Я сижу у скал, застегнув зимнюю куртку до подбородка. Облачка пара изо рта рассеиваются в холодном воздухе. Голова чешется под шерстяной шапкой, натянутой до самых бровей. Столько слоев одежды, что меня не узнать. На моем месте может быть кто угодно.
Только вот я знаю. Я знаю, кто я такой на самом деле.
И что я натворил.
У нашего домика стоит мама с чашкой в руках. Можно было догадаться, что она, как и я, тоже придет проститься с отмелью – сегодня ведь сдавать ключи.
Она выглядит такой хрупкой, такой одинокой. Внутри меня зарождается тоска, и я отвожу взгляд.
Из кармана куртки я достаю стеклянную баночку. В ней – страница из книги с изображением прибрежных птиц и надписью «Кулики-сороки. Самец – рис. 1. Самка – рис. 2», пожелтевший, но отлично сохранившийся лист дуба, щепотка песка с отмели, упаковка жвачки из магазина редких сладостей. В середине – записка для Марли с одним-единственным словом: «Прости».
Глядя на море, я всегда вспоминаю о нем.
Прокручиваю тот момент снова и снова.
Я ударил его мокрым кулаком, и из носа Марли хлынула кровь. Она стекала по подбородку прямо в воду. Я не хотел его бить, но как по-другому я мог заставить его замолчать?
Это была моя идея – доплыть до желтого буйка. Я заверил Марли: мама не против, она за нами присмотрит. Мы быстро доплыли туда, и я заметил, что вид у Марли какой-то озадаченный. Я спросил, в чем дело. Мы ничего не скрывали друг от друга.
Он сказал, что в книжке у мамы нашел любовное письмо. От моего отца.
Я покачал головой. «Ты все выдумываешь!» Но мы оба знали, что Марли не стал бы врать. Он начал цитировать: «Айла Берри, я всегда буду любить тебя. Ты – смысл моей жизни. Что бы ни случилось, ты для меня дороже всего на свете».
В тот момент я посмотрел на берег и понял, как далеко мы заплыли. Внутри разрасталась паника, я хотел поскорее выбраться – подальше от воды, подальше от Марли. Я молчал, а он все твердил мне про письмо. Отца у Марли не было, так что его полностью захватила мысль о том, что я поделюсь с ним своим папой.
Я просто хотел, чтобы он заткнулся! Ударил по носу, и из его ноздрей хлынула кровь.
Он кашлял, кричал, цеплялся за меня. Я оттолкнул его и сам ушел под воду. Мы с безумными воплями дергали руками и ногами. Я уперся в плечи Марли, не давая ему выплыть. Так не хотелось видеть его перепуганное кровавое лицо! Потом я отпустил его, но Марли не показался на поверхности. Я кружил на месте, искал его, звал… его нигде не было. Я задыхался. И вдруг катер… веревка, до которой я никак не мог достать… и сильная рука вытащила меня из моря.
Помню, уже сидя на борту рядом с омарами в клетках, я все думал: «Не может быть. Марли жив. Он ведь мой лучший друг». Костяшки опухли, и я засунул руки под бедра. Нет! Нет!
Я впиваюсь пальцами в холодный камень, на котором сижу. Никогда не забуду ужас в глазах тонущего Марли.
Я не мог понять, что на меня нашло. Откуда во мне столько злобы?
Теперь я понимаю. Внутри живет мрак, и от него не сбежишь.
По страшной иронии много лет спустя я узнал, что в молодости папа встречался с Айлой. Наверное, тогда он и написал ей это письмо, а Айла просто засунула его в книгу.
Мама спускается с террасы и идет вдоль берега. Она и не представляет, как сильно я на нее похож.
Она вдруг смотрит в мою сторону. Издалека меня можно принять хоть за рыбака, хоть за любителя пеших прогулок, но на мгновение мне кажется, что мама узнала меня. Надеюсь, что узнала. Я хочу, чтобы она подошла ко мне, обняла и сказала, что все будет хорошо.
Мама улыбается, засовывает руки в карманы и идет в обратную сторону. Внутри у меня все сжимается.
Как только она исчезает из виду, я встаю и иду к морю. Снимаю кроссовки и аккуратно ставлю рядом, потом кладу сверху куртку. Во внутреннем кармане лежит записка.
Я делаю шаг вперед, и холод больно обжигает мои ноги. Я иду дальше, глядя на горизонт и крепко сжимая в руках стеклянную банку. Вода пропитывает джинсы, впивается в икры, потом в спину.
Я отвожу руку назад – меня всего трясет – и с размаху кидаю банку в море.
Делаю глубокий вдох. Позади меня отмель, впереди – морозный горизонт. Ноги утопают в иле, а я все жду, пока этот мрак внутри меня рассеется.