделения разведывательного взвода наблюдения. Командуя разведдозором, был десантирован в квадрате 5949 рядом с высотой 861,7 с задачей уничтожить противника и подготовить эвакуацию раненых и убитых разведчиков в бою 3 марта. Сходу атаковал опорный пункт противника. Боевики отступили, оставив убитых, оружие и боеприпасы. Умело организовал подавление огневых точек, уничтожил пулемётчика противника, чем обеспечил выполнение боевой задачи. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Леонид Высоцкий, разведчик-наблюдатель разведвзвода наблюдения. 4 марта в составе разведгруппы был десантирован с задачей уничтожить опорный пункт противника в районе отметки 861,7 и подготовить эвакуацию раненых и убитых разведчиков отряда спецназа. В бою за высоту подавлял огонь противника, не давал ему возможность вести огонь. Уничтожил пулемётный расчёт, чем помог выполнить поставленную боевую задачу разведгруппы по взятию опорного пункта. Представлен к медали «За отвагу».

Из журнала боевых действий:

«Разведгруппы, выполняющие задачу в урочище Малый Харсеной, 5 марта в районе западнее отметки 861,7 обнаружили опорный пункт боевиков, который в результате боя был уничтожен».

«Шелест снарядов на подходе…»

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Операция в направлении Малого Харсеноя, где мы должны были найти дорогу для пехоты, началась с боем, около 20 часов вечера. Первая группа первой роты сидела там всю ночь. «Духи» выли шакалами, а мои бойцы заняли круговую оборону и давай туда стрелять. Выявили огневые точки и завязали бой. Разведчики, отстреливаясь, продержались здесь всю ночь. Утром я приехал туда с начальником разведки 58-й армии полковником Тупиком. С нами был артиллерийский корректировщик, и я ему предложил: «Давай обложимся огнём, пусть артиллерия пристреляется». Нас на этой высоте прикрывали несколько батарей САУ и батарея «Градов». Посадили на дерево наблюдателя и скоро он докладывает: «С юго-запада вижу до тридцати всадников». Я говорю старлею из артиллерии: «Можешь?» — «Влёгкую!» Батарея, километров с пяти, дала по всадникам залп. Посмотрел в бинокль — ни одного всадника, одни пеньки, как сенокосилкой.

Только выявим огневую точку «духов», я артиллеристу: «Давай!» Он туда пару залпов. Полчаса тишины. С другой стороны «духи» завыли — и туда залп. С северо-западной стороны они пытались к нам подняться по крутому склону. Расстояние между нами и «духами» было очень маленьким. Предложил артиллеристу: «Давай огонь перенесём поближе, чтобы их накрыть». — «Нет, не буду, по нормативам нельзя быть ближе от разрывов своих снарядов, чем на 400 метров». Я настоял, и он дал залп «Градов». Очень рискованное было решение, но оправдало себя. Залп — шелест снарядов на подходе… Быстро осознал, что это не просто гаубицы, а «Град». Начнётся разброс снарядов — может и к нам прилететь. Стою, как вкопанный, в полный рост, и тут старший сержант Шанин как даст мне левой рукой по затылку. И через мгновения как жахнуло — ветки, палки. Смотрю в бинокль на склон высоты, где поднимались «духи»: рука — там, нога — там…

«Лежали на снегу и не болели…»

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона:

— На Малом Харсеное — пошёл такой густой снег. Мы у костра сидели, были у Славы Теплякова. Говорю: «Давайте палатку поставим!» — «Да зачем?». На снег клали ОЗК (общевойсковой защитный комплект — авт.), потом бушлаты, плащ-палатки. Лошадь какую-то ели, нашли в снегу. Кушать-то хочется… Понюхали сначала, потом тоненько нарезали и пожарили на «буржуйке». Поели, вкусно было. Какую-то фасоль подмёрзшую ели…

По двое-трое суток лежали на снегу, и ничего, не болели — из-за стресса. Ни ангин, ни пневмоний — включаются защитные силы организма.

Битва за Комсомольское

В начале марта начались бои и в окрестностях села Комсомольское, которые по своему размаху и ожесточению стали второй по значению, после штурма Грозного, операцией всей кампании.

Из журнала боевых действий:

«5 марта от батальона были выделены разведгруппы на бронетехнике для выполнения боевой задачи в интересах 503-го мсп в районе Комсомольское. Разведгруппы прибыли к 11:00 5 марта на западную окраину Комсомольское и заняли оборону на случай прорыва боевиков. Затем группам была поставлена задача выдвинуться на южную окраину Комсомольского и далее в лес для эвакуации мотострелкового взвода и танковых экипажей. В 17:30 после выполнения поставленной задачи была обнаружена группа боевиков, с которой разведгруппы вступили в бой».

Хроника событий:

06.03.00 г.: операция под селом Комсомольское. В кольцо было взято около тысячи боевиков под командованием Гелаева. Операцией руководил лично Трошев. Группировкам Гелаева, Хаттаба и Басаева удалось вырваться из окружения.

Командованием объединенной группировки были предприняты меры, которые позволили нашим войскам блокировать НВФ Гелаева в Комсомольском.

Выход НВФ Гелаева в Комсомольское обуславливался, по меньшей мере, тремя факторами.

Первый — Комсомольское являлось родовым селом Гелаева, население готово было его поддерживать.

Второй — боевики использовали рельеф местности, позволявший совершить отход в Комсомольское с трёх основных направлений.

И, наконец, третий фактор — расположение Комсомольского относительно населённых пунктов Урус-Мартановского района: развитая сеть дорог и оросительных каналов, что позволяло незаметно покинуть блокированное село, просто раствориться на равнине.

Из воспоминаний генерала Геннадия Трошева: «Уже 5 марта село оказалось в нашем плотном кольце. А сутки спустя подразделения отряда специального назначения вошли в него. Почти сразу же спецназовцы попали под шквальный огонь и вынуждены были отойти на северную окраину населённого пункта.

Осуществлять общее руководство проведением операции я поручил исполнявшему тогда обязанности командующего группировкой «Запад» генерал-майору В. Герасимову. Непосредственно руководил операцией мой заместитель по внутренним войскам генерал-полковник М. Лабунец».

7 марта операция началась. Для ведения боевых действий непосредственно в населённом пункте были привлечены подразделения Министерства обороны, внутренних войск, МВД, а также отряд специального назначения Министерства юстиции. Общая численность «наших» составила 816 человек. В то же время, как выяснилось впоследствии, федеральным силам противостояло более 1000 (!) бандитов.

Село оказалось хорошо укрепленным в инженерном отношении. Здесь было немало оборудованных по всем правилам военной науки фортификационных сооружений. Подвалы превращены в доты и выдерживали прямое попадание танкового снаряда. К тому же большинство подвалов соединялось ходами сообщений, блокированных стальными дверьми. По сути, почти каждый дом был превращён в крепость, рассчитанную на долгую осаду.

Гелаев, осознавая всю безнадёжность ситуации, непрерывно запрашивал подкреплений. На помощь ему поспешила банда полевого командира Сейфуллы — около 300 человек. Но до Комсомольского она дойти не успела. Ударом артиллерии и авиации банда была разгромлена. Сам Сейфулла получил серьёзное ранение и едва спасся».

Генерал Трошев в своих мемуарах рассказал, почему операция по штурму Комсомольского затянулась: «В частности, не лучшим образом сказалось на управлении частями и подразделениями то, что место для полевого пункта управления (ППУ) руководителя операции изначально было выбрано неудачно. С него просматривалась лишь северная часть населенного пункта. Большие трудности возникали и вследствие неудовлетворительного состояния и неукомплектованности средствами связи как мелких подразделений, так и оперативного звена. Усугублялось это практически полным отсутствием дисциплины связи. Большинство сведений, независимо от степени их важности, передавалось открытым текстом. Это позволяло боевикам перехватывать информацию и своевременно реагировать на действия войск, а во многих случаях и упреждать их…».

Но в словах генерала, конечно, далеко не вся правда. Была ещё одна правда об этих боях — солдатская…

«Капитана танкистов трясло от этой картины…»

Дмитрий Савельев, зам. командира группы, старший сержант:

— В ночь на пятое марта я был дежурным по роте, стоял на посту. Часа в три ночи всю роту подняли по тревоге. Собрались быстро, командир зачитал приказ: едем на операцию в село Комсомольское. Сели на броню, завёли машины и колонной, двумя разведгруппами — вперёд.

К Комсомольскому приехали на броне на рассвете. На поле у села было очень много танков, стояли они метрах в 15 друг от друга. Мы ещё удивились, что танков так много. ЦБУ было на этом поле. Поняли, что Комсомольское наши войска ещё только брали в кольцо. Объехав село с другой стороны, увидели большую толпу мирного населения — чеченцы не пускали в Комсомольское подъехавших собровцев и омоновцев. Простояли здесь около часа, я ещё искал среди собровцев земляков-нижегородцев. Получили приказ: группам — разделиться. Одна остается здесь для прикрытия, а вторая под командованием капитана Гагарина должна выдвинуться на другую сторону села, откуда мы приехали. Я был с этой группой, попросил Гагарина оставить меня с первой группой, у сержанта Шанина, но он не отпустил.

Танки с поля к этому моменту все куда-то ушли. Вижу, как сзади подходит какая-то наша БМП. Её подбили выстрелом из гранатомёта прямо на наших глазах — стреляли из села. Заняли группой позиции. Одну БМП группы выдвинули вперёд к окраине села. Я тоже хотел идти туда, но капитан Гагарин не отпустил: «Будь рядом со мной, пожалуйста, как мой телохранитель». Положил под голову «эрдэшку» (рюкзак десантника — авт.), и лег отдыхать.

Часа через полтора на горизонте со стороны села появился какой-то «Урал» — подумали, что это прорывается группа боевиков. Его встретила наша БМП, и хорошо, что сразу не открыли огонь: в «Урале» оказались майор с контрактником и двумя срочниками. Они ехали с пятачка у Комсомольского. Заглянул в кузов машины — солдаты-срочники сидят, трясутся от страха. Майор сказал Гагарину, что у него два танка пропало, — «А где пехота, что с ними — не знаю». Я стоял рядом с контрактником, пока майор с Гагариным говорили, налил майору спиртяшки в пробку, он выпил, тоже нервничал, хотя, в общем, бодро держался. Скоро поступила задача: пройти к блокпосту нашей пехоты, от него идти на верхушки гор, и узнать, что с этими танками, куда они девались. Майор сказал, что связи с ними нет уже часа два. Майор очень переживал за свой личный состав. Выдвинулись туда с этим майором и контрактником, срочников с собой не взяли. Капитан Гагарин с нами не пошёл.

Прошли через сопки, вышли к блокпосту нашей пехоты, там встретили капитана-танкиста, связи у него ни с кем не было. Капитан рассказал, что «духи» всю ночь орали вокруг: «Аллах акбар!». Блокпост пехоты, мальчишки срочники, стоял у ручья. Когда «духи» утром пошли в атаку, эти мальчишки приняли бой. На подмогу им пришёл танк, но «духи» его подбили, пошёл второй — и с ним связь прекратилась.

Пошли искать эти танки, разделившись на две группы. Одна пошла вниз, Бернацкий поставил меня в ней ведомым, а вторую повёл майор-танкист. Мы пошли вверх, в случае чего поддержать их огнём, а майор — вниз, на развилку. Заметил незнакомых солдат, приказал группе занять позиции. Стал выдвигаться вперёд и увидел группу нашей пехоты. Ребята нас сначала вообще не видели, а потом обалдели: «Наша разведка?». У них раненые были. Эту группу спустили вниз, показали им проход к своим. Больше я их не видел.

Пошли вверх по горе, издалека кругом раздавалось «Аллах акбар!». Нужно было занять эту сопку, — «Кого послать?» — спросил Бернацкого. — «Иди ты». Со мной пошёл пулемётчик и ещё один разведчик. Поднялись в гору, и тут я увидел хитрости духов: по склону идешь, поднимаешься, вроде не видно ничего, а повернул голову — они ямки врезали так, что их не видно. Спокойно могли выползти из этой ямки и ударить в спину. Забрались на гору втроем, осмотрелись. Кругом блиндажи, окопы, шмотки валяются. И тут слышим, как где-то внизу под горой «духи» прыгают по броне, стучат автоматами, орут своё «Аллах акбар!», да ещё ишак там кричал. Поняли, что эти «духи» прыгают на захваченном танке. Заняли позиции, но спуск был очень крутой, резко вниз, и заросли. Пошли бы туда — перебили бы нас, как тетеревов. Судя по крикам — «духов» у танка было много. Обстрелять? Но попадёшь ли, их только слышно. Ждали, что скажет по связи нижняя группа, которую майор вёл к этому танку. Когда они туда подошли, я пошёл вниз спускаться. Земля — как лёд, не уцепиться, скользко. Мы вереницей спустились с горы, съехали, а без снега, как суворовские солдаты в кино. Земля была выжженная, схватится не за что. Выкатились как раз к танку. Подошёл к Бернацкому, он сказал, что они спугнули «духов», и те от танка отошли. Смотрю — башня у танка в стороне валяется, а остов — весь «в розочку»: на фугас налетел. Тела танкистов просто разметало взрывом. На воткнутой в землю палке — голова танкиста. Собрали вокруг танка останки ребят, сложили в плащ-накидку из-под ОЗК (общевойсковой защитный комплект — авт.). Экипаж был — одни мальчишки-срочники… Капитана танкистов трясло от этой картины… Налил я ему спирта немного, чтобы успокоился.

«Лежал старлей с перерезанным горлом…»

— Пошли ко второму танку. Он стоял через полянку, почти целый. На броне лежал мёртвый контрактник, половину черепа ему ««духи» отстрелили. На другой стороне танка на земле лежал старлей, с перерезанным горлом. Механика-водителя не было. Через несколько дней мы узнали, что его утащили в горы, а потом обменяли, жив остался. Возле танка лежала большая куча «Ос» — одноразовых гранатомётов: «духи» расстреливали танк почти в упор, как в тире. Неподалеку, в канаве мы нашли двух мертвых «духов», рядом валялись их эмблемы, символика.

Капитан снял с танка пулемёт, забрали груз «двести», стали вытаскивать. И только начали уходить, как из-за сопки показалась большая группа боевиков. Поняли, что эти «духи» идут в Комсомольское. Они заметили нас, и давай орать «Аллах акбар!». БМП с нами не было, осталась сзади. Сразу же приняли бой. Огонь вели я и ещё один разведчик, остальные, в том числе трясущиеся от страха срочники, было их чуть больше взвода, несли убитых танкистов. А «духи» были всего метрах в 50. Смотрю, парень-контрактник побежал к этим двум убитым духам, лежавшим в канаве: — «Я их буду минировать!». Прикрыли его огнём. — «Давай отходи!» — кричу. Я оббежал подбитый танк, чтобы никто не остался из срочников, их как раз Бернацкий подгонял. Вышли на полянку, отходили мы последние, втроем, ещё наш медик подскочил, отстреливались мы на бегу. «Духи» стреляли по нам из леса, мы их почти не видели. Напряжение было страшное. А в этот момент раздался взрыв, потом другой — это «духи» подорвались на растяжках, которые тот контрактник поставил на трупах. Как мы все дружно закричали: «Йес!».

«Некоторые буквально рыдали…»

— Наконец, догнали своих, срочники уже на броне сидят, трясутся от страха, некоторые ещё стреляют куда попало. Какое-то время ещё ждали офицера, командира этих срочников, он бегал вниз, какие-то документы забрать. Вышли на вторую поляну, огонь вокруг стал поменьше. Стал набивать патронами пустые магазины, хотя у меня магазинов заряженных ещё было много, и всем на броне сказал, чтоб заряжали боекомплект — мало ли чего ещё могло быть. Бежит командир этих срочников, оказалось — прапорщик, сказал нам, чтобы вывозили на броне отсюда его солдат. Вывезли всех без потерь к блокпосту, там сидела их ещё группа. Как они начали друг с другом обниматься, плакали, некоторые буквально рыдали. Командира взвода у них не было, погиб, и сержанты — такие же срочники.

Если бы мы тогда, у танка, когда из-за сопки показались «духи», растерялись и побежали, они бы нас в спину всех перебили, запросто могли всех уложить, прицельно. Мы всё-таки понимали, куда стрелять и как себя держать в бою, всё это приходит с опытом — умение видеть бой в целом, это срочники пуляют куда попало, хотя и молодцы. Потом от радиста узнали, он перехватил переговоры духов: завалили мы здесь их 5–7 человек.

«Извините, ребята, жизнь продолжается…»

— Как нас ночью подняли по тревоге, так мы весь день и не ели ничего. Был у меня НЗ — банка тушёнки и банка каши, но отдал срочникам, кроме фляжки спирта, естественно. Пошёл узнать, где можно поесть. Стоит машина, открыл дверь водитель-срочник: «Есть что пожрать?», — спрашиваю. — «Нет ничего, даже сухарей». Оказалось, что старшина этой группы срочников бросил их ещё несколько дней назад. Говорю Бернацкому: «Надо что-то придумать, как поесть…». — «Да, да, надо решать…» Подошли опять к машине. В этой кампании нас четыре человека встретились в одной роте, воевали на первой, так судьба свёла. Сели у этой машины одним из четверых, с тезкой-десантником. Чувствую — рядом запах какой-то… Это был ящик с останками танкистов, — «Извините ребята, жизнь продолжается…» — и выпили с другом за их память.

Скоро от Бернацкого вводная: ехать за продуктами на ЦБУ. Поехали на двух БМП, по дороге встретили нашего капитана Гагарин. Приехали с ним на ЦБУ. Гагарин пошёл решать вопрос с продуктами, но так и не смогли договориться ни с кем, чтобы наши группы здесь хоть кто-то накормил. А столько войск было вокруг Комсомольского… Решили ехать в расположение батальона. Бернацкий остался на ЦБУ с группами. Поехали я, и Гагарин, на одной БМП. Приехали к себе в Урус-Мартан. Гагарин вызвал меня в свою палатку: «Быстренько собери пожрать и сигареты, и в машину. Дима, слушай меня внимательно — дал мне аккумуляторы, — я за сегодняшний день так устал, что голова пухнет. Делать мне там нечего, вот тебе позывные, скажи Бернацкому, чтобы связь держал со мной, я буду здесь». Собрали продовольствие, что нашли, и быстро рванули обратно, на ЦБУ, под Комсомольское. Забрали там Бернацкого и поехали на другую сторону села, где стояла наша группа…

…А там в этот день событий тоже было немало…

«Стреляют — куда попало…»

Сергей Шанин:

— Когда наши группы разделили, моя оказалась на южной окраине Комсомольского. На ЦБУ какой-то генерал из штаба группировки поставил задачу и указал позиции: если попрут «духи» из села на юго-запад — не пускать. На этом направлении стояли наши менты, командовал ими какой-то генерал. И первая стычка у меня была с ним. Стояли его люди здесь несколько суток и не пропускали никого и никуда. И генерал давай орать, что туда нельзя. Я ему на «ты»: «Слушай, генерал, у меня задача и мне по… Я поеду здесь хоть через тебя». — «Ты кто?» — «Разведка!» — «А ты что сразу не сказал?» — «А вы что сразу не спросили?». — «Смотри, там духов навалом!».

Проехал на трех своих «коробках» через этих ментов, прошёл речку, обошёл её и выдвинулся на юго-запад Комсомольского, где работала группа Бернацкого. Встал и вижу картину: стоит танк, лежит пехота, меньше роты, человек от силы тридцать, лицом к селу, и стреляют с подножья горы. Стреляют — куда попало.

Зашёл в блиндаж, там маленький, чёрный, зашуганный майор и капитан. Представился, сказал, зачем я здесь. Они охренели, что о них кто-то вспомнил, да ещё и разведчиков прислали. Занял круговую оборону, чтобы обстреливать и село, и ущелье. На следующий день там появился полковник Тупик. Все распоряжения, который он давал, я, каюсь, выполнял с точностью до наоборот. Если бы я выполнил хоть одно его поручение, здесь бы не сидел…

Жрать было нечего, продукты ещё не привезли. К вечеру «духи» пошли из Комсомольского, через ущелье, по низу. Поджали их, они пошли по речке, тут мы их встретили плотным огнём. Считать их было некогда, но шло их очень много, за сотню точно. Наваляли их немало. Мои «коробочки» в этом не принимали участия — стояли в зеленке, нас прикрывали.

«Не стреляйте, свои!»

Дмитрий Савельев:

— Приехали, я сказал Бернацкому, что Гагарин ему приказал здесь командовать. — «Всё тебе отдаёт, воюй!». Мы поехали к ребятам, в темноте, через северную окраину села. Обнялись, как будто сто лет, а не день не виделись, передали питание и сигареты — это в два часа ночи — и к своим. Возвращались по той же дороге, по окраине села, вижу — свечки горят в домах. А нас — всего трое на двух БМП. «Духи» или свои могли запросто завалить. Приехали на свой блокпост, в эти окопчики — заваленные мусором, грязные, загаженные канавки.

Началось шестое марта. Только поели на этом блокпосту, Гена Бернацкий нас позвал: «Выдвигаться туда, где мы были вчера, брать высоту». — «Гена, зачем? Мы там насветились, там наверняка ловушка!». — «Приказ, я ничего не могу поделать!». Якобы должна быть утром какая-то группа пехоты, и мы должны её там встретить. — «Гена, что там делать? Нам надо этих некормленых солдат спасать с блокпоста!». Бернацкий: «Ну что я сказал — надо, значит надо». Попёрлись на эту сопку. Я был дозорным. Когда накануне вытаскивали пехоту, мы чуть подальше забрались и заняли позицию. Нижняя группа шла частями, мы забрались повыше, чтобы их не уничтожили. Заняли сопочку. Я у пенька залёг. Всё это уже под утро, светало. Благо, что «духов» не встретили, ни мин, ни растяжек. Пацаны начали кимарить: не спали давно. Ребята мне дают условный сигнал: показывают — спускаются шесть духов. Прижался к пенькам, смотрю — спускаются трое. Сзади ещё трое, — они как на ладони. А моим пацанам плохо их было видно, кто-то из них дал первую очередь. У меня ещё «эфка» (граната Ф-1, — авт.) была готова, чека разжата. Дал знак пацанам, чтобы не стреляли. Поняли, что мы обнаружены. И дал очередь. Эти трое резко упали к пенькам, очередь над ними прошла. Никого не задел. Я навскидку ещё очередь, вижу — в одного попал. Мои тоже открыли огонь. Хотел уже гранату бросать. И вдруг крики умоляющие, на чистом русском: «Не стреляйте! Свои! Свои!» Прекратили огонь. Чеку у гранаты поправил. — «Свои, свои, разведчики!».

Это была какая-то группа наших разведчиков, от пехоты. Они сидели всю ночь над «духами», пускали ракеты, да туда ещё несколько залпов дали наши миномёты. Это у генералов на бумаге всё было хорошо…. Подошёл к ним Бернацкий, я встал, тоже подошёл.

Парнишка лежал тяжело раненый, но жив остался, помню, говорил он, что из Кронштадта. Парни эти рассказали, что наша же мина попала им в блиндаж, они спускали своих двоих «двухсотых», ещё мина — и ещё двоих наглухо, и раненые были. А они ракеты пускали, что свои… Я даже не извинился перед пацанами — ведь нам сказали, что наших там нет, и мы вышли оттуда последними. Вызвали им БМП, загрузили раненых и увезли в медбат. Сами здесь остались, до вечера. Ждали якобы пехоту, она не пришла, нам команда — вниз. Попали в нежные объятия наших пацанов. Обнимаемся, только вроде бы отдыхать, очухаться от всего, а я ещё не ел.

Только сел у костра в танковый капонир — команда от полковника Тупика: «Строиться!». Едва успел поесть. Построились, полковник Тупик говорит: «Слушай мой приказ: выехать с этого блокпоста и ехать по Комсомольскому»….

Из журнала боевых действий:

«В 5:30 6 марта группам была поставлена задача провести разведку местности на высоте у перекрестка дорог, занять там круговую оборону до подхода мотострелковых подразделений. После была поставлена задача выдвинуться на КП 503-го мсп. Когда колонна проходила мимо Комсомольского, она была обстреляна из стрелкового оружия. В результате этого потери личного состава составили: убито — 3 человека, ранено — 12 человек».

«Я своих ребят на смерть не пошлю!»

Сергей Шанин:

— А по нам из этих крайних домов села постоянно вели огонь снайпера. Ещё до этого приказа Тупика я посамовольничал немного, но считаю, что правильно сделал — сходили зачистили эти крайние дома. Подобрались ползком, две «коробочки», постреляли и «духи» ломанулись дальше в село. Дома эти обшарили, сюрпризов понаставили и ушли. Потом подошёл к майору-пехотинцу: «У вас есть связь с танками?» — «Есть». — «Давай-ка эти крайние домики снесём». — Они нам вид загораживали в село. Майор спросил: «Там точно «духи»?» — «Ты что, не слышал, что по нам оттуда стреляют?». Танки дали залп и подожгли эти дома. И всё там сразу затихло. Но когда мы туда пошли, оттуда по нам опять стрельба. Затем из села вышла на нас отара овец. А мы есть хотели, свалили пару тушек, пошли их подбирать — «духи» по нам стрелять. БМП нас прикрыла, баранчиков туда подтянули. «Духи» стреляли, но нам отстреливаться не было смысла — не видно, откуда они вели огонь. Только разделали барашка, приходит полковник Тупик: «Кто дал команду туда ходить?». — «Я» — «Ты кто такой?» — «Командир разведгруппы». — «Здесь я командую!». Стоял он как тигр Ширхан из мультфильма о Маугли, за ним ещё этот черный майор бегал, как гиена из того же мультфильма, подтявкивал. Тупик: «Я такого распоряжения не давал!» — «Если бы вы его не дали, я бы это все равно сделал». — «Ты как со мной разговариваешь? Ты у меня под трибунал пойдёшь!». Я отвернулся и ушёл.

Они с майором ушли в блиндаж, что-то там решали, потом опять нас построили: «Поедем через Комсомольское, на ЦБУ, там нас ждет генерал. Бернацкий уже и команду дал: «По машинам!». Я оборвал: «Всем стоять! Гена, ты кто? Ты командир? Ты знаешь, кто там, в этих домах? Нет? А я знаю, только что там бой вёл, только что оттуда еле вылезли. Ты куда нас посылаешь? На смерть?». Тупик ему: «Ты офицер», и мне: «А ты кто?».

Бернацкий мне говорит: «Сережа, был приказ…». — «Да мне по…, — говорю, — я своих ребят на смерть не пошлю! Есть же другой проход, зелёночкой, спокойно её обстреляем, спустимся и на скорости пролетим. Тупик: «Нет! Пойдем, как я сказал!». Бернацкий: «Полковник же приказывает!» — Шанин в ответ: «Я группой командую, и ребят не пошлю туда, где «духи» нас ждут. Мы оттуда не вернёмся!».

«Мы не могли его упрямства понять…»

Дмитрий Савельев:

— А я сижу, наблюдаю за этим спором от капонира. Тупик опять своё: «Нет, мы поедем через Комсомольское!». Мы вообще не могли его упрямства понять, и почему нам надо будет идти именно этим, самым опасным маршрутом. Шанин сказал: «Я всё-таки стою на варианте, что идём стороной, этой тропиночкой, обстреливаем её и плавно уходим. Тупик опять: «Нет, мы пойдём через Комсомольское!».

Всё-таки остановились на том, чтобы идти по окраине Комсомольского.

Сергей Шанин:

— Построились в колонну, было нас шесть машин, 22–23 человека. Оружие перезарядили. Только трогаться — у моей БМП заглох двигатель, пока её заводили с толкача, первой поехала машина Бернацкого. Я шёл третьей машиной, колонна — «коробочка» к «коробочке»…

«Так судьба нас разделила…»

Роман Царьков, гранатомётчик:

— Я этот бой никогда не забуду… Помню, как ругались с Тупиком. Ему объясняли, что идти колонной через центр поселка — это самоубийство. Но он настоял! Хотя была возможность пройти по низине, слева, зелёнкой.

На первой БМП сидели Бернацкий, Донской и Рома Ражев, гранатомётчик, Юра Кирьян, Сережа Селецкий и Столбур, у которого автомат заклинило. Перед тем как поехали, говорю Ражеву: «Рома, может быть, я пойду на первой машине?», — «Нет, я пойду…». Не знаю, что Ромка предчувствовал в эти минуты, но он пошёл на первую БМП. Правда, сказал: «Что-то я не хочу с собой гранатомёт брать…». Кто же знал, что так получится… Так судьба нас разделила…

«Стоит белый конь, как видение…»

Дмитрий Савельев:

— Наконец, команда: «По машинам!» Я сел на броню второй машины, сзади, хотя обычно сидел впереди. Тронулись колонной. Первая пошла, наша, вторая. Игорь Иванов, он был на машине Шанина сзади, кричит мне: «Димка, там «духи», будь аккуратней». — «Я знаю!»

Подъезжаем к окраине Комсомольского, вижу в стороне расстрелянное стадо баранов. Ещё немножко проехали — стоит белый конь, как видение, у него из бока справа кровь шла. Засмотрелся на этого коня, и вдруг — ба-бах! И началось! Я крикнул: «С брони!». Все посыпались с брони…

Сергей Шанин:

— Я успел крикнуть: «К бою!», вижу — пулемётная очередь попала в машину так, что механика-водителя чуть не убило.

«В упор по нам — выстрел из гранатомёта…»

Геннадий Бернацкий, командир взвода, старший лейтенант:

— Как мы говорили полковнику Тупику, что в этих домах «духи» сидят — не послушал. Я был на броне первой машины, и только подъехали к первым домам села, как выскочили «духи» и, в упор по нам, с десяти метров — выстрел из гранатомёта и автоматные очереди. Машина не загорелась, рванула на скорости и ушла. Чувствую — ранен. И на броне, когда немного осмотрелся — двое убитых и трое контуженных…

«Он полз без ног…»

Дмитрий Савельев:

— Стреляли по нам в упор, из домов метров с десяти, из «граников». Первый же выстрел — попадание в первую БМП, где Бернацкий сидел. Этот выстрел из «граника» попал прямо в Серегу Донского, его полностью разорвало, и Ромке ноги оторвало. От Сереги немного осталось, а от Ромки — половина тела, он полз, без ног… Его забрали ребята, спрыгнувшие с брони. «Духи» перестали стрелять по этой БМП, она успела набрать скорость и пролетела дальше. А мы все приняли бой, сначала — практически стоя, только успевали откидывать пустые магазины. Тупик и майор были на моей машине, майора сразу ранило, Тупик ещё крикнул: «Вы что, запасами разбрасывайтесь? — берёт пустой магазин, — «Куда его, куда?». Я ему: «Спокойно, товарищ полковник!». У меня магазинов было полно.

Если бы здесь были только срочники — полегли бы все, железно бы всех «духи» положили. Нас спасла маленькая канавка, в трех метрах от «бэхи», — попрыгали в неё с брони, когда «духи» начали огонь. Димка, не помню фамилии, тащит раненого майора, а тот кричит: «Вытащи меня! Вытащи меня, я тебе орден Мужества даю!». Тупик прижался к канаве, переполз через меня — «Что такое? — повторяет в растерянности. — Что такое?», потом пополз.

«По броне щёлкали пули…»

Игорь Ярошенко (Якут), гранатомётчик:

— Что помню зрительно… Я сидел на второй БМП, с левой стороны, рядом с Шаниным. Едем на броне — вижу — лежит стадо убитых баранов, штук десять. И только я голову от них повернул — вижу, как на первую БМП из домов летит выстрел из гранатомёта. И сразу же по броне застучали пули. До «духов» было метров 65–70. У нашего пулемётчика, Сергеева, пулемёт заклинило, не мог стрелять. Быстро спрыгнули, закрылись броней. Шанин был слева от машины, я — справа. Сначала стреляли с колена, я из-за угла «бэхи», но шквал огня по нам был такой сильный, что слышно было, как по броне только щёлкали пули…

Справа от меня стрелял Воробьёв, помню, как он выстрелил из «Мухи». Оглянулся — полковник Тупик ползёт, метрах в 6–8. Он шапку снял, даже ни разу не выстрелил, автомат потерял и — по арыку. У его ног упала и не разорвалась граната от подствольника — повезло. Отстреливаясь, отходим, вижу как майора — зама Тупика, тащит Димка, не помню его фамилии. — «Помочь?», спрашиваю, — «Нет, сам дотащу». Мы с Шаниным и Миша, автоматчик, их всё это время прикрывали. А стреляли по нам и нашими же выстрелами из гранатомёта, ящик которых упал с брони первой БМП, там 28 осколочных выстрелов…

«Казалось — каждый кирпич стреляет…»

Роман Царьков, гранатомётчик:

— Нас от первой машины быстро отсекли огнём. Это уже потом узнали, что Донского порвало пополам, отдача от гранатомётного выстрела по БМП пошла на Рому Ражева. А мы были на второй машине, когда началась стрельба, быстро соскочили в колею от БМП, я полз на спине, в пластилиновой глине, стреляя по сторонам, пули летали над головой.

Меня контузило от гранатомётного выстрела. Напряженность огня «духов» было такой, что казалось — по нам каждый кирпич стреляет, головы не поднять. Выползли мы тогда чудом. Раненых и контуженных ребят было очень много.

«По нам — шквал огня…»

Сергей Шанин:

— Тупик подполз к майору, рядом был какой-то наш парень, Тупик ему: «Вытащи его, — этого майора, — вытащи! — и сам вперёд-вперёд пополз. — «Я тебе орден Мужества…». Парень тащил его волоком.

А «духи» стреляют, мою БМП чуть тряхнуло от попадания выстрела из «граника», но несерьёзно, благодаря тому, что она нас прикрыла — и вышли все. Вижу — «дух» выскакивает с гранатомётом из ворот дома, и прицеливается в нас, расстояние было всего метров десять. Сашка Серегин как раз готовился в дом стрельнуть из «Мухи» и — не целясь в этого «духа» — выстрел! По нам в ответ из домов — буквально шквал огня! Хорошо ещё, что прикрылись броней.

«Пули вокруг — вжик-вжик…»

Дмитрий Савельев:

— «Пацаны! — кричу, — Берегите патроны, «духи» могут в атаку пойти!» Вижу — контрактник по кличке Мент лежит и стреляет не целясь, поднял над головой автомат. Я думал — он ранен. — «Куда ты долбишь?». Знаю, что у него всего-то пять магазинов было, не больше. Толкнул его ногой: «Ты ранен что ли? Тебя тащить?». Оглянулся назад — Тупик отполз, подходит к нему наша «коробочка», что была сзади в колонне, и открыла десантный люк, выпала оттуда рация и пулемёт ПК. Слышу, как Тупик кричит: «Рацию можете бросить, а пулемёт — я не знаю… Майора туда засовывайте!». Майора этого под огнём «духов» затолкали в БМП, мы ребят прикрыли. БМП поехала назад и десантный люк не закрыли. Полковник Тупик остался, но как дал стрекача по арыку, и больше я его не видел.

Вижу — Сергей стал отходить, по канавам, а я поджидал остальных пацанов, они подползали по канавке и по земле. А огонь — буквально шквал! Мне надо было прикрывать тех, кто отползал, а потом бежать за ними, и такой огонь! Кричу Серёге: «Прикрывай меня, я пошёл!». Пополз, автомат впереди, и в эти секунды я, наверное, в земляного червяка превратился. Хорошо ещё, что «эрдэшку» с себя снял, чтобы налегке ползти, а то был бы грузом «двести». Серёга Шанин встал в полный рост и прикрывал меня огнём. Как меня не задело! Пули вокруг — вжик-вжик! Вполз в арык и чуть его не расцеловал. Он кричит: «Прикрывай теперь ты пацанов!». И в этот момент Игорь Иванов погиб, у Сереги на глазах.

Вижу, как наш механик-водитель, мальчишка-срочник, Алмаз, башкир, запрыгнул в БМП. Кричу: — «Куда? Она же подбита!» — «Я её заведу!». И ведь завёл! Развернул машину на глазах у «духов» и нас ей прикрыл. Запросто «духи» в это время могли бы БМП и нас за ней из «граника» шарахнуть. Вытащили пацанов, прикрываясь броней, выползли, на место, где огонь не доставал, все очумевшие, дурные…

«Вышел из боя — злой как собака…»

Сергей Шанин:

— Похлопал по разгрузке — у меня уже ни одного патрона не осталось… Вышел из боя — злой, как собака, хотел Тупику глотку перегрызть, но не до этого было: Игорёху Иванова надо вытаскивать, мы своих не бросаем…

И вновь скупые строчки из документов дополняют эту трагическую картину…

Из наградных листов:

…Старший лейтенант Геннадий Бернацкий, командир взвода разведдесантной роты. Умело вывел группу из-под обстрела, лично принимал участие в обеспечении отхода и эвакуации раненых. В ходе боя был ранен, но продолжал руководить группой до выхода на безопасное расстояние. Представлен к ордену Мужества.

…Младший сержант Сергей Донской, радиотелеграфист-разведчик. При выполнении воинского долга погиб смертью храбрых. Представлен к ордену Мужества (посмертно).

…Ефрейтор Роман Ражев, старший разведчик РДР. Будучи смертельно раненым, выполнил воинский долг, погиб смертью храбрых, прикрывая отход группы. Представлен к ордену Мужества (посмертно).

…Старшина Игорь Иванов, пулемётчик-разведчик разведдесантной роты. Был смертельно ранен, но вёл бой, уничтожил несколько боевиков, в том числе гранатомётчика. Представлен к ордену Мужества (посмертно).

…Старший сержант Анатолий Горелов, старший радиотелеграфист-разведчик разведдесантной роты. Был ранен, но вёл бой, уничтожил гранатомётный расчёт. Прикрывал отход группы. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Александр Серегин, заняв выгодную позицию, прикрывал отход группы и эвакуацию раненых. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Сергей Соколов старший радиотелеграфист-разведчик. Получив контузию, продолжал вести огонь из штатного оружия, прикрывая эвакуацию раненых и отход разведгруппы. Представлен к ордену Мужества.

…Сержант Сергей Смагин. Будучи тяжело раненым, прикрывал отход разведгруппы и эвакуацию раненых. Уничтожил группу боевиков и пулемётный расчёт. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Александр Стовбур, радиотелеграфист-разведчик разведдесантной роты. Когда группа попала в засаду, открыл прицельный огонь по противнику, давая возможность товарищам рассредоточиться и занять оборону. В ходе боя уничтожил пулемётный расчёт. Затем помогал эвакуировать раненых. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Вадим Грошев, старший радиотелеграфист-разведчик. Получив контузию, продолжал вести огонь, прикрывая отход группы и эвакуацию раненых. Представлен к ордену Мужества.

…Сержант Игорь Кашигин, будучи раненым, смелыми и решительными действиями, шквальным огнём прикрыл отход группы и обеспечил эвакуацию раненых. Уничтожил несколько боевиков. Представлен к ордену Мужества.

…Сержант Юрий Кирьянов, пулемётчик-разведчик. В первые минуты боя был контужен, но уничтожил 5 боевиков. Представлен к ордену Мужества.

…Младший сержант Михаил Григорьев. Вёл огонь, прикрывая отход разведгруппы и эвакуацию раненых. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Дмитрий Гончаренко, разведчик-пулемётчик. Был тяжело ранен, но уничтожил 6 боевиков, в том числе гранатомётчика и пулемётный расчёт. Прикрывал отход группы и эвакуацию раненых товарищей. Представлен к ордену Мужества.

…Ефрейтор Николай Гурьянов, радиотелеграфист-разведчик. Был контужен, но вёл бой, уничтожил около 5 боевиков. Прикрывал отход группы и эвакуацию раненых. Представлен к ордену Мужества.

…Ефрейтор Алексей Буранов, зам. командира боевой машины, наводчик-оператор. Огнём из пушки и пулемёта уничтожил две пулемётные точки противника, чем дал возможность группе отойти на безопасное расстояние. Из-за опасности, что БМП может быть подбита из гранатомёта в упор, приказал механику-водителю покинуть машину, сам вёл бой, был ранен. Представлен к ордену Мужества.

…Младший сержант Сергей Селецкий, командир отделения разведдесантной роты. Прикрывая отход группы, был тяжело ранен, но вёл бой, уничтожил 4-х боевиков, в том числе гранатомётчика, чем дал возможность эвакуировать раненых. Представлен к ордену Мужества.

…Рядовой Юрий Зверев, разведчик. Выбрав выгодную позицию, огнём из пулемёта подавил 2 пулемётных точки и гранатомётный расчёт противника, чем обеспечил отход разведгруппы на безопасное расстояние. Представлен к медали «За отвагу».

…Рядовой Владимир Реук, разведчик разведроты. Уничтожил 2-х боевиков. Прикрывал отход группы, чем дал возможность эвакуировать раненых. Представлен к медали Суворова.

«Текли струйки крови…»

Дмитрий Савельев:

— После этого боя я подошёл к какой-то бочке, там на дне был лёд, пробил его прикладом, чем-то зачерпнул и выпил эту воду, как на каменку вылил — такой в горле был сушняк. Слышу, Серёга орёт: «Строиться! Всем сюда быстро! Рота, разведка, быстро!». Я ещё воды на себя вылил. Серега командует собирать БМП, ставить их наискосок друг от друга. — «Снимайте с себя всё! — кричит, — Там Игорёк! Игорёк остался!».

Занимаем позиции. Шанин командует наводчикам: «Ты по этому дому, ты — по тому бьёшь! Поняли? Заводи! Скорость набирай! Приготовились, огонь!». И как дали по этому шквалу огня «духов» залп «Мухами». Они как раз своих убитых поднимали и не думали, что будет такой шквал огня. — «Вперёд, машина!». Пацаны налегке сидели на ней. Игорька положили на броню и — назад. Он лежал головой в сторону Комсомольского, изо рта и правого бока текли струйка крови. Сняли с него разгрузку…

И тут появился полковник Тупик. Сережа высказал ему все, что он о нём думает. Еле удержали, чтобы он его не пристрелил за эту авантюру, в которой такие ребята погибли и столько раненых… Немного успокоились. Сергей Шанин командует: «Занять позицию!». У сидевшей здесь пехоты взяли часть боекомплекта из того, что у них было…

«Месиво идёт, а они смотрят, и всё…»

Сергей Шанин:

— Сидит в окопчиках эта грёбаная пехота, и хоть бы кто-нибудь выстрелил, чтобы нам помочь в этом бою. Такое месиво идёт, а они смотрят — и всё. Танк стоял недалеко — ну разверни ты ствол, дай по «духам» выстрел — нет, даже не шевельнулся, сидели эти танкисты и смотрели, как нас «духи» убивают. Как кино смотрели, или реалити-шоу.

Я подошёл к танкисту: «Ты что, сука, не мог туда выстрелить, чтобы нам помочь?». Затрясся от страха…

«Ну, ребята, извините…»

Дмитрий Савельев:

— Надо было вывозить груз «двести», оставлять здесь убитых нельзя. Сказали об этом Тупику: «Да, да…». Сергей ему: «Это из-за тебя я столько ребят потерял!», тот виновато молчал. Кизляр стал стонать: «Отправьте меня, оправьте меня с ними…». — Серёга ему: «Вали отсюда! Ни одного выстрела не сделал, автомат свой в грязи извалял».

Игоря Иванова привязали к стволу пушки БМП, троих «трехсотых» положили в десантный отсек. Подошли колонной к зелёнке, обстреляли её на скорости и поехали на ЦБУ. А мы вернулись на блокпост этих чумазых срочников — они как раз жадно хлебали разведенную в воде муку. Смотреть было невыносимо, как они эти муку едят, а по ним полчища «бэтров» (вшей — авт.) ползают, боялись из-за этого рядом с этими мальчишками стоять. Подсчитали БК, продовольствие, что осталось, дали несколько сухпаев срочникам. Офицера на блокпосту не было, Сергей Шанин расставил этих мальчишек в круговую оборону, рассказал, куда стрелять.

Заняли позиции, ждали наступления «духов» — мало ли, пойдут. Уже знали, что их в Комсомольском не меньше тысячи. А в пункт назначения, куда Тупик нас тащил, так и не приехали. Зачем туда нам надо было, к этому генералу, мы так и не поняли. Вспоминали случившееся и не понимали, как он вообще учился на военного, купил что ли диплом? Кругом «духи», кричат «Аллах акбар!», а он знай своё: «Нету «духов»!».

Дождались темноты. Туман был такой сильный — идёшь как в молоке. Я решил вспомнить, как стреляет «Оса». Заряд чуть-чуть отсырел, раз нажал на курок — нет выстрела, второй — нет. — «Ну, пожалуйста…», и пошла! Выстрел попал в дом в глубине села. Сначала тихо, а потом такой факел огня! Что-то там начало взрываться, зарево поднялось!

Утром нас обстреляли свои вертолётчики. Чуть не уложили всех. Машина пошла на боевой заход и — пулемётные очереди на нас, все ближе и ближе. Я кричу пилоту, машу руками, что свои, и вижу, как он пожал плечами: «Ну, ребята извините…».

«Весь бой шёл на глазах ЦБУ…»

Сергей Шанин:

— Пытался с батальоном связаться по рации — ни хрена не получается. Наконец, вышел на связь с ЦБУ, сказал позывной — «Гранит», там поняли, что с разведчиками разговаривают и дали приказ: ехать на ЦБУ. Только туда приехали, обустраивали окопы — по нам шквал огня. Пули — тук-тук рядом. Потом уже даже не присаживались. Какой-то полковник спрашивает: — «Это вы там вели бой? — «Да». — «Звание?» — «Старший сержант!» — «Молодец!». Огляделся — оказывается, весь бой происходил на глазах ЦБУ, они рядышком стояли! И никто ничем нам не помог…

Полковник пожал мне руку, пригласил в палатку, налил спирту. А вечером был радиоперехват, меня снова вызвал этот полковник и сказал, что в том бою мы около пятидесяти духов завалили…

Роман Царьков, гранатомётчик:

— В этой засаде я был контужен, но сбежал из медбата на машине, которая рядом загружалась боеприпасами. Приехал в батальон, его как раз передвинули на поле у Грушевского, перед Комсомольским. Ребят в нашей роте оставалось мало. Человек девять было в группе, а надо было оборонять ЦБУ. Правда, нам тогда ещё миномётчиков придали.

«Подарки жёнам на восьмое марта…»

Дмитрий Савельев:

— А седьмого марта началась зачистка Комсомольского. И как пошли оттуда грузы «двести» вывозить — омоновцев, собровцев… Убитых клали на танки, раненые кое-как держатся за броню. Думаю: вот опять подарки жёнам на восьмое марта! Как наших нижегородских собровцев на Минутке в 96-м, и тоже перед восьмым марта. Многих из них знал, особенно Веньку Старостина.

Полковник с ЦБУ вызвал: «Наших зажали, надо помочь, ребята» — «Не вопрос». Подвезли нам «бэка». Нормальной техники я вокруг ЦБУ не видел, только старенькие Т-64, артиллерии тоже не видел. Только потом уже привезли «Буратино», и им уничтожали дома на окраине. А что было на той стороне села — мы не видели. Полковник нам: «От меня никуда!».

«Вытер слёзы — нельзя, чтобы ребята видели…»

Сергей Шанин:

— Сначала отправил в батальон тех, кто был здесь с самого начала. Ребята устали, немытые, голодные, некоторые заболели. Спасали нас тогда только водка и сигареты. Да и надо было узнать, что с ребятами машины Бернацкого.

Приехали в батальон — поели, набрали боеприпасов. Когда узнал, что погибли Донской и Ражев, ком к горлу подкатил. Я вышел из палатки, ушёл в зеленку и заревел навзрыд, как дитя… Вытер слезы — нельзя, чтобы ребята видели — и вернулся в палатку. А мне ребята уже АКМ почистили, все магазины зарядили.

«Я больше не могу!»

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона:

— Когда привезли троих убитых, мы с командиром роты Гагариным пошли их опознавать. Тела убитых были жуткие. Я сняла с них смертные медальоны, чтобы сличить номера. Акт написали, что опознали. Потом пришла в палатку и первый раз за войну сорвалась. «Водки дайте. Дайте водки! Я больше не могу!».

Страшно было, что с этими ребятами совсем недавно курила, и вот их нет. А раненых тогда привезли 15 человек. Царькова Романа привезли контуженного. Он был никакой, «плавал».

Сижу в палатке и думаю: «Ребята, а вообще-то что мы здесь делаем? Зачем мы здесь? Столько всего пройти — ради чего?»

«Отличительной чертой его характера были смелость и справедливость…»

Из письма отца Игоря Иванова, Александра Борисовича:

… В биографии Игоря ничего необыкновенного нет: школа, армия, работа. В школе он был заводилой в классе. Учителя всегда жаловались: как ведёт себя Игорь, так поступает и весь класс. Тем не менее, он всегда был любимчиком учителей. Даже по истечению лет после окончания школы, будучи сотрудником внутренних дел, он приходил и рассказывал нынешним школьникам о всех «прелестях» современной жизни и способах самообороны. Вообще Игорь был творческим, талантливым человеком. Отлично рисовал, быстро осваивал всё новое. Абсолютно всё, за что бы он ни брался, делал на отлично.

В армии он служил на Тихом океане на Камчатке, подводником на атомной подводной лодке. У него было 28 выходов в океан на подводной лодке, 13 из них боевых. Демобилизовался в звании главного корабельного старшины. По возвращении на гражданку работал в органах внутренних дел.

Отличительной чертой его характера были смелость и справедливость. Он не знал страха. За нанесенную обиду себе или близкому человеку он шёл разобраться один, не думая, сколько человек будут против него. Игорь был добрым и отзывчивым. Он мог найти общий язык с каждым человеком и люди тянулись к нему.

Однажды в наш двор пришла беда: грузом 200 привезли из Чечни мальчика. Он был его другом. На похоронах, как нам рассказали позже, Игорь поклялся отомстить за его смерть.

Так он оказался в Чечне.

Как он воевал и как погиб, нам рассказали его товарищи. Вскоре после похорон они приезжали к нам. Один из ребят рассказывал, как Игорь спас его от снайпера.

В тот страшный день Игорь с товарищами были в разведке в районе села Комсомольское. На них вышли 12 «чехов», так они звали боевиков. Ребята открыли огонь и заставили их отойти. По возвращении в часть Игоря и других ребят посадили на 2 БМП и по приходу полковника Тупика под вечер выдвинули к селу Комсомольское для проведения разведки боем. Под шквальным огнем им пришлось выбираться оттуда самостоятельно. Игорь и еще один парнишка поползли по канаве. Впереди было несколько метров открытого пространства. Оно простреливалось снайпером. Тот парнишка первым поднялся и был ранен снайпером, но пробежать успел. На его крик бросился Игорь, но добежать ему не удалось. Позже под прикрытием танка его вывезли с поля боя. Это нам рассказал парнишка, который был с ним в этом бою.

Вообще Игорь очень трепетно относился ко всякому проявлению насилия и всегда говорил, что если бы можно было изменить историю и повернуть время вспять, то он, не задумываясь, отдал бы жизнь ради того, чтобы никогда не было войны!

Из письма Игоря Иванова:

… Каждую минуту я думал о вас, мои дорогие родители. Какой я был дурак, что не слушался вас. Я полюбил вас ещё сильнее, чем на гражданке во 100 раз. Я не могу без вас жить. Я люблю вас.

Только здесь, в армии, я понял, что такое родители, что такое дом.

«Братья не узнали о смерти друг друга…»

Из письма отца Романа Ражева, Александра Андреевича:

Роман родился 6 июня 1977 года в городе Кораблино Рязанской области. Окончил 8 классов, поступил в ПТУ, выучился на водителя-автокрановщика. Он был простой парень, и «двойки» таскал, и в школу вызывали. Седьмого июня 1995-го Романа призвали в армию, служил он в 16-й отдельной бригаде спецназа в Чучково. Совершил 16 прыжков с парашютом. У командования был на хорошем счету, имел поощрения от командира батальона. Друзей у него было много. Любили его друзья, он и дома был заводила. На втором году службы Роман был разведчиком-гранатомётчиком и каптёром роты. Оформлял стенгазету всему батальону, ремонтировал приемники, магнитофоны.

В мае 1997-го он демобилизовался. Городок у нас текстильный, работы не было, и он уехал к тёте в Тамбов, там устроился водителем на завод. Осенью 1997-го женился, 6 июня 99-го у него родился сын, вылитый папа.

Когда бандиты стали взрывать дома в Москве и в других городах, Роман сказал: «Пойду бандитов побью, а то они доберутся и нашего Кораблино. Кому-то надо Родину защищать». Он ушел служить 26 января, а погиб 6 марта. Знать, такая судьба…

У нас 2000-й год в семье был самый чёрный. Старший сын умер 1 февраля от сердечной недостаточности, и мы даже не смогли сообщить об этом Роману — не знали его адреса. Так братья и не узнали о смерти друг друга… А были они очень дружны между собой.

Из газеты «Кораблинские вести», (Рязанская область) статья «Чеченский излом Романа Ражева»:

Юрий Харин.

Я помню его еще голубоглазым пацаном. Это когда он прибегал к мамке в типографию, чтобы спросить 20 копеек на мороженое. Бушевал тогда май, и жизнь для него только начиналась. И казалось, что все будет хорошо. Что позади холод, голод, войны… Увы!

Нынешним майским днём я подходил к этому двухэтажному домику на Садовой, где недалеко жил когда-то и сам, чтобы проститься с тем самым голубоглазым пареньком. Роман был виден в окошко цинкового гроба. Голова была наклонена чуть-чуть вбок, на лице — не тот оскал, не то прощальная улыбка.

Нет, там, в Чечне, ему было не до улыбки. Это, когда подбили их БМП, он, Роман Ражев, контрактник, водила, все же успел выскочить из машины и сделать два выстрела из гранатомёта по бандитам. Потом стрельнули из гранатомета по нему, Роману. Оторвало ногу. И умер он на поле боя. Или от шока болевого, или от потери крови…

…Хоронили его с почестями. С почетным караулом, с военным оркестром. С прощальными залпами-салютом. Помогли Ражевым райадминистрация, военкомат.

Была и гражданская панихида около Ома, где выступили его учителя из третьей школы. А на кладбище в последний путь солдата провожали друзья, родные, однополчане, священник Покровской церкви.

Прощай, Роман! Пусть земля тебе будет пухом.

Сергей Шанин:

— В Ханкале мне подполковник Куклев сказал, что Тупик на меня жалобу написал, что я не подчинялся его приказам. Хотя мы же его и вытащили тогда! Комбат дал мне прочесть эту жалобу, а потом порвал её…

Геннадий Бернацкий, командир взвода, старший лейтенант:

— Вскоре после случившегося в Комсомольском я встретил полковника Тупика: «Здравствуй, Гена, ты живой?». И руку мне подаёт! В батальоне считали, что я погиб вместе с машиной десанта, не знали, что ранеными мы попали в госпиталь. А когда мы пришли в батальон — на нас такие глаза: «Вы же убитые!».

Роман Царьков, гранатомётчик:

— А я встретил Тупика в госпитале во Владикавказе, «тяжело раненого», ему солдаты носили пищу. Я тогда обалдел! У него не было контузии или ранения! Лежал он в отдельной палате. Хотел его увидеть, но нас, солдат, туда не пропускали.

Из журнала боевых действий:

«Разведгруппа, выполняющая задачу в интересах 752-го мсп, при выдвижении 8 марта с отметки 8861,7 в южном направлении была обстреляна и вступила в бой. В результате боя противник был частично уничтожен и отступил.

Во время ведения разведки на отметке 7539,9 разведгруппа натолкнулась на личный состав МВД, который попал под обстрел снайперов и вёл бой с противником, среди личного состава МВД было ранено 3 человека, которым была оказана первая медицинская помощь. По данным радиосвязи южнее Комсомольского личный состав ОМОНа вёл бой с противником, у них также имелись раненые, командир разведгруппы принял решение идти на помощь. При подходе к предполагаемому месту нахождения ОМОНа группа попала под огонь боевиков и приняла бой. Под прикрытием бронетехники прорвалась к блокированному личному составу ОМОНа».

Дмитрий Савельев:

— Приехали в батальон и через день нас, пятьдесят человек, подняли по тревоге. Якобы 350 гелаевцев прорвались из Комсомольского. Тогда нас вели комбат Самокруткин и ротный Гагарин. Подъехали к какой-то дороге, надо было арык перейти, идти искать этих гелаевцев. Спрыгнули с брони. Гагарин крикнул: «Я с машинами!». Даже не пошёл с нами.

«Я могла задеть головой растяжку с гранатой…»

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона:

— Тогда Сергей Шанин вёл группу. Комбат Самокруткин — замыкающий, я третья с конца, за мной связист шёл. Впереди меня — снайпер. Шли очень долго, ночью, по краю поля, около зелёнки. Я настолько устала, что не видела, как впереди идущий даёт знак, что надо пригнуться. И вдруг — ба-бах кто-то мне по голове кулаком. Лежу, и кто-то коленом меня к земле прижимает, потом за шиворот поднимает — это был Самокруткин. Как он огрел меня… Я могла задеть головой растяжку с гранатой…

«Профессионализм не пропьёшь…»

Дмитрий Савельев:

— Серега Шанин накануне снимал стресс, чувствовал себя неважно, и я удивился: резко стал трезвый! Перешёл бревно на арыке, мы за ним. Самокруткин сначала за ним шёл, и не заметил, что тот пьяный, уж потом уловил «аромат». Первую растяжку Сергей нашёл ещё при свете, потом вторую обезвредил, и в полной темноте — ещё четыре штуки, да не тронул несколько штук — не извлекались. Да, профессионализм не пропьешь… Все мы хотели аплодировать ему стоя! Прошли этот арык, но следов «духов» не было. После разминирования Шанин залез на броню и отрубился.

Приехали в батальон, сняли Шанина с брони еле-еле — такого тяжелого — затащили в палатку. Но спал он недолго: кто-то принёс ещё водки и как раз Бернацкий вернулся из медбата. Ему повезло: пуля прошла рядом с позвоночником, не повредило. Сели обмывать, что мы живы! А потом через два дня на построении подполковник Самокруткин сказал: «Задачу, конечно, выполнили, но от кого-то так несло перегаром…».

Ещё несколько дней мы охраняли ЦБУ, но все равно участвовали в боях. Два раза нас посылали помочь собровцам и омоновцам, попадавшим в трудные ситуации, а также на сопровождение корреспондентов по Комсомольскому, хотя село ещё не было полностью зачищено. По нам открыли огонь и мы прикрывали прессу огнём, когда их выводили из села.

Из мемуаров генерала Геннадия Трошева: «Боевики понесли значительные потери, имели много раненых, однако под страхом плена продолжали упорно сопротивляться, вплоть до того, что даже раненые оставались на позициях».

Но, несмотря ни на что, 14 марта, то есть спустя неделю после начала, войсковая часть операции была завершена. Все попытки гелаевцев прорваться из Комсомольского в юго-восточном и юго-западном направлениях были пресечены действиями подразделений федеральных сил. Об этом свидетельствовало большое количество убитых на участках прорыва. Управление отрядами боевиков было полностью нарушено, остались лишь мелкие разрозненные группы, которые уничтожались огнём из танков, огнёметов и стрелкового оружия.

А на следующий день подразделения Министерства обороны, внутренних войск, МВД и Минюста начали тщательную «зачистку» села. Приходилось буквально выкорчёвывать из подвалов и укрытий остатки банд-групп. Искали Р. Гелаева. О нём все это время поступали самые противоречивые сведения. Прошло сообщение, что он ранен и 16–17 марта находился в полевом госпитале. Госпиталь разгромили, но Гелаева там не нашли, среди убитых его тоже не обнаружили. Появлявшаяся периодически информация о том, бандит ушёл из села, опровергалась данными перехвата. Спецназ Р. Гелаева, — отряд «Борз» — предпринял попытку вытащить своего командира, сумел на узком участке даже прорваться в прилегающую к селу лесополосу. Но бандитов вовремя обнаружили и нанесли мощный огневой удар. В результате «Борз» перестал существовать.

Хроника событий:

14.03.00 г.: военные заявили о полном разгроме банды Гелаева в Комсомольском, но затем бои возобновились. «Преждевременный» рапорт военных о победе бурно обсуждался в СМИ.

Из журнала боевых действий:

«С 11 по 17 марта подразделения батальона вели разведку методом проведения засад в ночное время и поиска, в районе Комсомольского.

В ходе выполнения боевой задачи имели место случаи столкновения с мелкими группами боевиков, которые в ходе ведения боя были частично уничтожены и рассеяны. В ходе выполнения боевых задач потери личного состава составили: убит 1 солдат».

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— В Комсомольском был последний случай гибели солдата нашего батальона, это был наводчик-оператор на БРМ Сергей Глушенков. Туда мы посылали по приказу командования только технику с экипажами, а на технике — спецназ. За ночь застыла вода под башней БРМ, её заклинило, не поворачивалась. Наводчик увидел, что в машину целится гранатомётчик, скомандовал механику: «Доверни машину!», а башню как раз заклинило, и — выстрел из гранатомёта. Заряд — прямо в башню, кумулятивная струя попала в лицо наводчику-оператору.

Из наградных листов:

15 марта

…Ефрейтор Сергей Глушенков, наводчик-оператор БРМ. В бою вёл огонь из БРМ. Боевая машина была подбита выстрелом из гранатомёта. Получил тяжелое ранение головы. Представлен к ордену Мужества (посмертно).

…Рядовой Александр Иванов, механик-водитель 1-й разведроты. Умело маневрируя, под интенсивным огнём противника вывез в безопасное место раненого С. Глушенкова, затем вернулся в боевой порядок. Представлен к медали «За отвагу».

…Младший сержант Сергей Назаров, наводчик-оператор боевой машины. Выполняя задачу по оказанию поддержки пехоты у Комсомольского, вёл огонь из пушки БРМ-1к. Во время боя помогал эвакуировать раненых. Представлен к медали «За отвагу».

…Младший сержант Виталий Николаев, механик-водитель 1-й разведроты. Умело маневрируя, под огнём противника участвовал в эвакуации раненых товарищей. Представлен к медали «За отвагу».

…Младший сержант Ильсур Сиразев, радиотелеграфист разведроты. В боевых действиях в составе батальона с 28.9.99 г. 15 марта в составе разведгруппы был наводчиком-оператором на БРМ-1к, вёл огонь, уничтожил пулемётный расчёт и 3-х автоматчиков. Представлен к медали «За отвагу».

…Младший сержант Юрий Турнаев, старший оператор разведроты. В бою с превосходящими силами противника вёл огонь из пушки и пулемёта, уничтожил пулемётный расчёт и расчёт АГС. Представлен к медали «За отвагу».

Сергей Глушенков — последний погибший в батальоне…

Каким он парнем был…

«Он всегда приходил ко мне, как солнышко…»

Из письма бабушки Сергея Глушенкова Александры Васильевны:

…Серёжа рано лишился отца, в 6 лет. Мы с дедом помогали дочери в воспитании Серёжи. Он был очень отзывчивым, добрым мальчиком, очень был внимательным к старшим.

Мы все работали, он рано стал самостоятельным. Мы с ним жили в разных концах города, но он хорошо его знал. Однажды Серёжа в 8 лет пошел провожать незнакомого деда на вокзал. Помню такой случай… Однажды у соседей загорелась баня, все бегают, тушат, а огонь разгорается. Телефонов близко не было. Серёжа, ему было 10 лет, побежал в пожарную часть и, к удивлению старших, приехал с пожарными на их машине. Пожар был быстро потушен.

Серёжа даже от школьных обедов копил деньги и любил дарить подарки. Маме всегда дарил цветы, а мне что-нибудь из посуды. И так продолжалось всю его недолгую жизнь.

Когда умер его дед, мой муж, Серёжа стал единственной опорой в моей жизни. Он всегда приходил ко мне, как солнышко. Я так и звала его — «Свет в окошке».

Серёжа был честным, справедливым, весёлым, жизнерадостным юношей. Он был верен дружбе. Его любили друзья, девчата, соседи. Он всегда жил не для себя, а для людей. Я всегда с ним разговариваю, как с живым. До последнего моего дыхания он будет в моём сердце.

«Не могу я здесь отсиживаться…»

Из письма мамы Сергея Глушенкова Валентины Викторовны:

…В детстве Серёжа любил рисовать, лепить из пластилина, очень любил цветы, замечал первый внесений цветочек, старался подарить букетик взрослым. Любил природу, лес, сад, парк, всем восхищался. На мой день рожденья и 8 марта всегда дарил мне цветы. Сережа с детских лет отличался мягким характером и был очень добрым, особенно к пожилым людям.

Начиная со школьных лет, он ни на день рожденья, ни 8 марта не оставлял меня без внимания, копил обеденные деньги и всегда дарил цветы, а близким — недорогие памятные подарки. Веселый, неунывающий парень, был любимцем нашего квартала. Друзья по работе также говорят, что Серёжа никогда не давал нам унывать.

Серёжа был добрым, заботливым и внимательным сыном, помогал в уборке дома, на огороде, в посадке, окучивании, уборке картофеля на участке. Друзьям помогал делать ремонт в квартире. Он был любим всеми, соседи его уважали, друзья тянулись к нему. Наш дом никогда не был пустым. Серёжа с друзьями занимались фотографией, слушали музыку. Он очень любил Виктора Цоя, все стены были обвешаны его плакатами. Даже на годовщину гибели Цоя Серёжа с другом ездили в Ленинград на его могилу.

После окончания ПТУ Серёжа работал на заводе токарем. Со слов мастера, он быстро вошёл в коллектив, выполнял любую работу, добросовестным, любознательным, стремился глубже познать секреты токарного мастерства.

Во время срочной службы он дважды был в Чечне. Когда через 7 месяцев службы он попал в Чечню, я не выдержала и поехала туда, чтобы вырвать его из этого ада. Я его с трудом нашла. Увидев меня, он очень удивился и спросил: «Мама, как ты здесь оказалась?» Несмотря на мои долгие уговоры уехать со мной, Серёжа отказался и ответил так: «Я никогда не оставлю своих товарищей, что бы ни случилось!». А в то время многие матери увозили своих сыновей из Чечни.

После армии жизнь в стране изменилась, устроиться на работу стало труднее. Он работал токарем и в охране. Многие парни с его работы стали уезжать в Чечню. Мой Сергей тоже заключил контракт. Как мы с бабушкой и друзьями его просили, уговаривали не делать этого… Он тогда сказал: «Не могу я здесь отсиживаться, когда там гибнут молодые…».

Из Чечни я получила единственное письмо и открытку, где он поздравил нас с бабушкой с 8 марта.

Серёжа даже не написал, что попал в разведбатальон, он не хотел нас расстраивать. Сослуживцы, зная его менее месяца, многие приезжали к нему на могилу из разных городов. Особенно запомнился мне сослуживец Сергей из Нижнего Новгорода, он приезжал к нам два раза на годину смерти Сергея. Когда приезжал последний раз, сказал, что многие ребята опять поехали в Чечню мстить за Серёжу, а он не смог из-за контузии и ранения в ногу. Когда я его провожала, он сказал: «Я с Сергеем был знаком всего одну неделю, но никогда не забуду этого доброго, весёлого, улыбчивого парня».

Даже мэр города Арзамаса Мигунов А. Н. при вручении ордена Мужества говорил, что знал Сережу лично, это был добрейший парень.

Тяжело смириться, что Сережи нет с нами. Он вечно будет жить в наших сердцах.

Гибель Серёжи для нас — невосполнимая утрата…

Из последнего письма Сергея Глушенкова:

Здравствуйте, мама, бабушка, Макс! Как у вас дела? У меня все хорошо. Правда, нас троих раскидали по разным местам. В Чечню мы прибыли 29 февраля. Извините, что сразу не написал, просто времени не было, батальон наш переезжал. Пока палатки свернули, вещи собрали, перевезли, потом опять все ставили, строили. Место у нас здесь спокойное, так что за меня не волнуйтесь.

Вокруг прямо рядом с нами еще батальоны стоят. Недавно видел Серегу Моисеева, который еще в октябре уехал, да еще некоторых наших видел, все живы, здоровы.

Наш батальон собираются выводить или в марте, или в конце апреля. Так что возможно скоро приеду. Да, вот что забыл, кормёжка здесь нормальная, правда что плохо — бани нет, умывальник на улице, и всё.

Мам, баб, извините, что поздно поздравляю вас и одной открыткой. Просто вторая открытка со звездой, как-то не подходит к 8 марта.

Ну, у меня пока все, писать вроде больше не о чем. Привет всем. До свиданья. Сергей. 8.3.2000 г.

Из мемуаров генерала Трошева: «В ночь с 19 на 20 марта остатки бандгрупп предприняли отчаянную попытку прорыва уже в северном направлении. Попали под перекрёстный огонь наших подразделений. В этом ночном бою было уничтожено 46 бандитов. Среди них — так называемый помощник министра иностранных дел Ичкерии Билан Мурзабеков. Однако самому Гелаеву и ещё нескольким его боевикам удалось вырваться из окружения и уйти от преследования. Несмотря на то, что Гелаев так и не был уничтожен в селе, задача военных считалась выполненной. Боевики потеряли убитыми свыше 800 человек. Гелаевское бандформирование фактически прекратило своё существование на тот момент».

Но ещё несколько дней в Комсомольском шли зачистки. Из подвалов разбитых домов выкуривали последние группы бандитов…

Хроника событий:

18.03.00 г.: в интервью радиостанции «Маяк» Путин заявил, что «разгром основных сил боевиков, а значит, и широкомасштабная часть военной операции заканчивается. Излишние силы будут выведены». Выход федеральных сил из Чечни в 1996 г. Путин считает ошибкой, поэтому «войска не уйдут, пока сопротивление боевиков не будет сломлено». Путин не исключает возможности введения в Чечне ЧП после выборов.

20.03.00 г.: Путин неожиданно объявился в Грозном: прилетел из Сочи на Краснодарский военный аэродром, а затем на военном самолёте СУ-27 полетел в Чечню (вторым пилотом). Путин участвовал в торжественном выводе с территории Чечни 331-го полка костромских десантников.

26.03.00 г.: президентские выборы в Российской Федерации.

29.03.00 г.: в Джаной-Ведено попала в засаду колонна пермского ОМОНа (41 человек) и 8 бойцов комендантской роты, следовавшая из Ведено. Колонна шла без прикрытия. (Вновь, как и в ситуации с Псковским ОМОНом, следуют путаные и противоречивые объяснения официальных лиц. Наконец, выясняется, что до позиций федеральных войск добрались 6 военнослужащих, 11 взяты в плен (впоследствии их нашли казненными со следами пыток), остальные — убиты).

По сообщениям СМИ от 19 апреля: «В чеченском селе Комсомольское федеральные войска завершили основные работы по разбору развалин домов. Из-под завалов извлечено и захоронено 800 трупов боевиков из отряда полевого командира Руслана Гелаева, которые оказывали сопротивление федеральным войскам в марте, сообщили «Интерфаксу» в пресс-центре полномочного представителя правительства РФ в Чечне. На минном поле, которое находится за Комсомольским, обнаружены тела ещё 370 убитых боевиков. В ближайшее время сапёры приступят к разминированию этого участка территории».

 

12. «Как я выжил, будем знать…»

Восемьдесят одного человека ранеными потерял разведбат в этой кампании. Многим из этих парней пришлось пережить нечеловеческие муки, множество операций, когда жизнь висела на волоске. Каждая из таких судеб страшна по-своему. Эта глава — о судьбе одного из раненых разведчиков…

«Я свою работу знаю…»

Александр Соловьёв, командир взвода, старший лейтенант:

— Через год в госпитале в Москве, я сидел в коридоре, ко мне подошёл незнакомый врач. Он шёл мимо, вдруг обернулся и спрашивает: «Ты в начале февраля прошлого года случайно не подрывался?» — «Подрывался». — «Пойдём со мной».

Пришли в кабинет, он достал из ящика стола пачку цветных фотографий. Смотрю — разорванные тела, без ног, кишки торчат, на другом снимке — только руки с головой. — «Это труп что ли?» — спрашиваю. «Нет, живой?». — «А этого узнаешь?». Господи, неужели это я … — «Как же вы меня сейчас в коридоре узнали?» — «Я свою работу знаю…». Оказалось, что этот хирург мне нос собирал. Рассказал, как делал по 80 операций в сутки, у него они были потоком. Стояла длинная палатка, а в ней пять разделочных столов. «Ухо-горло-нос» делает свою работу, хирург — свою, каждый специалист переходит от одного стола к второму, третьему, и на всех столах — раненые, изувеченные парни….

«Мы вшестером тебя оперировали, по очереди, восемь часов подряд, каждый своё резал-сшивал, — рассказал этот хирург. — Пока один скальпелем работает, второй врач ждёт своей очереди или курит».

«А я и мычать не могу…»

— Помню себя на столе. Когда приходил в сознание — какие-то галлюцинации, виденья, что я уже умер. Может быть, я действительно умирал. Виденье было, что у меня нет тела, просто понимаю, что это я, но вне тела. Как в космосе, в пустоте, пространстве. Я — это что-то коричневое, оболочка, или шар. Нет чувства боли, одно чувство счастья. Я не чувствую боли, и я ничего не хочу. Я — точка концентрации сознания. И ко мне приближается в этой пустоте что-то настолько громадное, как чёрная дыра, оно меня зовёт, и от этого рождается ужас. Я понимаю, что как только коснусь это нечто громадное, как глобальное вселенское знание, я растворюсь в нём молекулой. И меня это в такой ужас повергло, что я — только молекула этого глобального всего. Коснусь этого и я стану частью его. И мне хочется попасть туда, стать его частью, этого знания, но, с другой стороны так страшно уже не чувствовать себя, терять самого себя. Стал пятиться от этой черной дыры, был такой животный ужас! Даже умереть было не так страшно, как раствориться в этом глобальном. И я не чувствую ни рук, ни ног. Потом меня кто-то схватил снизу, я проваливаюсь вниз. А это глобальное у меня в голове говорит: «Ещё не время!». И я ощущаю такую дикую боль в голове, ушах, во всем теле. Наверное, так рождается ребенок. Я начинаю орать — болит все! Словно кто-то меня схватил за ноги и об эту грешную землю швырнул.

Очнулся — понял, что в реанимации. Кто-то на ухо орёт: «Ты как себя чувствуешь?» Чувствую, что у меня из ноздрей и рта трубки торчат. — «Пошевели рукой, если хорошо!» А я и мычать не могу.

Были операции, которые переходили одна в другую. Ноги мне все перекрушило, куски мяса вырвало осколками, раздробило кости. Зубы выбило, язык и нёбо в осколках и ожогах.

Раздробленную руку отрезали дважды. Но самое страшное: я ослеп на оба глаза и почти потерял слух, и врачи не давали никаких гарантий. Жить не хотелось…

Пытались собрать ногу — начался остиеомелит, это когда кости гниют заживо. Потом сами врачи говорили, что записывать ход операции было невозможно. Были операции вроде процедуры. Например, кости гниют, их сверлят, чистят, чем-то затыкают, рядом дрелью другую дыру сверлят. И это считалось не операцией, а процедурой. Или — проколы в костях, щеку зашить — разве это операция…

Только официально операций за полтора года было 15 штук, а неофициальных — до 25 считал, потом сбился, да и не надо это было. И после госпиталя несколько раз ездил к врачам подшивать нос, лицо.

«Пойдёшь снайпером? Конечно?»

— Радиотелеграфистом в батальоне служила Марина Линёва, она держала со мной радиосвязь, когда уходил на задание, соединяла по моим запросам с артиллерией. Я стал замечать: я иду на задание, она — на дежурство. Замечал, что Марина неравнодушно смотрит на меня. Точно знал, если мне что-то было надо там, на задании, она бросала всё, трясла всех, готова была идти одна стрелять из автомата. В одной из операций у меня убило снайпера Мишу Зосименко — пытался группу прикрывать и погиб. Идти на задание без снайпера — нельзя. Марина подошла ко мне: «Я хорошо стреляю». Ещё до войны она стреляла лучше всех в роте. Надо бить очередями — она мишени кладет одиночными. Всего половину магазина боеприпасов израсходует, а все мишени сбила. Бойцам перед ней стыдно было плохо стрелять. Потом, после войны, Марина призналась, что она биатлонистка. В прыжках с парашютом её всегда первой бросают из самолёта. Перед тем, как попасть в батальон, она служила в роте спецназа ГРУ. Я её сам обучал рукопашному бою. Маленькая, а зубы выбить может.

Задание было плёвое, но без снайпера идти нельзя. — «Пойдёшь со мной?» — «Конечно!». Вижу, она собирается: экипировку раскладывает, нож выложила, боеприпасы укладывает, автомат, гранаты. — «Куда?» — «С вами пойду!» — «Зачем?» Я убираю автомат и гранаты в сторону: «Винтовку бери». Марина: «А винтовку чью брать, Сидорова? Я готова». Она рядом — я спокоен. — «Собирайся», говорю. Записал её в список.

Комбат построил группу, увидел в строю Марину, побагровел, взял меня за грудки: «Если с ней что-нибудь случится, ты себе это простишь?» — «Нет, товарищ полковник». — «И я себе не прощу. Линёва — кругом, бегом — марш!». Мы пошли группой, она догоняет, плачет. Я ей: «Кругом! Бегом!». И так было тошно…

За несколько дней до Нового года женщин, которые служили в батальоне, отправили домой.

«Сердце останавливается на всё это смотреть…»

— В пункт постоянной дислокации батальона в Нижнем Новгороде пришла телеграмма, что большие потери, в том числе и я среди тяжелораненых. Она села за телефон и трое суток искала меня в разных госпиталях страны. — «Есть такой? Нет?». Трое суток по межгороду звонила. Везде в госпиталях было битком набито ранеными, как брикетами прессованными — танкисты, пехотинцы. Главное — спасти, погрузить, вывезти. Нашла меня в Самаре. Слышу, как бабуся-санитарка говорит: «К вам сестра приехала!». — «У меня нет сестры» — «К вам сестра приехала, родная». Уговорила она бабусю, провела, переодела её в медсестру, а я не пойму — какая ещё сестра! Слышу голос знакомый: «Саша это я». — «Кто?» — «Это я, Марина». Сказала, что попросила отпуск.

Марина кормила меня, шприцем через нос, горшки выносила. Я у неё радио попросил, а то рёв в ушах, темнота, тишина, страшно — нет раздражителей. Санитарку попросишь: «Поговори со мной…» — «Некогда!». Марина стала мне про Самару рассказывать, я раньше и не слышал ничего про этот город. Приходила она по ночам, тайком от врачей. Потом её отругали, она пришла к главному врачу по реанимации, он ей говорит: «Присядьте. Чаю попейте. Вы знаете, что ему руку отрезали? Ноги изранены все, он ничего не видит. Выдержите? Кричать и плакать здесь нельзя, у нас и умирают иногда».

Марину хотели оформить в госпитале на полставки медсестрой, но она отказалась, так помогала. Она помогала, конечно, не только мне, но и другим раненым — там нами битком всё было забито — кровь, вонь, стоны. Приходили бабуськи из города помогать медсестрам, но больше недели не выдерживали: «Не могу на всё это смотреть, на эти кишки. Сердце сдаёт, останавливается…».

Для меня тогда времени не существовало. Наконец, подремонтировали ноги. Перевели в другую палату. Слева — татарин, без ног, мальчишка, тоже разведчик, справа — чеченец, чистокровный, породистый. Без ног. Когда он сказал, что чеченец, хотя и воевал на нашей стороне, первой мыслью было — как бы ночью дотянуться до его кадыка… Рассказал он, что в первую войну воевал против нас, снайпер, гранатомётчик. Рассказал про свою жизнь, и я его понял, зла не держал. Жили в палате дружно.

Однажды Марина пришла: «Девчата просят свозить тебя к майору в первую палату». — «А что такое?» — «Жить не хочет, в окно вылазил, два раза ловили за штаны». А у него — только пятку оторвало. Моё тело загрузили, полулёжа, в каталку. Познакомили с этим майором. Я ему как рубанул: «Это тебе тут хуже всех? Ты на меня посмотри!». У меня осколки из лица торчали, под кожей, через день из меня металл ковыряли, гной из ног сочился. — «Это тебе что ли плохо живется?» — «У меня такие планы были…» — «Дети есть?» — «Двое, мальчик и девочка». — «Жена не бросила?» — «Нет, не бросила…» — «Ты посмотри на меня: я ещё встану, буду жить, и улыбаться, а ты — всего-то пятку потерял, и уже в окно лезешь! Посмотри на других пацанов — без ног вообще». Майор дурить перестал…

А через год врачам частично удалось отремонтировать один глаз, Саша и Марина, здесь же, в московском госпитале, сыграли свадьбу. Штатскую одежду ему на регистрацию собирали врачи и больные из нескольких палат. На свадьбу к молодым пришёл губернатор Московской области Борис Громов.

Жить Александр Соловьёв учился заново…

После таких тяжелейших испытаний Александр Соловьёв ещё вернулся в армию и служил — без руки! — несколько лет. Закончил службу майором, на должности старшего помощника начальника разведки дивизии.

 

13. «Домой!»

Из журнала боевых действий:

«10 апреля батальон в полном составе совершил переход в Ханкалу, где по 5 мая занимался восстановлением и передачей вооружения и военной техники в подразделения 42-й мсд».

Хроника событий

05.04.00 г.: в Чечне Ханты-мансийский ОМОН попал в засаду при движении из Ханкалы в Алхан-Юрт. Погиб 1 человек, ранены 8.

23.05.00 г.: чеченские боевики пытаются уйти в Грузию. За последний месяц на чечено-грузинской границе развернуто 30 дополнительных застав.

26.05.00 г.: В. Казанцев: «Боевые действия в Чечне перешли в стадию партизанской войны, и тактика федеральных сил будет меняться.

26.05.00 г.: Г. Трошев, вступивший сегодня в должность командующего федеральной группировкой на Северном Кавказе, заявил, что тактика ведения операции в Чечне будет меняться: будут уничтожены главари бандформирований, затем начнутся переговоры, но не с Масхадовым, «который бросает людей под танки». При этом Трошев обещает, что «второго Хасавюрта не будет».

29.05.00 г.: А. Квашнин заявил, что в Чечне начался новый этап контртеррористической операции. На очереди окончательное уничтожение банд экстремистов.

Из журнала боевых действий:

«5 мая, погрузившись в эшелон, и следуя по железной дороге, 8 мая батальон прибыл в пункт постоянной дислокации в г. Нижний Новгород.

В период боевых действий личный состав батальона проявил выдержку, настойчивость и отвагу при выполнении поставленных задач. За образцовое выполнение боевых задач к правительственным наградам представлено 419 человек, из них Герой России — 2 офицера (один посмертно).

Потери батальона составили: убитых — 1 офицер, 17 солдат и сержантов. Ранено 4 офицера, 1 прапорщик, 76 солдат и сержантов».

«Был. Достоин»

Александр Соловьёв, командир взвода, старший лейтенант, кавалер трёх орденов Мужества:

— На награды не скупились. Но и не разбрасывались ими. Я должен был обосновать награждение командиру части. По каждому представляемому к награде солдату шёл к командиру части лично. После первого боя я пришёл к командиру: «Хочу, чтобы этого парня, который мне жизнь спас, пулемётчика, что мне спину прикрыл, а сам пулю в голову получил — наградили». Сам писал наградной материал. Клал ему на стол, — «Нет, ты так расскажи. Достоин? Ты с ним был?» — «Был. Достоин».

Бумаги на награждения ходили долго. При мне до февраля ни одного не наградили. Полгода ни привета, ни ответа, а бойцы поувольнялись. В моей группе все должны быть награждены однозначно.

Все три ордена Мужества я получил в госпитале, в 2001 году. Первый вручал начальник госпиталя. Из офицеров батальона — никого не было. Я тогда слепой был. — «Что за награда? — спрашиваю. — Орден Мужества? А как он выглядит?». Дали потрогать.

Остальные награды вручать приезжали начальник разведки дивизии, и офицеры батальона, они в академии учились. Попросили начальника госпиталя не приходить: «Свои, по-простому…». А я как раз ходил подышать воздухом. Захожу в палату — стоят накрытые столы, закуска порезана. Начальник разведки дивизии говорит: «Ты крепко на ногах стоишь? Может, присядешь? Присядь, присядь». И давай мне приказы читать. — «Орден Мужества? У меня же есть!» — «Как есть?». Я встал, полез в тумбочку: «Да вот же орден! Давайте числа, может быть ошибка?». Так мне вручили сразу два ордена Мужества…

Евгений Липатов:

— Где-то после Нового года на вертолётной площадке у Урус-Мартана собирали всю дивизию, для награждения. Комдив приезжал. Награждали почти всех штабников. Из боевых подразделений батальона наградили только одного. Я первую награду — «За отвагу», получил только в 2001 году, на 23 февраля, вторую, медаль Суворова, девятого мая этого же года. А за что конкретно — не объявляли…

«Живым — ничего…»

Сергей Шанин:

— За эти операции в Комсомольском все ребята из моей группы были представлены к боевым наградам — орденам Мужества и медалям «За отвагу». Те, кто, к сожалению, погиб и были ранены — ордена Мужества получили, оставшиеся в живых — ничего. Обидно, я на всех писал наградные. Все на двести процентов заслужили награды.

То, что они сделали там — было достойно наград, аплодисментов и почестей. Одно слово — разведка! Мне очень повезло в жизни, я очень горжусь, что с этими ребятами был тогда вместе.

Дмитрий Савельев:

— За бои за Комсомольское награды у нас получили только раненые и погибшие, посмертно. Живым — ничего. Знаю, что и живых представляли к орденам Мужества, но ничего не получили. Да меня ещё за Бамут, в первой кампании — к медали «За отвагу» и ордену Мужества — представляли, а так и не получил… А капитан Гагарин, когда мы вернулись из-под Комсомольского, к нам даже не пришёл.

Игорь Ярошенко (Якут), гранатомётчик:

— После Комсомольского, когда вернулись с ранеными в батальон, я «наехал» на капитана Гагарина, хотел ему по роже дать, но он куда-то смотался.

Николай Оксененко, старший водитель БРДМ разведдесантной роты:

— Служба моя продолжалась до 6 апреля 2000 года. Наград я не заработал, хотя мне говорили, что представление писали.

За время прохождения службы по контракту, для себя считаю самой высокой наградой то, что ни один человек из групп, которые находились на моей машине не погиб, и все раненые, которых я вывозил, остались живы.

Справка: за период ведения боевых действий в Чечне личный состав батальона награждён орденами и медалями, из них: орденами Мужества — 141 человек, «За военные заслуги» — 3, медалями «Суворова» — 89, «Жукова» — 34, медаль ордена «За заслуги перед отечеством» — 3, «За отвагу» — 128, а старший лейтенант ЗАХАРОВ Пётр Валентинович (посмертно) и капитан ХАМИТОВ Александр Радикович удостоились высокого звания Героя Российской Федерации.

«Спасибо за детей…»

84-й отдельный разведывательный батальон, на знамени которого ордена Александра Невского и Красной звезды — едва ли не единственная часть объединенной группировки российских войск в Чечне, где за одну кампанию награждён почти весь личный состав, а некоторые по два-три раза.

Батальон вывели из Чечни, когда он полностью выполнил свой долг. Солдаты срочной службы были демобилизованы. А вскоре в батальон майору Пакову пришло письмо от мамы Леонида Высоцкого: «… Только благодаря таким прекрасным людям и отличным профессионалам как вы, наши дети смогли выстоять и не сломаться в тяжелых условиях войны. Сын вспоминает о вас с теплотой и благодарностью. Я бесконечно счастлива, что в самое трудное для сына время рядом с ним оказался глубоко порядочный и небезразличный к судьбам людей человек. Огромное спасибо вам за все, что вы сделали для наших детей…»

Если бы ещё можно было вернуть матерям погибших сыновей…

«Долго снилось, что автомат в бою заклинило…»

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Наш разведбат первым шёл на Терском хребте, первым — на Сунженском. Прочёсывали Самашкинский лес, под Закан-Юртом стояли, работали под Алхан-Юртом. В масштабах группировки батальон показал себя достойно. Все задачи были выполнены. У всех было огромное желание вернуться домой, всем надоела война. Нас ещё хотели там оставить, но 11 апреля пришёл приказ: выдвигаться на Ханкалу. Быстро свернулись, загрузились в вагоны и одним эшелоном — домой! Но ещё долго я вскакивал во сне — снилось, что автомат в бою заклинило…

По прибытию в пункт постоянной дислокации в Нижний Новгород, личный состав батальона приступил к проведению занятий согласно плана боевой подготовки, доукомплектованию вооружением и военной техникой и постановкой её на хранение.

Хроника событий:

12.06.00 г.: Путин подписал указ о назначении главой временной администрации Чечни муфтия Кадырова.

25.06.00 г.: Г. Трошев и Кадыров обсудили дальнейшие действия войск в республике. «Мы пришли к единому мнению, что война как таковая на территории Чечни завершена», — заявил Трошев. Достигнута договоренность, что ОГВ «не ведёт наступательных действий, не наносит авиационных и артиллерийских ударов». При этом части ОГВ возвращаются в свои базовые районы на территории республики.

28.06.00 г: третьи сутки под Сержень-Юртом идёт тяжёлый бой. Чеченские сепаратисты назвали бой между Сержень-Юртом и Автурами их ответом на совместное заявление Г. Трошева и А. Кадырова о том, что война в Чечне как таковая закончилась.

02.07.00 г.: в результате диверсии в г. Аргун погибли 50 сотрудников челябинского УВД. Возле общежития, где они проживали, взорвался автомобиль «КамАЗ».

05.07.00 г.: Казанцев: «У бандитов начинается агония, это — последние потуги». Военные признают, что несмотря на беспрецедентные меры безопасности, ситуация в Чечне резко обострилась. Казанцев: «Активная войсковая часть закончена. На первый план должны выйти спецслужбы».

Путин неожиданно прибыл в Моздок, устроил разнос Сергееву и Рушайло при их подчиненных. Путин потребовал от военных «повышения дисциплины и ответственности, а помогать нормализовать обстановку в республике должны сами чеченцы».

01.11.00 г.: И. Сергеев опроверг слухи о возможности вывода войск с территории Чечни. Он сказал, что с наступлением зимы федеральные силы планируют ряд крупных операций, и для этого есть силы и средства.

Ушёл из кадра. И из жизни

Вскоре после возвращения в кабинете заместителя командира 84-го отдельного разведывательного батальона по воспитательной работе майора Салеха Агаева просматривали видеокассету, снятую в ноябре 1999-го года, когда часть стояла в Чечне на Сунженском хребте. Офицеры и солдаты узнавали себя на экране, своих боевых товарищей.

— Стоп! Это же Курбаналиев, погибший под Дуба-Юртом! — вскрикнул кто-то из солдат.

Курбаналиев в кадре был одну-две секунды. Стоявший перед ним разведчик чуть переступил и закрыл лицо погибшего через несколько недель разведчика. Ушёл из кадра… А вскоре и из жизни. Потом на видеоплёнке разведчики нашли ещё несколько своих погибших товарищей. Они тоже лишь чуть-чуть мелькнули в кадре. Если бы тогда знать, что они погибнут…

Восемнадцать солдат и офицеров потерял убитыми во второй чеченской кампании 84-й отдельный разведбат 3-й мотострелковой дивизии 22-й армии. Их имена выбиты на памятнике, который был открыт в расположении батальона. Солдаты и офицеры смотрели ту фронтовую видеокассету, где они стояли в одном строю рядом с погибшими, и каждый думал: «А ведь и я мог бы оказаться в числе этих восемнадцати…».

 

Список погибших 84-го орб:

Косарев Валерий Юрьевич, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор. Погиб 13 декабря 1995 года в Чечне.

Зосименко Михаил Александрович, погиб 11 декабря 1999 г. под Гикаловским, захоронен 30.12.99 г. на Николо-Архангельском кладбище Москвы (участок № 74-а).

Яскевич Сергей Николаевич, погиб 31.12.99 в Дуба-Юрте, захоронен 22.01.00 г., на городском кладбище «Воинское», г. Ярославль.

Ряховский Виктор Александрович, погиб 31.12.99 в Дуба-Юрте, захоронен 29.03.00 г. кладбище села Перехваль Данковского района Липецкой области.

Седов Владимир Михайлович. Погиб 31.12.99 г. в Дуба-Юрте. Захоронен 11.04.00 г. кладбище «Воскресенское» Московской области.

Коробка Александр Иванович, умер от ран, полученных в бою в Дуба-Юрте, захоронен 6.05.00 г. на кладбище с. Кубраки Вейделевского района Белгородской области.

Захватов Александр Иванович, погиб 31.12.99 в Дуба-Юрте, захоронен на кладбище села Ярское Новооскольского района Белгородской области.

Воронин Сергей Владимирович. Погиб 31.12.99 в Дуба-Юрте. Захоронен 30.01.00 г. на кладбище г. Волгореченска Костромской области.

Курбаналиев Эльдар Халилович. Погиб 31.12.99 в Дуба-Юрте. Захоронен на мусульманском кладбище села Кордоновка Кизлярского района Дагестана.

Щетинин Владимир Ильич. Погиб 31.12.99 в Дуба-Юрте. Захоронен 25.01.00 г. на кладбище села Большое Солдатское Курской области.

Шаров Владислав Владимирович. Погиб 31.12.99 г. в Дуба-Юрте. Захоронен 23.01.00 г. на кладбище г. Южи Ивановской обл.

Адамов Николай Юрьевич. Погиб 31.12.99 в Дуба-Юрте. Захоронен на кладбище села Ростовка Кормиловского района Омской области.

Куликов Станислав Владимирович. Погиб 31.12.99 в Дуба-Юрте. Похоронен в г. Москва.

Родионов Александр Александрович, погиб 13 февраля 2000 г. под Харсеноем, захоронен на кладбище г. Малоярославец Калужской области.

Захаров Пётр Валентинович. Погиб 3 марта 2000 г. под Харсеноем. Захоронен 16.03.00 г. на кладбище села Лаптев Лог Угловского района Алтайского края.

Донской Сергей Владимирович. Погиб 6 марта 2000 г. в Комсомольском. Захоронен 27.03.00 г. на кладбище села Солонцы Воробьевского района Воронежской области.

Ражев Роман Александрович, погиб 6 марта 2000 г. в селе Комсомольском, захоронен 11.05.00 г. Рязанская обл. в г. Кораблино Рязанской области.

Иванов Игорь Александрович. Погиб 6 марта 2000 г. в Комсомольском. Захоронен 23.03.00 г. на Шереметьевском кладбище г. Рязани.

Глушенков Сергей Анатольевич, погиб 15 марта 2000 г. под Комсомольским. Захоронен на кладбище «Кирилловское» г. Арзамаса Нижегородской области.

По официальным данным, с октября 1999-го по 23 декабря 2002 года в Чечне погибли 4572 российских военнослужащих, 15,5 тысячи получили ранения.