— Так Робин нашел все-таки номер телефона? Вы звонили этому мистеру Гарри из Новой Зеландии? — поинтересовался Бретт, когда они добрались до лодочного сарая на «Шеффилдс ранчо».

Бретт вытаскивал нейлоновый мешок со снаряжением для подводного плавания, и Джун любовалась игрой мускулов на его руках. Любовалась каждым движением худощавого крепкого тела.

— Звонила. Он сказал, что хочет построить здесь несколько коттеджей. Ничего особенного, для семей со средним достатком. Его прельщает местоположение участка — у самого океана. По-моему, неплохой человек, не то что этот мистер Угорь. — Джун рассмеялась. — Хотя он предлагает мне меньшую сумму. Впрочем, я должна хорошенько подумать.

Бретт выпрямился, держа в одной руке нейлоновый мешок со снаряжением, а в другой что-то вроде большого сачка, только из проволоки, — для рыбы.

— Ну как, готовы?

Сердце Джун ушло в пятки, но она бодро ответила:

— Готова.

Они прошли по дощатому настилу, и она увидела внизу, в воде, неопределенные темные очертания, которые, казалось, двигались в потоках воды.

— Вы уверены, что вон те темные пятна в воде, — Джун указала рукой, — не какие-нибудь опасные существа?

— Я уже говорил вам, это — рифы. И не забудьте: нельзя дотрагиваться до кораллов. Они очень капризны и могут погибнуть.

— Можете мне поверить, у меня нет ни малейшего желания дотрагиваться до чего-либо.

Кроме, разве что, самого Бретта. Вот до него ей очень хотелось бы дотронуться.

— Уверены, что не струсите?

— Пошли, — вместо ответа сказала Джун.

Джун сняла рубашку и шорты только перед тем, как опуститься в воду. В цельном, но низко вырезанном и сильно открытом сверху купальнике она чувствовала себя обнаженной. Впрочем, она уже оголила свою душу перед этим мужчиной. Что значат теперь несколько лишних дюймов тела, которые он может увидеть?

Бретт, щурясь от солнца, оглядел ее и тихонько присвистнул:

— А у принцессы стиральных порошков есть фигура!

— Похоже, вы совсем не умеете говорить комплименты, а? Может, вы и рыцарь, но явно уволенный за непрофессионализм.

— Вы еще попомните об этом, — пообещал он, помогая ей надеть маску и приспособить трубку с аквалангом.

— И что же мне грозит? — успела спросить Джун.

— Готовы? — спросил Бретт, игнорируя ее вопрос.

— Готова, — прошипела Джун сквозь трубку акваланга.

— Держитесь ближе ко мне.

Этого он мог бы и не говорить. И они оба ушли под воду. Бретт и в самом деле был похож на дельфина, струи воды мягко обтекали длинное гибкое тело. Они проплыли мимо узкого прохода в коралловых рифах, за которым открывались свободные океанские просторы. Темно-синие, почти черные глубины, пугающие своей таинственностью.

К счастью, Бретт туда не поплыл, он повернул налево и, не торопясь, двигался вдоль коралловых отложений. Его ласты неслышно рассекали воду, посылая теплые потоки к лицу Джун. Упругие мускулы на ногах равномерно сокращались, и маленькие волоски танцевали в воде. Джун, с усмешкой подумала она, не забудь: ты наблюдаешь за подводной жизнью океана.

Джун протянула руку и указала на огромную морскую черепаху, которая улепетывала от них, направляясь в океан. Бретт сжал ее руку, и даже сквозь стеклянные окуляры маски она почувствовала теплоту его улыбки.

Потом они увидели тонкую длинную рыбу, черную, пятнистую, с заостренным плавником. Рыба проплыла мимо них и скрылась в какой-то щели.

Бретт подал знак: внимание. Он подплыл к какому-то существу, зарывшемуся в песок. Дотронулся до него. И тут же большая серая рыбина вынырнула из своего песчаного укрытия и… улетела.

Теперь Джун понимала, почему Бретт так любит этот мир. На что бы ни упал ее взгляд, все было необыкновенным и чудесным.

Вскоре они снова вернулись на мелководье. Никогда Джун не чувствовала себя такой бодрой, такой возбужденной. Она стянула маску, перебросила ее через руку, стащила ласты и зарыла уставшие ноги в песок. Солнце заливало ее своим сиянием, танцевало на волнах, у нее кружилась голова, но не от буйного пиршества света, а от мужчины, который стоял рядом с ней.

— Там, внизу… просто невероятно! Вы правы: огромная разница — видеть эти существа в естественной для них среде обитания или в аквариумах. — Джун пыталась сделать сразу два дела: восстановить дыхание и поделиться с Бреттом впечатлениями о необычном мире, открывшемся ей в воде. — Я хочу увидеть это еще раз.

Их взгляды встретились.

— Да, я хочу побывать там еще раз, — повторила Джун.

Широкая усмешка появилась на лице Бретта.

— Чувствуется что-то вроде опьянения, правда?

— Вы должны были предупредить меня.

Он и сам был чем-то пьянящим, незаметно прокравшимся в ее сердце, не затратив для этого никаких усилий, лишь поиграв на гитаре для дельфина. Хотя нет, не так. Все гораздо глубже. Джун манило, опьяняло, влекло то, что жило в его душе и в сердце, как и то, что Бретт считал смыслом своей жизни.

— Я никогда этого не забуду.

— Забудете. Вернетесь к прежней жизни и забудете про нас.

Джун взглянула ему в глаза.

— Никогда.

Бретт взял ее лицо в ладони, большими пальцами нежно коснувшись кончиков ее губ.

— Только не говорите, что к моим щекам прилипли морские водоросли, — прошептала Джун.

— Знаете, у вас самые чудесные ямочки, которые когда-либо видели мои глаза, — сообщил Бретт.

— У меня нет ямочек. Должно быть, это морщинки.

Он покачал головой.

— Нет, самые настоящие ямочки. Не очень глубокие, они заметны, только когда вы смеетесь по-настоящему. Или когда наблюдаете за Найси.

Бретт смотрел в глаза Джун, и ее дыхание снова стало прерывистым и неровным, а улыбка угасла, превратилась в немой вопрос, в безмолвный настойчивый призыв. Он привлек ее к себе и поцеловал — сначала в одну ямочку на щеке, потом в другую. Теперь Джун просто не могла вздохнуть. И наконец Бретт приник к ее губам.

Джун закрыла глаза и растворилось в упоительном, сладостном ощущении его губ — горячих, нежных, с солоноватым привкусом океанской воды. Чувственный жар окатил ее с головы до ног, и, повинуясь мучительно-сладостному устремлению своего тела, Джун в нетерпеливом порыве прильнула к широкой груди Бретта. Легкий бриз овевал ее кожу, но ничто не могло укротить бушующий в ней пожар.

Его руки легли ей на плечи, обхватили их отчаянно-крепким объятием, но не смогли удержаться и скользнули ниже. О, как же он хотел ее, и его тело бесстыдно свидетельствовало об этом! И так же мучительно жаждала Бретта Джун, истосковавшаяся по мужской ласке.

Она подняла свои отяжелевшие руки, положила ему на плечи и зарылась пальцами в густые влажные кудри. Его язык медленным тягучим движением, исторгающим приливную волну из самой глубины ее истомившегося тела, переливал в нее любовь.

Пусть этот поцелуй никогда не кончается! Она не уедет завтра. Она останется еще на неделю. Нет, на год. О чем это она думает? Не надо, Джун, не думай. Просто чувствуй. Хоть раз в своей жизни просто чувствуй! — приказала она себе.

Бретт испустил долгий вздох и прервал поцелуй, но не выпустил Джун из объятий. Какое-то мгновение он смотрел на нее, затем привлек еще ближе к себе и положил подбородок на ее голову. Одной рукой он гладил ее спину, другой прижимал к своей груди.

— Расскажи мне о своей жизни в Реддинге, — попросил он срывающимся голосом.

— О своей жизни в Реддинге? — удивленно переспросила она таким же, как у него, прерывистым голосом.

Бретт наклонился, снова поцеловал ее и, почти не отрывая губ от ее рта, повторил:

— Расскажи мне, что ты делаешь, с кем встречаешься? Опиши, как выглядит твоя квартира.

— Почему ты хочешь знать об этом… сейчас?

Он снова поцеловал ее, потерся носом о ее нос, лбом о ее лоб.

— Потому что завтра ты возвращаешься домой, потому что завтра тебя здесь уже не будет.

У Джун перехватило дыхание. Как бы ей хотелось забыть о завтрашнем дне, о том, что завтра она будет где-то еще, но не в объятиях Бретта. Кажется, мысли — всего лишь фантом сознания — не способны причинить физические страдания, но Джун было по-настоящему больно. Эта боль, истекая прямо из сердца, заполняла каждую клеточку ее тела.

— Я не могу думать об этом, — прошептала она, целуя его.

— Тогда сделай что-нибудь, — сказал Бретт, и она услышала, как участилось его дыхание.

— Может быть, я останусь еще на несколько дней, — сказала Джун. — Нет, черт побери, не могу. На ту неделю у меня назначено четыре важные встречи.

Встречи, офис — все это казалось ей сейчас совершенно нереальным. Реально было это место, этот мужчина. И только.

— Я хотела бы остаться, — прошептала Джун.

Бретт нежно дотронулся до ее подбородка.

— Но ты не можешь. И не должна. Тебе нужно управлять твоим бизнесом. Там — твоя жизнь. А это… — он посмотрел вокруг, — это всего лишь пауза, которая ненадолго отвлекла тебя от твоего мира. Ты вернешься домой, зароешься в свои дела, погрузишься в свою жизнь, и все это покажется тебе сном. Ты сядешь за свой стол и подумаешь обо всем как о нелепой, пусть и приятной, случайности. Улыбнешься и удивишься: а было ли это? Может быть — да, а может быть — нет, подумаешь ты.

— Я не собираюсь ничего забывать.

— В конце концов, хотим мы того или нет, все становится вчерашним днем, — сказал Бретт с циничной усмешкой. — Ничто не длится вечно. Миз Джун, я с радостью обнаружил, что в мире еще есть кое-что хорошее. — Он провел пальцем по ее нижней губе. — Вы — настоящая леди.

Его слова вонзались в Джун, она ощущала почти физическую боль.

— Расставаясь с вами, милорд, я сохраню это в памяти как настоящий комплимент.

Но чем уж она так хороша? Разве она сделала в своей жизни что-нибудь стоящее? Что-то такое, что было бы важно для других, а не только для нее?

Но Джун не стала высказывать эти сомнения, не захотела ничего выяснять. Потом она обо всем подумает. А сейчас она молча приняла неожиданную похвалу, от которой у нее потеплело на сердце.

На лице Бретта появилось недоуменное выражение.

— Но мы же совсем забыли…

— Ну да, проверить сети.

Они рассмеялись.

— Ладно, пошли снова. Добудем обед для Найси, а заодно что-нибудь и для себя.

Джун никогда не проводила время так замечательно интересно. И ни один мужчина не вызывал у нее таких чувств, как Бретт. Джун испустила долгий вздох, подняла ласты и последовала за ним.

Как она позволила, чтобы с ней такое случилось?

Вернувшись в парк, Джун зашла в контору. Она посмотрела на свое отражение в зеркале, склонила голову и улыбнулась. Так она и думала — никаких ямочек. И что это Бретту пришло в голову? Она постаралась припомнить, о чем они разговаривали, когда он их приметил. Кажется, она говорила, что никогда не забудет ни его, ни Найси.

Сердце Джун жарко всколыхнулось, и она увидела… ямочки. Неужели ей раньше никогда не доводилось так улыбаться? Она убрала с лица улыбку, а вместе с нею и ямочки, и слегка нахмурилась. Необязательно иметь такой счастливый вид, во всяком случае, в присутствии Бретта.

При их приближении Найси радостно высунулся из воды. Джун открыла было рот, чтобы попросить разрешения покормить дельфина, но Бретт сам протянул ей рыбу.

— Теперь я стараюсь кормить его не по часам, чтобы он отвыкал от определенной схемы кормления. А скоро начну подкармливать его совсем незаметно. Пусть считает, что он сам добывает себе пропитание.

Красное ведро опустело, и Джун погрустнела. Семь фунтов рыбы — казалось бы, так много — закончились. Семь дней в Австралии — казалось бы, так долго, — от них почти ничего не осталось.

— Ты скучаешь о дельфинах, когда выпускаешь их на волю? — спросила она.

— Я начинаю с ними работать, зная, что они должны уйти. Думаю, я скучаю по некоторым из них, но я счастлив, зная, что они свободны. — Он сжал ее руку.

— До свидания, Найси, — сказала Джун, ощущая сосущую пустоту не только своей, но и его потери.

Когда стало темнеть, Бретт приготовил пару каких-то большеголовых рыбин, вытащенных из сети, и они съели их прямо на пляже. Они говорили о всяких пустяках, но мрачная атмосфера висела над этим их последним вечером.

Джун вспомнила, что принесла с собой фотоаппарат, и бродила вокруг, выбирая интересные кадры, а Бретт лежал, растянувшись на одеяле.

— Ты сфотографируешь и меня? — спросил он, когда она через некоторое время уселась рядом с ним.

— Да, если ты не возражаешь.

— Не возражаю. Но только для чего это тебе?

Джун склонилась над ним, заглянула ему в глаза.

— Я не хочу тебя забывать.

Какое-то время он смотрел на нее, словно пытаясь понять, почему она хочет сохранить память о нем. Потом притянул ее к себе и поцеловал.

— Останься сегодня со мной, Джун.

Сердце ее торопливыми неровными ударами забилось у самого горла. Джун и сама сказала бы ему эти слова, но боялась унизительного отказа. Улыбка, озарившая ее лицо, и была ответом.

Джун коснулась подбородка Бретта, пробежала пальцами по его лицу, ощущая пробивающуюся щетину. Он снова поцеловал ее, отчего чувственное томление, переполнявшее Джун, теплой волной опустилось вниз, сведя ее бедра в сладостном предвкушении.

— Хочешь принять душ? — спросил Бретт.

Еще одна горячая волна омыла ее тело.

— С тобой?

Он усмехнулся.

— А это идея. Не струсишь?

— Струшу? Ни за что.

Да. Ни за что. У нее мучительно заныло в желудке. Это болело и трепетало глубоко запрятанное женское начало при мысли, что вот сейчас, скоро-скоро Бретт коснется ее. Джун действительно трусила, но не собиралась показывать это.

— Тебе понадобится какая-нибудь одежда.

— У меня в сумке есть запасная рубашка. Вообще-то это твоя рубашка, — призналась она.

Честно говоря, Джун не хотела возвращать ее Бретту. Такая вот у нее появилась прихоть!

— Если хочешь, надень ее.

Джун усмехнулась: вот бы сказать ему о своем желании оставить у себя его старую рубашку! Скорее всего, на его лице появилась бы уже знакомая ей усмешка: оказывается, леди еще и сентиментальна? А возможно, он просто не понял бы ее.

— Спасибо.

Закат заливал все вокруг золотисто-розовым, яркими отблесками играл на коже Бретта. Он встал и направился к эллингу. Джун шла за ним на некотором отдалении — не торопясь, внешне оставаясь спокойной, стараясь ничем не выдать своего жаркого страха и… нетерпения.

Дойдя до эллинга, Бретт остановился и обернулся к Джун. Он будто давал понять, что выбор за ней. Как будто у нее действительно был выбор.

Бретт стоял, обнаженный, под сильной струей воды, которая обтекала его мускулистое загорелое тело. Он потянулся к Джун и, все еще не дотрагиваясь до нее, поманил к себе. Мгновение они стояли под холодным душем, почти не касаясь друг друга. Потом он осторожно просунул палец под одну бретельку ее купальника и опустил ее вниз, затем проделал то же самое с другой. Джун хотела помочь ему, но он взглядом остановил ее.

Очень медленно, нежными ласкающими движениями — отчего ее груди трепетали, наливаясь чувственным жаром, — Бретт освободил ее от купальника. Он дотрагивался до нее с такой осторожностью, словно Джун была необыкновенным созданием, которое можно поранить неловким прикосновением.

Когда купальник упал к ее ногам, Джун перешагнула через него и в нетерпении потянулась к нему. Ей хотелось коснуться его, ощутить его близость, но Бретт положил свои руки на ее бедра и, лаская ее живот, поднялся выше. Груди с крупными бледноватыми сосками удобно легли в чашу его ладоней. Его большие пальцы все с той же ласковой медлительностью подбирались все ближе к поджидающим их в страстном нетерпении вершинам. Пламя охватившего Джун желания было такой мощи, что в какое-то мгновение ей показалось: она умрет, изойдет собственным жаром, если вот сейчас, сию минуту не даст ему исхода.

Закрыв глаза, Джун потянулась к Бретту, положила руки ему на грудь, словно желая оделить и его этой сладостной мукой, потом запрокинула голову и, все так же не открывая глаз, испустила протяжный низкий стон. Бретт прижал ее к себе, и у него вырвался такой же низкий, тяжелый, хриплый шепот. Его руки скользили по мокрой спине Джун, по ее ягодицам, привлекая ее все ближе, словно пытаясь слиться с ней в неразделимое целое. Ее груди в нетерпеливом порыве терлись о его кожу, руки кружили по широкой груди, ласкали гибкую талию, скользили по узким бедрам.

Чуть отклонив ее голову, Бретт ласкал языком ее подбородок, забирался в нежную ямочку на шее, тихонько покусывал изящные мочки ушей. Потом, протянув руку за спину Джун, он взял флакон с жидким мылом и вылил немного на Джун. Потом чуть отступил назад, и его мыльные руки начали скользить по ее телу. У Джун кружилась голова, подгибались колени. Вот о чем мечтала она — подсознательно, не облекая свои мечты в живые видения — с первой минуты своего пребывания в этом удивительном месте, с первой встречи с этим необыкновенным мужчиной.

В чувственном изнеможении Джун приникла к Бретту и стояла в истоме, переплетя его пальцы со своими, там, где она их застала, — на своей талии.

Потом он увлек ее под душ, целуя ее нос, губы, щеки под льющимися на них холодными струями. Джун будто оглохла. Она не слышала, как падала вода в металлический поддон, переливалась через край и с громким всплеском уходила вниз, под дощатый настил, замолчали птицы, стихли все звуки внешнего мира.

Бретт потянулся и закрыл кран, прижав Джун спиной к стене. Его грудь тяжело вздымалась при каждом вздохе. Он положил руки на бедра Джун и уткнулся в нее лицом. Вода с его волос текла теперь по ее лицу.

— Ты ведь знаешь, я не та женщина, которую… берут на одну ночь, — прошептала Джун.

— Знаю. — Бретт поцеловал ее. — Но ведь ты понимаешь, как все закончится?

Ей было невыносимо больно слышать эти слова, но она знала, что он прав.

— Понимаю.

Но ведь все в конце концов кончается, он же сам недавно сказал, пронеслось у Джун в голове. Неужели вопреки всякому здравому смыслу, он все же лелеет мысли о вечности?

— Ты уверена, это то, чего ты хочешь? — спросил Бретт севшим голосом.

Он снова заглянул в ее душу и разглядел то, о чем благоразумная в обычной жизни Джун в этом странном, «перевернутом» мире (там, в реальной жизни, — день, здесь — ночь, там, в реальной жизни, — зима, здесь — лето) просто хотела бы забыть.

— Завтра ты от меня уедешь и вернешься к своей жизни, к своим делам. Я не хочу причинять тебе боль. Оставлять горькую память.

Джун старалась не думать об этом, но он, конечно, прав. Всего лишь одна ночь, легкий флирт. Казалось бы, чего проще. Но она не такая женщина, чтобы, отдавшись мужчине, через несколько дней вспоминать обо всем как о милом приятном приключении. Она знала, ей будет очень плохо, когда настанет пора расстаться.

— Мы можем писать и звонить друг другу, — сказала Джун.

Бретт провел рукой по ее волосам.

— Не получится. Даже не надо притворяться. Это будет полный разрыв.

— Ты хочешь, чтобы я уехала?

— Нет, — твердо сказал он. — Я хочу, чтобы ты осталась. Но эта жизнь не для тебя. У тебя — своя жизнь, и другой жизни ты не хочешь. Пока не хочешь, — добавил он. — А может быть, не захочешь никогда. Я ведь тебе говорил — помнишь? — у тебя переходный период. Так что не надо никаких иллюзий.

— У меня нет иллюзий, — прошептала Джун.

Она знала, что это ложь, чувствовала, что, займись она с Бреттом любовью, и можно поставить крест на ее разумной спокойной жизни. Но готова ли она к этому? Положа руку на сердце она не могла ответить на этот вопрос.

— А что, если я просто здесь переночую? — неуверенно спросила она.

Бретт коснулся пальцем ее губ и с ласковой насмешкой спросил:

— Ты когда-нибудь проводила ночь в корабельной койке с мужчиной?

— Только вчера. Разве ты забыл?

Бретт усмехнулся.

— Мне почему-то казалось, что вчерашнюю ночь я провел в шезлонге. Должно быть, подвела память.

Они тщательно вытерли друг друга, потом он взял Джун за руку и повел в эллинг, где они устроились вдвоем на корабельной койке.

Джун лежала к Бретту спиной и поглаживала его браслет, напоминающий о том, что ни к кому нельзя привязываться. Рука Бретта тихо покоилась на ее бедре, но его бунтующая плоть настойчиво прижималась к Джун. Какую же мучительную жертву он приносит! — думала она, от души жалея его. И себя тоже.

Джун повернулась к Бретту, потерлась своей щекой о его щеку.

— У тебя ведь бывали легкие интрижки, правда? Если бы я пошла на это, к какому типу женщин ты бы отнес меня?

— Ты слишком любопытна, тебе это известно?

— Хм… правда?

Джун крепче сжала браслет, и Бретт взглянул на ее пальцы.

— А вдруг твой амулет не подействует? — спросила она.

Бретт погладил ее по спине.

— Я буду скучать по тебе, Джун. Ты — это та привязанность, от которой я не хочу отказываться.

Она тоже закрыла глаза, чувствуя теплоту и усталость, испытывая одновременно удовлетворение и грызущий физический голод. Бретт привлек ее ближе к себе, и она обвила его ногу своей ногой. Их тела, обнаженные, но целомудренные, были слиты воедино.

Пусть бы никогда не наступало завтра, никогда, никогда… — думала Джун, пребывая в каком-то сомнамбулическом состоянии между бодрствованием и сном. Но, даже погруженная в полудрему, она знала, что хочет этого мужчину более всего на свете.

И никакая это не иллюзия.

Сквозь полуприкрытые веки проникал солнечный свет, но не это заставило Джун открыть глаза. Она почувствовала на себе взгляд Бретта. Он смотрел на нее с умиротворенной улыбкой. И что-то взорвалось у нее внутри, словно большой стеклянный шар, разлетевшийся на тысячи цветных осколков.

Я люблю этого человека, отчетливо поняла вдруг Джун и вздрогнула.

— Замерзла? — спросил Бретт, привлекая ее к себе.

Джун собственническим жестом провела по его животу, как по своему собственному.

— Нет.

Она шла ко дну.

Джун снова посмотрела на свою руку, добравшуюся до темного лона, на завитки волос, которых она касалась кончиками пальцев. Джун переместила руку на живот Бретта, потом на его грудь. Сколько тепла и уверенности исходит от этого мужчины! Неужели, вспоминая об этом, она когда-нибудь станет думать, что это был всего лишь сон, видение?

Бретт продолжал смотреть на нее каким-то настойчивым, вопрошающим, что ли, взглядом, и Джун удивилась: неужели он чувствует ее смятение? Только сейчас она поняла, что он имел в виду, когда говорил о полном разрыве. Но понимал ли он, что для нее это не любовная интрижка и не приключение на одну ночь?

Какое-то седьмое чувство ей подсказывало: если они займутся любовью, это перевернет всю ее жизнь и она уже никогда не сможет уйти от него. Возможно, Бретт тоже это понимал. И потому ни на чем не настаивал. Чистое сумасшествие, иначе не скажешь.

Но какая-то ее часть, Джун это хорошо осознавала, уже навсегда принадлежит этому месту, принадлежит Бретту.

— Каждое утро я поднимаюсь в половине шестого, — начала она, отвечая на недавно заданный им вопрос. — Делаю гимнастику и отправляюсь на работу. Обычно у меня бывает за день не меньше трех встреч: с сотрудниками, с менеджерами или с клиентами. И всех надо убеждать, увещевать, на чем-то настаивать. Поверь, это непросто. Но тебе, я думаю, слушать об этом не очень интересно.

— Даже представить не могу такую жизнь. Хотя и моя жизнь большинству людей, я думаю, кажется скучной и однообразной.

— Но, согласись, это и в самом деле очень странное занятие. — Джун улыбнулась. — Хотя и героическое.

Бретт поморщился.

— Ничего героического в нем нет. Я просто делаю свое дело, и все.

И потому она его любит.

Любит… У Джун сильнее забилось сердце. Когда же все это началось? — опять задалась она тем же вопросом. Просто не верится, что всего за одну неделю каким-то непонятным образом, не прилагая к тому никаких усилий, этот простой парень сумел вскружить ей голову и увлечь ее, горожанку до мозга костей, своим непонятным подводным миром.

— Как бы мне хотелось остаться еще хоть на один день, — со вздохом проговорила Джун и мысленно поправила себя: не на один день, а навсегда.

— Это пройдет, когда ты снова вернешься к своей жизни, — отозвался Бретт.

— Откуда такая уверенность?! — возмутилась Джун.

Бретт качнул койку так, что она угрожающе накренилась, чуть не сбросив их обоих. Потом выбрался из койки, помог Джун встать и только тогда сказал:

— Потому что это — не твоя жизнь. Ты принадлежишь другому миру.

— А тебе не хотелось бы…

— Не надо, Джун, — прервал ее Бретт.

Серьезность, с которой он это произнес, свидетельствовала о том, что Бретт не хочет поддерживать никаких иллюзий об их будущем. Будущего у них нет, сказал он. Конечно, он прав. Но до чего же все-таки больно, что он не оставляет ей даже слабой надежды!

— Во сколько твой рейс?

— В три часа, с аэродрома в Таунсвилле. Как раз успеваю добраться до сиднейского аэропорта.

— Я подброшу тебя в отель, тебе надо уложить вещи. Заглянешь потом в парк попрощаться?

Джун кивнула, боясь расплакаться.

— Сделаю еще несколько фотографий.

Она схватила фотоаппарат и выскочила из домика, даже не осознав, что на ней нет одежды. Только солнечный жар, опаливший ее тело, напомнил ей об этом. Ну и распущенность! — ужаснулась Джун и быстро вернулась, чтобы одеться.

Пушистые белые облака плыли по светлой небесной лазури. И ее охватило прежнее желание: унести бы с собой все звуки, все запахи, все чувства, которые пробудило в ней это место, даже легкую боль, поселившуюся теперь в ее сердце, там, где раньше была пустота.