1. Город большой науки

– Вон они, видишь! – радостно воскликнул Роберт Нейрн, пальцем указывая вдаль. – Белые скалы! Вот наконец и Англия!

Бен оживленно закивал головой и полной грудью вдохнул воздух. Он был уверен, что уже чувствует запах земли. Их славное судно «Беркшир» входило в узкий Дуврский пролив, а там уже и устье Темзы. На востоке угрожающей зеленой полосой тянулся берег Франции. Бен решил, что это, должно быть, Кале, находящийся сейчас в руках Британии. Он помнил, что по оплошности подарил Франции новое оружие, и очень боялся, как бы за те три месяца, что он пересекал океан, французы не сбросили войска Мальборо в море. Хорошо еще, что на судне имелся эфирограф, и капитан считал своим долгом сообщать всем последние новости. Бен надеялся, что, если бы французы предприняли новое наступление, он бы узнал об этом.

– Сейчас я готов расцеловать любую землю, лишь бы мои ноги ощутили твердь, – не мог скрыть своего восторга Бен.

– Послушаем, что ты запоешь через неделю, – ответил Роберт и, тряхнув головой, отбросил назад свои густые золотисто-каштановые волосы. Его глаза позеленели, как море, а может быть, в них отразились изумрудные поля, выступившие из-за белых известковых скал.

– Три года здесь не был. Когда я в последний раз покидал Англию, то сказал себе, что больше никогда не вспомню о ней, но сейчас я готов взять свои слова обратно. На земле так много красивых мест, Бен. Но ни берег Индии, ни южные моря, ни Карибские острова – ничто, Бен, не может сравниться с Англией.

Бен пожал плечами, трудно было не позавидовать Роберту, который успел так много повидать, а ведь он едва достиг совершеннолетия. Но мысль о дальнейшем путешествии по морям-океанам сейчас не вызывала у Бена никакого энтузиазма. Его больше не привлекала разделяющая берега земли однообразная, кажущаяся бесконечной гладь воды. Длительное путешествие все лишает прелести. Встречи с дельфинами и летающие рыбы начинают казаться чем-то обычным, заурядным, пропадает волнующее чувство новизны, такое приятное в начале путешествия. Есть люди, которые с удовольствием и по несколько раз пересказывают одни и те же истории. Их счастливый дар рассказчика не позволяет многократно повторенным историям бледнеть или становиться скучными. Роберт был из числа таких людей. Сын простого солдата, он имел душу романтика и путешественника и успел накопить изрядный запас самых невероятных историй, которые, возможно, были даже не вымышленными, а вполне реальными. Знакомство их началось с пиратских историй. Как только Роберт узнал о встрече Бена с Черной Бородой, из него как из рога изобилия хлынули истории о морских разбойниках. Вскоре юноши обнаружили, что их интересы во многом совпадают. Хотя Роберт не прочел ни одной научной книги, ум у него был живой, и он все схватывал на лету. Дни, проведенные за длинными разговорами, в мечтах о будущем, отвлекли Бена от тяжелых воспоминаний прошлого.

– Я все голову ломаю, где нам в Лондоне поселиться? – продолжал Роберт.

– Нам?

– Ну конечно, если ты не против. Как представлю тебя одиноко скитающимся по Лондону, так мне делается не по себе.

– Я был бы счастлив иметь в Лондоне надежного друга. К тому же ты так хорошо в нем ориентируешься, – не заставил себя ждать с ответом Бен. – слышал, Лондон немного больше Бостона.

– Немного! Да ты что! – воскликнул Роберт. – Лондон! Что такое Лондон?! Где вкуснее всего можно поесть? – в Лондоне. Где самые лучшие развлечения? – в Лондоне. Верь мне, здесь самые сладкие девчонки на свете!

У Бена при упоминании о самых сладких девчонках порозовели уши.

– Мне в Лондоне некогда будет развлекаться, – насупился Бен.

– Ну конечно, мой юный философ. Знаю-знаю, ты пустишься на поиски ученых умников ну и всяких там философских глупостей. Но я попробую выкроить время и помочь тебе вкусить порцию удовольствий, необходимую каждому человеку.

Лицо и уши Бена сделались пунцовыми, он смущался и потому злился на Роберта, а пуще всего на себя.

Роберт дружески и снисходительно похлопал его по плечу:

– Бен, не позволяй мне тебя дразнить. Твоя невинность искушает меня, а твое смущение забавляет. А если серьезно, я хочу показать тебе настоящий Лондон.

– Я был бы тебе за это признателен, – заверил его Бен.

Ветер усилился. Хриплыми голосами возбужденно перекрикивались матросы. Бен счел это за добрый знак. Ближе к вечеру они вошли в устье Темзы. Роберт и Бен впервые за последние восемьдесят дней наблюдали настоящий закат: солнце не тонуло в бескрайних водах океана, оно медленно и лениво опускалось, прячась за земную твердь.

В сумерках выступали сгрудившиеся серыми кучками дома Грейвсенда и виднелся громадный силуэт крепости Тилбури.

Зеленые берега Темзы были сплошь усеяны живописными деревушками, размежеванными полями. В Бостоне большинство каменных домов равнялись с Беном по возрасту, и образцом архитектурного величия он привык считать недавно выстроенную в его родном городе церковь.

Но за несколько последних часов устоявшиеся понятия Бена дали трещину: он увидел два особняка, которые раза в три превосходили своим великолепием дом мистера Фэнела, а уж у того-то дом был самым красивым в Бостоне. Бен задумался: «Если такие особняки стоят в пригороде Лондона, то что же я увижу в самом Лондоне?»

Бену всегда казалось, что Джеймс изрядно преувеличивает провинциальность Бостона, но сейчас он все больше и больше убеждался в том, что его брат не так уж далек был от истины. Неожиданно для себя он преисполнился благодарности судьбе за то, что она послала ему Роберта.

Бен посмотрел на свои руки – пальцы нервно подергивались. Такое случалось с ним в детстве, когда он стоял перед коробкой с долгожданным подарком и сгорал от нетерпения открыть ее. Но сейчас никакая дрожь тела не могла заглушить ту безудержную радость, которая теснила и распирала его грудь: радость встречи с тем неизвестным и желанным, что воплощал собой Лондон.

Корабль бросил якорь в лье от Лондона, оказалось, начался отлив. Пальцы Бена от нетерпения сводила судорога. На горизонте запечатлелась мечта его жизни – Лондон. Картина города впечатляла и поражала. Лондон простирался, занимая всю северную и восточную части горизонта. Дома стояли так плотно прижавшись друг к другу, что Бен не мог разобрать, где заканчивается одно здание и начинается другое. И только шпили церквей – Бен насчитал их не менее двух десятков – вырывались из густой массы строений. На фоке бледно-лилового неба они были похожи на пальцы проповедников, которые отделились от многотысячной толпы и указывали этой толпе путь к Богу.

Над этими двумя десятками гигантов возвышался величественными куполами поистине невиданный доселе исполин. Роберт назвал его собором Святого Павла. На правом берегу Темзы виднелись громоздкие силуэты ветряных мельниц. Не менее пяти этих нелепых монстров стояли совсем рядом, и было слышно, как их огромные колеса лениво поскрипывают, повинуясь прихоти вечернего ветерка.

На севере небо пламенело, и оттого казалось, что ночь поглотила землю наполовину, будто не хватило сил на все земное пространство. В этом было нечто сверхъестественное. В каком-то смысле это свечение мнилось Бену куда более странным, нежели все колдовские чудеса Брейсуэла.

Неожиданно ему в голову пришла мысль: распространению именно этого света Брейсуэл и пытается помешать. Может быть, он боится, что все города, подобно Лондону, своим светом начнут теснить мрак ночи и вместе с ним все те ужасы, которые этот мрак порождает.

– Восхитительная картина! – произнес стоявший рядом Роберт. – Несколько лет назад здесь было не так светло. – Он заговорщически посмотрел на Бена. – Давай возьмем лодку и поплывем к берегу. Что время терять?! Каких-нибудь два часа – и мы в городе.

– Украсть лодку! – воскликнул Бен и, будто желая закрыться от греха, угрожающего проникнуть ему в душу, прижал сжатые в кулаки руки к груди. – Ни за что на свете. Можно попросить, хотя…

Огни «Беркшира» остались где-то позади и затерялись среди тысячи таких же огней. Здесь, у основания Лондона, река сама превратилась в густонаселенный город: фрегаты и торговые корабли, как церкви и соборы, возвышались над своими собратьями, мачтами, словно шпилями, вздымаясь к небу. Баржи на паровых двигателях и прогулочные суденышки, подобно кабачкам и тавернам, зазывали народ повеселиться. Плавучие дома и шлюпки теснились со скромностью незатейливых лачуг, робеющих перед лицом крепких и мощных строений. По закоулкам этого плавучего городка они пробирались навстречу сверкающему огнями большому городу, а вокруг то вспыхивала, то затихала иноязычная речь: говорили на голландском, французском, испанском и еще каких-то языках, Бену совершенно незнакомых.

– Что мы скажем, когда причалим к Тауэру? – спросил у Роберта Бен, сильно налегая на весла.

– Ничего не будем говорить. Они подумают, что у нас есть разрешение сойти на берег. А когда разберутся, что у нас его нет, мы будем уже очень далеко, где-нибудь на Флит-стрит. И вообще мы никому ничего плохого не делаем. Лодку вернут нашему капитану, у нее же на борту написано – «Беркшир». Все просто и ясно как божий день.

– Да, кажется, все складно выходит, – согласился с ним Бен.

Где-то за час до полуночи Бенджамин Франклин вступил в город своей мечты, город большой науки. Над ним возвышался Тауэр. Он был всем сразу: и величественным замком, и страшной тюрьмой, и монетным двором. Средневековая крепость была залита светом алхимических фонарей.

За Тауэром раскинулся безбрежный океан света, населенный тысячами и тысячами человеческих существ, среди которых Бену предстояло разыскать одного-единственного нужного ему человека – сэра Исаака Ньютона.

 

2. Зверинец

Животное с такой силой бросилось на стенки вольера, что тот содрогнулся, угрожая рассыпаться. Фацио едва успел подавить испуганный крик и отпрянуть назад. Король не шелохнулся, он продолжал спокойно стоять и наблюдать за зверем.

– Похож на обычную корову, – разочарованно произнес Людовик. Адриана не находила никакого сходства с коровой. Никогда в жизни ей не попадалась корова с такой густой длинной шерстью, с такой мощной холкой и грудью шириной не менее пяти футов. И ни одна корова не способна была с такой яростью бросаться на стенки своего загона, стремясь разнести их в щепки и вырваться на свободу.

– Что это за животное? – спросил Фацио.

– Бык, – ответил Людовик все с тем же разочарованием в голосе. – Говорят, они очень опасны для человека. – Он посмотрел на своих спутников невидящими глазами и недоуменно пожал плечами. – Меня же оно пугает не более, чем мирно пасущаяся на лугу корова.

Людовик сделал знак рукой:

– Пойдемте, я покажу вам своего льва. Мне доставили его несколько лет назад, но он все еще впечатляет своей дикой мощью и достоинством.

На самом деле лев оказался старым, с костлявыми лопатками и впалыми боками. Дикий огонь в его глазах давно погас, уступив место мутному взгляду, в котором застыла тоска о былом. Каким-то ужасным образом лев напоминал Ментенон в последние дни ее жизни.

Неужели пройдут годы, и она, Адриана, станет такой же?! И король! Какой он увидит ее тогда? Какой она предстанет перед его глазами, которые разъяренное чудовище приняли за обыкновенную корову, а старую драную кошку – за благородного льва? Та женщина, которую он сегодня видит перед собой и с которой делит ложе, – не она, не Адриана.

К горлу Адрианы подкатил комок, но она быстро успокоилась. Горечь от потери невинности притупилась и не вонзалась шипами в сердце, как раньше. Она знала, что какое-то время могла бы оттягивать момент близости с королем, но рассудила: зачем откладывать неизбежное? Зачем накликать на свою голову неудовольствие короля? Мадам де Ментенон учила ее: не надо ждать слишком многого от плотской любви. И все же Адриана надеялась, что Ментенон не права. В молодости Людовик слыл превосходным любовником, и Адриана надеялась высечь хоть искру любви истинной в момент искусного творения любви плотской. Она надеялась, что это в какой-то мере компенсирует ее потери.

Но Людовик – старый и толстый – не оправдал ее надежд, он не подарил ей искру высшего экстаза, вместо наслаждения она испытала лишь неизвестное ей ранее чувство телесного отвращения.

Адриана пыталась успокоить себя, убеждала, что служит высшей цели, но в глубине души знала, что не во имя высшей цели она согласилась выйти замуж за короля. Она не верила в провидческие грезы Креси. Для «Корая», по ее мнению, она являлась лишь орудием достижения только им известных целей. Главную роль в ее замужестве сыграли слова Торси. Она согласилась стать королевой, потому что боялась превратиться в пешку.

– Пойдемте, дорогая, дальше, – сказал Людовик. – Здесь у меня самые обычные животные, вы можете увидеть их в любом зверинце.

Король двинулся вперед, Фацио и вся свита последовали за ним. Адриана сделала шаг, чтобы присоединиться к процессии, и в этот момент поймала на себе тревожный взгляд Николаса. Она широко улыбнулась ему и про себя подумала, наверное в сотый раз за последнее время: «Нужно попросить короля, чтобы он заменил его кем-нибудь другим».

Хотя еще три месяца назад, несмотря на то, что Николас провинился, допустив ее похищение, она сама умоляла Людовика оставить его при ней. Король исполнил просьбу, поскольку пребывал в весьма благодушном настроении с того самого момента, когда она согласилась принять его предложение стать королевой. С ее стороны было чистейшим эгоизмом удерживать Николаса при себе. Но сейчас она готова была с большей легкостью принять страдания за грех эгоизма, чем пережить отсутствие Николаса.

– Скажите мне, де Дюйе, – произнес король, проходя мимо очередного вольера, – могу ли я уже планировать свою свадьбу?

– Конечно, ваше величество, – голос Фацио дрожал от волнения, – со дня на день наш проект будет окончательно завершен.

Людовик кивнул головой, лицо его сияло подобно божественному лику Аполлона, коим он себя без стеснения.

– Это очень хорошие новости, друг мой. Пожалуйста, передайте мою благодарность своим помощникам. – Он помолчал и взглянул на Адриану. – И примите мои извинения за то, что я похитил у вас самого прекрасного из них.

– Что вы, что вы, ваше величество! Вы лишь спасли ее от скучной рутины, – запротестовал Фацио.

Они завершили осмотр зверинца во дворце Трианон, а оттуда пешком вернулись в Версаль. По дороге Фацио совершил ошибку, осмелившись задать королю вопрос о войне с Англией. Людовик резко оборвал его, хотя и находился в веселом расположении духа. Когда они вернулись в Версаль, Людовик поцеловал Адриану и велел ей оставаться в своих покоях. А сам отправился на закрытое заседание совета министров, прихватив Фацио.

Королевские покои превратились для Адрианы в убежище, не тела – роскошные двери не могли уберечь ее тело от посягательств короля, – а души. Оставшись одна, Адриана неизменно доставала чернильницу, брала в руку перо и пыталась излить на бумагу – из самых потаенных, недоступных для короля глубин души – математические расчеты.

Однако сегодня, внимательно просмотрев результаты своей трехмесячной работы, она не почувствовала удовлетворения. Ее попытки открыть тайну Фацио оказались бесплодными. Не чувствуя сил продолжать, она отдалась на волю собственным прихотливым фантазиям. Играючи Адриана нарисовала аппарат для полетов на Луну и с предельной точностью рассчитала траекторию его движения. После чего с такой же аккуратностью рассчитала траекторию его полетов на Юпитер и Сатурн. Внеся некоторые поправки в формулу Януса, она набросала основные принципы создания «вселенского» эфирографа который мог бы воспроизводить голос и передавать изображение отправителя. Ее фантазия не знала удержу, и она «создала» зеркало, способное запоминать отражения, сделанные им в тот или иной момент времени. Но для ее фантазий не существовало путей воплощения в жизнь: она не могла ни экспериментально проверить свои расчеты, ни обнародовать гипотезы в научном мире, опубликовав их. Единственный реальный результат, который она извлекла в ходе своих фантастических экзерсисов, заключался в том, что теперь ей было доподлинно известно: Фацио не работает ни над одной из этих идей. Как-то он обмолвился и назвал свое изобретение «пушкой Ньютона». Но как понять, что скрывается за этим таинственным определением?

Будь у нее под рукой «Начала» Ньютона, она, возможно, и нашла бы ключ к разгадке.

Адриана сидела и думала: «А не сжечь ли все эти расчеты?» Она не успела принять решения, в дверь тихо поскреблись. Вздохнув, спрятала бумаги в потайной ящик старого стола Ментенон и громким голосом пригласила:

– Войдите.

Пред ней появилась высокая фигура… Креси.

– Здравствуйте, мадемуазель, – произнесла прекрасная фарфоровая кукла. – Мы с вами незнакомы. Позвольте представиться, меня зовут Вероника де Креси. Отныне я ваша фрейлина.

– Простите? – не смогла скрыть удивления Адриана. «Почему эта странная женщина притворяется, будто мы незнакомы?»

На самом деле ответ не требовался – всего в каких-нибудь двадцати шагах от дверей застывшей статуей стоял гвардеец дворцовой охраны. Адриана вспомнила, что, когда герцогиня рассказывала о «похищении» и «освобождении» Адрианы, имя Креси она намеренно опустила.

– Можно войти?

Как только дверь за Креси закрылась, чуть заметная улыбка скользнула по ее лицу.

– Вы ведь понимаете, – не то спрашивала, не то утверждала она.

– Конечно. Теперь вы моя фрейлина, – в тон ей ответила Адриана. – Как вам это удалось?

– Это заслуга не моя – мадам де Кастри. Рисковать пришлось ей. Но мы решили, что такая должность стоит риска.

– Странное решение, поскольку я не чувствую к вам ни малейшего расположения, мадемуазель. В этом весьма неудобном для меня положении я оказалась только благодаря вашим пророчествам и совершенно непонятному для меня суеверию сестер «Корая».

Дымчато-серые глаза мадемуазель Креси на секунду, как молнией, озарились вспышкой.

– Я уверена, что вы не считаете мои предсказания бредом, и, конечно же, вы не считаете мадам де Кастри суеверной.

Адриана тяжело опустилась в кресло, она намеренно не предложила рыжеволосой нахалке стул. И чуть не задохнулась от возмущения, так как Креси, не дожидаясь ее приглашения, села сама.

– Мадам де Кастри не представила мне доказательств вашей способности видеть будущее, а мой математический ум доверяет только формулам. Она же просто потребовала от меня принять ее слова на веру, но так безотчетно можно верить только в Бога!

– И все же вы поверили, несмотря ни на что.

– Вы заблуждаетесь, я просто сделала то, о чем просила меня мадам де Кастри, и сделала потому, что у меня не оставалось выбора.

– Вот именно поэтому я здесь, – сказала Креси, и голос ее прозвучал тепло, он уже не был таким повелительным, как в момент ее появления. – Посмотрите, что я вам принесла.

Адриана неохотно приняла от Креси сверток, но, развернув его, не могла сдержать радости.

– Боже, новое издание «Начал», – воскликнула она, – и еще «Correction of Planetary Motions».

– Я знала, как сильно вы нуждаетесь в этих книгах и как трудно вам их достать, – сказала Креси. – Как только появится возможность, я принесу еще. «Корай» открыл для вас свои библиотеки.

– Спасибо… мадемуазель, – Адриана почувствовала крайнюю неловкость.

Мгновение спустя Креси снова заговорила, на этот раз как-то застенчиво.

– Я должна признаться, что всегда восхищалась вашими научными трактатами, – сказала она. – Уже ваша первая работа «Вероятность существования седьмой планеты» свидетельствовала о редкой одаренности. Сколько вам было лет в ту пору?

– Пятнадцать, – смутилась Адриана. – Мне тогда приходилось работать тайно, по ночам. Одна из девочек донесла на меня, и начальница решила, что я пишу любовные письма.

– И что за этим последовало?

– Ничего. Одна из монахинь была членом «Корая», она предупредила меня. Когда устроили проверку, то обнаружили, что я переписывала молитвы. Благодаря такой «набожности» меня впервые заметила мадам де Ментенон.

– И именно та монахиня представила вас ордену? Адриана утвердительно кивнула.

– Да, – она нахмурилась, – но сейчас эта женщина делает вид, что не знает меня.

Креси опустилась перед Адрианой на колени и взяла ее за руку.

– Извините, мадемуазель, наш разговор причинил вам боль. Но я здесь с вами, чтобы залечить ваши раны. Я знаю, вы не верите моим предсказаниям. Но умоляю вас, забудьте о предсказаниях и о вашем неверии. Позвольте мне стать вашим другом, вашим доверенным лицом. Я буду, минуя Торси, доставлять по назначению ваши письма, публиковать ваши работы в узком кругу посвященных, приносить вам новости о самых последних научных гипотезах и открытиях. Я буду вашим связующим звеном с «Кораем», мадемуазель, если только вы позволите нам вернуться в ваше сердце и вашу жизнь. – С этими словами Креси сжала руку Адрианы и низко склонила голову.

– Вернуться в сое сердце… это так сложно, – ответила Адриана, почему-то краснея. – Я доверяла «Кораю» так как не доверяла никому и никогда. Я доверяла своей наставнице в Сен-Сире. Я думала, она любит меня, но мадам де Кастри приказала, и ее любовь растаяла, словно утренний туман.

Креси поднялась, лицо ее приобрело загадочное выражение.

– Ваша подруга, вероятно, была слабовольным человеком, – сказала она. – Сердцу нельзя приказать, оно само решает, любить ему или не любить.

– Мне кажется, я на грани безумия оттого, что во дворце у меня нет ни одного близкого человека. И, несмотря на это, посторонний человек не может просто так прийти и объявить себя моим другом. – Последние слова она произнесла таким ледяным тоном, что ее саму пробрал холод. – Кем бы ни был этот человек, он должен доказать искренность своей дружбы, – закончила она.

– Если вы ставите такие условия, вряд ли вы обретете друзей, – заметила Креси. – Но все же я понимаю вас. И пока вы будете собирать доказательства моей дружбы, я постараюсь сделать для вас кое-что полезное. Я уже говорила с вашим телохранителем…

– С Николасом?

– А его зовут Николас? – как-то хитро переспросила Креси.

– Мы так условились, – спохватилась Адриана, – называть друг друга нашими христианскими именами. В Версале это не принято…

Креси равнодушно пожала плечами:

– Полагаю, что один друг у вас уже есть. Но меня беспокоит не столько ваш телохранитель, сколько то, что он рассказал. Он поведал мне, как вы ходите из угла в угол по своей комнате и в тоске ждете, когда король пошлет за вами или сам посетит вас.

– Ну и что из того? – возмутилась Адриана. – Я работаю. Я пытаюсь разгадать тайну Фацио де Дюйе.

Креси снова пожала плечами:

– У ваших ног вся Франция. Пользуйтесь этим.

– Что вы хотите сказать? – нахмурилась Адриана. Неожиданно какая-то кошачья улыбка, хищная и ласковая, появилась на лице Креси.

– В таком случае, мадемуазель, вам просто необходим мой совет. Я помогу вам разгадать тайну Фацио де Дюйе, – сказала Креси, озорно сверкая глазами. – Слушайтесь меня, и через два дня нам будет известно все.

– Вы проникнете в тайну вашими колдовскими методами? – саркастически усмехнулась Адриана, стараясь тем самым скрыть, насколько она заинтригована предложением.

 

3. В кофейне

– Вам налить еще кофе, сэр? – спросила девушка. Бен оторвал глаза от разложенных перед ним бумаг и тут же утонул в теплом море карих глаз и копне волос цвета золотистого меда. Позволь он глазам более длительную прогулку, то заметил бы опасно глубокий вырез лифа и брызги веснушек на пышной груди. Но Бен скромно остановил взор на губах девушки, расплывшихся в милой улыбке, слишком призывной, если учесть, что она предложила всего лишь наполнить опустевшую чашку.

– А-а, м-м-м… да, пожалуйста, – промямлил Бен.

– Раньше я вас здесь не видела, – ворковала девушка, наклонив кофейник так, что его ароматное содержимое зажурчало и забулькало, наполняя пустую чашку.

– Вы правы, я здесь раньше никогда не был, – признался Бен. – Я друга жду.

– Или подругу? – кокетливо пропела девушка, отчего Бен вздрогнул и поднял на нее глаза.

– М-м-м, да, – глупо пробормотал он.

– Вы знаете, – доверительно произнесла девушка, – я могу по выговору мужчины определить, откуда он родом. Те что из Ислингтона, говорят на один манер, а те, которые из Котсуальда, – на другой. Но ваш выговор для меня – загадка. Не сомневаюсь, вы англичанин, но при этом…

– Я… я из колоний, – пояснил Бен, удивляясь, чем мог привлечь ее внимание, и надеясь удержать это внимание как можно дольше.

А вокруг позвякивали чашки, клубились, как едкий дым, разговоры о политике, попадались и такие посетители, которые громко зачитывали друг другу понравившиеся выдержки из газетных статей. Воздух – смесь дыма от полдюжины длинных сигар и каминного чада, по всей видимости, у камина была плохая тяга – вдруг показался Бену разреженным.

– Из колоний? – воскликнула девушка не то восторженно, не то удивленно. – Ой, там, говорят, полным-полно диких индейцев.

Бен понял, что детальных объяснений от него никто не ждет, девушке просто хочется поболтать.

– Это правда, в Бостоне индейцы встречаются на каждом шагу, – ответил он. – Те, которые приняли сторону Франции, возможно, довольно дикие. – Он отхлебнул кофе из своей чашки и подумал: «Где же Роберт? Почему он так сильно опаздывает?»

– А, понятно, – сказала девушка. – А позвольте узнать, что занесло такого юного парнишку в наш город?

«Что бы Роберт на это ответил? Какой хитрой фразой он удовлетворил бы это наивное любопытство?»

– Я… ну, в общем, я не могу ответить на этот вопрос, – только и нашелся что сказать Бен. – Это… тайна.

– Вы кажетесь мне все более и более загадочным, мистер…

– О! – Бен вскочил, и вскочил так поспешно, что чуть не опрокинул свою чашку. – Ах, извините, я не представился, меня зовут Бенджамин Франклин. – Он неловко поклонился.

Девушка сделала книксен, представив Бену обзор своих соблазнительных прелестей:

– Сара Элизабет Чант, к вашим услугам.

Бен почувствовал, что лицо стало цвета вареной свеклы, но все же у него достало мужества потянуться к ее руке. «Уж быть галантным, так по всем статьям», – решил он. Девушка догадалась, что он хочет поцеловать ей руку, и мягко отстранила его.

– Сэр, – в ее глазах резвились бесенята, – видно, вы очень давно не были в Лондоне, иначе бы знали, как нужно знакомиться с дамами. – С этими словами она сделала шаг вперед и запечатлела на его губах теплый мимолетный поцелуй, от которого по всему телу Бена побежали мурашки. Девушка подмигнула ему, взяла со стола серебряный кофейник и пошла прочь.

Бен, словно у него отказали ноги, так и рухнул на скамейку, лихорадочно схватил лежащий перед ним свежий номер «Меркурия», но не смог прочитать ни строчки.

Конечно, он знал, что в Лондоне поцелуй в губы такое же обычное явление, как и рукопожатие. Он всегда думал, что целовать женщину – это очень приятно, но не подозревал, что настолько.

Бен пришел к выводу, что практическая философия стоит значительно выше философии умозрительной. Случай помог ему удостовериться, что практика приносит более ощутимые результаты. Его результат заключался в том, что он с этой минуты ни о чем другом на свете не мог думать – только о Саре Элизабет Чант. Что было весьма скверно, ведь ему следовало думать о многих и очень важных делах. За десять дней пребывания в Лондоне он отправил сэру Исааку Ньютону не менее трех писем – и ни на одно не получил ответа, хотя совершенно открыто выразил в письмах свое беспокойство относительно тайных планов Франции.

Он строил догадки: возможно, Ньютон уехал из Лондона, возможно, он болен, возможно, письма Бена перехватывает некто, подобный Брейсуэлу.

Бен всеми силами старался подавить растущее отчаяние. Франция, или кто там прячется под этой таинственной буквой F, имела уже достаточно времени, чтобы создать новое оружие. И Бен ей в этом изрядно помог. Теперь Франции совершенно безразлично, заметит Ньютон Бена или нет. Даже если и заметит, то в любом случае исправить допущенную Беном ошибку или изменить ход вещей они уже не смогут. Но больше всего Бена печалило то, что двести фунтов, полученные от Черной Бороды, быстро таяли, хотя они с Робертом умудрились очень дешево снять небольшую комнатенку. Работы у них никакой не было.

Прошел еще час, а Роберт все не появлялся. Бен совсем потерялся, когда вновь появилась Сара и предложила ему еще кофе.

– Что-то твой дружок сильно опаздывает, – тихо сказала она.

– Да, опаздывает. Думаю, что-то его задержало, – ответил смущенно Бен. – «Надо знать Роберта, ему вляпаться в какую-нибудь историю – пара пустяков», – подумал он про себя.

– В таком случае могу ли я попросить вас, Бенджамин Франклин из Бостона, оказать мне любезность?

– Да, конечно, – встрепенулся Бен.

– У меня скоро заканчивается работа. А в такой час – девушка, одна, на улице… сами понимаете. Боюсь, мне не избежать встречи с какими-нибудь грязными приставалами. Вот я и хочу узнать, не проводите ли вы меня до дому?

У Бена пересохло в горле.

– Ну конечно, – только и мог выговорить он.

– А как же ваш друг?

Бен пожал плечами:

– Я долго его ждал, пусть он теперь меня подождет.

– О, да вы, я погляжу, серьезный мужчина, – улыбнулась Сара.

Выйдя на свежий воздух, Бен вдохнул полной грудью. Сара тем временем взяла его под руку.

– Какой красивый город, – пробормотал Бен. Кофейня находилась прямо на Флит-Плаза. Большая красивая площадь была вымощена серым камнем. Уличные фонари освещали здания из красного кирпича, которые и образовывали круг площади. В самом ее центре высоко вверх выбрасывал струю воды фонтан в виде трех обнявшихся русалок, сделанных из гипса.

– В какую сторону нам идти? – глупо спросил Бен. Он почувствовал, как где-то внизу живота зажглось желание, смешанное со страхом и надеждой.

– Здесь рядом, – ответила Сара, крепче сжимая его руку. – Я живу недалеко от Корби-лейн, как раз там, где заканчивается Сити.

– А, ну тогда пошли. – Бен старался подавить волнение и говорить как можно спокойнее. Но слова не слушались его и, вырываясь наружу, странно звенели в воздухе. Он был благодарен Саре за то, что она, казалось, не замечала его скованности, пока они шли по Флит-стрит , убегающей от площади на запад. И уже через несколько минут они пересекли границу лондонского Сити.

Когда в Бостоне Джеймс и прочие, побывавшие в Лондоне, называли старейшую часть города «Сити», Бен видел в этом лишь претенциозность, подобную той, с которой жители северного и южного районов Бостона называли места своего проживания «настоящим» Бостоном. Но лондонский Сити реально существовал, в чем Бен не замедлил убедиться, как только они с Сарой пересекли границу, условно отделяющую Сити от остальной части города. Там, где кончался Сити, заканчивался здравый смысл и порядок. Широкие прямые мощеные улицы, лучами разбегающиеся от площадей, чистота, аккуратность и математическая упорядоченность неожиданно исчезали, и возникали темные узкие кривые улочки, таинственные, запутанные, как лабиринт минотавра, и часто опасные, особенно в ночное время.

Сама Флит-стрит сузилась невероятно: от девятисот футов осталось меньше половины. Они вышли на Корби-лейн, в ночной тишине звук их шагов разлетелся глухим эхом. Бен слышал, как в такт шагам глухо стучит его сердце.

Неожиданно Сара прижалась к нему, и губы их встретились, ее рука вела его руку к глубокому вырезу платья. Бена подхватил вихрь сладкий и таинственный, мучительный и восторженный. Каким-то неведомым образом его рука очутилась у Сары под юбкой, коснулась теплой полоски тела чуть выше чулка.

Бена пробрала дрожь, но Сара вдруг резко оттолкнула его и пошла вперед. Он поплелся за ней следом, как старая, преданная собака, тяжело дыша и дрожа всем телом.

– Идем сюда, – прошептала она и схватила его за руку.

– Погоди, – выдохнул Бен. – Я… ты…

– Шлюха? Конечно, глупенький. А тебя это пугает?

– Я… – По правде говоря, это его нимало не заботило. Он все еще чувствовал сладкий вкус ее губ, а руки его хранили тепло ее тела.

– Я разливаю кофе в арабской кофейне, – с легкой обидой в голосе сказала Сара. – Так кем же я, по-твоему, должна быть?

– Я… послушай, у нас в Бостоне тоже есть кофейни, и те, кто там прислуживает, не…

– Много ты знаешь! – засмеялась Сара. – Какой же ты еще глупенький, Бенджамин Франклин! В следующий раз, – посоветовала она, – внимательнее смотри на вывеску. Увидишь, что на ней изображена женская рука, знай, если пожелаешь, тебе предложат не только кофе.

– А… за какую цену?

Сара язвительно улыбнулась и снова прижалась к нему. Он почувствовал ее тело – тугое, теплое.

– Хочешь меня? Ты еще девственник, мой американский джентльмен? – И она снова его поцеловала, затем приблизилась губами к самому его уху и прошептала:

– С девственников я более десяти шиллингов не беру.

Бен и рад был бы отказаться, но, ощущая трепет ее тела, не мог думать о таких пустяках, как десять шиллингов.

– Ты покажешь мне, что надо делать? – пробормотал он.

– Решено, десять шиллингов? – спросила в ответ Сара. – Вы не будете разочарованы, сэр. – И она снова потянула его за руку. – Сюда, несколько ступенек вверх – и там моя теплая постелька.

Он шел за ней, и шум крови в ушах заглушал стук башмаков по лестнице.

 

4. Маски

Адриана придирчиво разглядывала в зеркале стоящую перед ней троицу. Слева от нее – мужчина, высокий и стройный, стройнее ливанского кедра. Одна рука его небрежно покоилась на эфесе шпаги, другая с элегантной небрежностью одергивала жилет, изукрашенный бронзовым шитьем. Поверх парика на голове треуголка с бобровой выпушкой. Черная маска с крючковатым носом скрывала лицо так, что виднелась лишь сардоническая улыбка на губах.

Мужчина справа отличался таким же высоким ростом, но был значительно шире в плечах. Казалось, ему неуютно в ярко-красном камзоле поверх жилета шоколадного цвета. Лицо его скрывала небольшая маска, усыпанная серебряными блестками, с круглым шутовским носом.

Но особое внимание Адрианы привлекал мужчина в центре. Ниже остальных на целую голову, в старомодной войлочной шляпе, украшенной страусовым пером каких-то невероятных размеров. Поля шляпы с одной стороны заломлены, как у мушкетеров времен Людовика XIII. Золотистый жилет низко опускался на темно-синие кюлоты. Поверх жилета – темно-коричневый камзол, отделанный голубым и золотым кантом. Маленькие усики и бородка нелепо топорщились под маской с огромным алым носом.

– Ничего не выйдет, – простонала Адриана, глядя в зеркало. – Я совершенно не похожа на мужчину.

– Глупости, – сказал первый мужчина, которым, конечно же, была мадемуазель Креси. – Вы выглядите как самый настоящий шевалье.

В подтверждение ее слов Николас закивал головой, а Креси продолжала:

– Да и что с того, если кто-то по голосу и манерам догадается, что вы женщина, а не мужчина. Мужчина, женщина – не важно, важно, чтобы никто не узнал вас. А я уверяю, вы совершенно не похожи на Адриану де Морней де Моншеврой.

– Истинная правда, – со вздохом поддакнул Николас. – Но если нас разоблачат, или если королю станет известна моя роль в этом деле…

– Что за неучтивость вы себе позволяете, – оборвала его Креси. – С каких это пор гвардейцы Швейцарской роты заботятся о личной безопасности и благополучии?!

Маска не помешала Адриане заметить, как лицо Николаса залила краска стыда. Она и сама почувствовала неловкость. Ей хотелось, чтобы Николас не сдавал позиций и продолжал настаивать. Она была уверена, что из их маскарада ничего хорошего не выйдет. Но Креси повернула все так, что он устыдился собственной нерешительности, почувствовал себя виноватым в том, что якобы слагает с себя обязанности телохранителя Адрианы.

– Николас, для вас было бы хуже, если бы мы утаили от вас свой план и не просили сопровождать нас, – сказала Адриана и вдруг поняла, что, сама того не желая, приняла сторону Креси. «Будь что будет, – решила она. – Если этот дурацкий наряд поможет мне выведать секрет Фацио, то игра стоит свеч».

– Надеюсь, на дуэль меня никто не вызовет, – усмехнулась Адриана, похлопывая по богато украшенному эфесу своей шпаги. – У меня нет ни малейшего представления, как пользоваться этой штукой.

– Не вы одна такая, очень многие не умеют держать шпагу в руках, – успокоила ее Креси.

Николас тяжело вздохнул:

– Я знаю, кому придется драться, если дело до этого дойдет.

Адриана вспыхнула от гнева. Ментенон была права: мужчины много обещают, но слишком многого от них ждать не стоит. Разве Николас не клялся ей, что больше ни одному мужчине не позволит к ней прикоснуться, если она сама того не пожелает! Но мужчина-то к ней прикасается! Пусть даже это и сам король. Конечно, она никогда не говорила Николасу, что не желает королевских объятий… Но он должен был догадаться сам.

– Ну, – воскликнула Креси, – в путь! Карета ждет нас.

– Что вы сказали королю о том, куда мы отправляемся? – спросила ее Адриана.

– Само собой разумеется, что с королем об этом я не говорила, – ответила Креси. – Но камергер дал понять королю, что вы себя не очень хорошо чувствуете. Ему сказали, что вы отправляетесь в поместье Моншеврой подышать свежим воздухом. Вы же едете подышать свежим воздухом, не так ли? – подмигнула Креси Адриане.

Адриана задумчиво пощипывала свою накладную бородку. Они выехали из Версаля, держа путь в сторону поместья. Затем тайно остановились в Трианоне, чтобы переодеться в маскарадные костюмы. Допустили ли они по дороге ошибки, которые могли бы их разоблачить? Возможно. Но сейчас это уже не имело значения.

Адриане хотелось испытать, что значит быть мужчиной. Понравится ли ей эта роль? К ее удивлению, несмотря на все опасения, Адриана чувствовала возбуждение, ее обуревала какая-то дьявольская веселость. Ей припомнился случай, как однажды Нинон де Ланкло переоделась в костюм офицера, вооружилась пистолетами и шпагой и верхом преследовала своего любовника в течение целого месяца. И Адриана пустилась в подобное приключение, которое у Ментенон вызвало бы, вероятно, лишь презрение. Но именно это нелепое, постыдное приключение – впервые за последние месяцы – заставило ее почувствовать себя молодой и полной надежд. Почувствовать себя живым человеком.

Несколько месяцев провела Адриана в загородной тиши. Жизнь шла по кругу: Версаль, Марли, Трианон, Фонтенбло – дворцы, которые король часто посещал, являли собой воплощение вкусов и фантазий Людовика XIV, поэтому путешествие по Парижу стало для Адрианы настоящим потрясением.

После эфемерной нереальности дворцовой жизни Париж ударил по нервам жизнью настоящей, и этим сильно напугал Адриану. Угрюмые лица смотрели на проезжающих с нескрываемой враждебностью. Какой-то прохожий даже запустил камнем в карету. Когда они наконец добрались до Пале-Рояля, дворец предстал перед ними как старая, но все еще могущественная фаворитка, которой никогда не суждено впасть в немилость. Людовик XIV уверовал, что сердце Франции бьется там, где находится он сам. Но Пале-Рояль всем своим видом показывал, насколько король заблуждался.

Во чреве дворца мгновенно забылись и Париж, и наводнявшая его оборванная толпа горожан. Нечто сверкающее и призрачное, покачиваясь, висело в воздухе. Искрящиеся пушинки танцевали под нежную мелодию, которую беззаботно играли, казалось, сами эльфы. Изо рта тритона била струя воды и, застывая в воздухе, превращалась в лед. Лед падал в чашу фонтана, разбиваясь на тысячи хрустальных осколков. Дамы и кавалеры визжали и вскрикивали от восторга, забавляясь тем, что опускали руки в ледяную крошку. В то время как Людовик XIV, используя все возможности науки, стремился возродить былое величие Франции, герцог Орлеанский – с помощью все той же науки – создавал для себя забавные игрушки.

Разочарование охватило Адриану, более того, она почувствовала себя оскорбленной, видя, какое легкомысленное применение нашли здесь наука и человеческий талант.

Креси показала пригласительные билеты, и они вступили в зал, где уже начались танцы. Адриана изумилась – сотни людей! Одни танцевали, другие наблюдали с балкона за танцующими, третьи непринужденно прогуливались, теряясь в бесконечном пространстве дворца. Любители карт и бильярда заполняли боковые комнаты, примыкающие к танцевальному залу. Лица скрывали фантастические маски, в большинстве своем походившие на маски венецианских карнавалов. Но попадались совершенно отвратительные, даже страшные. |

– Что же нам теперь делать? – спросила Адриана, когда они оказались в самом центре упоенной весельем толпы. Она похолодела, заметив в зале людей из тайной полиции короля. Но беспокойство тут же исчезло – узнать ее среди скопища масок слишком трудно, почти невозможно. Им самим потребуется особое везение, чтобы в этом роящемся улье найти Фацио.

– Что делать? – послышался голос Креси. – Развлекайтесь и наслаждайтесь, а я тем временем поработаю.

– Развлекаться и наслаждаться? – возмутилась Адриана, но больше ничего не успела сказать, кто-то взял ее за руку.

– Потанцуйте со мной, сударь, – прошелестел нежный голос. Только что начали играть менуэт. Адриана взглянула в глаза черной маски. Изящная маска не особенно старалась скрыть лицо герцогини Орлеанской.

– Нет, нет! – Адриана попыталась вырваться и ускользнуть.

– Моя дорогая, – прошептала герцогиня, – не надо устраивать сцен! Лучше потанцуйте со мной!

– Здесь полиция! Меня могут увидеть.

– Вас быстрее узнают, если вы будете стоять истуканом посреди зала.

Не успела Адриана опомниться, как оказалась в ряду танцующих. Герцогиня, стоя напротив, улыбалась ей. Первая пара уже приступила к фигурам величественного менуэта.

– О боже, я не могу в это поверить, – задыхаясь, проговорила Адриана, когда они вместе с герцогиней, пошатываясь, вышли во внутренний двор Пале-Рояля. Адриана чувствовала, что довольно сильно опьянела: никогда раньше ей не приходилось пробовать коньяк. Откуда ей было знать, что он намного крепче вина?! Не успела она допить то, что оставалось на дне бокала, как герцогиня тут же плеснула в него новую порцию.

– Вы такой замечательный партнер, сударь, – сказала герцогиня, делая реверанс. – Вы должны больше танцевать.

– Правда? – После первого же танца с герцогиней Адриана поняла, что окружающие принимают ее за мужчину. И еще она заметила, что очень многие мужчины переодеты женщинами, а женщины – мужчинами. Она знала, что трансвеститов давно, лет двадцать назад, выдворили из Версаля, но никогда не задавалась вопросом: куда же они все переместились?

Теперь все стало ясно. Дворец герцога Орлеанского являлся их пристанищем еще со времен отца герцога и брата Людовика, Филиппа, который пользовался большой любовью подобного рода мужчин.

– О чем вы задумались, дорогой? – спросила герцогиня, прислоняясь к колонне, поддерживающей внутренние своды дворца. – Тень печали легла на ваше лицо, но ведь еще минуту назад вы были таким веселым.

– Я была… был… это только… «Корай» попросил меня… стать любовницей короля, выйти за него замуж… это так тяжело.

– Брак вообще тяжелое дело.

– Я знаю. Но король… – Адриана нахмурилась. – Простите, я пьяна.

– Не настолько, я думаю, – ответила герцогиня, подливая коньяк в ее бокал.

– Нет, я больше не могу.

– Вы должны, – строго сказала герцогиня. – Ради своего же блага.

Адриана посмотрела на свой вновь наполненный бокал и сделала глоток.

– Но он старый, – выдавила она наконец, – и… безумный.

Герцогиня взяла ее руку и крепко сжала.

– Никогда не говорите таких слов, дорогая, – мягко произнесла она.

– Вы никогда не были с ним. Вы не делили с ним ложе. Он думает, он уверен, что он молод.

– Бедняжка, – вздохнула герцогиня. Вдруг она улыбнулась, и Адриана ужаснулась ее улыбке. Пройдет всего несколько лет, и она сама будет растягивать губы в точно такой же улыбке: искусственной, как маски, что скрывают истинные лица.

– Адриана, вы должны научиться тому, чему мы все научились при дворе: по крупицам собирать минуты удовольствия. Вы должны танцевать, должны заводить любовников, должны быть счастливой тогда, когда выпадает такая возможность. В противном случае вы совсем скоро увянете и зачахнете.

– Но мое счастье не в танцах и любовниках, – печально ответила Адриана.

– Именно в них, дорогая. Признайтесь, ведь несколько минут назад вам было очень весело. А скольких радостей жизни вы еще не изведали. Хорошего любовника, например.

– Я не могу. Я не буду. И что в этом хорошего? Какая разница, кто с тобой в постели.

– Моя дорогая, не нужно думать, что в постели все мужчины одинаковы. Некоторые из них способны доставлять нам бездну удовольствия. Что вы скажете о своем молодом и красивом телохранителе?

– Я не думала о нем в этом смысле, – ответила Адриана. Неожиданно образ Николаса встал у нее перед глазами, и она поняла, что солгала. – Спасибо за вашу заботу обо мне, но я больше не хочу продолжать этот разговор.

– Дорогая моя, вы еще совсем юная. Ваше тело в самом расцвете молодости и красоты. Пользуйтесь этим даром, молодость не вечна, уверяю вас. Пользуйтесь, но только не в Версале. – Она обняла Адриану за плечи. – Зачем вы терзаетесь тем, что не в силах изменить? Вы лишаете себя удовольствий, которыми могли бы наслаждаться, и вместо этого отравляете себя размышлениями о том, как несчастны сейчас и сколько еще несчастий может обрушиться на вашу голову в будущем. Вы умница, когда дело касается науки, но во всем остальном – глупенькая, наивная девочка. Прошу вас, сделайте еще один глоточек коньяка – и нам пора в зал, где играют в карты.

Когда они пробирались к залу, где играли в карты, Адриана обнаружила, что весьма неустойчиво держится на ногах.

Она нахмурилась, происходящее вокруг казалось смутным сновидением; в этом сновидении ее кому-то представляли.

В голове на секунду прояснилось, и Адриана поняла, что ее представили Фацио. Верхнюю часть лица математика скрывала небольшая маска, а его собственный большой, задранный кверху нос являлся прекрасным дополнением к маске. Он смотрелся куда более впечатляюще, чем все эти бутафорские, искусственные носы.

– Это не имеет значения, сударь, – произнес Фацио, приветствуя ее не вставая с места, очевидно, Адриана совсем уже была не способна на вразумительные жесты. «Неужели я до такой степени пьяна?» – Я тоже сегодня изрядно выпил, – продолжал Фацио. – Знакомство с бароном – большая честь для меня.

Барон? Какой барон? Ах да. Она же сегодня – австрийский барон, и к тому же плохо говорящий по-французски. Кажется, она – барон фон Климмер или что-то в этом роде.

– Для меня это тоже честь, – ответил барон-Адриана. Она обратила внимание, что Креси уже здесь. Вокруг толпились какие-то незнакомые мужчины и женщины. Как оказалось, это Креси представила ее присутствующим, продолжая при этом сдавать карты. Ее жилет и верхние пуговицы рубашки были расстегнуты, не оставляя никаких сомнений относительно ее пола. Лицо Фацио полыхало, как факел, только тут Адриана заметила, что Креси держит одну руку под столом.

– Подсаживайтесь к нам, сударь, – великодушно пригласил Фацио. – Сыграем партию в реверси.

Адриана села на предложенное место, пораженная всем происходящим.

– Господин де Дюйе – знаменитый математик, – сказала Креси, обратившись к герцогине. Адриана потрясенно молчала. Играя роль мужчины, Креси изменила голос, и Адриану словно молнией поразило – она узнала этот голос.

Креси! Это Креси не дала ей утонуть в водах Большого канала. Это Креси похитила ее, а вовсе не какой-то таинственный незнакомец. От сделанного открытия у Адрианы закружилась голова и все поплыло перед глазами. Но в этот момент Фацио начал что-то говорить, и ей пришлось напрячь усилия и вернуться к реальности.

– Не такой уж и знаменитый, – самодовольно возразил Фацио.

Креси вытащила руку из-под стола, раздаваемые карты заскользили по его поверхности. Адриана тупо смотрела на движение рук и карт, понимая, что Креси подтасовала. Кровь застучала у нее в висках, и тысячи крошечных иголочек впились в голову – она вспомнила ночь, проведенную в седле за спиной Креси, ее сильно и гибкое тело.

Исповедь! Завтра же она должна пойти на исповедь.

Адриана закрыла глаза, но обступивший мрак не даровал покоя, а, напротив, закружил в бешеном вихре. «Следи за каждым сказанным здесь словом», – стучало в висках.

– Не скромничайте, – продолжала льстить Фацио Креси. – Мы все слышали о вашем замечательном изобретении, с его помощью одним ударом наши враги будут опрокинуты в море.

– О нет, мне нельзя об этом говорить, – пробормотал Фацио, делая большой глоток из своего бокала.

– Конечно-конечно, – предупредительно поддакнула герцогиня. – Я полагаю, это государственная тайна.

– Король… – произнес Фацио, шумно глотая, – король пугает меня. Я не боюсь признаться в этом. Но я сумею доставить ему удовольствие! Я им всем доставлю удовольствие, и тогда они увидят!

– Что они увидят, сударь? – как-то неожиданно и пьяно выкрикнула Адриана.

В то же мгновение Фацио вцепился в нее пронзительным взглядом.

– Мы… мы с вами знакомы, сударь? – спросил он.

– Ну конечно же, – не замедлила вмешаться Креси, – Я вас только что представила друг другу.

– Ах да, конечно, извините, – пробормотал смущенно Фацио. – Что увидят? А! Они увидят, как глубоко я проник в смысл научных идей Ньютона. Никто другой так не понимает истинную суть его уравнений. Они увидят… – он пьяно усмехнулся и продолжал, – они увидят, что Олово и Свинец пожирают не всех своих детей. Они увидят, что хозяин послал собак Железа облаять Землю! Они увидят, как по воле человека распрямляются эллипсы. Они увидят пушку самого Бога! Двадцать четвертого октября все смотрите на запад. И вы увидите на небе нечто особенное.

– Мы непременно последуем вашему совету, – заверила его Креси, и вновь ее рука опустилась под стол.

– Нет, они увидят, – разошелся Фацио, – главное, он увидит.

– Король? – уточнила герцогиня.

Фацио рассмеялся:

– Да, да, король. Король ученого мира, король исчислений.

– Ньютон? – вновь вступила в разговор Адриана.

– А, вы поняли меня! – почти закричал Фацио. – Барон все знает! Скоро все они обо мне узнают! Я украду пушечное ядро из арсенала самого Господа Бога и нанесу сокрушительный удар по этому непревзойденному королю науки.

– Каким порохом вы при этом хотите воспользоваться? – вставила Адриана.

Фацио снова засмеялся и, залпом осушив бокал, чуть не задохнулся.

– Гравитацией, – сказал он, щелкнув пальцами и опустив глаза в карты. Он улыбнулся. – Однако я позволил себе лишнее. Придет час, и все тайное станет явным. Все узнают.

Но Адриана знала уже сейчас. Она знала все и не могла понять, почему не догадалась раньше. Просто ей в голову не могла прийти такая чудовищная мысль. Она никак не ожидала ничего подобного от такого симпатичного, на первый взгляд, человека, как Фацио. Все же они сумели открыть тайну! Но тайна оказалась ужасной.

Ей давно было известно, что Фацио помешался на учении Ньютона, и особенно на его персоне. Он жаждал превзойти учителя, одержать над ним верх. Но она даже и не подозревала, что Фацио готов уничтожить миллионы людей только ради того, чтобы удовлетворить жажду реванша. На 24 октября назначено ее бракосочетание с королем.

Адриана поднялась из-за стола и направилась в парк. И снова все вокруг закружилось и потонуло в тумане. Сама не понимая как, она оступилась и в полный рост растянулась на траве.

– Чудовище! – выкрикнула она. – Король – самое настоящее, отвратительное чудовище!

У нее перед глазами предстал океан безбрежного космического пространства, закружился, превращаясь в бесконечную спираль, вовлекая все в вихрь непостижимого танца. И она отчетливо увидела воплощение безумной идеи Фацио. Увидела комету, меняющую траекторию движения и падающую на землю. И все только потому, что Людовик пожелал этого. Людовик – чудовище!

Адриана сделала попытку подняться на ноги, в этот момент она уже видела под собой землю, ровную и плоскую. Подумала, что все, наверное, смотрят на нее. И все, наверное, над ней смеются. Над ней склонилось лицо с сурово сдвинутыми бровями, и она узнала лейтенанта полиции, которого видела в зале среди танцующих.

– Милорд, – обратился к ней лейтенант, – что с вами?

– Вы должны остановить его, – пролепетала Адриана, – собаки Железа…

Ее язык продолжал что-то говорить, но сознание затуманилось, она растворилась в глубинах космоса – холодного, мрачного, необъятного…

 

5. Гермес

[25]

Бен лежал на узкой кровати и удивлялся совершенству мира. В комнате Сары было так темно, что он не видел кончика собственного носа. Но сейчас Бен и не нуждался в свете. Рука в темноте скользила по идеальному изгибу божественного бедра Сары, по ее восхитительному выпуклому животику. Он знал наверняка – в мире нет ничего прекраснее ее тела, ее губ, волос…

В плотской любви ничего особенного Бен для себя не открыл. Раньше ему представлялось, что любовь – это нечто возвышенное, некое торжественное объятие. Так по крайней мере писали в книгах. На практике же любовь оказалась неудобным занятием, пахнущим мускусом, по ощущению влажным, на вкус соленым.

И все же это занятие Бену понравилось, грехопадение не вызвало у него ни чувства стыда, ни чувства вины.

– Спасибо, – произнес он, удивляясь тому, что еще не утратил способности говорить, что Всевышний не лишил его дара речи в обмен на дар любви, который только что ему преподнес.

– Бен… – начала Сара и остановилась. Ему очень хотелось сейчас видеть ее лицо.

– Что, Сара? – Имя ее, как и тело, казалось ему самим совершенством.

– Бен, тебе надо уходить.

– Почему?

– Потому что ты – славный маленький мальчик, – вздохнула она. – Потому что ты – не грубый и не жадный. – Она хрипло рассмеялась. – Потому что ты первым делом выложил деньги. А сейчас, пожалуйста, уходи, пока тебя совсем не разморило.

Холодные, неприятные мурашки наперекор теплу, разлитому по всему телу, побежали по спине Бена.

– Мне угрожает опасность? – шепотом спросил он.

– Да.

Он захлопал руками вокруг себя, пытаясь в темноте на ощупь найти свою одежду.

– Скажи, я вел себя как дурак?

– Нет, чуточку наивно только, – ответила Сара с едва уловимой ноткой грусти в голосе. – А сейчас иди. Ты так долго собираешься, просто удивительно.

– Можно мне тебя еще раз поцеловать? – спросил он, решив, что жилет не трудно и по дороге застегнуть.

– За это с тебя еще один шиллинг.

Бен быстро отсчитал пять, и она нежно поцеловала его в губы.

– Ну вот, а теперь иди, голова садовая.

По темной грязной лестнице он спустился вниз. Через тяжелую разбитую дверь вышел наружу. И улица обдала его холодом.

Не успел он сделать несколько шагов, как тяжелая рука опустилась ему на плечо.

– Эй, – резко окликнул неизвестный мужчина, – чой-то ты тут делал?

Бен с силой рванулся, но незнакомец цепко ухватил его, и Бен, потеряв равновесие, завалился назад, ударившись обо что-то теплое и мягкое, что заворчало в темноте.

– Эй, Бен, я здесь!

В тусклом свете улицы Бен едва различил ухмыляющуюся физиономию Роберта.

Бен скатился с мягкого, ворчащего под ним тела и подлетел к Роберту. Переведя дыхание, спросил:

– Кто это там?

– Да парень какой-то, он собирался перерезать тебе горло а потом бросить в Темзу, – беспечно сообщил Роберт.

– Пойдем быстрее отсюда, – задыхался Бен, – пожалуйста, быстрее.

– Как прикажете, сэр, – насмешливо ответил Роберт; он снял шляпу и с притворной галантностью отвесил поклон.

До самой Флит-стрит Бен молчал. Наконец они вышли туда, где пахнуло жизнью, – струился свет уличных фонарей, громыхали по булыжной мостовой экипажи, прогуливались или спешили по своим делам достойного вида джентльмены.

– Где ты был? Почему ты не пришел в кофейню? И почему ты меня не предупредил насчет того, что там делается?

– А зачем? Вдруг ты не согласился бы туда прийти.

Бен схватил Роберта за лацканы поношенной коричневой куртки.

– Так это ты подстроил? Заставил меня сидеть в кофейне, прекрасно зная, чем все закончится?!

– Никто и никогда не знает ничего наперед, – ответил Роберт и задумчиво почесал затылок. – Я лишь предполагал, что такое может случиться.

– А если бы тот болван мне глотку перерезал? Что тогда?

– Так я же все это время на улице торчал и следил, чтобы ничего подобного с тобой не стряслось. Но, черт подери, ты здорово провел время!

– Я не знаю.

– Ученые умники вроде тебя совершенно не видят, что у них происходит под самым носом.

Бен не знал, что ему делать – злиться на Роберта или радоваться полученному удовольствию. И потому решил отмолчаться.

Прошла еще неделя, и Бен потерял всякую надежду получить от Ньютона ответ. Все свое время он проводил за расчетами, совершенствуя их общую с Джоном формулу. К большому огорчению Роберта, он потратил довольно большую сумму из оставшихся денег на покупку ньютоновских «Начал». Бен чувствовал необходимость освежить свои знания, он боялся предстать перед Ньютоном – когда встреча с великим ученым наконец состоится – совершенным дураком.

Бен искал работу, но все безуспешно. К счастью, Роберту повезло больше, он нанялся машинистом локомотива. Роберт развозил грузы по всему Лондону, управляя громыхающей махиной, приводимой в движение паром. Он был признателен Бену за то, что тот из своих денег оплатил снятую ими комнату, на эти же деньги они питались в течение первых недель пребывания в Лондоне. И теперь, устроившись на работу, Роберт в свою очередь содержал Бена. За ним еще оставался долг чуть более двадцати фунтов.

Читая «Начала», Бен пополнял свои знания, а по ходу дела по крупицам собирал сведения из газет, которые брал в кофейнях, предусмотрительно обходя стороной те заведения, где его могли ждать приключения. Таким образом он узнал, что в войне с Францией никаких изменений к худшему не произошло, даже напротив, Англия одерживала на континенте победы. Джеймс-претендент при поддержке Франции продолжал господствовать в Шотландии, но среди всех этих сообщений Бену не попалось ни одного упоминания о новом ужасном оружии.

– Все действия претендента мне совершенно не понятны и кажутся сущей глупостью, – сказал он как-то Роберту, от нечего делать отправившись вместе с ним на локомотиве в Нортгемптон.

Кабина, в которой они ехали, размещалась над баком с водой – стальным цилиндром, размером с добрую лошадь. Паровой двигатель, чьи массивные поршни вращали внушительных размеров колеса, заставлял локомотив бодро бежать вперед. Если внимательно присмотреться, то внутри двигателя можно было разглядеть кривошип и цилиндр fervefactum, где кипятилась вода. Сзади кабины возвышалась воронка, препятствующая контакту воды с воздухом, для того чтобы вода не испарялась и бак всегда оставался полным.

Бену нравилось наблюдать за работой двигателя. Он испытывал удовлетворение, видя разумное воплощение научной мысли в обыденную жизнь человека. Ему приятно было ехать на огромном звере, пыхтящем паром.

– А что тут понимать? – удивился Роберт. – Джеймс утверждает, что английский трон принадлежит ему, а Ганноверский дом заявляет, что им. Вот они и дерутся.

– Это внешняя причина, но суть-то драки в религиозном разногласии, разве не так? Не будь Джеймс католиком, его бы провозгласили королем.

– Конечно, – согласился Роберт, – но повезло Георгу, он – протестант.

– Как глупо воевать и убивать друг друга только потому, что у вас разная вера.

– Это борьба не за веру, а за власть, Бен, и религия здесь только одежды, в которые они рядятся, чтобы прикрыть истинную суть войны. Да если бы они все разом вдруг разуверились и в Боге, и в дьяволе, то и тогда бы не прекратили воевать друг с другом. Так уж устроен этот мир.

– Тебя послушать, так получается, что Георг вербует наемников в Голландии и Баварии только потому, что ему нравится цвет их мундиров, а вовсе не потому, что боится своих британских солдат, у которых могут оказаться сердца якобитов.

Роберт пожал плечами:

– Я не говорил, будто нет людей, готовых драться из-за своих религиозных убеждений. Именно таких короли и министры посылают на поле боя, а сами тем временем курят дорогие сигары и развлекаются с любовницами. Но заметь, ведь у них у всех – и у Георга, и у Джеймса – разные причины для войны.

– Я счастлив, что у меня есть такой глубокомыслящий собеседник, – съехидничал Бен. Он задумался над тем, что сказал ему Роберт. Это были правила игры большого мира, навстречу которому он сделал всего лишь первый шаг.

Поездка в Нортгемптон заняла целый день, и после того как Бен погрузил и выгрузил несколько тонн зерна, он вернулся домой смертельно уставшим.

Переступив порог, он так и рухнул на один из стульев, составлявших убогую обстановку их комнаты.

Не успел он закрыть глаза и погрузиться в раздумья, в какую же таверну отправиться сегодня на ужин, как Роберт легонько хлопнул его по макушке. Бен повернулся и ткнулся носом в письмо с собственным именем на конверте.

– Наверное, принесли, пока мы отсутствовали, – сказал Роберт.

Бен торопливо и неловко вскрыл конверт, впился глазами в подпись и разочарованно вздохнул.

В конце письма стояло: «Гермес». Что за чертовщина? Кто такой этот Гермес? И тут его осенило, что это чей-то псевдоним, как и его – Янус. Заинтригованный, Бен принялся за письмо.

Уважаемый Янус!

Позвольте мне от лица моего знаменитого учителя, сэра Исаака Ньютона, принести Вам извинения. В настоящий момент он занят делом необычайной важности, которое поглотило все его внимание и энергию. Тем не менее Ваши настойчивые письма были замечены сэром Исааком, и он велел мне – одному из его учеников – познакомиться с Вами лично. В связи с чем я имею удовольствие пригласить Вас на собрание научного клуба. Оно состоится 5 сентября в 6 часов вечера в кофейне «Греция», в Деверо-корт, что находится на Стрэнд. Я, как и все остальные члены нашего общества, с нетерпением жду встречи с Вами.

Ваш покорный слуга

Гермес.

Через два дня, сгорая от нетерпения, Бенджамин Франклин, одетый в новую куртку и жилет, купленные на последние деньги, шел по Стрэнд. Он уже миновал Соммерсет-Хаус, Эссекс-Хаус и старое величественное здание Темпл-колледжа. По улице взад и вперед сновали верховые и паланкины, несущие куда-то напомаженных и надушенных джентльменов и дам. Ливрейные лакеи поспешали вслед за своими хозяевами, молоденькие девушки стайками прогуливались по тротуарам, останавливались, восторженно рассматривая товары на лотках уличных торговцев и в витринах магазинов. Стрэнд походила на реку, полную ярко блистающих драгоценных камней. Река бурлила и клокотала и никак не могла решить, в каком же направлении ей течь.

Бен ничего не замечал вокруг. Он видел лишь маячивший впереди поворот направо, ведущий к Деверо-корт, и там вывеску – «Кофейня „Греция“». С каждым его шагом буквы на вывеске делались все больше и больше.

Было 5 часов 50 минут.

 

6. Разоблачения

–  О красавица в башне высокой, проснись-пробудись от сна глубокого!

Никогда в жизни Адриана не слышала более противного голоса. Все было отвратительным: вызывающее тошноту покачивание кареты, собственный язык, отчего-то ставший непомерно толстым, лучи солнца, острыми копьями бьющие прямо в глаза. Ей казалось, что накануне она утонула в море коньяка и теперь воскресла в неведомом мире отверженных. Она никак не могла вспомнить, что же случилось с ней прошлой ночью.

– Я не сплю. – Адриана сверкнула глазами в сторону Креси, трясшей ее за плечо.

– Извините, я только хотела сказать, что пора покинуть карету, – ответила та.

– Что? Зачем? – Адриана видела, что за окном стеной стоит лес, и зачем выходить, если они еще не доехали до Версаля, она не понимала.

– Затем. Мы с Николасом должны утопить карету в озере.

Адриана удивленно посмотрела на Креси, но все же без дальнейших расспросов позволила извлечь себя на свет божий. Не успела она ступить на землю, как ноги тут же подломились, и она села, опершись спиной об огромный и шершавый ствол вяза.

– Никуда не уходите с этого места, – попросила Креси.

Адриана огляделась. Природа – непревзойденный архитектор – возвела здесь величественную колоннаду из вековых дубов. Их пышные зеленые кроны, смыкаясь, образовывали роскошные арки на фоне голубого неба, и где-то там, растворившись в зелени, оглушительно щебетали птицы. Рядом, на расстоянии нескольких шагов, искрилась водная гладь лесного озера, о котором говорила Креси. Своими размерами озеро больше походило на парковый пруд, но производило впечатление довольно глубокого. Они остановились на краю обрывистого берега, возвышавшегося над озером футов на тридцать.

Николас распрягал лошадей, не забывая настороженным, пристальным взглядом окидывать обступивший их лес.

Адриана прокрутила в голове события прошлой ночи, и голова у нее неприятно закружилась. Она напилась, чертовски напилась и совсем потеряла голову. И в этом виновата герцогиня, это она беспрестанно наполняла бокал коньяком. Но где же была ее собственная голова и здравый смысл! Она вспомнила о встрече с Фацио. Фацио по сравнению с ней оказался еще более пьяным, и он выдал…

Тут она вспомнила все.

– Нам нужно в Версаль, – слабо пробормотала Адриана и, собрав все силы, уже более повелительным тоном повторила: – Мы немедленно должны вернуться в Версаль.

– Уверяю вас, именно это мы и пытаемся сделать, – ответила Креси.

– Вы не поняли, – нервничала Адриана. – Фацио, его формула! Она способна…

– Подождите! – умоляющим голосом остановила ее Креси, перекидывая седло через спину одной из лошадей. «Где она в лесу раздобыла седло?» – удивилась Адриана. – Позвольте мне воспользоваться моим даром и закончить вашу мысль. Формула Фацио способна убить миллионы людей. Формула ужасна, чудовищна. Король – воплощенный дьявол, коль он одобрил работу Фацио. Ну что, я угадала? – Креси произнесла речь, стоя в позе мелодраматического актера, схватившись руками за ворот рубашки, будто вот-вот в порыве отчаяния разорвет ее на себе.

– Вероника, не смейте так говорить! – прикрикнул на нее Николас. – Она ни в чем не виновата.

– Разве она не виновата в том, что напилась? Не виновата в том, что носилась по Пале-Роялю и вопила о смерти и разрушении, о нравственном падении короля? Ну, тогда скажите мне, благородный гвардеец Швейцарской роты, кого мы должны винить во всем этом?

– Николас, то, что она говорит, – правда? – ужаснулась Адриана.

Николас отвел глаза в сторону и неохотно кивнул.

– О боже, меня надо было остановить и куда-нибудь спрятать.

– Мы пытались, – сказала Креси. – Мы окружили вас кольцом, прикинулись пьяными, вам под стать, и начали выкрикивать всякие глупости, лишь бы только ваших не было слышно. Мы удержали вас и не позволили сорвать с себя парик и усы.

– А что Фацио?

– Фацио опьянел настолько, что уснул примерно в то же самое время, когда вы устроили этот спектакль. Я не думаю, что он наутро вспомнит то, что нам рассказал. Но могут найтись люди, которые ему напомнят.

– Зачем вы хотите утопить карету? – спросила Адриана.

– Я потом, позже объясню, – ответил Николас. – Креси, вы не будете возражать?

Адриана нетерпеливо наблюдала, как Креси и Николас, напрягаясь, толкали карету к краю обрыва. Вначале ей казалось, что им не удастся ее и с места сдвинуть. Но не прошло и пары минут, как карета, сорвавшись с обрыва, полетела вниз. Озеро радушно приняло карету в объятия и увлекло на дно.

– Нам пора двигаться дальше, – заявила Креси. – Адриана, вы можете ехать верхом?

Адриана не поняла, спрашивает Креси вообще или относительно ее теперешнего состояния. Но уточнять не стала, а только утвердительно кивнула головой, поднимаясь на неверные ноги. Николас протянул ей поводья золотисто-рыжего коня. Тот был запряжен и оседлан, но Адриана видела, что это конь не из каретной упряжки. Еще две подобные лошади ждали Креси и Николаса.

– Откуда взялись эти лошади? – спросила Адриана, ставя ногу в стремя.

– Здесь побывала славная троица неизвестных, которых д’Артаньян убил. Это их лошади, – бросила мимоходом Креси.

Адриана так и замерла на месте.

– Я ничего не понимаю, – обернулась она к Николасу.

– Поехали, я объясню по дороге.

– Придется поторопиться. Нам с Николасом нужно завершить один трюк. Мы должны не только доставить вас в Версаль живой и невредимой, но еще и сделать это так, чтобы ни одна душа не догадалась, что мы были в Париже. Трое негодяев и мошенников – Креси обвела рукой их троицу – должны исчезнуть, словно их никогда и не существовало.

– Почему?

– Потому, моя дорогая, что я боюсь, как бы вас не убили.

– Кто меня может убить? Король?

– Нет, король вас не убьет. Он, вероятнее всего, сильно рассердится. Но есть люди, которых гибель миллиона людей сделает бесконечно счастливыми.

– Что вы хотите этим сказать?

– Пока я не могу вам объяснить всего. А вот вы, Адриана, должны мне рассказать, в чем суть формулы Фацио.

– Не знаю, могу ли доверять вам, – ответила Адриана после короткой паузы.

– Доверять мне? – холодно переспросила Креси. – Разве вы не поняли, что мы с д’Артаньяном рисковали ради вас жизнью?

– Я знаю, что вы рисковали ради себя. Но не знаю, по какой причине вы это делали. И я не знаю, каким боком это касается меня. Вас я, мадемуазель, совершенно не знаю, правда, мы провели вместе некоторое время. Особенно долго оно тянулось, когда мы с вами ехали на лошади. Помните, мы скакали целую ночь?

– Что вы хотите этим сказать? – насторожилась Креси.

– Сами отлично знаете, о чем я говорю, господин разбойник с большой дороги.

Креси прищелкнула языком и подняла глаза к небу:

– Так вы все-таки догадались?!

– Только вчера догадалась, когда вы так искусно изображали мужчину.

– Поздравляю, мадемуазель.

– Это еще не все, о чем я догадалась. Не единожды мне посчастливилось встретиться с вами в прошлом. Вы были тем благородным рыцарем, кто выудил меня из вод Большого канала, когда полыхала баржа.

– Ваши догадки становятся все более фантастичными, – заметила Креси.

– И все же я уверена, что вы часто переодеваетесь в мужчину и, если нужно, превращаетесь в гвардейца Швейцарской роты, возможно даже и не без помощи моего доброго друга Николаса.

Николас открыл рот, чтобы возразить, но Адриана упреждающе подняла вверх руку.

– Для Креси было сущим пустяком впутать вас в эту безумную затею. Вам же известно, что после моего «похищения» король не любит, чтобы я выезжала в одиночестве или в сопровождении одного телохранителя. И все же вы позволили, чтобы я уехала без эскорта.

Николас залился краской, но выдержал ее взгляд.

– Я сделал то, что считал для вас необходимым, – ответил он.

– Вот как! Я даже не подозревала, что мое «похищение» было мне так необходимо.

На самом деле Адриана ничего не знала наверняка, она лишь строила догадки, но по реакции спутников видела, что находится на верном пути.

– О да, я понимаю, – продолжала она, – заранее подготовленное похищение, и к тому же без человеческих жертв. Вы, Николас, только притворялись раненым, пока Креси – или, может быть, сам граф Тулузский – увозила меня с собой в седле.

– Вы пропустили одну важную деталь, – Креси отразила выпад в словесном поединке, – у д’Артаньяна засела в плече пуля от мушкета.

– Это правда?

– Перестаньте, Вероника, – попросил Николас, – не надо об этом.

– Нет, Николас. – Неожиданно Креси заговорила с совершенно не свойственным ей жаром. Она повернулась к Адриане. – Как только мы тронулись в путь, он прострелил себе плечо только для того, чтобы отвести от вас подозрения, только для того, чтобы спасти вас.

Адриана дрогнула, но ей достало мужества продолжать атаку.

– Я не понимаю, как этот выстрел мог меня спасти. И уж тем более мне неясны мотивы его поступка.

– Возможно, мы просто влюблены в вас, мадемуазель, каждый на свой манер, и потому следуем за вами повсюду, стараясь уберечь от несчастий. И мы видим, как вы платите нам за нашу любовь и преданность. – Креси покачала головой, тихо и беззлобно засмеялась.

Адриана вспыхнула.

– Прекратите смеяться надо мной, – потребовала она. – Чем смеяться, лучше скажите правду, в которую я могла бы поверить! Дайте мне человека, которому я смогла бы довериться!

Ее спутники переглянулись, будто решая между собой, что же ей отвечать. Адриана догадалась, что ими руководит некое третье лицо, которому они подчиняются.

– Я просто хотела дать вам понять, что не такая уж бестолковая и кое-что в происходящем понимаю, – сказала Адриана. – И если сейчас вы собираетесь утопить меня в озере, как ту карету, то знайте, что я ожидала чего-нибудь в этом роде с самого начала.

Николас посмотрел на нее широко распахнутыми от удивления глазами.

– Вы что же, на самом деле думаете, что я могу причинить вам боль?! – с трудом выговорил он.

– Как трогательно, – язвительно заметила Креси, затем совершенно спокойно добавила: – И я не могу причинить вам никакого вреда, моя дорогая.

В ту же секунду она выхватила из-за пояса пистолет:

– Николас, вы слышите?

– Да, – Николас напрягся, – я их слышу.

Он вытащил мушкет. Панический страх охватил Адриану. Ей показалось, что они приготовились убить ее, но в этот момент она услышала отдаленный лай собак.

– Кто-то гонится за нами, – воскликнула она.

– Да. Прошлой ночью несколько человек из тайной полиции увязались за нами, – сказал Николас. – Мне пришлось убить их. Но кто преследует нас на этот раз, я не знаю. – Он подъехал к ней совсем близко, расстегнул камзол и вытащил пистолет. – Возьмите это, – сказал он Адриане, – и поезжайте с Креси вперед. Если вас догонят, прицельтесь и нажмите на курок. Только, когда будете целиться, смотрите, чтобы Креси не оказалась в радиусе прицела.

Полученный от Николаса пистолет был огромных размеров, с обычным затвором, дуло его имело раструб чуть ли не в два дюйма.

–  А вы куда отправляетесь?

– На охоту, – ответил Николас, понизив голос. – Адриана, мне очень жаль, что между нами так много неясного и недосказанного, так много неправды. Жизнь часто ставит человека перед выбором, и бывает, что совершаешь ошибку. – Он замолчал, глаза его потемнели. – Креси сказала правду, я действительно вас люблю, – прошептал он.

– Я совершенно ничего не знаю о ваших с Креси планах, – почти простонала Адриана. Неожиданная волна восторга и ужаса поднялась из самых глубин ее естества и сотрясла все тело. Он признался, а значит, и она больше не может скрывать свои чувства. Адриана открыла рот, но Николас успел развернуть лошадь и уже несся прочь.

– Поехали быстрее. – С ней поравнялась Креси. – Быстрее, если хотите остаться в живых.

– Николас…

– Если кто-то и может выйти живым из самых невероятных переделок, так это Николас. Поверьте мне, я знаю его очень хорошо. Но если ему суждено сегодня погибнуть, давайте постараемся сделать так, чтобы эта жертва не была напрасной. Так что, вперед!

Не прошло и пяти минут, как сзади раздались похожие на треск ломающегося льда хлопки выстрелов. Адриана сжимала в руке пистолет, пытаясь вспомнить, приходилось ли ей держать в руках оружие хотя бы раз в жизни. Одно она знала наверняка – никогда прежде стрелять ей не доводилось.

Адриана растерялась. Не дай бог, если Николас и Креси погибнут, что она будет делать, ведь она даже не знает, где находится.

Если это случится, то во всех несчастьях будет виновата она одна. Если бы она не напилась и не несла всю эту пьяную чушь, то задуманный ими план был бы выполнен без сучка и задоринки.

– Пригните голову, – вдруг прокричала Креси. Она выстрелила – возле самого уха Адрианы просвистела пуля. Послышался глухой шум. Им наперерез из зеленой чащи выехала четверка всадников; один из них смешно повис на своей лошади, держась за гриву, подбородок и шея у него окрасились алым цветом. Второй убрал дымящийся карабин и вытащил палаш, двое других перезаряжали ружья. Прежде чем Адриана выстрелила, она успела заметить, что всадники одеты в форму роты Серых мушкетеров.

 

7. Ньютонианцы

«Греция» оказалась самой обычной кофейней, каких в приличных кварталах Лондона немало.

Народу в ней была тьма-тьмущая, так что Бен, войдя, встал у порога и принялся изучать обстановку. За длинными столами сидели джентльмены всех сословий и мастей: от щеголей, одетых по последней моде, до обладателей неприглядных лохмотьев. В поисках великого философа Бен сосредоточенно перебирал взглядом лица посетителей. К его разочарованию, среди лиц – а таких было большинство, – излучающих незаурядный ум и ученость, он не встретил ни одного, которое хоть отдаленно напоминало бы сэра Исаака.

Как же ему в этой толпе разыскать Гермеса? И как Гермес узнает его? Даже если они ждут его, им не придет в голову остановить взор на каком-то мальчишке. Во всех своих письмах он умышленно не упоминал возраст, полагая, что сэр Исаак не захочет иметь дело с ребенком.

Бен в который раз обвел взглядом зал и задержался на столе, за которым сидели несколько молодых мужчин и… женщина! Женщина в кофейне – невероятное явление, а если она к тому же молода и ослепительно красива как эта, то это вообще нечто из ряда вон выходящее.

Девушка выделялась красотой, причем красотой экзотической. Она была без парика, волосы иссиня-черные, кожа ослепительно белая, глаза миндалевидной формы и чуть раскосые, губы красные, по-детски припухлые. Вздернутый носик мог навести на мысль, что характер у нее озорной, даже проказливый, но поистине королевское достоинство, с которым девушка себя держала, отметало подобное предположение. Ее внешность вводила в заблуждение относительно возраста: ей можно было дать и шестнадцать, и все тридцать шесть. Она что-то говорила, а все сидящие за столом – четверо молодых мужчин, почти юношей – завороженно слушали ее.

Неподалеку от этой примечательной компании Бен заметил скамейку и узкую щелку между сидящими. Раз он не знает, что ему здесь делать, то почему бы не втиснуться в эту щелку и не послушать, о чем таком повествует это прекрасное создание.

– Наш институт нельзя назвать большим и широко известным в мире, – долетело до слуха Бена. Девушка говорила с акцентом столь же экзотическим, как и ее внешность. – Но нам сопутствовал успех, и потому мы смогли привлечь к работе нескольких выдающихся ученых.

– Да, – подхватил один из мужчин с сильным французским акцентом, – я считаю, что Готфрид Лейбниц – вполне достойное приобретение. Интересно, удалось ли ему заложить основы тех социальных реформ, которые он так превозносит, в вашем институте? – Сарказм говорившего бросался в глаза, а с лица его не сходила самодовольная улыбка. И хотя Бен не испытывал большой любви к Лейбницу и его философии, но в критике этого молодого человека сквозила такая напыщенная самоуверенность, что он почувствовал невольное раздражение.

Девушке также не понравилось замечание.

– Сэр, ваше неуважительное отношение к философии Лейбница всем хорошо известно. Но как бы вы к нему ни относились, он все же был и остается выдающимся ученым. И его ученикам не пристало указывать на ошибки своего учителя. Вы справедливо заметили, что он принял должность при дворе моего царя в надежде воплотить в жизнь свои политические идеи. Но, смею заверить вас, царь Петр хорошо осведомлен о его намерениях. Хотя, могу поспорить, стремление Лейбница переделать человечество ничем не хуже последней безумной идеи сэра Исаака.

– Вот-вот, – подхватил другой парень, певучие интонации которого выдавали в нем англичанина. Единственный в этой компании он был в парике, таком большом, что нависая, тот угрожал поглотить маленькое пухлое личико. В течение первых нескольких минут Бен выяснил для себя две вещи: во-первых, экзотическая красавица – русская, во-вторых, все они говорят о сэре Исааке так, словно очень хорошо его знают. Возможно, один из этих парней или даже сама девушка – Гермес. Бен взял в руки газету и притворился, что внимательно читает ее. Но глаза его то и дело поднимались и устремлялись в сторону молодой компании.

«Самодовольный» смерил «парик» презрительным взглядом.

– Послушайте, – покровительственным тоном произнес он, – сэр Исаак показал нам мир порядка и поэзию гармонии. Из мистицизма Лейбница он извлек свет, суть истины и математическую точность. И это он превратил в систему знаний; на этой основе он построил свои представления о мироздании. Вы что, действительно считаете, что интерес Ньютона к истории и мудрости древних сродни нелепой идее Лейбница, будто мы живем в самом совершенном из миров?

Девушка нахмурилась.

– Я уверена, последние идеи Лейбница вы умышленно представляете в ложном свете, – сказала она. – И так же преднамеренно не хотите замечать увлечения Ньютона теологией и алхимией. В последнее время это увлечение поглотило его целиком, и я не знаю…

– Сэр Исаак уже очень стар, – ответил «самодовольный», – и потому он обратился к религии. Учитывая его возраст, ему можно простить подобную слабость.

– Ах, как это великодушно! – вмешался в спор третий парень. Он сидел напротив девушки и говорил, по-шотландски чеканя слова. Шотландский выговор очень шел к его честному, добропорядочному лицу, обрамленному каштановыми кудрями. – Твоя самонадеянность заводит тебя слишком далеко. Сэр Исаак, если хочешь, – гениальный чудак. С помощью математических методов он открыл тайны алхимии, физики, магии. Так почему мы должны сомневаться в том, что он эти методы с таким же успехом применит к истории?

– Фи, Маклорен, – фыркнул «парик», – признайся, ты сам в это мало веришь. К тому же не забывай, странная идея, овладевшая сэром Исааком, дорого обходится Королевскому обществу. Королю и парламенту нужна наука, которая дает оружие для войны. Их совершенно не волнуют невероятные гипотезы и хронологии, затрагивающие малоинтересный для них вопрос, какой была наука в древнем Вавилоне. Увлечения сэра Исаака сыграли свою пагубную роль и породили причину, в результате которой мы сейчас и оказались в таком неопределенном положении.

– Этот неудобный гениальный чудак – сэр Исаак – дает больше оружия для убийства, нежели кто другой, – спокойно ответил Маклорен. – Но это не имеет никакого отношения к его последним научным изысканиям.

– Как это не имеет? Какую же пользу все эти распри в научном мире принесут в войне с пакостными французами? – выпалил «парик» и вдруг, поняв свою ошибку, посмотрел на «самодовольного». – Ах, простите… не обидел ли я вас, сударь?

Четвертый парень, сидевший спиной к Бену, отчего видна была лишь белокурая копна волос, примирительно поднял вверх руку.

– Друзья, давайте постараемся, чтобы политика и национальная неприязнь не проникли в наши ряды, – сказал он. – Как настоящие философы мы должны быть выше этих глупостей. В любом случае не будем забывать, что нашего доброго друга Король-Солнце выгнал из страны.

– Я поддерживаю ваше предложение, – подхватил француз. – Вам всем хорошо известно, что я считаю Англию более просвещенной по сравнению с душным двором Аполлона. Но все же я полагаю своим долгом напомнить, что неправомерно всю вину за разжигание этой войны возлагать на голову Короля-Солнце.

– Я согласен с господином Стирлингом. Давайте не будем говорить о политике, – вновь вмешалась в разговор девушка.

– Не будем, – согласился Маклорен. – Лучше скажите, кому-нибудь попадался на глаза наш друг Янус?

Бен вздрогнул, кровь бросилась ему в лицо, когда он увидел, что миндалевидные глаза девушки прищурились и вопрошающе остановились на нем.

– Мне кажется, – сказала она, – я его вижу.

– Ты хочешь сказать, что этот мальчишка – Янус? – хмыкнул «парик».

На Бена снизошел странный покой и освободил от сковавшей его в первую минуту робости. Он не знал, что скажет, но тем не менее поднялся со своей скамьи и подошел к столу, за которым сидела компания молодых философов.

Голос его прозвучал удивительно твердо, когда он произнес:

– Янус – это я, – и с этими словами протянул руку Маклорену, сидевшему ближе всех.

– Похоже, провидение над нами посмеялось, – зло обронил «парик». – Мы притащились сюда из-за какого-то мальчишки. Как вам это нравится?

– Вы действительно Янус, молодой человек? – спросил «самодовольный». Казалось, ситуация его забавляла.

– А кто из вас Гермес, господа? Или Гермес – это вы, леди? – спросил Бен. Его рука, протянутая для приветствия, так и повисла в воздухе.

– Но, друзья мои, это же абсурд! – воскликнул «парик».

Бен опустил руку и еще больше вытянулся, выпятив вперед грудь.

– Господа, леди, я прошу вас. Прежде чем отвергнуть меня по причине моего возраста, не сочтите за труд выслушать, в противном случае вы проявите не просто невнимательность, но – простите меня – глупость.

Брови француза испуганными лягушками подпрыгнули вверх. Остальные молча уставились на Бена.

Маклорен первым нарушил молчание.

– Сколько тебе лет, парень? – спросил он, протягивая Бену руку. Бен пожал ее.

– Четырнадцать, сэр, – с достоинством ответил он.

– Скажи мне, Гилес, – произнес Маклорен, не спуская глаз с лица Бена, – ты знаешь, сколько мне было лет, когда я в Эдинбурге написал свою диссертацию?

«Парик», которого, как оказалось, звали Гилес, нетерпеливо забарабанил пальцами по столу:

– Какое это имеет отношение к делу?

– Мне было тогда пятнадцать, – ответил Маклорен.

– Да-а-а, – протяжно произнес «самодовольный», и в глазах его зажегся лукавый огонек. – А мне едва исполнилось двенадцать, когда несравненная Нинон де Ланкло упомянула в своем завещании некоторую сумму в мою пользу. То была награда за мои поэтические вирши. – Знаете, дорогой мистер Гиз, у некоторых из нас таланты расцветают в самом нежном возрасте.

«Парик» наградил француза ядовитым взглядом аспида, но смолчал.

– Присаживайся, парень, – пригласил Маклорен, – обсудим кое-что.

Пока компания молча переваривала свое пополнение в лице Бена, мальчик в фартуке принес кофе. Вдруг, к удивлению Бена, девушка потянулась и ободряюще похлопала его по руке. Бену почудилось, будто там, где она прикасалась, кожу начало жечь и покалывать.

Маклорен, несмотря на неубедительную позицию в философских дебатах, по всей видимости, в этой компании играл роль председательствующего; он откашлялся и начал опрос вновь прибывшего:

– Что ж, прикажешь нам и дальше величать тебя Янусом? Так вот, Янус, позволь представить тебя членам нашего небольшого клуба, по крайней мере тем, кто сегодня пришел сюда. Дама – Василиса Карева, посланница русского царя Петра. Наш французский товарищ Франсуа Аруэ, – при этом Маклорен показал рукой в сторону «самодовольного».

Француз придал лицу солидную суровость, но его глаза смеялись:

– Уж коли ты предпочитаешь, чтобы тебя называли Янусом, то я в таком случае для тебя – Вольтер.

– Сэр, – Бен склонил голову.

– Господин, выразивший наибольшее сомнение по поводу твоей персоны, – Гилес Гиз.

Гиз посмотрел на протянутую Беном руку и, изобразив на лице борьбу здравого смысла и любезности, тряхнул эту руку с такой поспешностью, что получилось не рукопожатие, а какая-то пародия.

– Джеймс Стирлинг, – представился парень, что первоначально сидел к Бену спиной. В знак приветствия он кивнул Бену головой. У него были тонкие изогнутые брови, будто навсегда застывшие от удивления, зеленые глаза и скошенный на сторону нос, видно сломанный.

– Меня же зовут Колин Маклорен, – завершил представление шотландец.

– Очень рад со всеми вами познакомиться, – серьезно сказал Бен.

– Взаимно, – ответил Маклорен. – Мы надеемся, что сейчас ты объяснишь нам, почему не упомянул о своем возрасте, когда писал сэру Исааку.

– Я боялся, что, узнав мой возраст, он откажется встретиться со мной, – ответил Бен. – Но дело у меня очень важное, безотлагательное, мне просто крайне необходимо, чтобы он согласился на встречу.

– Такая возможность не исключена, – наставительно заметил Маклорен, – и поэтому объясни нам, что за важное дело ты имеешь к сэру Исааку.

– Меня зовут Бенджамин Франклин, – начал Бен. – Я родился и вырос в Бостоне. В Англию я приехал, чтобы разыскать сэра Исаака Ньютона. Мне кажется, я совершил очень дурной поступок, и к тому же меня преследуют и хотят убить. Пожалуйста, спрашивайте, если вас интересуют подробности. – Он замолчал. По тому, как смотрели на него молодые философы, он понял, что сумел заинтриговать их.

Вольтер чуть слышно хмыкнул, а Маклорен недоуменно заморгал глазами.

– Полагаю, ты начал свою историю с самого что ни на есть начала, – сказал Маклорен. – Я видел твою формулу – если она, конечно, твоя, – в ней определенно просматривается зерно таланта. В ней много нового, и у нее может быть довольно широкое применение. Мы бы никогда с тобой не встретились, если бы твоя формула не произвела на нас благоприятного впечатления. И потому прошу тебя, расскажи о себе подробно и по порядку, но только не увлекайся малозначащими деталями.

Все замерли в сосредоточенном ожидании. Казалось, даже скептически настроенный Гиз желал, чтобы Бен развеял его сомнения. Но присутствие Вольтера беспокоило Бена. Вдруг он на самом деле скрытый французский шпион? Ну и что с того, что он во всеуслышание заявил о своем политическом разрыве с Францией? Ну и что с того, что все присутствующие ему поверили? Но чутье подсказывало, что с Маклореном и его друзьями не стоит торговаться. «Видно, пришло время снять маску», – решил про себя Бен.

– Все началось, – сказал он тихо, – когда мне было десять лет…

– Это невероятная история. Ты что, действительно встречался с Черной, Бородой? Ну-ка расскажи поподробнее об этой встрече! – воскликнул Вольтер, когда Бен завершил свое повествование. – Боже правый, если ты все это сочинил, то я тебя уверяю, мой друг, ты обратился не по адресу. Тебе в таком случае лучше отправиться к писателям!

– Франсуа! – нетерпеливо перебил его Маклорен и обратился к юноше: – Бен, у тебя с собой эта переписка, которую ты называешь французской?

– Нет. К сожалению, мне пришлось все оставить в Бостоне. Но суть я помню.

– И ты считаешь, что эта формула – составная часть какого-то французского заговора? Ты пришел к этому выводу на основании того, что они пользуются папистским календарем?

– Кто-то пытался убить его, – напомнила Василиса. – Просто так…

– Помолчи, Василиса, – прикрикнул на нее Маклорен.

Глаза девушки сузились в две маленькие щелки, но она замолчала.

– Колин, не надо кричать на Василису. Она не собирается выдавать наших тайн, – заступился за девушку Гиз.

– Просто не следует все валить в один котел, – ответил готовый взорваться Маклорен. – Главный вопрос, на который я хочу получить ответ, как эта переписка попала к Бену в Америку. Откуда они узнали о нем?

– Я вот что думаю, – тихо, но спокойно начала Василиса, – если можно установить новое сродство – как Бенджамин сделал на своем эфирографе, – то тогда эфирный компас самописца приобретает способность определять и выбирать направления.

Маклорен задумчиво почесал подбородок:

– Я все равно не понимаю, как направление может стать конкретным.

– Я никогда не слышал об эфирном компасе, – в свою очередь признался Бен. – Почему-то Брейсуэл начал следить за нами с Джоном еще до того, как я сделал настраивающийся самописец. Если Брейсуэл замышлял зло против F, или Минервы, или еще кого из их компании, то это значит, что они состояли в переписке. Вполне возможно, что у него дома был свой эфирограф и ему оставалось только сопоставить приходящие сообщения.

– Это какая-то волшебная сказка, – взорвался Гиз. – Я не знаю, чего хочет от нас этот мальчишка, но то, что он рассказал, похоже на бред суеверных кумушек. За подобным бредом далеко ходить не надо, он рекой льется из любого открытого окна. И кто знает, может быть, он сотню раз сидел где-нибудь здесь, подле нас, наслушался наших разговоров и сочинил потом всю эту чепуху.

– Ты упустил один момент – существует формула, – унял его пыл Маклорен. – Господин Франклин уже достаточно много рассказал нам о себе. Мы можем сделать настраивающийся самописец, о котором он нам поведал, это и послужит доказательством правдивости его слов.

– Если быть абсолютно точным, то это послужит доказательством не его слов, а того, что господин Франклин видел настраивающийся самописец. У нас есть в Бостоне кто-нибудь, кто мог бы подтвердить хоть часть из того, что мы здесь сегодня услышали?

– У меня там друг, – ответил Маклорен. – Но пока, юный Франклин, я не вижу причины, почему мы должны тебе не верить. Если остальные не против, то я завтра же приведу тебя в нашу лабораторию, и мы начнем доводить до ума твою формулу. Возможно, твои страхи по поводу создания французами нового оружия напрасны, мы это проверим.

– Ваша лаборатория находится в Королевской академии? И я смогу встретить там сэра Исаака Ньютона?

За столом дружно загалдели.

– Встретить сэра Исаака там возможно, но маловероятно, – отозвался Маклорен. – Понимаешь, в письме, что ты от нас получил, мы отчасти солгали.

– Солгали? – Бен был готов расплакаться. Маклорен утвердительно кивнул:

– Сэр Исаак не просил нас назначить эту встречу, более того, он никогда не видел твоих писем.

– За последний месяц с сэром Исааком никто из нас и словом не обмолвился, – сообщил Гиз. – Он закрылся у себя в доме и ни с кем не желает ни встречаться, ни разговаривать.

– А почему?

Гиз пожал плечами:

– Что на уме у сэра Исаака, сам черт не разберет. Хотя причин для затворничества более чем достаточно.

– Что вы хотите этим сказать? – не понял смысла его слов Бен.

Они все секунду молча смотрели на Бена, затем Маклорен тяжело вздохнул и сказал:

– На самом деле только господин Гиз и я являемся учениками сэра Исаака Ньютона. Я состою в его учениках всего лишь год. Василиса, например, видела сэра Исаака только один раз, но Академия проголосовала за то, чтобы принять ее в наши ряды на правах гостя. Вольтер…

– А я что-то вроде вольнослушателя, – признался Вольтер.

– А господин Стирлинг – не столько ученик сэра Исаака, сколько Эдмунда Галлея, королевского астролога.

– А, понятно, – протянул Бен. Он вспомнил, как Маклорен назвал себя и своих друзей «клубом». И тут его осенило, что такие молодые люди не могут принадлежать к ближайшему окружению сэра Исаака, да и для Королевского общества они не могут представлять особого интереса.

– Думаю, тебе не все понятно, – сказал Маклорен, голос его сделался тихим и серьезным. – Год назад в Королевском обществе состояло пятьдесят семь человек. Сегодня же в Королевское общество, если не считать сэра Исаака, входим только мы, сидящие за этим столом, и еще двое наших друзей, которые не смогли сюда прийти. Так что на сегодняшний день в Королевском обществе осталось семь человек.

 

8. Дети Олова и Свинца

Адриана нажала на курок. Пистолет взвизгнул, дернулся, как живое существо, пытающееся вырваться из плена сжимающих его рук. В этот самый момент лошадь под ней споткнулась, а двое из нападавших вместе со своими лошадьми рухнули на землю, окутанные дымом. Стоящие рядом деревья обуглились, листья облетели, словно их сдуло огненным ветром. Лошадь под ней упала как подкошенная. И Адриана, перелетев через ее голову, оказалась на земле.

Она почувствовала во рту вкус крови и потрясла головой, чтобы прийти в себя. Раздался новый выстрел, эхом прокатившийся по окрестным холмам. Сцепив от боли зубы, Адриана подтянула колени к груди, пытаясь тем самым определить, все ли кости целы. Подтянула, а потом так и осталась лежать на земле, свернувшись калачиком.

Всего в нескольких футах от нее застыла ее лошадь. Полголовы лошади обгорело настолько, что видны были кости. Уцелевший глаз не мигая смотрел прямо на Адриану.

«Все это я натворила, – подумала Адриана. – Что за пистолет дал мне Николас? На обычный крафтпистоль он не похож».

До нее долетел звон металла, и она с горем пополам поднялась на ноги.

Последний оставшийся в живых мушкетер скрестил клинок с Креси. Адриана озиралась вокруг, ища, чем бы вооружиться, чтобы прийти той на помощь. Вдруг ее осенило: «Что если не Креси, а мушкетер бьется за спасение моей жизни?»

У обоих дерущихся были почти одинаковые палаши с прямыми широкими лезвиями – обычным вооружением солдат. Однажды Адриана попробовала поднять такой, и далось ей это с большим трудом. Креси же размахивала палашом, как дирижер палочкой. Обхватив рукоятку обеими руками, она без остановки, один за другим обрушивала удары на своего противника. Мушкетер все время отступал, в его широко раскрытых глазах застыли ужас и удивление. Из рассеченной щеки и раны на бедре текла кровь.

Креси играла с ним, как кошка с мышкой. Она воплощала собой неотвратимость рока: потусторонний, дикий взгляд и сладострастная хищная улыбка на губах. Пока Адриана наблюдала за схваткой, рыжеволосая фурия ударом отбила палаш мушкетера и полоснула его по плечу.

Тот потерял равновесие, споткнулся и упал на спину. Креси замерла, дав ему возможность подняться.

Мушкетеру было около тридцати пяти лет, ему не хватало энергии и яростного напора молодости. Он поднялся с искаженным болью лицом и бросил на землю палаш.

– Хватит, ты уже наигралась мной, – проворчал он. – Я лучше отдам свою душу Господу, а с тобой, ведьма, больше драться не хочу.

– Как вам будет угодно, сударь, – ответила Креси и в ту же секунду вонзила клинок прямо ему в сердце. Мушкетер содрогнулся, страшный крик вырвался из его горла. Тело задергалось, будто пыталось соскочить с пронзившего его клинка. Руки бились, как крылья. Но скоро агония прекратилась, испустив дух, он затих.

– Вы не ранены? – как ни в чем не бывало спросила Креси у Адрианы, вытирая свой окровавленный палаш об одежду поверженного мушкетера.

– Нет.

Креси бросила беглый взгляд на поле битвы и недовольно хмыкнула, увидев мертвую лошадь Адрианы.

– Ему следовало объяснить вам, как пользоваться пистолетом, – обронила она.

– Вы убили его. – Адриана никак не могла прийти в себя от только что увиденной ею сцены.

– Да неужели! – огрызнулась Креси. – Сейчас я вам, мадемуазель, кое-что покажу. – Она схватила – будто пять острых зубов впились – Адриану за руку повыше локтя. Когда Адриана догадалась, куда ее волокут, она попыталась вырваться, но у Креси была мертвая хватка.

Один из мушкетеров был еще жив. Прерывисто дыша, он слабеющей рукой скреб землю, пытаясь ухватиться за траву.

– Ну что? – выкрикнула Креси.

– Да, это я его ранила, – едва слышно выдавила Адриана. Она задыхалась от запаха горелой плоти, тут же перед глазами встали груды обгорелых тел на охваченной огнем барже.

– Вот именно, – подхватила Креси. Она чуть наклонилась к Адриане и обеими ладонями обхватила ее лицо. – Спрячьте сострадание и печаль в глубинах своего сердца и помните: если бы не вы их, то они бы вас убили. Именно за этим они сюда и пожаловали. В этом поединке повезло не им, вам. Не вас, вы убили. Понимаете, убили вы, а не вражеская армия, или палач, или ваш телохранитель – вы.

Адриане невыносимо было видеть, как мучается в агонии умирающий.

– Разве ему нельзя помочь? – простонала она.

– Можно. Хотите посмотреть как?

– Нет.

– Тогда отвернитесь. – Креси наклонилась и поцеловала Адриану в лоб. Затем развернула и подтолкнула в спину – прочь от умирающего. И уже в следующее мгновение хриплое дыхание затихло.

– А теперь в путь, нам нужно проехать еще несколько миль.

Адриане не удалось совладать ни с одной из оставшихся в живых лошадей: испуганные и разгоряченные, они не дались в руки. Она вновь оказалась в одном седле с Креси. На этот раз Адриана сама, по доброй воле, крепко обхватила Креси руками. После стольких увиденных смертей она испытывала непреодолимую потребность ощущать живое и теплое человеческое тело.

Ей очень хотелось, чтобы на месте Креси оказался Николас. Но… Тело у Креси было как у дикой кошки – тугое, гибкое. «Наверное, у Николаса такое же тело», – подумала Адриана. Прижавшись к Креси, она чувствовала – спасена, и надежда робким теплом согревала душу. Но Адриана знала, что на самом деле ей следует остерегаться этой женщины и ее странной, почти сверхъестественной силы. Тело Адрианы пульсировало в такт биению сердца Креси, и Адриана ощущала, как открывается перед ней бесконечный космос жизни.

И все же с большей радостью она бы прижималась к Николасу. Лучше бы чувствовать биение его сердца, слиться с его жизнью. В ушах продолжали звенеть его последние слова. Никогда еще Адриана никого не любила. Нет, ей нельзя любить Николаса. Сейчас не время для любви. Но чувства не подчинялись рассудку.

– Как это вам удалось? – спросила Адриана, стараясь перекричать ветер, со свистом бивший в лицо. Ей хотелось разговором отогнать неприятные мысли и страшные картины, которые, подобно шипам тернового венца, терзали голову, проникали болью в самую душу.

– Что удалось? – переспросила Креси.

– Победить мушкетера.

– Я просто делала то, чему меня научили в юности.

– Но где? Откуда у вас такая невероятная сила?

– Невероятная?! – Креси чуть обернулась к Адриане. – Вас это удивляет? – Она гортанно засмеялась. – Мужчины тоже удивляются, когда я на них поднимаю руку.

– Но как вы достигли…

– Эта сила всегда была со мной. Это еще один мой природный дар.

– Похоже, природа щедро вас одарила, – пробормотала Адриана.

– Каждому дается то, что он заслужил, – отрезала Креси и тем самым поставила точку в разговоре.

Адриана поняла намек и неохотно сменила тему.

– Можно узнать, куда мы едем? – спросила она.

– В одно из поместий герцога, – ответила Креси. – Там для нас приготовлено все необходимое, чтобы благополучно вернуться в Версаль. И, кроме того, у нас появится море свидетелей, готовых подтвердить, что вы провели время в поместье.

– Что это за интрига, Креси? В какую игру я вовлечена?

– Сама до конца не знаю, – ответила Креси. – Чуть позже я расскажу вам все, что мне известно.

– Вы знаете, кто пытался убить короля?

– Нет.

«Она отвечает не задумываясь. Правду говорит или спасает привычка лгать?» – подумала Адриана.

Лошадь вынесла их из леса и резвой рысью пошла по открытой холмистой местности. Плотные облака затянули небо, и прорывающийся сквозь них солнечный свет редкими желтыми пятнами ложился на колышущееся зеленое поле пшеницы. Казалось, будто ангел прошел здесь и оставил свой след.

У Адрианы ныло сердце: «Жив ли Николас? Если с ним все в порядке, то он уже должен был нас нагнать».

– Послушайте, Креси, ведь вы могли разговорить Фацио и без моей помощи, – нарушила молчание Адриана. – Зачем я была нужна на этом бале-маскараде?

– Вы единственная, кто способен понять, что он говорит, и вовремя задать ему нужный вопрос. Кроме того… – Креси замолчала. – Вы должны знать, что я никак не ожидала, что наш выезд станет таким опасным. Если бы я могла представить это, я бы никогда не предложила такой план. Я думала…

– Что вы думали?

– Что эта поездка вас по-настоящему развлечет. Мне казалось, что вам нужно немного развеяться.

– Почему вас так волнуют мои нужды?

Креси молчала очень долго, и Адриана сочла, что она пропустила ее вопрос мимо ушей. Но Креси сбавила ход лошади до шага – лошадь вся была покрыта пеной – и снова заговорила:

– Мы познакомились с вами совсем недавно. Но до этого я видела вас много раз – в своих снах, в провидческих видениях. И там мы всегда были подругами. Я поступаю так, как чувствую, а чувствую то, что рождается в моей душе. Вы понимаете меня?

– Вы действительно видите будущее? И то, что вы видите, всегда сбывается?

– Откровенно говоря, сбывается не все, но почти все.

– Если у вас нет полной уверенности в своих видениях, зачем же вы все убеждали меня выйти замуж за короля?

– Правда в том… – Креси вновь замолчала. – Простите, Адриана, я не могу вам этого сказать, я дала клятву сове Афины.

Креси поставила еще одну точку, вернее, многоточие в их разговоре. Но Адриана не хотела мириться с неведением, в которое ее все время возвращали. Она хотела добиться правды, хоть малой доли, но правды.

– Не хотите говорить об этом, давайте о другом. Вы утверждаете, что грядет ужасная катастрофа. Что это за катастрофа?

– Апокалипсис: все охвачено огнем, море поднялось и встало стеной, с небес вода льется не переставая, на земле – голод, чума.

– А на небе? Что вы видели на самом небе?

– Комету. Комета всегда предвещает страшные бедствия.

– Комета, которую вы видели, стояла в небе точкой или перемещалась?

– Перемещалась – и очень быстро.

Адриана тяжело вздохнула.

– Креси, у вас есть ответы на все вопросы, я была не нужна.

– Нет. Видеть и знать – не одно и то же. Вы можете объяснить мои видения?

– К тому времени, когда я качала работать с Фацио, он уже рассчитал траектории движения двух тел и искал способ, как заставить эти траектории пересечься. Для первого из этих тел у него было готово абсолютно точное уравнение траектории движения, а для второго – нет. Для того чтобы тела притянулись друг к другу, необходимо знать гармоническую природу каждого. Это знание дает возможность выстроить между двумя телами некое подобие моста. Мы называем этот мост медиатором.

– Но если не известна гармоническая природа тел, то нельзя создать и медиатор? – перебила ее Креси.

– Именно. Над поиском гармонической природы второго тела Фацио и бился. Когда я с ним работала, мне в руки попало странное письмо с формулой от некоего человека по имени Янус. Этот Янус вторгся в нашу переписку, которую мы вели посредством эфирографов.

– А разве такое возможно?

– Было невозможно, по той причине, что медиатор между двумя парными самописцами неповторим. Но этому Янусу каким-то образом удалось найти способ настраивать на неповторимый медиатор третий самописец. Благодаря его методу нам стало ясно, как решить задачу Фацио с притяжением этих двух загадочных тел.

– Значит, формула Януса позволила вам узнать гармоническую природу второго тела?

– Это Янус так считает. Но в действительности все немного не так. Его формула лишь подсказала, как быстро и в полном объеме создать ряд вероятных медиаторов между двумя телами. Появление контррезонанса должно было свидетельствовать о том, что истинный медиатор найден.

– Это мне понятно. Я не понимаю другое: как подобное можно превратить в оружие, хотя, если подумать, вариантов найдется много.

– Прошлой ночью Фацио сказал: «Олово и Свинец пожирают не всех своих детей». Он воспользовался тайным языком алхимиков. Свинец – это Сатурн, Олово – Юпитер, а их дети – кометы.

– Кометы?

– Объясняю. У планет – эллиптические орбиты, которые тяготеют к выравниванию до круга. У комет орбиты тоже эллиптические, но при этом сильно вытянутые. Кометы близко подходят к Солнцу, после чего исчезают в межзвездной бездне, за границами орбиты Сатурна. Это позволило сделать вывод, что кометы притягиваются к большим планетам вследствие сильного притяжения, которым эти планеты обладают. Можно сказать, планеты «пожирают» кометы, подобно тому как в древнеримских мифах бог Сатурн пожирал своих детей. Одно из тел, которым интересуется Фацио, – комета. Он еще что-то плел о «собаках Железа». Под Железом, я полагаю, он имел в виду Марс.

– Марс? Тогда получается, это «собаки» войны? Адриана пожала плечами.

– Язык алхимии не столько точный, сколько образный. Я вполне допускаю, что между орбитами Марса и Юпитера существуют неизвестные нам кометы. Если гравитация Марса побеспокоит одну из таких комет, то ее можно будет отправить «лаять» на Солнце, а следовательно, и на Землю. В любом случае мы знаем наверняка то, что в формуле Фацио одно из тел небесное, похожее на планету, но значительно меньших размеров, и это тело с неизвестным сродством.

– Почему с неизвестным?

– Потому что никто точно не знает, из чего состоят кометы. Мы можем лишь строить догадки, только и всего.

– А известное тело?

– Земля, – ответила Адриана, – точнее – Лондон.

 

9. Королевское общество

Маклорен прервал разговор, но лишь для того, чтобы заказать еще кофе. Бен обвел сидящих за столом взглядом, словно ища подтверждения той странной новости, что он услышал от Маклорена.

– Вы думаете, я совершенный болван? – наконец произнес он. – Зачем вы мне такое говорите? Хотите проверить, насколько я наивный и легковерный?

– А мальчишка-то с перцем, – ядовито заметил Гиз. – Он может остаться у нас в качестве ядреной индийской приправы.

Но Вольтер и Василиса в ответ на дерзость Бена рассмеялись. И Бен понял, что в этой словесной баталии одержал верх.

Маклорен посмотрел на него слегка обескураженно и вместе с тем мрачно.

– С какой стати я стану заниматься такими глупостями? – проворчал он.

– Вы что, хотите сказать, что ваши слова – истинная правда? Во что же тогда превратилось Королевское общество? Объясните мне, – попросил Бен.

– Парламент закрыл не только Королевское общество, – заметила Василиса.

– Точнее, он Королевское общество не закрыл, а заменил, – поправил ее Маклорен. – Наш устав отозвали.

– А по какой причине?

Маклорен вздохнул и привычным жестом почесал подбородок.

– Причин назвали много, и все они такие сложные и запутанные. Но если отмести шелуху, останется только три: во-первых, король и парламент хотят, чтобы для них создавали новые, более изощренные способы убийства противников, а сэр Исаак не желает более этим заниматься. Во-вторых, в последнее время сэр Исаак нажил себе очень много личных врагов, но надо учесть, что в политике не бывает ничего личного. В-третьих, как я уже обмолвился, сэр Исаак сейчас не совсем здоров.

– Нездоров?

– Пока это все, что тебе полагается знать на данный момент нашего знакомства, – твердо отчеканил Маклорен. – Поэтому, прошу, не задавай больше никаких вопросов на эту тему.

Бен с многозначительным видом кивнул:

– Вы сказали, что Королевское общество не закрыли, а заменили. Но на что?

К удивлению Бена, ему ответил Гиз.

– Наш устав передали Лондонскому философскому обществу, – сказал он. – И очень многие из членов Королевского общества пришлись там не ко двору.

– В Философском обществе собрались одни ворчуны-розенкрейцеры, которые только и знают что читать свои проповеди и наставления, – вставил Вольтер с какой-то унылой язвительностью. – Суеверные слащавые лицемеры…

– Теперь ты понимаешь, Бен, – отхлебнув кофе, громко сказал Маклорен, стараясь голосом перекрыть вялые бормотания Вольтера, – я лгал, говоря о толпах желающих влиться в наши ряды. За последний месяц ты, пожалуй, единственный кандидат на вступление в наше общество.

Для Бена сверкнула искра надежды. Но остальные присутствующие не выразили особой радости по поводу расширения рядов общества за счет вступления в него Бена. На замечание Маклорена кто хмыкнул, кто чуть заметно улыбнулся, и от этого Бену показалось, что сейчас-то компания его и разыгрывает.

– У нас есть еще одно дело… – осторожно начала Василиса.

Маклорен кивнул.

– Мы выслушали твою историю, Бенджамин, а теперь нам нужно обсудить некоторые вопросы личного характера. Приходи послезавтра во второй половине дня в Крейн-корт. Ты знаешь, где это находится?

– Да, сэр! – ответил Бен. – Но если Королевское общество распустили…

– Устав действительно отозвали, и денежные средства урезали. Но лаборатории и классы в Крейн-корт пока что в нашем распоряжении. Сэр Исаак выкупил их несколько лет назад. Ну, а теперь иди. Увидимся в четверг.

Бен стоял, переминаясь с ноги на ногу. Его выпроваживали, и потому ничего не оставалось, как раскланяться и удалиться.

– Господа, леди, спасибо, что сочли возможным уделить мне внимание, – сказал Бен.

То, что он вернулся домой живым, можно было считать настоящим чудом. Вначале его чуть не раздавил локомотив, вынырнувший сзади. Потом едва не размазали по стене возникшие как из-под земли здоровенные носильщики с паланкином. Бен даже не послал им вслед ругательства. Он был как зачарованный, такое сильное впечатление произвела встреча с молодыми философами.

Роспуск Королевского общества стал для него полной неожиданностью, но Бен быстро сообразил, что это может обернуться удачей. Он рассуждал: «Маститые философы вряд ли удостоили бы мальчишку своим вниманием. Но эти ньютонианцы совсем не похожи на бостонских пустомель курантийцев. Они молоды, умны, обладают значительной долей сарказма, готовы ринуться в бой во имя короны или чего другого, что покажется им достойным битвы».

Пришедшее на ум сравнение с курантийцами вызвало к жизни образ его брата Джеймса, и, идя по Чаринг-Кросс, Бен вновь ощутил, как наваливается невыносимое чувство вины, которое, казалось, развеялось над бесконечными просторами океана во время долгого путешествия. А сердце болело за Джона Коллинза, ведь Бен не имел ни малейшего представления, что сталось с другом – жив он или нет.

Он осознавал, что должен написать Джону, но Брейсуэл не шел из головы, и ужас сковывал члены. Бен не сомневался, стоит Брейсуэлу узнать, где он находится, колдун тут же явится в Лондон. Сможет ли Брейсуэл найти его здесь? Конечно! Он знает, что Бену некуда податься, кроме как в Крейн-корт.

Именно туда Бен отправится послезавтра. От этой мысли по спине пробежал легкий холодок.

Так уж глупо устроен Бен: если что втемяшится в голову, ничем не выбить. Впечатления дня никак не давали уснуть. Он продолжал беспокойно ворочаться на постели, пока далеко за полночь не вернулся Роберт, пошатываясь и заполняя комнату тяжелыми парами рома.

На следующий день Бен отправился в книжный магазин «Стекло Архимеда и книги», который заприметил накануне, и на те деньги, что Роберт ему выделил, купил две книги. Первая называлась «Оккультная философия». Она принадлежала перу Корнелиуса Агриппы и представляла собой собранные в незапамятные времена общие сведения о магии. В ней описывались демоны и подобные им существа. Бену было жалко тратить деньга на подобную ерунду, но ни одна из прочитанных научных книг не могла объяснить тайну колдовской природы Брейсуэла. И если наука обходит стороной такие явления, Бен надеялся, что, возможно, оккультная философия прольет свет на эту загадку. У него не было оснований сомневаться в том, что Брейсуэл реально существует, невероятные способности и сверхъестественные компаньоны Брейсуэла также мало походили на плод больного воображения или досужего вымысла.

Вторая книга, которая привлекла внимание Бена, – «Тайное царство» некоего достопочтенного господина Кирка, с подробными комментариями Т. Дайца, была тоненькая, в дешевом переплете. Он взял книжку с полки и принялся листать.

Первая же страница показалась ему интересной:

…занимают промежуточное положение между человеком и ангелом (в древние времена такие существа называли демонами) и являются разумными спиритами, то есть духами с неустойчивой телесной оболочкой (подобной той, что называют астральной). Эта телесная оболочка похожа на плотное облако и в сумерках становится хорошо различимой.

Слова «плотное облако» сразу напомнили Бену ужасного компаньона Брейсуэла.

Бен не мог удержаться и по дороге домой прочитал книжонку от корки до корки. Наступившая ночь прошла без сновидений, лишь едва уловимые призрачные тени, напоминавшие о кошмаре, всплывали иногда из неведомых глубин души.

Несмотря на обуревавшее волнение, Бен добрался до Крейн-корт без особых приключений. Сам двор был таким узким, что больше походил на ущелье, образованное стенами из красивого красного кирпича, высотой в четыре этажа. Над одним из зданий, по всей видимости самым старым, возвышался пятый этаж из очень темного, почти черного кирпича. Встав на противоположную сторону узкого проулка, Бен кое-как смог рассмотреть на крыше этого здания полусферу. «Наверное, обсерватория», – подумал он.

Бен удивился, когда дверь ему открыла Василиса.

– Здравствуй, Бенджамин, – сказала девушка. На ней было синее платье, отделанное темными кружевами, восточного, как ему показалось, покроя. Бена непреодолимо влекло к девушке. От этого он смущался и всеми силами старался скрыть свое влечение.

– Здравствуйте, – ответил на приветствие Бен.

– Еще никого нет, ты – первый, – сообщила Василиса. – Они живут в своих домах или квартирах, только я – здесь.

– Я пришел немного раньше назначенного времени, – еще больше смутился Бен. – Это, наверное, от волнения.

– Я тебя очень хорошо понимаю, – успокоила его Василиса, случайно коснувшись рукой его руки. – Ты только представь, как я себя чувствовала – бедная девочка из Киева, прочитавшая из трудов сэра Исаака лишь несколько отрывков, которые только и смогла раздобыть. Я даже мечтать не смела о том, чтобы приехать сюда и увидеть этого выдающегося человека, более того, работать с его учениками. – Она улыбнулась, и Бен просто задохнулся от восторга, почувствовав ее руку в своей. От легкого и невольного прикосновения ее бедра закружилась голова.

«Не будь дураком», – сказал он себе. В кофейне Бен видел, какими глазами смотрели на Василису все ньютонианцы, особенно Вольтер. Бен и не сомневался, что все очарованы ею. И Василиса, скорее всего, уже выбрала кого-то из них. Простой мальчишка из колоний вряд ли может вызвать у нее интерес.

– Вот это зал заседаний, – сказала Василиса, указывая на двустворчатые двери, ведущие в просторную аудиторию. Бен с благоговейным страхом заглянул внутрь. Эти стены внимали великим словам Бойля, Гюйгенса и, конечно же, самого Ньютона. Он и сейчас присутствовал в зале – два его портрета украшали стены.

– Иди сюда, – потянула Бена за руку Василиса. – Когда я впервые увидела это чудо, думала, что упаду в обморок.

Очутившись в соседнем зале, Бен не впал в обморочное состояние, но рот его расползся в широкой и блаженной улыбке.

– Планетарий! – выдохнул он. – Я никогда раньше не бывал в планетарии.

– Мне так нравится смотреть, как все здесь движется, – зачарованно прошептала Василиса.

В течение нескольких минут глубокую тишину зала нарушало лишь мерное тиканье часов.

В самом центре планетария светило Солнце, на нем, как и на настоящем, видны были темные пятна. Бена потрясла точность, с которой неизвестные умельцы воспроизвели модель светила. Рядом с Солнцем сероватым шаром двигался по своей орбите Меркурий, далее – Венера, Земля, Марс и, наконец, два гигантских шара – Юпитер и Сатурн. Землю сопровождала ее неизменная спутница Луна. Спутники вращались и вокруг других больших планет.

Раньше Бену уже приходилось видеть модели, изображающие Солнечную систему, но на тех моделях планеты и Солнце поддерживались в воздухе с помощью тросов. Здесь же все свободно парило в пространстве. Бен вспомнил, как четыре года назад точно так же плавал в воздухе сверкающий шар над головой Брейсуэла.

– Невероятно! – прошептал Бен и тут же удивился: – А где часы? Я слышу, как они тикают, но их самих не вижу. Что приводит в движение всю эту систему?

Василиса улыбнулась и показала на потолок. Там, под огромным стеклом, клацали и позвякивали шестеренки огромного механизма.

– Каждая планета настроена на определенный стержень, стержень притягивает планету так сильно, что она может висеть в воздухе и не падать. Движение и орбита планеты сообщаются. Таким образом, каждое тело вращается в соответствии со своей природой.

– Невероятно! Кто все это сделал?

– Модель Солнечной системы для Ньютона и Галлея сделал Джеймс.

– Джеймс? Молчун Джеймс?!

– Да, он неразговорчив, но голова у него светлая. Мне рассказывали, что Джеймс не спал пять суток, когда придумывал принцип действия этой модели.

– И она в точности соответствует реальной Солнечной системе? И планеты движутся с той же самой скоростью, по тем же орбитам, что настоящие?

– Корректировка требуется, но незначительная. Так что месяцами планеты вращаются без каких-либо поправок при условии, конечно, что скорость их движения совпадает с реальной скоростью движения планет. Но в данный момент она превышает реальную раза в три: Колин и Джеймс работают над тем, чтобы добавить в систему еще несколько новых тел.

– Зачем?

– Модель Солнечной системы – не игрушка для забавы, – ответила Василиса. – Это лаборатория, мы проводим здесь эксперименты с движением тел. – Она мягко выпустила его руку и подошла к модели поближе.

– Конечно, размеры тел слишком велики для выбранных между ними расстояний, – пояснила Василиса. – Если соблюсти пропорцию, то планеты получатся крошечными и наблюдать за ними будет очень сложно. Но все поправимо. Посмотри сюда.

Она указала на объект, который Бен до сих пор не замечал: небольшой шарик висел в воздухе недалеко от Сатурна, но и не настолько близко, чтобы быть его спутником.

– Комета? – спросил Бен.

– Да, и отлично сделанная, – ответила Василиса. Сдвинув глубокомысленно брови, Бен медленно обошел планетарий.

– Вот еще одна комета, – пробормотал он, – и здесь комета. А между Юпитером и Марсом – целый слой комет.

– Да, но они отличаются друг от друга, – сказала Василиса, подходя к Марсу. – Вот смотри, у этих орбиты более круглые, почти как у планет, а черные кометы движутся по вытянутым, эллиптическим орбитам.

– Черные кометы?

– Да, у этих комет нет огненных шлейфов, как у обычных. – По лицу ее пробежала тень. – Их нельзя увидеть в телескоп.

Бен неопределенно махнул рукой в сторону небесных тел.

– Тогда как же… – начал он.

– Есть новый прибор, – пояснила Василиса. – Ты о нем еще не слышал. Эти кометы одни из самых маленький сюда нужно будет добавить еще большое число крупных комет.

– Что? Что ты такое говоришь?

– Большое число крупных комет, – повторила Василиса – Но лучше дождаться господина Маклорена. Он тебе все это точнее объяснит. Я же боюсь чего-нибудь напутать.

– Хорошо. Тогда расскажите, как вы используете эту модель для проведения экспериментов, – не отступал Бен.

Василиса согласно кивнула.

– Это можно. Тебе, наверное, известно, что каждое небесное тело влияет на все остальные тела. Например, гравитация Юпитера искривляет орбиту Марса, ну и так далее. Движение любой планеты нельзя рассчитать без учета движения других планет.

– Да, мне это известно, – сказал Бен.

– Ну так вот, собрав воедино все наши знания о Солнечной системе, мы создали эту модель, разместив и запустив в движение все известные нам тела. Но очень скоро обнаружили, что движение нашей модели отклонилось от движения реальной Солнечной системы. Ты понимаешь, что это значит?

– Это значит, что между видимыми телами существуют еще и невидимые, и потому нам неизвестные, – ответил Бен.

Василиса одобрила его радостной улыбкой, и он почувствовал себя на седьмом небе от счастья.

– Верно. Мы периодически корректируем модель, добавляя в нее новые тела. Таким образом мы можем проверять свои гипотезы. Так будет продолжаться до тех пор, пока мы не превратим нашу модель в точную копию Солнечной системы. И тогда получится полная картина галактики.

– Но вы сказали, что есть еще один способ, с помощью которого вы определяете существование невидимых тел.

– Разве? – Василиса чуть заметно улыбнулась. – На сегодня хватит, ты и так получил слишком много информации. Пойдем в гостиную выпьем по чашке шоколада Пусть то, что я сегодня показала и рассказала, станет нашей с тобой общей тайной.

Бен согласно кивнул – ему было приятно иметь общую тайну с Василисой.

Не успели они допить шоколад, как появились Маклорен и Гиз.

– А, ты уже здесь, – увидев Бена, воскликнул Маклорен. – Много ты ему наших секретов успела выдать, Василиса?

– Колин, ты меня удивляешь! – ответила Василиса.

– Ну что ж, как бы там ни было, давай-ка, парень, приступать к работе. У тебя ее невпроворот.

– Работы?

– Ну конечно! А разве ты прибыл сюда не для того, чтобы поступить к сэру Исааку в помощники?

– Я… а… – Бен растерялся.

– Понимаешь, если все наши таланты сложить вместе, то только тогда они сравняются с талантом одного-единственного сэра Исаака Ньютона. Так что чем нас больше, тем быстрее мы достигнем равенства.

Бен уставился на шотландца, пытаясь угадать, шутит тот или говорит серьезно.

– Мы обсудили это дело. – Маклорен медленно выговаривал слова, будто имел дело со слабоумным. – Ты можешь поступить к нам в подмастерья.

Очень скоро Бен убедился: участь подмастерья у философов ничем не лучше участи любого другого подмастерья. Ему поручили самую черную работу, которую остальные делать не хотели. В первый день Бен перемыл все стеклянные колбы и мензурки, подмел полы, наносил воды и несколько раз варил для всех кофе. Улучив момент, он побывал в трех лабораториях, успел осмотреть и потрогать руками алхимические и философские приборы, которых там было видимо-невидимо. Но не выпади ему этого счастья, он все равно считал бы себя вознагражденным за чудесно проведенный день. Провидение подарило ему те сладостные минуты, что он провел вместе с Василисой в планетарии среди движущихся комет, планет и солнца.

Прошла неделя, но ничего не менялось: Бен все так же мыл, подметал, открывал на звонки входную дверь. Наконец он не выдержал и решился обсудить свое положение с Маклореном.

– Я думал, что поступаю в подмастерья, но меня никто ничему не учит, – пожаловался Бен. – Мне даже не платят за черную работу.

– Разве я тебе не говорил? – спросил Маклорен, садясь на скамью и устало потирая глаза. – С завтрашнего дня ты начинаешь делать настраивающийся эфирограф, о котором нам рассказывая. Более того, если у тебя появится желание воспользоваться библиотекой и малой лабораторией, они в твоем распоряжении. – Он замолчал. – У нас нет денег, чтобы платить тебе, но ты можешь жить здесь в одной из комнат, по примеру Василисы.

– Я… – Бен замялся, – дело в том, что я снимаю жилье вместе со своим другом. Я думал, что буду здесь зарабатывать и вносить свою долю за аренду. – Но в душе он только и мечтал, чтобы поселиться здесь и каждую свободную минуту проводить за экспериментами… – Хорошо, я подумаю о вашем предложении, – неожиданно для самого себя закончил Бен.

– Я не говорю, что осуждаю тебя, – тихо сказал Роберт. – Эти твои новые друзья, наверное, очень интересные ребята, а я – разгильдяй и им неровня.

– Роб, дело совсем не в этом. Они не могут платить мне за работу, но дают комнату при Академии. А у меня совсем нет денег, чтобы вносить свою долю за наше с тобой жилье.

– Но я же должен тебе еще несколько фунтов. Кроме того, я могу похлопотать и устроить тебя монтером на локомотив, – ответил Роберт.

– Я считаю, что мы с тобой в расчете, – сказал Бен. – Если бы не ты, я бы уже раз десять как богу душу отдал.

Роберт рассеянно покачал головой.

– Понимаешь, Бен, – начал он, – я попал в затруднительное положение. Прошлой ночью фортуна мне изменила. Я проигрался. Я в долгах. Я очень надеялся, что ты согласишься работать вместе со мной на локомотиве и поживешь здесь, пока я не разделаюсь с долгами.

У Бена противно засосало под ложечкой. Он действительно считал, что многим обязан Роберту. Но то, о чем Роберт сейчас просил его, было слишком высокой платой за благодеяния.

– Роб… – начал Бен, – я… то, что ты играешь и пьешь, – это твое личное дело, и я тебя не осуждаю. Но прошу тебя, не воспринимай мой уход как предательство. В Лондоне у меня нет никого ближе тебя, ты – мой лучший друг. Будь у меня сейчас деньги, я бы дал их тебе. Но пойми, я приехал в Лондон с определенной целью, и работа в Академии – первый шаг к моей заветной цели.

– Это что-то новенькое, – холодно обронил Роберт. – Ты мне ничего не говорил о заветной цели, когда рассказывал о бегстве из Бостона, я понял, что ты просто спасал свою шкуру. Если ты таким образом бежал к своей заветной цели, то сколько же народу из-за твоей цели там пострадало!

Кровь бросилась Бену в лицо, он опустил глаза.

– Я думал, что могу положиться на тебя в трудную минуту, – тихо продолжал Роберт, – но теперь я понял, что Роберт Нейрн должен рассчитывать только на себя самого.

Бен ничего не ответил.

На следующий день Бен переехал в Крейн-корт. Мир науки, подобно огромному магниту, непреодолимо притягивал его к себе.

 

10. Грех

Людовик покинул ложе, оставив Адриану в одиночестве на простынях, увлажненных потом их любви. Она натянула покрывало, стесняясь собственной наготы, и уткнулась в него лицом. Она знала, если Людовик не услышит всхлипываний, то не увидит и ее слез. Она не хотела, чтобы та неведомая волшебная сила, которая делает Людовика зрячим, показала ему, что его любовь доставляет ей страдание.

«Я превращаюсь в призрак Ментенон», – подумала Адриана.

Сегодня ее тело испытывало настоящую физическую боль, но не потому, что король вел себя в постели грубо. Нет, он никогда не позволял себе этого. На теле остались следы пережитых днем приключений – множество кровоподтеков и ссадин. Движения причиняли боль.

Судьба Николаса оставалась неизвестной, и это тоже причиняло боль, но совсем другого рода.

Они с Креси доехали до поместья герцога. Там Адриана приняла ванну и переоделась в женское платье, после чего они благополучно, как ни в чем не бывало, вернулись в Версаль. Ботем лично встретил ее, не выказав при этом ни малейших признаков подозрения. Вечером она играла в карты с королем и Торси. Министр рассказал о странной троице, посетившей маскарад герцога Орлеанского, а потом убившей нескольких мушкетеров. Торси рассказывал ей об этом без привычной иронии. Король, к слову, спросил о Николасе, и она солгала, сказав, что отпустила его на два дня в Париж навестить кузена. Ей, конечно, приходило в голову, что король и Торси могут знать, где на самом деле находится Николас. Если это так – она погибла. По просьбе короля Адриана рано ушла к себе в спальню, и король не замедлил осчастливить ее своим визитом.

Ей хотелось, как грязное платье, содрать кожу и выбросить ее. Лучшее, что она могла сделать, – забыть о своем оскверненном теле. Мысль о грехопадении, совершенном до брака, терзала Адриану невыносимо. Теперь она знала, что стала предметом низменных утех того, кто готовит апокалипсис, и на Страшном суде ей нечем будет оправдаться и смыть следы скверны, оставленные на теле этим чудовищем.

Оплакивая Николаса и свою погибшую душу, Адриана вдруг задумалась о собственном предназначении. Ее посетила безумная мысль.

Она, Адриана, должна убить короля.

Кто, кроме нее, может сделать это? С кем еще он остается наедине, обнаженный, ничем не защищенный от пуль и кинжала?

Она и так уже потеряла много времени. Что если Николаса убили, и его тело попало в руки мушкетеров?..

Ей даже выгодно, что Людовик, который только что был здесь, в ее постели, охвачен безумием и верит в свою неуязвимость. Это притупляет его подозрительность.

Дверь в спальню скрипнула, послышался голос Креси:

– Я приказала приготовить вам ванну, – мягко и заботливо сказала она.

Адриана услышала в соседней комнате звук льющейся воды: служанки наполняли ванну. Опустившись с помощью Креси в горячую ароматизированную воду, Адриана почувствовала себя лучше, особенно когда невероятно сильные пальцы Креси начали разминать и массировать ее плечи. Как только шея и спина расслабились, Адриана принялась спокойно обдумывать план убийства короля. Ощущая силу пальцев Креси, Адриана блаженствовала: казалось, чужая сила проникает внутрь и наполняет ее, Адриану, жизнью. Вдруг ее поразила мысль: а если Креси и «Корай» заранее предвидели, что она придет к этому решению? Что если они преследуют единственную цель – убить Людовика XIV?

Мысль ужасная, хотя вполне вероятная. Но Людовик не вызывал у Адрианы той яростной злобы, что помогла бы ей исполнить предназначение. «Ну и что ж с того, – рассуждала Адриана, – в конце концов кто-то должен его остановить».

– Вам не больно? – спросила Креси.

– Нет. – Адриана помолчала. – Можно я буду называть вас Вероникой? Сейчас, когда у меня больше нет Николаса… – При звуке его имени Адриана вздрогнула и заплакала. – Я дурно думала о вас прошлой ночью, Кре… Вероника.

– Адриана, вы не первая и не единственная, кто думает обо мне плохо, – ответила Креси.

– Я считала, что вы готовы любой ценой выведать секрет Фацио.

Руки Креси замерли, но не более чем на секунду.

– Вы не так уж далеки от истины. Я действительно была готова на все, – согласилась Креси. – Правда, мне не пришлось для этого использовать свое тело, и постель Фацио я не согревала. Но пошла бы и на это, будь то единственный путь к его страшной тайне.

– Видите, я избавила вас от необходимости приносить себя в жертву, – с горечью заметила Адриана. – А я, повинуясь приказу «Корая», вынуждена отдаваться королю. Мне приходится тяжелее, нежели вам.

– Не говорите так. Сносить наносимые оскорбления трудно. Но становится еще труднее, когда при этом начинаешь корить сама себя.

– Как же вы переносите такие унижения? Неужели вам это нравится?

– Вы имеете в виду плотскую любовь?

– Да. Вам доставляло удовольствие соблазнять Фацио?

Креси гортанно рассмеялась.

– Да. То, что я испытывала, можно назвать удовольствием. Умение соблазнять дает власть над человеком. Видеть мужчину беспомощным – в каком-то смысле наслаждение. Но с Фацио я не получила большого удовольствия, он оказался легкой добычей.

– Мне тоже нравилось чувствовать свою власть над ним, – призналась Адриана. – Хотя я никогда не была такой смелой, как вы. Себе я позволяла лишь улыбаться, а ему – иметь призрачную надежду. Мне кажется, я ревную.

– Ревнуете?

– Как глупо, правда? Все оттого, что мне не удалось завоевать Фацио, а вы сделали это мгновенно и виртуозно.

– Кому-то король может показаться великим завоеванием, – тихо обронила Креси.

– Нет, короля я не завоевала, – возразила Адриана. – Вы же обладаете даром предвидения, разве мое поражение не очевидно? Король любит придуманный образ, а я – лишь его бледная копия.

– Адриана, я сказала «кому-то», но не имела в виду себя. Я вам не завидую. Вы слишком искренне страдаете. Мне бы очень хотелось вызволить вас из этой беды, тем более что я в ней отчасти повинна.

– Не совсем так. Может, вы и предвидели эту беду, но не вы, а я создавала ее своими собственными руками. Я думала: буду королевой… буду повелевать. Думала, что король… я надеялась, что буду счастлива с ним… – Она тяжело вздохнула. – Я обманулась, я предала саму себя.

– Вы еще очень молоды, Адриана, – сказала Креси. – Вам предстоит столь многое испробовать из того, о чем вам даже думать запрещали. Отказываться от грешных радостей жизни – великая глупость.

– Я думала… я думала, что с королем – это не грех.

– Грех! О, все эти рассуждения о грехе и вечном блаженстве! Это заблуждение, Адриана. Разве занятия наукой не убедили вас, что нашему миру Бог не нужен?

– Миру, возможно, и нет, а мне нужен, – робко защищалась Адриана.

– Это проявление слабости.

– Конечно, вам не ведомо, что такое слабость. Вы заглядываете в будущее, как в распахнутое окно. Наравне с мужчинами состоите в Швейцарской роте. Размахиваете мечом, как могучий Роланд или Оливер.

Креси снова рассмеялась.

– Вас это восхищает?

– Я всегда хотела… – Адриана замолчала. – Мадам де Кастри права, – продолжила она, – я всегда искала путь, пролегающий между замужеством и монастырем.

– Да, да, это понятно. Но уверяю вас, причина ваших страданий в другом. Вас раздирает внутреннее противоречие. Вы желаете прожить жизнь Нинон, но прожить ее по принципам Ментенон, если у последней вообще были какие-либо принципы.

– Не говорите так! Не надо на нее клеветать! Я знала Ментенон и сама была свидетелем ее набожности и благочестия…

– Вы видели ее сидящей в клетке, в которую она себя упрятала по собственной же воле. Позвольте мне, Адриана, рассказать вам одну историю, начавшуюся много лет назад. Ментенон училась искусству жизни и любви у Нинон. По ее совету она вышла замуж за Скаррона, ближайшего друга Нинон, очень своеобразного писателя да к тому же человека, разбитого параличом. Это похоже на клевету?

– Нет, – чуть слышно пробормотала Адриана.

– Нет? Ну, тогда я продолжаю. Скаррон не мог дарить любовь юной красавице, какой была в то время Ментенон, и Нинон уступала ей своих любовников, но только тех, кому давала отставку. Для любовных утех она предоставляла подруге свою спальню.

У Адрианы засосало под ложечкой, а в животе образовалась мерзкая пустота.

– Вы хотите сказать… – начала она и не договорила.

– Назовите, как хотите, – сказала Креси, почти касаясь губами уха Адрианы, и Адриана ощутила теплоту ее дыхания. – В сущности, эти женщины желали разного. Нинон хотела лишь одного – жить независимо, как ей хочется, но при этом не будоража своей свободой общественных нравов. А Ментенон свобода была не нужна. Она жаждала богатства и власти. Когда ей удалось стать воспитательницей внебрачных детей короля, рожденных от Монтеспан, она поняла, что ей улыбнулась удача, и решила не упустить свой шанс. От пристального внимания Ментенон не ускользнуло, что король начал тяготиться своими многочисленными грешками, чувство вины все чаще и чаще овладевало им. И вот тут-то, чтобы завоевать Людовика, Ментенон надела маску набожности и благочестия. Она не прогадала. Очень скоро она стала любовницей короля и заняла место Монтеспан. Когда умерла королева, она заняла и это освободившееся место.

Та женщина, которую вы знали, Адриана, была всего лишь маска, с которой Ментенон срослась.

Креси замолчала. Глаза Адрианы отрешенно блуждали по расписанному в барочном стиле, украшенному лепниной потолку. Неприятная слабость, ранее ей не знакомая, растекалась по всему телу. Она услышала правду, которую и без того знала. И правда эта была тяжелой.

– Зачем вы мне все это рассказали? – спросила она Креси.

– Я же говорила вам, придет день, и мы станем подругами. Адриана, я хочу уберечь вас от судьбы Ментенон. Вы тоже надели маску, только эта маска еще не успела прирасти.

– Если вы хотите уберечь меня от судьбы Ментенон, зачем же в таком случае поведали «Кораю» о своем видении?

– Мое молчание не спасло бы вас, а иллюзии дольше держали бы в своем плену. Так называемая мораль Ментенон сковала вас, как цепи. Поймите, невозможно быть одновременно Нинон и Ментенон.

Адриана вытерла слезы с глаз, она даже не заметила, в какой момент они появились. Неожиданно она ощутила прилив сил, словно внутри нее кто-то слабый и шаткий обрел твердость.

– Вероника, пожалуйста, отойдите и сядьте вон на тот стул. Я хочу видеть ваше лицо, – приказала Адриана.

Креси повиновалась.

– Не могу не признать, вы умеете убеждать, – сказала Адриана. – Хотя часто говорите мне неправду. Но сегодня вы совершенно правы. Да, действительно, я выбрала неверный путь и потому потерпела фиаско. Однажды Торси поинтересовался: кто я – королева или пешка? Я поклялась, что буду только королевой. И потерпела поражение, потому что не понимала одной маленькой вещи: королева без воли – пешка. Сейчас я не хочу быть ни королевой, ни тем более пешкой. Я хочу быть тем, кто передвигает шахматные фигуры.

– Я понимаю вас, – отвечала Креси, слабая тень улыбки пробежала по ее лицу.

– Хорошо, что понимаете. Вероника, я не знаю, в чем заключается ваш долг перед герцогиней и «Кораем». Что касается меня, то ни герцогиня, ни «Корай» меня не интересуют, но лишь до той поры, пока они не вмешиваются в мою жизнь и мои собственные планы. Мне нужно кое-что сделать, и мне потребуется помощь. Дело это очень опасное. Могу ли я на вас рассчитывать? Вы поможете мне?

Лицо Креси стало серьезным. Она поднялась со стула. И впервые со дня их знакомства показалась Адриане не заводной куклой, а живым человеком: на лице отразились интерес и готовность к действию.

– Теперь передо мной настоящая Адриана! – воскликнула Креси. – Та, кто являлась в моих видениях и снах, та, которой вы и должны были стать. Приказывайте, я к вашим услугам.

– Только не смейтесь надо мной, – предупредила Адриана.

– Я не смеюсь, в моих словах нет иронии. Я готова дать вам клятву в пределах той свободы, что мне оставили.

– О каких пределах свободы вы говорите? – удивилась Адриана.

– Я не могу поступиться ранее данными клятвами. Но обещаю, впредь я никому не дам слова без вашего на то соизволения.

Адриана взяла в руки полотенце и внимательно посмотрела на странную женщину, застывшую перед ней: «Еще одна хитрая уловка?» – подумала Адриана. Но вслух сказала:

– Не обещайте невозможного.

– Я не обещаю, – ответила Креси.

– Хорошо, тогда сегодня ночью мы должны сделать вот что…

Для тайных ночных прогулок Версаль являл собой самое неподходящее место. Здесь ночью было светло, как днем. Дворец освещали фонари и светильники самых причудливых форм и видов. Нимфы струили свет из широко открытых глаз и чувственных полуоткрытых ртов. То тут, то там сияли эмблемы солнца. Серафимы, развернув крылья, рассеивали ночной мрак мерцающим светом похожим на бледный свет луны. Золоченый архангел Михаил охранял лестницу, в руке он держал пламенеющий огнем меч. Без туфель, в одних чулках Адриана неслышно проскользнула мимо архангела и побежала вниз по лестнице. Вспышкой в голове мелькнула мысль: «Как сделан этот светильник? Почему меч излучает такой неровный, дрожащий свет?»

Сзади послышался шелест юбок и легкий стук каблучков по мраморному полу: ее догнала Креси.

– Ну что? – шепотом спросила Адриана. Они находились в той части дворца, где жили министры преклонного возраста. Одни спали, другие развлекались в салонах Парижа или тешили своим присутствием какую-нибудь сиятельную особу.

– Час или чуть дольше он будет занят важным делом, – ответила Креси, имея в виду стража, которого поставили у дверей Адрианы вместо отсутствующего Николаса. – Она улыбнулась. – Одна молоденькая кухарка согласилась оказать мне услугу. На ее счет не беспокойтесь. Она выразила искреннее желание. Уверяю, эта девушка страдать не будет.

– Очень хорошо. Но лаборатория тоже охраняется.

– А я на что? – притворно удивилась Креси. Адриана промолчала, а Креси поцеловала ее в щеку и пошла вперед.

Адриана стояла на верху лестницы и ждала. Наконец в коридоре она услышала шепот и шорох, производимый неловкими движениями. Она подобрала юбку и побежала по коридору.

Креси вела гвардейца под руку, юноша игриво целовал ее в шею. Они исчезли, свернув за угол коридора.

«Как все просто!» – подумала Адриана.

За то время, что она будет претворять в жизнь свой план, она должна научиться вот так же легко управлять людьми.

По его завершении она, несомненно, станет искусной соблазнительницей, но только болтаться при этом будет на виселице.

У Адрианы со времен работы с Фацио сохранился ключ от лаборатории, и она осторожно открыла им дверь. Войдя внутрь, снова заперла дверь на ключ.

Адриана быстро нашла нужные бумаги и переписала новые части формулы. Ей больше не требовались развернутые расчеты. Напротив, только взглянув на конечные результаты расчетов Фацио, она поняла, что могла бы сделать это лучше. Теперь она знала, что скрывается за каждой цифрой и каждой буквой, ей недоставало лишь отдельных деталей.

И она их нашла. Кроме того, она нашла листы бумаги со странными рисунками, составленными из точек. Казалось, будто кто-то оставил отпечатки грязных пальцев. Приглядевшись, она догадалась, что это следы огня.

Адриана скопировала все данные о комете – массу, размеры, составляющие элементы и алхимический символ железа, указывающий на огромную долю металла. Стало ясно, на Лондон должен обрушиться ком железа диаметром в пол-лье. С какой скоростью он будет лететь? И имеет ли это значение?

Внутренний голос подсказал, что имеет, тогда она нашла соответствующие расчеты и скопировала их.

Ей не требовалось уточнять дату гибели Лондона, она ее уже знала.

Оставалось последнее, может быть, самое важное. Она легонько постучала в дверь спальни Фацио.

Если кухарка и Креси могут это, то чем она хуже?! Адриана закрыла глаза, соображая, что сказать Фацио, когда он откроет дверь и остолбенеет, увидев ее.

Но за дверью спальни царила тишина. Она взялась за ручку – дверь оказалась не заперта. Адриана осторожно заглянула внутрь.

Спальню освещала наполовину прикрытая алхимическая лампа, но Фацио в спальне не было. Сердце ее бешено колотилось, но она знала, что ей требуется всего несколько секунд, чтобы совершить задуманное. «Где же его эфирограф», – лихорадочно стучало в голове.

И, будто откликаясь на ее безмолвный призыв, он тут же попался на глаза. Самописец – наверное, один из первых образцов – стоял на этажерке в углу.

Сняв крышку, Адриана обнаружила внутри паутину. Паутина порвалась, когда она покрутила ручку и завела самописец. Теперь, если Фацио захочет им воспользоваться, он поймет, что его опередили.

Она торопливо укладывала бумагу в самописец. Где-то в спальне оглушительно тикали часы. Это тиканье звоном отдавалось у нее в ушах.

Адриана принялась быстро писать. Если двойник этого самописца не заведен, или сменил владельца, или отжил свой срок, то все ее старания напрасны.

Она не успела дописать послание, как услышала, что дверь лаборатории открывается. Адриана застрочила так, что цифры перед глазами запрыгали потревоженными кузнечиками. Она опускала пояснительный текст – знала, если близнец этого самописца находится там, где она думает, владельцу объяснения не понадобятся. А второй самописец, по ее предположению, должен был стоять у самого Ньютона. Поскольку Фацио отвергли, поскольку гордость его уязвлена, он должен был хранить этот самописец как память о некогда дорогой привязанности.

Она уже слышала, как кто-то возится в дверях спальни.

Останавливать процесс и вынимать бумагу было поздно: она дописала последнюю строчку и опустила крышку самописца. И в тот самый момент, когда Фацио ввалился в спальню, она проскользнула в открытую дверь стенного шкафа и спряталась там.

Фацио все же заметил ее. Он удивленно вытаращил глаза и засмеялся.

Фацио был совершенно пьян. Он попытался стянуть панталоны, но не устоял и свалился на пол, забормотал что-то невнятное, с трудом поднялся, шатаясь, подошел к кровати и рухнул на нее прямо в одежде.

Адриана медленно досчитала до ста: тело на кровати не шевелилось, она тихо вышла из своего укрытия и осторожно вынула бумагу из самописца.

Адриана вернулась в лабораторию, подошла к окну, под которым был широкий выступ стены. По выступу она намеревалась дойти до лестницы, спускающейся в парк. А уже оттуда спокойно вернуться во дворец – что такого? Она просто выходила подышать свежим воздухом.

Повинуясь ее усилиям, окно со скрипом открылось, и вдруг… у Адрианы зашевелились волосы на голове: перед ней в стекле отразился красный свет. Она обернулась, и сердце замерло от ужаса.

Из середины комнаты на нее надвигалось облако черного дыма, в центре которого пламенел огромный глаз.

 

11. Ньютон

– Не ной, Бен, сосредоточься, сейчас мне нужно все твое внимание, – прикрикнул на Бена Маклорен.

– Сосредоточься, легко сказать! Если б я хоть знал, что мы делаем, – ворчал Бен.

– Я объясню тебе, но чуть позже, – сказал Маклорен. – А пока просто делай то, что я тебе говорю. У нас времени совсем не осталось.

Бен повиновался, но то и дело вожделенно поглядывал в сторону телескопа, хотя определение «телескоп» мало подходило к тому прибору, который вызывал у Бена такое любопытство. «Разве телескопом можно пользоваться днем? Что там Маклорен разглядывает?» – изнывал в неведении Бен.

Бен уже изучил манеру математика – или кем он там был на самом деле – никогда не отвечать на заданный вопрос прямо. Маклорен предпочитал, чтобы Бен без лишних объяснений сам до всего доходил.

Послышался щелчок, и тут же Маклорен протянул Бену квадратную пластинку, сторона которой не превышала фута в длину. Пластинка, казалось, была сделана из ржавого железа. Но, взяв ее в руки в первый раз, Бен определил, что она из нержавеющего металла, скорее всего цинка, а ржавчина нанесена тонким слоем только на одну сторону пластинки. Следуя указаниям Маклорена, Бен наложил на пластинку лист бумаги и плотно прижал бумагу рамкой, а сверху посыпал металлическим порошком. Через короткое время он сдул порошок, и на бумаге остались спиралевидные рисунки, напоминающие отпечатки пальцев. Затем из прибора, в форме обычной коробки, извлек идентичную пластинку, которую заложил туда минуту назад. Пластинка на ощупь оказалась теплой. Он опустил в коробку новую пластинку и потянул ручку. Прибор издал шипящий звук. Бен снял рамку с извлеченной из коробки пластинки и щеткой смахнул металлическую пыль. На бумаге остались выжженные рисунки такой же спиралевидной формы.

Бен пронумеровал лист – 16.

Маклорен тем временем передвинул телескоп на несколько градусов. Бен отпустил ручку коробки, оттуда выскочила очередная пластинка, предыдущую, освободившуюся, Бен отдал Маклорену, и процесс пошел по новому кругу.

– Легче было бы работать, если бы пластинок было не три, а больше, – заметил Бен.

– Согласен, но эти пластинки – жуть какие дорогие, – ответил Маклорен. – А сейчас тебе придется поднапрячься, нам надо сделать еще несколько заходов с минимальными промежутками времени.

Минут через пятнадцать Маклорен отошел от телескопа.

– Ну что ж, давай посмотрим, что у нас получилось, – сказал он.

Бен вытащил из рамки последний лист и отнес Маклорену, который раскладывал на столе всю стопку сделанных ими листов таким образом, что каждый последующий захлестывал предыдущий. Бен увидел, что один лист является продолжением другого, а все вместе они образовывают целостную картину.

– Ну? – задал вопрос Маклорен.

– Э-э-э… похоже на созвездия или нечто подобное, но только размеры какие-то неправильные.

– Что значит «неправильные»?

– То есть звезды по величине так сильно друг от друга не отличаются. Вот смотрите, здесь одна размером с шиллинг, а эта вот – не больше булавочной головки. Кроме того, сейчас же день… Погодите, я понял. Этот телескоп вообще не воспринимает солнечный свет, так?

Маклорен широко улыбнулся и похлопал его по спине:

– Молодчина! Я тебе сейчас скажу, как называется прибор, и тогда все станет совершенно ясно. Это сродствоскоп.

– Ну, тогда действительно все понятно, – обрадовался Бен.

– В таком случае расскажи мне, что мы с тобой делали, и что у нас получилось.

Бен почувствовал, как его распирает от возбуждения, слова фонтаном вырвались наружу:

– Прибор регистрирует силу гравитационного притяжения различных небесных тел. У вас должен быть ртутный преобразователь, который превращает гравитационные гармоники в магнетизм, в результате чего на слой ржавчины наносятся рисунки. Металлическая пыль, которую я посыпаю сверху, прилипает к рисункам, а при нагревании рисунки выжигаются на бумаге. И перед нами сейчас лежит звездная карта, на ней указана масса звезд.

– Все верно! – подтвердил Маклорен. – Хотя в одном месте я должен тебя поправить. Это не звезды. Это планеты, их спутники и кометы. – Маклорен ткнул пальцем в самое большое пятно. – Это Юпитер, а это… – он указал на семь небольших пятнышек, – его спутники.

– Я думал, у Юпитера четыре спутника.

– А ты разве не был в планетарии?

– Был. Я как раз и хотел спросить, почему их там пять. Пятый, наверное, недавно открыли?

– Да, мы его недавно открыли. А теперь можем добавить еще два, – ликовал Маклорен. – Те небесные тела, которые из-за их слишком маленьких размеров не видны в оптический телескоп, можно обнаружить с помощью сродствоскопа. Несомненно, мы знали, что у Юпитера не четыре спутника, а больше. И то, что мы сегодня получили, – лишь доказательство верности наших гипотез.

– А на основании чего вы строили свою гипотезу?

– Помнишь ньютоновские законы гармонического сродства? Притяжение есть функция совокупности сродства и расстояния. В случае с гравитацией – функция прямо пропорциональна массе и обратно пропорциональна квадрату расстояния. Что касается особых видов сродства, то сила притяжения между телами меняется быстрее, чем меняется расстояние между ними.

– Да, я это все знаю.

– Получается следующее: одно тело, двигаясь по своей орбите, искажает орбиту другого тела при условии, что эти тела расположены на довольно близком расстоянии друг к другу, и первое тело имеет значительную массу. Мы можем сказать, например, что орбита Ганимеда искажена, но искажена таким образом, что ни Юпитер, ни Солнце, ни известные нам спутники не могли быть причинами этого искажения. Ipso facto, должны существовать неизвестные нам спутники. И вот они перед нами! – Маклорен широким жестом обвел лежащие на столе листы.

Лихо взъерошив Бену волосы, Маклорен принялся искать бумагу и перо.

– Ты мне очень помог, – выразил он свою благодарность Бену. – А теперь иди посмотри, чем другие занимаются. Может быть, кому-то еще нужна твоя помощь.

– А что делать с этим? – спросил Бен, беря в руки целую кипу листов, которые Маклорен почему-то не стал раскладывать на столе.

– А, я совсем запамятовал! Бен, их нужно как можно быстрее отнести сэру Исааку. По правде говоря, я даже не знаю, что на них. Сэр Исаак прислал записку, указав, без каких-либо комментариев, какие участки на небе посмотреть, и наказал составить сродствограмму. За последнее время это его первое обращение к нам, поэтому доставить листы нужно без промедления. С нашей стороны неучтиво заставлять его ждать.

– Но я не знаю, где сэр Исаак живет.

– В переулке Сент-Мартин, возле Лисестер-Филдс.

– А… что мне сказать, когда я его увижу?

– Э, парень, даже и не мечтай. Вряд ли ты его увидишь. Просто отдай бумаги его племяннице – миссис Бартон.

– Ну ладно, посмотрим, как все обернется, – ответил Бен.

Первое впечатление – он погружается в красное. Бен еще раз огляделся и снова утонул в красном. Красным было все: ковер на полу, стены, стулья.

Привыкнув наконец к красному цвету, он стал способен замечать в гостиной и другие предметы. Он увидел портреты. Бен насчитал их пять: на одном – сэр Исаак в парике и мантии профессора Лукасовской кафедры математики; на втором – сэр Исаак держит свой великий труд – «Начала», взгляд устремлен в бесконечность; на третьем – сэр Исаак с седыми жидкими волосами, величественной осанкой и лицом, полным достоинства, один его черный глаз вперился прямо в художника… Помимо портретов здесь были еще и бюсты. Они запечатлели сэра Исаака уже в преклонном возрасте. У бюстов – разные лица: отрешенное, высокомерное… Все лица объединяла одна деталь – насупленные брови и хмурый взгляд.

Бен почувствовал, как ладони у него увлажнились. Сколько раз он представлял себе встречу с Ньютоном! Однажды даже написал речь, которую намеревался произнести при встрече. Сейчас Бен осознал свою глупость, он всегда воображал, что выдающийся ученый примет его как родственную душу, как воротившегося после долгой разлуки внука. Но ни один портрет, ни один бюст не смотрел на Бена глазами любящего дедушки.

У миссис Бартон – приятной женщины лет сорока – достало терпения и такта позволить ему с открытым от удивления и любопытства ртом осмотреть гостиную гения. Вероятно, она привыкла к тому, что все визитеры, переступающие порог этого дома, впадали в транс, подобно Бену.

– Вы говорите, что прибыли из колоний, – сказала она, предлагая Бену стул.

Бен ответил не сразу: его отвлек свистящий звук, донесшийся из комнаты, спрятанной за тяжелой деревянной дверью.

– Да, я родился в Бостоне, штат Массачусетс.

– Массачусетс, – повторила за ним женщина. – Какое трудное слово, не правда ли? Мой брат жил в Америке и писал мне оттуда письма, но в разговоре с нашими друзьями я никогда не могла передать их содержание, потому что не могла выговорить и половины этих немыслимых американских названий. Мне приходилось показывать сами письма.

– Ваш брат живет в Америке?

– К сожалению, уже нет, он умер, – ответила миссис Бартон.

Свист за дверью усилился. Миссис Бартон проследила глазами за взглядом Бена и тяжело вздохнула:

– Что ж, если вы принесли эти бумаги ему…

– Мне велели передать их сэру Исааку лично в руки, – солгал Бен.

Миссис Бартон пристально посмотрела на него.

– Сомневаюсь в этом.

Бен насупился и едва заметно кивнул головой:

– Извините. Но не могли бы вы узнать, может быть, он примет меня?

– Вряд ли, – ответила женщина.

– Скажите ему, что пришел Янус, – попросил Бен.

– Хорошо. Нет ничего страшного в том, чтобы спросить. Подождите немного.

Шурша юбками, она подошла к двери и легонько постучала.

Свист за дверью прекратился.

– Сэр Исаак, – заговорила она через дверь, – молодой человек принес вам бумаги от Маклорена. Если у вас найдется свободная минутка, он хотел бы поговорить с вами. Его зовут Янус.

– Пусть войдет.

Бену почудилось, будто ответил один из портретов со стены. И голос за дверью не показался ему – как он того ожидал – голосом старого человека.

Комната, в которую он вошел, тоже оказалась красной, к тому же там было довольно-таки темно. Чуть приглядевшись, Бен различил несметное количество книг, колб, печку, кронциркуль, целую коллекцию самых разнообразных измерительных приборов и море различных предметов, названий и назначения которых Бен даже не знал. Особенно бросилось Бену в глаза нечто похожее на ступенчатую пирамиду, сделанную из проволоки и металлических пластинок.

– Я передумал, оставь все на столе. – Голос прозвучал из глубины комнаты, там, в сумеречном алькове, маячила неотчетливая тень.

– Сэр…

– Оставь листы на столе и уходи.

Бен взглядом нащупал в густом полумраке стол и дрожащими руками положил на него бумаги. Он замялся, лихорадочно соображая, что же такое сказать, чтобы заинтересовать сэра Исаака.

– Сэр… – начал он, не имея даже представления, каким будет следующее слово.

– Погоди-погоди, – тень зашевелилась. Бен послушно замер.

– Что они там обо мне говорят?

– Э-э… кто, сэр?

– Флэмстид, Локк, де Дюйе… Да все они.

– Сэр, я… Джон Локк?

– Да. Что мой «друг» Локк говорит обо мне? Ты знаешь, он пытался меня отравить!

Бен растерялся, он знал, что Джон Локк умер лет десять тому назад. Но язык не поворачивался напомнить об этом сэру Исааку. «Что же ответить?» – ломал он себе голову.

К счастью, Ньютон не ждал ответа, он продолжал:

– Наконец-то де Дюйе дал о себе знать. Скажи ему, что я недоволен. Крайне недоволен!

– Хорошо, сэр, я скажу, – покорно пообещал Бен. Возникла длинная пауза, затем сэр Исаак снова заговорил, но уже совершенно спокойно:

– Ты мальчик из Америки? Тот самый, кто сумел усовершенствовать эфирограф? Янус?

– Да, сэр, Бенджамин Франклин, – ответил потрясенный Бен. Непроизвольно он сделал несколько шагов вперед. – И к тому же, если я смею так выразиться, ваш искренний почитатель…

– Нет! – неожиданно закричал Ньютон. – Стой там, где стоишь. Не приближайся. – Бен застыл как вкопанный, а Ньютон свистящим шепотом продолжал: – Я снова напал на след Зеленого льва. Если подойдешь ближе, ты его спугнешь. Скажи Маклорену, что я благодарю его. Приходи через… м-м-м… три дня, ты понял?

– Да, сэр.

– И передай этому распутнику Вольтеру, чтобы держался подальше от моей племянницы.

Бен кивнул.

– Хорошо. А сейчас уходи.

Бен попятился и пятился до тех пор, пока не оказался за дверью. Во рту у него пересохло.

Миссис Бартон положила ему руку на плечо.

– Не хотите ли глоточек бренди, господин Франклин? – участливо спросила она.

– Я… я… кажется, да, – ответил он, запинаясь. – Буду премного благодарен.

 

12. В лабиринте

Адриана стояла и смотрела на ужасный красный глаз – так замирает человек, увидев перед собой ядовитую змею. Инстинкт в таких случаях командует: «Замри, чтобы змея не укусила». Это не походило на змею, но его чужеродность миру людей, сплавленная с ощущением того, что это живое существо, наводила такой же леденящий ужас, как и ядовитая змея.

В звенящей тишине лаборатории Адриана слышала только стук собственного сердца.

В замочной скважине заскрежетал ключ, и этот новый звук вывел Адриану из оцепенения; в следующее мгновение она была уже на выступе стены. Медленными шажками она передвигалась по выступу, прижавшись к стене так, что юбка скрипела, скользя но камню. Промелькнула мысль: «Второй этаж. Если упаду, неужели убьюсь насмерть?» Испуганно оглянувшись, она увидела, как глаз медленно выплывает из окна вслед за ней. Хотя Адриане показалось, что глаз не собирается ее преследовать, леденящий душу ужас будто толкнул в спину. Она ускорила шаг, споткнулась и потеряла опору. Руки Адрианы беспомощно хватались за воздух, тысячи кинжалов впились в тело, затрещала широкая шелковая юбка.

Приземление было подобно удару кувалдой: дыхание остановилось. Адриана плохо понимала, где находится, перед глазами заплясали огненные точки. Вдруг она почувствовала, как сильные руки осторожно поднимают ее, прижимают к широкой мускулистой груди. Не усиливая объятий, ее спаситель пустился бежать. Адриана видела, как увеличивается расстояние между нею и дворцом, видела распахнутое окно лаборатории Фацио. Красный глаз, парящий в оконном проеме, неожиданно начал принимать очертания человека – и возник Густав!

В ту же самую минуту она поняла, кто ее спаситель.

– Николас! – выдохнула она.

– Ш-ш, еще немного потерпи…

– Отпусти, я сама могу.

Он бежал по парку Версаля, держа ее на руках, словно невесомое перышко. Он бежал, прячась под пологом ночного мрака, сторонясь фонарей, освещавших дорожки парка, колоннады и статуи Людовика, поставленные здесь для того, чтобы король, глядя из окон дворца, мог любоваться самим собой.

Николас поднял ее повыше так, что Адриана смогла обхватить его за шею и прижаться к нему. На небе появился тонкий рожок луны и заключил в свои серповидные объятия круглое тело Юпитера. Среброокие боги небес высыпали на небосклон и залюбовались Землей, распростершейся в сонной неге.

Какая же из этих серебряных точек станет ядром космической пушки? Какой звезде предназначено принести на Землю смерть и разрушение?

Беглецов обступили высокие черные стены живой изгороди и скрыли их от глаз Версаля. Но Николас не останавливался. Адриана чувствовала всем телом, каким тяжелым и частым стало его дыхание.

– Пожалуйста, опусти меня, – попросила она. – Я цела, я даже не ушиблась.

– Там было высоко, – прошептал он.

– Я не ушиблась, – настаивала Адриана. – Я, должно быть, упала в какой-то куст.

Наконец он остановился, медленно и осторожно опустил ее на землю. Но руки ее словно приросли к Николасу и никак не хотели отпускать его, Адриане потребовалось усилие, чтобы расцепить их.

– Садись, – прошептал он и в следующую секунду выхватил пистолет. Отскочил на несколько футов назад, прислушался, затем вернулся к ней.

– Если ты можешь идти, то давай еще немного пройдем вперед. Я знаю, как отсюда выбраться.

– Это лабиринт? – спросила Адриана. Николас кивнул.

– Нам лучше некоторое время побыть здесь. Подождем, пока собаки перестанут лаять и стража успокоится. Но скажи, как ты там оказалась? И что ты там делала? – В его глазах и голосе сквозила неподдельная тревога.

– Николас! Ты – живой!

– Как видишь.

– Я… Креси и я, мы думали, что ты погиб.

– Я не предполагал, что мне придется сделать такой большой крюк, – сказал он. – Я лишился пистолетов, шпага сломалась, а у них были крафтпистоли. Мне ничего не оставалось, как петлять по лесу, пока они не отстали. А что с вами приключилось?

– На нас напали мушкетеры, и я выстрелила из того пистолета, что ты мне дал. Что это был за пистолет? От выстрела пала моя лошадь. А потом Креси палашом убила мушкетера. Мы ждали тебя, но тебя не было, и мы подумали, что ты погиб… – Адриана чувствовала себя полной дурой. Казалось, этот глупый лепет льется из нее сам собой, помимо ее воли и здравого смысла.

– Прости, я должен был предупредить тебя о пистолете. Он стреляет расплавленным серебром…

Он еще что-то говорил, но она уже не слышала. Кровь стучала в висках, в ушах звенело – она собиралась с духом.

Адриана рассчитывала, что получится длинный страстный поцелуй, но в последний момент оробела, и поцелуй вышел мимолетным и неловким. Она успела лишь почувствовать его губы – прохладные и почему-то соленые на вкус. У него вырвался возглас удивления. И в тот момент, когда она готова была умереть от стыда за совершенную глупость, он ответил ей поцелуем, тем, о котором она мечтала, – бесконечно длинным и страстным.

– Это не случайность, все предопределено, – сказала Адриана, лежа в объятиях Николаса и глядя на звезды. Она блаженствовала и знала, что это блаженство кратко.

– Я тоже так думаю, – ответил Николас. – Моя бабушка часто рассказывала мне в детстве сказку о том, как два ангела не могли поделить нитку бус. Каждый тянул нитку к себе, и нитка не выдержала – порвалась. Бусинки рассыпались по всей земле, таким образом нарушилось единство и целостность мира. Когда я вырос, то узнал, что философы тратят время на то, чтобы изучить гармонию сфер, будто хотят восстановить утраченные единство и целостность. Но мне непонятны их научные теории.

– Хочешь, я объясню?

– Боюсь, для меня это будет слишком сложно.

– Ты поймешь, это мне стоит бояться, как бы мои объяснения не показались тебе скучными.

– С тобой мне никогда не бывает скучно.

– Могу наскучить не я, а мои сухие и занудные объяснения. Скажи, что ты видишь, когда смотришь на небо?

– Когда я смотрю на небо и когда я смотрю на твое лицо, я вижу одно и то же – красоту. Божественную красоту мироздания.

– И я вижу такую же божественную красоту. И каждый раз, когда я смотрю на небо в телескоп, или представляю его запечатленным в математических формулах, или вот так, как сейчас с тобой, просто любуюсь им, мне открывается новая грань этой красоты. По одним и тем же законам природы движутся по небу звезды и извлекаются звуки из флейты и арфы. Когда я осознаю это, грудь моя наполняется неизъяснимой радостью.

Он помолчал с минуту, потом сказал:

– Я люблю вас, Адриана де Морней де Моншеврой.

Она поцеловала его в щеку.

– Я так рада, что ты жив, Николас. – Ей хотелось очень многое сказать ему. Признаться, как он в считанные минуты превратил ее из полумертвой наложницы короля в живую женщину. Но она молчала и просто целовала его, испытывая наслаждение от жесткости его скул, теплоты его дыхания.

Когда они отпустили друг друга, Николас сел и очень серьезно сказал:

– Адриана, мы должны уехать сегодня же ночью.

– Куда?

– Куда угодно: в Австрию, Акадию , Луизиану. Мы не можем здесь оставаться.

Адриана закрыла глаза:

– Ах, Николас, если бы ты сказал мне это два месяца назад!

– Что это меняет? Я знаю, ты не любишь короля.

Адриана чуть не задохнулась от возмущения.

– Любить такого человека? Разве это возможно? Но, Николас, я не могу уехать сейчас.

– Адриана, а ты любишь меня? Ты ведь мне этого не сказала.

– Кажется, да, Николас, – ответила она чуть слышно. – Моим губам нравится прикосновение твоих губ, моему телу нравится нежиться в твоих руках. Думаю, когда-нибудь мне захотелось бы… отдаться мужчине, которого я действительно люблю. И я думаю, что этот мужчина – ты. Но пока я не готова. Одно важное дело поглощает все мои желания.

– Адриана, если ты останешься здесь… Ты помолвлена с королем.

– И, возможно, мне придется выйти за него замуж. Я не хочу этого, Николас. Но, к сожалению, сейчас я не могу думать о личном счастье – миллионы жизней поставлены на карту.

– Я тебя не понимаю.

– Николас, я потом тебе все объясню. А сейчас прошу тебя, поцелуй меня еще раз. Прижми меня к себе крепко-крепко, дай мне немного своей силы и смелости. А потом…

– Я на службе у короля и связан долгом чести: я не могу ему изменить, – прошептал Николас. – Если ты выйдешь за него замуж, я…

Трава чуть слышно зашуршала под легкими ногами, и показалась высокая тень.

– Как я рада, что ты жив, Николас, – послышался голос Креси. – Насколько я могу судить, мадемуазель Адриана находится с тобой, и она в полной безопасности. Но, если вы не против – так будет лучше для всех нас, – я предлагаю разойтись по своим спальням, пока не наступил рассвет.

Николас нехотя побрел туда, где размещалась Швейцарская рота, а Адриана и Креси незаметно проникли во дворец через один из неохраняемых входов. Креси дала Адриане свою шаль, и та прикрыла изодранное платье.

Страж у дверей Адрианы вздрогнул, когда увидел их.

– Мадемуазель, – растерянно пробормотал он, – я не…

– Ты не видел, как мы выходили, Александр, потому что мы никуда не выходили, – закончила за него Креси.

Лицо часового залилось краской.

– Как прикажете, – выдавил он.

– Благодарю за любезность. Смею надеяться, ты не разочаровал Мари!

По лицу часового пробежала судорога, он понял, как легко попался на удочку дворцовой интриги.

В прихожей, свернувшись в кресле, спала Элен. Она вскочила, когда открылась дверь, и застыла, спросонья ничего не понимая.

– Мадемуазель… – пробормотала она сонно.

– Элен, отправляйся к себе в комнату и ложись в постель. Ничего страшного не произошло, просто король вновь захотел меня видеть.

– Да, мадемуазель.

Они остались одни, и Креси помогла Адриане раздеться.

– Я так устала, – пожаловалась ей Адриана.

– О черт! – воскликнула Креси, осмотрев чулки Адрианы. – Я не вижу ни одного зеленого пятнышка, которые в таких случаях трава оставляет на чулках! Невероятно. Как вам это удалось?

Адриана рассмеялась, и смех зазвенел счастьем и радостью. Ей казалось, что в венах у нее течет не кровь, а игристое шампанское. За окном небо уже начало бледнеть, яркой искрой зажглась утренняя звезда.

– А мы этим и не занимались. Он только целовал меня.

– Что, он даже не попытался? Адриана снова засмеялась.

– Пытался, но вел себя очень деликатно. Мне он позволял все, а для себя ничего не просил. – Она заметила на лице Креси скептическую улыбку. – Ну правда, совсем ничего. Я знаю, Вероника, – продолжала она, – это может показаться глупостью, я столько раз была в постели с королем, но в каком-то смысле я так и осталась девственницей.

Лицо Креси смягчилось.

– Это имеет для вас значение? Хорошо, если вы этого хотите, я буду считать вас девственницей.

Адриана внимательно посмотрела на Креси, пытаясь обнаружить на ее лице следы насмешки, но не нашла.

– Спасибо, – сказала она тихо.

– Вы единственная женщина в Версале, способная благодарить за такое ужасное оскорбление. И я с радостью принимаю вашу благодарность. Однако мне не хотелось бы, чтобы неожиданная и счастливая встреча с Николасом затмила наше сегодняшнее предприятие. Скажите, вам…

– Конечно, как я и предполагала, я нашла его у Фацио в спальне.

– Откуда вы знаете, что это тот самый?

– Помните, как на маскараде Фацио отзывался о Ньютоне? Когда-то они находились в очень близких отношениях. По отзывам, которые я слышала о сэре Исааке, он замкнутый человек, и друзей у него почти нет. Но, по всем признакам, Фацио был его другом.

– Вы хотите сказать, что когда-то они были любовниками?

Адриана опешила от вопроса Креси, хотя эта мысль ей тоже приходила в голову.

– Нет, Креси, я хочу сказать только одно: эти два человека когда-то были очень близки друг другу. Но вот уже лет двадцать как они не общаются. И я думаю, что все эти двадцать лет Фацио пытался вернуть расположение Ньютона, но, к сожалению, ему не удалось. Потому любовь его перекипела и превратилась в яд. Он создал оружие, чтобы стереть с лица земли Лондон. И для создания такого оружия он использовал идеи самого Ньютона.

– Именно поэтому вы и решили, что у Фацио должно быть средство связи со своим старым другом и нынешним соперником?

– Да, Вероника, Фацио, несомненно, захочет, чтобы Ньютон узнал о его изобретении. Может быть, он ждет момента, когда комета приблизится к Земле на критическое расстояние и когда уже ничего нельзя будет исправить, вот тогда он обо всем сообщит Ньютону. А может быть, он даст ему возможность покинуть Лондон, с целью показать, во что могут быть превращены его, Ньютона, великие идеи. Люди, подобные Фацио, живут только для того, чтобы снискать признание других. Для Фацио его триумф потеряет смысл, если Ньютон умрет, не ведая, кто повинен в его смерти.

– И что?

– Я отправила сообщение Ньютону. И думаю, что Фацио обнаружит это, когда будет отсылать свое письмо. И вот еще что, Вероника, нечто видело меня в лаборатории.

Креси прищурилась:

– Что значит «нечто»?

– Облако с красным глазом в центре.

Лицо Креси исказилось. Такого выражения Адриана еще не видела ни у Креси, ни у кого другого. Но в следующую секунду лицо Вероники вновь застыло, подобно лицу фарфоровой куклы. «Что это было? – недоумевала Адриана. – Что вырвалось наружу из ее таинственной души – страх? отчаяние?»

Отгадать, какое чувство так потрясло Креси, у Адрианы не было никакой возможности, но она поняла: Креси знает, что это за облако.

– Что, Вероника? Что это было? Вы же знаете!

Креси отрицательно покачала головой, но Адриана схватила ее за руку.

– Вероника, я понимаю, есть вещи, о которых вы поклялись не говорить. Я принимаю это, хотя мне это и не нравится. Вы говорили, что в будущем мы станем подругами. Но если вы с Николасом мне не друзья сейчас, то я должна признать – у меня вообще нет друзей. Я знаю, что вы оба от меня что-то скрываете. Оба преследуете какую-то тайную цель и меня втягиваете в некую тайную интригу. Я это прекрасно понимаю, но все же мне нужно… – к горлу Адрианы подступил комок, но усилием воли она заставила слезы отступить. И когда заговорила вновь, голос ее звучал ровно и спокойно, как и голос Креси: – Вы должны доверять мне. Вы помогли мне решить одно уравнение. Так помогите справиться со следующим.

– Есть вещи, о которых я пока не могу рассказать, – ответила Креси. – Но прошу, задавайте вопросы, я постараюсь на них ответить. Поймите, Адриана, я не вам не доверяю – себе.

– Не увиливайте, Вероника. Мне нужно получить ответ сейчас.

– Я не увиливаю, – заверила Креси. – Скажите, кроме того красного глаза вас еще кто-нибудь видел?

– Возможно, Густав.

– Густав? Я его знаю?

– Нет. Это помощник Фацио, но его не было на маскараде в Пале-Рояле. А если и был, то мы с ним не пересеклись.

– Помощник! Проклятие, я должна была это знать.

– Вероника…

– Адриана, ответ на какой вопрос вы хотите от меня получить?

– Я хочу знать, что это за облако с красным глазом.

Креси отвела глаза в сторону.

– Вы задаете мне самый ужасный из всех возможных вопросов, – сказала Креси. – Одно дело видеть их, это они нам прощают. Но если человек знает, кто они есть… Адриана, я постоянно боюсь за вашу жизнь, поэтому прошу, не надо заставлять меня волноваться еще больше.

– Доверьтесь мне, пожалуйста, – просила Адриана. – Если смерть настигнет меня, научите, как узнать ее в лицо.

Креси погладила Адриану по щеке. Вдруг Адриане показалась, что Креси ее сейчас поцелует. Но Креси не поцеловала.

– Обещаю, я расскажу все, что я знаю, – сказала она. – Только предупреждаю, вам мой рассказ не понравится.

 

13. Василиса

Почти над самым ухом Бена раздался голос Василисы, но, как она подошла, он не слыхал. От неожиданности Бен вздрогнул и непроизвольно захлопнул книгу, которую читал.

Голос у Василисы был глуховат, но смех звенел, как серебряные колокольчики. Бен обернулся и залился краской. Она стояла посреди его комнаты и как всегда завораживала своей экзотической красотой. На этот раз она оделась на лондонский манер: юбка цвета небесной лазури и свободная блуза с большим вырезом, который открывал трепетную ямочку под горлом и выпуклость груди…

– Я вовсе не хотела тебя напугать, – сказала Василиса.

– А-а… – протянул Бен, он не знал, что сказать, и потому чувствовал себя полным идиотом. – Просто когда я читаю…

– Погружаешься в поток слов настолько, что ничего не слышишь. Да, мне это состояние тоже хорошо знакомо. А что ты читаешь?

– Да так, ничего особенного, – замялся Бен, но Василиса цепким взглядом успела рассмотреть название книги, которое он старательно прикрывал рукой.

– Daemonicum ? – удивилась она. – Зачем ты читаешь такую глупую книжку?

– Я взял ее в библиотеке Королевского общества, – забормотал, оправдываясь, Бен.

От этого она не делается умнее. В любом случае не покрывайся с ней на глаза Колину или Джеймсу, а особенно господину Гизу.

– Сейчас в Философском обществе ни о чем больше не говорят, как только о демонах. Какое-то повальное увлечение, – она в притворном возмущении округлила глаза и улыбнулась. – А я пришла узнать, не хочешь ли ты сходить со мной в таверну перекусить?

– А как же Вольтер?

Василиса удивленно захлопала ресницами:

– А что господин Вольтер?

Бен мгновенно понял, что совершил чудовищную ошибку.

– Ну, я не знаю… я думал, что вы и он… ужинаете-ходите на ужин вместе.

Василиса залилась своим серебристым смехом, а Бен почувствовал, что покраснел до корней волос.

– Ты хочешь сказать, что слышал его голос в моей комнате прошлой ночью. Фи, Бенджамин, какие у тебя гадкие мысли в голове!

Бену казалось, что сейчас его голова воспламенится и мозги превратятся в пепел. Ему хотелось, чтобы все именно так и случилось.

– Нет-нет, я ничего не слышал, я просто подумал…

– Это не важно, что ты подумал, Бенджамин. Поскольку мы живем с тобой, можно сказать, под одной крышей, то у нас не должно быть на этот счет никаких неясностей. Господин Вольтер действительно ужинал со мной раз или два. Но мы с ним… м-м-м… просто приятели. И мне не известно, где он сегодня пропадает. Возможно, сидит в какой-нибудь кофейне со своими литературными друзьями, писателями и поэтами. – Она остановилась и уже серьезно продолжила: – Бен, я не против того, чтобы ты знал обо мне и Вольтере, но это не та тема, которую я бы хотела обсуждать.

– Да-да, конечно, – поспешил согласиться с ней Бен. – Я придерживаюсь того мнения, что каждый волен поступать, как он хочет.

Василиса вздернула бровь.

– Бен, ведь ты не будешь теперь плохо думать обо мне? – спросила она.

Бен вообще не знал, что ему теперь думать. Он никогда не встречал женщин, которые бы так легко и свободно говорили о подобных вещах, ну разве что Сара. Но Сара была шлюхой. Общаться с женщиной, которая, подобно мужчине, ищет плотской любви… Да, вот Роберт не растерялся бы в такой ситуации, но Бену стало не по себе. Он даже заводить знакомство с такими женщинами не хотел.

Весь этот сумбур молниеносно промелькнул у него в голове, но вслух Бен сказал:

– Конечно не буду, мисс.

– Послушай, Бен, зови меня просто Василиса. И пойдем в таверну – если ты не голоден, то я, напротив, готова слопать целого слона.

Как только перед Беном появился кусок жареного мяса, у него сразу же проснулся аппетит. Возможно, он нагулял его по дороге в таверну. Василиса уговорила его ужинать в Сити. Для этого им пришлось порядочно пройти по Флит-стрит, а затем по мосту пересечь канал. Возможно, аппетит пробудил бокал сухого португальского вина, которое приятным теплом разлилось у него в желудке. А еще – ему очень льстило внимание красивой русской девушки.

Оказалось, Василиса обладает качеством, которое Бен высоко ценил: она умела вести разговор во время еды. Для Бена разговоры за столом были столь же ценны, как и наслаждение едой. Именно за столом разговоры получались бесконечно долгими и приносили удовлетворение. И хотя сейчас он находился за тысячи миль от обеденного стола в его родном доме, сидел в большой таверне в самом центре города науки с девушкой из далекой, неведомой России, он вспомнил детство, семью, отца и те нескончаемые разговоры обо всем на свете, что они вели между собой.

– Я очень рада, что ты видел его, – сказала Василиса, отправляя в рот кусочек ростбифа. – Даже если ты никогда больше с ним не встретишься, тебе будет о чем рассказать своим детям и внукам.

– Да, – подхватил Бен, – я могу похвастаться, что видел самого сэра Исаака Ньютона в то время, когда он совсем состарился и сошел с ума.

– Он имеет на это право как никто другой, – парировала Василиса. – Он выдающийся ученый. Свою встречу с Ньютоном – даже принимая во внимание его состояние ума – я буду вспоминать как самое яркое событие моей жизни. – Неожиданно она перескочила на совершенно другую тему. – Скажи мне, Бен, зачем ты все-таки читал ту книгу? – Она налила ему еще вина и махнула рукой слуге. Когда тот подошел, вручила три шиллинга и наказала: – Принеси, пожалуйста, еще бутылку португальского.

Как только слуга удалился, Василиса вопросительно подняла бровь.

– Так зачем же, Бен?

– Помните, я тогда рассказывал о Брейсуэле?

– Ну да, ты его еще колдуном называл.

– Василиса, в своем рассказе я кое-что опустил. Я не хотел выглядеть в ваших глазах наивным малолетним дурачком. Хотя, может, вы и будете считать меня таковым, если я сейчас это расскажу.

– Рассказывай, а там посмотрим, кем тебя считать, – сказала Василиса, пододвигая ему бокал с вином. – Вот выпей, это придаст тебе смелости! – С этими словами она сделала глоток из своего бокала.

«Опьянею и потом буду жалеть об этом», – подумал Бен, но все же последовал ее примеру.

– Ну, а теперь расскажи, что ты упустил при нашей первой встрече, обещаю, что не буду считать тебя наивным малолетним дурачком.

Бен отхлебнул вина из бокала и поведал о странном спутнике Брейсуэла и о том, что точно такой же глаз возник над его эфирографом. Василиса заворожено слушала, не смеялась и не называла его наивным или глупым.

– Теперь я понимаю, – сказала она. – Знаешь, ты не первый, кто с этим сталкивается.

– Правда? – удивился Бен.

– Я хочу сказать, что в России, где я живу, эти существа тоже есть. У ведьм и колдунов они служат на посылках. И хотя я, Бен, как и ты, – философ, но я верю в эти существа, потому что видела их своими собственными глазами. – Василиса перешла на шепот. – И даже здесь, в Лондоне… Некоторые члены Королевского общества, перед тем как оно было распущено, умерли при очень загадочных обстоятельствах. Говорят, что накануне их смерти появлялось точно такое же существо, как ты описал.

– Но они не могут быть… я хочу сказать, что должно существовать какое-то объяснение этим явлениям.

– Да, я согласна, объяснение должно быть. Но только откуда ему взяться, если – ты только представь, Бенджамин, – в течение нескольких лет механику Декарта считали непреложной истиной! Ученый мир поголовно верил, что в материальном мире все совершается в результате взаимодействия и взаимовлияния частиц. Ты же видел нелепые графики, которые объясняли природу магнетизма: изображения подвижных частиц винтообразной формы вокруг магнита, которые будто бы вгрызаются в железо, подобно зубам, и таким образом притягивают его.

Бен не мог удержаться от смеха. Он помнил эти схемы, и они действительно казались ему сейчас до нелепости смешными.

– Каких-нибудь пятьдесят лет назад ни один уважающий себя философ не посмел бы признать существования в природе невидимого или действия оккультных сил. А сегодня сэр Исаак Ньютон не только осмелился разработать теорию о невидимом, но и доказал существование этих невидимых сил, более того, показал способ, как управлять ими. Он исследовал ту область, которую большинство философов считали суеверием, и тем самым создал новую науку.

– Да, да! Ты хочешь сказать, что… – Бен ликовал, они с Василисой думали одинаково.

– Маклорен да и все остальные уже вступили бы со мной в спор, будь они здесь, – продолжала Василиса. – Но я думаю, ты, Бен, меня понимаешь и поддерживаешь. Возможно, ньютонианцы слишком поторопились с выводами относительно идей Ньютона и попали в капкан собственной ортодоксальности, в результате чего не способны теперь двигаться дальше. Для этого им нужно было бы признать существование духов, ангелов и демонов, что населяют пространства тьмы и света. Ну скажи, разве древние греки были так уж глупы? А они верили в Олимп – обитель богов и духов. Разве моя бабушка была сумасшедшей, коль она каждый вечер оставляла в углу миску свежего молока для домового? Существует целое царство удивительных существ, о которых наука ни слышать, ни говорить не желает.

– Мне попалась одна книга, – сказал Бен, – под названием «Тайное царство». Состоит она из двух частей. Первая написана неким Кирком, а вторая представляет собой комментарии господина Дайца к первой части. Там ведется разговор о монадах Лейбница…

– Да, да, – возбужденно подхватила Василиса, – я считаю, что часто Лейбниц рассуждает, как самый последний картезианец, но вместе с тем он признает возможность существования в эфире чувствующего начала…

– Мне тоже это противоречие Лейбница долгое время не давало покоя! – Бен обратил внимание на то, что стал слишком сильно размахивать руками. Похоже, вино ударило в голову, но помимо этого он сходил с ума от радости, что наконец-то нашел родственную душу, человека, который разделяет с ним его мысли. – Я хочу сказать, что читал о том, что существует не поддающаяся измерению цепочка развития живых существ от низших к высшим…

– Как например Браун считает… – подхватила Василиса.

– Да! – согласился Бен. – Шур Томас Браун. – Он еле выговорил имя ученого, и ему вдруг стало смешно оттого, что у него заплетается язык. – Если эта цепочка ведет от animalcules и насекомых, от лягушек и собак к человеку, а далее над нашим миром видимых живых существ стоят ангелы и, наконец, сам Творец, тогда получается, что мы находимся где-то посередине этой цепочки, а никак не на вершине. Я хочу сказать, что если между animalcules и нами существует столько видов, то почему не может быть такого же разнообразия живых существ в невидимом мире, что простирается между нами и Богом?

– Вот именно, – согласилась Василиса, наливая в бокалы вина.

Бен проснулся, он лежал, уткнувшись носом в темные волосы, а рядом – теплое, свернувшееся в клубок и неизвестно кому принадлежащее тело. В первую секунду его охватила паника, но постепенно он все вспомнил. Василиса пожелала ему спокойной ночи и поцеловала на прощание. Он поцеловал ее в ответ, а потом уж они не смогли оторваться друг от друга. Он вспомнил, что она много смеялась и пела песни на русском языке.

«Что же теперь делать?» Она все еще спала. Бен удивился тому, что чувствует себя великолепно. Теоретически благодаря брату Джеймсу, а потом Роберту он знал, что после большой выпивки должно обязательно наступить отвратительное похмелье. Но ничего такого с ним не происходило.

Бен не мог отвести взгляда от Василисы. Простыня едва прикрывала ее обнаженное тело. Вчера ночью было темно, лишь сегодня утром его глаза смогли насладиться изящными линиями ее тела и белой кожей. Он прищурился и увидел шрамы на ее теле: маленькие рубцы на спине, руках, ногах. Он недоумевал – откуда они у нее.

Сердце у Бена защемило. Почему Василиса отдалась ему? Потому что они много выпили вчера и не сдержали влечения тел? Не могла же она влюбиться в четырнадцатилетнего мальчика?!

К сожалению, он сам был окончательно и по уши влюблен в Василису Кареву.

С каждой минутой нарождающегося дня на душе у Бена делалось все тяжелее. Он осторожно встал с постели, чтобы не потревожить Василису, оделся и вышел на улицу. Бен боялся остаться с ней наедине, боялся услышать, что она скажет, когда проснется. А что если она вообще ничего не скажет? Она легко может сделать вид, будто ничего не произошло. И он никак не мог решить для себя, хорошо это будет или плохо.

Когда, прошатавшись по городу несколько часов кряду, он вернулся назад в Крейн-корт, Маклорен и Гиз уже были там, но Василиса – к его печали и радости – отсутствовала.

– А, вот и Бен, – воскликнул шотландец. – Не хочешь ли ты поработать секретарем на нашем заседании?

– Как это, сэр?

– Доктор Эдмунд Галлей в зале заседаний. Мы хотим поговорить о сэре Исааке. Я нигде не могу найти Василису, да и Джеймс опаздывает.

– Галлей?

– Ну да, Галлей, но ты не должен, разинув рот на него таращиться, – прошипел Гиз. – И не забывай, он сейчас – наш враг.

– Как жаль, что вам приходится произносить такие оскорбляющие ваше достоинство слова, – раздался сзади густой баритон. Гиз, которого непросто было смутить, вдруг залился пунцовой краской. Беи обернулся и увидел пожилого человека лет шестидесяти, широколицего, с решительным и острым взглядом.

– Доктор Галлей, – начал Гиз, – простите, я только хотел сказать…

– Я знаю, что вы хотели сказать, сэр, – оборвал его Галлей. – И считаю ваши слова ужасной несправедливостью по отношению ко мне. Я допускаю, что корона и сэр Исаак поссорились, но что касается меня, то я был его другом уже тогда, когда вы и на свет еще не появились. И я, а не кто-нибудь другой, финансировал первое издание его «Начал».

– Доктор Галлей, – вмешался в неловкий разговор Маклорен, – пожалуйста, поверьте, мы все испытываем к вам глубочайшее уважение. Прошу вас, располагайтесь здесь в кресле, а мы пока приготовим кофе.

– Что? Вы собираетесь уединиться и продолжать злословить за моей спиной?!

– Нет, сэр, – вновь вступил в разговор уже пришедший в себя Гиз, – я хотел лишь сказать, что вы находитесь в некоторой оппозиции к Философскому обществу.

– Философы не должны ссориться, – заявил Галлей. – Напротив, они должны объединять свои усилия в процессе познания мира. Они должны объединить свои знания в один большой океан, а не разбегаться крошечными ручейками в разные стороны. Я вас всех приглашал вступить в Лондонское философское общество, и мое приглашение остается в силе.

– Мы очень признательны и благодарны вам за это приглашение, – сказал Маклорен, – но пока сэр Исаак…

Галлей дружески положил руку ему на плечо:

– У сэра Исаака уже были в жизни подобные эпизоды, но этот слишком затянулся и стал самым болезненным из всех предыдущих. Мне горько об этом говорить, но его последние письма в некотором роде были… э-э-э… иррациональны. Он, мои дорогие коллеги, подошел к опасной черте, и мы должны уберечь его от страшного падения в пропасть.

– Я не стану притворяться, будто знаю, чего добивается сэр Исаак, – решительно произнес Маклорен. – Если вам это известно, пожалуйста, объясните и нам! – И он жестом пригласил пройти в зал заседаний.

Галлей шумно выдохнул. Казалось, он выдохнул не только воздух из легких, но и значительную долю своей напыщенности.

– Друзья мои, мне очень жаль, но я совсем не располагаю временем и не могу насладиться вашим обществом. Поверьте, мне крайне недостает общения с молодыми философами, особенно я скучаю по моему своенравному ученику Джеймсу. Сегодня я питал надежду хотя бы увидеть его. Но я пришел к вам по долгу службы как королевский астроном.

Ни Маклорен, ни Гиз ничего на это не ответили. Галлей кашлянул и продолжал.

– Понимаете, в чем дело, – начал он нерешительно, – это вовсе не моя просьба.

Гиз и Маклорен все так же молча стояли и смотрели на него. Галлей еще раз тяжело вздохнул и закончил:

– Я думаю, вы заслуживаете того, чтобы услышать эту просьбу от меня лично. Я должен официально попросить вас перенести модель Солнечной системы в новую обсерваторию при дворце.

 

14. Магическое зеркало

– Духи, феи, демоны! Зачем вы рассказываете мне эти сказки? – рассердилась Адриана.

– Сказки? А разве Библия со всеми ее херувимами и серафимами сказка? А великие мифы античности! Их боги и духи тоже сказки?

– Ну хорошо, Креси, тогда расскажите мне, что вы знаете об этих существах. Только, прошу, избавьте меня от суеверных небылиц, которыми потчуют друг друга темные обыватели.

– Как и вы, я видела эти существа своими собственными глазами. Я разговаривала с ними.

– Разговаривала? Но каким образом?

– Во время моих видений, во сне и с посредством эфирографа.

– Эфирографа?

– Да.

Адриана закрыла глаза:

– Я очень устала, чтобы трезво соображать.

– Вы видели только одно из этих существ, Адриана. Что вы можете о нем сказать?

Адриана вздохнула:

– То же, что и вы. В детстве моя бабушка часто рассказывала мне сказки о феях, гномах, демонах. Но как философ…

– Я не философ, – перебила ее Креси, – но я считаю, что наука должна объяснять все явления, а не только те, которые легко поддаются объяснению.

– Я в основном математикой занимаюсь, – защищалась Адриана, – и ни один из моих предшественников не оставил формулы, с помощью которой можно было бы объяснить природу нежити или блуждающих огоньков.

– У вас есть шанс стать первой.

– Я не желаю… – Адриана остановилась, стиснув зубы, словно сдерживая порыв раздражения, потом продолжила: – Кто они, Креси?

– Они – живые существа, как вы и я.

– То, что я видела, не похоже ни на вас, ни на меня.

– Да, внешне и внутренне они не люди. Я имела в виду, что они, подобно людям, способны мыслить и желать, и, как у людей, у них есть воля.

– И чего же они желают?

– Как и мы – многого.

Адриана закрыла глаза.

– Вот сейчас, когда король, комета, Фацио, вы, я… – Она замолчала, поняв, что уже не говорит, а кричит от избытка чувств. Успокоившись, она продолжала: – Чего же они хотят от нас сейчас?

Креси чуть заметно улыбнулась:

– Я не знаю этого, наверное, но убеждена – ничего хорошего от них ждать не следует.

Адриана кивнула, внимательно изучая непроницаемое лицо Креси:

– На долю секунды я вам поверила, Вероника, а теперь жалею об этом. Вы не говорите мне всей правды.

– Я говорю все, что могу.

Адриана отвернулась:

– В таком случае, я отправляюсь спать. Хочу немного отдохнуть, король может позвать меня в любую минуту.

– Желаю вам хорошо выспаться, – отозвалась Креси, – и пусть вместо духов и демонов вам приснится Николас. Спите спокойно.

Неожиданно для себя самой Адриана смутилась.

– Спасибо, я постараюсь, – ответила она.

Но не успела Адриана опустить голову на подушку и закрыть глаза, как перед ее внутренним взором возникла комета, миллионы мертвых тел и большой красный глаз.

– Ваше величество, если вы соизволите принять, – Фацио де Дюйе нервно теребил пальцами кружевную манжету, – мы принесли вам подарок.

Людовик слабо улыбнулся, скидывая с себя алый, шитый золотом халат. Тот, освободившись от тела короля, покойно опустился на любезно подставленные руки Ботема. Камергер помог королю надеть кюлоты, жилет, камзол.

– Да, эти лучше, – расцвел улыбкой Людовик. И обратился к Фацио: – Подарок? Подарки всегда приятно получать. Но я позвал вас, господин де Дюйе, совсем по другому поводу.

– Сир… – Голос у Фацио дрожал.

– Кто это с вами?

– Позвольте представить, ваше величество, это Густав фон Трехт из Ливонии.

– А-а, ваш помощник. Конечно, я слышал о вас, господин фон Трехт. Хочу заверить вас, де Дюйе, мое удовлетворение успехом вашего дела вернется к вам сторицей. – Людовик не сразу понял, что такого необычного в фон Трехте. Каждый раз, когда он встречал незнакомого человека, тот виделся как в тумане. Иногда эти незнакомые люди походили на кого-нибудь из времен его молодости, особенно если было некое сходство в голосе. Этот же ливонец не был похож ни на одно из знакомых ему лиц, но зрение короля позволяло видеть его совершенно отчетливо, до мельчайших подробностей: от бледной улыбки до маленького шрама на правой щеке. Именно это и показалось Людовику странным.

Фон Трехт поклонился.

Людовик кашлянул и продолжал:

– Однако прежде вам придется испытать на себе мой гнев. До меня дошли слухи, любезный де Дюйе, о вашем непристойном поведении в Пале-Рояле и особенно о ваших возмутительных речах.

Фацио обмяк всем телом и поник, как сорванный цветок водяной лилии.

– Прошу простить меня, ваше величество, – чуть слышно пробормотал Фацио. – Я позволил ввести себя в заблуждение.

– Насколько я понял, вы вначале позволили себе изрядно напиться, а затем нашли компанию трансвеститов и принялись болтать о страшном бедствии, которое обрушится на Лондон в самое ближайшее время! – Людовик умышленно повысил голос.

– Мне нет оправданий, ваше величество.

– А вы, сударь, где вы были в этот момент? – обратился Людовик к фон Трехту.

– Я, ваше величество, находился у себя в комнате. Я читал.

– Сир, мой помощник ни в коей мере не несет ответственности за мое…

– Сударь, я попрошу вас высказать свое мнение, когда мне оно мне потребуется, – перебил его Людовик. – Конечно же, во избежание возможных неприятностей вас охраняли мои агенты, и полиция не спускала с вас глаз. Но с сегодняшнего дня и до того момента, когда Лондон превратится в руины, вам запрещено покидать Версаль. Если, господин де Дюйе, ваша пьяная болтовня дойдет до ушей англичан, и их великий маг и волшебник Ньютон произведет магические пассы и сделает Лондон неуязвимым, вам придется навсегда остаться в Версале.

– Ваше величество, уверяю вас, я не сказал ничего, что могло бы выдать наши планы.

– Шпионы, которые слышали это ваше «ничего», придерживаются иного мнения, – раздраженно заключил Людовик.

– Шпионы?

– Ваши друзья трансвеститы. Полиция и мушкетеры пытались задержать их, но были предательски убиты. Мой камергер, – Людовик кивнул в сторону бесстрастно застывшего Ботема, – и мой министр иностранных дел согласились со мной: такое отчаянное поведение ваших друзей может свидетельствовать только об одном – они получили чрезвычайно важные сведения.

– Если вы позволите, ваше величество, – подал голос фон Трехт, – когда бы я был шпионом и меня бы заметили, то я попытался бы улизнуть и спастись от виселицы, независимо от того, получил ценную информацию или нет. И, насколько я понял, один из трансвеститов тоже был сильно пьян. Настоящие шпионы так себя не ведут.

– Вы хотите предложить свою версию происшедшего?

– Мне не случалось состоять длительное время при дворе, сир, и поэтому мои знания о придворной жизни весьма скудны. Но мне кажется, что многие придворные – простите мне мою дерзость – ведут себя подчас как дети. Возможно, это была просто далеко зашедшая шалость.

– Шалости редко заканчиваются убийством, но ваша точка зрения мне понятна, – недоверчиво произнес Людовик. С фон Трехтом он был согласен только в одном: эти шпионы, если они и не из числа придворных, непременно французы, а не иностранцы.

– Позвольте мне заметить, – попытался вставить слово де Дюйе, – что моя неосторожность уже не имеет большого значения. Даже если бы я сегодня отправился к сэру Исааку или королю Георгу и выложил им в деталях весь наш план, никто уже не в силах что-либо изменить в ходе разворачивающихся событий.

– Отчего же? Впереди целых двадцать дней до того момента, когда чудесный камень упадет с небес на Лондон. Почему вы думаете, что английские маги не в состоянии противопоставить нашему магическому оружию свою магическую защиту?

– Потому что, ваше величество, камень уже падает, и скорость его падения превышает скорость летящей пули или пушечного ядра. И теперь уже никакая сила ни на земле, ни на небесах не может спасти Лондон.

– Но вы же сумели колдовскими методами заставить комету свернуть со своего пути. Что может помешать англичанам отправить ее вновь по первоначальной траектории?

– Время. У них его не осталось. Мы выстрелили из нашей пушки – если можно так сказать – несколько месяцев назад и в самый подходящий для этого момент. Тогда комета двигалась со значительно меньшей скоростью. Мы установили ее сродство с Лондоном. Даже если уничтожить сродство – честно говоря, сир, ни я, ни мои английские коллеги не имеем ни малейшего представления, как это можно сделать, – неумолимый закон гравитации будет продолжать делать нашу работу и доведет ее до конца. Даже если удастся изменить траекторию движения кометы и снизить ее скорость, результат будет ничтожным. Максимум, чего можно будет добиться, – «отогнать» комету на несколько лье от Лондона, но это не спасет город от разрушения.

– Я вас не совсем хорошо понял, раньше вы не говорили об этих нескольких лье. Если комета не попадет в цель, значит, она ее не уничтожит?

– Сир, это оружие обладает колоссальной разрушительной силой. Оно все стирает с лица земли в радиусе шести-семи лье.

– А как же в таком случае наши шотландские союзники? Что же будет с Джеймсом?

– Думаю, как и мы, он сможет любоваться живописным зрелищем, не испытывая при этом неудобств.

– Вы в этом уверены?

– Вот расчеты параметров разрушения, сделанные Густавом. Хотя я сам их еще не смотрел, я полностью доверяю своему помощнику, поскольку он ни разу не допустил никакой ошибки.

– Превосходно, сделайте копии этих расчетов для Ботема и Торси. Мы хотим удостовериться, что все, в ком мы заинтересованы, не будут задеты этим оружием. На каком расстоянии от места падения кометы можно чувствовать себя в безопасности?

– Густав? – обратился Фацио за подсказкой к своему помощнику.

– На расстоянии в десять лье, – ответил фон Трехт. – Хотя я бы рекомендовал пятнадцать – это безопасней.

– Такой большой радиус поражения? – удивился Людовик. – А что мы отсюда увидим?

– Сир, мы побеспокоились на этот счет и принесли вам наш подарок, – сказал, чуть приободрившись, Фацио.

– Что за подарок?

– Зеркало. Его изобрел фон Трехт. Должен признаться – гениальная вещь, – с этими словами Фацио развернул сверток, который они принесли с собой. На всеобщее обозрение предстало зеркало. Людовик улыбнулся. Хотя он и смотрелся в зеркало каждое утро тем не менее обрадовался новой возможности полюбоваться на себя – молодого, с гладким лицом, темными локонами и черными усами, на свое стройное, полное энергии тело облаченное в жилет с алой оторочкой, а поверх – шитый золотом и сапфирами камзол.

– Если вы позволите, сир, я продемонстрирую его действие, – сказал фон Трехт.

На отражающемся в зеркале небе появился силуэт города: гордо вздымающиеся ввысь шпили, невероятно огромные купола…

– Лондон! – выдохнул Людовик. – Это Лондон! Вы сделали для меня подзорную трубу, точно такую, о которой мне в детстве рассказывала моя нянюшка. – На заднем плане зеркального изображения виднелись деревья, их верхушки гнул и трепал ветер, и листья трепетали, как крылья бабочек. Казалось, что зеркало открывает окно в сказку. – Покажите мне еще что-нибудь, – попросил Людовик.

– К сожалению, это не волшебное зеркало, в котором можно увидеть все, что пожелаешь. Оно показывает только то место, которое отражает его двойник. В некотором смысле зеркало – прибор, работающий по принципу эфирографа.

– Из чего следует, что в двойнике этого зеркала кто-то видит мое отражение?

– Да, сир. Если хотите, и вы можете их увидеть. Они стоят и смотрят на вас. Если не хотите, набросьте на зеркало покрывало. Люди по ту сторону зеркала не должны вызывать у вас беспокойства. Это наши союзники якобиты, они вставили зеркало на место стекла в окно заброшенной башни. Поэтому его можно обнаружить только в том случае, если подняться высоко над землей. Когда наши друзья в целях безопасности покинут Лондон, зеркало останется, так что вы сможете собственными глазами наблюдать за происходящим. – Фацио откашлялся и продолжал: – Единственное, чего бы я пожелал, так это того, чтобы изображение было отчетливее.

– Что вы такое говорите! Если изображение будет отчетливее, чем сейчас, я буду чувствовать себя в самом центре событий! Изображение, которое я вижу перед собой, и так предельно четкое! Господа, ваши научные успехи и деяния дают мне повод считать, что вы оба ушли далеко вперед по пути спасения своих душ.

Фацио восторженно закивал головой.

– Да, да, сир, вы совершенно правы, это с моими глазами что-то не в порядке, пелена какая-то, – пробормотал он и поклонился.

После того как Фацио и Густав ушли, Людовик еще долго разглядывал в зеркале великий имперский город и впервые почувствовал сожаление: этот город его волей обречен на разрушение. Но в следующее же мгновение сожаление стерлось воспоминанием о том, что английские ружья и пушки убивают французов во всех странах мира, какие только пришли ему сейчас на ум. И красные мундиры топчут своими сапогами виноградники в самом сердце Франции. Англичане бросили вызов Солнцу, они сами накликали беду на свои головы. Пусть даже в глубине души Людовика шевельнулось некое подобие жалости, это робкое чувство не способно поколебать волю Солнца. Солнце подвластно лишь всеобъемлющему и непреложному Высшему закону бытия.

 

15. Эгида

Когда Галлей ушел, Маклорен, вне себя от злости и отчаяния, отправился домой, оставив Бену задание: приходящим членам клуба передать, что сегодня все должны собраться в «Греции».

Бен сидел на улице, на мраморных ступенях, и ждал. Он пробовал читать, но мысли беспрестанно возвращались к Василисе, и его вновь и вновь захлестывала буря противоречивых чувств. Что же он ей скажет, когда она появится?

Сердце екнуло: Бен заметил, что кто-то свернул во двор. Отлегло – это оказался всего лишь Джеймс Стадлинг.

– Здравствуй, Бенджамин, – приветствовал его Стирлинг, снимая шляпу и рукой зачесывая назад еще влажные волосы. – Что это ты такой грустный?

– Господин Маклорен просил нас всех собраться сегодня в «Греции» в четыре часа.

Стирлинг нахмурился:

– Судя по твоему лицу, стряслось нечто из ряда вон выходящее. Что произошло?

– Приходил господин Галлей, – спокойно ответил Бен, – он хочет, чтобы модель Солнечной системы перенесли в новую обсерваторию.

– Модель… – Стирлинг еще больше нахмурился. – Мне даже и в голову не приходило, что такое когда-нибудь может случиться.

– Господин Маклорен и господин Гиз так расстроились, что даже не стали обсуждать это между собой, – продолжал Бен. – А что, господин Галлей действительно может отнять у нас модель?

– Думаю, эту затею не он придумал, – пробормотал Стирлинг. – Это идет из королевского дворца, возможно, от самого короля. – Он прищурился, что-то обдумывая. – У них есть на это право, – сделал он вывод. – Модель создана на деньги короля и по закону принадлежит короне.

– Но ведь модель делали не деньги, а вы, своим умом и руками!

Стирлинг отрицательно покачал головой.

– Ты преувеличиваешь, – остановил он благородное возмущение Бена. – Очень многие внесли свой вклад в создание модели. И господин Маклорен, и госпожа Карева, и моя доля в этом присутствует, не говоря уже о Ньютоне. Ему принадлежат идея и разработка основ модели.

– Васили… госпожа Карева ничего не говорила мне о том, что тоже работала над этой моделью.

– Мы все над ней работали, поэтому-то она и нужна Философскому обществу. Уверен, нас продолжают преследовать за нашу строптивость. Сама модель им ни к чему, они только и будут делать, что показывать ее, как невиданного зверя, всяким важным особам. Черт подери, я представляю, как расстроился Маклорен. – Стирлинг помолчал. – А Ньютону сообщили? Он единственный, кто может как-то повлиять на ситуацию.

– О, господи, – воскликнул Бен, – он же попросил меня прийти к нему сегодня.

Стирлинг удивленно вздернул брови:

– Правда? А кто послал тебе приглашение?

Пока Бен, особенно не вдаваясь в детали, описывал свой визит к Ньютону, Стирлинг глубокомысленно кивал головой.

– Вряд ли, конечно, у тебя получится, – сказал он, когда Бен умолк. – Но ты все же постарайся рассказать ему о том, что у нас хотят отнять модель Солнечной системы.

– Я постараюсь, господин Стирлинг. А скажите, почему сэр Исаак и доктор Галлей поссорились? Я думал, что они друзья.

– Не думаю, что они когда-либо были друзьями. На протяжении всей жизни они успешно пользовались друг другом, но такие отношения вряд ли называются дружбой. Сэру Исааку удавалось извлекать немалую выгоду из этой связи. Например, Галлей издал первый вариант «Начал». Многие, возможно справедливо, считают, что без Галлея имя Ньютона так и осталось бы никому неизвестным, потому что в молодости Ньютон вел жизнь настоящего отшельника и не публиковал своих работ. И, несмотря на все это, похоже, что сэр Исаак не помнит благодеяний доктора Галлея. В свое время Ньютону достаточно было замолвить слово, и доктор Галлей получил бы место в Тринит-колледже. Но Ньютон так и не дал ему рекомендацию. И все же до раскола Королевского общества доктор Галлей всегда оставался в лагере Ньютона.

– Что же заставило его перейти в стан врагов?

– Некоторые расхождения во взглядах, хотя достоверно я ничего не знаю. Сэр Исаак сложный человек. Я приехал сюда из Венеции, чтобы учиться, находясь подле него. Но, после того как он рекомендовал меня в члены общества, он напрочь забыл о моем существовании.

– Вы родом из Венеции? – перебил его Бен.

– О нет! Я бежал в Венецию по политическим причинам. Меня обвинили в принадлежности к якобитам, и потому я вынужден был скрываться на чужбине.

– Вы якобит?

Стирлинг улыбнулся:

– Ты дерзкий мальчик. Я не католик, но и протестантом себя не считаю. Хотя при всем при том не хотел бы видеть на троне Стюартов. Ты знаешь, что король Георг не говорит по-английски. Как ты думаешь, какой король нужен стране?

– Думаю, у протестантов и король должен быть протестантом, – ответил Бен.

– Какая глупость! Из чего это следует?

Бену были хорошо известны аргументы, которые пускали в ход обе стороны, спорившие по этому вопросу, но неожиданно он понял, что сам думает так же, как Стирлинг.

– Вообще-то я не знаю, – сознался он. – Я сказал это просто так, чтобы что-то сказать.

Стирлинг снова улыбнулся:

– Говорить о политике – это по части Вольтера, а у меня есть дела поважнее.

– Вас волнуют наемные убийцы, которые за вами охотятся? – спросил Бен.

На лице Стирлинга появилось недовольное и вместе с тем удивленное выражение.

– С чего это взбрело тебе в голову? – резко спросил он.

– Я… так все говорят. Я думал, они так шутят.

– К сожалению, они не шутят. Более того, им не следовало бы так вольно и небрежно обращаться с чужой тайной. По моему следу действительно пущены наемные убийцы, хотя я сомневаюсь, что они меня здесь найдут. Но если я вернусь в Венецию, мне не сносить головы.

– Правда? А какое до вас дело этим венецианским убийцам?

Стирлинг, которого Бен считал тихоней и самым безобидным человеком в компании, улыбнулся, и эта улыбка насторожила Бена. Она свидетельствовала о хладнокровии несокрушимой воле и решительности, качествах, не нуждающихся в том, чтобы их публично демонстрировали или чтобы ими бравировали. Стирлинг принадлежал к породе людей, способных придумать и смастерить нечто фантастическое, как, например, модель Солнечной системы, а потом притвориться, что не имеют к этому ни малейшего отношения.

– Об этом я расскажу тебе в другой раз, – пообещал Стирлинг. – Хотя боюсь, рассказ тебя разочарует. Когда ты должен быть у сэра Исаака?

– Через час.

– Тогда тебе пора идти. Маклорен велел тебе оповестить всех?

– Да.

– И кто еще остался?

– Вольтер и госпожа Карева.

Стирлинг усмехнулся:

– Ох уж этот сладкоголосый французский соловей, – он хлопнул Бена по плечу. – Ну ладно, давай отправляйся к сэру Исааку, а я попробую разыскать эту парочку.

Бен заторопился, чувствуя себя трижды дураком. Упоминание вместе имен Василисы и Вольтера кольнуло его в самое сердце. И он боялся, что Стирлинг увидел судорогу боли, отразившуюся на его лице.

В тот момент, когда Бен подошел к дому Ньютона, миссис Бартон вышла из дверей и направилась к ожидавшей ее наемной карете, лошади нетерпеливо перебирали ногами.

– О, как хорошо, что вы уже здесь, – сказала миссис Бартон, – мой дядя ждет вас. А мне нужно ненадолго отлучиться по делам. – С этими словами она села в карету и уехала.

Бен стоял перед открытой дверью дома Ньютона. Он нерешительно постучал, ему никто не ответил. Он робко вошел внутрь.

Дверь в кабинет – или лабораторию? – также была приоткрыта.

– Сэр Исаак, – позвал Бен, – это я пришел, Бенджамин Франклин.

Ответа не последовало, но Бен уловил запах, который тянулся из полуоткрытых дверей. Он напоминал запах йода, к которому примешивался еще один, похожий на тот, что оставлял в воздухе крафтпистоль Брейсуэла. У Бена волосы на голове зашевелились от дурного предчувствия, и он рванулся к двери кабинета.

Внутри, как и раньше, царил полумрак. Книги были разбросаны по полу и грудой навалены на двух деревянных столах. Странная пирамида из проволоки и металлических пластин светилась темно-красным, почти черным цветом. На ее вершине всеми цветами радуги – от фиолетового по краям и до красного в центре – переливалось некое подобие полого шара. Ужас охватил Бена, когда он разглядел, что находится внутри шара, – красный глаз, точно такой же, что сопровождал Брейсуэла.

Рядом с пирамидой виднелись очертания человеческой фигуры, но Бен никак не мог ее разглядеть, все внимание поглощал красный глаз. Он заметил маячивший у пирамиды красный камзол, не то темные волосы, не то сбившийся парик и пронзительный карий глаз, обращенный в его сторону. Когда Бен наконец оторвался от зловещего красного глаза и посмотрел на стоявшего у пирамиды человека, у него закружилась голова. Неясные очертания фигуры совершенно расплылись.

– Входи, – пригласило пустое пространство голосом Ньютона.

Бен, пятясь, спиной открыл дверь и сделал еще несколько шагов назад: «Боже правый, во что же такое я ввязался?!»

Он надеялся, что дневной свет на улице рассеет кошмар. Но в голове тягостно перемешались сон и явь, видение и реальность…

Отбежав от дома на тридцать шагов, Бен остановился. Он заставил себя сосредоточиться и трезво осмыслить увиденное, на всякий случай не спуская глаз с дверей. «Зачем же убегать сейчас, когда так близко подошел к мучительной тайне красного глаза?» – спросил он самого себя.

Чтобы успокоиться, Бен сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. «Эти философы ничем не лучше меня, просто они старше и потому успели накопить больше знаний, – рассуждал Бен. – А разве трус может достичь в жизни чего-нибудь?!»

Вперившись взглядом в дверь, Бен пошел назад, к дому Ньютона.

– Сэр Исаак, – насколько мог спокойно позвал Бен.

– Что тебе нужно? – заорала в ответ пустота.

Бен огляделся, в глазах рябило, предметы расплывались, но он знал, что Ньютон находится где-то здесь. Он сглотнул подступивший к горлу комок и сказал:

– Я – Бенджамин Франклин. Вы велели мне прийти сегодня.

– Франклин? Тот парень, что умеет настраивать эфирограф?

– Да, сэр. – Поскольку глаза Бена никак не хотели фокусироваться на Ньютоне, он снова уставился в красный глаз. В памяти всплыло послание, пришедшее на его самописец: «Я вижу тебя». Дрожь пробежала по телу Бена.

– Хорошее уравнение, – продолжал Ньютон, словно они – два взрослых человека, обсуждающие обычные, будничные дела. Словно он, Ньютон, не превратился в подобие дымного облака, неуловимую иллюзию, сводящую с ума своей нереальностью. – Требует, правда, некоторой доработки, но я все равно хочу включить его в свое новое издание «Начал».

– Это великая честь для меня, – слабо поддержал разговор Бен. Может, это зыбкое облако вовсе и не Ньютон? Откуда ему знать. Может, это Брейсуэл или сам Вельзевул?

Очевидно, Ньютон заметил, как пристально, не отрываясь, Бен смотрит на красный глаз, плавающий внутри сверкающего шара. Бен не столько увидел, сколько почувствовал взмах руки Ньютона в сторону пирамиды.

– Не бойся этого malakus, — сказал Ньютон. – Он больше не опасен, он даже со своими собратьями не может вступить в контакт.

– Собратьями?

– Да, с остальными malakim. Тебе известно об их существовании?

– Мне приходилось видеть подобный глаз. Но я не знал, что это такое и как оно называется.

– Древние именовали по-разному. Моисей и Соломон называли их malakim, и я тоже так называю. – Зыбкая тень опустилась на скамью. – Ты изучал когда-нибудь историю, Бенджамин Франклин?

– Не так глубоко, как хотелось бы, – честно признался Бен.

– Современная наука пренебрегает историей, – продолжал Ньютон. – Это позор, потому что все достижения сегодня – алхимия Бойля, анатомия Гарвея и даже мои собственные работы являются лишь заново открытыми знаниями древних.

– Вы имеете в виду древних греков? – спросил Бен, как только Ньютон сделал паузу. Тот факт, что у красного глаза есть имя, обрадовал Бена. Значит, существует и разумное объяснение ему. А следовательно, мучающая Бена ужасная тайна скоро раскроется и перестанет его пугать и терзать.

– Ранних греков. Ты слышал о Гермесе Трисмегисте?

– Согласно легенде, он – прародитель алхимии.

– Не совсем так. Но он был великим человеком, настолько великим, что древние греки почитали его, как бога. Так же высоко его возносили и в Древнем Египте, где называли – Тот, а древние римляне дали ему имя Меркурий. Но даже великому Трисмегисту достались лишь крупицы от тех знаний, что были дарованы Адаму в тот момент, когда он вкусил плод с древа познания, или тех знаний, что отрылись Моисею, когда он взошел на гору Синай. Только сейчас мы начинаем робко возвращаться к истинным знаниям. Да и то воспринимаем их излишне скептически.

– Вы сказали «скептически», сэр?

– Да, скептически. Но, несмотря на всеобщее недоверие, я продолжаю задаваться вопросом: какие научные открытия были сделаны в Содоме и Гоморре до их проклятия? Но ты спросил о греках, – уже более рассеянно продолжал Ньютон. – Так вот, полагаю, Пифагор и Платон владели истинными знаниями, я эти знания извлекаю на свет божий из глубины веков. Но великие греки совершили ошибку: они запечатлели послание в мистических символах. Аристотель и его последователи не смогли их правильно расшифровать, неверная интерпретация закрыла знания от мира на несколько столетий.

Бену нелегко был следить за мыслью Ньютона. Ему не хватало научного багажа, чтобы понять смысл слов, а задавать вопросы неясному, расплывчатому очертанию, этому оптическому обману…

Оптический… один из ранних трактатов Ньютона как раз касался оптики.

Как только Ньютон сделал очередную паузу, Бен тут же ринулся с открытым забралом выяснять то, что его так сильно волновало:

– Сэр, этот malakus…

– Ты уже видел подобного, так ведь? – перебил его Ньютон.

– Один человек пытался убить меня. Он убил моего старшего брата. И один из таких malakim всегда сопровождал убийцу.

– Сопровождал? Вот так же плавая в шаре?

– Нет, сэр, он плыл следом в виде большого облака.

– Облака… тот человек философ?

– Не понятно. То ли философ, то ли колдун, – ответил Бен, – но то, что он убийца, я знаю наверняка.

Ньютон заполнил пространство кабинета сухим трескучим смехом.

– Вот этот malakus был послан, чтобы убить меня. До недавнего времени я не знал кем, хотя подозревал многих. Я боялся, что стал нездоров. Когда человек стареет… – Голос Ньютона то поднимался вверх, то опускался вниз, затихая.

Бен вспомнил, что ему наказал Стирлинг. Это, пожалуй, удобный случай, когда он может замолвить словечко о модели Солнечной системы.

– Сэр, Джеймс Стирлинг от имени общества просил меня поговорить с вами об обществе. Общество…

– Старость заставила меня накинуть на плечи вот эту эгиду, – не слушал его Ньютон. – Она защищает меня от всех мыслимых и немыслимых убийц.

Бен растерялся, его совсем не слушали, и он не знал, как продолжить разговор о модели. Не то чтобы Бена не интересовала так напугавшая его эгида, которую он принял за иллюзорный облик Ньютона, просто сейчас на первом месте стояло спасение модели Солнечной системы.

– Сэр, я должен сказать вам нечто очень важное, – снова начал Бен.

– Да?! Ну что ж, скажи, мальчик. Чего ты хочешь от меня? Я должен аплодировать каждому твоему слову, чтобы у тебя хватило смелости произнести следующее?

«Было бы достаточно и того, чтобы вы меня не перебивали», – подумал Бен. И принялся рассказывать о визите Галлея, о том, что у них собираются отнять модель Солнечной системы.

– Ну-ну, – выслушав Бена, сказал Ньютон. – Что ж, отложим мою лекцию о знаниях древних до следующего раза. Пока я сидел здесь взаперти, наедине с великими древними, я узнал много нового и интересного. Не только узнал, но и сделал: ты видишь пойманного мною malakus и мою эгиду. Я не сошел с ума и не терял времени даром. Скажи им об этом, уважаемый Бенджамин Франклин. Я выбираю тебя своим посланником, потому что ты – новичок в наших кругах, а значит, единственный, кого я не подозреваю. – Ньютон поднялся и подошел к Бену, который закрыл глаза, чтобы не упасть, – такое сильное головокружение вызывала эгида. Гладкая теплая рука коснулась руки Бена.

– Раскрой ладонь и возьми это, – сказал Ньютон. В ладонь опустилось нечто круглое и прохладное.

– Возьми это с собой. Один из вас догадается, что нужно с этим делать. А сейчас тебе пора, уходи. Не открывай глаз, пока не отвернешься, иначе у тебя закружится голова и ты упадешь.

– Хорошо, сэр, – послушно ответил Бен.

– Благодарю тебя, Бенджамин Франклин. Скоро увидимся. Я сам приду в Крейн-корт.

– Когда вас ждать, сэр?

– Надеюсь, скоро, – ответил Ньютон.

– А что с моделью?

– Дворцовая карета едет медленно. Сегодня я отправлю письмо, в котором выражу свой протест. Тем самым дело затянется на неделю, а возможно, и на больший срок.

– А разве у нас нет возможности оставить эту модель за собой?

– Нет. Но сейчас это уже не имеет большого значения.

– Но как же, сэр…

– Это не имеет значения, – заревел Ньютон. – Иди!

В «Грецию» Бен пришел в двадцать минут пятого, немного опоздав. Вся компания сидела за тем же самым столом и почти в том же порядке, что и в день первой встречи.

– Ну, вот и подмастерье пришел, – произнес Вольтер, в знак приветствия поднимая чашку с кофе.

– Садись, Бен, – сказал Маклорен. – Я уже всем рассказал о разговоре с Галлеем, а ты присутствовал при нем лично.

– Что Ньютон собирается предпринять? – тут же накинулся на Бена Гиз. – Ты не забыл поговорить с ним о модели?

– Не забыл, – ответил Бен. – Он сказал, что сегодня же напишет письмо с протестом.

– Это правда? – недоверчиво спросил Маклорен. – Похоже, он в… здравом уме?

– По сравнению с первой встречей – безусловно, – заверил его Бен. – Хотя он сказал, что судьба модели Солнечной системы сейчас совершенно не имеет значения. Модель останется у нас еще на неделю или чуть дольше, а что с ней станет потом – не важно.

– Почему только неделю? – спросила Василиса. Бен развел руками.

– Он не сказал. Он все больше говорил об истории и неких существах, которые он называл malakim…

– Malakim? — перебил Вольтер. – Это древнееврейское слово, означающее не то ангелов, не то каких-то духов.

Василиса чуть заметно подмигнула Бену, от его душевных мук и следа не осталось. Он вспомнил их разговор об этих таинственных и страшных существах и сообразил, что она хочет его предостеречь.

– Сэр Исаак всегда говорит загадками, – сказал Стирлинг. – Он верит, что в Библии и прочих древних книгах иносказательным языком изложены законы Вселенной. Для него malakim могут означать и небесные тела, и силы, действующие на эти тела.

Бен знал, что Стирлинг ошибается, поскольку самолично видел красный глаз, запертый в сверкающем шаре на вершине пирамиды. Но Василиса предупредила его, и Бен прикусил язык, не ввязываясь в спор.

– Когда-то, – произнес Вольтер, – один парень убеждал меня, что видел ангела. Этот «благочестивый» юноша не почитал за грех иметь любовниц и продуваться в карты. Он нашел ключ, с помощью которого открывал глубины собственного разума, как алхимики открывают истинную природу металла. Его рецепт был прост: треть бренди, половинная доля арака, треть вина и еще треть бренди…

– Вольтер, дорогой, зачем ты все это рассказываешь? – перебила Василиса.

– Только затем, – пояснил Вольтер, – чтобы поставить на вид: не слишком ли мы серьезно относимся ко всему этому.

– Что ты называешь всем этим? – взорвался Гиз. – Нашу модель, которую у нас хотят отнять, или то, что наш учитель и благодетель потерял рассудок?

Вольтер снисходительно и невозмутимо посмотрел в сторону Гиза и продолжил свой рассказ:

– Этот ангел явился моему другу. У ангела было шесть крыльев, но отсутствовали голова, причинное и мягкое места. Его ни с чем и ни с кем нельзя было сравнить, притом он светился ослепительным светом, как фонарь. Ангел успокоил парня, заверив, что все, что ни делается, – к лучшему. «Лошади сотворены, чтобы на них ездили, – сказал ангел, – и потому вы ездите на них. Ноги сотворены, чтобы носить обувь, и потому вы носите ее. Ты сотворен, чтобы наполнять себя в огромных количествах вином, опустошать карманы и жить с самой низменной из всех женщин – что ты с немалым успехом и делаешь. Поэтому, умоляю, пожалей себя и перестань каяться в грехах!»

– Что же стало потом с этим парнем? – спросил Стирлинг.

– Что стало? Спустя несколько дней после визита небожителя он с особым рвением принялся помогать по хозяйству одной милой дамочке. Но в это время, вернее, не вовремя домой вернулся ее муж. Парень доходчиво тому объяснил, что мужья затем и существуют, чтобы носить рога, а что касается его, моего друга, лично, так он свою работу выполнил очень хорошо и посему имеет полное право собой гордиться.

– И что на это ответил муж? – спросила Василиса.

– Муж не стал вступать в философскую полемику, он пальнул из мушкета – вот и весь сказ. А мораль такова: коль головы мужей созданы для ношения рогов, то головы «помощников по хозяйству» – для того, чтобы их дырявили из мушкетов.

– Но каким образом эта Эзопова басня касается нашего дела? – удивился Маклорен.

– Друзья мои, я всего лишь хочу сказать, что наша наука приносит пользу только в тех пределах, которые мы ей устанавливаем в силу собственного ума, далекого или недалекого – это уж кому как дано. Я не раз вам признавался, что себя лично не считаю выдающимся ученым. Мы не можем судить о Ньютоне по тому короткому эпизоду из его жизни, который разворачивается у нас перед глазами. Уж если кто не в своем уме – так это, скорее всего, мы сами, потому что в нашем представлении безумные ведут себя именно так, как сейчас Ньютон.

– Но мы решаем вопрос о модели Солнечной системы, – простонал Гиз.

– Есть более важные вещи, – вставил Бен.

– Что? – воскликнул Маклорен, и все обратили внимание на Бена.

– Есть вещи более важные, – повторил Бен. – Во-первых, сэр Исаак просил передать, что он «не терял времени даром» и изобрел массу интересных вещей. Одно из своих изобретений он назвал эгидой. Эгида делает его внешний облик расплывчатым и зыбким, в результате чего на него невозможно смотреть…

– Эгида – это некие доспехи, которые носила богиня Афина, они делали ее неуязвимой, – вызвался просветить несведущих Вольтер.

– Продолжай, Бен, – попросил Маклорен, будто не слыша Вольтера.

– Он уверен, что кто-то хочет его убить. – «Как и меня, – неожиданно пронеслось в голове Бена. – Что же нас объединяет?»

– Кто-то? – переспросил Стирлинг.

– Да. Похоже, вначале он подозревал всех, но он попросил меня передать… он просил всем вам сказать, что теперь знает, кто это.

За столом поднялся галдеж, но Василиса ударила ладонью по столу, и шум утих.

– Да погодите вы, – воскликнула Василиса. – Бенджамин, он сказал именно так, как ты говоришь?

Бен задумался:

– Кажется, нет.

– Он подозревает кого-то из нас? – вела допрос Василиса.

– М-м-м, кажется, нет… думаю, что нет. Кажется, он имел в виду вообще всех, думаю…

– Думай точнее, – посоветовал Маклорен, – не позволяй сбивать себя с толку. Он говорил, что подозревает, будто кого-то из нас собирается его убить?

Бен закрыл глаза, пытаясь вспомнить разговор с Ньютоном слово в слово.

– Нет. Вначале он подозревал и всех вас, и Галлея, и Флэмстида, и Джона Локка…

– Последние двое уже давно умерли, – хмыкнул Гиз. – Он просто сумасшедший.

– Да, он признался, что действительно был болен, – подхватил Бен. – Но сейчас считает себя вполне здоровым.

– За его здоровье, – сказал Вольтер, поднимая кофейную чашку. Остальные машинально последовали его примеру.

– У тебя еще есть что рассказать, Бен? – спросил Маклорен.

– Да. Вот, – Бен достал из кармана камешек и протянул его Маклорену.

Маклорен долго и пристально изучал странный предмет. По виду тот напоминал обычную гальку продолговатой формы. Бен успел внимательно рассмотреть камень по дороге в «Грецию». На гладкой блестящей поверхности были выгравированы семь столбцов цифр по три в каждом, возле каждого столбца – алхимический символ. Отдельно, заключенные в квадрат, располагались еще две цифры.

Пока камень переходил из рук в руки, Бен внимательно следил за выражением лиц ньютонианцев.

– Кто-нибудь знает, что это такое? – спросил Бен, когда Стирлинг вернул ему камень.

Никто не знал.

– Понятно, – пробормотал Бен, пытаясь скрыть самодовольную радость, которая распирала грудь и рвалась наружу криком: «А я знаю!»

 

16. Маневры

Адриана вздрогнула и проснулась: ее паланкин опустили, он тяжело ударился о землю. Адриана недоуменно огляделась по сторонам, пытаясь понять, где она оказалась. Слева от нее спешивались многочисленные придворные, справа – Людовик махал рукой из своего паланкина. Король, любивший свежий воздух, путешествовал с открытым окном и знаками призывал Адриану последовать его примеру.

– Я лично буду командовать полком, – улыбаясь, сообщил ей король и жестом приказал носильщикам спускаться с холма.

Внизу раскинулся огромный луг, на котором маршировали две армии.

Наконец Адриана вспомнила. Ей удалось поспать каких-нибудь четыре часа, затем король послал за ней. Следуя прихоти, он решил воссоздать одно из славных военных сражений былых времен. Возможно, раньше это и показалось бы занятным развлечением, но сейчас Адриана воспринимала затею как извращение. В паланкине было жарко и душно, она приказала лакеям открыть дверь.

Паланкин короля преодолел большую часть склона и, на расстоянии сделавшись похожим на золотого жука, продолжал ползти вниз.

Выбравшись наружу, Адриана почувствовала себя немного лучше: щеки приятно обдувал ветерок, пробиравшийся сквозь густые кроны кленов, дубов и вязов с легким шелестом. Двор начал ставить лагерь: слуги расстилали ковры, натягивали тенты, раскрывали большие солнечные зонтики, откупоривали бутылки с вином и шампанским.

– Позвольте разложить для вас скамеечку, мадемуазель? – послышался голос Элен.

– Нет, Элен, благодарю. Я пройдусь немного, хочу прогуляться по лесу. Будь любезна, пошли следом моего телохранителя. – С этими словами, никого не дожидаясь, Адриана направилась в сторону леса.

У нее не выходил из головы последний разговор с Креси. Если существа из легенд и сказок имеют научное объяснение, то кем же они являются? Насколько она помнила из детства, встречи с подобными существами, как правило, происходят в лесу. Оберон и его феи жили во дворце, который стоял в такой густой чаще, что туда и луч солнца не пробивался. Но Адриана встретилась со своим красноглазым облаком не в лесу, а в Версале. Существо было сотворено из воздуха и огня. Разве настоящую жизнь можно создать только из воздуха и огня? Разве возможно из animalcules, видимых лишь в микроскоп, сотворить существо, подобное тому, что ей явилось?

Адриану догнали четверо швейцарцев, Николас был в их числе. Он наградил ее строгим взглядом. Появление Николаса приятным легким теплом отозвалось в ее сердце.

Тут Адриана заметила, что наперерез спешит Торси, его сопровождали гвардеец и молодой камердинер.

– Доброе утро, мадемуазель, – приветствовал Адриану министр, целуя ей руку. – Похоже, вы ищете особую точку обзора королевской битвы. Смотрите, король как раз достиг места расположения своих войск.

Адриана посмотрела в ту сторону, куда был нацелен указательный палец министра, – Людовик выходил из паланкина. Окружавшие короля люди по сравнению с ним казались гигантами. На расстоянии в сотню ярдов королевское величие Людовика стерлось, он стал тем, кем был на самом деле: толстым пожилым человеком невысокого роста. На секунду Адриана прониклась к нему острой жалостью. Король, как наивный ребенок, верил, что он молод и здоров, верил, что она видит в нем того красавца, каким он когда-то был, каким изображен на величественных портретах, украшавших Версаль. Издалека король казался таким беззащитным…

Но вот Людовик сделал несколько шагов и тотчас превратился в несимпатичное, даже отталкивающее существо. Его четко рассчитанные напыщенные движения заставили Адриану содрогнуться от отвращения.

Она совсем забыла о стоящем рядом Торси.

– Ах, простите, маркиз, я сегодня немного рассеянна.

– Понимаю, – ответил Торси, – вы погружены в размышления.

– Размышления?

Он улыбнулся ей своим волчьим оскалом:

– Сейчас нам расстелят ковер, и тогда я смогу пояснить вам, что за маневры проводятся на поле. – Торси изящным движением руки обвел рассредоточенные на лугу войска. У Адрианы холодок пробежал по спине. У нее было такое ощущение, что министр имеет в виду иное поле и иные маневры.

– Полагаю, зрелище будет живописным, – произнесла Адриана.

За считанные минуты для них воздвигли небольшой павильон, и не успели они войти внутрь, как бой барабанов и душераздирающие завывания гобоев возвестили о начале сражения. Две линии пехоты двинулись вперед. Маленькие дымные облачка вырвались из ружей, мгновение спустя, будто издалека, донесся приглушенный звук выстрелов.

– Сейчас с фланга появится легкая кавалерия, смотрите туда, – посоветовал Торси.

– Хорошо, – послушно последовала его совету Адриана.

Торси взмахом руки отослал лакеев.

– Раньше вы были постоянно обременены делами, – осторожно начал он.

– Да, а сейчас ожидаю дня своего бракосочетания.

– Вот именно поэтому я и нахожу странным, что вы позволяете себе пускаться в такие безрассудные приключения, моя дорогая. Переодеваетесь в австрийского барона. Вторгаетесь в спальню де Дюйе.

Адриана знала, что ее улыбка неизменно присутствует на своем привычном месте. Она не опешила, не растерялась, кровь не ударила ей в голову, лишь по спине вновь пробежал холодок.

– Таким обвинениям, маркиз, требуются доказательства, – нежным голосом ответила Адриана.

Из кармана камзола Торси достал связку писем.

– Вот вам доказательства, подписанные десятком свидетелей. Гвардейцы, которым платят деньги за то, чтобы они видели, слуги, которым платят за то, чтобы они слышали. Найдется много свидетелей, готовых поклясться, что видели вас и вашу фрейлину в Пале-Рояле. Один из моих агентов следил за вами, когда вы обследовали комнаты де Дюйе.

Адриана не сводила глаз с поля битвы. Всадники в сине-серых мундирах приближались к первой линии пехоты. Вдруг лошади испуганно отпрянули: из шеренги выступила вперед группа высоких крепких солдат в странных шляпах без полей. За спиной у них висели мушкеты, но они ими не воспользовались, а принялись бросать в конницу шары с торчащими дымящимися фитилями.

– Это гренадеры, – пояснил Торси.

– У них такие диковинные шляпы.

– Если бы они носили шляпы с полями, то сбивали бы их то и дело, снимая с плеча мушкеты. Но я заметил, мадемуазель, что вы не предпринимаете попыток отклонить мои обвинения.

– Я не придала вашим обвинениям особого значения, – ответила Адриана.

– Я хотел бы верить, что, несмотря на все ваши заблуждения и чужое тлетворное влияние, вы в разговоре со мной все же не станете лицемерить и притворяться.

– Вы вправе верить во что вам угодно.

– Мадемуазель, я не докладывал о ваших похождениях ни королю, ни кому бы то ни было еще.

Адриана посмотрела прямо в лицо министру:

– Отчего же?

– Оттого, мадемуазель, что мне нужна ваша помощь водном важном деле.

– В каком? – самым любезным тоном, на какой только была способна, спросила Адриана и, не дожидаясь ответа, продолжала: – Мне бы не хотелось, чтобы блистательный, не знающий поражения маркиз де Торси оказался вторым в том деле, с которым он ко мне обращается. То, что вы хотите у меня попросить, возможно, отдано кому-нибудь другому. Вам нужна моя девственность? Ах, простите, она уже подарена королю. Хотите получить мою душу? Какая жалость! Моя душа уже продана. Надеюсь, вы не претендуете на мое сердце? Насколько вам известно, ни один человек не волен распоряжаться своим сердцем. Но если вы хотите попользоваться тем, что уже находится в употреблении, я могу удовлетворить ваше желание. Если вам нужна моя душа, отданная другим, вы, конечно же, можете одолжить ее на время. Мое сердце? Боюсь, над ним я не властна, но уверена, что в роли любовницы вас не разочарую.

Ее тирада повергла Торси в замешательство, но он мгновенно овладел собой.

– Поговорим о сердце, – задумчиво произнес маркиз. – Есть вещи, которые мне так и не удалось понять. Вы изменили королю?

Адриана, приготовившаяся к новой словесной атаке, замерла, пораженная. Почему Торси, осведомленный обо всех ее приключениях, не знает…

– Что? – глупо переспросила она.

– Это не имеет значения, – ответил Торси. – Такие дела меня не интересуют, Я хочу… – В суровых глазах министра заблестели слезы, Адриана смотрела на него с изумлением. – Я хочу, – прошептал министр, – чтобы вы убили короля.

Четверть часа они стояли, не проронив ни слова. Адриана тупо наблюдала за непонятной ей баталией, разворачивавшейся на лугу.

– Настоящая война выглядит так же? – наконец нарушила она молчание.

– Нет, – хрипло ответил Торси. – На войне царят хаос смятение, крики и стоны. Те солдаты, что получили пулю в голову, не знают об этом, они улыбаются своим товарищам и думают, что выиграли сражение. По полям ползет удушающий смрад: гниют трупы убитых, воняют вспоротые животы. Нет, моя дорогая, война совсем не похожа на то, что вы видите.

Адриана кивнула.

– Вы потеряли на войне многих дорогих вашему сердцу людей?

– Мадемуазель, хочу вас сразу предупредить, вы забрасываете удочку, но рыбки не поймаете. Вам достаточно знать решение, которое я принял вопреки своему сердцу, более того, вопреки чести. Я решил, что Людовик XIV правит слишком долго. Если он останется на троне хотя бы еще год, Франция погибла.

– Это вы стояли за покушением на Большом канале? Именно поэтому баржу сожгли как раз тогда, когда я хотела ее осмотреть?

– Нет! – почти крикнул Торси и продолжил уже более спокойно: – Нет. Тогда я был тем, чем и казался, – министром короля и его другом. Однако ваши предположения навели меня на след настоящих преступников. Покушение подготовил «Корай».

Адриана остолбенела, но Торси сделал успокаивающий жест рукой.

– Я не имею в виду тех дам, что образуют группу розенкрейцеров. Я знаю их достаточно давно, но никогда всерьез не интересовался, пока они не стали слишком активно лезть в политику. Вы невольно привели меня к ним, моя дорогая, но, когда я встретился с ними, они меня… убедили.

– Герцогиня клялась мне…

– Герцогиня восхитительная женщина и искусная обманщица, но вам она не лгала. Она действительно ничего не знала о покушении. Мадам де Кастри, которую я уверен, вы знаете, обладает неженским умом.

– Вы узнали правду, и что дальше?

– В первый момент я был шокирован, я вас всех видел болтающимися на виселице. Но сейчас… – Его глаза затуманились. – Сейчас я стал старше и мудрее. Вы понимаете, что будет с Францией, после того как этот чудовищный снаряд де Дюйе поразит Лондон? Мадемуазель, ни одна страна в мире не захочет иметь с нами дело. Я многое видел, я слышал речь короля… – Лицо Торси исказилось и побледнело, казалось, он сейчас упадет замертво. – Людовика больше нет, – произнес он. – Я хорошо знаю короля, тот человек, там, внизу, – не король. И вы, и все остальные тоже должны это знать.

– Убийство короля не сможет остановить комету.

– Но в будущем сделает невозможными более страшные деяния. Если Людовика не станет, мы сумеем остановить войну. Союз Франции и Испании распадется, и на нашу землю наконец придет мир. Новый король будет непричастен к старым грехам. Но если Людовик останется жить…

– То будет разжигать войну до тех пор, пока вся Европа не склонит перед ним голову.

– Пока кто-нибудь из наших врагов не найдет мага, который обрушит на Францию космический мусор более разрушительный, чем тот, что призвал на Лондон де Дюйе. И, как вам хорошо известно, это новое оружие де Дюйе совсем не похоже на пушку. Оно стреляет не тогда, когда человек этого пожелает, а тогда, когда небо приготовит снаряд. Даже мне, человеку не сведущему в науке, это очевидно.

– И кого вы хотите видеть новым королем?

– Остается только герцог Орлеанский; де Мэн – незаконнорожденный сын Людовика и Монтеспан, Франция не примет его.

– Чем же я лично могу быть вам полезна, сударь? – спросила Адриана. – Почему я должна помогать вам в убийстве своего будущего супруга?

– Мадемуазель, короля нельзя убить обычным способом. Он носит особую защитную одежду. И есть существа, которые, по-видимому, за ним наблюдают и его охраняют.

– Существа?

– Я думаю, это демоны, некие духи преисподней.

Из всего сказанного вами следует вывод, что короля можно убить только тогда, когда он голый. Но почему бы не убить его в момент переодевания?

– Ботем скорее согласится увидеть Францию, охваченную огнем, нежели предать короля.

– То же самое многие могут сказать и о вас.

– В свое время они были бы совершенно правы. Но и времена, и люди меняются. Я лишь прошу вас обдумать мое предложение.

– Нет, вы просите о большем, в противном случае вы бы не перечисляли здесь все мои «ужасные» преступления, – сказала Адриана.

– Если бы мне требовалось вас принудить, поверьте, я нашел бы способ это сделать. Но я действительно хочу дать понять, что наши интересы совпадают и что я не преследователь ваш и не враг.

– Разве нет? Честно говоря, маркиз, меня преследуют постоянно. Если не вы, то кто же?

– В ваших несчастьях повинен король, Адриана. Это от короля вам нужно освободиться.

Баталия внизу, похоже, завершилась: тела солдат густо покрывали поле битвы, но крови не был видно.

– Вы оставляете мне право выбора? – спросила Адриана.

– Хотел бы, но не могу. Откажетесь вы, я все равно буду искать способ убить короля. Возможно, мне это не удастся, и король останется жить. Но для вас, мадемуазель, это самое страшное. Если я потерплю неудачу, вам придется выйти замуж за короля. И вы станете второй Ментенон, худшей копией, поскольку вам недостает ее воображения и силы духа. В том случае, если мой замысел раскроется, самое худшее, что вас ждет, это ссылка в какой-нибудь отдаленный монастырь, где жизнь покажется вам слаще, чем при дворе. Если мое дело провалится, вы можете заявить, что я втянул вас в безумный заговор путем шантажа. Если хотите, из всех документов, что находятся в моем распоряжении, я удалю те, в которых упоминается «Корай». Словом, я буду настаивать на том, что являюсь единственным зачинщиком покушения. Но, чтобы все это выполнить, мне нужна ваша помощь.

– Что станет со мной, если дело будет иметь положительный исход? – спросила Адриана.

– Если пожелаете, можете покинуть Францию. Вы исчезнете, при новом короле о вас забудут. Я найду вам достойное место во Флоренции, Венеции, Вене… там, где вы могли бы продолжать свои занятия наукой.

Король садился в свой паланкин. От жалости, что Адриана испытывала к нему в начале сражения, не осталось и следа. Торси прав, Людовик должен умереть. Но Адриана не доверяла министру, впрочем, это не имело отношения к делу. Если это ловушка, то она хорошо придумана и приманка соблазнительна.

Она знала еще кое-что, что было неизвестно Торси. И это могло сыграть ей на руку. Адриана лучезарно улыбнулась министру:

– Скажите, что я должна делать, и я сделаю. Торси криво улыбнулся.

– Это непростое дело, – начал он. – Я предупредил вас, король хорошо защищен.

– Вы дали мне понять, что я должна устроить так, чтобы король оказался подальше от Ботема и притом совершенно голый.

– Боюсь, я был недостаточно откровенен. Прежде я хотел убедить вас, а потом уже выкладывать план действия.

– Понимаю.

– Как я уже сказал, король защищен, но мне неизвестны пределы защиты.

– Вы хотите сказать, что не знаете, как убить его?

– Да, мадемуазель, именно это я и хочу сказать. Когда король находится в полном облачении, оно отталкивает пули и нейтрализует энергию такого оружия, как крафтпистоль.

– Но он снимает свое защитное облачение, когда остается наедине со мной.

– Я уверен в этом. Он не надевал его и во время праздника на Большом канале. В последнем случае – из каприза Ему показалось, что из-за защитного облачения маскарадный костюм плохо сидит.

– Значит, нужно найти еще какой-нибудь способ…

– Да, и я вам даю помощника. – Из внутреннего кармана камзола Торси извлек небольшую книжицу и протянул ее Адриане.

– Здесь вы найдете массу полезной и любопытной информации. Я, мадемуазель, не маг и не алхимик, но мне известно, что яды не действуют на короля. Кто знает, может быть, он вообще бессмертный. Нам остается только молиться, что это не так. Я же вдобавок буду молиться еще и о том, чтобы вы нашли способ спасти Францию.

Адриана, не раздумывая, взяла книжку и открыла ее на первой странице. Это оказалась рукописная копия. Почерк неизвестного переписчика был уборист, но читался легко. «Комментарии к экспериментам, проводимым с персидским эликсиром Мохамеда Мир-бея, или, как его еще называют, эликсиром бессмертия» – значилось на первой странице.

– Это тот самый эликсир, что сохранил королю жизнь? – спросила Адриана.

– Да. Прими он тогда в Марли этот эликсир на час позже, умер бы в почете и славе. Но король предпочел призвать проклятия на свою голову и – на Францию. Сейчас проклятие адским пламенем коснулось и меня.

– Хорошо, сударь, – сказала Адриана с нескрываемым сарказмом, – я приму ваше приглашение, полагаю, мы встретимся в аду. Там, возможно, вас наградят должностью министра самого Люцифера.

– Боюсь, я давно состою у него на службе, – в тон ей ответил Торси.

 

17. Модель Солнечной системы

– Ну конечно же, – пробормотал Маклорен, следуя вместе с остальными за Беном в зал, где размещалась модель Солнечной системы. – Какой же я глупый!

– Мы все глупые, за исключением разве что Бена, – поправил его Гиз.

– Просто у меня оказалось побольше времени, чтобы все хорошенечко обмозговать, – засмущался Бен, но в душе был польщен небрежным комплиментом, полученным от скептика Гиза.

– Но алхимические символы… – начал было Вольтер.

– Это тоже шифр, – неожиданно вмешался в разговор Стирлинг. – Таким образом обозначаются планеты, но никак не элементы.

– Да-да, – согласился с ним Маклорен. – А колонки из трех цифр – это координаты в трех измерениях.

– Ньютон прислал дополнение к нашей модели! – воскликнула Василиса. – Но что это? Новая планета?

Все столпились вокруг Бена, разглядывая продолговатый камешек.

– Нет, это не планета, скорее комета или ей подобное небесное тело, – заявил Стирлинг. – Здесь указаны координаты, и в соответствии с координатами мы должны включить данное тело в нашу модель.

– А эта цифра указывает дату, на которую нужно настроить модель, после того как мы включим в нее новое тело, – продолжал воодушевленно Маклорен. – Видишь, Стирлинг, Юпитер должен быть в этой точке, а Марс – в этой…

– Совершенно верно. – Стирлинг достал из кармана ключ и прошел в глубину зала. Он открыл маленькую каморку, в которую Бену еще не приходилось заглядывать. Там на огромном деревянном щите крепилось множество полированных латунных колес.

– Мне нужно, чтобы вы встали там, где предположительно должны находиться планеты, – сказал Стирлинг. – Бен, ты будешь Марсом, Маклорен – Юпитером, ты, Василиса, – воплощением небесной Венеры…

– Тогда Меркурий достанется мне, – заявил свое право на место под солнцем Вольтер.

– А куда же мне встать? – заволновался Бен.

– Первая координата указывает на расположение планеты относительно Солнца. На полу есть соответствующие маркировки, – пояснил Стирлинг.

Бен посмотрел на выложенный керамической плиткой пол и удивился, как же раньше не замечал эти концентрические круги. Наверное, сама модель вынуждала его запрокидывать голову.

– Вторая цифра указывает градус лучей, испускаемых Солнцем. По ним определяется точка расположения на орбите. Конечно, мы должны использовать оба показателя, потому что в реальной Солнечной системе планеты движутся по эллиптической орбите, а в нашей модели – по круговой.

– Теперь понятно, – ответил Бен. Хотя он и знал, что обозначают цифры на камешке, но не вполне понимал, как работает модель Солнечной системы. Он не стал спрашивать о третьей цифре: она указывала на расстояние от солнечного экватора до предполагаемой планеты Солнечной системы.

Бен нашел на полу свою точку и встал там. Он обратил внимание, что модель Марса находится в другом конце зала, но как раз напротив него. Все – Василиса, Вольтер, Маклорен и Гиз – заняли места «своих» планет, таким образом получилась полная модель Солнечной системы. Гизу досталось место Сатурна, он стоял к Бену ближе всех.

– Внимание! Включаю! – предупредил Стирлинг. Планеты замедлили ход и вскоре совсем остановились.

Бен зачарованно наблюдал, как они меняли свои орбиты.

– Мне нужно было проверить расчеты спутников Юпитера, поэтому я установил планеты таким образом, что они «ушли» на несколько лет вперед. Сейчас я должен вернуть их в наше время, – пояснил Стирлинг.

Вольтер тихо охнул, когда Меркурий, возвращаясь на свое законное место, со свистом пролетел у него над головой. Василиса, смеясь, помахала вслед стремительной Венере. Остальных миновала опасность столкновения с планетами. Несмотря на преднамеренно увеличенную скорость, планеты, находящиеся между Землей и Солнцем, двигались медленно. Сатурн и Юпитер вообще ползли подобно двум сцепленным часовым стрелкам.

Бен отступил в сторону, давая возможность Марсу занять свое место.

На все перемещения ушло около получаса.

– Ну вот, теперь все выглядит, как подобает, – произнес Маклорен, – или близко к этому.

– Сатурн не совсем там, где должен быть, – заметил Гиз. Окруженная кольцом планета находилась от Гиза на расстоянии полфута.

– Сатурн никогда не встает на свое место, – ответил Стирлинг. – Я не устану повторять, что тот француз прав, существует еще и седьмая планета. Хотя сейчас это не имеет особого значения. Объект Ньютона должен быть помещен… – он обошел замершую в неподвижности модель, не отрывая глаз от меток на полу, и, заколебавшись на мгновение, поднял вверх похожий на яйцо объект, – здесь.

Объект «встал» на определенное для него место. Василиса радостно зааплодировала. А Бен облегченно вздохнул. Еще бы! Окажись он не прав, всеобщее разочарование и раздражение обрушились бы в первую очередь на его голову.

– Если бы вы все сейчас отошли в сторону, это было бы здорово, – сказал Стирлинг, возвращаясь в свою каморку.

Бен прижался к стене. Новоиспеченное тело, не подвергаясь действию гравитации, свободно парило внутри орбиты Марса.

– Когда же новый объект оказался внутри орбиты? – удивилась Василиса.

– Несколько месяцев назад, – ответил на ее вопрос Стирлинг, а планеты начали свое медленное движение. – Это их реальная скорость, – снова заговорил Стирлинг. – Но я уверен, что сэр Исаак хотел бы, чтобы мы понаблюдали за движением нового объекта, с этой целью я увеличу скорость движения тел.

– Зачем он все так усложнил? – недоумевал Маклорен. – Должно быть, он вычислил этот объект с помощью сродствоскопа, вероятно, объект имеет очень маленькие размеры. Почему он не рассчитал орбиту движения нового тела и не прислал нам набросок?

– Наверное, здесь должно произойти нечто интересное, – предположила Василиса, – и он хочет, чтобы мы это увидели.

– Я увеличу скорость настолько, что одна минута станет равна суткам, – комментировал свои действия Стирлинг.

С увеличением скорости стало заметно, что планеты, включая крошечный Меркурий и спутники, движутся по своим орбитам, а Земля и прочие большие планеты вдобавок вращаются вокруг своих осей. Бен не спускал глаз с нового тела.

– Оно движется, – прошептал Бен.

Маклорен подошел ближе к новому объекту, нацелив на него критический взгляд.

– Да, по всей видимости, орбита у этого тела сильно вытянута. Посмотрите, особенно по направлению к Солнцу. О господи! Ну и скорость у этого тела! Никак не меньше тысячи миль в минуту.

– Смею заметить, скорость тела продолжает увеличиваться, – произнес Гиз.

За пять минут – в действительности равных пяти дням – тело преодолело невероятно большое расстояние.

Василиса поняла первой.

– Пресвятая Богородица, – пробормотала она, – вы видите? Видите!

Бен не сразу сообразил, что следует видеть. Но потом… увидел.

– О, черт! – воскликнул Маклорен.

Они наблюдали за телом еще четверть часа. И когда оно с металлическим лязгом врезалось в модель Земли, уже никто этому не удивился.

– Мы расшифровали не все письмена на камне, – произнес Маклорен. Модель Солнечной системы уже вернулась в реальный режим времени. А он стоял и с удвоенным вниманием рассматривал модель. – Осталось расшифровать две цифры – девятку и ноль.

У Бена в голове промелькнуло что-то очень похожее, что-то связанное с этими цифрами. Промелькнуло и пропало.

– Может быть, это размеры объекта? – предположил Стирлинг.

– Возможно, – пожал плечами Маклорен. – Хотя ноль не может быть размером. В любом случае я отправляюсь в обсерваторию. Хочу удостовериться, что этот объект реально существует и не является плодом больного воображения сэра Исаака. Гиз, ты поможешь мне?

– Конечно, – ответил Гиз. – Стирлинг, идешь с нами? Астроном утвердительно кивнул головой.

– Мне нужно хорошенько обдумать положение вещей, – произнес Стирлинг. – Если мы скажем Галлею, может быть, он…

– Галлею? Ты что, совсем разум потерял! – возмутился Маклорен.

– Галлей – знаток по части комет и прочих небесных тел подобного рода, – не сдавался Стирлинг.

– Джеймс, у меня нет права запрещать, но я умоляю тебя, не говори ничего Галлею хотя бы до тех пор, пока у нас не будет доказательств того, что сэр Исаак сделал новое открытие. Первейшая наша задача – уцелеть в научной дискуссии, не говоря уже…

– Галлей никогда бы…

– Я знаю, но сэр Исаак не должен знать даже о существовании такой возможности.

– Надо учесть, – вмешался Вольтер, – что это открытие представляет серьезную угрозу Короне. Информация, которую мы предоставим Галлею, может помочь ему и его друзьям отстоять в нашу пользу модель Солнечной системы и сродствоскоп в придачу.

– Извините, что вмешиваюсь в разговор, – раздался из глубины зала голос Василисы, – но не кажется ли вам, что сейчас нужно думать не о научных распрях и интригах, и даже не о модели Солнечной системы, которую у нас хотят отнять, а о том, что очень скоро на Землю упадет комета. Я, со своей стороны, хочу отправиться в русское посольство и предупредить соотечественников.

– Предупредить? – будто не расслышав, переспросил Гиз. – О чем? Такие объекты падают на Землю каждый день.

– Гиз, эта комета слишком больших размеров, чтобы от нее отмахиваться как от мухи.

– Не надо делать из мухи слона.

– И все же объект довольно большой. Вероятно, несколько сот тысяч футов в диаметре. Подобная масса при такой скорости имеет…

– Мне также хорошо известно, на что способна комета. Но не надо упускать из виду, что наша планета заселена неравномерно, на ней есть большие безлюдные пространства. Вероятность того, что комета упадет в густонаселенном месте, очень мала.

– И все же эта вероятность не исключена, – сказал Маклорен. – Наша модель слишком примитивна, чтобы указать точное место падения кометы. Но несколько часов работы на сродствоскопе, немного расчетов, и, уверен, я смогу определить место падения. Не могла бы ты, Василиса, немного подождать и не беспокоить свое посольство раньше времени?

Василиса впервые за все то время, что Бен знал ее, посмотрела на Маклорена повелительно и строго.

– Я могу подождать, но только один день, не более. Колин, эта комета упадет на Землю через неделю!

– Я знаю. Однако Гиз, может быть, и прав. Есть все основания предполагать, что это событие представляет в первую очередь большое научное значение, а уж во вторую – великую опасность. Могу допустить, что погибнет кучка несчастных дикарей где-нибудь в Южной Америке или на Соломоновых островах.

Василиса недоверчиво посмотрела на Маклорена.

– Хорошо, – сказала она. – Коль мне ничего не остается, кроме ожидания, пойду прогуляюсь.

– Василиса, пожалуйста…

– Бен, пойдем со мной, – с вызовом произнесла Василиса, – будешь следить, чтобы я не предпринимала никаких действий, вызывающих недовольство моих дорогих коллег.

Маклорен вздохнул:

– Не говори глупостей, Василиса. Мы тебе доверяем.

– Я в этом не сомневаюсь. И все же, Бенджамин, если ты не против, пойдем со мной!

К радости Бена, Василиса повернула не в сторону посольства, а в противоположную – к Сити. Некоторое время они шли молча.

– Возьми меня за руку, – тихо попросила Василиса. Бен послушался, но его собственная рука была как деревянная от напряжения, сковавшего грудь и живот.

– Бен, после проведенной со мной ночи ты ничего не хочешь у меня спросить?

– Почему вы пошли на это, госпожа Карева?

– Я думаю, что теперь ты спокойно можешь называть меня Василисой, – сказала она. – Я пошла на это, Бен, потому что ты мне нравишься, и еще – потому что мы много выпили, и еще – потому что мне нравится этим заниматься, – ответила Василиса.

– Но почему вы выбрали именно меня? Почему не Вольтера или кого-нибудь другого, кто постарше?

– Ты волнуешься из-за своего возраста? Бен, у меня на родине мальчиков записывают в военный полк с пеленок. Думаю, и в твоей стране такие же нравы.

Впереди, приветствуя их миллионами солнечных бликов, засверкала Темза.

– Понимаю, тебе кажется, что я обманула тебя, – вздохнула Василиса. – Ты не доверяешь мне и все из-за какой-то разницы в возрасте. Но ты не думай, я не намного старше тебя. Согласна, Вольтер более опытный любовник. Иногда это притягивает к нему, но вместе с тем опыт делает его… м-м-м… небрежным в любви. А ты, Бен, был очень искренним.

– Ты побоялась сказать «неопытным»? Хочешь убедить меня, что тебя привлекла именно моя неискушенность?

– Думай, как тебе нравится, мой милый. В любом случае ты же должен у кого-то учиться. А мне иногда нравится учить. А еще… – он почувствовал, как она напряглась, – будем считать, что я привередливая. В прошлом мне не слишком везло с мужчинами, Бен.

– Твои шрамы…

– Я никогда о них не говорю, – оборвала Василиса. Он почувствовал, что она застыла, превратившись в айсберг.

– Ты рассчитывала, что я маленький и не смогу причинить тебе боль? – пробурчал Бен.

– Боль? Нет, я так не думала. Каждый мужчина, даже не желая того, ранит. Да, конечно, бывают нежные, заботливые… И если я научу тебя любить именно так – любить женщин, не делая им больно, – то от этого выиграем мы оба. А когда ты встретишь свою настоящую любовь… – Она остановилась, должно быть, почувствовала, что Бен дрожит всем телом.

Они подошли к Большой террасе. Внизу несла свои воды Темза, на ее поверхности покачивалось не меньше сотни лодок.

– Нет, это не я, – тихо ответила Василиса на безмолвный вопрос Бена и поцеловала его в губы.

Он знал, что его лицо искажено душевной мукой. Ему хотелось умолять ее полюбить его по-настоящему.

– Ты воспринимаешь все слишком серьезно, – сказала Василиса. – Когда-нибудь ты оглянешься назад и вспомнишь, как все это было забавно.

– Именно об этом я и беспокоюсь, – попытался улыбнуться Бен. – Боюсь, что вспоминать будет нечего или слишком мало.

Она игриво пожала его руку.

– Ну, если ты будешь относиться к этому чуть легче, мы сумеем поправить дело. Но если я увижу, что делаю тебя несчастным… Давай пройдемся по Террасе, – неожиданно предложила Василиса.

Они поднялись на Террасу в том месте, где начинался Флит-канал. Слева от них над рекой поднимался целый город – стены и башни Темпл-колледжа. Справа, где река делала поворот, стоял древний страж Лондона – Тауэр. Именно там Бен впервые вступил в этот необыкновенный город. Терраса представляла собой широкую набережную в милю длиной, через равные промежутки спускающуюся к воде ступенями: здесь причаливали лодки. По мощеной набережной прогуливались разодетые состоятельные граждане, между ними сновали рыбаки и цыгане, лоточники и нищие. В воздухе пахло морем, портящейся на полуденном солнце рыбой, табаком, сладкими булочками и сточными водами.

Они свернули к Тауэру, хотя Бен знал, что они бродят по городу без всякой цели.

– Ты такой молодец: расшифровал ребус Ньютона.

– Это было не сложно. Если бы не было меня, любой из вас разгадал бы загадку.

– Сейчас это уже не важно. Ты очень одаренный, Бен. Почему ты не хочешь поступать в колледж?

Бен криво усмехнулся.

– Все упирается в деньги, – ответил он. – Мой отец хотел, чтобы я учился в колледже у нас, в Америке. Но думаю, его мечте не суждено сбыться.

– Ты никогда не рассказываешь о своей семье.

– Я стараюсь не думать о ней, – тяжело вздохнул Бен.

– У тебя такая плохая семья?

– Нет! Я очень люблю их. Но я предал их, я сбежал.

– Сдается мне, у тебя были на то веские причины.

– Конечно, я могу придумать себе любое оправдание, но факт остается фактом. Когда над моей жизнью нависла угроза, я покинул Америку.

– Наверное, все не так просто, как ты излагаешь. Разве ты не мечтал о свободе еще до того, как возникла угроза твоей жизни, до того, как убили твоего брата?

Бен не ответил, и Василиса продолжила:

– Со мной все происходило примерно так же. Я родилась в стране, где женщине позволено быть только женой и матерью. А я мечтала о большем. Я хотела увидеть мир. Хотела учиться. Но это было невозможно.

– Невозможно? Но ведь ты здесь, в Лондоне!

– Да я здесь, – задумчиво произнесла Василиса. – Но чтобы оказаться здесь и начать новую жизнь, мне пришлось вначале умереть.

– Умереть? Как это?

– Не важно, в другой раз расскажу. Чтобы приехать сюда мне тоже пришлось со многими расстаться и многое оставить. Я рвалась туда, где ценят человека, туда, где мне предназначено быть. Мы с тобой не похожи на обычных людей, равно как и Ньютон, и Маклорен. – Она засмеялась. – Нет, я не хочу сказать, что мы такие же гениальные, как и они…

– Не объясняй, я понял. В Бостоне я бы никогда не нашел то, что мне нужно.

– А здесь? В Лондоне?

– Я нашел. Но только… – Он замолчал.

– Что только?

– Я не позволяю себе думать о моей семье. Будто корабль, что вез меня из Америки, пересек не океан, а реку забвения. Я заставил себя забыть свою прошлую жизнь и не изменю своего решения. На борту корабля я стоял и смотрел на бесконечную гладь океана, а глаза мои были устремлены только на… восток. Я выпросил у капитана разрешение изучать карты. Благодаря картам я объехал весь мир, добрался до Индии и Поднебесной империи. Но к карте Америки я даже не прикасался… – Вдруг Бен потряс головой, будто она у него закружилась, а он пытается стряхнуть головокружение.

– Что случилось? – забеспокоилась Василиса. – Тебе нехорошо?

Он выпустил ее руку, бросился к свободной скамейке и плюхнулся, как куль, выпавший их ослабевших рук портового грузчика. Он поднял глаза и посмотрел на небо. Совершенно неожиданно показалось, что оно стало низким-низким, и нависало угрожающе, как дамоклов меч.

– Те две цифры… – глухо произнес Бен. – Я знаю, что они значат.

– Что?

– Это Лондон. По новой системе – это координаты Лондона, широта и долгота.

Бен огляделся вокруг, ему казалось, что он погружен в какой-то странный сон. Мимо прошествовал важный господин, шпага покачивалась сзади него, как выросший хвост. На ступеньках, у самой кромки воды маленький мальчик в синем камзольчике и треуголке пытался выстрелить из пушки своей игрушечной лодочки.

– Что ты говоришь? Значит, комета упадет на Лондон?

– Это не я говорю, это Ньютон нам… О господи, так вот почему он вспомнил Содом и Гоморру.

– Этого не может быть!

– Этого не может быть. Это просто цифры. Просто уравнение. Философский бред. – Бен закрыл глаза, он попытался заставить себя соображать трезво, найти иной ответ, иное разумное объяснение.

Когда он открыл глаза, Василисы рядом с ним не было. Она исчезла, растворилась в толпе. Он даже не сомневался, что она понеслась сообщить ошеломляющую новость своим соотечественникам. Только им она была предана и верна по-настоящему. Разговор с Ньютоном вновь всплыл у него в памяти. И с устрашающей ясностью он понял два очевидных факта: первое – сознание старого философа погрузилось в кромешный мрак, он действительно сошел с ума. Второе – никому из ньютонианцев нельзя доверять: ни Маклорену, ни Василисе… никому. На всем белом свете он остался один-одинешенек.

 

18. Эликсир бессмертия

Адриана изучала рукописную книгу. А тем временем, в соответствии с непреложными законами природы, лето сменилось осенью. Но действовали эти законы как-то своеобразно. Наступил октябрь, а жара установилась такая, будто вернулся август со средиземноморской жарой, типичной для южных районов Франции. Адриана вышла в парк и тут же попала в объятия зноя.

В ее комнате тоже было жарко, но все же не так нестерпимо. В сумеречной пещере своей комнаты Адриана с головой погрузилась в изучение книжицы, оставленной Торси. От ее страниц, бесстрастно излагающих историю борьбы жизни и смерти, веяло таким холодом, что Адриана не чувствовала удушающей жары. В книге речь шла о некоем молодом слуге по имени Мартин. Еще год назад Адриана бы и в руки не взяла подобную книгу. Но, как и полагается любой, даже самой захудалой книге, эта тоже наводила на размышления.

– Что вы можете рассказать о Мохамеде Мир-бее? – как-то спросила Адриана у Креси, когда они, изнывая от жары, сидели под навесом на крыше дворца. В руках у них были чашки с апельсиновым шербетом, который бессовестно таял прямо на глазах.

– Я видела его, – спокойно ответила Креси, – не в видениях, в реальной жизни. Одно время он захаживал к моей госпоже мадам ла Сери. Вначале она была заинтригована его экзотическим происхождением, но после разочаровалась.

– Что он за человек? Креси пожала плечами:

– Перс. По-французски говорил плохо, одевался безобразно. Он был мошенником.

– Что значит мошенником? Король принял его как посла.

Креси чуть наклонила свою чашку и поймала ложкой внушительный кусок шербета.

– Король умирал, – сказала Креси. – Его министры – особенно старался Поншартрен – делали все для того, чтобы король перед смертью продолжал чувствовать себя могущественным монархом.

– Вы присутствовали на приеме?

– То была самая невероятная церемония из всех, что мне приходилось видеть. Конечно, мне тогда едва исполнилось восемнадцать, и меня легко было удивить. Весь дворец блистал драгоценностями, на камзол Людовика нашили все брильянты, сыскавшиеся в королевской сокровищнице. Он едва переставлял ноги под тяжестью своего наряда.

– И вся эта пышность ради какого-то мошенника?

– Ради короля. Это происходило в то время, когда Франция еще любила его.

Адриана вспомнила, с какой мукой на лице Торси говорил о первой схватке короля со смертью. Вероятно, Торси прав, и было бы лучше, если бы король умер в тот день.

– Кем же на самом деле был господин Мир-бей?

– На самом деле он был персом, если вы об этом спрашиваете. А почему вас интересуют события пятилетней давности?

– От этого перса король получил эликсир бессмертия.

Креси улыбнулась:

– А к нему в придачу массу всяких дешевых безделушек. Думаю, что Поншартрен и прочие министры могли бы потрудиться сделать перса более похожим на посланника восточного монарха. Полагаю, эликсир подействовал, так как перс получил более того, на что мог претендовать.

– Что с ним стало потом?

– Он остался при дворе, а значит, сладко ел, пил вино и пользовался расположением светлейших особ. Так он прожил почти год, до той поры, пока его не отослали назад в Персию. – Креси усмехнулась. – Сдается, у себя на родине он не знал столь достойного обхождения, как при дворе Людовика XIV. Но самым замечательным в истории этого перса является сувенир, который он прихватил с собой, покидая Францию.

– Что за сувенир?

– Когда все его имущество погрузили на корабль, таможенники нашли один весьма внушительных размеров ящик, который он ни под каким предлогом не хотел открывать. Перс вопил и стенал, утверждая, что в ящике – священные книги его пророка Магомета и неверные не должны их видеть.

Адриана подалась с интересом вперед:

– И что за книги там были?

Глаза Креси дико сверкнули:

– В ящике лежал всего один «том» под названием герцогиня д’Эспиней.

– Что? – опешила Адриана.

– Да, в ящике лежала герцогиня д’Эспиней. Кажется, она сделалась беременной от посланника и к тому же почувствовала вкус к жизни на Востоке. Удивительно! Вашим образованием руководила мадам де Ментенон, и на поверку оно оказывается неполным, коль она не поведала столь поучительную историю. – Креси засмеялась, но тут же остановилась, заметив, что Адриана посерьезнела. – Что случилось?

– Объясните мне, как заурядный шарлатан, обманщик, похититель женщин мог подарить королю эликсир бессмертия?

– Адриана! Ну, где ваше воображение? Если он умудрился украсть герцогиню, то почему бы ему с такой же легкостью не стащить эликсир у какого-нибудь египетского мага?

– Возможно, он и стащил, – задумчиво произнесла Адриана.

Креси недоуменно пожала плечами:

– Кто знает, может быть, у ненастоящего посла и эликсир был ненастоящий, и король выздоровел благодаря божьему промыслу.

– В том-то и дело, что эликсир был настоящим, – сказала Адриана. – Его проверили на живом человеке, прежде чем дать королю.

– Естественно. Ведь эликсир мог оказаться ядом и вместо вечной жизни даровать королю вечную смерть.

– Эликсир дали юноше, умиравшему от чахотки, и юноша выздоровел.

– И что дальше? – Глаза Креси сощурились, как у дикой кошки.

– Эликсир спас юношу не только от чахотки. Когда лошадь сбросила его, и он напоролся на кол, и все внутренности вывалились наружу, он непременно должен был умереть. Но благодаря эликсиру снова выжил.

– Продолжайте, ваша история увлекательнее моей.

– Юноша от рождения отличался слабым здоровьем, врачи прочили ему скорую смерть и потому взяли для наблюдения в свою лабораторию при Академии наук. Там они пытались умертвить его всеми возможными и невозможными способами. Многие из этих способов приводили его к состоянию, близкому к смерти, но он все же не умирал.

– И где этот юноша сейчас?

– Думаю, так и остался в лаборатории. Он сошел с ума, и врачи потеряли к нему интерес.

– Кто рассказал вам эту страшную историю? – спросила Креси, широко раскрыв глаза от удивления.

Адриана взяла лежащую у нее на коленях книжку и подала Креси.

– Эту книжку мне дал Торси, – пояснила она.

– Что это?

– Записки одного из врачей, который работал с тем юношей, и алхимика, помогавшего ему. Здесь описываются эксперименты, которые они проводили с Мартином.

– О боже, с какой стати Торси дал вам записки?

– По его просьбе я должна убить короля, – просто ответила Адриана, – Но только не притворяйтесь удивленной, Креси, пожалуйста, прошу вас!

– Не буду. Я просто не была уверена, что ему удалось вас уговорить.

– Получается, что Торси сказал мне правду. Это «Корай» устроил пожар на барже?

– Да, и я была там, чтобы спасти вашу жизнь, Адриана.

– Но вначале подготовить мою возможную смерть в огне или водах канала?

– И это тоже. Вы изумляете меня.

– Вас удивляет моя детская наивность? Креси отрицательно покачала головой:

– Нет. Все поверили в то, что стрелял англичанин из своего волшебного мушкета. Даже сам англичанин был убежден в этом.

– Но только до тех пор, пока Николас не убил его. Креси ахнула и приложила руку к груди.

– Невероятно, – пробормотала она.

– Смехотворно. С этой частью вашего заговора было легко разобраться. Вначале я думала, что англичанин – лишь хитрая уловка. Но потом осторожно задала несколько вопросов конюху. Торси сообщил мне, что англичанин был убит гвардейцем из Швейцарской роты. Куда направляется англичанин, знал Николас, потому что он тоже участник заговора. Признайтесь, все ведь было именно так?

– Я поклялась хранить тайну, хотя, признаюсь, ваша теория выглядит вполне правдоподобно.

– Я уверена, все происходило именно так. Скажите, как давно Николас состоит в «Корае»?

– Он не является членом «Корая», туда принимают только женщин. Но его мать…

– Нет, не называйте имя его матери, я сама его назову – мадам де Кастри.

– Верно. Он – незаконнорожденный ребенок. Чтобы родить его, мадам де Кастри уезжала во Флоренцию. А воспитывал мальчика отец – д’Артаньян. Но об этом знают очень немногие.

– Интересно, а его мать знает, что он одновременно является еще и шпионом Торси?

Креси нахмурилась и некоторое время хранила молчание.

– А он его шпион, да? – наконец спросила она. – Я этого не знала. Думаю, матери это тоже не известно.

– Я не знаю наверняка, но ничего страшного, – бросила Адриана, – сама спрошу у Николаса.

Николас даже не пытался отнекиваться. Вместо этого он снял шляпу, склонил голову и сел на скамью. Было совершенно тихо, и только где-то наверху легкий ветерок шелестел кронами деревьев.

– Ты должна понять, – произнес он едва слышно, – я делал то, что вынужден был делать.

Адриана стояла, замерев в напряжении. Она молча ждала, когда он поднимет голову и посмотрит ей в глаза.

– Николас, как могло случиться, что теперь ты «вынужден» предать меня? Ты же утверждал, что любишь меня.

Николас медленно обвел взглядом увитые диким виноградом стены павильона из красного мрамора, затем уставился на маленькую часовенку, стоявшую неподалеку.

– У тебя есть полное право не верить мне, – произнес он. – Но я привел тебя сюда, чтобы наконец все рассказать и объяснить. И поэтому не нужно меня уличать в…

– Не сомневаюсь, что ты говоришь чистейшую правду, – быстро парировала Адриана. – Я в тебе никогда не ошибалась, ведь так? Я верно угадала, ты играл мною, словно небрежно дергал струны арфы, и я послушно исполняла придуманную тобой или написанную кем-то мелодию. Но я… – У нее перехватило дыхание. Все выходило не так, как ей хотелось, не так, как она задумала.

Наконец ее глаза встретились с карими глазами Николаса, она увидела в них бездну раскаяния, и обидные, оскорбительные слова застряли в горле.

– Я хотел тебе рассказать, – повторил Николас. – Я вынужден был все докладывать Торси. Откажись я, поручили бы другому. Слежка продолжалась бы, а я бы потерял его доверие. Но мне нужно, чтобы Торси доверял мне до той самой минуты, когда мне придется предать его. Адриана, прошу тебя, послушай свое сердце, оно скажет, что я люблю тебя.

– Мое сердце? Зачем его слушать? У меня глупое сердце. Но скажи, каким образом ты собираешься предать Торси? Что… – По щекам Адрианы побежали слезы.

– Иди сюда, – хрипло произнес Николас.

Их разделяли несколько шагов, но он дотянулся и крепко взял ее за руку, даже слишком крепко. Она дернулась, но вырваться ей не удалось.

– Пойдем, – сказал он более нежно и легонько подтолкнул ее в сторону часовни. – Очень давно я нашел это место. Думаю, часовню поставили здесь еще до того, как Людовик XIII построил охотничий замок, который потом так долго превращался в нынешний Версаль. Сюда давно уже никто не приходит.

Они стояли в полумраке часовни. Николас достал из кармана маленький светящийся камешек, и полумрак отступил, освободив из своего плена единственный зал часовни, скромный алтарь и небольшое распятие. Справа в углу Адриана увидела сложенные стопкой одеяла, кожаные мешки и мушкет.

– Николас, что это?

– Мы покидаем Версаль, – сказал он. – Сегодня, сейчас. Я приготовил все, что нам может понадобиться в дороге: подложные документы, одежду, продукты, вещи, словом, все.

– Но зачем бежать?

– Торси знает, что ты не сможешь убить короля, – с трудом произнес Николас. – Но он надеется, что после твоей попытки король сойдет с ума либо с ним случится нечто подобное. Адриана, Торси в отчаянии, а потому безрассуден. И что будет с тобой потом, после покушения на жизнь короля, ему совершенно безразлично. А мне – нет.

– Ты давно готовился к побегу?

– Думаю, с того самого момента, когда впервые увидел тебя, – ответил Николас. – Я надеялся, что придет время, и ты все поймешь. Поймешь и простишь.

Она обхватила руками его голову и поцеловала в губы. Адриана почувствовала, он – горнило, в нем бушует пламя и идет сложная алхимическая реакция очищения металла, приносится великая жертва. Она, не отрывая губ, страстью раздувала пламя, и оно ширилось, захватывая все больше и больше пространства. Они опустились на пол, тела сплетались все плотнее и плотнее, прорастая друг в друга, пока не достигли физических пределов человеческих объятий, еще один рывок навстречу друг другу, и, наконец… они парили в бесконечном пространстве, где остановилось время.

Они лежали на полу, рукой Адриана нежно касалась груди Николаса, затем она тихо засмеялась и поцеловала его губами, все еще солеными от слез.

– Чему ты смеешься? – тяжело дыша, спросил Николас.

Она рукой показала в сторону распятия.

– Думаю, отныне я проклята без права на отпущение грехов, – ответила Адриана. – Но я люблю тебя, Николас д’Артаньян.

– И ты поедешь со мной?

– Нет, не сейчас, позже…

Она поднесла его руку к своим губам и принялась целовать кончики пальцев.

– «Позже» никогда не наступит, – сказал Николас, – если ты попытаешься убить короля. Тебе не удастся спастись, Адриана.

– Нет, у меня все получится, я смогу убить короля, Николас. И потом мы уедем. Вместе.

– Адриана…

– Тс-с… Ты просил простить. Я прощу тебя, мой милый, но ты в таком случае должен смириться с моим желанием. Я пойду навстречу тебе, а ты иди навстречу мне, не стой на месте. – Она помолчала. – Я так хочу уехать с тобой, Николас, но прежде должна исполнить свой долг.

Нежность в его взгляде сменилась жесткостью и сосредоточенностью. Он помолчал и кивнул в знак согласия.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Адриана. – А сейчас… – Она легко высвободилась из его объятий и встала – совершенно обнаженная. Несмотря на полумрак часовни, она почувствовала легкий стыд. С сожалением начала собирать разбросанную одежду. – Где же она? А вот! – Она подняла рукописную книжицу. – Отдай Торси и скажи ему, что я сделаю это.

Николас приподнялся, опираясь на локти, и улыбнулся:

– Поцелуй меня, а потом я подумаю, как выполнить твою просьбу.

Она снова опустилась рядом. И только спустя полчаса они смогли покинуть часовню. По дороге Адриана придирчиво осмотрела свое платье: никаких следов. Чулки! В какой восторг придет Креси, увидев ее чулки.

 

19. Предатель

Бен неистово колотил в дверь. Душившее его отчаяние придавало силы.

– Роб! – кричал он. – Пожалуйста, открой.

За дверью послышался грохот, кто-то отчетливо чертыхнулся. Наконец раздался скрип отодвигаемого засова, и дверь чуть приоткрылась.

– О, черт, – донесся из-за двери голос Роберта, – а я все гадал, когда ж тебя назад принесет нелегкая. – Даже сквозь узкую щель до Бена долетел можжевеловый запах джина. – Какого черта тебе здесь надо?

– Роб, это очень важно. Пожалуйста, впусти меня. Роберт, ворча, отворил дверь пошире и отступил немного.

– Я потерял работу, – бубнил Роберт. – Но думаю, тебя это мало волнует. Чего притащился? Выбивать из меня остатки долга?

– Да ты мне ничего не должен, Роб. Это я перед тобой в долгу.

– Приятно слышать, – проворчал Роберт. – Поди, чего-то от меня понадобилось. Просто так, по старой дружбе, ты бы не пришел.

– Именно по старой дружбе и пришел.

– Хм. Ты лучше по старой дружбе навести своих друзей в Бостоне.

Бен аж задохнулся:

– Послушай, Роб. Я не понимаю, почему я так делаю. – Слова прошелестели тихо, Бену почудилось, будто он их вовсе не произносил. – Со стороны может показаться, что я легко выбрасываю людей из своей жизни. Когда я думаю об этом, мне делается горько. Я не бросаю людей, это происходит само собой. И я никак не могу понять почему.

Роберт дугой выгнул брови и притворно перекрестился.

– Что ж, сын мой, – произнес он саркастически, – я готов выслушать твою исповедь…

– Какого черта, Роб, я вернулся, чтобы спасти тебе жизнь! – заорал Бен. «Какого черта, какого черта…» – кровь стучала у него в висках. Казалось, будто он находится вне своего тела и со стороны наблюдает, как разыгрывается дурно написанная комедия. Колени у Бена подломились, и он опустился на пол. Горькая мысль пришла в голову: «Как жаль, что самые искренние и здравые поступки в реальности выглядят как дешевая пьеска».

Он пришел в себя оттого, что Роберт брызнул ему в лицо пивом.

– Воду не держат в этом доме, – грубо пояснил Роберт. Но грубость смахивала на извинения. – Может, и не стоило позволять тебе набивать те же самые шишки, что и я в твоем возрасте. Вот черт, Бен! Ты даже не знаешь, сколько раз меня так и подмывало забрать все твои деньги и улизнуть. – Роберт обнажил в улыбке зубы. – Это как с женщиной. Не важно, сколько раз ты говоришь себе: «Все, баста, она мне надоела, ухожу». А когда она бросает тебя и уходит, на сердце так скребет, что аж… Ну ладно, Бен, расскажи мне, что тебя так расстроило.

Бен все еще чувствовал слабость, во рту пересохло, и хотелось пить, кожа на ощупь стала какая-то тонкая и шероховатая, как бумага.

– Плесни-ка немного пива, – попросил он.

Пиво было плохое, слабое, к тому же кислое, и оставалось его на один большой глоток. Бен смочил язык и губы, ему чуть-чуть полегчало.

– Роб, послушай, то, что я тебе сейчас скажу, может показаться бредом сумасшедшего, но ты все равно должен мне поверить.

– Валяй, выкладывай свой бред сумасшедшего.

– Через неделю от Лондона не останется камня на камне. И все это по моей милости.

Роберт заморгал глазами, но выражение лица его не изменилось.

– Ну, продолжай, – сказал он.

– Я знаю, это похоже на бред, – повторил Бен и начал свой рассказ.

С первой же фразы разрозненные во времени и пространстве события сложились в четкую и ясную картину. Вот точно так же, как яркая вспышка, пришло к нему знание, как настраивать эфирограф. Он рассказал Роберту все: о переписке с неизвестными философами, об их расчетах траекторий движения таинственных небесных тел, их поиске пути изменения этих траекторий. Затем он перешел к зашифрованной записке Ньютона и в заключение поведал о том, как одним махом были разгаданы все тайны и загадки.

– Я дал им ключ, понимаешь, – закончил свой рассказ Бен. – Я помог им устроить эту катастрофу.

Роберт растопырил пальцы и причесал свою взъерошенную шевелюру.

– Ты хочешь, чтобы я поверил, будто французский король призвал с неба комету для того, чтобы она стерла с лица земли Лондон? Иисус Христос и Пресвятая Дева Мария! Я должен в это поверить, после того… а-а… – Он отмахнулся от Бена и его рассказа, как от совершенной безделицы.

– Я понимаю, в это трудно поверить, но только все, что я сказал, – правда! – настаивал Бен.

– Зачем ты мне всю эту ученую белиберду рассказываешь? Иди к своим ученым друзьям! А лучше прямехонько к королю!

– Я рассказал для того, чтобы ты успел уехать из Лондона и спасти свою жизнь.

– И только!

– Нет. Мне нужно было рассказать это человеку, которому я доверяю. Ну, на тот случай, если со мной что-нибудь случится.

– Брось болтать всякую чушь! Случится! – передразнил его Роберт. – Не надо со мной говорить загадками, Бенджамин Франклин. Объясни все по-простому, по-человечески.

– Да не могу я по-простому, я ничего не знаю наверняка. У меня только предположения. Но когда я находился еще в Бостоне, Брейсуэл уже все знал наперед. Он знал, что я получил некую информацию об этом заговоре. Вот только не понимаю, откуда ему стало это известно. Может быть, он сумел вычислить эфирную дорожку моего самописца…

– Ты же говорил, что он начал угрожать тебе еще до того, как ты научился настраивать свой самописец.

– Первый раз он угрожал мне не конкретно, а вообще. Но после того как я отправил послание французским философам, все силы ада восстали против меня. Разве ты не понял? Он вездесущ, этот Брейсуэл. А сейчас и Маклорен, и Василиса… в общем, мы все знаем об этой комете. Но и они знают, что мы знаем.

– Ты хочешь сказать, что среди англичан есть предатель?

– Именно.

– Ага, значит, поэтому вся переписка велась на английском и латинском, несмотря на то, что все философы французы…

– Конечно, им кто-то отсюда, из Англии, помогает. Им нужно было очень точно нацелить комету на Лондон, то есть установить гармоническую связь между кометой и Лондоном.

– Ну а что общество? Как ты его назвал? Философское? Может среди них затесаться этот негодяй?

– Возможно. Но знаешь, Роберт, кажется, я знаю, кто предатель.

Бен влил в себя оставшийся глоток пива и отставил кружку в сторону.

– Я думаю, это сам сэр Исаак Ньютон.

– Сэр Исаак? – Роберт недоверчиво посмотрел на Бена.

– Выслушай меня, – попросил Бен.

– Да я только и делаю, что слушаю тебя, – огрызнулся Роберт.

– Во-первых, у сэра Исаака есть веская причина быть сердитым на Корону…

– При чем здесь Корона, Бен, речь о Лондоне, о миллионе ни в чем не повинных людей!

– Во-вторых, – продолжал Бен, – он, возможно, не в своем уме. Все его ученики считают его сумасшедшим, по этой причине многие прекратили свою работу в Королевском обществе. Напоминаю тебе, общество распустили, и с Ньютоном остались единицы, и то из преданности и уважения к его величию. Я видел его своими собственными глазами и должен признаться, его трудно назвать здравым человеком.

– Ну а в-третьих что? – спросил Роберт.

– В-третьих? Мы сделали модель…

– А вот тут неувязочка. Зачем Ньютону было затевать всю эту суматоху, чтобы потом взять да и предупредить об угрозе своих учеников? А?

– Роберт, да ты сам и ответил на этот вопрос. Он предупредил только тех, кто ему дорог.

– И при этом именно тех, кто может ему помешать и как-нибудь отогнать комету подальше от Земли.

– Роберт, не так просто отогнать комету. Если бы даже мы и владели всеми расчетами, включая французские, то, чтобы найти способ отклонить движение кометы, нам потребовалась бы не неделя, а месяцы напряженной работы. Если бы у нас была готовая формула для изменения траектории движения кометы и все необходимое оборудование, – я сейчас даже и вообразить не могу, каким оно должно быть, это оборудование, – то и тогда мы бы уже ничего не успели сделать! – От возбуждения и отчаяния Бен перешел на истерический крик.

– Все эти твои «если бы да кабы». Человек ничего не может знать наперед, – вразумил его Роберт.

– Может, наверняка я ничего и не знаю, но то, что я предполагаю, очень близко к истинному положению вещей.

– Ты б лучше пошел да проверил все по-научному, а то дерешь тут глотку передо мной.

– Я просто хотел тебя предупредить. Одного друга я бросил умирать. Со вторым не хочу так поступать.

Роберт закрыл лицо руками.

– Как бы мне хотелось оставаться трезвым и рассудительным, – произнес он. – Но, боже правый, я, кажется, начинаю верить в твой безумный бред.

– Теперь ты уедешь из Лондона?

– Неделя, говоришь, осталась?

– Неделя, если, конечно, Ньютон умышленно не ввел нас в заблуждение. Но к тому времени, когда я вернусь, Маклорен астрономическими методами уже все проверит.

– Ну, давай тогда отправимся к нему.

– Что? – Бен оторопело уставился на Роберта.

– Чему тут удивляться? Я не философ, и у меня нет устойчивости в мыслях. Но зато у меня есть устойчивость иного рода, а ты, как я погляжу, падаешь духом, когда тебе угрожает физическая расправа. Тебе все мерещится, что на тебя то Брейсуэл нападает, то какой-то дикий француз, то сам Ньютон. Я знаю, как давать отпор, когда нападают. Уж видно, мне суждено стать твоим защитником.

– Я, конечно, тебе благодарен, – тихо ответил Бен. – Но сэр Исаак вооружен философией, и у него есть надежное защитное одеяние. Я не уверен…

– Бен, – перебил его Роберт, – почти во всех городах мира я чувствую себя как рыба в воде. Но Лондон занимает в моем сердце особое место. Я не хотел бы, чтобы эта небесная глыба разбила его всмятку. Так что позволь мне вооружиться шпагой и пистолетом и отправиться на его защиту.

– У тебя есть оружие?

– Как у каждого уважающего себя мужчины. Я сейчас соберусь и вместе с тобой отправлюсь в Крейн-корт. И тогда мы посмотрим, чего все эти философы стоят.

По дороге в Крейн-корт Бен вынужден был признаться, что с Робертом, здравым и решительным, да к тому же вооруженным шпагой и пистолетом, он чувствует себя увереннее.

Все это время Бен гадал, куда могла пойти Василиса и что она сейчас делает. Ему не хотелось думать, что и она вовлечена в загс вор. В конце концов предположение, что он вел переписку именно с французами, так и осталось всего лишь предположением.

– Роберт, ты не знаешь, каким календарем пользуются русские?

Роберт хмыкнул:

– Что за вопрос!

– Значит, не знаешь? – на всякий случай уточнил Бен.

– Значит, не знаю, – признался Роберт. – В Россию меня судьба не заносила.

Бен решил не мучить себя этим вопросом. Возможно, его подозрения насчет Василисы беспочвенны. Кто скорее всего предатель, так это Вольтер. Он не философ, но присутствует всегда и везде. Зачем, спрашивается?

– Вот мы и пришли, – сказал Бен, указав на Крейн-корт. Было уже довольно темно, и в окнах бывшего Королевского общества горел свет.

– Давай мы с тобой договоримся, – продолжил Бен, – отныне ты – мой кузен из Филадельфии.

– Ну, Бен, из маленького лгунишки ты превращаешься в крупного враля, – почему-то шепотом ответил Роберт.

– Благодарю за повышение в звании, – сказал Бен, открывая дверь.

То, что они увидели за дверью, привело их в состояние шока. Роберт опомнился первым, и рука его змеей скользнула к пистолету, засунутому за пояс. А Бен все продолжал стоять, застыв, как статуя.

– Брось свои жалкие попытки! – заорал сидящий в самом центре зала Брейсуэл, два его пистолета были нацелены прямо на дверь.

Но Роберт его не слышал, он выхватил пистолет, отскочил Бену за спину и положил ему на правое плечо руку, напряженную, прямую, как шомпол. Бен понимал, что, если Роберт сейчас нажмет на спусковой крючок, ему опалит правую щеку. И Бен приготовился: закрыл глаза в ожидании удара грома и вспышки молнии. Но вместо этого послышался довольный смешок Брейсуэла.

А в том, что это был Брейсуэл, сомневаться не приходилось! Хотя его внешний вид в некотором смысле преобразился: на глазу красовалась повязка, на голове – огромный парик, но и тот не скрывал глубокий шрам, пересекающий лицо и шею колдуна. Один из его пистолетов по виду был обычный, кремниевый, а у второго – вместо одного дула обнаружился пучок из трех, соединенных вместе. Этот странный пистолет Брейсуэл держал металлическим протезом, больше похожим на руку скелета, чем на латную рукавицу. Новый облик Брейсуэла довершали военный костюм, черная жилетка и пена кружев вокруг шеи.

– Какая приятная встреча, Бен. Я бы посоветовал тому недоумку, что прячется у тебя за спиной, опустить пистолет, в противном случае, чтобы уложить эту безмозглую обезьяну, мне придется продырявить тебя насквозь.

– Тысяча чертей! Клянусь, твоя пуля застрянет в Бене, – заорал в ответ Роберт. – А на тебе, красавчик, я никак не найду живого места, чтобы сделать еще одну дырку.

Появилась парочка неизвестных, вооруженных крафтпистолями.

– Что здесь происходит? – спросил один из них, поднимая оружие.

– Да складывается какая-то глупая ситуация, – ответил Брейсуэл.

– Не такая уж и глупая, коль у тебя недостает духу выстрелить, – нашел в себе силы вставить слово Бен.

– Не беспокойся, я выстрелю, – успокоил его Брейсуэл. – Мне на руку, если ты проживешь чуть дольше. Уверяю, в этот раз тебе сбежать не удастся. Я убью тебя. – Он обратился к Роберту: – Что, растерялся? Теперь у тебя три цели, попробуй выбрать.

– Те двое меня не интересуют, – мгновенно парировал Роберт. – Ты – моя главная и единственная цель.

– А мы с вами знакомы, сэр? – насмешливо спросил Брейсуэл.

– Не приходилось встречаться, – ответил Роберт. – Уж твою-то рожу я бы не забыл.

– Тс-с, – цыкнул Брейсуэл. – Если ты так стараешься меня разозлить – а именно этого ты и добиваешься, насколько я понимаю, – то мог бы проявить большую изобретательность. Бен, где ты откопал такого смешного и простоватого парня? Он совсем не похож на твоего прежнего дружка. Как же его, черт побери, звали? Джон, что ли? Да, Джон.

– Что ты сделал с Джоном? – забеспокоился Бен.

– Я не собираюсь перед тобой отчитываться, – высокомерно скривился Брейсуэл. – Хотя, кто знает. Ежели ты меня вежливо попросишь, а твой друг уберет свою пушку, я, может быть…

– Роберт… – начал Бен.

– Нет, – спокойно отрезал Роберт. – Что бы там ни случилось с твоим другом – это уже дело прошлое. Я не знаю, в какую игру играет этот урод, но знаю наверняка: опусти я пистолет, мы оба – трупы.

– Да вы в любом случае трупы. Хотя я бы предпочел, чтобы Бен пожил еще немного и увидел своими глазами, что он натворил.

Во время словесной перепалки тело Брейсуэла оставалось совершенно неподвижным.

– Сэр, – обратился к Брейсуэлу один из вошедших с крафтпистолем. Бену показалось, что он уловил в его голосе французский акцент.

– У нас еще есть время, каких-нибудь несколько минут, – остановил его Брейсуэл. – Видишь, Бен, в конце концов я рад, что ты не послушался моего дружеского совета и не бросил свои занятия наукой. В противном случае мне бы пришлось потерять важные для меня знакомства и связи. Ты мудро поступил, что тогда сбежал от меня.

– Что тебе понадобилось от меня сейчас? – спросил Бен. – Мы не можем помешать тебе, твой зверский план открылся нам слишком поздно.

– Может, поздно, а может, и нет, – загадочно произнес Брейсуэл. – Когда я переступил порог этой святая святых науки, Маклорен как раз корпел над формулой. Видишь, как мы и предполагали… А, привет, Джеймс.

В зал вошел Джеймс Стирлинг.

– О господи, Брейсуэл, что здесь происходит? – Стирлинг вытаращил глаза при виде нацеленных пистолетов.

– Ты забыл меня предупредить, что у нашего друга Бена в Лондоне появилась сторожевая собака, – злобно ответил Брейсуэл.

– Я впервые вижу этого парня, – сказал Стирлинг. – Бен, отойди от него и вели ему убрать пистолет.

– Так это ты? – удивленно воскликнул Бен.

– Бен, а где Василиса? – спросил Стирлинг.

– Надеюсь, в безопасном месте. Она ушла, когда я… – Бен прикусил язык.

– Наконец-то тебе все стало ясно и понятно, – улыбнулся Стирлинг.

– Ты все знал?! – не мог справиться с удивлением и возмущением Бен.

По обычно безмятежному лицу Стирлинга пробежала тень беспокойства.

– Ты сам добровольно поставил меня в известность о своем существовании в тот самый момент, когда отправил «гениальное» послание некоему F. Разве тебе не пришло в голову, что твое послание получат сразу два самописца? Ведь у самописца F есть законная пара. Почти два месяца я ломал себе голову: «Кто же этот Янус?» И вот ты сам к нам явился со своими письмами к Ньютону. Взял да и приехал в Лондон собственной персоной. Янус! Я до сих пор не могу поверить, что все оказалось так просто: какой-то несмышленый мальчишка путается у нас под ногами. Я представлял себе невидимого и искушенного противника, великолепного тактика, у которого в руках чувствуешь себя пешкой. Ты до смерти напугал меня, чертенок, особенно когда затеял совещания с Ньютоном. Мне пришлось сдерживать Брейсуэла, пока я во всем не разобрался. И поверь, сдерживать его было нелегко.

– У меня чесались руки поквитаться с тобой, – подтвердил Брейсуэл.

– Ты что, все это время находился здесь, в Лондоне? – оторопел Бен.

– Да нет, я прибыл совсем недавно. Хотя мне кажется, что я нахожусь здесь целую вечность. Очень ты меня обидел, Бен.

– Ты пытался убить меня.

– Конечно, ты же не хотел со мной сотрудничать, упирался.

– У меня рука начинает уставать, – проворчал Роберт.

– Мы тебя не знаем, – ответил ему Стирлинг. – И если ты выразишь желание нас покинуть, не станем удерживать. Убирайся отсюда вместе со своим пистолетом!

У Бена зарябило в глазах: за спиной Стирлинга обрисовались неясные, расплывающиеся очертания человека. Бен напряг все силы, стараясь сохранить спокойное выражение лица.

– Ты любезен, как проститутка в воскресный день, – огрызнулся Роберт.

– Нам придется выставить их за дверь. Жаль, что Василиса не увидит, какой чести…

Вдруг пространство над головой Брейсуэла начало сгущаться, уплотнилось, и из этой плотности вырвалось пламя. Оно метнулось в сторону зыбкого мерцающего силуэта. Брейсуэл страшно закричал и завертел головой в поисках своего ужасного красноглазого спутника. Возле уха Бена что-то просвистело, грохнуло, пламя обожгло щеку. Его крик слился со взрывом, дым застил глаза.

 

20. Лик Фетиды

[33]

Адриана, будто невзначай, делая вид, что прячется от беспощадно палящего солнца, забрела в грот Фетиды. Здесь была назначена встреча с Торси. Министр явился раньше нее. Сквозь потолок и пол внутрь грота пробивался голубой свет, и казалось, что здесь в самом деле нашла убежище морская богиня Фетида, мать Ахиллеса, утешительница утомленного дневной работой Солнца. Под сумеречными арками статую Аполлона окружали нимфы и во главе их – богиня Фетида.

– Вы одна? – спросил Торси.

– Нет. Снаружи нас охраняет Николас.

– Моя охрана тоже здесь, на благоразумном расстоянии. Вы раньше бывали в этом гроте?

– Нет. Его строительство завершилось лишь месяц назад, – ответила Адриана. – А, насколько вам известно, я была очень занята последнее время.

– Вы знаете, что это второй грот Фетиды? Первый снесли сорок лет назад, когда прокладывали дорогу к северному крылу дворца.

– Нет, я этого не знала, – ответила Адриана.

– Вам стоит его внимательно осмотреть. Кто знает, может быть, иного случая побывать здесь не представится.

Слова Торси острыми жалами впились в сердце Адрианы, но она послушно обошла вокруг статуй.

Аполлон, конечно же, был копией Людовика. Но статуя Фетиды… Адриана смотрела на лицо богини, словно на свое отражение в зеркале.

– О господи! – прошептала она.

– Да-да, – подхватил Торси. – Я назначил здесь встречу не случайно, хочу дать вам последний шанс. Я не могу допустить, чтобы вы отступились в самый последний, решающий момент. Взгляните на Фетиду, видите, как много вы значите для короля? И вы все еще испытываете желание убить его?

– У меня нет пути назад, – ответила Адриана.

– Ну что ж, продолжим в таком случае, – сказал Торси. – Поговорим о верном способе.

– Верном способе? Что вы имеете в виду? – спросила Адриана, хотя ответ ей не требовался.

– Вы же знаете, что все предложенные способы мне придется проверять на практике, – спокойно ответил Торси. – Это не кощунство, скорее проявление сострадания. Бедный Мартин совсем сошел с ума. Его пришлось перевезти из…

– Умоляю, не продолжайте, – закричала в ужасе Адриана. Она никогда не видела Мартина и старалась не думать о нем как о реально существующем человеке. Но сейчас ей предстояло убить его, убить юношу, чье преступление заключалось лишь в том, что он заболел в неподходящее время.

– Будем считать, что его бедам пришел конец, а наши только начинаются. – Торси протянул Адриане сверток. – Это прибор, – сказал он. – Будьте с ним очень аккуратны. У нас не осталось времени, чтобы сделать новый.

– Когда? – спросила Адриана.

– Думаю, завтра ночью. Николас зайдет за мной, а вы должны ждать…

– Я знаю, что мне надо делать.

Вернувшись в свои покои, Адриана развернула перед Креси полученный от Торси сверток.

– Если со мной что-нибудь случится, вы должны знать, как этим пользоваться, – сказала она.

– На оружие это совсем не похоже, – заметила Креси.

Прибор представлял собой полупрозрачный кристаллический куб со вставленным в него ключом. Внутри можно было рассмотреть несколько шестеренок и петлеобразную серебряную трубку. Рядом с выступающей над поверхностью трубкой находилось полусферическое углубление, куда нужно было поместить серебряный шарик диаметром в дюйм.

– Это, Вероника, не оружие, это прибор для нейтрализации действия так называемого эликсира бессмертия.

– Так называемого? Адриана кивнула.

– Проанализировав результаты воздействия эликсира на тело и душу человека, я ожидала столкнуться со сложной химической формулой. Ведь благодаря эликсиру король избавился от подагры и быстро развивающейся гангрены, эликсир вернул королю зрение и сделал тело неуязвимым для огня во время пожара на барже.

– А разве эти чудеса не могли свершиться благодаря естественным жизненным ресурсам самого короля?

– Конечно, все дело в естественных ресурсах, но только стимулировал эти жизненные силы эликсир бессмертия. Так вот, каково же было мое изумление, когда я узнала, что эликсир состоит всего лишь из двух веществ: воды и слабой суспензии философской ртути.

Какое-то время Креси, не мигая, смотрела на Адриану, затем сказала:

– Боюсь, я не понимаю, что из этого следует.

– Философская ртуть сильно резонирует с эфиром. Она занимает промежуточное место между физическими колебаниями и колебаниями эфира. Это свойство философской ртути легло в основу создания эфирографа: при посредничестве ртути физические колебания пера преобразовываются в колебания эфира и обратно.

Креси понимающе кивнула головой.

– А что будет, если проглотить философскую ртуть? – спросила Креси.

Адриана развела руками:

– Предполагаю, что она попадет во все органы тела и там осядет. По крайней мере в случае с Мартином именно так все и произошло. Получается, что ртуть в теле человека выполняет ту же функцию, что и излучатель вибраций в эфирографе.

– Вы хотите сказать… это значит, что… – опешила Креси.

– Король не сам выздоровел, его вылечил некто невидимый. Кто-то или что-то управляет его телом.

– Вам известно, чьими глазами король смотрит на мир? С кем он разговаривает по ночам? Кто дает ему жизненную силу в то время, когда он должен быть давно мертв?

– Нет, этого я не знаю. Это продолжает оставаться для меня загадкой. И этот аппарат поможет мне установить источник, с которым резонирует король, и прервать связь.

– Получается, вы должны лишить его той силы, что дает ему жизненную энергию?

– Да. Если его отключить от невидимого источника жизненной энергии, то тогда обычным способом его можно будет… – Адриана остановилась, горло сдавило, и не было сил произнести это ужасное слово.

– Вместо вас я убью короля, его кровь не испачкает ваших рук.

Адриана хрипло засмеялась:

– Мои руки уже никогда не будут чистыми, Вероника. Король всего лишь эпилог в поэме о смерти. Этой кометой я убью миллион невинных душ.

– Это не убийство, убийство всегда совершается с умыслом, – возразила ей Креси.

Адриана бессильно упала в кресло.

– Вы что же, считаете, что если я – без злого умысла – стану причиной смерти человека, то виноватой в том не буду, останусь лишь слегка запятнанной?

Креси неопределенно пожала плечами:

– Ну, хорошо. Представим, что в аду десятой доле непреднамеренно убитых соответствует тысячная доля убитых умышленно; из этого следует, что на миллион непреднамеренно убитых получается больше тысячи убитых с умыслом, это не считая того несчастного, которого я застрелила в лесу.

Креси удивленно покачала головой:

– Из всех известных мне людей вы – единственный человек, который прибегает к услугам математики с целью усилить чувство собственной вины. Я склоняю голову: вы – королева самобичевания.

– Принимаю этот титул, – легко согласилась Адриана. Если расчеты верны, и по ее вине на смерть обречены миллионы людей, то отчего же так тяжело готовиться к убийству одного человека – короля?

Ответ прост: каким бы чудовищем король ни был, он все же любит ее и доверяет ей. И переступить через любовь и доверие невыносимо трудно. А что если Креси права и суть убийства в его преднамеренности?

В таком случае львиная доля вины падает на Фацио и короля, поскольку это они хладнокровно замыслили убийство невероятных масштабов, а она оказалась лишь случайным сообщником.

«Версаль с каждым днем делается прекраснее», – так чувствовал и так думал Людовик. За последние месяцы, как он и предвидел, Версаль превратился в самое уютное место для Солнца. Через два дня прибудет огненная колесница и унесет его имя на небеса, откуда оно будет сиять лучезарно. Он будет править сотню лет, и человеческое забвение не коснется его имени.

Кроме того, ангел обещал ему, что у него появится новый наследник – его законнорожденный ребенок, совершенное создание, властелин той великой страны, какой Франции суждено стать.

Но самое главное, Господь наконец дает ему шанс расправиться с заклятым врагом. Пройдет всего два дня, и Мальборо узнает, что значит не считаться с Францией, вот тогда-то этот злодей и впадет в отчаяние.

Так рассуждал про себя Людовик, меряя шагами пустоту Зеркального зала. Скоро в этом зале на глазах у всего мира он вновь станет супругом, и весь мир узнает о рождении у него сына.

В теле заиграла кровь, он почувствовал прилив страсти. Тело застонало, желая объятий Адрианы, сердце томилось по ее чарующей улыбке. Но у него еще оставались силы владеть собой. Король направился в ее покои не ускоряя шага, более того, сделав небольшой круг через зал Войны, бросил беглый взгляд на свою конную статую, затем прошел через зал Аполлона. Его страсть разгоралась по мере того, как он преодолевал один зал за другим – зал Марса, Меркурия, Венеры… и, наконец, спустился по Мраморной лестнице. Там, в покоях Ментенон его ждала Адриана.

– Приветствую вас, моя дорогая, – сказал Людовик. Он встал так, чтобы в выгодном свете представить свои сильные, красивой формы икры и изящные манеры.

– Сир, – ответила на приветствие короля Адриана.

– Сегодня завершается ваша жизнь в качестве моей любовницы, и совсем скоро начнется иная жизнь, жизнь королевы.

Адриана ослепила его улыбкой, самой очаровательной из всех, какие любовницы когда-либо дарили своим обожателям. Обласкав Адриану нежной улыбкой в ответ, Людовик принялся раздевать ее.

«Ничего не происходит, мне все это только кажется», – твердила про себя Адриана, пока король снимал с нее сорочку. Сегодня вечером она молилась как никогда, с исступлением. Умоляла дать ей возможность не чувствовать реальности происходящего. Она боялась, ей казалось, что любовь Николаса очистила ее тело, а любовь Людовика вновь покроет его скверной. Адриана пыталась спрятаться в привычной покорности и вялости. Она пыталась еще раз повторить план действий, но мысли ее не слушались. Адриана сжалась в комок на гладкой прохладной простыне, руки короля, запах его духов… Она вспомнила их первую ночь: благоговейный страх, граничащий с ужасом, владел ею тогда. Этот же страх охватил ее и сейчас, сдавил сильнее, чем прежде.

«Он вызывает отвращение. Я ненавижу его. Он заслуживает смерти», – убеждала себя Адриана. Она пыталась вызвать из потаенных глубин души злость, отвращение, боль, но ничего не получалось. Король ласками донимал ее тело, и она не выдержала – разрыдалась.

Людовик замер. Его незрячий взгляд искал ее лицо, искал то, чего не видел. Его собственное лицо было старым, перекошенным: экстаз страсти сменился тревогой. Впервые Адриана увидела Людовика без маски: старый, больной человек, как и она сама, – жертва обстоятельств.

Он приговорил к смерти миллион невинных! Да он ли это сделал?

– Адриана, вы плачете? – взволнованным голосом спросил король.

Наконец-то в ее голове воцарился порядок, и она могла трезво соображать.

– Адриана, пожалуйста, ответьте, – умолял король.

Она рыдала, чувствуя, как скверна растекается по телу, а в голове мелькали мысли, выстраивались строгие ряды цифр и символов.

– Еще есть время, – выдохнула Адриана.

– Время? Какое время? – растерянно и беспомощно спросил король.

– О господи, ее еще можно остановить. Я могу ее остановить.

Людовик приподнялся на руках, нависая над ней, лицо его выражало крайнее удивление.

– Ваше величество, миллион человеческих душ… Я знаю вас так же хорошо, как знала вас Ментенон. Пожалуйста, подумайте и остановитесь. Ментенон не вынесла бы этого. И вы сами заблуждаетесь на свой счет, вам тоже этого не пережить.

– Кто рассказал вам об этом? – медленно и тихо спросил король. – Этот идиот Фацио все выболтал?

– Нет! Нет…

– Как вы смеете! – неожиданно заорал Людовик. Он грубо схватил Адриану за плечи, и ее охватил безотчетный страх. В руках его она ощущала силу отнюдь не восьмидесятидвухлетнего старца, пальцы впились в ее плоть, как железные крючья.

– Кто? Кто предал меня?

– Сир, – простонала Адриана, пытаясь рукой коснуться его лица, – выслушайте меня.

Людовик на мгновение закрыл глаза, потом совершенно спокойным тоном произнес:

– Миллион жизней… Адриана, я забочусь только о том, чтобы спасти Францию.

– Это не спасет – погубит Францию, сир. Эта комета обладает более разрушительной силой, чем вам…

Людовик в негодовании зарычал и снова больно сжал ее руку:

– Еще раз повторяю, вы слишком многое себе позволяете! Как вы осмелились говорить со мной о таких вещах?!

Король так сильно вывернул ей руку, что она закричала от боли. Король от удивления и смущения открыл рот, из глаз его потекли слезы.

– Простите меня, – прошептал он.

Не успела Адриана вымолвить и слова, как из груди короля вырвался красный язык пламени и тут же исчез. Король издал пронзительный каркающий звук и резко оттолкнул ее от себя. Адриана закричала от боли и испуга и скатилась на мраморный пол.

Король сделал новую попытку ее схватить, но Креси с мечом в руках преградила дорогу.

– Бог проклянет твою душу, – чужим суровым голосом произнесла Креси.

– Не прикасайся ко мне! – задыхался король, в горле у него клокотала и булькала кровь. – Именем Бога повелеваю, отойди от меня! Я – король! Стража!

– Адриана! – закричала Креси. – Прибор! Но Адриана не могла пошевелиться, она была вся в крови. Кровь на волосах, на груди…

– Мадемуазель, – молил Людовик, протягивая к ней руки. – Скажите им всем, что я – король!

Меч Креси взлетел и обрушился на Людовика, но голова короля не покатилась с плеч, как должно было быть. Меч, едва коснувшись тела короля, разлетелся на куски.

– Адриана! – закричала Креси.

В эту секунду явился черный ангел и укрыл Людовика своими крылами. Окно распахнулось, ветер принес клубы дыма, в них плясали всполохи огня. В их ореоле на подоконнике застыл Густав. Лицо, белое, как саван, искажала отвратительная гримаса, в руке он сжимал крафтпистоль.

 

21. Маг

Бен царапал ногтями пол, он готов был зарыться в землю, раствориться, исчезнуть. Ему казалось, что он слышит выстрелы, хотя правое ухо совсем оглохло, а в голове царила звенящая пустота.

Всем телом трясясь от страха, Бен все же нашел в себе силы поднять глаза и оглядеться. В нескольких футах от него стоял, прижавшись спиной к стене, Роберт. Шпагу свою он держал поднятой и, казалось, смотрел прямо на Бена. Один из сообщников Брейсуэла лежал на полу лицом вверх. Он прерывисто, со свистом дышал, на губах пузырилась кровавая пена. Второй оставался на ногах, сжимая в руке короткий тяжелый меч. Бен видел, как меч дрожал в руке, готовый выпасть, но мужчина все же пытался ударить им неизвестно откуда взявшегося человека.

Незнакомцу на вид было около двадцати лет. Сардоническое выражение лица, ямочка на выступающем вперед подбородке. От боли брови его сошлись на переносице, а стиснутые тонкие губы казались еще тоньше. Но глаза незнакомца светились необыкновенным сверхъестественным умом. Эти глаза Бен уже где-то видел. На юноше были алый камзол и жилет, пятна крови проступали на белой рубашке, кровью был испачкан галстук. Рукой он, по всей видимости, зажимал рану на плече. Несмотря на ранение, незнакомец стоял на ногах, и глаза его метали огненные стрелы в сторону Стирлинга.

– Лежи смирно, Бен, – послышался прерывающийся громкий шепот. Бен обернулся.

Брейсуэл, опираясь одним плечом о стену, полулежал на полу. Руку он прижимал к груди, между пальцами струилась кровь. Пистолет, зажатый в металлическом протезе, маячил у Бена перед самым носом: щелкнул взведенный курок. От боли Брейсуэл прикрыл глаза, остались лишь узкие щелки.

– И что дальше? – тихо спросил Бен.

– Дальше? Что дальше? – задыхаясь, повторил Брейсуэл. Он сдвинул брови, будто искал ответ на неразрешимый вопрос.

– Я же просил, закрой дверь! – крикнул Стирлинг.

– Я убью первого, кто приблизится к двери, – проорал в ответ Роберт.

Стирлинг растерялся. Его пистолет был нацелен на незнакомца в красном камзоле, который, несмотря на рану и отсутствие в руках оружия, непонятным образом представлял опасность.

Тут только Бен осознал, что ужасный спутник Брейсуэла отсутствует. А кто ранил того умирающего? Уж больно у него большая рана. Роберт своим пистолетом не мог сделать такую.

– Закрой дверь, Гийом, – повторил Стирлинг. Так, по всей видимости, звали второго компаньона Брейсуэла. Тот с опаской посмотрел на шпагу Роберта.

– Да нет, у меня не получится, – ответил Гийом. – У тебя пистолет. Попробуй сам с ним справиться.

Совершенно неожиданно Стирлинг ударил незнакомца в красном камзоле рукояткой пистолета по лицу. Парень охнул, стукнулся головой о стену, из носа у него потекла кровь.

– Ты кто такой? – заорал Стирлинг с истерической ноткой в голосе. Бен точно знал, кто этот парень. Он подозревал, что и Стирлинг догадывается.

– Закрой дверь, или я убью Бена, – пробулькал Брейсуэл: изо рта у него струйкой текла кровь.

– Бен, пистолет у него разряжен, – бросил Роберт. Взгляды Брейсуэла и Бена скрестились на пистолете.

Брейсуэл выругался и швырнул пистолет Бену в лицо.

Боль обожгла Бена, но он поднялся и изо всей силы ударил Брейсуэла кулаком в лицо. Ударил еще и еще, он не мог остановиться. Брейсуэл вертелся, корчился, пытаясь уйти из-под ударов. Бен навалился на него, в ход пошли руки и локти. «Брейсуэл ранен, ну и черт с ним». У Бена от ударов, которые он наносил, болели руки, но ему было плевать на боль. Бену не жалко было и все пальцы переломать. Брейсуэл, его мучитель, ночной кошмар, убийца его родного брата, был в его власти.

Вдруг, непонятно откуда, Бен получил сильный удар в живот, тело перестало ему повиноваться, и он согнулся пополам. Железная клешня ухватила его за горло и принялась душить. Теперь Бен видел только лицо Брейсуэла: из носа заклятого врага текла кровь, повязка с глаза спала, обнажив пустую глазницу, второй же глаз горел адским огнем ненависти. Вдруг Брейсуэлу снесло полголовы. Бен упал, а железная клешня, как тиски, продолжала сжимать горло.

Бен с яростью и омерзением отцепил клешню, пнул ногой подальше от себя. Вытирая с лица кровь и мозги Брейсуэла, он захлебывался от рыданий и хватал ртом воздух. Почувствовав на губах солоноватый вкус чужой крови, Бен согнулся в неудержимом приступе рвоты.

Когда Бен пришел в себя и поднял голову, то уткнулся глазами в глаза Василисы и увидел в них тревогу.

– Будь ты проклят, Стирлинг, – злобно проворчал Гиз, зажимая тряпкой кровоточащую рану на лбу. – Зачем тебе понадобилось во все это ввязываться?

Вольтер и Гиз, связанные и с кляпами во рту, были найдены в зале, где размещалась модель Солнечной системы. На теле француза виднелись порезы и царапины, а Гиз получил серьезный удар по голове.

Стирлинг ничего не ответил Гизу, только бросил в его сторону вызывающий взгляд. Он сидел на стуле со связанными за спиной руками, рядом с ним стояли два вооруженных пистолетами стража – их привела с собой Василиса. Сама Василиса уже успела прооперировать незнакомца в красном камзоле, который лежал на столе в зале заседаний. Она вынула пулю из его плеча, прижгла рану и теперь накладывала повязку.

Роберт и Вольтер понуро вошли в зал.

– Маклорен мертв, – сообщил Вольтер таким упавшим голосом, что Бен удивился. Подобной чувствительности он от Вольтера никак не ожидал.

– Стирлинг со своей бандой собирался нас убить, – едко заметила Василиса. – Джеймс, я думаю, ты обязан объяснить нам свой поступок.

– Я никому ничего не должен, и менее всего я обязан какой-то русской суке, – огрызнулся Стирлинг.

Один из стражников ударил Стерлинга с такой силой, что стул чуть не опрокинулся.

– Миша! – закричала Василиса.

– Там еще четверо, – простонал парень в красном.

– В вашем доме? – заботливо, с тревогой в голосе спросила Василиса. И Бен почувствовал, как он гордится ею.

– Да.

Василиса что-то сказала стражам, и те вышли из зала.

– Они, не поднимая лишнего шума, сделают все, что в их силах, – заверила присутствующих Василиса.

– Но их всего двое, – удивился Вольтер.

– Двое здесь, и десять я оставила снаружи.

– Василиса, у меня нет слов.

Она нахмурилась:

– Мой дорогой Вольтер, ты же знаешь, я доверенное лицо царя Петра. Ты что же, думаешь, мне не полагается охрана и защита?

– Я бы хотел понять, что здесь происходит, – перебил ее Гиз. – Что это за люди с тобой, Джеймс? Что у тебя с ними общего? И кто этот человек?

Он указал пальцем в сторону незнакомца в красном, которому в это время удалось кое-как подняться и сесть на край стола. На лбу и висках его блестели капельки пота, а лицо искажала боль, и все же ему удалось улыбнуться Гизу слабой улыбкой.

– Господин Гиз, вы меня оскорбляете, мы встречались с вами, и не один раз. Я – сэр Исаак Ньютон.

В воцарившейся тишине только лица Василисы и Бена не исказила гримаса удивления. Они давно догадались, кто этот незнакомец.

– Сэр Исаак? Это невозможно! Вы же… – Гиз, не веря своим глазам, все же согласился признать, что перед ним сэр Исаак.

– Дряхлый старик? Совершенно верно. Но я же сказал вашему другу Бенджамину, что не терял времени даром.

– Вы приняли эликсир бессмертия? – спросила Василиса. – Или это особая, созданная вами иллюзия, которая заставляет нас видеть вас молодым?

– Нет, это не иллюзия. Это реальность. Но она стоила мне временной потери разума. Возможно… – он вздернул бровь, – возможно, в тот момент, когда я вернул себе молодость, я совершенно сошел с ума.

Бен сгорал от нетерпения.

– Как же комета? – выкрикнул он.

– Извините, что мне пришлось прибегнуть ко всей этой тайнописи, – сказал Ньютон. – Я был вынужден, поскольку никому из вас не доверял. Когда вы помещали новое тело в модель Солнечной системы, я наблюдал за вами, желая посмотреть на вашу реакцию.

– Вы были в тот момент с нами? – изумился Гиз.

– Да, укрытый эгидой, – признался Ньютон. – Она способна сделать человека почти невидимым.

– Вам удалось выкурить ядовитого паука из норки, – сердито заявила Василиса, бросив в сторону Стирлинга презрительный взгляд.

– Как вам удалось меня вычислить? – спросил Стирлинг.

– Догадаться, что ты участвуешь в заговоре? Не скажу, что это было просто. Первым сигналом для меня послужило письмо господина Франклина. Правда, тогда я находился в глубокой… м-м-м… депрессии. Но я вспомнил о Бене, когда на мой эфирограф пришло очень странное послание. – Ньютон слез со стола, ноги его дрожали. Он сделал несколько неуверенных шагов к креслу и опустился в него. – Сообщение пришло на мой эфирограф, которым я не пользовался много лет. Я думал, что его пары давным-давно не существует. Когда-то я подарил этот самописец своему ученику и другу. Но вместо его имени под посланием стояла подпись Минерва.

Бен вздрогнул и одними губами прошептал:

– Минерва.

– Это было письмо-предупреждение, и к нему прилагалась формула. Оказывается, один из моих учеников… – Он остановился, переменившись в лице, будто рана в плече причинила неожиданную и острую боль. – Оказывается, – снова заговорил Ньютон, – французский король привлек к себе на службу нескольких философов, обладающих поистине выдающимися способностями. И, как верно догадался господин Франклин, именно они призвали с небес на наши головы этот камень – «небесное пушечное ядро», как назвала его Минерва. Минерва сообщала, что, по ее предположениям, у французских философов есть пособник в Англии. Я сразу же догадался, что это должен быть кто-то из вас. Поскольку, для того чтобы сделать первоначальные расчеты, требовались и модель Солнечной системы, и сродствоскоп. Я не знал одного и до сих пор не могу этого понять, как Джеймс мог предать свою страну.

– Может быть, – произнесла Василиса, – мы расспросим его об этом. Но чуть позже и с большим пристрастием.

– Когда я спрашивал о комете, – заволновался Бен, – я спрашивал, как ее можно остановить. Что мы можем сейчас сделать?

– У меня есть некоторые мысли на сей счет, – неопределенно произнес Ньютон. – Но, по правде сказать, я не слишком верю в их осуществимость, хотя надо попробовать. – Он кашлянул, закрыл глаза и откинулся в кресле. – Да, думаю, нам ничего не удастся сделать, но я вполне готов остаться здесь вместе с моделью Солнечной системы и обсерваторией…

– Сэр, – мягко произнес Вольтер, – Стирлинг со своими друзьями разбил и модель, и обсерваторию.

Ньютон вздрогнул и переменился в лице:

– Все значительно хуже, чем я ожидал. Но я все же должен попытаться остановить комету. И, конечно же, мне понадобится ваша помощь.

– Всех жителей Лондона надо эвакуировать, – сказал Гиз, выражая общую мысль.

– Безусловно, – согласился с ним Ньютон. – Через час или два я буду просить короля об аудиенции…

– И что? – перебила Василиса. – Вы скажете ему, что вы – сэр Исаак Ньютон?! Он не поверит! Он, скорее всего, прикажет вас арестовать. Уверена, когда узнают о произошедшем здесь погроме и убийстве, некоторых из нас тоже возьмут под стражу. Кто-нибудь хочет оказаться в тюрьме и с упорством идиота доказывать тюремщикам, что на их головы вот-вот упадет небесное тело? Но представим наилучший вариант: король вам поверит и объявит эвакуацию. Вы думаете, она будет проходить мирно? Грабители и мародеры наводнят город, толпа поднимет мятеж, всех философов сожгут как еретиков и колдунов.

– Василиса, что ты предлагаешь? – остановил ее живописания Бен.

– Мы должны покинуть город, и покинуть его прямо сейчас. Собрать записи Маклорена и взять с собой этого убийцу. Разве вы не понимаете, какая опасность грозит планете? Если один раз удастся воспользоваться таким ужасным оружием, то последует и второй раз, и третий… Сейчас Лондон, за ним Санкт-Петербург, Амстердам, Вена. Нам необходимо создать средство защиты. Сэр Исаак и Бенджамин обязательно должны покинуть Лондон, желательно, чтобы и все остальные последовали их примеру.

– И ты можешь устроить наш отъезд? – спросил Вольтер.

– Есть пароход, – ответила Василиса, – который через час может отчалить.

– Юная леди, – начал Ньютон, – я полностью понимаю и разделяю ваше беспокойство, но когда настанет ужасный момент трагедии, меня и тех, кто останется со мной, она не коснется.

Василиса от нетерпения принялась кусать губы. Бен в ее взгляде увидел несокрушимую решимость и упрямство.

– В таком случае я вынуждена настаивать. Я стою на страже ваших интересов и интересов всего мира, у меня есть солдаты и оружие, чтобы исполнить мой долг. Сэр Исаак, господин Франклин, господин Гиз, Вольтер и…

– Роберт Нейрн, – подсказал Роберт.

– Позвольте пригласить вас в качестве моих гостей на корабль. Приглашение обязательно только для сэра Исаака и Бенджамина. Остальные вправе покинуть корабль в любое время. Гиз, если хотите, вы можете оповестить жителей Лондона об угрожающей им опасности.

Гиз молчал и, не отрываясь, смотрел на Василису.

– Василиса, не делай этого, пожалуйста, – взмолился Бен.

– Милый мальчик, я делаю это для общего блага. Ты сам скоро поймешь. В Санкт-Петербурге философ, имеющий твой талант, не будет знать отказа ни в чем.

– У него отнимут лишь самую малость – свободу, – ехидно вставил Вольтер.

– Что значит свобода для такого человека, как сэр Исаак? – возмутилась Василиса. – Сэр Исаак, разве вам не приходилось по милости дураков вкушать прелести тюремного заключения? Разве вы были когда-нибудь настолько свободны, что могли делать то, что хотели?

– Василиса, это пустые слова, – не унимался Вольтер.

– Мой милый, дорогой Вольтер, – произнесла нежно Василиса, – несколько месяцев ты ублажал меня и радовал. Пожалуйста, не заставляй меня убивать тебя. Поверь, я не хочу этого делать, но я всегда выполняю то, чего требует от меня долг.

«Ты и со мной выполняла долг, – подумал Бен, и сердце у него оборвалось. – Но ведь я любил тебя». Неужели она подарила ему иллюзию любви только ради того, чтобы потом извлечь из этого пользу? Глядя на нее, такую решительную и властную, он понял, что могла.

– Господин Франклин, – вмешался Ньютон, – что вы скажете на сей счет?

– Я скажу, что, если мы откажемся от предложения Василисы, мы проиграем. По сути, она права.

– Славный мальчик, Бенджамин, – улыбнулась Василиса.

«Подожди, – подумал Бен, – продолжай верить, что я люблю тебя, что я, как верная собака, у твоих ног. Но придет день, и во имя „общего блага“, которое ты здесь проповедуешь, эта собака набросится на тебя».

– Допустим, – произнес Ньютон. – Но у меня в доме есть вещи, которые мне необходимо взять с собой.

– Пожалуйста, сидите, – попросила Василиса. – Скажите, где ваша эгида?

– Она была разрушена, когда malakus Брейсуэла попытался уничтожить меня.

– А где остатки?

– Эгида была надета под камзол.

– Составьте список всех необходимых вам вещей. Я не хочу подвергать вас риску и отпускать домой. Вам потребуется еще одно защитное одеяние, которое сделает вас невидимым. Бен и мои помощники упакуют все, что нужно. А сейчас, прошу вас, джентльмены, проводить меня в порт…

– Я остаюсь, – сказал Вольтер. – Я должен предупредить город о приближающейся катастрофе.

– Я тоже, – поддержал его Гиз.

– Как вам будет угодно, господа, – ответила Василиса. – Но вам все же придется подняться на борт моего корабля. Потом, на Темзе, мы пересадим вас в весельную лодку.

 

22. Мост

Реакция Креси была молниеносной: она метнула в Густава оставшуюся у нее в руках рукоятку меча. Рукоятка попала прямо между глаз, пистолет в руке Густава выстрелил. Рыжеволосая воительница разъяренной дикой кошкой бросилась на своего противника. В руке у нее блеснул неизвестно откуда взявшийся кинжал. Густав едва успел закрыться рукой от удара, нацеленного в глаз.

Адриана все еще не могла прийти в себя после неожиданного появления черного ангела – крылатой тени, лишенной каких бы то ни было признаков человеческого обличья. Вдруг она, как одержимая, бросилась на окровавленную постель и на коленях поползла к столику, стоявшему с противоположной стороны кровати: там лежал чудодейственный прибор. За спиной слышался звон хрусталя и фарфора: Креси и Густав вели бой. «О господи, да где же Николас?» – пронеслось у нее в голове.

Адриана нажала едва заметную кнопочку на кубе, та чуть слышно клацнула, и раздался мелодичный звук, который становился все выше и выше. После того как звук достигнет определенной высоты и замрет, необходимо поместить в полусферическое углубление шарик.

Послышался оглушительный грохот бьющегося стекла: Креси и Густав, с горящими огнем глазами, вцепились друг в друга мертвой хваткой и налетели на огромное, до самого пола, зеркало. Они разъединились, и голова Креси резко дернулась назад – Густав ударил ее кулаком в челюсть. Креси тяжело упала на пол. Ливонец на секунду остановился, чтобы вытащить вонзенный ему в живот кинжал. Сдавленное дыхание с ужасающим свистом вырывалось у него из горла. Глаза Густава, красные, как глаза сатаны, смотрели прямо на Адриану. Ей показалось, что она уже находится в преисподней.

– Сука, – холодно произнес Густав. – Ты надеешься столь просто разрушить наши планы?!

– Чьи планы? – кое-как выдавила из себя Адриана и в этот момент услышала неистовый стук в дверь спальни.

Густав засмеялся и, сжимая меч, бросился к Креси.

Дверь спальни распахнулась, четверо швейцарцев с пистолетами и обнаженными шпагами ворвались внутрь. Поднялась пальба, в огне и дыме исчезли фигуры гвардейцев. С криками и стонами двое повалились на пол. Адриана в растерянности заметалась: пальба оглушила ее она не слышала звук, который издавал куб.

Густав с широким мечом в руке повернулся к двум оставшимся гвардейцам.

– Они хотят убить короля! – заорал он. – Вы что придурки, совсем ослепли? Они убивают короля!

Его слова заставили гвардейцев замереть разве что на секунду. В следующее мгновение они разрядили пистолеты в Густава. Это было последнее, что они сделали в своей жизни: одним ударом Густав отсек ногу первому гвардейцу и в развороте вспорол живот второму.

В этот момент в распахнутом окне, с лицом страшным и неумолимым, как сама смерть, появился Николас, сжимая пистолеты в обеих руках. Он выстрелил ливонцу в спину. Тот издал чудовищный рык, развернулся и поднял свой меч. Из второго пистолета Николас выстрелил ему в лицо, и Густав рухнул на пол.

Секунду оставшиеся в живых глядели друг на друга. Креси неуверенно пыталась встать на ноги, у Николаса в руках дымились два пистолета, Адриана, тяжело дыша, вжалась в стену, вцепившись руками в прибор. В два прыжка Николас преодолел разделявшее их с Адрианой расстояние и обхватил ее руками:

– Прости, прости меня, – шептал он, целуя ее волосы. – Я увидел, что этот негодяй направился к окну… – Вдруг он увидел, что она совершенно голая, и кинулся на поиски какой-нибудь одежды, чтобы прикрыть ее тело.

– О господи, – воскликнул Николас, заметив на ней кровь; наконец он увидел ангела.

За все время ангел не издал ни единого звука, он даже не пошевелился. Так и стоял, укрыв короля крылами, и глядел на людей пылающими глазами. Они заменяли королю его ослепшие глаза. Этими глазами Людовик видел мир. И ужас, который внушали глаза, превосходил ужас самого ада.

Казалось, мир исчез, он больше не существует. Адриана услышала, как прибор пискнул в последний раз. Это означало, что он установил гармонику короля.

– Прощайте, ваше величество, – прошептала она и бросила шарик в углубление. Он тотчас раскалился докрасна, так как катализатор поймал эфирные колебания короля. Ангел вознесся туманной дымкой, и король вновь сделался видимым, представ во всей своей наготе. Он стонал, беспомощно прикладывая руки к ранам.

Подобный черному серпу, разрезающему воздух, ангел несся к Адриане. Николас одним прыжком встал между ними, но черное лезвие прошло сквозь него, как сквозь пустоту, и устремилось к голове Адрианы.

Вспышка адской боли ослепила ее: Адриана больше не видела зажатый в руке куб.

Адриана пришла в себя. Креси и Николас несли ее на руках. Они стремительно прокладывали себе дорогу сквозь толпу придворных, застывших в изумлении, сквозь мириады красных вспышек и искр, которые, возможно, были всего лишь ее болью. В мозгу пульсировала боль, рождающаяся где-то в руке. Адриана с трудом осмотрела руку: нечто исковерканное, черное…

«Лучше потом рассмотрю», – проплыла в голове мысль.

– Куда мы идем? – задыхаясь, спросила она.

– К карете. Маркиз обещал предоставить мне карету, – ответил Николас.

– Нет! Мы не можем сейчас уехать!

– Она потеряла рассудок, – произнесла Креси. – Ты только посмотри на ее руку.

– Нет, послушайте меня. – «Нужно, чтобы они поняли», – твердила про себя Адриана. – Я могу остановить ее… комету. Я знаю, как остановить ее.

В этот момент они покинули дворец и окунулись в Душную темноту ночи. На небе горели звезды, и легкий сухой ветерок, казалось, нес с собой запах раскаленного железа.

– Адриана, – сказала Креси, – если мы вернемся, нас арестуют и повесят. Вы понимаете это? Мы пытались убить короля, но наша попытка провалилась. Мы не можем вернуться.

– Тогда я вернусь одна, – сказала Адриана и попыталась вырваться из их рук. Но они лишь крепче ухватились за нее.

– За нами, скорее всего, уже пущена погоня, – сказал Николас. – Охрана Версаля получила подкрепление. Пока царит неразбериха, у нас есть немного времени. Но придворные запомнили наши лица и укажут, в каком направлении мы скрылись.

Адриана увидела, что ее пеньюар забрызган кровью. Голова была необыкновенно ясной, и оттого боль чувствовалась еще острее. Она сосредоточилась в запястье, остальную часть руки Адриана просто не ощущала.

Наконец они добрались до кареты. Адриана притворно расслабилась и обмякла, будто покоряясь принятому ими решению. Но как только тиски рук ослабли, она вырвалась и побежала.

Она пробежала всего три ярда и упала.

– Глупая девчонка! – кричала Креси. – Вернитесь! Вы ничего больше не сможете сделать там, в Версале! Если вы действительно знаете, как остановить комету, сделайте это в безопасном месте, там, где вам дадут довести дело до конца!

– Мне нужна лаборатория Фацио!

– Это невозможно, Адриана! Туда нельзя! Если вы хотите заниматься наукой, найдите другое место, вы можете…

– Мне там нечего будет делать! Мы упустим время, и я не смогу повернуть его вспять!

Николас схватил Адриану сзади, и они с Креси силой запихнули ее в карету.

Она оказалась лицом к лицу с Торси.

– Ради всего святого, сядьте и прекратите кричать! – зловеще прошипел он.

– Мы потерпели фиаско, – признался ему Николас.

– Да, – сухо ответил Торси. – Судя по вашим лицам, там было все очень плохо. Вам хотя бы ранить его удалось?

Николас захлопнул дверцу, и карета тут же тронулась с места.

– Он ранен, – ответил Николас.

– У вас что, прибор не сработал? – спросил Торси. – На Мартина он подействовал.

– Я… я им не воспользовалась, – призналась Адриана.

– Нет, она его применила, – опровергла ее слова Креси.

– Торси, я им воспользовалась не вовремя, я знаю, как остановить комету! И я попыталась все объяснить королю, я пыталась убедить его пойти на это.

– О боже! – устало буркнул Торси. – Все усилия напрасны! Все пропало!

– Повторяю, она применила прибор, – сказала Креси с некоторым запозданием, но все же применила.

– Там был черный призрак, – объяснил Николас. – Он поразил ей руку.

– Он и тебя поразил, – добавила Адриана. – Этот призрак разбил куб. Я не предполагала, что, нанося через эфир удар этой силе, могу получить ответный удар. Какая я была дура!

– Поэтому прибор не сработал, – подвела итог Креси.

– Вполне возможно, – устало согласилась Адриана.

Уже вовсю светило солнце. Карета остановилась. Торси вышел, отряхнул короткие, до колен панталоны, поправил парик и шляпу.

– Здесь я распрощаюсь с вами, – сказал он. – Карета доставит вас в маленькую деревушку в Миди. Там вы получите свежих лошадей, провизию, подложные документы, с которыми сможете пересечь границу и попасть в Швейцарию. В придачу вы получите карту и по ней доберетесь до моего старинного приятеля, он вас укроет на первое время.

– Мадемуазель нужна операция, – сказала Креси.

– Это возможно только в Миди. От больших городов и застав держитесь подальше. Боюсь, что Ботем уже разослал по эфирографам приказ о вашем аресте. Будьте покойны, вся Франция гонится за вами.

Адриана попыталась что-то сказать, но у нее не хватило сил: кружилась голова и бил озноб, боль в руке терзала невыносимо. Вместо нее вопрос, который она хотела задать Торси, задала Креси:

– Разве вы с нами не поедете, сударь?

Торси криво усмехнулся:

– Я предал короля, а значит, и весь род Кольберов. Я попытался спасти Францию, но это у меня не получилось. Я не спас Францию, но я и не покину ее.

– Вы настоящий мужчина, сударь, – сказала Креси и поцеловала его в щеку.

– Благодарю вас, мадемуазель, – ответил Торси. – Да хранит вас обеих Бог. За нами остался мост. Я со своими людьми взорву его, погоня отстанет, у вас будет время оторваться и затеряться среди лесов и полей. Это последняя любезность, которую я могу вам оказать. – Он поклонился и пошел в противоположную сторону.

Адриана насчитала десять человек, следовавших за ним, это были Черные мушкетеры. Она взглянула на Николаса, и ее поразило выражение крайней решимости на его лице.

– Нет, – простонала она, собрав все силы.

– Я вернусь, если смогу, – ответил он. – Знай, я очень люблю тебя.

Она попыталась схватить его раненой рукой, но запах обгоревшей плоти ударил в нос, и она вновь чуть не потеряла сознание.

– Креси, остановите его, – умоляюще прошептала Адриана.

– Лишний человек на мосту Торси не помешает, я тоже пойду с вами, – сказала Креси.

– Нет, Вероника, ты нужна Адриане, не оставляй ее одну, – остановил Креси Николас. – Из нас двоих ты более надежная защита для нее.

– Как это ни печально, но я вынуждена согласиться, – ответила Креси, и голос ее дрогнул. – Береги себя, мой друг.

– Николас, – позвала Адриана, когда он уже поставил ногу на ступеньку кареты.

Он застыл и опустил глаза:

– Что? – произнес он с видимым усилием.

– Я люблю тебя. Пожалуйста…

Он закрыл глаза и покачал головой.

– Я вернусь, – только и сказал Николас и с этими словами выпрыгнул из кареты.

Мгновение спустя карета тронулась, грохоча и качаясь на колдобинах проселочной дороги.

– Надо чем-нибудь обернуть руку, – сказала Креси, когда они тронулись в путь.

– Ах, оставьте, мне это совершенно безразлично.

– Адриана, пусть мужчины из-за своего тупого героизма убивают друг друга. А мы останемся жить – вы и я. Я позабочусь о вас.

– Я люблю его, Вероника.

– Я знаю. Но я уже как-то говорила, что если кто-нибудь и может выжить…

– Вы можете увидеть, чем у них все кончится, Вероника?

Креси обняла ее за плечи, погладила по голове.

– Если вам этого очень хочется, – ответила она.

– Прошу вас.

Торси сидел верхом на лошади, в то время как Николас и сапер прилаживали под мостом взрывчатку. Занималась заря, было ясно и прохладно, наконец-то наступила настоящая осень. Деревья дрожали от запоздалого холода и щедро сбрасывали листву, она тут же превращалась в тысячи крошечных флотилий и пускалась вниз по реке.

– Взрывчатки может не хватить, – сказал сапер, и на его черном от загара лице отразилось беспокойство.

Торси пожал плечами:

– Видно, такова судьба. Сделай, что можешь.

Николас высунул голову из-под моста:

– Мост должен быть взорван. Погоню необходимо остановить.

Торси удивленно раскрыл глаза.

– Подойди сюда, Николас, – сказал он. Николас подошел; лицо встревоженное, но полное решимости. Торси внимательно посмотрел на него.

– Почему ты не сказал мне, что влюбился в эту женщину? – наконец спросил он.

– Потому что это касается только меня.

– Мы работаем вместе несколько лет, Николас, и я никогда прежде не видел, чтобы тебе изменял здравый смысл.

Николас нетерпеливо махнул рукой.

– У меня все в порядке со здравым смыслом, и все это время я верно служил вам.

– Не всегда, ты не смог убить короля.

– Это было выше наших возможностей. Нечто… какое-то существо защитило его.

– Очень хорошо, – сказал Торси. – Если все в порядке с твоим здравым смыслом, то садись на лошадь и догоняй их. Предоставь мне решать вопрос с мостом.

– Чтобы остановить погоню, вам нужна моя помощь, – решительно ответил Николас.

– Теперь ты видишь, Николас? Именно это я и имел в виду, когда говорил о потере здравого смысла. Если взрывчатки хватит, то погоню можно будет остановить. Если не хватит, то – нет. Что еще мы можем сделать?

Николас нахмурился, будто только сейчас все понял.

– Вам безразлично, остановим мы погоню или нет, – произнес он.

– Ты прав. Я не собираюсь разыгрывать сцену «Горацио на мосту» ради спасения твоей любви, Николас. Я хочу, чтобы все помнили, что я умер достойно, как подобает мужчине и дворянину моего положения и звания. Ты понимаешь меня?

Николас облизал пересохшие губы.

– Вам вообще незачем умирать, – сказал он.

– Ох, Николас. Я посвятил служению королю и Франции всю свою жизнь. Я знаю, что такое Бастилия, и я не хочу там сгнить, как никчемный бродяга. Моя Франция и мой король – не важно, как они оценят мою жизнь, – они будут знать, что я умер достойно. Но тебе, мой друг, незачем здесь со мной оставаться.

– Я всегда был предан тебе, отец, – ответил Николас.

– Да, ты был хорошим сыном, д’Артаньян отлично тебя воспитал. Я горжусь тобой. А сейчас уходи!

В этот момент послышались крики Черных мушкетеров, они начали выстраиваться на мосту в две линии, взяв на изготовку мушкеты. «Смелые ребята!» – подумал Торси, увидев, кому они готовились дать бой.

Навстречу неслась сотня Королевской конницы. На секунду Торси испытал приятное чувство гордости: он, Кольбер, человек, который еще что-то значит. Засвидетельствовать последние минуты его жизни выслали сотню Королевской конницы, а не наемного убийцу, который прирезал бы его как последнюю собаку.

– Черт! – выругался Николас и бросился к своей лошади, где осталось оружие.

– Николас, умоляю, уезжай, – закричал Торси.

– Взрывчатка еще не заложена.

– Это уже не важно. Уезжай, сын! – Он вздрогнул и поморщился, как от боли. Раздался первый залп, восемь его мушкетеров разрядили мушкеты почти одновременно. Пока они перезаряжали, огонь открыла вторая линия.

Конница ответила градом пуль. Трое мушкетеров упали, пули засвистели вокруг Торси и Николаса. Николас опустился на колено, вскинул мушкет и выстрелил. Торси пожал плечами и беззаботно вытащил один из пистолетов. Прекрасный пистолет, когда-то король подарил этот пистолет его прославленному дяде.

Николас поменял оружие: он отложил мушкет, взял в руки карабин и выстрелил.

Второй залп конницы уложил всех мушкетеров Торси. Сапер полетел в реку, сраженный не то метким стрелком, не то шальной пулей. Шнур так и остался не зажженным.

– Зажги взрывчатку пулей, – очень спокойно попросил Николас Торси. – Если ты зайдешь справа, тебе ее будет видно. Стреляй же, – крикнул он, вскочил на ноги, выхватил крафтпистоль, обнажил шпагу и побежал по мосту.

Торси посмотрел ему вслед и с горечью подумал, что его сын не имеет ни малейшего представления об эстетике смерти. Сам Торси намеревался встретить свою смерть, гордо стоя на мосту с поднятым пистолетом и вызывая огонь на себя.

Конница не собиралась открывать огонь по Николасу. Кавалеристы спешились и стали стеной. Когда Николас добежал до середины моста, они открыли огонь. Николас крутнулся на месте, а Торси почувствовал, как пуля царапнула ему плечо, а вторая вошла в живот. Удивленными глазами он смотрел, как на белоснежной рубашке расплывается красное пятно.

– Проклятие, – пробормотал он.

Николас выстрелил из крафтпистоля, сноп огня вырвался на достаточно большое расстояние и достиг стоявших стеной кавалеристов. Пятеро упали на землю. Николас что-то закричал, потрясая шпагой, в то время как Торси приготовился к новому залпу кавалеристов. Но вместо этого он увидел, как, салютуя Николасу шпагой, из шеренги выступил вперед капитан конницы. Николас, слегка покачнувшись, встал в оборонительную позицию.

«Молодец, делает свое дело! – подумал Торси. – Он задержит конницу и выиграет несколько минут для своей возлюбленной». Но это, в конечном итоге, разрушило собственные планы Торси. Он прикинул, что, когда конница вступит на мост, он потеряет достаточно много крови и уже не сможет встретить их с тем вызовом и достоинством, как планировал. Торси вздохнул: «Николас был хорошим сыном, он заслужил, чтобы отец помог ему».

Торси, покачиваясь, дошел до края моста, постарался разглядеть бочонок с порохом. Затем обернулся назад посмотреть, чем закончится поединок Николаса и капитана. Незнакомое, непрошенное чувство гордости шевельнулось у него в душе.

Николас совершенно не чувствовал левую руку, но она была ему и не особенно нужна. Сейчас ему нужна была только кровь, хотелось, чтобы она не так быстро вытекала из ран в его теле.

Человек в форме капитана, салютуя, поднял вверх шпагу.

– Я капитан Клеве, бросьте шпагу, я гарантирую вам достойное обращение, – выкрикнул он.

– Ставлю капитана против капитана, – ответил Николас. – Если вы согласитесь со своей конницей провести здесь час, то я сдамся.

– Через час вы умрете от полученных ран, – заметил ему капитан. – А если сдадитесь сейчас, то вас еще сможет спасти врач.

– Дайте мне слово, и я сдамся сейчас.

Клеве секунду раздумывал, затем сказал:

– Вы со своими компаньонами пытались убить короля, месье! Вы заслуживаете смерти! Но должен признаться, только ваша смелость и моя честь сдерживают солдат: они готовы застрелить вас немедленно.

– Вам так дорог король? Он вас изрядно облагодетельствовал? Я знаю, какого мнения конница о короле. Те мушкетеры, которых вы убили, всегда, во все времена преданно служили Франции, чего не скажешь о кавалеристах. Все ли вы готовы отдать жизнь за безумного, околдованного короля?

– Я знаю свой долг. Ваши слова не заставят меня ему изменить.

– Я собственными глазами видел, что в короля вселился дьявол, – выкрикнул Николас.

Кавалеристы загудели.

– Советую сдаться, а потом мы выслушаем ваши сказки.

Николас тяжело перевел дух:

– Сударь, я вижу, вы человек чести, поскольку не вынудили меня хитростью отдать вам шпагу. Честь – редкое качество в наше время.

– Не могу с вами согласиться, – ответил Клеве.

– Защищайтесь, – крикнул Николас, – пока я не истек кровью и могу держать шпагу.

Клеве сделал несколько выпадов. С невероятной быстротой он то сокращал, то увеличивал расстояние между ними. Николас не трогался с места, спокойно отражая ложные атаки, пока неожиданно Клеве не перешел в боевую атаку. Николас отразил нацеленный клинок и сделал резкий выпад, стремясь нанести противнику удар в живот. Клеве мгновенно опустил кисть и парировал удар, но Николас успел отскочить, ускользнув от клинка противника, и молниеносно направив свою шпагу ему в горло. Клеве споткнулся и отступил назад, Николас рванулся вперед, пользуясь выигранным преимуществом. К несчастью, его левая нога совсем онемела, и он упал на одно колено. Клеве и не думал давать ему шанс подняться: все в гвардии знали, что Николас еще ни разу не проиграл поединка. Клеве вспомнил об этом как раз вовремя, он с удовлетворением услышал тупой удар: его клинок вошел в тело Николаса и уперся в кость. Ответный удар Николаса безжалостно пронзил ему сердце. Клеве вздрогнул, задохнулся и упал.

Николас, покачиваясь, поднялся на ноги.

– Кто следующий? – выкрикнул он.

Торси перешел на противоположный берег. Он решил, что лучше подойти к бочонку с порохом поближе. С расстояния в десять шагов он мог не попасть в цель из пистолета, особенно если учесть, что руки сильно дрожали, расстояние же в один фут гарантирует, что он не промажет. Торси остановился, не дойдя до намеченной позиции нескольких шагов, отсюда он еще мог видеть Николаса.

Он удостоверился, что мальчик одержал победу, и довольно покачал головой. Затем преодолел оставшиеся шаги и приставил дуло пистолета к деревянному бочонку.

– Вверяю себя тебе, Господи, – сказал он. – Подвластен только твоему суду, и никто более не смеет меня судить. – Он остановился. – Люблю тебя, мой король, – прошептал он. – И только потому, что я любил тебя, я… – Он плотно стиснул зубы. – «Каким сентиментальным делает человека смерть», – подумал Торси и нажал курок.

Николас не слышал взрыва, он его почувствовал. Собрав остаток сил, он добежал до края моста и прыгнул в воду. Вода показалась ему прохладной и ласковой, и он на какое-то мгновение подумал, что все будет хорошо. Сжав волю в кулак, Николас поплыл.

Вынырнув, чтобы набрать воздуха, он увидел мост. Окутанный клубами дыма, тот остался таким же прочным, как и прежде.

Николас почувствовал, как что-то забарабанило по спине, вода вновь сомкнулась над головой. Погружаясь все глубже и глубже, он видел, как красный покров обволакивает его, словно мантия кардинала.

– Его больше нет, – тихо сказала Креси, – он умер.

Адриана не издала ни единого звука, даже не вздрогнула от страшных слов. Слезы не брызнули из глаз, и черное горе не сдавило горло. Она только слышала, как стучит сердце, и от каждого удара кровь волной пробегает по телу.

– Им не удалось взорвать мост? – спросила она Креси.

– Не удалось, мост устоял, – последовал ответ.

– Тогда они догонят нас через пару часов.

– Раньше, – ответила Креси.

– Пусть карета едет дальше без нас.

– Хорошо.

– Тогда, – еле выговорила Адриана, – выходим. Пусть они гонятся за пустой каретой. Мы хоть немного времени выиграем. Пойдем через лес вдвоем, вы и я.

– Вы не можете. Ваша рука… – попробовала остановить ее Креси.

– Я не могу провести в Бастилии остаток своих дней, – ответила Адриана.

– Уверяю вас, ни одной из нас эта судьба не грозит, – заверила ее Креси.

– Я не хочу умирать, жизнь так прекрасна.

По лицу Креси никогда ничего нельзя было прочесть, но Адриане показалось, что на долю секунды оно осветилось гордостью.

– Прекрасно, – сказала Креси, – в таком случае пойдемте.

 

23. Пушка

По вечернему небу плыли тучи. Они были похожи на истлевшие лохмотья, влекомые в неизвестность быстрым течением темных вод. У Бена жалобно ныло сердце.

– Интересно, какая она? – раздался голос Василисы, стоявшей у борта корабля в нескольких футах от Бена.

– Ну вот, теперь в тебе философ, наблюдающий природное явление, сменил тирана, подчиняющего всех своей воле, – проворчал Бен. – Интересно, что ты почувствуешь, когда в один миг оборвется миллион человеческих жизней?

– То же самое, что и ты, Бен. Смерть неизвестных мне людей вызовет лишь ужас. А гибель тех, с кем я была знакома, кого знала… – Она беспомощно развела руками. – Я буду молиться за них. Или надеяться, что им посчастливилось спастись, что господин Гиз и Вольтер уговорили их бежать из Лондона. Я буду оплакивать Лондон.

– Мы могли бы спасти его.

– Не думаю, – ответила Василиса. – Я знаю, в глубине души ты благодарен мне за мое тиранство. Ты спасен, и разве человек может мечтать о большем? И нравственная ответственность за эту катастрофу ляжет не на твои плечи. Ты можешь поиграть на струнах совести, теша себя мыслью, что нужно было бы остаться в городе вместе с Гизом и Вольтером до конца.

У Бена внутри все болезненно сжалось, слова Василисы обжигали истиной.

– Она может показаться в любой момент, – сказал сэр Исаак, подходя сзади и осторожно придерживая висящую на перевязи руку. Взгляд у него был зачарованный, остановившийся, будто он уже видел нечто ужасное.

– Возможно, мы вообще ничего не увидим, – сказала Василиса. – В конце концов, нас от Лондона отделяют три сотни миль.

– Значит, здесь глубоко? – отрешенно спросил сэр Исаак, не сводя глаз с южной стороны неба.

– Да, под нами большая глубина, – ответила Василиса.

– Думаю, это очень хорошо, – пробормотал сэр Исаак.

Бен заметил, как Василиса недоуменно нахмурилась, и хотя он совершенно не понял, что хотел сказать этим великий маг, он не чувствовал в себе и тени привычного любопытства.

– Какой величины, говорите, этот камень? – спросил Роберт. Он казался самым подавленным из всех.

– С милю в диаметре, – ответил сэр Исаак. – Может, и больше, а может, меньше.

– А вдруг мы вообще ничего не увидим, – выразил сомнения Роберт.

– Думаю, увидим, – успокоили его.

Стирлинг тоже был здесь, на палубе, скованный цепями по рукам и ногам. Он следил за небом с хищной Улыбкой.

– Что, Стирлинг, с радостью ждете появления кометы? – зло спросил Бен. – Будете наслаждаться ужасным зрелищем?

– Нет, не с радостью, но с удовлетворением, – ответил Стирлинг. – Возможно, это принесет покой моей душе.

– Ваша болезнь значительно серьезнее той, что владела мною, – чуть слышно произнес сэр Исаак. – И все же в этой катастрофе моей вины больше, чем вашей. Если бы я так долго не пребывал в уединении, то смог бы остановить комету.

– Как?

– Точно не знаю. Но не Господь Бог благословил создание этого оружия, и не волей Господа быть этому оружию уничтоженным.

Внимание Бена привлекли произошедшие на небе изменения.

– Вот она, – закричала Василиса.

Над южным горизонтом возникла точка ослепительно яркого света, ярче любой звезды, которую Бену когда-либо доводилось видеть. Пронизывая облака, точка медленно приближалась.

Облака озарились сиянием, и тотчас все небо на юге вспыхнуло пламенем. Комета вновь появилась, выплыв из огня. Она стала еще ярче, так что смотреть на нее было почти невозможно.

Лишь Стирлинг сохранил дар речи. Его лицо в голубоватом инфернальном свете отливало серебром.

– О господи! – произнес он.

У Бена так тряслись руки, что, когда рука Василисы коснулась его, он непроизвольно вцепился в нее, как безумный.

Новое солнце зашло за тучу – и вновь вынырнуло, увеличившись в размерах раз в пятьдесят, сияя ослепительным белым светом. Вся южная часть неба побелела. Все, находившиеся на палубе, закричали: свет исчез, вместо него вверх взметнулась бесконечная черная башня – верхушка ее терялась в чернеющей пропасти небес.

В Зеркальном зале в окружении придворных сидел Людовик XIV. На нем был свадебный камзол, чуть ли не сплошь покрытый алмазами и изумрудами. Таким же изобилием драгоценностей сверкали наряды придворных дам и кавалеров.

Кресло Людовика размещалось на возвышении, вокруг которого сидели и стояли все его дети. Неподалеку расположился и Фацио де Дюйе, серьезный и встревоженный.

– Когда это начнется? Долго нам еще ждать? – спросил Людовик де Дюйе, переводя взгляд с окон Зеркального зала, смотрящих в сторону Лондона, на маленькое зеркало перед собой.

– С минуты на минуту, ваше величество. Но я должен предупредить вас, что расстояние между Версалем и Лондоном значительное, поэтому мы мало что сможем увидеть, а в худшем случае не увидим вообще ничего.

Людовик угрожающе нахмурился. Настал момент истины! Франция должна наконец-то понять и снова полюбить свое Солнце.

Вздох изумления пробежал по сверкающей великолепием толпе вельмож и придворных и превратился в волну аплодисментов.

– Что происходит? – спросил Людовик.

– Небо, сир, – ответил Фацио, – вы видите, что с ним творится? Я был не прав, отсюда отлично видно.

Людовик сквозь огромные окна Зеркального зала посмотрел на черное ночное небо.

– Я ничего не вижу, – закричал он.

Но остальные видели, поскольку волна пораженных возгласов усилилась.

«Ты не можешь этого видеть, потому что не вижу я, – послышался голос ангела. – Вернее, вижу, но иным зрением, тебе недоступным. Ты же знаешь, я могу оживлять и преобразовывать только те зрительные образы, которые хранятся в твоей памяти. Этой картины в твоей памяти нет».

– Покажи любой ценой, – раздраженно закричал Людовик.

«Как вам будет угодно, ваше величество. Смотрите зеркало. Коль ваше величество настаивает…»

Небо вдруг изменилось. Но не вид его – словно оно стало другим на вкус или на ощупь. Король почувствовал нечто ужасное, он осязал огромную дыру в небе и сквозь нее – взгляд призрака.

– Остановись! Остановись! – с трудом выдавил король. Бездна вновь превратилась в обычное оконное стекло, в котором отражалось обычное небо.

– Сир, что с вами? – тут же со всех сторон раздались голоса.

– Ничего! – закричал король и усилием воли заставил себя расслабиться. «Веди себя как король. Будь королем! – уговаривал себя Людовик. – Подари своим подданным самое великолепное из тех зрелищ, коими ты баловал их на протяжении всего своего правления. Пусть это будет кульминационным моментом всей твоей жизни».

Он успокоился и обратил внимание, что в его волшебном зеркале появилось нечто новое.

Вечерний Лондон, на который уже легли тени величественных соборов, омыл поток света.

Людовик радостно вскрикнул, его восторг был подхвачен громом аплодисментов остальных зрителей.

– Что? Что это? Что происходит? – не мог понять Людовик.

– Это комета показалась над горизонтом, ваше величество. Картина очень живописная, комета, будто молния, озарила все небо.

«Я действительно ничего не вижу, – подумал про себя Людовик. – Я совершенно ослеп».

«По мере своих сил я помогаю тебе, – успокоил его ангел. – Последнее время я постоянно помогал тебе быть королем».

– Последнее время? – прошептал Людовик, и страх охватил его.

«Когда комета упадет на Лондон, я вынужден буду на время покинуть тебя».

– Почему? – вслух спросил король.

«Когда ты бросаешь в пруд камешек, кругами по воде расходится рябь. Рябь, которую произведет падение кометы, плохо сказывается на ангелах моей природы, мы тяжело заболеваем. Сейчас я остался с тобой для того, чтобы ты смог увидеть свой триумф. Меня сотворили, чтобы служить тебе, великий король. И мне доставляет радость видеть твое торжество».

Секунду Людовик переваривал слова ангела, затем снова обратился к Лондону. Город затопило белым светом, все было белым. Гладь Темзы, сверкая, отливала серебром.

– Ты уйдешь, и я снова ослепну? – спросил Людовик.

«Ты же знаешь, что ослеп во время пожара на барже. Но ты не потерял своего лица. Ты вел себя достойно. Ты был и остался королем».

– Да, я король, – уверовал Людовик и позволил себе удовлетворенно улыбнуться.

Неожиданно Лондон погрузился во мрак.

«Я немного приглушил свет, чтобы он не слепил тебя невыносимой яркостью. Сейчас ты снова увидишь Лондон», – пояснил ангел. Людовик открыл рот, чтобы спросить, что означает эта темнота, но в это мгновение Лондон омыла новая волна света. Над городом появился огромный огненный шар величиной в полнеба. Фацио не рассчитал! Но не успел Людовик так подумать, как Лондон исчез. На секунду он ощутил порыв огня и ветра, а потом все исчезло, осталась лишь серебристая поверхность зеркала.

«Прощай, мой король», – услышал Людовик, и сразу же мир погрузился во мрак. Он слышал, как вскрикнул Фацио, почувствовал прикосновение чьих-то рук к своему телу.

– У него раны! – крикнул кто-то. – О боже, он истекает кровью!

Но Людовика это больше не волновало. Он почувствовал тяжесть, будто его засыпало землей, и он погружается все глубже и глубже. И снова ему было десять лет, он обнимал маленького Филиппа и успокаивал его, твердя, что все будет хорошо.

– Правда, будет? – недоверчиво спрашивал Филипп.

– Конечно. Ведь Господь любит нас. И с тобой ничего плохого не случится, потому что я люблю тебя. Потому что ты – мой брат, а я – всемогущий король.

Он видел, какими печальными глазами посмотрел на него Филипп, и произнес в ответ дрожащим голосом:

– И я люблю тебя, Луи, поэтому не хочу, чтобы ты был королем.

Он понял смысл слов Филиппа и улыбнулся, отдавшись на волю сна, он так давно не знал покоя, так давно к нему стремился.

Не прошло и четверти часа, как начался дождь, но вместо капель на землю падали пылающие камни. Перепуганные придворные воспрянули было и начали аплодировать. Но когда все девять окон Зеркального зала задрожали и зазвенели бьющимся стеклом, все вмиг затихли.

Адриана не видела пылающего неба, она лежала на постели из листьев, тело тряслось в лихорадке. Креси и пожилая крестьянка пытались унять огонь, сжигающий изнутри ее тело.

– Я никогда не думал… – простонал Стирлинг. Черная колонна приобрела форму гриба и продолжала расти, закрывая собой небо.

В лицо Бену ударил порыв ветра. Гребное колесо жалобно заскрипело, когда на него посыпались сверху осколки небес.

– Смотрите! – закричала Василиса, показывая рукой в сторону моря.

Бен увидел, как у самого горизонта вздымалась волна. Она была таких чудовищных размеров, какие невозможно представить. Матросы завопили, указывая в противоположные стороны, – там рождались такие же огромные волны.

– Теперь ты понял, жалкое подобие человека, что натворил? – спросил у Стирлинга Ньютон.

Стирлинг судорожно завертел головой.

– Я… да как я… – Он не мог вымолвить ни единого вразумительного слова.

Но их никто и не услышал бы: все поглотил ужасающий грохот. Казалось, за пятьдесят миль от них одновременно выстрелили тысячи пушек. Бену же почудилось, будто это не грохот, а предсмертные крики миллиона людей слились и превратились в небывалый раскатистый стон.

– Ты со своими французскими друзьями уничтожил не только Лондон. Ты что, разве не просчитывал, что произойдет на земле после падения кометы?

– Конечно же просчитывал! Но я не знал, что там, наверху, действуют совсем другие цифры и расчеты!

– Если ты понимал, что масштабы мироздания так велики, почему не догадался, что вмешательство в непознанную бесконечность вызовет разрушения великих масштабов?

Стирлинг не успел ничего ответить, закричали что-то на своем языке русские матросы.

Бен осознал, что все еще продолжает держаться за руку Василисы.

– Что такое? – спросил он.

– Волна, – спокойно сказала она, показав рукой на юг. Такой волны Бен никогда не видел, даже представить не мог. Волна напоминала фантастическую опухоль, вода вздулась на высоту четыре ярда. Она неслась на них с невероятной скоростью. На западе, там, где был Лондон, она казалась еще громаднее, на гребне кипела пена.

Василиса выдернула руку и побежала по палубе, она что-то кричала по-русски. Корабль подняло вверх, и весь корпус содрогнулся. Палуба уплыла у Бена из-под ног. Бесконечно долго он висел в воздухе среди черных облаков, огненных стрел и бушующих волн. И вновь почувствовал под собой палубу, встретившую его чудовищным ударом, от которого вывернулась лодыжка, а рот и нос наполнились кровью.

Палуба стояла почти вертикально. Бен полетел вниз, как галька, пущенная по поверхности пруда. Он кричал и пытался уцепиться за что-нибудь. В Бостоне Бен слыл отменным пловцом и не знал себе равных. Оказавшись в воде, он ощутил быстрое течение, как в его родной Чарльз-Ривер, поток тут же подхватил его. Ничего подобного он раньше не испытывал, казалось, что сам Нептун сжимает его в кулаке. Но Бену повезло: течение не увлекло его вниз, а несло по поверхности.

Первоначальная паника улеглась, давление потока ослабло, и даже мелькнула надежда на спасение. Бен перевернулся на спину и поплыл туда, где различал в темноте громаду корабля, очерченную линией огней, – корабль лежал на боку, на расстоянии сотни ярдов от него.

Бен закричал. Течение, безумно сильное вначале, постепенно ослабевало, пока не стало похожим на быстрое течение обычной реки. Мрак сгущался: над головой с огромной скоростью неслись облака необъятных размеров и поглощали остатки света. Вся южная сторона неба казалась черной стеной, и только искры адского пламени освещали ее. Казалось, это следы копыт беснующегося в танце дьявола, он торжествовал победу, он украл у Господа небо. Над водой пронесся глухой звук, похожий на отдаленный выстрел пушки.

Пошел дождь – огромные горячие соленые капли с примесью песка. Огни корабля исчезли во мраке ночи. Теперь Бен лишился цели, к которой плыл, напрягая силы. Он окончательно потерял ориентир. Тогда он вновь попытался найти течение, чтобы отдаться на его волю. Это оказалось нелегко. Дождь лил с такой силой, что дышать на поверхности воды становилось так же невозможно, как и на глубине. Он лупил Бена по голове и плечам.

Через полчаса тело Бена стало слабеть. Море, безжалостное и равнодушное, приготовилось поглотить его.

 

24. День чернее ночи

Бен почувствовал, как первая струйка воды попала в легкие, и, собрав крохи сил, которые уж никак не надеялся в себе обнаружить, принялся отчаянно бить по воде ослабевшими руками и ногами. Он кричал что было мочи, с каждым криком набирая полный рот воды. Черные воды не сочли тело Бена подходящей забавой. Они равнодушно понесли его в неведомые дали, как обломок, как случайно подхваченный мусор. Силы таяли, а вместе с ними и надежда на спасение.

Мириады разноцветных огней вспыхивали на кебе и гасли. Потом погасли совсем. И снова вспыхнули, но уже справа от Бена. Что это? Самоцветы? Вначале дождь поливал огнем, камнями и соленой водой, а теперь – самоцветами?

Бен снова принялся кричать и барахтаться, но делал это уже бессознательно, повинуясь животному инстинкту, существующему вне его.

– Тебе чертовски повезло, Бен, – радостно вопил Роберт, стараясь перекричать шум дождя. Бен, перевалившись через борт, трупом упал на дно шлюпки. – Мы проплывали в каких-нибудь двадцати футах, но если бы не твой крик, мы бы тебя не заметили.

– Я увидел свет фонаря. – Бен едва нашел силы для ответа. – Должно быть, вы проплывали совсем близко.

– Мы начали тебя искать, когда еще можно было различить хоть что-то. А сейчас – такая темень, хоть глаз выколи, ничегошеньки не видно.

Сэр Исаак сидел молча, с его шляпы тонкими струйками стекала вода. И мыслями он улетел куда-то так далеко… Бен очень надеялся, что это не новый приступ безумия. В шлюпке их было только трое.

– А где Василиса? – спросил Бен.

– Не знаю, парень. Думаю, корабль пошел ко дну. Ты уж прости за такую новость, но новости получше я для тебя не припас.

– Возможно, утром…

– Утром нас здесь уже не будет, – спокойно произнес сэр Исаак.

– Сэр, что вы хотите этим сказать? – удивился Бен. В ответ Ньютон лишь улыбнулся, а Роберт ткнул пальцем в сторону большого медного шара, который делил с ними шлюпку. В диаметре шар был фута два, у одного из полюсов виднелся крепежный крюк, шесть тросов, отходивших от него, цеплялись к бортам шлюпки.

– Итак, теперь мы готовы? – вновь заговорил Ньютон. Роберт недоуменно пожал плечами, а у Бена совсем не осталось сил, чтобы выяснять, что означает эта загадочная фраза сэра Исаака.

Ньютон пододвинулся к шару и произвел с ним какие-то манипуляции.

– Осторожно, смотрите, чтобы вас тросами не зацепило, – сказал Ньютон. Но Бен не мог даже пошевелиться. Шар засиял красным светом и, что еще удивительнее, начал подниматься вверх. Тросы упруго натянулись, а шар поднимался выше и выше. Тросы зазвенели, запели на ветру, и шлюпка, покачиваясь, поплыла по воздуху.

Только по колыханию шлюпки Бен догадался, что они летят. Кромешный мрак теснил со всех сторон, и лишь шлюпка островком света плыла по этой черноте. Дождь не лил, а стоял стеной, случайные вспышки молнии раздирали небо на части, но, как только молния гасла, шлюпку вновь поглощала непроницаемая, как забвение, темнота.

– Мы все еще поднимаемся? – спустя какое-то время спросил Бен.

– Да, – ответил Ньютон. – Я хочу подняться выше облаков, выше дождя.

– Выше дождя, – эхом повторил Бен, стараясь понять, не погрузился ли Ньютон в безумие, но воздержался делать какие-либо выводы.

В конце концов, ему довелось лететь в шлюпке по небу. Так отчего же не воспользоваться случаем и не узнать, какой запах у облаков.

Дождь прекратился. И ветер принес специфический аромат: резкий запах гари перебивался другим, химическим и острым. Беглецов омывали потоки то холодного, то горячего воздуха. Жуткая тишина окутывала их, как вата, слышались лишь дыхание, звон тросов да доносившиеся издалека глухие раскаты грома.

– О господи, – воскликнул Роберт, – смотрите!

Вспышка молнии осветила под ними одно облако, затем другое. Клокочущая масса походила на огромный организм, внутренности которого поочередно вспыхивали светом, пробивающимся наружу сквозь скрученную спиралью кожу. Футов сто отделяло шлюпку от этого неведомого живого чудовища.

Бен робко поднял глаза вверх.

– Если мы выше облаков, то где же звезды? – удивился он.

Звезд действительно не было видно, лишь таинственное, загадочное мерцание пронизывало пространство, в котором они плыли. С ужасом Бен осознал, что свечение имеет узор. Секунду назад казавшееся непроницаемым, небо сделалось полупрозрачным, вспыхнул ярко-желтый овал, будто кто-то зажег свечу, желтый глаз напряженно вглядывался в пространство.

Бен спал, лежа на влажном дне шлюпки. Сон был прерывистый, беспокойный. Несмотря на смертельную усталость, мысли в голове неслись потоком, путались, сбивались, закручивались вихрем и вновь выстраивались вязкой, изнурительной чередой. Бен проснулся, потревоженный необычным светом.

– О, луна показалась, а звезд все нет, – пробормотал где-то рядом Роберт. – Как странно.

Огромный шар спокойно изливал красноватый свет на облака, оставшиеся внизу. И даже при этом пусть сумеречном, но все же освещении, Бен не видел ни конца, ни края этой бесконечной пустыни клубящегося тумана.

– Какая яркая луна, – произнес Роберт, голос его дрожал.

Сэр Исаак пробормотал что-то невнятное. Бен недоуменно и зачарованно смотрел на огромный красноватый диск.

– Кратеров не видно, – пробормотал он. – И людей там нет. Роберт, это же не луна, это солнце.

– Солнце? Но небо-то черное. И солнце… оно такое бледное!

Прошло время, солнце стало ярче, но не ослепляло, на него еще можно было смотреть, не отводя глаз. Небо окрасилось в янтарный цвет, ближе к горизонту сгущавшийся до грязно-коричневого.

– Мы изменили мир, – вздохнув, тихо сказал Ньютон. Он сам только что проснулся. – Остается лишь надеяться, что Господь простит нам эту вольность.

– Я не понимаю, – забеспокоился Роберт, – я не философ, я… это что – конец света? Армагеддон?

Ньютон не сводил глаз с солнца.

– Мои исследования в области истории позволяют мне сделать заключение, что конец света еще не наступил, – ответил на вопрос Роберта Ньютон. – Подождем несколько дней, и тогда все станет ясно, господин Нейрн. Во всем, что творится, я понимаю не больше вашего. Думаю, и у господина Франклина нет никаких объяснений. Так что, господин Нейрн, смею заметить, вы оказались в хорошей компании. Но скажу вам, что если это и не то время, которое предсказал Иоанн Богослов в своем «Откровении», то во всяком случае его канун. Это время, когда необходимо воспользоваться разумом, дарованным нам Богом, чтобы постичь суть явлений и окружающего мира. И главное – мы не должны допустить повторения подобной катастрофы.

– Повторения? – изумился Бен.

– Если один безумец призвал с небес комету, и она упала на наши головы, то, что мешает другому безумцу последовать его примеру. Нужно сделать так, господин Франклин, чтобы повторение стало невозможным. И мне сейчас крайне необходим личный секретарь, лаборатория и помощник. Короче говоря, нет ли у вас желания стать моим учеником?

Предложение Ньютона поступило слишком поздно и обещало слишком мало, но кроме этой призрачной надежды, Бен ничего не видел на горизонте своей жизни.

– Да, – после длинной паузы произнес Бен. Согласие было продиктовано не наивностью Бена, не его безудержным тщеславием приобщиться к великому Ньютону, нет, в нем зарождалась мудрость. – Да, я согласен стать вашим учеником. – И это было первое решение в его жизни, которое Бен принял трезво и спокойно.

Дробь дождевых капель о черепичную крышу вывела Адриану из состояния глубокого забытья. В обрывках памяти она пыталась отыскать ответы на вопросы: где она и что с ней произошло?

Последнее, что она отчетливо помнила, было то, как они с Креси бежали по лесу, и как нестерпимо болела рука.

Она поднесла к глазам правую руку и едва не рассмеялась в отчаянии безумия. Так странно. Вместо руки – култышка. Кисти больше не существовало. Адриана осторожно прикоснулась к чистой повязке, и от острой боли судорога пробежала по телу.

В памяти всплыли горячечные сновидения, которые терзали ее в грязном бревенчатом домишке. Сейчас она лежала в небольшой комнате, на чистой постели. За окном, изукрашенным узорами трещин, лил сильный дождь. Веяло сыростью и резким запахом серы.

Адриана попыталась подняться, но тут же поняла: рано – она слишком слаба. Движение вызвало приступ тошноты. К счастью, возле кровати был предусмотрительно оставлен ночной горшок.

Дверь скрипнула и открылась. Вошла Креси, одетая в просторное коричневое платье, коротковатое для ее высокого роста.

– Что? Что такое? – Креси опустилась на колени рядом с ее кроватью, держа в руке влажное полотенце. – Ну вот вы и пришли в себя. Как вы себя чувствуете?

– Вероника, где я? Сколько дней я провела в беспамятстве?

Креси легонько коснулась лба Адрианы.

– Вы очень сильно болели, – ответила она. – Временами мне казалось, что вы не выживете. Вы уже видели свою руку?

– Да.

– Прошло больше недели с того дня, как мы покинули Версаль. Вы помните тот день?

– Да. И Николас…

– Ну что ж, тогда мне не нужно ничего вам рассказывать. – Она помолчала и добавила: – Вы и так все знаете.

– Я одна во всем виновата! Если бы не мои колебания…

– Вы просто чуть раньше потеряли бы руку, вот и все, – оборвала ее Креси. – Не надо больше об этом. Нам и без того предстоит много хлопот. Теперь нужно думать не о прошлом, а о будущем.

– Много хлопот?

– Да. Сейчас поясню. После того как мы оставили карету, нам не пришлось долго скитаться по лесу, да вы и не могли идти долго. Нам попался домик лесника, его жена умела лечить травами. Но вашу кисть все равно пришлось ампутировать.

– А как же погоня?

Креси криво усмехнулась:

– На следующий день выстрелила пушка Ньютона, и после этого преследователи потеряли к нам интерес.

– Правда?

– Адриана, вся западная сторона запылала огнем, с неба посыпались камни. Они горели, и от них загорелся лес. А несколько часов спустя исчезло солнце.

– Исчезло?

– Да, его закрыли непроницаемые черные тучи. И дождь с тех пор льет не переставая. Вы чувствуете, какой отвратительный запах он принес с собой? Все низины затоплены, я вынуждена была перевезти вас из домика лесника в более безопасное место. Я убила какого-то господина и его возницу, так у нас появилась карета, на которой мы и добрались до этого дома.

– Чей это дом?

– Мадам Аларан. Она тоже состоит в «Корае». Нам дали кров, но долго здесь оставаться мы не можем. Все поля в округе затоплены, а слуги в панике бегут, они думают, что наступил конец света. – Креси сардонически улыбнулась. – Но в каком-то смысле эти беды нам на руку. Дороги, ведущие к Версалю, размыты, это облегчает наше бегство и служит защитой от преследователей. Адриана вспомнила свои расчеты падения кометы.

– Я так и не увидела этой ужасной катастрофы, – пробормотала она.

– Это не важно, – тихо сказала Креси. – Достаточно того, что я видела. Уверяю вас, это еще не конец света. Но времена настали смутные и безрадостные. Мы с вами должны как можно быстрее покинуть Францию, пока вы в состоянии путешествовать.

– Что вы хотите этим сказать?

– То, что вы носите в своем чреве ребенка, моя дорогая, – ответила Креси.

Она стояла перед растерзанным и покинутым людьми Версалем. Адриана знала, что все это происходит во сне, она ясно ощущала, что продолжает лежать в постели. Может быть, Креси взяла ее с собой в свои видения? Большая часть дворца уцелела, но окна были выбиты, и струи дождя проникали внутрь, стекали по влажным стенам, словно слезы Творца, опечаленного увиденной картиной мира.

Омываемая потоками дождя, Адриана добралась до грота Фетиды. Со смешанным чувством жалости и триумфа она рассматривала лицо Людовика-Аполлона и заметила, что у него изменилось выражение глаз. Не могущественный монарх устремлял на нее властный взор – на нее смотрел маленький мальчик с печальными глазами, маленький мальчик, которого все предали.

Изменилось и лицо Фетиды – Адрианы. Оно сделалось старше, по-другому изогнулись губы – то ли тревога оставила свою печать, то ли другое, глубоко запрятанное в душе чувство.

Внезапно и сильно заболела рука, будто напоминая, зачем она пришла сюда. Адриана приблизилась к статуе Фетиды и пристально посмотрела ей в глаза. Она не отводила взгляда, не мигала, проникая все глубже и глубже в самую суть, пока не увидела атомы и математическую формулу, которая из этих атомов сотворила форму. Адриана радостно засмеялась, увидев красоту творения.

Улыбаясь, она левой рукой отбила мраморную кисть Фетиды и приложила к своему обрубку. Написала уравнение, ранее не существовавшее. Она писала его не пером и чернилами на бумаге, а атомами, так, как делает это сам Господь Бог.

И сон, или видение, растаял. Она проснулась, пробуждение стерло из памяти отдельные моменты сновидения. С каждой новой минутой она забывала все больше и больше, ширилось время – сжималась память, пока не исчезли последние подробности и детали. К тому моменту, когда Адриана окончательно проснулась, поверх покрывала лежали обе ее руки.