ГЛАВА 2. Религиозные истоки, восходящие к классическим временам

Некоторые наблюдатели заявляют, что видели, как крупные африканские человекообразные обезьяны кружатся в экстазе в свете полной луны. Однако не существует четких доказательств того, что какие-либо животные, птицы или насекомые обладают восприятием, которое можно было бы адекватно определить как религиозное. Их эмоциональные процессы — это инстинктивные однообразные реакции, не связанные с какой-либо внешней силой. Только у человека есть религиозный инстинкт. И ни одно известное человеческое общество не обошлось без религиозных верований или религиозных обрядов в той или иной форме.

Колдовство — это вырожденная форма одной из древнейших стадий религиозных верований и религиозных обрядов. На протяжении всей истории колдовства к нему присоединялись пародии на некоторые более поздние религии, Эти религии соперничали с ним и после длительной борьбы на протяжении жизни многих поколений обычно одерживали над ним верх. Историю культа колдовства можно осмыслить только на фоне религиозного развития в целом.

История, изучающая доисторический период развития человечества, особенно те его фазы, которые оставили после себя слишком мало материальных следов, — это слишком неточная наука. Когда древние народы призывали Золотой век, когда Руссо говорил о благородном дикаре и даже когда Адам Смит развивал теорию «экономического человека», эти несчастные марионетки воспринимались как некие полезные, но абстрактные формулы без каких бы то ни было исторических притязаний. Однако в наше время антропология и археология соединили свои усилия и представили нам доказательства эволюционной истории. Эти доказательства настолько широки и разнообразны, что историю мог бы с легкостью написать практически любой писатель, если у него есть хоть какой-нибудь тезис для доказательства и если он записан в библиотеку, которая может снабдить его необходимым материалом. Некоторые писатели считают, что религия ведет свое происхождение от снов, которые направляет Бог. По мнению других, в ее основе лежат сны, вызванные физическим нарушением пищеварения. Третьи считают, что все дело в легкомысленном и поверхностном восприятии призраков и чудес. Но все это слишком легкомысленно, чтобы воспринимать подобные взгляды как догмы. Чрезвычайно трудно не поддаться искушению сделать отсюда вывод о том, что истоки религиозного чувства находятся в рациональном переосмыслении существовавших в древности табу. Более того, если вы примете без доказательств постулат об эволюционном развитии религиозного чувства, идет ли речь о боге или о побуждении к жизни, тогда все дальнейшее сводится к простому повторению тех же процессов. Это, вероятно, будет менее привлекательно с эстетической точки зрения, чем в религии древних греков, зато не всегда столь же противоречиво, как у древних евреев в Книге Бытия.

Современная антропологическая трактовка, если изложить ее очень коротко, состоит в следующем. Животное — проточеловек или человекообразная обезьяна — первоначально было озабочено проблемами добывания пищи, сексуального удовлетворения и самосохранения (здесь еще не идет речь о самопродолжении, так как идея бессмертия получит развитие позже). Эти доминирующие чувства ощущает вся община в целом. В результате возникают эмоциональные узы, и потребности удовлетворяются путем совместных действий, направленных на достижение общих целей. По всей вероятности, наиболее высокоразвитым аппаратом для этого обладают некоторые виды насекомых. Однако у некоторых приматов (наверное, благодаря тому, что им повезло с климатом) развилась рука — чрезвычайно полезное новое техническое приспособление. Другие же приматы, частично по причине того, что их обитание ограничивалось лесами, оставались неизменными либо вырождались.

На этом этапе коллективная эмоциональная связь стала настолько сильной, что индивиды, отделенные от группы, могли погибнуть, даже если бы в их распоряжении была идентичная пищу и другие удовольствия. Если один член такой группы предпринимает какие-то действия, скажем, чтобы достать пищу, другие члены группы иногда совершают движения, согласованные с его движениями. Например, человекообразная обезьяна пытается достать банан, который для нее недоступен. Другие обезьяны тоже протягивают лапы и напрягаются вместе с ней, пытаясь помочь. При этом они совсем не обязательно двигаются с места. Это — типично человеческая реакция, когда человек нажимает на воображаемые тормоза, пытаясь помочь водителю, попавшему в автомобильную аварию, или бьет кулаком в воздух, чтобы подсобить дерущемуся на ринге боксеру, за которого он болеет.

Некоторые антропологи считают, что именно такие сочувственные движения и положили начало танцу. Так или иначе, танец — это чрезвычайно раннее выражение эмоционального и ритмического единства членов группы. В нем получает возможность высвобождения полная сила нервной идентификации. Впоследствии, когда появилась индивидуальность, танец предоставляет средства, позволяющие избавиться от этого болезненного приобретения, и снова сделаться частью общего группового процесса высвобождения энергии. Религия — это связь индивидуума с космосом, а космос вначале воспринимается только как группа. Религия развивается вместе с развитием танца. Так как религия исторически формировалась в длительной борьбе между рационально-аскетическим и эмоционально-эротическим началами, танец практически превратился в разделяющую их линию. Ниже будет показано, как танец идентифицировался с феями, ведьмами и старинными культами плодородия и из-за этого нередко подвергается ожесточенным нападкам католической церкви и еще более неистовым нападкам пуритан. В наше время танец все еще по традиции рассматривается как средство для физического высвобождения энергии. Люди, исповедующие аскетизм, относятся к нему неодобрительно и считают его расточительной растратой энергии. Авторитарное государство, предпочитающее, чтобы его подданные кружились на строевых учениях, считает, что танец — это проявление индивидуализма и потворство низменным желаниям.

Итак, первоначально человек периода протопалеолита представлял собой групповое создание, обладающее групповым чувством. Основной мотивацией для него были главным образом стремления к пище, сексу и самосохранению. Такой человек мог реализовать чувство психологического единства со своей группой главным образом посредством танца.

Постепенно, по прошествии некоторого не поддающегося определению периода времени, начинает развиваться чувство личной индивидуальности. С его развитием структура группы меняется. От матриархата, в котором господствовали женщины, общество впервые переходит к патриархату и в нем начинают господствовать мужчины. Однако этот процесс имеет огромную протяженность во времени. Он не обязательно проходит одинаково повсюду, где существуют рассеянные островки человеческой деятельности, отделенные друг от друга сотнями миль топей и лесов, и в узком поясе биологически обитаемого мира.

Так или иначе, старые представления времен матриархата еще продолжают существовать. Это представления о матери, которая ходит вокруг огня, о котле, который символизирует дом, пищу и тепло, а также о самом огне. Мифы об огне все еще сохраняются.

Индивидуальность порождает чувство одиночества и страха. Из-за этого страха перед индивидуальностью отдельные люди снова возвращаются в группу, к уже известному им способу высвобождения энергии — к экстазу танца. Танцем руководят старшие мужчины или старшие женщины группы.

Возможно, именно они и были первыми жрецами, колдунами и адептами.

Первоначально танец был связан с добыванием пищи, и его движения имитировали движения человека, подкрадывающегося к дичи и убивающего ее. Однако личное одиночество и попытка разрешить эту проблему путем возобновления идентификации с другими людьми приводят к озабоченности проблемой секса. Личный сексуальный мотив соединяется с заинтересованностью группы в плодовитости, которая необходима для увеличения поголовья скота. Танец плодородия, с одной стороны, становится эмоциональным переживанием для отдельной личности, индивидуальным способом высвобождения энергии и разрешения проблем. С другой стороны, это групповой обычай, коллективное физическое упражнение, направленное на достижение общей цели. Единственный человек, который может созвать соплеменников на танец и руководить ими, — это жрец, или колдун, или знахарь. Вот вам и готовая структура для возникновения религии, хотя ее трансцендентальный аспект должен был появиться только в будущем.

В это время развивающееся осознание внешнего мира привело к возникновению анимизмал и общего культа явлений природы, в том числе культа предков. Проявления этот культа можно наблюдать даже у человекообразных обезьян. Он проявлялся во временном бойкоте женщин и имущества умершего патриарха группы. Человек все еще остается частью природы, но его страшит то, что он все дальше уходит от нее, и он всеми средствами стремится сохранить идентификацию с ней. Он делает жертвоприношения деревьям и особенно настойчиво старается идентифицировать себя с животным миром, от которого он уходит. Ему уже свойственны самопознание и сексуальное сознание, и он страстно стремиться вернуться в Эдем. На какое-то время ему это удается с помощью танцев и религиозных обрядов. Однако постепенно это все больше превращается в обман. Когда это превращается в обман слишком сознательно и начинает соперничать с более поздними системами религиозных верований, это становится суеверием и остается в истории под названием «магия».

Однако в течение некоторого времени это — не более чем надувательство, которое колдун тщательно хранит в тайне. Колдун и сам является членом группы. Он рационализирует движения членов группы и занимается тем, что превращает сознательность в совесть. Уровень организации должен все время повышаться, так как группа численно увеличивается по сравнению со своим первоначальным составом. Позже будет показано, что наиболее эффективная физическая численность участников группы должна составлять примерно двенадцать человек. В качестве примеров можно привести кружок апостолов, шабаш ведьм, рыцарей круглого стола и даже команды во многих организованных спортивных играх.

В течение некоторого периода мировой истории среди древних религиозных верований человечества доминируют фаллические религии с ритуалами плодородия. Этими ритуалами руководили колдуны, которые разумно обосновали потребность людей в танце. Танец позволяет потерявшемуся индивидууму вновь воссоединиться с физически удовлетворенной группой. Женщина по-прежнему занимает чрезвычайно важное положение. Она — хранительница традиций, дома и домашнего очага. Кроме того, она сама по себе является символом сексуальной плодовитости.

В происхождении культа ведьмы культы животных играют столь важную роль, что здесь стоит специально упомянуть о них. Ниже они снова будут подробно рассматриваться как составная часть культа ведьмы периода средневековья.

Для крупных млекопитающих эпохи палеолита человек, видимо, играл роль шакала. Он съедал то, что оставалось после таких сохранившихся чудес природы, как саблезубый тигр. Возможно, люди, словно какие-то гиеноподобные пастухи, следовали за табунами диких лошадей. На далеком севере жили мустьерцы, люди-олени. Они так же зависели от передвижения северных оленей, как эскимосы зависели от тюленей или североамериканские индейцы — от буйволов. Впоследствии в истории существовали целые общества, экономическое существование которых зависело, к примеру, от тунца или овец.

Когда животные впервые видят человека, они нередко оказываются довольно ручными и доверчивыми, и их можно истреблять так же легко, как истребляли дружелюбных туземцев в восемнадцатом столетии. Возможно, когда-то были эффективны те методы охоты, которые изображены в настенной живописи бушменов или людей эпохи палеолита. Эти приемы заключаются в следующем. Люди маскируются, чтобы стать похожими на животных, и тогда их проще убивать.

Однако на самом деле взаимоотношения людей с животными были гораздо более тесными. Существовало настоящее физическое родство между человеческой группой и животными — ведь жизнь людей была неразрывно связана с жизнью животных. Существовала даже еще более тесная физическая близость, чем мы способны непосредственно представить себе. Клаатш приводит примеры того, как в наше время женщины примитивных народов кормят грудью, к примеру, детенышей бабуина. После таких примеров несколько менее отталкивающей кажется история, приводившая нас в такой ужас в школьные годы. Эта история обстоятельно излагалась на страницах «Кембриджской истории современной Европы». Она повествует о дореволюционных русских аристократах, которые заставляли крестьянских женщин кормить грудью щенков барских охотничьих собак.

Считалось, что если пить кровь животного-тотема, то можно было приобрести его силу, ловкость и другие желанные качества. Это действовало особенно эффективно, когда животное, ставшее теперь символом божества, приносили в жертву. Для профилактики желательно было искупаться в его крови, как это делали герои вроде Зигфрида или Митры. В качестве примеров пережитков этих древних обычаев можно упомянуть торжества в честь зажаривания быка или барана, проводившиеся в Англии вплоть до наших дней. Так, в 1938 г. радиостанция Би-Би-Си передавала репортаж о празднике зажаривания барана в Кингстайнтоне, в графстве Девоншир. В годы войны этот обычай, естественно, исчез. Столь же наглядный пример — огромные состояния, нажитые торговцами эссенциями, изготовленными из внутренностей быка, и их настойчивая реклама.

Надвигался четвертый ледниковый период. Он нес с собой холод, и человек эпохи палеолита прятался от холода в пещерах. Там он лепил или рисовал животных, за счет которых жил. Эти изображения были эстетическим выражением хозяйственных потребностей. Такое сочетание впоследствии легло в основу религиозных обрядов. Танцами отмечали праздники быка, оленя или козла, причем танцевали в шкурах соответствующих животных. Танцем руководил жрец-бог. Его теперь идентифицировали с тем животным, которого он изображал. Он подражал повадкам этого животного, носил его шкуру, а голова его было покрыта изображением головы животного. Сами поклонники культа тоже на время превращались в этих животных. Это явление можно наблюдать и в наши дни у представителей некоторых племен в Австралии и других частях света. Люди лаяли, хрюкали или визжали, а позже даже спаривались в знак солидарности, в целях максимальной магической близости к животному-тотему. Божество в конце концов убивали.

Люди испытывали перед животными страх. У птиц они подмечали природную способность предупреждать друг друга об опасности и другие необычайные качества. Все это приводило к еще большему почитанию и обожествлению тотемов. Однако настоящей причиной поклонения животному-тотему оставалась тесная психологическая и хозяйственная связь с ним. Это и было наиболее очевидным выражением ранних форм религии.

Магическая сторона религии развивалась и культивировалась в Египте, где также существовал тотем верховного божества. Верховное божество представляло собой концепцию, в которой чрезвычайно развитая система нервного и психологического контроля соединялась с простой физической реальностью, которая могла привлекать обычного человека в храме. Несмотря на укрепление власти жрецов, усиление аскетического начала, появление идеи бессмертия и незрелых зачатков монотеизма, культы животных и табу просуществовали в течение тысячелетий. По мере удаления от влияния египетской сферы они сохранялись в еще более примитивных формах — таких, как карнавалы древних религий, фольклор, вера в превращение человека в волка и вообще в призраки и особенно как составная часть культа ведьмы.

Первоначально человек обладал высокой физической чувствительностью, которую обычные люди утратили в ходе развития материальной цивилизации и совершенствования интеллекта. Но под действием специальных стимулов человек мог отбросить личную индивидуальность и снова смешаться с группой или, иными словами, приобретал универсальное сознание, находясь в состоянии, отдаленно напоминающем гипнотическое. В наше время подобные явления можно наблюдать у некоторых туземных народов, хотя у них эти способности сохранились в вырожденной форме.

Приблизительно 25000 лет назад в мире жило не слишком много людей. Обитаемый мир представлял собой полосу между тропиками Африки и южной Азией, а ледниковые и субледниковые области Европы и северной Азии были слишком малы. Появляется все больше доказательств, свидетельствующих о том, что существовало общение между рассеянными группами людей, независимо от того, скрещивались они друг с другом или нет. При подобном скрещивании могли проявляться эволюционные мутации, ведущие к упадку и вырождению — такими были, к примеру, неандертальцы и прочие. Люди были друг для друга либо просто современниками, либо легендарными великанами-людоедами. Потом ледники отступили, и темный волосатый маленький человечек эпохи палеолита покинул пещеры и последовал за своими стадами на новые пастбища. Во время этих переходов вместе с ним путешествовали морские раковины, а также кремневые орудия и сельскохозяйственные культуры. Хотя в действительности у разных народов детали табу, вероятно, отличались, а культы были посвящены разным животным, тем не менее в основе всех этих явления лежат схожие процессы и все они приводят к схожим физическим состояниям.

Тем временем мир расширялся, и разные культуры все больше отдалялись друг от друга. И главное, формировалась и все более четко обозначалась индивидуальная личность. Возможность высвобождения психической энергии все теснее была связана с организованными обрядами. Такое высвобождение уже можно назвать религиозным, если оно проводится добросовестно и не связано с самосознанием. Но оно становится магическим, если сознательно нацеливается именно на индивидуальное высвобождение. Религия, которая дает, стала все больше отличаться от магии, которая берет.

В Египте достигла своего расцвета наиболее высокоразвитая из древних культур. В дельте Нила выросло цивилизованное общество, которое либо развивалось параллельно с существовавшими повсюду охотничьими и пастушескими общинами, либо образовалось из них путем эволюционного развития. Впрочем, то же самое происходило и в других частях обитаемого мира в дельтах крупных рек. Это общество было сконцентрировано на возделывании сельскохозяйственных культур. Таким образом, это была оседлая культура. В Египте процветали искусства, а индивидуальная личность получила дальнейшее развитие. Правда, огромные массы людей все еще оставались рабами. Они были лишены интенсивной личной жизни, хотя, с другой стороны, им было недоступно и групповое единство более древних эпох. Психологическим центром для них был фараон, царь-бог, а психологической компенсацией — религия, воплощением которой были жрецы.

Фараона окружала целая иерархия адептов, правивших вместе с ним. Это были аскеты, проповедовавшие прежде всего доктрину бессмертия. Они утверждали, что этот мир — всего лишь неизбежное и некомфортное путешествие в следующий мир. Однако при этом они по-прежнему были довольно тесно связаны с древними фаллическими эмоциональными центрами чувств и традиций. Это позволило им выработать такие религиозные обряды, которые были понятны огромному количеству людей. Благодаря этому им удавалось сохранять свое могущество. Ко времени упадка их системы она успела распространиться во всем населенном мире.

Власть жрецов в Египте можно кратко описать как три аспекта контроля. Такое подразделение в наше время упоминалось применительно к французской западно-африканской магии, которая была последним и выродившимся напоминанием об общем происхождении.

Первый аспект контроля — тотемистический, а именно, контроль над животными.

Исторически египетская религия развилась как совокупность тотемистических культов множества разных племен. В течение долгого времени главенствующее положение занимал Гор, бог-ястреб. Когда-то он был тотемом одного из самых могущественных племен. Но впоследствии он, подобно всем другим богам, безнадежно смешался с общей неразберихой, в которую входили боги солнца, боги неба, боги-змеи, а также множество антропоморфных богов. Таким образом, возникла настоящая антропоморфная путаница, основанная на компромиссах. Нил и луна стали чрезвычайно важными символами. Верховные боги, Озирис и Ра, представляли собой одно и то же воплощение солнца, но только у разных племен и под разными наименованиями. Боги и богини были разделены на триады, среди которых в поздний период развития древнеегипетской религии наиболее важной была триада, состоявшая из Озириса, Изиды и Гора. И, наконец, сама Изида была воплощением древней концепции материнства и сексуальности.

И все же животный символизм сохранялся. Жрецы при случае все еще надевали маски животных. Животное-тотем — бык, свинья, козел или змея — оставалось священным, и даже сам фараон в торжественных случаях носил на поясе бычий хвост. Некоторые религиозные празднества приурочивали к периоду спаривания у животных, а другие — ко времени сева или уборки урожая.

Такая идентификация обеспечивала власть над животными. Конечно, это уже не было непосредственное общение с животными, характерное для более древних времен или для менее развитых в культурном отношении цивилизаций. Тем не менее люди интересовались животными и их жизнедеятельностью, особенно их плодовитостью. Во время религиозных обрядов о животных как объектах жертвоприношения особенно заботились, и такая забота создавала особое физическое поле. В древнем Египте были известны также и такие хитрости, как распространившееся впоследствии на Востоке заклинание змей. Придворные колдуны нередко демонстрировали перед фараонами свое умение заставить змею оставаться неподвижной. Моисею это удавалось еще лучше, хотя при нем это еще в большей степени было хитростью, или магией (если вы разделяете и христианскую традицию, и взгляды профессора Фрейда и считаете Моисея исторической личностью). Он был сторонником нового монотеизма и оплакивал символ золотого тельца, хотя в то же время заставлял приносить в жертву невинных ягнят.

В более поздних культах празднества, посвященные животным, нередко принимали именно ту форму, которая впервые утвердилась в древнем Египте.

Второй аспект контроля жрецов — это физиологический контроль, а именно сверхъестественный контроль над телом. Эти чудодейственные способности — наиболее поразительное подтверждение действенности египетской системы. Это была традиция античных народов, которая действительно существовала в Египте. Исторически сложилось так, что большинство других систем во всем мире многим обязаны египетским традициям. Упомянутые выше необычайные способности состояли главным образом в том, что при помощи физических средств удавалось добиться сверхъестественного контроля над телом. Благодаря этому были возможны обезболивание, оживление повешенного и сверхъестественная сопротивляемость травмам.

Такие способности существуют и в наши дни. Они приводят в восторг спиритуалистов (можно было бы предположить, что это довольно нелогично), а фотографов — в отчаяние. Однако нет сомнений, что в некоторых экстатических состояниях тело действительно становится нечувствительным к физическим повреждениям. Несомненно, чаще всего это просто результат обыкновенных механических трюков либо особого патологического состояния (два желудка или ненормальная кожа). Глядя на некоторых восточных демонстраторов чудес, трудно поверить в их особую духовную силу. Ну как можно поверить, к примеру, в мистическую чистоту такого великолепного персонажа, как «несгораемая дама Бартоломью Фэйра»? В 1814 году эта женщина приводила в восторг любопытных тем, что клала расплавленный свинец себе в рот, совала руку в огонь и мыла руки «не только в кипящей воде, но даже в кипящем свинце и концентрированной азотной кислоте».

Тем не менее приобрести временную нечувствительность к огню или к боли без вспомогательных механических средств, очевидно, все же возможно. Такой нечувствительности достигают туземцы в состоянии сверхъестественного безумия. Ее использовали также христианские святые, претерпевавшие великие муки за свою веру. Она помогала мученикам всех религий. Несомненно, такой же нечувствительностью обладали реальные прототипы Седраха, Мисаха и Авденаго, когда боролись с пламенем.

Все это заставляет задуматься о том, не было ли какой-то рациональной основы, позволяющей объяснить, как это некоторым людям удавалось сохранить свою веру даже при испытании огнем. В свое время пойдет речь о ведьмах и об их нечувствительности к пыткам. В качестве других примеров можно привести ессеев, которые поражали римлян своей способностью переносить ужасающую боль, дервишей-суфистов, которые вонзали ножи себе в щеки или в бедра и вытаскивали их обратно с видимым удовольствием. Здесь же следует упомянуть о людях, искусно жонглирующих раскаленными добела железными шариками, танцующих в пламени, мешающих руками кипящую воду, вдыхающих аммиак, глотающих разбитое стекло и т. п. Все это, а также другие еще более замечательные вещи проделывают приверженцы секты вуду в Вест-Индии.

Смысл всего этого заключается в следующем. Субъект добровольно, иногда с помощью шамана или колдуна, входит в состояние самоинтоксикации. Для него это способ ухода в мистический внеличностный мир. Это искусственно вызванное состояние можно назвать освобождением от самого себя или возвращением в другой мир. Это религиозно-магическая формула бегства от человечества в упрощенное субчеловеческое сознание. Так что это не просто физический стоицизм.

Когда мы будет говорить о шабаше ведьм, параллели с другими явлениями подобного типа станут более очевидными. Пока же достаточно подчеркнуть, что египетские жрецы зашифровали способы достижения такого освобождения и передавали их из поколения в поколение. Жрецы обладали способностями к гипнозу, телепатии, внушению и самовнушению. Они даже умели оперировать на расстоянии, как в наше время африканские шаманы. То же самое делал иногда один христианский святой. Не вызывает сомнений, что жрецы, воздействуя на расстоянии, могли добиваться появления на теле человека стигм, т. е. рубцов от ударов кнутом. Мир все дальше уходил от подсознательного или сверхсознательного животного, а общество становилось все более рационалистическим. И в этом мире жрецы сумели сохранить рецепты достижения экстаза и освобождения в другом поле сознания и умело манипулировали этими рецептами.

Третий аспект контроля, сформулированный в Египте, — это особый психологический контроль, результатом которого было отделенное сознание.

Помимо того, что египетская система имела крайние проявления, это была еще и мистическая система, позволявшая очистить тело и изолировать дух. Сочетанием высокой духовной дисциплины и обостренного физического восприятия она чем-то напоминает современную систему йоги. Так, например, деятельность желез внутренней секреции и их важность для организма — сравнительно новое открытие западной медицины. Однако на Дальнем Востоке эти железы давно уже были известны под названиями «центры света» или «цветы лотоса». Спинной нервный узел получил довольно причудливое название «свернувшаяся змея». Алхимические и астрологические системы, также были заимствованы в Египте. Оттуда же ведут свое происхождение, по словам Джеральда Херда, «многократно замаскированные познания об эндокринной системе, а также о том, как с помощью концентрации и контроля над дыханием можно освободить гармонические заряды, которые не только меняют энергии и силы, заложенные в теле, но и глубоко изменяют качество и протяженность сознания». Это были системы, благодаря которым тело можно было заставить активно служить целям души. Итак, жрецы сформировали духовную концепцию и при этом были одинаково далеки как от средневекового террора над телом, так и от современных принципов, согласно которым «чистый разум» довольно наивно связывают с самым заурядным хорошим здоровьем.

Таким образом, мы показали, насколько это возможно, каким образом человек погружался в религиозное сознание. Этого сознания он достигал путем ритуалов, связанных с его почтительным отношением к окружавшим его явлениям природы и животного мира. Эти ритуалы, по всей вероятности, были более или менее одинаковые по всюду, где существовали сообщества разумных людей. Частично это обуславливалось тем, что все подобные ритуалы исходили из естественного эволюционного процесса, а частично тем, что численность древних людей была крайне невелика и они были довольно тесно взаимосвязаны между собой.

Обитаемый мир расширялся. Некоторые его части были затоплены вновь образовавшимися морями. Человеческие сообщества были отрезаны друг от друга. Некоторые из них, вероятно, оказались под водой, зато другие (видимо, те, которые оказались ближе к первоначальным центрам цивилизации) стали жить оседло и образовали стационарные сельскохозяйственные сообщества. Хотя истинное физическое единство людей было утрачено или растворилось в героическом возвышении рабовладельческой империи и царя-жреца, все же именно в таких сообществах имелись невероятно высокоразвитые средства для достижения искусственно вызываемого физического освобождения. Особенно это характерно для Египта.

Впоследствии египтяне постепенно передали свои знания во внешний мир — в больших или меньших количествах, в более или менее искаженных формах.

Здесь нет возможности вступать в полемику по вопросу о том, формировалась ли «цивилизация» независимо в разных частях Европы, Африки и Азии или она вела свое происхождение из Египта. Имеется разнообразная литература, посвященная мумифицированию, круговому сечению, черепному индексу, культурным тенденциям и всему прочему. Однако все это не более чем фокусы, которые признанные авторитеты проделывают с удивительным проворством. Почти те же самые приемы используют журналисты, когда пишут о британском Израиле. Ученые-рационалисты склоняются в пользу гипотезы о самопроизвольном зарождении культуры в различных центрах, в то время как для ученых-романтиков любое культурное направление — это все равно что повернутый вспять приток Нила.

Однако не подлежит сомнению, что «искусства» Египта так или иначе нашли свой путь в остальной мир.

Трудно сказать, когда впервые началось это проникновение. Однако можно не сомневаться, что египтяне действительно посылали своих колонистов в Западную Европу и в большую часть Азии. Египтяне побывали также в большей части Африки и плавали вокруг нее. Египетские армии доходили Каспийского моря. Вот как писал Уинвуд Рид в одном из своих произведений, которое могло бы служить образцом горделивой викторианской прозы о путешественниках. Длинные караваны египетских верблюдов везли «арабскую камедь, жемчуг из Персидского залива и ковры из Вавилона, перец и имбирь с Малабарского берега, шали из Кашмира, корицу с Цейлона, тончайший муслин из Бенгалии, мускатные орехи, камфару и гвоздику с индийского архипелага и даже шелк и мускус с далеких китайских берегов». А Египет, в свою очередь, помимо египетской культуры экспортировал также элементы египетской религии и магических обрядов.

Впоследствии укоренившемуся фаллическому культу средиземноморского мира бросили вызов новые люди, пришедшие с севера. Они уже в основном забросили древние культы животных и предпочитали поклоняться божествам ветра, дождя и неба. Эти божества представляли мужское начало, и те люди уже миновали стадию матриархата. Их сексуальный идеал был доминирующим, позитивным и властным, а не пассивным, женственным и чувственным. Они обрушились на средиземноморский мир, вторглись в Грецию, разграбили Крит, просочились в Малую Азию. Египет, истощенный и малоподвижный, разрушился сам.

А потом египетская и средиземноморская традиция, темная и чувственная культура, которая за многие века была упорядочена и сведена к установившимся нормам, стала еще более притягательной, как всякий запретный плод. Гонимый фаллический культ распространился на юге, в Африке, и на севере, среди представителей новых угнетенных народов в Европе. Он распространялся также и вокруг, прокладывая себе путь через хаос Ближнего Востока в Азию. Там он встретился с еще более древнюю фаллической традицией плодородия и укрепил ее, после чего ее следы в самых разных формах еще долго оставались в истории.

Как уже говорилось, «за последние несколько лет изучение магии и ритуалов Африки позволило довольно определенно установить, что все системы нарушения сознания, практикуемые африканскими неграми, ведут свое происхождение из древнего Египта». Тысячи африканцев были перевезены в Новый Свет, и многие из тех, кто начиная с 1512 года отправлялся на Гаити, происходили из лучших африканских родов. Скорее всего, они привезли с собой из Африки синтез многих культов, существовавших в те времена в Конго. Нетрудно показать, насколько тесные параллели имеются между культом вуду, который они исповедовали, и средневековым колдовством.

Элевсинские и дельфийские таинства и древнеримские культы, вероятно, имеют одинаковое происхождение. Ритуалы друидов были копией ритуалов, посвященные Озирису. Некоторых друидов называли гадюками, и здесь, похоже, проявляется родство с теми змеями, которые обвивали кадуцей фараона. Некоторые признанные авторитеты полагают, что сам Один — это всего лишь северная версия Озириса. Колдовство почти повсюду имело две основные составляющие, с которыми неразрывно связаны все остальные его ведущие аспекты. Это культы плодородия, которые сохранились повсюду после туземных обитателей, и более поздние «магические» обряды, заимствованные по прямым или косвенным каналам, с искажениями или без них из централизованного египетского источника.

 

ГЛАВА 3. Классическое колдовство и возникновение христианства

Когда колдовство впервые появилось в Европейской истории и литературе, оно представляло собой совокупность древнего палеолитического культа плодородия, магической идеи и различных пародий на существовавшие в те времена религии.

Постоянно возрастающий интерес человека к разуму и цивилизованному прогрессу привел к постепенной утере его прежних способностей связываться с миром «иного сознания». Эти утраченные способности были сохранены и оформлены жрецами Египта и другими теократиями. Особенно большое развитие они получили в Вавилоне, где были широко распространены гадание и изучение нумерологии, и сыграли чрезвычайно важную роль для библейских древних евреев. Они превратились в магию — резервуар оккультной силы. Этой силой можно было воспользоваться для личной выгоды, хотя она уже больше не служила выражением первобытного религиозного инстинкта и коллективного освобождения.

Во втором тысячелетии до нашей эры с севера на побережье Средиземного моря пришли люди и обосновались там. Именно их потомки и стали впоследствии древними греками и римлянами. Пришельцы с севера принесли с собой своих богов. Это были патриархальные боги. Они олицетворяли собой идеальные героические добродетели — мужество, силу, правдивость. Хотя они все еще требовали приносить им в жертву животных, все же они происходили из более поздней стадии развития культуры, чем фаллические культы животных эпохи палеолита. Это были божества позднего этапа развития анимизма, божества сельскохозяйственного общества, а не общества охотников и собирателей. Этих богов неправильно называли арийскими. Они были просто бесконечно стройными символами. Для них были характерны такие чисто антропоморфные качества, как недостаток самоконтроля и склонность в духе калифа Гаруна Аль-Рашида проникать в мир человеческих сексуальных взаимоотношений. Все это приводило к шумному выяснению отношений со своими законными супругами и взаимным обвинениям в духе низкопробной комедии. Им были свойственны безграничные страсти, недостаток ума, чувственная озабоченность. Они, как гиганты, высились в облаках на Олимпе. Это была упрощенная концепция божества, и очень скоро почти все древние греки и римляне, за исключением самых примитивных, переросли ее. Древнегреческие гении находили другие возможности для интеллектуальной и эмоциональной реализации. Что же касается древних римлян, они по традиции были очень практичны и абсолютно безразличны к духовным ценностям. Все это дает основания полагать, что само слово «религия» (имеющее латинское происхождение) мы позаимствовали, наверное, у наименее религиозного народа из всех когда-либо существовавших.

Однако богам, которых принесли с собой захватчики, так никогда и не удалось окончательно завоевать Средиземноморье. Если уж на то пошло, то этого не удалось сделать и самим захватчикам, которые (если не считать путешественников) редко добирались до настоящих центров жизни древнего Средиземноморья — Египта и Ближнего Востока. Повсюду вновь воскресали более древние культы — главным образом благодаря женщинам, которые даже на оккупированных территориях составляли весьма значительную часть домашних хозяйств, использовавших рабский труд. Ближневосточная философия рано оказывала смягчающее воздействие на проникавшие с севера племена. Те приспосабливались к культуре минойцев и этрусков и вместе со своими богами постепенно все больше отождествлялись с людьми, которыми они правили. Зевс, Посейдон, Аполлон, Арес, Дионис, Диана, Еестия, богиня подземного огня, и Деметра, мать ячменя, — все эти боги происходят с севера. Однако Афина, Афродита, Артемида, Рея и Гефест, бог-кузнец, — это минойские боги.

С менее важными богами и богинями дело обстояло так же, как и с верховными. Средиземноморские ритуалы и верования смешивались с ритуалами и верованиями, проникшими с севера. Тайные религии, культ богини-матери и темные ритуалы, пришедшие из глубины веков, стали все больше сливаться с менее строгими религиозными обрядами господ-пришельцев… Диана, охотница-девственница, временами превращалась в Танит-Астарту, женский секс-символ. То же самое происходило даже с Деметрой. В более поздний период истории независимой Греции традиционные фигуры богов-олимпийцев стали просто ортодоксальными концепциями с присущими им традиционными качествами и мифологией. К ним относились в основном так же, как в наше время благочестивый христианин смотрит на изображение бородатого Бога-Отца, выполненное каким-нибудь живописцем викторианской эпохи. Такой портрет обычный человек вряд ли попытался бы опорочить, но в то же время подобное изображение не имеет в его глазах какого бы то ни было духовного содержания. Боги древних греков были еще менее способны внушать кому-либо благоговение. Во-первых, эти боги сами были скорее людьми, чем богами, а во-вторых, их догматы были гораздо менее определенными, чем у протестантского Иеговы.

У древних греков склад ума был преимущественно аналитический и теоретический. Из-за этого, а также из-за существовавшей там социальной системы шестой век до н. э. стал свидетелем одной из величайших революций в истории человечества — научного, аморального и рационалистического расцвета человеческого разума. Философия охватывала все области человеческой интеллектуальной деятельности, тем самым прокладывая путь для будущей безграничной хозяйственной эксплуатации мировых ресурсов на Западе. Однако по существу это была индивидуалистическая революция. Человек достиг совершеннолетия. Древние «сверхсознательные» взаимоотношения с природой, которые помогали проникать в надчеловеческие области сознания, были утеряны. Неустойчивое равновесие иерархии жрецов пришло в упадок.

Однако древние традиции все еще продолжали борьбу — правда, теперь они перешли в оппозицию. Этому способствовали сами философы. Некоторые из них, как, например, Пифагор, включали в свои философские системы идеи, заимствованные из мудрости прежних направлений. Атрибуты Даже самые передовые идеи позаимствовали кое-какие атрибуты более древней символики. В качестве примера можно привести погоню за золотым руном солнечного барана. Но поскольку философия — это индивидуальное занятие, удел избранных, она не может быть привлекательна для большинства населения, а старая олимпийская религиозная концепция превратилась в изношенную мифологическую формулу; люди все больше и больше тянулись к древним культам, хотя и не афишировали это.

Когда Римское государство поглотило Грецию, древнегреческие религиозные верования вскоре были внедрены в местный римский пантеон для его укрепления. Это стало почти традицией: каждую новую угрозу для государства римляне встречали поспешным внедрением. Такой совет содержался в книгах Сивиллы, и это была очередная расплата богов-олимпийцев. Помимо этого, греко-микенские богини Афина Артемида, Гера и Афродита были идентифицированы с соответствующими римскими богинями. Вскоре они были окончательно отшлифованы и опошлены на римский лад и превратились в Минерву, Диану, Юнону и Венеру. Что еще важнее, вся преисподняя греческой религии, орфические и элевсинские таинства, все эти пребывающие в экстазе пифиии, бормотание, доносящееся через Стикс, и т. п., как и вообще обряды, характерные для древних средиземноморских культов, — все это было успешно включено в список ритуалов, одобренных государством. Темные мифы этрусков там и так уже присутствовали. Для дискредитированных мифологий поистине все пути вели в Рим.

По мере того как империя становилась все более усложненной и эклектической, боги каждой новой завоеванной страны включались в государственный пантеон, который уже полностью вышел из-под контроля главных понтификов. Карфагеняне и египтяне передали римлянам свои весьма своеобразные религиозные концепции, которые приводили римлян в смущение и ужас. Поэтому борьба с традиционными верованиями и скептицизм среди представителей образованных классов римского общества все усиливались. В то же время для остальных римлян все эти весьма многочисленные боги и богини превратились в нечто вроде личных талисманов. Для всех римлян было обязательным формальное признание божественности своего императора. Для эмоционального самовыражения им служили религии, основанные на идеях спасения, жертвоприношения, искупления или солнечного монотеизма. Это были культы Изиды, Ваала, Митры и прочие. Делались многочисленные попытки впредь не допускать подобной греховности. Между 59 и 48 годами до н. э. было сделаны пять попыток запретить поклонение Изиде в Римской империи. Но все было бесполезно. Восточные религии пришли, чтобы остаться надолго, и во время правления Веспасиана культ Изиды был официально признан на всей территории империи.

Итак, можно сделать следующий вывод. Интеллектуальная революция в древней Греции привела к отсечению средиземноморских народов от культового единства эпохи палеолита. В то же время «мистерии» — обряды, призванные поощрять «иное» сознание и его воздействие, которые в течение нескольких веков подавлялись и запрещались политическими силами, теперь снова вернулись и стали господствующей формой религиозного выражения в век развитого скептицизма.

Вскоре им снова был брошен вызов, и на этот раз его бросила величайшая из монотеистических религий — христианство.

Однако в то время, пока они оставались дискредитированными, их сила находила выход через колдовство, служившее своеобразным «предохранительным клапаном».

К несчастью, все письменные свидетельства о колдовстве античной эпохи были оставлены образованными людьми, а они были откровенными скептиками. Когда мы впервые читаем о ведьме, это уже именно «она», то есть именно женщина и к тому же литературное создание. Колдовство смешалось с целым пластом других суеверий, и все было свалено в одно кучу. Тут и ритуалы, применявшиеся для лечения бородавок, и жертвоприношения, выполнявшиеся для гарантии безопасного морского плавания. Но одно очевидно: жители разных провинций Римской империи твердо верили в искусство ведьм — особенно ведьм из Фессалии. «Золотой осел» Луция Апулея — это величайший пример верований того времени, описанных писателем, который сам был одновременно скептиком, мистиком и литературным гением. Герой этого произведения в конце концов избавляется от метаморфозы (превращения в осла), в которого он из-за своей похоти и глупости позволил ведьмам себя превратить, и его духовным прибежищем становится поклонение Изиде.

Колдовство в то время уже называлось черной магией. Оно было противопоставлено белой магии и представляло собой попытку использовать силы Невидимого, не обращаясь при этом к представителям официальной касты жрецов. Для жреца-ортодокса, даже если он сам поклонялся Изиде, это было примерно то же самое, как для современного хирурга — когда неквалифицированный человек берет на себя функции костоправа. Это еще одна причина, по которой колдовские ритуалы описывались именно в таком виде: со всевозможными ужасающими подробностями и преувеличениями. Более того, колдовство уже стали приписывать политической оппозиции, и Плиний, например, упрекает персов в том, что они принесли колдовство в Грецию. У колдунов был обычай делать астрологические предсказания об отречении правителей от престола в пользу их противников. Позже припомнят и историю о том, как трем магам пришлось избегать Ирода. Даже Пифагора обвиняли в том, что он маг, причем иностранный, а не греческий. В Коране обвинения в колдовстве предъявляют Моисею.

Фессалоникийские колдуньи наводили ужас на жителей античного мира, еще сохранивших наивность. Эти колдуньи якобы были постоянно заняты попытками стащить луну с неба. Это означает, что они были тайными почитательницами богини луны — Изиды или Нут. Кроме того, они искусно обращались со смертоносными травами. Вероятно, так оно и было — ведь традиционное для эпохи палеолита знание свойств растительного мира всегда было одним из секретов этого культа. Независимо от того, имеется ли намерение причинить кому-то вред, все равно это — черная магия. Все это вместе с соответствующими ритуалами оставалось в таком виде вплоть до сегодняшнего дня. Существует красочное описание обычаев эсквилинских ведьм. С голыми ногами, распущенными волосами, подвязав одежду вокруг пояса, они собирали кости и травы на кладбище при свете молодого месяца. Людям, с детства воспитанным на мифах об известных женщинах, обладавших даром к превращениям (например, Кирка или Медея) все это, должно быть, казалось чрезвычайно устрашающим. Помимо всего прочего, римляне были поразительно суеверны. По поводу колдовства постоянно издавались законы, и в 16 г. н. э. все астрологи и колдуны были изгнаны из Италии. Время от времени магов сбрасывали с Тарпеянской скалы. Тем не менее сам император Август носил тюленью кожу для защиты от удара молнии с такой же простодушной верой, с какой в наши дни люди носят медальоны с морскими водорослями или слоновьей шерстью. Он с удивительной страстью к самоанализу обдумывал свои сновидения, но в то же время (наверное, в качестве компенсации) за один день сжег две тысячи книг, рассказывающих о «необычайных способностях». Однако даже он старался очистить от колдовства только саму Италию.

Следовательно, колдовство классического периода мы можем воспринимать только сквозь мглу литературной и профессиональной ясно, что культ колдовства в классические времена, как и следовало ожидать, имел ряд характерных черт, которые впоследствии проявились в средневековой Европе. Есть все основания ожидать, что и там нам встретятся ритуалы, проводившиеся возле кладбищ. Ведь кладбища, уже принадлежащие кому-то, нередко используются для той же самой цели захватчиками. Вот как случилось, что первобытные обряды, посвященные смерти и возрождению, которые положено проводить на одних и тех же местах в одни и те же дни, постепенно превратились в кладбищенские ритуалы. Такими они оставались и в средние века. То же самое относится и к другим характерным особенностям культа колдовства. Достаточно четко прослеживается и символика, связанная с изображением животных, даже если она не имела никакого отношения к поклонению Аполлону или Зевсу Ликийскому (чьи почитатели изображали первобытных оборотней, людей-волков, выли как волки и носили волчьи маски). Особого внимания заслуживает козел — рогатое божество. Танец плодородия постепенно превращающийся в танец, который ведьмы исполняли на своих шабашах. Важную роль играют маски, которые тогда носили, особенно если принять во внимание, что средневековые дьяволы часто тоже были в масках (об этом речь еще впереди). Сноровка в обращении с ядами и традиция левитации тоже там присутствуют.

Было бы нелепо пытаться представить дело так, что средневековое колдовство будто бы происходит непосредственно от колдовства классического периода. Не менее нелепо было бы делать вид, что оно вообще непосредственно и целиком происходит от чего бы то ни было. Тем не менее классическая ведьма являлась представительницей различных культов плодородия и тотемов, существовавших в эпоху палеолита, которые смешались с магическими традициями, позаимствованными в Египте и на Востоке. То же самое можно сказать и о средневековой ведьме, хотя к тому времени общее культурное течение, если можно так выразиться, было замутнено другими притоками, которые местами текли под землей, местами по искусственным каналам, а кое-где использовались как канализационные трубы. Тем временем католическая церковь методично и безжалостно уничтожала все, что еще оставалось на поверхности этого потока.

Система античного мира с ее дискредитированными богами и «подпольным» культом ведьм, происходившим от более древних тайных верований, еще более усложнилась с появлением христианства.

В самом Риме приблизительно в 250 г. н. э. христианская религия привлекла 100000 новообращенных (большинство из них были рабы или люди с сомнительной репутацией). Христианство было официально разрешено в 313 г. миланским эдиктом, и таким образом древнееврейская ересь стала государственной религией всего цивилизованного мира. Для этого были как позитивные, так и негативные причины.

Во-первых, римское общество находилось в состоянии физического упадка. Представители образованных классов были настроены откровенно скептически или интересовались позднеэллиниским мировоззрением. Они искали «вечную истину» или «нечто новое». Но идеи горстки интеллектуалов могут оказать заметное влияние только в том случае, если их направляют определенные политические силы и поддерживают обычные эмоциональные силы. Однако что касается позднегреческого мировоззрения, его не поддерживала ни одна из этих движущих сил.

Представители необразованных классов общества были вообще лишены интеллектуального руководства. Прежние римские добродетели, нашедшие отражение в абстракциях с Олимпа, либо играли роль в чьих-то личных талисманов, либо снова воплощались в мускулистые статуи в красивых позах, а тайные религиозные верования оставались темными, чужими и вызывали лишь смутную тоску по утраченному прошлому.

В провинциях, недавно присоединившихся к империи, сохранялись местные традиционные верования, и центральная власть на них не посягала. Эти местные верования были лишь слегка разбавлены культами, которые принесли с собой оккупанты — римские легионы. Но сердцем империи оставался Рим, и именно Рим принял христианство.

В социальном плане империя также была неустойчива, и главной целью Константина, когда он признал христианскую церковь, была, по всей вероятности, надежда, что такое признание послужит для империи объединяющей силой.

Что же касается положительных причин принятия христианства, то здесь дело обстоит следующим образом. Дело в том, что представителям многих классов общества христианство могло предложить гораздо больше, чем любая другая религия. Оно предлагало искупление грехов, спасение, бессмертие, а кроме того, давало уверенность в том, что этими благами одинаково вознаграждаются и раб, и патриций. Для женщин христианство было особенно притягательным. Его символика была проста и понятна. На примере своих святых христианство предлагало необычайно высокие стандарты личного поведения. Можно сказать, что большинство первых членов христианских общин, чьи имена сохранились в истории без надгробных изображений, впоследствии были удостоены канонизации. Кроме того, нужно помнить о том, что эта религия была исключительно монотеистической, а такой в те времена, помимо христианства, был только иудаизм.

В своей ранней форме христианство было милосердной религией. Ее основатель делал акцент на том, что царство небесное находится в самом человеке. Однако достижение этого «царства небесного» не было бесплодным и эгоистическим процессом. Оно подразумевало хорошее поведение, твердую веру и «дух», т. е. эмоциональное освобождение, которого ранние христиане достигали на «вечере любви», в первичных группах из тринадцати человек. Эти люди садились в кружок, и при этом образовывалось некое физическое поле, в котором верующие находились в состоянии гиперэстезии. Выходили они из этого состояния с чувством единения и освобождения. В то время христианство не делало акцента на вульгарном сальвационизме, а крайний аскетизм осуждался.

Сомнительно, чтобы христианство в своей крайней форме могло развиться в мировую религию. Вероятно, оно пришло бы в упадок, превратилось бы в еще одно незначительное ответвление иудаизма на Ближнем Востоке и было бы поглощено митраизмом, быстро входившим тогда в моду.

Но благодаря гениальности Павла все это удалось предотвратить. Его поразительная энергия позволила сплотить постепенно исчезавших и упавших духом христиан в могучую церковь, которая объединяла в своих рядах как евреев, так и неевреев. Он сумел объединить иудейские стандарты поведения с эллинскими философскими направлениями, а также с гениальными организационными способностями римлян. Он проповедовал идею искупления грехов с помощью Спасителя, который должен воскреснуть из мертвых. И вот христианство завоевало утомленное римское общество. Позже в эту веру обратились и варвары. Они делали неуклюжие попытки научиться этой вере, перенять и унаследовать ее.

Однако древняя тайная религия также нашла свой путь в христианскую веру и христианские обряды. Несмотря на ересь, непрестанные гонения и постоянную корректировку своей собственной позиции, новое откровение довольно быстро распространилось через Средиземное море и пошло дальше, к самым отдаленным пределам империи. Вся эта история была благополучно зафиксирована с помощью символики, позаимствованной из языческого мира в те времена, когда родился Христос. Олимп был преодолен, античные боги и богини были разоблачены и превратились в поблекшие аморальные образы. Античный мир ушел в прошлое, а вместе с ним — темные и зловещие культовые обряды. И Пан, казалось, умер. В монастырской безопасности и в энтузиазме новой веры он казался лишь навевающим тоску, но приятным образом.

Однако на самом деле он был еще далеко не мертв — его просто преждевременно похоронили.

 

ГЛАВА 4. Раннее христианство и сохранившиеся культы

Эмоциональный характер христианства, дух любви к ближнему, вечери любви и тесные кружки из нескольких верующих (это, очевидно, было очень удобно, как и обряд посвящения в духовный сан — ведь в те времена христианские ячейки были рассеяны среди ортодоксальных язычников) — все это не сохранилось надолго. Учение святого Павла только усиливало существовавшую в то время тенденцию к аскетизму. Христианство, которое вначале выдвинуло доктрину любви, товарищества и поистине апостольской простоты, вскоре отвергло такую форму организации, как секты, которые занимались только самими собой, и бросилось в другую крайность. Христиане предались самоистязанию и уединению, оторвавшись от своих товарищей.

Было бы неправильно возлагать на христианство ответственность за действия таких отклоняющихся, патологических личностей, которыми, несомненно, были святые из Фив. В действительности монашество имело дохристианское происхождение. Оно являло собой массовую скуку и пораженчество, лишь слегка изменившие ориентацию благодаря признанию Евангелия, которое являлось порождением общей психической опустошенности античного мира. Монашество поощряло духовный эскапизм, иными словами, стремление уйти от действительности в физическое поле. В то время тысячи и тысячи людей, особенно в Египте и Сирии, мечтали спастись, бежать в дискомфорт пустыни, подальше от соблазнов и ужасов цивилизации, распадавшейся перед успешным нашествием варварских полчищ.

Вскоре на одной только горе Нитрии было уже пять тысяч монахов. Близ Суэца настоятель Серапион руководил десятью тысячами монахов. Всего лишь один городок на Ниле вмещал десять тысяч длинноволосых монахов и двадцать тысяч монашек-девственниц, посвятивших себя богу. Приводились даже такие оценки: в пустыне стало столько же монахов, сколько жителей во всех крупных городах Египта, вместе взятых. В каждой пещере была своя доля покрытых язвами и вшами извращенцев-мазохистов, обвешанных цепями. Они питались сушеным горохом, жили в антисанитарных условиях и совершали подвиги благочестия во славу Божью и к удивлению неверующих. Они укрощали мятежную плоть бичеванием, а гордый дух — отрешением от всего мирского, столь милым сердцу историографов. Можно привести в качестве примера одного монаха, который уничтожил пачку непрочитанных писем от родственников, дошедших до него после пятнадцати лет жизни в одиночестве в пустыне.

Очень важным, разумеется, было воздержание. Единственным оправданием, которое можно было найти для таинства брака (даже для тех, кто не был монахом), служил столь похвальный его результат, как производство новых девственниц для служения Господу. Крайней степени благочестия достигли столпники, которые сидели или стояли на каменных столбах. Наиболее известным факиром этого сорта был, конечно, святой Симон Пустынник. Он умер в 460 г. в возрасте семидесяти двух лет, большую часть из которых провел либо в свинарнике, либо на вершине колонны. Там этот гангренозный фанатик изнурял свое тело в уничижении постоянной молитвы, время от времени прекращая ее лишь для того, чтобы поднять к себе наверх немного воды и сушеного гороха. Последние несколько лет он провел, стоя на одной ноге. Он, естественно, подвергался самым жестоким искушениям.

Факиризм был распространен преимущественно на Востоке, и это столь отталкивающее повальное увлечение важно здесь только в следующем плане. То, что христианский мир принимал отшельничество в качестве рекламы святости, свидетельствует о том, что во многих странах «религия любви к ближнему» погрузилась в крайний аскетизм. Церковь святого Петра провозглашала умерщвление плоти в соответствии с учением святого Павла, и повсюду воцарился сознательный антифаллицизм.

Естественно, дохристианские культы исчезли не случайно. Как писал Гиббон, «дух античности был так кроток, что нации обращали больше внимания на сходство в их религиозных культах, чем на различия». Христианство же пришло к власти с помощью огня и мук. Кротость и терпимость, заключавшиеся в его первоначальном учении, в значительной степени были утеряны. Именно обособленность христианства и категорический отказ от сотрудничества позволили ему вытеснить своих соперников — утонченный, понятный лишь немногим неоплатонизм и пресный, хотя и уступчивый синкретизм. Но таковы уж человеческие нравы — люди слишком горячо стремились отыскать в новой религии аналогию с теми характерными чертами, которые были им знакомы по старым культам. И церковь, слишком озабоченная борьбой со своими собственными ранними ересями, готова была в этом пойти им навстречу. Если бы она этого не сделала, то просто пошла бы ко дну. У этого процесса были две стороны. С одной стороны церковь включила в основное учение элементы основных средиземноморских религиозных верований. С другой стороны, она вела с местными культами непрекращающуюся партизанскую войну по поводу отдельных деталей. Нередко эта война заканчивалась компромиссом.

Средневековые инквизиторы обвиняли ведьм в том, что те устраивают всего-навсего дьявольскую пародию на христианство. В какой-то степени так оно и было, особенно когда обнаружилось, что это вызывает такое одобряла их.

История о Спасителе сама по себе во многих деталях была скроена по определенному шаблону. Многие боги античного мира тоже были отпрысками непорочного зачатия, у них было полное опасностей детство и они брали на себя миссию, кульминационным моментом которой было самопожертвование ради своего народа. Они умирали и снова воскресали (в некоторых случаях это было отражением древних земледельческих обрядов, связанных с «возрождением» года) и обещали своим последователям спасение через их кровь. Наиболее очевидная параллель того времени — это Митра. Именно из истории Митры в значительной степени была позаимствована символика раннего христианства, связанная с кровью, например, «омытый в крови ягненка» и т. п. В историях евангелистов практически нет упоминаний о крови. Культ Митры также включал в себя «вкушение от плоти» Бога, а также веру во второе пришествие.

Культ дерева — это еще одна форма анимизма, особенно широко распространенная в периоды позднего палеолита и неолита. Этот культ как составная часть вошел почти во все религии — даже в тех странах, где деревьев вообще мало. Он до сих пор существует во многих примитивных культурах нашего времени. Само слово «дикарь» («savage») — это более поздняя форма слова «silvaticus» («лесной человек»). Танец вокруг священного дерева — это составная часть ритуала ведьм. Хорошо известно, что друиды и представители всех северных народов совершали свои религиозные обряды именно в рощах. Священные рощи, а нередко и пещеры, были центрами поклонения и в древнегреческих культах. В некоторых странах роль дерева играли обелиск или колонна, которые в то же время являлись фаллическими символами.

В христианстве священное дерево появляется дважды. В первый раз это священное древо познания добра и зла из Старого Завета. Оно было чуть ли не самым главным атрибутом всех религий семитского происхождения. Кроме того, оно является аналогией дерева «игдрасил», священного дерева северных народов. Эту концепцию в разных формах можно найти повсюду в мире. Во второй раз в христианской религии оно появляется уже как крест, или священное древо Распятия, которое чудесным образом возрождается до бесконечности.

Имеются и другие бесчисленные параллели. Можно назвать такие примеры, как религиозные обряды, частичное обривание головы у священников, очищение и т. д. Дата Рождества — двадцать пятое декабря — также позаимствована из митраизма. До того, как Рождество превратилось в коммерческий фестиваль с добавлением тевтонских подпорок и диккенсовской сентиментальности, оно было персидским праздником. Рождество, как и многие другие составные части христианства, продаже на ее ярмарках. Деревья и источники, прежде ассоциировавшиеся с определенными богами и богинями, все еще внушали людям благоговение, но теперь они стали святыми источниками. Прежние места поклонения древним культам и кладбища теперь стали христианскими церквями и кладбищами. Лишь немногие верующие все еще помнили об их прежнем предназначении. Большинство же одобряло мудрую терпимость церкви. Хотя старинные обряды все еще жили, маясь без дела под снисходительным взглядом приходского священника, поклонники культов через несколько поколений превратились в настоящих христиан. Даже сами «поставщики» магии — ворожеи и отравительницы Ла-Веккьи («древняя религия» в форме колдовства все еще сохраняется в Италии) больше уже не льнули к священным местам. Вместо этого они стали в одиночку практиковать белую или черную магию и были плохо организованы, о чем свидетельствуют имеющиеся данные.

В Северной Европе все было по-другому.

Колдовство в организованной форме, в противоположность общей магической традиции, лучше всего сохранилось именно в Северной Европе и в Африке Африканская форма колдовства, несмотря на такие особенности, как чрезвычайно развитые способности к гиперэстезии и магическому контролю, является вырожденной, как и африканская культура в целом. Здесь нам следует ограничиться Европой. Итак, перейдем к непосредственному рассмотрению Европы к северу от средиземноморского бассейна.

В Британии, северной Франции и Германии магические традиции Египта и Ближнего Востока, естественно, были не столь сильны. Однако древние палеолитические культы плодородия, особенно те, которые включали в себя животный тотемизм, обладали большей силой. Магия, которая на этой ступени культуры ассоциировалась с матриархом-колдуньей (иногда с партиархом-колдуном), еще больше укрепилась благодаря магической системе, созданной на крайнем Севере, главным образом, саамами.

Христианские миссионеры, естественно, смотрели на эту незрелую и более древнюю форму религии гораздо более сурово и неодобрительно, тем более что люди, исповедовавшие эти верования, помимо всего прочего, имели совершенно другую социальную культуру, непохожую на культуру латинских народов, которые теперь считали христианство — и особенно христианство Нового Завета — своей религией. В Британии, например, Августин был итальянцем, Теодор приехал из Малой Азии, а его помощник Адриан был негром. Итак, хотя на севере Европы множество прежних языческих богов превратилось в святых, все же большинство из них (гораздо больше, чем на юге) стали воспринимать как дьяволов.

В течение долгого времени насильственное насаждение такой формы религии, как ортодоксальное христианство, было фактически невозможно.

постепенный процесс. Почитателей древних культов мало-помалу вытесняли все дальше и дальше в леса или на лежащие к западу от континента острова.

Далекие предки когда-то создали рогатого бога точно так же, как они создали Одина, Тора, злого Локи и других скандинавских богов-воинов, а также местных богов рощ, источников и рек. Этот рогатый бог представал в бесчисленных образах. Поскольку каждый христианский миссионер работал только в ограниченной области и, следовательно, замечал только конкретные проявления местных религиозных верований, этому богу давали бесчисленные имена. Он мог быть просто быком или, к примеру, Янусом, так как имел два лица. Он мог быть представлен и в женском варианте как Диана — Геката, причем тоже с двумя лицами. Он мог находить воплощение в таинстве друидов. Кроме того, он был поистине «общим знаменателем» темы плодородия, которая лежала в основе культовых обрядов, связанных со всеми его разнообразными воплощениями.

Часто этого бога называли именем Церуннос. Его изображали как человека в одежде, с бородой и с двумя оленьими рогами на голове. Эту фигуру можно увидеть на каменном алтаре в Париже, она относится, вероятно, к 500 г. до н. э. Есть еще изображение на дощечке в Песте — на нем представлен Юпитер Цернеус, и еще одно изображение в Реймсе, на котором можно видеть ту же фигуру, сидящую на корточках между Аполлоном и Меркурием. Но было бы утомительно перечислять все археологические находки. В тот период рогатая фигура появлялась по всей Европе, от Ютландии до берегов Африки. Позже мы вновь постоянно встречаем ее — она фигурирует в истории культа ведьмы, на судах (когда рогоносец считал, что эта маска послужит ему хорошим прикрытием при попытке изнасилования) и в фольклоре (где ее характеризуют как «интересный старинный стаффордширский пережиток») вплоть до двадцатого столетия.

Столь неизменное присутствие центральной фигуры древней религии подчеркивает, какой силой она, должно быть, обладала в первые десять веков нашей эры. Король Эдгар в 900 г. н. э. выражал сожаление по поводу того, что этому божеству в Англии поклоняются даже больше, чем христианскому богу. Подобная порочность людей, должно быть, вызывала у духовенства благочестивый ужас, но все это было похоже на правду. Список запретов на поклонение дьяволу ведет свое начало из глубины веков. В 681 г. церковный совет Толедо, повторяя постановления предшествующих советов, предостерегал «идолопоклонников, тех, кто почитает камни, кто зажигает факелы, кто проводит ритуалы, посвященные родникам и деревьям». В седьмом веке архиепископ Кентерберийский запрещает приносить жертвы дьяволам, есть и пить в языческих храмах. В своем известном предписании он заявляет следующее:

«Если кто-нибудь в календы января ходит повсюду, изображая оленя или быка, то есть превращается в дикое животное и надевает на себя головы зверей; если кто таким способом принимает облик дикого животного, на того налагается епитимья на три года, потому что это — дьявольщина».

Существовали специальные епитимьи, которые церковь налагала за колдовские заклинания, за изготовление любовных напитков, за отравление. Наказанию подвергались также люди, которые «дают обеты возле группы деревьев, у источника, у определенных скал или там, где сходятся межи». В том же веке святой Цезарий из Арля выражал сожаление по поводу того, что «некоторые одеваются в шкуры стадных животных; другие же надевают на себя головы рогатых зверей; они раздуваются от гордости и безумно радуются, если только им одним удается настолько полно превратиться в животное, что они при этом совершенно теряют человеческий облик».

В девятом веке общий церковный собор провозгласил, что «некоторые нехорошие женщины возвращаются к Сатане, их соблазняют иллюзии и призраки демонов, они открыто заявляют и сами верят, что по ночам вместе с Дианой и бесчисленным множеством других женщин скачут верхом на животных, преодолевая при этом огромные расстояния, повинуются Диане как своей госпоже, и она созывает их в определенные ночи». В Италии это предписание возымело надлежащее действие, но в Шотландии в 1282 г. кельтские крестьяне по-прежнему танцевали вокруг фаллического символа под предводительством сельского священника, и тем не менее этому священнику позволили сохранить свой приход. В 1343 г. сам епископ города Ковентри был обвинен перед римским папой в почитании дьявола. Веками люди продолжали приводить жирных оленей к алтарю святого Павла, туда, где когда-то был храм Дианы.

Есть бесчисленные свидетельства того, что древние культы продолжали существовать даже там, где они не были связаны с колдовством. Очень важную роль сыграло то, что поначалу наказания за заигрывание с нечистой силой были не особенно ужасными — это были епитимья, покаяние, пост, выплата пени или штрафа или, в качестве более суровой меры, тюремное заключение на 120 дней. Христианские догматы и обряды еще не были достаточно сильны и могли отважиться лишь мелкие стычки с древней религией, пока христианская культура не превратила ее в психологический анахронизм. Колдунов наказывали и даже предавали смерти. Однако, как и в античном мире, их наказывали за преступления против людей, а не против Бога.

Культ рогатого божества все еще существовал, а вместе с ним — и остатки «иного сознания» эпохи палеолита, которое могло реализоваться посредством танца. Они по-прежнему находились в состоянии войны с аскетизмом и рационализмом.

 

ГЛАВА 5. Истоки колдовства в эпоху средневековья и реакция на ересь

аббатства (хорошие мужики, хотя любят выпить). Через каждые несколько дней наступает день отдыха, предназначенный для пенья и плясок вокруг майского дерева скорее в манере какого-нибудь веселого рождественского представления для детей, чем в духе молодого Брейгеля. Рыцари, чрезвычайно утонченные аристократы, истинные христиане, отправляются в крестовые походы, а их жены, исключительно красивые и безропотные женщины, стоят, вырисовываясь на фоне битв, поют и вздыхают. Есть на этой большой картине и веселое племя странствующих трубадуров, бродячих актеров, чосеровских пилигримов, монахов разных орденов, а также, разумеется, цыган да еще — для разнообразия — евреев. Подвиги рыцарства, занятого соколиной охотой, рыцарскими поединками, бардами, беседками и битвами, составляют особую картину, окруженную романтическим ореолом. Поражение — участь одних только язычников, шерифа Ноттингема да еще, пожалуй, Ричарда Львиное Сердце — да и то при особых обстоятельствах, делающих ему честь. Для полноты картины следует упомянуть, что там присутствуют еще и шуты.

Это общепринятое представление, чрезвычайно вульгарное, особенно широко распространено в Великобритании и представлено с разнообразными (хотя и одинаково яркими) дополнительными оттенками в католических странах Европы. В нем многое позаимствовано из туманных воспоминаний о романтической старине в интерпретации Вальтера Скотта. При этом игнорируется тот факт, что при всей своей гениальности он совершенно упустил из виду средневековые религиозные нравы и что подробности той эпохи в его изображении обычно не отличаются особой точностью, хотя и очень живописны. Другие популярные личности, оставившие заметный след в формировании наших представлений о средневековье, — это Фруассар (хотя его персонажи, в соответствии с представлениями автора, руководствуются в своих действиях соображениями личной выгоды), Мэлори и Альфред Теннисон. Здесь же следует упомянуть и о Голливуде.

Противоположная точка зрения выражена, к примеру, в по-журналистски резких произведениях мистера X. Г. Уэллса. Он пишет об эпохе Средневековья следующее:

«… Западная Европа, выродившаяся, полная суеверий, грязи, болезней, побежденная арабами, монголами и турками, боялась переплыть океан или сражаться без доспехов. Она скрывалась за стенами своих городов и замков, обворованная, отравленная, подвергаемая мучениям и убийствам и притворяющаяся, что она — Римская империя, которая все еще существует. Западная Европа в те времена стыдилась своих естественных языковых различий и говорила на латыни. Она не осмеливалась взглянуть фактам в лицо, но все же стремилась вперед в поисках знаний, которые искала среди загадок и не поддающихся прочтению листов пергамента…».

отмечалось, хотя в те времена еще не все римские дороги были окончательно разрушены, все же большая часть страны оставалась заболоченной и непроходимой. Все народы Западной Европы, за исключением, пожалуй, жителей Италии, трепетали под властью религии, построенной на страхе, и политической системы, основанной на эгоистической силе. Весь тот период, лишь с небольшими исключениями, можно назвать периодом физического, морального и интеллектуального упадка и истощения.

Все это вытекает из трудов скептиков восемнадцатого века — Гиббона и Вольтера, а в англоговорящих странах более позднего периода — из работ протестантских историков девятнадцатого века. И, разумеется, опять-таки не следует забывать о Голливуде.

Здесь явно стоит упомянуть о влиянии кинематографа, потому что, о чем бы ни шла речь, это средство массовой информации всюду является «наименьшим общим знаменателем». В красиво упакованной кинопродукции сконцентрированы два представления об эпохе средневековья — романтическое и статистическо-реалистическое. Оба эти представления сливаются вместе, чтобы предоставить нам развлечение с некоторым налетом низкопробного благоговения: тут вам и собор Парижской богоматери, и святилище, и Квазимодо, которого хлещут кнутом, — и все это за какие-нибудь 1 шиллинг и 9 пенсов. Более высокого уровня удалось достичь лишь немногим читателям, которые чувствуют себя там вполне счастливыми.

Как уже было показано, религия — это попытка построить такую систему и обряды, которые позволили бы победить одиночество и страх перед индивидуальностью. Средневековая католическая церковь, хотя ее учение было слишком аскетическое и значительно отличалось от учения ее основателя, все же для большинства людей более или менее успешно обеспечивала решение этой задачи. Те, кто сам не испытал выгод, получаемых от подобного «освобождения», не способны признавать их силу. Точно так же, по всей вероятности, невозможно оценить реальную привлекательность тоталитаризма, если человек не живет под властью тоталитарного правления и не признает его.

Для верующих это был век истинной веры и, как таковой, он был всеподавляющим. Критика была настоящим безумием, а еретики и ведьмы подвергались линчеванию с такой же ужасающей жестокостью, с какой животные отправляют на тот свет своих уродливых собратьев того же вида. Если тоталитаризм допускает терпимость, он проигрывает. Существовала концепция универсальности: единство, власть и закон. Божьи вице-регенты правили на земле, римский папа управлял душами людей, предоставляя святому римскому императору и его вассалам возможность заботиться о людских телах. А если вы следовали за императором, то власть имела обратный порядок.

Однако эта теоретическая позиция — еще не все. В классическом мире было многообразие религий, но при этом универсальный закон. В средние века в Европе в идеале господствовала универсальная религия, но зато было разнообразие и путаница в системах законодательства. Искусство и обычные стандарты жизни находились на более низком уровне, чем в течение сотен лет до этого в значительной части цивилизованного земного шара. Повсюду мы видим глубокое, безнадежное и намеренное игнорирование простейших фактов медицины, географии, естественных и гуманитарных наук. Королей, которые не умели ни читать, ни писать, прославляли за ученость. Многие священники не в состоянии было понять даже испорченную латынь, на которой были написаны молитвы Господу. Безрассудные орды первых крестоносцев убивали жителей Венгрии, которых они считали сарацинами только потому, что те говорили на не известном им языке. Лучшие умы той эпохи были озабочены теологическими софизмами и абсурдными положениями доктрины, и тем же самым занимались многие из тех, кто был значительно глупее. Во всех классах общества наблюдалась склонность к истерии, вспыльчивости и излишней эмоциональности, и, естественно, такая эмоциональная неустойчивость сопровождалась величайшей жестокостью. Нет более ужасной истории, чем история о святом Доминике, который ощипал живого воробья в назидание своим поклонникам и чтобы привести в смущение дьявола. В те времена не было никакой социальной свободы, и было лишь полуголодное существование, особенно зимой, когда не было мяса. Голод был столь жестоким, что даже порождал единичные случаи каннибализма.

Такая ситуация была результатом аскетической религии — одновременно и всемогущей, и глубоко пессимистической. Этот мир был «юдолью слез и крови», подготовкой к следующему миру, который для большинства людей должен был стать миром вечных мук и проклятия. Это была вполне простительная ересь — не верить, что лишь крошечное меньшинство имеет шанс избежать адского пламени. «Как могу я смеяться, как могу я радоваться?» — спрашивал Тертуллиан, и ортодоксы соглашались, что вести себя подобным образом — значит обрекать себя на вечное пламя. Было распространено убеждение, что «тот, кто нанимает шута, тем самым нанимает дьявола». Считалось, что тело — это осел, и слишком сознательная забота о нем — это еще одна кратчайшая дорога в ад. Древнеримская гигиена уступила место благочестивой грязи. Как чудо можно воспринимать историю о том, как святая Бригитта была удостоена видения, из которого явствовало, что христиане не совершат особого преступления, если будут мыться дважды в месяц. Идеальным поведением для женщин считалось поведение непорочной святой Азеллы, у которой на коленях были шишки, «вроде тех, что на ногах у верблюдов», из-за того, что она стояла на коленях на твердых камнях. В пятидесятилетием возрасте она гордилась тем, что за всю свою жизнь никогда не разговаривала с мужчиной. Последователи святого Фомы, даже наименее посвященные, готовы были превозносить его грязь и вшей, которых он носил на себе. Люди добровольно стремились к посту, бичеванию и всяческому изнурению. В любой момент мог наступить конец света, и подготовка к этому событию была единственным полезным занятием для человечества, которое отчаянно стремилось к спасению. Единство с природой ушло в прошлое. Вместо этого люди с горячей благодарностью принимали рекомендации христианской церкви, пытаясь посредством покаяния и отпущения грехов достичь единства с Богом. Нельзя было терять время, поскольку все ежечасно ожидали второго пришествия. «Великий Вавилон пал, — написано в Апокалипсисе, — …и я скоро приду». Время от времени в очередной раз делали вывод, что этот великий час вот-вот настанет, и тогда вся жизнь средневековой Европы приходила в неустойчивое состояние. И в христианской Европе, и на Востоке прекращались войны, повседневная жизнь приостанавливалась, и люди, напрягая глаза, вглядывались в небеса в ожидании запаздывающего золотого века. Даже в период наступления эпохи Возрождения Томас Мор все еще придерживался ортодоксального убеждения в том, что последняя стадия существования мира неминуема. Вокруг человечества теснятся дьяволы, которые все время норовят схватить человека и утащить его в ад. Таким образом, аскетическая направленность христианства и в самом деле превратила для многих людей эту «религию любви» в «религию страха».

Естественно, церковь многократно делала попытки частично скорректировать столь угнетающую направленность своей высокой идеи. Выше было показано, каким образом празднества, характерные для древних религий, были внедрены в христианские обряды. В период средневековья были и ярмарки, и барды, и карнавальные шествия. В жизни многих святых действительно были проявления любви и милосердия. С наступлением в двенадцатом веке эпохи Возрождения пришел расцвет искусства, и люди снова стали изучать труди Аристотеля и некоторых других античных мыслителей, главным образом в переводах с арабского. Основы греческой философии, украшенные трудами Аубекра, Авиценны и Альфараби, перевели на испорченную латынь, изложив их при этом с похвальным усердием, хотя и не всегда точно. Крестоносцы, вернувшись с Ближнего Востока, принесли с собой, помимо венерических болезней и других неприятностей, атрибуты более высоких жизненных стандартов — подушки, муслин и пряности — а также стремление к познанию новых интеллектуальных сфер. Это был мощный импульс к размышлениям, однако результаты не всегда были благоприятными и вызывали ответные гонения со стороны ортодоксов-аскетов.

В двенадцатом веке даже без чуждого и порочного влияния Востока имело место новое отступление от общепринятых норм морали, которое привело в ужас целые поколения летописцев. В крестьянской среде сексуальное самоограничение всегда было практически невозможно, поскольку сексуальное удовлетворение представляло собой практически единственный способ эмоциональной разрядки для самых бедных людей. Чем ниже был жизненный уровень, тем быстрее росла численность населения. На протяжении всего периода средневековья наблюдалась тенденция к росту населения, несмотря на войны, голод, эпидемии и огромную детскую смертность. Кроме того, периодическое воздержание, предписываемое церковью, не находило поддержки у феодалов. Ведь они использовали труд крепостных крестьян и, естественно, поощряли высокую рождаемость из соображений личной выгоды, как впоследствии поступали и работорговцы. Средние классы вплоть до позднего средневековья составляли сравнительно небольшую часть населения. По сравнению с крестьянами они были менее набожны — наверное, потому, что копировали нравы богатых людей. Эти богатые, как правило, были воинами, которые свои немногочисленные подвиги благочестивого романтизма обычно с лихвой компенсировали «подвигами» потворства своим желаниям (эта статистика заботливо отмечена в исторических хрониках). Были среди богатых и представители духовенства. Духовенство же было испорчено. Кроме того, поскольку в католической Европе духовенство в значительной части состояло из монашества, гомосексуализм, этот преобладающий порок изолированных учреждений, можно считать также преобладающим пороком средневековья в целом.

С тезисом об испорченности духовенства согласны все современные авторы, независимо от того, благочестивы они или просто циничны. Должно быть, в те времена было великое множество порядочных, набожных священников, достойнейших монахов и безупречных монахинь. Однако, судя по заявлениям многочисленных реформаторов, все же не они составляли большинство. Высшие церковные должностные лица были продажны и откровенно безнравственны. Очевидно, не было никакой возможности запретить приходским священникам иметь любовниц и не подпускать монахов к женским монастырям. Великое множество скандалов и сплетен в среде духовенства давало нездоровое удовлетворение целым поколениям сочинителей протестантских брошюр. Архиепископы были ничуть не лучше. Так, в 1100 г. архиепископ города Тура простил Филипа I, совершившего прелюбодеяние. Вот еще один пример. Орлеанскую епархию отдали одному хилому юноше, которого архиепископ получил «в наследство» после своего предшественника и с которым он в то время состоял в любовной связи. Этот молодой человек получил прозвище Флора — его назвали так в честь известной куртизанки, жившей в то время. Стоило ему только появиться на улице, как ему в лицо начинали открыто распевать похабные песни. Его избрание было официально утверждено на ежегодном церковном празднике в честь невинных младенцев. В 1198 г. архиепископ города Безансона на собрании членов его ордена был обвинен в клятвопреступлении, симонии и кровосмесительной связи с аббатисой Ремиремонтской. Он тогда подвергся сравнительно мягкому наказанию. Но хуже всех, кажется, были епископы. Типичный пример — епископ Тулский. Он «целиком предавался пьянству и охоте», а главной любовницей у него была его собственная дочь от монахини из Эпиналя.

Эти отдельные примеры были бы бесполезны, если бы не служили показателями общих стандартов поведения представителей высшего духовенства в двенадцатом веке. На эмансипированном юге Франции вполне обычно было следующее выражение: «Я бы скорее стал священником, чем сделал то-то и то-то», в то время как во всей остальной Европе говорили: «Я бы скорее стал евреем…».

Низшее духовенство, подобно своим начальникам, отличалось аморальностью и занималось откровенным вымогательством. В то время рассказывали историю о двух мирянах, встретившихся на рыночной площади для задушевной беседы. Они узнали друг от друга, что один и тот же священник приговорил их обоих к суровой епитимье в форме денежного штрафа: одного за то, что тот спал со своей женой во время великого поста, а другого — за то, что он воздержался от этого. Все это полностью противоречило божественной цели продолжения рода. Что же касается собственных нарушений долга, то тут духовенство стояло выше закона. Не удивительно, что во многих странах Европы священники вызывали почти всеобщее презрение.

Сложилась ситуация, при которой религия объединяла аскетические догматы с порочной практикой. В результате наступила реакция. Ее можно отнести к трем основных типам. Во-первых, были аскеты-ортодоксы, которые стремились к достижению прежней чистоты, и церковь приветствовала эту благую цель. Эти ортодоксы — францисканцы и представители других монашеских орденов — пытались возвысить и очистить устоявшуюся порочную практику с помощью как наставлений, так и личного примера. Они не имели прямого отношения к колдовству, за исключением тех случаев, когда они специально занимались борьбой с ним, как, например, инквизиторы. Следовательно, здесь можно их проигнорировать. Реакция второго типа — это реакция еретиков, пытавшихся реформировать церковные стандарты в соответствии со своими убеждениями. Однако, по мнению церкви (а нередко так оно и было в действительности), эти убеждения были позаимствованы из нехристианских источников. Реакцией третьего типа была реакция на древнюю дохристианскую систему верований, которая все еще продолжала влачить жалкое существование в среде наименее культурных людей, имея некоторые точки соприкосновения с магией, практиковавшейся среди представителей интеллектуальной части общества. Это и было колдовство, и именно его внешняя форма, которую оно приняло в тот период, является темой этой книги.

Все эти ереси заслуживают краткого упоминания здесь, поскольку в представлении инквизиторов они были тесно связаны с колдовством. Впрочем, они действительно имели некоторые черты сходства с этим культом. Как в XX веке крайне правые инквизиторы-нацисты обстоятельно рассуждали о евреях, интеллектуалах и марксистах, точно так же церковники в средние века и в эпоху Возрождения со знанием дела рассуждали о евреях, ведьмах и еретиках. В свой список они включали также прокаженных, которых они считали участниками общего дьявольского заговора и которые в соответствии с этим мнением время от времени подвергались гонениям. В наше время в Европе практически не осталось прокаженных в буквальном смысле, зато это слово перешло в общий лексикон политического осуждения.

После того, как была своевременно подавлена арийская ересь и исправлены ошибки, связанные с тем, что некоторые народы, обращенные в христианскую веру первыми миссионерами, впоследствии откололись от церкви, как это сделали британцы, организованная ересь пошла на убыль. Вся энергия христианства теперь была направлена во внешний мир, на борьбу с язычниками на востоке и на севере. В этой борьбе было достигнуто определенное единство, несмотря на о, что время от времени появлялся какой-нибудь мнимый Христос и отдельные сомнительные провидцы. Одним из этих жалких уродцев, впоследствии удостоенных звания мучеников, был Рудольф, живший в XIII веке. Он считал, что Немо — это бог и что «Немо» означает «Ни один человек» из фразы «Ни один человек не вознесся на небеса». Появлялись также проповедники неортодоксального направления, как, например, Джон Скотус Эригена или Абеляр, а также многочисленные секты гностиков, существовавшие подпольно. Однако среди них было мало представителей скептицизма и еще меньше магов и астрологов, хотя можно привести в пример Сильвестра II, который был римским папой в десятом веке и имел дурную репутацию. В Италии особенно хорошо сохранилась память об оккультных течениях, позаимствованных на Востоке и получивших подкрепление с юга. Однако с наступлением двенадцатого века все возрастающее стремление к размышлениям и разоблачению скандалов в церковной среде привело к тому, что повсюду как грибы стали расти секты, которые по торговым путям распространились по всей Европе.

ВальденсьО были лионскими бедняками и вели скромный образ жизни. Они были последователями Пьера Вальда из Лиона, который так и не удостоился чести быть признанным церковью, как, например, святой Франциск, представитель того же поколения. Историки нередко отмечали, что вальденсов сжигали практически за те же самые обряды, за которые францисканцев причислили к лику святых. Вальденсы были бедные, простые люди, в чем-то похожие на протестантов, хотя, несомненно, их догматы смешались с догматами других разнообразных ересей тринадцатого века. Многие из них были позаимствованы из учения Питера из Брайса, сожженного на костре в 1125 г., который всю жизнь занимался допротестантской реформацией. Он и его приверженцы постоянно обличали пороки духовенства и вели с церковью войну наподобие «мягкой Жакерии»: подвергали священников бичеванию, заставляли монахов жениться, сжигали кресты и вообще всячески боролись с традиционной верой.

Гораздо более важную роль играли дуалистические верования, истоки которых лежали в учении персидского проповедника Мани, распятого еще в 276 г. н. э. Однако концепция Бога, у которой есть две стороны, добро и зло, каждая из которых стремится к господству в человеческой душе, была, разумеется, гораздо более древней. Ересь манихеев с особой силой вспыхнула на юге Франции. Здесь находилась область Лангедок, и ее мягкая и гибкая культура впитала в себя культуру расовой смеси из иберийцев, вандалов, финикийцев, греков, франков и сарацинов. Представители всех этих национальностей с давних времен обосновались в Лангедоке и образовали там ленивую и зажиточную общину, гораздо более терпимую, а во многих отношениях и более передовую, чем где-либо еще в Европе. Там терпимо относились даже к евреям, и именно там было ближе всего к реальности общепринятое романтическое представление о средневековье. В Лангедоке господствовали безразличие и терпимость, и только одни священники вызывали ненависть. Именно благодаря этой ненависти различные ереси нашли здесь многочисленных сторонников, а город Альби стал пользоваться столь широкой известностью, что даже на севере сторонников различных ересей стали называть альбигойцами. Однако сами эти секты имели множество названий; и на юге и востоке Европы они были известны под различными наименованиями. В то же время некоторые из них распространились далеко на север, проникнув в Голландию, Германию и даже Англию. На западе Франции сектанты были известны под названием тиссеранов, так как нашли многих своих приверженцев среди ткачей. В других местах они встречались под такими названиями, как катары, патарины, богомилы или маничинцы. Во многих странах из называли болгарами, поскольку это дуалистическое учение долгое время тайно проповедовалось в Болгарии. Почему-то именно это название стали ассоциировать с гомосексуальными обычаями. Считалось, что еретики поощряли подобные обычаи, так как считали нецелесообразным производить потомство для мира, в котором господствуют столь дурные законы. Итак, они были известны под такими названиями, как болгары, бугары, булгры или бугры, т. е. для их обозначения использовалось слово, которое, как деликатно упоминалось, «сохранилось с позорным значением в народных диалектах английского, французского и итальянского языков».

Помимо дуалистического учения, наиболее выдающейся характерной чертой учения секты катаров было благочестие и милосердие. Правда, единственные свидетельства об этом исходили от их врагов. Катары подразделялись на две части: обычных светских верующих и перфектов. Перфекты стремились к полному воздержанию и даже верили в логическое завершение всякого аскетизма — эндуру, то есть категорическое отречение от физической стороны человеческой природы. Все это приводило их к голоданию и даже массовым самоубийствам. Перфекты признавали большую часть христианского учения и догматы Нового Завета, при этом соединяя их с гностическими ритуалами. Аскетизм они воспринимали как средство, ведущее к видениям и «иному сознанию». Они были исключительно преданы своей вере. В 1230 г. Жан из Тулузы в ответ на обвинения судей обратился к ним с речью, уверяя их, что он вовсе и не был альбигойцем. Он сказал следующее: «Господа, выслушайте меня. Никакой я не еретик — ведь у меня есть жена, с которой я сплю, и дети. Я ем мясо, лгу и богохульствую, значит, я — верный христианин». Многие из катаров, похоже, и в самом деле жили с истинным и непорочным благочестием святых. Их же, соответственно, обвиняли в сексуальных оргиях и святотатстве. Их сжигали, подвергали бичеванию и разоряли. Тем не менее эта ересь процветала, и катары даже отваживались на равных участвовать в дискуссиях с епископами-ортодоксами.

В 1208 г. папа Иннокентий III призвал народ к крестовому походу против альбигойцев. Энергичные и алчные рыцари с севера, возглавляемые Симоном из Монфора, приходившимся дядей известному герою учебников, принялись мародерствовать на юге Франции и принесли пожары и опустошение в цветущие долины Лангедока. Потом им на смену пришла святая инквизиция вместе со святым Домиником. Чтобы уничтожить последние остатки ереси, одновременно туда вступили представители «полиции тоталитаризма», которые впоследствии стали носить черные одежды. Катары и вальденсы выказали недюжинное мужество в защите своих принципов. Есть множество историй об их героизме. Подобный героизм, как правило, всегда проявляется при крупномасштабных гонениях. В их числе и история о прекрасной девушке, которая без оглядки кинулась в пламя, в котором сжигали ее возлюбленного. Тем не менее процесс искоренения ереси продолжался, так что на смену ухаживаниям и звону струн трубадуров постепенно пришли ортодоксальность и унылое смирение.

Инквизиция делала свое дело с настойчивостью и благочестивой основательностью. После этого она направила свои усилия на север, чтобы схватиться там с местными проявлениями сатаны, то есть с колдовством. В этой схватке ей помогал все возраставший опыт. Ведь церковь теперь могла чувствовать себя в достаточной безопасности и не бояться внешних нашествий. Поэтому она получила возможность сосредоточиться на борьбе со свободомыслием в своих собственных рядах.

В материалах обвинений против катаров и тамплиеров (их, возможно, несправедливо обвиняли в том, что они попали под влияние ереси) есть множество характерных примеров, которые впоследствии еще более четко проявились в материалах судов над ведьмами. Например, считалось, что дьявол являлся им в облике черного человека, иногда с двумя или тремя лицами. В дуалистической религии именно этого и следовало ожидать. Правда, в материалах судов над тамплиерами можно найти примеры, когда из-за чрезмерного количества рук и ног у сатаны может показаться, что он имеет родство с индийскими божествами. Число тринадцать, т. е. число ведьм, участвующих в шабаше, было, вероятно, позаимствовано из «вечери любви» у ранних христиан. Похоже, это число пользовалось не меньшей популярностью и у катаров — именно столько у них было участников тесного кружка верующих. Катары не ели соли. Можно найти и другие аналогии. Вполне возможно, что господа-дьяволы, руководившие ведьмами, которые нередко были образованными людьми, хорошо знали восточные религиозные культы и включали их элементы в эти ритуалы возврата к прошлому в периоды усиления аскетизма. Если это так, то следует считаться с тем фактом, что колдовские культы эпохи палеолита в представлении инквизиторов удивительно точно совпадали с внешними обрядами разнообразных ересей юга Франции. Но ведь искусный инквизитор способен и сам сфабриковать многие черты сходства.

Теперь мы приступим к рассмотрению колдовства на севере Европы, которое стало еще одной из причин, вызвавших реакцию со стороны средневекового католического государства.