Прошло два года с тех пор, как я виделся со своим братом последний раз. Обычно большую часть времени он проводил в деловых поездках за пределами Японии. Переступив тридцатилетний рубеж, обремененные семьями, мы осознали, что испытываем обоюдное тяготение, и желание встречаться, хотя бы изредка, пересилило обстоятельства. Я уж и не помню, кто первый предложил, но мы решили захаживать в ресторанчик моего приятеля, что в Ёцуя, пропустить глоток-другой.

Теперь моему уже лысеющему брату крепко за сорок. Я нахожу в нем сильное сходство с нашим стариком. На мой взгляд, лицо брата с годами как-то округлилось, располнело что ли. Более того, по его виду не скажешь, что он сделал успешную карьеру. Отнюдь. Он смотрит на меня глазами любящего отца, радеющего о благе своего потомства. Как-то мы завели разговор о работе, о семейных делах, шутили, посмеивались, доверительно кивали друг другу, повторяя реплики, и тут мой брат наклонился ко мне поближе и спросил:

— Ты играешь, Мамору? — изображая заправского игрока в гольф, он лихо взмахнул воображаемой клюшкой.

— Так ты что, тоже гольфом увлекаешься?

— Да. Начал заниматься по совету своего коллеги.

Затем он, немного смущаясь, еще раз как бы взмахнул клюшкой. Вот это новость! И хотя он не удивил меня своим свингом, все-таки закралось сомнение, что он не вполне правильно его выполняет. По правде сказать, мой брат и игра гольф — вещи несовместимые.

С юных лет братец терпеть не мог спорт и всегда приходил последним в забеге на занятиях в школе. Хотя он и получал отличные оценки по всем остальным дисциплинам, но по физкультуре имел «неуд». Наша мать всегда говорила, что на самом деле он заслуживал единицу, а учитель ставил ему двойку из жалости.

— Ну и сколько ты выбиваешь? — поинтересовался я.

— Как тебе сказать… я еще новичок. А ты? Клянусь, тебе достаточно сорок пять ударов, чтобы забить девять лунок, — предвосхитил мои достижения брат.

— Приблизительно. Ну, может, чуть больше. А ты?

— Даже не стоит упоминать, — отмахнулся он.

— Почему же? Давай поделись успехами. Наверняка ты забиваешь девять лунок пятьюдесятью ударами, — предположил я.

— Ну это да! Забить девять лунок пятьюдесятью свингами не стыдно.

— Так значит, ты добился серьезных успехов? — Моему удивлению не было предела.

— Вообще-то нет. В среднем у меня выходит больше семидесяти пяти.

За искренним признанием последовал неискренний смех. Безусловно, он не пытался превратить это в шутку, и я, уловив некоторую напряженность в его ответе, ни разу не улыбнулся.

— Давай как-нибудь сыграем вместе, Мамору, — предложил брат, затаив дыхание, видно ждал положительного ответа. — Ты мог бы поучить меня. Я и впрямь не знаю, почему мне не удается…

И пока я с легким сердцем слушал, как мой брат набивается ко мне в партнеры по гольфу, в моей памяти отчетливо всплыло событие тридцатилетней давности, произошедшее однажды осенним днем.

* * *

Сквозь окна классной комнаты мягким потоком струились солнечные лучи и, разбиваясь на пляшущих зайчиков, ложились на пол. За стенами школы оживленно летали красные стрекозы, на мгновение зависая над гимнастическими снарядами, питьевыми фонтанчиками и сараем со спортинвентарем. Создавалось впечатление, что некто вперемешку разбросал по всему стадиону музыкальные ноты.

Подложив руку под голову, я любовался этой обыденной идиллией.

— Мамору! — услышал я командирский окрик. — Будь внимателен!

Зычный голос сэнсэя Кондо буквально всколыхнул воздух в комнате. От неожиданности мой локоть соскользнул с парты, и я приложился к ней подбородком, чем вызвал оглушительный хохот одноклассников.

— О чем ты думаешь, Мамору? — приняв устрашающую позу военачальника, учитель обратился ко всем ученикам: — Если на завтрашнем выступлении я увижу кого-нибудь с пустым отсутствующим взглядом, тот получит от меня затрещину. Поняли?

— Да, Кондо-сан, — хором ответил весь класс, поскольку каждый живо представил Кондо, наносящего неслуху один из своих молниеносных ударов по голове.

— Что, что? Я не слышу вас! — учитель повысил голос.

— Да, Кондо-сан, — ответили дети, на сей раз громче.

— Что ж, на сегодня все, — подытожил он. — Да, кстати, постарайтесь хорошенько выспаться. После школы никуда не заходите и не ешьте ничего тяжелого для желудка, как это любит делать Мамору. — И он, не меняя позы, выразительно посмотрел в мою сторону.

Я молча поклонился, глядя исподлобья на учебник, лежавший на его столе, в то время как в голове у меня роились недобрые мысли. «Да как он смеет отчитывать меня! Возомнил, видите ли, себя здесь главным, и все потому, что завтра — день спорта. Он так серьезно ко всему относится! Бр-р…»

— Ты хочешь что-то сказать, Мамору? — язвительно спросил сэнсэй.

— Нет, Кондо-сан. — Я решил, что кротость пойдет мне на пользу.

— Вот и хорошо. Тогда так… Тем, кто участвует в эстафетном беге, следует лечь спать пораньше! Я хочу, чтобы на завтрашнем выступлении вас не покидала уверенность и вы побили бы маменькиных сынков из других классов.

Неважно, был ли это день спорта или состязания по плаванию, все равно Кондо тяжело переживал спортивные неудачи своих учеников. На летних соревнованиях по плаванию мы продули соседней школе номер три в заплыве на стометровку, и этот деспот заставлял нас часами сидеть на корточках, потом приказывал лечь на парты и отрабатывать технику плавания кролем. Теперь-то мы уже знали, какой вид наказания нас ждет в случае проигрыша.

* * *

Само собой, у Кондо имелись все основания поступать таким образом, и каждый знал о них. Он втрескался в одну из выпускниц женского университета по имени Ханада, работавшую теперь учительницей в третьей школе. А познакомился он с ней у нас. После их первой встречи прошло несколько месяцев. Некоторые девочки из класса жалели господина Кондо, но большинство ребят чувствовали, что этот задавака с жестким ежиком волос никогда не попадет в поле зрения Ханады, у которой такая отпадная стильная стрижка.

Кондо-сан строем вывел нас из класса, на ходу подхватив учебник. Мы, все взбудораженные, последовали за ним. В конце концов, как же нам было не волноваться перед днем спорта, ведь он проводился раз в году. Если честно, то я волновался больше остальных.

— Мамору, будь внимателен! — пробегая по коридору, крикнул Кэндзи хорошо поставленным голосом, с теми же враждебными нотками, что и у Кондо.

— Заткнись! — огрызнулся я.

— Участникам эстафеты следует лечь спать пораньше, — скривился в ухмылке догнавший нас Ютака.

— Ты, кстати, тоже бежишь, — напомнил я насмешнику и издевательски добавил: — Почему бы тебе не отправиться домой баиньки?

Мы с Ютакой оказались в числе четырех участников, вошедших в состав команды. К сожалению, мои закадычные друзья Кэндзи и Тору не прошли отбор, но все равно мы все были в приподнятом настроении, и радостные улыбки не сходили с наших лиц, даже когда завязался этот нелепый спор.

На спортивной школьной площадке я приметил около двадцати педагогов, а также ребят из пятых и шестых классов, ответственных за проведение спортивного праздника, которые занимались последними приготовлениями. По обеим сторонам трибуны поставили белые палатки, на воротах прикрепили таблички «вход» и «выход». Мне бросились в глаза аккуратно расчерченные мелом беговые дорожки, исполосовавшие по диагонали весь стадион. Повеяло ветром грядущих перемен. Завтра — великий день. Он поможет мне раскрыть свои способности и затушевать низкую успеваемость. Нелегко об этом говорить, но меня считали неуспевающим, и я всегда плелся в хвосте, кое-как справляясь со своим плачевным состоянием дел в учебе. Преображался же я лишь тогда, когда речь заходила о легкой атлетике. Здесь я занимал второе или третье место в классе.

Пока я наблюдал за нанесением разметки, мне представилось, как я первым выхожу на финишную прямую и на всех парах лечу навстречу своей победе. В голове сразу сложился стратегический план моего поведения на завтрашний день. Я решил умышленно стартовать медленно, а потом за двадцать метров до финиша вырваться вперед. Мне казалось, что этот финт будет круче, чем лидерство на беговой дорожке с самого начала.

Мы с друзьями приступили к тренировке, отойдя на шаг от четко пронумерованной стартовой линии, в то время как остальные учащиеся уже преодолевали дистанцию двести метров в погоне за славой и друг другом.

Бац!

От полученного удара по макушке глаза у меня чуть не вылезли из орбит. Я услышал зычный голос:

— Мамору, не затаптывай разметку!

Конечно же, это оказался учитель Кондо, возникший ниоткуда с перекошенным от злости лицом.

«Вот влип!» — с досадой подумал я и втянул голову, приготовившись получить следующую оплеуху.

Но второй «удар молнии» меня так и не сразил. Я осторожно повернулся в сторону учителя и заметил, что тот страдальческим взглядом провожает Ханаду до школьных ворот.

Воспользовавшись благоприятным моментом, Кэндзи дал старт, и мы рванули вперед. Едва мы добежали до ворот, как Кэндзи с ребятами снова стали дразнить меня.

— Не затаптывай разметку! Бац! Бац!

Они подражали Кондо во всем, даже тому, как он заехал мне кулаком по маковке. Воображаемые удары сыпались на мою голову снова и снова. Вдоволь покуражившись, Кэндзи проявил снисходительность и попытался меня приободрить.

— Бьюсь об заклад, что Болван снова победит в этом году.

Он знал, как поднять мне настроение. Ведь при одном упоминании этого имени я забывал все обиды и издевки своих друзей.

Наш кумир, мы называли его Болван или Пустоголовый, учился в шестом классе начальной школы и всегда выбивался в чемпионы эстафеты, традиционно проводимой в день спорта и здоровья. В школе не было ни одного человека, кто бы не знал, что за фрукт этот парень. Ходили слухи, что его прочили в ученики второго класса средней школы, хотя я очень сомневался в достоверности этой информации. В учебе он был безнадежен, и по этому поводу относительно его персоны сочиняли разного рода небылицы. К примеру, некоторые злые языки утверждали, что он даже не может написать иероглифами свое имя, однажды заблудился по дороге домой и что будто его застукали за тем, что он пытался читать книгу вверх тормашками. Зато в спорте ему не было равных, и поэтому, несмотря на свое нелицеприятное прозвище, уважения он заслуживал. К счастью, моему брату Синити довелось учиться с Болваном в одном классе, так что я всегда узнавал сенсационные новости о выкрутасах этого парня, можно сказать, из первых рук.

— В прошлогоднем забеге Болван был неотразим, — авторитетно заявил Ютака. Благоговея перед своим любимцем, он обожал смаковать подробности его поведения. — Я имею в виду, что он пропустил вперед пятерых соперников, и все равно перед финишем у него осталось время помахать им рукой.

— Да… парень хоть куда! — воскликнул Тору. — Клянусь, он мог бы обойти ребят даже из старшей школы.

— А вот мой брат говорит, что Болван подхватил простуду и у него сильный жар. Вероятнее всего он вообще не сможет участвовать в спортивном празднике, — заявил я во всеуслышание.

— Вот те раз! — обомлели ребята. — Ты давай ври, да не завирайся. Этот парень никогда не болеет, — с упорством фанатов стояли на своем мои приятели.

— Я не шучу. Его, может даже, в больницу положат, — предположил я самое худшее.

— Тогда все насмарку! Все пропало! — приуныли Ютака и Тору.

Судя по выражению их лиц, я понял, что мои друзья сильно разочарованы. Безусловно, и меня это обстоятельство немало огорчало.

— Если Болван пропустит эстафету, значит, день будет прожит зря.

Но тут Тору вошел в раж, и, подмигнув нам, произнес заговорщицки: — А давай спорить, что он побежит даже с температурой!

— Заметано! Не будь он Болван! Я абсолютно уверен, что он оправится от простуды и снова победит, — вглядываясь вдаль, убеждал меня Ютака.

— Никто в этом и не сомневается. Болван — крутой парень. Ты лучше скажи мне, Мамору, твой брат действительно такой неуклюжий, как о нем говорят? Болван переплюнет его одним махом.

Видно, задавшись целью меня довести, Тору принялся скакать вокруг нас, припадая на одну ногу.

— Перестань дурачиться! — заорал я на него, но мой вопль смешался с улюлюканьем компании.

Осмеянный своими друзьями, я затаил обиду.

Осеннее солнце с царственным величием клонилось к закату. Двухэтажное деревянное здание школы, гимнастическое оборудование, палатки и священные деревья гинкго, посаженные неизвестно когда и устремившиеся ныне своими стрельчатыми кронами в небо, отбрасывали гигантские тени на стадион. Влекомые усталостью к домашнему очагу, учителя и дети добавили последние штрихи к внешнему убранству предстоящего праздника и неторопливо удалились, волоча за собой вытянутые тени на ногах-ходулях.

— Эй! Пойдем сходим к Пучеглазой Гран и купим бейсбольные карточки! — закричал Кэндзи. — На днях я купил пачку, в которой не оказалось моих любимых игроков Нагасимы и Каваками.

Заводила по призванию, Кэндзи тут же предложил:

— А почему бы нам не стащить несколько пачек?

— Мы не можем. Нас на днях заловили. И эта старая карга запретила нам вообще появляться в магазине, — признался Ютака, понурив голову.

— Ладно. Пошли. Она наверняка уже все забыла. Один раз я попался утром, а когда зашел днем, она встретила меня с распростертыми объятиями.

Когда решение было принято единогласно, мы вприпрыжку побежали в лавчонку; ранцы, ритмично подпрыгивая у нас за спинами, отбивали размеренную дробь.

— Здравствуйте, мальчики! — сказала как обычно приветливым голосом Пучеглазая Гран.

Кэндзи обернулся к нам, покосившись в ее сторону. «Вот видите, она забыла», — говорили его глаза.

Мы все скопом ворвались в магазин.

Внутри нас встретило обилие всевозможной снеди, великое множество лотерейных карточек, модульные оригами типа звездочек, многогранники кусудама, используемые в качестве наполнителей всяких снадобий для лечения недугов. Мы пришли в восторг от традиционных японских фигурок Мэнко для конструирования моделей куба, светящихся разноцветными огоньками волчков и прочей всячины, хотя площадь помещения едва равнялась трем циновкам татами. Пучеглазая Гран восседала в дальнем углу магазинчика в наброшенной на халат пурпурной безрукавке, испещренной мелкими грибочками. Периодически, она поднималась с места и подходила к детям, увидев, что они хотят испытать судьбу в одной из игр, где можно получить приз — разнообразные клубничные леденцы. Временами она ловчила и угощала нас клубничными конфетами из другого призового фонда, а если же мы честно выигрывали счастливый билет в лотерею, она часто говаривала:

— О! Это не считается! Вы жульничаете!

Но как бы то ни было, а в этот магазинчик сластей и забав мы всегда заходили с удовольствием.

Заметив, что мы увлеченно рассматриваем фотографии спортсменов Нагасимы и Каваками, Пучеглазая Гран завела разговор.

— У вас ведь завтра спортивный праздник? — поинтересовалась она.

Мы повернулись и увидели, что она держит в своих морщинистых руках какой-то красный предмет.

— Тогда вам просто необходимо купить это, — загадочно произнесла лавочница.

— А что это? — в один голос спросили мы, не в силах скрыть свое любопытство.

— Это шоколад, но не обычный. Это особенный шоколад. — Она многозначительно посмотрела на нас. — Если его съесть, то он непременно поможет победить в завтрашних соревнованиях.

— Ничего подобного! — Я сверлил взглядом Кэндзи, Ютаку и Тору, внушая им мысль, что мы ни в коем случае не должны купиться на этот рекламный трюк.

Эта хитрющая бабка была горазда сочинять разные байки. Но мои приятели-простачки будто заколдованные пялились на ее ладони. В отличие от шоколадных батончиков производства фабрики «Мэйдзи», традиционно завернутых в серебристую фольгу и коричневый фантик, этот был упакован в красную бумагу с иероглифами, которые мы не знали, как прочитать. И поскольку Пучеглазая Гран так настойчиво пыталась всучить его нам, мы, загоревшись желанием, не могли отвести от него взгляд. Вероятно, почувствовав мое недоверие, она сказала нарочито обиженным голосом:

— Ну, если вы не верите мне, не покупайте. Хотя я должна заметить, что один шестиклассник только что купил точно такую же шоколадку.

Фыркнув, она стрельнула в нашу сторону недружелюбным взглядом и отвернулась.

Неважный бегун Тору оживился первым:

— Нет, подождите. Я покупаю.

Ему вторили мы с Кэндзи и Ютакой. Наивные дети — мы не смогли устоять перед соблазном.

— Хорошо, хорошо. С вас по двадцать иен. — Старуха переходила от одного моего приятеля к другому, взимая монеты и вручая каждому вожделенное лакомство.

— Теперь успех вам обеспечен. Будьте уверены, что завтра вы все займете первое место, — уговаривала нас довольная торговка.

Немного обескураженные произошедшим, мы покинули лавочку, забыв купить фотографии Нагасимы и Каваками. Я думаю, что все чувствовали себя одураченными, только никто не хотел в этом признаваться.

— Горишь желанием откусить? — сострил я. — Думаю, нам нужно сейчас же расправиться с этим и забыть.

— А тебе не кажется, что толку будет больше, если мы съедим эти батончики прямо перед забегом, — внес разумное предложение Тору, поглаживая свою шоколадку прямо как Пучеглазая Гран.

— Наверное, в чем-то ты прав, — согласились мы.

И едва я спрятал свою плитку в карман, услышал голос:

— Что это вы здесь делаете, мальчики? Покупаете всякую ерунду по дороге домой? А разве вы не слышали, что сказал учитель? Я все расскажу про вас!

Это наглое заявление прозвучало из уст нашей старосты: самоуверенной девчонки, постоянно закладывавшей учителю своих одноклассников.

— Заткнись, Ицуко! — рявкнул я. Не на шутку рассердившись, я вознамерился приструнить зарвавшуюся девчонку. — Если донесешь, я тебя поколочу.

— Если ты меня хоть пальцем тронешь, я тут же все про вас расскажу, — парировала доносчица, ни минуты не колеблясь.

Тут в нашу перебранку «удачно» встрял Тору.

— Послушай, Ицуко, где твои шаровары, которые ты носила в прошлом году на физру? Ты была похожа на жирную тыкву. Больше никогда не надевай эти шаровары. Ха-ха-ха. — Он жестами показал, какой формы были те злополучные спортивные штаны, при этом гадливая ухмылка блуждала на его лице, отчего мы чуть не покатились со смеху.

Лицо Ицуко залил румянец, она была готова зарыдать.

— Я все расскажу учителю, — произнесла она голосом человека, доведенного до крайности, и побежала к школе.

— О! Только не это, — запаниковали мы.

— Пойдемте лучше домой, пока нас Кондо не накрыл, — предложил кто-то из ребят.

— Да, пошли скорей.

Мы, четверо мальчуганов, ускорили шаг, повторяя на ходу список необходимых вещей для завтрашней эстафеты. Я лихорадочно перебирал в уме наличие сумки для завтрака, спортивной одежды, повязки на голову, носков таби и термоса с чаем, который мама заботливо заваривала специально в этот день. Перечислив все до последнего пункта, мы резвой рысью побежали прочь, но вскоре издали заметили знакомую фигуру. А когда наша братия приблизилась к ней, Кэндзи не преминул отпустить очередную колкость:

— Неужели это твой великолепный брат, Мамору?

Кэндзи сразу узнал Синити, что вовсе не составляло труда. Синити носил очки и был ниже всех ростом. Честное слово, он скорее напоминал четвероклассника, чем шестиклассника. У него была странная манера — читать на ходу. С книжкой в руках он походил на известную бронзовую статую Киндзиро Ниномия.

— Твой брат учится лучше всех в классе, — с неподдельным восхищением произнес Ютака.

— Это верно, — согласился я, не понимая, к чему он клонит.

— Странно. Вот вы братья, а ты в учебе — круглый ноль.

— И что дальше? — взбеленился я. Мне стало не по себе, что Ютака принялся разбирать меня по косточкам. — Я буду играть в бейсбол и вступлю в команду «Джайантс», как мой любимый игрок Нагасима. Кому какое дело до моей учебы?

— Эй, смотрите, смотрите! Синити сейчас попадет в аварию.

Полностью поглощенный книгой, мой брат шагал прямо посреди дороги и чуть было не столкнулся с проезжавшим мимо велосипедистом средних лет.

Я инстинктивно закрыл глаза.

«Какой растяпа! Даже не может на минуту сделать перерыв и отдохнуть от учения, хотя бы накануне дня спорта! Почему он все время меня позорит, этот книгочей несчастный?»

Я готов был сквозь землю провалиться от стыда. Но потом медленно открыл глаза.

— Смотри, он вовремя свернул в сторону, — услышал я от приятелей.

— Да и велосипедист ловко увернулся. Еще бы чуть-чуть, и они бы столкнулись.

Увиденный обходной маневр оставил неизгладимое впечатление в душе Кэндзи, однако это не помешало ему высказать свое мнение. Запинаясь, он вымолвил:

— Что ж… Мамору, видно, твой брат физически того… хорошо развит. Я в этом только что убедился.

— Да нет же. Он только притворялся, что читает книжку, — Тору разыгрывал из себя знатока и решил окончательно разоблачить моего незадачливого братца. — Наверняка он косился по сторонам, а книга — прикрытие. Я прав, Мамору?

Внутреннее напряжение, смешанное с предчувствием семейного позора, потихоньку спало, и я хотел уже было кивнуть в знак согласия с его необыкновенной прозорливостью, но вместо этого неожиданно для себя решил вступиться за беднягу Синити:

— Ты глупец, Тору. Моему брату силы не занимать, а бегать он может, между прочим, быстрее тебя. Что, выкусил?

Моя бравада вызвала неоднозначную реакцию. Мнения разделились.

— Это ты здорово придумал про своего брата! — сказал Тору, принимая мой вызов. — Я завтра же докажу, что ты врешь! Эй, ребята, не пора ли нам узнать, кто и впрямь бегает быстрее?

Тору обратил свой взор в сторону нашей компании в надежде заручиться поддержкой. Ютака, абсолютно уверенный в победе Тору, согласился на испытание, а вот Кэндзи отнесся к нему прохладно. Увидев, что расстановка сил не в его пользу, Тору замер в нерешительности, возможно еще из-за того, что я пригвоздил его к месту дерзким, можно даже сказать, вызывающим взглядом.

— Эй! Смотрите, смотрите, — первым нарушил молчание Кэндзи, — стрекоза. Нет, две стрекозы, рогатые. Вот здорово! Они спариваются.

Стараясь переменить тему, он погнался за стрекозами. Вдоволь наспорившись, мы присоединились к Кэндзи, а потом все побежали домой.

* * *

— Мам, ты купила мне новую футболку и шорты?

Мы закончили обедать, и мне захотелось примерить новый наряд.

— Твои вещи лежат в ящике рядом с одеждой брата. Не доставай их сейчас. Договорились? — донесся из кухни мамин голос, заглушаемый переливчатым разноголосым звоном посуды, которую она мыла.

Я осекся. Она как будто прочитала мои мысли.

— Хорошо, — сказал я, пораженный маминой проницательностью.

Я с радостью глядел на новую спортивную форму, поскольку большую часть моего гардероба составляли вещи с плеча старшего брата. Я самоотверженно донашивал все его старье, но раз в год в долгожданный праздник моя мама преподносила мне новый фирменный костюм: пару шорт, белую футболку, традиционные японские носки таби с отделением для большого пальца, а на голову — красно-белую повязку, сложенную пятиугольником. Я как мог боролся с сильным искушением примерить их немедля и, учуяв незнакомый запах, чихнул как щенок, сунувший нос в миску с едой. Вдыхая аромат новых хлопковых вещей, фанерных ящиков и шариков камфары, я думал, что такого чудесного запаха я никогда не ощущал.

— Что ты делаешь, глупый мальчишка? — рассердился папа. — Надеюсь, у тебя хватит ума не надевать все это прямо сейчас и не устраивать пробежку вокруг дома? Давай-ка лучше ложись спать.

Папа всегда отчитывал меня в резкой форме, особенно когда был нетрезвым.

— Синити, твой комплект тоже здесь! — крикнул я брату, который делал уроки за столом в углу комнаты.

Но Синити не отзывался. Глядя на его согбенную спину, я заподозрил брата в том, что он нарочно испытывал мое терпение своим упрямством, поэтому я позвал его громче.

— Синити! Ну иди сюда. Давай примерим форму и отработаем старт. Если ты потренируешься как следует, то завтра в забеге не будешь последним.

— Мамору, перестань! Не делай из брата посмешище, — крикнула мама, вытирая руки о фартук. — Твой брат — отличник, поэтому совершенно неважно, каким по счету он придет к финишу. Достаточно того, что он и так прилежный ученик. Запомни, Мамору, быстрыми ногами в будущем денег не заработаешь.

Мой брат с первого по пятый класс еле добегал до финиша во время кросса, проводимого в день спорта. Синити был никудышным спортсменом, и случалось даже, что он пересекал финишную линию одновременно с лидером следующего забега.

— Эй! Синити, чемпион в кавычках! Ты слышишь? Может, для разнообразия победишь сегодня в гонке? — Мой пьяный отец обычно старался посильнее уязвить брата, а иногда переходил и на прямые оскорбления.

В глубине души я понимал, что усилия, прикладываемые для овладения прочными знаниями, не идут ни в какое сравнение с победами в тех или иных состязаниях во время спортивного праздника. И все же меня, откровенно говоря, коробило от выходок моего хмельного отца, или, точнее, не то чтобы коробило, а я нутром чувствовал, какую душевную боль при этом испытывает Синити.

Помнится, утром в день спорта, когда я еще учился во втором классе младшей школы, а Синити — в пятом, он заявил, что у него разболелся живот и, следовательно, ему необходимо остаться дома, что он и сделал. Был и другой случай за год до нынешней эстафеты. Я унизил Синити, показав ему блокнот, который я получил за первое место в кроссе, а брат мой, как всегда, с трудом доплелся до финиша.

— Мам, Синити хочет прогулять школу, — заключил я.

Но мама шлепнула меня и сказала то же самое, что и всегда:

— Твой брат — лучший ученик, поэтому совершенно не имеет значения, какое место он займет в кроссе. — Повысив голос, она, как обычно, добавила строго: — И нечего тебе беспокоиться по пустякам. Давай-ка сам собирайся в школу.

— Синити, клянусь, что завтра утром ты скажешь, что у тебя болит живот, — заявил я ему напрямик, вспомнив все его предыдущие отмазки.

— Нет, можешь не бояться, — с достоинством произнес мой брат.

Его ответ совпал с подзатыльником, которым угостила меня мать за мое, по ее словам, несносное поведение.

Как правило, в наших пререканиях точку ставил отец.

— Ты, недоумок, всем детям нужно стремиться к первенству хотя бы в чем-нибудь, будь то бег или школа. Вот я, к примеру, плотник номер один. — Мой отец, как всегда, был очень убедителен, и доказывать что-либо мог вплоть до рукоприкладства.

На подобные выпады отца мама обычно отвечала следующее:

— Все верно, дети. Посмотрите на дом, который построил ваш отец. Он разваливается на части.

— Да как ты смеешь! Что дает тебе право так говорить со мной? Ну, знаешь, я не потерплю тут никаких издевок в свой адрес! — распалялся он.

А затем их словесная перепалка переходила в забористую ругань с участием всех членов семьи, но только не накануне дня спорта.

И хотя я оставил надежду на полноценную тренировку, но все же переоделся в спортивную форму, стянул волосы повязкой, надел носки таби и уже потом решил отработать старт, представив, что место вокруг стола и есть трек.

— На старт, внимание, марш! — командовал себе я. — На старт, внимание, марш!

На этой мажорной ноте я решил, что можно закончить тренировку, и отправился спать. Хоть я никогда не складывал одежду перед сном, в тот вечер я сделал это с особой тщательностью. Я сложил свой новый спортивный костюм рядом с подушкой, разгладив все до единой морщинки. Не забыл я также положить рядом и заветную плитку шоколада.

Лежа на ватном матрасе — футоне, я полночи не мог сомкнуть глаз, все думая о завтрашнем кроссе. Но чем сильнее я старался заснуть, тем меньше мне хотелось спать. Я не знал, что делать, но вдруг Синити заерзал на футоне, ворочаясь с боку на бок. Эта родственная близость принесла мне огромное облегчение, и я почувствовал, будто бы ко мне присоединился мой давний союзник.

— Синити, прости. Я сожалею о том, что сказал, — повинился я.

— Не бери в голову. Все нормально, — прошептал Синити.

Как он ни храбрился, он имел весьма жалкое выражение лица.

— Послушай, брат! А как ты думаешь, Болван побежит завтра? — меня распирало любопытство.

— Он-то? Ха! Такой, как он, придет во что бы то ни стало. Уверяю тебя, он как всегда победит.

Уверенность Синити передалась мне, и я с легким сердцем крепко уснул.

Утром я проснулся от запаха жареных хлебцев, которые моя мама готовила на кухне.

— Мам, а какая сегодня погода? — крикнул я. — Я очень переживаю, вдруг погода испортится. Ведь я надену новую форму. Праздник не удастся, если не выглянет солнце.

Настроение у мамы, по всей видимости, было на редкость хорошее. Она ласково сказала:

— Не волнуйся. Погода сегодня прекрасная. А теперь поторапливайся. Тебе еще надо умыться, привести себя в порядок и что-нибудь перекусить. Все уже отправились в школу.

— Что? — изумился я.

Согласно плану, созревшему в моей голове прошлой бессонной ночью, я намеревался прийти в школу заблаговременно, с тем чтобы сделать несколько пробных забегов по треку до прихода учителей.

— Мама, почему ты не разбудила меня пораньше? Теперь все мои планы спутаны. Я же просил тебя разбудить меня с утра пораньше. Ты все забыла! — Претензии к матери казались мне вполне обоснованными.

Но тут меня сразу оборвал отец.

— Заткнись! — Он скатывал свой футон, расстеленный на татами.

Я пронесся мимо него как ураган, проглотил свой завтрак, не переставая что-то бухтеть себе под нос.

— Синити, и ты поторапливайся тоже, сынок. — Мама не оставила без внимания и брата. — Идите на праздник вместе с Мамору.

— Я пойду после Мамору, — заупрямился он, скорчив кислую гримасу.

Приглядевшись, я заметил у него на коленях шоколадный батончик. Это был точно такой же шоколад, который я купил накануне у торговки в магазине. Но свой шоколадный талисман я сунул в задний карман, значит Синити тоже приобрел такой же у старухи для крепости духа на состязаниях. Выходит, Синити очень хочет победить, вертелось у меня в голове, только скрывает свое желание.

— Что это ты задумал? — насторожилась мама. — Я приготовила вам, дети, восхитительный завтрак и намерена сопровождать вас, поэтому не спорьте. А тебе, Синити, придется пойти и как следует постараться, даже если у тебя нет ни малейшего желания.

По всему было видно, что мамина решимость противоречила замыслам Синити. Подгоняемый ее настойчивыми окликами, он неохотно собрался и пошел в школу вместе со мной.

Всю дорогу брат пребывал в упадническом настроении, тогда как моя душа пела, и я вертелся у него под ногами, приплясывая и притоптывая от радости. Мы напоминали старца с собакой, вышедших на прогулку.

К тому времени как мы подошли к школьному двору, дети, облачившись во все самое лучшее, гонялись друг за другом и визжали от удовольствия. Юные спортсмены гроздьями висели на брусьях, бревне и турниках или отрабатывали прыжки в длину. Казалось, никто не мог скрыть своего волнения, да и не хотел. По этой самой причине часто возникали опасные для здоровья ситуации. Не помню ни одного случая благополучного окончания спортивного праздника. Обязательно с кем-нибудь случалось несчастье: ушибы, вывихи, переломы. Любые травмы, особенно перед началом состязаний, являлись вполне естественной прелюдией дальнейших событий.

* * *

Когда я вошел в классную комнату, все уже сидели на местах с пылающими лицами и возбужденно переговаривались о предстоящих соревнованиях. Волнение Ютаки было заметно, хотя бы по тому, как он то и дело поправлял свою повязку и заправлял футболку в шорты.

— Почему это твои шорты спереди желтее, чем сзади? — Кэндзи смутил Ютаку бестактным замечанием.

От неловкости Ютака потупил взгляд, будто воришка, пойманный с поличным. Памятуя о природной неотесанности приятеля, я немедля проверил свои шорты, но на них не было ни единого пятнышка. Со вздохом облегчения я бросил взгляд на шорты самого Ютаки и с ужасом обнаружил, что действительно вокруг ширинки имелись желтые разводы, нетрудно было догадаться от чего. Безусловно, я заметил не только этот недостаток. В целом вид у его спортивных трусов, по сравнению с новой одеждой других ребят, был несвежий.

— Сдается мне, что эти портки достались тебе по наследству от брата, — без обиняков сказал Кэндзи.

Сраженный наповал Ютака сжался в комок и опустил голову еще ниже.

— Хватит его клевать! — прервал разоблачения Тору. — Ютака — участник кросса. Он защищает честь нашего класса. Если он станет отвлекаться и вот так реагировать на твое чистоплюйство, мы проиграем, а виноват будешь ты. А ты знаешь, — погрозил он пальцем, — что в этом случае нам всем придется сидеть на корточках. — Лицо Тору помрачнело от намечающейся нежелательной перспективы.

Я заметил заплатку под мышкой на его футболке. Большей несуразности я не видывал сроду. Видимо, для этого воспользовались старым исподним бежевого цвета, поскольку заплатка сильно контрастировала с белым хлопком футболки.

— Никаких драк сегодня, — перебил я их, стараясь перевести разговор в другое русло. — Кстати, как вы думаете, придет ли к старту Болван? Мой брат сказал, что он обязательно будет.

Одно упоминание этого имени незамедлительно привело всех в прекрасное расположение духа.

В следующий момент несколько девчонок, глазевших из окна на футбольное поле, залились громким смехом.

— Что это за одеяние? Выглядит по-дурацки.

— Да он сам хороший дурень. Одним словом — пустая голова.

— Болван пришел! — возликовали все.

Мы с ребятами подбежали к окну, на ходу расталкивая девчонок, чтобы расчистить себе лучшее место для обзора. Болван вышагивал вразвалку, твердой поступью борца сумо. Для ученика шестого класса он был чрезвычайно крупным. На спортивные соревнования по бегу он пришел, завернувшись во что-то наподобие кимоно с подбоем, которое выдают в гостиницах. Неожиданно он начал пробежку, а минутой позже остановился. Низко опустив голову, он вроде, как нам показалось, принялся разглядывать муравьев, ползавших на земле, при этом его плечи вздымались от глубоких вдохов.

— Болван носит кимоно с подбоем! — огласил новость Кэндзи.

— Сразу видно, он нездоров. Вон посмотрите, он валится с ног.

— Видите, он снова поднялся. Он в порядке?

— Похоже, он делает это усилием воли, будто бы речь идет о жизни и смерти, — сделал вывод Тору.

— А я рад, — решил высказаться я. — По крайней мере, он не остался дома, а то без него у нас вообще не получилось бы праздника. Давайте все вместе поддержим Пустоголового.

Мы все высунули головы из окна и закричали:

— Давай жми, Болван!

Сделав несколько неуверенных шагов, Болван посмотрел на меня и моих приятелей и, видно, преодолевая сильную слабость, помахал правой рукой, а затем в одно мгновение рухнул как подкошенный.

* * *

Как только вся школа собралась на стадионе, праздник здорового тела и духа начался. Первыми бежали второклассники. В палатке слева от трибуны расположились: директор школы, его заместитель и организатор спортивных мероприятий из ассоциации по физкультуре и спорту. В палатке справа теснились учащиеся и учителя, отвечающие за радиорепортаж на спортивной арене и медицинскую помощь. Победители, занявшие первые три места, выстраивались перед трибуной, чтобы получить награду из рук высокого начальства. С противоположной стороны поля нам рукоплескали родители и другие члены семьи, а на призеров вообще обрушивался шквал громких аплодисментов всего стадиона.

Предполагалось, что во время проведения кросса мы займем предназначенные нам места и будем болеть за своих сверстников. Но нам невмоготу было следить за горсткой первоклассников, снующих туда сюда с разноцветными мячами. Мы жаждали победы и поэтому отправились за школу тренироваться.

— Мамору, как ты думаешь, Болван поправится? — тревожился Кэндзи.

— Я проходил мимо него не так давно и заметил, что он, накрывшись кимоно, прикорнул в уголке своего класса. По всему видно, его трясет от высокой температуры, поэтому не думаю, что он готов к старту.

— Давай вместе пойдем и проверим, — не унимался Кэндзи.

— Нет, нет. Кондо-сан поймает нас. — Я решительно отмел неуместное предложение.

— Кстати, ребята, а вы видели шаровары Ицуко? — вмешался Тору. — Она снова надела их.

— Тору, сдается мне, что ты втюрился в Ицуко, — сказал я без злого умысла. — Ты все время заводишь разговор о ней — Ицуко то, Ицуко се.

Тору не сдержался.

— Ах ты! Да я тебя… — набросился он на меня с кулаками.

Ютака и Кэндзи захихикали. Я понял, что попал в точку, потому как мое замечание задело его за живое, иначе бы он так бурно не отреагировал.

За спиной послышался знакомый зычный голос господина Кондо. Мы сильно удивились, не понимая, откуда он здесь взялся.

— Ученики третьего класса, постройтесь перед входом на площадку!

— Эй! Наша очередь! — задорно воскликнул Ютака.

— Мамору! И вы, мальчики! — окликнул учитель, который, очевидно, держал нас в поле зрения. — Что вы здесь делаете? Шевелитесь, а то я дисквалифицирую вас всех.

— Ух ты! Лучше мы пойдем по-хорошему. — Мы ускорили шаг в направлении стартовой разметки дистанции в шестьдесят метров.

* * *

Насколько я помню, я легко победил в забеге. И сейчас мои детские воспоминания об этой победе отдают сладостной тоской, потому что она доставалась мне третий год подряд.

Перед стартом я помахал рукой маме, узрев ее в родительском секторе. Она же, сложив руки рупором, прокричала мне материнское напутствие:

— Мамору, перестань смотреть по сторонам и сосредоточься на беге!

Миновав трибуну, я развил невероятную скорость. Тем не менее я заметил, что за мной, не мигая, наблюдает представитель из ассоциации по физкультуре и спорту. В заключение, когда оставалось всего лишь десять метров до финиша, я вырвался вперед, обогнав всех, и занял первое место. Абсолютно все прошло согласно моему плану. И хотя я полагал, что удача не покинет меня, все-таки не мог сдержать своих эмоций после забега. Мне так хотелось поделиться своей радостью, что я устремился было к маме, но тут меня остановил один из шестиклассников, исполнявший обязанности судьи.

— Нет, нет. Ты оставайся на месте, вот здесь за финишем, пока все участники не выступят.

Я жаждал встретиться с мамой взглядом и почувствовать ее одобрение и похвалу хотя бы на расстоянии, но в клокочущем людском море заметил только ее склоненную голову.

Ютака также прибежал первым в своем забеге, невзирая на неприглядный внешний вид.

Что касается моих приятелей Тору и Кэндзи, они пришли третьими, успокаивая себя и других словами:

— Мы выступили не так плохо, мы все сделали хорошо.

Нас с Ютакой как победителей наградили грамотами и записными книжками. Я считаю, что люди имеют право говорить о том, что они действительно выложились, лишь тогда, когда они хоть что-нибудь заработали.

После выступления мы, четверо участников, довольные и счастливые, решили по праву занять места в первом ряду и поболеть за других ребят, выкрывая речовки, как это делали другие мальчишки.

— Беги, коротышка, беги, а то закричишь «помоги»!

— Катись, жирдяй, катись быстрей, а то дадим тебе червей.

Но нашей главной мишенью, конечно же, были девчонки. Мы изощрялись кто как мог и придумывали издевательские пошлые кричалки, надеясь, что гомон толпы поглотит их. Одна глупость за другой сыпалась из наших ртов словно из рога изобилия:

— Где ты взяла эти бабушкины панталоны?

— Эй, шевелись, толстая задница!

— Беги задом наперед! Не ошибешься, не промахнешься!

Первую циничную кричалку Тору, адресованную какому-то злопыхателю, мы нашли очень смешной:

— Хрен мамин на дорожке ранен!

К нашему разочарованию, Ицуко услышала эту непристойность и, кажется, оценила ее не столь высоко, как мы.

— А я все слышала! А я все слышала! — заявила она. — Если вы не станете следить за своим языком, я все расскажу Кондо-сан.

Мы не столько боялись ее угроз, сколько презирали ябеду за шантаж и вездесущность. Складывалось впечатление, что Ицуко следила за каждым нашим шагом, и где бы мы с ребятами ни разгуливали, она уже была тут как тут. А поскольку мы совсем недавно узнали о трепетном отношении Тору к этой ненавистной девчонке, замаскированном грубым пренебрежением, неудивительно было, что он теперь в ее присутствии хранил молчание и делал вид, что совсем ее не замечает.

Но не прошло и часа, как неожиданно поистине райскую голубизну небосвода стали застилать грозовые тучи и подул холодный ветер.

— Интересно, изменится ли погода, и пройдут ли тучи стороной? Конечно же, лучше бы дождя не было, — рассуждал Кэндзи, глядя на небо.

— А нам интересно совсем другое. Что случилось с Пустоголовым? — терялись в догадках мы с Ютакой.

— Может быть, он домой ушел, — ответил Тору.

Я был очень обеспокоен и решил проведать Пустоголового. Но его и след простыл. Ни на местах, выделенных шестому классу, ни в самом классе его не оказалось.

— Похоже, он действительно отчалил, — решил я и подумал, что это крах праздника.

Мой брат, увидев, что я толкусь среди ребят его класса, крикнул мне:

— Что ты здесь делаешь, Мамору?

— О! Привет, Синити. А Болван ушел домой? — допытывался я.

— Нет. Здесь где-то лежал в лежку несколько минут назад, а потом у него пена пошла изо рта, и мы отвели его в медицинский кабинет.

— Пена, говоришь? Ну, тогда он — в ауте.

У меня внутри все булькало от смеха, но больше всего мне не терпелось поделиться новостью с другими ребятами.

— Медсестра отправила его домой, но Болван все продолжал бормотать: «Я должен бежать. Я побегу». — Синити обладал неким даром лицедейства, поэтому легко изобразил нашего пустоголового мученика во всей красе. — Какая самоотверженность! Какая решимость! — восторгался он. — Если бы я оказался на его месте, я сразу ушел бы домой.

Я полагаю, что для Пустоголового бег был единственной радостью, и вообще он оказался порядочным человеком. Услышав мнение брата, я глубоко вздохнул. Когда у меня отлегло от сердца, я подумал, что какой-то шанс у Пустоголового все же есть.

— Синити, я занял первое место, — не стал я скромничать. — Надеюсь, ты тоже постараешься.

— Думаю, не получится. — Он сразу скис.

Когда дело доходило до него самого, он предпочитал отмалчиваться или как всегда был немногословен.

— Пора перекусить, — напомнил я ему и направился к своим одноклассникам, чтобы оповестить всех о самочувствии Пустоголового.

Заключительным мероприятием первой половины дня явилась эстафета между вторым и третьим классами. Мы с Ютакой, преисполненные гордостью друг за друга, доказали свою исключительность в битве за первенство и имели полное право, как мы считали, напустить на себя самый заносчивый вид. Мы прохаживались, задрав нос, среди ребят нашей сборной команды, участвовавшей в эстафете. Вообще, передача эстафеты временами отнимала немало сил, а эта прошла более или менее гладко. После того как последние участники пришли к финишу, нас освободили, и я, расплывшись в счастливой улыбке, подошел к маме.

— Мам, ты видела? Ты видела, какой я у тебя? А знаешь, почему я такой быстрый бегун? — расхвастался я.

— Прекрати молоть чепуху. Ешь давай. Ты, должно быть, сильно проголодался. Вот тебе рисовые роллы, — сказала она с напускной строгостью, затем повернулась к женщинам, сидевшим рядом, и сказала: — Этот доставляет мне столько головной боли. Мальчик физически силен, но, по всей вероятности, так и никогда не повзрослеет.

Я был на седьмом небе от счастья, услышав о себе подобный отзыв.

Потом к нам присоединился Синити.

— Синити, вот грамота и записная книжка твоего брата за первое место. Тебе следовало бы тоже постараться выйти в призеры.

— Мам, не надо быть такой навязчивой, — заметил я с легким раздражением.

— А ты, Мамору, сиди и тихо ешь. Твой брат сегодня себя чувствует неважно. Ну, как ты, Синити? — спросила мама с сочувствующим видом.

— Плохо. Что-то мне нездоровится, — насупился он.

Я задался вопросом, что же происходит и почему они вот так бьют поклоны друг перед другом.

Затем мама снова обратилась к соседкам:

— А старший — настоящий умница, но здоровье подкачало.

Я почувствовал укол самолюбия, решив, что они ведут себя по отношению ко мне несправедливо. Чтобы не взорваться при посторонних, я в отчаянии затолкал в рот рисовые роллы.

— Синити, я знаю, что твое выступление следующее. Но думаю, тебе не стоит так выкладываться, поэтому ешь, сколько захочешь, — сказала мама.

Синити кивнул и, следуя моему примеру, стал набивать рот едой.

Незадолго до начала дневных соревнований хлынул ливень. По обыкновению у нас ливневые дожди приходят как незваные гости жаркими летними вечерами, чтобы напоить стосковавшуюся по влаге землю, а тут на дворе стоял октябрь.

Я сидел и переживал за исход эстафеты. Мне не хотелось услышать объявление об отмене праздника, которое бы меня обязательно разочаровало. Бросив беглый взгляд в сторону Синити, я заметил, как мой брат широко улыбается, видимо радуясь резкой перемене погоды и лужам на треке.

— Чему ты улыбаешься, хотелось бы знать? — пристал я к нему.

— Да так. Просто приятно смотреть на такой проливной дождь. А ты знаешь, какое-нибудь выражение, чтобы описать такое явление, как это? — Я не сразу понял, почему мой брат полез в какое-то наукообразие.

— Почему я должен это знать? — удивился я.

— Ну, тогда я тебе скажу. Например, в ракуго — анекдотах по-японски — его называют «дождем как из ведра», в романах — «дождевым покровом», а в поэзии про такое говорят: «необузданный дождь»…

Синити говорил с чувством, проникновенно. Однако его воодушевление никаким образом не сочеталось с моим угнетенным состоянием. В глубине души я проклинал этот дождь.

— Синити, выходит, что «необузданный дождь» помогает тебе отлынивать от участия в кроссе?

— Да нет же, глупец. «Необузданный дождь» означает…

Но как только Синити открыл рот, чтобы объяснить мне всю прелесть художественных средств языка, как дождь ослаб в считанные минуты, и небо полностью прояснилось. Мягкие лучи солнца осветили беговые дорожки, подсушивая мелкий гравий. Хотя я переживал за судьбу Пустоголового, но все-таки испытал мимолетную радость, что день спорта и здоровья не сократили из-за неблагоприятных погодных условий. Я улыбнулся брату и сказал:

— Синити, похоже, мы можем продолжить праздник.

Но все, что я от него услышал, было невнятное «заткнись».

В конце концов настало время для забега на дистанцию восемьдесят метров, в котором числились участниками и Синити, и Болван.

В других мероприятиях меня не задействовали, поэтому я, усевшись рядышком с мамой, полностью сосредоточился на зрелище. Хотя по всему треку кое-где еще виднелись небольшие лужицы, — летом они, безусловно, испарились бы гораздо быстрее, нежели осенью — но все-таки, казалось, не представляли большой угрозы для соревнований. И как только из громкоговорителей, оглашая окрестности, донесся бравурный марш, в рядах участников следующих забегов произошло оживление. Обильно смоченное дождем поле снова пробудилось к спортивной жизни.

— А теперь, — донесся из рупора голос комментатора, — мы начинаем соревнования в беге на дистанцию восемьдесят метров. Поприветствуем аплодисментами участников эстафеты из шестого класса.

Сотни глаз устремились к воротам.

— Мама, это же Синити! Синити! Давай, Синити! Не подкачай!

— Я вижу. Что за переполох ты устраиваешь? Просто сиди тихо и смотри! — сказала мама, оценив серьезность момента.

Ее эмоциональный настрой был настолько высок, как впрочем, и у меня, что она тоже подалась вперед и от души захлопала в ладоши.

Синити почему-то пригласили в первую группу участников кросса. Болван же должен был бежать после выступления трех групп. Пять его других соперников усиленно разминались, резво подпрыгивая на месте, встряхивая при этом то руками, то ногами. Один лишь Синити, окинув отрешенным взглядом густую синеву неба, проявлял убийственное спокойствие.

— Синити нужно размяться. Клянусь, он до сих пор думает о дожде, — угадал я его настроение.

— Угомонись ты и смотри! — оборвала меня мама.

— На старт! — возвестил о начале забега судья.

По сигналу стартера пять мальчиков встали в исходную позицию. Синити медлил. Видно, он ждал изменения погоды к худшему и подготовился к неотвратимому испытанию последним. И как раз в этот самый момент к стартовой разметке в развалку подошел Болван в своем кимоно с подбоем. Мой брат с удивлением попятился назад. Меня это тоже, надо сказать, ошеломило, потому что я сильно переживал за нашего чемпиона.

Невероятно, еще каких-то несколько часов назад у него был такой сильный жар, что он даже бредил. Как же он сможет бежать?

— На старт! — снова возгласил судья.

Синити, должно быть, предал себя в руки судьбы, так как спокойно встал в стартовую стойку.

— Внимание! Марш!

Пять бегунов стартовали одновременно, оторвавшись в прыжке от земли, чтобы выдвинуться вперед и оставить в хвосте конкурентов, а вот Синити замешкался.

— Давай, Синити, жми! — кричал я что есть мочи.

Но все мои старания воодушевить его, образно говоря, стекали с него как с гуся вода. Синити двигался медленно, при этом нескладно размахивал руками, будто бы пытался сказать: «Смотрите, я не бегу, а просто участвую».

Он порядочно отставал от пятерых других своих одноклассников. К тому времени, когда они уже находились на полпути к финишу, его отделяли от них десять метров.

— Синити безнадежен, — сокрушался я. — За такой бег ребята, пожалуй, начнут и меня тоже дразнить.

Не успели эти слова слететь у меня с языка, как все пять соперников моего брата поскользнулись, перепрыгивая лужи, и растянулись на земле. То, что они свалились, было только полбеды, но, заляпанным грязью и с заплетающимися ногами, им стоило огромного труда подняться из месива.

Мы с мамой пребывали в изумлении, думаю, не меньше чем Синити. Даже с того места, где я сидел, широко открытые глаза моего брата сигналили SOS.

— Синити, это твой шанс! — орал я как резаный.

И прямо в этот момент я увидел, как он перевоплотился в другого человека. Догонявшим теперь был не мой тормозной брат, а настоящий мастер спорта, потому что ему пришлось бежать во всю прыть с вытаращенными от натуги глазами, с сотрясающимися при каждом прыжке щеками, но он преисполнился решимостью победить во что бы то ни стало.

Случилось так, что мой брат в тот момент превратился в Пустоголового и уверенно шел к финишу.

— Жми, Синити, жми! — едва сдерживаясь, издала громкий вопль мама.

Теперь она уже стояла и от волнения отчаянно била в ладоши.

От такого непредсказуемого поворота событий я тоже подался вперед и что-то начал выкрикивать, потому что всем сердцем болел за брата. Он уже опережал пятерых неудачников на расстояние, вселявшее надежду на победу.

Итак, пятьдесят метров пройдены.

Остальные бегуны с трудом поднялись на ноги. Они отставали от Синити на десять метров.

Шестьдесят метров.

Синити вскидывал руки и выбрасывал ноги вперед, будто тонул. Он был все еще впереди.

И вот он уже одолел семьдесят метров.

Соперники силились догнать Синити во что бы то ни стало. Он гордо поднял подбородок, и мы увидели его пунцовое от напряжения лицо.

— Синити, Синити, Синити! — скандировали мы с мамой. — Давай, Синити!

До финиша оставалось восемь метров. Пять метров…

Мой брат никогда так не бегал, и поэтому зрелище, надо сказать, было достойно восхищения. Никогда он не развивал такую скорость. Его ноги при беге расползались чуть ли не на ширину плеч, но он все равно, не теряя равновесия, отталкивался и бежал, бежал. И наконец он бросился всем телом на линию финиша. Финиш!

Мама глухо вскрикнула. Это был клекот раненой птицы.

Синити упал, исцарапав лицо о покрытие беговой дорожки, вместо того чтобы пересечь финишную линию. Он не дотянул до нее тридцать сантиметров. Всего лишь тридцать сантиметров не хватило ему до победы.

Пятерка оправившихся после падения участников пробежала мимо моего лежавшего ничком брата. Не шевелясь, он лежал жалкий, испачканный грязью, уткнувшись лицом в гравий. В конце концов он поднялся через силу и медленно шагнул через линию разметки с поникшей головой.

— Победа была так близко, правда же, мама? — чуть не рыдая, пробубнил я, но мама, глубоко вздохнув, промолчала.

Я никак не мог уразуметь, что все-таки произошло. Зачем он мчался на бешеной скорости и в последний момент… Ведь он самый первый прибежал к финишу и должен был победить, а оказался снова последним. Все эти вопросы вертелись у меня в голове, не давая покоя, но ответа на них не находилось. Я не стал тратить время на рассуждения, потому что настала очередь Пустоголового блеснуть мастерством и обойти на поворотах всех своих соперников.

Даже на стартовой линии Болван красовался в накинутом на плечи кимоно, напоминающем одеяние борца Рикидодзана, в котором тот всегда выходил на ринг. Фактически только после того, как судья пригласил участников на исходную позицию, он наконец снял свой пафосный наряд.

Все же издалека можно было заметить, что он стоял пошатываясь. Кровь отхлынула от его лица, он побледнел как полотно. При этом меня точила мысль, способен ли он покрыть расстояние в восемьдесят метров в таком состоянии.

Как потом оказалось, все мои страхи и треволнения имели под собой основательную почву. Хотя Болван и стартовал так же ярко, как в прошлом году, уже на двадцатом метре дистанции ноги перестали слушаться его, и это напомнило мне вихляющую походку моего пьяного отца. Затем Болван неожиданно сошел с дистанции, вильнув в сторону. И что бы вы думали произошло дальше? Он угодил прямо в палатку с администрацией и распластался непосредственно перед высокими лицами.

Он с таким грохотом рухнул на землю, что я услышал этот гулкий звук с того места, где сидел. Воцарилось тягостное молчание. В течение некоторого времени Болван не шевелился. Потом поле огласил рев толпы, врачи выскочили из своего укрытия и помчались к нашему невезучему герою с носилками. За всеобщей суматохой, царящей на трибунах, я не заметил, как ко мне сзади подкрался Кэндзи.

— Может быть, он умер? — спросил он таким голосом, который не смог скрыть переполнявшее его чувство скорби.

— Какой же он мужественный человек, этот Болван! — заключил я.

Слезы восхищения силой духа всеобщего любимца захлестнули меня, когда я увидел, как он тщетно пытался подняться, несмотря на то что его тело била лихорадка. Я дал себе слово, что поступлю точно так же, в случае простуды или даже диареи, если на кону будет стоять победа в кроссе. Мое сердце сжалось при этой мысли.

— Мамору, посмотри на себя, ты плачешь, — попенял мне Кэндзи, у которого глаза тоже покраснели от слез.

* * *

— Мамору, Синити, идите, — поторапливала нас мама. — Давайте, пора обедать. Вы сегодня потрудились на славу.

Я все никак не мог решить, куда положить свою грамоту. Так и не придумав ничего стоящего, я сидел за столом и нервно теребил награду.

Папа к нашему приходу, как всегда, уже набрался. Его немного развезло, и речь была путаная.

— Папа, я занял первое место. Вот моя грамота, — я искал признания у родного человека.

— Да я уже видел это много раз, хотя все равно ты проявил себя. А теперь ешь, ешь давай.

— Ты мог бы похвалить меня, — не знаю почему, но меня задела холодность отца.

— Хорошо. Ты, Мамору, молодец. Я горжусь тобой.

В тот день после моего замечания папа даже в сильном подпитии оставался необыкновенно милым.

— Синити, отложи, наконец, свою книжку и ступай поешь.

Синити не промолвил ни слова с тех пор, как пришел домой. Он с большой неохотой сел за стол и тихо стал возить палочками по плошке.

— Синити, как прошел твой кросс? — поинтересовался отец, но Синити упорно молчал.

— Ну, так как ты его пробежал, Синити? — настойчиво вопрошал отец.

— Синити первый приблизился к финишу, — вставил я, не в силах терпеть вид надутого брата с его мрачным выражением лица.

— Заткнись, Мамору! — оборвал меня Синити, не поднимая глаз.

— Понимаю… Так значит, ты пришел почти первым, вот оно что.

— Все остальные упали в лужи, но когда Синити вот-вот должен был пересечь финишную линию, он… — взахлеб рассказывал я, но Синити снова рыкнул на меня:

— Я сказал тебе — заткнись!

Хотя Синити грубо перебил меня, он все еще не мог от стыда глаз поднять.

— Я знаю, что ты тоже хотел победить, — тут я вспомнил шоколад Пучеглазой Гран.

— Мамору, успокойся и ешь, — сказала мама, напустив на себя суровый вид, но в ее глазах при этом прыгали смешинки.

Папа тоже улыбнулся, поднеся ко рту чашку сакэ.

— Но, Синити, ты ведь был так близок к финишу, — смягчилась мама.

— Очень, очень близко, — согласился я.

Синити почесал затылок и застенчиво улыбнулся. Судя по его виду, мы решили, что он немного оттаял.

— В следующем году, Синити, ты обязательно победишь, — ободряющим тоном сказал наш отец, а Синити продолжал чесать голову, залившись от смущения румянцем.

Я предполагал, что он сильно сожалеет о том, что не дотянул до финиша. Думаю, его выводил из равновесия вопрос о том, почему остальные бегуны один за другим завалились на дистанции. Моему брату было невдомек, что, может быть, где-то там, в небесной канцелярии, ему дали шанс проявить себя на этом поприще, но он им не воспользовался в полной мере. Я представил себе, как его гложет совесть от этого ужасного промаха при столь удачно сложившихся для него обстоятельствах, приведшего к плачевному, но логическому завершению дня.

— Синити, еще бы чуть-чуть, и ты бы победил, — неустанно твердил я.

— Да, да, еще бы чуть-чуть, — вторил он мне.

* * *

— Синити, ты помнишь свой последний день спорта в начальной школе? Тот злосчастный кросс? Ну помнишь, когда ты почти пересек финиш? — напрямик спросил я брата.

Надо отметить, что я нисколько не сожалел о своей предполагаемой бестактности, потому что хотел освободиться от сомнений, много лет бередивших мою память.

— Ну и вредный же ты! Ну что ты ворошишь прошлое? Думаю, пора забыть обо всем, — вспылил Синити.

Его разрумянившееся от алкоголя лицо теперь уже приобрело свекольный оттенок. Очевидно, он вспомнил тот день во всех подробностях так же живо, как и я.

Каюсь, возможно, на некоторые детали моей памяти и не хватило.

— Интересно, а что сейчас поделывает наш Болван, Синити? Ты знаешь что-нибудь о его дальнейшей судьбе? — Мое любопытство шло рука об руку с щемящей душу ностальгией по ушедшему детству. — Помнишь, он тогда нас так напугал. Знаешь, Синити, когда я вспоминаю наши спортивные праздники, первое, что приходит мне в голову, — это Болван в кимоно с подбоем.

— Неужели ты ничего не знаешь про него? — удивленно изогнул брови домиком мой брат. — К твоему сведению, Болван теперь не кто-нибудь, а президент строительной компании. У них такой представительный офис в четыре этажа прямо у станции Кита-Сэндзю, и судя по всему, фирма идет в гору.

— Неужели? — я на мгновение оцепенел. — А я-то грешным делом подумал, что Болван не мог даже написать свое имя.

Эта новость обескуражила меня. Болван — парень из нашей школы с великолепными спортивными задатками, ставивший рекорды быстрыми ногами и, по мнению всех, не обладавший хоть какими-нибудь способностями к наукам, стал президентом процветающей компании. Кто бы мог подумать!

Мой брат громко рассмеялся:

— Жизнь не измеряется уроками, пройденными в школе. И ты знаешь это лучше, чем кто-либо, Мамору.

— Да, ты прав, — я и не думал опровергать эту истину.

Закрыв глаза в безмятежной полудреме, я улыбнулся. На меня снизошло редко возникающее ныне чувство блаженства, и я тут же представил себе Пустоголового в сегодняшней ипостаси. Помню, ноги его в тот день провала тряслись как желе, но ничто не могло сломить его победный дух и заставить отказаться от участия в гонке. Он рвался в чемпионы. Он просто бежал, бежал и бежал…

Мне пришло в голову, что может быть, я слишком много выпил.