В начале июля 1991 ночью по телекоммуникационному спутнику Сашке из швейцарской штаб-квартиры пришла шифровка о том, что представители армейской разведки просят встречу. Неожиданным это не было, наоборот, события, происходившие в стране, говорили о подготовке лицами из ближайшего окружения Михаила Горбачёва переворота. По сведениям, которые удалось собрать, армейская разведка Советского Союза участия в подготовке военного путча не принимала. До сих пор, с зимы 1987, Сашка не виделся с теми, кто руководил операцией по захвату Давыдова на железной дороге.

О готовящемся перевороте было известно уже больше года, с весны 1990. Основную информацию удалось раздобыть Скоблеву Анатолию Давыдовичу. К нему обращались с предложением участия люди, имевшие отношение к главарям заговора, но он отказался, сославшись на преклонный возраст. Скоблев директорствовал в созданном ещё в 1989 Институте стратегических проблем, где было всего сорок сотрудников. В политику не совался, был в стороне, а на самом деле вёл сбор информации на всех и всё. Под крышей института было создано около сотни филиалов во всех концах страны численностью по пять-шесть человек, которые тоже занимались сбором данных на периферии.

Поток информации поступал волнообразно, но почти без перерывов, и, порой, мощность потока в прямом смысле шкалила.

Сашка отправил в швейцарскую штаб-квартиру шифровку, дав указание своим людям, пригласить представителей армейской разведки на переговоры через неделю на радарную станцию, неподалёку от которой он все эти годы обретался.

В одиннадцать часов утра военные пришли на переговоры в условленное место.

Сашка стоял на валуне с оголённым торсом, забрасывая то и дело наживленного на крючок паута вверх по течению, ибо того сносило. Клёв был отличный. До шаманил возле костра, на котором варилась уха, источая запахи, а Мик с молоденьким двенадцати лет хлопчиком, прибывшим к Сашке три года назад в обучение, чистили пойманных Саней хариусов и солили, готовя малосол. Молоденького парня звали Левко.

В сопровождении начальника радарной станции Пешкова на переговоры пришли двое: Гунько и Евстефеев.

– Как клёв?- спросил Пешков, здороваясь кивком головы со всеми присутствовавшими.

– Отлично,- соскакивая с валуна, ответил Сашка.- Уха уже готова. Вас ждём,- и обращаясь к До, сказал:- Снимай, а то перекипит.

– Здравствуйте,- Гунько подошёл к Сашке и протянул руку для пожатия. Сашка пожал.- Нам сказали, что на встречу придёт ответственный товарищ с огромными полномочиями. Так понимаю – это вы?

– Да, Юрий Ефимович,- ответил Сашка.- Меня зовут Александр Георгиевич. Я тот, кто четыре года назад был в маске. Так что считайте, что мы старые знакомые. Можете называть меня просто Александром.

Гунько внимательно осматривал Сашку. Вглядывался в лицо, в следы пулевых ранений на теле и потом сказал:

– Видимо что-то изменилось, раз вы решили не прятать лицо. У меня были сомнения, но, кажется, я точно узнал вас по голосу.

– Смотрите удивлённо. Что вас смущает?

– Ваш возраст. Я думал вам за сорок, а вы много моложе.

– Это плохо или хорошо?

– Даже не знаю, что вам сказать. Затрудняюсь.

– Давайте ушицы откушаем. Потом поговорим, рыбку половим, чтобы приятное с полезным совместить. Вы как к рыбалке?

– Да я не очень, а вот Василий Павлович, по глазам вижу, горит,- Гунько посмотрел на Евстефеева, который раскладывал телескопическую удочку.- Вон, даже снасти успел с собой прихватить.

– Так, мужики, я минут десять, не больше,- извинился Евстефеев, направляясь к реке.- На что клюёт?

– На всё. Черви в банке,- указал Сашка,- а пауты* в коробке, но на паута поплавок снимите.

– Не учи учёного,- наживляя червя, ответил Евстефеев.- Рыбалка рангов не терпит.

– Это точно,- вставая чуть поодаль, сказал Пешков. Он тоже был заядлый рыбак.

– Что ж, Юрий Ефимович, тогда пошли вдвоём уху хлебать, коль им недосуг. Вернее, впятером.

Они пошли к костру, где До уже всё приготовил.

– Какую желаете?- спросил До у Гунько, когда тот сел.

– А у вас выбор?

– Есть обычная русская – с картошкой. И есть якутская – из лесных карасей, вареных с чешуёй. Рыба отдельно подаётся, а бульон, процеженный, в кружках. Запивать,- объяснил До.

– Пожалуй, с русской,- доставая бутылку водки, ответил Гунько.

– Что здесь про якутскую говорили?- подскочил Пешков.- Ага, вижу, карасиков успели с утра в озере надёргать. Присоединяюсь. Рыбалка потом. Не могу пропустить,- он стал распаковывать свой вещмешок. Достал оттуда лук, укроп, петрушку, редис, свежие огурчики, флягу со спиртом.

– Павлович,- закричал Гунько,- бросай. Иди к столу. Успеешь ещё поудить. Уж больно запахи хороши.

Евстефеев нехотя положил удилище и пошёл к рассевшимся возле костра. На подходе спросил:

– Уха-то из чего?

– Налимья,- ответил Мик.- И якутская – из карасей. Ещё есть запеченный с начинкой таймень на холодную закуску.

– Что ждёте?- опустившись на колени, сказал Евстефеев.- Наливайте.

– Ухи или водки?- спросил До.

– Ох, шайтаны,- улыбнулся Евстефеев.- Языкастые они у вас, Александр.

– Весёлые. Юмор всё лечит: и печаль, и боль всякую,- ответил Сашка.

Обедали, болтая о разном, не касаясь предстоящей темы переговоров. Закончив трапезу, по предложению Сашки – стало жарко – пошли в тень берёзок, расположились на куске брезента. Сашка накинул рубашку, с реки дул прохладный ветерок. Пешков двинулся с удочкой к реке, а Мик, До и Левко растворились в тайге, чтобы не мешать.

– Во-первых, спасибо вам за Пешкова. Он хоть и не наш человек, но на своём месте, товарищ,- начал разговор Сашка.

– Это мы подметили. В стране бардак, а руководимая им база как островок благополучия в океане бурь,- согласился Гунько.

– Мужик справный,- продолжил Сашка.- Свинарники завёл, теплицы. Занимается огородничеством. Ему по нашим меркам северным нет цены. Придёт после него какой-нибудь обалдуй, и всему конец. Солдаты будут и разуты, и раздеты, и голодны.

– Спора нет,- качал, в подтверждение Сашкиных слов, головой Евстефеев.- Он действительно молодец. Вы сказали, во-первых, а что, во-вторых?

– Во-вторых, наш разговор пойдёт о вещах серьёзных, что требует определённой степени осторожности. Поэтому запись или фиксацию нашей беседы надо исключить. Она не в ваших интересах,- Сашка посмотрел на обоих вопросительно.

– У вас звериная интуиция. Не примите за оскорбление,- ответил Гунько.- Мы не ведём запись. Опасность велика. Для вас тоже.

– Для вас – да. Для меня – нет. Чихать я на неё хотел,- Сашка сплюнул.- Вы в большей опасности, чем я.

– Согласен,- кивнул Гунько.- Прежде, мы хотели тоже вас поблагодарить за сдержанное слово. Алмазы, что мы получили от вас по обмену, действительно ворованные с обогатительной фабрики в Мирном. Спасибо и за присланный пистолет. Наши специалисты потрясены. До сих пор в замешательстве. Деньги за него, как мы знаем, вы получили. Почему вы передали его через Пешкова?- Гунько уже знал, какая фирма делает этот пистолет в Европе, и что оружие это имеет прямое отношение к Сашке.

– Думаю, что вы прибыли сюда обсуждать не это. Но, учитывая меру доверия, отвечу вам. Это моё оружие. Его действительно продавали. Правда, немного – цена кусается. Однако, сотня стволов ушла. Четыре года назад я умолчал об этом, ибо вы мне тогда всё равно бы не поверили. Это ведь козырь козырей. Ничего не изменится, если я вам теперь скажу, что на железной дороге я вас встречал. А вот почему так произошло, поговорим потом.

– Хорошо,- утвердительно произнёс Гунько,- хорошо. Вы знаете, Александр, зачем мы приехали?

– Догадываюсь. Из-за этого и не начинаю тему.

Очень она серьёзная. И сильно больная. Жуть как.

– Давайте я потихоньку в неё полезу,- предложил Евстефеев. Гунько на это предложение коллеги кивнул, Сашка тоже.- Мы заказали в одной западной фирме за большую плату аналитический прогноз событий в Советском Союзе. Это было два года назад. То, что нам продали, ввергло нас всех в ужас. Мало того, что всё подтвердилось полностью, там были ещё советы лично нам, в своеобразном приложении, которые сослужили добрую службу. В этом году мы опять решили купить, но нам сказали, что продажа закрыта.

– Фирма называется "Европа Гелакти"?- прервал Евстефеева Сашка вопросом.

– Да. Именно она,- и Евстефеев переглянулся с Гунько.

– Эта фирма принадлежит мне. То есть, я её создатель. Это точнее. Информацию вам не дали по нескольким причинам. Только не делайте незнающих лиц. Вы ведь точно ведали, кому она принадлежит, когда пришли в неё вторично.

– Вы – лорд?- у Евстефеева отвисла челюсть.

Гунько старался сделать вид, что не удивлён, но у него это не вышло.

– А что тут такого? Да, почти. Но не лорд, хоть мог бы им и стать. Если немка, дочь курфюрстского барчика, смогла стать императрицей, почему кому-то нельзя сделаться аглицким лордом? Тем более, что для этого не надо совершать военных переворотов. Только не спрашивайте – как? Этого не скажу. Да и не изменит знание вами этого вопроса ни хрена,- Сашкин хохот разнёсся по окрестностям. Сквозь смех он продолжил:- Удивление ваше мне понятно. Дело в том, что Советская власть законов запрещающих дворянские звания не издавала. Привилегии отменила, а званий – нет. Они же, суки – так принято в мире – наследные, хоть ты тресни. Водитель троллейбуса может статься князем, а токарь или шахтёр – принцем. Правда, это не по вашему профилю, это всемогущий КГБ должен знать, кто в прошлом своём в нашем государстве был "с голубой кровью".- При этих словах Сашка перестал хохотать, заметив, что шок от его слов у обоих его собеседников прошёл.- Так что не обессудьте за смех. Не предполагал, что это вас так обескуражит.

– Чёрт меня возьми,- сказал пришедший в себя Гунько.- Как обухом по голове. Мы ведь и напросились на встречу из-за того, что наш общий друг, с которым вы убегали с Сицилии, намекнул встретиться с вами, так как вы сможете такую информацию нам раздобыть.

– И пришли по адресу,- прикуривая папиросу, ответил Сашка.

– Теперь-то уж точно,- Евстефеев боднул головой, матерясь.

– Ладно,- Сашка цыкнул слюной сквозь зубы.- Оставим вашего человека в покое. Мы его не покупали, он с нами не сотрудничает ни по каким делам. Будем считать, что просто мой знакомый, а ваш резидент, по дружбе нас свёл. Информацию я запретил давать, кому бы то ни было. Почему? Потому что она несъедобна. Это как дуб трясти, а, нажравшись зелёных желудей, отравиться. Поэтому вы тут и по своей, вроде, охоте. Мне хотелось с вами свидеться и переговорить с глазу на глаз. Уж очень всё нехорошо.

– Ловкач вы, однако,- Гунько уважительно глянул на Сашку.

– Анализировать ситуацию в Советском Союзе – дело неблагодарное, но необходимое. Наш "локомотив" тянет поезд длины неописуемой, и то, как здесь у нас обернётся, аукнется по всей планетке.

– Мы вас тогда недооценили. Проглядели. А ведь было предчувствие, что вы – не тот, за кого себя выдавали,- с сожалением сказал Евстефеев.

– Мужики, мужики! После драки – сами знаете что. И потом. Кто вам сказал, что у вас была возможность меня зацепить? Её, честно говоря, не было ни тогда, ни сейчас. Только речь не о том. Ошиблись, и Бог с ним. Главное то, что в стране нашей готовится переворот. Я думаю, вы в курсе? Вот об этом и стоит поговорить. Всё остальное – дребедень, не стоит упоминания. Тем более, старые обиды. Согласитесь, что по прошлому мы ещё сможем уладить в любое время, а вот произойди переворот – навряд ли. Мне будет не с кем улаживать свои и чужие грехи. Вас снимут с постов, а без постов вы право голоса теряете. Вот пока этого не произошло, мы и встретились. Я сам делаю "заявку" – на случай, если вы все со службы вылетите – продолжить с вами диалог.

– Что скажешь, Павлович?- обратился Гунько к Евстефееву.

– Что сказать?- Евстефеев глянул коротко Сашке в глаза.- Да ничего. Столбит Александр участок. Какой – не знаю. Направление тоже мне не ведомо, но ход его умный. Слабый не стал бы так поступать. Кому нужен в будущем отработанный материал, коим мы все, в общем-то, являемся? Только это его дело. Оно нас пока не касается. Он прав в одном. Разговор о военном перевороте – главное.

– Предполагаемом,- поправил Сашка.

– Пусть так. Группа желающих участвовать в перевороте сложилась давно. Дело двигается к развязке. Об этом и надо погуторить,- Евстефеев сложил ноги по-узбекски.- Вы знаете, Александр, переворотчики обращались к нам за поддержкой, но мы отказались участвовать, и в результате этого Панфилов вынужден был уйти в отставку. Многих из тех, кто сделал так, тоже отправили на пенсию. Те, кто согласился, получили новые высокие назначения, причём, с согласия самого Михаила Сергеевича, против которого и собирается свора. Мне это не по душе. Пахнет плохо.

– Нового в этом ничего нет. Схема не оригинальна и использовалась в нашей истории многократно. Так блокировали Никиту Сергеевича Хрущёва, и будь он предусмотрительней и поумней, хоть чуть-чуть, он бы всех Леонидов Ильичей спровадил в лагерь ещё до того, как в их головах зародились идеи его свалить. Метод старый, испытанный, прошедший апробацию.

– Согласны. Давай, Павлович, наш прогноз,- обратился Гунько к Евстефееву,- раз уж ты начал, продолжай.

– Имеем мы следующее: Горбачёв собирается провести модернизацию в партии, которая уже не отвечает требованиям времени, не держит, так сказать, фронта. Для этого кучкой близких ему людей разрабатывается новая концепция. Она касается не только партийных структур, но и государственных. Старых партийных вождей это не устраивает и многих молодых чиновников из ЦК, так как в программе Горбачёва им не отводится места. Вот они и решили его убрать с дороги вместе с единомышленниками. Путь выбрали под предлогом, который явно ложится под руку: ухудшение состояния дел в стране. Знаем, что есть списки по нейтрализации окружения Горбачёва, а также Ельцина и его команды. Ельцин особенно им не по нутру. Это в общем,- Евстефеев потёр руки.

– Что ж,- сказал Сашка.- Весьма логично. Более чем. Только есть одно "но" во всей этой истории. Цель путчистов вы назвали правильно, однако принцип в расчеты заложили не тот, значит, и ответ получите не тот.

– Вам видится это всё иначе?- спросил Гунько.

– Совсем,- Сашка присел на корточки.- Ваши люди считали однобоко. Ведь может случиться так, как невозможно даже себе представить. В таких расчётах надо брать крайность, самую аховую, самую фантастическую. И при этом исходить из конечного пункта.

Евстефеев посмотрел на Гунько, глубоко вздохнул и задал вопрос:

– Тогда выкладывайте своё?

– Я иду от обратного. Допустим, у них всё получилось. Переворот состоялся и был успешным, при этом они убрали и Горбачёва, и Ельцина. Что дальше? Тогда республики скажут Москве: "до свидания". Думаю, что не только союзные, но и автономные тоже. Армии на успокоение всех не хватит. Спорить по этому варианту не будем, так как процесс смещения власти в республики уже произошёл и обратно они её никому не вернут. При этом в трёх из них ядерное оружие: Белоруссия, Украина, Казахстан. И две из них – члены ООН. Вывод: при успехе путча выход республик из состава Советского Союза гарантирован. Москва на такой вариант не согласна. Это вызывает конфликты с применением вооружённых сил.

– Тенденция к отделению есть уже и теперь. Прибалты, можно считать, отошли окончательно,- произнёс Гунько.

Сашка оставил его реплику без ответа и продолжил:

– Второй вариант развития событий: путч потерпел неудачу. Провалился, при условии, что он всё-таки состоится. Что тогда? Республики сделают то же самое, что и при успехе путча: выйдут из состава Советского Союза. Они скажут: "вы можете делить власть в Москве, сколько хотите, но нас это не касается". В этом варианте Борис и Миша остаются в Москве вдвоём. Один из этой пары оказывается не у дел. Тут, в отличие от первого варианта, и надо искать зарытую собаку. Крючков, кстати, давно смекнул, что республик не удержать даже силой, уж слишком кроваво будет; и мировое сообщество на такой ход событий прореагирует мгновенно санкциями, значит, осталось только одно: бороться за власть в Российской Федерации, в которой есть всенародно избранный президент. Ельцин как бельмо на глазу для Горбачёва. Миша, хоть и на обломках империи, но всё-таки – император. Средств противодействия Борису у Горбачёва нет. Дальше кумекайте, я, пойду, чай поставлю, пока вы обдумываете.

Оставшись вдвоём, Гунько спросил Евстефеева:

– Что, Павлович?

– Доля истины в его предположении есть. Тогда Горбачёв получается в этой игре центром и обо всём знает. Я, честно говоря, подозреваю Горбачёва в двойной игре. Тем более, что сведений, чтобы его ликвидировать нет, а вот на уничтожение Ельцина – есть.

Вернулся Сашка.

– Ничего, что прервал? Пошли, мужики, к костру. Там тень легла от обрыва. Часа через два вечерний клёв начнётся.

Гунько и Евстефеев встали, Сашка быстро свернул брезент, и они пошли к берегу. По дороге Сашка спросил:

– У вас как со временем? Располагаете?

– Хотите что-то предложить?- поинтересовался Гунько.

– Подумать есть над чем. Рыбку половим. Посидим в ночи у костра. Утром ещё половим. Если не спешите. Ночью думается лучше.

– А что, Павлович! Принимаем?- Гунько обернулся к идущему последним Евстефееву. На что тот ответил:

– Я, Ефимович, неделю взял за свой счёт. Могу хоть сколько тут рыбачить. Пешков, вижу, ловит, хоть солнце в зените. Руки чешутся, ей-богу. Коль "что-то" закрутится, я к нему махну, тут пересижу,- он засмеялся.

В это время на другой берег реки вышел сохатый.

Сашка поднял руку, давая понять спутникам, чтобы замерли. Сохатый вошёл в воду и поплыл на их сторону. Реку переплыл быстро и выбрался на берег метрах в десяти от костра. Отряхнулся, посмотрел на стоящих людей и двинулся в сторону леса. После того, как лось скрылся, Гунько простонал:

– Павлович, какая тут рыбалка! Ты видел? Он совсем непуганый. Может даже не знает, что перед ним люди.

– Старость – не радость,- поправил его Сашка.- В больших летах этот сохатый. По людским меркам лет восемьдесят. Опасность ему угрожала: или медведь, или псы лесные обложили. И он на дым пошёл у людей, защиту искать.

– А человек что, не угроза?- спросил Гунько, заинтересовавшись Сашкиной интерпретацией.

– Тоже угроза. Но страх толкает. Он знает, что в тайге человек опытный старость его заметит. Может, знает, что от пули смерть лёгкая. Так-то ведь рвать начнут – смерть лютая. Как хотите, судите, ответ один: вышел не случайно. Просто так – он бы десятой дорогой нас обошёл. Ну, а тут из двух зол выбрал меньшее. Мудрая старость. Очень мудрая. Молодой бы хрен-с два стал у человека убежища искать,- объяснил Сашка поведение лося. Они подошли к костру и уселись на стволы топляка, выброшенного течением на берег.

– Наверное, вы правы,- произнёс Гунько.

– Вон у вас под рукой "оптика", смотрите,- и Сашка указал на противоположный берег.

– Это и есть лесные собаки?- спросил Гунько, рассматривая в бинокль противоположную сторону.

– Углядели? Они. Только не собаки, а псы.

– Масть какая-то странная. Что за порода?- Гунько передал бинокль Евстефееву.

– Пёс он и есть пёс. Какая у него может быть порода? Люди всю эту чушь придумали: бенгальский тигр, амурский тигр. Ересь. Нет у этого пса породы. Предки его не известны. Дело в том, что первые переселенцы из славян объявились тут где-то на рубеже десятого-одиннадцатого веков. Уходили от христианства. Сохранились даже идолы. Мало только. Деревянные сгнили, каменных не успели натесать. Видать, им не сладилось жить здесь. Места всем богаты: рыбой, дичью, ягодой, грибами, но земля не родит. Зимой – до 60 градусов, и лето короткое. Может – ушли, может – вымерли. А вот псы их остались. Однако, почти тысячу лет варятся в собственном ареале. Волк ведь мигрант, а эти оседлые. И дело у них поставлено великолепно. В их зоне обитания медведь не селится, а волк стороной обходит. Зимой, когда очень голодно, когда стаи растут, они сходятся где-нибудь в пограничье и устраивают войну. С битвами, отдельными стычками, погонями, засадами. Всё как у людей. Победители пируют, у побеждённых кости трещат. Ещё не было случая, чтобы волки одолели. Река в этом месте и есть граница.

– Как определить?- усомнился Гунько.

– Просто. Достаточно обратить внимание на черепа. У псов есть иерархия. Они стаскивают жертвы на пир. Волк ест там, где убил. В местах пёсьих пиршеств порой до сотни волчьих черепов попадается, а псовых по округе не много.

– Теперь ясно. На человека тоже нападают?- задал вопрос Евстефеев, положив бинокль на рюкзак.

– В основном – нет. Нападают в редчайших случаях и не сразу. Если твой путь идёт через логово, где щенки, то встанет на пути; не свернёшь в сторону – он сойдёт. Вот тогда и нападает. Они паруются и воспитывают потомство вдвоём. Убить могут, но жрать, не станут. Есть кому. Как стухнет, медведь придёт и уволочет. Людоедство отсутствует.

– Мало успокаивает,- помешивая прутиком угли в костре, сказал Гунько.

– Что по моим предположениям? Или не сходится?

– Если переворот будет успешен, то вы правы. А вот по второму варианту сильная многоходовость. Вы, Александр, Горбачёва как оцениваете: вес – не вес?- принимая от Сашки кружку с чаем, осведомился Гунько.

– Вопрос ваш, Юрий Ефимович, к месту,- Сашка глотнул чай.- Его не учитывать в такой игре нельзя, чтобы избежать грубых ошибок. Кто он есть такой? Мои люди собрали о нём всё. Даже школьные сочинения сыскали. Про него одно могу вывести, грубо, если брать: мистик и фантазёр. Полностью оторван от реальной жизни. Вы поймите, он в партию играл с юношеских лет. Она его и взрастила, и выпестовала. Ну, не кретин, но близкий к такому сословию индивид.

– Однако, у вас критерии в определении,- усмехнулся Евстефеев.- Но на вопрос вы не ответили.

– Так потому и не ответил. Какой у осла вес, который по поводу и без повода орёт? Сталин пред ним – гора. Иосиф Виссарионович хоть и не имел образования, но исполнителей умел подбирать – дай Бог каждому. Один Лаврентий Павлович чего стоит. А вокруг этого сплошная некомпетентность собралась. Перечисляю: Язов, Крючков, Павлов, Пуго. Это нынешние. Прежние: Лукьянов, Рыжков. Друзья, опять же: Яковлев, Шахназаров. Забытые товарищи, ставшие врагами: Ельцин, Лигачёв, Лукьянов. Вес любого лидера определяется по значимости лиц, находящихся вокруг него. А тут даже считать нечего. Ульянов-Ленин в моём понимании в сравнении с Берией – ягнёнок. Будь Лаврентий у Николая второго министром внутренних дел, сейчас бы в России сидел Алексей на престоле или может кто из его сыновей.

– Вы считаете, что вина в произошедшей Октябрьской революции лежит на охранке?- Евстефеев слегка надул губы. Камень был в его огород.

– Да не обижайтесь вы, Василий Павлович. Не хотел вас задеть и ваш профиль работы – тем более. Царская охранка, как принято у нас говорить, была в курсе всех событий. Там работали профессиональные люди. Если бы Николай их совет послушал, все социал-демократы болтались бы на виселице, а не в туруханских ссылках охотились, охотники хреновы. Последний император нашей империи был скрытый либерал, человек с характером противоречивым, действия его были импульсивными. Это от природы. Но его простить можно хотя бы за то, что он на престол взошёл по наследству. Мы, нынешние граждане, до сих пор не знаем, проверяют ли наших лидеров страны на предмет психических заболеваний или нет. Судя по их действиям – нет. Вину за то, что большевики вылезли на арену, несут две силы: доморощенные либералы, которые подставили Ульянову свои плечи в начале его карьеры, и немцы, которые финансировали его деятельность. Если бы не первые, то идти ему вслед брату бомбарю Алексашке к виселице. Если бы не немецкие марки, то ничего бы в России не произошло.

– Они эксами кормились, да новые промышленники – такие, как Савва Морозов – им помогали,- перебил Сашку Евстефеев.

– Много они с эксов имели? Согласно собранных данных сумма по тем временам мизерная. Достаточная, чтобы посидеть в парижском ресторане вчетвером один раз. Всего. Вот и вся добыча. Уголовный мир в те годы имел в этой части промысла полный контроль, и сунься в него ульяновские мальчишки, им бы головы оторвали в один момент. Там правили бал такие киты криминального мира как: Валён Кирпич, Леонид Дыба, Сашка Ключник. Авторитеты, почитаемые до сих пор. Рассказы о средствах новых промышленников в деле большевиков были придуманы позже и с целью сокрыть как-то от народа немецкие деньги. Никто из богатых не дал партии Ульянова ни одного червонца, ибо давать хамам, в среде русских миллионеров, было делом бесчестным. Немцы давали по одной простой причине: в России рос потенциал войны. Наши промышленники так развернулись в своей деятельности, что германская власть, которая тогда доминировала на европейском континенте, испугалась не на шутку возрастающей мощи российской империи и в противостоянии ей сделала ставку на Ульянова, как самого амбициозно радикально настроенного социал-демократа. Плеханову ведь они не предложили, потому что знали о его честности, а этот всеяден был. Брал у всех. И у японцев, но до русско-японской войны. Чем ближе была война в 1914, тем больше немцы давали, а потом, как плата за прежние кредиты – Брестлитовский мир. Русские офицеры после подписания этого постыдного акта массово повалили на Дон, в Крым, к Колчаку, Деникину и прочим. Не могли они простить коммунистам такого позора. Вы что, с неба упали?- спросил Сашка, увидев у обоих вытянутые лица.- Что? Ничего об этом не слышали?

– Знаем, конечно. Но в виде слухов и домыслов, больше ведь с запада это шло, а мы за железным занавесом, как-никак,- смущаясь, ответил за обоих Евстефеев.- Однако, вы и там покопались.

– Как же в нашем дерьме разобраться, если истоков не знать? А их для того и прятали, чтобы всех нас будущего лишить. Сейчас что, не так? События в Тбилиси, Вильнюсе, Баку. Кровь людскую пролили, а виновных нет. Или вы считаете, что Горбачёв не знал? Чтоб ему в аду гореть,- Сашка в сердцах выплеснул чай из кружки – тот остыл.

– Что тут скажешь? Он выполнение этих акций лично санкционировал. Это точно мы знаем,- Гунько выматерился.

– Выходит, что и ныне он в курсе происходящих событий, но притворяется тихоней,- подкидывая ветки в костёр, произнёс Евстефеев.

– Вам видней. Моих людей там близко нет, а у вас какой никакой, но доступ в высший эшелон есть.

– То, что мы имеем, даёт противоречие,- Евстефеев достал из рюкзака бутылку коньяка.- Давайте по сто грамм,- и стал наливать, откупорив.- Заговорщики собираются Горбачёва в Крыму изолировать. На его новой даче. Миру объявить, что тяжко болен. И вот это нам подозрительно. Если он в игре, тогда всё ясно. Не важно – косвенно или прямо, но он участник с интересом. А если нет, то не понятно, к чему его оставлять в живых. С поста генерального секретаря его может снять Политбюро, там сейчас голоса против него доминируют. С поста президента страны его не сдвинет никто. Убив, решаются обе задачи мгновенно. Или заговорщики действительно решили собрать Советский Союз до купы, или у них с мозгами не в порядке. Второе мне кажется более правдоподобным.

– И ты, Павлович, недалёк от истины. Большая часть состава в этой команде – алкаши. Скрытые, правда, но пьянь,- подтвердил версию Евстефеева Гунько.

– В Форосе, стало быть, его хотят зажать,- не то спрашивая, не то констатируя, сказал Сашка.

– Именно там,- выпив, ответил Евстефеев.- У меня в рядах заговорщиков человек свой есть. Информация из первых рук. Но про убийство ни одного слова. Вот о ликвидации Ельцина и его команды есть такие списки.

– Плохо – предполагать,- Сашка почесал затылок.- Всё в стране перепуталось. Из КГБ многие полезли в депутаты. Военные в жутком разброде и тоже в депутаты потянулись, на президентское кресло претендуют. И у каждого свой рецепт, как Союз спасти от падения в пропасть. Даже скрытые агенты и те выползли на свет.

– Вы про кого?- Гунько посмотрел на Сашку непонимающе.

– Мама – русская, папа – юрист,-ответил Сашка.

– Ефимович, это – Жириновский,- объяснил Евстефеев.

– А, этот,- с усмешкой махнул рукой Гунько.

– Зря вы так,- сказал Сашка, не разделив сарказма и оставшись серьёзным.- Семь процентов на выборах – это много. Ведь не в пример Ельцину, у которого был багаж мученика от партии, этот ловкач с нуля выполз. Верьте моему слову, на политической арене будет мелькать с переменным успехом долго. Нынешняя суматоха, безвластие ему на руку. Он за жёсткие меры. Наш народ не глуп, видит, что прежние лидеры – импотенты в воплощении реальных дел и отдаст голоса ему из принципа. Речь, впрочем, не о нём. И, в то же время, о нём. Крючков его выпустил на политическо-цирковой манеж, снабдив тайными средствами КГБ. Он такой не один, но лезет быстрее других. Если заговор, в котором Крючков не последняя скрипка провалится, Жириновский и остальные птенцы станут вольными.

– Откуда вы знаете, что он человек Крючкова?- Евстефееву жуть как хотелось узнать, где Сашка черпает информацию.

– Желаете знать, не сидел ли я в шкафу, когда они договаривались? Нет, не сидел. Ключ от квартиры, где деньги лежат, могу дать. Я в подлиннике читал Крючковский трактат, поданный им Андропову пятнадцать лет назад. "О целях и задачах Советского Союза в южном секторе военных действий". Это выход к тёплым морям Индийского океана. Жириновский сейчас на каждом углу эту тему толкает, как попугай, даже формулировки не меняет. Значит, он Крючкову этот доклад и писал.

– Вам что, из КГБ, как из библиотеки, приносили почитать, но с возвратом?- Евстефеев смутно почувствовал, что сейчас узнает что-то важное.

– Что вы! Побойтесь Господа. Это мог читать тот, кто там сидел.

– Соврали, что вы не Крестовский, четыре года назад,- Гунько покусывал губы.

– Кто там находился, к нашей теме разговора отношения не имеет,- Сашка достал своё фото времён работы в архиве КГБ. Протянул.- А что, на меня похож?

Посмотрев фото, Гунько и Евстефеев ответили, что нет.

– Вот видите. Я пластической операции не делал. В этом клянусь. Мою морду – я ведь только тут нелегал – в мире спецслужб запада знают давно. Мы отвлеклись. На докладе том Юрий Владимирович сделал надпись: "Чистая вода. В архив". Вот и мои бандиты возвращаются. Будет на ужин мясо.

Пришли Мик и Левко, принесли двух зайцев.

– Кормит тайга-то?- спросил Гунько, глядя, как они стали разделывать тушки.

– Ловить только надо уметь.- Сашка обернулся и крикнул:- Хлопцы, лёгкие не выбрасывайте, поставим в ночь на тайменя. Посолим гостям в дорогу.

– Хотите, чтобы весь Союз знал, где мы были?- возразил, было Евстефеев.

– Мы его кусками посолим, упакуем аккуратно. Никто не обратит внимания. Под пиво идёт жутко. У нас пивного ларька тут, увы, нет, а вам сам Бог велел приобщиться. Мы ведь по особому рецепту сделаем. Балык из красной рыбы: будь-то горбуша, будь-то кета – ничто перед тайменем,- Сашка выпил коньяк и продолжил прерванную тему.- Значит, в Форосе хотят Михаилу Сергеевичу испортить отдых. Он туда в начале августа собирается, вроде?

– Да. Отдыхать и шлифовать программу объединения республик на новой основе. По этому проекту категорически против Ельцин,- Евстефеев пил мелкими глотками.- От Бориса можно ожидать что угодно.

– Это из-за стремления Ельцина навсегда похоронить Компартию, ЦК и Политбюро. Они с ним круто обошлись, а он злопамятен по натуре. Мстительный товарищ. Он с Горбачёвым непримирим больше в этом, чем в остальном. Нынешние заговорщики ещё больший зуб на Бориса имеют.

– Так он ведь тоже их не жалует. "Мешка" им простить не может. А ведь пуганули по делу и вовремя,- Евстефеев посмотрел на Сашку.- Вы в курсе?

Сашка утвердительно кивнул. Вытянул из костра головешку, прикурил. Он знал, чьих это рук было дело, как всё произошло и за что Бориса Ельцина посадили в мешок. Знал даже имена налётчиков. Вообще, случай этот не был связан с политикой, хоть Борис и выставил произошедшее, как попытку физического устранения политического конкурента, заведомо зная, что никто из участников события ему не возразит, слишком гнусен и грязен был предшествовавший нападению инцидент.

– Как вы считаете, Александр, Горбачёв в игре?- спросил Гунько.- Или нет?

Сашка задумчиво курил и ответил не сразу. Взгляд его блуждал где-то в стороне. Так продолжалось минут десять, после чего он произнёс:

– Затеял всё, конечно, не он. Но в курсе явно. Делает вид, что не замечает происходящего. Он ведь тоже в системе этой ухарь ещё тот. Считает для себя плюсы и минусы. Если молчит, значит так ему на руку. С его колокольни ему так видится. Его система точно считать не научила. Давайте за ужином продолжим,- предложил Сашка.- А то гляжу, Павлович мучается.

– Ох, Василий, доведёт нас твоё неуёмное желание ловить рыбу до цугундера,- нехотя согласился Гунько.

– Чему быть – того не миновать. Хоть вспомнить на нарах будет что,- Евстефеев поднялся и пошёл к реке.- Если бы я знал про эти места раньше, давно бы на пенсию вышел и приобщился,- поднимая удилище с береговой гальки, крикнул он.

– Как вы, Ефимович, насчёт ягод?

– Смотря, какая?

– Жимолость есть. Чёрная и красная смородина. Брусника ещё не скоро. В августе лишь поспеет. В этом году урожай отменный,- Сашка подхватил два ведра из полистирола литров по пятнадцать.- Варенье накатаете, будете чай пить, места наши вспоминать, нас,- и пошёл на обрыв, Гунько следом. Евстефеев проводил их взглядом.

– Надеюсь – недалеко?- тяжело дыша, осведомился Гунько.- Я, честно говоря, ходок неважный. Да и сборщик хреновый.

– Вон, вдоль лесочка ягодник. Первый край кромки кустов – жимолость, а ближе к лесу, по полянам – смородина,- Сашка указал направление.- Тут всё рядом, как булочная за углом. Собирать научиться – проблемы нет. Было бы желание.

Когда подошли, Гунько присвистнул удивлённо:

– Однако, здесь родит!

– Год на год не приходится. Потому и собирают впрок. Места у нас чистейшие. Ягоде этой нет цены. Она ведь лечебная вся, какую не возьми. Всё лечит. От любого недуга спасёт.

– От заговора тоже?

– И от него проклятого мозги вправляет,- Сашка улыбнулся, подавая Гунько одно из вёдер.- Только в руках не держите, ставьте на землю и собирайте обеими руками.

– Хорошо. Спасибо за инструктаж. Я имел в виду сглаз.

– Так и я тоже. И от него лечит, не сомневайтесь. Не уходите только от меня далеко,- предупредил Сашка.

– Зверь может задрать?- поинтересовался Гунько, озираясь по сторонам.

– Тут мишки харчатся вечерком. Вчера баловались. Они не цирковые, но игривые, молоденькие. Если появится – не кричите, а то испугаете их ненароком, и не бегите, а то подумают, что это приглашение к игре, потом не отстанут. Мои ребята вчера с ними поигрались, так один ночью двух тайменей уволок. Стрелять ведь жалко.

– Ну, а выйдет, что делать?

– Да ничего. Стойте и продолжайте собирать. В глаза только старайтесь не смотреть прямым взглядом, подкашивайте слегка. Он порычит, походит вокруг и уйдёт. Ему лень самому собирать, зверь-то умный и хитрый. Ждёт, когда ведро у вас наполнится, потом пугает, вы бежать, а он жрёт и смеётся.

– Стоять молча?

– Можете поговорить, но нормальным голосом. Медведь интонацию чувствует очень хорошо. Если услышит в голосе испуг, то нахрапом полезет, а нет – не решится.

– Говорить с ним о чём?

– Хоть о погоде. Хоть о перевороте. Ему всё равно.

– Стрелять, значит, не надо?

– Нежелательно.

И они приступили к сбору. Гунько всё время оглядывался, стараясь держать Сашку в поле зрения, и собирал, ускоряя темп, входя во вкус и совсем забыв о предупреждении, сделанном ему Александром.

– Ефимович,- тихо позвал Сашка. Тот оглянулся.

Сашка показал ему на шевелящиеся метрах в пятидесяти кусты. Шевеление прекратилось. Минут через двадцать началось движение, но Сашка всё время занимал положение так, что находился между Гунько и медведем. Мишка хитрил, делая полукруги, но, поняв, что ничего не выходит, вышел показать себя. Он поднялся на задние лапы прямо за кустом, у которого стоял Гунько и уставился на него. Из пасти торчали листики жимолости, капала слюна. Гунько хоть и знал, что появится медведь, но опешил, косясь больше на Сашку, чем на мохнатого пришельца.

Сашка медленно подошёл.

Что сопли распустил,- сказал он медведю, рост которого был внушителен.- Топай, давай, отсюда. Хватит с тебя вчерашней рыбы. Жулик,- после этих слов медведь замотал головой.- Вот, Ефимович, гад какой. Улыбается. Вся шерсть в чешуе, из пасти тайменем тхнёт, а признавать не хочет. Бандит,- обозвал Сашка косолапого. Мишка рявкнул грозно, саданул лапищей по кустам.- Мзду требует. Мой, говорит, ягодник,- перевёл Сашка медвежьи претензии.- Сейчас я тебе покажу, кто здесь хозяин,- и Сашка стал на него надвигаться. Медведь мигом ретировался, исчезнув между ближайших кустов.- Хулиган,- крикнул ему вдогонку Сашка. В ответ рявкнуло.- Ты смотри, ещё огрызается,- оставив ведро возле Гунько, Сашка рванул по кустам за медведем. Тот, услышав погоню, выскочил на открытое пространство и пустился наутёк, проследовав метрах в десяти мимо идущего До, на которого даже не обратил внимания. До проводил улепётывающего взглядом и, подойдя к Сашке и Гунько, спросил:

– Саш, ты чего его так напугал? На нём лица не было. Бедняга.

– Как же, нашёл обиженного. Чистой воды разбойник. Это он вчера ваш улов спёр. Хвост до сих пор из глотки торчит. Вон, сидит на бугре, щурится,- медведь в самом деле далеко не побежал и кувыркался в траве, сбивая макушки со стеблей иван-чая в полутораста метрах.- Воришка.

– У меня сердце охолонуло,- ложа руку на грудь, сказал Гунько.- До одного места ваши инструкции, Александр. Это надо почувствовать не раз, чтобы привыкнуть. С первого раза невозможно.

Глядя на играющего мишку, До сказал:

– Пошёл дугой, сейчас снова начнёт подкрадываться.

– Говорил же вам вчера не балуйте. Нет ведь, как дети: "Мы поиграть хотим". Игрули. Иди вот теперь, гоняй его,- Сашка посмотрел на До.

– Вот ещё. Не ко мне же лезет. Вы и разбирайтесь,- ответил До и пошёл в сторону реки.

– Всегда так,- недовольно буркнул Сашка.- Ждите, Ефимович, теперь ваш черёд с ним говорить.

– Может рявкнуть на него, что есть мочи,- предложил Гунько, наблюдая за шевелением кустов.

Сашка неодобрительно махнул рукой.

– Он так в ответ завоет – обсеремся. Басина у него низкий. Его не переорать. Придётся время от времени отгонять.

Пока добирали вёдра чёрной смородиной, Сашке пришлось ещё дважды гнать мохнатого так, что трещали кусты.

Когда возвращались, неся тяжкую ношу, медведь предпринял последнюю попытку отбить вёдра с ягодой. Он пошёл быстрым бегом, желая путём имитации нападения обернуть их в бегство. Но ход ему не удался. Сашка развернулся к нему лицом и, когда до медведя осталось метров пятнадцать, сделал в его сторону два шага. Мишка свернул в сторону. Стал рявкать, рвать кочки и хлестать себя по морде.

– Халява кончилась,- определил Сашка.

– Вам что, совсем не страшно?- Гунько был потрясён.

– Чего бояться? Медведь – зверь умный. Знает, что человек сильнее. Его желание урвать толкает. Защита территории, опять же. Игривость. В этом жить надо, чтобы понять.

– Напасть мог?

– Этот – нет. Ему два с половиной года. Старый мог напасть. Медведица – почти на сто процентов. А этот вряд ли.

– Поэтому вы ходите без оружия?- Гунько видел, что Сашка без пистолета, сам он имел.

– А вы бы смогли попасть насмерть в него? Вот, допустим, когда он на нас бежал?

– Думаю, что хоть одна из восьми была бы смертельной.

– До смерти он бы нас порвал в куски. Раненый медведь – это страшно, поверьте. Главное во всей этой лесной жизни – знание. Плюс интуиция.

Они подошли к обрыву. Возле костра Мик помогал Евстефееву, лицо которого светилось от счастья.

– Ефимович!- увидев пришедших, крикнул он.- Я тайменя поймал. И какого,- Евстефеев поднял рыбину.- Килограмм на двадцать. Еле удержал чёрта. Вот ребята помогли завести, а то ушёл бы. Леску уже почти откусил. Всё, я этот участок реки беру в аренду на неделю раз в год. Теперь только сюда буду ездить ловить,- он опустил тайменя в огороженную камнями лужу.- Вы тоже не пустые, с полными вёдрами. Это к удаче. Как насчёт ещё по пять грамм?

– Лично я не откажусь,- ставя ведро, сказал Гунько.- Надо. Чтобы дрожь в ногах стихла.

– Тут подносчиков нет,- сочувственно заметил ему Евстефеев, протягивая кружку с коньяком.

– Это, Павлович, не от тяжести, от страха,- присаживаясь и вытягивая ноги, ответил Гунько.- Перетрухал малость. Медведь там подходил раза три. Всё тебя, Павлович, спрашивал. Где, мол, Евстефеев со своим тайменем, я очень рыбку люблю.

– Вижу, к тебе настроение вернулось, шутить стал,- улыбка не сходила с лица Евстефеева.

– Какие тут хохмочки. На взгорок поднимись, глянь. Он ещё далеко не ушёл,- и Гунько показал в сторону обрыва.- Только не стреляй, Александр не велел пугать. Он ручной. Иди сходи.

Евстефеев молодцевато взбежал на бугор и моментально скатился с него обратно, а на бугре появился озорник мишка. Он присел на задницу и, махая лапами, стал порыкивать.

– Ну-у-у, Ефимо-мо-вич,- заходясь хохотом и заикаясь, стонал Евстефеев.- Я думал – ты подка-алываешь. Та-ак заикой ста-ать можно. До инфа-аркта один ша-аг.

Гунько тоже хохотал до слёз.

– Так ты же не поверил. Как было тебя убедить? Пока сам не испугаешься – не поймёшь.

Медведь разлёгся на виду у всех и стал наблюдать.

– Мик,- окликнул Сашка одного из своих ребят и показал в сторону Пешкова, который ловил метрах в трёхстах, сказал:- Прикрой, а то, не ровен час, напугает.

Мик пошёл к медведю. Тот лежал, взгромоздив свою голову на скрещенные лапы. Присев на корточки возле него, стал говорить что-то, ветер доносил лишь обрывки слов. После непродолжительного внушения, косолапый поднялся и побрёл в лес. Мик выждал, когда тот скроется, и вернулся.

– Так он и в самом деле ручной. Ну, Ефимович, подъе… так подъе…,- Евстефеев пустился хохотать, доставая носовой платок, чтобы вытереть навернувшиеся слёзы. После того, как он успокоился, Сашка ему сказал:

– Это самый натуральный – дикий. Больше чем.

– Серьёзно?- Евстефеев смотрел недоверчиво, пытаясь определить, не подкалывают ли его снова.- А он?- так и не определившись, спросил Евстефеев, указывая на Мика.

– Тоже натуральный. И тоже дикий,- ответил Сашка, вызвав хохот своих ребят, который подхватил и Гунько.

Возвратился Пешков.

– Что вы тут так ржали?- спросил он.- Вся рыба от вашего хохота на ту сторону реки ушла.

– Это, Виктор Владимирович, меня тут подначили,- стал рассказывать Евстефеев.- Чуть заикой не стал. Представили дикого мишку – ручным.

– Эти могут ещё не то учудить. Чистой воды пираты,- Пешков вывалил из сетки свой улов прямо в загородку, где находился таймень, пойманный Евстефеевым.- Соберётся, однако, много. Не дотянем. Я, пожалуй, перекушу и потопаю за танкеткой. К утренней зорьке подъеду. Ещё половим. Или не надо?- он уставился на Гунько вопросительно.

– Это бы неплохо,- поддержал его Сашка.- Мик вас проводит. Спуститесь лодкой моторной до вашего поста, к смене караула успеете как раз. Вездеход не помешает. Тогда мы в ночь бредень бросим, перекроем большую протоку. Что зря прохлаждаться?

– Я пару солдатиков прихвачу и бочки под рыбу, а то знаю, как вы затягиваете, ничему не дадите уйти. Сами всё не осилите,- Пешков присел к костру.- Всё моим солдатам к столу прибавка будет.

– Хорошо, Владимирович,- сказал ему Гунько.- Возражений нет. Других предложений – тоже.

Быстро поужинали. Пешков и Мик ушли к лодке, которая стояла в километре ниже по реке. До исчез в зарослях, пообещав вернуться к постановке бредня. Оставшись вчетвером, завалились на брезент и стали наблюдать, как заходит за сопки солнце. Оно было ярко-красным и смотреть на него было не больно глазам.

– Всё-таки, у вас тут благодать,- потягиваясь, сказал Гунько.- Приятно до ужаса.

– Это благополучие кажущееся. Оно потом пропитано,- ответил ему Сашка.- Кровавыми мозолями подтверждено. Освоение мест этих северных гладко на бумаге. Жить здесь – не сахар. Ежедневный тяжёлый труд – вот что за всем этим благополучием стоит.

– Оттого, видно, мужики у вас не сильно разговорчивые, ценят время,- сказал Евстефеев, вспомнив вдруг отца – сибирского мужика-красноярца, молчаливого и, как казалось, угрюмого, постоянно занятого чем-то и не имевшего времени на воспитание детей, которых было семеро.

– Вам, Павлович, виднее. Вы кровей сибирских. В семье вашей, небось, многословия не жаловали?- спросил Сашка.

– Что вам ответить? Тяжкое время было. Предвоенное. Я годками мал был ещё. В сорок втором батя ушёл на фронт. С нашего леспромхоза из ста сорока трёх мужиков, ушедших на войну, вернулись домой всего девять. И те – серединка на половинку – все в шрамах. Отец без руки пришёл. Бабы всё на себе тянули и в войну, и после её окончания. Это уже когда мы подросли, легче стало, а так, ох, маялись. Не до болтовни было. Десять лет я в леспромхозе отработал: до армии пять, после службы срочной ещё пять, лесорубом и сплавщиком. Когда на ноги встали, батя меня и отпустил в город, чтобы я образование получил и вернулся обратно в подмогу. Но потянуло в другую степь. Вот под старость жалеть стал, что отца не послушал в молодости, да обратно дороги нет. Не воротишься.

Гунько, знавший о пролетарском происхождении Евстефеева, обиделся, принимая сказанное Сашкой, как упрёк его происхождению. Сам Гунько был родом из-под Полтавы и моложе Евстефеева на восемь лет. Отец его был председателем колхоза, который принял, вернувшись с фронта калекой (контузия не давала покоя страшными приступами головной боли и рвотой), но, несмотря ни на что, поднял родное село из разрухи, умерев в конторке правления в пятьдесят пятом, не дожив до тридцати пяти лет шести дней. Остановилось сердце. Восстанавливая справедливость, Гунько сказал:

– В те годы везде было не до разговоров. У нас, на Украине, после войны с нуля начинали, впрягались в плуги вместо лошадей. Бабы в полях рожали,- Гунько появился на свет девятого мая; мать родила его в поле, когда прискакавший из села хлопчик сообщил, что война закончилась.

– Зря вы обиделись, Ефимович,- Сашка уловил настроение Гунько.- Я не в пику тому, что вы не сибиряк. Горя все хлебнули сполна. Тут специфика иная. Север – это расстояния огромные и климатические условия. У вас, на Украине, село от села – в окно крайней хаты видно, а тут ноги потопчешь и не в одну версту, десятки.

Внутренне Гунько согласился, что это действительно так, вслух же сказал:

– Я думал, что вы делите всех на сибирских и остальных. А так-то, ясное дело – сложней.

– Никогда у нас не делили людей на местных и приезжих. Хоть о последних и говорят, что они суки вербованные, но это больше по поводу договоров, что власть придумала. В них льготы есть на проезд, а местным – фига. Я же, честно говоря, разницы не вижу. Почему одним надо оплачивать проезд раз в три года в оба конца, а ссыльным, поселенцам и местным – нет?- Сашка перевернулся на живот, солнце зашло.- У нас человека по национальности и вере его не различают. Делят на трудяг и лентяев. Последние у всех народов есть, и их нигде не любят. В посёлке, что ниже по реке, хлебопёк жил, родом с Западной Украины, высланный за связь с УПА; так он такой хлеб пёк, зубы сжуёшь – не заметишь. В соседнем немец с Поволжья, прославил имя колбасами и пивом. Оба – лагерники в прошлом, а местными уважались и воспринимались нормально. На руки их трудовые смотрели, не на биографии. В наших местах шесть из десяти, а в прошлые годы – девять из десяти, у власти не в почёте.

– Жуткая наша история. Если всё вспомнить, слёз оплакать не хватит,- Евстефеев размахивал веткой, отгоняя комаров, которые весели тучей и пикировали, как истребители, на говоривших.- Вас, Александр, почему не жрут? Меня достали – сил нет.

– Кровь у меня плохая. Что меня не жалуют, давно приметил. Почему? Этого объяснить не могу. Это к науке вопрос. Мои вон тоже матерятся на чём свет стоит. Может, психика влияет. Изучать надо,- Сашка встал и подкинул в костёр ветки ёлки и стланика.- Сейчас мы их дымом погоняем.

– Они, как клопы. Их ничего не берёт. Ни мазь, ни газ. Одно слово – вампиры, упыри,- выразил сомнение Гунько и двинулся к реке, где стал освежать водой лицо и шею. Вернувшись, сказал:- Вода, однако, холодна – зубы выворачивает, но прозрачна. Не покупаешься,- в его голосе слышалась жалость.

– "Хозяйство" можно застудить,- водружая чайник на костёр, подтвердил Сашка.- Мы в детстве огромный костёр разводили, бултыхнёшь и сразу к огню, греться. Завтра в протоке, там песок – Франция позавидует, искупаемся. Двадцать четыре не обещаю, но утром до двадцати есть точно, если глубоко не нырять. Коль есть желание.

– Обязательно,- Гунько улыбнулся.- Люблю.

– Михаил Сергеевич тоже любитель – надомник,- пошутил Сашка.- Да и Ельцин, волей-неволей – купальщик.

Поднося собранный с берега реки сушняк, Евстефеев вступил в разговор.

– Ефимович без мешка любит. В мешке не то.

– Язвишь, Павлович, видно, хитрое что-то удумал,- сказал Гунько.

– Что тут думать? Дело и впрямь сложное. Это не анекдоты под водочку травить. Светлая голова надобна. Подумалось мне совсем иное. Александр намекнул, старею видать, дошло мне только сейчас.

– Так говори,- Гунько стал ломать сухие ветки, начинало темнеть.- Будешь долго молчать, мысль потеряешь.

– Он про плохих исполнителей упомянул не случайно. Я значения не придал, а теперь осенило, когда ветки собирал. Так получается, что кто бы не сидел на Олимпе власти – не важно. Необходимы хорошие и грамотные исполнители. Хоть на столбы вешать, хоть новые заводы строить и проводить реформы. Так?- Евстефеев скосил взгляд на заваривавшего чай Сашку.

Сашка не стал отвечать, что-то сказал Левко одним словом на непонятном языке. Тот вытащил какую-то трубу и пошёл к реке. Вернулся очень быстро, разматывая тонкий провод. Прикрепил к шесту, воткнутому в землю, лампу с отражателем, щёлкнул тумблер и всех осветило ярким светом. Левко, осмотревшись, убавил накал, чтобы не слепило. На свет сразу полетели мотыльки, мошка и другая летающая нечисть.

– Я всё думал и ждал,- начал Сашка.- Сможете вы именно это понять или нет. Мне внутренний голос говорил – должны. И не ошибся. Суть уловили – это главное. Личности в любом подсчёте при чём, без них нет правильного прогноза, ибо от их действий многое зависит. Но больше всего от исполнителей. Исполнитель имеет возможность, находясь в тени и рядом с лидером, так его действия извратить, что честный станет вором. В любых раскладах решающее слово за исполнителями. Вот вам пример: партия коммунистическая хоть и вырождалась явно, но люди делали дело. Худо ли, бедно ли, но крутили шестерни промышленности. Без промышленности нет экономики, без экономики нет политики. Пока завод работает, можно и о политике поговорить, даже поиграть в неё. А остановится завод или целая отрасль – всё. Политика умирает. Начинается вакханалия, хаос, и как следствие их – война. А на войне политике не место, на поле сражения идущий в бой о ней не думает, там главенствует один принцип – кто кого. Вы о плохом в нашей истории упомянули давеча. Не вы, не я не застали отряды продразвёрстки. Это была не политика, а военная акция. Силой оружия один забирал у другого. Не растя, не ударив пальцем о палец, пришёл и отнял. Мало того, ещё и убил. Почему? Теперь много об этом написано трудов всяких, вплели в этот вопрос даже то, чего на самом деле и в помине не было. А всё, по сути, просто. Пришедшие к власти люди не сумели организовать нормальных отношений с сельским тружеником, за что тот отказал им в доверии; отказал не просто так, а в силу сложившихся вокруг себя обстоятельств, при которых не мог производительно трудиться, что неминуемо привело в отдельных районах и городах к массовому голоду из-за падения сельхозпроизводства. И сам за это пострадал безвинно. Был распят, как антисоветский элемент. Вы, Павлович, хорошо подметили про столбы и расстрелы. Я не усмотрел в ваших глазах страха, когда вы произносили эти слова. Вину за прошлые ошибки несут исполнители. Лидеры тоже, но за то, что допустили ошибки в выборе исполнителей и за отсутствие предвидения, которым лидер обязан обладать непременно.

– Тогда, Александр, позвольте и мне комплимент,- Евстефеев присел.- Мы, собираясь на эту встречу, знали, что придёт кто-то от вашего сообщества. Не вы конкретно, но кто-то. Сидели втроём – ещё был Панфилов, он хоть и в отставке, но мы консультируемся – и решили: кто вы и что? Общество ваше имею в виду. Разошлись мы во мнениях. Банда – не банда. Мафиозный клан – нет, вроде. Теперь всё больше я убеждаюсь, что вы тут не просто по земле ходите, но и от ума имеете много, индивидуально или коллективно не поручусь, вижу лишь, что вам проблемы страны этой не чужды, да и мировые мимо вашего внимания не проходят. Имеете вес хороший,- он замолчал.

– Много лет назад один хороший человек из КГБ, умница непомерный и золотая голова, сказал мне при встрече, что завидует моему образованию. Сам он весил столько – где нам измерить? Весов оценить его интеллект нет,- Сашка щёлкнул пальцами.

Евстефеев переглянулся с Гунько и спросил:

– Сергеева имеете в виду? Покойного Алексея Ивановича?

– Его,- Сашка потянулся за закипевшим на костре чайником. Левко его опередил, подцепил голой рукой и подал. Все молчали. Гунько и Евстефеев от того, что им удалось отыскать архив Сергеева, и там ни словом не упоминалось о его контактах с кем бы то ни было из этого таёжного клана. Многие секреты открыл им этот архив. Последняя запись в дневнике, сделанная за сутки до смерти, гласила, что путь самоубийства он выбирает добровольно, что совесть не позволяет ему дальше жить и смотреть, как все мы опускаемся в дерьмо, в чём есть его немалая вина. Изучив все материалы архива, Евстефеев и Гунько пришли к выводу, что вина Сергеева действительно есть, но решили, что он прав в выборе своём и поступил по-мужски.

Угли в костре потрескивали, искры высоко взлетали в небо. На юго-западной стороне небосклона стали появляться звёзды. Узенькая полоса света на северо-востоке, вдоль кромки вершин сопок, изогнутая, как казацкий клинок, пылала красным.

– Значит, Алексей Иванович ничего не оставил в своём архиве обо мне?- спросил Сашка.

– Даже не намекнул,- ответил Гунько.

– Левко,- позвал Сашка.- Достань в реке "белую головку",- и, обращаясь к сидящим напротив него, сказал:- Помянем.- Оба в согласии кивнули. Левко принёс холодную бутылку, Сашка знаком показал, чтобы тот передал Евстефееву, что Левко и сделал.- Вам банковать, Павлович. Вы его знали хорошо. Дружили. Разливайте,- Сашка подставил свою кружку.

Евстефеев выбил пробку ударом ладони в донышко и стал наливать. Левко выкатил из углей костра печёную картошку и выложил перед ними, принёс миску с малосольным хариусом. Выпили молча и стали закусывать.

– Вы были знакомы с ним, Александр?- очищая картошку, спросил Гунько.

Сашка ел, не снимая обгоревшую кожуру, обжигаясь, втягивая в себя воздух, и ответил прожевав, вытирая руки прямо о штаны.

– Был. Большую часть времени – заочно. Незадолго до рокового выстрела был у него дома. О том, что вы получили в архиве, мы знали оба: он доподлинно, а я по косвенным данным высчитал сам. Мой к нему приход и толкнул его под пистолет. Мне тогда нечего было ему предложить, да и он всё, кроме самоубийства отмёл сразу, начисто. У меня сложилось впечатление, что выбор свой он сделал ещё раньше, задолго до моего прихода и ждал, чтобы увидеть кто же придёт. Вы не поверите, но он был рад, что пришёл я, а не кто-нибудь "оттуда", из-за бугра. Так всё разрешилось. Его нет, а я живу с виной. Сам не знаю почему мучаюсь, хоть прекрасно понимаю, что не я, так другой кто-то притащился бы по его душу. Там ведь в засаде проглотов сидело с дюжину.

– Вашей вины там нет,- Евстефеев стал снова разливать.

Давно слышавшийся звук работающего двигателя воплотился, наконец, в моторную лодку, причалившую к берегу против костра. Вылез Мик.

– Успели к смене,- сказал он Сашке.- Ссудил бензина под завтрашнюю рыбу. Кто со мной ставить?

– Поешь, До сейчас вернётся и двинем,- остановил его Сашка. Мик подсел на корточки, выбрал клубень, обдул и стал есть, тоже не очищая и заедая его малосольным хариусом. Подошедший пять минут спустя, До присоединился к нему. Перекусив, они вытащили из лодки спальные мешки и пригласили в дело третьего. Охотно вызвался Евстефеев. Не включая двигателя, отошли от берега и пошли самосплавом. Левко раскатал спальник чуть поодаль от костра и залез в него. Сашка и Гунько остались вдвоём.

– Панфилов отыскал могилу отца?- спросил Сашка.

– Да. Тем же летом. Нашёлся в Магадане, как вы и говорили, один из сидевших в том лагере. Совсем старичок уже. Он и показал место. Был завален камнями, как и многие. Сохранилась бирка. Ветер покачивал на одном гвоздочке. Перезахоронил в Москве. Не знаю, чем вы тут в тайге занимаетесь, но я не отказался бы пожить на природе. Только без каторги,- Гунько стал стаскивать сапоги.

– Дачи разве у вас нет?

– Квартира в Москве есть. Машина есть. Два года назад купил. В гараже у тестя стоит. Дачи нет. А вы что, такие справки не наводите?

– Относительно вас – нет, не проверяем. Вас и так пасут со всех сторон. Ваш новый шеф не склонен к доверию. Чужой в вашем "гнезде".

– Мужик нормальный, не нудный. А то, что не наш, так теперь все в верхах не на своём месте. Михаил Сергеевич в деле кадровых назначений дядя беспардонный. Наши военные мужи, что говорить, без мозгов все как один, такое время. Сплошные любоблизы и подхалимы.

– Вас не заменили почему?

– А кем? Кто добровольно на эту паскудную должность согласится? Был один претендент. Полковник. Выдвиженец чей-то. Приехал, осмотрел, гусем походил и смылся. Он думал, что его, поскольку должность генеральская, должна бронированная машина возить и полк охраны обслуживать. У меня, кроме маленького кабинета, ничего нет. Вместо "членовоза" видавший виды старенький газик. Мне по должности даже адъютанта не положено. Крысиная работа,- Гунько вытянул ноги к огню и замолчал, о чём-то задумавшись. Потом произнёс:- Вот так в детстве на Ворсклу в ночное ходили. Костёр, звёзды и печёная картошка с зелёным луком. Вспоминаю, сердце щемит. Двадцать лет не был в родном селе. Всё выбраться не могу.

– Село под затопление не попало?

– Нет. Стоит. Мать со старыми подругами переписывается. Мне читать не даёт, говорит ни к чему тебе, мол, своих забот хватает.

– Вот стервоза,- шёпотом произнёс Сашка.- Тихо, Ефимович. Наш друг давешний пожаловал, хочет таки Евстефеевского тайменя тиснуть.

– Где?- тоже шёпотом спросил Гунько.

– Метрах в тридцати залёг,- Сашка указал направление.- Ух, ворюга матёрый.

– Что делать будем?

– Сейчас Левко его припарит.

Раздалось шипение, и что-то светящееся метнулось в сторону тени на берегу. Вспыхнуло бешеное пламя, и округа огласилась медвежьим рёвом, зашлёпали лапы по прибрежной гальке и затрещали кусты. Через несколько секунд погас огонь, и всё стихло.

– Не обгорел бы,- пожалел бандита Гунько.

– Пойдёт на пользу,- сказал Сашка.

– Отрастёт,- буркнул из спального мешка Левко,- к зимней спячке.

– Чем он его так?

– Спичкой,- Сашка вытащил из кармана футлярчик и протянул Гунько.- Технологии не стоят на месте. Зимой и в дождь незаменимая вещь, даже сырые дрова загораются. Состава не знаю, не интересовался, но жар даёт мощный.

– Возьму?- держа в руках, попросил Гунько.

– Берите. Это не наши. ЮСА делает. Для бойцов спецподразделений. Пожары и поджоги устраивать – отменное средство.

– Зажигать, как обычные спички?

– Да, хоть о штаны.

– Американцы, значит, делают.

– Не сомневайтесь. Они на такие пакости специалисты. Мои ребята из-под полы в одном магазинчике в Астории, штат Орегон, купили. У них тоже краденым армейским имуществом приторговывают. Это особый бизнес – военное барахло толкать.

Долго молчали. Над головами горели огромные звёзды.

– Вопрос нескромный можно?- подал первым голос Гунько.

– Спрашивайте.

– Левко не ваш сын?

– Нет. Своих у меня нет. Но эти мне больше, чем родные.

– Потому что одно дело вместе делаете, так полагаю.

– Именно. Но не за идею. У нас брат на брата, сын на отца или наоборот руки не поднимет. Ученик на учителя – тем более. Повода такого не может случиться.

– Хотите сказать, что и перебежчиков нет?

– Исключено. Мы все вольны и, в то же время, каждый за всех остальных в ответе. Бывает, из оперативной уходят в легал, жизнь ведь идёт; кто-то влюбился и надо семьёй обзавестись, кто-то почувствовал, что здоровье слабеет, одним словом, у нас не неволят. Но случаев, чтобы совсем кто-то ушёл или исчез, или продался – нет. В мире, куда ни кинься, везде кусаются. Одному прожить и дело делать – невозможно. Вот, помогая друг другу, и лезем. Все разным занимаются, а всё равно общее дело это. Вас держава всем своим ядерным потенциалом прикроет, за ним, как за каменной стеной, а мы вынуждены умом да умением хорошо стрелять карабкаться, ещё интуицией. Больше за нами ничего нет.

– Иерархия есть?

– Мы существуем много лет, и нас ещё не обнаружили потому, что нет главарей. Все равны, но каждый сам по себе. Мой родной клан, в котором я вырос, к моим делам, что сейчас я клепаю, отношения не имеет. Однако, многих беру в работу по найму или в долю. Мы ведь денег не копим. У меня за душой копейки нет. Мне малого достаточно. Вон, мой капитал дрыхнет без задних ног. Он – в его двенадцать – как я в двадцать пять. По уму, то есть. Телом только ещё не дозрел. Учим на совесть, без промывания мозгов и инструкций, без распорядка. У нас другая степень организации учебного процесса. На первом этапе очень дисциплина нужна. Это обязательно. У меня её в должной степени не было, и как результат – пробелы в знаниях, а от этого ошибки и промахи в работе. Иногда решения неверные принимаю. У него их не будет. Сергеев назвал меня Несси. Я его смерть в свои ошибки ввёл. Мой это промах. Поджимало мне сильно, как на грех, вы появились на горизонте. Ведь вам поручили ведение дела задолго до того, как его прекратили в КГБ разбирать и списали. Просто вы об этом не знали. Не сумел я хорошо всё просчитать. Ведь он, по сути, ничего не мог знать о том, что я представляю, и что за мной стоит. Он интуитивно увидел во мне, вторым каким-то зрением, огромный вес, при его опыте этого было достаточно вполне, чтобы не ошибиться в своём решении умереть. Только не думайте, что мне убивать просто. Я этим занимаюсь с детских лет, но психика человека перегрузки такие иногда не выдерживает. Стрессы отсутствуют только у манкуртов. Я в редких случаях прибегаю к убийству, но срываюсь порой, из-за жуткой аллергии на жадных и хамов. Спасу нет. Особенно, когда у нищего последнее отнимают.

– С определённого этапа индивидуально работаете с детьми, выходит, передавая их по цепочке от одного к другому?

– Да. Это в коммунизме все серые и в одинаковых робах, тоже серых. И поверьте мне, капитализм не на много от нас ушёл. Только они в другом серые. У них, у всех, одинаковые сдвиги в мозгах, для них главное деньги. Это желание неуёмное их иметь тоже окрашивает в мышиный цвет, хоть они и пытаются выделяться друг перед дружкой экстравагантностью поведения, одеждой и своими коллекциями ценностей, а на самом деле это попытка скрыть свою чёрную душу. Наш способ обучения требует времени и средств, терпения и способности учить. Ею не каждый человек наделён от природы.

– Кропотливая работа,- согласился Гунько.

– Это верно. Я Левко не наукам учу, он всё, что надо, сам прочтёт. Учу пониманию, точности определений, смысловым гибким восприятиям мира, духу. Знаете, как наши древние предки говорили: уму – разуму. Прекрасное слово – разум. Умный исполнитель – это и есть разум. Вот мы – что-то собранное из множества разумов. Когда один всех ведёт, а остальные слепо за ним прутся, хоть тресни – толку не будет. И если группа, партия – всё равно бедлам. А вот когда все сообща вместе двигаются – при хаосе, вроде, но идут – можно быть уверенным, что дойдут. В данный момент мы локальные задачи решаем, до глобальных ещё далеко. Что впереди по курсу – я не знаю. Вот так, Ефимович. Этот же карлик – Горбачёв – со своими подельниками и куриными мозгами вздумал огромную страну переустроить по своему желанию, по прихоти своей, при этом не заботясь о подрастающем поколении; не вложив в них сейчас, сию минуту, ты обречён. За это ему по голове его бестолковой и трахнут. И поделом.

Причалили рыбаки. Подошёл Мик и забрал лампу. Сашка поднялся и двинулся помогать. Гунько быстро намотал портянки и устремился следом.

– Вот это рыбалка,- громко кричал взбудораженный Евстефеев.- Два раза только завели бредень, а уже некуда ложить.

– Лодка маленькая,- сказал Гунько, глядя, что борта черпают воду.- Где же вы сидели?

– В воздухе,- радостно махая руками, как пропеллерами, объяснил Евстефеев.

Выгружали полчаса, после чего вернулись к костру греть замёрзшие руки.

– Мне надо выпить,- Евстефеев полез в рюкзак за бутылкой.- Кто имеет желание – присоединяйтесь,- предложил он, откупоривая.

На сто грамм согласились все, кроме Левко.

– Пойду закину перемёты,- сказал Сашка.- Самое время,- и исчез в темноте.

Мик подал Евстефееву и Гунько спальные мешки, а сам, прихватив такой же, поднялся на обрыв, где и расположился.

– Павлович, приходил медведь по твоего тайменя,- укладываясь, стал рассказывать Гунько.- Подпалили ему шкуру.

– Я слышал, как он ревел. Мне ребята сказали, что, видно, пойман был с поличным. Так ему и надо,- Евстефеев влез в спальный мешок и застегнул молнию до половины.

Вернулся Сашка и сунул руки в огонь.

– Александр,- позвал шёпотом Гунько.- Вы не против продолжить тему разговора?

– Если спать не хочется – можно,- согласился Сашка.- Только говорите нормально. Мои не проснутся, даже если ядерный взрыв ухнет. На пятьдесят километров вокруг нас нет ни души,- Сашка подгрёб угли и вкатил в них большую корягу, после чего раскатал спальник рядом с Гунько и влез в него.

– Я кратко поведал Павловичу то, о чём мы с вами говорили. Школы имею в виду,- начал Гунько.- Девочек тоже берёте?

– Нет. Психология мешает. У слабого пола отсутствует индекс обучения. До пяти-семи лет равный уровень восприятия и усвоения материала, даже большие успехи, чем у мальчиков, а потом вдруг исчезают целые блоки информативные из памяти. Мы исследования провели и выяснили, что к моменту полового созревания что-то накрывает имеющийся уже материал или отодвигает в сторону. Что именно – не удалось определить, но сошлись на том, что это поэтика души. Рождается природная эмоциональность, она и мешает им нормально усваивать программу. Так что женщин мы не используем.

Гунько задумался на время и спросил:

– А отсутствие семьи не влияет? Ведь мать и отец – это большая часть будущего индивида.

– Спорный вопрос. Мы из них не камикадзе готовим, а обычных людей. Вот вы росли, и я уверен, что ни мать, ни отец вашим воспитанием особо не занимались. Правда, вы знали, что они у вас есть, что они рядом, заботятся о вас. Порой пожурят, вылупит батя иной раз за проказы – это для пользы, и на этом наука воспитания заканчивалась.

– Пожалуй, вы правы,- поддержал Сашку Евстефеев.

– Нашим родителям было не до нас. Нынешние родители на школу и вузы полагаются, а кто и чему учит – догадаться не трудно.

– Двор, улица, компания. Это основные учителя. Сомнительные и беспардонные. По уровню знаний – ноль, степень обучения одна – до тюрьмы. В лагере другие учителя: жадный до денег охранник с синим от пьянства носом и более опытные по срокам отсидки сокамерники, которые могут научить только одному – как снова сесть,- Сашка плюнул в костёр.- Семья даёт человеку определённый, сравнительно, рацион питания. Последнее время не во всех семьях нормальный, кстати. Также социально-бытовую грамотность, передаваемую тебе родителями, а чаще бабушками и дедушками, если они есть. Вот и всё, что может дать семья. Мы определили роль семьи в жизни молодого человека, как беззнаковую, но только в спокойной семье с нормальным достатком. Всё, что выше среднего достатка – зло, таких семей в Союзе очень мало. Как правило, это элита. Всё, что ниже среднего достатка – тоже зло. Это остальная, кроме элиты, часть населения. И получаются одни минусы, ибо семей, где показатель нулевой, ещё меньше, чем элитарных.

– Да,- сказал Гунько.-Я, лично, по своим внукам смотрю. Что из них выйдет?- он сделал неопределённый жест рукой.

– Вы правы,- высказался Евстефеев

– Александр, а вот пять языков – это не многовато?- Гунько всё никак не мог поверить, что это где-то существует – знание пяти языков к шести годам.

– Сколько времени вам надо, чтобы выучить наизусть страницу книги, стандартную?- спросил Сашка.

– Часа два,- ответил Гунько.- А что?

– Мне для этого необходимо чуть больше одной секунды. Мгновение,- Сашка щёлкнул языком, как затвором фотоаппарата, имитируя мгновение.- Потом воспроизведу через год, два, десять лет.

– Правду говорит, Аркадьевич,- Гунько ткнул Евстефеева в живот.- Вместо головы – компьютер.

– Компьютер лишён интеллекта, он не может думать вне заложенных программ. Мой мозг быстрее компьютера считает и может мыслить. У Левко новое поколение вычислительной техники в голове, мощнее моей раза в три,- Сашка лёг на бок, подложив руку под голову.- Мы ушли в сторону от темы, влезли в дебри, в которых нет опоры. Лучше поговорим о насущном. Реальном.

– Да уж,- Гунько достал сигарету.- Лучше к баранам вернёмся, к нашим.

– К ним, не к ним, что изменится?- возразил Евстефеев.- Александр, я так понял, в политику не суётся. Собирает информацию, обрабатывает. Только в случае угрозы своему делу предпринимает действия.

– Не участвую по причине отсутствия смысла,- подтвердил мысль Евстефеева Сашка.- Сыр-бор этот будет продолжаться Бог весть сколько времени. Желающих поиграть в перевороты будет всё больше и больше, но независимо от того, улыбнётся кому-то или нет, результат будет один. Союз рассыпется на отдельные государства. Российская Федерация, её целостность, окажется под угрозой, и кто бы ни сел на Олимпе власти, всё равно без крови не сможет обойтись. Можно убить такого же бандита как сам, но в народ стрелять я не намерен.

– Мрачная картина,- определил Евстефеев и добавил:- Безрадостный прогноз.

– Это не прогноз. Это мысли вслух.- Сашка прикурил сигарету и продолжил:- Прежние наши лидеры сделали неправильные приоритеты. Пустили средства не в то, во что было необходимо вкладывать. Страдали гигантоманией. Горбачёв получил наследство тяжёлое, но не до такой степени, чтобы кидаться в крайности. Он же, вместо того, чтобы изменить направление капиталовложений, сделал ставку на изменение механизма управления экономикой. Это чисто политический жест. Кому нужны эти переустройства? Да ему. Простому народу не до них. И ещё они нужны, чтобы показать Западу – вот мол, какой я деловой. Прежде, чем дать зелёный свет гласности, надо иметь нормально функционирующие заводы. Это, между прочим, аксиома аксиом. Кооперативы он, видишь ли, разрешил, демократ ху… выискался. Раньше воровали на свой страх и риск, теперь крадут под крышей кооперативов. Их ведь открыли не простые трудяги, а те, кто и раньше у кормушки сидел и не бедствовал.

– Вы говорите, что приоритеты не те. А какие?- спросил Гунько.

– У кого? У Брежнева или Горбачёва?

– И прежние, и нынешние,- Гунько было интересно, что ответит Сашка.

– Леонид Ильич был великий проектант. Хотел иметь всё самое большое. При наших просторах необъятных его гигантомания – смерть. И вокруг не нашлось ни одного здравомыслящего человека, чтобы подсказать ему, что это не про нас. Территориально-производственные комплексы – это уродцы с огромной головой, но слабенькими ножками. Я бы тех, кто это проектировал, к стенке ставил. Или планирование: уральские металлургические предприятия получают уголь для производства кокса из Коми. Да это ведь курам на смех, под боком Кузбасс, а они из Воркуты поездами таскают. Хороший хозяин так не поступает. Или Норильский ГоК. Нет, про этот гигант говорить не стану, ну его к чёрту. Горбачёву надо было вкладывать остатки свободных средств на два-три приоритетных направления, а он и этого не сделал. Сельское хозяйство, кстати – главный приоритет; и он, человек, родившийся в крестьянской семье, обязанный, вроде, знать не понаслышке о существующих проблемах села, такое предложил, что у меня чуть инфаркт не случился. Деньги спустил, транжира, теперь последние крохи из сусек соберут и продадут западным банкам. Они уже всё, что десятилетиями копилось, профукали.

– Больше всего на чём потеряли? Вот от восемьдесят пятого,- Евстефеев встрепенулся.- На ваш взгляд.- Главное – рынок оружия. От былого первого места по объёмам и второго по получаемым суммам – до нуля. Вас, как псов паршивых, выкинули с него. Потери – двадцать миллиардов долларов чистой прибыли.

– Вы преувеличиваете,- запротестовал Евстефеев.

– Ничуть. Вот вам пример. Объединилась Германия. В бундесвер из восточной попали МиГи-29. Немцам пришлись по вкусу. Они их быстренько переоснастили своим оборудованием и вооружением, тем, что применяет НАТО. Двигатели и запасные части к ним не попали, так как обслуживание и замены этим самолётам делали на советских базах в той же ГДР. Сейчас немцы купили двенадцать запасных двигателей у вас за сто условных очков. В то же самое время, мои люди продали ещё в одну страну шесть таких же двигателей за пятьсот условных очков. Разницу подбивайте сами.

– Вы что, нашим оружием торгуете?- у Гунько расширились глаза.

– Торговал. Теперь только комплектующие. А вы потому спросили, что моего имени нет в ваших списках подпольных торговцев оружием?

– Выходит, через подставных работаете,- определил Гунько.

– Теперь это значения не имеет. Вот вы мне скажите, вы лично интересовались почему в мире существует подпольный рынок оружия? Ведь это ваш профиль.

– Все концы уходят в большую политику, там надо искать ответ. Специальная группа вела этот вопрос по линии военных атташе, но сводить данные не дали. Кто-то наложил табу,- признался Гунько. И это было правдой.

– Ей богу, мужики, мне тяжело иметь с вами дело. Создаётся впечатление, что вы только то и делаете, что храните военные секреты того, что производит военно-промышленный комплекс. Он производит, а вы прячете в подвалы подальше от глаз. Большая часть оружия продаётся в мире подпольно. Почему? Да потому, что за нелегальность надо больше платить. Деньги эти оседают отнюдь не в карманах посредников в виде разницы от официальной цены. Все средства возвращаются в концерны и оттуда прямо в карманы политиков: конгрессменов, парламентариев, госслужащих и прочих. Так делается для того, чтобы существовали эмбарго против той или иной страны, ибо это выгодно. Далеко не иду и ставлю в пример Ирак. Мир наложил вето на продажу ему вооружений. И тут немцы, французы, итальянцы, шведы, британцы, все, кому не лень, подпольно спихивали Саддаму втридорога то, что уже снято с вооружений в собственных армиях, под гудок и новейшее пустили. Все участники сделок довольно потирают руки. Вот вы говорите: политика разоружения, мол, мешает. Да нет. Просто Горбачёва купили за три копейки. Дело обстояло примерно так. Ещё при его первых поездках в Европу люди военных концернов внимательно прислушались к его речам и стали считать. Мозгов ведь у них достаточно. Это, кстати, было задолго до того, как он стал Генеральным секретарём. Что даёт ядерное разоружение? Выгоду или проигрыш? И вывели: ПОБЕДУ. Не политики считали, заметьте себе, а они. Как? Просто. Ядерное оружие висит, как тяжёлая гиря, у них у всех на ногах, его ведь не продашь подпольно, а значит и прибыли иметь не будешь. При его отсутствии надо восполнить нишу, которую оно занимало, каким-то иным оружием. Несомненно – это ракеты, авиация и так далее. То есть тем, что можно продавать. Они столько лет боролись за первенство на рынке вооружений с Советским Союзом и всё безуспешно, и тут подарок валится на них с неба в виде болвана. Болван – это Горбачёв,- пояснил Сашка.- Дальнейшее развитие событий совсем элементарное. Они надавили на своих политиков, дайте, мол, ему согласие по сокращению ядерного и даже химического, хрен с ним. Те, в свою очередь, раздули кампанию по всему миру о том, что Михаил Сергеевич – голубь мира. Нормально, Григорий? Отлично, Константин. Так говорит в своих юморесках Михаил Михайлович Жванецкий. Мировые гиганты военно-промышленного производства давно сделали упор – потому что считают до мелочей итоги каждой прошедшей войны – на авиацию и ракеты. События в конфликте с Ираком показали, что сначала пущены в ход были именно они, эти виды военной техники. В течение месяца они методически и с больших расстояний обрабатывали радарные станции, ракетно-зенитные комплексы, аэродромы, склады, объекты промышленности, мосты, гидротехнические сооружения, электростанции. Пускали ракеты и вели их с помощью спутников. И уже потом пошла косить малая авиация практически безнаказанно. Но сухопутными войсками союзники так и не решились воспользоваться в полном объёме. Почему? Потому что выиграть войну на суше, даже при наличии у тебя авиации, невозможно. Потеряешь десятки тысяч солдат, но цели не достигнешь. Их аналитики это просчитали, и политики сделали заявление, что цель – захват всего Ирака – не стояла. Они исходили в своих подсчётах из точного знания наличия у Саддама обычных вооружений. Это я отступил, чтобы показать вам, что весит обычное вооружение сейчас, на данном этапе, в мировом развитии. Возвращаюсь к Михаилу Сергеевичу. Его всё время держали в дурачках. Молодцы. Они выиграли битву. У них – необъятный рынок, у вас – фига. Деньги тоже у них, а деньги – это главный козырь в политике. Поскольку того количества, которое вы производили, вам не надо, остановятся заводы, а это удар не только по самому военно-промышленному комплексу, но ещё и по людям, что, в свою очередь, тоже было задачей стоявшей когда-то у них на повестке дня: свалить Советский Союз и разделить его на маленькие слабые княжества. Разрабатывая этот вариант разгрома, они знали, что ваше производство не гибкое, что почти под каждую новую модель вы строите новый завод, а перепрофилирование займёт у вас не меньше двадцати лет. Это расходы огромные, и это отбрасывает разработки новейших видов вооружений лет на двадцать. На столько вы их обогнали в приоритетных областях: авиация, ракетостроение. Теперь они уйдут вперёд, а догонять нет хуже. Это реальность, на ней всё стоит, а в облаках лишь мысли нобелевского лауреата Горбачёва летают. И если бы производителям оружия было невыгодно избавляться от ядерного, хрен бы Миша с Рейганом увиделся за весь восьмилетний срок президентства того. Ясно излагаю?

– Куда уж яснее,- как-то зло произнёс Евстефеев.

– А почему вы говорите о нас: "вас выперли"? Вы тоже русский советский, значит, нас всех.

– Именно вас,- отрезал Сашка.- Я ведь за разоружение не орал, в демонстрациях поддержки не ходил с плакатами. Я работал. И продавал, сколько мог достать. И сегодня мы продаём, и совесть не мучает. Многое уже сами делаем на своих заводах по вашей технологии. А говорю: "вас выперли",- потому что вы руки опустили, а я дал им по зубам и сказал: "Моё". Они долго хохотали над моим заявлением, заносчивые ведь все до тупости. Ну что ж, я им два новейших завода подпалил и предупредил, что если ещё в моё сунетесь, все калифорнийские авиационно-ракетные заводы пущу в небо. Отрезало моментально. Чтобы в этом скопище усидеть, надо уметь кусаться. Так что вы, Павлович, зря обиделись.

– Не обиделся, озлился,- уже спокойно ответил Евстефеев.- Это, выходит, ваших рук дело – сгоревшие заводы?

– Моих. Мне с ними на одном поле не срать, интересы уж больно разные. Войну со мной они затеяли. Их подлодка мой транспорт торпедировала. Правда, он гружён был не оружием, а камнем, да и сам пароход старый, давно ему было пора на дно. Экипаж покинул посудину за час до атаки. Лодку эту подводную при первом заходе на базу мы рванули, несильно, но достаточно, чтобы она простояла год в ремонте, она ведь, сучка, не только с ядерным реактором, но и с баллистикой, мать её…,- Сашка захохотал.- Я им послал видеозапись, как корабль мой тонет, мои снимали и озвучили песенкой: "Так нах… ж вы ботик потопили? на нём был старый добрый патефон". Знаете такую? В моде была когда-то.

– Почему была?- встрепенулся Гунько.- Я все слова наизусть знаю. В мотиве могу ошибиться, медведь на ухо наступил.

– Терроризм – плохо,- Евстефеев выполз из спального мешка.- Что-то я проголодался. Природа, видимо, и чистый воздух так давят. Кому бутерброд сделать?

– Тогда и сто грамм доставай,- сказал ему Гунько.

– У нас последняя осталась,- Евстефеев посмотрел на Сашку.- Мы не думали, что на сутки.

– Не беспокойтесь. Мои почти не пьют. Есть три бутылки "Посольской" по 0,7 литра и спирт в неограниченном количестве,- определил положение со спиртным Сашка.

– Что похороны, что свадьба, есть повод, нет повода – горькую пили, пьём и будем пить,- Гунько сел в спальном мешке, принимая бутылку от Евстефеева.- Что, мужики, всю сразу разливаю, чего её греть?- спросил он.

– Конечно,- Евстефеев открыл банку с колбасным фаршем и стал быстро делать бутерброды.

Закусывали, сидя в мешках, заложив за уши приготовленные сигареты.

– Что вы, Павлович, про терроризм сказали?-задал вопрос Сашка.

– Что это плохо,- ответил Евстефеев.- Плохо потому, что от него люди, как правило, безвинные страдают,- он уплетал из котелка холодную уху, его обуял дикий голод.

– Самолёты взрывать, брать заложников, обстреливать туристические автобусы – это терроризм, а завод в небо пустить – это акт возмездия на терроризм. Они, янки, потому так сильно вопят о мировом терроризме, что лезут везде по наглости своей, а средств против терроризма не смогли придумать. В последние годы их право сильного плохо стало им помогать, многие на них зуб имеют, а, поскольку, средств борьбы с ними мало и прибегают к актам террора,- Сашка прикурил сигарету.

– Ваши на их заводы проникали, минировали?- спросил Евстефеев, хорошо знавший систему охраны в США.

– Нет,- Сашка достал и протянул ему обычный пистолетный патрон.- В нём один грамм взрывчатого вещества, мощностью десяти тонн тротила. Приходишь на крышу любого здания, расположенного в двух километрах от завода, прицеливаешься и стреляешь в нужном направлении. С глушителем, конечно. И всё.

– Один грамм?- не поверил Гунько.

– Не сомневайтесь. Мои бандиты послали им, винтовочный, правда, в котором три грамма, с припиской не разбирать. Они, хитрые бестии, стали разбирать с помощью телеробота. Лабораторию разнесло в щепки. С таким боеприпасом мои люди в течение часа могут уделать не то что заводы в США, все их вооружённые силы.

– Дорогая штучка?- спросил Евстефеев.

– Да нет,- сказал Сашка. Стоимость была очень низкой.

– Нам дадите?- в глазах Евстефеева вспыхнула надежда.

– Боюсь вам давать,- сознался Сашка.

– За нас боитесь?- Евстефеев вернул патрон.

– Дело в том, что они до сих пор точно не знают, как и вы, впрочем, с кем имеют дело. Если подозрения с фактами упадут на вас- беды не миновать. Вас подводить не хочу,- объяснил Сашка.

– За нас не беспокойтесь,- упрямился Евстефеев.

– Берите,- Сашка протянул патрон обратно.

– Тогда пару,- сказал Евстефеев.

– Смотрите, чтобы жадность вам боком не вылезла,- предупредил Сашка, передавая ему ещё один.

– Александр, давайте откровенно. Вы пригласили нас на встречу, заведомо зная, что мы пусты. Для чего?- спросил напрямую Гунько.

– Я не набираю в своё дело людей вербовкой. Обычно покупаю информацию, могу нанять кого-то для определённого этапа какой-то операции за плату, но разово. Измены ещё никому не предлагал. Вам не хочу предлагать на меня работать, считаю это грязным. И потом, вы в возрасте уже большом, а в предстоящих катавасиях в стране окажитесь вне игры. А вот дельце одно важное мы могли бы вместе сделать с взаимной выгодой.

– Выкладывайте, возможно и мы заинтересованы в этом,- Гунько посмотрел на Евстефеева, тот кивнул, соглашаясь.

– У нас на орбите есть два спутника. Маленькие такие, как клопики. Мы их вытолкнули в космос ракетой "Ариан". Масса – сто кило каждый. Работают отменно,- Сашка достал из мешка телевизор размером с книгу и такого же размера антенну. Включил. Экран стал светиться.

Из кармана куртки Сашка извлёк трубку и спросил:- Что хотите?

– А что можно?- Евстефеев приблизился.

– Хоть чёрта, но в северном полушарии,- предупредил Сашка.

– Контору главных конкурентов хочу лицезреть,- сказал Евстефеев.

– Нет проблем,- Сашка нажал клавиши и на экранчике появилось здание КГБ в Москве. Оно было отчётливо видно, в столице ещё продолжался день.- Что ещё хотите?

– Даже не знаю,- признался Евстефеев.

– Лучшая проверка – увидеть самих себя,- Сашка набрал код и на экране появился костёр и сидящие возле него люди.- Помашите руками для пущей важности,- дал совет Сашка. Евстефеев стал махать.

– Ты смотри, даже ночью берёт!- восхищённо произнёс Гунько.

– Мне нужен носитель,- продолжил Сашка.- На шесть тонн. Под пуск подойдёт любая мощная баллистическая ракета, которую вы можете дать. Космос ведь вы курируете?

– Нам что?- стал торговаться Евстефеев.

– То, чего у вас теперь нет. Информация о всех передвижениях в мире, в любую погоду,- ответил Сашка и выключил телевизор.

– Стоп, стоп. Давайте конкретнее,- потребовал Гунько.

– Это телекоммуникационные спутники, которые я вам предлагаю вытолкнуть на орбиту. Диапазон работы огромный. От простой телефонной связи до точнейших снимков и телекартинок. Разрешающая способность – можно комаров считать. Количество каналов не ограничено. Вы их получаете в работу, а как распорядитесь – дело ваше. Только одно условие. Пользоваться будете своими кодами, специалисты у вас есть.

– Вы без обмана?- Гунько не верилось.

– Слово,- Сашка протянул руку.

– Ефимович,- сказал Евстефеев, который не сомневался.- Раз у них такой динамит и оружие варят, можно верить на слово.

– Я вот почему предлагаю,- стал объяснять причину Сашка.- Дело это не тайное. Мы можем и официально, но не хотим раньше времени афишировать. Во-первых, спутник там не один. Там два пакета по три. Во-вторых, вытолкнуть надо до 100 км. В блоке есть свои двигательные установки, которые разбросают спутники на нужные орбиты. В-третьих, за вами по договору о разоружении в этом году три пуска баллистики, а вы толкать станете болванки. Жалко. И главное, наш блок монтируется к носителю в глухую сцепку, можно даже приварить, он сам на орбите от последней ступени отделится. Ему не надо обтекателя. Доставим машиной грузовой, скажем "КамАЗом". Установка займёт час. Всех дел на копейку.

– Сколько времени они провисят?- спросил Гунько.

– Вечно,- отшутился Сашка.

– Я серьёзно, Александр,- не принял шутки Гунько.

– И я серьёзно. Долго объяснять. Там четыре вида энергоносителей. Химический, динамический какой-то, термический и есть реактор. С орбиты сойти не сможет, в случае неполадок его выкинет в дальний космос. В случае происшествия при старте гарантирую, что радиоактивность не просочится. Снять с орбиты их тоже никто не сможет, любой позарившийся подохнет.

– Нас сможете контролировать?- вопрос Евстефеева был уместен.

– Вполне, если наши расшифруют ваши коды,- кивнул Сашка.- А вы можете наши разрабатывать.

– Для приёма надо мощные антенны?- поинтересовался Гунько.

– Для радиотелефона – нет. Для приёма картинки – желательно. Вот наша,- Сашка показал плоскость антенны.- Ваши, конечно, большим размером будут раза в три-четыре, но установить можно, где угодно.

– Передающие?- не унимался Гунько.

– Достаточно телескопической от любого радиоприёмника, хоть портативного,- сказал Сашка.

– А не побоитесь, что после их вывода на орбиту при такой разрешающей способности мы вас станем "пасти"?- закинул крючок Евстефеев.

– Спутник, конечно, станет вести всех, но про нас вы не увидите ничего. Это мы предусмотрели. Ну, кто вам золотую рыбку даст добровольно в руки?- ответил ему Сашка.

– Такая большая у вас степень доверия к своим людям?- спросил Гунько, поражённый степенью доверия в клане.

– Это всё предусмотрено и пока не подводило. Я вас с ответом не тороплю. Сегодня у нас девятое июля, на десятое августа намечен пуск с болванкой с одной из шахт под Балхашем. Осуществить запуск лучше всего до начала заварухи. Уже через сутки получите картинку Москвы и области.

– А вы успеете доставить?- Гунько был готов толкнуть спутники на орбиту, хоть окончательное решение было не за ним.

– За нами не залежится. Надо только условиться, кто из ваших всё будет прикрывать,- Сашка был рад, что они почти согласились.

– Что, Павлович, оформим через КБ Сундука. Он и детали подготовит через секретку, что это якобы его детище,- Гунько подтолкнул Евстефеева в бок.

– Можно и Аркадьевича подключить, даже необходимо, у него голова светлая,- предложил Иштыма Евстефеев.- Если Александр будет не против.

– Я за,- сказал Сашка.- Больше чем. И так вам скажу, что всего, что может спутник, наверное, командованию афишировать не стоит. Можно скрыть, дав лишь крохи?

– Это само собой,- произнёс Гунько.- Кто же будет таким делиться за так. Ясное дело, что дадим только телефонную связь и хватит, я думаю. Однако, подкинули вы нам, Александр,- Гунько испытывал наслаждение от предложенного Сашкой.- Мы многое ждали, но такого!

– Ну, не янкам же мне подарки делать, больше ведь такое никто не вытянет. Нет, мы бы и сами ракетку склепали лет через десять, но шума будет много. Китай мог бы подсобить, но у них проблемы имеются внутренние. Вот для общего блага и обращаюсь к вам. Или я не прав?

– Мы о такой системе мечтали втихаря,- Евстефеев был тоже за пуск.- И у наших ребят есть кое-что подобное, но чтобы сразу получить готовое – это удача. Ефимович, мы под это можем звёзды получить очередные. Мужики, наши опять же, ну и льготы разные.

– Можно, Александр?- спросил Гунько. Он был уже десять лет без повышения, а люди давным-давно забыли, что это такое. Командование было скупым, хоть Панфилов и подавал не раз.

– Очередные звания – это хорошо. Только они вам могут не понадобиться в будущем. Если Советский Союз распадётся, что по моему мнению, на все сто процентов, то вы – пенсионеры без пяти минут. При таком раскладе, я готов помочь всем вам в дальнейшем обустройстве. Имею в виду жильё, машины, отдых оплачиваемый за рубежом и прочее. А если переворот осуществится, в чём я мало уверен, тогда только купюры, если возьмёте.

– Деньги нежелательны,-отсёк предложение Гунько.

– В виде премии секретной от руководства для участников проекта: от офицера на "точке" до главного руководителя,- Сашка вдруг засмеялся.- Да не бойтесь вы, покупать я вас не собираюсь. Могу пенсии вам всем начислить пожизненно в размере, ну скажем, пять тысяч долларов в месяц, хоть я и не государство. Больших сумм не предлагаю, а то у вас глаза и от названной на лоб полезли.

– Много, выходит, экономите?- спросил Евстефеев.

– Скрывать не стану – много.

– Сколько?- Евстефеев любил точность.

– Сами спутники стоят в ценах мирового рынка миллиардов по десять каждый. Их шесть. Эффект от их работы считать сложно, так как они не для коммерции. Хотя свободно обслужат всю телефонную сеть земного шара. Запуск на "Ариан" обошёлся нам в девяносто два миллиона долларов. Сколько стоит пуск вашего носителя, вы сами знаете. Одним словом, мы пустим на орбиту золотого тельца. По самым скромным подсчётам мы от его действия экономим около двух миллиардов долларов средств, которым найдём применение на земле, но это наши средства. Согласитесь, но наше – это наше. Если есть желание, я готов заплатить за пуск, это было бы справедливо, конечно, в разумных пределах, зря вы не соглашаетесь брать.

– Сколько?- Евстефеев смотрел подозрительно.

– Сто миллионов долларов. В любых купюрах в любой точке мира. Могу и чеком, и ценными бумагами, и недвижимостью,- Сашка был серьёзен. Заметив это, Гунько спросил:

– А в резерв такую сумму можете поставить?

– Могу. Даже проценты дам. Двадцать в год устроит?- предложил Сашка.

– Не надуете?- усомнился Гунько – он был в курсе банковских учётных ставок в развитых странах.

– А какой смысл?- развёл Сашка руками.-Двадцать – это реально, вполне. Не сомневайтесь. Слов на ветер я не бросаю. Есть у меня ещё к вам чисто торговые предложения, только давайте о них завтра. Надо поспать. Вставать рано придётся.

– Меня в сон давно клонит,- признался Гунько.- Крепился.

– А этот лохматый не утянет со злобы?- застёгивая спальный мешок, спросил Евстефеев – его место было с краю.

– Вас или тайменя вашего?- Сашка засмеялся и, не дожидаясь, что ответит ему Евстефеев, серьёзно добавил:

– Спите спокойно. Мои архаровцы всё видят и слышат, хоть и спят.

– Как же вы раньше проворонили?- не унимался Евстефеев.

– Всякое бывает,- Сашка залез в спальник.- Мы отлучились все в одно время. В войну поиграть. И все его, бандита, видели: и как воровал, и как жрал – но условия были таковые, что обнаружение себя грозило проигрышем. Так вот и просидели в засаде. Спокойного сна,- Сашка повернулся на левый бок.