Игнатий Ф. Кларк. Фантазии о будущих войнах

Первый основной этап, 1871-1900

Лишь самый извращенный ум станет отрицать, что истории о грядущих войнах всегда подчинялись и направлялись эволюционным процессом вызова и реакции на этот вызов. Так происходило с того далекого дня в 1644 году, когда жители Лондона впервые узрели шестистраничную фантазию на тему бушевавшей в то время в Англии гражданской войны. Aulicus, Сон о Внезапном Пришествии Короля в Лондон был примитивным памфлетом, наполненным страстью, питаемой эпохой смуты. Его автор, Френсис Чейнел, приобрел достаточно дурную славу, чтобы удостоиться краткого упоминания в Национальном биографическом словаре, где он описан как фанатик-пуританин, известный ненавистью к Карлу I и всему, что тот олицетворял.

Чейнел был первым сновидцем футуристической беллетристики. Он рассказывает, как заснул, охваченный мыслями о гражданской войне, и увидел долгий кошмарный сон; в этом жутком видении король Карл I побеждал Кромвеля и силы парламента. В обстановке мая 1644 г. то была актуальная и острая фантазия: тогда еще считалось, что король способен взять верх в гражданской войне. Памятуя об этом, Чейнел поступил так, как поступали столь многие после него — на ограниченном пространстве шести страниц развернул максимально драматический рассказ о грядущих бедствиях, не оставив у читателей никаких сомнений относительно смысла своего послания: НЕОБХОДИМО ДЕЙСТВОВАТЬ СЕЙЧАС, ИНАЧЕ БУДЕТ ПОЗДНО.

За Чейнелом, смело ринувшимся в неведомую область, последовали немногие. На протяжении двух с половиной столетий со дня публикации памфлета, беллетристика о будущих войнах сводилась к ряду случайных и, как правило, ничем не примечательных сочинений — настолько немногочисленных, что все они могут уместиться в скромном портфеле. Но внезапно, в 1871 году, великие энергии прессы, политики и публики сошлись воедино, и Битва при Доркинге Чесни стала катализатором цепной реакции фантазий о войнах грядущего, продолжавших выходить без перерыва вплоть до начала Первой мировой войны. С 1871 г. не проходило и года без того, чтобы в Англии, Франции или Германии не появилась очередная история о будущей войне. В периоды значительной напряженности — к примеру, паники, связанной с туннелем под Ла-Маншем (1882) или во время Агадирского кризиса (1911) — они выходили десятками; вероятное число подобных произведений, написанных на английском, французском и немецком языках между 1871 и 1914 годами, составляет не менее четырехсот. Все это указывает на громадный европейский интерес к будущей войне, The Next Great War, der nachste Krieg, La Guerre de demain, как ее именовали на жизнерадостном языке предвидения. Комплекс сочинений о грядущих войнах являл собой нечестивый союз противоборствующих интересов. Исходным импульсом, обстоятельствами и последствиями прогнозируемых конфликтов любое из них было обязано Другому. Сливаясь в вынужденных, лишенных и признака любви объятиях с завтрашним врагом, авторы их находили полное самооправдание в часто повторявшемся доводе: будущая война станет новым этапом истории той или иной страны.

С 1880-х годов количество произведений о будущих войнах все увеличивалось, ширились и их темы. К концу XIX века и в Европе, и в Соединенных Штатах сложилась определенная парадигма военных и политических ожиданий. На дальней, параноидальной оконечности ее располагались фантазии о «желтой опасности», демонических ученых и анархистах, неизменно вооруженных самым страшным оружием и мечтающих покорить мир. Все они требуют отдельного рассмотрения, что и будет, вероятно, рано или поздно сделано. Упомянем лишь, что тему «желтой опасности» Европа разделяла с Соединенными Штатами. Как показал в своей книге War Stars (с. 33–45) Г. Брюс Франклин, американские версии начались с Последних дней республики Пиртона Доннера (1880) и течение двух десятилетий превратились в настоящий потоп. Не отставали в те годы и европейцы:

Жюль Лермина в Битве при Страсбурге (La Bataille de Strasbourg, 1895) описывает, как ученый взрывает Монблан и уничтожает полчища вторгшихся в Европу азиатов; китайцы пытаются завоевать мир в Желтой опасности (The Yellow Danger, 1898) М. Ф. Шила; азиатская агрессия по-прежнему продолжается в Банзай! (1908), немецком сочинении о японском нападении на Соединенные Штаты, принадлежащем перу «Парабеллума» (Фердинанда Генриха Граутофа).

«Желтая опасность» М. Ф. Шила (1898) — по определению Д. Сувина, «безумная мелодрама отвратительного расизма».

То были кошмары грядущей войны, доведенные до предела. Они не имели непосредственной и сколько-нибудь существенной связи с тогдашней мировой ситуацией, что ясно выразил капитан Данри, посвятив свое трехтомное Черное нашествие (L'Invasionnoire, 1895-6) Жюлю Верну. Данри писал, что его фантазия о вторжении в Европу орд африканских фанатиков-мусульман во главе с гениальным султаном «…построена на весьма сомнительном предположении, так как в наш век происходит совершенно обратное. Европейские державы по своей воле перекраивают Черный континент и распределяют между собой его примитивное население, как если бы это были стада дешевого скота». Подобное беспокойство, связанное с европейским колониализмом, породило воображаемое извержение непреодолимых сил — китайцев, японцев, африканцев — которые вступали в собственное имперское соперничество с западным миром. Возникшие в эту эпоху версии «американского кошмара», например, явно коренились в подсознательных тревогах по поводу «внутреннего врага», как в Предсказании будущей войны (Next War: A Prediction, 1892) Кинга Уоллеса или новой Японии, как во Вторжении в Нью-Йорк или Аннексии Гавайев (The Invasion of New York; Or, How Hawaii was Annexed, 1897) Д. Г. Палмера. Авторы, мужественно признававшие за собой расовые предрассудки, выдвигали и проекты окончательного решения вопроса восточного кошмара — истребление «неполноценных» рас.

За звание «лучшей фантастики геноцида» соревнуются два произведения. Первое, которое может претендовать на победу хотя бы про причине своего объема — это глава под названием «Судьба неполноценных рас» из книги Через три сотни лет (Three Hundred Years Hence, 1881), написанной Уильямом Делилем Хэем, в свое время членом Королевского географического общества. Второе — рассказ Беспримерное нашествие (The Unparalleled Invasion), побочный продукт опыта, почерпнутого Джеком Лондоном в период работы военным корреспондентом на русско-японской войне. Британский автор видит в будущем совершенное общество викторианской мечты — передовые технологии, всеобщий мир и благосостояние, Экуменический парламент Штатов Человечества, объединяющий белые расы. В Век Мира, пишет Хэй, «умам людей открылась истина, они осознали разнообразие видов, поняли закон развития Природы… Суровая логика фактов свидетельствовала, что негры и китайцы уступали представителям белой расы и были лишены возможности достичь интеллектуального уровня последних» (235). Закон Природы гласил, что мир должен принадлежать белым. Громадные воздушные флотилии проносятся над Китаем и обрушивают на «цветущую страну», распростертую внизу, «дождь жуткой смерти» —

…дождь смерти для всякого живого существа, ливень, смывающий с лица земли отсталую расу, давно уже пассивно противопоставившую себя прогрессу Объединенного Человечества.

Стоит ли рассказывать дальше? Вам известна эта ужасающая история (ибо она, несомненно, была ужасающей), история уничтожения тысячи миллионов существ, которые некогда считались равными нам, людям интеллекта. Мы вспоминаем о Желтой Расе с жалостливым презрением, поскольку видим в ней не что иное, как расу человекоподобных животных, и не можем рассматривать ее как относящуюся к той расе, что составляет славное Объединенное Человечество (248).

Американские доводы, доказывающие полезность уничтожения китайцев, не строятся на «законе развития Природы». Это, по словам Джека Лондона, вопрос самой обычной предусмотрительности: «С поразительным китайским уровнем рождаемости справиться невозможно. Если население Китая составляет 1000 миллионов и увеличивается на 20 миллионов в год, через 25 лет оно составит 1500 миллионов — что равняется всему населению мира в 1904 г.» Инициатором окончательного решения становятся Соединенные Штаты: в 1975 году президент Мойер собирает коалицию основных «белых» государств для уничтожения всего населения Китая.

«Народы Европы, защищайте свои святые сокровища» — работа Г. Кнакфусса (1895), выполненная по эскизу Вильгельма II, которая вскоре стала известна как «Желтая опасность» или «Гроза с Востока». Копии ее германский кайзер рассылал европейским монархам.

Первого мая 1976 года их самолеты начинают сбрасывать «странные, безобидные на вид снаряды, трубочки из хрупкого стекла, которые разбивались на тысячи осколков, падая на улицы и крыши» (269). Эта атака — начало запланированной программы бактериологической войны:

Все лето и осень 1976 года Китай представлял собой чудовищный ад… Нигде нельзя было спастись от микроскопических снарядов, проникавших и в самые надежные убежища. Сотни миллионов трупов оставались непогребенными, микробы же только размножались; вдобавок, миллионы ежедневно умирали от голода. Голод, к тому же, ослаблял жертв и уничтожал их естественную сопротивляемость эпидемии. Людоедство, убийства и безумие воцарились повсюду. Так погиб Китай [5] .

Подобные радикальные фантазии проистекали из непрестанного диалога между западной культурой и громадной мощью новых индустриальных обществ, все увеличивавшейся с 1764 года, когда в Глазго Джеймсу Уатту впервые пришла в голову идея изолированной камеры для конденсации пара. Сто лет спустя на сцену вышел Жюль Верн, первый великий научный фантаст, и достижения Немо, Ро-бура и балтиморского Пушечного клуба раскрыли наиболее плодотворные аспекты применения новых технологий. Позднее, в Пятистах миллионах бегумы (Les 500 Millions de la Begum, 1874), Жюль Верн обратился к моральной стороне использования научных знаний. Его Франсевиль — идеальный город, устремленный к миру, счастью своих граждан и благу всего человечества; Штальштадт — темная противоположность, обиталище доктора Щульце и его сверхпушки, город тоталитарный, регламентированный и нацеленный на завоевание мира. Негласный вывод состоит в том, что, располагая достаточными средствами, любой — любая страна, любая группировка, любая раса — может овладеть планетой Земля. Никто не выразил это лучше Г. Дж. Уэллса в наиболее выразительном и впечатляющем из всех произведений о грядущих войнах, Войне миров (1898). В своем классическом романе Уэллс изначально ввел идею высшей силы, какую испытали на себе тасманийцы: «Жители Тасмании… были уничтожены до последнего за пятьдесят лет истребительной войны, затеянной иммигрантами из Европы». Когда на пустоши между Хорселлом и Уокингом приземляются марсианские цилиндры, ружья и артиллерийские орудия англичан оказываются такими же бесполезными, как деревянные дубинки тасманийцев. Сверхоружие марсиан, их огневая мощь и мобильность, которым позавидовал бы любой генерал, служили предупреждением: наука может до неузнаваемости изменить военное дело.

По мере все ускоряющегося развития современных вооружений, Уэллс продолжал разрабатывать военную тему, однако вернулся из межпланетных пространств на Землю. В Сухопутных броненосцах (The Land Ironclads, 1903) он рассмотрел технологические новинки на поле боя, в Войне в воздухе (1908) обратился к тотальной войне в земной обстановке, описывая уничтожение Нью-Йорка и разрушение всей человеческой цивилизации в ближайшем будущем, когда «от великих наций и империй остались лишь одни названия». Наконец, в Освобожденном мире (1914) он дал образчик самого проницательного предвидения футурологической литературы, изобразив атомную войну. Размышляя об абсолютном оружии, он пришел к выводу, что невероятная разрушительная сила атомной бомбы (именно Уэллс изобрел этот термин) навсегда покончит с войнами и приведет человечество к «жаркому солнцу преображенного мира».

Рассуждения об оружии будущего предоставляли немало материала и для параллельной серии более конвенциональных произведений на тему «какой станет грядущая морская война?» Это была прямая и непосредственная военная фантастика — сплошные сражения, никакой политики, ибо действие почти полностью вращалось вокруг операций военных судов. Такие сочинения отвечали на серьезные вопросы, вызванные появлением броненосцев, оснащением кораблей носовым тараном, развитием эсминцев и подводных лодок. Распространенность подобного рода произведений также зависела от национальных интересов. Господствовали в этой области англичане, по той простой причине, что Королевский флот являлся для Англии первой линией обороны. Бросалось в глаза отсутствие немецких писателей. Им было не о чем писать: новый Рейх начал развивать программу строительства флота лишь после принятия военно-морского закона 1898 г. Французы больше интересовались и больше писали о своей сухопутной армии. По другую сторону Атлантики, как показал в War Stars (22–33) Брюс Франклин, американские пропагандисты сочиняли трактаты о военной готовности и настаивали на необходимости создания мощного военно-морского флота, каким в 1880-е годы Соединенные Штаты не располагали.

Один из лучших примеров этой беллетристики «ожиданий» — сочинение члена британского парламента (позднее секретаря Адмиралтейства) Хью Арнольда-Форстера Корабельная башня: История современной войны броненосцев (In a Conning Tower: A Story of Modern Ironclad Warfare, 1888), где автор повествовал о морском таране. По словам Арнольда-Форстера, он хотел дать читателям «достоверное представление о возможном сражении между двумя современными броненосцами, оснащенными всеми средствами нападения и защиты, какими обладает бронированный корабль наших дней» (ii).

«Корабельная башня» X. Арнольда-Форстера. Издание 1891 г.

Корабельная башня оказалась весьма популярной: за первой публикацией в Murray’s Magazine (июль 1888) последовали восемь памфлетных изданий, а также переводы на голландский, французский, итальянский и шведский языки. Немалый интерес вызвала Великая морская война 1888 года (Der grosse Seekrieg im Jahre 1888), написанная Спиридоном Гопчевичем, офицером австрийского флота. Это детальное описание военно-морской тактики в войне между Англией и Францией было напечатано в 1886 году в высокопрофессиональном издании (Internationale Revue über die Gesamten Armeen und Flotten), а в следующем году было спешно переведено на английский под названием Завоевание Англии в 1888 году.

Необычными чертами этих военно-морских предвидений были благодушие и чрезвычайная вежливость авторов — приятный контраст по сравнению с пропагандистско-обвинительным тоном таких произведений, как Захват Канады (The Battle of the Swash and the Capture of Canada, 1888) Сэмюэля Бартона, Смерть англичанам! (Mort aux Anglais! 1892.) Жоржа ле Фора или Расплата с Англией (Die Abrechnung mit England, 1900) Карла Эйзенгарта. К примеру, британский военный историк Уильям Л. Кловс заверял читателей, что при сочинении Капитана «Мэри Роуз» (The Captain of the «Mary Rose», 1892) «не вдохновлялся никакими недружественными или пристрастными чувствами по отношению к Франции». Журналист Ф. Т. Джейн, основатель влиятельного издания Jane's Fighting Ships, начал свой рассказ о Блейке с «Рэттленейка» (Blake of the «Rattlesnake», 1895) с длинной преамбулы, посвященной «выдумкам о будущей войне». По его мнению, они не могли угрожать миру между народами. Причина проста: «В других странах также часто выходят в свет подобные сочинения, но я никогда не слыхал, чтобы кто-либо из нас питал к ним из-за этого вражду». Точно так же и анонимный лейтенант французского флота, написавший Войну с Англией (La Guerre avec l'Angleterre, 1900), объяснял выбор врага тем, что предметом его сочинения являлась морская война:

Для Франции морская война может быть только одна — против Англии. Отсюда не следует, что Франция должна воевать с англичанами или быть более заинтересована в войне, нежели в поддержании мира. Еще менее допустимо считать, что Франции следует стремиться к войне с Англией. (v).

Иллюстрация из книги Ф. Т. Джейна «Блейк с „Рэттленейка“» (рисунок автора).

Очевидная популярность различных произведений о грядущей войне означила внезапную и всеобъемлющую перемену в давно установившихся способах коммуникации. Буквально в одночасье беллетристика сменила трактат и памфлет в качестве наиболее эффективного способа публичного обсуждения национальных дел. На протяжении веков «обращение к нации» служило для предупреждения об опасности — от первых сигналов тревоги при приближении Непобедимой армады в 1588 году до волн памфлетов, сопровождавших и порой глубоко повлиявших на события в США в 1776 г., во Франции в 1789 г. и в Англии в то время, когда наполеоновская экспедиционная армия готовилась к Булони к вторжению в Англию.

Возможность вторжения Наполеона в Англию вызвала настоящую войну памфлетов, театральных пьес и эстампов между Англией и Францией. Французский эстамп «Тилорьер, или десант в Англию» (1803) изображает одно из воображаемых изобретений тех времен — гигантский воздушный шар, способный нести до 3000 солдат вместе с лошадьми.

Хотя бесспорная влиятельность Битвы при Доркинге Чесни стала важной движущей силой, способствовавшей этому переходу к беллетристике, основной причиной перемен все же являлось сочетание социальных и литературных факторов. Во-первых, существовал момент спроса и предложения: постоянный рост населения и параллельный рост грамотности обеспечивал все больше и больше читателей для растущего количества газет, всевозможных журналов и разнообразных книг. Во-вторых, новый и крайне влиятельный конклав историков продемонстрировал, часто весьма красноречиво, как те или другие нации завоевали свое место в мире XIX столетия. Чувство национальной принадлежности и исключительности порождалось и подпитывалось этими новыми историческими трудами, делом жизни видных авторов — Тьерри, Мишле, Френсиса Паркера, Маколея, Карлейля, Бокля, фон Ранке, Трейчке. В согласии со всеобщей верой в «прогресс», они описывали эволюцию своих стран как плод усилий выдающихся личностей, результат общественных движений, борьбы с другими народами и решающих побед, подобных Аустерлицу, Саратоге и Ватерлоо.

Новая, централизованная система образования распространяла их упрощенные версии «одной истории для одного народа» в государственных школах. К 1890-м годам молодежь всех основных индустриальных стран успела получить должную подготовку и была уже хорошо знакома с этими версиями истории. Впервые в истории человечества, молодые люди смогли увидеть эволюцию того или иного национального государства на картах, показывавших объединение германских земель, продвижение американцев из тринадцати британских колоний на запад, к Тихому океану, утраченные провинции Эльзаса-Лотарингии или новые территориальные приобретения Британской империи.

В параллельной вселенной новой исторической беллетристики, героическому индивидууму была отведена яркая роль в мужественных мирах Вальтера Скотта, Виктора Гюго, Фенимора Купера, Алессандро Мандзони и многих других. Эти писатели, каждый по-своему, пытались показать внутренние связи между характером и действием, личностью и народом. И поэтому в январе 1871 года, когда Чесни начал размышлять о модели, на которой могло бы основываться задуманное им произведение о немецком вторжении, ему немедленно пришла на ум беллетристика в духе Эркмана-Шатриана. Этот весьма популярный писательский дуэт выбрал для своих произведений о «новобранце» хорошо известную обстановку наполеоновских войн. Манера письма Эркмана-Шатриана стала идеальным примером для британского полковника, который стремился показать, что изложенные им события истории воображаемого вторжения станут прямым следствием ошибок и неудач страны в 1871 году. Заблуждения прошлого — столь явные, глубокие, но предотвратимые — обретали мощное психологическое воздействие в свете будущей истории. Рассказ о будущем мог с одинаковой легкостью описывать и победу, и поражение. На этой временной шкале будущие события становились одной из глав, и часто последней главой, национальной истории: победа служила радостным и славным подтверждением исключительности национальной судьбы, поражение создавало резкий контраст между окончательным упадком и лучшими временами, навсегда канувшими в прошлое.

Беллетристика о грядущей войне в целом следовала абрису современных ей ожиданий. Примерно две трети произведений, то есть большая их часть, близко придерживались политических, военных или военно-морских данностей; когда же авторы их хотели о чем-то предупредить, они отчетливо указывали читателям на фантастический элемент. Их сочинения были по большинству увещевающими эссе о военной готовности — приводились аргументы в пользу расширения армии или строительства большего количества кораблей. Поскольку эти авторы в основном реагировали на те или иные опасности или угрозы, исходящие от современных им врагов, они обычно тщательно старались представить свои повествования о грядущей войне как описания следующего этапа истории страны. Чесни, во вступительных фразах Битвы при Доркинге, это прекрасно удалось. Многочисленные имитаторы Чесни взяли на вооружение и часто использовали искусные приемы, с помощью которых он в первых же строках определил временную привязку и масштаб грядущего бедствия, начав свое сочинение зловещим и горестным плачем:

Вы просите, внуки мои, поведать вам что-либо о моем участии в великих событиях, случившихся пятьдесят лет назад. Грустно обращаться к этой горькой странице нашей истории, но вы, в вашей новой стране, возможно, извлечете из нее необходимый урок. Для нас, в Англии, урок этот запоздал. И все же предупреждений было достаточно, мы просто не желали прислушаться к ним. Опасность не застигла нас врасплох. События разразились внезапно, это верно, но многое достаточно ясно предсказывало их, и нам следовало лишь открыть глаза; однако мы по собственной воле оставались слепы.

Стоило перенести угрозу со стороны внешнего врага на американскую почву — и вот уже «Stochastic» (Хью Грэттен Доннелли) издает горестные стенания в духе Чесни, настаивая на необходимости укрепить оборону Америки. Его Страна под ударом (The Stricken Nation, 1890) открывается воспоминанием о счастливых днях, когда британский флот еще не превратил Нью-Йорк в руины, попутно разрушив до основания порты восточного побережья:

Напрасно станем мы перелистывать страницы мировой истории в поисках бедствий более внезапных, более разрушительных по своим размерам либо же более внушительных по своим последствиям, чем те, какие пали на Соединенные Штаты Америки в прошлом десятилетии. Сейчас, на пороге двадцатого столетия, при воспоминании о днях, когда Соединенные Штаты впервые начали осознавать ужасные предзнаменования близящегося кризиса, нас поражают безрассудство и слепота, предшествовавшие борьбе с врагом, ошеломляет и устрашает влияние этой войны на судьбы человечества.

В 1891 году у нас была нация! Республика с населением в 62 миллиона человек… разумный, утонченный и прогрессивный народ; мир и процветание в границах, простиравшихся от Атлантики до Тихого океана, от берегов Великих озер до Залива. В 1892 году мы видим лишь руины некогда великой республики. Наши глаза застилают слезы, когда мы читаем о десятках тысяч героев, павших во имя защиты нашего знамени, о тысячах миллионов, с опозданием потраченных на оборону или выплаченных в качестве дани захватчику.

Стандартной исходной точкой для авторов являлись сложившиеся обстоятельства политической географии Европы или Соединенных Штатов. Французы, к примеру, считали войну с Германией и возвращение Эльзаса-Лотарингии патриотической обязанностью. Эта приемлемая перспектива обеспечила причины и следствия для целого ряда литературных предвидений, начатого в год поражения сочинением Эдуарда Данжина Битва за Берлин в 1875 году (La Bataille de Berlin en 1875, 1871). Та же тема вновь возникла пять лет спустя в анонимном произведении Франция и Германия будущей весной (France et l'Allemagne аu printemps prochain, 1876), затем снова дала о себе знать в 1877 году, в книге генерала Меше Франко-Германская война 1878 года (La Guerre franco-allemande de 1878). To были первые ласточки нашествия guerres imaginaires; тема достигла высшего расцвета в многочисленных книгах капитана Данри (коменданта Эмиля Огюстена Киприана Дриана, 1855–1916). Он принадлежал к новому братству старших офицеров, которые обращались к публике с патриотическими сочинениями. Беллетристика служила этим офицерам средством воззвания к массам — успех Битвы при Доркинге Чесни подсказывал им, что повествование о грядущей войне с ожидаемым врагом было самым эффективным способом высказать свои доводы перед согражданами-налогоплательщиками, настаивая на необходимости увеличить число солдат и военных кораблей.

Комендант Дриан, подобно многим другим авторам сочинений о грядущих войнах, был человеком именитым; лишь позднее, на рубеже веков, место их заняли журналисты новых массовых газет. Дриан был пехотным офицером и в 1888 году, после одиннадцати лет армейской службы, был назначен адъютантом генерала Буланже в военном министерстве. В том же году политическая деятельность генерала привела к его отставке, а Дриан женился на младшей дочери Буланже и приступил к работе над первой из своих «воображаемых войн». Великолепный послужной список продолжается: преподаватель в военной академии Сен-Сир (1892–1896), батальонный командир (1899–1905). В 1906 году Дриан вышел в отставку и обратился к политике в качестве депутата от Нанси; погиб смертью героя на верденском фронте в 1916 году.

В этой биографии отражается ярый патриотизм и стремление подготовить французов к будущей войне, на которой им рано или поздно придется сражаться с Германией. Дриан ясно говорит об этом в посвящении к Войне в открытом поле (La Guerre еn rase campagne, 1888), адресованном его старому полку — 4-му полку зуавов:

С вами я хотел бы отправиться на Великую Войну, которую все мы ждем и которая все не начинается. Я по-прежнему надеюсь увидеть ее под вашим знаменем — да услышит бог сражений мои молитвы! Коротая время в ожидании, я мечтал об этой войне, о священной войне, что сделает нас победителями; и эту книгу моих мечтаний я посвящаю вам.

Дриан всегда снабжал читателей тем, что пользовалось у них спросом: героические эпизоды и великие победы над немцами сменяли друг друга; 1192 страницы Фатальной войны: Франция против Англии (La Guerre fatale: France-Angleterre, 1902) дали ему достаточно места для описания полного разгрома англичан. Дриану принадлежит мировой рекорд — по количеству книг о будущих войнах (в общей сложности их было 12) он опередил любого другого писателя, публиковавшегося до 1914 года. В 1888 году он начал войну с Германией книгой Завтрашняя война (La Guerre de demain), состоявшей из трех романов, которые повествовали о Войне в крепости (La Guerre enforteresse), Войне в открытом поле (La Guerre еn rase campagne) и Войне на воздушном шаре (La Guerre еn ballon). Пытаясь связать историю Франции со своей версией будущей войны, Дриан переносит батальные сцены из фортов на открытую местность и оттуда в небеса. Действие открывается Войной в крепости, куда поступают сообщения о неожиданном германском нападении. Дриан прибегает к стереотипам: благородные французы сражаются с подлыми тевтонами, так и не объявившими войну.

Капитан Данри (Э. Дриан). «Завтрашняя война».

Солдаты занимают свои позиции, и на рассвете их капитан «серьезным голосом» обращается к подчиненным:

Дети мои, настал великий день битвы, тот день, о каком я так часто говорил на наших теоретических занятиях. Немцы движутся, они приближаются к линии наших фортов. Они атакуют нас, не объявив войну, без всякой провокации с нашей стороны, подобно народу, стремящемуся стереть с лица земли другой народ. Мы сражаемся за свою жизнь, свое существование, свои дома. Если мы потерпим поражение, наша страна исчезнет с карты Европы; мы перестанем быть военной державой. Но если мы победим, все будет по-иному. Здесь, в этом маленьком уголке Франции, мы вскоре окажемся отрезаны от мира. Нас ждут бешеные атаки; гибель будет грозить нам каждую секунду. Пусть же стальные сердца ваши будут готовы исполнить долг! Без сомнений, я предпочел бы маршировать с вами в открытом поле, под полковым знаменем, но судьба решила иначе. Нам выпало охранять одни из врат Франции. Постыдно будет позволить врагу взять нашу крепость штурмом; сдача ее будет преступлением. Я побывал в германском плену и в Кельне испытал все унижение побежденного, последовавшее за великими битвами.

Его голос задрожал от волнения, и он указал пальцем в направлении Меца.

— Я слишком стар, чтобы пройти через это снова, — торжественно произнес он, и его слова глубоко потрясли всех нас. — Поклянитесь, что все вы готовы умереть рядом со мной, защищая форт Лиувиль, доверенный нам Францией [8] .

К 1913 году Дриан опубликовал столько романов, а книги его были так длинны, что полвека спустя Пьер Версен в своей достойной восхищения Энциклопедии утопии… и научной фантастики счел должным возвысить глас протеста во имя здравого смысла. Сто страниц Битвы при Доркинге Чесни, замечал он, куда важнее и проникновеннней «тысяч белых листов, которые день за днем пачкал своими писаниями национальный герой Франции (его памяти посвящена почтовая марка, выпущенная в 1956 г.). Тысячи? Судите сами:

Завтрашняя война (La Guerre de demain) — 2827 стр.

Черное нашествие (L'Invasion noire) — 1279 стр.

Фатальная война (La Guerre fatale) — 1192 стр.

Желтое нашествие (L'Invasion jaune) — 1000 стр.

Тихоокеанский авиатор (L'Aviateur du Pacifique) — 512 стр.

Тревога (L’Alerte) — 454 стр.

Подземная война (La Guerre souterraine) — 332 стр.

ВСЕГО — 7616 стр.»

Капитан Данри (Э. Дриан). «Завтрашняя война».

Обложка и рекламная афиша к книге капитана Данри (Э. Дриана) «Желтое нашествие» (1905).

Сходная система отношений между военными и гражданской публикой может быть рассмотрена на примере того, как в Англии генерал сэр Уильям Френсис Батлер (1838–1910) и его жена эксплуатировали интерес публики к военному делу. Генерал отличился в различных колониальных операциях — агло-ашантийских войнах, зулусской кампании, в битве при Тель эль-Кебире — и, сменяя один важный пост на другой, закончил свою карьеру генерал-лейтенантом в 1900 году. В перерыве между кампаниями он нашел время для того, чтобы внести свой вклад в растущее количество беллетристических произведений о грядущих войнах книгой Вторжение в Англию (The Invasion of England, 1882), представлявшей собой вариацию на известную тему. Гораздо более знаменита, однако, была его жена.

Батальные картины прославленной леди Батлер широко освещались в прессе и привлекали тысячи зрителей, будучи выставлены в Королевской академии. Редакции ведущих иллюстрированных журналов тратили тысячи фунтов на право поместить их репродукции. Сообщалось, что люди часами стояли в очередях, чтобы посмотреть передвижные выставки ее картин. Знаменитым полотном «Балаклава», к примеру, насладились в 1876 году 50.000 посетителей зала Общества изящных искусств, а когда картину привезли в Ливерпуль, 100.000 человек заплатили за входные билеты.

Леди Батлер (Элизабет С. Томпсон). «Балаклава» (1876).

В своем единственном опыте военно-фантастической беллетристики генерал увязал военную готовность с будущим нации; его жена приобрела международную известность благодаря картинам, демонстрировавшим массам глубокую связь между историей страны и жизнью, мужеством и смертью обычного солдата. Наиболее известные ее полотна — Перекличка, 28-й полк в Катр-Бра, Шотландия навсегда! — говорили о серьезном влиянии французского genre militaire, в особенности реализма и точности самого знаменитого из французских военных художников, Жана Луи Месонье. Он высоко ценил батальные полотна леди Батлер и однажды отозвался о ней так: «В Англии едва найдется военный художник, одна только женщина».

Французы, основываясь на исключительной военной истории страны, создали собственную героическую иконографию. Одаренные художники — Орас Верне, Адольф Ивон, Альфонс де Невиль, Эдуард Детайль и несравненный Жан Луи Месонье — изображали исторические моменты поражений и побед. Оглянуться назад означало увидеть овеянное славой прошлое, череду великих полководцев — все это до сих пор можно видеть в «Батальном зале» Версаля. Но взгляд в будущее, на войны грядущего, требовал дара воображения, которым был наделен лишь один человек. Альбер Робида (1848–1926) был Жюлем Верном альбома для рисования и журнальной иллюстрации. У обоих видения будущего вдохновлялись новыми технологиями; оба были связаны с журналами: в случае Верна это был Magasin d'education et de recreation, Робида располагал собственным журналом La Caricature. Однако Жюль Верн в своих произведениях был сама серьезность, в то время как Робида раскованно и с немалой долей юмора зарисовывал образы, пришедшие к нему из будущего. В книге Двадцатый век (Le Vingtieme Siecle, 1883) он заглянул в двадцатое столетие и в забавных, прихотливых рисунках отобразил мир прогресса и всеобщего благоденствия: воздушные такси, аэроомнибусы, трансатлантические воздушные шары, воздушные гостиницы, многоквартирные дома из прессованной бумаги, общедоступное телевидение, синтетическая пища, подводные города и спортивные игры, а также женская биржа.

А. Робида. «Двадцатый век» (1883).

С такой же легкостью Робида изображал грядущую войну. Его первое предвидение La guerre qui vient появилось в журнале Карикатура. Это был знаменитый рассказ о Войне в двадцатом веке (La Guerre аu XX siecle, № 200, 27 октября 1883); в 1887 году вышла новая версия в виде великолепного 48-страничного альбома. То был примечательный момент в истории книгоиздания. Обходительный француз со своеобразным чувством юмора, человек совершенно гражданский, создал первые образы того, что могла дать военному делу наука.

А. Робида. Из книги «Война в двадцатом веке» (1887).

Его каталог агрессии явил невероятное будущее: бронированные боевые машины, бактериологическое оружие, бомбардировщики, химические батальоны, женские военные части, истребители, огнеметы, отравляющие газы «Медицинских наступательных отрядов», эксперты по психологической войне, подводные войска… Хотя его рисунки намного опередили время, Робида оставался истинным сыном своего века и выказывал полнейшую беспечность, придумывая наиболее летальное оружие. Сегодня нам известно то, что было в те дни скрыто от глаз. Проектанты и пророки вывели неверные заключения из беспрецедентного прогресса эпохи. Непоколебимая вера в постоянный прогресс человечества приводила к мысли о более коротких и эффективных войнах. В 1901 г., к примеру, в конце главы о «Переменах в военной науке», старший преподаватель Вест-Пойнта следующим образом изложил тогдашнюю американскую военную доктрину: «Война между цивилизованными народами, ведущаяся регулярными и организованными войсками, будет короткой». Он утверждал, что «значительная и все растущая усложненность современной жизни, включающая постоянно ширящиеся международные контакты, в сочетании с описанными выше военными условиями сведет продолжительность войны к минимуму».

Подобные взгляды явственно отразились в рисунках Робида. Его образы — блестящие и несколько архаические предсказания военных достижений двадцатого века. К несчастью, тексты его несравнимы с рисунками. Его повествование повисает в «никогда» фантастической истории будущего, как если бы Робида не мог заставить себя сделать очевидные выводы из собственных изображений смертоносного оружия. Война в двадцатом веке, например, начинается шутливыми нотками, которые Робида использует при описании самых мрачных событий:

Первая половина 1945 года выдалась особенно мирной. За исключением обычных происшествий — то есть трехмесячной гражданской войны в Дунайской империи, американской атаки на наши берега, отраженной флотилией подводных лодок, и китайской экспедиции, бесславно разбившейся о скалы Корсики — в жизни Европы царило полнейшее спокойствие. [12]

Отчаянные и зачастую уморительные приключения неустрашимого героя, Фабиуса Молина из Тулузы, служат для художника лучшим способом позабавить зрителя веселой картиной тотальной войны. Действие разворачивается с молниеносной быстротой, и Молина (иллюстраций ради) быстро продвигается по службе: от воздушного артиллериста до офицера-пилота, второго лейтенанта мобильной артиллерии и командира «„Цианида калия“, подводного торпедного судна новейшей конструкции» (105). Несчастья Молина выходят далеко за рамки служебного долга; быстрый и порой легкомысленный стиль заставляет повествование мчаться вперед с головокружительной скоростью, не оставляя читателю времени задуматься над последствиями удивительных поворотов сюжета.

А. Робида. Иллюстрация из книги «Война в двадцатом веке» (1887).

Время от времени Робида, похоже, намекает на отнюдь не самый приятный исход. Вот как описана, к примеру, воздушная атака на город:

Раздался громкий крик, поднялось облако дыма. Упали еще три бомбы, и наступила полная тишина. Костры погасли, и пелена смерти покрыла все, даже несчастных жителей, остававшихся в городе. Все они тотчас задохнулись в своих домах. На войне подобные эксцессы случаются, к чему всех нас приучили недавние успехи науки [13] .

Робида был «одиноким охотником» французских воображаемых войн, одним из немногих, кто (подобно А. А. Милну и П. Г. Вудхаузу) позволял себе подшучивать над «следующей великой войной». Его комическое повествование избежало Бастилии реальности, так как Робида игнорировал современную ему политику, в отличие от сотен серьезно настроенных авторов — английских, французских и немецких — видевших в моделях будущих европейских войн желательное продолжение национальной политики средствами литературы. По этой причине их сочинения часто хорошо продавались; бывали и внезапные взрывы популярности и роста продаж, когда внимание нации привлекала какая-либо кажущаяся угроза. К примеру, в 1882 году предложения о постройке туннеля под Ла-Маншем вызвали в Англии большую тревогу. Прессу заполнили доводы против опрометчивого и рискованного строительства подобной дороги из Континента в Британию, а озабоченные патриоты бросились сочинять пугающие истории, сами названия которых обещали худшее: Захват туннеля под Ла-Маншем, Неожиданный удар из туннеля, Как Джон Булль потерял Лондон, Осада Лондона, История туннеля под Ла-Маншем, Битва под Булонью. Лучшим из них было сочинение барристера и заметного деятеля британской юридической системы Говарда Френсиса Лестера Взятие Дувра (1888). Лестер повествовал о вероломстве французов: в Дувре собираются и прячутся французские солдаты, только и ждущие подходящего момента, чтобы захватить город и начать вторжение в Англию. Рассказ, хронологически встроенный в историю Франции, ведет уже после завоевания Англии командир французских десантных войск, который лишь многозначительно покачивает головой, вспоминая безрассудство и неподготовленность англичан. Казалось, только вчера французы планировали захват Дувра — а сегодня он может «только пожалеть эту страну, ибо ее унижение, вызванное чистейшей опрометчивостью, алчным стремлением увеличить торговые доходы и слепой глупостью, кажется мне полностью заслуженным» (11).

Актуальные привязки будущих бедствий гарантировали таким произведениям краткий миг популярности, прежде чем они, в числе прочих забытых редкостей, оказывались в руках букинистов. Наиболее выдающиеся и печально известные из них рисуют политическую обстановку в периоды значимых кризисов; они также показывают, как легко было людям конца XIX века поверить, что грядущая европейская война будет краткой и сравнительно гуманной, что стороны будут сражаться с помощью конвенционального оружия и война обойдется без большого количества жертв. Да, они писали и готовились совсем не к той войне… Один из лучших историков Первой мировой войны указывал, что

Государства вступили в конфликт, сохраняя конвенциональное мировоззрение и систему взглядов XVIII века, лишь несколько модифицированную событиями девятнадцатого столетия. С политической точки зрения, они воспринимали войну как борьбу соперничающих коалиций, основанных на традиционной системе дипломатических союзов, с военной — всего лишь как состязание профессиональных армий (увеличившихся, конечно, благодаря континентальной системе военного призыва), в рамках которого сражаются солдаты, а гражданские массы, со скамей амфитеатра, аплодируют подвигам своих чемпионов [14] .

В ситуации этого заговора благодушия лишь немногие понимали, как новые вооружения изменят характер и масштаб войны. Приведем в пример Шарля Рише, выдающегося бактериолога и лауреата Нобелевской премии по медицине; исходя из любимой догмы технологического и социального прогресса, он предсказывал в книге Через сто лет (Dans cent ans, 1892) лучший из возможных будущих миров. За восемь лет до того, как братья Райт начали свои полеты в Китти-Хоук, Рише был уверен в приближении вечного мира: современное оружие, считал он, выступало для народов и стран абсолютным фактором сдерживания. Громадные национальные армии сменили небольшие вооруженные силы прошлого; что же касается их оружия, то

Скорострельные ружья, гигантские пушки, усовершенствованные снаряды, бездымный и бесшумный порох — все это настолько разрушительно, что большое сражение (каковое, мы надеемся, никогда не случится) за несколько часов приведет к смерти 300.000 человек. Вполне очевидно, что нации, как бы ни были они ослеплены ложной гордыней, отшатнутся от этого ужасного видения.

Заметны, однако, перемены к лучшему. Создаются чертежи нового оружия, вероятно, более разрушительного, чем когда-либо. Постоянно совершенствуя наши вооружения, мы в конце концов сделаем войну невозможной. Летающие машины, если они будут изобретены, станут сеять разрушение повсюду. Ни один город, как бы далеко он ни находился от границы, не сможет себя защитить [15] .

В поддержку своей веры в то, что нации «отшатнутся от этого ужасного видения», Рише не приводил никаких цифр. С другой стороны, целые горы статистики можно обнаружить в шести томах и на 3094 страницах объемистого трактата Ивана Блоха (Блиоха) Будущая война. На протяжении девяти лет Блох изучал все войны, начиная с 1870 года — учитывая все, от количества войск до запасов амуниции, огневой мощи и числа потерь — и наконец пришел к выводу, что «война стала невозможной как с военной, так и политической и экономической точек зрения…»

Само развитие механизма войны доказало ее непрактичность. Характеристики современных вооружений и организация общества сделали ведение войны делом экономически невозможным; и наконец, если будет сделана попытка доказать ошибочность моих выводов, подвергнув их широкому испытанию на практике, неизбежным результатом станет катастрофа, которая уничтожит все существующие политические институты. Итак, большая война невозможна, а всякая попытка развязать ее будет самоубийственной [16] .

Но общепринятые взгляды были совершенно противоположными. Ожидания большинства отразились в Великой войне 189… (The Great War of 189…, 1891), первом сочинении о грядущей войне, написанном консорциумом военных и военно-морских экспертов. Оно представляло собой изложение современных ожиданий и предположений касательно наиболее вероятного хода наземных и морских операций в будущей европейской войне; нечто подобное было сделано генералом сэром Джоном Хакеттом и его соавторами в Третьей мировой войне (Third World War, 1978).

Публикация этого сочинения в новом иллюстрированном журнале Black and White имела еще большее значение, чем его содержание. Первое большое иллюстрированное исследование «следующей великой войны» печаталось еженедельно со 2 января по 21 мая 1891 года. Более того, редактор Black and White в предисловии к первой части сообщил, что специально заказал исследование, стремясь дать читателям «полную, живую и интересную картину Великой войны будущего».

Эта попытка увеличить тираж нового журнала стала началом новой тенденции в прессе. Сочинения о грядущей войне исходно публиковались в журналах, рассчитанных на средний класс; отныне же «война будущего» стала ценным товаром для массовых журналов и газет, которые начали появляться в 1890-е годы. В тексте Великой войны видны следы редакторского вмешательства. Важным нововведением стали реализм, тщательная отделка деталей и «репортажно-новостной» стиль изложения. Отчетливей всего это отразилось в сиюминутных сообщениях с конкретных участков фронта, телеграммах корреспондентов с передовой и редакционных комментариях в стиле современных газет. Другим нововведением, усиливавшим впечатление подлинности, стали первоклассные иллюстрации работы выдающихся военных художников того времени, стилизовавших их под сделанные «на месте» фотографии. В команду авторов также входили весьма известные люди. Координатором выступил видный флотский офицер, контр-адмирал П. Коломб — прозванный «Полторы колонки» за привычку писать длинные письма в «Таймс». Коломб не только сочинил военно-морские эпизоды, но и отредактировал главы о наземной войне, написанные Чарльзом Лоу, заслуженным иностранным корреспондентом «Таймс», и Кристи Мюрреем, специальным корреспондентом газеты на фронте русско-турецкой войны 1877 года.

Великая война 189… года, как в целом и ожидалось, начинается на Балканах. Непосредственная ее причина — покушение на болгарского принца Фердинанда — была предсказана с необычной точностью. Причины глубинные, предвосхищающие события 1914 года, являются следствием цепной реакции, порожденной Тройственным союзом Германии, Австро-Венгрии и Италии.

Французская кавалерия атакует германскую пехоту. Иллюстрация из «Великой войны 189…» (1891).

Действие начинается с сербского нападения на Болгарию. Австрийцы из предосторожности оккупируют Белград; в ответ Россия захватывает главные болгарские порты на Черном море. Германия мобилизуется на помощь Австро-Венгрии; Франция поддерживает Россию и объявляет войну Германии. Великобритания вначале придерживается своей традиционной политики «славной изоляции», но постепенно втягивается в конфликт, сражаясь с французами и русскими. Различные известные личности эпохи — политики, военные, военно-морские офицеры — также задействованы в этой драме ожидаемого. Происходят всевозможные большие сражения на суше и на море, по большинству однодневные: война разворачивается чрезвычайно быстро, пехота продвигается с удвоенной скоростью, кавалерия проводит величественные атаки. Потерь не так много, все сражающиеся ведут себя как джентльмены и к Рождеству война завершается.

С 1890 года беллетристика о грядущих войнах начинает приспосабливаться к новой ситуации повышенного спроса со стороны быстро развивающейся популярной прессы. Редакторы газет и журналов заказывают повествования о «следующей великой войне». Одним из первых этим новым видом бизнеса занялся дальновидный предприниматель Альфред Хармсворт. Он заключил весьма выгодную сделку с автором сенсационных романов Уильямом Лекье (Le Queux), заказав последнему произведение о будущей войне для своего нового таблоида Answers. Публикация Отравленной пули (The Poisoned Bullet), рассказывавшей о франко-русском вторжении, продолжалась шесть месяцев и закончилась 2 июня 1894 г. Сочинение ждал большой успех — чуть позднее оно было опубликовано в виде книги под названием Великая война в Англии в 1897 году (The Great War in England in 1897,1894), выдержало пять изданий за месяц и привлекло внимание читателей во Франции, Италии и Германии. Двенадцать лет спустя Хармсворт (к тому времени получивший титул виконта Нортклиффа) совершил удачнейший для газетного бизнеса ход: в 1906 году он заказал Лекье роман Вторжение 1910 года (The Invasion of 1910), который и начал печатать с продолжениями в своем таблоиде Daily Mail. Тираж газеты взлетел до небес. Лекье роман принес небольшое состояние — он был переведен на двадцать семь языков, а продажи книжного издания составили более миллиона экземпляров.

В то время, однако, главным врагом англичан все еще оставались французы, о чем свидетельствует деятельность редакторов и издателей. Грант Ричардс, удачливый издатель, заказал полковнику Моуду сочинение о французском вторжении — в надежде, что Новая битва при Доркинге (The New Battle of Dorking, 1900) окажется такой же успешной, как и оригинал Чесни. Редактор Le Monde Illustre′ заказал Анри де Нузанну произведение о крахе Британской империи: Англо-франко-русская война (La Guerre Anglo-Franco-Russe) заняла весь специальный номер от 10 марта 1900 года, снабженный превосходными иллюстрациями и детальной картой, показывавшей, как французы и русские разделили между собой британские владения. Но масштаб этой оптимистической истории не мог сравниться с литературным предприятием, в рамках которого события Войны миров Уэллса были (без ведома или разрешения автора) перенесены в Новую Англию Boston Post и в район Нью-Йорка нью-йоркским Evening Journal. Как показал в своем основополагающем исследовании Дэвид Хьюз, этот двойной акт разбоя начался с легальной публикации романа Уэллса в Cosmopolitan (апрель-декабрь 1897). Редактору нью-йоркского Journal Артуру Брисбейну, таким образом, представился идеальный шанс опубликовать роман с продолжениями, который, как он надеялся, доведет тираж до чаемого миллиона; достаточно было лишь превратить британский роман во всецело американский. Подчиненные Брисбейна принялись за дело, перекраивая текст и добавляя собственные вариации, и 15 декабря 1897 года читатели с удовольствием погрузились в первый фрагмент Захватчиков с Марса, или Войны миров (Fighters from Mars: The War of the Worlds). To же самое происходило и в редакции Post, где 9 января 1898 г. начала печататься бостонская версия, озаглавленная Захватчики с Марса, или Война миров в Бостоне и окрестностях (Fighters from Mars: The War of the Worlds in and Near Boston). Эта блестящая победа журналистской предприимчивости говорит нам о том, что американским редакторам пришлось положиться на марсианских захватчиков, поскольку у Америки не было врагов, способных развязать войну такого масштаба, как мыслилась по ту сторону Атлантики. Предприятие оказалось настолько успешным, а интерес к самым фантастическим вариантам войны будущего был так велик, что Journal и Post решились на еще одно авантюрное путешествие в ничейные земли грядущего. Издания заказали и шесть недель спустя опубликовали великое американское продолжение: Эдисоново завоевание Марса (Edison's Conquest of Mars) Гаррета П. Сервисса.

Реклама «бостонской» версии «Захватчиков с Марса» (1898).

Оно представляло собой примитивный вариант будущих Звездных войн и стало самым амбициозным и самым невероятным сочинением о грядущих войнах, написанным в 1890-х годах. Рекламное объявление в Post обещало окончательное спасение Земли:

«Эдисоново завоевание Марса»

… продолжение…

«ЗАХВАТЧИКОВ С МАРСА»

НЕВЕРОЯТНО ЗАХВАТЫВАЮЩИЙ РОМАН

О том, как Люди Всей Земли, Страшась Второго Нашествия с Марса, под

Вдохновенным Руководством Томаса А. Эдисона, Великого Изобретателя,

Объединяются, чтобы Завоевать Воинственную Планету.

Написан в Сотрудничестве с Эдисоном Гарретом П. Сервиссом,

Известным Автором Астрономических Сочинений.

Эдисон предоставляет изобретения, которые дают Земле возможность атаковать марсиан; но миру необходимо найти средства для постройки тысяч его электрических кораблей и вибрационных двигателей. Из Вашингтона исходит призыв ко всем народам планеты «объединить свои ресурсы и, если будет необходимо, опустошить свою казну, чтобы собрать необходимую сумму…».

Тотчас же начались переговоры. Соединенные Штаты, естественно, взяли на себя главенствующую роль, и лидерство их за границей никто и не думал оспаривать. Вашингтон был избран местом проведения великого конгресса народов. К счастью, Вашингтон был также одним из городов, не затронутых нашествием марсиан. Но если бы даже Вашингтон был городом одних гостиниц, и в каждый отель не уступал бы по размерам маленькому городу, этого все равно совершенно не хватило бы для размещения бесчисленных гостей, хлынувших на берега Потомака. Однако бывало ли так, чтобы американская предприимчивость сдалась перед лицом трудностей?

К концу века литература о грядущих войнах превратилась в процветающий бизнес, обслуживавший весьма разнящиеся между собой интересы двух типов читателей. Во вселенной серьезной политики и национальной обороны резко сократилось число рассказов; они исчезли практически из всех журналов, за исключением наиболее престижных, наподобие Strand и McClure's Magazine. Но лоббисты военной готовности продолжали публиковать свои предупреждения, более эффективно работая теперь на пространстве повестей и романов, нередко выдерживавших множество изданий. В более новой вселенной беззаботных авторов, следовавших за модой, фантазии о будущем не знали никаких границ. Одной из излюбленных тем был гениальный ученый и изобретенное им сверхоружие; и именно здесь чудесное воодушевление, приводившее в движение эти сумбурные драмы неограниченных возможностей с их динамитными кораблями, грандиозными летающими машинами и сверхбомбами, несколько заслоняет начало конфронтации между наукой и обществом.

Жюль Верн первым изобразил гениальных изобретателей, Немо и Робура, подобных Просперо. Его герои воплощали веру в науку и человека; музыкой к этой песне могла бы послужить строка Уолта Уитмена: «Никогда простой человек, его дух не был столь деятелен, столь богоподобен» (Годы современности, 1865). Такие же чувства некогда наполнили молодого Теннисона великими надеждами на будущее и вылились в «Локсли-холл», этот гимн прогрессу. Но сорок три года спустя, в «Локсли-холле через шестьдесят лет», Теннисона уже обуревали совсем другие мысли; он вопрошал себя, существует ли зло только на Земле или во всех обитаемых мирах:

В старости Жюль Верн, как и Теннисон, пересмотрел свои взгляды на дары науки. В романе Флаг родины (Face аu drapeau, 1895) изобретение сверхбомбы, или «фульгуратора», заставляет писателя взвесить научные достижения на весах добра и зла. Во Властелине мира (Maitre du monde, 1904) Верн зашел еще дальше — в романе вновь появляется Робур, но теперь этот извращенный Эдисон становится угрозой для человечества. Сходным образом, действие в Трубном гласе (The Crack of Doom, 1895) Роберта Кроми вращается вокруг зловещего гения, «безумного гения, который владеет новейшим и ужаснейшим взрывчатым средством». Изобретатель открыл, что «в одном гране материи содержится достаточно энергии, чтобы при эфиризации поднять на воздух сто тысяч тонн на протяжении почти двух миль» (36). Безумный ученый намеревается уничтожить весь мир; к счастью, в последнюю минуту его зловещие планы разрушает прототип Джеймса Бонда.

«Хорошие» ученые появлялись поодиночке или группами. Пример Фердинанда де Лессепса вдохновил французов на новые идеи расправы с традиционным врагом. В Смерти англичанам! (Mort aux Anglais!, 1892) Жоржа ле Фора славный французский патриот, наделенный гениальным умом, разрабатывает совершенный план уничтожения англичан: нужно повернуть течение Гольфстрима, и пускай они замерзнут! Еще более изобретательный вариант этой идеи представлен Альфонсом Алле в его подобающе названном Проекте враждебных действий против Англии (Projet d'attitude inamicale vis-à-vis de l'Angleterre, 1900), где предлагается заморозить Гольфстрим. После этого Ла-Манш покрывается десятифутовой коркой льда и французы, переправившись через пролив, маршируют к окончательной победе.

Иногда во благо отдельных государств или всего человечества действуют тайные международные организации наподобие убежденных анархистов из Ангела революции (The Angel of the Revolution) Джорджа Гриффита. Этот роман ужасов начал печататься с продолжениями в январе 1893 в новом британском таблоиде Pearson’s Weekly и состоял из 39 частей. В нем появляется большой арсенал сверхоружия эпохи, от пневматических пушек до скоростных воздушных кораблей. Добро торжествует победу над злом — франко-русские силы терпят поражение, возникает англосаксонская Федерация Мира. Радостные сценарии англосаксонского завоевания мира разрабатывались по обе стороны Атлантического океана. В своем произведении Кровь гуще воды (Blood is Thicker than Water, 1895) британский автор Д. Даньер рассуждает о том, что англичане и американцы весьма похожи, и двум странам суждено стать полицейскими планеты; они вмешаются в войну между Францией и Германией и в конце концов сольются в великом братском союзе:

…все будут равны в этом братстве расы, и над всеми будет реять, противопоставленный остальному миру, общий флаг; поднятый в минуту опасности, он станет сигналом для сбора, во имя единой цели, всех сил, какие может выставить величайший в анналах истории союз (158-9).

Американская версия подобных всемирных амбиций изложена в книге Б. Р. Дэвенпорта Англосаксы, вперед! (Anglo-Saxons Onward! A Romance of the Future, 1898), где описан альянс американцев и англичан, направленный против России и Турции. Как заявляет президент Соединенных Штатов в Конгрессе, представляя Союзный договор.

…Великобритания фактически является единственным естественным союзником Америки, и любые обстоятельства, могущие ослабить британскую нацию, угрожают влиянию и благосостоянию Соединенных Штатов; отсюда следует, что любое нападение на Великобританию будет иметь катастрофические последствия для Республики, как второй великой англосаксонской нации (257).

Эти окончательные решения проблем войны и мира, вероятно, восходили к Эндрю Карнеги, который в своем трактате Воссоединение Англии и Америки (The Reunion of Britain and America, 1893) выдвинул идею Атлантического союза. Действительно, мысль о том, что будущее принадлежит англосаксам, была распространена на рубеже веков. Она стала центральным элементом Предвидений Г. Уэллса (1901), где автор высказывает свою убежденность в том, что

…великая федерация белых англоязычных народов, центром которой станет Америка к северу от Мексики (федерация, в которую предположительно войдет Скандинавия), со своим федеральным правительством, будет содержать общий флот, а большинство или все не-белые государства нынешней Британской империи, и в дополнение большая часть юга и средней части Тихоокеанского региона, Восточная и Западная Индия, остальная часть Америки и большая часть черной Африки станут ее протекторатами, доминионами или будут прямо управляться ею (260-61).

В 1901 году, когда Уэллс опубликовал Предвидения, он не видел связи между военно-морским законом 1898 года, с которого началось строительство большого германского флота, и приближением великой европейской войны. Но первые сценарии возможной англо-германской конфронтации уже появились в книгах Т. У. Оффина Как немцы заняли Лондон (How the Germans took London, 1900) и Расплата с Англией (Die Abrechnung mit England, 1900) Карла Эйзенгарта. Немецкий писатель изображает будущую войну с Англией: «Весь флот долго ждал того Дня, когда можно будет наконец сразиться с проклятыми англичанами; ибо они навлекли на себя невыразимую ненависть и враждебность, подобно французам в 1813 году». Это послужило сигналом, и вскоре последовала громадная волна сочинений о грядущей войне между англичанами и немцами. Британские авторы описывали германское вторжение в Англию в таких произведениях, как Захватчики, Вторжение 1910 года, Враг среди нас, Смертельная ловушка; немецкие писатели излагали свои версии der nachste Krieg в книгах с говорящими названиями: Мировая война: Немецкие мечты, «Наступательное вторжение» в Англию, Германский флот в бою . У всех этих футурологических сочинений имелись два общих мотива: их авторы ожидали войны между имперским Рейхом и Англией, а в своих описаниях битв и морских сражений совершенно не сумели предугадать ту нового рода войну, какая разразилась осенью 1914 года.

 

С. И. Рапопорт. Литература и милитаризм в Англии

I

Война не только вызвала на свет сотни новых книг, но напомнила и о старых, подчас настолько уже успевших улетучиться из памяти современников, что даже заглавия их кажутся нам новыми и чуждыми. Об одной из таких книг напомнил нам Бернард Шоу, бросивший в лицо Англии свой поразительный «Здравый смысл о войне». В этом памфлете, напечатанном как приложение к «The New Statesman», Бернард Шоу спрашивает, что такое этот милитаризм, против которого борется Англия? Милитаризм, — отвечает Шоу, — это вера в то, будто единственная настоящая сила, это — сила убивать и что провидение всегда на стороне больших батальонов. Сделав это определение, он старается доказать, что Англия тоже имела и имеет своих милитаристов и, между прочим, напоминает, что 44 или 45 лет тому назад в Англии появилась брошюра — «The Battle of Dorking» («Битва при Доркинге»), имевшая ту же цель и вызванная тем же настроением, как и сочинение генерала Фридриха фон Бернгарди.

И вот, благодаря напоминанию Шоу, сочинение, вызвавшее в свое время очень большой, всеевропейский интерес, а потом быстро впавшее в забвение, вновь привлекло к себе внимание читателя и сделалось темою множества газетных статей. «Битва при Доркинге», как и многие другие, ярко иллюстрирующие одну из составных мыслей Бернарда Шоу, преимущественно должны быть интересны и для русского читателя с точки зрения более правильных суждений вообще о причинах войн, которые во многих случаях вызываются известными психическими настроениями или, по крайней мере, значительно подкрепляются ими.

Оставляя совершенно в стороне русско-германскую и франко-германскую стороны теперешней войны и останавливаясь только на англо-германской ее стороне, нужно будет признать, что некоторую долю вины за нее несут те писатели и политические деятели, которые долгими годами подготовляли к мысли о «неизбежности» и «необходимости» разрыва между ними. В современной психологии хорошо известен факт обратного воздействия: не только известное настроение души вызывает соответствующее расположение мускулов, но и движение мускулов вызывает соответствующее ему душевное состояние. Так, радостное настроение сопровождается улыбкой не меньше, чем улыбка радостным настроением. Искусственной улыбкой, сознательным растягиванием губ можно изгнать гложущую нас печаль, как и искусственным воем и плачем мы можем нагнать на себя меланхолию. Когда в течение нескольких десятков лет народу долбят о том, что ему грозит опасность от другого народа, и на основании этого из года в год растут вооружения, то мысль о неизбежности войны делается навязчивой, превращается в неискоренимое убеждение и, наконец, пушки «сами начинают стрелять», хотя бы такой конец шел даже вразрез с действительным положением вещей, с материальными, духовными и национальными интересами народов. Мы не станем расследовать, что именно руководило лицами, усердно сеявшими в прошлом смуту в умах. Вероятно, были и такие, которые глубоко верили в ими самими создаваемые призраки и вели свою опасную пропаганду вполне искренне. Мы знаем, кто были главные выразители милитаризма в Германии. Кто теперь не слышал о Трейчке, Бернгарда, Мартине и многих других, систематически возбуждавших вражду и ненависть ко всем окружающим Германию народам? Среди очень отличных от них английских милитаристов попадались, однако, люди очень большого таланта и выдающегося общественного положения.

II

Об одном из них, как мы уже сказали, напомнил нам Бернард Шоу. «Битва при Доркинге» — это небольшой рассказ, напечатанный анонимно в майской книжке «Блеквуд Магазин» за 1871 г. и, затем, вышедший в том же году отдельным изданием. Как потом оказалось, рассказ был написан выдающимся офицером, который одно время служил в Индии, а потом был директором королевской военно-инженерной коллегии, — сэром Джорджем Чеснеем, умершим в 1895 г. в чине генерала. «Битва при Доркинге», строго говоря, только и состоит из описания битвы. Вся фабула заключается в том, что совершенно неподготовленная Англия была захвачена врасплох. Была объявлена война, причем из рассказа не видно, кто именно объявил войну: Англия или ее противник. Через недели две после объявления войны неприятель уже успел потопить весь английский флот и высадить огромную армию на английский берег. Армия эта двинулась к Лондону; на пути, в Доркинге, у цепи гор, идущих параллельно южному берегу, она встретила английское войско, которое она быстро опрокинула и преследовала до самого Лондона. Вот и вся фабула. Рассказ ведется от имени участника этой битвы, вспоминающего будто то, что происходило 50 лет назад.

Благодаря большому дарованию автора, эта простая, столь, казалось бы, лишенная беллетристического содержания фабула производит и теперь на читателя чрезвычайно сильное впечатление. Изображение похода и подробностей сражения сделано до того ярко, что вы совершенно забываете, что читаете выдумку, а последняя сцена, в которой описывается хозяйничанье победителей в одном из домов окраины Лондона, куда забрел раненый автор, потрясает своим драматизмом.

На всем протяжении рассказа вовсе не упоминается национальность неприятеля. Лишь в конце рассказа приводится несколько немецких фраз, сказанных офицерами из неприятельской армии, и это, конечно, достаточно свидетельствует о том, что автор «Битвы» имел в виду немцев, как победителей, и этого было также довольно, чтобы, например, французский переводчик везде уже вместо «неприятеля» говорил о «пруссаках».

«Битва при Доркинге» в свое время имела очень шумный успех.

«Битва при Доркинге». Первое отдельное издание (1871).

Она была переведена, кроме французского, еще на немецкий, голландский, итальянский и др. европейские языки, и вызвала в самой Англии и других странах подражания, ряд полемических статей и брошюр. Трудно объяснить успех рассказа за границей, если не принять во внимание тогдашнего состояния умов, сейчас же после падения Наполеона III и быстрого сокрушения германцами Франции, считавшейся до тех пор могущественной империей. Но в самой Англии успех рассказа Чеснея вполне понятен даже помимо его литературных достоинств. Это именно один из тех рассказов, которые рассчитаны, главным образом, на чувства читателя. Рассказ возбуждал в нем чувства страха перед возможностью неприятельского нашествия и покорения Англии. Чтобы сделать нашествие возможным, автор берет такой момент, когда Англия не только не была подготовлена, но и переживала разные невзгоды. В Индии происходил мятеж, с Америкой были большие нелады, и Англия должна была содержать армию в Канаде. В Ирландии фенианское движение грозило нападением со стороны ирландцев из Америки. И, что еще хуже, флот был рассеян по разным концам света, оставив берега Англии почти на произвол врага; об армии же в самой Англии и говорить не стоило. Она состояла всего из каких-то 5.000 человек, да и то многие из них были в отпуску. Правда, ввиду грозившего столкновения, парламент разрешил вербовку новых 50.000 человек, да жеребьевку в милицию лишних 55.000 человек. При этом, упоминая эту последнюю цифру, автор прибавляет: «Не знаю, отчего не определили более круглой цифры, но первый министр сказал, что это — точное количество солдат, которое нужно для приведения защиты страны в совершенный порядок».

Нечего говорить, что, вступив в войну при таких условиях, Англия была побита не хуже Франции, и автор, заканчивая свое описание разгрома, пережитого Англией и повлекшего за собой полный упадок ее торгового и колониального значения, делает следующее предостерегающее заключение:

«В конце концов наиболее горькая часть наших размышлений состоит в том, что ведь все это бедствие и упадок было так легко предотвратить и что мы сами, своей близорукой беспечностью, навлекли их на себя. Тут перед нами, по ту сторону пролива, были написаны на стене роковые слова, но мы не хотели их читать. Предостережения некоторых тонули в голосах многих. Власть из рук класса, привыкшего к управлению страной, к встрече политических опасностей, из рук класса, выведшего нацию с честью из прежних затруднений, начала переходить в руки низших классов, необразованных, неподготовленных к должному использованию политических прав и управляемых демагогией; а те немногие, которые для своего поколения могли считаться мудрецами, объявлялись алармистами или аристократами, ищущими лишь собственной пользы, когда они требуют лишних расходов на вооружение. Богатые утопали в праздности и роскоши, а бедные жалели денег на защиту страны. Политика обратилась в погоню за голосами радикалов, и те, которые должны бы были руководить народом, унижались до угодничества перед господствовавшим эгоизмом. Под видом защиты свободы они поддерживали нападки на всех, кто предлагал установить обязательную повинность для защиты страны. Воистину нация созрела для упадка. Но когда подумаю, как мало требовалось твердости и самоотверженности, политического мужества и предусмотрительности, чтобы предохранить нас от катастрофы, то чувствую, что наказание было действительно заслужено нами. Народ, который был слишком эгоистичен, чтобы защищать свою свободу, не был годен для сохранения ее. Для вас, внуки мои, отправляющиеся искать нового очага в более процветающей стране, да послужит мой рассказ уроком. Я сам уже слишком стар, чтобы начать жизнь в новой стране. И как ни тяжело и скверно было мое прошлое, мне остается уже недолго ждать в одиночестве времени, когда мои старые кости лягут на отдых в земле, которую я так любил и честь и счастье которой я столько лет пережил».

Вот какие требования об усилении вооружений и даже о введении обязательной воинской повинности делались в Англии в той или другой форме еще 45 лет назад.

III

Пример Чеснея вызвал потом множество подражаний, останавливаться на которых было бы бесцельно. Большинство из них никаких милитарных целей не преследовали, а имели задачей чисто беллетристические, но, лишенные художественного значения, канули в вечность, не оставив по себе никакого следа в памяти читателя. Однако, двум-трем произведениям удалось приковать к себе внимание, как к сочинениям, призывавшим к усилению вооружений и к широкой военной подготовке населения на случай вторжения неприятельского десантного войска. Это были «Великая война в Англии в 1897 г.» Вильяма Лекью (Le Queux), изд. в 1894 г., его же «Нашествие 1910 г.», вышедшее в 1906 г. и, наконец, драма «Дом англичанина», имевшая огромный успех на подмостках лондонских театров в 1909 г. и написанная офицером. Правда, сочинения Лекью далеко не создали вокруг себя того шума, какого удостоилась «Битва при Доркинге». В них не было той простоты, искренности и поразительной сжатости, какими отличается рассказ Чеснея. Лекью больше бьет на сенсационность, старается приноравливаться к хорошо уже известным вкусам английского читателя, любящего роман с благополучным концом, с торжеством английской мощи, английской славы и пр. Но все-таки и у сочинений Лекью есть много читателей и его милитарные романы должны были значительно повлиять на распространение идеи об угрозе нашествия — с какой бы то ни было стороны. В «Великой войне 1897 г.» предполагавшимися завоевателями, ворвавшимися в Англию, были французы, а в «Нашествии 1910 г.» это были немцы.

В предисловии к отдельному изданию «Великой войны», печатавшейся раньше в еженедельном журнале «Answers», Лекью говорит о цели, которую он преследовал своим романом. «Если, — писал он, — многие читатели несомненно посмотрят на эту книгу, главным образом, как на волнующий роман, то с другой стороны, надеюсь, что немалое число их проникнется важностью урока, скрывающегося под ним, потому что французы смеются над нами, русские думают, что могут подражать нам и день расчета ежечасно надвигается».

«Россия и Франция, обе едва выдерживая тяжесть их гигантских армий, — напрягают теперь каждый нерв для расширения своих морских сил, готовясь к быстрому нападению на наши берега. На этот тревожный факт мы упорно не обращаем внимания и притворяемся, будто эти франко-московитские приготовления только комичны для нас. Таким образом, война со всеми сопровождающими ее ужасами неизбежна, и театром войны будут прелестные зеленые поля Англии, если у нас не окажется достаточно сильного флота».

Но, конечно, Англия во всяком случае выйдет победительницей. Иначе роман кончился бы слишком мрачно и вразрез со вкусом читателя. Согласно хорошо известному в Англии беллетристическому рецепту, по которому сильно нагнанный страх должен быть в больших дозах смешан с удовлетворением национальной гордости, «Великая война» начинается чуть ли не с развала британской империи, французы высаживаются на английский берег с юга, Гулль взят, Бирмингем и другие города захвачены русскими, и когда уже совсем плохо приходится англичанам и дело доходит до штурма Лондона и апогея британского разгрома, военное счастье сразу поворачивается лицом к Англии. Правда, по рассказу автора, большую помощь оказывают ей Германия и Италия, но все-таки достигнутая победа описывается как чисто британская.

«Великая война в Англии в 1897 г.» У. Лекье (1894).

Вот, например, несколько строк, посвященных описанию последнего победоносного сражения, решившего судьбы войны:

«После этих трех дней беспрестанной резни и кровопролития Англия, наконец, вышла победительницей!

В этой окончательной борьбе за британскую свободу вторгнувшийся в страну неприятель был сокрушен и сломлен. Благодаря нашим храбрым солдатам-гражданам, неприятель, который в течение нескольких недель опустошал нашу красивую страну, как стаи голодных волков, беспутно сжигая наши очаги и предавая смерти невинных и беззащитных, наконец встретил должное возмездие, и теперь своими холодными, окоченевшими трупами устилает наши пастбища, пахотные поля и рощи на много миль.

Британия, наконец, покорила две могущественные нации, искавшие ее падения с помощью ловкого заговора».

«Русские захватывают Бирмингем». Рис. из книги У. Лекье «Великая война в Англии в 1897 г.».

Но тот же Вильям Лекью, заметив, что сеять страхи против франко-русского нападения неправильно и не столь популярно, как указывать на немецкую опасность, спустя 12 лет после издания первой книги, написал вторую: «Нападение 1910 г.» («The Invasion of 1910»). В этой книге нападающими уже являются немцы. По фабуле вторая книга почти тождественна с первой, разница лишь в подробностях и обстановке. И тут сначала немцы побеждают, берут Лондон, разбивают флот, но потом колесо фортуны поворачивается: англичане в Лондоне и других городах объединяются в лиги защиты отечества, немецкие войска уничтожаются отдельными частями; немецкий главнокомандующий в Лондоне видит себя и свои войска окруженными враждебными силами и ищет возможности для мирных переговоров. Однако, в книге «Нападение» победа для Англии не так полна, как в «Большой войне». Германия все же выигрывает, она присоединяет Голландию и Данию, в то время как Англия остается ни с чем, без контрибуции от немцев и без новых захватов.

Решающее сражение англичан с русско-французской эскадрой. Русский флагман «Александр II» взлетает на воздух. Рис. из книги У. Лекье «Великая война в Англии 1897 г.».

И этот недостаточно блестящий конец войны для Англии, очевидно, нарочно придуман Лекью, чтобы иметь право прочесть этот маленький урок на последней странице своей повести.

«Озираясь на эту печальную для англичан страницу истории, — рассуждает автор, — какой-нибудь будущий Фукидид признает декрет провидения не совсем незаслуженным. Британскую нацию предостерегали от опасности, а она не обращала внимания. Она имела перед собою два урока в первые годы двадцатого века: войну в южной Африке и дальневосточную. Она видела, что значит быть плохо подготовленной, и все же пожалела денег на армию и флот… Нация вовсе не интересовалась военным делом, а потом, в час испытания, она же возмущалась, что защита так слаба. Когда же успех был достигнут, то уже было слишком поздно, и без большой британской армии, способной продолжить войну в стране неприятеля и, таким образом, заставить его подписать удовлетворительные для Англии условия мира, достигнутого успеха использовать в полную меру уже нельзя было».

Неизмеримо большее впечатление на умы англичан имела, однако, драма «Очаг англичанина» («Аn Englishman’s Нomе»), успех которой, пожалуй, далеко превзошел и литературный успех «Битвы при Доркинге». Что драма имела задачей пропаганду военной подготовленности нации, а не исключительно театральные цели, видно уже из того, что автор ее выступил под псевдонимом «Патриот», а не под собственным именем Джеральда Дюморьера. Но, конечно, и без подчеркивания «патриотизма» ее автора, содержание драмы достаточно ясно выдвигает главную сущность ее. В «Очаге англичанина» дается лишь как бы версия последних страниц «Битвы при Доркинге». Драматург рисует не сражения в холмах Доркинга и не походы, а тот момент, когда высадившаяся внезапно на английский берег неприятельская армия уже занимает «очаг англичанина» и начинает в нем хозяйничать. И автор «Очага», как и автор «Битвы», не называет прямо неприятеля немцем. Неприятель в пьесе «Очаг» известен под именем «Nearlander» (сосед или, точнее, «ближнестранец»), а страна его Nearland (ближняя земля). Но подобно тому, как в рассказе Чеснея подразумеваемая Германия выдается несколькими немецкими фразами, так и в драме Дюморьера настоящая подразумеваемая национальность выступает одним или двумя мелкими штрихами. Во всяком случае, публика, ходившая на представления «Очага», была уже отлично подготовлена и знала, что в лице «ближнестранных» офицеров и солдат она имеет дело не с кем-либо другим, как с немецким десантом.

Сила и значение драмы Дюморьера, ее несомненная убедительность состояла в том, что в ней было много искренности и правды помимо целей пропаганды. Желая показать англичанам возможные плоды их беспечности и их недостаточной подготовленности к защите от внезапного нападения, автор для лучшего эффекта изобразил ту пустоту и легкомыслие, которые господствуют в буржуазных семьях, привыкших к лени и роскоши. Вместо того, чтобы думать об интересах родины и проводить свои досуги в военных упражнениях, принимать участие в волонтерной армии, учиться стрелять и защищаться, почти все члены изображаемой им семьи заняты глупыми домашними играми, разгадыванием ребусов и футбольными или лошадиными состязаниями, на которых они присутствуют лишь как бесполезные зрители. Благодаря этому, когда гроза разражается и неприятель действительно неожиданно оказывается в пределах Англии, этот класс людей теряется, ничего не знает, что предпринимать в защиту своего очага, и единственным спасением является его небольшая регулярная армия, для которой он раньше жалел денег. Сам глава воображаемой семьи может только гордо говорить о неприкосновенности его собственности и его личности, не умея защищать их с оружием в руках, и, хотя с большим достоинством, как подобает гордому англичанину, но должен умереть от расстрела, направленного на него «ближнестранцами».

Таковы наиболее выдающиеся сочинения изящной литературы в Англии, ставившие себе задачей не столько цели искусства, сколько обращение читателя в человека, верующего в опасности, в угрозы извне, в необходимость быть наготове.

Г. Дюморье, «Очаг англичанина». Сцена из спектакля (1909).

Кроме этих повестей и драм, были, конечно, и другие, которые смутно навевали на читателя мысли о неизбежности конфликта с Германией или другими государствами. Таковым, например, был знаменитый роман Уэльса «Война в воздухе». Если читатель помнит, газетные плакаты, предвещавшие «войну в воздухе», совершенно не упоминают Франции, России или другой страны, кроме Германии, Японии и Соединенных Штатов, Берлина и немцев. Но каждому, познакомившемуся с романом Уэльса, ясно, что в нем дело идет не о возбуждении шовинизма, а скорее о бесцельности и безумии войн вообще. Вся мораль романа как бы резюмируется на последней странице его, в нескольких словах старого Тома Смолвея, который на замечание мальчика, что пора бы было кончить войну, отвечает: «Да ее и начинать не следовало бы. Но люди были горды. Все им было нипочем, все они были переполнены спеси и тщеславия. Пожирали много мяса и много пили. Уступать — никогда! А после уже никто уступок не просил. Никто, никто… Как хотите, но ее никогда не следовало начинать».

IV

Публицистика английская не только не отстала от беллетристики, но, как и можно было ожидать, значительно обогнала ее в своем усердии возбуждать международные подозрения и опасения. Как на примере, мы опять остановимся лишь на наиболее известных представителях этого направления.

Быть может, наиболее известным из них следует считать так называемого социалиста Роберта Блетчфорда. Этот очень талантливый журналист, бывший солдат английской армии, в 1909 г. напечатал ряд статей в самой шовинистической и беспринципной газетке Англии, в лондонской «Ежедневной Почте» («Daily Mail»), призывая к усилению вооружений и к введению обязательной воинской повинности в Англии, причем вполне уверенно говорил о германской угрозе. «Германцы, — писал он 28 дек. 1909 г, — не намерены предупреждать о нападении. Они собираются атаковать внезапно. Раньше, чем будет послан ими ультиматум, они собираются сделать то, что японцы сделали в Чемульпо и Порт-Артуре, но еще в более обширных размерах».

«Империя в опасности, а народ этому не верит, — писал он в том же „Daily Mail“. — Его научили думать, что немецкая угроза лишь пустое запугиванье вторжением в Англию, и он уверен, что флот достаточно охраняет страну.»

Но вторжение еще не самая великая опасность. «Есть более важная опасность», и это — захват всех английских колоний и превращение самой Великобритании в германскую колонию.

«Германия передает свои судьбы в руки воинов, мы оставляем их в руках политических деятелей. Германия действует; мы говорим. Слова ничего не значат в деле крови и железа. Вооружись или сдавайся. Борись за империю или теряй ее. Вот выбор. Среднего пути для нас нет».

Он выставил тогда же шесть требований для спасения Англии от Германии:

1. Немедленное вотирование 50 миллионов фунт. стерл. для флота.

2. Немедленное принятие закона об обязательной воинской службе.

3. Принятие закона (Блетчфорд не указывает, можно ли подождать или тоже немедленно) об элементарной военной подготовке для всех школьников старше десяти лет.

4. Немедленное учреждение генеральных штабов для армии и флота.

5. Большое увеличение ассигновок для разведочной (военного шпионства) службы.

6. Официальный призыв ко всем хозяевам брать на службу преимущественно британцев, вместо иностранцев.

Таковы были заповеди Блетчфорда, заповеди, которые, к счастью Англии, были не совсем приняты во внимание и, как показал теперешний опыт, Англия обходится без обязательной воинской повинности.

Но Блетчфорд явился лишь наиболее популярным истолкователем речей и писаний других англичан, более авторитетных и более глубоких. Он, очевидно, хорошо ознакомился, например, с книгой «Будущий мир англо-саксонцев» майора Стюарта Маррея, вышедшей в 1905 г. и легшей как бы в основу его статей в «Clarion» и «Daily Mail».

Маррей вообще смотрит на войну, как на вещь нормальную, и вместе с Клаузевицем считает ее лишь продолжением политики. Мир — это только временное затишье, лишь отдых от военных бурь, которые составляют собою более естественные явления, чем продолжительный мир. На свете все управляется силой, все — продукт силы, и самый мир возможен лишь при обладании огромной силой. Нужно, поэтому, постоянно быть во всеоружии, нужно всегда готовиться к войнам, которые неизбежны. «Мир должен быть рассматриваем, как период отдыха после последней войны и как период приготовлений к следующей».

Маррей не верит в международные договоры и говорит о них с тем же презрением, как и нынешний германский канцлер Бетман-Гольвег. «В нашей стране, — пишет этот англичанин в вышеназванной своей книге, — многие, которым следовало бы лучше знать дело, болтают (prate) о международном праве, точно это была осязаемая сила, которая может нас охранить, если мы сами не будем охранять себя. Это все — идеалисты теории, вьющие веревки из песку. Нельзя говорить более ясно, что международное право охраняет только сильных, и единственные законы, признаваемые великими державами, это — сила и удобство. Единственные вопросы, которые себе задают практические государственные люди за границей, это: „Есть ли у нас возможность сделать то или другое?“, а если да, то „удобно ли?“…

Международные трактаты считаются обязательными лишь до тех пор, пока взаимные интересы договаривающихся держав остаются прежние и пока возможно силою заставить эти державы исполнять взятые на себя обязательства».

Не веря в честность и слово народов, Маррей, само собою разумеется, предвидит возможность внезапных нападений на Англию даже в самое мирное время. Разве сама Англия, — говорит он, — не захватила в 1807 г. датский флот, не бомбардировала столицу дружественной страны и не забрала всю ее амуницию, находясь с нею в полном мире и не объявляя ей предварительно никакой войны?

Признав войны естественным занятием народов, он советует Англии готовиться не только против Германии, но и против России и даже против Франции. Никому, ведь, верить нельзя. И если есть пангерманизм, которому следует противопоставить англо-саксонство, то также имеются и панславянство, и «желтая опасность», которые тоже могут «внезапно нападать» и разными другими военными хитростями поражать недостаточно осторожную Англию.

Книга Маррея «Будущий мир» сопровождалась коротеньким предисловием лорда Робертса, недавно умершего фельдмаршала Англии. Но лорд Робертс, как и известный писатель по военной истории и международной политике Спенсер Вилькинсон, ныне профессор в Оксфорде, принадлежат к типу более, так сказать, гражданского милитаризма. Лорд Робертс и Вилькинсон широко агитировали в пользу лучшего вооружения народа; но ни тот, ни другой особенно не выдвигали Германии, как будущего противника на поле боя. Наоборот, было время, когда Спенсер Вилькинсон даже полагал, что наиболее естественным союзником Англии является не кто иной, как Германия (см. его «The Nation’s Awakening», 1896, стр. 125–128). Но и генерал Робертс, и Вилькинсон настаивали, чтобы английский народ был «готов» на всякий случай и что интересы Англии требуют вмешательства ее в континентальную политику Европы.

Главная мысль лорда Робертса, которую он с поразительной для его возраста энергией распространял за последние десять лет на публичных митингах и в разных собраниях, состояла в том, что необходимо ввести обязательную для всех военную подготовку. Он был против создания и содержания больших регулярных армий, а предлагал вооружить, точнее сказать, приспособить к ношению оружия весь народ.

«Говорят, что всеобщее обучение военному делу должно привести к милитаризму и войне, — заявил он в речи, произнесенной в Ньюкэстле 7 декабря 1905 г. — Но мне хотелось бы убедить вас в том, что результаты были бы как раз противоположными. Нет более верного залога мира, как готовность к войне, и если бы каждый на нашем острове был готов выступить в роли сильного и вооруженного человека, то мир его родины был бы обеспечен».

Сам лорд Робертс не раз высказывался в том смысле, что причинами войн служат не видимые для всех пружины, а скрытые, слепые, стихийные силы, экономические, социальные, которые трудно, даже невозможно контролировать. Но вот, как ясно мы все теперь, конечно, видим, что на самом деле совсем неверно, будто постоянные и усиленные вооружения служат делу мира.

 

А. А. Колотов. «Битва при Доркинге» Джорджа Чесни: политическое и литературное влияние

В начале мая 1871 года в очередном номере журнала Blackwood’s Edinburgh Magazine среди прочих материалов появляется анонимная повесть под названием «Битва при Доркинге: воспоминания добровольца». К концу года благодаря этой вымышленной истории ее автор приобретет широкую известность, которая в дальнейшем поможет ему стать генералом и членом английского парламента, а сама «Битва при Доркинге», переведенная на несколько языков, разойдется отдельными массовыми изданиями по всей Европе, Северной Америке и даже Океании. Но самое главное — она станет родоначальницей нового популярного жанра в английской литературе — так называемого «романа вторжения» (invasion novel).

Автором повести, которой суждено было стать одной из главных сенсацией английской жизни 1871 года, был подполковник Джордж Томкинс Чесни, не так давно по состоянию здоровья оставивший службу в Индии. Вернувшись на родину, подполковник буквально забросал родное военное ведомство разнообразными предложениями по реорганизации военного дела в Англии, поскольку считал современные английские войска недостаточно подготовленными к ведению боевых действий против возможного агрессора. Для Джорджа Чесни не было сомнений, кто может выступить в роли такого агрессора — как и все англичане, он с тревогой следил за скоротечной франко-прусской войной 1870–1871 гг., когда Бисмарку понадобилось всего лишь два месяца, чтобы фактически сокрушить и деморализовать крупнейшую в Европе армию, вынудив императора Франции Наполеона III выбросить белый флаг после убедительного разгрома французских войск в битве под Седаном.

Что будет, если сплотившаяся вокруг кайзера Германская империя после завоевания Франции решит вторгнуться на туманный Альбион? «Битва при Доркинге» подполковника Чесни как раз и должна была явиться для англичан ответом на этот пугающий вопрос.

Современные исследователи единодушны в том, что произведение Джорджа Чесни создавалось не для решения каких бы то ни было литературных или эстетических задач, а имело вполне конкретную, прикладную цель: предупредить английское общество о планах экспансии прусского канцлера Отто фон Бисмарка и империалистических амбициях других европейских государств , «ужаснуть читателя катастрофическими последствиями слабостей государства» , открыто заявить о том, что «ложное чувство безопасности и отсутствие подготовки» приведут Англию к поражению . Вполне понятно, что «Битва при Доркинге», созданная по горячим следам франкопрусской войны, должна была послужить наглядным уроком для англичан, что «любая страна, не готовая к сражениям в политическом, военном или психологическом отношении, будет сокрушена точно также, как Франция Луи Наполеона была сокрушена военной машиной династии Гогенцоллернов» .

Сюжет повести Чесни достаточно прост: вскоре после окончания франко-прусской войны Великобритания вынуждена отправить часть своих войск на подавление восстания в Индии, другую часть для защиты Канады в Северную Америку, военно-морской флот также рассредоточивает свои силы по всему миру для защиты британских колоний, и в итоге для обороны страны остаются довольно незначительные силы. После формального объявления войны английский флот терпит поражение на море (главным образом из-за своей технической отсталости), и, воспользовавшись благоприятным моментом, вражеские войска производят высадку на берег Великобритании. В сражении с английской регулярной армией и ополчением возле городка Доркинг в графстве Суррей силы неприятеля одерживают победу. Англия становится провинцией Германской империи и теряет все свои колонии: «Канада и Вест-Индия отошли к Америке; Австралии пришлось объявить независимость; Индия была потеряна навсегда (…), Гибралтар и Мальта отошли к новой морской державе, Ирландия стала независимой и пребывает в постоянной анархии и революциях» .

Повествование построено в форме воспоминаний очевидца, однако, по сути дела, это мемуары из будущего: рассказчик, спустя пятьдесят лет после произошедших событий, очевидцем которых он был, с горечью описывает вторжение и завоевание Англии армией другого государства в начале семидесятых годов XIX века. Такая ретроспективная точка зрения дает автору возможность показать потенциальные последствия текущей политической ситуации в Великобритании как уже свершившиеся исторические события. Подобное «знание будущего» позволяет герою-рассказчику давать свои эмоциональные оценки в отношении современной читателю английской действительности: «мы, англичане, можем винить только самих себя за то унижение, которому подверглась наша страна» , «какими глупцами мы были!» , «мы все в ту пору были слепы» , «наша страна действительно созрела для того, чтобы пасть» .

Эмоциональность повествователя, конечно же, мало кого могла оставить равнодушным из английских читателей. В этой связи стоит напомнить, что в 1871 году Британская империя все еще оставалась страной, над которой никогда не заходит солнце, и подобный катастрофический сценарий возможного будущего вызвал немедленный общественный резонанс. Для удовлетворения читательского спроса номер журнала с рассказом Джорджа Чесни шесть раз отправлялся в типографию для печати дополнительных экземпляров. Отдельное издание «Битвы при Доркинге» с самого начала продаж било все рекорды, и всего лишь за первые два месяца разошлось тиражом в 110 тысяч экземпляров. Книга практически сразу была переведена на датский, голландский, французский, немецкий, итальянский, португальский и шведский языки, и вышла отдельными изданиями в Соединенных Штатах, Канаде и Новой Зеландии .

В целом, воображаемая история политического апокалипсиса — поражения Англии в грядущей войне из-за политической близорукости современного правительства — с лихвой оправдала намерение автора привлечь внимание общества к проблемам безопасности Британских островов. Поставленные «Битвой при Доркинге» вопросы о текущем состоянии английской армии и готовности страны отразить нападение возможного противника стали основной темой общественного обсуждения по всей Британской империи. Предполагая такой взрыв внимания к мрачному пророчеству о будущем Великобритании, уже через несколько дней после первой журнальной публикации повести Чесни проправительственная лондонская «Таймс» вышла с передовицей, где окрестила «Битву при Доркинге» «лейтмотивом новой паники», а уже 22 июня в газете появилась собственная, куда более оптимистичная версия воображаемого вторжения в Англию. Под заголовком «Вторая армада (глава из истории будущего)» читатели «Таймс» могли прочитать, как в грядущем 1875 году Великобритания с честью отражает нападение объединенных военных сил Европы и Америки.

Однако, несмотря на все попытки сбить накал страстей в отношении «Битвы при Доркинге», ажиотаж вокруг истории подполковника Чесни не спадал и месяцы спустя после первой публикации. Повесть стала настолько популярной темой в общественной жизни, что правительство вынуждено было озвучить свою позицию по данному вопросу. В сентябре 1871 года в одном из своих официальных выступлений премьер-министр Великобритании Уильям Гладстон специально обратился к повести Чесни. С точки зрения главы правительства, «Битва при Доркинге» выставила англичан посмешищем в глазах всего мира, и теперь подразумевается, что результатом бурного общественного обсуждения должно стать увеличение военных расходов государственного бюджета. Речь английского премьер-министра, в сущности, можно считать признанием реальной политической силы художественного произведения о будущей войне .

«Битва при Доркинге» действительно стала существенным фактом в общественной и политической жизни Великобритании 1871 года. Но следует подчеркнуть, что модель политического воздействия, предложенная «Битвой при Доркинге» — художественное описание грядущего поражения страны из-за близорукости текущей политики в области военного дела — в последующие годы напрямую использовалась не только в Великобритании. В качестве примера можно привести построенный по образцу произведения подполковника Чесни роман «Америка пала!» (1915) американского писателя Дж. Бернарда Уокера, в котором пожар первой мировой войны перекидывается через океан, и европейские армии вторгаются на территорию Соединенных Штатов. Роман был снабжен обширным предисловием политического характера от издателя Джорджа Хейвена Путнэма, в котором тот выражал надежду, что произведение Уокера, как и «Битва при Доркинге» Чесни, заставит жителей страны всерьез задуматься о риске подвергнуться иностранному военному вторжению .

Стоит отметить, что еще одна попытка использования литературного произведения Джорджа Чесни в качестве инструмента политического воздействия была предпринята уже в ходе второй мировой войны: в 1940 году пропагандистская машина нацистской Германии выпустила немецкий перевод «Битвы при Доркинге» под заголовком «Was England erwartet!» («То, чего страшится Англия!») — видимо, для поднятия боевого духа нации.

Хотя произведение Джорджа Чесни замысливалось прежде всего как политически злободневный памфлет, облеченный в форму литературного произведения, его влияние на литературную ситуацию было не меньшим, чем воздействие на ситуацию политическую.

Во-первых, «Битва при Доркинге» спровоцировала появление множества изданий, являющихся непосредственным откликом на события, описанные в повести Чесни. Одни из них были полемическими возражениями, касающимися политических причин и следствий воображаемого поражения Англии, другие же представляли собой прямые литературные продолжения «Битвы при Доркинге» (например, «Осада Лондона: воспоминания еще одного добровольца», «Что случилось после Доркинга, или Победа при Танбридж-Уэллс»).

Артур Скетчли. «Мисс Браун о „Битве при Доркинге“» (1871). Комический отклик на произведение Д. Чесни.

Во-вторых, тема военного вторжения в Англию сразу же была с энтузиазмом подхвачена английскими литераторами, которые принялись изобретать собственные сценарии падения Британской империи: в том же 1871 году в свет выходит уже упомянутая «Вторая армада», в 1876 году — роман «Вторжение 1883 года», в 1877-ом — «Пятьдесят лет спустя». «В течение следующих четырех десятилетий английская бульварная пресса тиражировала бесчисленные пересказы новеллы Чесни, в которых на неподготовленную в военном отношении Англию коварно нападает иностранная держава (как правило, Франция или Германия), и страна вынуждена отражать массированные сухопутные и морские вторжения, что в итоге заканчивается ее унизительным поражением и массовыми казнями гражданского населения», — дает общую характеристику литературной ситуации того времени один из современных исследователей . Таким образом произведение Джорджа Чесни, задуманное прежде всего как средство воздействия на текущую политику правительства в отношении военной реформы, положило начало целому литературному жанру, так называемому «роману вторжения», пик популярности которого пришелся на годы, предшествующие первой мировой войне, и наиболее известными образцами которого стали такие произведения, как «Война миров» (1898) и «Война в воздухе» (1908) Герберта Уэллса, «Загадка песков» (1903) Эрскина Чилдерса и «Вторжение 1910 года» (1906) Уильяма Лекью.

Литература вторжения распространилась по всей Британской империи. Роман «Вторжение» (Сидней, 1877) автора, выступившего под псевдонимом «W. Н. Walker, лицензированный землемер из Паркерстауна», описывал российское вторжение в Австралию.

 

Арвид Энгхольм. Литературная война

32-летний журналист, живущий в Стокгольме и пишущий о компьютерах, науке и научной фантастике, издатель шведского НФ бюллетеня «Сайенс фикшн джорнэл» — так представился нашим читателям видный деятель европейского фэндома Арвид Энгхольм, подготовивший это эссе специально для «Уральского следопыта».

Пару лет назад я участвовал в работе скромного съезда любителей фантастики в университетском городе Уппсала (к северу от Стокгольма). По окончании мероприятия я забрел в лавку торговца антикварными книгами на улице Ботвидс восточнее городского вокзала. Там я наткнулся на самый ранний из попадавшихся мне образчиков того под-жанра НФ, который я бы назвал так: воображаемая война. Книга, найденная мной, представляла собой простенькую брошюру страниц в сорок и была издана в 1889 г.; называлась она «Как мы потеряли северные провинции». Автор пожелал скрыться под псевдонимом ***, несколько странным, на мой взгляд, Книга стоила 15 шведских крон, и я купил ее — выгодное приобретение.

Лет сто, а может быть, и больше, шведские писатели-фантасты разрабатывали тему войны с нашим огромным соседом на востоке. Поэтому, когда мой русский коллега Виталий Бугров попросил меня написать что-нибудь о шведской НФ, я вспомнил эту брошюру и внезапно понял, что нашел интересный предмет для разговора.

Но, подумал я, этот предмет заключает в себе определенный риск. Писать о шведских авторах, разыгрывавших в своих книгах войну с Востоком, для русской читательской аудитории?! Если меня неправильно поймут, я могу оказаться крайне непопулярным…

Во-первых, следует оговорить тот факт, что такого рода истории исключительно плод воображения. Они в большей мере являются отражением той эпохи, в которую были написаны, а также зависят от национальной принадлежности автора. Повествования о воображаемых войнах фиксируют историческую возможность конфликтов между страной автора и ближайшей крупной державой. Британские писатели веками развивали сюжеты о воображаемых войнах Британии с Францией, позднее — с Германией. Японские фантасты — о войнах между Японией и Китаем. Этот ряд можно продолжить. Шведские же авторы описывали войну между Швецией и Россией.

Во-вторых, существует некая любопытная историческая подоплека, определенный исторический фон, свидетельствующий о длительных и специфических отношениях между нашими двумя странами.

История тысячелетнего контакта между шведами и русскими знает и войну, и мир. Первый период развития этих взаимоотношений совпал с эрой викингов. В то время как норвежские и датские викинги устремлялись в Англию и Францию, шведы плыли на восток. Они поднимались вверх по рекам Руси, главным образом, для торговли; в междуречьях катили по бревнам свои знаменитые длинные корабли и достигали, наконец, Черного моря — так сказать, с тыла.

Я также слышал, что шведские викинги принимали участие в основании Москвы (быть может, отголосок легенды о Рюрике и его братьях, некогда призванных будто бы ильменскими славянами править в Новгороде? — Ред.) и что даже слово «Россия» могло произойти от викингов. Дело в том, что область, занимавшая Стокгольмский архипелаг, называлась «Рослаген», а выходцы из этих мест именовались «росарами». Появившись на востоке, они принесли с собой и это название — так, по крайней мере, утверждают некоторые историки.

Позже, в XVII–XVIII вв., Швеция претендовала на Балтийское море и несколько раз воевала с Россией; наиболее известная из этих войн — та, которую вели между собой Карл XII и Петр Великий. Вообще, последней войной, в которой участвовала Швеция, была война с Наполеоном в 1815 г., но против Франции тогда выступило много стран. Последней же войной, которую Швеция вела самостоятельно, была война с Россией в 1809 г.

Поэтому, когда шведские фантасты обратились к сюжетам, связанным с воображаемыми войнами, они писали о войнах именно с Россией (позднее — с Советским Союзом). Интересно отметить, что было создано немало произведений на эту тему и они образовали целый поджанр в шведской фантастической литературе.

Моей целью в данной статье является только описание этого жанра, ничего больше. Я счастлив, что моя страна вот уже почти 200 лет не испытывала ужасов войны. Книги, упоминаемые мною, являются лишь результатом игры человеческого воображения.

Сначала надо выяснить, принадлежат ли произведения о воображаемых войнах к научной фантастике. Мне кажется, фантастическая литература строится на размышлениях, предположениях. Это могут быть научные либо технические предположения, но также — социологические или политические. Знаменитые утопии и антиутопии очень редко основываются только на суждениях авторов о научном прогрессе. Изменения в обществе — вот самоценный для таких фантастов материал; он соответствует признанному определению фантастической литературы как описания мира, невозможного ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС.

Война — это политика, зашедшая в тупик. Поэтому любая книга о воображаемой войне представляет собой рассказ о воображаемой политике и, следовательно, отвечает традиции антиутопической литературы.

Можно также отметить, что тема вымышленных войн связана с «параллельной историей». В XX веке традиция таких параллельно-исторических сюжетов в НФ развилась настолько, что породила соответствующий поджанр. Мне вспоминается, к примеру, «Человек в высоком замке» Филипа К. Дика, где существует мир, в котором нацистская Германия и Япония выиграли вторую мировую войну. Приходит на память также «Трансатлантический туннель» Гарри Гаррисона — там XX век рисуется под знаком могучей Британской империи, в этом варианте истории американские повстанцы в свое время проиграли войну за независимость английской короне.

Я попытался найти что-нибудь аналогичного плана в шведской литературе. Согласно шведской НФ библиографии 1741–1983 гг., составленной Сэмом И. Лундвалем, священник Густав Хенрик Меллин в 1867 г. написал повесть, названную «Последняя битва шведов». Она имела много общего с отмеченным поджанром НФ, но, к сожалению, я не сумел ее раздобыть.

Книга 1889 г., которую я нашел в Уппсале («Как мы потеряли северные провинции»), находится у меня. Могу засвидетельствовать со всей определенностью, что это — очень типичный пример подобного рода сюжетов.

Автор пожелал остаться неизвестным, но все же написал предисловие, в котором утверждал, что его книга должна явиться предупреждением для читателей. Мы должны, считал автор, «иметь сильную защиту на суше и на море, чтобы выжить в ходе грядущих событий». «По моему убеждению, — писал он, — только при таком условии мы сохраним нейтралитет и политическую независимость; это убеждение и заставило меня взяться за перо».

В то время Швеция состояла в унии с Норвегией. Упомянутая повесть рассказывает, как шведская самооборона пришла в упадок (из-за небрежности, с какою шведы стали относиться к защите своих границ). Это дало возможность войскам Российской империи вторгнуться в Швецию, и в итоге северные территории были шведами утеряны. Автор особо акцентировал внимание на деградации шведского коневодства, что и сделало кавалерию неэффективной. Да, в те времена войны еще велись человеком в седле.

Разрыв Норвегией унии (в 1905 г.) усилил среди шведов чувство своей незащищенности, слабости; они как бы остались в одиночестве. Акция норвежцев, практически в одностороннем порядке расторгших союз, получила негативный отклик в Швеции; в 1906 г. Иван Аминофф, офицер шведской армии, написал роман «Норвежско-русская война». О причинах появления этой книги говорит ее подзаголовок: «Последствия несчастливого 1905 года». Роман был своеобразным предостережением, адресованным норвежцам, которым следовало бы хорошенько подумать — ведь в будущем, по мнению автора, шведы окажутся им необходимы.

Чуть раньше, в 1904 г., Аминофф написал роман, названный им «Когда говорит бог войны», — «романтическое повествование о нашей будущей войне». Это было время, когда война еще казалась делом романтиков.

Перед первой мировой войной Аминофф вновь взялся за перо — в 1912 г. вышла его книга «Покоренная земля», переизданная в 1914 г. под названием «Завоевание». Этот роман более пессимистичен, нежели «романтический» опус «Когда говорит бог войны». Собственно, враг здесь прямо не назван — это книга скорее не о войне, а о послевоенном времени.

В 1915 г., когда в Европе шла большая война, энергичный Отто Витт напечатал свой сборник «Технические сказания о войне». Поскольку в ходе окопной войны появились аэропланы и крупнокалиберная дальнобойная артиллерия, стало очевидным, что в будущем войны превратятся в столкновения боевой техники. Витт написал целый ряд историй, дабы «просветить юношество» относительно технических возможностей. Некоторые «военные сказания» были также напечатаны в издававшемся Виттом журнале «Хугин» (его часто называют первым шведским НФ журналом).

Но мировая война изменила не только военную технику. Изменилась и карта Европы, на ней появился Советский Союз. Стало казаться, что отныне война может быть предотвращена. Люди надеялись, что ужас окопов впредь не вернется. Британский премьер-министр Чемберлен говорил о «мире в наше время», но его соотечественник Герберт Уэллс был настроен не столь оптимистически. В своем «Облике грядущего» (1935) он писал о том, что человечество сотрет себя с лица земли еще до рождения нового, лучшего общества. Этот сюжет лег в основу фильма, который оказался в большей степени провидческим, чем слова мистера Чемберлена.

Среди книг этого периода я не нашел большого количества примеров литературных войн, разыгранных в воображении шведских фантастов. Правда, в 1938 г. Тэг Тиль опубликовал первое предупреждение о том, что может произойти — «Сражение у острова Касто: Повесть о роковом часе для Швеции».

Если первая мировая война изменила мир, то вторая мировая преобразила его в еще большей степени. Теперь мы имеем угрозу атомной бомбы.

В 1950 г. под псевдонимом Эрго увидел свет роман «Роковой час Швеции 195Х», предупреждающий о возможном нападении с применением атомных бомб. С этого времени противник становится несколько неопределенным, речь идет о большой красной опасности без указания какой-либо национальности.

В 1953 г. Катарина Брендель выиграла главный приз со своей повестью «Атомные сумерки», в которой рассказывается не собственно о войне, а о людях вымышленного города Менехат после атомной войны. Повесть была отмечена первым призом (10 тыс. крон — немалые деньги по тем временам!) в литературном конкурсе, объявленном издательством ФИБ.

Книга Ганса Лундберга «Понедельник, три часа» (издана в 1973 г.) напоминает о возможности внезапной ядер-ной атаки. Заглавие книги поясняется тем, что по первым понедельникам каждого месяца, ровно в три часа, проводились испытания противовоздушных сирен; именно это время и было избрано для нападения — ведь люди не знали, учебная ли тревога проводится по расписанию или же действительно атакует беспощадный враг.

Но рассказы об атомной войне в 70-е годы становятся редкостью. В середине десятилетия Дидрик Дак (псевдоним неизвестного автора) написал «1999: оккупированная Швеция» — повесть о том, как наша страна была захвачена и какие ужасы ожидали ее после оккупации. Это — книга о воображаемой оккупации: покоренное население загоняется в лагеря, похожие на те, какие были придуманы в маоцзэдуновском Китае.

 

О. Цехновицер. Империалистический военно-утопический роман

«Во всех курортах Европы в это утро раздавались музыка и песни, дети играли на солнце, лодки с гуляющими сновали по всем направлениям. Жизнь текла легко и безмятежно, не обращая никакого внимания на собирающиеся над горизонтом тучи», — так накануне войны рисовал буржуазный утопист Уэллс в романе «Война в воздухе» картину того дня, когда наконец раздастся призыв к мировой бойне.

И вскоре это предсказание с абсолютной точностью претворилось в жизнь. В ясный воскресный июньский день 1914 года, когда во всех курортах Европы легко и безмятежно веселилась буржуазия, прибывший на маневры в город Сараево (в Боснии) наследник австрийского престола, эрцгерцог Франц-Фердинанд, подвергся двойному покушению. Когда он проезжал по главной улице, в карету была брошена бомба, но безрезультатно. Спустя несколько часов, когда Франц-Фердинанд и его жена проезжали в автомобиле по одной узкой улице, подошедший к ним студент, серб Гаврила Принцип, двумя выстрелами из револьвера убил эрцгерцога и его жену.

Этот выстрел прокатился эхом по всему миру.

«Европейская война, которую в течение десятилетий подготовляли правительства и буржуазные партии всех стран, разразилась. Рост вооружений, крайнее обострение борьбы за рынки в эпоху новейшей, империалистической, стадии развития капитализма передовых стран, династические интересы наиболее отсталых, восточно-европейских монархий неизбежно должны были привести и привели к этой войне. Захват земель и покорение чужих наций, разорение конкурирующей нации, грабеж ее богатств, отвлечение внимания трудящихся масс от внутренних политических кризисов России, Германии, Англии и других стран, разъединение и националистическое одурачивание рабочих и истребление их авангарда в целях ослабления революционного движения пролетариата — таково единственное действительное содержание, значение и смысл современной войны»

Следует отметить, что далеко не один Уэллс предсказывал в утопических произведениях эту войну.

Еще задолго до 1914 года во всех странах милитаризованной Европы в произведениях литературы, философии и публицистики возникает призрак грядущей войны. В эту эпоху, когда в генеральных штабах и на биржах империалистических государств шла деятельная подготовка к войне, книжные рынки всех стран наводняются военной беллетристикой, и прежде всего военно-утопическими романами. При этом писатели, рассказывая о технике грядущей войны, часто стремятся вскрыть одновременно и политические вопросы, связанные с ней. Так, ряд романов, исходя из учета оппортунистической политики социал-демократии, еще задолго до 1914 года предсказывал ее предательскую роль в военные годы. В немецком романе неизвестного автора, скрывшегося под тремя звездочками, — романе, вышедшем в Берлине еще в 1906 году, «Народы Европы»… «Война грядущего» («Volker Europas»… «Der Krieg der Zukunft»), определенно говорится о предстоящем во время войны ренегатстве германской социал-демократии.

Укажем, что в некоторых германских утопических романах предвиделась возможность революционного движения в связи с войной. Показателен с этой стороны роман «Крушение старого мира» («Der Zusammenbuch der alten Welt») автора, скрывавшегося под псевдонимом Зеештерн. Этот роман также был опубликован в 1906 году. В немецких литературных кругах узнавали в авторе этого произведения «очень высокопоставленное лицо», по-видимому самого императора или его брата, гросс-адмирала, принца Генриха. Несомненно, что этот роман, если и не был состряпан при дворе Вильгельма II, то во всяком случае целиком внушен и проникнут духом германского империализма. Конечно, не случаен огромный успех этого произведения, разошедшегося за два-три месяца почти в ста тысячах экземпляров.

В романе повествуется, как в далеком Самоа англичанами и американцами провоцируется выступление германского флота. Германия объявляет войну Англии и Франции, но Америка, натравив Англию, сама остается нейтральной и продает оружие всем воюющим державам. Италия присоединяется к Германии, Россия же сохраняет нейтралитет.

Автор рисует чрезвычайно яркую сцену в рейхстаге, когда получается известие о боевых событиях у островов Самоа. Канцлер Бюлов произносит речь, собрание отвечает на нее «восторженным взрывом национальных чувств». Затем председатель вносит два предложения: одно, «подписанное, всеми партиями, до социал-демократической включительно», выражает неограниченное доверие Бюлову; другое же, «внесенное Бебелем и его товарищами», высказывает, напротив, желание, чтобы конфликт Самоа был передан на обсуждение Гаагского третейского суда. Далее, этот «бывший токарь» произносит в романе речь в защиту своих позиций:

«Мы всегда предостерегали вас, — кричал Бебель, — мы тщетно пытались препятствовать растратам народных денег на морскую политику, вооружавшую против нашей так называемой мировой политики все страны, заставившую все народы относиться к нам подозрительно и приведшую к тому, что наша политика всюду пробуждает недоверие… Мы не остановимся ни перед какими средствами, — даже перед такими, которые вы будете порицать, — чтобы воспрепятствовать вашей безумной политике вовлечь нас в страшное несчастье — в европейскую войну».

«Высокопоставленный романист» вложил в уста Бебеля речь, не лишенную остроты и правдоподобия.

Характерно и то, что при голосовании предложений (подобно тому, что было в рейхстаге в 1914 году) за Бебелем пошла лишь небольшая кучка «непримиримых».

Примечательно, что в обоих романах указывается на революционное пролетарское движение как на следствие войны. Конечно, революционным движением охвачено население стран, враждебных Германии. Так, в Шарльруа социалисты под влиянием поражений, нанесенных германской армией, объявляют «Красную республику» и решают оказать сопротивление наступающим немецким войскам. В город стекаются рабочие рудников и образуют «довольно значительную силу, хорошо вооруженную и с военной подготовкой». Происходят баррикадные бои, но немецкие войска побеждают, ибо между рабочими началась «междоусобная война», которая приводит к тому, что «озверевшая чернь упивается своей собственной кровью». Понятно, что эти события производят самое «отрезвляющее» впечатление на социалистов Германии, хотя, как мы это узнаем из дальнейших глав романа, немецкие социал-демократы тоже перешли однажды от слов к делу и начали всеобщую забастовку. Конечно, это движение удается подавить, а зачинщиков арестовать. Немецкие пролетарии относятся к арестам вождей равнодушно, «ибо мысли народа были слишком заняты войной, чтобы интересоваться судьбой каких-то агитаторов».

В результате войны начинается также и национальное движение колониальных народов. Подымается «зеленое знамя» пророка в Хартуме, в Египте, в Марокко, в Палестине, в мусульманской Индии, в Турции и пр. Одновременно начинается восстание в Китае и негров в Африке.

В связи с этим Зеештерн меланхолически замечает:

«Пришла роковая расплата за то, что европейцы обучали негров военному искусству и замещали цветнокожими унтер-офицерские должности. Европейские колониальные державы были всюду побеждены их собственными средствами и, что еще хуже, их оружием, данным ими в руки туземцев».

Итак, мы видим, что даже коронованный беллетрист, полный ненависти к пролетариату, все же видит возможность революционного пролетарского и национально-освободительного движения в итоге грядущей войны.

Вследствие роста колониальной захватнической политики Германии и того препятствии, которое оказывала этой агрессии Англия, большинство германских утопических романов, появившихся накануне 1914 года, изображает Англию основным врагом Германии, и темой этих произведений является разгром Англии силой германского оружия. Это нашло свое выражение в романе А. Нимана «Мировая война» (August Niemann, «Der Weltkrieg», Berlin, 1904).

А. Ниман (1839–1917), «Мировая война: Немецкие мечты». Первое издание романа (1904). В том же году роман был переведен и издан в Англии под названием «Завоевание Англии».

Империалистически-захватнический смысл грядущей войны и не скрывался Ниманом. В его романе канцлер на вопрос Генриха Гогенцоллерна, предполагает ли он после лишения Англии значительной части ее колоний вступить на путь твердой колониальной политики, отвечает:

«Да, я считаю это одним из наиболее важных требований времени. Мы обязаны восполнить пробел, оставленный политикой наших предшественников. Пруссия могла бы уже столетием раньше стать сильной морской державой… Мы, к счастью, вышли из полосы ученических лет, за которые дорого заплатили. Ныне мы обязаны удержать то, что имеем, и взять то, что нами было упущено.

Немецкий народ будет отныне питать доверие к нашей колониальной политике».

Столь же, а иногда и более ярко выраженной империалистической идеологией пронизаны другие утопические произведения, появившиеся в Германии в предвоенные годы.

В этом отношении характерен роман «Европейская война 1913 года», вышедший в Германии накануне войны, написанный будто бы японским майором генерального штаба, виконтом Стойиро Каваками и переведенный только на немецкий язык.

По мнению этого немца, прикинувшегося японцем, грядущая война должна возникнуть в 1913 году из-за жажды реванша Франции. Согласно плану автора, против Германии, выступающей совместно с Австрией, идет Франция, Англия и Италия. Россия сохраняет нейтралитет. Развертываются боевые события. Франция занимает Бельгию, а Германия — Голландию. Следует картина боев под Льежем, Намюром и Антверпеном. Эскадрилья цеппелинов совершает налет на Лондон и наносит огромные разрушения столице. Морской флот Англии уничтожается «гениальным Цеппелином», который сам в качестве адмирала воздушного флота руководит сражением. Французы и англичане разбиты. Париж осажден. Германия становится владычицей всего мира.

Та же тема поражения противника с помощью цеппелинов развернута в романе «Мировая война» известным германским националистом Рудольфом Мартином (Rudolf Martin, «Der Weltkrieg»). Его роман написан в 1907 году и предсказывает войну на 1915 год. Здесь повествуется о том, что Германия предъявила Франции ультиматум и, не дожидаясь ответа, послала свой огромный флот цеппелинов на Париж. Германскому послу дается всего полтора часа, чтобы добраться до границы. Немцы, предварительно уничтожив весь воздухоплавательный парк Франции, приступают к разрушению Парижа. Эти сцены уничтожения столицы напоминают те, которые в наше время представил в утопическом романе «Воздушная война 1936 года» немецкий фашист, майор Гельдерс.

Но при всем своем неудержимом полете шовинистических мечтаний Мартин все же видит угрозу возможных социальных потрясений в результате войны. Несмотря на победоносность кампании, в Берлине начинается волнение. И автор пишет:

«Затяжная война, голод и грозящая разразиться социальная революция могут привести Германию к гибели, несмотря на блестящие победы».

Надо спешить заключить мир, но оказывается, что исконный враг — Англия — препятствует этому. Тогда Германия приступает к уничтожению Англии. Эта страна «перестает быть островом», ибо от Калэ до Дувра тянется несокрушимый воздушный мост из цеппелинов. Следует описание систематического разрушения Лондона. Но город не сдается и продолжает сопротивляться. Тогда немецкое командование объявляет, что подвоз съестных припасов будет прекращен и семимиллионное население погибнет голодной смертью. Англия вынуждена в июне 1916 года заключить мир и признать право Германии на владение Марокко, Алжиром и всей Передней Азией, включая Персию. Русские прибалтийские провинции, русская Польша и Украина, а также Голландия, Бельгия и весь север Франции присоединяются к имперским владениям австро-германского союза. Кроме того, Англия уплачивает Германии двадцать пять миллиардов и Австрии пятнадцать миллиардов контрибуции.

Такова эта военная утопия, написанная за семь лет до империалистической бойни. Нужно отметить, что весь этот империалистический максимализм претворился в жизнь в той программе военных компенсаций, которую выдвинули германские политики в 1914 году. Подлинные итоги мировой бойни не отрезвили этих политиков вплоть до наших дней. Современный германский фашизм во главе с Гитлером как будто прошел политическую школу у «японского майора» Каваками и у больного манией величия, грабежей и разрушений Рудольфа Мартина.

Налет цеппелинов на Лондон в представлении британской газеты «Daily Express» (5 декабря 1914).

Изображая войну Германии с Англией, немецкие утописты видели в авиации то средство, которое позволит противопоставить немецкий флот могущественной английской эскадре. Эта тема также развита в повести Миддельдорфа «На борту Сириуса» («Am Bord des Sirius»), являющейся чем-то вроде апофеоза успехов Германии в области авиации. Описав будущий воздушно-морской бой, автор указывает, что «если на море и продолжал развеваться английский флаг, то гегемония в воздушном царстве осталась за Германией». Эта же тема трактуется в утопии Мельхерса «Предвидение грядущего» («Die Vergangenheit unserer Zukunft») и в ряде других произведений.

Победа Германии над Англией благодаря усовершенствованной авиации трактовалась и в других утопических произведениях. Так как они в большинстве однотипны, то мы на них останавливаться не будем. Укажем лишь, что об угрозе вторжения в Англию с воздуха писали накануне войны 1914 года и английские военные писатели, публицисты и литераторы — Гейдмэн, Блэтчфорд, Фредерик Гаррисон, Уэллс и др. Английский капитан Невиль в своей утопии как раз и рисует грядущую войну в виде нападения германских воздушных кораблей на Лондон. Характерно, что эта тема не снята и в современной английской литературе. Таковы «Война 1938 года» и «Четыре дня войны» Фоулер-Райта. В первом романе рассказывается о том, как фашистская Германия, завершив программу своих вооружений, нападает с воздуха на Чехословакию и уничтожает Прагу. В продолжении этого романа, опубликованном в 1936 году, Фоулер-Райт повествует уже о разгроме Англии с воздуха. Около четырех тысяч бомбардировщиков и истребителей нападают на промышленные районы Средней и Северной Англии и на Лондон. Английский воздушный флот, значительно более слабый, чем германский, быстро уничтожается. Лондон погибает в пламени. Война вскоре становится всеобщей и захватывает почти весь мир. Несмотря на то, что на стороне Англии выступают такие мощные страны, как Америка, все же дела Англии плачевны. Немецкая авиация высаживает в разных пунктах страны высокомеханизированные десантные части и начинает употреблять новые бомбы, начиненные «замораживающей смертью» — газом, от которого гибнут десятки тысяч людей. Четыре дня войны потрясли весь мир и в основном уже предопределяют решающее поражение английского военного могущества.

Военно-утопические романы в начале XX века мы найдем и во Франции и в Америке. Но особый расцвет этого жанра характерен именно для Германии. И это не случайно, ибо, по мере превращения Германии в империалистическое государство, у нее еще в XIX веке складывается соответствующая идеология. В результате победы над Францией в семидесятых годах мы находим уже прямые гимны в честь войны, сформулированные философом германского империализма, Фридрихом Ницше.

В 1913 году в Германии вышел томик рассказов некоего Гайдемарка «Герои», где автор откровенно развивает ницшеанскую апологетику войны. Большинство рассказов Гайдемарка посвящено грядущей войне Германии с Россией и Францией. Автор повествует о «геройских» подвигах летчиков, офицеров, рядовых и даже мирного населения — «германского народа под ружьем». Автор не случайно эпиграфом к своим рассказам взял слова Ницше:

«Вы спрашиваете, что хорошо? Хорошо быть храбрым». За три года до войны появилась трилогия Вальтера Блема, посвященная Франко-прусской войне. В ней так же в духе ницшеанской проповеди воспевается чувство шовинистического «героизма», порожденное войной. В третьей части трилогии — «Кузница будущего» («Die Schmiede der Zukunft») рисуется падение Парижа. Эта трилогия немало способствовала разжиганию шовинизма среди немецкого населения в предвоенные годы, и недаром уже современный фашизм отметил «заслуги» Блема назначением его на пост президента Прусской академии.

Из французских утопических романов отметим роман Жиффара, вышедший накануне войны и предназначенный для юношества. В этом «юношеском» романе через все ужасы и невероятные военные приключения обнаженно проходит та же шовинистическая тема. Характерно, что в романе война не ограничивается территорией Европы, но захватывает весь мир. Укажем также на вышедший в Париже в 1912 году роман Сивиреэ (De Civriez, «La bataile du champ de Bordeaux»), в котором зачинщицей войны изображена Германия.

Большинство американских утопических романов появилось уже во время войны. Так, в Нью-Йорке в 1916 году вышел роман Меллера «Вторжение в Америку» (J. Meller, «The Inmotion of America», New York, 1916). Здесь повествуется о том, как «Великая коалиция», под которой подразумеваются Германия, Австрия, Турция и Болгария, объявила войну Америке и победила последнюю.

Высадка морского десанта. Иллюстрация из книги Ю. Мюллера «Вторжение в Америку» (1916).

Укажем, что накануне вступления Америки в войну была издана уже целая серия утопических романов и публицистических произведении на тему о грядущей войне и об угрозе неприятельского нашествия на Штаты.

Когда Россия терпела поражения на полях брани, когда самодержавие под угрозой иноземных штыков бывало вынуждено подписывать позорные мирные условия, тогда буржуазно-дворянские идеологи также обращались к утопическому роману и в мечтах своих громили весь мир, водружали трехцветное знамя в Константинополе — давнишней мечте русских купцов и помещиков — и во всех частях света.

Особенно характерно это обращение к утопическому роману в то время, когда после унизительного Парижского трактата 1856 года России было запрещено иметь военный флот на Черном море и этим она сбрасывалась со счетов на международной колониальной бирже.

Примириться с этим положением самодержавие не могло, и оно начало исподволь собирать силы, чтобы вернуть свое место среди других капиталистических держав.

Вскоре внимание военных кругов было привлечено к исключительно эффектным действиям крейсера «Алабама» во время междоусобной войны между северными и южными штатами Америки в 1861–1865 годах, в результате которых морская торговля северян была парализована, а их торговый флот почти целиком уничтожен корсаром южных конфедератов. Лишь после двухлетнего плавания «Алабама» была уничтожена.

Операции этого крейсера произвели огромное впечатление на широкие общественные и военные крути и способствовали укреплению идеи возможного ведения успешной борьбы с морской державой посредством нападения на ее морскую торговлю. Идея эта была особенно соблазнительна для противников Англии, морская торговля которой имела особое значение в виду островного положения государства.

Англия являлась основным врагом царской России, так как она препятствовала русской агрессии на Востоке. Поэтому русские военные деятели особенно пристально следили за успешными действиями «Алабамы». Если нельзя построить крупного линейного флота, то почему не закупить несколько сравнительно дешевых быстроходных крейсеров, которые смогут действовать на торговых путях Англии? Вот мысль, возникшая у русских политиков и стратегов.

В это время в военно-морских кругах довольно бурно дискуссировался вопрос о том, какой нужен России флот — броненосный или крейсерский. Эта дискуссия нашла отражение и в беллетристике. В частности чрезвычайно любопытен утопический роман «Крейсер „Русская Надежда“», вышедший под инициалами А. К. в С.-Петербурге в 1887 году. Это произведение было написано бывшим морским офицером А. Е. Канкевичем, выступавшим затем в печати под псевдонимом А. Беломор.

В своем первом романе он пытается в форме утопического произведения нарисовать перспективы действий крейсерского флота России в случае войны с Англией. В апреле 18… года крейсер «Русская Надежда» получает приказание спешно вооружиться и направиться в Тулон на соединение с отрядом Средиземного моря. Это был новый, построенный из стали, корабль, имевший 300 футов в длину и 45 в ширину, довольно мощную артиллерию, торпедные аппараты, скорость хода 16,5 узлов и дальность плавания не менее 8000 миль при десятиузловом ходе и 10000 миль — при восьмиузловом. Кроме мощных механизмов, крейсер имел парусное вооружение. Выход его из Николаева происходит неожиданно и в глубокой тайне.

Крейсер прибывает в Тулон, но скоро получает приказание идти в океан к берегам Южной Америки. Здесь команда наконец узнает, что началась новая война между Россией и Англией. Крейсер «Русская Надежда» получает назначение действовать на торговых путях врага.

Роман изображает дело так, что Россия исподволь подготовилась к выполнению этой задачи, и война с Англией не застает ее врасплох. Вопрос о снабжении крейсеров углем и провизией был предусмотрен заблаговременно.

В снабжении крейсеров принимает участие Германия, друг России и враг Англии. «Русская Надежда» вместе с другими крейсерами нападает на торговые и военные английские корабли и уничтожает их.

Начинаются крейсерство и боевые операции и в отдаленных английских колониях. Уничтожаются английские военные корабли в Сингапурской гавани. Происходит нападение на Бомбей, в результате которого уничтожается как торговый, так и военный флот, стоявший в Бомбее. Русские крейсеры топят английский отряд из двенадцати военных транспортов, перевозивших кавалерию и артиллерийские запасы. Действия русских протекают также на Индийском побережьи, причем поражение англичан вызывает национальное движение индусов.

В итоге русские окончательно покончили с могуществом Англии на морях. Одновременно с боевыми действиями крейсеров русская армия через Афганистан наступает на Индию и «благополучно и славно перешагнула через Инд, как перешагнула и через Дунай»; «Европа поняла, что совершается неизбежный приговор истории, и ждала в страхе и удивлении рокового конца».

Россия без участия Европы заключает «славный мир» с Англией.

Таково содержание этого первого русского военно-морского утопического романа. Следует сказать, что при изложении популярной в военно-морских кругах идеи, связанной с действиями крейсерских эскадр, Канкевич безусловно преувеличивал их боевые возможности. Крейсерские эскадры хотя и могут принести большой ущерб торговле неприятеля, но основной задачи, заключающейся в уничтожении военно-морской силы противника, они решить не могут. На практике мировой войны 1914–1918 годов можно было со всей отчетливостью убедиться в последнем. Немецкие крейсера «Эмиден», «Карлсруэ», «Дрезден», вспомогательный крейсер «Цольф» и ряд других действовали по классическому примеру «Алабамы», нанесли ущерб англо-американской торговле в океане, отвлекали военно-морские силы противников с главного театра войны, но вместе с тем в общем исходе войны они не сыграли решающей роли.

Снова подчеркнем, что популяризация этих суррогатных средств ведения морской войны характерна для слабых в военно-морском отношении держав. И, конечно, не случайно такая же идея, еще раньше Канкевича, трактовалась известным французским автором фантастических романов, Жюлем Верном, в его «Наутилусе».

Следующее произведение А. К. Канкевич (Беломор) публикует в 1889 году под интригующим заголовком: «Роковая война 18… года».

Этот роман снова посвящен теме грядущего мирового господства России. Взоры Беломора прежде всего направлены в сторону Турции. И это, конечно, не случайно. Как известно, воспользовавшись Франко-прусской войной и разгромом Франции, царизм в 1870 году односторонним актом отменил парижский трактат и начал новую подготовку к борьбе за Константинополь и проливы. Хотя русско-турецкая война 1877–1878 годов не принесла России желаемых успехов, но мечты о всеславянской империи не оставляли буржуазно-дворянских идеологов.

Беломор в своем романе как раз и вскрывает те пути, по которым, по его мнению, должна идти Россия для достижения своего колониального величия. Все решает мощный и быстроходный флот. На Балтийском и Черном морях построены великолепные, по последнему слову техники, боевые корабли. Внезапным ударом Черноморский флот форсирует Босфор. Высаженный десант укрепляет Проливы и делает их недосягаемыми для европейских флотов. Кроме того, согласно «Скутарийскому мирному договору» с Турцией, оба берега Босфора сделались неотъемлемой собственностью России. Порта обязывалась закрыть и охранять Дарданеллы от иностранных военных кораблей.

Таким образом, в полном соответствии с положениями русских «теоретиков» колониальной агрессии типа Н. Данилевского (автора реакционной славянофильской книги «Россия и Европа») на российский флот сейчас уже не ложилась задача обороны черноморского побережья. Черноморский флот мог не задерживаться в Проливах, так как воздвигнутые там укрепления обеспечили полную безопасность южному побережью России. На флот падала иная задача — успеть проскочить Гибралтар до начала войны с Англией, для соединения с Балтийской эскадрой.

Но на севере России, — пишет Беломор, — еще за несколько лет до описываемых событий будет проведен ряд мероприятий, в корне меняющих положение империи на море. Начинается сооружение новой военно-морской базы на Мурманском побережьи. Здесь спешно заканчивается строительство военного порта — Александрии.

К началу войны закончен и открыт «Беломорско-Онежский канал», по которому и сплавлялся лес, необходимый для строительства нового морского города. По этому каналу были доставлены орудия, снаряды, мины и даже миноносцы. В Александрию выходит в день нападения на Константинополь кружным путем вокруг Швеции и Норвегии Балтийская эскадра, часть которой направляется со специальными поручениями в открытое море.

Черноморский флот успевает благополучно проскочить Гибралтар и спешит на соединение с северной эскадрой. Его первый отряд броненосных кораблей вскоре прибывает в Александрию. События развиваются молниеносно. Начинается война с Австрией и Италией. Русские одерживают и на суше блистательные победы. В это время между Францией и Германией возникает война, которая ослабляет силы противников России.

Оставшаяся часть эскадры (летучий крейсерский отряд) начинает боевые действия в Средиземном море. Не встречая сопротивления со стороны объединенного итало-австрийского флота, он нападает на итальянское побережье.

Действия русской эскадры сокрушительны. Молниеносно уничтожается торговый флот Италии, а десантные части разрушают железнодорожное полотно и парализуют всю жизнь Италии. Десант высаживается в Венеции, захватывает адмиралтейство, сжигает стапели с строящимися на них броненосцами и всеми военными материалами, необходимыми для снабжения флота. Происходит нападение на Триест и на Специю.

В открытом море русским флотом уничтожаются сильнейшие австрийские корабли. В результате русские моряки в течение одной недели «навели панический страх на своих врагов в Средиземном море, принесли туда опустошение и разрушение, готовившееся для Черноморского побережья».

В это время Россию ждали и некоторые испытания. Дело в том, что Италия «решила положить предел своим неудачам в Африке» и высадила десант, который вторгается в Абиссинию. Однако его постигает поражение, и тогда, согласно тайному соглашению с Англией, Италия решается на новый план. Разбитые итальянские войска в Абиссинии заменяются англичанами, а итальянцы весь свой экспедиционный корпус тайно кружным путем направляют через Суэц на русский Дальний Восток. Десант высаживается в Уссурийском крае, и Владивосток превращается в развалины.

Но русские не дремлют; Средиземноморская эскадра, подкрепленная захваченными итальянскими кораблями, также в полной тайне, направляется по тому же пути. Из Александрии на помощь идет русский объединенный флот. Как в Амурском заливе, так и в открытом море у Владивостока при встрече с итальянской эскадрой, обложившей дальневосточную крепость, русские одерживают победу.

На суше дела столь же успешны. Русские войска захватывают Перемышль и вторгаются в Венгрию, их радостно встречают в Сербии и Болгарии. Русские, утвердившиеся в Константинополе, заключают дружбу с султаном. Положение французов было плачевно. Немцы снова осадили Париж и готовились присоединить к себе Бельгию и Голландию. У англичан дела шли не лучше. Их вторжение в Абиссинию вызвало общее восстание туземцев Африки, а абиссинцам удалось разрушить Суэцкий канал и этим нарушить связь Англии с Индией. Ввиду этого англичане вынуждены были примириться с завоеваниями русских.

И вот Россия становится первой державой мира. Она владеет Босфором, «исправляет» границы на Дальнем Востоке за счет Кореи, а вековечные враги ее повергнуты в прах. Англия, как пишет Беломор, стала «на первую ступень той лестницы вниз, с которой уже нет возврата». Но в Европе назревают новые конфликты, так как выросла еще одна могущественная морская держава — Германия, которая также чувствовала «необходимую потребность в новых колониях в отдаленных морях».

Таково содержание этого любопытного военно-утопического романа. Как видно, он полон реваншистских настроений военных кругов России после севастопольского разгрома и неудач турецкой кампании.

Следующая военная утопия в России появилась уже после дальневосточной катастрофы. В 1908 году Вл. Семенов публикует роман «Царица мира», а в 1909 году — его продолжение «Цари воздуха».

Вл. Семенов, так же как и Беломор, был морским офицером. На броненосце «Суворов» он в составе штаба адмирала Рожественского участвовал в Цусимском бою и попал вместе с командующим второй Тихоокеанской эскадры в японский плен. Его книги «Бой при Цусиме» и «Расплата» описывают поход эскадры Рожественского и гибель царского флота. Эти произведения Семенова получили громадное распространение и были переведены на многие европейские языки.

Причину крушения морского могущества России Семенов, конечно, видит не в монархической системе, а лишь в бездарности военачальников, которые заседали под адмиралтейским шпилем.

В своем фантастическом романе Семенов, подобно Беломору, пытается показать грядущие судьбы мира. Но утопия Семенова представляет собою не что иное, как низкопробный бульварный роман на военную тему.

Последний из известных нам русских военно-утопических романов был опубликован уже накануне мировой войны. Принадлежал он перу некоего Петра Р-ского, по-видимому, также офицера флота. Эта фантазия вышла в свет под заглавием: «Война „Кольца“ с „Союзом“ (Англия, Франция, Россия — Германия, Австрия, Италия). Повесть грядущих событий» (СПБ, 1913).

По своим художественным качествам эта утопия стоит на уровне произведений Семенова. Но в отличие от «Царей воздуха» она представляет интерес благодаря военно-стратегическим и политическим идеям, которые развивает автор.

Рассматривая русские военно-утопические романы, нужно прийти к выводу, что те идеи, которые развивались их авторами, находились в полном противоречии с реальной действительностью России конца XIX века и начала XX столетия. Эти произведения пропагандировали излюбленные военно-стратегические взгляды и ставили задачей организацию вокруг них общественного мнения.

Но русское правительство, глухое к предостережениям даже наиболее передовых представителей военной мысли, не прислушивалось к голосу офицеров-фантастов, и их ура-шовинистические произведения не только не имели тех высоких тиражей и той популярности, которой пользовался военно-утопический роман за рубежом, а, наоборот, проходили почти незамеченными.

Военно-утопический роман в России был совершенно оторван от государственной политической жизни страны. И это, конечно, не случайно. Военная отсталость царской России вытекала не только из отсталости стратегов, заседавших под адмиралтейским шпилем и в анфиладах генерального штаба, а в основном — из общей экономической, политической, технической и культурной отсталости страны.

Отличительной чертой всех романов-предсказаний, написанных в большинстве не писателями-профессионалами, а офицерами или политическими деятелями, является их художественная беспомощность. Все они созданы с определенным заданием — распропагандировать свою излюбленную военно-стратегическую идею и способствовать увеличению ассигнований на военные нужды. Так, Зеештерн в своей утопии «Крушение старого мира» в самых мрачных тонах рисует уничтожение англичанами всего немецкого флота. Это описание преследует совершенно определенные цели — пропагандировать необходимость строительства большого военного флота.

Характерно, что английские романисты, в свою очередь, пугали читателя грядущей гибелью английского могущества благодаря превосходству флотов других держав. Так, еще в 1887 году вышла анонимная брошюра под заголовком: «Большая морская война 1887 года» («The Great Naval War of 1887»).

Автор, рисуя здесь фантастическую картину грядущего разгрома английского флота Францией, стремится распропагандировать идею о необходимости увеличения ассигнований на строительство новых судов. Следует отметить, что эти же цели преследовали другие анонимные повести того же времени: «Сражение при Порт-Саиде» («The Battle of Port-Said»), «Плавание крейсера „Меандер“» («The Cruising of the Cruiser Meander») и др.

Конечно, все эти романы стоят на ярко выраженных империалистически-захватнических позициях. При всем различии политических комбинаций у всех произведений одна и та же империалистическая тенденция.

Нельзя не указать на стремление авторов этих произведений запугать своего читателя. Повествуя об ужасах будущей войны, писатели-утописты стремились нагнать на обывателя животный страх, для того чтобы выбросить лозунг: «Защищайте себя, иначе все погибло!» Отсюда смакование кошмара грядущей войны. В немецком романе «Взгляд в грядущее» («Blick nach vorn») военное столкновение происходит в 2006 году между Германией и Россией. Невеста встречает на вокзале своего жениха, недавно лишь отправившегося на театр военных действий. К своему ужасу она вместо цветущего юноши, каким он уехал, увидела перед собой почти старика. «Война при современных условиях — не пустяк», — замечает он на удивленный вопрос невесты. В анонимной повести «Война 19…» («Kriegsmobile 19…»), рисующей войну Германии с Францией и Россией, описывается кровавая бойня, такая кошмарная, что немецкие солдаты и офицеры не выдерживают, многие сходят с ума и бросаются с диким криком навстречу смерти.

Кроме того эти фантастические романы призывали к военно-технической изобретательности. Укажем, что основные формы той техники, которая применялась в империалистической бойне 1914 года, были еще задолго до войны предвидены в военно-фантастических повестях и романах.

Так, нападение вооруженных подводных лодок на коммерческие суда было подробно описано еще до войны Конан-Дойл ем в его рассказе «Опасность», напечатанном в «Strand Magazine». То же относится и к газовой войне. Еще Жюль Верн в рассказе «Les cinq sents millions de la Begum» изображает немецкого профессора Шульца, который в соперничестве с французским профессором Саррасеном фабрикует огромнейшего размера бомбы, «вид которых обманчив». При взрыве они выпускают громадные волны удушливого и замораживающего газа. То же самое относится к применению танков. Еще задолго до войны Уэллс в рассказе «Сухопутные броненосцы» нарисовал действие механических чудовищ, наделенных, правда, ногами вместо цепей и чуть ли не с «самостоятельной волей».

Основное назначение всех этих произведений — воспитывать в империалистическом духе массового читателя. Надо указать, что такие романы, как «Мировая война», Рудольфа Мартина и роман Зеештерна, расходились перед войной в десятках тысяч экземпляров. На языке у этих писателей было то, что буржуазные политики тщательно держали на уме.

Было бы, конечно, неправильно предполагать, что империалистические идеи накануне 1914 года развивались лишь в военно-утопических романах открыто и прямо:

«Буржуазные ученые и публицисты, — писал Ленин, — выступают защитниками империализма обыкновенно в несколько прикрытой форме, затушевывая полное господство империализма и его глубокие корни, стараясь выдвинуть на первый план частности и второстепенные подробности, усиливаясь отвлечь внимание от существенного совершенно несерьезными проектами „реформ“ вроде полицейского надзора за трестами или банками и т. п.»

Для подтверждения этого ленинского положения можно было бы привести ряд примеров из европейской литературы, но отметим лишь, что эти черты сказались прежде всего в крайне популярном в то время колониальном романе. Правда, развитие этого жанра относится еще к XVIII веку, ко времени натиска торгового капитала на новые земли, но настоящее развитие колониальный роман получает именно лишь со второй половины XIX века (Клод Фаррер, Шеневьер, Мак-Арлан, П. Бенуа, Стэнли, Вамьери, Киплинг, Хаггард, Франсен и др.).

Атака «сухопутных броненосцев». Иллюстрация к первой публикации рассказа Г. Уэллса (Strand Magazine, декабрь 1903).

В ряде художественных произведений европейской литературы начала XX века отмечается усиление агрессивности в пропаганде военно-империалистических устремлений. Десятки и сотни романов и стихотворений, публицистических и философских статей полны проповеди активности, энергии, закала воли, необходимости осознания неминуемости грядущих боев за колониальный передел мира. Здесь же рядом чрезвычайно ярко выражены национал-шовинистические настроения: поиски «истинно-французской», «истинно-германской» или «истинно-англо-сакской» сущности.

Вся эта литература представляет для нас особый интерес в свете текущего момента. Наступает двадцать третья годовщина со дня, когда господствующие классы начали кровавую войну за передел мира. Они прикрыли подлинное лицо войны лживыми масками, называли ее «революционной», «демократической», говорили о «последней войне», о «свободе наций». Но эта война была грабительской, империалистической, стоила человечеству миллионы жизней и неслыханных страданий, горя и лишений и взвалила на плечи трудящихся всю тяжесть военных долгов и репараций. Версальский мир, сколько бы ни подновляли и ни улучшали его капиталистические правительства, при сохранении империализма — только передышка между войнами. На наших глазах мировой империализм все более стремительно идет навстречу второму туру империалистических войн.

Сейчас подготовка борьбы за новый передел мира положила конец игре в «разоружение». Все буржуазные правительства поставили теперь открыто в порядок дня вопрос о вооружении. Об этом говорил товарищ Сталин еще на XVII Съезде партии:

«Не удивительно, что буржуазный пацифизм влачит теперь жалкое существование, а болтовня о разоружении сменяется „деловыми“ разговорами о вооружении и довооружении.

Опять, как и в 1914 году, на первый план выдвигаются партии воинствующего империализма, партии войны и реванша.

Дело явным образом идет к новой войне».

И эта война направлена прежде всего против страны Советов.

В своем докладе на Пленуме ЦК ВКП(б) 3 марта 1937 года товарищ Сталин подчеркивал: «Капиталистическое окружение — это значит, что имеется одна страна, Советский Союз, которая установила у себя социалистические порядки, и имеется, кроме того, много стран — буржуазные страны, которые продолжают вести капиталистический образ жизни и которые окружают Советский Союз, выжидая случая для того, чтобы напасть на него, разбить его или, во всяком случае — подорвать его мощь и ослабить его».

Если мы обратимся к современной литературе империалистических стран, мы увидим полное подтверждение положений, высказанных товарищем Сталиным. Военная беллетристика, так же как и накануне 1914 года, настолько многочисленна, что почти не поддается учету. Прежде всего выделяется военно-фашистская литература Германии и Японии. И это не случайно, если учесть ту роль, которую играет империалистическая буржуазия этих двух государств в подготовке войны. Как и до мировой бойни, эта литература рассчитана на мобилизацию общественного сознания к принятию новой войны. Так, генерал Людендорф выпускает книжку под заголовком «Мировая война грозит», в которой стремится нарисовать картину будущей войны, направленной, конечно, в первую очередь против Советского Союза. Он пугает читателя зверствами, которые якобы творит Красная Армия в Польше и Румынии в этой грядущей войне. Но в своей утопии генерал стремится утешить буржуа. Он говорит о восстании среди красных, у которых просыпается голос их «русской крови».

Такова же тема книги генерала Джонсона «Немецкое чудо 193?»? который также уверяет, что будущая война будет войной не империалистической, а расовой: «Цветные рабы утратили веру в божественное происхождение белых, раз бросили темнокожих на Германию».

Таким образом, если вспомним и отмеченные нами ранее книги Гельдерса, Фоулер-Райта и других авторов, то увидим, что в наши дни, как и накануне 1914 года, большой популярностью пользуется военно-утопический роман. И эти произведения подтверждают то, на что указывал товарищ Сталин в отчетном докладе на XVII Съезде партии, анализируя международную обстановку:

«Как видите, дело идет к новой империалистской войне, как к выходу из нынешнего положения».

Товарищ Сталин говорил о тех, кто думает, что войну надо организовать против СССР с целью дележа его территории и наживы за счет страны Советов. Сторонники этого плана войны существуют не только среди политических руководителей некоторых государств Европы, но и среди определенных кругов зарубежных литераторов, к которым также относится характеристика, данная товарищем Сталиным запутавшимся буржуазным политикам. Не только их военные планы, но и их военные писания «не блещут ни умом, ни доблестью».

Французские фашисты не отстают от своих немецких собратьев. Так, несколько лет тому назад Морис Лапорт опубликовал в Париже книгу «Под стальными шлемами», ставящую своей задачей внушить французским буржуа «сознание опасности» и превратить их в «воинов, готовых к битвам». Этот тупой писака стремится убедить читателей, что угроза для Франции направлена со стороны не только гитлеровской Германии, но и Советского Союза.

Другой фашистский писака Эрве Песлуан также пытался возбудить своих читателей против страны Советов. В его романе «Таинственная угроза» огромный воздушный корабль «Угроза», оборудованный необыкновенными разрушительными приспособлениями, направляется на город «Сталоград» и предъявляет красному правительству ультиматум о сдаче. Как видим, содержание романа совершенно схоже с немецкими писаниями Рудольфа Мартина, Гельдерса и др. Но здесь «Угрозой» управляет белоэмигрантка Ирэна, «цель ее — восстановить российскую империю». Эту скромную задачу сей даме осуществить все же не удается, ибо, как мы узнаем из романа, в последнюю минуту механизмы «Угрозы» портятся и воздушный крейсер вынужден повернуть обратно.

Товарищ Сталин говорил и о тех политиках, которые думают, что войну надо организовать против одной из великих держав, чтобы нанести ей уничтожающее поражение и поправить свои дела за ее счет. Как характерен с этой стороны хотя бы фашистский роман немецкого писателя К. Бартца «Война 1960 года», опубликованный в 1931 году. Этот роман отражает основные империалистические устремления германского фашизма, сформулированные Гитлером в его книге «Моя борьба».

Громадна по объему военно-фашистская литература Японии. Здесь созданы сотни романов, повестей, рассказов и стихов на тему об армии и будущей войне. Их пишут не только писатели-профессионалы, но и офицеры всех рангов, находящиеся в запасе и на действительной службе.

Эти более чем убогие литературные произведения буквально наводняют всю страну. Не останавливаясь на анализе этих грубо агитационных шовинистических произведений (ряд из них отмечен советской печатью), укажем лишь на книгу Накадзиме Ракеси «Великая океанская война» (изд. «Военно-образовательной ассоциации»), трактующую проблему будущей японо-американской войны. Характерно, что эта книга, снабженная четырьмя предисловиями — двух адмиралов и двух генералов, выдержала десятки изданий и переработана в детскую сказку и в военную повесть для юношества. Такое же распространение получила книжка Фукунага Киосуке «Записки о будущей японо-американской войне», снабженная предисловием командующего объединенным японским флотом, адмирала Суэцугу.

Но если эти книжонки говорят о грядущей японо-американской войне, лишь косвенно подразумевая войну с СССР, то генерал Араки, генерал Сато, генерал Хата и Сансаку Хирата в произведениях «Война на Дальнем Востоке», «Как мы будем воевать», «Ради 1936 года» и др. откровенно пропагандируют нападение Японии на СССР.

Итак, при обзоре зарубежной шовинистической литературы можно установить, что новая империалистическая война опять является ее ведущей темой. Это в то же время показывает, что «теперь империалистические противоречия созрели настолько, что вопрос о переделе мира вновь встает с еще большей остротой, чем в 1914 г.» (Д. Мануильский — Отчетный доклад XVII Съезду партии о работе делегации ВКП(б) в ИККИ).

Но сейчас одновременно с приближением войны мы наблюдаем наступление новой полосы революций, огромное обострение классовых противоречий в странах капитала:

«Но если буржуазия избирает путь войны, то рабочий класс капиталистических стран, доведенный до отчаяния четырехлетним кризисом и безработицей, становится на путь революции» (Сталин).

И, несмотря на все усилия империалистов, леворадикальная литература зарубежной передовой интеллигенции совместно с пролетарскими писателями срывает маску с подготовляемой новой империалистической бойни и вскрывает ее подлинно хищническое лицо. Литературе зарубежных господствующих классов сейчас уже не удастся достичь того обмана народов, которого она добивалась к началу мировой войны 1914 года. Существование Советского Союза, этого мощного фактора борьбы за мир, способствует расцвету антифашистской, революционной, правдивой литературы, разоблачающей истинный смысл и классовую природу войны, разоблачающей кровавых поджигателей новой бойни.

Перед советскими писателями стоит задача создания высокохудожественных и подлинно познавательных произведений о грядущей войне.

В противоположность буржуазным авторам, произведения советских писателей должны быть отмечены реальностью прогноза грядущего. Писатель нашей страны должен идти не по линии безудержного мечтательства, оторванного от реальных фактов, а дать предвидение завтрашнего дня, основываясь на правильном учете факторов современности. И с этой стороны советский военно-утопический роман, в противоположность буржуазному, должен быть отмечен революционно-романтической трактовкой своей темы. В отличие от зарубежного утопического романа, советский писатель при подходе к политическим и техническим особенностям грядущей войны должен базироваться на точных и строгих знаниях марксизма-ленинизма, на учении товарища Сталина. Великий соратник Маркса, Энгельс, с поразительной ясностью и гениальной прозорливостью мог предвидеть за двадцать шесть лет не только мировую войну, но и основные события 1914–1918 годов.

Но если Энгельс мог лишь догадываться об этом отдаленном будущем, то Ленин показал законы общественного развития в эпоху империализма и дал классический анализ той «политики» империалистических стран, которая приводит к войнам. Он посвятил исследованию империалистической стадии развития капитализма целый ряд своих работ. Перед войной 1914 года и в начале войны, гениально владея острым оружием могучего метода Маркса, продолжая и развивая его революционное учение, Ленин вскрывает новые тенденции, с неудержимой силой прокладывающие дорогу в развитии капиталистического мира, показывает специфические черты и особенности новой эпохи. Именно на основе этого анализа большевизм сумел не только предвидеть войну, но и дать исчерпывающую оценку ее характера.

В работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» Ленин дает всесторонний анализ новой фазы капиталистического развития и показывает, как катастрофическое обострение противоречий загнивающего капитализма вплотную подводит массы к пролетарской революции. Ленин показал, что единственным средством предотвратить войну является именно пролетарская революция.

Лишь на основе учения Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина возможно создание полноценного, имеющего глубокое познавательное значение произведения о грядущей войне.