Капитан Крандж испытал в жизни многое. Он дрался на ножах с контрабандистами, он спасался вплавь с тонущего корабля, он уворачивался от кастрюли с кипятком в руках разъяренной супруги, а однажды, еще будучи юнгой, удирал по крышам от облавы, накрывшей портовый притон. Но никогда еще никто не орал на капитана Кранджа на его собственном корабле! Конец света, не иначе.

Началось с пустяка. Ну подумаешь, отпустил Крандж мальчишку! Даже не отпустил, если уж на то пошло, а отвернулся и долго смотрел в сторону, пока малец неумело прятался в ялике. Вообще непонятно, как ему удается воровать, если он спрятаться толком не может — разве что удачлив пацан сверх меры… хотя проклятие он схлопотал, какая уж тут удача? Ну, так или эдак, всегдашняя удача или случайное везение, а перстень мальчишка добыл — и сразу возник вопрос, что с воришкой делать. Терпеть на корабле? Мало радости — все равно что носить шило в штанах. Держать взаперти где-нибудь в трюме? Можно, но как-то несправедливо. В конце концов, паршивец им пригодился. Отпустить просто так? Болтать будет. Вот Крандж и позволил мальчишке удрать, рассчитывая, что тот на пару дней затаится — а потом уже не будет иметь значения, что и кому он сможет рассказать.

Сударь маг взъярился так, словно Крандж ему в пиво плюнул. Честно говоря, у Столваагьера вообще был скверный характер. Знай его капитан получше — может, и не ввязывался бы во всю эту затею. Но теперь менять галс было поздно, оставалось идти прежним курсом и молиться Небу, чтобы не налететь на скалы. Ну вот, Крандж тогда напомнил магу, что именно он нашел воришку, и, стало быть, имел право распоряжаться его судьбой. Повздорили и забыли — во всяком случае, Крандж забыл, поскольку хватало дел поважнее.

Следующим был дурак островитянин со своей несчастной лодкой. Всякому ясно, что глупец не виноват! Был бы он виноват, не стал бы посреди улицы требовать денег за невыполненный уговор. Видно же с первого взгляда, что бедолага не умнее своих тюленей! Да ведь и Селедка наблюдал, как тот приготовил лодку к поездке и оставил без присмотра, а уже потом кто-то ее увел. Но нет, маг вцепился в простака, как ловчий кот в салаку, насилу Кранджу удалось его оттащить. И разве Столваагьер его поблагодарил? Нет и три раза нет! Чванный маг всю дорогу до корабля безобразно ругался, наполняя сердце капитана огорчением. Затея их с самого начала не заладилась, и чем дальше, тем все становилось только хуже.

А когда они прибыли на «Гордость Севера», капитана Кранджа ждал почтальон с приглашением во дворец. Но не к королю. «Сударь главный королевский почтальон желает задать вам несколько вопросов». Хвост ему в глотку! Уж наверно, ниточки к перстню тянутся, но вот какие и как именно, этого сразу не скажешь.

Пока капитан думал, что ответить, сударь маг уже действовал. Он сказал пару словечек, отчего у почтальона задымились подметки, а пока тот с воплями: «Воды! Воды!» сдирал с себя обувку, Столваагьер уложил его заклятием, как дубиной по темечку. На вопрос капитана, зачем такие сложности, маг надулся как рыба-еж и заявил, что хотел проверить, не обладает ли почтальон магическими способностями, ну и отвлечь его, чтобы тот в любом случае не успел отправить донесение. Крандж всегда думал, что маги свою породу чуют, так и сказал.

Вот тут Столваагьер и начал орать. Уж чем его допекло именно это замечание — непонятно, но он сорвался и в худших традициях кухонной свары припомнил капитану все прежние размолвки.

Капитан Крандж в долгу не остался, о нет. И хорошо, что «Гордость Севера» стояла не у пирса, а на рейде, потому что по воде звуки разносятся далеко. Хотя бы на берегу и на других судах не слышали, как костерят друг друга маг и капитан. Матросы с перепугу попрятались кто куда, только верный Селедка пучил глаза от ужаса, но держался поблизости. Капитан на корабле — все равно что император, а только сударю магу было на корабельные порядки наплевать.

— Тупой, тупоголовый, самодовольный идиот! — надсаживался маг. — Да вы сделали все, чтобы нас обнаружили! Если нас еще не взяли за шкирку, так только потому, что вокруг все еще большие идиоты, чем вы!

— Да я! — захлебнулся негодованием капитан. — Да вы! Гарпун тебе в брюхо, сударь маг! Давно пора отсюда убираться и дело делать! Еще день на рейде простоим — нас и дохлый трепанг найдет! А перстень вы зачем на палец надели? Хоть бы в шкатулку спрятали, от глаз подальше!

— В шкатулку! — маг закатил глаза. — Нет, вы правда такой дурак, или притворяетесь? Да я его такой защитой окружил, сам император не учует! А вы говорите, «в шкатулку»!

— Да мне откуда знать, я ж не маг, — Крандж слегка сбавил тон. — Но объясните вы мне наконец, зачем мы торчим посреди залива, как прыщ на заднице?

— А потому что всему свое время! — завопил Столваагьер. Его поморский выговор от волнения сделался еще заметнее. — Надо — вот и торчим! И если бы вы не делали глупости на каждом шагу…

— Это я — глупости? — побагровел капитан. — Это вас, прости Небо, на поводке надо держать, чтобы на людей не бросались!

— Кретин!

— Мурена бешеная!

Спорщики замолчали, подбирая оскорбления и меряя друг друга остекленевшими взглядами. Этот миг и выбрал самоотверженный Селедка, чтобы вмешаться.

— Капитан, — вякнул он откуда-то из-под локтя Кранджа, — что с этим сударем делать-то? Он очнется вот-вот.

— Ох… — капитан перевел дух и вытер платком вспотевшее лицо. — А и вправду, надо выгрузить сударя на берег, да с якоря сниматься, а не склоки чинить. Полноте, Столь, ну что мы с вами сцепились, как крабы за тухлятину?

Маг медленно остывал.

— Ваша правда, — неохотно проворчал он. — Прошу меня извинить, капитан. Давайте займемся делом.

— Принимаю извинения и прошу извинить меня, — с облегчением раскланялся Крандж. — Это все жара мозги плавит. Кхм… А не могли бы вы немножечко отшибить соображение нашему гостю, сударь маг? Пусть бы он, скажем, считал, что не добрался до корабля?

— Отчего нет, — осклабился помор и разразился длинным неблагозвучным заклинанием.

Почтальон застонал, не приходя в себя. Капитана Кранджа задним числом прошиб холодный пот. Хвала Небу, они со Столваагьером все-таки удержались на самой грани, не рассорились всерьез. Опасен сударь маг, ох как опасен, никому такого во враги не пожелаешь. Да и на одной стороне с ним играть нелегко. Еще чуть-чуть взаимных оскорблений, и вместо ругательства в адрес капитана могло полететь проклятие. По краешку бури прошел… Капитан снова утерся платком и бросил признательный взгляд на Селедку. Вовремя парень их отвлек, ничего не скажешь.

— Теперь на берег его, — распорядился Крандж. — Выгрузить, и тотчас обратно. Снимаемся с якоря, уходим на Монастырский. Верно, Столь?

— Именно, — соизволил подтвердить маг. — Вот теперь пора.

— Так это… — Селедка, глядя, что старшие уже поостыли, осмелел. — Как пойдем, ведь ни ветерка?

— Можешь не беспокоиться, — фыркнул Столваагьер.

Он что-то шепнул, раскрыл ладонь, и легкий бриз сорвался с его руки, как отпущенная на волю птица.

Простодушный Селедка ахнул от восхищения. А капитан Крандж смотрел на перстень, украшающий руку мага — краденый королевский перстень с небесным обсидианом, — и хотя в небе сияло солнце, на душе у капитана сгущались тучи.

* * *

Начальник тюрьмы удалился в свой кабинет за четверть часа до полудня. Он всегда так поступал. Все заключенные сидят по камерам, все отделения проинспектированы лично, везде полный порядок — и сударь Кааренбейм величественно бросает двоим помощникам и дежурному по корпусу:

— Я у себя.

Он знал, конечно, что подчиненные перешептываются у него за спиной и строят догадки, чем же занят начальник тюрьмы в течение этих пятнадцати минут. Знал и мысленно усмехался, потому что домыслы надзирателей были далеки от истины.

Дважды провернув ключ в замке, сударь Кааренбейм садился за массивный письменный стол, отпирал левую тумбу, доставал зеленую квадратную бутыль с крепчайшей настойкой и серебряную стопку, ставил перед собой на стол, рядом клал хронометр — и ждал. Медленно уползали в прошлое тягучие минуты. Начальник тюрьмы почти не шевелился, лишь иногда чуть сильнее откидывался в кресло, и оно скрипело, жалуясь на долгую службу и отсутствие пенсии за выслугу лет.

Кааренбейм и сам в эти минуты казался себе вдвое, втрое старше своего настоящего возраста — ветераном, дряхлым служакой, которому давно пора на покой. В остальное время он вовсе не думал о возрасте и не замечал хода времени, оттого как будто бы и не менялся, во всяком случае внутри себя — и лишь в течение четверти часа каждые полгода почти физически чувствовал ход времени. И старел.

Когда оставалось десять минут до полудня, начальник тюрьмы откупоривал бутыль, и запах спирта и пряных трав обжигал его жадные ноздри. Кааренбейм не спеша наливал густую жидкость в стопку, закупоривал бутыль, проводил стопкой под носом, лаская нюх. Через десять минут, говорил он себе, можно будет выпить настойки и расслабиться. Через десять минут — если ничего не случится.

Потому что начальник тюрьмы боялся.

Вот чем он был занят эти четверть часа — разговаривал с собственным страхом. Все остальное время жизни страх проводил глубоко внутри, в самом темном месте его рассудка, забившийся в угол, как нелюбимая собака. Но Кааренбейм знал, чувствовал, что если страх вовсе не выпускать, когда-нибудь он вырвется сам и укусит больно, а то и вцепится в горло. Поэтому раз в полгода он выпускал страх на прогулку в тюремный двор своей души. Так, чтобы никто не видел.

Страх был простой и понятный. Кааренбейм боялся, что когда-нибудь магия не исчезнет в урочный час. И когда ссыльные маги это поймут, их уже не удержат оковы. Тем более, что кандалы не рассчитаны на длительное действие. Начальник тюрьмы боялся и поглядывал на хронометр, поглядывал и боялся, и минуты нехотя сменяли одна другую, а страх его раздувался и рос.

Когда оставалось пять минут до срока, Кааренбейм бережно подносил к губам налитую всклень стопку и делал всего один глоток. Настойка обжигала губы, по языку разливалась маслянистая горечь, и аромат наполнял горло. Тут начальник тюрьмы позволял себе малодушие. Он обещал своему страху, что если на этот раз пронесет, следующего раза он дожидаться не станет — уйдет в отставку. Он знал, что нарушит обещание, но так было легче перетерпеть эти последние минуты.

Сделав глоток, он в дополнение к хронометру сажал перед собой зевающую жабу, чтобы не думать, что проклятый механизм испортился — потому что чем ближе к полудню, тем сильнее растягивалось время, рискуя остановиться совсем. И наконец жаба зевала в последний раз, хронометр соглашался с ней, да сударь Кааренбейм и сам ощущал неприятную дрожь во всем теле, когда магия исчезала — но должен был проверить. Он брал тоненькую лучинку и произносил малое заклинание огня, одно из немногих подвластных ему. Ничего не происходило. Иногда он для верности пробовал еще. Магии не было. Тогда начальник тюрьмы, хекнув, залпом опрокидывал стопку, слезы выступали на глазах, он вытирал их жестким обшлагом рукава, и чувствовал, как страх уползает на место, в подземные казематы разума.

Так было каждые полгода в течение многих лет. Настойки в бутыли оставалось еще примерно на треть.

И сегодня сударь Кааренбейм ни в чем не отступил от ритуала.

Хронометр отмерил полдень. Зевнула равнодушная жаба. Начальник тюрьмы прислушался к себе, но противной дрожи, отмечающей уход магии, не заметил. Страх, усевшись ему на шею, запустил в загривок ледяные когти. Кааренбейм выждал еще минуту, взял лучину, шепнул слово, означавшее «Зажгись!»

Веселый огонек заполыхал на кончике щепы. Кааренбейм смотрел на него, не отрываясь. Спохватился, загасил. Встал с кресла. Сильно шумело в ушах. Он взял стопку с настойкой, поднес было ко рту, раздумал, поставил обратно.

Случилось.

Кто-то закричал в коридоре: «Сударь начальник! Сударь начальник!», забарабанил кулаками по двери.

Кааренбейм размеренно, методично спрятал бутыль и хронометр, вылил содержимое стопки в чернильницу, спрятал и стопку, спихнул со стола глупую жабу. Прислушался к себе.

Страха больше не было. Сбежал.

* * *

— Пусть захлопнут створки, как устрицы, и не высовываются, — буркнул капитан.

Селедка послушно донес его повеление в кубрик, куда забились матросы.

Посвященные остались на палубе втроем.

Солнце палило нещадно. Море застыло бирюзовым стеклом — штиль. Паруса обвисли, как тряпки на заборе. Якорь был поднят. «Гордость Севера» замерла в ожидании.

— Действуйте, Столь, — коротко поклонился капитан Крандж.

Маг небрежно вернул поклон, раскрыл обе ладони и зашептал что-то неровно и быстро, с придыханием. Ручные ветерки вспорхнули с его рук. Первым зашевелился, наполняясь воздухом, фор-стеньга-стаксель. Вслед за ним натянулись полотнища прямых парусов. Барк вздрогнул и двинулся с места. Капитан закусил ус. Было что-то обидное для него в том, как легко «Гордость Севера» слушается чужого человека. Пусть мага, пусть единомышленника и единоверца, пусть с его капитанского позволения, и все же — обидно.

Огромный трехмачтовик скользил по глади вод легко, как рыбацкая шхуна, и тихо, как во сне. Крандж подумал, что так, наверное, чувствует себя капитан Атен, когда отдается полностью во власть магии. Легко быть призраком. Поздно бояться и не надо принимать трудных решений.

Шептались в вантах, тихо посвистывали работящие ветерки. Барк вышел из бухты и теперь огибал Волка с поднятой к небу заостренной мордой. По правому борту медленно скользили мимо желтые скалы. Капитан невольно проследил за взглядом Волка и вздрогнул, увидев ряды домишек — высоко, на самом верху отвесной стены. Дико было думать, что даже если кто-то смотрит оттуда прямо на них, все равно видит лишь море, спокойное и безлюдное. Магия Столваагьера хранила их невидимыми.

Золотой остров остался позади. Прямо по курсу лежала хмурая громада Монастырского.

И неизвестность.

* * *

— Рассаживайтесь, судари и сударыни, — говорил церемониймейстер Томто Бон, поджимая губы.

Маленький южанин был похож на воробья в непогоду, такой же нахохленный и серьезный. Впрочем, дело свое он знал. Надо полагать, не существовало в мире события, относительно которого Томто Бон засомневался бы в протокольном порядке его проведения. Вот и сейчас он прекрасно представлял, что делать. Муниципальный совет Бедельти обычно проводил собрания неполным составом, и уж никогда на памяти нынешних членов совета на заседании не присутствовал король. Поэтому собирались горожане в одной из комнат муниципального дома, которых всего-то было три — и самая большая могла вместить от силы десять человек. Томто Бон ненадолго задумался и изрек:

— Положение исключительное, судари. Исключительными положениями ведает королевская почта. Собрание муниципального совета будет проходить в здании почтового управления.

Возражений не было.

Орвель дор Тарсинг с любопытством поднялся на крыльцо. Обычно он вызывал королевского почтальона к себе. К тому же, во дворце почта занимала целый флигель, и туда Орвелю случалось заходить. А в городском здании почтового управления король никогда не был. Горожане последовали за монархом с большой опаской. Они тоже здесь не бывали и, судя по выражениям лиц, предпочли бы и не бывать никогда. Впрочем, ничего особенного внутри не оказалось — коридоры да комнаты. Здание находилось недалеко от порта, и почта делила один большой склад с таможней. Склад был почти пуст. Собственно, там и разместилось собрание. Почтальоны принесли пару столов и достаточное количество стульев, а также керосиновые лампы. Еще они раскатали по периметру бухту толстого каната. Орвель полюбопытствовал, зачем, и Йемителми ответил:

— Защита.

Король подумал, что это большая удача — иметь в распоряжении людей, привычных к магии и умеющих действовать в подобных условиях. Ему самому больше всего хотелось сбросить наконец опостылевший звериный облик… а ведь неприятности только начинались. Орвель не удержался и нервно зевнул, обнажив желтоватые клыки. Скорей бы уже нашли перстень… Он поискал взглядом Трину. Девушка сидела в неудобном на вид кресле и выглядела уставшей. Орвель просил ее уехать во дворец отдыхать, но она захотела непременно участвовать в собрании.

— Рассаживайтесь, рассаживайтесь, — повторял Томто Бон. — Все заняли места? Прошу вашего внимания, судари и сударыни. Сейчас сударь главный королевский почтальон сообщит нам крайне важные сведения.

Йемителми встал, поприветствовал собрание коротким поклоном и заговорил. Орвель дор Тарсинг почтальона слушал невнимательно, зато внимательно смотрел на лица присутствующих. Как эти люди встретят тревожные новости? Кто впадет в панику? В истерику? Кто возмутится, начнет проявлять недоверие? Где у них слабые места? А где, наоборот, сильные? Кто окажется полезен, на кого можно положиться?

Два члена муниципального совета отсутствовали, и король жалел об этом. Орвелю не доставало сударей Дрейка и Майзена. Разумеется, дракон не поместился бы в помещении склада, а сударь Майзен предпочел оставаться с приятелем. Йемителми уже сказал им то, что повторял сейчас остальным.

— Перстень вовсе не сломан, — бесстрастно сообщил главный почтальон. — Его украли. На пальце у короля вы видите подделку.

Публика сдержанно загомонила. Йемителми продолжал свою речь. Хотя содержательная ее часть на этом исчерпывалась, так уж устроены люди, что лучше воспринимают, если один и тот же смысл им повторить несколько раз в разных выражениях. Шум среди слушателей стал громче, но горожане держались достойно. А может быть, просто еще не осознали последствий.

— И если кто-то из вас оказался или окажется свидетелем какого-то мало-мальски странного происшествия или чьего-то непривычного поведения, непременно сообщите мне! — завершил выступление Йемителми.

Настало время задавать вопросы. Главный городской лекарь Гвонга напомнил о тех проклятых, кому проклятие доставляет физические мучения. «А если магия будет действовать неделю? А если месяц? Я не знаю, все ли выживут!» — сокрушался лекарь. Он не получил ответа и сел на место еще более мрачным. «Если месяц, так мы все не выживем!» — выкрикнул кто-то. Йемителми уверенно пообещал, что о месяце и речи быть не может, максимум несколько дней. «У приезжих деньги кончатся, — мрачно предрек муниципальный казначей. — У тех, кто сегодня собирался отбыть на континент». Орвель посулил выделить городу деньги и провизию. Назначили тех горожан, кто будет заниматься раздачей пищи. Собрание оглушенно притихло. Облик грядущих неприятностей становился все отчетливее. «Да что же, нельзя вора найти?!» — жалобно возмутился сударь Менн, владелец пекарни. «Ищем», — коротко ответил главный почтальон.

Сделали перерыв в заседании. В перерыве всех присутствующих провели через процедуру малой клятвы молчания. Орвель подумал, что магия сильно облегчает управление людьми, и мысль ему не понравилась. Что-то было в этом неправильное. Хотя, кто бы спорил, гораздо проще взять с человека клятву и не бояться, что он разболтает не предназначенные для других сведения, чем убедить его молчать просто так.

Король поискал взглядом Трину. Девушка беседовала с лекарем и какой-то женщиной, которой Орвель не знал.

— Ваше величество, — тихо позвал его Йемителми.

Королевский почтальон разговаривал с начальником порта Гайсом Гебертом. Сударь Геберт мял в руках свою знаменитую тетрадь в черном переплете. Он заложил пальцем страницу, но не раскрывал тетрадь. Начальник порта поклонился королю и продолжал:

— То есть, с «Гордости Севера» сошел один лишний пассажир, понимаете меня? Тот, кто не садился на берегу. Или пробрался на корабль незамеченным. И что-то еще было неладное к этому подмешано, потому что мы с Кранджем сразу забыли об этой истории… ну, за Кранджа не поручусь, а я забыл, и вот теперь только вспомнил. То есть, без записей своих и не вспомнил бы. А потянулся записать кое-что другое — и сразу эта история на ум пришла.

Геберт любовно погладил лоснящийся кожаный переплет.

— Говорите, сударь, — мягко подтолкнул его Йемителми. — Любая странность может оказаться ключом к поимке злодеев.

— Тут мне больше сказать нечего, — развел руками Гайс Геберт. — Но было еще одно происшествие, которое я наблюдал своими глазами. Хм… Скажите, а капитан Крандж знает, что перстень украден? Я вижу, капитана здесь нет.

Йемителми помедлил, явно обдумывая, следует ли отвечать на этот вопрос.

— Я хотел переговорить с ним еще утром, — с неудовольствием сказал он. — Признаться, я не понимаю, почему он не явился.

— О! — Геберт выглядел огорченным. — Значит, он не рассказал вам про воришку.

— Какой еще воришка? — Йемителми навострил уши.

— Крандж привез на архипелаг проклятого мальчишку, — пояснил Геберт. — Мальчишка думал, что едет зайцем, но за него заплатила гильдия. Мы видели, как он покидает корабль, и я еще спросил — может, это он лишний пассажир, а Крандж ответил, что не он.

Сударь начальник порта сильно задумался. Глубокая вертикальная морщина прорезала его переносицу.

— Вернемся к мальчишке, — предложил почтальон.

— Да-да, — согласился Геберт. — Потом я видел его еще раз. Точнее — их. Крандж куда-то тащил воришку, чуть ли не за шиворот. Я хотел окликнуть его, но… Хм… Знаете, мы с капитаном вообще-то давние приятели. Когда долго знаешь человека, то сразу видишь, в каком он настроении. Так вот, мне показалось в тот момент, что Крандж будет не рад меня видеть. У него было такое выражение лица… Хм… Простите, я плохой рассказчик. В общем, я его не окликнул.

— Когда это было? — напряженно спросил Йемителми.

— Кажется, в последний день зимы, — неуверенно сказал Гайс Геберт. — Накануне мы с Кранджем и Бван Атеном посидели в кабачке, а на следующий день я встретил капитана с мальчишкой. Да, вроде бы так. Увы, я изрядно рассеян в том, что не касается работы. Если бы не лишний пассажир, отмеченный в моей тетради — ну, понимаете, воришка у меня как-то связался с этой историей, и Крандж… Не могу объяснить, но что-то здесь есть необычное. Поговорите с капитаном, сударь. Возможно, он добавит подробностей.

— Спасибо, сударь Геберт, — сказал королевский почтальон, и в голосе его прорезались зловещие нотки. — Я и впрямь очень хочу поговорить с капитаном Кранджем.

* * *

Начальник тюрьмы две минуты смотрел в зарешеченное окошко, прижимая платок к лицу, затем не выдержал и раскашлялся. Вонь была невыносимая. Он поспешно покинул отделение и спустился во двор, подышать. Все равно ничего в камере видно не было, кроме ядовитого зеленовато-желтого дыма. Кааренбейм порадовался собственной предусмотрительности. Если бы он не велел перевести заключенных из камер этого коридора в самом начале, пришлось бы это делать сейчас.

На крыльце жадно глотали воздух четверо — оба его помощника, дежурный надзиратель по отделению и по корпусу. Поймав взгляд начальства, дежурный по корпусу мигом исчез — вернулся на пост. Дежурный по отделению пробормотал, что уже сменился с поста, но все же и он поспешил убраться с глаз начальства.

Кааренбейм откашлялся, вытер глаза и распорядился:

— Удвоить охрану у заградительного щита.

Один из помощников бросился выполнять.

— Сударь начальник? — осмелился заговорить второй. — Так ведь загнулся старикан!

— Молчать! — рявкнул начальник тюрьмы, багровея лысиной. — Идиоты вы все!

— Живое так не пахнет, — проворчал помощник, не желая сдаваться. — А полдень-то миновал, значит магия все уже, закончилась…

— Молчать, кретин, — безнадежно повторил Кааренбейм и до объяснений не снизошел.

Он напряженно думал, расхаживая по крыльцу. Остановился, только когда завидел двоих надзирателей, которые тащили из магического арсенала сундук по его приказу.

— Пойдешь со мной, — буркнул начальник тюрьмы помощнику. — Одевайся.

И сам первый сунул голову в отверстие, прорезанное в квадратном куске старой дерюги. Получилась неопрятная накидка, но внешний вид сударя Кааренбейма сейчас беспокоил меньше всего. На голову он надел колпак из той же ткани, и стал окончательно похож на пугало. Помощник тоже послушно облачился в дурацкое одеяние.

Не теряя времени, начальник тюрьмы поднялся обратно на второй этаж и махнул рукой, чтобы охрана отодвинула щит, закрывающий вход в отделение.

— Рядом, — небрежно бросил он помощнику, как собаке.

Тот задышал ртом от унижения, утешая себя мыслью, что надзиратели этого не слышали, и не сразу сообразил, что глаза не слезятся от вони и чихать не тянет. На этот раз даже его малого умишка хватило, чтобы понять — с магией что-то неладно. Во всяком случае, здесь, в коридоре, ведущем к камере южного колдуна, она действовала. Тюремщик засопел сильнее, но сказать ничего не посмел.

— Открой, — кивнул Кааренбейм на дверь и сунул ему ключи. — Иди первый.

Чувствуя неприятное томление в животе, помощник переступил порог. Начальник тюрьмы шагнул следом за ним. Густые клубы отвратительного дыма по-прежнему наполняли комнату, но почему-то не мешали видеть, словно дым был желто-зеленым и прозрачным одновременно — или он одновременно был и его не было.

Койка Бенги была пуста. Скрюченное судорогой тело старого мага исчезло, словно превратилось в этот самый магический дым.

— Вместе с кандалами? — подумал вслух Кааренбейм.

Он отодвинул помощника, подошел, склонился над койкой.

— Возьми.

Надзиратель не сразу понял, на что показывает начальник. Приглядевшись, он заметил на койке небольшую куколку из соломы, что-то вроде игрушки, какие делают бедняки своим детям. Грубое подобие человеческой фигуры, ни одежды, ни лица.

— Бери, я сказал!

Окрик начальника тюрьмы хлестнул, как плетью. Тюремщик схватил соломенную куклу и тотчас выронил с воплем:

— Ааа! Она меня цапнула! За ладонь меня укусила, мерзавка!

— Хорошо, — кивнул сударь Кааренбейм, не удостаивая помощника взглядом.

Он нагнулся и поднял куклу с пола. Как видно, она была сделана из прелой соломы, которой был набит тюфяк, потому что в руках у Кааренбейма мгновенно распалась. Гнилая солома просыпалась на пол, а на ладони начальника тюрьмы остался серый камушек — обыкновенная морская галька. На вид ничего особенного в нем не было, и слабенькое магическое чутье Кааренбейма тоже молчало.

— Хорошо… — тоскливо повторил вслух начальник тюрьмы.

Ничегошеньки в этом всем не было хорошего.

Надзиратель с ужасом смотрел на распухающую руку.

— Пошли, пошли отсюда, — вдруг заторопил его Кааренбейм. — Лекарю пойди покажись.

— Думаете, поможет? — прохныкал помощник, спеша за ним по коридору.

— Нет, — отрезал начальник тюрьмы.

* * *

Йемителми отправил за Кранджем троих почтальонов и мага-нюхача, на всякий случай выдав им карандашные портреты капитана, чтобы опрашивать народ. Затем подумал и отправил еще двоих разыскать того первого, который был послан пригласить капитана на разговор еще утром. Главный почтальон укорял себя за то, что не сделал этого раньше. Впрочем, поутру Крандж не был подозреваемым. А сейчас? Тащил по улице воришку… В обычных обстоятельствах это бы ничего не значило, сейчас могло значить многое.

На поиски мальчишки-вора Йемителми послал пятерых и второго нюхача. Вообще-то это был весь его штат — дюжина, включая его самого. Сейчас, правда, ввиду особых обстоятельств еще десятеро королевских писцов были временно произведены в младшие почтальоны.

Краснорожий от усердия писец сунулся в кабинет Йемителми:

— Там этого привели, сударь…

— Капитана? — встрепенулся почтальон, но писец покачал головой:

— Да нет, забулдыгу какого-то.

Йемителми удивленно поднял бровь и распорядился:

— Сюда его.

Дядюшка Зайн был глубоко несчастен. Видать, чем-то он крепко прогневал Семирукую пряху, и она решила преподать ему урок. Получив кошелек от северянина, он вернулся в кабачок, востребовал четвертую кружку пива, а затем и пятую, и шестую. Вот с шестой-то он окончательно окосел, полез в драку с вешалкой, промахнулся, упал на пол, и был второй раз за день выведен из того же заведения. Душевно страдая, дядюшка решил направиться домой, покорно принять гнев супруги и лечь спать. Но перед собственным домом он встретил сударя Нкуро, которому обычно сбывал устриц.

— Эк тебя угораздило! — удивился Нкуро, который никогда не видел Зайна в таком состоянии. — Да ты разбогател, никак? И где мои устрицы?

— Лодка, — попытался объяснить Зайн. — Н-не… был. Они плавали… Там.

Чем больше Зайн объяснял, тем больше путался, и в конце концов он просто показал сударю Нкуро кошелек. Тот вытаращил глаза при виде таких денег и резонно вопросил:

— Но за что?

— Тайна, — радостно ухмыльнулся дядюшка. — Секрет, поним… маешь?

— Понимаю, — буркнул собеседник.

Сударь Нкуро был членом муниципального совета и присутствовал на собрании в почтовом управлении. Он кликнул возницу, вдвоем они засунули неспособного сопротивляться Зайна в карету и доставили к королевскому почтальону.

По дороге дядюшка протрезвел ровно настолько, чтобы перепугаться до смерти. Однако главный почтальон оказался сударем спокойным и терпеливым.

— Вы, главное, расскажите все, и ничего плохого с вами не будет, — сказал он. — И, кстати, наденьте-ка вот этот медальон.

Заклятие, вложенное в медальон вместе с листочком болтушника, применялось для мягкого допроса свидетелей.

— Но я вроде должен молчать, — из последних сил заупрямился дядюшка Зайн. — А то он меня про… проклянет!

— Ну да? — удивился сударь почтальон. — Он — это кто?

— Маг! — уверенно сказал дядюшка. — А чего он накинулся, а? Я в толк не возьму. Спасибо, тот, второй заступился.

— Какой второй? — сударь почтальон по-прежнему не сердился на Зайна.

— А этот вот! — и дядюшка с размаху ткнул пальцем в карандашный портрет капитана Кранджа у почтальона на столе.

— Ага, — сказал Йемителми сам себе и по-кошачьи прижмурил глаза.

Когда дядюшку Зайна после разговора увели отсыпаться под присмотром пары писцов, главный почтальон был практически уверен в том, что перстень у Кранджа и его сообщника. Поведение их было максимально подозрительным. Непонятно, правда, что им могло понадобиться на Монастырском острове. Зачем они туда ездили?

Йемителми потер лоб. Ответ не складывался. В образовавшейся цепочке не доставало звеньев. Монастырский, Монастырский… Что же там есть, кроме монастыря?

И, собственно, почему «кроме»? Может, именно монастырь и был их целью?

— Я на удивление мало знаю про монахов, — задумчиво пробормотал почтальон. — А почему? Это само по себе интересно.

* * *

Бенга со своими людьми ждал наступления полудня на арендованной вилле. Отсюда, с плато, открывался отличный вид. Золотой остров уступами уходил вниз, пестрые крыши Бедельти напоминали лоскутный коврик, блестела под солнцем лазурная гладь заливов и проливов архипелага, а белые буруны волн, разбивающихся об риф снаружи, четко обрисовывали Охранное кольцо. Змеемаг удалился в смотровую башенку и сделал вид, что погружен в важные раздумья. На самом деле ему просто хотелось побыть одному.

Пятеро молодых южан изнывали в ожидании урочного часа. Старый змей наслаждался редкими минутами совершенного покоя.

Он был почти уверен, что в полдень неизвестный ему похититель королевского перстня не вынет камень. Почти — но не вполне. Ничтожная разница, заключенная в этих словах, удерживала Бенгу на вилле. Отсюда можно было быстро попасть в порт — карета и лошади ждали наготове, — и на буксире у Бван Атена пройти Путем праведников, когда исчезновение магии разомкнет Охранное кольцо. Если же магия не исчезнет в полдень, они двинутся отсюда в другую сторону, чтобы вырваться с архипелага Путем грешников.

Путь грешников был чрезвычайно трудным и рискованным, но пока камень находится в перстне, другой дороги наружу нет. Да и об этой на всем архипелаге знал лишь сам Бенга. Ну и, возможно, древний скиталец Атен… а возможно, и он не знал.

«Я слишком стар для подобных приключений», — раздраженно подумал змеемаг.

Мысль была неточной. Он не чувствовал себя старым. Уставшим — да. Измученным признаками близкой линьки — да. Но не старым. Мудрым?

«Я слишком мудр для приключений», — попробовал Бенга другую формулировку.

И это было неправдой. Коль скоро ему приходится заниматься подобными вещами, значит, он недостаточно мудр, чтобы их избежать. Бенга вздохнул и прикрыл глаза сухими кожистыми веками. Он и не глядя мог представить себе окружающий вид.

К северу плато постепенно повышалось. Район вилл заканчивался, дальше шла полоса нетронутого луга, а за ней располагалось обширная территория, обнесенная крепостной стеной, центром которой был дворец Тарсингов. У дворцовых ворот заканчивалась дорога, и вдоль стены и дальше наверх вели только тропы. Крутые склоны горы Шапка, она же Корона, были необитаемы. Только козьи пастухи иногда забирались высоко вместе со стадом, и ночевали на голой земле, завернувшись в толстую войлочную накидку…

Бенга очнулся. Он словно воочию увидел эту картину, а между тем, до склонов Шапки еще предстояло добраться.

Старый маг взглянул на хронометр. Минута до полудня. Последняя спокойная минутка на много, много часов вперед…

Минута истекла. Несмотря ни на что, он все же напрягся, боясь потерять магию. Ничего не произошло. Кряхтя, Бенга поднялся из удобного кресла и спустился по винтовой лестнице во дворик. Пять растерянных лиц повернулись к нему.

— Дозволено ли нам будет узнать, что происходит, о мудрейший? — Аннуха согнулся в поклоне.

— Наводите морок, мальчики, — распорядился старик. — Как видите, магия не исчезла, и я не знаю, когда это произойдет. Будем действовать быстро. Едем до дворца, пока хватит дороги — а дальше в гору, пешком. Так уж распорядилась Семирукая, что мы с вами нынче грешники, а грешникам приходится попотеть.

Бенга и еще трое уселись в карету, двое южан заняли места снаружи — один правил лошадьми, другой управлял совместно созданным мороком. Держать движущуюся карету невидимой вышло бы слишком сложно, так что ограничились заклинаниями отвода глаз и изменения облика. Из ворот виллы выехала старая повозка, запряженная осликом — настолько обычная и непримечательная, что взгляд с нее буквально соскальзывал, не найдя, за что зацепиться. Ослик трусил довольно резво, повозка катилась в направлении дворца. Бенга следил за тем, как его люди держат заклинание — скоро от слаженности их работы будет зависеть его жизнь и свобода.

Мальчики справлялись неплохо. Тонго Ог, правда, сильно вспотел. Ункве и Нум прикрыли глаза и шевелили губами. Сам Бенга с большим удовольствием наблюдал двоящуюся картину мира — стены кареты одновременно существовали и не существовали, как и его спутники, и он сам. Маг чаще работает с несуществующим, чем с реальным, и должен без напряжения сочетать в уме то и другое.

Повозка, она же карета, остановилась, немного не доезжая до дворцовых ворот, и пассажиры покинули карету по очереди, набрасывая на себя невидимость, словно плащ. Последним спрыгнул на землю Аннуха, исполнявший роль кучера. Он хлопнул коренника по крупу и добавил несколько слов. Лошади послушно развернулись и отправились обратно домой.

Шестеро магов проводили взглядами неприметного ослика и кособокую повозку с заснувшим возницей. Морок получился добротный, должен продержаться и на обратном пути. Теперь единственное, что могло показаться странным, это множественные следы, которые оставляли ослик и повозка. Аннуха прищурился и пустил вслед за каретой маленький смерчик. Тот завилял хвостом, как собачонка, и пустился выписывать зигзаги от обочины к обочине, путая след.

Бенга нахмурился, но не стал одергивать молодого мага. Последняя предосторожность на безлюдной дороге была избыточной. Сбитое приближением линьки чутье Бенги молчало, но опыт подсказывал, что сейчас никому на острове не до них, а настоящие трудности ждут их впереди.

— Вперед, — хмуро велел змеемаг.

Тропа вдоль дворцовой стены была узкой, шли по одному. Из-под ног в вялую траву порскали серые ящерицы размером с мизинец. Палило солнце.

Примерно через час стена королевского дворца осталась позади, а плато незаметно перешло в подножье горы. Тропа здесь была утоптанной, подъем еще не сделался крутым, однако все уже успели устать, и Бенга объявил привал, прежде чем отправиться в путь к вершине. Они выбрали место среди высоких колючих кустов с мелкой серебристо-зеленой листвой, беспорядочно разбросанных по склону. Увы, кусты не могли защитить от солнца, лучи которого сейчас падали почти отвесно, зато укрывали от взглядов со стороны дворца. Бенга сбросил невидимость, и спутники последовали его примеру.

Старый маг обвел молодых немигающим взглядом. Вдруг стало слышно, как звенят цикады в траве.

— Вы знаете, куда мы идем, мальчики? — прошелестел он.

За всех, как обычно, ответил Аннуха.

— Вы собрались уйти с архипелага Путем грешников, мудрейший. Но мы не знаем, что он собой представляет.

Бенга кивнул:

— Все верно. Сейчас вы поймете, что незачем тратить силы раньше времени, они понадобятся позже. Путь грешников ведет через жерло вулкана.

Он поднял голову, и все вслед за ним посмотрели туда, где на фоне синего неба отчетливо рисовались зубцы Короны. Внезапно каменная тяжесть горы показалась угрожающей.

— Вулкана? — воскликнул Тонго Ог.

— Отсюда нельзя увидеть, — сказал змеемаг, — но там, наверху, есть проход в недра горы. Когда-то оттуда бил огненный факел и вытекал расплавленный камень. Это было давно. Остывшая лава запечатала жерло, как горлышко кувшина. Но пробка растрескалась. Ход ведет в глубину горы, к самому основанию острова — и дальше, по трещинам в каменном ложе внутреннего моря архипелага. Подземными коридорами можно выбраться за пределы кораллового рифа, окольцевавшего острова.

Маги потрясенно молчали.

— Это наверняка опасно, — пробормотал наконец Ункве.

— Да, — согласился Бенга.

— Мудрейший… — Аннуха не решался спросить, и Бенга кивнул ему, позволяя. — Но кто знает, не завалило ли проход? Как давно им пользовались? Могло произойти что угодно.

— На моей памяти им никто не пользовался, — неприятно улыбнулся Бенга. — Путем грешников идут только те, у кого нет выбора. Прежде по нему ходили, да. Но очень давно. Мы живем в эпоху ленивых и слабых людей.

— Тогда откуда нам знать, что там можно пройти? — напряженно спросил Мгонбо Гхи.

— Путь грешников всегда открыт, — сказал Бенга. — Когда перстень без камня, магия не действует и Охранное кольцо разомкнуто, путь доступен. И когда камень в перстне, и острова сверху запечатаны магией, он тоже открыт. Путем грешников можно пройти всегда. Это условие существования архипелага. Просто не каждый решится воспользоваться им даже в случае крайней необходимости.

— А что, если мы не пойдем? Если мы спрячемся на островах? — подал голос Тонго Ог. — Очень хорошо спрячемся и дождемся, когда откроется проход через риф?

— Нет, — отрезал Бенга.

По его тону стало понятно, что объяснений не будет. Молодые маги зашевелились, собираясь в дорогу. Старик вдруг сделал стремительное движение рукой и выхватил из травы небольшую змейку, серую с черным узором. Он усмехнулся краешком губ, словно ему на ум пришла хорошая шутка. Бенга прошептал змейке несколько слов, затем тихонечко засвистел, и она свернулась кольцом у него на ладони. Маг произнес длинную фразу из одних шипящих — заклятие превращения, но с какими-то странными искажениями. Его спутники разочарованно переглянулись — они не разобрали подробностей. А на ладони Бенги уже сидел серый голубь с черными полосками на крыльях, по-змеиному выворачивал шею и косил на мага холодным глазом.

— Лети! — приказал Бенга и стряхнул превращенную тварь с руки.

Голубь неуклюже захлопал крыльями и устремился вниз, в сторону королевского дворца.

— А нам пора выдвигаться, — буднично сказал змеемаг.

И все снова взглянули на каменную вершину Шапки, равнодушную к дерзким грешникам.

* * *

— Брат Руде, — позвал Наарен. — А ну пойдем, подсобишь мне.

Руде Хунд с трудом оторвался от созерцания пустой ниши. В голове у него было пусто — как и положено. В душе… Вот с душой был непорядок. Похоже, в душе у него наоборот, всегда было пусто, а сейчас что-то завелось. Какое-то приятное чувство. Хунд озадачился было, что ж с этим делать, но быстро вспомнил, что это неважно. Нет ничего важного. Потому что ничего нет.

— Свято место пусто, — пробормотал он, и удостоился одобрительного кивка от Наарена и положенного ответа:

— Всегда пусто.

— Воистину пусто, — завершили они обряд в два голоса.

Следуя за братом Наареном по запутанным коридорам монастыря, Руде Хунд позволил себе вопрос:

— А в чем подсобить, брат?

— Да залезли, понимаешь, твари в курятник, — сокрушенно сказал Наарен. — Кур переморозили всех. Я дверь-то подпер, не вылезут они, но надо перебить гадов, чтоб дальше не пакостили. А тебе это будет хорошая практика в отрицании.

С первых слов брата Наарена Хунд поморщился. Ловить какого-нибудь хорька в курятнике? Вот еще забота! Но продолжение заставило его насторожиться:

— Переморозили? Это еще как?

— А магией, — охотно сообщил монах. — Водится тут на острове такая тварь вредная, вроде большой ящерицы. Может взглядом кого угодно заморозить. Я про нее в летописях читал, так-то они живьем давно не появлялись. Сейчас, видишь, с магией неладное что-то делается, вот твари и повылезали.

Руде Хунд резко остановился, словно налетел на преграду.

— Василиск?

— Не знаю, как ее на континенте называют, — пожал плечами Наарен. — Да какая разница, как назвать? В словах смысла нет. Гад он и есть гад.

— Зеркало надо, — сказал Хунд, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Без зеркала с василиском столкнуться — это смерть. И не самая приятная.

— Пойдем, брат. Не нужно нам зеркала, — сказал монах и спокойно двинулся дальше.

Хунду оставалось лишь последовать за ним.

— Помнишь, что такое магия, брат Руде? — спросил Наарен, не оборачиваясь. — На кого она действует?

— Магии нет, — заученно ответил Хунд. — Она действует на тех, кто в нее верит. Но… Послушай, брат! Кур-то переморозили? Они что, верят в магию?

— Курица — птица глупая, — вздохнул монах. — Она во все верит, даже в то, что из нее похлебку не сварят. Значит, ты, брат Руде, сперва в сторонке постоишь и на меня посмотришь. А когда поймешь, как надо, присоединишься. Понял? Ну и хорошо, потому что мы пришли.

Наарен отворил тяжелую дверь, и Хунд обнаружил, что они на скотном дворе. Жирно пахло навозом, блеяли козы в загоне. Монах подвернул штанины до колен и решительно зашлепал по грязи к большому дощатому курятнику. Прежде чем открыть дверь, он обернулся и вдруг подмигнул Хунду.

— Бог Нет с нами, — весело сказал он.

Руде Хунд не был трусом. Но однажды он видел, как действует взгляд василиска, и не мог думать об этом без содрогания. Он вошел вслед за Наареном и остановился на пороге, чувствуя постыдную дрожь в коленях и сухость во рту.

Резко пахло куриным пометом. Тушки несчастных кур валялись повсюду, устилая пол. Некоторые были разорваны, но замороженная кровь не текла из них.

— Цып-цып, — позвал Наарен.

В углу что-то зашевелилось, и на свет вылезло чудовище. Чудовище было маленькое, размером с курицу, и отвратительное на вид. Буро-зеленая ящерица с петушиным гребнем и выпученными глазами имела сильно развитые передние лапы. Задние лапы были маленькими, и позвоночник выгибался, как у сидящей собаки, а хвост оказался неожиданно коротким. Василиск самодовольно обвел взглядом курятник, и Хунд, обмирая, закрыл глаза. Открыл он их, когда услышал странный звук.

Брат Наарен смотрел на василиска, а тварь уставилась на монаха. Василиск кашлял от натуги. Хунд ожидал, что увидит вокруг твари свечение или марево дрожащего воздуха, обозначающее напряжение магии, но не увидел ничего. Почему? Вдруг он понял. Магии нет.

Уродливая ящерица кашлянула в последний раз, передние лапы ее подкосились, и василиск упал замертво. Мутная пленка постепенно затягивала круглые глаза, в которых застыло недоумение. Вторая тварь копошилась в другом углу курятника, выбираясь к людям.

— Позволь мне, брат, — твердо сказал Руде Хунд, и спокойно встретил взгляд василиска.

* * *

Нисси шел по улице. За три дня он успел изучить город вдоль и поперек, как не умеют взрослые, и мог дать фору старожилам. Он совершенно точно знал, куда какая улица ведет. Беда только в том, что идти ему было некуда.

Дядька Кро велел первым делом отыскать на Золотом острове старого Сораджа Одноухого, рассказать ему свою историю без утайки, упасть в ноги и проситься, чтобы пристроил к чему-нибудь. В общем-то, так Нисси и собирался сделать, но… не сразу. Взрослые ничего не понимают в радостях жизни. Наверняка старик запер бы его у себя и заставил бы заниматься скучными вещами, которые почему-то считаются полезными. Ха! Разве Нисси мог пропустить карнавал? Да ни за что! Поэтому он решил, что пойдет к Сораджу после праздника.

И не пожалел, потому что было интересно. Но когда сегодня утром Нисси решил, что настало время искать покровительства старого вора, то увидел, как из ворот его виллы вышли двое почтальонов. Безымянное чувство сказало Нисси, что ищут не кого-нибудь, а его. А когда в полдень на площади до него наконец-то дошло, что именно он украл…

В одно мгновение Нисси понял очень много вещей. Во-первых, к Сораджу идти нельзя. Во-вторых, рано или поздно его найдут — остров маленький. В-третьих, ему грозит худшая опасность — если магия будет действовать долго, проснется его проклятие. Нисси показалось, что он уже чувствует изменения в теле. Оставалось одно — пробраться на корабль и выкрасть перстень у новых владельцев. Легко сказать!

Выбранная Нисси улица верхнего Бедельти вела вниз, к портовой части города. Мальчишка не спешил. Он размышлял, перебирая варианты. Можно украсть лодку и доплыть на ней до корабля… Догонят, он же не умеет грести. Можно нанять лодку, чтобы его довезли, только сначала придется украсть денег… Уже лучше, но как он попадет на корабль? Можно подстеречь капитана и злющего мага на берегу, и тогда… Тогда и будет видно! Повеселевший Нисси зашагал быстрее, и вдруг безымянное чувство велело ему остановиться. Мальчишка замер, прижавшись к забору. В конце улицы появился мужчина, и Нисси откуда-то знал, что это почтальон.

Через забор перевешивались ветви старой шелковицы, пока они укрывали Нисси от почтальона — но когда мужчина поравняется с деревом, он заметит мальчишку. Бежать по улице нельзя. Залезть во двор? Облает собака, поднимут шум хозяева…

Неожиданно в заборе отворилась калитка. Мальчишка, не старше Нисси, высунулся из калитки и прошептал:

— Сюда! Только быстро.

Нисси не раздумывал.

Мальчишка ухватил его за локоть сильными пальцами и потащил от калитки направо, вдоль забора. Жалобно заскрипела дверь старого сарая. Спаситель втолкнул Нисси туда, обернулся, помедлил у входа, вошел сам и закрыл дверь. Здесь было сумрачно, но через щели пробивались узкие лучи света, резали сумрак ломтями.

— Меня зовут Мабен, — сказал хозяин сарая, усаживаясь прямо на пол. — Чего стоишь?

Нисси сел и обнаружил, что у него колотится сердце. Невольно он прислушивался — не стукнет ли калитка, не войдет ли во двор почтальон.

— А я Нисси, — сказал он. — Спасибо, Маабен.

Он запнулся, не зная, как много можно рассказать новому приятелю. Опыт подсказывал, что лучше не говорить ничего.

— Не Маабен, а Мабен, — поправил мальчишка. — Можно просто Маб. Ты, вижу, северянин?

— Да, — Нисси сглотнул комок. — Меня ищут.

— Я знаю, — важно кивнул Мабен. — Я услышал твой страх.

— Ты маг? — Нисси запаниковал. — Ты можешь слышать мысли?

— Не бойся, — Маб тронул его за руку. — Я маг, но я тебя не выдам. А мысли я не слышу — только чувства, если сильные. Чтоб слышать мысли, даже великим магам нужны амулеты и очень сложные заклинания. Наверное, я когда-нибудь научусь, но не так сразу.

Мабен шумно понюхал воздух около Нисси.

— Серьезное проклятие, — с уважением сказал он. — Как это тебя?

Нисси постепенно успокаивался. Безымянное чувство сообщило ему, что почтальон уже далеко. Можно было уходить отсюда, но Нисси вдруг понял, что не хочет идти. Он устал, а здесь было безопасно. Ровесник-маг помог ему спрятаться — а вдруг поможет еще? Гораздо лучше иметь дело со сверстником, чем с бестолковыми взрослыми.

— Я вор, — признался Нисси. — Украл одну вещь, а там защита сработала. Ты не подумай только, я вас не обворую!

Мабен тихонько засмеялся.

— У нас красть нечего, — сказал он. — После смерти отца мы с матерью тут на улице самые бедные. Ничего, скоро все переменится. Я стану великим магом, и мы будем жить во дворце! Я пока только не решил, на севере или на юге. Но здесь я не останусь!

— Бывал я во дворцах, — шмыгнул носом Нисси. — Ничего интересного. Я бы лучше в плавание отправился. Но теперь не смогу. Мне теперь только здесь и жить, на островах без магии. Там, снаружи, я умру очень быстро.

— Расскажешь? — спросил Маб.

Не дожидаясь ответа, он встал и зашуршал чем-то в углу.

— Будешь яблоки? И пара сухарей у меня есть.

— Расскажу, — вздохнул Нисси и захрустел яблоком.

Ему всегда везло. Дядька Кро говорил, что везением Нисси наградила мать. Она умерла родами, и, как видно, последним ее желанием было наделить сыночка удачей, а предсмертные желания сбываются. Для начала Нисси повезло, что он выжил. Затем повезло иметь родню. У дядьки Кро своих детей не было. «Что я, спятил, жениться? — обычно говорил он. — На мой век подружек хватит, а жена с детишками — это кандалы с цепями». Но Нисси он любил и серьезно занимался его воспитанием. Дядька был вор и из племянника растил вора. Нисси еще в колыбели играл отмычками.

Нисси полагался на свое везение и ничего не боялся. Наверное, поэтому у него все и получалось. Дядька Кро в основном промышлял квартирными кражами, вдвоем с мальчишкой ему стало еще проще. Он запускал ловкого и верткого Нисси в форточку, и полдела было сделано.

Конечно, дяде и племяннику оказалось бы кстати, если бы хоть кто-то из них владел магией. Но нет, оба были в этом смысле совершенно бездарны. Приходилось пользоваться артефактами. Потому что если есть защитные амулеты, найдутся и амулеты, помогающие взломать защиту. Есть воровская разрыв-трава, которая открывает любой замок. Есть заклинание «сорочий глаз», показывающее, где что плохо лежит. Есть… ну, Мабен сам, наверное, знает много такого. В общем, в форточку Нисси обычно лез, обвешавшись амулетами, как девка бусами.

В тот раз тоже. Это был заказ от гильдии. Кто-то из богатых и знатных захотел вещь, которая принадлежала другому из богатых и знатных. Бывает. Дядька всегда говорил, это не их ума дело — выяснять, что к чему да отчего. Старики в гильдии решили, что Кро и Нисси сумеют взять эту вещь. Ну, взять-то они ее взяли. Но все вышло не так, как намечалось. Дядька Кро обезвредил паутину на окне. Нисси влез внутрь и должен был открыть окно дядьке. Но тут вещь его позвала…

Это была деревянная статуэтка женщины с головой рыбы. Звучит не очень хорошо — можно подумать, что она уродливая, а на самом деле она красивая. Такая, что дух захватывает. Молодая женщина опустилась на колени и протянула руки навстречу, чтобы обнять и утешить. Кого обнять и утешить? Нисси, конечно. И позвала молча, но громко. Наверное, так звала бы его мама, а он бы слышал издалека. В общем, Нисси подошел и взял статуэтку. Он тогда обо всем забыл. О дядьке Кро забыл, о защитных артефактах забыл, которые вокруг расставлены, и разложены, и развешаны — не комната была, а склад ловушек! И все ради нее одной, ради статуэтки. Стоило Нисси до нее дотронуться, сработало главное проклятие. И еще много сторожевых заклятий поменьше. Тут дядька Кро плюнул на все, окно выбил, племянника подмышку — и бежать.

Статуэтка? Оставил там. Она сама ему сказала, что можно ее оставить. Потому что самое главное она ему отдала. Что? А вот, смотри.

Мабен склонился над правой рукой Нисси. Воришка раскрыл ладонь, подставил под солнечный луч. Треугольник между линиями руки блестел мелкой рыбьей чешуей.

— Ух ты! — восхитился Маб. — А для чего это? Что ты можешь?

— Пока не знаю, — сокрушенно признался Нисси. — Понимаешь, мне сразу пришлось бежать сюда, на острова. Из-за проклятия.

— Да, так чем тебя прокляли? — спохватился Мабен.

— Я старею, — тускло сказал Нисси. Ему вдруг стало зябко, и он обхватил себя руками. — То есть, пока еще только взрослею. Но очень быстро. Если бы на моем месте был взрослый вор, он бы и до окна не успел дойти, умер бы по дороге от старости. А со мной… Наши маги сказали, проклятие не может разобраться, что со мной делать, потому что я еще мальчишка. Но как только разберется, я буду взрослеть каждый день лет на пять. Двух недель не проживу, умру дряхлым стариком.

Мальчишки помолчали.

— Жаль, я пока не могущественный маг, — огорчился Мабен. — Я бы придумал, как тебя обратно заклясть.

— Ничего, — серьезно сказал Нисси. — Ты, может, еще придумаешь. На островах я долго буду жить, как нормальный. За два дня мое проклятие не начало действовать…

Он вдруг резко помрачнел.

— Ты чего? — забеспокоился Маб.

— По-моему, оно уже начинает, — прошептал Нисси. — А если перстень не найдут, и магия не перестанет — считай, что я покойник!

— Что значит «не найдут»? — не понял Мабен. — Перстень никуда не делся, он у короля. Просто с ним что-то не то.

— Перстень украли, — качнул головой Нисси.

Маленький маг пытливо вгляделся в его лицо:

— Кто украл?

— Я, — вздохнул Нисси и неожиданно для себя всхлипнул.

Мабен потянулся было похлопать приятеля по руке в знак ободрения, но тут случилось странное. Правая рука Нисси поднялась, словно по собственной воле, и погладила его по голове. Воришка закрыл глаза и перестал плакать.

— У меня больше нет удачи, — сказал он с закрытыми глазами. — В тот раз она истратилась вся без остатка, чтобы я остался в живых. Но теперь у меня есть такое чувство… У него нет имени, потому что оно ни на что не похоже. Оно подсказывает мне, когда опасно.

— Так где же перстень? — осторожно спросил Маб.

— Не у меня, — коротко ответил Нисси.

Во дворе что-то загремело, и недовольный женский голос позвал:

— Мабен! Ты опять ерундой занимаешься? А помогать мне кто будет?

— Иду! — крикнул Маб.

— Возьми одеяло, вон там, — бросил он Нисси. — Можешь поваляться пока. Я матери помогу и вернусь. Еды принесу, если найдется.

Но когда он через пару часов заглянул в сарай, Нисси крепко спал, подложив под щеку ладонь с треугольником рыбьей чешуи.