Обратная дорога на Уотлбун занимает шесть часов; к хижине подъезжают затемно. Кейли выходит из машины и прогибает спину – тело затекло. Начинает болеть голова, в глазах покалывает.

Ева достает сумку и закрывает дверцу. Свет в машине гаснет, и на мгновение они с Кейли остаются в полной темноте, прислушиваясь к шуму прибоя.

Почти всю дорогу Ева молчала, просто смотрела в окно, прижав руки к груди. Кейли пыталась разговорить ее, осторожно спрашивала, как подруга себя чувствует, но Ева в ответ только пожимала плечами.

Теперь, среди мрака, Ева нарушает молчание:

– Я решила. Еду с тобой в Англию.

– Завтра? Правда?

– Если есть билеты.

– Наверняка есть, я позвоню и забронирую. – Кейли потирает лоб. – Уф, неожиданно. А потом вернешься в Лондон? Поживешь у меня в гостевой.

– Ты не против?

– Конечно, нет! – Кейли уже представляет, как будет присматривать за Евой и поможет ей начать новую жизнь – жизнь, в которой Тасмания останется лишь далекой точкой на карте. И все-таки Кейли гложут сомнения. Еве нужно другое.

– А как же Сол?

– Зайду скажу ему.

– И все?

Ева всматривается в темноту залива.

– И все.

Трудно не заметить, как дорога Солу Ева. Дома у Жанетт Сол не сводил с Евы глаз, а когда они собрались уезжать, он подошел к Кейли и попросил не пускать подругу за руль. Раньше Кейли считала, что Еве лучше оставить Сола – все было слишком сложно, слишком запутанно. Хотя, с другой стороны, разве счастье дается легко?

– Думаю, это не лучшее решение.

– Что? – Ева смотрит на подругу. – Ты же хотела, чтобы я поехала с тобой.

– Хотела. И по-прежнему очень хочу – если так будет лучше для тебя.

Что-то шуршит рядом – то ли кенгуру, то ли опоссум; из кустов вылетает птица и проносится почти над головой Кейли. Она вздрагивает, ощутив порыв воздуха от крыльев.

Ева оглядывается, смотрит на мрачные заросли.

– Я и так здесь задержалась.

Помолчав, Кейли спрашивает:

– Подумай, почему?

– Искала ответы.

– Мне кажется, не только из-за этого.

Ева не отвечает, и в темноте Кейли не разглядеть выражения ее лица.

– Ты не должна уезжать просто потому, что это самое простое решение – или потому что ты боишься остаться. – Кейли прерывается. – Мы даже не говорили о том, что произошло у Жанетт.

Ева по-прежнему молчит.

– Прошу тебя, скажи, как ты? Я хочу помочь.

– Меня разрывает пополам!.. – внезапно восклицает Ева – будто резким порывом ветра распахнуло дверь. Через пару мгновений она добавляет уже спокойнее: – Я совершенно разбита. Просто хочу поскорее собрать вещи. Знаю, ты пытаешься помочь, сомневаясь, все ли я обдумала, но я решила. Я несколько часов размышляла об этом в машине: я еду домой, и ты меня не отговоришь.

Кейли нечего сказать, и когда Ева забирает сумку и идет к хижине, подруга ее не останавливает.

Легче собираться, не раздумывая, главное – не останавливаться. Ева укладывает вещи в чемодан и лишь на секунду замирает, задев пальцами потрепанную клетчатую рубашку Джексона. Та фотография с джазового фестиваля так и не нашлась, неужели ее нигде нет? Ева забирает из душа шампунь, кондиционер, мыло и гель для умывания, кладет все в косметичку. Кое-что откладывает в ручную кладь: книжку, зубную щетку, чистое белье, плеер и наушники.

Затем прибирается в хижине, достает все из холодильника, выметает песок, вытирает пыль. Страшно останавливаться, вдруг начнут одолевать сомнения? Кейли уже позвонила и забронировала билет.

Стоя у кухонного стола, Ева ест бутерброд с сыром. Затем надевает свитер и складывает вместе гидрокостюм, маску и ласты, которые ей дал Сол. Заглянув в комнату к подруге, Ева говорит:

– Пойду отнесу ему.

Кейли складывает платья в чемодан.

– Давай. Надеюсь, все пройдет нормально. – Она с явным огорчением улыбается Еве.

На улице прохладно. Небо ясное, светит луна. Ева сбрасывает сандалии: хочется напоследок пройтись босиком по берегу, ощутить мокрый песок, который прилипает к пяткам.

Ей полюбилась естественная красота острова. Она дышала этим воздухом, плавала в этом заливе, стряхивала соль с кожи. Она никогда так не привязывалась к какому-то месту, и мысль о том, что нужно уехать, причиняет боль.

Ева замирает, глядя в ночное небо. Вот бы понырять в последний раз, погрузиться на дно океана к рыбам, услышать шепот и бурление волн… Нет, времени мало, рано утром уезжать.

Она оставляет костюм, маску и ласты на берегу, закатывает джинсы и заходит в воду. Прохлада обхватывает щиколотки. По поверхности идет рябь, серебристая от лунного света.

Ева поднимает взгляд: у Сола горит свет. Вот он проходит мимо окна… Не хочется говорить ему, что она уезжает. Не хочется смотреть в глаза, зная, что больше они не увидятся.

Однако другого выхода нет. Здесь, в окружении прошлого Джексона, Ева будет постепенно сходить с ума. Когда она приехала к Жанетт и увидела там пикап Сола, то вдруг усомнилась в нем. Сол всегда будет ассоциироваться у нее с ошибками Джексона, а это несправедливо. Сол заслуживает большего, намного большего.

Из гостиной Сола виден мягкий оранжевый свет в окнах хижины. Уже час, как она вернулась, но к нему до сих пор не зашла. Сол не находит себе места от беспокойства. Вдруг Ева уедет из Тасмании?

Он достает пиво и пьет, расхаживая по дому. Мысли скачут от Евы к Джексону, от Джексона к Жанетт. Сол останавливается у окна и сквозь свое отражение вглядывается в ночь. Слова Жанетт его поразили: Джексон жил с бесконечным чувством вины из-за одного неверного решения. Он не вызвал пожарных, и этот выбор изменил всю его судьбу. Мать Джексона погибла, жизнь отца разрушилась – и за это он винил только себя.

Сол пытается представить утро, когда погиб Джексон. Брат рыбачил; к нему подошла Жанетт, угрожая разрушить то единственное счастье, что он нашел. Джексон смотрел ей в глаза, в глаза женщины, которая уверяла, что он отец Кайла, и наверняка догадывался, что Жанетт его погубит. Жаль, что последние моменты жизни брата были так мучительны.

Ева бродит по мелководью; пальцы немеют от холода, зарываясь в песчаное дно.

В то утро яростно бушевали волны, били о скалы и взметались белой пеной. Бурное течение уносило Джексона, тащило все дальше и глубже… а Жанетт беспокойно расхаживала по берегу, стараясь не терять из виду своего мужа.

Мужа Евы.

На глаза накатывают слезы, проливаются теплыми каплями. Ева закрывает лицо руками и плачет. Прерывистое дыхание согревает ладони, плечи подрагивают. Хочется еще раз ощутить его объятия, прижаться к его груди. Невыносимо думать, что все кончено.

Ева потеряла счет времени, но чьи-то шаги на берегу прерывают ее всхлипывания. Слышится шорох ткани, скрип песка под ногами. Ева замирает: она здесь не одна, и от этой мысли по спине пробегают мурашки.

Кейли точно в хижине, а Сола она заметила в окне его дома. Ева убирает руки от лица и смотрит на берег. Кто-то стоит у воды и наблюдает за ней, потом начинает медленно удаляться. Фигура, движения кажутся знакомыми.

Ева нагоняет, подходит ближе.

– Сол?

Человек останавливается, стоит к ней спиной.

Пальцы проваливаются в песок. По дну ползают крабы, высматривая добычу.

– Сол, это ты?

И тогда мужчина оборачивается.

Звуки исчезают: и шум прибоя, и хор сверчков. Все тело напрягается, словно выталкивая Еву наружу, к мерцающим звездам.

Очень хочу, насколько это возможно, все исправить.

Я был тем, кто мог утешить тебя: шептал на ухо, что все будет хорошо, или дважды сжимал руку, как бы говоря: «Я с тобой».

Мне этого не хватает. Тянет обнять тебя, ощутить тепло твоей кожи, вдохнуть ее запах, нежно провести пальцами по шее.

Так много нужно рассказать, чтобы ты поняла. Я пытался сделать это – мысленно, – но этого мало.

Ты должна услышать правду, должна услышать ее от меня.

Я начинаю с этого:

– Ева…