– О, вы такая юная и такая прелестная… Больше всего вам пойдет коралловый цвет. У меня есть прекрасный шелк подходящего оттенка.

Мэри коснулась синего подола какой-то юбки и улыбнулась. Мягчайшая ткань на ощупь была восхитительной.

– Нет, благодарю вас, – ответила она.

– А может, вам понравится цветочный узор? – спросила модистка.

Мэри покачала головой.

– Нет-нет.

Модистка же порхала вокруг нее, не переставая щебетать и удивляться, что юной леди нравились только темные тона. Мэри вспомнила свой первый выход в свет. Вспомнила свое пышное светлое бальное платье и ту милую наивную девочку, которой была когда-то. Но к чему воскрешать прошлое? Ей уже не стать прежней.

– Мадам Соланж!.. – подал голос Эдвард, сидевший на красном бархатном диване в углу комнаты. – Мадам, оставьте ее в покое.

– Но, ваша светлость, ведь это в высшей степени необычно, – не унималась модистка.

– А наша подопечная – в высшей степени необычная леди. Разумеется, в самом лучшем смысле. И не пристало ей одеваться как бестолковой дебютантке.

Лицо Мэри украсила широкая улыбка. Герцог читал ее мысли.

– Что ж, давайте перейдем к кружевам. – Мадам Соланж пожала плечами и поспешила к столику с лентами, бахромой и бисером.

– У вас изысканный вкус, Мэри, – заметил Эдвард.

– Он достался мне от матери.

Ей до сих пор с трудом давались доверительные разговоры. Но в то же время отчаянно хотелось сохранить в памяти ускользающий светлый образ матери.

– Расскажите о ней, – попросил Эдвард.

Мэри украдкой взглянула на мадам Соланж, подбиравшую оборки к платью. «Вероятно, салон – не лучшее место для разговоров на подобные темы, – подумала она. – А впрочем…»

– Мама была красавицей, а ее наряды всегда были великолепны. – Тут Мэри обернулась, посмотрела на свое отражение в высоком зеркале – и у нее перехватило дыхание. Она сейчас очень походила на свою мать. То есть они с ней были как две капли воды. Вот только короткая стрижка…

Отражение в зеркале уже не пугало ее. Под бдительным присмотром Эдварда Мэри потихоньку набирала вес, округлялась и с каждым днем становилась все больше похожей на мать, а та… Своей прекрасной фигурой и неизбывной душевной добротой ее мать когда-то покорила умы и сердца всего лондонского высшего общества – даже несмотря на свое беспутное прошлое.

– Вы очень ее любили? – спросил герцог.

– Да, очень. У нее была не только прекрасная внешность, но и необыкновенно красивая душа.

Сердце Мэри болезненно сжалось, а перед глазами смутным воспоминанием возникла картина счастливого детства: она, маленькая девочка, стоит посреди гостиной, а мама радостно подбегает к ней и начинает кружить в танце. Мать всегда называла ее «самой чудесной малышкой на свете».

– Вам повезло. – В голосе Эдварда прозвучали печальные нотки.

– Не думаю. – Мэри рассматривала мягкие складки синей юбки.

– По крайней мере, ваша мать вас любила, – прошептал Эдвард.

Мэри замерла на мгновение. Затем, чтобы не услышала модистка, очень тихо спросила:

– А ваша вас разве нет?

Герцог нахмурился и коротко бросил:

– Нет!

– О, простите меня за невольную бестактность.

– Ничего. Никакой бестактности.

Мэри в смущении замолчала. А мадам Соланж по-прежнему суетилась вокруг стола с оборками.

– Ах, у меня нет здесь нужной тесьмы! – воскликнула она. – Я вернусь к вам через минуту.

Мэри кивнула. Как только модистка удалилась, она подошла ближе к Эдварду.

– Неужели никто тебя не любил?

Герцог побледнел.

– Какой странный вопрос…

– Прямой вопрос. Разве мы не можем обсуждать такие вещи?

Его пальцы стиснули бархатный подлокотник дивана.

– Полагаю, можем.

Мэри внезапно захотелось присесть на диван с ним рядом, обнять его и утешить. Но разве это было возможно? Нет, она все еще боялась проявлений близости.

– Так что же ты ответишь? – спросила она.

Эдвард пристально посмотрел ей в глаза.

– Меня никто никогда не любил. По-настоящему, во всяком случае. Ты ведь это имела в виду?

Мэри поджала губы. Она привыкла считать Эдварда сильным и стойким. Теперь она увидела его в новом свете – ранимым, чувствительным, душевно надломленным. Неужели он всю жизнь страдал от отсутствия любви?

– Не надо меня жалеть, – процедил он.

– Я не жалею тебя. Я наконец-то тебя понимаю. Сколько бы всего плохого ни случилось в моей жизни, меня-то по крайней мере когда-то любили. К сожалению, моей мамы больше нет в живых, но раньше я была для нее смыслом жизни.

– Это замечательно. – На лице Эдварда заиграли желваки. – Каждый ребенок должен чувствовать себя любимым.

Мэри опустилась на пол рядом с диваном и положила ладонь на его колено. Она пристально смотрела в лицо герцога, жалея, что не могла унять его боль и залечить раны того маленького мальчика, которым он был когда-то. Интересно, каким человеком стал бы Эдвард, если бы родители его любили?

– Да, каждый ребенок заслуживает любви, – прошептала Мэри.

Тут дверь распахнулась, и мадам Соланж быстро вошла в комнату с тесьмой и кружевами в руках.

– Думаю, я нашла то, что вам понравится. – Нисколько не удивившись представшей перед ее глазами картине – Мэри на коленях рядом с герцогом, – модистка начала разворачивать тесьму.

Эдвард сказал Мэри, что мадам Соланж можно доверять. Сказал, что к ней можно прийти, не опасаясь сплетен. В любом другом салоне им появляться не следовало – это могло бы породить массу слухов.

Мэри нежно погладила Эдварда по колену. Его признание очень много значило для нее. Ах, если бы только их судьбы сложились иначе…

Она поднялась на ноги и протянула модистке руку для замеров.

Мадам Соланж приложила отрез мягкой ткани к плечу девушки. Насыщенный темно-синий цвет с мелкими белыми бусинками полностью поглотил внимание Мэри.

– Превосходно, – пробормотала она.

– Вам очень пойдет, – ласково сказала модистка.

– Мадам Соланж права. – Глаза Эдварда сияли. – Мэри, вы прекрасны.

На щеках Мэри заиграл румянец. Внезапно она поняла, каким дивным оказался этот день.

Но скоро отец спохватится и начнет ее разыскивать. Более того, миссис Палмер уже, должно быть, отправила своих ищеек по ее следу. И бог знает, какие еще опасности подстерегали ее впереди. Но здесь и сейчас все было просто чудесно! Восхитительное вечернее платье и одобрительный взгляд Эдварда – чего же еще желать?

* * *

Ее светлость герцогиня Даннкли начинала понимать, что совершила ужасную ошибку. Она не могла оторвать взгляд от появлявшегося у нее на плече багрового синяка. Удастся ли скрыть его под слоем пудры? Ведь у специально заказанного к балу у леди Каспер платья были модные рукава-крылышки, отороченные венецианским кружевом. Что ж, впредь ей следует быть более осмотрительной при выборе нарядов.

А его светлость по-прежнему сидел в углу комнаты. Трудно поверить, что столь апатичный сейчас человек только что бушевал в приступе ярости. Слезы крупными бусинами свисали у герцогини с ресниц, но она не осмеливалась заплакать – муж не терпел женских слез.

И не только слез. Ее муж не терпел много чего.

Но откуда ей было знать, что он терпеть не мог цветы в прическе? Ведь это – крик моды. По его велению она украсила волосы бриллиантовыми звездочками, но подумала, что можно добавить в прическу и одну маленькую белую розочку.

– Позови горничную!

В громком рокочущем голосе герцога звучали властные нотки, заставлявшие холодеть ее сердце. Она уже научилась выталкивать из сознания звуки этого голоса, ночью, в постели, зовущего ее чужим именем. Эзме… Его бывшая жена, скончавшаяся после падения с лестницы.

Клэр судорожно сглотнула. Была ли случайностью смерть этой женщины? Увы, на всем свете не нашлось бы человека, знавшего, каким был настоящий герцог Даннкли. А если бы такой человек существовал, то он наверняка подтвердил бы ее догадки. Эзме не упала! Скорее всего, она стала несчастной жертвой одного из приступов ярости своего мужа.

– Позови горничную, – повторил герцог. В его голосе уже звучала угроза.

Клэр потянулась через туалетный столик и дернула за шнурок звонка. Теперь супруг уйдет и оставит ее наедине со служанкой. Так что у нее будет несколько минут покоя и безопасности.

Почему же он не уходит?

Герцог все еще сидел в своем углу, впившись взглядом в жену. Руки его при этом спокойно лежали на подлокотниках кресла цвета слоновой кости. Выдержав мучительно долгую паузу, он произнес:

– Вижу, ты в замешательстве.

Клэр отвела глаза и дрожащими руками принялась расчесывать волосы серебряной щеткой.

– В замешательстве, ваша светлость? – переспросила она.

– Да. Ты ждешь, что я уйду и оставлю тебя за туалетом. Но мы уже убедились, что тебе нельзя доверять даже в таком простом деле, как выбор наряда. Придется мне самому внимательно проследить, чтобы все было сделано надлежащим образом. Ты должна быть признательна мне за заботу.

– Я очень признательна.

Он улыбнулся и спросил:

– Неужели?

Клэр похолодела от страха, но все же сумела внятно произнести:

– Конечно, милорд. Вы гораздо умнее и опытнее меня. Без вашей опеки и руководства я была бы совсем беспомощна.

Муж откинулся на спинку кресла. И теперь вид у него был самый доброжелательный и благосклонный.

– В таком случае нам нужно обсудить твои планы на завтра. – Он вдруг нахмурился, и все лицо его тотчас помрачнело. – Я не желаю, чтобы ты общалась со своими прежними знакомыми. Эти люди имеют на тебя дурное влияние. Да и не подходят тебе по статусу.

Горячие слезы – она с огромным трудом их сдерживала, – вновь обожгли глаза. Клэр отвернулась от супруга и посмотрела в зеркало на свое бледное лицо. Когда-то игравшие здоровым румянцем щеки были впалыми – сказывалось недоедание. Герцог говорил, что ей следовало ограничить себя в еде и вине, и строго следил за ее питанием. Цветущую женскую красоту он считал вульгарностью.

Жизнь ее рассыпалась с бешеной скоростью, и что-либо исправить было уже невозможно.

– Но я обещала леди Хэтфорд присутствовать на благотворительном ужине, – пробормотала Клэр.

Тут герцог поднялся с кресла и медленно пересек комнату. Теперь его огромная фигура угрожающе возвышалась за ее спиной. Он поднял руки и опустил их на обнаженные плечи жены. Его ладони были теплыми, но жесткими. Это были ладони человека, который фехтовал, боксировал и избивал свою жену. Но сейчас он нежно поглаживал ее шею.

– Я прикажу своему человеку передать ей солидное пожертвование. На этом твое общение с ней прекратится. Передай мне щетку. Мне нравятся твои волосы.

Клэр подала мужу щетку, и он принялся расчесывать ее локоны. При этом он ласково говорил:

– Ты так прекрасна… И я знаю, что в будущем буду гордиться тобой. – Он словно извинялся за свое недавнее поведение. Как будто просто вспылил и сказал жене что-то обидное, а вовсе не поднял на нее руку. – Ты бы этого хотела, не так ли? Стать предметом моей гордости?

Клэр поспешно кивнула.

– Ничто не сделало бы меня более счастливой.

Герцог улыбнулся ее отражению в зеркале и, наклонившись, запечатлел на ее лбу нежнейший поцелуй.

– Благодарю тебя, дорогая.

Клэр в отчаянии сцепила руки у себя на коленях. Изо всех сил сдерживая рыдания, она молилась. Молилась, чтобы не разрыдаться. Молилась, чтобы скрыть омерзение, вызванное прикосновениями мужа.

Ей хотелось поделиться с кем-нибудь своим горем. Но кому же довериться? Родителям? Так они ведь сами устроили этот брак. Бедняжка не могла рассказать о своих муках ни одной живой душе.

Одна в целом мире. Совсем одна. Тихонько вздохнув, она решила испробовать последнее остававшееся средство – шутку. А если не попытаться… Тогда жизнь превратится в настоящую муку.

– Вам не кажется странным, что я, в сущности, потеряла всякий контроль над своей жизнью? Стала женой и герцогиней. Совсем как взрослая, – с улыбкой проговорила Клэр.

Герцог продолжал расчесывать ее волосы, но взглядом впился в ее глаза, отражавшиеся в зеркале. Улыбаясь ей в ответ своей мягкой чарующей улыбкой, когда-то завоевавшей ее сердце, он спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– Ну… я же не могу сама выбирать платья и украшения. А также подруг, служанок и еду… – Клэр снова улыбнулась, но ее губы при этом задрожали. – Я ничего не решаю.

– Зачем тебе что-то решать? Теперь мое мнение для тебя намного важнее. Возможно, со временем, когда твои вкусы станут более изысканными…

– Но я скучаю по моим подругам.

– Единственный, по кому тебе должно скучать, – твой муж, – заявил герцог.

Клэр невольно вздохнула. На любой ее аргумент герцог находил ответ. Причем отвечал так, чтобы унизить ее.

– Конечно, вы мой муж и повелитель, милорд. И я пытаюсь угождать вам. Но мне хотелось бы иметь хоть какое-то…

Рука герцога внезапно взметнулась вверх. Отблеск свечей сверкнул на серебряной щетке, тяжелая твердая ладонь впечаталась в щеку Клэр, и все лицо словно взорвалось от боли. Удар был так силен, что она вылетела из кресла и упала на пол. К счастью, упала на мягкий ковер, но сильно ударилась локтем о ножку туалетного столика, так что громко вскрикнула.

Кринолин же у нее под юбкой перекрутился и сбился, и Клэр лихорадочно пыталась поправить его, чтобы встать. Но тут герцог схватил ее за волосы и рывком поднял на ноги. Клэр почувствовала ужасную боль, будто сотни иголок впились ей в голову. Взглянув на мужа, она увидела в его глазах бешеный гнев, а губы изогнулись в презрительной усмешке:

– Ты научишься послушанию. Ты – моя жена и должна исполнять мои желания. Я не собираюсь терпеть неуважение.

– Простите меня! – Клэр зарыдала от обиды и ненависти к самой себе. Никогда еще ей не приходилось чувствовать себя такой слабой и униженной. Она закрыла глаза, зная, что ее ждет. Будучи замужем за исчадием ада, она могла только молиться о спасении.

* * *

Эдвард не решался заговорить с Мэри, и они ехали домой в полном молчании. В голове же герцога роились не самые приятные мысли. Положение Мэри – очень непростое. Она находилась под его опекой, жила в его доме. Одного этого было достаточно, чтобы общество сочло ее проституткой на содержании. Кроме того, ему не давал покоя еще один вопрос… «Готова ли Мэри продаться другому мужчине?» – спрашивал он себя раз за разом.

Стиснув зубы, Эдвард уставился в окно. Скорее всего, она могла бы сделать это, но только ради собственной безопасности. Как же несправедлив мир, в котором несчастные женщины вынуждены прибегать к таким средствам ради защиты и крыши над головой. От одной этой мысли становилось тошно…

И нельзя забывать, что Мэри осталась с ним вовсе не из-за великой любви или чувственного влечения. Просто она нуждалась в помощи. Потому и согласилась стать его любовницей. Эдвард не мог ее за это винить и никогда не стал бы упрекать. Жизнь порядком потрепала бедняжку, и необходимость продавать свое тело стала самой последней ступенью, отчаянным криком о помощи.

Эдвард сосредоточил взгляд на предмете своих дум. Густые тени ложились на бледный овал ее лица, походивший на сияющую луну. Загипнотизированный этим зрелищем, он подумал о том, что безумно хотел бы дотронуться до нее, прижать к себе… и никогда не отпускать.

До сих пор Эдварду не доводилось испытывать ничего подобного. Но ведь Мэри не походила на других женщин… Она была особенной. А может, стоило сделать так, чтобы она увидела в нем не только покровителя, но и мужчину? Возможно, тогда бы она захотела его именно во втором качестве.

– Эдвард… – позвала Мэри и нежно коснулась пальцами его руки. – Все в порядке?

Прикосновение было приятным, но Эдварду хотелось большего. Но он напомнил себе, что нельзя ее торопить. Ему не хотелось, чтобы Мэри была с ним лишь из чувства признательности.

Шумно вздохнув, герцог ответил:

– Все хорошо.

– Но тебя что-то угнетает…

– У всех есть призраки прошлого.

Эдвард вовсе не хотел раскрывать перед ней душу. Он уже и так рассказал о себе слишком много – о детстве и о родителях. Никогда еще герцог Фарли не говорил кому-либо о том, что в его душе до сих пор жил несчастный маленький мальчик, которого не любили родители. Однако Мэри удалось пробиться сквозь его броню и узнать тайну. И теперь он сожалел о сказанном. Нельзя было допускать такой глупой ошибки.

– Да, ты прав. – На лице Мэри играла загадочная улыбка. Она расправила складки своего нового платья сапфирового оттенка. – Спасибо тебе. Приятно снова носить вечерние платья, а не старое тряпье.

– Я рад за тебя. – Эдвард помолчал. – Знаешь, я смотрел на тебя, когда мы были у модистки, и не верил своим глазам. Выбирая платья, ты словно излучала уверенность.

В груди Эдварда рождалось новое, неведомое ему ранее чувство – не радость покупки платья для очередной куклы, но удовольствие, которое он испытывал, наблюдая, как его новая кукла оживает и сама выбирает себе наряд. И Мэри лично выбирала каждый отрез тесьмы и каждую пуговку. В результате выяснилось, что она обладала превосходным вкусом. Такой вкус и внимание к деталям прививаются с детства. Очевидно, ее мать была не только известной куртизанкой и светской львицей, но вдобавок и тонкой артистичной личностью и прекрасным образцом для подражания.

Лицо Мэри осветилось веселой задорной улыбкой, мгновенно покорившей Эдварда, уже и так терявшего самообладание.

– Я люблю выбирать себе платья, – ответила она. – Когда выбираешь сама, чувствуешь себя особенной…

Его сердце замерло на секунду – такой ошеломляюще красивой была сейчас Мэри.

– Ты и есть особенная. А платья – лишь одежда. Но я очень рад, что они поднимают тебе настроение. О, вот и приехали…

Экипаж остановился у парадного входа. В следующее мгновение кучер ловко спрыгнул с козел и опустил миниатюрную лесенку у выхода из кареты. Затем дверца кареты открылась, и Мэри увидела перед собой протянутую руку слуги. Она тотчас подала ему руку, обтянутую новой белоснежной перчаткой с жемчужными пуговицами, и, спустившись, зашагала к ступенькам.

Эдвард посмотрел ей вслед, любуясь ею. Мэри была великолепна. И какой же мерзавец этот Даннкли, упрятавший ее в приют, причинивший ей столько боли и страданий. Но теперь Мэри вновь обретала уверенность в себе и была прекрасна как возродившаяся феникс.

Улыбнувшись, Эдвард последовал за своей спутницей. В доме уже горели огни, но здесь, на подъездной дорожке к особняку, было темно. Обычно над входной дверью мерцал газовый фонарь, но сейчас он не был зажжен, и все вокруг утопало во тьме. Через минуту-другую глаза Эдварда привыкли к темноте, и он, догнав Мэри, схватил ее за локоть. Она вздрогнула от неожиданности и резко повернула голову.

– Пожалуйста, никогда так не делай. Ты так меня…

– Подожди, – перебил Эдвард. Теперь он отчетливо видел, что на ступеньках что-то лежало. – Быстро в карету! Сейчас же!

– Но что… – Мэри замерла, всматриваясь в темноту. – О боже! – воскликнула она и бросилась к дому.

– Стой! – закричал герцог.

Но девушка уже его не слышала. Ни секунды не думая о собственной безопасности, она подбежала к лестнице и взлетела вверх по ступенькам к чему-то… издали напоминавшему кучу тряпок. Мэри замерла на мгновение, а затем…

Сдавленный вопль раздался в вечернем воздухе. За ним последовал хриплый женский стон, но второй.

Голос принадлежал не Мэри.

– Вызовите доктора. Срочно, – приказал слуге Эдвард.

Слуга побледнел, молча кивнул и тут же удалился. А Эдвард, осмотревшись, побежал к крыльцу; теперь он уже точно знал, кого найдет у дверей своего дома. Через несколько секунд он опустился на колено рядом с Мэри, осторожно убиравшей рыжие локоны с изувеченного лица лежавшей у двери женщины.

Лицо же было неузнаваемо – распухшее и все в пурпурно-зеленых синяках; на нем не оставалось совершенно никаких следов былой красоты.

Волосы Ивонн… Когда-то прекрасные, отливавшие золотом, теперь они были склеены запекшейся кровью так, что трудно было узнать эту женщину.

Кто-то уже знал о бегстве Мэри из приюта. Кто-то начал поиски. И нашел ее.