Две недели прожил Иван Рыбкин в посёлке. Сразу по их прилёту пустился снег, сопровождавшийся оттепелью. Полоса поселкового аэродрома превратилась в сплошную грязевую ванну. За это время ему показали всё, и он остался доволен. Дал согласие на пост представителя концерна в Москве. Такое необходимо представлять, решил он.

Улетал он с нового аэропорта, на который за сутки приземлилось несколько стратегических бомбардировщиков. Они заходили на посадку в непроглядную пургу. Рыбкину представили экипажи. На него никто не косился и он себе это отметил. Стратегические взлетели ранним утром. Они прилетали для приемки аэропорта и испытаний, а также согласований по посадкам в неблагоприятных погодных условиях.

По их отлету в аэропорту приземлился, сверкая боками, Ил-86. Он подрулил к зданию вокзала, и первыми из него выскочили автоматчики. За ними потянулась цепочка людей, одетых в кирзовые сапоги, черные бушлаты и шапки. Осуждённые. Иван Рыбкин был неподалёку, когда прибывшие выстроились в шеренги, он узнал многих из тех, с кем работал в правительстве Черномырдина или просто был знаком. Он вглядывался в лица и отмечал себе, насколько сильно все они изменились. Некоторые, стоявшие близко, узнали и его. Этим самолётом он вместе со Скоблевым улетал в Москву. Передача происходила быстро. За полчаса триста человек бывшей демэлиты были переданы под роспись совсем молодому юноше. Сразу охрана забралась в самолёт, и он остался на полосе один с тремястами преступниками. И Рыбкину стало не по себе. Глава концерна пожал ему руку и сказал:

– Не волнуйтесь. Они тут в большей безопасности, чем с охраной в лагерях государства.

Слова эти получили подтверждение. Принявший осужденных под роспись юноша, прокричал:

– Блатные, авторитеты, воры в законе – два вперёд.

Из строя вышло двадцать человек.

– Объявление касается всех. Вы прибыли в частный лагерь. Отбывать наказание в котором, впишется в ваши биографии золотыми буквами. Они у вас подмочены. Лагерь не простой. Вам всем предстоит работать в шахте по добыче золотоносной руды. Жить будете в домах по пятнадцать человек, где старшим будет уголовный авторитет. До поселения вам предстоит пройти медицинское обследование, сдать анализы, переобмундироваться и поймать всех вшей и блох. То бишь, пройти санацию. Сейчас, господа осужденные, идите за мной в столовую. Вопросы есть?

– Начальничек, охрану-то нам дадут иль как?!- громко спросил один из вышедших вперёд двадцати.

– Нет. Охраны не будет. Вся мера ответственности ложится на вас. И вы будете за всё отвечать.

– А если не захотим?!- спросил, но уже другой.

– Тогда отправим обратно в лагерь, где есть охрана и нет ответственности. Желающие вернуться имеются?- в ответ молчание.- Звать меня Сергей Сергеевич Рахманинов. Я начальник лагеря и начальник производства. По всем вопросам вы обязаны обращаться ко мне лично.

– Сергеич!- кричит, улыбаясь, один блатной.- За побег тоже отправка назад? Мне страна вручила пожизненное. Я в том смысле, что от скуки и для развлечения, могу сорваться.

– Побегов не будет. На месте увидите почему. Бежать отсюда можно только в одном направлении – к кладбищу. Согласно подписанного договора с властью: за бузу, побег, издевательства – расстрел на месте.

– Так мы в Совете Европы! А там смертная отменена.

– Эт точно!- Рахманинов смеётся прямо в толпу.- Подписали. Да только вы не в Европе, а в Азии. Да и у них полиция, знай себе, постреливает и дубинками машет. Лучше к стенке поставить гада, чем его содержать сто лет.

– Ну, а, положим…,- хотел кто-то ещё спросить, но раздался грубый с хрипотцой бас:

– Хорошо пиздеть!- рявкнул в толпу седой зек, стоявший впереди остальных.- Веди, начальник.

– Всем вернуться в строй и следовать за мной колонной по три человека в ряд,- дал команду Рахманинов и, не оглядываясь, пошёл по краю полосы.

Осуждённые потоптались и нестройно пошли за ним, по ходу выстраиваясь под бдительным руководством блатных. Когда мимо Рыбкина проследовали последние, Карпинский спросил:

– Много знакомых?

– Да почти все.

– А Егор Гайдар похудел,- кивнул Карпинский в уходившую толпу.

– Толстых я и не видел,- ответил Рыбкин.- Они и в самом деле будут без охраны?

– Чего их охранять? Убегают от хренового содержания, а проволока колючая только усиливает желание. Мы их селим и пускаем в работу по принципам артели. Есть правда изменения. Селим в дома по пятнадцать душ. Там есть всё. И телевизор, и видик, и отопление центральное, и санузел, и душ, и кухня. Готовить станут сами себе, стирать тоже. Общаться можно будет в пределах посёлка свободно, в гости ходить. А уголовные старшими для поддержания элементарного порядка. С каждым из них подписан контракт. А голос они по привычке подают. Держат марку. Посёлок на 60 балков. Всего их, посёлков, будет пока десять. Это 9000 человек. Каждый посёлок будет иметь свою шахту.

– Почему вы лагерь такой решили организовать? Ведь в России испокон веку это было не престижно.

– Меня престиж мало интересует. И потом я их за колючую проволоку не посадил. Мне надо срочно осваивать месторождение. Большое. Открытым способом его не осилить, утонем в объемах. Достать можно только шахтами. Вахта не выгодна. А гражданские сюда попрут с семьями, что весьма накладно. Отработка рассчитана на двадцать лет. Построим мы город, и он через два десятка годов станет стране обузой. Люди, опять же, куда их деть. К чему?

– Не по-человечески как-то.

– Приезжайте к нам осенью. Мы вас повезем на поселки, и ваши сомнения умрут. Начальник лагеря им сказал правду. Они годы, что тут проведут, впишут в свои биографии золотым шрифтом. Им золото предстоит добывать. Они его в прежней жизни воровали и прятали, а в нынешней мы их научим профессионально его получать трудом. Многим пойдёт на пользу. Ага! Вот и экипаж. Счастливо долететь.

– Счастливо оставаться,- отвечает Рыбкин.

– Бывай, Давыдович!- Сашка обнимается со Скоблевым.- Пособи там в столице.

– Сделаем. Михаил охрану организует. Офис уже готов. Всё там будет путём. В беде не бросим.

– Марь Фёдоровна!- Сашка окликнул женщину.- Дочке в столице привет передавай. И помни, что обратно через месяц рейс будет, но с осужденными. А нет, так перекладными.

– Мне не привыкать. Я внуков двенадцать годов не видала, доберусь и на крыше,- старушка поднималась по трапу, её чемодан и ведро нёс Панкратов.- Ты, Санька,- она приостановилась,- помни, что мы все в прошлом зека, и твои. Сильно-то их не зажимай, не доводи до произвола. Чай люди,- она пошла по трапу вверх и пробормотала:- Храни их Господь! Храни! Кто б о нас безгрешных порадел. Судьба.

– Из осужденных?- спросил Рыбкин.

– Да. Четвертной за колоски,- Сашка сплюнул.- Вот такая была система. А теперь за украденные миллионы – 20. Прогресс. К демократии двигаемся.

– К демократизму,- поправил его Скоблев.

Сашка глянул на него, усмехнулся и произнёс:

– Ты, Давыдович, всегда был либерал.

– Иди ты со своим понимаем либерализма в зад! Я был и останусь навечно консерватором. Потому что мне уже до фонаря и до смерти шаг, а менять свои убеждения, стоя на краю могилы – подлость. И великого будущего мне тоже не светит увидеть. Но я рад повидать тебя, чёрта, в добром здравии. Бывай!