Когда Йен шагнул на борт корабля, который должен был доставить его из Индии к родным берегам, он был уверен, что самое страшное осталось позади. Йен считал, что не может быть ничего отвратительнее, чем смотреть, как кровь сочится из раны друга, и видеть глаза Гамильтона, полные страдания и отчаяния, взгляд, говорящий о том, что его предали.

Лорд Блейк шел по коридору за надзирателем, и с каждым шагом его понимание природы ужаса менялось. Теперь ему было ясно, что он ничего об этом не знал. Йен думал, что ужас заключался в войне, в разорванных трупах, горами лежащих на поле битвы. Это место показало, что он ошибался.

Йен едва дышал. Словно в настоящем аду, муки его души превосходили муки тела. Гнетущая атмосфера давила на него, стены, казалось, дрожали от страданий невинно покалеченных человеческих душ. Это был ужас во всей его омерзительной безнаказанности.

Йена мучила мысль о том, что он мог вернуться в Англию раньше, но ему помешало глупое чувство вины. Если бы не это, если бы не его никому не нужная гордость, Ева уже давно могла быть на свободе. Даже один день, проведенный в этом месте, казался вечностью.

Лорд сглотнул, пытаясь избавиться от кислотного привкуса отчаянья, которым был пропитан воздух сумасшедшего дома.

Тут все было не таким, каким должно быть. Двери казались не просто дверями, а порталами в новые круги ада. Неприятного вида надзиратель открыл одну из них. Тяжелый дубовый массив со скрипом разошелся.

– Ей дали лекарство, милорд. Хотя она и не буйная. – Он усмехнулся. – По крайней мере, приступов давно уже не было.

– Спасибо.

Йену ужасно хотелось сжечь это проклятое место, чтобы от него осталась одна зола. Или, по крайней мере, вцепиться в широкое горло стоявшего перед ним надзирателя, чтобы тот не смог больше дышать и тем более смеяться. Но его останавливала мысль о спасении Евы.

В комнате на полу стояла лампа, которая пыталась хоть как-то рассеять темноту, но у нее это не получалось. Здесь не было ни окон, ни стульев, только кровать, достаточно широкая, чтобы на нее могли лечь двое.

Йен перевел дыхание и перешагнул через порог. Дверь за ним захлопнулась с громким стуком. Его глаза не сразу привыкли к полутьме. На полу танцевали тени. Золотистый свет от лампы освещал в основном кровать.

Йен прищурился. Где же Ева?

В тишине послышался шорох, и Йен обернулся. Краем глаза он уловил какое-то движение. Рядом с дверью, прислонившись боком к стене, стояла женщина. На ее изможденном теле мешком висело коричневое платье. Темные волосы падали на лицо. Они были так коротко острижены, что их нельзя было собрать в прическу. А глаза?

Йен едва видел их в этом тусклом свете. Зрачки превратились в две маленькие точки, плавающие в голубом океане. Глаза у нее были того яркого оттенка, каким было небо в давно забытый ими летний полдень.

Ева слегка качнулась, и Йен бросился к ней, чтобы поддержать. Но она не упала, а отклонилась в сторону. Ее тело двигалось так грациозно, что казалось, будто перед ним не человек, а невесомая бабочка. Если ее схватить, то ее тельце помнется, тонкие крылья сломаются, и она упадет на землю.

Евы тут не было. Она находилась где-то далеко, и это разрывало сердце Йену.

– Ева? – шепотом позвал он, чувствуя, как подступают слезы.

Она повернула к нему голову, но смотрела куда-то далеко, широко раскрыв глаза.

Йену до боли хотелось обнять ее. Заботливо отгородить ее от всего этого мрака – так, как давно никто не делал. Ощутить рядом с собой это когда-то совершенное создание, которое давным-давно, словно в прошлой жизни, покорило их с Гамильтоном сердца.

– Ева, любимая, ты слышишь меня?

Ее движения были очень медленными, словно вокруг нее текла вода. Она заморгала, потом повернулась к Йену и устремила взгляд на его лицо.

Йен нахмурился. Ева смотрела, но видела ли она его? Наверное, нет. Видимо, Ева видела лишь кошмары, которые рождал ее поврежденный разум.

Йен не знал, что делать. Он понимал, что нужно было как-то заставить ее вспомнить. Вернуть Еву в реальность.

Йен шагнул к ней, протянув руку. Когда он коснулся Евы, та вдруг издала сдавленный крик. Она так резко отпрянула от него, что чуть не упала.

– Н-нет! – взвизгнула несчастная. От страха голос у нее взлетел вверх на октаву.

Йен взял ее за плечи и очень медленно и аккуратно прижал к своей груди. Ева стала такой худой, что от жалости у него пересохло в горле. Боже, он чувствовал каждое ее ребрышко!

– Ева, любовь моя, ты помнишь меня? Йена? Вспомни море и мороженое. И как мы бегали босиком по траве.

Он говорил быстро, твердо, желая во что бы то ни стало вернуть Еву. Йен верил, что его объятия и разговоры с ней помогут вспомнить, кто она есть.

Ева напряглась, пытаясь держаться подальше от него, но вырываться перестала. Ее дыхание было быстрым, прерывистым. Потом очень-очень медленно Ева подняла на него взгляд. Ее глаза словно озарило светом. Сдвинув брови, Ева произнесла:

– Я… я знаю тебя.

– Да, Ева, – кивая головой сказал Йен, – конечно, знаешь.

Ему было невыносимо больно смотреть на нее. Под глазами пролегли тени, ее дыхание пахло настойкой. Черт побери, сколько ей дали? Достаточно, чтобы она забыла о реальности и навсегда потерялась в вымышленном мире.

Пальцы Евы внезапно вонзились ему в плечи. Губы зашевелились, словно она пыталась что-то сказать. Наконец, тяжело сглотнув, Ева спросила:

– Ты… ты Йен?

Он отчаянно закивал.

– Да, я Йен.

Чувство облегчения накрыло его с головой. Йен едва мог дышать.

– Почему ты тут? – Ева положила руки ему на грудь и слегка толкнула. – Беги отсюда, – с настойчивостью в голосе прошептала она и снова отодвинула его толчком в грудь, на этот раз сильнее. – Они могут запереть тебя тут.

Даже сейчас Ева думала в первую очередь не о себе, а о других. Даже в такой момент его безопасность ее заботила больше, чем своя. Очень осторожно, чтобы не сломать ее хрупкое тело, Йен прижал Еву к себе.

– Нет, любимая. Им меня не поймать. Я заберу тебя с собой.

Ева взглянула на дверь, потом опять на него, как будто не поняла ни слова из того, что он сказал.

– Да, – твердо ответил Йен. – Навсегда.

Слезы заблестели в ее глазах.

– Ты опять лжешь. Пожалуйста, не надо. Мне сказали, что я никогда не стану прежней и потому они меня не отпустят.

Йену показалось, будто у него вырвали сердце из груди. За все годы их дружбы он солгал ей лишь однажды. И то, что Ева вспомнила об этом сейчас, в ее состоянии, поразило его до глубины души. Йен пообещал ей и отцу Гамильтона, что защитит своего друга в Индии. Но он не смог сдержать слова. Гамильтон так и не вернулся домой.

Эта авантюра, которая должна была возродить их дружбу и вернуть Гамильтону честь, закончилась смертью и отчаянием. Но он не позволит, чтобы судьба Евы и дальше зависела от его промахов.

Йен заставил себя забыть о душевной боли. Он провел руками по ее коротким, неровно остриженным волосам и тихо сказал, касаясь дыханием виска Евы:

– Дорогая, ты вообще не должна была попасть сюда.

– Нет, должна. – Она быстро закивала, не поднимая головы. – Должна. – Ее голос дрогнул, хрупкие пальцы схватились за его сюртук. – Я сделала кое-что ужасное, Йен. – Ее мокрые от слез ресницы щекотали ему шею. – Ты должен оставить меня здесь. Чтобы я заплатила за то, что натворила.

– Ничего подобного. Пойдем, сейчас же, – ласково проговорил Йен, не смея даже думать об ужасном происшествии, которое повредило разум Евы. Он взял ее ледяную, запачканную золой руку и накрыл своей ладонью. – Клянусь, я помогу тебе.

Ева опять кивнула, но вслух произнесла:

– Мне никто не поможет, Йен. Никто.

Он мягко привлек ее к себе. Ева ошибалась, и очень сильно. Никогда в жизни Йен не испытывал такой уверенности в том, что поступает правильно, как сейчас, когда он решил любой ценой спасти Еву. Обнимая ее в этом страшном месте, в котором так много женщин были вынуждены гнить заживо, Йен знал, что поможет ей во что бы то ни стало.