Сентябрьские заморозки стали перерастать в ночные морозы, сковывая поверхностный слой земли, образуя вдоль берегов ручьев припай. Тайга, отжелтев и опав листвой в яркий ковер, шуршащий под ногами, замерла в ожидании предстоящей зимы и снега. Три дня Сашка жил на одной из заимок Михаила. Он написал отчёт обществу о проделанной работе, о том, что ему необходимо осуществить и что для этого надо. К отчету он прилагал взятые на территории Михаила деньги, свои, выигранные в стрельбе, а также золото, песок и самородки, собранные по перекатам и намытые из разведочных шурфов. Золота было около четырехсот грамм. Так же Санька просил дозволения остаться зимовать и прислать с оказией книги. Обвязав Плутона кожаной корсеткой, он уложил в сумки отчёт, деньги и золото и, отдав ему команду "домой", наблюдал, как пёс взял верный курс на посёлок.
Сутки спустя, ближе к обеду, на заимку притопал контрольщик, ранее Сашке неизвестный. Он назвался и передал Сане послание от семьи. В депеше Сашке сообщали, что если что найдено, то есть необходимость в детальном обследовании.
– Что, Александр! Нашёл что-нибудь?- спросил контрольщик, дождавшись, когда Сашка прочитает послание.
– Есть два места,- наливая чай, ответил Сашка.
– Тогда сделаем так,- предложил контрольщик,- зима вот-вот грянет. Ждать нет времени. Час на сборы и в путь. Сколько топать? Меня Матвеичем зови.
– К утру дойдем,- сказал Сашка, и после паузы добавил,- Матвеич.
– Приткнуться есть где?
– Да. Рядом пещерка. Сухая.
– Лучше быть не может,- довольно крякнул контрольщик,- годится. Готовься. Я в сборе. Что у тебя лишнего есть, тяжелое, давай.
– Кайлуха вот, коврик рифленый,- назвал Сашка.
– Тогда подсобери харчей, перекурим и в путь. Чего тянуть,- доставая кисет, сказал Матвеич.
На другой день утром они вышли на первое из намеченных Сашкой мест. Топали всю ночь безостановочно, стояло полнолуние. Сбросив в пещерке поклажу и захватив пилу и топоры, двинулись на рекогносцировку. Оглядев опытным взглядом местность, Матвеич буркнул:
– Принимается. Валим два ствола, те, что поближе. Я буду спать до обеда. Ты шкуришь и готовишь к распилу, костришь землю, где рыть наметил, и пожрать сварганишь между делом. Солнце упрет на полдень, буди.
Спилив две сосны, Матвеич нарубил веток на подстилку и ушёл спать, оставив Сашку делать свою работу. Он должен был отдохнуть после почти трёх суток пути. К обеду Санька разбудил его, приготовив суп из вяленого лосиного мяса и клубней иван-чая. К ночи из распущенных стволов увязали проходнушку* и сладили тачку, оттащив всё в нужное место.
– Что ж, Александр,- готовясь ко сну, молвил Матвеич,- утречком, чуть свет, приступим. Проверим твоё чутьё. Но, похоже, глаз у тебя верный. Лотковать не будем, некогда. Шлихи потом отмоем. Пара дней до снега осталась. Как меркуешь?
– Вам видней. Но снег, точно, на подходе.
– Тебе бы раньше весточку дать. Успели бы и там пошарить.
– Не мог раньше. Пса за сутки до вашего прихода пустил. Бродили тут гости кое-какие,- недовольно произнёс Сашка.
– Знаю. Первый хотел бучу раздуть, но ему толково всё объяснили. Вообще-то, говорят, мужик вроде неплохой. Он тебе как показался?
– Да ничего, вроде. Сначала в амбицию полез. Потом прокурор встрял. Уладилось. Но гонор есть, пожалуй.
– Без гонору в такую должность не влезть. А гонористый он только с простым людом. С начальством более высоким у него другой вид – лакейский. Эх!- Матвеич стал ложиться, укрываясь,- давай, Александр. Мостись. Поздно уж.
Сбив два десятка сантиметров наморози, стали по очереди катать пески. Первые несколько тачек были пустые, но шлихов было много. Девятую катил Матвеич, он ссыпал и начал бутарить. Сашка, догружал свою, когда тот крикнул:
– Всё, Саня, перекур. Кати, ставь, смотри.
Добросив пару лопат и подкатив тачку к проходнушке, Сашка заглянул в короб.
– Твой фарт, Александр!- радостно произнёс Матвеич и добавил после паузы:- Оцени?
На ковриках было граммов шесть золотого песка и самородок граммов на тридцать.
– Под сорок,- беря самородок, сказал Саня.
– Чуть меньше. Не зарывайся. Но место аховое. Попали точно на струю. Делимся. Твой край левый, мой правый. Надо расширить канаву.
– Посторонись!- заорал Сашка, перекидывая тачку в порыве нахлынувшего чувства удачи.
– Руки береги. Не лезь в воду,- Матвеич врезал ему подзатыльник,- ишь чё учудил. Паршивец. Вот скребок. Им и бутарь.
– Понято,- хватая черенок, крикнул Сашка, вовсе не обращая внимания на полученную оплеуху.
Работа пошла споро. К ночи успели пройти метров восемь в длину и углубились почти на метр. Потом, сидя в пещере у костра, хлебая горячий чай, обсуждали, перебирая в алюминиевой чашке добытое.
– Твой край, Александр, даёт крупные, но редко. Пойдёшь завтра вглубь, от центра. Расширяться не будем. А я свою сторону разверну градусов на тридцать. Там основной сброс. Хочу глянуть. Но удача, я тебе скажу, огромная.
– Как часто такое бывает?- спросил Сашка.
– Случай слеп. На моей памяти, если мне по твоей заявке нюх не изменит, три таких. В двух – много меньше, чем тут предполагаю. Ну, а в одном, там вообще до полутора кило с куба брали, в среднем получилось где-то девятьсот грамм. В войну на прииске террасу катали, борт не ахти какой с виду, но богатый. Давали по одному часу на бригаду, под сдачу в скупку.
– Ну, Матвеич, ты упрёшь!- не поверил Сашка.
– Делом клянусь,- Матвеич перекрестился,- ты что, не слышал? Проня надыбал. Все мимо ходили. Он возьми да копни. Это в сорок втором было.
– Слышал краем уха от мужиков. Но думал так, брешут. Они ведь мастаки травануть.
– Явь это, Александр. Сам копал. Брата спросишь. Он тогда после краткосрочных курсов горнил, Григорий тоже катал. От конторы бригадка организовалась. Ох, Сань, сколько людей благодаря жиле той хлеба поимели, ведь скудно жили, норма хлебная на работника – четыреста граммов, на иждивенца – двести, а остальное – сам доставай. Да ладно, к чёрту прошлое. Тут у нас почти восемьсот с семи кубиков, это чуть больше ста выходит. Ниже больше пойдёт. Так что готовься на то лето, соколик.
– Думаете – запустят?
– Западники в этом году сели. Всё лето рыскали. Мелочь. Ничего подходящего. Думаю, два "куста" снимут к тебе. И потом, у Михаила шесть надёжных струй. Много меньших, чем твоя, но верных. Я сам в том году их контурил. Их в резерве держали. Правда, он тихонько копал, в одиночку, семья ведь жрать просит. Но твоего никто не станет придерживать. Ты что!- Матвеич покрутил пальцем у виска.
– Я на зиму двоих заказал. Почтой. Ещё Михаил обещал подмочь балки справить,- Саня со вздохом ссыпал золото в плотный мешок, затянул веревкой,- сплоховал, видать.
– Отправил-то сколько?
– Четыреста.
– Ты же тут не копал.
– Со щеток поснимал. А тут не прикасался,- утвердительно кивнул Сашка.
– Не прикасался? Ты что, серьёзно?- у Матвеича поднялись брови.
– Могила,- Сашка положил руку на сердце,- я на другой стороне, через гряду, копал. Там тоже хорошее.
– Ну, Александр!! Ты хоть в приметы-то веришь?
– Нет.
– Попомни моё слово. Коль правда, что тут не трогал, значит, есть в тебе дар. Это одному на сто миллионов. Так тебе скажу. Пуще глаза береги, коль он в тебе есть. Без толку не транжирь. ОН, дар этот, как шагреневая кожа. Знаешь?
– Бальзак. Читал,- кивнул Сашка.
– То-то. Храни,- Матвеич обнял Саню за плечи.
– Матвеич. Вы в посёлке были?- перевёл Саня разговор в другое русло.
– Нет. Мимо протопал. А что?
– Михаила Нюрка разрешилась?
– Родила. Мужик места найти не может. Двойню. Девки.
– Сподобил Создатель,- Сашка вздохнул.
– Чё вздыхаешь? Раньше января его не жди. Вот отгуляет новогодние и притащится.
– Да я не про то. Почта дошла уже. Раньше ноября ждать нечего. Два месяца выпадают. Жаль.
– Это конечно. Ничего. Снег ляжет, валить начнём помаленьку, шкурить. Ты не горюй. Крутнёмся. Коль прописку заявишь.
– Так ведь послал.
– Что послал? На это?
– Конечно.
– На двоих?
– Ну да. А кто без доразведки больше даст?
– На карту нанес?
– Да.
– Сколько указал?
– Двести граммов с куба. Две тонны тут и три тонны по второму, с тем же содержанием.
– Всё. Достаю запас неприкосновенный. Что ж ты молчал?- Матвеич выскреб из кармана рюкзака флягу, отвинтил пробку, плеснул в кружку. Выпив залпом, зажмурился, крякнул и произнёс,- благослови нас, грешных, Господь, и дело наше. Во веки веков. Аминь.
– Образумь чадо свое,- пропел в тон ему Сашка.
– Ты, Александр, разбойник,- прервал его Матвеич,- уши бы тебе надрать. Возраст мой пощади.
– Всё, Матвеич, усёк. Больше не повторится,- клятвенно заверил Сашка. Матвеич истинно веровал.
– По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Влачился с сумой на плечах.
Затянул Матвеич любимую всеми мужиками в округе песню. Сашка тоже подпевал.
К обеду следующего дня пошёл крупный металл. Пружина человеческих мышц разжалась, вхлёстываясь в породу, накалилась добела. Пот катил градом, мощь, с которой они вгрызались в землю, казалось, не имеет пределов. Пришлось делать два съема с ковриков, прежде, чем сесть перекусить. После обеда они усилили натиск. Часам к четырем повалил снег огромными хлопьями, сначала, медленно кружась, опускался, потом, всё ускоряясь и ускоряясь, закружил бешеным хороводом, вмиг скрыв окружающий мир.
– Напрягись, Александр,- поторапливал Матвеич,- часа полтора ещё моем и всё. Скроет, гадюка.
Намеченного времени выдержать не удалось. Санька вдруг замер, потом кинулся от раскопа к проходнушке и, хватая винчестер, бросил Матвеичу:
– Баста. Люди где-то недалече. Перекликаются. Сгребаем с ковриков. Быстро. Снег хорошо ещё прикрыл. Как чувствовал, с утра давило.
Они быстро сбросили металл с ковриков в кастрюлю, перевернули проходнушку вверх дном и, спрятав инструменты вместе с тачкой в раскопе, отвалили от разработки вниз по ручью. Кастрюлю с намытым притопили в русле. Сквозь стену снега нельзя было проглядеть дальше пяти метров.
– Точно,- подтвердил Матвеич,- шагах в пятистах,- и стал вытаскивать из коробки маузер,- давай тихо к борту.
Залегли в валуны. Только сейчас Сашка почувствовал, как сильно озябли руки. Сгребали золото с ковриков в спешке, в струе воды, которая в эту пору года злая до ужаса. Он стал растирать коченеющие пальцы.
– Зажми между ног,- дал совет Матвеич,- и не шебуршись.
Метрах в ста от них в воду упал камень, затем послышался голос.
– Снег ещё, как назло. Мать его туда-сюда. Приспичил.
– Матвеич, отбой,- Сашка стал привставать,- это Михаил.
– Да лежи ты!- Матвеич вдавил Сашку обратно,- слышу я, не глухой. Пусть ближе подгребут.
Мгновение спустя шаги захлюпали по воде и голос неизвестного Сашке, произнёс:
– Миша, что делать будем? Искать в такую пелену без толку.
– Ага! Этого я хорошо знаю,- Матвеич повернулся к Сане,- это Кузьма, с западного,- и лёжа, не поднимаясь, крикнул:- Кузьма! Ты?
– Матвеич, е…-колотить. Ты ещё в землю заройся, чтоб тебя тысячу лет искали,- заорал Кузьма,- Миша, заворачивай вправо, тут они.
– Да ужо слышу,- отозвался Михаил, и его шаги стали тоже хлюпать по воде,- иду. Матвеич, Сашка с тобой?
– Да,- Матвеич встал,- а ты чего женку покинул?
– Так ведь сейчас три месяца нельзя ничего. Там всё шито-крыто,- смеясь, ответил Михаил, появившись из снежных завирух темным пятном,- вот и наладился,- он протянул руку Матвеичу, они поздоровались,- Кузьма, мать теперь твою в качель. Ну, куда ты сам потопал? Влево возьми, а то до Северного полюса переть будешь,- направил он Кузьму, который проскочил мимо, метрах в пятнадцати.
– Да не ори ты, вижу уже,- подходя, гаркнул Кузьма,- в такую погоду с лешием поручкаться можно, не признав в нём упыря,- он подошёл и тоже пожал руки Матвеевичу и Сане.
– Зря ты, Михаил, при бабе не усидел. Не видать тебе её до весны,- пожимая Кузьме руку, сказал Матвеич.
– Что так?- Михаил помог Сашке вылезти из-за валунов.
– Александр заявку влепил. Дело не ждёт. Если хочешь девкам своим приданое хорошее, то Бог велит присоединиться. Стоящее дело,- Матвеич хлопнул Сашку по спине,- злой хлопец на работу. Вырос и впрямь не по своим годам умом и глазом. Такую жилу нашёл, увидите, обсеретесь.
– Обсеремся выгребать, иль как?- подначил Кузьма.
– Я тоже получил. Прописка вот с западного со мной подошла,- прикуривая от зажигалки, сказал Михаил,- там у них в этом году дела скверные. Неурожай ещё ко всему, дождей не было всё лето,- и обратясь к Сашке:- Тут как было?
– Всего валом. Кроме шишки. Завязь стухла,- беря протянутую папиросу, ответил Сашка.
– И не только этого валом,- подтвердил Матвеич.
– Дельное, что ль, что?- переспросил Кузьма.
– Прописка большая?- Матвеич двинулся,- пошли, что стоим, как в стойле кони. В ноги холодно.
– Восемь,- выходя из ручья, ответил Михаил.
– Вот она, Александр, звезда удачи, ну как тут в Бога не верить. Я во сне молился, и не подвёл он меня. Услышал старика,- Матвеич улыбнулся,- пошли схорон поднимем, потом в пещерку. Дальше обсудим и решим.
Они вытянули из русла притопленную кастрюлю с золотом и двинулись за Сашкой в пещеру, он вёл. Распалили костёр. Поставили чайник. Пришедшие мужики достали из своих рюкзаков харчи. Тушёнку, хлеб, лук, сало, сахар, чай.
– Что тянешь, Матвеич, говори?- обратился к нему Михаил, нарезая хлеб.
– Александр заявился,- ответил Матвеич.
– Это мы уже слышали. Дальше что?- Михаил переглянулся с Кузьмой.
– Вот что,- Матвеич достал флягу,- подставляйте кружки.
Мужики подали, он налил и бросил каждому по самородку граммов по пятьдесят. Они выпили и стали рассматривать.
– Много!- лишь произнёс Кузьма, подавившись не то слюной от выпитого спирта, не то от восхищения увиденным.
– За два дня с двенадцати кубов три с гаком кило,- дал пояснения Матвеич и, стукнув своей кружкой о кастрюлю с золотом, выпил.
– Вот это приход!- Кузьма расплылся в улыбке.
– Давай лапу, Александр!- Михаил хлопнул Сашке в ладонь две плитки шоколада "Алёнушка",- бабу тебе ещё рано, наслаждайся вот этим.
– Эта спокойнее. И не…,- хотел было подколоть Кузьма.
– Кузьма! Не дрочи. Уймись,- Михаил глянул на него исподлобья. Тот замахал рукой, показывая, что молчит,- тогда так решим. Я свою страхую, если Александр даст слово своё, и веду прописку сюда. Пока не смерзлось, будем долбить, очерёдно. Начнём валить лес и ставить жильё. Ты почтой послал?- посмотрел он на Сашку.
– Да. Жду со дня на день.
– Отметил на карте?- Сашка кивнул.- Тогда спору нет. Мы уходили неделю назад, значит, пёс твой идёт обратно. Потом, что не крути, до ноября уже никто не придёт. Так, Матвеич?
– Верно. В ноябре кого-нибудь отрядим с депешей, чтобы на январь пособили,- Матвеич поднял флягу,- давайте по второй. За Александра.
– На том и порешим,- сказал Михаил, чокаясь,- банкуй, Матвеич, ты старший.
Ещё до рассвета Михаил ушёл за прописчиками. Снег прекратил идти ещё ночью, но покров достигал тридцати сантиметров, морозец был небольшой – градусов пять. В три пары рук работалось слаженней. Один копал, один катал тачку, один бутарил в проходнушке. Менялись через каждые десять тачек. Небо, почти чистое, было ярко-голубым. Время от времени накатывали снежные заряды, обсыпая работающих мелкой крупкой.
– Недели две продержимся,- констатировал сей факт Кузьма.- Крупка цедит. Значит, попустит. К началу октября уже точно морозы встанут.
– До той поры сладим зимовье,- налегая на тачку, прокряхтел Матвеич.
В этот момент появился Плутон.
– Смотри, Александр!- показал Кузьма,- твой явился.
– Вижу,- Санька присвистнул.
Плутон вышел на высокую обвальную террасу с противоположной стороны ручья. И замер, увидев чужих. Сашкин свист подействовал, пёс исчез. Минут через десять он появился, неспешно переступая по камням вдоль ручья. В сотне метров встал.
– Иди,- крикнул Сашка.
– Видал, Матвеич, как ступает,- Кузьма дёрнул головой,- интеллигент.
– Зачем академику ноги мочить,- Матвеич достал кисет,- перекурим, раз уж оказия вышла. Десять минут.
Сашка быстро расхомутал Плутона и, бросив ему двух хариусов, вскрыл депешу, достав её из кармана корсетки.
– Это вам, Матвеич,- он протянул сложенный листок,- и это тоже,- подал ещё один.
Читали молча.
– Та-а-ак!- Матвеич сплюнул,- Александр, не пасуй.
– Что, не приняли?- осведомился Кузьма.
– Нет,- ответил за Сашку Матвеич,- но ты, Александр, не робей, отстоим. Ухта отбыл к нам. Он парень ходкий, значит, вот-вот прибудет. Он поддержит. Коль что, я его уговорю,- пообещал Матвеич.
– Отказали, что ль?- Кузьма подошёл ближе.
– Да нет. Не отказали. Перенесли всё на весну. Александру же велят с Ухтой отбыть,- и, обернувшись к Кузьме, спросил:- Что там на тропах случилось? Предупредительный сигнал дают.
– На тропах чисто было, до августа, по крайней мере. Это, видать, грузчики на границе спроворили. Оттуда муть. Ещё в июле на одном из каналов кого-то нашего прихватили, но, говорят, пустым. Я, Матвеич, не в курсе. Там вроде бы покойники были,- сказал Кузьма.
– От нас до границы, как до луны раком,- Сашка в сердцах хлопнул ладонью по валуну.
– Александр!!!- грозно прорычал Матвеич,- брось выражаться. И руками не мельтеши. Времени до ноября уйма. Реки встанут, уйдёшь с Ухтой. Ослушаться грех. Мы тут будем рядить. Я командую парадом. А пока, что смотрите, чья, тачка?
– Моя,- Кузьма взялся за ручки.
– Вперёд!- заорал Матвеич, направляясь к канаве, была его очередь копать.- Суки вербованые. Держать хвост трубой, нос по ветру.
Под вечер следующего дня появились ходоки-прописчики. Попросту говоря, добытчики. Тянулись цепочкой, след в след. Снегу за прошедшую ночь заметно прибыло.
– Кузьма!- Матвеич бутарил,- ставь чайник. Народ подгребает, я докачу.
– Ага. Сделано,- Кузьма метнулся к костру, подбросил заготовленные дрова и, прихватив чайники, пошёл к ручью.
– Что, бродяги, кротуете!?- пожимая руки, говорили подходившие мужики.
– Привет закопушникам!
– Глянем, глянем, чем богаты.
– А что, робяты, подсобим малость.
Настроение у всех было приподнятое. Оставшись в этом году без металла на своих промыслах, а, стало быть, без приличного заработка, и нагорбатив понапрасну спины в его поисках, мужики были несказанно рады вдруг улыбнувшейся им удаче. Они снимали тяжёлые походные рюкзаки, распаковывали инструмент и, осмотрев приданое в намытом уже до них металле, ахали.
– Посторонись, Александр!- перехватывая у Сашки из рук черенок скребка пророкотал огромного роста мужик.
– Чай хоть попейте,- взмолился Кузьма, видя, что народ настроен копать незамедлительно,- Матвеич, ну хоть ты урезонь.
– Кузьма! Не ершись. Народ по делу ссохся. Не сквалыжь,- не стал поддерживать Кузьму Матвеич,- себя вспомни сутки назад. Александр, бери четверых, всем не уместиться, выпиши стволы под распил. Одного на обустройство. Мы тут вчетвером пока погребём.
– Ух, мать честная!- заорал здоровый детина,- это ж надо, а? Гляньте, мужики, что нам привалило?
Народ хлынул к колоде. На коврике лежал граммов в двести с гаком яйцеобразный самородок, поблескивая жёлтыми боками.
– Это тебе подарок от Фаберже, Боян, – подколол кто-то из мужиков здоровенного детину со странным, как показалось Сашке, именем.
– Подсуетись, мужички,- бросая самородок в кастрюлю, ещё громче заорал Боян,- а то, не ровен час, упустим. Вот это жила. Матвеич, давай смену,- намереваясь подхватить тачку, сказал он.
– Погодь ещё. Три ходки мои. Жди. Ишь разошёлся,- не уступил ему тачку Матвеич.
Уже в потемках собрали две проходнушки, три здоровенные тачки и, разметав в стороны снег, стали кострить, чтобы прогреть верхний слой, который промерз сантиметров на тридцать. Желания спать не было ни у кого. Под утро подошли Ухта и Михаил. Ухта, старший контрольщик, видавший виды мужик, глянув в шлюз, сбросил с себя кухлянку, чертыхнувшись, сказал:
– Вот вам и улов, детки. А ну-ка, я сам копну,- и направился в канаву.
– Ухта!- Матвеич заслонил ему дорогу,- ты хоть образумься.
– Не зуди, Матвеич,- Ухта отстранил его с дороги,- я мигом.- Уже из канавы крикнул:- Чай там согрей. Только одну продёрну и побалакаем.
И точно, промыв одну тачку по свежим коврикам, Ухта подсел к костру:
– Как?- спросил Матвеич.
– Глазам своим не верю. Всё видел, но такого! Дней за десять можем нагнать две сотни кило, не меньше, потом мороз шарахнет, отоспимся и будем обустраиваться,- Ухта глотнул горячего чая.- Сам в смену встану.
– Ты не спеши,- Матвеич коротко обсказал содержание депеш.
– Была попытка перехвата грузового курьера. Гнали его сутки. Весь приграничный район на ноги поставили. Там молодой лошак* после выпуска в июне приехал на заставу. Нет, чтобы отпуск положенный отгулять, есть же еще глупые на свете. Ну и прыткий, стало быть, оказался. Взяли курьера. Он двоих положил, но и его ранили. Перебросили в Хабаровск, но он из аэропорта убёг. Утечки не было, но наши страхуются. Сейчас ведь кругом копать стали. Комитетские. Потому и сигнал. Давай так, Матвеич, планируем на весну отводную канаву под монитор,- Ухта повернулся к Сашке,- есть запас высоты?
– Есть,- ответил Сашка.
– Мы с Александром в ноябре уйдем, доложимся, а вы тут долбите. Дадут добро, в январе притащим обоз. Как?
– Годится,- Матвеич глянул на Сашку.- Ты?
– Я – "за".
– Решено,- Ухта встал,- я – спать, до рассвета, спекся в бегах. Ты, Александр, тоже давай не засиживайся. Махнём утром в верховье. Хочу глянуть тамошние места. Где-то там рудная жила должна быть. С неё это ссыпало.
– По этому руслу рудных жил нет,- Сашка полез за пазуху, вытаскивая тетрадь с пометками.
– Всё, всё,- отмахнулся Ухта,- утром покажешь.
Весь день вместе с Ухтой они шарили по верховьям. Но ничего примечательного не обнаружили.
– Странный выпад. Такое ощущение, что с неба насыпало,- сказал раздосадованный Ухта, когда возвращались,- и ведь кругом пусто. Что ты углядел летом? Может снег скрывает что?
– Да нет. Я все сосны облазил, чтобы получше место найти, сверху глянуть. Это ещё весной было. Место это я в первый проход не засек. Ниже брал, знаков много… Для вашгерта* – кладезь!
– Ну, ты замахнулся!!
– Это я к слову. Пусто, ну я и прошёл мимо. Вышел в исток и с него на параллельный ключ прошёл. По нему двинулся, и тоже пусто. Вдруг на щетках самородки блестят. Я ниже взял да и ткнул в борт. И сразу попал в жилу. Стоял там и думал: или у меня повернулось в голове, или шар земной, того, перевернуло. Решил здесь ещё раз пройти. Но не добрался. На гряду влез, осмотрелся и понял, что с моей головой всё нормально. Там гранит выходит мощнейшим кустом. Махина – жуть какая. Тут,- Сашка показал рукой в левый борт,- его нет. Почему, не знаю, у меня по этой части пробелы. Скорее всего, это проём, так как дальше от нашего места, где моем, гранитные блоки опять есть. Жилу ссыпало на два русла.
– Весной дошарим. Пощупаем. Сейчас работа и так есть. Подсобил ты обществу, Александр. Видать, не зря тебе доверили. По уму сварганим – за сезон больше тонны намоем, боюсь, больше тут не легло. Но зарекаться не буду. Пустим под борт штольню, точно определю. Пусть, пока мы бегаем, врубаются. Пески тащат наружу. Так, думаю, россыпь в горку ушла, а в ручей так, часть только выпала. Как?
– Похоже на то,- согласился Сашка,- но если так, то основное ниже нас.
– Увидим, чай, не первый день замужем,- Ухта шагал широко, Сашка еле поспевал за ним, – что зря судачить, разберёмся.
Во тьме вышли на свет кострищ. Мужики, дорвавшись до 'дурной' работы, с красными от бессонницы и едкого дыма глазами, тенями мелькали по участку, изредка перебрасываясь короткими фразами.
– Матвеич,- Ухта подсел к костру,- назначь график. Шесть часов сон. Всем. В обязательном порядке. А то, смотрю, пупки сорвут раньше времени. А ты, Александр, не лови ртом мух, готовь документ на приход и журнал заведи. Михаил, весы Александру передай,- крикнул Ухта в темноту.
– Так они у него,- отозвался голос.
– Я журнал завёл,- Сашка подал тетрадь в кожаном переплете.
– Годится,- Ухта одобрительно посмотрел на Саню и опять крикнул в темноту.- Что, мужики, общаком или на дольность ляжем?
– Так ведь нас двенадцать на три проходных. Чего делиться-то на части. Гоним общим, но в очередность на сон и заготовку. Как, мужики?- предложил из темноты голос детины, которого звали Бояном. Все промолчали.
– Единогласно,- Ухта вернул Сашке журнал,- тогда ссыпайте Александру в зачет.
Суточный беспрерывный прогон дал тридцать один килограмм, но со шлихами.
– Четвертина сотни чистяка,- взвесив, заорал в ночь Сашка,- все в зачете, всем открыт кредитный счёт. У всех по две с гаком.
Мужики дружно замычали, давая понять, что всё путём. Две с лишним тысячи рублей за сутки, такое редко случалось и в месяц, а то и в два месяца, а тут за двадцать четыре часа.