– Все это чистой воды безумие.

Йен пристально смотрел на огонь в камине, словно треск поленьев и танец языков пламени могли подсказать ему, что делать дальше с хаосом, в который превратилась его жизнь. У него щипало ладони. Казалось, стоило взглянуть на них – и он увидел бы кровь Гамильтона, капающую с кончиков пальцев. Изумленные глаза друга опять встали перед ним. В тот миг он понял, что Йен предал его.

Но почему Гамильтон не сделал, как Йен ему посоветовал? Почему не вернулся в Лондон, когда у него был шанс? Если бы он перестал вести себя, как бездушное чудовище, то Йену бы сейчас не мерещилась его кровь на руках. А Ева не оказалась бы в сумасшедшем доме.

Йен взял кочергу и изо всех сил вонзил ее в угли, прогоняя картины прошлого. Искры взметнулись и улетели в каминную трубу.

– Я не мог поступить иначе.

Тетя стояла посреди длинной галереи. Ее присутствие, как всегда, ощущалось очень сильно. Он плохо видел леди Блейк в полутьме, но это было не важно. Йен знал, как сейчас выглядела его тетя. Конечно, она, гордо расправив плечи, возвышалась на фоне голубых стен, темных от гаснущего света дня. Руки леди Блейк сложила на груди, а подбородок немного подняла вверх.

Его тетя была сильным человеком. Образцом для многих. Никто бы не смог управлять поместьем так искусно, как она. В то время, пока Йен на другом конце света бегал за Гамильтоном, пытаясь изменить его к лучшему, Элизабет следила за тем, чтобы в Блайд-Касле дела шли должным образом.

Теперь управлять поместьем придется Йену. Его готовили к этому с детства, но сейчас такая перспектива казалась немного пугающей.

– Не мог?

Полный иронии голос эхом разнесся по галерее, добравшись до белоснежного потолка, украшенного лепниной.

– О, Йен.

Потом раздался шорох юбок. Тетя села в кресло и сказала:

– Пожалуйста, посмотри мне в глаза.

Йен нехотя повесил кочергу на медный крюк. Пусть тетя и была ему как мать, он не хотел чувствовать себя мальчиком, которого опять поучали. Йен уже испытал страх из-за переживаний о том, не сделал ли он какой-нибудь ошибки, когда спасал Еву. Теперь еще стоило опасаться неудовольствия леди Элизабет. Как будто борьбы с Евой ему было мало! Эти мысли разозлили его, и Йен повернулся к тете.

– Ты все знала?

Тетя положила руки на колени и уточнила:

– Что именно? Что Еве требовалось лечение?

Укор во взгляде Йена ее ничуть не смутил. Леди Элизабет продолжила спокойным тоном:

– Мой дорогой, Томас ясно дал понять, что Ева заболела. И, честно говоря…

– Значит, ты все знала.

Проклятие, как она могла допустить такое?

– Мы все знали, – сказала леди Блейк. Ее голос, словно струна, прорезал сумеречный свет, и Йен увидел, что лицо тети смягчилось от печали. – Это было невозможно скрыть. Боже правый, мальчик умер совсем рядом с поместьем!

– И вы все решили, что она сошла с ума?

Йен заметил, что плечи тети слегка опустились.

– Мы не знали, что думать, – ответила она. – Меня в тот момент не было рядом. Я должна была поехать к Еве. – Леди Блейк минуту помолчала, потом добавила: – Хотя бы чтобы подержать ее за руку. И мне очень жаль, что я этого не сделала. Но пойми, Томас заверил нас, что доктора против визитов. Говорили, что ей нужен полный покой.

– Понятно, – проговорил Йен, хотя на самом деле он совсем запутался. Ему очень хотелось узнать, что же тогда случилось, но слова тети никак не помогали разгадать эту загадку.

– А что ты сказала, когда ее заперли в лечебнице на краю земли? Тогда ты знала, что думать?

После этого вопроса печаль исчезла с ее лица. Взгляд леди Элизабет стал суровым.

– Что ты сказал?

– Да, заперли. Посадили под замок.

Йен произнес это медленно, четко выговаривая каждый звук. А потом решительно пошел к тете, чувствуя, как мягкий ковер заглушает его шаги.

Йен был в большом долгу перед тетей, но он не собирался щадить ее. Пока Ева страдала, его любимая родственница пребывала в собственном уютном мире и ничего не хотела знать.

– И там ее сажали на цепь, пичкали наркотиками, да к тому же били.

Йен чуть было не добавил «и окончательно сломали», но не смог произнести эти слова вслух. Вместо этого он в отчаянии вцепился в свои взлохмаченные волосы.

Судя по лицу тети, она не поверила ни одному его слову.

– Нет, ее отправили в санаторий на континенте. – Женщина взмахнула изящной ладонью в воздухе в поисках нужного слова. – По-моему, это была Австрия.

Йен фыркнул и спросил:

– Кто сказал тебе это? Томас?

– Да. Так что, как видишь, ты ошибаешься. – Леди Блейк произнесла это с абсолютной уверенностью, которая отразилась на ее гордом лице. – Не стоит верить всему, что говорит Ева. Она прошла через…

После этих слов Йен чуть не сошел с ума. Широко шагая, он подошел вплотную к тете и, не думая, схватил ее за плечи, заставив встать. Йен собирался объяснить истинное положение Евы.

– Я видел это, – отрезал он. От его дыхания завитые пряди волос тети всколыхнулись. – Ты понимаешь это? Я видел этот ад, который Томас называет санаторием. В который он кинул ее гнить до конца жизни.

– Что? – проговорила пожилая женщина, пытаясь найти на его лице объяснения этим страшным словам.

Йен опустил руки, но отходить от нее не стал. Их разделяло всего несколько дюймов.

– Когда я приехал в это место, где дьяволу разрешили играть с судьбами людей, хозяйка предложила мне встретиться с Евой наедине. – Йену было так больно, что его голос дрогнул. – Там мне приготовили постель. То есть предполагалось, что я могу прийти и взять ее. Что многие опекуны приезжали и брали силой несчастных подопечных.

Тетя сначала с сомнением покачала головой, но когда она услышала последние слова, то с отвращением воскликнула:

– Я не желаю, чтобы ты…

– Нет, тетя. Ты должна меня выслушать, а сейчас не время выбирать выражения. – Страдание пожирало его сердце, и Йен едва слышно простонал. – Когда я увидел Еву, она была так накачана лекарством, что сначала не узнала меня.

– Йен… – Пожилая женщина сглотнула и закрыла глаза. На побелевшую щеку капнула слеза. Потом – другая.

Это заставило Йена одуматься. Он понял, что повел себя слишком грубо, и потому продолжил более мягким тоном:

– Открой глаза. Ты и так слишком долго была слепа. Мы все были слепы.

В отличие от большинства женщин, которые в такой момент начинали рыдать или биться в истерике, леди Элизабет вытерла слезы и взглянула на племянника.

– Теперь мне ясно, – сказала она.

Йен выпрямился. Ответ тети его удивил.

– Что именно?

Пожилая женщина печально вздохнула и ответила:

– Насчет настойки.

Йен посмотрел в окно. Теперь настала его очередь избегать взгляда собеседника. Надвигалась ночь, и было странно, что в галерею не пришли слуги, чтобы зажечь лампы.

Вокруг замка сгущались тени – впрочем, как и в жизни Йена тоже. Он должен был любой ценой сохранить в тайне зависимость Евы от настойки. Если люди узнают об этой проблеме, то могут решить, что ее нужно изолировать от общества. Поэтому Йен боялся выдать эту тайну даже самой близкой родственнице.

– Я не понимаю, – сказал он вслух.

– Не увиливай, – спокойно произнесла тетя. – До этого момента ты говорил жестко, но честно. Сейчас не время вести светскую беседу. Ева страдает от нехватки наркотика, и это длится уже несколько дней.

Йен повернулся к пожилой даме. Ему были знакомы признаки зависимости. Он часто наблюдал, как от нее мучались солдаты. Но откуда это известно тете?

Йен задал ей этот вопрос вслух. Но леди Элизабет пожала плечами и повернулась в сторону камина. Ее лицо залил теплый свет огня.

– Просто знаю, и все, – ответила она.

– Тетя, ты сама говорила о честности.

Ее плечи слегка дернулись, демонстрируя, что ей овладели какие-то очень тяжелые мысли. Но храбрая женщина решила бросить вызов своим демонам. Она выпрямилась и начала рассказ:

– Смерть твоей матери далась мне очень тяжело. Хоть она и была сестрой моего мужа, но стала для меня родным человеком. – Ее руки поправили платье, а потом поднялись к вискам, словно у нее внезапно разболелась голова. – Когда она и ее муж умерли, я очень страдала и долго не могла утешиться. Мой супруг даже начал опасаться за мой рассудок, так мне было плохо. И тут появились доктора и предложили волшебное снадобье, которое могло излечить мои расшатанные нервы. Они стали давать мне настойку. И скоро лекарство стало моим лучшим другом. И моей тюрьмой. А еще причиной, по которой тебя отдали лорду Кэри, а не нам. Мой муж не хотел, чтобы ты рос рядом с женщиной, которая принимала наркотик. Ты и так уже достаточно натерпелся.

Леди Блейк на мгновение замолчала. А потом продолжила безжизненным голосом:

– Я почти потеряла связь с реальностью. Стала куклой, которая умела ходить, но не могла думать и пребывала в забвении. И вот, когда умер твой дядя, мне пришлось начать борьбу со своей зависимостью. Один Бог знает, чего мне стоило отказаться от проклятой настойки. Но в итоге я выстояла. Мне очень хотелось найти тебя, помочь тебе стать настоящим лордом и научить управлять замком. Но ты исчез.

Стыд – чувство, которое в последнее время Йен испытывал слишком часто, зашевелился у него в душе. Тете пришлось управлять поместьем, которое принадлежало ему, а сам Йен целиком погрузился в жизнь семьи Кэри. Ему следовало снять ношу с плеч леди Элизабет. Йен украдкой взглянул на женщину, которая всегда казалась ему сильнее, чем колонны собора Святого Павла.

В детстве Йен часто размышлял о том, почему после смерти родителей его забрал к себе лорд Кэри, а не дядя. В итоге Йен решил, что дело было в каких-то законах, которые слишком сложны для понимания ребенка, и потому никогда не задавал вопросов по этому поводу.

Сейчас Йену захотелось обнять тетю и сказать, что понимает ее и что сейчас это уже не важно. Но Йен знал, что она еще не закончила рассказ, и потому ждал.

Тетя опять посмотрела на него. Озорной блеск, который оживлял ее взгляд, теперь исчез, уступив место суровому выражению, говорящему об осознании жестокой реальности.

– Так что, как видишь, мне хорошо известно, что такое зависимость от настойки. Я тоже была одержима ей и чуть не отправилась из-за нее на тот свет. Но в итоге мне удалось переломить себя, и это было самым трудным испытанием в моей жизни… До сих пор бывают моменты, когда я вспоминаю, как быстро тонули печаль и боль в капле настойки, и едва сдерживаюсь, чтобы не послать за снадобьем в аптеку.

В Йене проснулась надежда. Он знал, что скоро снимет с плеч тети тяжесть забот по управлению поместьем. Но, похоже, леди Элизабет тоже могла облегчить его жизнь. У нее был бесценный опыт борьбы с зависимостью, которым она могла поделиться с Евой. Это было такое облегчение, что от радости у него перехватило дыхание.

– Значит, ты поможешь ей?

Тетя кивнула – коротко, почти через силу.

– В доме лекарства нет. Это было бы слишком большим для меня искушением. Потому соблазнять Еву будет нечем. – Пожилая женщина внимательно посмотрела на Йена и спросила: – А Томас знает, что ты забрал ее?

Воцарилась неловкая тишина. Они стояли друг напротив друга, и на них со стен смотрели целые поколения семейства Блейков. Леди Элизабет тревожно нахмурилась, ее губы сжались в тонкую линию.

– Йен? – позвала его тетя.

– Нет, не знает, – признался он. – Когда я встретился с ним, он наотрез отказался передать мне опекунство над Евой. Вообще Томас вел себя странно. Хоть он и старался это скрыть, но было видно, что обладание титулом его безумно радует.

– Томас всегда был необычным мальчиком. Он так и не оправился после смерти матери, а еще очень завидовал Гамильтону, потому что тот был старшим сыном в семье. И тебе завидовал тоже, потому что ты был единственным наследником дяди.

Тетя говорила правду. Томас всегда со злобой наблюдал за их играми, но почему-то никогда не присоединялся к ним. Словно боялся, что дружба может сломать маленький мир, который он себе построил. Однако сейчас душевное состояние Томаса его мало тревожило.

– Наше положение гораздо хуже, – признался Йен.

– Куда уж хуже?! – Леди Элизабет всплеснула руками, и бриллиант в кольце сверкнул в бликах огня. – Ты и так забрал Еву без его согласия.

Йен отбросил непослушную прядь волос со лба. Ах, если бы он мог так же легко откинуть все тревоги, которые мучили его с той минуты, как его нога ступила на землю Англии!

– Может, бокал бренди? – спросила тетя, внимательно наблюдая за ним. Хотя мир вокруг рушился, ее прагматичное предложение пришлось как нельзя кстати.

– Да, спасибо.

Йен молча подошел к столу, уставленному бутылками с янтарной жидкостью. Он понимал, что навлек опасность на леди Блейк и поместье. Но он не жалел об этом, потому что думал только о благополучии Евы. Это был его дом, а значит, и ее тоже.

Йен разлил брэнди по бокалам. Взяв их в руки, он сказал:

– Боюсь, это вряд ли утешит меня.

– Но хуже точно не станет, – возразила тетя и, улыбнувшись уголками губ, приняла предложенный им напиток. – Я помню Еву маленькой девочкой… – Пожилая женщина смолкла, и на ее губах появилась настоящая улыбка. – Она была такой красивой и жизнерадостной. И могла дать фору любому из вас.

Гнев в его сердце немного угас. Йен нежно положил руку на плечо тете и сказал:

– Я выкрал Еву.

Глаза у леди Элизабет расширились. Она словно окаменела на мгновение, а потом подняла бокал и одним глотком наполовину осушила его.

– Выкрал? – эхом повторила она.

– Я выдал себя за Томаса. Заплатил денег хозяйке лечебницы. И забрал Еву.

Рука Йена скользнула вниз по плечу и опустилась. На него вдруг навалилась такая усталость, что он буквально рухнул на один из изящных диванчиков, обитых тканью с золотой вышивкой, которые так любила его мать. Откинув голову назад, Йен посмотрел на белый потолок, украшенный изображениями Афродиты и Артемиды.

– И, судя по событиям последних дней, эта женщина поняла, что я обманул ее, – добавил он.

Тетя подошла к Йену и села рядом. Подол ее пышной юбки коснулся ног племянника.

– Значит, Томас тоже скоро узнает?

– Я думаю, ему уже отправили письмо.

Йен поднес хрустальный бокал к губам и медленно отпил ароматную жидкость, наслаждаясь тем, как она обожигала ему горло.

– Подруга Евы, девушка по имени Мэри, в ту ночь убила одного из надзирателей. Если начнется расследование, то Еву могут обвинить в соучастии. Хотя я сомневаюсь, что миссис Палмер решится вовлечь в это дело власти. Иначе станет известно обо всех темных делах, которые творятся в ее заведении, и она сама окажется на скамье подсудимых.

– Боже правый! – воскликнула тетя. Она долго смотрела в пустоту, а потом дрожащим голосом спросила: – И Ева пробыла в сумасшедшем доме почти два года?

Йен молча кивнул в ответ. Леди Блейк так сильно сжала бокал, что ее пальцы побелели.

– Как Томас мог пойти на такое?

– Он заявил, что Ева сошла с ума и пыталась утопиться в озере.

– Сначала я не хотела верить Томасу, – проговорила тетя. – Но потом решила, что такое могло произойти. – Она взяла Йена за руку и сжала ее, передавая этим силу своих чувств. А потом с болью в голосе воскликнула: – Боже, ведь Ева пережила так много!

Йен не стал отвечать. В этом не было необходимости. Выдержав паузу, он мягко спросил:

– А что именно сказал тебе Томас?

– Насчет санатория?

Йен кивнул, и тетя продолжила:

– Он всем официально сообщил, что Ева лечится водами в каком-то частном санатории. – Леди Элизабет наклонилась к нему и с отвращением поджала губы. – Хотя я думаю, люди нашего круга уверены, что она совсем потеряла рассудок. Томас шепнул кое-кому, что с головой у нее не в порядке и он теперь является опекуном Евы.

Йен скрипнул зубами. Ева раньше считалась первой красавицей Лондона, за ней ухаживали все мужчины. Теперь же, раз в обществе ее заклеймили сумасшедшей, она станет отверженной, очередной темой для глупых сплетен.

– Мы должны как-то изменить это, – заявил он.

– Зачем? – с чувством воскликнула Элизабет. – Разве Ева не достаточно настрадалась? Почему мы не можем просто заботиться о ней? Победить зависимость от настойки очень сложно, Йен. Мы можем нанять сиделку, у которой есть опыт…

– Нет. – Он сжал тонкую ладонь тети, как будто мог переубедить ее силой прикосновения. – Томас придет за ней, в этом нет сомнения. Мы не знаем причину, по которой он отправил Еву в сумасшедший дом, но у него есть все права вернуть ее туда. Значит, мы должны доказать миру, что Ева нормальна и не нуждается в опекуне.

– Но, Йен, – понизила голос тетя, – что если она никогда не оправится?

– Нет, – сквозь зубы сказал он, – оправится. Она должна.

– А пока мы будем защищать ее, – добавила пожилая женщина. Ее глаза засветились надеждой. Это был хороший знак.

– Нужно сказать слугам, что сюда может заявиться Томас или его люди.

– Но он, конечно, разрешит нам заботиться о ней?

– Очень в этом сомневаюсь, – хмуро ответил Йен.

– Почему?! – воскликнула тетя. – Мы, как семья, просто хотим оградить ее от скандала.

– Когда я разговаривал с Томасом, то видел, что мои вопросы насчет Евы его очень злили. Если бы он хотел, чтобы о Еве заботились, то не стал бы запирать ее в лечебнице.

– Не понимаю, почему Томас так ужасно обошелся с женой своего брата.

– И я пока тоже.

Йен очень хотел разгадать эту тайну. Томас всегда сторонился людей, предпочитая держаться в тени. Его одиночество и желание любой ценой избежать привязанностей выглядели слишком уж неестественно.

Но, помимо его безразличия, должна была существовать другая, более веская причина, почему он решил отправить Еву в сумасшедший дом. Может, он не знал обо всех ужасах лечебницы миссис Палмер?

– Что ты будешь делать, Йен?

Он задумчиво постучал ногтем по бокалу. Стекло издало глухой звон.

– Я хочу вернуть Еву. Чего бы это мне ни стоило.

– Понятно.

В ее голосе послышалось сомнение.

– Что такое? – спросил он.

– Ничего. – Тетя сделала глоток бренди. – Только сейчас, Йен, ей очень нужна доброта.

– Сейчас ей больше всего нужно, чтобы ее признали вменяемой.

Леди Элизабет кивнула. Но в воздухе повисло напряжение, словно она до конца не была согласна с ним.

– Я устрою все наилучшим образом, – пообещал Йен. – Сейчас для меня это самое главное.

Виконтесса помолчала, потом чуть склонила голову набок, изучая его лицо.

– Ты стараешься для себя? Или все-таки для Евы? – спросила она.

Йен выпрямился и, прищурившись, взглянул на тетю.

– На что ты намекаешь? – воскликнул он.

Печаль смягчила ее лицо. Леди Элизабет ответила:

– Ты так и не смог изменить Гамильтона, да? И спасти тоже. Его отец очень на это надеялся, но я была уверена, что это лишь мечты. Вы оба были настоящими воинами, к тому же отчаянными. А Гамильтон, кроме всего прочего…

– Тетя, не надо, – прервал ее Йен, не желая говорить на эту тему. Слава богу, Элизабет не знала, как он умер.

– Ева – это не Гамильтон, – сказала тетя. – Ты не сможешь спасти мертвого друга, помогая его жене.

– Не говори глупостей, – отрезал Йен. Слова будто звонкая пощечина повисли в воздухе. – Прости. Я не хотел тебя обидеть.

– Я не сержусь.

Тетя медленно, устало поднялась с дивана, и Йен осознал, что она уже не та полная сил женщина, которая в его отсутствие трудилась в поместье.

Элизабет остановилась и сказала:

– Я всегда верила, что однажды мой мальчик вернется домой. Но теперь я вижу, что его сердце стало таким же мертвым, как сердце Гамильтона. – Она посмотрела на него через плечо, и Йен заметил сожаление в ее умных, добрых глазах. – Что ж, наверное, так оно и должно быть.

– Но я все еще твой племянник.

– Ты теперь взрослый мужчина, – сказала леди Элизабет. – В тебе ничего не осталось от того мальчика, которого я знала.

И с этими словами тетя быстро направилась к выходу. Взмахнув юбками, она вышла в холл и оставила его одного. В тишине. В неверном свете догорающего камина.

Йену нечего было возразить – тетя говорила правду. Тот мальчик умер в огне войны и смраде обмана. Он исчез, потому что верил в красоту и справедливость мира. А занявший его место мужчина знал, что мир безжалостен. И в нем выживут только те, кто умеет бороться за свое место под солнцем.

Индия, 2 года назад

– Ты должен перестать так себя вести.

Гамильтон взял бутылку за горлышко и едва сдержался, чтобы не метнуть ее в другой конец комнаты. Вместо этого он поднес сосуд к губам и вылил его содержимое себе в рот. Красное вино хлынуло потоком в его горло, и Гамильтон, давясь, проглотил его, отчаянно желая поскорей опьянеть. Он вытер губы рукой, а потом взглянул на Йена и спросил:

– Что ты имеешь в виду?

Взгляд Йена стал злым и нетерпеливым.

– Тот солдат. Он совершил самоубийство.

Гамильтон пожал плечами и опять отпил вина, жалея, что они с Йеном были наедине. Ему совсем не хотелось опять чувствовать себя униженным. Он потратил на этого мальчишку, Сепоя, несколько месяцев, пытаясь донести да индуса, как важно соблюдать дисциплину. И во всем слушаться англичан. Гамильтону не составило особого труда превратить его жизнь в ад. Парень мыл уборные, дежурил по ночам, оставался в казарме, когда остальных отпускали по домам. Его то и дело наказывали лишними упражнениями на плацу и так усердно штрафовали, что в итоге от жалованья оставались жалкие крохи. В конце концов от парня отвернулись приятели, потому что за любую провинность Гамильтон наказывал не только Сепоя, но и тех, кто был рядом с ним. Стойкий человек пережил бы все это, но на местных никакой надежды не было.

– Он оказался слишком слаб, – заявил Гамильтон.

– Ты говоришь это серьезно?! – воскликнул Йен. – Его лишали сна, жестоко наказывали, отдалили от друзей. И ты опять делаешь это! Только уже с другим солдатом!

Гамильтон отвернулся. За окном стояла темная ночь. Где-то там, далеко, находилась Англия. Ему не надо было уезжать. Не стоило и пытаться стать другим человеком. Он хотел доказать отцу, пусть даже после его смерти, что достоин любви. Но это так и останется мечтой. И, похоже, их дружба с Йеном тоже уйдет в прошлое. Черт побери, Йену тоже не следовало покидать дом, гоняясь за ним ради исполнения последней воли отца.

Но Йен был прав. Гамильтон опять сорвался. Еще один солдат своей ленью вывел его из себя, и Гамильтон решил им заняться. Единственное, что у него хорошо получалось, – это следить за дисциплиной. Его солдаты маршировали лучше всех, потому что Гамильтон использовал любые методы воздействия на них, какими бы мучительными и жестокими они ни были.

– Парень еще за это спасибо скажет, – вслух сказал он.

Йен шагнул в его сторону. Его губы сложились в угрюмую линию.

– Он не парень, а взрослый мужчина, к которому надо относиться с уважением.

Гамильтон едва сдерживался, чтобы не рассмеяться в голос, – такой абсурдной ему показалась эта мысль. Индусы для него были детьми, которым требовался строгий отец.

– Я преподал им важный урок.

– Урок? – переспросил Йен.

Гамильтон кивнул. От этого у него закружилась голова, и он понял, что быстро пьянеет.

– Я показал этим дикарям, что бывает, когда они перестают держать строй.

Плечи у Йена напряглись. Он медленно смерил Гамильтона полным отвращения взглядом.

– Кто ты такой?

Этот осуждающий взгляд, казалось, живьем сдирал с Гамильтона кожу, которая и так уже горела от обвинительных слов.

– Я, черт подери, твой друг, хоть ты это и отрицаешь.

– Мой друг? – проговорил Йен так тихо, что его голос чуть не потерялся в шуме ветра, дующего с гор. – Его больше нет.

– Нет, есть! – Гамильтон стукнул себя кулаком в грудь. – Он стоит перед тобой.

– Нет. – Взгляд Йена потух, словно у него кончились силы что-то доказывать. – Он уже давно исчез.

Гамильтон судорожно сглотнул. Ему вдруг стало нехорошо.

– Что, ты опять про ту чертову лошадь? Я же сказал, что ошибся тогда.

– Ты пристрелил ее! – Ладони Йена сжались в кулаки. – Из-за глупой зависти ты убил ни в чем не повинное существо!

Гамильтон тоже сделал шаг в сторону Йена. Теперь они стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Ему захотелось ударить Йена, вбить ему в голову, что дело было в желании победить. Стать лучшим. Но Йену, как всегда, было наплевать на его чувства и сердце, сломленное борьбой за любовь отца, и потому Гамильтон не поднял кулак, а только сказал:

– Пойми, это была всего лишь лошадь. Не человек. – Йен промолчал, и Гамильтон, вздохнув, спросил: – Если я так расстроил тебя тогда, зачем ты увязался за мной в Индию?

– Твой отец попросил, чтобы я поехал с тобой, – сказал Йен. – Я с радостью согласился, но… – и его зеленые глаза сверкнули гневом, – сейчас важно другое. Неужели ты так же скажешь насчет солдата, который себя убил? Что он был не человек, потому не стоит и переживать?

– Черт побери, но этот индус и правда был лишь безмозглым куском грязи! – потеряв терпение, воскликнул Гамильтон.

Йен медленно кивнул и отступил назад.

– Я понял твою точку зрения. Ты – самодовольный, больной на всю голову мерзавец, которого надо остановить, прежде чем он убьет другого человека.

– Я его не убивал!

– Правда? – Йен отвернулся от него, шагнул к двери, но вдруг остановился и сказал: – Я не могу заставить тебя подать в отставку, и ты очень умело скрываешь свои преступления от командиров. Но я-то о них знаю и, следовательно, должен что-то делать. Ради тебя и твоего отца, которому я пообещал заботиться о тебе.

– А ну стой!

Гамильтон ринулся к нему, схватил за плечо и попытался повернуть лицом к себе. Но Йен был сильнее, и потому он потерял равновесие и упал. Вино выплеснулось из бутылки и потекло по ногам. На одно ужасное мгновение ему показалось, что это кровь пятном расползлась по его выгоревшей на солнце форме.

Йен продолжал стоять к Гамильтону спиной.

– Говорю тебе в последний раз: остановись. Если ты и дальше будешь до смерти мучить солдат, то тебя может постичь их участь.

– Это угроза? – спросил Гамильтон, пытаясь встать на ноги.

Йен не двигался и не говорил. Повисшая в воздухе тишина была самым красноречивым ответом. Да, его бывший друг угрожал ему.

– Я пытался сделать так, чтобы тебя отправили домой. Когда у меня ничего не вышло…

Гамильтон на мгновение закрыл глаза.

– Неужели между нами не осталось ничего хорошего?! – воскликнул он.

Слова Йена били его наотмашь. Гамильтону нельзя было уходить со службы, хоть он и ненавидел Индию всей душой. Единственное, что у него получалось, – это командовать солдатами.

– Осталось, – ответил Йен и добавил решительным тоном: – Именно поэтому я должен спасти тебя.

И после этих слов его бывший друг – нет, бывший брат – оставил Гамильтона лежать на полу, испачканного вином и собственным унижением. В этот момент в его сердце родилась ненависть к Йену. Это чувство было таким сильным, что Гамильтону стало страшно. Он ненавидел Йена за то, что тот был таким правильным, и потому его слабость на этом фоне выглядела совсем позорной.

Что ж, если Йен считал Гамильтона злодеем, он будет вести себя как злодей. И, черт побери, никто не сыграет эту роль лучше него.