— Помогите мне! О Боже, мама!

Шарлотта бросила сумку с бизоньими лепешками и побежала к фургону. Когда она забралась туда, то с первого взгляда поняла — Люсинде пришло время рожать.

— Я позову миссис Гундерсон, — сказала она, сжимая руку сестры. — Хорошо, дорогая? Я вернусь через минуту.

Люсинда покачала головой.

— Нет, подожди, — прошептала она. — Нам нужно поговорить.

Шарлотта убрала волосы сестры с ее мокрого лба.

— Все будет хорошо, — прошептала она. На мгновение ей почудилось, что они с сестрой снова стали маленькими девочками, которые прячутся от отцовского гнева. Точно так же, как и тогда, Люсинда волновалась.

— А если хорошо не будет? Пообещай мне, что позаботишься о ребенке, если со мной что-то случится.

— С тобой ничего не случится, — бормотала Шарлотта, всем сердцем желая, чтобы ее слова оказались правдой. Да, Люсинда всю жизнь была слабее, но разве не могла она стать ненадолго сильной в тот день, когда ей предстоит получить бесценный подарок? — Постарайся думать о хорошем, Люси.

— Пообещай мне, — прошептала Люсинда, хватая Шарлотту за руку.

— Я обещаю, — сказала Шарлотта. Люсинда кивнула.

— Значит, если будет нужно, ты будешь бороться с Маркусом. Я хочу, чтобы ребенок жил с тобой, Шар.

Шарлотта ничего не сказала, думая о том, что отношения в браке, наверное, никогда не складываются так, как хотелось бы супругам. Но тогда зачем выходить замуж, заранее зная, что не хочешь, чтобы твой муж заботился о ребенке?

— Лучше позвать миссис Гундерсон, — прошептала Люсинда, и ее лицо исказилось от страха и боли.

Воспоминания четырехлетней давности терзали сердце Люка, когда он отправился повидать индейцев племени канза, которые приехали, чтобы поторговать с путешественниками. В тот прекрасный день Белый Лис, благородный вождь канза, составил ему компанию, и Люк надеялся, что встретится с ним и сегодня. В его ушах продолжал звучать голос Белого Лиса:

— Когда ты вернешься к любимой женщине и ребенку, они будут счастливы, что ты нашел такую щедрую землю. Камень упадет с твоего сердца, друг.

Тогда Люк закрыл глаза, вспоминая, как плакала Пармелия: «Мы больше не увидимся, Люк. Я чувствую это. Умоляю тебя, не уезжай!»

К реальности его вернули звуки, доносившиеся из их с Джорджем фургона. Создавалось впечатление, что кто-то двигал вещи с места на место, и это было странно: Джордж в это самое время беседовал с индейцем-канза. Люк запрыгнул в фургон и увидел Молли Смитерс. В руках у девушки было его фото — последняя фотография, на которой была запечатлена Пармелия.

— Что, черт побери, ты здесь делаешь? — спросил он резким гневным голосом.

У Молли от неожиданности вытянулось лицо.

— Мне… мне нужно было увидеть тебя, — проговорила она, заикаясь.

— И порыться в моих вещах? Ты не могла встретиться со мной на улице? Я все утро расхаживал по лагерю.

— Мне просто… мне нужно поговорить с тобой, — сказала Молли, подходя к нему и опуская снимок на стопку одеял, будто это был какой-то случайный предмет повседневного обихода. — Не думаю, что ты догадываешься о чувствах, которые я к тебе испытываю.

— Лучше замолчи и уходи, Молли, — сказал он.

— Что?

— Я знаю, какие чувства ты ко мне испытываешь. Думаю, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что у тебя на уме. Мне это не нужно. Мне казалось, я достаточно ясно дал это понять.

— Но ты не знаешь меня, — пробормотала она и расстегнула юбку, позволяя ей упасть на пол.

Молли осталась стоять перед ним, обнаженная ниже пояса. Длинные ноги, белая кожа, треугольник светлых вьющихся волос… На ее лице были написаны надежда и ожидание.

Но он не чувствовал ничего, кроме гнева.

— Одевайся и уходи, Молли, или я вытащу тебя из фургона в таком вот виде. Пусть другие мужчины полюбуются.

Ее глаза вспыхнули яростью.

— Ты не сделаешь этого!

— Это еще почему?

— А как же твоя драгоценная Шарлотта Далтон? Что она подумает? И эта женщина, кто бы она ни была? — спросила она, снова беря в руки фотографию Пармелии.

— Положи снимок и одевайся. Сейчас же!

Похоже, что-то в его тоне испугало девушку, потому что она сделала и то, и другое быстрее, чем он рассчитывал.

— Кто эта женщина, Люк? — спросила Молли. — Разве вы с мистером Пенфилдом не холостяки? Может, это твоя мама в молодости?

Люк глубоко вздохнул и подтолкнул ее ближе к выходу из фургона.

— Это моя жена, Молли, — тихо сказал он. — А теперь убирайся.

«Прости меня, Господи», — добавил он беззвучно.

Роды проходили и лучше, чем боялась Шарлотта, и хуже, чем она надеялась. Она думала, что Люсинду просто разорвет пополам, ведь та кричала, плакала, совсем не слушала советов миссис Гундерсон. Шарлотте казалось, Люси, много раз наблюдавшая роды у животных на ферме, должна была знать, что ей нужно тужиться. Но вместе с тем она прекрасно понимала, что какая-то часть головы Люсинды просто не работала.

Наконец Люсинда начала тужиться. Ее лицо стало сначала красным, а потом и вовсе фиолетовым.

— С ней все в порядке? — шепотом спросила Шарлотта. Миссис Гундерсон не ответила.

— Тужься сильнее, Люсинда, — скомандовала она. — Я уже вижу головку.

И Люсинда старалась изо всех сил.

— Дай ей еще щепотку порошка, — прошептала миссис Гундерсон, и Шарлотта посыпала губы Люсинды щепоткой порошка из толченых высушенных свиных блох. Но Люсинда, рыдая, выплюнула порошок. Ее лицо было красным, заплаканным, измученным болью.

— Дорогая, тебе нужно будет постараться, когда я скажу тужиться, и нужно будет принимать порошок, когда твоя сестра тебе его дает! — закричала миссис Гундерсон, как будто от боли у Люсинды возникли проблемы со слухом. — Надо было положить топор ей под одеяло, чтобы отрезать боль.

Теперь тужься, дорогая. Именно сейчас, Люсинда. Просто тужься так, как будто от этого зависит твоя жизнь.

И Люсинда тужилась.

Ребенок появился на свет очень быстро, будто для него это не составило никакого труда, и Шарлотта мгновенно влюбилась в него.

— А теперь я завяжу на пуповине три узелочка, — сказала миссис Гундерсон, — на здоровье, богатство и счастье, Люсинда, а твоей сестре лучше закопать детское место, как только мы тебя почистим. Говорят, тогда малышу во всех делах будет сопутствовать удача.

Шарлотта дала миссис Гундерсон отрез чистой ткани и маленькое одеяльце, которое их мама сшила как раз на этот случай.

— У тебя прекрасный маленький мальчик, — сказала миссис Гундерсон, быстрыми движениями вытирая кровь с его тельца, а затем заворачивая в одеяльце. Однако когда она взглянула вниз, на всю ту кровь, которая продолжала медленно вытекать из Люсинды, ее брови нахмурились.

— Ты бы лучше пошла и попросила у индейцев немного спорыньи, Шарлотта. Как можно скорее, понимаешь?

Шарлотта понимала, зная, что на ферме всегда боялись, чтобы после родов животное вот так не истекло кровью.

— Ну вот, потерпи немного, — сказала миссис Гундерсон, перекладывая сверток с ребенком в руки Люсинды. — Теперь, после всего, что вы пережили вместе, можешь немного отдохнуть. А я позабочусь о детском месте и о том, чтобы прекратилось это кровотечение.

Через несколько минут все изменилось. Миссис Гундерсон извлекла из чрева Люсинды детское место и дала Шарлотте строгое наставление закопать его. Кровотечение сразу же прекратилось.

— Думаю, что с ней все будет хорошо, — сказала миссис Гундерсон. — Но на всякий случай, Шарлотта, достань немного спорыньи у одной из индианок, пока мы не покинули эту местность. Просто на тот случай, если кровотечение возобновится.

Она протянула руку и положила ее на лоб Люсинды.

— Дорогая, у тебя все будет очень хорошо, и у тебя есть прекрасный мальчик с тремя симпатичными узелками на пуповине. А теперь дай ему попить, дорогая, вот так, — сказала она, прикладывая крошечную, покрытую темными волосиками головку малыша к груди Люсинды. — Я пока обмоюсь, а твоя сестра позаботится о детском месте и спорынье.

Шарлотта ушла не сразу. Она просто не могла поверить, что пару минут назад в мире появился новый человечек.

— Ну, я пойду, — наконец сказала она, в последний раз взглянув на маленького Джейкоба и на миг задумавшись о том, какие чувства она бы испытывала, появись у нее свой собственный ребенок. Но это в будущем, решила она. А сейчас, когда она стала тетей, она сможет держать Джейкоба на руках столько, сколько захочется, и увидит, как будут расти он и его братья и сестры.

Наверное, она зря беспокоилась о здоровье Люсинды. Если Бог даст, Люси все-таки нормально перенесет поездку.

— Один совет перед тем, как ты уйдешь, — вдруг окликнула Шарлотту миссис Гундерсон, собирая нехитрые принадлежности для родов, которые она принесла с собой. — Держись подальше от этой девчонки — рабыни Смитерсов и от других рабов тоже, коли на то пошло. Поняла?

Шарлотта была потрясена. Миссис Гундерсон была из Иллинойса, и, насколько Шарлотта знала, отрицательно относилась к идее рабства.

— Простите, но я не понимаю, что вы хотите сказать, — сказала Шарлотта, — Только не говорите, что вы считаете правильным, что Бидди Ли и Бен Люциус являются собственностью Смитерсов.

— Не мне соглашаться с этим или осуждать! То же самое касается тебя. Ходят слухи, Шарлотта, что вы с этой девчонкой плетете какие-то интриги. Ты очень пожалеешь, если испачкаешься во всем этом, дорогая моя.

Шарлотта почувствовала охвативший Люсинду страх, даже не глядя на нее, — это было сродни тому ужасу, который был способен охватить сердце сестры еще в ту пору, как она была маленькой девочкой.

— Я не буду слушать эту чепуху, — сказала Шарлотта.

— Но, Шарлотта, — просила ее Люсинда, — если миссис Гундерсон говорит…

— Мне все равно, что говорит миссис Гундерсон, — огрызнулась Шарлотта. Она посмотрела в глаза повитухе. — Я не допущу, чтобы Джок Смитерс, Скит Смитерс или кто-то другой говорил мне, с кем я могу разговаривать, а с кем — нет, миссис Гундерсон…

— Ты не знаешь этих людей, — сказала миссис Гундерсон.

— Тогда, может быть, я узнаю о них больше, чем мне бы хотелось, но, черт побери, я не позволю им указывать мне, с кем я могу разговаривать!

Шарлотта знала, что Люсинда, несмотря на свое состояние, хотела бы поговорить с ней об этом. Но ей не хотелось слышать нотки паники в ее голосе, и ей не хотелось говорить то, о чем она позже пожалеет. Итак, она ушла, унося в ведерке детское место, чтобы потом отправиться на поиски спорыньи.

— Эта травка поможет тебе, если появятся какие-то проблемы, — сказала Шарлотта, не желая обсуждать их с Люсиндой женские дела в присутствии Маркуса. — Индианка сказала, что ты очень быстро встанешь на ноги.

Они услышали, как Маркус демонстративно хмыкнул, но Шарлотта не обращала на него никакого внимания.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, глядя на бледное лицо сестры.

— Сносно, — сказала Люсинда. — Чувствую слабость во всем тепе, но разве этого не должно быть? Я чувствую себя лучше, чем предполагала.

Шарлотта кивнула.

— Хорошо. Еще я слышала, что неплохо было бы иметь под рукой ивовую кору. Думаю, я постараюсь достать немножко сегодня вечером, раз уж здесь так много индейцев-канза.

Маркус хмыкнул еще раз. Шарлотта больше терпеть не стала.

— У тебя забит нос, Маркус, и тебе тоже нужно лекарство? Или у тебя возникли проблемы с индейцами, которыми ты бы хотел с нами поделиться?

Маркус поставил на пол свою тарелку.

— Я расскажу тебе, в чем проблема. Проблема в том, что вы все обращаетесь с этими дикарями слишком мягко, будто они могут вылечить вас и обеспечить всем необходимым. Вы что, не видите, что это просто немытые попрошайки?

— Они делятся с нами своей едой! — воскликнула Шарлотта. — Это называется гостеприимством — по крайней мере, так считают мистер Эшкрофт и мистер Пенфилд, Блиссы, капитан Тайлер и другие здравомыслящие люди из нашего каравана. Канза попрошайничают не больше, чем ты и я, когда идем меняться.

— Да ты что? Как ты думаешь, сколько пищи они съели во время всех этих маленьких перекусов сегодня вечером?

— И что из этого? Откуда ты знаешь, что через неделю мы не застрянем где-нибудь или нам не понадобится что-то, что есть только у индейцев? Кроме того, некоторые наши люди многих из них хорошо знают.

— И вот мы снова вернулись к славному Люку Эшкрофту, — пробормотал Маркус.

— Все выигрывают от мирных отношений с индейцами! — возмутилась Шарлотта.

— Это грязные, хитрые воришки, — упрямо повторил он, скрещивая руки на груди. — Ничто и никогда не убедит меня в обратном.

Шарлотте хотелось закричать. Безусловно, бессмысленно было пытаться переубедить Маркуса, она об этом знала. Но как же Люсинда и маленький Джейкоб, чьи крошечные губки напоминали нежный розовый бутон?

— И с такими убеждениями ты собираешься растить своего сына? — спросила Шарлотта, глядя на Люсинду, прижимавшую малыша к груди.

— Шарлотта, — тихо сказала сестра. — Он спит. Пожалуйста, не ссорьтесь!

— Я спрашиваю не его, я спрашиваю тебя! — воскликнула она. Страдальческий взгляд Люсинды разозлил ее больше, чем любые слова Маркуса, и Шарлотта, схватив одну из рубашек, сшитых их матерью, помчалась прочь от палатки — мимо семей, обедавших вместе с индейцами, мимо лошадей и быков, щипавших редкую, выбитую скотом траву прерий, мимо тощих, изнуренных поездкой собак, бродивших по твердой земле в поисках чего-нибудь съедобного. За кольцом фургонов она увидела индианку, у которой она достала спорыньи. Та торговалась с семьей Вестроу. Шарлотта думала о том, как Маркус назвал индейцев — немытые попрошайки, — и испытывала сильное искушение вернуться к костру и избить его.

Но она прикусила язык, сдерживая свой гнев, и попросила у индианки еще немного трав в обмен на ситцевую рубашку.

— У меня нет больше спорыньи, но я знаю, у кого она есть. Подождите, — сказала та. — Это для вас?

Шарлотта покачала головой, думая, что, если спорынья помогает женщинам поправиться после родов, то ей, наверное, она не пригодится никогда.

— Нет, для моей сестры, — сказала она.

— Подождите здесь, — мягко сказала индианка и убежала.

Спустя полчаса Шарлотту окутала темнота. В сумраке светились костры, вечерние звуки превратились в звуки ночи, а Шарлотта все ждала, размышляя, что же могло случиться. Она знала, что, возможно, имеет смысл подойти к одному из канза завтра утром до того, как соберут палатки, и тогда совершить сделку. Но что, если индейцы уже уехали из этой местности в поисках другого каравана?

Шарлотта была обеспокоена. Она вспоминала, как серьезна была эта женщина, когда сказала ей: «Подождите здесь». С каждой минутой росла ее тревога — она находилась вне кольца фургонов, защищенных ночным караулом. Шарлотта никак не могла отделаться от мыслей о семье Смитерсов и предостережениях миссис Гундерсон.

В глубине души она знала, что не сделала ничего плохого, но у таких людей, как Смитерсы, были другие взгляды на рабство и многие прочие вещи. Подождав еще немного, она решила вернуться в караван, а индианку-канза поискать завтра утром.

— Ты ищешь неприятности, Шарлотта, или просто забыла об осторожности?

Она обернулась. Она, конечно, могла узнать голос Люка, даже не глядя на него. Но когда она его увидела — большого, красивого и стройного мужчину, которого она уже привыкла встречать при свете луны, — ее сердце на какой-то миг перестало биться.

Люк быстро подошел к ней и обнял ее.

— Я слышал, у твоей сестры родился здоровый малыш, — прошептал он.

Шарлотта кивнула, вдыхая любимый аромат.

— И я слышал разговоры, направленные против тебя. Много разговоров.

— Я не хочу никого слушать, — сказала она. — Мне отвратительны люди, которые считают, что нужно подстраиваться под окружающих. Ты знаешь, что Маркус не хочет иметь никаких дел с индейцами? А моя сестра даже не пытается с ним спорить!

— Твой зять глупец, Шарлотта. Я понял это в первый же день, когда увидел его. Но какое отношение его мнение имеет к тебе?

— Люсинда часто принимает его сторону! — воскликнула Шарлотта.

— Шарлотта, — сказал Люк, опуская руки ей на плечи, — послушай меня и подумай над тем, что я скажу. Тебе придется позволить Маркусу, Люсинде и их малышу жить своей жизнью. Если он плохой муж, это их дело. Позволь Люси принимать собственные решения и быть такой женой, какой она хочет. А ты живи своей жизнью. — Он приоткрыл большим пальцем ее губы, и Шарлотта вспомнила тот самый первый раз, когда была потрясена тем, какие ощущения в ее теле рождает одно-единственное невинное прикосновение.

А сейчас…

— В твоей жизни происходит много нового, — сказал Люк мягко. — Я думаю, тебе нужно на этом сосредоточиться.

Пропасть, в которую она падала, была слишком глубока… Она была женщиной, которая поклялась, что никогда не будет нуждаться в муже и желать близости, однако ее обнимали руки мужчины, в которого она готова была влюбиться.

— Скажи мне, о чем ты думаешь, — ласково сказал Люк, убирая волосы от ее лица.

«Все и обо всем», — сказала она себе. Шарлотта никогда и не мечтала о том, что встретит мужчину, с которым сможет делиться всеми своими мыслями.

— Все происходит слишком быстро, — наконец сказала она. — Когда ты рядом со мной, я не могу устоять перед искушением рассказать тебе все, о чем думаю.

— И что в этом плохого? — спросил Люк, прижимаясь губами к ее шее.

— Я этого не хочу, — пробормотала она, силой заставляя себя сосредоточиться.

— А чего ты хочешь? — прошептал Люк, и его руки скользнули на ее бедра.

На миг Шарлотта потеряла дар речи. Воспоминания о взрыве удовольствия, подаренного ей Люком, поглотили ее.

— Скажи мне, — попросил Люк.

— Я не хочу нуждаться в тебе, — сказала Шарлотта. Люк улыбнулся.

— Тогда мы оба чувствуем одно и то же, — сказал он. — Я тоже не хочу нуждаться в тебе. У меня были свои планы — заготавливать лес на западе. И чтобы никаких женщин, никаких серьезных отношений. Но потом я встречаю Шарлотту Далтон, и она не выходит у меня из головы. Затем я целую ее, — прошептал он, поглаживая ее губы своими губами, — и чувствую, что пропал.

Шарлотта покачала головой. Ей нравились слова Люка, — но она не верила им — потому что знала, что каждый мужчина может меняться, из Мистера Великолепного превращаясь в Мистера Ужасного, который способен ударить жену или бросить в огонь куклу дочери.

— Я не хочу, чтобы наши встречи имели какое-то продолжение, — сказала она.

Люк Эшкрофт пожал плечами.

— Тогда так и будет, — согласился он так легко, будто она попросила его решить самую простую в мире арифметическую задачу. — Я же говорил тебе: на западе мы с Джорджем собираемся заготавливать лес. Женщины не входят в наши планы.

— Но я не хочу быть твоей любовницей, — сказала она.

— Ты моя женщина, — прошептал он, его губы коснулись ее ушка. — Это значит женщина, которую я люблю целовать. К которой я люблю прикасаться. И которой я наслаждаюсь.

Их тела знали, что делать, хотя Шарлотта раньше и не догадывалась, что она может вот так позабыть о приличиях, обо всем, что выходило за рамки ее сиюминутного желания. Она разделась с его помощью, с трепетом ожидая его прикосновений. Когда его губы ласкали ее соски, а язык рисовал приятную влажную дорожку на ее животе, с уст Шарлотты то и дело срывался стон наслаждения.

Она не была искренна, когда говорила, что не хочет с ним видеться. На самом деле она мечтала встречаться с ним чаще, касаться его кожи, трогать жесткие завитки волос, которые она однажды мельком увидела у него на груди. Ей очень хотелось, чтобы ее руки скользили по его сильной широкой груди, гладили твердый, плоский живот, хотелось заставить его стонать, когда она прикоснется к его твердому горячему члену…

— Я хочу увидеть тебя, — прошептала она. — Я хочу увидеть и почувствовать тебя.

— Пока еще рано, — прошептал он, поглаживая ее бедра.

Прикосновения Люка были уверенными, страстными, умелыми. Он плавным движением стянул с нее панталоны, затем его руки снова поднялись вверх.

Но Шарлотта хотела большего. Она накрыла своими губами его рот, покусывая его нижнюю губу, потом ее губки перебрались на мочку его уха. Она расстегнула его рубашку и забралась под нее, наслаждаясь ощущением его жестких волос и твердых мышц, о которых она так долго мечтала. Она поймала пальцами его соски, и Люк застонал, а его мужское достоинство упруго уперлось в ее ногу.

Шарлотту поглотило неукротимое пламя желания.

— Шарлотта, — прошептал Люк, скользя пальцами к ее влажному лону. Он продолжал возбуждать ее, одной рукой удерживая ее попку, а второй проникая в шелковые потайные уголки ее желаний. В ответ она покусывала его шею, гладила волосы, царапала спину, и дыхание его становилось все более прерывистым.

— Иди ко мне, — шепотом приказал он, и Шарлотта подчинилась беспрекословно, отдавая себя в его распоряжение.

В голове у нее не было никаких мыслей. Яркие вспышки неземного наслаждения заставили ее стонать, извиваться, выгибаться дугой. Ничего подобного она в жизни еще не испытывала.

Обессиленная, Шарлотта припала губами к его шее, чувствуя, как на нее накатываются волны любви и печали. Она понимала, что те прекрасные мгновения и чувства, которые соединяют их с Люком, были иллюзией, не больше.

Люк гладил Шарлотту по волосам. Его звучавший в ночи голос казался ей самым добрым и нежным из всех голосов, которые она слышала в жизни.

— Всему свое время, Шарлотта. В любом случае, ты должна быть к этому готова.

Она ничего не ответила, и Люк закрыл глаза, пытаясь убедить себя, что поступает правильно.

«Не разбивай ей сердце», — повторял его внутренний голос.

Он давно понял, насколько Шарлотта ему небезразлична. Несколько минут назад, чтобы не ответить на ее страстный призыв, ему пришлось собрать всю свою выдержку. Он никогда не думал, что может так сильно хотеть женщину. «Не разбивай ей сердце», — снова сказал он себе.

Он знал, что должен выбрать именно этот путь.