Еще одна «типично французская» штучка, на которую французы не вправе претендовать
Прежде чем французы погрузятся в самобичевание, которое они называют революцией, следует прояснить одну ключевую историческую ошибку: сыгравшая своеобразную роль в последующих событиях гильотина — это вовсе не французское изобретение. О машине для обезглавливания с помощью падающего ножа есть куда более ранние упоминания, и они указывают на ее британское происхождение.
Говоря прямо, доктор Гильотен никогда не изобретал ничего подобного, и, кстати, он весьма огорчился из-за того, что его имя незаконно присвоили устройству для отсечения человеческой головы. Как бы то ни было, первую французскую гильотину построил пруссак.
Так все-таки, гильотина — это французское изобретение или нет? Приношу извинения Франции (и П. Г. Вудхаусу), но это еще одно заблуждение, с которым следует покончить.
Убивая нежно (и не очень)
Как, возможно, согласились бы палачи Марии, королевы Шотландской, и короля Карла I, главная проблема в отсечении монаршей головы заключается в точности нанесения удара. Топор тяжелый, руки потные, на лице маска, да еще на тебя устремлены взоры весьма влиятельных особ. Более того, ты знаешь, что, если испортишь дело, история тебе этого не простит. Но как уследить за лезвием, если оно так и норовит соскользнуть вправо или влево, вонзиться в плечо или просто отсечь скальп? Вот почему в Англии казнь мечом считалась особой привилегией. В этом случае меньше шансов превратить экзекуцию в кровавую бойню.
Впрочем, если хотелось крови и хруста костей, можно было прибегнуть к более зрелищным способам убийства. Французы, например, с удовольствием наблюдали за колесованием. Преступнику тяжелым железным ломом переламывали каждую конечность в двух местах, а затем позвоночник, после чего казнимого привязывали к ободу колеса, так что пятки сходились с головой, и оставляли умирать медленной мучительной смертью. Этот метод широко практиковали во Франции для казни воров и грабителей вплоть до Революции.
Между тем изменников родины обычно казнили разрыванием, привязывая их конечности к лошадям, которых пускали вскачь в разные стороны. Франсуа Равайяка, который в 1610 году заколол кинжалом короля Генриха IV, казнили именно так, но только сначала ему сожгли серной кислотой руку, державшую кинжал, а потом залили рану расплавленным свинцом и кипящим маслом со смолой. (Генрих IV был популярным монархом, и французы очень разозлились на Равайяка.)
Что ж, тем более гуманными кажутся усилия тех, кто экспериментировал с методами быстрого и чистого обезглавливания. И самый ранний агрегат, который мы ошибочно принимаем за гильотину, был, возможно, изобретен в Галифаксе, Северная Англия, городе, который прославился разве что еще одной инновацией: здесь жила кондитер Виолетта Макинтош, подарившая миру ириски «Роло» и «Кволити стрит».
«Галифакская виселица» очень напоминала свою французскую сестру, хотя выглядела более прочным и массивным изделием. Это была монолитная деревянная постройка с двумя стойками по пятнадцать футов, увенчанными горизонтальной балкой около пяти футов длиной и футом толщиной. Режущей частью служил топор, который скользил вверх и вниз по пазам на стойках и обрушивался на шею жертвы. Сегодня, глядя на современную копию, выставленную на Джибит-стрит в Галифаксе, можно представить, что если такая штуковина опустится нам на шею, то ваша голова отлетит аж до самого Йоркшира.
Самое раннее упоминание о применении этого орудия казни относится к 1286 году, когда головы лишился преступник по имени Джон Дэлтон, хотя городские архивы казней доелизаветинских времен утеряны. Однако точно известно, что во времена правления Елизаветы I с помощью «галифакской виселицы» отрубили двадцать пять голов, а в последний раз ее использовали 30 апреля 1650 года.
И нельзя сказать, что город Галифакс был рассадником преступности или же привилегированным местом исполнения наказаний, куда для обезглавливания привозили самых отъявленных злодеев из всех уголков страны. В работе Уильяма Хоуна «Ежедневник, 1826–1827», альманахе с подробным описанием каждого дня года, годовщине казни Людовика XVI — 21 января — посвящено несколько параграфов, в которых упоминается «Галифакская виселица». Хоун пишет, что ее использовали для казни преступников, орудовавших в лесах Хардвика, которые в то время принадлежали феодалу Уэйкфилда. Если вора ловили с награбленным добром стоимостью более «тринадцати пенсов», его доставляли к судебному приставу в Галифакс, и, если вина была доказана, отрубали преступнику голову в базарный день (вторник, четверг или субботу).
Гораздо более ранний текст, написанный в 1577 году неким Уильямом Харрисоном, дает в высшей степени подробное описание метода казни, и автор высказывает предположение, что жители Галифакса принимали на себя коллективную ответственность за приведение приговора в исполнение (в то время как феодал вроде бы оставался ни при чем).
Харрисон писал, что топор «галифакской виселицы» удерживался на месте деревянным штырем, и пояснял: «К этому штырю крепилась длинная веревка, которая тянулась до рядов зрителей, и, когда осужденный делал признание и клал голову на плаху, каждый из присутствующих брался за конец веревки (или подносил к ней руку так близко, что как будто участвовал в отправлении правосудия); вытаскивая так штырь, они освобождали топор, который обрушивался с такой силой, что даже крепкую шею жертвы перерубал одним ударом, и голова отлетала от туловища на большое расстояние».
Жуть, конечно, но Харрисон дополняет свой рассказ заключительной и, честно говоря, довольно занятной подробностью: «Если казнили за кражу быка, овцы, лошади или другого скота, конец веревки обматывали вокруг туловища животного, а потом отводили его в сторону, так что оно само выдергивало штырь, приводя приговор в исполнение». Коровы-палачи… Да, пожалуй, в базарные дни в средневековом Галифаксе скучать не приходилось. Зато никто из горожан не рвался за покупками в загородные торговые центры.
Сохранились записи и об использовании машин типа гильотины в Ирландии в 1307 году и в Шотландии в 1564 году. А спустя два столетия, в 1747 году, шотландец, лорд Ловат, которого осудили за государственную измену и должны были казнить в Лондоне, вымаливал у правительства разрешение на применение новой технологии и в столице. «У меня очень короткая шея, — говорил он, — и палачу будет сложно попасть точно по ней топором». Очевидно, бедняга надеялся, что новую лондонскую машину назовут в его честь. Впрочем, ему все- таки достался топор, и парню повезло — палач лишил его головы одним ударом. Если, конечно, это можно назвать везением.
На острие технологии
Так на каком же этапе возник Гильотен?
Как мы узнаем из следующей главы, Французская революция была отмечена массовыми убийствами, и роялисты имели гораздо больше шансов погибнуть от рук озверевшей толпы, чем лишиться головы на плахе. Так что доктор Гильотен весьма вовремя выступил с гуманной инициативой сделать стандартной формой смертной казни быстрое обезглавливание, без пыток. Он также выступил за демократизацию смертных приговоров, поскольку прежде обезглавливания мечом или топором удостаивались лишь аристократы, простолюдинам же приходилось принимать мучительную смерть, о чем мы уже говорили.
Жозеф Игнас Гильотен, доктор из Сента, что на юго-западе Франции, подвизался еще и на политическом поприще. Он был избран депутатом от Парижа в первый послереволюционный парламент, Учредительное собрание, и 10 октября 1789 года выступил на заседании со своими идеями нового кодекса наказаний. Помимо предложения ввести единое наказание за тяжкое преступление, вне зависимости от сословной принадлежности преступника, и использовать только механизм для обезглавливания, он также предлагал передавать тело казненного семье для последующего достойного захоронения. Чуткий и внимательный человек, ничего не скажешь.
Ему в вину, пожалуй, можно поставить лишь бестактное чувство юмора. На октябрьском заседании Учредительного собрания его слушали вполуха, так что он вновь озвучил свои идеи уже в декабре, когда сравнил скоростную машину для обезглавливания с долгим и мучительным процессом повешения. «При помощи моей машины, — хвастал он, — я в одно мгновение отрублю вам голову, и вы даже ничего не почувствуете». Его реплика вызвала смех, но кое-кого из депутатов повергла в шок, и дебаты были закрыты.
Шутка Гильотена выпорхнула за стены Национальной ассамблеи и вдохновила парижан на создание комической песенки, в которой они высмеивали «лицемера-парламентария», который хочет убивать людей с бешеной скоростью. И именно эта песенка дала имя «гильотина» еще не существующей машине-убийце.
В 1791 году после продолжительных дебатов идея Гильотена о смертной казни через обезглавливание была воспринята, и этот способ казни депутаты ввели в уголовный кодекс, составленный собранием (и ставший законом в том же году). Вопрос о способе совершения казни был передан особой комиссии, по поручению которой Антуан Луисон, постоянный секретарь Хирургической академии, составил докладную записку, в которой высказался за машину, подобную той, какую уже предлагал Гильотен. Того вызвали к генеральному прокурору для более предметного и подробного обсуждения, но неизвестно, явился ли доктор на эту встречу, поскольку к тому времени он уже узнал, что, учитывая его преданность делу (а возможно, идею подсказала и песенка), новой машине действительно присвоили его имя. Он был в ужасе.
Появилось много желающих принять участие в конкурсе на изготовление машины для обезглавливания. Плотник Гидон, который обычно отвечал за строительство виселиц и эшафотов, запросил непомерную цену, поскольку его рабочие не хотели, чтобы их имена связывали с этим проектом. Даже когда правительство предложило заключить анонимные контракты, рабочие все равно отказывались строить гильотину. Впрочем, нашелся один человек в Страсбурге, судебный пристав Лакант, который согласился сконструировать машину, а для ее изготовления привлек проживавшего в Париже прусского мастера клавесинов по имени Тобиас Шмидт.
Законченный в начале 1792 года вариант гильотины Шмидта включал в себя платформу, поднятую над землей на двадцать четыре ступени, чтобы публике открывался хороший обзор, и кожаный мешок, куда должна была падать отрубленная голова. Поначалу лезвие ножа было округлым или прямым, но вскоре Шмидт заменил его скошенным под углом 45 градусов лезвием, каким мы его и знаем. Пожалуй, это единственный в истории мастер клавесинов, изменивший своему призванию.
Прототип гильотины был установлен на улице Сент-Андре-дез-Ар в Латинском квартале, где находилась мастерская Шмидта, после чего началось испытание машины, в котором участвовали овцы и телята. Затем ее переместили в парижские пригороды и испытывали на трупах из моргов больниц, тюрем и богаделен. Результаты испытаний были признаны удовлетворительными, и 23 апреля 1792 года вооруженный грабитель Николя Пеллетье удостоился сомнительной чести быть первым преступником, гильотинированным на Гревской площади (так до 1803 года называлась площадь перед зданием парижской мэрии, где традиционно проходили казни; ныне площадь Отель-де-Вилль).
Новая машина работала так четко, что вошла в моду: на пике популярности оказались детские игрушки в виде гильотины, а такие же серьги стали аксессуаром категории «надо иметь» для парижанок (может, стоило бы придумать что-то дополнительное для шеи?). Впрочем, помешательство длилось недолго: после казни Людовика XVI 21 января 1793 года вдруг стало модным обвинять совершенно невинных людей в контрреволюционной деятельности и отрубать несчастным голову.
Точно неизвестно, сколько людей погибло во времена Террора, с июля 1793-го по июль 1794 года, но жертв могло быть около семнадцати тысяч. Гильотену чудом удалось уберечь в целости собственную шею: он был арестован и брошен в тюрьму по подозрению в роялистских симпатиях, после того как приговоренный к смертной казни аристократ обратился к нему с просьбой позаботиться о его жене и детях. Выйдя на свободу, Гильотен отошел от публичной деятельности и так затаился, что все решили, будто он умер. Однако он прожил до 1814 года, и все последние годы жизни наверняка мечтал о том, чтобы машину-убийцу переименовали. К тому времени у гильотины уже было немало прозвищ: le rasoir national («национальная бритва»), la raccourcisseuse patriotique («патриотический укоротитель») и, более серьезное, le Louison («Луисон») в честь Антуана Луисона, секретаря Хирургической академии, который продвигал идею в жизнь. Но название «гильотина» прочно вошло в обиход, а вскоре появился и глагол «гильотинировать».
Доктору Гильотену оставалось винить лишь самого себя. Если бы он не оговорился тогда в Учредительном собрании, назвав машину для обезглавливания «моей машиной», возможно, его запомнили бы как автора демократических идей, а не мрачного метода казни. А гильотине — кто знает? — дали бы более точное с исторической точки зрения название — «Галифакс», к примеру. Что было бы, конечно, довольно забавно, ведь даже спустя 200 лет французские академики все еще ломали бы голову над тем, стоит ли запретить глагол halifaxer («галифаксировать»).