1

– А где находится Святой Иуда? – спросил Сэм, когда они шли к своей машине, оставшейся на выгоне возле цирка.

– Это та маленькая церковь, что стоит вблизи амфитеатра, – ответил Джад.

– Ладно, – резко бросил Карсвелл, – если вы придаете значение словам какого-то психа, то вы дураки еще большие, чем этот самый псих.

– Лезьте в машину, – сказал Джад, которому Карсвелл с его хамством уже успел надоесть. Сам он сел, как и раньше, на заднее сиденье.

– Пока что, Карсвелл, Роджер Ролли является нашей единственной надеждой.

Сэм завел машину.

– И, по-видимому, он знает, как надо путешествовать во времени, чем резко отличается от нас, которых поток времени просто уносит за собой.

Карсвелл кивнул и, глядя из окна, сказал:

– Он знает, как путешествовать во времени. Ладно, придется подождать до восьми, когда у нас назначено следующее свидание с ним.

Сэм прошелся по различным диапазонам радио, пока не набрел на станцию, передававшую джазовую музыку.

– Глен Миллер, – сказал Джад. – Любимый композитор моего отца.

– Чудненько, – отозвался Карсвелл голосом, полным сарказма.

Сэм покачал головой. За пару пенсов он с радостью вышвырнул бы Карсвелла из машины. Пусть добирается пешедралом.

– Так что – к амфитеатру?

– Отлично, – ответил Джад. – Нам все равно придется ждать пару часов, пока мы встретимся с Ролли в церкви.

И тут Карсвелл сказал нечто совершенно удивительное:

– Что ж, если до вечера еще так далеко, то почему бы нам не остановиться в том кабачке, что стоит у начала подъездной дороги к амфитеатру? Так и быть, поставлю вам по паре пива. Думаю, мы его заработали, а?

 

2

Ли Бартон думал, что его вырвет, но, как ни странно, работа оказалась не столь отвратительной, как он ожидал. Он поговорил со Сью и с Николь (Райан все еще сидел в автобусе, что-то бормоча себе под нос и тараща испуганные голубые глаза). Они решили, что, будучи «сопровождающими», они будут выполнять свой долг по отношению к клиентам независимо от обстоятельств и сложностей ситуации.

После последнего скачка во времени Сью заметила, что какая-то пожилая женщина, видимо, заснула на скамье. Однако вскоре обнаружилось, что женщина просто умерла. Возможно, ее убил шок, а может, она материализовалась с крысой в желудке, ибо крыса вполне могла занимать в пространстве то же самое место, что и дама, внезапно оказавшаяся в 1946 году. Кто знает?

Ли вовсе не собирался исследовать этот вопрос. Да и выглядела эта дама так, что смерть казалась совершенно естественной, произошедшей от какой-нибудь обычной причины.

Тем не менее, она умерла. И трое «сопровождающих» решили перенести ее тело. Они договорились, что в качестве морга следует выбрать Гостевой центр.

Согласно радио в автобусе, сейчас было около шести часов. Ранние вечерние новости еще только-только начали передавать по Домашней программе Би-би-си. Передавали о репатриации итальянских военнопленных, напомнив, что прошел ровно год со времени окончания войны в Европе. Пленные должны быть отпущены по домам.

С помощью Дот Кэмпбелл и Зиты они уложили тело на снятую с петель дверь одной из уборных Гостевого центра.

Именно тогда Ли Бартон обнаружил, что может полностью дистанцироваться от того факта, что держит в руках один конец двери, на которой лежит труп женщины. Вместо этого он полностью сконцентрировался на практической стороне переноски, на том, как изловчиться и протащить свою ношу в узкую дверь Гостевого центра, потом перенести ее над прилавком и прямо в музейный отдел центра. Сам труп был для Ли всего лишь не слишком удобным грузом, частью меблировки, которую следовало доставить из точки А в точку Б.

Нет, не пожилая женщина со слегка приоткрытыми губами, которые уже приобрели синеватый оттенок, с одним глазом открытым, а вторым – крепко зажмуренным. Деталь меблировки.

В маленьком музее хранилось несколько экспонатов, которые были найдены в этих местах за долгие годы. Это были преимущественно римские монеты, черепки керамики, а также клинок меча – последний был особенно интересен, так как был обнаружен застрявшим в ребрах скелета.

Ли оставался хладнокровным все время, пока они пытались поместить тело между двумя застекленными шкафами, а Зита отдавала короткие распоряжения: «Опустите немного ваш край. Ли, не ударься спиной. Сью, не можешь ли ты ногой отодвинуть в сторону корзину для мусора?»

Ли даже успел прочесть табличку на стеклянной витрине:

Меч римского легионера (ок. 200 г. после Р.Х.). Найден здесь же в ребрах жертвы. Считается, что скелет принадлежал женщине лет 20. Череп не найден. Жертвоприношение или убийство.

Николь придерживала дверь от уборной, служившую им носилками, обеими руками, временами отбрасывая кивком свои длинные белокурые волосы или пытаясь сдуть их пряди, падавшие на потное лицо.

– Места тут маловато, – сказала она, запыхавшись, – но вообще-то мы могли бы поместить ее вон за той экспозицией.

Ли кивнул.

– Давайте отнесем ее туда. Места там хватит, ее можно будет поставить прямо рядом с монахом.

В конце комнаты находилась экспозиция, изображавшая, как указывалось на табличке, «Вознесение молитвы Роджером Ролли – писателем, отшельником и мистиком (р. 1300 г., ум. в Михайлов день 1340 г.)». Там перед копией алтаря, изготовленной из фибергласса, стоял манекен коленопреклоненного монаха, сильно смахивающего на святого, чьи карие глаза были подняты к небу в истовой молитве. Фигура была одета в монашью рясу, а в серебряных волосах из нейлона сияла большая тонзура.

«Солнечная батарея для секс-машины», – такова была весьма неподходящая к обстановке мысль Ли, когда он исхитрился подтащить куда надо дверь от уборной, на которой лежало тело, подрагивавшее при каждом сотрясении.

– Ну вот и получилось, – сказала Николь, опуская свой конец двери на дюйм, с опасностью отдавить пальцы, и ставя край двери на выступ пьедестала экспозиции. – Чуть-чуть пододвинь со своего края. Ли.

Дверь наконец была устроена, для чего пришлось несколько отодвинуть алтарь к самой стене.

Странно, но теперь сцена с молящимся монахом выглядела даже лучше. Теперь он молился над мертвой женщиной. Жена Джада тут же прикрыла ее тело пыльной простыней, обнаруженной в кладовке.

– Ты говорила, что в лесу лежит еще одно тело? – спросила Сью у Николь.

Все еще задыхающаяся Николь кивнула.

– Босток. Но он заслужил, чтобы валяться там и гнить.

– Жаль все-таки, что мы не можем вызвать «скорую». Пусть бы занимались этим делом.

– И нам тут же пришлось бы давать ответы на очень трудные вопросы полиции? – Николь покачала головой. – Придется справляться одним.

Когда в разговор вмешался Ли, он сам подивился своему деловому тону.

– А кто-нибудь видел, куда девался человек, у которого на лице птица?

– Насколько я знаю, он все еще жив, – ответила Дот Кэмпбелл. – Но сколько времени они протянут, я не знаю. Группы крови у них не совместимы. Думаю, птица умрет первой. Она начнет разлагаться. Тогда у мужчины начнется заражение крови, которое убьет его за несколько часов.

– Господи, что за смерть! – воскликнула Сью и с трудом проглотила отвратительный вкус, который осел у нее на языке. – Вообразите – птица растет на твоем лице, ее плоть и кровь смешиваются с твоей плотью и кровью.

И в это мгновение Николь вспомнила о человеке в лесу, у которого пара глаз смотрела на мир прямо из живота. Уходя из Гостевого Центра, она все еще продолжала думать об этом человеке.

 

3

– Ну и что вы думаете об этом? – спросил Джад.

Они сидели в пивном баре гостиницы, которая стояла там, где грязный проселок, ведущий к амфитеатру, сходился с шоссе.

Сэм попивал пиво. Оно было плохое, теплое и казалось очень горьким. По правде говоря, оно ничем не отличалось от прочих сортов английского пива, которые он успел попробовать раньше.

Теперь он уже начинал привыкать, но все еще не чувствовал себя достаточно компетентным, чтобы судить – хорошее ли это пиво, или же в него только что написал проходивший мимо кот?

– Не слишком противное, – ответил Карсвелл. Это заявление, как понял Сэм, следовало считать высокой похвалой.

Джад облизал губы перед тем, как сделать новый глоток.

– Не знаю, – сказал он. – Я представлял себе что-то покрепче, посильнее, повкуснее.

– Помните, – сказал Карсвелл, – что это суровые послевоенные годы, когда все по талонам и все затягивают ремни на животах. Не угодно ли вам чего-нибудь перекусить?

Сэм поглядел на Джада, пока Карсвелл изучал меню, написанное мелом на доске. Оно предлагало пирог со свининой, сандвичи и нечто под названием «Кроличья выпечка». И с чего это Карсвелл так помягчел? Он прямо переродился, был в отличном настроении – и все это за пятнадцать минут езды от города. Почему он ставит им выпивку, приглашает закусить? Господи, да он даже спрятал куда-то свое постоянное кислое выражение лица и демонстрирует какое-никакое обаяние.

По выражению лица Джада Сэм понял, что того угнетают те же самые вопросы.

Что говорить – ему же известно изречение: «Бесплатных ужинов не бывает». И он уверен – Карсвелл ни для кого ничего не сделает без надежды на крупную прибыль. Какова же игра Карсвелла? Чего он от них ждет?

– Я собираюсь взять пирог со свининой, – произнес Карсвелл. – Кто составит мне компанию?

Сэм и Джад покачали головами и поблагодарили.

– Нет? Ладно, – ровным голосом сказал Карсвелл. – А как насчет пива? Нет? Ну, когда будете готовы для второй порции, скажите. У меня еще есть кое-какие монеты сороковых годов. Нет причины пропадать им задаром. Знаете, а это пиво уже оказывает на меня действие. В нем больше хмеля, чем в тех сортах, к которым я привык. Каково ваше мнение?

Пока Джад и Карсвелл болтали о пиве, Сэм позволил себе получше рассмотреть пивную. Она мало чем отличалась от других английских пивных, которые он успел посетить. Здесь не было ни проигрывателей, ни игровых автоматов. Стулья с твердыми сиденьями; помещению не помешал бы ремонт. В баре сидели еще с полдесятка людей. Двое были в мундирах ВВС. В дальнем конце комнаты сидела пожилая супружеская пара. Перед ними стояли полупинтовые кружки. Парочка бросала быстрые взгляды на Сэма. Женщина явно говорила о нем и даже прикрывала рот ладонью, причем сам этот жест казался излишне театральным. У мужчины были густые усы и очки в черной оправе.

Сэм посмотрел на свои светлые, военного образца брюки, кеды и рубашку с открытым воротом, цвета хорошо созревшего лимона. Да, тут его одежда бросалась в глаза так же, как «рейндж-ровер», который они из осторожности спрятали за кустами.

Через несколько минут шептавшаяся парочка допила пиво и вышла, причем дама еще раз оглядела Сэма с ног до головы, будто не могла наглядеться на одежду, которую он носил.

Между тем Карсвелл уже успел сходить к стойке бара. Его полотняный костюм тоже привлек удивленные взгляды летчиков ВВС.

Когда Карсвелл вернулся от стойки с выпивкой, он без всякой связи с предыдущим сказал:

– Знаете, а я своего папашу просто ненавидел. Он постоянно или был пьян, или гонялся за бабами. Не знаю, почему моя мать так держалась за него, но что бы он ни делал, она всегда находила для него оправдания. В уик-энд он вваливался в дом во время завтрака, весь в порезах, в синяках, в разорванной одежде. – Карсвелл снял пальцем пену с края стакана и облизал палец. – И такое происходило не раз и не два. Так бывало почти каждую неделю. Я так думаю, что он нарочно ввязывался в потасовки. Подозреваю, что он страдал аллергией на алкоголь, тот просто превращал его в сумасшедшего. Во всяком случае, такая жизнь тянулась годами. Но однажды, когда мне было лет восемь, я спросил мать, почему отец является домой в таком ужасном виде. – Карсвелл наклонился вперед, поставив локти на стол. – И знаете, что она мне ответила?

Сэм покачал головой, совершенно не понимая, зачем Карсвеллу понадобилось обнажать перед ними душу.

– Она сказала, что отец работает на лорд-мэра Лондона и что у него невероятно важная работа. – Он перевел взгляд с Джада на Сэма. – Она сказала, что он сражается с дьявольским змеем. – Карсвелл улыбнулся своей бесцветной улыбкой. – Вы можете поверить такому? Чтобы защитить мальчишек от правды, состоявшей в том, что их отец пьяница, дебошир и распутник, она создала совершенно сногсшибательную историю. Она нам рассказывала, как этот чудовищный змей, длиной в шесть лондонских двухэтажных автобусов, выползает из Темзы каждый уик-энд, чтобы разрушить до основания Вестминстерское аббатство.

И каждую неделю наш папаша становится на ступеньках аббатства и ждет появления змея. Чудовищный змей атакует, а наш драгоценный папаша дерется с ним всю ночь до рассвета, когда, по ее словам, змей теряет силу. Затем змей, зализывая раны, ползет обратно в Темзу, где и прячется до следующего уик-энда. – Карсвелл хмыкнул, но его глаза затуманились и стали неподвижными. – И, конечно, через неделю мой отец обязан быть там же, готовым сражаться со змеем Старого Ника. Ничего себе дополнительный заработок!

– Ваша мать хотела защитить вас. – Джад глотнул пива. – Для маленьких детей очень важно уважать своих родителей. Даже видеть в них суперменов и героев.

– Что ж, это я понимаю. Но знаете, что сделала мать, чтобы мы прониклись этой сказочкой до самых кишок? Чтобы придать ей хоть капельку достоверности? Она однажды сказала мне, что я тоже когда-нибудь буду работать на мэра. Дескать, когда родитель уйдет в отставку, настанет моя очередь стоять на ступеньках аббатства и изо всех моих сил сражаться со старым огромным змеем. – Голос Карсвелла поднялся. – Такова должна была быть моя судьба. Возвращаться домой пьяным в доску каждый уик-энд, измученным, грязным, с синяками под глазами, с кровью, капающей из носу на кухонный линолеум, ибо, о Господи, я помню все до малейших деталей. Я вижу эти капли, тянущиеся через всю кухню, через переднюю, вверх по лестнице, где эта старая сволочь падает почти без чувств на постель. Знаете, моя мать мыла его и укладывала в постель, отлично зная, что он полез в драку из-за какой-то шлюхи, которую подобрал на улице. Однажды он явился домой с любовным укусом на шее, что в просторечии именуется засосом, а она позвала нас в спальню, когда он заснул. – Голос Карсвелла упал до хриплого шепота.

– "Вы видите это? – сказала она, показав синяк на его горле. – Это змей обвил его шею и попытался задушить".

Карсвелл отпил огромный глоток пива.

– Так она вбила нам в голову, что наш отец герой. И что нам предстоит идти по его стопам. И что мы тоже будем биться с чудовищем, и что она будет гордиться нами всеми. – Карсвелл поставил стакан на стол и уставился на Сэма и Джада своими пронзительными глазами. – Мне годами снились кошмары... Да, годами... И как только мы смогли – я и мой братишка, – мы сбежали, и не только из дому, но и из Ист-Энда. Мой братишка получил свой кусок райского пирога на острие иглы шприца в общине хиппи в Корнуолле. Я же выбрал другой путь. Пока мои друзья, члены той же социально-возрастной группы, писали во всех местных пивнушках, я занялся самообразованием. Я читал любые книги, которые только удавалось раздобыть. Иногда по две за ночь. Я пробыл в Сити достаточно, чтобы понять, что люди, сидящие наверху, говорят с акцентом, приобретенным в частных школах, а не с акцентом кокни. Поэтому я научился говорить точно английский лорд, соблюдая все особенности их гребаного произношения. Что ж, этим я обеспечил себе апартаменты в Белгравии.Мой братишка давно умер, так как имел несчастье приобрести большую порцию чистейшего героина. Тогда как мой папаша... – Карсвелл уставился в свой стакан с пивом, будто это был экран ТВ, на котором показывали историю его жизни. – Мой папаша все еще работает на этого сволочного лорда-мэра Лондона. Все еще приходит домой с оторванными пуговицами на рубашке и с разбитым носом. И это в семьдесят пять лет, будь он проклят, этот подонок!

Сэм во все глаза следил за Карсвеллом. Лицо последнего ничего не выражало.

Трудно было найти правильную реакцию на этот рассказ. Ему очень хотелось, чтобы Джад заговорил первым. Но случилось так, что голос прозвучал совсем из другого конца комнаты.

– Извините меня, сэр. – Какой-то мужчина подошел к их столу и остановился. Несмотря на теплый вечер, он носил коричневый шерстяной костюм, который выглядел на нем так, будто был номера на два меньше, чем нужно. Жирный подбородок скрывал цвет галстука. – Мне неприятно вас беспокоить, но не могу ли я узнать ваше имя?

Сэм удивленно поднял глаза. Сразу мелькнули две мысли. Первая: его приняли за кого-то другого. Вторая: этот мужик думает, что он из цирка, и хочет получить пару контрамарок.

Сэм кивнул:

– Сэм Бейкер. А кто вы?

– О, мое имя не имеет значения, мистер Бейкер. – Тут он резко отступил назад. В дверях стояли двое полицейских в форме. Их высокие шлемы придавали им какую-то особую мощь в этой комнате с низким потолком. Потом человек в коричневом обернулся к человечку в очках, который выходил из пивной, но недавно снова вернулся в нее.

– Мистер Блейкмор, это он? – Голос коричневого был резок и уверен.

– Да.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно. Я его сфотографировал два года назад. Это было ночью того тяжелого налета, что случился на Троицу. – Человек в очках едва не пронзил Сэма взглядом. – Да, а ты оказался наглым подонком, верно? Вот уж не думал, что у тебя хватит нахальства снова явиться сюда после того, что ты здесь наделал. Они ведь были моими соседями. – С этими словами человек в очках рванулся вперед. Сэм подумал, что тот собирается напасть на него, но мужчина вместо этого швырнул на стол сложенную газету.

Пораженный Сэм тупо смотрел на нее. Он слышал, как человек в коричневом сказал:

– Зачитайте обвинение, сержант.

– Да, сэр. Сэмуэль Бейкер, я арестую вас в связи с подозрением в...

Сэм вряд ли слышал хоть слово. Он продолжал тупо вглядываться в собственную фотографию – невероятную, невозможную фотографию, которая занимала чуть ли не половину газетной страницы. На фотографии был запечатлен, без сомнения, он, оглядывающийся через плечо и, видимо, очень удивленный.

РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЗА УБИЙСТВО, – гласил заголовок, сделанный очень жирным шрифтом. – НЕ УЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА?

В полном изумлении пробегал он глазами историю, тогда как полицейский продолжал зачитывать обвинение в том, что «26 мая 1944 года вы совершили предумышленное убийство...».

«Газетный фотограф Сэнди Блейкмор обнаружил тела семейства Маршаллов в их доме в Грачевнике – тихом пригороде Кастертона». Сэм читал, ничего не понимая. «Даже привычные полицейские бледнели перед лицом невероятной жестокости этого преступления».

Тут газету у него вырвал человек, которого полицейский назвал Блейкмором.

– Подонок... они же тебе ничего не сделали... – Полицейский тихонько отвел его рукой в сторону.

В это время вперед выступил другой полицейский. Сэм, ничего не понимая, смотрел, как тот застегивает на его запястьях наручники. Единственная здравая мысль, родившаяся в голове Сэма, гласила: какие они тяжелые. И холодные.

Блейкмор крикнул:

– Мы еще повесим тебя, понял? Тебя повесят, и, надеюсь, ты почувствуешь боль, ты ощутишь агонию, когда веревка сломает твою подлую шею.