Семнадцатого августа Сашка позвонил Скоблеву, чтобы переговорить о предстоящих в Москве событиях.
– Здравствуйте, Анатолий Давыдович. Как у вас там дела?
– Как дала – так родила,- ответил Скоблев.- Хорошего мало. Всё замерло в готовности. Момент ожидания.
– Военные что?
– В полной готовности только близкие к министру обороны, а остальных решено задействовать приказами, которые доставят в части нарочные в последний момент.
– Давыдович, а охрану вокруг Горбачёва как будут делать?
– Начальник личной охраны за несколько часов до условного времени отбудет из Фороса по семейным причинам, он в команде переворотчиков давно. Остальные – не в курсе. Про планы известно мало в этом вопросе. Знаю, что подразделение морской пехоты Черноморского флота будет сконцентрировано вокруг резиденции Горбачёва по сухопутному периметру, а с моря должны подойти два корабля, один там постоянно трётся.
– Ваш человек, который возле Горбачёва, что сообщает?
– Интересного – ничего. Хозяин работает, пишет, часто звонит по столицам республик. Семья отдыхает, загорает, купается. Подозрений нет.
– Вы его посвятили в предстоящие события?
– Да, сделал это. Боюсь, парню придётся хренова-то. Он самый молодой в команде.
– Будем надеяться, что до ликвидации Горбачёва дело не дойдёт.
– Хотелось бы верить.
– А в Москву он звонил?
– Да, несколько раз по "вертушке". Два раза Ахромееву, но вот о чём они говорили – сведений нет, потому что мой человек снял прослушивающее устройство, так как переворотчики ведут запись, и их аппаратура обнаруживает всё.
– Ахромеев что, в курсе?
– Его не посвящали, но он знает, что готовится переворот, а о том, информировал ли он Горбачёва, не знаю. Доклад Горбачёву Ахромеев подготовил, я его просмотрел, вам сбросим часов через пять, заводим в машину. Доклад объёмный, в нём между строк есть и о возможном перевороте, так как условия имеются в организационных структурах высшего военного руководства. Не могу поручиться, что Горбачёв это увидит.
– Давно подготовлен доклад?
– Ахромеев передал лично перед отлётом Горбачёва в Форос в аэропорту.
– Так Миша мог к докладу и не прикасаться.
– Горбачёв готовит программу нового союзного договора, и как его не пиши, но к вопросу об армии всё равно подходить надо. Думаю, что читал.
– Кроме маршала Ахромеева никто больше Горбачёву не писал о вооружённых силах?
– Был его запрос к министру обороны, но, насколько я в курсе, доклад этот писать перестали неделю назад.
– Ясно. Что в столице?
– Все спрятались на своих дачах, шастают в гости друг к другу, тихо шушукаются. Председатель КГБ в своём кабинете, Пуго из своей берлоги не показывается. Перезваниваются изредка.
– Область тоже в знойном мареве?
– Тоже.
– Добро, Анатолий Давыдович, если неординарное что-то произойдёт, звоните.
– Обязательно.
После разговора Сашка надолго задумался, всматриваясь в узкую полоску света на горизонте. Прервал раздумья Левко, появившийся с вопросом:
– Что, Сань?
– Дело – дрянь,- в рифму ответил Сашка.
– Зачем тогда расстраиваешься, они тебе братья, что ль?
– Молодой ты ещё. Там ведь рубка начнись – танки введут в Москву, народ безвинный ляжет ни за что, ни про что. Безвинные жертвы – плохо.
– Не первый раз ведь.
– Так ошибки повторять не надо. Умный потому и умный, что он прошлому знает цену и никогда не повторит, по крайней мере, будет пытаться не повторить их. Я по молодости и глупости тоже, как ты, горячий был. Стремление моё всё переделать было огромным, потом стал ощущать, что не всё так просто, как кажется на первый взгляд.
– Ты глобальное имеешь в виду или конкретно эту страну?
– Тебе хорошо говорить – "эту страну", в тебе чувство Родины не болит. Родина – это не только земля, на которой ты родился, это ещё и люди, живущие рядом и говорящие на таком же, как у тебя, языке, и несмотря на то, что все они разных национальностей, ты чувствуешь их души.
– Я в том не виноват.
– Я тебя не виню, права такого у меня нет.
– Саш, извини, если за больное задел.
– Чувство горькое во мне за то, что русский я от природы. Давит за время, в котором живу, за ошибки вот, которых надо уметь избегать.
– Золотой середины всё равно нет, не сыскать её.
– А то, что рук опускать нельзя – знаешь?
– Конечно. Шарить надо, но вот вопрос: где?
– В окружающей природе. Правы японцы, говорящие, что внутреннее спокойствие и равновесие приходит только в общении с ней – мамочкой, окружающей природой. Причём, в молчаливом её созерцании, преклонении ей и уважении её.
– Красота спасёт мир!
– Спасти может разум и в каких-то случаях, частных, инстинкт.
– Инстинкт страха?
– Самосохранения.
– Саш, я вот чего пришёл. Информацию просматривал последнюю и не знаю на какую полку отнести, где этому нишу в голове найти. Такое чувство, что всё перемешалось и сплошной хаос управляет миром.
– Его Величество Свободный хаос,- поправил его Сашка.- Именно он. Что тебя смущает?
– Он и смущает. Всё спуталось и безысходность возникла.
– У тебя?
– У меня. Тебя удивляет?
– Да я к тому, что у тебя склонности к потере ориентиров нет вроде.
– Ориентиры на месте, а всё остальное поплыло.
– Как при прорыве дамбы на Хуанхэ?
– Примерно. Там по-другому. Плотину восстановили и всё приходит в норму, а тут направлений нет, блокировать нечем.
– От этого, Левко, нет вакцины. Сей поток не перегородить – бездна. Плыть в нём ещё труднее, чем в ртути. Кажется, что миром управляют президенты, министры, партии, концерны, а на самом деле – люди. Всё идёт от каждого отдельного человека. Потому и хаос. Мы ведь все разные, и нас под один колпак не посадить, под один, два или несколько законов не подстроить. Мы рождены хаосом, ему мы обязаны появлением на свет в бесконечности времени и пространства. Разум тоже есть не что иное, как производная от живой материи и тоже в хаосе. Вот японская модель процветания: "Работа, работа, работа и усердие". Это слагающие при жесточайшей трудовой дисциплине. Для любого другого народа такой вариант представляется рабством, а для них жизненная необходимость. Им тяжелее, чем нам, русским, если с нашей стороны на них смотреть – чистой воды крепостное право, а они к такому труду привыкли и ничего. У них понимание свободы особенное. В Советском Союзе при коммунистах была свобода, тоже однобокая, но была, потому что был выбор. Ты мог не особо напрягаться в работе и нищим бы не стал, и с голода бы ноги не протянул. Разве это не степень свободы?
– Я думаю.
– Рты затыкали многим, чтобы не болтали. Это было. Так это свобода выбора: или молчи и тянись, или кричи и будешь сидеть за длинный язык.
– Как всё это совмещалось-то?
– А чёрт его знает. Внутренний объём позволял.
– А общеземная цель?
– Она в документах Организации Объединённых Наций хиленько сформулирована и только, не доминирует пока. Мешает большой разброс интересов государств мира. Самый глобальный вопрос – рост населения Земли.
– Кормить нечем будет, да?
– Конечно, ресурсы не вечны.
– Вот тебе и свобода без выбора. Значит, чем ближе планета будет подходить к рубежу голода, тем сильнее начнутся процессы конфронтации по поводу и без повода. И войны, войны, войны. А без прироста всё равно ресурсы начнут истощаться, и всё равно в итоге войны. Сколько вообще-то предельно допустимо?
– Миллиардов пять.
– Так ведь превысили!
– Вот военные конфликты и будут в следующем столетии происходить в мире. Век войн. Ты эти вопросы Ивану в Берн сбрось.
– Так это он мне хаос прислал.
– Тогда переваривай,- сказал Сашка и хлопнул Левко по плечу, поднимаясь.
– Идём спать?
– Сидеть – не поможет. Выспишься, оно малость и попустит, притупится.
– Ага, а к старости совсем исчезнет.
– До старости тебе дорога не близкая.
– Спать так спать,- согласился Левко.
– Надо выспаться, а то события покатят – некогда будет.
– Саш, может в Москву поедем, постреляем,- предложил Левко.
– Тьфу, на язык твой. Лучше, если совсем крови не будет.
– Умрёт цивилизация от голода.
– На наш век хватит.
– А потомки?
– За них не поручусь, видно, им хреново придётся.
– Вот-вот,- Левко встал.
– Вот-вот,- повторил за ним Сашка.- Давай-ка пробежимся,- и Сашка припустил в чернеющий пятном глухой распадок (они сидели на склоне горы, где было ещё светло). Выждав минуту, чтобы звук Сашкиных шагов был отчётливо слышен, Левко пустился за ним следом.