1

Николь вдруг увидела, как вслед за этими словами с обеих сторон протянулись сильные короткие руки, которые сжали ее в мощных объятиях.

Она никогда бы не поверила, что человек может быть таким могучим. В его объятиях она была не более чем малым ребенком. Он легко вздернул ее вверх, так что ноги ее оторвались от земли. А потом понес, идя то шагом, то переходя на бег. Ее голова болталась вверх и вниз, она пробовала кричать, но Босток так сдавил ей грудную клетку и живот, что она и вздохнуть-то не могла.

В груди возникла острая боль.

«Боже мой, он же сломает мне ребра, если не отпустит немедленно, – в ужасе подумала она. – Он сломает меня, как палку».

Но Николь тут же поняла, что он просто хочет унести ее куда-нибудь в укромное местечко. Подальше от тех, кто сидит сейчас в амфитеатре.

Ее глаза уже вылезали из орбит, деревья наступали на нее, потом оставались позади, а ее несли все глубже и глубже в лес.

Ох, а тут еще эта дикая боль. Николь было плохо, у нее ребра и живот сводила такая боль, что она готова была выть, умолять Бостока остановиться. Она готова была пообещать ему все, что он захочет.

Но он тащил ее все дальше и дальше. Туда, где мог быть уверен, что они одни.

По щекам Николь струились слезы. Зачем, зачем она была такой легкомысленной! Скоро он задушит ее в своих медвежьих объятиях. Николь крепко сжимала веки, чтоб защитить глаза от хлещущих веток, которые секли ее по лицу, когда Босток прорывался сквозь кусты. Лесные тени сгущались, и лишь редкие солнечные лучи прорывались сквозь густую листву, освещая полоску голой земли. Как в тумане Николь различала кроличьи норки. Босток чуть не упал, попав ногой в одну из таких.

Упади! Упади же!молилась она, уже впадая в полное отчаяние. Но он удержал равновесие и продолжал уходить в чащобу. На дорожке валялся дохлый кролик, и Босток одним ударом ноги отшвырнул его в кусты.

– Уж больно ты, мать твою, умна для своего собственного, мать твою, здоровья, – задыхаясь, бормотал Босток. – Чего ты о себе вообразила? А? Что ты, вундербаба, что ли? Ты что – не знала, что ли, что я тебя поджидаю, эдакую тупую корову? А?

Николь трясла головой, ее длинные золотистые волосы прядями падали на лицо, закрывая глаза.

– Чего молчишь? Кошка язык отъела? А?

Каждое свое «а?» он сопровождал дополнительным сокращением могучих бицепсов. Теперь Николь казалось, что она слышит, как хрустят ее позвонки под этим давлением. Сердце было выжато досуха, как губка. Дышать было невозможно. Ум тоже молчал.

– Вот тут будет неплохо, – шептал обезумевший Босток. – А? Неплохо. Даже хорошо. Даже отлично. М-м-м?

Он остановился на маленькой полянке. Николь подняла голову. Череп казался ей слишком тяжелым, шейные мышцы вряд ли смогут удержать такую тяжесть на плечах. Над головой она видела куски голубого неба, обрамленные кружевом веток. На одной ветке сидела белая горлица и ворковала им, будто они были сказочными влюбленными.

– Неплохо, а? Ах ты гребаная сучка! – рычал Босток. Николь чувствовала, как его губы скользят по ее шее. Все равно что быть облизанной коровой. Рот был слюнявый. Когда Босток чуть-чуть разжал руки, дав ей возможность дышать, она ощутила запах его тела – острый, зловонный запах пота.

– Думаю, у нас найдется время немножко покувыркаться, как полагаешь? – Руки Бостока скользнули по ее животу. – Порезвимся маленько, м-м-м?

Внезапно он больно ущипнул ее за живот. От боли Николь содрогнулась.

– Я сказал, что пришло время порезвиться. Слышишь, что я сказал, ты, гребаная корова?

– Да... да... – выдавила она наконец. Страх и одышка довели ее до того, что она была в каком-то тумане, ее тошнило, деревья плясали перед глазами, будто она наглоталась наркоты.

– Отлично. – Босток даже заворковал. – А теперь сними-ка их для меня. – И он похлопал ее по бедру, где тонкие черные шорты прилегали к телу плотно, точно вторая кожа. – Давай снимай, м-м-м?

Николь резко втянула в легкие воздух. Мысли слегка прояснились. Теперь она знала, полностью понимала его намерения. Если ей только удастся дотянуться...

– Ax, ax! – с упреком сказал Босток. – Я сам сделаю все, что нужно, милочка. Мы с тобой позабавимся, а потом... – Грубый голос был полон гнева. – А потом я сверну твою гребаную шею. Слышишь, что говорю? А? Я собираюсь, мать твою, сломать тебе шею, а еще потом собираюсь, мать твою, закопать тебя.

– Пожалуйста, – молила она, – не делайте мне больно. Есть...

– Больно? Больно? Да ты еще у меня пожалеешь, что вообще родилась на свет, мать твою. Я собираюсь...

Босток вдруг остановился и кашлянул. Правильнее сказать, изданный им звук походил на кашель. Или на покашливание, которое вы издаете, чтобы привлечь чье-то внимание.

Николь вдруг почувствовала, что он отпустил ее. Она была свободна от его объятий.

Босток стоял в самом центре маленькой лужайки. Лицо его выражало полнейшее изумление. Она видела, как он вдруг прижал пальцы к шее, будто ощущая, что там ползет какое-то насекомое. Когда он отнял пальцы от шеи и посмотрел на них, лицо выглядело буквально потрясенным. Теперь и Николь увидела – пальцы окрашены кровью. Она смотрела, как он стоит, как его рубашка поло меняет свой цвет на красный, сначала у воротника, а потом все ниже, ниже. За несколько секунд вся левая сторона рубашки стала темно-красной и влажной от крови.

Глаза Бостока лезли из орбит, губы дрожали, будто силились что-то сказать, но язык уже отказывался ему повиноваться.

Потрясенная Николь обвела опушку глазами. Кроме нее самой и Бостока – ни души. Так что же с ним происходит?

И вдруг – движение. Какая-то фигура скользнула через лужайку с такой быстротой и грацией, что Николь даже не успела разобрать, кто это. И тут же раздался свист, такой свист, который издает нечто, с огромной скоростью пронзающее воздух.

Вот тогда-то Босток и завопил.

Фигура быстро скользнула вбок, и Николь увидела, как Босток обеими короткими толстыми руками схватился за живот. Он глядел на низ живота так, будто ожидал увидеть что-то совершенно удивительное.

Медленно, одной окровавленной рукой он приподнял подол рубашки, желая увидеть, что там такое.

И снова заорал от ужаса.

Николь крепко зажмурилась.

Но было уже поздно. Картина увиденного уже успела запечатлеться в ее мозгу. Босток все еще стоял, обхватив руками свое пивное брюхо, а сквозь его пальцы ползли кишки, мокрые от желудочного сока и крови.

Дальнейшее не зависело от воли Николь. Она противилась этому. Но ее глаза широко раскрылись сами собой.

На этот раз она увидела высокую фигуру, которая возвышалась над Бостоком, уже валявшимся на земле и хрюкавшим, как недорезанная свинья.

И опять фигура незнакомца скользнула с такой грацией и изяществом, будто принадлежала профессиональному танцору.

Теперь она видела: в руке он держал тонкую гибкую шпагу. Затем странным плавным движением он принял прежнюю необычную позу, держа шпагу правой рукой, а пальцами левой как бы поглаживая клинок. Почти комично выглядело то обстоятельство, что его левый мизинец был отогнут в сторону, будто танцор участвовал в королевском чаепитии. Его глаза не отрывались от лица Бостока, валявшегося у его ног. А затем Николь увидела, как незнакомец вонзил шпагу прямо в шею Бостока.

Тело Бостока содрогнулось. Ноги заскребли по траве, как будто он куда-то бежал. И больше он не двигался.

На какой-то безумный момент Николь показалось, что человек, спасший ей жизнь, – Ли Бартон. Фигура была высокая, закутанная в плащ. Но когда она пригляделась, то поняла, что это не театральная накидка Дракулы, а настоящий коричневый шерстяной плащ.

Позже Николь, вероятно, проклянет себя за то, что она сделала тогда. Она взвизгнула и постыдно повторила то, что делали тысячи и тысячи женщин в прошлых веках.

Она рухнула на землю в глубоком обмороке.

 

2

– Ваша машина, сэр? – спросил полисмен, заглядывая в автомобиль. Лицо его показалось Сэму огромным. Оно было столь близко к его собственному, что Сэм отлично видел отдельные волоски и целые волосяные дорожки на плохо выбритой коже полисмена. Жировые складки почти полностью скрывали галстук. А еще Сэм обонял аромат жареного лука, который с такой силой вылетал изо рта полицейского, что Сэму пришлось задержать собственное дыхание. Во всяком случае, он попытался это сделать.

– Ваша машина, сэр? – повторил констебль.

– Да, офицер.

– А мы, кажись, американцы, сэр?

Сэм выдавил улыбку. Возможно, он еще и кивнул бы, но этого сделать было нельзя, так как в таком случае он врезался бы в огромную физиономию, нависшую над ним всего лишь в нескольких дюймах.

Полицейский внимательно осмотрел белый полотняный костюм Карсвелла, а затем и золотой жилет Джада. После этого он уставился на приборную панель «ровера» и на шкалу радиоприемника.

– А на какую кнопку вы нажимаете, чтобы машина развалилась на части?

Сэм чувствовал, что его улыбка делается все более натянутой, по мере того как он пытается улыбнуться еще шире.

– На части? – повторил он, пытаясь понять, у всех ли обитателей Кастертона образца 1946 года крыши съехали или нет. Мальчишка лет десяти уже взобрался на капот и строил ему рожи сквозь ветровое стекло.

– Но она же распадается, верно я говорю, сэр? – спросил констебль, направляя новую обильную порцию лукового запаха прямо в лицо Сэму. – Моя жена терпеть их не может, но ребятишек я захвачу с собой. Ей не нравится запах, если вы понимаете, что я имею в виду? Она говорит, воняет грязными бриджами, сэр, вот как она выражается.

«О чем он болтает?» – недоумевал Сэм.

Полисмен повернул свое красное, изрезанное бритвой лицо к Сэму, так что их разделяло не более пяти дюймов. Сэм все сильнее вжимался затылком в подголовник кресла.

– Хотя я должен сказать вам одну вещь, – продолжал полисмен, и его глаза твердо уставились в глаза Сэма. – С этим вы заходите малость слишком далеко.

Слишком далеко?Уж не знает ли констебль, что произошло у них в амфитеатре? Что сто или около того акров пашни и пастбищ плывут во времени, унося с собой почти полсотни человек? Как потерпевших крушение на плоту? Но это невозможно.

– Да, чуть-чуть далековато. – Констебль снова перевел глаза на приборную доску. – Держу пари, она умеет вытворять разные штуки, не так ли? Пускает воду фонтаном, всякие там шумы, вспышки света, дым. Мне-то нравится. Да и ребятишки в восторге. А вот жена идти не хочет. Запах ее достает. Не выносит. – Он серьезно покачал головой. – Вы не возражали бы? Ежели вони будет поменьше, вы же не разоритесь, а?

Все еще растягивая рот в той же идиотской улыбке, которая уже начала сводить ему лицевые мускулы, Сэм покачал головой, дабы ублажить сумасшедшего полицейского. Мальчишка на капоте приставил пальцы к носу и высунул язык, прижимая его к ветровому стеклу, отчего на том возникли большие мокрые пятна.

Полицейский это тоже заметил.

– Ух-х! Пшел вон!

Он вытащил голову из машины и сделал вид, что хочет схватить мальчишку, но тот успел соскочить с капота и скрыться в толпе, крича какую-то обидную дразнилку.

– Паршивец, – хрюкнул полисмен и подтянул ремень на брюках. Потом поглядел на Сэма. – А эта штуковина не взорвется вот тут, прямо на середине улицы?

– Ни в коем случае, офицер, – успокоил его Сэм, думая про себя: Хоть бы кто-нибудь объяснил мне, что он имеет в виду.

–Ну, тем не менее я уже высказал вам свою точку зрения. Ваша площадка слева за поворотом на Баттеркросс. Вы их сразу увидите, они расположились на приходском выгоне. Большой участок, прямо за мостом.

Сэм кивал и улыбался. Щеки уже болели. Долго так продолжаться не может.

– Последний раз, когда я их видел, они возводили главный шатер. Да вы их следы легко обнаружите по слоновьему навозу. Здоровенные какашки вроде пушечных ядер.

– Ах, так это цирк! – Сэм от счастья чуть не заорал.

– Так вы же из цирка, не так ли?

– О, конечно! Ну да! Мне пришлось задержаться в... в...

– В Селби, – очень уместно вмешался Джад с заднего сиденья. – Кстати, и эта машина тоже приехала из Америки.

– Из Америки? – Полисмен одобрительно свистнул. – Стоит небось неплохую денежку, а?

– Сто тысяч долларов, – ответил Сэм, чувствуя себя заметно лучше. Он был уверен – цирковая легенда покроет все.

Однако полисмен тут же перестал улыбаться.

– Сколько?

– Это у нас такая присказка, констебль, – вмешался Карсвелл.

– О... ладно, ладно... – Констебль хмыкнул. – Ладненько. Но вам пора двигаться, а то, чего доброго, еще опоздаете на представление. Вы же будете сегодня выступать? А я буду сидеть прямо в переднем ряду. – Он шутливо дотронулся до носа. – У меня состоялся разговорчик с вашим боссом.

– О, мы, разумеется, там будем, констебль. – Сэм снова улыбнулся. – Вы не поверите, на какие штуки способна эта машина.

– Я бы посоветовал вам, старина, не совать в пудинг больше яиц, чем положено, – шепнул Сэму в ухо Карсвелл. – А то он еще потребует, чтобы вы кое-что продемонстрировали прямо на месте.

– Ладно, – прохрипел констебль. – А ну разойдись! Не мешайте машине дать задний ход! Эй ты! – Мальчишка уже снова торчал в переднем ряду толпы. Полицейский протянул мускулистую лапу и ухватил мальчонку за ухо. Толпа попятилась, давая возможность все еще заученно улыбавшемуся Сэму медленно выехать задним ходом.

– Будьте осторожны, когда говорите с туземцами, старина, – осклабился Карсвелл, прощаясь с толпой королевским жестом. – В 1946 году сто тысяч долларов за машину – это цена, которой просто быть не может. Даже за цирковую, которая пускает фонтаны и каждый вечер распадается на части.

– Фу! – произнес Сэм с глубоким чувством. – Вот это я называю одним словом: подфартило!

– Ну, раз он принял вас за циркача, вам следует развернуть машину и хотя бы некоторое время ехать в указанном полицейским направлении.

– Джад, – сказал Сэм, оглядываясь, – ты нигде не видел Ролли?

– Никак нет.

– Ладно. Я предлагаю искать его долго и тщательно, джентльмены. – Карсвелл внимательно рассматривал свои ногти. – Насколько я понимаю, Ролли – наша единственная надежда избавить себя от ожидающей нас печальной судьбины.

– Но антисептическая мазь... – начал было Джад.

– К чертям вашу мазь! Если нам придется проделать еще несколько скачков во времени, то у нас не останется живых, чтобы воспользоваться этой проклятущей мазью.

И снова Сэм услышал отзвук стали и льда в голосе Карсвелла. Это человек, который всегда добивается своего.

– Сворачивайте влево, – приказал Карсвелл. – Мы можем припарковать нашу машину вон там – у большого шатра. Там она привлечет меньше внимания, особенно если эти болваны считают нас частью гребаного цирка. Джад, снимите ваш золотой жилет. Нам не следует привлекать больше внимания, чем это необходимо.

Когда Сэм нашел место машине на поле, где стояли грузовики и трейлеры, он заметил, что Карсвелл вынул что-то из кармана своего пиджака.

– Черт! Карсвелл! Пистолет! Какого дьявола вы его таскаете с собой?

– А вы как думаете? – Карсвелл вынул обойму из рукоятки автоматического пистолета. – Вряд ли для того, чтобы показывать ему виды 1946 года. – Он вложил обойму обратно. – Это, милый друг... это наша страховка. В отличие от вас я не собираюсь разводить на бобах с этим мужланом.

Сэм обменялся взглядами с Джадом, пока они вылезали из машины. Да, с Карсвеллом можно хватить лиха. Вопрос лишь в том – произойдет ли это раньше, или позднее.