Что я мог сделать: стукнуть ее по голове и оттащить к стене терминала?

Привязывая моторку к причалу около дома, я шепнул Микаэле:

— Встают у нас здесь поздно, так что встретить мы никого не должны, но все же держись тише. Договорились?

Повесив обрез на плечо, она кивнула. Было довольно светло, и любой, кому пришло бы в голову прогуляться на рассвете, мог заметить нас и поднять тревогу. Поэтому я отказался от короткого трехминутного маршрута в пользу чуть более длинного и безопасного, проходящего через лес. К счастью, над озером стоял туман, скрывавший нашу переправу из Льюиса в Салливан.

Конечно, ситуация была совсем не идеальной, но я помнил о голодных друзьях Микаэлы. Они заслужили небольшой праздник. Кроме того, улыбающиеся ублюдки Салливана не умерли бы от голода, поделившись запасами с нуждающимися. Я уже прикинул, что смог бы переправить продукты в Льюис на моторке и при этом успел бы вернуться под прикрытием тумана.

Увиденное в моем доме подействовало на Микаэлу, как цирк на ребенка. Она с открытым ртом смотрела на банки и коробки, которые я выгружал из шкафчиков на стол.

— А теперь можешь расслабиться, — сказал я, опуская ставни. Она молча кивнула. — И не бойся, мы в четверть мили от ближайших соседей.

— Хорошо, — прошептала девушка.

— Садись. Я приготовлю тебе что-нибудь.

— Не надо. Давай перенесем продукты в лодку.

— Надо, ты не очень-то хорошо выглядишь. — Возможно, вид продуктов, которых Микаэла была лишена все это время, сыграл свою роль, возможно, что-то еще, но она вдруг покачнулась.

— Мне понадобится несколько минут, чтобы собрать все в ящики. Садись к столу. Вот так. — Я поставил перед ней тарелки. У меня были помидоры, которые выращивались в местной теплице. В корзине лежали сливы и грибы. Сочетание не самое лучшее, но она стала есть. Еще в кухне нашелся ломоть не совсем засохшего хлеба и банка свиной тушенки. Когда я открывал ее, Микаэла смотрела на меня так, словно ожидала увидеть в ней тайник с бриллиантами, а не кусочки мяса, срок годности которого истекал. Но и даже будучи голодной, моя гостья не ела, как свинья. Отрезав ножом кусочек мяса, она не стала запихивать его в рот целиком. Только тут я вспомнил, что и сам не ел более суток, и налил воды из крана.

— У вас и водопровод работает? — Микаэла отпила из стакана и блаженно вздохнула, словно отведала вина. — Да, я не ошиблась — это и вправду рай.

— Насосы качают воду из подземного источника. Еще?

— Пожалуйста.

Я налил ей еще воды, и сам взялся за еду.

— Глазам своим не верю — у вас столько продуктов. Неужели шершни совсем вам не досаждали?

— Нет. Ну, были два-три случая, но они никогда не появлялись группами, только поодиночке. И даже не нападали, только просили дать убежище и еды.

— Значит, у них была ранняя стадия. И что с ними стало?

— Я их убил.

Она удивленно посмотрела на меня.

— Ты убил их еще до того, как болезнь перешла во вторую стадию, и они начали нападать на людей?

— Да… попробуй эти пикули. По-моему, они хороши. — Я хотел сменить тему, но Микаэла не собиралась отступать.

— То есть ты убивал всех чужаков, которые приходили в ваш город.

— Нет. Э… у меня есть где-то сыр, так что если хочешь попробовать…

— Грег, я не понимаю. Ты хочешь сказать, что у вас есть какой-то способ проводить медицинское сканирование? Вы можете определять, заражен человек трясучкой или нет?

— Нет… все не так?

— Тогда как?

— Расскажи мне об ульях, хорошо? та штука, которую я нашел в квартире, она была какая-то жутковатая.

— Жутковатая — это уж точно. Но, Грег, я не расскажу тебе ничего, пока ребята не получат обещанной еды.

Я повернулся к ней. Наверное, что-то в моем выражении насторожило ее настолько, что она даже перестала есть.

— Микаэла, мне не хочется превращать все в игру. Дело в том, что я могу убить и тебя. — Она вздрогнула, а глаза расширились от изумления.

— Послушай. — Я положил руки на стол и крепко сжал пальцы на тот случай, если они вдруг рванутся к ее горлу. — Не знаю, что произошло со мной в прошлом году… Может быть, это было во мне всегда. Объяснить трудно, но если человек заражен, то я это чувствую, инстинктивно. Симптомы могут еще и не проявляться. Человек просто сидит, вот так, как ты, а у меня вдруг начинают сокращаться мышцы. Они словно превращаются в клубки змей. Я убил многих, и женщин, и мужчин. В голове как будто вспыхивает молния — трах-бах, и прежде чем я прихожу в себя — вот оно, порубленное на куски тело. — Я вздохнул, подавляя вызванную воспоминаниями волну тошноты. — Все происходит совершенно внезапно, как взрыв бомбы.

— А сейчас… сейчас этих судорог нет? Ты ничего не чувствуешь… со мной?

— Нет.

— А когда мы были там, у костра? Когда сидели все вместе?

— Нет. Я чувствовал что-то похожее, когда гнался за мальчишкой в доме, но теперь понятно, что дело было в той штуке, которую вы называете ульем. Однако никаких гарантий на будущее я дать не могу. — Потом я рассказал Микаэле о парне, прибывшем в город несколько дней назад, и о том, как я убил его прямо на улице. — Характер эпидемии изменился. Раньше мы считали, что болезни подвержены только латиноамериканцы. Теперь все выглядит так, что иммунитета нет ни у кого.

Девушка согласно кивнула.

— Мы пришли к такому же выводу. Просто у янки трясучка проявляется не так быстро. — Беззаботный тон давался ей трудно, выражение лица оставалось серьезным, даже встревоженным. — Вопрос в другом, почему мы до сих пор не заразились.

— Может быть, дело в особенностях организма, в его естественной сопротивляемости.

— Может быть. Или нам просто посчастливилось избежать инфицированных районов. Вот ваш остров подверг себя добровольному карантину.

— Тогда мы все живем взаймы? Рано или поздно конец у всех один, да?

Она отпила еще воды.

— Не хочется об этом думать, правда?

— Знаешь, у меня есть друг, который постоянно задает вопросы. Его, например, интересует, почему целая страна развалилась так быстро. Как случилось, что многомиллионный народ с лучшей в мире армией и превосходной системой здравоохранения не устоял перед эпидемией. Ведь все рухнуло в течение нескольких дней. Не недель даже, а дней. Раз, — я щелкнул пальцами, — и готово.

— Наверное, сейчас он задает другой вопрос: не находились ли американцы на ранней стадии болезни, когда шершни начали свое наступление одновременно по всей стране.

— Ты думаешь об этом, Микаэла?

— Да, думаю, Грег. И еще я думаю о том, что будет дальше. И мне становится страшно. О, Боже.

— В чем дело?

— Ни в чем. — Она устало пожала плечами. — Просто мне не по себе, вот и все. — По ее губам скользнула тень улыбки. — Столько дней в дороге… за последнюю неделю нам вряд ли удавалось поспать более двух часов кряду.

— Посиди здесь, а я приготовлю ванну.

— Что?

— Ванну. Полежишь в горячей воде, а я за это время перенесу продукты в лодку.

Еще один недоверчивый взгляд.

— Хочешь сказать, что у вас есть и горячая вода?

— Конечно. В доме есть электронагреватель. В полночь электричество отключают, но вода в баке остается горячей несколько часов.

— Вот это да! Ты из тех парней, за кого хочется выйти замуж. — Она вдруг покраснела. — Не пойми, конечно, буквально… Но сказать «нет» горячей ванне — свыше моих сил.

Я поднялся, чтобы пройти в ванную, но Микаэла покачала головой.

— Нет, ты только покажи мне, где это, а остальное я сделаю сама. И займись, пожалуйста, продуктами.

— Ванная наверху. Первая дверь направо.

— Спасибо, Грег. И вот что… не убивай меня, пока я не полежу хотя бы минут десять в горячей воде, ладно? — Она тут смущенно улыбнулась. — Извини, неудачная шутка. У меня всегда так: шучу на самые неподходящие темы. По-моему, об этом еще Фрейд писал, верно? Извини, разболталась.

Моя гостья поднялась наверх, и через какое-то время до меня донесся шум льющейся воды. Я взял две большие сумки и сложил в них все консервы и концентраты, какие только смог найти. После трех ходок на кухне не осталось ни единого пакета с рисом, ни одной бутылки пива и упаковки макарон. Я даже подумал, не съездить ли за добавкой к Бену. У него, насколько мне было известно, имелся доступ к продовольственному складу, где холодильники работали в постоянном режиме. Там хранилось мясо и сыр, но отправляться туда на грузовике было равносильно тому, что вывесить плакат с надписью: «СОБИРАЮ ПРОДУКТЫ ДЛЯ ЧУЖАКОВ, ВЫ, ТУПИЦЫ».

И что тогда?

Нас либо линчевали бы на месте, либо предали бы суду и расправились мило и неспешно, как с Линн, навалив на нас груду камней. Эти улыбающиеся ублюдки знают, как выжать из жертвы сладкий сок мести.

На все про все у меня ушло менее часа. Получилось не так много, как вы, возможно, представляете себе. Но друзьям Микаэлы хватило бы на несколько дней. Может быть, им бы еще посчастливилось найти какой-нибудь затерянный в лесу и не выметенный подчистую домик.

Когда я вернулся, лампа уже погасла, и дом погрузился в темноту. Я закрыл за собой дверь и прислушался. Тишина была особенная, гробовая, означавшая нечто большее, чем просто отсутствие звука. Все здание как будто затаило дыхание. Тайна, Валдива, здесь скрыто что-то, что не предназначено для твоих глаз.

Первое, что пришло в голову, — Микаэлу обнаружили. Может быть, там, в темной комнате затаился Кроутер с дружками, ружья наизготовку. Черт… где же она? Почему этот чертов дом так странно притих? Меня не было минут десять, не больше. Я бы наверняка услышал, если бы сюда кто-то пришел. Не рискуя зажигать лампу, я постоял, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку, слабый серый свет все же просачивался через закрытые ставни. Потом осторожно прошел наверх. В ванной все еще горела свеча. Вода в ванне уже вся вытекла. Стараясь двигаться с легкостью струйки дыма, я миновал лестничную площадку и заглянул в спальню.

На кровати вырисовывалась фигура лежащего человека. Медленно, медленно, медленно я пересек комнату и остановился. Микаэла спала. Должно быть, прилегла на минутку, пообещав себе, нет, нет, я не усну, но усталость взяла свое. Она спала как убитая, завернувшись в большое банное полотенце. Ее длинные волосы разметались по белой простыне черными прядями. Дыхание спокойное, ритмичное. Бедняжка не спала в чистой постели, наверное, несколько недель, если не месяцев.

И вот тогда, когда я смотрел на нее, спящую и беззащитную, мышцы живота непроизвольно напряглись.

Она повернулась во сне, завязанный на груди узел разошелся, и полотенце сползло. Мышцы снова дрогнули. Сотни мельчайших иголочек вонзились в подушечки пальцев.

Но это была другая дрожь. Не та, фатальная Дрожь, дающая сигнал к нападению. Нет, нет, совсем не та.

Впервые я заметил, как она красива. Темные дуги бровей, лицо в форме сердечка. Недели скитаний придали ее красоте особенное изящество, подчеркнули совершенство черт лица и хрупкость тела. Полотенце сползло, обнажив гладкий холмик груди. Она вздохнула во сне, и оно сдвинулось еще ниже, почти до самого соска.

Я быстро повернулся, закрыл за собой дверь и сбежал вниз. Зажег запасную лампу в кухне и стал готовить кофе. Пусть спит. Лишний час делу не повредит.

Да, ребята, я ошибался.

Ошибался на целую милю.