– Мне нужно на воздух, – говорит Ева, не глядя на Джексона.

С каменным лицом Ева выходит на террасу. «За ней лучше не идти», – думает Сол. Включается прожектор, и сквозь стеклянные двери видно, как Ева, опершись о перила, вглядывается в темноту. Трудно представить, что она сейчас чувствует.

Джексон вытирает слезы. Внутри Сола нарастает ярость, но он как можно более спокойно говорит:

– Жанетт все рассказала про пожар. Это ведь ты бросил там сигарету? – Джексон медленно поднимает взгляд и кивает. – Ты не вызвал пожарных. – Грудь разрывает изнутри. – Ты пустил все на самотек.

– Я испугался, что мне влетит… Чертовски глупо, а то я не знаю! – Джексон смотрит брату в глаза. – В этом весь я: эгоист, который думает только о себе. – Лицо искажается от боли, зубы стиснуты. – Когда я вспоминаю про маму…

Сол оборачивается: в камине с треском ломается полено, поднимая искры.

Немного помолчав, Джексон продолжает:

– Я поднимался туда, на Игл-Кейп. Впервые после того, как мы развеяли с мыса прах мамы. Там недалеко заброшенная рыбацкая хижина, я в ней ночевал.

Сол следит за пляшущим оранжево-красным пламенем. Да, на Уотлбуне скрываться легко: места дикие, людей почти нет.

– Я устроился на наблюдательном пункте – ну, там, где она всегда писала картины, – смотрел на восход солнца и вспоминал, как мама рассказывала нам про китов – что они звуками предупреждают друг друга о китобоях.

Солу тоже нравились ее истории о море – о танцующих рыбах, говорящих дельфинах, о моллюсках, хранящих секреты в своих раковинах.

– Я вижу ее, Сол, постоянно. Вижу мамино лицо, даже сейчас. – Сол отворачивается от камина и смотрит на брата. Джексон держит у рта сжатые ладони, взгляд полон вины. – Я столько раз собирался рассказать все тебе и папе…

– Так почему не сказал?

– Ты же видел, что стало с отцом после ее смерти. Мама была для него всем, и он совершенно пал духом. Представь, если бы он узнал, что виноват я… И чем больше времени проходило, тем труднее было начать разговор.

Печь обдает жаром ноги, джинсы Сола понемногу высыхают.

– Поэтому ты молчал. Будто ничего и не случилось.

– А разве не так принято у нас в семье – ни о чем не говорить? – Джексон повышает голос. – Чертова игра в молчанку – о смерти мамы, о том, что отец развалил свое дело и спился… Мы никогда ни о чем не говорили!

– Так давай поговорим сейчас, потому что я, похоже, ни хрена не знаю.

Джексон садится на деревянный стул.

– Спрашивай.

– В тот вечер, на мой день рождения, – Сол засовывает руки в карманы, – почему ты пошел за Жанетт?

Из всех роящихся в голове вопросов Сол, сам тому удивляясь, задает именно этот. Хотя, наверное, именно тогда все и началось. Или причиной всему брошенная в лесу сигарета? Вариантов много, но все они ведут к одному: сегодняшней ночи и его дому, где он вместе с братом и женщиной, которую оба любят.

Джексон откидывается на спинку стула.

– Потому что она была твоей. – Сол удивленно поднимает взгляд. – Помнишь, я опоздал на барбекю, пришел уже пьяным? Я тогда сказал, что напился с начальником, но это неправда. Я просто не мог пойти на вечеринку трезвым.

– Почему?

– У тебя отлично складывалась жизнь, было столько друзей – просто невыносимо. Я знал, что у меня так не будет, я не заслужил. – Отчаяние исходит от Джексона, точно жар от камина. – На вечеринке я снова увидел Жанетт, мы вспомнили о пожаре. Она тоже жила с чувством вины, и я наконец смог поделиться с кем-то, кто меня понимал. – Джексон пожимает плечами. – Я подумал: «У Сола есть все, так почему бы мне не забрать ее?» Наверное, хотел доказать тебе – да и себе самому, – что я ничем не хуже.

– Ты любил ее?

Джексон упирается руками в бока.

– Сначала, когда мы только начали встречаться, чувства были сильными. Я думал, может, это и есть любовь, но теперь понимаю, что нас связывал лишь пожар. Мы могли говорить об этом только друг с другом, вот и сблизились. Так что, нет, это была не любовь. Я не любил Жанетт.

Победа Джексона была напрасной.

– Ты даже не извинился.

– А я не считал себя виноватым. Ты увидел нас тогда в клубе – и ничего не сделал, просто ушел. Сильно же ты ее любил, раз вообще не стал бороться.

Наверное, Сол и не хотел бороться. Его отношения с Джексоном были напряженными уже много лет; Жанетт стала предлогом, чтобы перестать общаться с братом.

– Но ты забрал не только Жанетт, ты украл мое прошлое. И выдал Еве за свое.

– Я не хотел, так получилось.

– Неужели?

Джексон выглядывает на террасу: прожектор погас, в темноте смутный силуэт Евы едва виден.

– Когда мы познакомились, я почувствовал… даже не знаю, как объяснить. Наверное, почувствовал надежду. Что я еще могу на что-то в жизни надеяться. – Сол старается не вспылить, надо выслушать до конца. – Я не собирался врать ей, но на мне была твоя университетская толстовка – папа тогда дал поносить, – и Ева спросила, какая у меня специальность. Бывают такие моменты… такие перекрестки в жизни, когда все зависит от того, куда повернешь. Только я всегда выбираю не тот поворот. – Джексон смотрит на брата. – Я сказал Еве, что изучал морскую биологию, и ложь прозвучала так убедительно, что я стал врать дальше. Я не хотел обманывать Еву, я никого не хотел обманывать. Просто думал начать все сначала, Сол. Стать лучше того Джексона, каким я был.

Ветер успокоился, на улице тихо и прохладно. Стоя на террасе, Ева вдыхает солоноватый воздух. Луна почти полная и своим светом затмевает звезды, едва различается Млечный Путь. Джексон говорил, что в нашей Галактике двести миллиардов звезд; это было в брачную ночь, когда из фонарной комнаты маяка они вместе смотрели на небо, и в звездах Ева видела их светлое будущее.

Стеклянные двери распахиваются, кто-то выходит на террасу. Ярко вспыхивает прожектор, и Ева прищуривается. Шаги замирают рядом с ней.

– Ты такая красивая, – слышится через секунду голос Джексона.

Разве эти слова она хочет услышать сейчас, когда о стольком нужно поговорить? Как ему такое в голову пришло? Ева смотрит на Джексона, пытаясь увидеть что-то знакомое в мужчине, которого когда-то любила: его широкую и открытую улыбку, его блестящие глаза. Но теперь лицо Джексона скрывает борода, и часть его личности будто тоже скрыта.

– Я тебя не знаю.

Взгляд Джексона полон боли.

– Прошу тебя, Ева, не говори так! Только ты и знала меня – и помогла мне. Рядом с тобой я чувствовал, что достоин любви.

– Ты столько врал, во что я вообще могу верить?

– Я любил и люблю тебя. Это правда.

Ева качает головой, отворачивается и смотрит на залив.

– Этого недостаточно.

Джексон молча стоит рядом, оперевшись о деревянные перила. Несмотря ни на что, хочется, чтобы он взял ее за руки, хочется почувствовать тепло его пальцев. Хочется оказаться в его объятиях и услышать, что все будет хорошо.

– Мне никогда не найти нужных слов, но я все же попытаюсь объяснить. – Джексон поглаживает руками перила. – Перед приездом в Англию… перед встречей с тобой… моя жизнь шла наперекосяк. Я разрушил все: семью, брак, отношения с Солом. – Джексон замолкает. – Я потерял самого себя, Ева, я не понимал, кто я такой.

– Поэтому стал кем-то другим.

– Да, ведь благодаря тебе я захотел измениться. Посмотрев на себя со стороны, я решил стать лучше – стать другим человеком.

– Но этот человек был вымышленным.

– В том-то и дело, Ева, что не был. Да, я врал про учебу, про работу на водолазных ботах и про поездку в Южную Америку, но остальное… Все остальное было по-настоящему, это был я. Ты влюбилась в меня.

Ева закрывает глаза, голова гудит. Как теперь отличить ложь от правды?

– Я ночами лежал и думал: полюбила бы ты меня, расскажи я правду с самого начала? – Голос Джексона звучит тихо и задумчиво. – Меня, бармена из Тасмании, женатого и виновного в убийстве? Полюбила бы? Я вот сомневался.

– Ты даже не дал мне возможности.

– Верно, потому что как только я начал врать, то не мог остановиться. Я боялся потерять тебя… и лгал дальше.

Прожектор гаснет, на террасе становится темно. Ева не двигается, в ушах стучит пульс. Ложь Джексона переросла в нечто большее, вышла из-под контроля, и хотя он понимал, что долго это продолжаться не может, все равно никак не мог остановиться.

– Не надо было жениться на мне.

– Вот уж о чем я нисколько не жалею! Да, пришлось подделывать документы и многое скрывать от тебя, но я так хотел стать твоим мужем. Больше всего на свете.

– И позволил мне жить с мыслью о том, что ты умер.

Джексон опускает голову.

– Когда в Лондон приехала Жанетт, я понял, что все кончено. Я не мог вернуться в Тасманию, как она хотела, но и в Британии остаться не вышло бы – Жанетт пошла бы в полицию, рассказала бы тебе. Я не мог этого допустить. Тюрьма меня не пугала, я бы справился, но мысль о том, что ты, да и Сол с отцом узнаете обо мне всю правду, была невыносима. А если бы ты, Ева, перестала в меня верить, то и я бы уже в себя не верил. Жанетт вернула бы меня к прошлой жизни… И я решил исчезнуть. – Хотя темно, чувствуется, что Джексон на нее смотрит. – Это была ошибка, самая большая ошибка в моей жизни – удрать с пляжа и не сообщить тебе, что я выжил. Без тебя, Ева, жизнь не имеет смысла.

– Я сказала то же самое, – отвечает Ева. – На твоих похоронах.

Они не уходят с террасы, прислушиваются к заливу: сегодня шепот накатывающих на пляж волн кажется печальным.

– Я была беременна от тебя, – тихо говорит Ева.

– Что? – вздрагивает Джексон.

– Я узнала уже здесь, на Уотлбуне. Приехала на встречу с Солом… и упала в обморок. Он отвез меня в клинику, и там мне сделали тест на беременность.

Джексон закрывает рот рукой, потирает бороду.

– Поверить не могу. Значит, ты?.. – Он смотрит на ее живот.

– Нет, у меня случился выкидыш на двенадцатой неделе.

– Господи, Ева, как же так? Как ты это пережила?

– Со мной были Кейли и Сол, они помогали. Потерять ребенка… это… – Голос срывается, тело наполняют боль и пустота.

Нельзя поддаваться этим воспоминаниям, только не сегодня.

– Жаль, что я не знал. И что меня не было рядом…

Джексон кладет руку поверх ладони Евы, слегка сжимает пальцы. Ева замирает, держит руки на твердых деревянных перилах.

– Выкидыш… Ты потеряла ребенка из-за переживаний? – Ответить нечего, поэтому Ева молчит. – Мне очень жаль, – медленно говорит Джексон. – Ты стала бы прекрасной матерью. Больше всего в жизни я хотел бы завести с тобой детей, но я не заслужил такого счастья. – Он делает глубокий вдох и сжимает ее ладонь. – А ты, Ева, ты заслужила. Прости меня, прости за все, что я натворил.

В голосе Джексона слышится дрожь, и Еву это трогает. Хочется обнять его, погладить по голове, утешить. Когда-то Джексон клал голову ей на живот, а Ева зарывалась пальцами в его волосы – они любили так лежать вместе.

Воспоминания о прекрасных моментах, проведенных с Джексоном, так тесно переплетаются с ложью, что их уже нельзя различить.