Себастьян начал проталкиваться впереди меня сквозь толпу, но вместо того, чтобы глядеть ему в спину, я то и дело отвлекалась по сторонам: слишком притягательно и волшебно переливались вокруг атласные наряды, блестки и яркие карнавальные маски. Казалось, весь дом был пронизан трепетом тихих шепотков, музыкой, цветом и светом, отражавшимся во всем и вся.

Себастьян быстро продвигался по залу, и я улавливала только обрывки происходящего в нем, стараясь не слишком всматриваться, но все же подмечая чересчур многое. Я легко уступала соблазну проникнуть взглядом в самые темные и потаенные закутки, где парочки уже не ограничивались беседой или танцем в обнимку. У меня все замирало внутри, стоило сверкнуть на свету миниатюрным белым клыкам или зардеться у кого-нибудь в уголке рта капельке крови, точь-в-точь похожей на драгоценный рубин, прежде чем проворный язычок не слизнет ее…

Но Себастьян упрямо влек меня за собой, и мне поневоле приходилось поспевать за ним. Он задержался у балкона на третьем этаже, и я с наслажден нем вдохнула свежий, остывший за вечер воздух. Надо же, черт возьми, как-то проветрить мозги!

Снаружи донесся все нараставший звон литавр и оглушительный барабанный бой, вскоре полностью заглушивший музыку оркестра. Гости кинулись смотреть на приближавшееся карнавальное шествие, и Себастьян, чертыхнувшись, крепко сжал мою руку. Толпа вынесла нас на балкон и притиснула к перилам.

Едва из-за угла показались первые участники парада Марди-Гра, все собравшиеся вокруг нас приветствовали их улюлюканьем, чокались друг с другом так, что вино переливалось через край бокалов. Глаза сверкали, а щеки пылали от возбуждения, подогретого алкоголем и чувственными наслаждениями праздничной ночи.

Под балконом неторопливо, один за другим, катились помосты; каждый из них представлял ту или иную сторону жизни моря.

— Парад Посейдона, — пояснил Себастьян.

В ладье, будто бы выплывшей из самой глуби веков, стояли люди, изображавшие древних воинов. Их лица были обращены к нашему балкону, хотя выражение глаз в прорезях гладких золоченых масок с крючковатыми носами оставалось неразличимым. Их наряд составляли длинные узорчатые плащи, белые чулки и треуголки а-ля Наполеон. С балкона «мореходам» посылали призывные выклики, но ни один из них и бровью не повел, продолжая молча таращиться на нас. Мне отчего-то сделалось не по себе.

На следующем помосте резвились русалки. Они метали бусины в многочисленную толпу по обеим сторонам улицы и подбрасывали их до самого балкона. Я чувствовала, что сзади на нас напирают все сильнее, прижимая к железному ограждению, и тогда Себастьян обнял меня за талию — в бессознательном порыве оберечь, как я поняла, а вовсе не из желания потискать. Он нагнулся к самому моему уху, почти касаясь его губами, и шепнул:

— Пока все глазеют на парад, надо осмотреть дом.

В этот момент внизу проплыл очередной помост со стилизованным утесом и полуобнаженными сиренами, разлегшимися возле него в ожидании доверчивых мореплавателей. Их сопровождала музыка, по всей видимости, обозначавшая приманку, пресловутое пение сирен.

Неожиданно среди скопища зевак внизу, словно тусклые вспышки, промелькнули чьи-то смуглые лоснящиеся тела, и толпу огласили радостные вопли. На помост с сиренами запрыгнули мужчины в одних набедренных повязках и бронзовых, под цвет кожи, масках. Пригнувшись, они затаились, а сирены принялись подманивать их сладострастными улыбками. Мужчины в масках не заставили себя ждать и подползли ближе, а потом и вовсе возлегли с морскими дивами в недвусмысленных позах. Зрители возликовали.

Щеки у меня горели, а нервы натянулись как струна. Я больше не могла выносить такое. Мне показалось, что я сама подпала под гипноз музыки сирен. Но это же невозможно! Или все же?.. Нынешняя вечеринка чем-то походила на сплошной грандиозный кайф. Я по неопытности слегка перебрала образов и мелодий и забалдела до дурноты. Мне пришлось крепко зажмурить глаза, чтобы снасти рассудок от окружающего поголовного разгула. Надо было выбираться отсюда к черту. Но сначала следует осмотреть дом. Найти Виолетту и остальных и потом делать ноги.

Себастьян рядом пошевелился, прижимаясь ко мне бедром, и я ощутила прикосновение клинка к коже. От жара тела он нагрелся, а туго затянутый пояс начинал сдавливать талию, зато служил хорошим напоминанием о том, что расслабляться сейчас не время.

Над нашими головами взлетали конфеты и низки бус. Мы с Себастьяном боком стали пробираться вспять, и наши места у перил тут же заняли другие гости. Мы отступали, подобно убегающей волне, до тех пор пока вновь не оказались в доме у Жозефины.

Боже, мне необходимо было срочно избавиться от этого невозможного платья! Оно вдруг стало слишком тесным, я в нем задыхалась. Сорвав с лица маску, я поддернула край корсажа и слегка оттянула его, пытаясь немного охладить разгоряченное тело, — все безрезультатно.

— Пойдем.

Себастьян скорыми шагами уже направлялся к выходу из опустевшего теперь бального зала. Я поспешила за ним следом.

Вдруг французские двери сами собой захлопнулись.

Затем еще одни. И еще одни…

Я с разгона затормозила посреди безлюдного танцзала и оглянулась на балконные створки, сами собой закрывшиеся. Сквозь стекло видно было, что часть гостей безуспешно стремятся попасть внутрь. Отовсюду слышались стук закрываемых дверей и щелканье замков.

А затем воцарилась тишина.

Только одна дверь оставалась открытой.

Мы с Себастьяном уставились на нее, ожидая, что и она вот-вот захлопнется, но дверь как будто выжидала. У меня по спине пробежал холодок предчувствия.

Полупрозрачные белые занавеси у створок всколыхнулись, воздух вокруг задрожал и переливчато замерцал.

И вдруг в проеме материализовался чей-то статный силуэт.

Кровь застыла у меня в жилах.

У меня не было никаких сомнений по поводу того, кто вошел в этот зал. Но как такое могло быть?

Створки за гостьей захлопнулись с таких грохотом, что я вздрогнула.

Высокая. Безупречная фигура. Вся затянутая в облегающий костюм из тонкой матовой кожи темно-оливкового цвета. Разводы на коже навели меня на мысль, что ее содрали с некой огромной рептилии.

Афина.

Ее лицо белизной соперничало с фарфором, глаза светились, словно два изумруда, а черные волосы волной ниспадали до самой поясницы. Волосы были оплетены шпурами, на которых колыхались полоски кожи, сухожилия и костяные шарики; казалось, что они находились там уже несколько столетий. На висках, на самой границe между волосами и кожей, были вытравлены крошечные магические знаки.

Изогнув полные, винного оттенка губы, Афина гортанно выкрикнула:

— Уж не надумала ли ты бежать?

В ее звучном самоуверенном голосе вибрировали властные нотки. Начисто лишившись дара речи, я окинула ее потрясенным взглядом — с головы до пят.

— Я ведь не один год слежу за твоей жизнью, дитя.

Язык не желал мне повиноваться, а сама я словно приросла к месту и во все глаза глядела на направлявшуюся ко мне богиню. На ее лице застыла недобрая торжествующая ухмылка. Я сильнее стиснула руку Себастьяна.

О боже…

Приглядевшись к ее одежде повнимательнее, я ощутила, как к горлу подкатывает дурнота. Мать твою… Костюм шевелился! Он ерзал на Афине, словно живой. На нем проступали не очень четкие очертания огромной сплющенной морды неизвестной твари, которую освежевали, а снятую кожу выдубили и смастерили из нее этот… наряд.

— Нравится? — с задорным огоньком в глазах осведомилась Афина. — Сшито из кожи Тифона. Змея как змея, не смотри, что бывший Титан.

Я поняла, почему богиня выбрала именно это облачение: тактика устрашения. Обычное запугивание. Афина окинула меня бесцеремонным взглядом, безуспешно пытаясь разыграть равнодушие, как будто она и вправду не испытывала ко мне ни малейшего интереса.

— Первая из вас была куда красивее, но глаза и волосы у тебя, я вижу, те же.

— Мне они не нужны, — с трудом выдавила я в ответ, — Можешь забрать их.

От смеха она задорно сощурилась.

— Думай, прежде чем сказать, дитя, не то ведь я могу понять тебя дословно! Твои волосы и глаза — не моя заслуга. Они даны тебе от природы.

— Но…

В чем же тогда, черт возьми, ее заслуга?!

— Афина, ты здесь не у себя!

Услышав выкрик взбешенной Жозефины, я едва не подпрыгнула. Глава семейства Арно с треском распахнула одну из дверей и вплыла в залу, словно королева английская на званом приеме.

— Ты нарушила наш пакт!

— А пошла ты со своим дурацким пактом, вампирша!

— Ты обещала, что носа больше не сунешь в Новый Орлеан. Иначе мы ни за что не передали бы тебе нашего заложника — ловца τέρας. Таковы были условия договора.

— Но девчонка меняет все, Жозефина, и тебе это хорошо известно. Ты же понимаешь, я не могу оставить ее вам. Ну и что ты теперь намерена делать? Защищать ее, как когда-то ее родителей? Ты и ее так же предашь?

Я свирепо уставилась на хозяйку дома.

— Вы говорили, что помогали моей матери!..

Жозефина обеспокоенно забегала глазами.

— Твоя мать была молодая и бестолковая. Где ей было рассудить, что для нее лучше…

Тем временем в зал чередой вошли и другие члены совета и обступили нас широким кругом. Дверь, через которую они все проникли, тут же захлопнулась и сама закрылась на замок. Оглянувшись украдкой, я убедилась, что гости на балконе до сих пор поглощены карнавальным шествием, хотя некоторые из них стучались в застекленные створки в надежде попасть внутрь. Но Новем, вероятно, счел необходимым сохранить конфиденциальность переговоров.

Мишель поприветствовал меня степенным кивком, взглядом показывая, что он на моей стороне, но я не спешила ему доверять. Как можно было поверить хоть кому-нибудь после всего, что здесь произошло?

Себастьян потрясенно застыл и крепко стиснул мою руку: своего отца он не видел почти десять лет. Ответив на его пожатие, я затем попыталась высвободиться, давая ему понять, чтобы он шел теперь к Мишелю, но Себастьян остался возле меня.

— Хватит болтовни, девчонка моя по праву!

И Афина нетерпеливо схватила меня за голое плечо. Я ахнула, и ужас вместе с воздухом ринулся мне в гортань и дальше в легкие. Кожу обожгло леденящее прикосновение ее холодных пальцев.

Себастьян по-прежнему не выпускал моей руки, и Афина задержала на нем гневный взор. Воздух в комнате наэлектризовался: члены Новема вытянули руки в стороны и между кончиков их пальцев, замыкая круг, заискрилась голубоватая черта.

— Мы однажды уже прогнали тебя отсюда, Афина, — веско и непреклонно произнесла Жозефина, — Мы и теперь так поступим.

Богиня запустила пальцы с крепкими ногтями мне в волосы, больно впиваясь в кожу и грозя вот-вот расцарапать ее до крови. Затем она, сама деспотичность и беспощадность, неторопливо обернулась к Жозефине и произнесла угрожающе-спокойным низким голосом:

— Ну же, сомкни ряды! Спусти на меня свою свору и утопи свой званый вечер в крови!

В страхе посмотрев на хозяйку дома — та, очевидно, и вправду взвешивала все «за» и «против», — я поняла: ради достижения заветной цели Жозефина без колебаний согласится, чтобы укокошили всех ее гостей.

Кожаный рукав Афины вдруг пошевелился так близко ко мне, что я непроизвольно дернулась. Меня паутиной оплела паника.

— Зачем я тебе?! — в отчаянии выкрикнула я, упираясь и пытаясь вырваться из стальных пальцев богини.

Афина оторвала застывший взгляд от Жозефины и склонилась к самому моему лицу. И тогда я воочию увидела, из чего соткана богиня войны. Ее безупречной красоты черты вдруг явили мне ад, ужаснее которого невозможно было ничего вообразить, — гибель, сражения и человеческие останки. А над всем этим царила она — полускелет с пустой глазницей, кишащей червями, хотя второй ее глаз по-прежнему переливался изумрудом. Улыбка Афины больше напоминала мертвенный оскал, а под ее взлохмаченными космами и гниющей плотью остова, внутри черепа, под ребрами томились, не находя себе покоя, души воинов, обретших в ней преисподнюю.

Вернув себе обычный прекрасный облик, Афина распрямилась и, самодовольно ухмыльнувшись, промолвила:

— Пусть девочка сама решит.

Взглянув в лицо воплощению смерти и войн, я поняла, что могущества богини довольно, чтобы при желании развеять Новый-2 в пыль. Может быть, и существуют в мире политические методы, законы и конвенции, которые удержали бы ее в узде, но только не теперь. Афина не остановится перед тем, чтобы уничтожить все живое на планете, лишь бы заполучить свой трофей — меня.

— Нет, — воспротивился Себастьян, угадав, к чему я склоняюсь.

Он еще крепче сжал мне руку, но я высвободилась.

— Недалек тот день, — произнес Мишель, не сводя с Афины глаз, — когда сотворенные тобой существа пойдут на тебя войной. И тогда посмотрим, как помогут тебе твои боги!

— Пусть только попробуют! — резко обернувшись, огрызнулась она, — Им меня не одолеть! А ты, Ламарльер, лучше попридержи язык, не то я отправлю тебя туда, откуда ты сбежал!

Очевидно, Мишель сильно уязвил ее. Я, покрывшись от страха мурашками, лихорадочно искала выход из положения. Мне вспомнились Арахна с гарпией, но у меня не хватало духу позвать их, ведь я не знала, на что способна Афина в гневе.

— Тринадцать лет назад, — невозмутимо продолжал Мишель, сверля Афину ненавидящим взором, — ты почти добилась своего и едва не истребила нас всех. Скажи, Афина, ведь ты сожалеешь, что наслала на город ураганы и наводнение? Твоя жажда власти дорого тебе обошлась, не правда ли?

— Ни о чем я не жалею, еще чего! — прошипела Афина.

— Как не жалеть! Твои ураганы сделались неуправляемыми. Не прояви ты тогда неумеренное усердие, ты удержала бы в своих руках эгиду, а не утопила бы ее по оплошности в океанской пучине!

Афина разинула рот. Мишель, очевидно, высказал то, чего она от него услышать не ожидала. Он только печально улыбнулся.

— Чем еще заниматься в тюрьме, кроме как разговорами? Если бы твой отец, великий Зевс, дожил до наших дней, вот бы он, наверное, посмеялся! Ты потеряла эгиду — его самую надежную защиту, ради которой, собственно, и убила его, так ведь? А вместе с эгидой ты утратила и неуязвимость.

Афина, ощетинившись, обратила прищуренный взгляд на Мишеля и резко дернула меня к себе:

— С эгидой или без, а я все еще сильнее вас. А эта негодница, — она взъерошила мне волосы, — вполне заменит мне ее. Я сниму ей голову с плеч, сдеру с нее кожу и сооружу себе новый щит, лучше прежнего. А может, сделаю себе кирасу или боевой плащ… — Она пощекотала пальцем мне щеку. — Кожа на все сгодится.

— Думаю, Афина, ты забываешься! — рассмеялась Жозефина. — Ты убила того, кто один в целом мире мог изготовить для тебя новую эгиду. Наверное, ты лишилась не только мудрости, но и вообще рассудка?

Ах, черт возьми… Я не решалась поднять на нее глаза. Сначала Мишель выступил против Афины с открытым забралом, а теперь и Жозефина… Услышав ее слова, богиня глубже вонзила ногти мне в плечо, и на мгновение меня пронзила резкая боль, а потом вниз по руке поползла тонкая струйка крови. Афина прямо-таки кипела от злости, и нас всех словно придавило удушливым покровом.

— Я не стану дожидаться другого случая! Жозефина, ты сдохнешь первой, а расправиться с тобой поможет мне эта девчонка!

— Она тебе не поможет, — возразила Жозефина, — Она еще не вошла в силу.

— Что ж, — ехидно улыбнулась Афина, — тогда ускорим ее взросление!

И она приставила ладонь к моей груди.

— Нет!

Жозефина кинулась к нам, и круг разомкнулся. Богиня выставила вперед свободную руку и мощным ударом отбросила хозяйку дома к самой стенке, не замечая, что сзади к ней подоспел Себастьян. Мишель крикнул ему: «Не вздумай!», но тот уже мертвой хваткой сдавил сзади богине шею. Он сжимал все сильнее, но плоть расступалась под его нажимом, пока в конце концов его локоть не прошел сквозь Афину, и Себастьян, потеряв равновесие, повалился навзничь.

От ладони Афины распространился жар, он проник мне в грудь, прошел через все тело и достиг головы. И тогда меня пронзила та же невыносимая боль, что я недавно ощутила на улице, выжигая мне мозг, распирая кровеносные сосуды под волосами, вызывая в них нестерпимое натяжение и пульсацию. Где-то в глубине моего существа зародился крик; он все разрастался, пока не вырвался наружу нечеловеческим воплем.

Закатив глаза от боли, я успела заметить, как Мишель удерживает Себастьяна от новой попытки напасть на Афину, а Жозефина возвращается на место, чтобы замкнуть круг. Члены совета завели песнопение, усилившее энергетическую линию защиты, но мне это не помогло. Я умирала. Моя голова должна была вот-вот взорваться, или сплющиться, или расплавиться.

Раньше я ни за что бы не поверила, что способна кричать с такой силой, так громко и так долго, словно вопль исторгался из самых потайных закоулков моего организма.

В сознании замелькали непонятные вспышки: прекрасная женщина, похожая на меня, добрая, сердечная и нежная, в каком-то храме у моря, плачущий младенец, бесчисленные смерти на протяжении целых столетий, бездна невзгод…

Этому должен настать конец. Должен всему прийти конец. Боже! Но я не хочу умирать!

Правой рукой я схватила Афину за запястье и изо всей силы потянула вниз, пытаясь убрать ее ладонь от моей груди и прекратить агонию.

Гнев закипал во мне, на секунду он даже пересилил боль, раздирающую мне мозг. От всех этих видений, от зрелища бесконечных смертей и страданий, выпавших на долю моих предков по вине Афины, грудь мне распирала ужасная злоба. Я ни в чем не была повинна — и никто из моих предшественниц.

Я открыла воспаленные глаза и уставилась на Афину, все сильнее сжимая ее запястье и не жалея на это последних сил.

— Я… ненавижу… тебя, — прошипела я, спеша высказаться перед кончиной, — за все, что ты сотворила с ними… за все причиненное тобой зло… проклятущая… ведьма!

Афина вздрогнула, и под ее дрогнувшими веками я уловила промельк боли. Богиня конвульсивно дернулась, упорно не желая поддаваться, но я, стиснув зубы, неумолимо тянула ее руку вниз. Поглядев на ее запястье, я вдруг заметила, что кожа Афины под моими пальцами высохла и посерела.

Что за черт? Мы обе в ошеломлении попятились друг от друга, и я сразу воспользовалась преимуществом: что-что, а откладывать несущественное на потом я всегда умела. Сейчас самым главным для меня было победить в схватке. Я сжала кулак и размахнулась — так, что Брюс, увидев меня, остался бы доволен. Удар пришелся Афине аккурат в челюсть, и ее голова беспомощно откинулась назад. Сердце у меня бешено колотилось, от головной боли перед глазами все плыло. На месте коленей я ощущала странную пустоту и не понимала, как я все еще держусь на ногах, но на всякий случай заняла оборонительную позицию, готовясь к ответной атаке.

Афина медленно ощупала рукой челюсть. В ее изумрудных глазах сквозило изумление; могу поклясться, что в них на миг отразились ранимость и замешательство. А потом она исчезла — вот так, просто взяла и пропала. Мгновение — и от нее не осталось и следа.

Ноги окончательно подвели меня, и я с размаху села на пол бального зала. Подол моего платья надулся и опал, и я вдруг ощутила себя в нем совсем ребенком, как все тут меня называли, девчушкой, вырядившейся в эффектный вечерний туалет и вообразившей себя взрослой, ничегошеньки не смыслящей в укладе общества, в которое попала волею судьбы. В сравнении со своими новыми знакомыми — выходцами из Старого Света и Древнего мира — я и вправду была сущим несмышленышем.

Мишель наконец выпустил Себастьяна, и тот опрометью кинулся ко мне и спросил, опустившись рядом на колени:

— Ари, ты как? Все нормально?

Я смогла только вяло кивнуть. Жозефина, цокая каблуками, подошла ко мне и дернула за руку.

— Вставай, не время рассиживаться.

— Жозефина, — требовательно пророкотал ей в ответ Мишель, — Негоже так относиться к человеку, который только что спас твой дом от уничтожения!

Она собралась было спорить, но тут подошли остальные члены совета, как видно, тоже недовольные не слишком вежливым обращением со мной. Жозефина отцепилась от меня и, оглядев всех, сказала:

— Ладно. Афина убралась зализывать раны, но это лишь начало. Ради этой девчонки она непременно развяжет войну.

И, поддернув шуршащий подол, она поспешно удалилась, на ходу крикнув прислуге, чтобы отперли все двери, и дав знак ошеломленным оркестрантам снова играть.

Мишель подал Себастьяну руку, помогая подняться.

— Жозефина права.

Я подобрала подол и встала, а за мной Себастьян. Он сразу подошел к отцу, с которым не виделся долгие годы. Они взялись за руки, и Себастьян растерянно глядел то на них, то пристально всматривался в лицо родителя. В серых глазах Себастьяна плескались такие эмоции, что он вдруг тоже показался мне просто мальчишкой. Мишель не выдержал и заключил его в крепкие объятия.

Я не стала им мешать. А гости снова заполнили зал, заиграл оркестр, и официанты чередой внесли подносы с закусками и шампанским.

Однако в толпе я сразу заметила Виолетту, которая бодро шла ко мне по натертому до блеска полу. Я узнала и ее колыхавшееся при ходьбе фиолетовое платье, и маску ему в тон. Приблизившись, она подняла маску и спросила:

— Что такое я опять пропустила?

До меня вдруг дошла абсурдность происшедшего в этом зале, и я расхохоталась, да так, что не могла остановиться. Виолетта терпеливо выжидала, тараща на меня круглые глаза, а потом заявила:

— Я устала. Пошли домой.

Я смигнула, и моя веселость разом улетучилась.

Домой…

В глазах предательски защипало. Я раскрыла ладонь, и Виолетта вложила в нее крохотную ручонку.

— Да, пойдем домой.

К черту Новем с их советом. Мы сматываемся!

Мы направились к выходу из зала, проигнорировав окрик Жозефины немедленно вернуться. Афине целой вечности не хватит, чтобы зализать раны, я в этом не сомневалась, а мне в данный момент хотелось только одного — вернуться в ГД, в старинный особняк и побыть там нормальным человеком, пусть хотя бы всего на одну ночь.

— Эй, постойте-ка!

Мы уже вышли из дома, когда нас догнал Себастьян. Я остановилась посреди улицы. Шествие закончилось, но зеваки, не желая так скоро расставаться с празднеством, по-прежнему бродили туда-сюда небольшими компаниями.

Я впервые увидела счастливого Себастьяна, как будто долго нависавшая над ним темная туча наконец унеслась прочь.

— Разве ты не останешься с отцом?

— Мне бы не хотелось отпускать тебя в ГД одну, — Он слегка покраснел и неловко сунул руки в карманы, — Если бы не богиня, которой понадобилось заполучить твою шкуру и уничтожить всех из Новема, тогда да, я остался бы с ним подольше и многое наверстал.

— Вовсе она не одна, Бастьян, — оскорбленно пискнула Виолетта.

— Знаю, малышка, — улыбнулся он, — но лишние защитники Ари не помешают, — Встретившись со мной взглядом, он добавил: — Мой отец просит тебя остаться у него. В его доме тебе будет безопаснее.

Но я сама знала, где мне лучше.

— Я подумаю, но сейчас мне страшно хочется переодеть это платье и чего-нибудь поесть. Я просто умираю с голоду. К тому же Афина в первую очередь будет разыскивать меня в домах Новема, а не в трущобах ГД.

Себастьян кивнул и цветистым жестом пригласил:

— Прошу вас, дамы!

Я ощутила в груди странный трепет. Он предпочел меня. Значит, я ему небезразлична. Да, я понимала, что все вокруг, весь мой привычный мир катится в тартарары и сама моя жизнь висит на волоске, но сиюминутное ощущение счастья искупало любые напасти.

По тротуару мы зашагали к остановке трамвая, чтобы доехать на нем до дома.