1

К половине девятого вечера субботы Дэввд Леппингтон вышел из квартиры Электры Чарнвуд на втором этаже «Городского герба». С ним пошел Джек Блэк. Голова гиганта — бритая, в татуировках и шрамах, будто голова Франкенштейна, — поворачивалась вправо-влево, выслеживая любого человека (или существо), который мог бы пробраться мимо инфракрасных сенсоров сигнализации, вмонтированных в стены.

Блэк отключил сигнализацию, которая уже завела предупреждающие завывания: их обоих засекли сенсоры, стоило им войти в вестибюль.

— Я могу поехать с тобой в больницу, если хочешь — Голос Блэка был низким и хриплым.

— Нет. Я думаю, ты будешь в большей безопасности в гостинице вместе с Электрой и Бернис.

— Но ты ведь мне все еще не доверяешь. — Это был не вопрос, а утверждение.

Дэвид остановился и внимательно вгляделся в Блэка его пронизало внезапное озарение:

— Ты же можешь читать мои мысли?

Блэк кивнул:

— Иногда.

— И что я сейчас думаю?

— Ты напуган до чертиков.

— Это еще мягко сказано.

— И там еще мешанина всякого.

— Например?

— Это скорее чувства, чем слова. Ты боишься за людей. За Электру, за Бернис, за старика в больнице. За жителей города.

— Есть еще что-нибудь?

— Да.

— И что?

— Бернис. Она тебе нравится. У тебя возникает теплое чувство, когда ты думаешь о ней. А ты о ней много думаешь.

— Как по-твоему, я ее люблю?

Блэк пожал плечами, собрав морщинами в раздумье лоб.

— Не знаю. — Он снова пожал плечами. — Просто не знаю, что такое любовь.

Дэвид помедлил, глядя на гиганта в шрамах.

— А что я сейчас думаю?

— Что, может быть, ты начинаешь мне доверять. Что в конечном итоге ты не веришь, что я такой уж отъявленный ублюдок. — Безобразное лицо Блэка раскололось усмешкой. — Впрочем, тебе по-прежнему претит моя физия, а?

Дэвид обнаружил, что отвечает ему улыбкой.

— Дай мне время, никто не совершенен.

— Ты хороший мужик, — сказал Блэк. — Это не помешало бы мне вдарить тебе разок и забрать твой бумажник. Ты хороший мужик, но ты слишком себя достаешь, знаешь?

— Поверь мне, Джек, я далеко не святой.

— Ближе всех, кого мне, черт побери, доводилось видеть. Ты так заботишься о тех, кто рядом с тобой, что иногда это тебя внутри напрочь корежит. И тогда это на самом деле причиняет тебе боль.

— Ну, это может быть скорее помеха, чем благо. Каждый должен временами быть немного эгоцентристом. Как по-твоему?

И снова безобразное лицо расплылось в усмешке.

— Я? Я всегда в первую очередь думал о себе. Приходилось. Мать бросила меня, когда мне было пара недель от роду.

На мгновение взгляд глубоко посаженных глаз стал отсутствующим. Дэвиду подумалось, что сейчас он еще что-нибудь скажет о своем, вероятно, жалком, богом забытом детстве. Но Блэк внезапно спросил:

— Кто такая Катрина Уэст?

Дэвид бросил на него пораженный взгляд.

— Катрина Уэст? — Он ошарашенно тряхнул годовой: не мог же он о ней сейчас думать? — Подруга из прошлой жизни, я учился с ней в школе. Почему? В чем дело?

Блэк нахмурился, но отсутствующий взгляд не исчез.

— Забавно. Это пришло, как, ну знаешь, взаправду отчетливо. — Он поглядел на Дэвида. — Она о тебе думает.

— Что она думает?

— Не знаю... это правда сильно, как бы... мощно. Сечешь?

— Катрина Уэст — на расстоянии сотен миль, в больнице. Ты хочешь сказать, что действительно можешь прочесть ее мысли?

— Какие-то обрывки. Это обычно не слишком внятно. Это не работает как какие-нибудь там часы. Но иногда я могу настроиться на одного человека, вроде как на волну чьих-нибудь мыслей, как радио, сечешь? Иногда мне кажется, что я могу прочесть мысли каждого человека в целом городе. И тогда в моей голове начинает грохотать этот шум, просто грохот, бум, пока мне не начинает казаться, что голова у меня сейчас расколется напополам...

Голос его стал выше и напряженнее. Дэвид увидел, что он пытается сглотнуть то, что, должно быть, было кошмарным ощущением. На лицо Блэка вернулось каменное выражение, напомнив Дэвиду бетонную стену, — жесткое, невыразительное, непроницаемое.

Они достигли кухни. Впереди была дверь черного хода в гостиницу, запертая на замки и надежные засовы. Дэвид проверил мобильный телефон, потом вернул его в карман. Он попросил дать ему с собой какой-нибудь фонарь, и Блэк, ненадолго исчезнув в кладовой при кухне, вынырнул с внушительным агрегатом с ручкой как у пистолета и линзой размером с блюдце. Более всего фонарь напоминая странную модель футуристического лучевого ружья пятидесятых годов.

— Миллион ватт, — сообщил Блэк. — Электра сказала, батареи заряжались весь день, так что тебе должно хватить. Еще что-нибудь нужно? — Он кивнул в сторону кухонных принадлежностей, развешанных по стенам. — Нож, например?

— Нет. — Дэвид покачал головой. — Я себя скорее поврежу, чем... э... врага, думаю, следует их называть.

— Готов.

Дэвид кивнул:

— По возможности.

— Ты правда считаешь, они тебя не тронут?

— На это я и ставлю. Думаю, я нужен им во плоти и крови — по крайней мере в ближайшее время.

— Ты босс.

Дэвид не умел читать мысли, но знал, что именно таким и видит его сейчас Блэк. Босс. Реинкарнация давно почившего вождя Леппингсвальта. Он тоже поверил в предположение Бернис, что они — те самые четыре человека из дворца Леппингсвальта тысячелетней давности. В канун того черного дня, когда было наложено проклятие.

Блэк отодвинул засовы двери, потом застыл, изготовившись повернуть ключ в замке.

Дэвид выглянул в окно на задний двор.

— Похоже, пусто.

— Я открою дверь только на секунду. Эти твари двигаются чертовски быстро, О'кей?

— О'кей. Давай.

На это действительно ушло только несколько секунд. Блэк открыл дверь, Дэвид выскользнул в ночную прохладу, и дверь за ним с грохотом захлопнулась. Звук задвигаемых засовов эхом отдался по двору.

 

2

Дэвид застегнул куртку до самого горла. Посреди тьмы заднего двора его горло казалось странно беззащитным, кожа на шее — почти невыносимо чувствительной; ветер, гонявший по двору обрывки бумаги, словно ласкал ее холодными пальцами. И снова он отчетливо ощутил биение крови в артериях.

Он поднял глаза.

По ночному небу плыли рваные облака, будто призрачные плоты. Местами кучки звезд глядели меж них с ледяной ясностью.

Ладно, Дэвид, подумал он, поехали. Первая остановка — больница. Потом — найти способ избавить город от вампирской чумы.

Звучит несложно — если произнести это достаточно быстро, а?

Он бросил взгляд через плечо на гостиницу. В кухне Блэк смотрел в окно. Блэк коротко кивнул, что, как решил Дэвид, означало «удачи».

Господи всемогущий, удача ему понадобится. Он чувствовал себя совершенно беззащитным. Сейчас даже такое ненадежное убежище, как гостиница за запертыми окнами и дверьми, представлялась надежной крепостью.

Он крепче сжал похожую на рукоять пистолета ручку фонаря.

Хоть какое-то орудие.

Эти существа не любят свет. Но сейчас фонарь казался оружием столь же мощным, как пучок сельдерея.

Мысль о том, чтобы наставить его на вампира и заявить: «Только тронься с места, и ты у меня получишь», — казалась совершенно нелепой.

Дэвид почувствовал, как в нем темной волной нарастает истерический смех. Вернись в гостиницу, дурак, завались в номер с бутылкой виски и напейся. Великолепно, под завязку вдрызг напейся. Эта дурацкая затея тебе не по зубам. Ничего не выйдет. Ты идешь на верную смерть.

Нет, сматывайся.

С тобой случится кое-что похуже смерти. Ты станешь немертвым, как они. Ты будешь Носферату, одним из ублюдочных детей ночи, воющих во тьме в предвкушении очередной дозы крови.

В это мгновение он подумал о Бернис. О ее огромных доверчивых глазах. С воспоминанием по его жилам пронеслась волна тепла.

Ты что, хочешь, чтобы Бернис попала в лапы вампира?

Ты хочешь, чтобы она превратилась в такую же тварь, как та, что заперта в подвале?

Ты хочешь, чтобы кто-то глодал ей соски?

Этого ты хочешь?

Этого?

Ответ известен. Нет, нет, черт побери. Ему нравится эта девушка. И Господи, эмоциональная связь с женщиной, которая была стара еще до рождения их обоих, действительно существует.

Она была его невестой в прошлой жизни.

И в той, прошлой, жизни он подвел ее. Она умерла страшной кровавой смертью.

Вот так-то, Дэвид Леппингтон, подумал он, настало время исправлять ошибки прошлого. Время искупить грехи, совершенные в прошлой реинкарнации.

Скрипнув зубами, он крепче сжал рукоять фонаря, его палец лег на кнопку включения света, готовый нажать ее, стоит только глазам засечь хоть какое-то движение.

Вытащив из кармана ключи, он решительным шагом двинулся к машине.

Ветер подул сильнее: он пронесся под карнизами здания, и тоскливое завывание флейты слилось с ревом реки Леппинг, несущейся за стеной заднего двора.

Перед ним маячил обтекаемый силуэт машины, в темноте на дверце поблескивали серебряные буквы «Городской герб».

Он надавил на кнопку отключения сигнализации, и машина мигнула фарами; щелкнув, открылись двери.

Не дойдя десятка шагов до «вольво», он остановился.

На крыше машины возвышалась какая-то фигура.

Дэвид всматривался во мрак, давая глазам привыкнуть к темноте.

Дыши глубже.

Тут он увидел нечто, что навсегда останется у него в памяти. Адамово яблоко внезапно показалось слишком большим для его шеи, он сглатывал и все никак не мог проглотить ком в горле, который как будто становился все больше, все тверже. А то, чему нет названия, то, что было столь же чудовищным, сколь и бесконечно печальным, все яснее открывалось его взору.

На крыше «вольво» стоял ребенок. Дэвид решил, что ему не более двух лет. Очевидно, это был тот самый ребенок, которого Майк Страуд задрал напоказ. Детская простынка с игрушечными медведями в пятнах крови была собрала на плечах малыша наподобие мантии. На нем были пижамные штаны, а грудь голая.

Дэвид не мог оторвать взгляд от ребенка, впитывая каждую омерзительную подробность.

Несмотря на огромную рваную рану, крови на горле было немного. По форме рана напоминала треугольник, и треугольный же кусок кожи, размерами и формой похожий на кусок, отрезанный от батона-багета, свисал ребенку на грудь.

Сама рана (что неудивительно) была совершенно бескровной и белой как бумага. Виднелась трахея — словно отрезок белой пластмассовой трубки.

Волосы ребенка стояли дыбом — как будто поставленные с помощью геля. В целом создавалось впечатление испуганного призраком мультяшного персонажа — волосы стояли вертикально вверх.

Дэвида передернуло, когда он сообразил, что ребенка вылизали от крови. Каждая кровинка, каждая струйка из разорванного горла были подобраны жадными языками. Чудовища вылизали даже волосы ребенка, как собаки, подчищающие свои миски. И теперь слюна тварей высохла, поставив волосы малыша в подобии мультипликационного ужаса.

Дэвид медленно двинулся вперед.

Ребенок в мантии с игрушечными медведями ухмыльнулся и зашипел. Между губами показался и вновь исчез невероятно длинный и узкий, почти собачий язык. Во мраке сияла пара маленьких глаз.

Глаза смотрели прямо перед собой, не моргая.

И взгляд их походил на взгляд змеи, изготовившейся к броску.

Сжимая фонарь будто пистолет, Дэвид подошел к машине.

Маленькая тварь наблюдала за ним взором холодным и мертвым. Ветер развевал мантию в игрушечных медведях. Дэвид видел, что тени и проступающие ребра превратили грудь малыша в подобие марсианского ландшафта. Сама грудь то вздымалась, то опадала, по мере того как немертвое сердце отчаянно гнало то, что текло по венам.

Тварь зашипела, обнажив зубы, и Дэвид остановился.

— Тебе известно, кто я, — спокойно произнес он, стараясь не встречаться с тварью взглядом. — Тебе известно, что я Леппингтон. Ты не можешь меня коснуться. Я не...

— Неприкосновенный, — склонив на сторону голову, внезапно сказал малыш. Голос оказался задненебным и каким-то темным.

— Неприкосновенный, — с мрачным кивком согласился Дэвид. — Ты знаешь, что меня нельзя трогать.

Младенец выпятил нижнюю губу, словно намеревался разреветься.

— Хочу поцелуй... Ма-а-а-ленький поцелуй. — Теперь его голос звучал нежно и совсем по-детски.

Голова Дэвида дернулась, будто от пощечины.

Вот оно что!

Эти вампиры не отдельные личности. Они всего лишь марионетки, которыми управляет и через которые вещает какой-то неумолимый темный разум.

Это дитя все же мертво. Перед ним лишь видимость жизни. И то, что дергает теперь эту марионетку за ниточки, что бы оно ни было, терзает Дэвида, заставляя тварь говорить детским голоском.

Намеренно отбросив всякие мысли об омерзительной твари на крыше «вольво», Дэвид открыл дверцу машины.

— Папа, папа, дитяти холодно, дитятя есть хочет. Не бросай меня тут, папа. — Напевая тоненьким голоском, малыш протянул ручонки, чтобы его сняли с крыши.

Подавив внезапно накативший родительский инстинкт, Дэвид забрался на водительское сиденье, готовый к тому, что, щелкая зубами в поисках горла, на него в любую секунду может броситься крохотное тельце.

Как можно спокойнее и решительнее он устроился на водительском сиденье и закрыл дверцу. Не позволяй себя запугать.

Они играют с тобой в игры, они тебя морочат, им нужно помешать тебе спокойно и разумно мыслить.

Он повернул ключ в замке зажигания.

С урчанием ожил мотор. Он нажал на пластмассовый переключатель на рулевом колесе, и фары, вспыхнув, осветили кирпичные стены дворовых построек.

Пока все в порядке.

Пока вампиры не набросились со всех сторон и не перевернули машину.

Спокойно, размеренно.

— Папа, не бросай меня здесь. — Голосок донесся сквозь крышу «вольво». — Мне страшно, мне страшно.

Дэвид включил первую передачу.

В этот момент детский смешок перерос в нутряной смех. Кукловод изменил тактику.

За лобовым стеклом возникло перевернутое лицо ребенка. И лицо расплылось в огромной ухмылке. Взгляд твари обжег ему глаза.

Потом она принялась биться лбом о стекло.

Звук был тяжелым и почему-то влажным. Будто кто-то шлепал по стеклу крупной рыбиной.

Клокотал смех, ребенок бился о лобовое стекло. На лбу начали появляться синяки, расплываясь от центра к вискам, заполняя лицо будто сизые тени.

Дэвид вытер рот тыльной стороной ладони.

Голова билась все сильнее.

Разорвалась кожа.

Теперь на стекле возникли плевки жидкости — какие-то прозрачные с белым пузыри. Тварь истекала кровью, но ее это ничуть не беспокоило. Напротив, она по-прежнему похихикивала и хищно ухмылялась.

Дэвид прибавил газу, потом резко вдавил в пол педаль тормоза.

Ребенок-вампир съехал с крыши машины. Подпрыгнул на капоте, потом соскользнул на землю. Взметнулась на ветру простыня.

Чувствуя, что его вот-вот стошнит, Дэвид помедлил, держа ногу на педали газа.

Двинуть ли мне вперед? Переехать тварь? Раздавить ее колесами?

Он глубоко вдохнул, вцепившись в рулевое колесо, потом подал назад.

Он просто не может. Он не может переехать тварь.

Он отчаянно подал машину еще назад, взревел мотор, завертелись шины, и «вольво» задним ходом описал широкий круг по двору. Потом Дэвид резко включил первую передачу.

Мгновение спустя он уже гнал машину в сторону больницы.

 

3

Дэвид ехал по пустым улицам. Ветер раскачивал ветви деревьев, заставляя их беспокойно метаться из стороны в сторону. Ощущение нервного беспокойства передалось всему вокруг.

Сам воздух, казалось, не находил себе места. Деревья передергивало. Призрачные плоты неслись по ночному небу.

По пути в больницу он ничего не видел. Иными словами, не видел ни одной мерзкой твари.

Время только-только приближалось к девяти, в домах горел свет. Временами Дэвид видел на окнах отблеск экранов телевизоров. Для большинства жителей Леппингтона это был самый обычный воскресный вечер в начале весны. Они были вполне довольны тем, расположились на диванах или креслах. Почесывают под подбородком кошку, греют в микроволновке поп-корн, открывают бутылку вина, закуривают очередную сигарету или проделывают еще какое-нибудь из сотен тысяч мелких дел, какими обычно занимаются вечером в субботу перед телевизором.

Инфицирование только началось, подумал он. Вероятно, заражены не более дюжины из полутора тысяч населения. Если действовать достаточно быстро, возможно, ему удастся отрезать вампиров, как вырезают из раны отмершие ткани.

В его мозгу промелькнула было мысль обратиться в полицию. Но он понимал, что это тупиковый вариант; он единственный, кто теперь может это остановить.

Въехав на стоянку при больнице, он заглушил мотор. Часы посещений давно миновали, однако ему сказали, что он может навещать дядю, когда пожелает.

Вот это уже дурной знак, сказал он самому себе, выбираясь из «вольво» и захлопывая за собой дверь. Кроме того, старика положили в отдельную палату неподалеку от общей, что также говорит о том, что прогнозы врачей на выздоровление Джорджа Леппингтона довольно пессимистичны.

Дэвид быстро прошел коридорами, покрашенными скучной светло-зеленой краской, этой униформой муниципальных зданий.

Войдя в палату дяди, он обнаружил, что старик лежит на спине, одна рука безжизненно покоится поверх натянутого до груди одеяла. На столике у кровати стояла чашка, полная того, что на первый взгляд могло показаться розовыми леденцами на палочке. Но вместо карамельки на каждой палочке был маленький кубик розовой губки: сестры смачивают такие губки холодной водой, чтобы затем выжать в рот лежащему без сознания пациенту. Если позволить рту пересохнуть, велика вероятность развития инфекции вроде грибка. И вскоре дыхание пребывающего в коме пациента станет спертым, от него пойдет запах, как от переполненной и забытой в середине лета мусорной урны.

Джордж дышал глубоко, его грудь вздымалась равномерно и спокойно.

Если бы не повязка на голове, любой бы решил, что старик просто спит.

То, что случилось в следующее мгновение, было так внезапно, как если бы включили вдруг телевизор.

Глаза старика открылись, как будто кто-то наклонился и оттянул ему веки. Эти глаза были широко раскрытыми и смотрели прямо перед собой — они вполне могли принадлежать тому, кто умер от ужаса.

— Дэвид. Теперь ты мне веришь, не так ли? — Голос старика был не громче скребущего шепота.

— Да, верю. — Дэвид присел на стул у кровати. — Я видел этих тварей. Я даже говорил с ними.

Старик, все так же распластанный на кровати, кивнул с удовлетворением человека, чье предсказание сбылось. Глаза, не мигая, смотрели в потолок. И снова Дэвида пронзила мысль, что он говорит не столько с лежащим на больничной койке дядей, сколько с чем-то, что говорит через него.

Все мы ни с того ни с сего вдруг превратились в марионеток, с гневом подумал он. И здесь действуют две силы. Через вампиров — зло. Зло говорит их устами. Но что говорит устами старика? Голос божества?

Встряхнув головой, Дэвид поглядел на дядю. Он просто ничего уже больше не понимает. Все, что ему известно, это что этот маленький городок стал ареной столкновения двух сил. Двух титанических сил, бесконечно могущественных и вечно живых. И люди этого городка превратились в марионеток, воплощающих их волю. Ну же! Дерните за ниточку. ДЕРНИТЕ ЗА НИТОЧКУ!

Внезапный приступ ярости заставил Дэвида сжать зубы и стиснуть кулаки.

— Дэвид, — проскрежетал дядя, — ты знаешь, что должен делать?

Дэвиду пришлось сделать глубокий вздох, чтобы подавить клокочущую в нем ярость, прежде чем он смог заставить себя заговорить:

— Я знаю, чего от меня ждут. Но не можешь же ты надеяться, что я действительно возглавлю эту вампирскую армию и поведу ее против всего остального мира?

— Ты рожден был для этого. Я готовил тебя. Теперь ты вспомнил? Все мои рассказы? Когда я говорил с тобой?

— Я вспомнил. Но я не смогу сделать этого. — Он снова сжал кулаки. — Я не стану делать этого.

— Почему?

— Потому что ты ожидаешь, что я поведу армию вампиров и... и что? Свергну правительства? Создам новую империю, где все станут поклоняться мертвым богам?

— Мертвым богам? Нет, богам, которые лишь ожидают своего возвращения, ожидают времени, когда одержат верх.

У Дэвида пересохло во рту. Голова у него кружилась, перед глазами все плыло.

— Ты сгоряча бросил меня выпутываться, как сумею, а, дядя? Ты взорвал стальную решетку, чтобы их выпустить, да?

— Существовала опасность, что, будь у тебя выбор, ты откажешься следовать своей судьбе.

— Что я сочту безумием, черт побери, безумием вести этих кровососущих монстров против всего мира?

— Да.

— И ты чертовски прав.

Широко раскрытыми глазами старик глядел в потолок.

— Я действительно учитывал такой исход событий. В конце концов, твоя мать всегда боролась с твоим предназначением. Вот почему она увезла тебя из города.

— И слава богу, что она это сделала.

Старый Леппингтон улыбнулся.

— Но я знал, что ты вернешься. И я знал, что должен дать тебе шанс стать королем.

— И что теперь? Если я решу не связываться с этой вампирской сворой?

— За этим последует горькое разочарование. В гораздо больших сферах, чем ты знаешь или даже способен понять. Но и такой исход был предречен.

— Что? Что эта армия вампиров примется неистовствовать по стране, круша все направо и налево?

— Да. Такое предсказывалось неоднократно. — Старик улыбнулся, потрескались следы запекшейся крови вокруг его глаз.

— Тебе знакомо слово «пиррова»?

С каменным лицом Дэвид кивнул.

— Оно употребляется в сочетании со словом «победа», — продолжал старик. — А выражение «пиррова победа» восходит к некоему царю Эпирру из Древней Греции, который победил римлян при Аскулуме в 279 году до Рождества Христова. Несмотря на то что царь Эпирр, или Пирр, одержал победу в этой битве, на поле сражения полегло столько его солдат, что сама победа перестала представлять хоть какую-то ценность.

— Итак, — перебил его Дэвид, чувствуя, что его поджимает время. — «Пиррова победа» означает победу, которая не стоит заплаченной за нее цены. Какое отношение это имеет к вампирам?

— Старые боги вполне удовлетворятся пирровой победой. Они, скажем так, философски относятся к мысли о том, что, если вампиры будут выпущены в мир, сами они ничего не получат, что они лишь станут свидетелями погибели человечества.

— Ну я какой им с этого толк?

— И у старых богов срок жизни ограничен. Пусть даже это сотни тысяч лет. Столетиями они ожидали наступления Рагнарека, дня страшного суда старых богов, когда они будут уничтожены и на смену им придет пантеон новых божеств. Не смотри так недоуменно, племянник. Мы — дети старых богов. Когда умрут они, мы умрем вместе с ними. Новые боги приведут с собой на эту землю новую расу смертных.

— Значит, вампиры просто уничтожат человечество для того, чтобы его место заняла новая раса?

— Можно сказать и так, племянник!

— Но если я возглавлю эту армию и поведу их на создание новой империи для этих тевтонских божеств, человечество выживет?

— Да. Теперь ты сознаешь, что выбор за тобой?

— Господи боже. Из огня да в полымя.

Старик облизал губы, которые выглядели сухими, как бумага.

— А ведь ты уничтожил бы эту армию мертвых воинов, если б смог?

— Господи, да.

— Но твоя судьба уже предсказана. Перед тобой только два пути.

— Я знаю. Взять себе эту армию или деть ей волю буйствовать по планете, превращая всех мужчин, женщин и детей в подобную себе нечисть.

— Что ты решил?

— Я решил уничтожить их.

— Не удастся.

— Возможно. Но я должен попытаться. — Он поглядел на старика, на повязки в пятнах запекшейся крови, на уставившиеся в потолок глаза. Эти широко открытые глаза блестели.

— Дядя Джордж, — тихо, но твердо сказал Дэвид, — ты расскажешь мне все, что тебе известно об этих тварях?

— Могу. Но тебе это не поможет. Они жили в пещерах под городом более тысячи лет. Их невозможно убить.

— И все же расскажи мне. Пожалуйста.

Размышляя, старик провел сухим, как бумага, языком по губам Мимо двери по коридору прошел больничный носильщик, толкая перед собой тележку. За стенами палаты жизнь шла своим чередом. Но Дэвид чувствовал, что мир... сама ткань мира, образующая стулья, кровати, стены больницы, почву за ними, валуны в реке, — он чувствовал, словно все затаило дыхание в напряженном ожидании того, что случится в ближайшие несколько часов. Мир вскоре изменится. И ключ к этим переменам — в руках некоего доктора Дэвида Леппингтона.

Он поглядел на лежащего на койке старика, глаза которого были прикованы к потолку, а губы быстро, но беззвучно шевелились, как будто Джордж Леппингтон обсуждал просьбу Дэвида с кем-то невидимым и все же присутствующим вместе с ними в палате.

Потом губы застыли. Дыхание старика было глубоким, ритмичным.

— Ну? — спросил наконец Дэвид. — Ты расскажешь мне об этих существах?

Старик кивнул. А потом он начал говорить:

— Будь острожен. Они обладают способностью добраться не только до твоего тела, но и до твоих мыслей; они могут помутить твой рассудок. — Его губы раздвинулись в странной кривой улыбке. — Так что берегись, племянник.

Он продолжал говорить все тем же скрежещущим полушепотом, который звучал спокойно и как будто гипнотизировал. Дэвид наклонился поближе, чтобы не пропустить ни единого слова.

 

4

Снаружи поднялся ветер, извлекая протяжный стон, зарыдал по долине, чтобы задергать электропровода и встряхнуть деревья так, что напряглись даже корни, удерживающие их в земле. Как будто деревьям Леппингтона хотелось вырвать корни и бежать из города ото всех ужасов и опасностей, которыми наполнились его затемненные улицы.

Холодный ветер дул все сильнее. Электропровода раскачивались между опорами, деревья гнулись с глухим, мучительным стоном.

Ночь. Еще восемь часов темноты до того, как солнце поднимется над холмами. Солнце, которое вернется, полное тревожных предчувствий, какие испытывает женщина, что вернулась с работы, увидела, что дверь ее дома распахнута настежь, разбито окно, а по перилам лестницы стекает кровь. Как та женщина, оно настороженно выглянет из-за горизонта, боясь того, что застанет в городе в холодном свете нового дня.