– Где моя мама?

Я заморгал. В траве стояла на коленях девочка лет пяти. Волосы ее превратились в сплошной колтун с соломой, лицо было бурым от грязи, может быть, от испражнений тоже. Но очки в белой оправе были тщательно протерты, и когда она наклонила голову, на них блеснуло полуденное солнце. С мощным вздохом облегчения я снял палец со спуска и опустил дуло к земле.

– Где моя мама?

Я стоял, разинув рот.

– Где моя мама? – Она смотрела на меня в упор, и карие глаза казались огромными за этими тщательно протертыми стеклами. – Она там с другими?

Девочка показала коричневым пальцем в сторону деревьев.

– Ты одна?

Она покачала головой:

– Я со всеми. – Она снова показала туда, где тысяча человек валялись мертвыми под дубовой листвой. – Вы видели мою маму?

Я покачал головой.

– Знаете, – сказала она, и глаза ее глядели из-за очков с неестественной мудростью, – знаете, я думаю, моя мама лежит там под деревьями.

– Это там вы были?

– Да. Мама ведь умерла?

Я только мог кивнуть.

– Это хорошо.

Наверное, удивление на моем лице было явным, потому что она объяснила:

– Ей теперь лучше, когда она умерла. Мужчины все время тыкали в нее пенисами. Ее это очень огорчало.

Девочка говорила будничным тоном, и я почувствовал, что она приняла новый порядок вещей. Мир остался без мамы, без семьи, и она решила, что жизнь все равно должна продолжаться.

Подошли остальные. Рут присела, ласково улыбаясь.

– Привет, меня зовут Рут. А тебя как?

– Мужчины говорили, что меня зовут Блядское Отродье. Мне это имя не нравится, а вам?

– И мне нет.

Стивен отвернулся, я заметил у него на глазах слезы.

Я спросил как мог непринужденнее:

– А до того… как пришлось уйти из дому, как тебя звали?

– Ли Годвин. Мне пять лет.

– Ну, тогда мы снова будем называть тебя Ли. Красивое имя.

– У меня нет еды, – быстро сказала она. – Я просто не ем.

– Это все равно, милая, – сказал ей Стивен. – Ты пойдешь с нами?

– А вы не будете тыкать в меня пенисами?

– Нет! – ответил шокированный Стивен. – Мы живем в хорошем месте, где чистые палатки и много еды.

Стивен протянул девочке руку, и она посмотрела на эту руку, обдумывая.

– Ты хочешь взять с собой этого ребенка? – с удивлением спросила Виктория.

Мы все уставились на ее спокойное лицо, не веря своим ушам.

Рут настолько ошалела, что даже не сразу нашла слова.

– Ты серьезно думаешь оставить ее здесь?

– Она может быть заразной. – Голос у Виктории был такой, будто она высказывает предположение, что у пакета молока может быть чуть превышен срок годности. И она оглядела нас по очереди, будто странными были мы, а не она. – Она может заразить весь лагерь.

– У нее вполне здоровый вид, – холодно произнесла Рут.

– Пойдем, лапонька. – Стивен наклонился и вытянул руку чуть дальше. – Пойдем домой и дадим тебе красивую чистую одежду.

– У меня нет еды. – Ли говорила так, будто опасалась ловушки. – Я ничего не ела.

– Это не важно, милая, – улыбнулась Рут. – Еды у нас полно.

Хотелось бы, подумал я с неожиданной злостью. Нам надо найти нетронутый супермаркет или склад, набитый до потолка консервами, а иначе очень скоро начнем голодать.

– Рут, а я могу взять своего ребеночка?

– Конечно, милая.

Ли побежала в гущу бурьяна, который ей был выше головы. Там она длинными садовыми граблями вытащила куклу, потом желтый детский рюкзак с надписью на клапане в стиле граффити. В рюкзаке что-то дребезжало.

– У меня нет еды, – настойчиво повторила она.

Я предложил понести рюкзак.

– Нет, – ответила она твердо, надевая лямки на плечи и беря куклу на руки. – Там куклина одежда.

– О’кей, – улыбнулся я. – Только скажи мне, если станет тяжело нести.

Она поправила лямки, и снова задребезжали банки в рюкзаке. Потом она сдула с очков попавшую ресницу и, удовлетворенная их безупречной чистотой, снова надела, убрала волосы с дужек и решительно пошла по дороге с деловым видом, в чем-то более взрослым и мудрым, чем у нас.

Мы направились обратно в Фаунтен-Мур, и Виктория пошла рядом со мной.

– Лишний рот. – Она кивнула на девочку.

Я тоже кивнул. Не было у меня настроения объяснять, почему мы не бросили ребенка.

– Вряд ли она сможет приносить какую-то пользу.

– Я с ней поделюсь своим пайком.

– Это глупо. Тебе нужен полный рацион.

– Таковы уж мы, люди. Глупые мы. Мы влюбляемся. Иногда поднимаем упавших из канавы. Там, откуда ты родом, про доброго самаритянина не слыхали?

Она глянула на меня странным взглядом своих серых глаз. Черт… Вдруг возникло у меня странное чувство, что Стенно прав. Может, если схватить за это красивое лицо, взяться пальцами за кожу на шее и дернуть, оно слетит, как маска. И под ним окажется серая пупырчатая кожа, красные глаза. Я потряс головой.

Она глядела на меня, будто лазерами. Я отодвинулся. Странная она, видит Бог. И холодная. Будто у нее лед вместо крови.

Вдруг меня поразила одна мысль.

– Виктория, ты знаешь, какой у нас теперь год? Она уставилась на меня.

– Что смотришь? Вопрос простой. Какой сейчас год?

– Tсc! – Дин замахал нам руками, чтобы пригнулись. Вид у него был суровый. – К стене! Укройтесь где-нибудь.

– Что случилось? – шепнул Стивен, когда мы побежали.

– Впереди. Группа людей… человек двенадцать или пятнадцать.

– С оружием?

– Определенно.

Мы добежали до каменного забора, разделявшего поля, и припали к его подножию, надеясь скрыться в высокой траве. Ли ничего не сказала, но я слышал, как звякнули ее драгоценные банки, когда она упала на четвереньки, заткнув куклу по-папуасски в карман передника.

– Если они нас увидят, плохо дело, – шепнул я. – У них превосходство в вооружении.

– Может, пронесет. Кажется, они нас не видели.

Не успел он сказать “не видели”, как в стену шлепнулась первая пуля.