К горлу тут же подкатил ком, и мне на ум пришел недавний маньяк, орудовавший кинжалом. Я так сильно стиснула изнутри зубами щеку, что прокусила кожу. В рот хлынула теплая, железистая на вкус жидкость.
— Кто меня ищет?
— Новем.
— Ага, — смекнула я, — они уже пытались убить меня. Но второго шанса я им не дам. И близко к себе не подпущу.
Парень еще сильнее сдвинул брови.
— Новем не собирается убивать тебя.
Крэнк обошла вокруг меня, затем, вспрыгнув, уселась на длинный стол у стены и принялась болтать ногами.
— Это точно, имей в виду.
— Тебе-то откуда знать? — недоверчиво покачала головой я.
— Оттуда, что Себастьян — мой брат, и он в курсе всего, что творится в Новом-два. У него работа такая — все знать.
Я вскинула бровь и поглядела на парня, ожидая подтверждения, но он молчал.
— Новем нанял Баса для разных поручений, чтобы сведения добывать и всякое прочее. — Крэнк лихо перевернула кепку козырьком назад. — Но кто охотится за тобой, Ари? Это, случайно, не из-за того окровавленного кинжала у тебя в рюкзаке?
Я медленно сомкнула веки и сосчитала до пяти. Я убила человека. Он испарился у меня на глазах. Здесь мне встретилась девчушка-гот с клыками. А теперь за мной, кажется, гонится Новем. Я допускала это «кажется», потому что не очень-то доверяла словам Крэнк. Как же меня угораздило вляпаться в подобное? Впрочем, я тут ни при чем, заварила всю кашу моя мать. И меня понемногу начали одолевать сомнения, так ли нужна мне правда о ней.
Я вынула мобильник из футляра на поясе. Пусть Брюс приедет за мной. Он, конечно, разозлится до чертиков, но непременно приедет.
— Мобильники в Новом-два не берут, — донесся из-за спины голос Генри.
Я глянула на дисплей — сигнала не было.
— Прекрасно. А у вас есть телефон или автомат где-нибудь поблизости, откуда можно позвонить?
— Да она настоящий чайник, — прокомментировал мальчик, сидевший на ступеньке и чистивший апельсин.
Он был примерно одного возраста с Крэнк и показался мне до того необычным, что даже отвлек на секунду мое внимание. Кожа кофейного оттенка, зеленые глаза и короткие темно-русые дреды. Брови тоже были светлыми.
— Без денег или знакомств тут не получишь ничего: ни телефонов, ни Интернета, — пояснил Генри, — Ничего, кроме водопровода, электричества и почтовой доставки. Добро пожаловать к нам в Новый-два.
— Ари родилась в Благотворительной больнице, — вмешалась Крэнк. — Она хочет найти записи о своем рождении. Бас, ты ведь правда можешь ей помочь?
Себастьян, избегая смотреть на меня, подхватил с пола рюкзак.
— Нет. Пусть едет домой.
И пошел вверх по лестнице. Крэнк сердито фыркнула, остальные промолчали. Себастьян в полной тишине медленно топал вверх по ступенькам. Я безнадежно поглядела на дверь, потом снова на лестницу и даже застонала от мысли, что мне, кажется, придется упрашивать мистера Само-Гостеприимство.
Я взбежала за Себастьяном по ступенькам и догнала на площадке второго этажа.
— Эй, подожди-ка минутку. — (Он нехотя остановился вполоборота). — Послушай, если ты что-нибудь знаешь… почему эти люди преследуют меня…
Со своим ростом сто семьдесят с хвостиком я была ненамного ниже Себастьяна, но под его сумрачно-грозным взглядом вдруг ощутила себя недомерком. Этот парень явно не привык откровенничать. Себастьян покосился на ребят, собравшихся кучкой на лестнице, и замкнулся, посуровел. Затем он придвинулся ко мне и еле слышно произнес:
— Несколько часов назад Новему передали по телефону твое имя и описание… Полиции, а также всем, кто работает на Новем — а это практически каждый житель города, — было поручено разыскать тебя.
Доктор Жиру. Только он мог позвонить. Но зачем?
— Значит, и ты на них работаешь.
— Они просто хотели повидаться с тобой. Однако никто и словом не обмолвился, что собирается тебя обидеть. А про твой кинжал, о котором болтает Крэнк, я ровным счетом ничего не знаю. Да, я на них работаю. Но я не всегда с ними соглашаюсь.
И он стал удаляться по коридору, пока не скрылся в комнате в самом его конце. На меня волной нахлынуло изнеможение. Я понурилась, чувствуя на себе несколько пар глаз, устремленных снизу, со ступенек. В этот момент мне больше всего хотелось остаться наедине с собой, что бы отдохнуть, обдумать хорошенько все, что со мной приключилось. Мое опрометчивое решение или желание — назовите как угодно — дать деру не сулило ничего хорошего. На дворе стояла ночь. Мне нужно было где-то переночевать. К тому же я уже заплатила. Я вздохнула: с этого надо было начинать.
Я вернулась в спальню, подняла коробку и уселась прямо на коврик перед камином. Вскоре в коридоре послышались чьи-то шажки, и я смирилась с тем, что на уединение мне в ближайшее время рассчитывать нечего.
В комнату гуськом просочились Крэнк, странноватый мальчик и клыкастая малышка, уже успевшая нацепить золотую карнавальную маску. Все тоже уселись кружком на коврике. Мальчишка потянулся к камину, пощелкал пальцами над охапкой поленьев — и они тут же вспыхнули. Он немного погрел руки над огнем и снова повернулся к нам.
— Ничего особенного, просто фокус такой, — пояснил он, заметив мое крайнее изумление. — Что у тебя в коробке?
Да уж, ни фига себе… Ну, фокус так фокус, придется верить на слово.
— Осталось кое-что от матери.
Из коридора донеслись глухие звуки барабана, затем еще и еще, сливаясь в непрерывный ритм, от которого сотрясались стены и пол моей спальни. Темп убыстрялся, набирал обороты, ярился, все совершенствуясь, пробирал меня до гусиной кожи, до костей, до самого сердца, пульсируя с ним в такт.
— Это Себастьян, — пояснила Крэнк. — Он играет, когда не в настроении.
Я не стала спрашивать, что она имеет в виду: в настроениях я разбираюсь не лучше, чем в самих людях. Сквозь барабанный грохот я различила еле слышную музыку или пение и поняла, что Себастьян, вероятно, аккомпанирует радиоприемнику или компакт-диску. Не знаю, что это была за композиция, но под нее тянуло или танцевать, или улечься на пол, закрыть глаза и рыдать взахлеб.
Огонь в камине разгорелся, и на стенах комнаты заплясали тени. В их круговерти череп заговорщицки ухмылялся мне, будто знал какую-то тайну. Отблески пламени посверкивали на разноцветных бусинах, отражались от черного атласного цилиндра. «Надо бы имя ему придумать», — мелькнула у меня мысль, и я не смогла решить, что же страшнее: череп или девчушка, пялившая на меня сквозь прорези золотой маски черные блестящие глазки.
— Это Даб, — Крэнк кивнула на паренька, — а это Виолетта. Она молчунья.
Виолетта все еще прятала в ладошках апельсин. Время от времени она подносила его к носу и нюхала, не сводя с меня круглых глаз. Эта девочка чем-то напоминала мне эксцентрично одетую куклу-гот, каких носят в толпе на Марди-Гра. И — небывалое дело! — я вдруг почувствовала прилив доброты к этому странному ребенку. Ей на вид было всего-то лет десять.
— Кажется, ей поправилась твоя татуировка, — заметил Даб, выстукивая дробь на коленях, обтянутых хаки. — Ты что, тоже doue?
— Я что?
— Doue. Новем так называет фриков. Странных типов. Ну, то есть… нас, — шумно выдохнув, заключил он.
Даб был весь словно сгусток нервной энергии. Его тело находилось в постоянном движении.
— У Виолетты зубы странноватые, у Генри глаза не такие, как у всех. У меня фокусы, у Крэнк…
— Ничего, — огорченно перебила та. — Я нормальная.
— Да, но никто не умеет так разруливать дела, как ты, — возразил Даб. — А еще… — Тут он одну руку прижал к сердцу, а другую простер перед собой, будто собирался петь серенаду. — Ты починила нам холодильник, и с тех пор ты заправила в нашей компании чудиков.
Крэнк склонила голову, выразительно скосив глаза, но было заметно, что комплимент пришелся ей по вкусу.
— А ваш брат Себастьян? — спросила я. — Он тоже нормальный?
Не считая тою, что он болван и психованный ударник в придачу.
— Себастьян не очень-то любит об этом распространяться. Но он умеет читать людей, понимаешь? Чувствовать то же, что они. Иногда даже чересчур.
Где-то рядом все еще стучали в барабаны, но уже не так неистово, не так быстро. Ритм выровнялся, стал устойчивым и прочувствованным — другого слова не подобрать. За этим размеренным гулом, наполнявшим весь коридор, угадывалось нечто другое, гораздо большее.
— А как насчет тебя? — немного успокоившись, спросил Даб. — Видок у тебя тоже непростой…
— Да уж, спасибо!
— Ну как же: татуировка на скуле, волосы белые, глаза немного не того. — Он пожал плечами. — Такие и бывают doue — вот все мои выводы.
— Может, она тоже не хочет об этом распространяться, — намекнула Крэнк, улыбнувшись мне исподтишка.
Я улыбнулась в ответ и принялась разглядывать свои руки. И верно, такая тема меня не прельщала. Я всегда избегала ее. К тому же сиюминутные откровенности не в моих правилах.
— Святые уголья! — воскликнул вдруг Даб.
Я подняла голову — он вытаскивал кинжал из моего рюкзака.
— Да на нем, смотри-ка, кровь!
— Отдай сейчас же!
Я резко встала на колени и вырвала у него из рук кинжал, а потом и рюкзак.
— Фу-ты ну-ты! Прошу прощения…
Даб сел на место с таким видом, будто я раздула невесть что из какой-то ерунды. Но это была вовсе не ерунда, и он не имел права шарить в моих вещах. Абсолютно никакого. Я снова затолкала кинжал в рюкзак, надеясь, что кровь на нем уже засохла и не перемажет мне всю одежду. Ай да умница, Ари! Надо было сразу думать, а потом уже запихивать в шмотки кинжал!
— Слушай, не трогай пока мои вещи, договорились? А завтра утром я от вас свалю.
— Попробую еще разок переговорить с Басом, — пообещала Крэнк. — Он точно сможет тебе помочь с больницей и вообще…
— Крэнк, ты не обижайся, но его помощь лично мне ни к чему.
Девочка пихнула Даба локтем, и оба встали. Виолетта даже не пошевелилась, и Крэнк пришлось нагнуться и потянуть ее за руку:
— Пойдем, Ви.
Темноволосая крошка злобно шикнула на нее, но послушалась и ушла вместе со всеми.
Крэнк принесла мне спальный мешок, и я подождала, пока за дверью спальни воцарится полная тишина, нарушаемая только скрипами и потрескиваниями старого дома. Тогда я взяла с каминной полки две свечи, зажгла их от раскаленных докрасна углей и поставила на пол прямо перед собой. Наконец-то я осталась совсем одна. Ни каких тебе помех, детей, барабанов — ничто больше меня не отвлекало. Хотя, если честно, такая долгая отсрочка лишь помогла мне собраться с духом перед тем, как рас смотреть прочее содержимое коробки.
Я перевела дух и сначала открыла две маленькие ювелирные коробочки. В одной оказалось серебряное колечко с выгравированной надписью на греческом, блестящее, прелестное и совсем простенькое. Я примерила его на безымянный палец правой руки — оно пришлось как раз впору. Во второй я обнаружила старинный медальон, до того потертый, что невозможно было разобрать ни рисунок на его лицевой стороне, ни надпись на ребре. Может быть, там было изображено солнце, а может, и нет. Я убрала медальон обратно в коробочку и вынула газетную вырезку. В ней шла речь о какой-то женщине из Чикаго. Ей отрубили голову. Ее маленькая дочурка по имени Елени осталась круглой сиротой. Мое сердце тяжело стукнуло в груди. Вот, блин! Мою мать тоже звали Елени, значит, в заметке, наверное, говорилось о моей бабушке.
Следом я достала пожелтевшее письмо, адресованное моей матери.
Милая Елени.
Если ты читаешь это письмо, значит я, как и все мои предшественницы, потерпела неудачу. Я подвела тебя.
Когда ты вырастешь и повзрослеешь, то поймешь, что не похожа на других. Так было и со всеми нами. Ни одна женщина в нашем роду, насколько мне удалось выяснить, не пережила свой двадцать первый день рождения. И у каждой оставалось по дочери. Видимо, сама судьба предопределила для нас такой удел, и он неизменен.
Ты тоже не избежишь этой участи, если только не найдешь способ избавиться от проклятия. Моя мать покончила с собой, когда я была совсем маленькой. Мне от нее не досталось ничего, но позже я узнала, что моя бабка, а до нее и прабабка — все умерли одинаково.
Скоро настанет и мой черед: я это чувствую кожей, всем нутром. Мое время пришло. Что я только не делала! Перевидала множество оккультистов, шарлатанов и священников, но проклятие осталось при мне. Не миновать его и тебе. Но я изо всех сил сопротивляюсь безумию. Я не уступлю ему. И я не поддаюсь желанию окончить все одним махом. Может, хоть так я переборю напасть.
Найди же средство, Елени! Излечи наше наследственное сумасшествие! Как жаль, что скоро нам предстоит навсегда расстаться!
Я навеки буду с тобой.
Твоя мама
Слезы щипали мне глаза, в горле застыл ком. Я аккуратно свернула письмо и сунула его обратно в конверт. Просто не верилось, но в глубине души я знала: все написанное здесь — правда. Сама судьба распорядилась их жизнью, теперь пришла моя очередь.
На щеку упала теплая капля — я смахнула ее рукой.
Да плевала я! Не собираюсь я ни умирать, ни беременеть в ближайшие три с половиной года! Так что вся эта хрень, проклятие или что там еще, на мне и закончится.
Отсеченная бабушкина голова значила только то, что кто-то явился к ней и убил ее, потому что сама она не соглашалась поддаться безумию и покончить с собой. И на парковке гостиницы тоже приходили по мою душу. Немного переусердствовали, ведь мне еще нет двадцати одного, но явно пытались меня прикончить.
Я потерла ладонями лицо. У меня недоставало сведений. С точностью я могла сказать только вот что: я не похожа на других (это я знала с самого детства), какое-то существо пыталось меня убить и все женщины в нашем роду прокляты, поэтому не доживают до двадцати одного года.
Двадцать один… Совершеннолетие, мать твою…
Сложив пальцы домиком, я пристроила на них подбородок, пытаясь обрести хоть немного самообладания и понять, как же действовать в том хаосе, в какой за одну ночь превратилась моя жизнь. Мне удалось уничтожить то существо, что приходило за мной. Может, и проклятию теперь конец?
Хлипкий довод…
Впрочем… Я же здесь. В Новом-2. Единственный разумный шаг сейчас — как можно больше накопать о своей матери, об отце, выяснить наконец, зачем Новем хочет повидаться со мной. Или поквитаться со мной…
Завтра. Все успею за завтрашний день.
Назавтра я проснулась и ощутила, что голова у меня болит, а затекшие локти и спина ноют от спанья на жестком полу. По алому сиянию позади моих сомкнутых век я догадалась, что сквозь шторы пробивается луч солнца.
Но вот свет перегородила тень, и я зажмурилась плотнее. Заскрипели половицы. Я открыла глаза и помертвела: прямо на меня уставил темно-синий взгляд белый аллигатор.
— Паскаль, это Ари, — пропищал над ухом детский голосок.
Надо мной, стоя на коленях, склонилась Виолетта в задранной на самую макушку пурпурной карнавальной маске, украшенной стразами. Прямо над моим лицом она держала небольшого аллигатора-альбиноса. Стоило ему только щелкнуть зубами — и моего носа как не бывало!
Я замерла, боясь лишний раз дыхнуть на молочную кожу рептилии. Наконец Виолетта поднялась на корточки, повернула крокодильчика мордой к себе и чмокнула его в нос.
— Молодчина, Паскаль, — шепнула она и опустила его на пол.
Затем она надвинула на лицо полумаску, с боков заостренную и украшенную двумя перышками. Паскаль поковылял к выходу и исчез за дверью. Я перевела дух и села, не зная, о чем говорить с этой эксцентричной девчушкой. А Виолетта снова уставилась на меня. Ее бледные ручки были сложены на коленях, а черное платьице сильно смахивало на дамское платье для коктейлей. Ноги были обтянуты колготками, хотя, возможно, когда-то они были женскими гольфами, но это скрывал подол платья. Обувью Виолетте служили мальчишеские мокасины, которые ей явно были велики.
— Это твой аллигатор?
Я оглянулась на дверь, чтобы удостовериться, не надумал ли Паскаль вернуться.
— Он ничейный. — Виолетта склонила головку набок. — Ему понравились твои волосы. Они цветом как его кожа.
Я непроизвольно убрала за ухо выбившуюся прядь.
Я и забыла, что распустила волосы на ночь. Мне не терпелось собрать их и спрятать за спину, но в то же время почему-то не хотелось, чтобы Виолетта поняла, какое я придаю им значение, поэтому оставила волосы как есть, и они окутали меня всю, свешиваясь на грудь и доставая кончиками до самых колен.
— И мои зубки ему нравятся. У него такие же, — продолжила Виолетта, помаргивая круглыми глазками в прорезях маски.
Я даже похолодела от такого признания.
— А зачем, Виолетта, тебе такие зубки? — поинтересовалась я, внутренне напрягшись и втайне надеясь, что мой вопрос не вызовет у нее желания раскрыть свою истинную сущность и броситься на меня, обнажив клыки.
— Чтобы есть, конечно. — Виолетта снова склонила головку. — Ты другая.
Затем она встала и вышла, неслышно ступая по полу черными хлябающими мокасинами. Я проводила ее озадаченным взглядом, все еще под впечатлением от этого восхитительного ребенка. Вовсе не ее маски зачаровали меня, и не острые зубки. Виолетта растопила что-то в моей душе, возможно, разбудила дремавший в ней таинственный сестринский или материнский инстинкт. Наверное, то же самое испытали Брюс с Кейзи, когда впервые увидели меня — некое непостижимое сродство, стремление приголубить. Я помотала головой. Какая мне разница? Вечером меня уже здесь не будет.
Заметив в проеме двери идущего по коридору Себастьяна, я поспешно отвела взгляд. Он невольно повернул голову и споткнулся на ровном месте, видимо, вовсе не ожидал увидеть меня здесь, да еще сидящей на полу.
Внутри у меня все опрокинулось, а к щекам прилила кровь. Его загадочные серые глаза, похожие на ртутные омуты, манили и затягивали вглубь. Ага, а ртуть — это отрава, дуреха ты этакая…
Впрочем, я тут же сообразила, что смотрит он вовсе не на меня, а на мои волосы. Как и все прочие. Мне показалось, что это длится вечность, хотя прошла всего секунда или две. Себастьян отвернулся, и в коридоре раздались его удаляющиеся шаги. Я тут же стряхнула с себя наваждение, быстро собрала волосы и, на ходу скручивая их, устремилась ему вдогонку.
— Себастьян!
Он застыл посреди лестницы, всей своей позой выказывая неприязнь, однако я, поспешно закручивая волосы в узел, не подала вида, как ужасно смущаюсь в его присутствии. Остановившись двумя ступеньками выше, я наконец справилась с прической и опустила руки.
— Послушай, я понимаю, ты не рад, что я поселилась у вас, но Новем… Ты и в самом деле думаешь, что они не желают мне зла?
Уголок его рта пополз вверх, выражая подобие улыбки. Или гримасу.
— Да, в самом деле, — ответил Себастьян.
Я прикусила губу, а затем неожиданно выпалила:
— Если ты поможешь мне раздобыть нужные сведения, то я пойду с тобой, чтобы встретиться с Нов…
Входная дверь резко распахнулась и грохнула о стенку так, что дверная ручка увязла в гипсокартоне. В холе немедленно возникла Виолетта с Паскалем под мышкой. На пороге стояли трое парней, все примерно одного возраста — около двадцати. Средний покосился на Виолетту и, покачав головой, произнес:
— Добро пожаловать в Дом Неудачников!
Двое других захохотали, а он перевел взгляд на лестницу, где стоял Себастьян.
— В ваших рядах пополнение? — Потом он обратился непосредственно ко мне: — Прелесть моя, уж лучше где-нибудь на болоте, чем тут, с этими лузерами.
— Чего тебе здесь нужно, Рэй?
Себастьян с такой силой вцепился в перила, что костяшки его пальцев побелели. В этот момент из столовой показался Даб. В руках он держал апельсин, который собирался очистить, но Рэй вырвал у него апельсин. Я сочла за лучшее спуститься еще на ступеньку.
— Эй! — возмутился Даб.
Рэй швырнул апельсин на пол.
— Что такое, Даб? Эх ты, гаденыш-полукровка!
— Пошел ты, Рэй-монд!
Рэй угрожающе двинулся к Дабу, и следующие мгновения протекли передо мной, словно в замедленной киносъемке.
Виолетта опустила Паскаля на пол, надвинула на личико полумаску, словно приготовилась к бою, и бросилась на обидчика всем своим тщедушным тельцем. Она, как осьминожек, обвилась вокруг него руками и ногами и вонзила острые клычки в бицепс. Рэй вскрикнул, пытаясь стряхнуть ее с себя, и почти оторвал, но Виолетта крепко уцепилась за него всеми крохотными конечностями. Рэй выругался по-французски и рванул сильнее. Виолетта отлетела в сторону, стукнулась о пол и прокатилась по гладкому паркету.
Тут я не выдержала.
Я обошла Себастьяна и сбежала по ступенькам, но Даб и Крэнк опередили меня и кинулись к девчушке. Виолетта самостоятельно поднялась на ноги, утерла кровь с губ и подбородка и пулей бросилась вон из дома в сад. Краем глаза я успела заметить, как она зарывается в жухлые листья.
Затем я снова повернулась к Рэю. Кровь кипела во мне,
подогретая адреналином и злобой. Больше всего меня задевает за живое, когда обижают детей. По себе знаю, каково им приходится.
— А со мной так же слабо?
С этими словами я двинула Рэю в челюсть, с удовольствием ощутив привычную боль, пробежавшую от кулака вверх по руке. Его приятели поспешили на помощь, и я с готовностью приняла бой.
Я задам вам, говнюки!
Когда подоспел первый, я быстро крутанулась, схватила его за руку и перекинула через плечо. Противник грохнулся на пол, и в тот же момент я ощутила на затылке дыхание второго спутника Рэя. На миг я встретилась взглядом с Себастьяном. Его глаза улыбались мне, подбадривали, побуждая показать, на что я способна. Я дерзко оскалилась, чувствуя, что парень уже обхватил меня за талию, собрала силы для удара и резко откинула голову назад, затылком угодив прямехонько в лицо нападавшему. Тот захрипел. Естественно, ему перепало гораздо сильнее, чем мне. Я развернулась и пнула его ногой в живот. Он тут же рухнул на пол рядом с товарищем.
Затем я отступила на шаг и с колотящимся сердцем оглядела результаты своих усилий. Даб за моей спиной присвистнул, но я по-прежнему не спускала глаз с Рэя. Он единственный из троицы не был еще повержен и потому представлял угрозу.
— Чертова стерва! — взревел Рэй, одной рукой держась за покусанное окровавленное плечо, а другой потирая челюсть.
Вид у него был бледный — хуже, чем в начале визита. Я ухмыльнулась и жестом послала его подальше. Рэй побагровел, и его губы разъехались в стороны, словно он собрался меня покусать. Сзади неслышно подошел Себастьян.
— Она моя, — спокойно произнес он. — Я первый нашел ее.
— Ага, и теперь все будут превозносить тебя до небес, правда, Ламарльер?
Рэй сплюнул. Его приятели тем временем кое-как поднялись на ноги.
— Что ж, лучше тебе не тянуть и привести ее поскорее. Иначе Grandmere не поймет.
С этими словами они ретировались. Даб выдернул из стены дверную ручку, чтобы закрыть за ними дверь, а я набросилась на Себастьяна:
— Как это я твоя? Какого черта?
— Рэй тоже работает на Новем. Он просто пытался первым разыскать тебя. Судя по всему, кто-то видел, как ты приехала с Дженной.
— С Дженной?
— С Крэнк. — Он долго молчал, а затем наконец произнес: — Я помогу тебе найти сведения.
Вот и ладненько…
Набрав в грудь побольше воздуха — пригодится в общении с Мистером Индивидуальность — я последовала за Себастьяном через французские двери в сад за домом. Даб с Крэнк стояли посреди патио на поросших мхом плитах и глядели на кучу палой листвы. Все здесь, несмотря на зиму, пропиталось сыростью, и сад больше напоминал джунгли. В нос бил резкий запах влажной почвы, перепревшей растительности и едкий аромат белых цветочков, облепивших со всех сторон дом.
— Ви, он ушел. А ты пропустила крутую расправу Ари! — Даб подкрепил свои слова серией кулачных ударов по воздуху и звуками воображаемых попаданий в тело противника. — Ну же, Виви, вылезай хотя бы ради меня! Я хочу лично выразить тебе благодарность!
Из-под листьев на нас смотрели черные глазки. Крэнк тоже принялась уговаривать Виолетту, а я придвинулась к Себастьяну и спросила:
— Что с ней происходит? И откуда эти вампирские клыки?
— Виолетта не вамп, — тихо усмехнулся Себастьян. — Даб в прошлом году нашел ее на болоте. Она жила там в плавучем охотничьем доме, причем совершенно одна. Даб три месяца ее прикармливал — только тогда она согласилась прийти к нам. Виолетта появляется и исчезает, когда захочет, любит всякие странные вещи, например маски, и фрукты, но никогда их не ест.
Я подняла брови и, покачиваясь на пятках, изрекла:
— Значит, ты все-таки способен связать несколько предложений кряду?
Себастьян кинул на меня сердитый взгляд и насупился.
— Пойдем, нечего время терять. Виолетта сама выйдет, когда сочтет нужным.