Доказано, что французы не изобретали свой национальный напиток
Франция — чрезвычайно протекционистская страна, особенно в том, что касается ее культуры. А вот частью культуры, о которой Франция больше всего печется и которую тщательнее всего охраняет, является вовсе не кино, не живопись и не великая французская литература, а еда и питье. И нет ничего удивительного в том, что во французском языке слова culture («культура») и agriculture («сельское хозяйство») одного корня: и то, и другое и есть французская la culture.
Чем больше всего гордится Франция в (агро) культуре и что приносит ей доход, равно как и мировой престиж, так это шампанское. Или Champagne, с заглавной буквы «С», поскольку, это, разумеется, имя собственное.
Франция настолько трепетно относится к Champagne, что даже настояла на внесении пункта об исключительном праве на это наименование в Версальский договор, который официально положил конец Первой мировой войне. Да-да, целое поколение молодых французов полегло на полях сражений, несколько сотен тысяч мирных граждан были убиты, едва ли не десять процентов французского населения получили ранения, а у Франции нашлось время озаботиться винными этикетками.
Озабоченность была вызвана тем, что во время войны окрестности Реймса серьезно пострадали от бомбежек и выкопанных траншей, так что объемы производства шампанского резко сократились. Оно и понятно: довольно непросто собирать урожай винограда под минометным обстрелом. Франция справедливо опасалась, что образовавшуюся на рынке брешь могут заполнить другие игристые вина — из Америки, Италии, Испании или даже Германии. В результате появилась статья 275 (всего их 440) Версальского договора, в которой говорилось, что «Германия обязуется… сообразоваться с законами… действующими в Союзной или Объединенной стране… определяющими или регламентирующими право на обозначение по названию местности вин или спиртных напитков, произведенных в стране, к которой принадлежит местность» и что «ввоз, вывоз, производство, обращение, продажа или выпуск в продажу продуктов, обозначенных по названию местности, в нарушение упомянутых законов будут воспрещаться германским правительством и пресекаться им».
Иными словами, мир во всем мире — да, это важно, но не важнее, чем эксклюзивное право называть французское игристое вино шампанским.
В результате международное законодательство запрещает сопровождать фирменное название продукта прилагательным с указанием национальной принадлежности, вроде «английское» или «испанское». А уж использование в одном предложении слов «шампанское» и «цветок бузины» — это практически нарушение прав человека. Только Америка смогла противостоять всемогущему Межпрофессиональному комитету шампанских вин (CIVC). Американское правительство настаивает на том, что вино, производимое в Калифорнии с использованием тех же сортов винограда и теми же методами, может маркироваться как «Калифорнийское шампанское». Что ж, позиция вполне правомерная, поскольку Америка подписала Версальский договор, но так его и не ратифицировала (не дураки все-таки эти американцы).
И все равно кто-то скажет, что французские виноделы абсолютно справедливо защищают свой уникальный продукт. В конце концов, шампанское изобрел французский монах дом Периньон в 1668 году, не так ли?
Ошибаетесь.
Извини, Франция, но шампанское — это английский продукт во всем, кроме названия.
Человек с кое-какими заслугами
Во французской версии истории создания шампанского фигурирует полуслепой монах-бенедиктинец Пьер (он же дом — почетный титул, производный от латинского dominus — «господин») Периньон, уроженец провинции Шампань, который в 1668 году стал счетоводом и смотрителем винных погребов аббатства Отвильер в Эпернэ и изобрел то самое шампанское, известное нам и поныне, доведя процесс ферментации до совершенства и превратив спокойное вино в шипучку.
Впрочем, на самом деле большую часть карьеры в монастыре он посвятил решению другой проблемы: как сделать шампанское менее шипучим, потому что бутылки в его погребах постоянно взрывались. Вина, разлитые осенью, отправлялись, как и положено, в зимнюю спячку, но весной дрожжи просыпались и превращали погреба в раннюю версию полигонов для подземных испытаний французского ядерного оружия.
Дом Периньон задался целью сделать вино чище, чтобы предотвратить избыточное брожение. Во-первых, он собирал виноград рано утром, когда гроздья были прохладными, и выбрасывал поврежденные ягоды; во-вторых, он разработал особый способ мягкого прессования, чтобы сок из мякоти винограда как можно меньше соприкасался с кожурой. Так ему удалось получить белое вино из красного винограда, что принесло аббатству огромные барыши: красный виноград гораздо лучше сопротивлялся плохой погоде, а белые вина продавались дороже.
Теперь аббатство производило более чистые вина и получало более высокую прибыль, но со взрывами надо было что-то делать, потому что положение только усугублялось: когда дом Периньон начал весьма эффективно закупоривать бутылки древесной корой вместо деревянных колышков, вино попросту пробивало себе дорогу через днище бутылки.
Часто можно услышать байку, будто дом Периньон, сделав первый глоток шипучего шампанского, воскликнул: «Я пробую звезды!» Но это всего лишь рекламный слоган, придуманный в девятнадцатом веке, а монах, скорее всего, пробурчал что-нибудь нелестное насчет этих «чертовых пузырьков».
Однако чуть севернее Шампани проживали люди, которые искренне радовались взрывающемуся вину и чувствовали себя счастливыми задолго до того, как дом Периньон начал очищать его. Нет, самих взрывов они старались не допускать, но им нравился игристый характер вина.
Это были англичане.
Все началось сразу после эпидемии чумы 1665 года и Великого лондонского пожара. Британия только что избавилась от Кромвеля с его пуританами, запрещавшими танцы, музыку, театр и все, что может вызвать у человека здоровый смех, и получила себе в короли Карла II, который вырвался из тисков суровой и недостойной монарха жизни. Короче говоря, британцы созрели для веселья. Они всей душой полюбили французскую шипучку и были безумно счастливы оттого, что им снова разрешили кутить.
Вино из провинции Шампань популяризировал в Англии в начале 1660-х годов французский солдат, писатель и бонвиван по имени Шарль де Сен-Эвремон, которому пришлось искать убежища в Лондоне, после того как в Париже он попал в переплет за критику всемогущего кардинала Мазарини. Сен-Эвремон импортировал из Франции спокойное вино в бочках, но в больших контейнерах оно сильно вспенивалось и при розливе так и норовило взорваться. Однако для английских виноторговцев это перестало быть проблемой с развитием промышленного производства стекла, благодаря появлению угольных печей в Ньюкасле. Теперь появилась возможность делать куда более толстые и прочные бутылки, не чета французским, и лондонцы могли в полной мере наслаждаться процессом откупоривания шампанского, вместо того чтобы искать укрытия под столом.
На случай, если французские читатели захотят опровергнуть все это, добавлю, что существует документальное подтверждение моих слов: доклад, представленный Королевскому научному обществу в 1662 году ученым-самоучкой по имени Кристофер Меррет. Он родился в Глостершире то ли в 1614-м, то ли в 1615 году (похоже, шампанское отшибло ему память), учился в Оксфорде (общеизвестный учебный полигон для алкоголиков) и в 1661 году перевел и расширил итальянский трактат о производстве бутылок. Похоже, в процессе его осмысления он и заинтересовался проблемой взрывающихся бутылок шампанского, потому что уже в следующем году опубликовал работу под названием «Некоторые наблюдения, касающиеся упорядочения вина». В ней он попытался объяснить, почему вино становится газированным, и главной причиной назвал вторичную ферментацию в бутылке. Он также описал метод добавления сахара или патоки в вино с целью намеренно вызвать это вторичное брожение. Меррет писал, что игристость — ценное качество, и его можно придать любому вину, тем более теперь, когда Англия производит бутылки, способные выдержать любое давление пузырьков. Выходит, что пока дом Периньон боролся с пузырьками, бритты требовали добавки.
И они были не одиноки в этом. Современные производители шампанского используют метод Меррета, добавляя сахар, чтобы придать винам характерную игристость, — технология, которую они называют «метод шампенуаз». Хотя, строго говоря — если исходить из концепции, что открытие принадлежит тому, кто первый опубликует научную работу по теме, — технологию все- таки следует называть «метод Меррета», или «метод мерретуаз». В конце концов, если не уважать этот подход, что может помешать мне объявить себя автором теории относительности? (Разумеется, не считая того, что я в ней ни черта не смыслю.)
Champagne (или Champaigne, как пишут современные британцы, продолжая традицию коверканья французских наименований, так славно начатую Азенкуром и Кале) прославилось и в британской литературе семнадцатого века: ирландский драматург Джордж Фаркар, например, находясь в лондонской ссылке, после того как едва не убил актера настоящим мечом, репетируя сцену поединка, воспевает этот напиток в своей пьесе 1698 года «Любовь и бутылка».
«Шампанское, — говорит один из персонажей пьесы, — изысканный напиток, который пьют все ваши великие денди, чтобы добрать остроумия». А другой персонаж, описывая «остроумное вино», восклицает: «Как оно каламбурит в бокале!»
Именно эта популярность шампанского в британском светском обществе озадачила французов — они никак не могли понять причину такого ажиотажа — и убедила короля Людовика XIV назначить шампанское королевским вином: так оно стало обязательным к употреблению среди французов вскоре после того, как вошло в моду у лондонских франтов. И разумеется, как только «королю-солнцу» стало безопасно его пить благодаря прочным английским бутылкам, импортируемым во Францию.
Тем временем дом Периньон все совершенствовал свои Технологии и наконец изобрел метод хранения бутылок шампанского с наклоном горлышек по диагонали вниз, чтобы осадок собирался возле корковой пробки и его можно было легко удалить. Но опять же, все это были меры, призванные остановить взрывание бутылок, а не добавить напитку шипучести.
Ну, так что же у нас в сухом остатке? Шампанское — это вино, которое обязано своей игристостью методу, подсказанному английским ученым. Пригодным для продажи шампанское сделала английская технология создания бутылки, а популярность ему обеспечили охочие до кутежей денди Лондона семнадцатого века.
Разумеется, французы могут предъявлять права на название местности, поскольку Шампань — тут уж не поспоришь — это все-таки Франция. Но при всей справедливости такого требования можно возразить (если кому-то уж очень хочется позлить французов), что напиток следует называть Champagne а l'anglaise, «Шампанское по-английски», исключительно ради того, чтобы отличать его от того спокойного, без пузырьков, вина, которое мечтал производить дом Периньон. Кто-нибудь даже может обратиться к компании «Моэт э Шандон» с предложением изменить название торговой марки «Дом Периньон» на «Меррет». Возможно, звучит не так романтично, зато более точно.
Конечно, защищенные Версальским договором, регламентом Евросоюза и (возможно) малоизвестной статьей Декларации прав человека, французы гневно отвергнут подобные предложения. Но, в силу исторических причин, им действительно нет никакой необходимости возражать против этикеток «Американское шампанское» или «Английское шампанское». Если французы обеспокоены качеством продукции, тогда уж точно нечего волноваться: игристые вина, производимые в США, уже давно имеют высокую репутацию, да и английские шипучки тоже на подъеме.
Улучшение качества английского продукта, очевидно, связано с глобальным потеплением, из-за которого идеальные климатические условия, характерные для Шампани, складываются к северу от Франции, по ту сторону Ла-Манша, где виноград произрастает на схожих по составу почвах. Вот вам и историческая, с ароматным привкусом, ирония: все крупные индустриальные державы, подписавшие Версальский договор (включая Францию), загрязняют атмосферу углекислым газом и возвращают шампанское на его настоящую родину, в Англию.
Ваше здоровье!