ико открывает эту Новую Науку посредством нового Критического искусства — находить истину об основателях наций в глубине народных преданий, сохранившихся у основанных ими наций, так как лишь через тысячи лет после них появились писатели, единственный до сих пор, как оказывается, предмет этой критики. И при помощи факела этого нового критического искусства Вико вскрывает совершенно отличное от представлявшегося до сих пор происхождение почти всех тех наук и искусств, которые нужны, чтобы рассуждать при помощи ясных идей и характерных выражений о Естественном Праве Наций. Поэтому Вико делит основания на две части: во-первых, основания Идей, во-вторых, основания Языков. Посредством основания идей он открывает новые исторические основания Астрономии и Хронологии, двух глаз Истории, а тем самым и основания Всеобщей Истории, до сих пор не существовавшие. Он открывает новые Исторические Основания Философии, и прежде всего Метафизику Рода Человеческого, т. е. Естественную Теологию всех Наций, посредством которой каждый народ естественно воображает себе своих собственных Богов в силу некоторого естественного инстинкта, существовавшего у человека по отношению к Божеству: из страха перед ним первые основатели наций начинали соединяться с определенными женщинами в пожизненное содружество, и таким образом первое человеческое общество заключалось в браках. И оказывается, что этот инстинкт был великим основанием Теологии Язычников, великим основанием Поэзии Поэтов-Теологов (первых в мире поэтов), а также и всей языческой культуры. В результате такой Метафизики вскрывается Мораль, а за нею и Политика, общая для наций; на них строится Юриспруденция рода человеческого, изменяющаяся в разные эпохи, так как нации непрерывно развивают заложенные в их природе идеи и в соответствии с ними наиболее развитые нации меняют образы правления; последнею формою правления оказываются Монархии, при которых в конце концов нации находят отдохновение. Так восполняется огромный пробел в оставшихся нам началах Всеобщей Истории, которая начинается только с Нина, основателя монархии Ассирийцев. Посредством оснований Языков Вико открывает новые основания Поэзии, Песни, Стиха и показывает, что и первые и вторые необходимо возникали из природы, единообразной у всех первых наций. В виде следствия из таких оснований Вико открывает новое происхождение Героических Гербов: то была у всех первых наций немая речь в стихах, деформированная артикулированной речью. Здесь же вскрываются новые основания Геральдики, которые оказываются в то же время и основаниями науки о Медалях (здесь Вико отмечает в продолжавшейся непрерывно четыре тысячи лет суверенности героическое происхождение королевских домов Австрии и Франции). В результате открытия происхождения Языков Вико находит достоверные основания, общие всем Языкам; в особом очерке он открывает истинное происхождение латинского языка и по примеру его предоставляет ученым сделать то же самое с другими языками. Вико дает идею Этимологического Словаря, общего для всех туземных языков, и также идею другого Этимологического Словаря для слов иностранного происхождения, чтобы растолковать, в конце концов, идею всеобщего Этимологического Словаря, необходимого как для науки о языке, так и для соответствующего рассмотрения Естественного Права Народов. Такими основаниями как идей, так и языков, иными словами, такой Философией и Филологией рода человеческого Вико разъясняет Вечную Идеальную Историю, протекающую соответственно Идее Провидения; и во всем Произведении доказывается, что этим Провидением было установлено Естественное Право Народов; соответственно такой Вечной Истории протекают во времени все отдельные Истории Наций в их возникновении, движении вперед, состоянии, упадке и конце.

От Египтян, которые насмехались над Греками, не знавшими древности, говоря им, что они всегда были детьми, Вико берет и применяет два следующих великих обломка древности: во-первых, то, что все протекшие до них времена Египтяне делили на три эпохи: век Богов, век Героев и век Людей; во-вторых, то, что соответственно этому порядку в течение всех веков говорили на трех языках: на немом божественном языке посредством иероглифов, т. е. священных знаков, затем на символическом, т. е. посредством метафор, — такова героическая речь — и, наконец, на письменном языке, установленном посредством соглашения для насущных нужд. Дальше Вико показывает, что Первая Эпоха и Первый Язык существовали во времена семей, которые, несомненно, у всех наций предшествовали городам и на основе которых, как каждый признает, они возникли; отцы таких семей правили как суверенные государи, подчиняясь правлению Богов, и устанавливали все вещи человеческие посредством божественных ауспиций; совершенно естественно и просто это объясняется историей, скрытой в глубине божественных мифов у Греков. Здесь Вико замечает, что Боги Востока, вознесенные впоследствии Халдеями к звездам, были перенесены Финикянами в Грецию: это доказывает, что все это произошло в послегомеровские времена, когда звезды оказались подготовленными к тому, чтобы принять на себя имена Греческих Богов, как и позже, когда Боги были перенесены в Лациум, звезды оказались готовыми воспринять имена Латинских Богов. Здесь Вико доказывает, что такое же положение вещей и совершенно одинаковое поступательное движение их происходило у Латинян, Греков и Ассирийцев.

Затем он показывает, что вторая эпоха со вторым, т. е. символическим, языком приходилась на время первых гражданских правлений, т. е. героических царств или же царствующих сословий благородных (древнейшие Греки называли этих благородных расой Геркулеса); последние приписывали себе божественное происхождение в отличие от плебеев, происхождение которых они считали скотским. Весь этот исторический рассказ, как чрезвычайно легко объясняет Вико, был описан нам Греками в характере Геркулеса Фиванского, величайшего, несомненно, греческого героя, из расы которого вышли Гераклиды, в лице двух царей правившие спартанским царством, т. е. аристократическим вне всякого сомнения. А так как и Египтяне и Греки одинаково наблюдали у каждой нации своего Геркулеса (Варрон у Латинян насчитывал их до сорока), то это показывает, что после Богов у всех языческих наций царствовали Герои. Великий обломок греческой древности показывает, что Куреты вышли из Греции на Крит, в Сатурнию (т. е. в Италию) и в Азию. Вико делает открытие, что этими Куретами были и Латинские Квириты, а одним из видов этих последних были Римские Квириты, т. е. люди, вооруженные копьями в собрании, почему и Квиритское Право было правом всех героических народов. Доказав вздорность басни о заимствовании Законов XII Таблиц из Афин, Вико делает открытие, что к трем видам героического права народов Лациума, установленного и соблюдавшегося в Риме, а впоследствии занесенного на Таблицы, восходят причины римского образа правления, доблести и справедливости, в мире — посредством законов, на войне — посредством завоеваний. Если читать Римскую Историю не с такими взглядами, а иначе, то она кажется еще более невероятной, чем мифическая история Греции. Этот же свет проясняет и истинное основание Римской Юриспруденции.

Наконец, Вико доказывает, что Третья Эпоха, век людей и народных языков, охватывала времена Представлений человеческой природы, совершенно развитой и потому признаваемой в равной мере у всех. Такую природу можно извлечь из глубины форм Человеческого Образа Правления, последний же, как оказывается, бывает народным и монархическим (к этому последнему периоду принадлежат Римские Юристы Императорских времен). Этим самым, можно считать, доказано, что Монархия — последний образ правления, на котором останавливаются, в конце концов, нации; если же мы будем опираться на тот фантастический взгляд, что первые цари были такими же Монархами, как и современные, то с них никак не могли бы начаться Государства, также и с обмана или насилия, как воображали себе до сих пор, вообще не могли начаться нации. — При помощи этих и других многочисленных, но менее важных открытий Вико рассматривает Естественное Право Народов. Он доказывает, что в определенные времена и определенным образом зародились в первый раз обычаи, питающие всю экономику данного права, т. е. религиозные обряды, языки, виды собственности, торговые сношения, сословия, власть, законы, сила, суды, наказания, война, мир, союзы. Этими определенными временами и этим определенным образом Вико объясняет те вечные свойства, которые должны вытекать именно из такой, а не иной их природы, т. е. времени и образа зарождения…..языческие нации… шли различными путями, проходя с постоянным единообразием через три вида прав, соответствующие трем эпохам и трем языкам Египтян: во-первых, через божественное право под управлением ложных Богов у Язычников; во-вторых, через героическое право, т. е. право, принадлежащее героям, находящимся посредине между Богами и людьми; в-третьих, через человеческое право, т. е. право вполне развитой и признаваемой равной во всех людях человеческой природы. Только это последнее право может породить у наций Философов, которые смогли бы завершить его при помощи рассудочных максим на основе вечной справедливости. Именно здесь ошибались все — и Гроций, и Зельден, и Пуффендорф: за отсутствием такого критического искусства, которое можно было бы применить к основателям самих наций, они считали мудрецами лишь мудрых в тайной мудрости и не видели, что для Язычников Провидение было божественной наставницей в простонародной мудрости и что из этой последней по прошествии столетий произошла тайная мудрость; поэтому они спутали Естественное Право наций, выросшее из отдельных прав этих последних, с Естественным Правом Философов, понятым последними при помощи рассудочных умозаключений… То же самое отсутствие критического искусства ввело в обман ученых истолкователей Римского Права, так как они, опираясь на миф о происхождении законов из Афин, вводили в Римскую Юриспруденцию, вопреки ее гению, учения философских школ, в особенности учения Стоиков и Эпикурейцев, основания которых противоречат не только учению Юриспруденции, но и вообще всей цивилизации; они не умели рассматривать Юриспруденцию с наиболее характерной для нее стороны, т. е. с точки зрения времен, как ее трактовали, открыто признавая это, сами римские юристы (3, 494–497).