— Клэр?!!

Я резко подняла голову, глаза от напряжения болели, и я сердито покосилась на лампу дневного освещения. Ну, вот опять! Всего-то лишь хотела дать секундный отдых своей раскалывающейся голове, но, судя по лужице на странице рукописи, которую я редактировала, скорее всего, моментально уснула и даже успела пустить слюни во сне. Ничего удивительного, если учесть, как мало я спала накануне и насколько меня захватила тема повествования: биография человека с самым большим в мире фаллосом (интересно, попал ли он в «Книгу рекордов Гиннеса?»).

— Клэр, ты меня слышишь? — снова проблеял селектор голосом Вивиан с нескрываемой агрессией.

— Слышу, слышу, — пробормотала я, нажимая красную кнопку.

— Ты мне нужна! — потрескивала Вивиан. — Быстро ко мне!

Вивиан вызывает меня к себе?! От этой мысли сердце ушло в пятки. До этого момента мне больше недели как-то удавалось избежать походов в этот серпентарий. С тех пор как Вивиан впервые накричала на меня, мои нервы сжались в комок, и я изо всех сил стремилась избегать прямых столкновений. Правда, Вивиан умудрялась мучить жертву и на расстоянии, не покидая роскошного и перемороженного кабинета со звуконепроницаемыми стенами. В разносах, устраиваемых по селектору, ей не было равных.

— Иду, иду, — пробубнила я в коробку, сонливость была окончательно выжжена пламенем панического ужаса. Я быстро провела рукой по волосам, давно потерявшим следы стрижки, которые последний раз я мыла три дня назад (жуткое несоблюдение гигиены, жалко оправдываемое изматывающей нагрузкой), и решила, что мне ничего не остается, как заколоть их в пучок, воспользовавшись карандашом вместо шпильки.

Продолжив осмотр, я обнаружила, что утром впопыхах машинально надела первую попавшуюся блузку, которую нащупала рукой на кресле, и по стечению обстоятельств она оказалась той, которую я надевала в прошлую, самую «черную» для себя пятницу. Блузка напоминала бойца, выжившего под артобстрелом; ее подмышки источали сильный щелочной аромат.

Направляясь к двери, я остановила взгляд на огромном настенном календаре. Наконец-то январь, седьмой месяц моего добровольного рабства. Полпути пройдено. Рождественские каникулы наступили и прошли, и бедная мамуля просидела на тахте подле меня, наблюдая, как я работаю… потом наступил и прошел новогодний праздник. У Рэндалла график работы в праздники был не менее напряженным, чем у меня, но он все же сумел выкроить время и встретиться с нами в кофейне. Встреча получилась недолгой, но по крайней мере мама наконец познакомилась с ним. Рэндалл ей понравился, но она все еще испытывала некоторые сомнения по поводу моего переезда, хотя и старалась проявлять благосклонность и поддерживать меня.

Я перечеркнула крестом понедельник на календаре. Кульминационным моментом каждого дня становился этот огромный красный крест на календаре. Потом я разглядывала красные полосы из крестов: перечеркнутые дни складывались в недели и так далее. Иногда я сравнивала себя с узником, делающим зарубки на стене камеры, но обычно на душе становилось легче от этой процедуры, потому что каждая красная отметина приближала меня к окончанию годового срока пребывания в «Грант Букс», к которому я сама себя приговорила.

Начало нового года было особенно омерзительным. Мой список унаследованных книг вырос до тридцати двух, поскольку текучка только увеличилась. Уже было назначено совещание по выработке маркетинговой политики на следующую неделю, поэтому я лихорадочно пыталась сделать хоть что-нибудь по каждой из книг, оказавшихся теперь уже в моем темплане. Это означало отмену всех свиданий с Рэндаллом и ночные бдения на работе, например, как сегодня, до половины четвертого утра. В эти выходные, спасибо Дирдрей и Люсиль, которые вмешались, чтобы координировать процесс, я официально должна была переехать к Рэндаллу. Как ни странно, его мать выказывала необычайный интерес ко всему, что касалось моего проживания с ее сыном (в грехе, замечу в скобках), и, по правде говоря, она взяла за правило звонить мне на работу по нескольку раз на дню, чтобы обсудить неотложные детали (например, какие накидки на вешалки я предпочту в своей новой гардеробной: шелковые или атласные).

— Где, етит твою налево, ты прохлаждаешься, Клэр?! — Селекторная связь снова ожила. — Если я говорю «БЫСТРО», это что, по-твоему, значит?

Внутри у меня все сжалось. Задергался левый глаз. Пять секунд, чтобы взять себя в руки. В груди екнуло. Что такого успела я натворить за утро, чтобы вызвать столько ярости?!

Я глубоко вздохнула и поспешила по лабиринту к ее кабинету. Проходя мимо комнаты Лулу, я помимо воли украдкой скосила глаза в открытую дверь. Вивиан, сволочь, недавно поменяла нас местами, затолкав меня в лишенную окон каморку рядом с интернами, а мою просторную комнату с хорошим видом из окна отдала Лулу.

Лулу сидела за своим тщательно убранным столом (сильно попахивало Управлением гражданской обороны) и, изящно потягивая кофе, что-то прилежно печатала. Ее волосы были тщательно уложены а-ля Дженнифер Энистон (в тот период, когда они были длинные и белокурые), а ее солнечно-желтая трикотажная двойка определенно смотрелась так, будто ее только сейчас доставили из химчистки.

Будь она проклята!

Ребенком я наивно полагала, что, как только вырасту, мне никогда больше не придется иметь дело со школьными задирами или любимчиками учителей, но в последние семь месяцев я со всей очевидностью осознала, что эти типы с возрастом становятся только хуже и опаснее. Вивиан являла собой взрослое воплощение особенно зловредного хулигана из начальной школы, из тех, кто намыливает голову какому-нибудь лопушку в туалете и одновременно ворует деньги, данные ему на завтрак, обчищая карманы и заодно оскорбляя его мать. А Лулу была тридцати с чем-то версией подлизы, до невозможности совершенной девочкой-отличницей с первой парты, которая проворно поднимала руку, чтобы ответить на каждый вопрос, заданный учительницей. Безупречная внешне, гиперконкурентоспособная и жутко корыстная внутри. Особа, которой никогда нельзя доверять.

Тот факт, что Лулу снова вернулась на положение любимой комнатной собачки Вивиан, а я была сослана в замок «Собачья будка на заднем дворе», не слишком способствовал поддержанию моих теплых и нежных чувств к ней. Это явное приуменьшение: Лулу получила строчку в коротеньком списке кандидатур на выброску с самолета над центром города Могадишо, который я завизирую без возражений.

— Фил! — воскликнула я, с налета врезавшись в него, когда свернула за угол к кабинету Вивиан. У него был какой-то потрепанный вид. Мы редко встречалась с ним в последнее время; он, как и я, был завален работой, на нем висело несколько больших книг.

— Советую уклониться от посещения без крайней на то надобности, — предупредил меня Фил. — Царь зверей голоден.

— К сожалению, меня уже пригласили. — В горле застрял огромный комок, который я с трудом проглотила. Вивиан в настроении «хуже-чем-обычно» заставила меня испытать желание укрыться где-нибудь, но мне приходилось вылезти из окопа и идти в штыковую.

— Сочувствую, дружище. Постарайся не принимать ничего близко к сердцу.

Я по-дружески обняла Фила:

— Ты тоже.

Он вздохнул и поплелся по коридору к себе.

Перед тяжелой сводчатой дверью в кабинет Вивиан я сделала еще один глубокий вдох, затем всем весом налегла на дверь и зашла. Внутри всегда поддерживался арктический климат, и я немедленно почувствовала, что у меня от холода немеют губы, а волоски на руках встают дыбом. Вивиан разговаривала по телефону и предупредительно подняла палец, чтобы я подождала. Я села на кушетку, вытянувшись в струнку.

Мысленно я вернулась в прошлое, в уютный кабинет Джексона в «Пи энд Пи», с диванами, обтянутыми мягкой кожей, теплым светом, семейными фотографиями, книжными полками по всему периметру, старинными пишущими машинками. Бывало, вечерами я приносила туда какую-нибудь рукопись и немного бутербродов, устраивалась в кресле и читала несколько часов подряд, пока Джексон работал за своим столом. Мара частенько следовала моему примеру и присоединялась к нам. Кабинет Джексона больше напоминал семейную библиотеку. Да и мы тогда были одной семьей.

Но это было «давно»…

Теперь же я была окружена фирменными вивиановскими гладкими кушетками «черная кожа и хром», которые сулили такой же комфорт, как и жесткие скамейки в парке. Освещение было холодным, художественные фотографии на стенах — сплошь фаллические образы — по большей части небоскребы, торчащие на фоне нью-йоркского неба. Книжные полки заменены витринами с внутренней подсветкой. Стеклянный ящик, самый ближайший ко мне, хранил первое издание Вивиан «Принц», а в таком же ящике с другой стороны кушетки было выставлено ее первое издание «Везучей ночной бабочки». Вы могли бы многое понять о моей шефине уже по двум этим книгам, которыми она дорожила больше всего.

— Вы не понимаете, мать вашу, о чем говорите. Черт побери. Выдвинули вас на Национальную книжную премию, а вы вдруг посчитали… — Вивиан оборвала себя и погрузилась в нетипичное для себя молчание, ее длинные ногти энергично забарабанили по столу — этакое чеканное стаккато станкового пулемета.

Она напоминала гангстера тридцатых годов двадцатого века: эксцентричные костюмы в тонкую полоску с широкими лацканами, бьющий в глаза блеск желтоватого бриллианта на мизинце, легионы бесхребетных кадровиков в роли вышколенных головорезов, знающих, как им действовать, когда она попирала все принципы компании «Мэттер-Холинджер». Глядя на нее, я уже не раз прокручивала в голове перспективу проснуться, как в фильмах о гангстерах, рядом с головой лошади на своей подушке.

Если Вивиан на кого-нибудь злилась, она могла покончить с ним или с ней любым доступным ей способом: по ее прихоти разрывались контракты, попиралось доброе имя и репутация, расшатывалась психика. Но хуже всего было, когда Вивиан открывала ответный огонь из-за любой мелочи, и это означало, что ей ничего не стоило сровнять с землей беднягу, который ни сном ни духом не предполагал, что случайно задел взрыватель и спровоцировал острый приступ ее паранойи. Больное воображение Вивиан диктовало ей, будто все вокруг только и норовили причинить ей вред, украсть ее идеи, подорвать ее власть и положение.

— Что вы сказали?! — прорычала она в трубку, снова жестом приказывая мне: сидеть! — Давайте уточним. Вы — ничего не стоящий дерьмовый писака. А я — не какая-то там обычная сука, я — сука из сук. И если к четвергу я не получу на руки готовую к публикации рукопись, да, я говорю именно об этом четверге, я окажусь той самой стервой, которая захочет вернуть себе весь ваш аванс до единого пенни. Да, мне наплевать, что вашей мамаше осталось жить всего три часа…

Она с размаху швырнула трубку и нажала на селекторе кнопку, чтобы вызвать Тэда (двадцатичетырехлетнюю бывшую модель для демонстрации нижнего мужского белья, который утром написал «афтор» в рассылке по электронной почте) своего помощника «на день».

— Вычеркните Хайрама Петерса из моего списка звонков, — пролаяла она в микрофон —…гомик.

О, нет! Бедный Хайрам. Для Фила это, конечно же, будет ударом. Он столько старался удержать в команде Хайрама, чей последний эпический роман был выдвинут на Национальную книжную премию, что упрочивало его репутацию как писателя с именем. Кроме того, Хайрам был приятнейшим человеком, каких не так уж и много. Фил недавно упомянул, что Петерс задерживал свою последнюю рукопись на две недели, поскольку у него тяжело болела мать, и этот проступок, в глазах Вивиан, низвел хорошего автора до уровня дерьмового писаки, литературного поденщика.

Вивиан перевела свой стальной взгляд на меня, и я почувствовала, как в моих жилах стынет кровь.

— Ты видела обложки для «Конфиденциального Белого дома»? — спросила она тихим и спокойным голосом. Подозрительно спокойным.

Перед моим мысленным взором всплыли кадры из недавней передачи канала «Исследователь»: группа людей оказалась в воде, после того как опрокинулось их судно, и они почти целый час вынужденно наблюдали за акулами, кружащимися вокруг них. Когда это закончилось, так как акулы ушли на глубину и их плавники исчезли с поверхности воды, люди осознали, что случилось самое худшее. Стало понятно, что акулы переходят в атаку из океанских глубин, раскрыв челюсти, чтобы захватить барахтающиеся в воде ноги своих жертв. Только один пловец выжил в той резне и смог поведать миру о случившемся. Зримое спокойствие не предвещало ничего хорошего, но служило плохим предзнаменованием, когда речь шла об акулах или Вивиан.

— Гм, да, Вивиан, я видела их. Думаю, Карен проделала большую работу. Они яркие, броские… — Я прокашлялась и стала мучительно выуживать из памяти другие качественные прилагательные для положительной характеристики. Еще в самом начале моей работы я узнала, что в издательском деле предпочитались замысловатые определения. Рукопись не называлась хорошей или плохой, она была взрывной/актуальной/острой/уникальной, или же расплывчатой/банальной/пошлой/заимствованной. — Они провокационные, — заключила я. Карен была исключительно одаренным художественным редактором, но, судя по звукам приглушенных рыданий, раздававшимся из-за закрытой двери ее комнаты в то утро, я предположила, что Вивиан совсем недавно устроила ей жестокую взбучку. Я пришла в восторг от работы Карен над «Конфиденциальным Белым домом», как и все, кому я их показывала.

— Провокационные? Ты действительно так считаешь? — Внутренний голос Вивиан покинул свое пристанище. Она быстро разогревалась и готовилась пойти вразнос. — Если честно, Клэр, тебе никогда не распознать провокационное, пока оно само себя не назовет или не укусит за задницу. Ты все еще живешь в своей башне из слоновой кости! Не мне тебе объяснять, насколько ужасны эти эскизы, мать вашу. В жизни не видела ничего бездарнее! И ты, как редактор, ре-да-ак-тор, — протянула она, — обязана направлять художников в нужное русло и убедиться, что они правильно постигли смысл этой книги, будь она неладна! От тебя требуется кон-тро-ли-ро-вать, — по слогам, — весь процесс, Клэр!

Я довольно громко проглотила новый комок в горле. В устах Вивиан даже мое имя звучало как непотребное ругательство.

— Ну почему, мать вашу, только мне одной здесь дано понимать все это? — вопила она, сверкнув своими нефритовыми глазами.

В девяти случаях из десяти Вивиан переходит к одной из своих любимых трех тирад:

1) Почему, мать вашу, только мне одной дано понимать все это?

2) Я не ваша матушка, чтоб ей пусто было!

3) Не могу же я за всех вас выполнять вашу треклятую работу!

Или, если вы у нас везунчик, вы услышите новую захватывающую интерпретацию этих трех комбинаций.

— Извини, Вивиан, — пробормотала я. — Я зайду к Карен прямо сейчас. Это — моя ошибка. Мне следовало предоставить ей больше информации о книге.

Естественно, мы с Карен уже несколько раз обсуждали обложку, к тому же она сама прочитала всю рукопись. И мне действительно понравилась ее работа, по праву достойная всяческих похвал. Но дай я отпор, это еще пуще бы распалило гнев Вивиан, об этом Фил предупреждал меня, когда я только пришла в редакцию.

Я понадеялась, что мы с Карен сумеем придумать что-нибудь, что удовлетворит Вивиан. Как правило, в концепцию обложки добавлялось извивающееся полуголое тело, но как раз эта книга, одна из немногих в наших текущих планах, вовсе не касалась секса, и, значит, нам придется проявить немного больше изобретательности.

— Не могу же я за всех вас выполнять вашу треклятую работу, чтоб вам… — Она в очередной раз выругалась, затем развернулась и уткнулась в монитор своего компьютера. Я сочла, что этим жестом она хочет отделаться от меня, и медленно и осторожно выбралась из кабинета, словно Вивиан была диким зверем, чьи хищные инстинкты могли быть разбужены резкими движениями.

— Ты не больна, Клэр? — покровительственно поинтересовалась Лулу, стоявшая около холодильника для воды, когда я проходила мимо нее. — Ты какая-то слишком уж бледная. Ах да, это, наверное, из-за недостатка солнечного света на твоем новом месте?

Она заморгала, симулируя подлинную обеспокоенность состоянием моего здоровья.

— Со мной все в порядке, Лулу, — заверила я, едва разжимая губы.

Оставшаяся часть дня прошла в череде коротких встреч, телефонных звонков от разгневанных агентов и в целом ворохе документов. Я не вспомнила о ланче и, вероятно, та же участь ждала бы и мой обед, если бы руки не начали немного подрагивать над клавиатурой. Поэтому я съела наполовину опустошенный, слегка зачерствевший набор сникерсов, которые еще несколько недель назад запрятала в глубину ящика. Я попросила Дэвида отвечать на все звонки, кроме звонков Вивиан, и сумела сделать довольно много. Около десяти часов я выключила компьютер и ушла.

На улице было холодно. Мороз бодрил, приятно пощипывая щеки. Скоро зима уступит место весне, но очередное время года пройдет мимо меня — ведь я по четырнадцать часов в сутки сижу в редакции, да еще теперь без дневного света. Я решила пройти пешком до станции подземки на «Гранд-централ», чтобы немного размять ноги. Я обхватила руками свой рюкзак, полный рукописей, которыми мне предстояло заняться дома.

Рэндалл еще утром улетел в Лондон на важную встречу. На самом деле это было совсем даже неплохо, поскольку последние ночи мне хотелось понежиться одной в своей студии. Это походило на конец эпохи.

Я выдохнула, и в холодном воздухе появился пар от моего дыхания.

Внезапно я вспомнила, что совсем забыла перезвонить Люку Мэйвилю. Он звонил еще утром, но день пролетел, а я так и не набрала его номер. Я выудила свой сотовый, хотя для звонков было уже слишком поздно. Люк ответил сразу после второго гудка.

— Привет, это Клэр. Извини, что звоню в такое время, но у меня просто за весь день не было свободной секунды, а я хотела предупредить, что передам тебе отредактированный текст к концу следующей недели. Прости, что так затянула… но в последнее время я живу словно в лихорадке.

— Я полностью принимаю оба ненужных извинения, если ты согласишься встретиться со мной и выпить, — сказал Люк. Где-то на заднем плане слышались какие-то голоса. — Я тут на Перри-стрит, довольно близко к твоему дому. Хочешь, встретимся в «Азеруме»?

— С радостью, — ответила я, осознав, что именно за этим и позвонила. Я нуждалась в друге. И разрядке.