«Жизнь – это не только работа. Чрезмерный труд доводит до безумия». Эти слова сказаны не французским анархистом, художником или аристократом, а президентом Шарлем де Голлем . Адресовались они Андре Мальро , бывшему министру культуры. Вполне политическое заявление.
Французы говорят, что они работают для того, чтобы жить, тогда как англосаксы живут для того, чтобы работать. В отличие от нас французские служащие не придут на службу в пять часов утра и не будут работать без перерыва на обед до полуночи ради заключения какой-то сделки с Нью-Йорком – они найдут занятия поинтересней.
И они правы. Кто бы отказался, имея такой выбор, зарабатывать меньше, но при этом утром два лишних часа понежиться в постели, со вкусом и без спеха пообедать, а затем весь вечер покусывать ушную мочку (и иные места) любимого человека?
Собственно, это и есть причина, по которой я приехал во Францию. Я работал на британскую компанию, руководство регулярно повышало меня в должности и увеличивало зарплату, и я был горд собой, пока не обнаружил, что у меня нет ни выходных, ни мало-мальски свободных вечеров и что я даже не в состоянии вспомнить лица своей любимой. Стоило мне покинуть контору, как я тут же принимался накачивать себя спиртным, и потому в большинстве случаев о том, как я провел остаток дня, наутро у меня оставались лишь смутные представления.
Я перебрался на работу во Францию, где было меньше стресса, меньше ответственности и меньше денег, и сразу же приобщился к французской философии: тяжелая работа – это всего лишь слишком много тяжелой работы.
Très
[42]
долгие выходные
Если вы загляните во французскую записную книжку-календарь, то у вас, наверное, сложится впечатление, будто в этой стране никто не работает. И, попытавшись позвонить в контору в пятницу во второй половине дня, вы только лишний раз в том убедитесь.
Вот перечень больших праздников у французских работников: Новый год, второй день Пасхи, Первое мая, День победы (8 мая ), Вознесение, Духов день (обычно первый понедельник июня), День Бастилии (14 июля), Успение (15 августа), День Всех Святых (1 ноября), День заключения Компьенского перемирия, положившего в 1918 году конец Первой мировой войне (11 ноября), и Рождество. В неудачный год 1 и 8 мая могут попасть на выходные, и тогда работники не получают дополнительного выходного. Зато в удачный год праздники могут прийтись на четверг, и в этом случае сотруднику предоставляют так называемый pont(«мост», дополнительный выходной день, который прибавляют к обычным выходным). Следовательно, первые и вторые выходные в мае и выходные, приходящиеся на Вознесение (между серединой мая и серединой июня), будут длиться по четыре дня, а затем приходит Духов день, и тогда из шести выходных четыре могут оказаться длинными. В удачный год французы гуляют в мае и июне столько же дней, сколько американцы за весь год, – и у них еще сохраняются практически все праздники.
Большинству французов, занятых на работе полный день, предоставляют пятинедельный оплачиваемый отпуск. А в ряде учреждений и того больше: на моей последней работе, где я подвизался в качестве журналиста, руководство давало своим сотрудникам тридцать семь дней в году – семь с половиной недель. (Помимо, не забывайте, праздников.)
Такой график в сочетании с лозунгом «трудиться, чтобы жить, а не жить, чтобы трудиться» заставляет французов с прохладцей, на наш взгляд, относиться к работе. В пятницу уже к одиннадцати часам утра все их помыслы заняты предстоящими выходными.
А с наступлением мая, практически лета, отпадает всякая охота перенапрягаться.
Впрочем, сотрудничать с французами может оказаться и не таким уж обременительным делом. Когда они действительно вкалывают, за ними бывает трудно угнаться. Вам лишь надо выбрать подходящий момент и попросить что-либо сделать. Подобные просьбы не должны звучать между двенадцатью пополудни и двумя часами дня в будни, после семи утра в пятницу или между 1 мая и 31 августа. Все проще пареной репы.
Боже, храни тридцатипятичасовую рабочую неделю
В 2000 году продолжительность рабочей недели во Франции была сокращена с тридцати девяти часов до тридцати пяти. Впрочем, это вовсе не означает, будто все работники, занятые полный день, вдруг стали каждый день уходить домой на час раньше. Руководство компаний после переговоров с трудящимися предложило разные схемы. На одних предприятиях договорились о семичасовой пятидневке, на других – предоставляют полдня в качестве отгула раз в неделю или полный день раз в две недели.
Наш работодатель приплюсовывает накопившиеся за год отгулы – двадцать два дня – к отпуску. Таким образом сейчас я могу ежегодно гулять в счет отпуска пятьдесят девять дней, а с учетом одиннадцати праздничных дней – и все четырнадцать недель. Причем это, должен сказать, не ведет к понижению заработной платы.
Когда я похвастался перед друзьями и родными, то был тут же захлестнут волнами зависти, прокатившимися через Ла-Манш и Атлантический океан .
Вопреки распространенному среди работодателей мнению введение тридцатипятичасовой рабочей недели не преследовало цель разорить все французские предприятия. Это новшество должно было создать новые рабочие места – ведь продолжительность недели сократилась примерно на десять процентов. Следовательно, коллективу из десяти человек, чтобы было кому выполнять вдруг образовавшуюся дополнительную работу, нужен был еще один сотрудник. Компаниям, увеличившим количество работников на десять процентов, обещали огромные субсидии. Правительство таким способом рассчитывало создать семьсот тысяч рабочих мест.
Подобная мера подошла для крупных предприятий, где множество людей занимаются одним и тем же трудом, но я-то работал в журнале, где в штате насчитывалось всего десять человек. Чтобы выполнять свою работу, наш новый сотрудник должен был быть на десять процентов редактором, на десять процентов писателем, на двадцать процентов художником и т. д., и т. д.
На самом деле нам не пришлось нанимать новых сотрудников. Нам сказали, чтобы мы повысили свою отдачу на рабочем месте на те же десять процентов. Что мы и сделали. Ведь это не так уж и трудно, особенно если в качестве поощрения получаешь к ежегодному отпуску двадцать два дополнительных дня.
Согласно отчету ОЭСР , с 1996-го по 2002 год производительность во Франции поднялась на 2,4 процента по сравнению с 1,44 процента за тот же период в ЕЭС . И если помните, до 2000 года тридцатипятичасовая неделя еще не была введена.
Если же проанализировать только период 2000–2002 годов, когда все французские предприятия перешли на сокращенную неделю, результаты были бы еще более ошеломляющими.
Как я уже сказал, французы работают для того, чтобы жить. Или, если выражаться совсем уж точно, они работают, чтобы поехать в отпуск. Французский рабочий не станет надрывать себе жилы ради звания «ударник месяца» и лицезрения своего фото на доске почета. Однако стоит ему пообещать увеличить отпуск или оплатить отработанные дни по повышенной ставке, и он творит чудеса.
Англосаксонские экономисты предрекают крах производства, если подобная система будет введена в их странах. И они, возможно, правы. Поскольку между французами и англосаксами есть одно коренное различие.
Если французу предоставить длинные выходные, то он, усевшись в свою французскую машину и залив в ее бак французский бензин, отправится к французскому побережью, в сельскую местность или в горы, где проведет три-четыре дня, питаясь французской пищей и наслаждаясь французским вином. Если же такую возможность предоставить британцу, то он, взойдя на борт ирландского реактивного самолета, полетит в Болгарию.
Французы много путешествуют за границей, но значительная часть их денег остается дома. Это кажется невероятным, но тем не менее это так: чем меньше французы работают, тем лучше для французской экономики.
Конец тридцатипятичасовой рабочей недели?
Под напором работодателей, утверждающих, будто они платят зарплату в полном размере за неполный рабочий день, и правых политиков, уверяющих, будто каторжный, на англосаксонской манер, труд полезен для души, французское правительство недавно разрешило компаниям отказываться от тридцатипятичасовой рабочей недели. Однако все понимают: любая попытка лишить французов их завоеваний выльется в общенациональную забастовку, и поэтому увеличение рабочего времени идет в типично французской манере. Работодатели вынуждены договариваться с работниками, а те могут и отказать им, сохранив свое право на тридцатипятичасовую неделю. Если же продолжительность рабочей недели вновь увеличат до тридцати девяти часов, работодателям придется выкупатьэто время по ставке заработной платы наемных работников. Другими словами, работодатель должен будет предложить дополнительную оплату четырех часов или поднять заработную плату на десять процентов.
И что же, работодатели от этого выиграют?
Умонастроение
Наихудшую репутацию из-за своего прохладного отношения к работе приобрели fonctionnaires, государственные служащие. Французский комедиант Колюш так шутил по этому поводу: «Моя мама была fonctionnaire, отец тоже не работал».
К числу fonctionnairesотносятся учителя, полицейские, больничный персонал, пожарники, чиновники в правительственных учреждениях и исследователи в государственных институтах. Почтовые и транспортные служащие не совсем fonctionnaires, но обладают такими же правами и столь многочисленны, что по силе своего влияния на правительство ничуть не уступают fonctionnaires.
По официальной статистике, число fonctionnairesравно примерно 3,3 миллиона человек. Но в одном французском журнале недавно была приведена иная оценка: fonctionnairesи полу- fonctionnairesсоставляют более четвертой части от всех работающих французов – шесть миллионов человек.
Любые попытки со стороны правительства, кто бы в нем ни сидел, реформировать fonction publique могут выйти ему боком. Стоит правительству сунуться, скажем, в éducation nationale , и на забастовку выйдут не только два миллиона работающих в этой области, но и все студенты, которые, готовясь к взрослой жизни, любят побузить у себя в учебных заведениях.
И зачастую наихудшие fonctionnairesсовершают самое головокружительное восхождение по служебной лестнице. Всем прекрасно известно, что лучший способ избавиться от не способного ни на что управляющего fonction publique– это повысить его: пусть убирается с глаз долой и досаждает более высокому начальству.
Это же касается и секретарей fonctionnaires. У одного из моих друзей, исследователя, была секретарша, водрузившая на свое рабочее место телевизор: она, видите ли, будет смотреть американские дублированные телесериалы. Приятель пожаловался руководителю отдела, но тот лишь заявил, что ничего не может поделать: разозлишь одну секретаршу, другие устроят в институте забастовку. В итоге мой друг мучился два года, пока наконец не нашел другого исследователя, который появлялся у себя на работе так редко, что даже не заметил отсутствия собственной секретарши, уже полгода как вышедшей на пенсию. Любительница мыльных опер заняла освободившееся место, и мой друг был спасен.
Так же и директору школы, если он хочет избавиться от преподавателя, устраивающего на каждом уроке просмотры фильмов по DVD, напивающегося во время обеда и регулярно опаздывающего из летнего отпуска на две недели, не остается иного выхода, как предложить провинившемуся перевод в более престижную область Франции. Я целый год работал помощником учителя английского языка в lycée в Периньяне, и, должен сказать, некоторые учителя действительно заботились о детях, зато других интересовали лишь условия катания на лыжах в Пиренеях и развитие водных видов спорта на Средиземноморском побережье. На одном типичном уроке, где я присутствовал, учитель показывал кассету с фильмом Чарли Чаплина (большое подспорье для желающих усовершенствовать свои навыки разговорной английской речи), кричал на своих учеников, веля им заткнуться, и ходил курить в учительскую. Très éducatif . И единственное, что мог в данном случае сделать директор, это попробовать уговорить его перевестись в Сан-Тропез.
В свое оправдание fonctionnairesговорят, что на закрепленных за ними пожизненно рабочих местах они получают маленькое жалованье и у них практически нет возможности продвинуться по служебной лестнице. Впрочем, fonction publique, возможно, не так уж и плохи: на недавно появившуюся в государственном институте по исследованиям народонаселения должность помощника администратора, даже не требующую baccalauréat (соответствует уровню А), было подано восемьдесят заявлений, в том числе и от нескольких докторов наук.
Работа не бей лежачего – это такое искушение, перед которым ни один француз или француженка не в силах устоять.
Рабочие места для garçons
[53]
Удивительно, что французы, учитывая, сколько у них поводов с ленцой относиться к своей работе, хоть что-то делают. Но это так. Без суматохи, не устраивая гонок, они возводят мосты, строят автострады, железные дороги и даже целые города. И одной из причин этого является то, что они не обращают внимания на сопротивление защитников окружающей среды. Ну, не желает группка любителей деревьев в сандалиях на босу ногу, чтобы их долину прорезала новая линия TGV. Ну и что? Люди же должны быстро добираться до пляжа или горнолыжного курорта. Вот поэтому-то во Франции строительство новой железной дороги занимает меньше времени, чем назначение даты первого публичного слушания по схожему делу в Великобритании.
Во-вторых, французы никому не уступают свои крупные строительные проекты. Сравните, например, строительство национальных стадионов во Франции и Великобритании. Когда французы решили построить к чемпионату мира 1998 года новый стадион, они привлекли к работе над ним только французские фирмы, и спортивное сооружение было возведено уже в январе, то есть за полгода до начала международного турнира. Что же в аналогичной ситуации сделали англичане? Первым делом они снесли старый спортивный комплекс, а затем, поручив сооружение стадиона иностранной компании , тут же утратили всякий контроль над финансированием объекта и сроком его окончательной сдачи. Итог: стадион был сдан с большим опозданием и оказался самым дорогим в мировой истории спортивным сооружением.
Vive la méthode française!
Неэффективная эффективность
Мы, англосаксы, постоянно ставим перед собой цели. Поэтому мы кажемся себе весьма энергичными, даже если ничего не добиваемся. Да, мы хвастаем, что на десять процентов увеличили число задач, которые надо решать ежедневно. Ладно, в девяноста процентах мы терпим фиаско, зато, наметив на завтра больше целей, мы можем начертить в Power Point массу радующих глаз диаграмм.
Французы на работе ставят перед собой гораздо меньше целей по двум основным причинам.
Во-первых, их замучили этим в школе. Все, что делают школяры, оценивается по двадцатибалльной шкале и заносится в табель успеваемости. К тому времени, когда пора поступать на работу, бывшим школярам до смерти надоедает ставить перед собой цели.
Во-вторых, они не осмеливаются намечать слишком много задач, потому что знают: они все равно не будут выполнены .
Однако, вопреки всему, отсутствие поставленных задач не мешает французам с честью справляться с возложенными на них обязанностями.
Посмотрите, какую кутерьму поднимают сотрудники почты в Британии вокруг почтовых отправлений первого класса. Здесь, наверное, больше почтовых служащих, изучающих вопрос своевременной доставки писем первого класса, чем, собственно, таких писем.
Во Франции тоже существует два вида писем. Но французам совершенно все равно, дойдет ли письмо первого класса (или, как они скромно его называют, tarif normal ) до адресата в течение суток. Французские предприниматели начинают свое утро с чтения уже полученных писем и не беспокоятся по поводу тех, которые еще, возможно, только идут.
Британцы столь увлечены собиранием статистических данных о качестве своей работы, что самой работе уделяют все меньше и меньше внимания. Недавно мне пришлось прокатиться на поезде из
Лондона в аэропорт Лутон. Я хотел выйти на станции Сент-Олбан, на полпути. Однако, когда мы подъехали к первой станции после Центрального Лондона, было объявлено, что в связи с отставанием от графика на десять минут поезд проследует без остановок до самого лутонского аэропорта. Мне и большинству других пассажиров пришлось сойти и двадцать минут ждать следующего поезда. Итог: поезд пришел вовремя, но пассажиры опоздали. Здесь британские управленцы во всей красе продемонстрировали свой гений.
Во Франции же поезд, даже один из тех слегка поизношенных составов, курсирующих в пригородах Парижа, не пойдет без остановок. Он дотащится до конечной станции, опоздав на несколько минут. Зато пассажиры успеют дочитать газету, отправить пару сообщений, и им не будет дела до того, потеряли ли они десять минут или нет.
Да, французские поезда ломаются в пути и, бывает, приходят с чудовищным опозданием, но в общем они гораздо лучше британских, и это, на мой взгляд, происходит потому, что руководство французских железных дорог тратит гораздо меньше средств на изучение причин опозданий и больше – на сами поезда.
Встреча умов (и языков)
До приезда во Францию я наивно полагал, что встречи назначают для того, чтобы на них принять решение. Но вскоре я понял, что французы устраивают встречу, чтобы послушать себя (и, если уж без этого никак нельзя обойтись, других). Если же вы хотите прийти к решению, вам придется договариваться еще об одной встрече.
В издательской группе, где я работал, при назначении встречи указывали ее начало и конец, и горе тому, кто пытался завершить ее раньше. Если встреча, посвященная обсуждению, скажем, названия нового журнала, по графику должна была продлиться два часа, то у блестящей идеи, предложенной в первые десять минут, не было никаких шансов быть принятой.
Собрание не по протоколу случилось лишь однажды, и то председательствовал в тот день я. Мне удалось менее чем за полчаса покончить со всеми вопросами. Но когда моя начальница увидела, что мы покидаем совещательную комнату раньше запланированного времени, она тут же заставила нас провести второе собрание, посвященное вопросу о том, правильное ли мы приняли решение.
Повестка дня на наших собраниях оглашалась редко, а если такое и случалось, ее почти никогда не соблюдали. Обычно мы успевали рассмотреть два пункта из десяти, затем кто-нибудь из присутствующих начинал философствовать на отвлеченную тему и так далеко уносился от поставленного вопроса, что об остальных пунктах – с третьего по десятый – никто уже, конечно, и не вспоминал.
И это, надо сказать, нисколько не мешало нам заниматься своими делами. Иногда, как я усвоил, лучше не принимать никаких решений. К тому моменту, когда мы наконец подступались к какому-нибудь вопросу, он либо разрешался сам, либо утрачивал свою актуальность. Лучше вовсе остаться без решения, нежели принять неверное или поспешное.
И вновь французское «бездействие» на деле оказывалось более продуктивным.
Я бастую, значит, я существую
В моем романе « A Year in the Merde» не раз повторяется шутка, которую многие читатели восприняли серьезно. Вместо выражения « plat du jour» («дежурное блюдо») я там употребляю словосочетание « grève du mois» («забастовка месяца») . Тут бастуют все: транспортные работники, полицейские, официанты, аптекари и даже актеры, снимающиеся в порнографических фильмах. Разумеется, это преднамеренное преувеличение, позволяющее составить хоть какое-то представление о том, как живется в измученной забастовками Франции, и внимательные читатели моего романа, возможно, обратили внимание в восьмой главе на то, что Пол Уэст начинает борьбу против собачьих экскрементов в тот момент, когда уличные уборщики, бросив на тротуар свои метлы, обрекают его обувь на более частое соприкосновение с caca .
Если оставить потуги на сатиру, то французы действительно часто бастуют. И тому имеется, само собой, веское основание: их забастовки дают потрясающие результаты.
Одна из основных причин тому следующая: бастовать выйдут не только члены профсоюза полировщиков карбюраторов, но и вся отрасль или страна. Вот почему правительство и работодатели почти всегда идут в конце концов на попятный.
Члены профсоюзов в любой отрасли и в любой компании принадлежат, скорее всего, к одному из пяти крупных профессиональных союзов: CGT ( Confédération Générale du Travail) , FO ( Force Ouvrière) , CFDT ( Confédération Française Démo cratique du Travail) , CFTC ( Confédération Française des Travailleurs Chrétiens) и «Sud» , новая и мощная организация, образованная после раскола в CFDT. Если, например, CGT призывает своих членов выйти на забастовку, то она способна парализовать работу поездов, автобусов, фабрик, больниц, электростанций и телевизионных каналов (что иногда не так уж и плохо).
Зачастую снизить накал забастовки могут только сами профсоюзы, жестоко конкурирующие между собой. Так, например, в Париже забастовка транспортников может сорваться, если водители CFDT прекратят работу, а члены «Sud»назло объявятся на своих рабочих местах .
Причины забастовок могут носить порой чисто символический характер. Скажем, машинисты решили, что правительство должно больше делать для улучшения жизни простого рабочего, и проводят однодневную забастовку (лишая, следовательно, работягу дневного заработка). Некоторые уверяют, будто одной из причин, почему Олимпиада 2012 года пройдет не в Париже, стало то, что в день приезда сюда делегации Олимпийского комитета парижские транспортники устроили двадцатичетырехчасовую забастовку. Городские власти умоляли профсоюзы отложить ее проведение, но им было заявлено, что из-за чересчур напряженного графика забастовок очень трудно будет подыскать новое «окно».
Первым делом забастовка – итог: Олимпийский комитет увидел парализованную транспортную систему, и Олимпиаду примет Лондон.
Во Франции почти ежедневно в каком-нибудь городе проходит забастовка на общественном транспорте. Парижан же забастовочные настроения одолевают в зимнюю пору, как только начинает портиться погода.
Причины забастовок бывают самые разные. Иногда водители, подвергающиеся нападению на пригородных маршрутах, требуют больших гарантий безопасности. А то транспортные работники бастуют лишь потому, что решили продемонстрировать свою силу.
Впрочем, какой бы ни была причина, пассажиры все терпят. Пару дней в городе царит полная анархия. Между теми, кто пытается выбраться из переполненного автобуса, и теми, кто ломится в него, то и дело вспыхивают потасовки – но затем страсти утихают, на смену им приходит чувство умиротворения и солидарности. Те, у кого нет автомобиля, добираются до работы на попутках, извлеченных из подвала велосипедах либо пешком. Когда же телерепортеры интересуются отношением нейтральных граждан к бастующим, они обыкновенно отвечают, что те молодцы. Любая забастовка за права рабочих в конце концов идет на пользу всем рабочим.
Кроме того, если где-то идет забастовка, то у всехконечно же появляется прекрасный предлог для того, чтобы меньше работать.
Нанесение удара
Общенациональные забастовки, как правило, служат поводом для праздника. Бастующие выходят на улицы и устраивают карнавальное шествие. Повсюду реют профсоюзные знамена и летят листовки с призывами вступать в профессиональные товарищества.
К большим городам устремляются поезда и автобусы, до отказа забитые поющими, смеющимися людьми с раскрашенными лицами, а на улицах завывают мегафоны и надрываются профсоюзные лидеры, прямо на глазах набирающие вес .
Cafés , расположенные вдоль маршрута шествия, зарабатывают целое состояние, а у демонстрантов слезятся глаза от парафинового дыма, исходящего от стоящих вдоль дороги ларьков, где продают merguez(приправленная специями сосиска, хот-дог из Северной Африки).
Под конец демонстрации, и это телевизионщики обязательно показывают в новостях, глаза у демонстрантов слезятся уже по иной причине. С недавних пор марши протеста обычно заканчиваются тем, что полиция забрасывает идущих гранатами со слезоточивым газом и избивает их дубинками. И не потому, что последние нарушают общественный порядок, ведь забастовки – это, как я уже говорил, время веселья, а не побоищ, а потому, что большие толпы привлекают так называемых casseurs. Эти вандалы, или «громилы», – обычно ребята из бедных пригородных кварталов, для которых марши протеста – всего лишь благоприятная возможность пограбить магазины, украсть сотовый телефон у протестующих представителей среднего класса и пошвырять всем, что подвернется под руку, в полицию.
По завершении шествия (которое всегда заканчивается в заранее назначенном месте) демонстранты расходятся: кто спешит на поезд или автобус, а кто – промочить по столь радостному случаю горло, – вот тогда-то и приходит черед casseurs. Шныряющие в толпе переодетые полицейские энергично принимаются за дело: они, не мешая телевизионщикам снимать, хватают молодых людей, волокут их по шоссе за волосы, в то время как специальный полицейский отряд в бронежилетах и с дубинками наперевес устраивает гладиаторские бои, и вновь в мировой прессе появляются заголовки вроде «Париж в осаде».
Впрочем, к этим беспорядкам, как и ко всему во французском обществе, тщательно готовятся. Благоразумные демонстранты убираются куда-нибудь подобру-поз дорову задолго до их начала. Местные жители ставят свои машины подальше от того места, где они будут происходить. Хозяева закрывают магазины. Сейчас многие организаторы демонстраций нанимают охрану, занимающуюся выявлением и избавлением от casseurs. А недавние студенческие демонстрации прошли под опекой родителей молодых людей, следивших за тем, чтобы с их чадами во время марша протеста ничего не случилось. Ничто не должно испортить праздника.
Chien
[70]
, которой виляют
Страстная ненависть к своим хозяевам ( les patrons) – вот одна из причин, почему даже во время длительной забастовки транспортников французы не утрачивают чувство рабочей солидарности.
С тех пор как местные революционеры отрубили головы своим аристократам, прошло много времени, и во Франции сформировалась новая элита. И эта элита изо всех сил старается отмежеваться от грязных работяг с конвейера. Однажды руководству TF1, крупнейшего во Франции коммерческого телевизионного канала, пришла мысль снять телесериал, в котором председатель компании занимался бы самой грязной на своем предприятии работой. Ну, так вот: им не удалось отыскать ни одного добровольца среди французских patrons. В конце концов им пришлось взять бельгийца.
Да разве французский председатель уронит свое достоинство, занимаясь весь день грубым ручным трудом? Pas possible!
Хотя французы и глумятся над британской классовой системой, в самой Франции то, какую школу ты посещал, играет гораздо более важную роль, чем в Соединенном Королевстве. Сколько самых успешных в Британии предпринимателей учились в Итоне и Оксфорде? Едва ли таких найдешь. Во Франции же частным и общественным секторами заправляют в основном выпускники ENA ( Ecole Nationale d'Administration ), учебного заведения, выпускающего государственных служащих высшей категории.
Знакомые без конца жалуются мне на то, что их отдел отдали на откуп молодому Enarque(выпускник ENA), который, абсолютно ничего не смысля в делах, тут же вмешивается в прекрасно отлаженный механизм, пытаясь применить устаревшую, только что им изученную в школе теорию. Самый важный предмет в курсе обучения – это математика, поэтому способность делать сложные расчеты и рисовать красивые графики здесь ценится гораздо больше, чем предпринимательская жилка.
Большинство французских президентов являются выходцами из ENA. Видно, поэтому они и не разбираются в управлении страной – как, впрочем, и многие монархи. И французским гражданам это известно. Мне неоднократно рассказывали один и тот же анекдот, в котором попеременно фигурировали то ENA, то HEC ( Haute Ecole de Commerce ), самое престижное во Франции и невероятно дорогое торговое учебное учреждение, то Политехническая школа, готовящая лучшие инженерные кадры. Поскольку речь у нас шла о ENA, то я и направлю острие анекдота против этого учебного заведения. А вот и он сам.
Как-то раз решили выпускники ENA и бригада работяг провести между собой соревнование по гоночной гребле, на шлюпках по десять гребцов. Во время первой гонки работяги опередили выходцев из ENA на полкорпуса. Те провели исследование и, придя к выводу, что в команде нет умелых руководителей, заменили двух гребцов директором и инструктором.
Во второй гонке выпускники отстали на три корпуса лодки. Они провели еще одно исследование и пришли к заключению, что у восьми гребцов нет достаточного стимула к победе. Троих гребцов они заменили руководителем отдела, его заместителем по связям с общественностью и руководителем службы по контролю за качеством. В команде осталось пять гребцов и стало пять управленцев.
В третьей гонке выпускники, отстав на двадцать корпусов, решили, что вся система гребли нуждается в коренном преобразовании. И оставшиеся гребцы были заменены аудиторами.
В последней гонке шлюпка ENA даже не двинулась с места. Аудиторы заявили, что овчинка не стоит выделки и гонку следует немедленно прекратить. Выпускникам ENA было все равно: они получили большие премии и были отправлены в чужие края для повышения квалификации.
К счастью, эти умельцы, помучив окружающих несколько лет своими преобразованиями, успокаиваются, их жизнь превращается в бесконечную череду встреч и еще более бесконечных обедов, и поэтому им становится просто некогда заниматься делами, которые оказываются в ведении рядовых сотрудников.
Взрослые школьники
Впрочем, не только выпускники элитных учебных заведений любят первым делом указывать в своем резюме название оконченного ими учебного заведения.
Причина, по которой много молодых французов и француженок покидают свою родину, заключается в том, что они не могут устроиться на работу без соответствующей «корочки» – diplôme, подтверждающего то, что они способны исполнять предполагаемые обязанности.
В парижском журнале, где я работал, только один из шести англоязычных журналистов имел степень по журналистике. А все потому что мы, англичане, не французы. Будь мы французами, мы бы даже на пушечный выстрел не отважились приблизиться к редакции журнала, если в нашем резюме не стояло бы название какой-нибудь журналистской школы.
Информация о новых сотрудниках, поступивших в разные отделы, сообщается в note blue –уведомлении, напечатанном на бумаге синего цвета. Представьте, одно уведомление, извещавшее о появлении нового тридцативосьмилетнего директора по маркетингу, начиналось со слов: «Оливер Уэтсисном имеет диплом Ecole de… по международному маркетингу». Я едва поверил своим глазам: мужику тридцать восемь лет, а о нем по-прежнему судят по диплому, а не по достигнутым им результатам.
В глазах французского кадровика, даже если ты основал собственную фирму, составил себе некоторое состояние и продал ее крупной международной компании, твой практический опыт не идет ни в какое сравнение с двухгодичным курсом в бизнес-школе.
Фразы, которые обычно слышишь от уверенного в себе французского рабочего, не желающего связываться с вами
Il/elle ne répond pas. Rapellez lundi/en septembre – Иль/эль н’репо па. Рапеле ленди/а септамбр – Он/она не отвечает. Перезвоните в понедельник/ в сентябре
Je vous repasse le standart – Же ву репасс л’стандар – Я вас снова соединю с коммутатором
Vous auriez dû vous en occuper plus tôt – Ву зорье ду вузон окупе плуто – Вам следовало попробовать уладить это раньше
Ce n’est pas mon problème, Monsieur/Madame – Снэс па мо проблемм, мсье/ мадам – Это не моя проблема, господин / госпожа
Ce n’est vraiment pas de ma faute – Снэс врэман па д’ма фот – Это не моя вина, я здесь абсолютно ни при чем
Vous avez fait un mauvais numéro – Вузаве фэ ан мовэ нумеро – Вы набрали не тот номер
Restez poli, quand même. Au revoir – Ресте поли ка-мем. О ревуар – Никто вам не грубит. До свидания
Je suis désolé, nous allons fermer – Же суи дезоле, ну заллон фэрме – Извините, мы заканчиваем
Фразы, которые вам, возможно, пригодятся при разговоре с раскованным французским работником
Non, ne raccrocher pas – Но, н’ракроше па – Нет, не вешайте трубку
Mais c’est le standard qui m’a mis en communication avec vous – Мэ сэ ла стандар ки ма ми он комуникасьон авек ву – Но меня соединили с вами на коммутаторе
Ma vie et celle de toute ma famille sont entre vos mains – Ма ви э селль д’тут ма фаммий сон тонтр во мэ – Моя жизнь и жизнь моей семьи находится в ваших руках
D’accord, je rappelerai lundi/en septembre – Дакор, же рапеллерэ ленди/а септамбр – Ладно, я перезвоню в понедельник / в сентябре
Vous êtes un vrai connard/une vraie conasse – Вуз эт ан врэ конар/ун конас – Ты настоящий мерзавец / настоящая стерва