Мы шли уже полчаса, когда Стивен поравнялся со мной и начал непринужденно болтать, но эта непринужденность казалась деланной.

Нас было пятеро – Дин Скилтон (весьма зрелищная фигура, как герой голливудского боевика: зеленая бандана на голове, винтовка за спиной, два пистолета за поясом и патронташ со сверкающими на солнце патронами), Виктория (по-прежнему предпочитающая летнее платье джинсам и футболке), Рут (с собранными в пучок черными блестящими волосами, в шортах и в белой рубашке, с винтовкой за спиной), Стивен и я в отрезанных джинсах и в футболке. У меня была винтовка, у Стивена ружье.

На небе громоздились тяжелые тучи, грозя закрыть солнце. Глухо рокотал гром, как бурчание в животе у великана.

В одном из разведывательных вылетов Говард Спаркмен нашел у края пустоши узкую долину, глубокую и сильно заросшую. Поблизости было что-то похожее на ферму с группой строений. Стивен исходил из гипотезы, что там никого нет – слишком далеко, чтобы ее нашли вооруженные банды, а такая вполне может оказаться хорошим зимним убежищем. Мысленно он, я думаю, представлял себе, что мы там будем жить и сами выращивать еду, пока земля не прекратит свою пиротехнику и общество не вернется к норме.

Мы шли вниз по ручью. Кое-где над вереском порхали бабочки. Вдали за краем пустоши расстилался зеленый йоркширский пейзаж. Его перерезал острый черный палец горелой растительности, и с каждым днем он подбирался все ближе. Казалось, он говорит: “Я знаю, что ты на Фаунтен-Мур, и я тебя не забыл. Я иду. Я иду сжечь тебя”.

Снова заурчал гром голосом мрачного великана. Что-то холодное и противное шевельнулось у меня в груди. Я ощущал это каждый день, и знал, что это страх. Просто страх. Я страшился вставать утром, потому что не знал, что принесет день. Нет, не так. Я боялся, потому что слишком хорошо это знал. Он принесет новые ужасы. Я помнил женщину, танцующую на колу. Я помнил детские головы с выеденными мозгами. Я видел мальчишек и девчонок, повешенных на железнодорожных мостах. Но очень мало я видел следов милостивой руки Господней. Только боль, голод и смерть.

Я слушал вполуха, как Стивен излагает планы послать Говарда поискать – вдруг повезет – нетронутый супермаркет или склад, который даст нам прокормиться еще полгода, и тогда можно будет прекратить эти грошовые поиски, когда шаришь на местности двое суток, чтобы найти пару банок говядины и двадцать фунтов репы.

Но я знал, к чему придет разговор, и вот Стивен через пару минут сказал:

– Я все думал над тем, что ты сказал о серых. Виктория говорит…

– Серая женщина. – Я растянул губы в улыбке, но мне не было весело.

– Я знаю, что ты не… не доходишь до таких крайностей, как Стенно…

Я вздохнул:

– Он не доходит до крайностей. Он просто не в себе, и ты это знаешь.

– Да, у него есть проблемы, – согласился Стивен.

– А как Виктория? Она не обожглась, когда он закидывал ее головнями?

– Все в порядке.

Когда я заговорил о Виктории, ему стало как-то неловко, он кинул быстрый взгляд в сторону Рут. Может, это несколько старомодно, но я подумал, не пытается ли Виктория отбить его у Рут. Она была – это единственное точное слово – хороша. Необычайно хороша. Из всех женщин, включая Кэролайн, только ее, казалось, не коснулись все эти безумия и разрушения. Было такое чувство, что она здесь просто туристка. Что в любой момент она может сказать: “Мне здесь надоело, я ухожу” и исчезнуть так же быстро, как появилась – тогда на пылающем кладбище.

– Вот что, – сказал Стивен, понизив голос. – Ты посматривай, и если увидишь кого-нибудь из этих серых, скажи мне. Что нам нужно – это явное доказательство.

– Голова на блюде?

Он улыбнулся, но глаза его были серьезны:

– Если хочешь.

Я вздохнул.

– Не знаю, иногда я думаю, что мне все это приснилось. И я рассказал ему про все, что со мной было, о пропавших часах, начиная с того времени, когда еще даже беженцы не наводнили Ферберн. И рассказал о рисунках на стене и скульптуре серого на ферме, где сделали из той женщины шашлык.

– Да, тебе сильно досталось. Малыш К, – сказал Стивен. – Понадобится время, чтобы ты отошел.

– Ты справляешься, и я справлюсь.

– Я-то справляюсь.

– Тебе двадцать пять лет. Ты был видеожокеем в Сиэтле. Не хочу никого обидеть, старший мой брат, но вряд ли ты гибрид Индианы Джонса и Супермена.

– Средний возраст американских солдат во Вьетнаме был девятнадцать лет.

– И что ты хочешь этим сказать? – мрачно усмехнулся я.

– Если обстановка потребует от нас стать суперменами, мы ими станем.

– Где ты взял такое мудрое изречение?

Он не ответил, но его глаза метнулись к Виктории, которая шла рядом с Дином.

– Да, она философ, – добродушно заметил я, и Стивен улыбнулся уже более непринужденно. Потом сказал так, чтобы Рут не слышала:

– Она отлично умеет разбивать идеи. Показывает мне вещи так, как они есть.

Разговор пошел дальше. Впервые за много дней мы по-настоящему говорили. Стивен был на подъеме. И меня снова поразила мысль, что он отвечает не только за свое будущее, но и за будущее нас всех. Может, я говорю как младший брат, но я чувствовал себя в его руках надежно.

Карта сказала нам, что мы пришли в долину, замеченную Говардом с воздуха. А нюх сказал кое-что еще.

– Чуете запах? – спросил я, спускаясь по тропе в долину.

– Если я не ошибаюсь, – сказал Дин, стягивая с плеча винтовку, – это чудный, прелестный запах дерьма. Куч дерьма, тонн дерьма.

– И это неопровержимое свидетельство, что здесь стояли лагерем беженцы, – заметил я.

– Или сейчас стоят. – Дин передернул затвор. Мы прошли вдоль изгороди поля к группе домов с черепичными крышами на дне долины. Запах экскрементов заполнял воздух. Если не выкапывать ямы и не засыпать испражнения, то он всегда выдает большие скопления людей.

– Все тихо, – шепнула Виктория. – И дыма от костров нет.

Мы дошли до узкой дороги, единственной, которая вела в деревню, и пошли с внешней стороны изгороди, чтобы не идти по самой дороге, где нас могли увидеть с какого-нибудь блокпоста или с наблюдательного пункта на крыше сарая.

Запах дерьма крепчал.

Сквозь кусты изгороди я видел брошенный людьми мусор. Вот коляска без колес. Вот пара раздавленных очков на асфальте. Кукла в розовом бальном платье. А вот что-то похожее на куклу в детской одежде на травянистой обочине.

Всматриваться я не стал.

Я видел, как Рут крепко зажмурилась и отвернулась. И только Виктория глядела с любопытством, будто заметила редкий придорожный цветок. (Как ты думаешь, что это за цветок, Рик Кеннеди? Не иначе как попадающийся все чаще ребенкус подохлус. Да, ты стал юмористом, Рик, ты видел такие ужасы, как сидящий в машине скелет или висящую на заборе сада отрезанную руку, на которой все еще тикали часы, и ты отпускал шуточки по этому поводу – надо, иначе не выживешь. Иначе сойдешь с ума. И потому мы в своих выходах на разведку играли в футбол человеческим черепом или тыкали палкой труп, чтобы он пернул. И самый фокус был – успеть поджечь этот пук и посмотреть, как высоко взметнется пламя. Дин однажды себе даже бровь подпалил.)

Рут заглянула через ворота в сад.

– Дома, кажется, тщательно обобраны.

Сад был усыпан простынями, полотенцами, книгами, семейными фотографиями, видеокассетами, музыкальными дисками.

– Ничего съедобного наверняка нет, – согласился Дин. – Зато тут, кажется, тихо.

– Что будем делать?

Стивен оглядел ряд выпотрошенных домов.

– Нет смысла здесь торчать?

– А может, можно здесь прибрать? – предложила Виктория. – И все-таки сюда переселиться?

– Можно, – согласился Стивен. – Но если беженцы нашли эту деревню, они могут найти ее второй раз. А защитить такое место от решительной атаки нам не под силу.

– Похоже, придется зимовать под брезентом, – сказал Дин.

– Ну уж нет, – ощетинился Стивен. – Найдем нормальное каменное жилье или сами построим.

– Эй! – В голосе Рут явно звучала тревога. Она кивнула на что-то, лежавшее на дороге. – Мертвые птицы. А мертвых крыс в саду видите?

– Выброс газа. – Дин втянул ноздрями теплый летний воздух. – Я так и думал, что пахнет не только дерьмом.

– Тем больше смысла убраться отсюда. – Стивен кивнул в сторону купы деревьев. – Срежем дорогу вон по тому полю.

По мере приближения к деревьям запах гниющего мяса усиливался. То, что я принял за густую тень, было тучами мух, энергично гудевших между стволами. Из всех тварей господних только мухи не будут в этом году голодать.

– Ух ты… – Стивен зажал платком рот и нос. – Здесь точно был выброс газа… посмотрите на этих бедняг.

Лесную подстилку покрыл ковер гниющего мяса, кожи и крови тысячи примерно человек – мужчин, женщин и детей. Валялись распухшие тела с нелепо торчащими руками и ногами, надутые выделяющимся под кожей газом.

– Их застало во сне, – сказал Стивен, оглядывая склоны долины. – Угарный газ тяжелее воздуха. Он сюда хлынул, как вода. Рут побелела. Она шевельнула губами:

– Они спали. Они так и не узнали, что с ними случилось. – Она приложила руку ко лбу. – Видите того мальчика? Он с плюшевым мишкой спал в обнимку… Он…

Она отвернулась.

Виктория смотрела исполненным любопытства взглядом, но явно не тронутая зрелищем. Я отвернулся от этого кошмара. Глаза жгло, желудок сводило судорогой.

Дин скрипнул зубами.

– Знаете, если как следует поискать, здесь могут найтись консервы.

– Давай, Дин! – Я почувствовал, как у меня подступает рвота к горлу. – Не стесняйся.

Я тяжело сглотнул слюну и пошел туда, откуда мы пришли. Как сквозь воду я слышал, как Стивен объясняет Дину, чтобы и не думал копаться среди мертвецов. Их только тронь, и наверняка подхватишь что-нибудь вроде холеры.

Отойдя не более ста шагов, я услышал, как что-то шевельнулось в траве слева. Инстинкт сработал немедленно: я стянул с плеча винтовку, передернул затвор и вскинул приклад к плечу за долю секунды.

Бешеная собака? Нам они уже попадались. Человек, обезумевший от голода и страха? Такой может кинуться с ножом.

Или дезертир из армии? Тогда я у него уже на прицеле. И надо сначала стрелять, а потом спрашивать. Из травы стала подниматься голова. Мой палец напрягся на спуске.